Прогулка по Тифлису (Полонский)/ДО
| ← Первые шаги | Полное собраніе стихотвореній — Прогулка по Тифлису | Грузинская пѣсня → |
| Источникъ: Яковъ Петровичъ Полонскій. Полное собраніе стихотвореній. — СПб.: Изданіе А. Ф. Маркса, 1896. — Т. 1. — С. 87—98. |
Какъ полдень, такъ у насъ стрѣляетъ пушка…
Покуда эхо гулъ свой тяжко по горамъ
Разносить, молча вынимая
Часы, мы наблюдаемъ: стрѣлка часовая
Ушла, или вѣрна по солнечнымъ часамъ?
Потомъ, до двухъ мы заняты дѣлами;
Но такъ какъ всѣ они рѣшаются не нами,
Спокойно можемъ мы обѣдать, ѣсть плоды
И жажду утолять, не трогая воды…
Въ собраньѣ пусто, членовъ непремѣнныхъ
Четыре человѣка каждый день
Встрѣчать наскучило; читать газеты лѣнь;
Журналы запоздали; нѣтъ военныхъ,
Всѣ въ экспедиціи… И тамъ пока въ горахъ,
Не дальше, можетъ быть, какъ только въ ста верстахъ,
Идетъ рѣзня (Шамиль воюетъ),
Для насъ рѣшительно войны не существуетъ.
Послѣ обѣда мы играемъ роль боговъ,
И, неспособные заняться даже вздоромъ,
Завѣсивъ окна коленкоромъ,
Лежимъ…
Кто развалившись на диванѣ,
Кто растянувшись на коврѣ…
Воображать себя заснувшимъ въ теплой банѣ
Пріятно, потому что на дворѣ
Невыносимо жарко. Мостовая,
Гдѣ изъ-подъ ногъ вчера скакала саранча,
Становится порядкомъ горяча,
И жжетъ подошву. Солнце, раскаляя
Слои окрестныхъ скалъ, изволитъ наконецъ
Такъ натопить Тифлисъ, что еле дышишь,
Все видишь, не глядя, и, слушая, не слышишь…
Когда-то ночь придетъ, дождемся ли, Творецъ!
Вотъ ночь не ночь, а все же наконецъ
Пора очнуться. Тихій, благодатный
Нисходитъ вечеръ; часъ весьма благопріятный
Для той прогулки, отъ которой ждать
Отрады—первая въ Тифлисѣ благодать…
Куда жъ идти? Иду черезъ Мухранскій
Овражный мостъ, и прямо на Армянскій
Базаръ являюсь; тамъ народъ,
Поднявшись на зарѣ, для дѣлъ, нужды и лѣни,
На узкихъ тротуарахъ ищетъ тѣни,
Гуляетъ, спитъ, работаетъ и пьетъ.
Народъ особенный… Я здѣсь люблю толкаться
И молча наблюдать, и молча любоваться
Картинами, какихъ, конечно, никогда
Мнѣ прежде видѣть не случалось…
Ихъ не видать—невелика бѣда,
Но видѣть весело, пока не стосковалась
Душа по тѣмъ степямъ, которыхъ видъ одинъ
Бывало, наводилъ тоску и даже сплинъ!
Но… я не знаю что,—привычка, можетъ статься,
Бродя въ толпѣ, на лицахъ различать
Слѣды разврата, бѣдности безгласной
Или корысти слишкомъ ясной,
Невѣжества угрюмую печать,—
Убавило во мнѣ тотъ жаръ напрасный,
Съ которымъ нѣкогда я радъ былъ вопрошать
Послѣдняго изъ всѣхъ забытыхъ нами братій.
Я знаю, что нужда не въ силахъ раздѣлять
Ни чувствъ насыщенныхъ, ни развитыхъ понятій,
Что наша связь давно разорвана съ толпой,
Что лучшія мечты, источники страданья,
Для благородныхъ душъ осталися мечтой…
Итакъ, чтобъ не входить въ безплодныя мечтанья,
Я поскорѣй примусь за описанье!
Съ чего начать?.. Представьте, я брожу
По улицамъ, а гдѣ, и самъ не знаю;
Тифлисъ оригинальнымъ нахожу,
По крайней мѣрѣ, не скучаю…
Представьте, наконецъ, я въ улицу вхожу
Кривую, тѣсную; подъ старыми домами
Направо и налѣво лавокъ рядъ.
Вотъ, караванъ-сарай; восточными коврами
Увѣшанъ пыльный входъ, узоры ихъ пестрятъ.
Но я иду отъ нихъ, сквозными воротами,
На низкій дворикъ, устланный плитами,
Съ бассейномъ безъ воды, и слышу, какъ шумитъ
Волна въ Курѣ… Куда она спѣшитъ,
Неугомонная, живая?..
Не знаетъ, что вдали отъ этихъ береговъ,
Ей не видать другихъ цвѣтущихъ городовъ,
Какъ не видать земного рая!
Что никогда, оттуда, гдѣ шумятъ
Каспійскіе валы, гнилой камышъ качая,
Къ рѣшеткамъ караванъ-сарая
Не воротиться ей назадъ!
Спѣшу на улицу и вижу: виноградъ
Висить тяжелыми, лиловыми кистями;
Поспѣлъ; купите фунтъ, бакальщикъ радъ…
Вотъ, перецъ и миндаль, а вонъ, табакъ турецкій
Насыпанъ кучами; кальяны, чубуки,
Кинжалы, канаусъ, бумажные платки,
Товаръ персидскій и замоскворѣцкій!
Дешевый все товаръ изъ самыхъ дорогихъ…
Иду я дальше; множество портныхъ
Сидятъ на низенькихъ подмосткахъ, въ мѣховыхъ
Остроконечныхъ шапкахъ, рукава утюжатъ,
Обводятъ обшлага черкески заказной
Иль праздничной чухи [1] тесьмою золотой;
Усердно шьютъ и мнѣ усердно служатъ:
Изъ мѣдныхъ утюговъ огонь я достаю,
Чтобъ тутъ же закурить потухшую мою
Сигару—здѣсь курить начальство позволяетъ;
Пожаровъ никогда въ Тифлисѣ не бываетъ,
Вь Тифлисѣ просто нечему горѣть,
Здѣсь только можно загорѣть,
Что, вѣроятно, всякій знаетъ…
Вотъ, вижу я, цырюльня; у дверей
Круглится голова; поджавъ босыя ноги,
Сидитъ благочестивый на порогѣ
Татаринъ; голову его бородобрей
Нагнулъ поближе къ свѣту, выбрилъ, поскорѣй
Тряпицей вытеръ, и къ окошку
Сушить повѣсилъ грязную ветошку…
Чего жъ вамъ больше!—Вотъ, кофейня, два купца,
Два персіянина играютъ, молча, въ шашки;
Хозяинъ смотритъ, сумрачный съ лица;
А между тѣмъ бичо [2] перемѣняетъ чашки.
Въ пяти шагахъ, желая аппетитъ
Свой утолить, у небольшой харчевни
Сошлись работники, грузины изъ деревни;
Котлы кипятъ, горячій паръ валитъ,
Лепешекъ масляныхъ еще дымятся глыбы;
Кувшинъ съ виномъ подъ лавкою стоитъ,
А съ потолка висятъ хвосты копченой рыбы.
Вотъ, на полу какой-то кладовой
(Вы здѣшніе дома, конечно, не забыли),
Два армянина, завязавъ отъ пыли
Глаза платкомъ, натянутой струной
Перебиваютъ шерстъ. Насупротивъ, у лавки,
Гдѣ какъ-то меньше толкотни и давки,
Усѣлся на скамьѣ худой, невзрачный жидъ
И на станкѣ тесьму и позументы
Прилежно ткетъ; за нимъ, на сундукѣ,
Откинувъ рукава, сидитъ въ архалукѣ
Мѣняла, въ сладостной надеждѣ на проценты…
Но вотъ, базаръ еще тѣснѣе,
Разноплеменная толпа еще пестрѣе.
Я слышу скрипъ и шумъ, и крики — хабарда! [3]
Вотъ, нищій подошелъ ко мнѣ, склонясь на посохъ;
Вотъ, буйволы идутъ, рога свои склоня,
Тяжелая арба скрипитъ на двухъ колесахъ;
Вотъ, скачетъ конь; упрямаго коня
Стегаетъ плеть; налѣво съ бурдюками,
Знать, изъ Кахетіи съ виномъ,
Дощатый возъ плетется, и на немъ
Торчить возница съ красными усами [4].
А вонъ, ослы вразбродъ идутъ,
Въ кошелкахъ уголья несутъ
И машутъ длинными ушами;
На одного изъ нихъ усѣлися верхомъ
Въ лохмотьяхъ два полунагихъ ребенка,
А третій сзади глупаго осленка
Немилосердно бьетъ хлыстомъ…
Тифлисъ для живописца есть находка.
Взгляните, напримѣръ: изорванный чекмень,
Башлыкъ, нагая грудь, безпечная походка,
Въ чертахъ лица задумчивая лѣнь,
Кинжалъ, и странное въ глазахъ одушевленье!
Вотъ, напримѣръ, живое воплощенье
Труда, — муша [5] по улицѣ идетъ,
Огромный шкапъ, перекрестивъ ремнями,
Онъ на спину взвалилъ и медленно несетъ,
Согнувшись въ уголъ; потъ ручьями
По загорѣлому лицу его течетъ;
Онъ исподлобья смотритъ и даетъ
Дорогу… Не могу дорисовать картины!
Представьте, что въ глазахъ мѣшаются ослы,
Ковры, солдаты, буйволы, грузины,
Муши, балконы, осетины,
Татары, — наконецъ, я слышу крикъ муллы
И, наконецъ, подъ минаретомъ,
Свожу знакомство съ новымъ свѣтомъ,
И чувствую, что — на чужомъ пиру…
Налѣво мостъ идетъ черезъ Куру,
А вонъ, крутой подъемъ къ заставѣ Эриванской;
Воть, вижу, караванъ подходитъ шемаханскій:
Какъ великанъ идетъ передовой верблюдъ;
За нимъ, гуськомъ, его товарищи идутъ —
Раздули ноздри и глядятъ спѣсиво;
Ихъ шеи длинныя навытяжку стоятъ,
На нихъ бубенчики нестройные звенятъ;
Съ горбовъ виситъ космами грива…
Огромные тюки качая на спинѣ,
Рабы Востока тяжестію ноши
Гордятся и блаженствуютъ вполнѣ!
А я глотаю пыль, иду и въ сторонѣ
Вдругъ слышу деревянныя подкоши [6]
Стучатъ; идетъ татарка въ бѣлой простынѣ;
Толпа грузинскихъ женъ спѣшитъ укрыться въ банѣ,
А я спѣшу назадъ, спѣшу куда-нибудь,
Чтобъ только чистымъ воздухомъ дохнуть,
Что невозможно на Майданѣ [7].
Гдѣ я, Творецъ? Какія тамъ сидятъ
Фигуры на стѣнахъ, перебираютъ четки
И неподвижно внизъ глядятъ?
Внизу оврагъ; на днѣ его шумятъ
Горячіе ключи… Неужели назадъ
Идти?! Ого! надъ самой головою
Я слышу разговоръ, а можетъ-быть и брань…
Но… пусть бранятъ! Теперь передо мною
Открылся чудный видъ! Отсюда, изъ-за бань
Мнѣ виденъ замокъ за Курою…
И мнится мнѣ, что каменный карнизъ
Крутого берега, съ нависшими домами,
Съ балконами, рѣшетками, столбами,
Какъ декорація въ волшебный бенефисъ,
Роскошно освѣщенъ бенгальскими огнями.
Отсюда вижу я, за синими горами
Заря, какъ жертвенникъ, пылаетъ и Тифлисъ
Привѣтствуетъ прощальными лучами…
О, какъ блистательно проходитъ этотъ часъ!
Великолѣпная для непривычныхъ глазъ
Картина! Вспомните всю массу этихъ зданій,
Всю эту смѣсь развалинъ безъ преданій,
Домовъ, построенныхъ, быть-можетъ, изъ руинъ,
Садовъ, опутанныхъ вѣтвями винограда,
И этихъ куполовъ, которыхъ видъ одинъ
Напомнитъ вамъ предмѣстья Цареграда…
И согласитесь, что нарисовать
Тифлисъ не моему перу… Къ тому жъ, признаться,
Мнѣ самому пришлось не долго любоваться,—
Я какъ-то вздумалъ догадаться,
Что на чужомъ дворѣ невыгодно стоять;
Гдѣ улица, гдѣ дворъ, въ иныхъ мѣстахъ Тифлиса
Не разберешь…
Но вотъ ужъ сумерки сгущаются въ глуши
Садовъ и застилаютъ переулки;
Въ глухіе, дальніе забрелъ я закоулки —
И ни одной мужской души!
Вотъ женщина взошла на низенькую кровлю;
Вдали звучитъ протяжная зурна;
Какъ видно, здѣсь крикливую торговлю
Семейная смѣнила тишина.
Вотъ у калитки двѣ старухи…
Сошлись и шепчутся и городскіе слухи
Передаютъ другъ другу. Вонъ скамья
Стоитъ, никѣмъ не занятая,
Межъ тѣмъ, какъ на землѣ почтенная семья
Сидитъ, безпечно отдыхая…
Не стану женщинъ вамъ описывать нарядъ;
Ихъ легкое, какъ воздухъ, покрывало,
Косицы черныя и любопытный взглядъ,
Въ которомъ много блеску, жизни мало…
Повсюду я спѣшу ловить
Рой самыхъ свѣжихъ впечатлѣній;
Но признаюсь вамъ, надо жить
Въ Тифлисѣ, наблюдать, любить
И ненавидѣть, чтобъ судить
Или дождаться вдохновеній…