Прогрессъ въ уѣздномъ городѣ.
Комедія въ четырехъ дѣйствіяхъ.
править
Анфиногенъ Григорьевичъ Голубцовъ. Исправникъ. 50 лѣтъ. Тучный господинъ, съ лысиной и большими бакенбардами. Ни во что не ставящій другія уѣздныя власти.
Татьяна Ѳедоровна. Его жена. 36 лѣтъ. Высокая, худощавая женщина.
Елизавета Анфимогеновна. Ихъ дочь 18 лѣтъ. Дородная особа; немножко пришепетываетъ.
Евлампій Наумычъ Дудкинъ. Городской голова. 58 лѣтъ. Низенькій, толстый, съ большой лысиной и съ большой сѣдой бородой. Простъ и грубъ. Носитъ длинный сюртукъ и нюхаетъ табакъ.
Николай Васильевичъ Ребровъ. Судья. 40 лѣтъ. Средняго роста, плотный господинъ. Хвастливъ и обидчивъ.
Глафира Ивановна. Его жена, 28 лѣтъ, считаетъ себя первою красавицею въ губерніи.
Петръ Павловичъ Павловъ. Предсѣдатель уѣздной земской управы. 40 лѣтъ. Военный человѣкъ; высокъ, худощавъ. Прогрессистъ.
Митрофанъ Тимофеевичъ Фроловъ. Мировой посредникъ. 30 лѣтъ. Прогрессистъ.
Зинаида Карловна. Его жена. 25 лѣтъ. Низенькая женщина, бойкая. Помѣшалась на спектакляхъ. Прогрессистка.
Иванъ Иванычъ Ивановъ. Штатный смотритель. 50 лѣтъ. Худощарый, злой; любитъ подсматривать. Носитъ очки, въ которыя ничего не видитъ.
Капитонъ Степанычъ Окуневъ. Уѣздный стряпчій. 40 лѣтъ. Низенькій, бойкій, часто шаркаетъ ногами.
Софья Филипповна. Его жена 35 лѣтъ. Высокая, тучная женщина, командующая мужемъ.
Николай Петровичъ Антроповъ. Уѣздный почтмейстеръ. 55 лѣтъ. Невысокаго роста, плотный. Волоса зачесываетъ по-солдатски, безъ бакенбардъ и усовъ. Дома ходитъ въ халатѣ, въ другихъ мѣстахъ носитъ форменный сюртукъ. Простъ. Когда что-нибудь дѣлаетъ, носитъ очки.
Анна Николаевна. Его дочь. 20 лѣтъ. Недурна собой, но съ веснушками на лицѣ.
Никаноръ Васильевичъ Никитинъ. Учитель уѣзднаго училища. 29 лѣтъ. Высокій, худощавый и немного рябоватый.
Левъ Борисычъ Ведровъ. Уѣздный лѣкарь. 40 лѣтъ. Сплетникъ, ничего не дѣлающій и шляющійся изъ дома въ домъ. Городская почта.
Гурьевъ. Частный приставъ. 32 лѣтъ.
Павелъ Ивановичъ Гуляевъ. Содержатель городского трактира. 40 лѣтъ. Рябой.
Надежда Максимовна. Его жена 25 лѣтъ. Управляетъ трактиромъ.
Никита Ѳадеичъ Егоровъ. Столоначальникъ въ уѣздномъ судѣ.
Приказчикъ.
Филатовъ. Повѣренный старыхъ временъ.
Иванъ Степанычъ Моргуновъ. Почтальонъ. 60 лѣтъ.
Василій Ермолаичъ. Крестьянинъ.
Аннушка. Горничная Павлова.
Андрей. Лакей Павлова.
Мальчикъ въ трактирѣ.
Посѣтители въ почтовой конторѣ. Гости въ клубѣ.
Моргуновъ. Нейдутъ! Ужъ ты ихъ и такъ, и сякъ… Нѣтъ ли еще угюга-то? Можетъ, если будетъ больше тяжести, они и пойдутъ.
Анна Николаевна. Всего одинъ. И этотъ сегодня возьму рубашки гладить.
Моргуновъ. Ну, ужъ и часы! А тоже рубль заплатилъ… Давай сюда вѣникъ-то?
А. Николаевна. Ужъ чини часы-то: все хвастался, — хороши да хороши.
Моргуновъ. Были хороши! Сначала-то и я былъ красавецъ, а теперь что?.. Такъ и часы. Давай, говорю, вѣникъ-то. Это еще что за мода? (выхватываетъ вѣникъ).
А. Николаевна. Какой ты… право… Мнѣ нечего же дѣлать-то.
Моргуновъ. Читай книжечки. Нынче мода такая проявилась… Глядишь, иной и гроша не стоитъ, и тотъ съ книжкой, да не то чтобы съ божественной, а все о любви.
А. Николаевна. Ну, не все о любви. Отъ иныхъ книгъ можно многому выучиться.
Моргуновъ. Ну ужъ! Вонъ Никаноръ-то Васильичъ сколько этихъ книжекъ имѣетъ, а учитель — и только… И времена же, право, теперь. Прежде и въ губернскомъ-то городѣ много-много получалось двѣ-три газеты; а теперь вотъ и въ здѣшнемъ городѣ, то и знаешь, что газеты разносишь. И ничего — еще по пятачку даютъ. А дай ты мнѣ — ни за что не возьму.
А. Николаевна. И платятъ, хотя ты и не всѣмъ носишь. Вѣдь большая часть у насъ сами въ конторѣ получаютъ.
Моргуновъ. Развѣ это контора? Это чуланъ. Контора должна состоять изъ трехъ комнатъ.
А. Николаевна, (садясь и принимаясь за шитье). Развѣ папаша виноватъ, что ему на наемъ конторы и на канцелярскія принадлежности даютъ четыре рубля въ мѣсяцъ; да и на одиннадцати рублевомъ жалованьѣ не много напрыгаешь. Вотъ почему мнѣ и хочется самой все дѣлать. Я бы даже съ радостью кушанья готовила и бѣлье стирала, да папаша этого не хочетъ. Вѣдь вонъ, когда въ губернскомъ-то жили, мамаша все сама дѣлала. Только какъ сюда пріѣхала, такъ она стала важничать, кринолинъ завела, шляпку купила; ну, конечно, и стыдно стало…
Моргуновъ. Ты Анну-то Марковну не тронь. Анна-то Марковна была дочь почтальона, она любила всѣмъ управлять сама и никогда не держала кухарки, все сама обо всѣхъ старалась, никогда ни на что не жаловалась и рѣдко новыя платья шила. Она старое платье такъ передѣлаетъ, что и не узнаешь его. Ну, и надо же ей было отдохнуть. Поэтому тебѣ нечего надъ ней смѣяться, и я всегда заступлюсь за нее, потому я ее зналъ не одинъ десятокъ годовъ, да и тебя-то, кажется, съ купели принималъ… И я не хочу, чтобы ты, моя крестница и вдобавокъ почтмейстерская дочка, занималась черною работой. Читай, сколько хочешь, шей что ли, живи какъ барышня. Мнѣ это любо, да и Николаю Петровичу тоже. Вѣдь къ нему ходятъ въ гости не почтальоны… Прошла та пора, когда онъ въ бабки игралъ, а это было назадъ тому пять лѣтъ. Теперь онъ все съ судьей да съ кѣмъ… Онъ вѣдь здѣсь всѣмъ равенъ — и судьѣ, и прочимъ.
А. Николаевна. Здѣсь равенъ, а какъ въ губернскую контору пріѣдетъ, такъ въ мундирѣ на крыльцѣ настоится.
Моргуновъ. Много ты знаешь! Прежде бы настоялся: прежде почтмейстеры были собаки. Тогда все было просто. Вонъ Соловьевъ съ твоимъ отцомъ рыбу удилъ въ одной лодкѣ, и ничего, что Николай Петровичъ въ халатѣ; зато какъ Николай Петровичъ къ нему на квартиру пойдетъ мѣсто просить, — часа два въ коридорѣ сперва настоится. Это правда. А теперь вѣжливость. Чуть что, и въ газетѣ опишутъ.
А. Николаевна. Правда ли, что нынѣшній почтмейстеръ съ дырой въ головѣ?
Моргуновъ. А нешто у него не пустая голова? Провалиться, коли это не такъ… Что онъ за почтмейстеръ? Онъ только и умѣетъ что цѣлые сутки въ карты играть; онъ даже никогда не спустится почту раздѣлать или отправить. И какой онъ начальникъ? Ну, пусть онъ играетъ въ карты, намъ легче, однимъ поклономъ меньше, такъ вѣдь то обидно, что онъ хвастается: у меня въ почтамтѣ рука; мнѣ, говоритъ, стоитъ только дунуть туда, такъ и губернаторъ долой полетитъ. А самъ нѣтъ, чтобы писать: у насъ-де почтовые получаютъ грошовое жалованье… Онъ бы хоть о себѣ-то подумалъ: вѣдь не всегда же онъ выигрываетъ.
А. Николаевна. Что жъ ему заботиться о подчиненныхъ, когда ему хорошо. А можетъ быть, онъ еще хвастаетъ, что у него рука въ почтамтѣ; можетъ-быть, его потому послали къ намъ, чтобы онъ не болтался тамъ на глазахъ. Ну вотъ онъ и играетъ. А вѣдь ты знаешь: гдѣ карты, тамъ и закуска. Вотъ если проиграется, такъ по крайней мѣрѣ сытымъ домой уйдетъ.
Моргуновъ. Хорошо играть тому, у кого жалованье хорошее, а онъ почти въ десять разъ получаетъ меньше предсѣдателей, хотя и статскій совѣтникъ.
А. Николаевна. А вольная-то почта на что? Ну и купцы даютъ къ праздникамъ.
Моргуновъ. Ну, нынче, послѣ воли, и купчики-то поприжались. А хоть у его жены и есть помѣстье, такъ она и не живетъ съ нимъ. (Уходитъ въ другую комнату).
Анна Николаевна. Старикъ правъ. Неужели почтамптъ не знаетъ, что почтовымъ трудно жить на одномъ жалованьѣ. Вотъ хотя мы. Когда жили въ губернскомъ, у папаши доходы были большіе, и у насъ всегда бывало четыре кушанья: а теперь доходовъ мало, жалованье небольшое, кухарку надо содержать, а на рынкѣ все дорого… Ну, варимъ щи да кашу или у насъ супъ да жаркое, а какъ папаша проиграется въ карты, и на щахъ сидимъ два или три дня. Вотъ и сегодня у насъ уха да жареная рыба, потому что папаша у Гуляева проигралъ десять рублей… Что это, въ самомъ дѣлѣ, онъ все туда ходить сталъ? Третьяго дня онъ даже съ женой Гуляева и со мной въ лодкѣ плавалъ?.. Она молодая, бойкая… Неужели тутъ что-нибудь скрывается?
Никитинъ. Здравствуй, Аннушка (подходитъ и цѣлуется).
Анна Николаевна. Какъ ты… Тамъ крестный (улыбается)… Ты что же вчера не пришелъ?
Никитинъ. Некогда было, Аннушка. Я еще урокъ пріобрѣлъ у акцизнаго.
А. Николаевна. Поздравляю. А вчера папаша опять игралъ у Гуляева.
Никитинъ. Тутъ, должно быть, дѣло не просто. Вѣдь она молодая (отдаетъ книгу). Вотъ тебѣ… Тутъ есть «Молотовъ». Кажется, эта повѣсть продолженіе «Мѣщанскаго счастія», (тихо) А у меня, Аннушка, есть до тебя большая просьба. (Вынимая письмо и озираясь). Отошли, ради Бога, это письмо. Теперь мнѣ некогда объяснять, зачѣмъ я посылаю его, и въ чемъ оно заключается. Но ты отправь такъ, чтобы Николай Петровичъ не узналъ.
А. Николаевна. Не опасно?
Никитинъ. И, нѣтъ!.. Тутъ объ нашемъ смотрителѣ Ивановѣ (цѣлуетъ ее). До свиданья.
А. Николаевна. Обѣдать придешь, Никаноръ? (Моргуновъ въ дверяхъ).
Никитинъ. Некогда. Не забудь (идетъ къ двери).
Моргуновъ. Ишь, чортъ, и вниманія не обратилъ.
Моргуновъ (заметая за Никитинымъ). Ходятъ-ходятъ, а толку мало.
Анна Николаевна. Ты чего ворчишь?
Моргуновъ. Да какъ!.. Ужъ цѣлый годъ, какъ цѣлуетесь…
А. Николаевна. Степанычъ… Всего только недѣля.
Моргуновъ. Смотри, чтобы не надулъ! (Смотритъ на книжку) А картинокъ нѣтъ?
А. Николаевна. Нѣтъ. (Подзываетъ Моргунова пальцемъ). Вотъ что, крестный батюшка, у меня есть просьба… Ты вѣдь меня любишь?
Моргуновъ. Ну, говори. Мнѣ некогда разтабаровать-то.
А. Николаевна (подаетъ письмо). Отправь это письмо такъ, чтобы никто не узналъ.
Моргуновъ (читаетъ). Въ Петербургъ. Въ редакцію --… Что-то хитро… Это Никанора Васильевича?
А. Николаевна. Да, спрячь… А то папаша увидитъ.
Моргуновъ. Отправить — отправлю такъ, что и Николай Петровичъ подпишетъ реестръ и не узнаетъ… Только… какъ же это? Вѣдь онъ тебѣ женихъ.
А. Николаевна. Папаша еще ничего не знаетъ.
Моргуновъ. О-о!.. Хитрый вы народецъ… Ну да ладно (разглядывая печать).
Почтмейстеръ (снимая очки). А-а? Что прячешь-то, старый чортъ?
Моргуновъ. Ничего.
Почтмейстеръ. Какъ ничего?! Письмо!.. Ты, братъ, на старости лѣтъ, вѣрно, воровать выучился?
Моргуновъ. Еще первая собака облаяла…
Почтмейстеръ. Тебѣ марки снимать?! А!.. воръ!!!
Моргуновъ. На! провались… Спроси лучше ее, а потомъ огрызайся (уходитъ).
Почтмейстеръ (смотря на письмо сквозь очки). Это Никитинъ ему далъ?
Анна Николаевна. Никаноръ Васильичъ приносилъ… Онъ хотѣлъ передать вамъ лично, но у васъ въ конторѣ мужики были.
Почтмейстеръ. Развѣ мужики не люди?.. Ты-то что за почтмейстеръ?
А. Николаевна. Говорю вамъ, — ему при другихъ неловко было… А ему нужно было именно вамъ отдать, потому что письмо секретное.
Почтмейстеръ. Могъ и страховымъ послать.
А. Николаевна. Онъ мнѣ говорилъ, что оно именно потому секретно, чтобы объ немъ смотритель Ивановъ не узналъ.
Почтмейстеръ. А!..
А. Николаевна. Папаша! У Никанора Васильича родня тамъ, въ редакціи… Редакторъ-то вѣдь въ университетѣ профессоромъ и товарищъ ему.
Почтмейстеръ. А-а! Ну?
А. Николаевна. Такъ Никаноръ недавно отъ редактора письмо получилъ. Онъ пишетъ, что коли здѣсь смотритель нехорошъ, то онъ выпроситъ Никанору Васильевичу мѣсто Иванова. Вотъ онъ и посылаетъ письмо редактору секретно отъ смотрителя.
Почтмейстеръ. Это было бы хорошо. А то, чортъ возьми, всю жизнь служи учителемъ грамматики!.. А тутъ еще онъ со смотрителемъ все споритъ. Ну, какое ему дѣло до того, что Ивановъ учениковъ стегаетъ?
А. Николаевна. Но вѣдь, папаша, теперь уничтожены тѣлесныя наказанія.
Почтмейстеръ. Для насъ съ тобой уничтожены. А ты загляни-ко хоть въ полицію, такъ и узнаешь, что еще не до всѣхъ дошли законы… Еще недавно исправникъ отодралъ своего писца за то, что тотъ скверно переписалъ срочное донесеніе… Ну, да ладно. Смотритель мнѣ не хотѣлъ подарить календарь за нынѣшній годъ, какъ подарилъ всѣмъ моимъ сотоварищамъ, и считаетъ меня хуже послѣдняго писца, такъ я же ему удружу: самъ впишу письмо въ реестръ, самъ запечатаю постъ-пакетъ и ни одна шельма не узнаетъ, кому и отъ кого ушло письмо въ Петербургъ!
А. Николаевна (вставая и убирая работу). А вѣдь вы со смотрителемъ, кажется, пріятели?
Почтмейстеръ. Пословица говоритъ: съ волками жить — по-волчьи и выть! У меня со смотрителемъ шапочное знакомство, т. е. я ему только кланяюсь; а онъ ни одни именины не пропуститъ, чтобы не напроситься на пирогъ. Я къ нему ни ногой, а онъ ко мнѣ на недѣлѣ хоть разъ да придетъ… Я ученыхъ людей небольно люблю за то, что они насъ ни во что ставятъ, а сами жить не умѣютъ; а этого ненавижу, во-первыхъ, за то, что онъ ребятишекъ больно сѣчетъ, зачѣмъ тѣ ему не приносятъ ни бумаги, ни чернилъ, ни стальныхъ перьевъ, а во-вторыхъ, за то, что онъ ужъ черезчуръ сталъ важенъ: недавно сталъ очки носить, хотя столько же видитъ въ нихъ, какъ я ночью сквозь кулакъ. Всѣмъ извѣстенъ анекдотъ, какъ ему однажды подали отчетъ, вотъ онъ и видитъ, что на отчетѣ чернильныя точки. Куда ни поглядитъ, все точки. А дѣло было ночью, утромъ надо отправлять отчетъ. Вотъ онъ и давай чистить. И прочистилъ отчетъ до дыры… Оказалось, что кто-то на очки капнулъ.
А. Николаевна. Вы говорите, онъ очки носитъ для хвастовства?
Почтмейстеръ. Изъ моды… А отчетъ-то онъ подписывалъ, пришедши изъ гостей и при учителѣ исторіи, который заставилъ его надѣть очки… И какой онъ смотритель, если я географію знаю лучше его. Онъ только тѣмъ и занимается, что подслушиваетъ у дверей, не говорятъ ли объ немъ чего-нибудь учителя ученикамъ. Однако, Аннушка, ты кажется ужъ очень сблизились съ Никаноромъ-то?
А. Николаевна, (конфузливо). Папаша…
Почтмейстеръ. То-то. Смотри, чтобы у меня дѣло было чисто… Я непрочь. Онъ парень хорошій… Эдакой вѣдь секретникъ!.. Какъ ты думаешь, Аннушка, если у него пріятель имѣетъ значеніе, и Никитина сдѣлаютъ смотрителемъ, можетъ Никитинъ выхлопотать мнѣ награду? Только награду. Орденовъ мнѣ не надо, потому что за нихъ нужно платить деньги…
А. Николаевна. Конечно, можетъ. И можетъ только послѣ свадьбы. Вѣдь вы не прочь, папаша?
Почтмейстеръ. Разумѣется. (Обнимаетъ ее). Только смотри, чтобы не надулъ. Нынче люди хитрые.
А. Николаевна. Онъ не такой (уходитъ въ прихожую).
Почтмейстеръ. Ну, слава Богу. Жаль только, что онъ учитель грамматики. Ну да вѣдь и я-то женился, когда былъ почталіономъ. Только у меня тогда свой домъ былъ.
Надежда Максимовна. Я къ вамъ.
Почтмейстеръ, (растерявшись). Извините-съ! (убѣгаетъ въ комнату).
Н. Максимовна. Въ третій разъ я въ этомъ домѣ: въ первый разъ была, когда были влазины — годовъ десять тому будетъ, во второй, какъ хоронили его жену, и вотъ теперь. Говорятъ, у него есть деньги, онъ къ намъ ходитъ и, кажется, заглядывается… Мой муженекъ вѣтренникъ, немножко глупъ и пристрастился къ этимъ простячкамъ, чтобы выманивать деньги посредствомъ картъ… Попробую, можетъ-быть, и мнѣ удастся.
Почтмейстеръ (является въ сюртукѣ). Милости прошу.
Н. Максимовна. Какой у васъ хорошій домикъ.
Почтмейстеръ. Да-съ! Шестьсотъ рублей издержалъ на одну поправку.
Н. Максимовна. Я къ вамъ по дѣлу… Знаете ли что? я хочу завести торговлю…
Почтмейстеръ. На рынкѣ?
И. Максимовна. Нѣтъ! Въ нашемъ домѣ… Нынче можно всѣмъ торговать виномъ, такъ вотъ я хочу открыть заведеніе на свое имя… Но денегъ у меня нѣтъ, мужъ пьяница.
Почтмейстеръ. Онъ тогда совсѣмъ сопьется.
Н. Максимовна. И пусть… Такъ вотъ я къ вамъ… Не одолжите ли вы мнѣ подъ вексель рублей двѣсти.
Почтмейстеръ. Гм! Я въ долгъ не даю, потому что держусь такого правила: дать — значитъ не получить обратно.
Н. Максимовна. Но я не изъ такихъ.
Почтмейстеръ. Я вамъ вѣрю. Но у меня нѣтъ такихъ денегъ.
Н. Максимовна. Ну, полноте… Или жениться собираетесь?
Почтмейстеръ. Нѣтъ… Я старъ…
Н. Максимовна. О, вы еще многихъ перещеголяете.
Почтмейстеръ. Гдѣ ужъ… Не тѣ года… Ужъ меня никто не полюбитъ.
Н. Максимовна. Жаль, что я замужняя.
Почтмейстеръ. Вы!! О!.. Нѣтъ, вы очень молоды, а я старъ. (Про себя). Прелесть. Ахъ, зачѣмъ я старъ, и она замужемъ?
Н. Максимовна. Такъ не дадите денегъ?
Почтмейстеръ. Дайте подумать. (Про себя) Это дьяволъ соблазнитель! (Надеждѣ Максимовнѣ) Я все жалѣю, что вашъ домъ не на тракту. Хорошо бы было… около васъ.
H. Масимовна (грозитъ пальцемъ). О, плутъ! Такъ вы подумайте, можно ли мнѣ дать… Я черезъ полгода возвращу.
Почтмейстеръ. Я взвѣшу… съ полнымъ удовольствіемъ. (Про себя) Ахъ…
Н. Максимовна. До свиданья! (беретъ за руку почтмейстера).
Почтмейстеръ. Прошу… напредки… (уходитъ за Надеждой Максимовной).
Голова. Поздравляю! Ишь для Гуляихи такъ и сюртукъ напялилъ, злодѣй. Ну да ничего, братъ, мужъ-то у нея только безпутный человѣкъ. А я къ тебѣ самъ. Нынче довѣрять большія суммы опасно. (Глядитъ на столъ) О, другъ! (качаетъ головой Аннѣ Николаевнѣ). Плохо вы за нимъ смотрите!
Анна Николаевна. Что такое?
Голова. Эти колеса до чего-нибудь доведутъ его.
Почтмейстеръ. Когда деньги сдавать, пойдемте, а то контору запру.
Голова. А запрешь, такъ и головы сахару не получишь.
А. Николаевна. Бѣда да и только… Прежде, какъ въ губернскомъ городѣ жили, папаша никуда не ходилъ въ гости, а здѣсь еще при мамашѣ связался съ купцомъ Гуляевымъ. Теперь чуть свободное время да ненастье, и идетъ туда. Мнѣ, говоритъ, скучно дома, я, говорить, тамъ въ карты играю, обыгрываю его, судью и стряпчаго. Зачѣмъ она приходила? Ужъ не проигралъ ли онъ что-нибудь больше или не побилъ ли самого? Вѣдь папаша, какъ выпьетъ, его не скоро уймешь… Батюшки, посредница пріѣхала! (уноситъ со стола шитье въ комнату).
Почтмейстеръ. Прошу покорно. Аннушка?
Зинаида Карловна. Я на минутку къ Аннѣ Николаевнѣ.
Почтмейстеръ. Аннушка?
Зинаида Карловна. Бонжуръ, душечка! Извините, что я такъ рано, безъ церемоніи и безъ приглашенія.
Анна Николаевна. О, я очень рада. Чѣмъ я васъ угощать буду?
З. Карловна. Что вы! Я вѣдь не держусь здѣшнихъ обычаевъ, а такъ, экспромптомъ пріѣхала… Да вы что суетитесь-то (про себя), какъ дикарка! (Аннѣ Николаевнѣ). Что подѣлываете? Отчего, душечка, васъ нигдѣ не видно? Вы, кажется, только и ходите, что въ церковь.
А. Николаевна. У насъ знакомыхъ нѣтъ… Я хожу на рынокъ.
З. Карловна. Я и сама ѣзжу на рынокъ, и въ кухнѣ сама готовлю кушанья… Знаете, женщинѣ необходимо работать… У меня хозяйство большое… Отчего вы ко мнѣ не заѣдете? Вы бы съ вашимъ папашей когда-нибудь отъ обѣдни взяли да и зашли къ намъ.
А. Николаевна. Благодарю.
З. Карловна (вслушиваясь). Кто это играетъ? Кажется, на скрипкѣ?
А. Николаевна. Городская почта! (поправляясь) Лѣкарь. Его здѣсь всѣ называютъ городской почтой, потому-что онъ скорѣе всѣхъ узнаетъ новости. Онъ только и дѣлаетъ, что на скрипкѣ играетъ.
З. Карловна. Что же дѣлать: здѣсь такая скука… А вы любите спектакли?
А. Николаевна. Когда мы въ губернскомъ городѣ жили, я часто ходила въ театръ. А здѣсь нѣтъ театра.
З. Карловна. А вотъ я хочу устроить литературно-музыкальный вечеръ.
А. Николаевна. Это хорошо… Что же… какъ, — за деньги?
З. Карловна. Да, публика будетъ за деньги впускаема. Знаете ли что? Мнѣ Никаноръ Васильичъ говорилъ, что вы отлично читаете вслухъ.
А. Николаевна (краснѣя). Нѣтъ… Я не умѣю читать.
З. Карловна. Вотъ скромница-то… Не притворяйтесь, душечка. Объ васъ весь городъ говоритъ, что вы умѣете читать. Вотъ я и пришла къ вамъ съ предложеніемъ.
А. Николаевна. Съ какимъ?
З. Карловна. Предложеніе это идетъ отъ всего здѣшняго передового общества. Васъ просятъ читать.
А. Николаевна (про себя). Боже мой! И выдумаютъ же…
З. Карловна (про себя). Какъ испугалась-то! Вотъ что значитъ неразвитость! (Аннѣ Николаевнѣ). Вы, душечка, не бойтесь. Вы только прочитаете — и все тутъ.
А. Николаевна. Нѣтъ ужъ…
З. Карловна. Ну, полноте, душечка. Предварительно мы сдѣлаемъ репетицію, т. е. вы прочитаете у меня…
А. Николаевна. Нельзя ли кого другого…
З. Карловна (про себя). А, какая дура! (Аннѣ Николаевнѣ). Знаете, этотъ вечеръ устроивается въ пользу бѣдныхъ… Душечка! Согласитесь… Кромѣ васъ, право, некому.
А. Николаевна. А исправницкая дочь?
З. Карловна. О, она пришепетываетъ. Жена стряпчаго гнуситъ, акцизнаго — слѣпая, сестра судебнаго слѣдователя никакъ не можетъ читать потому, что ея первый мужъ былъ капитанъ и помощникъ смотрителя военнаго госпиталя. Анна Николаевна! да если разбирать всѣхъ нашихъ уѣздныхъ аристократокъ, то къ чему мы прійдемъ? Вотъ почему я обратилась къ вамъ съ просьбой. Вечеръ состоится еще не скоро.
А. Николаевна. Не знаю… Я право не умѣю.
З. Карловна. Ну, полно… (вставая). Однако, какъ я долго засидѣлась! Мнѣ еще въ два-три мѣста надо съѣздить… Итакъ я васъ жду… сегодня вечеромъ вмѣстѣ съ Николаемъ Петровичемъ (уходитъ).
Анна Николаевна. Что бы это значило? Ни я у нея, ни она у меня ни разу не бывала, а только я познакомилась съ ней у смотрительши… Что это за честь? Это непремѣнно насмѣшка… И къ чему она приплела тутъ Никанора Васильича?
Почтмейстеръ. Ну что?… Поди, шитье какое-нибудь навѣшиваетъ.
Анна Николаевна. Вотъ и не знаете… Отгадайте-ка. Если отгадаете, братчикъ пріѣдетъ; если нѣтъ — не пріѣдетъ.
Почтмейстеръ. Ну, я никогда не гадалъ, потому что въ воролсбу не вѣрю… Письмо приинесла? Поди, секретно отъ мужа своему любовнику.
А. Николаевна. Нѣтъ.
Почтмейстеръ. Хорошо. Нарочно сегодня всю корреспонденцію самъ запишу.
А. Николаевна. Да нѣтъ же. Она приглашаетъ меня къ себѣ читать.
Почтмейстеръ (удивленный). Чего читать?
А. Николаевна. Книжку, папаша… Помните, какъ въ губернскомъ господа читали въ клубѣ. Такъ вотъ она и приглашаетъ меня, чтобы я читала при публикѣ.
Почтмейстеръ. Часъ отъ часу не легче! Ну, что же ты?
А. Николаевна. Не знаю, какъ вы?
Почтмейстеръ. Что же! Иди и не приходи назадъ!.. (ходитъ въ волненіи). Ишь выдумали, чтобы моя дочь, моя кровь, потѣшала молокососовъ, дармоѣдовъ и разныхъ бѣлоручекъ. Дудки! Не на таковскихъ напали. Я, матушка, нужды нѣтъ, что вышелъ въ люди изъ поддонковъ, а цѣну себѣ знаю… Меня всѣ губернскіе почтмейстеры любили; меня всѣ губернскіе тузы уважали, и я со всѣми былъ за панибрата… Я не одного молокососа на ноги поставилъ, въ люди вывелъ… Возьми Николаева, Павлова, Степанова… Кто они были назадъ тому пятнадцать лѣтъ? Николаевъ былъ опредѣленъ въ почтальоны кончившимъ курсъ въ приходскомъ училищѣ, а цѣлый годъ писалъ по графкамъ и надписывалъ на тюкахъ мазилкой; Павловъ, когда былъ старшимъ надъ почтальонами, вмѣсто девятисотъ двѣнадцати говорилъ девяносто двѣнадцать; а Степанова часто за воровство почтмейстерской наливки съ погреба въ конюшнѣ драли… А теперь смотри: Николаевъ письмоводитель, всей губерніей правитъ. Безъ Николаева ничего не дѣлается: онъ и опредѣляетъ, и увольняетъ, и всѣ каверзы прикрываетъ, а почтмейстеръ только подписываетъ. Павловъ контролеръ, а Степановъ почтмейстеръ. И вотъ они меня уважаютъ, ни одна шельма ко мнѣ не можетъ придраться, потому что Николаевъ все обдѣлаетъ, да и я такъ отписываюсь точно, четко и мѣтко, что только язычекъ прикусишь. А тутъ?… А!! они хотятъ насмѣяться надо мной за то, что я старъ, не говорю по-французски, пишу ять, какъ мнѣ хочется… Это все модники выдумали. Они думаютъ, что если я старый служака, честенъ, бѣденъ и простъ, такъ мной и можно вертѣть, какъ угодно… Покорно благодарю (уходитъ въ прихожую).
Анна Николаевна. Ну, разсердился папаша. Теперь цѣлый день будетъ ворчать. И выбрала же она именно меня въ читальщицы, а не другую какую-нибудь… Вонъ, я думаю, сестры казначея съ охотой бы пошли, потому что онѣ немножко полоумныя: волосы остригли и читаютъ книжки, да того да другого изъ пріѣзжихъ зазываютъ къ себѣ… Ну да имъ дурить-то можно, потому что у казначея много денегъ… И какъ это, въ самомъ дѣлѣ, читать при публикѣ? Въ книгахъ пишутъ, какъ любовники цѣлуются, обнимаются… Да тутъ со стыда сгоришь… Еще замужней женщинѣ ничего, — не такъ стыдно, и то развѣ въ кругу пріятельницъ. А тутъ, на-вотъ: соберутся холостые мужчины для того, чтобы смотрѣть, какъ читаетъ дѣвушка про любовь… И какъ это, право, нынче все какъ-то не такъ: мужчины только и толкуютъ о какихъ-то преобразованіяхъ, да о смѣнѣ губернскаго начальства, женщины читаютъ книжки, курятъ папироски, и чуть какая-нибудь жена писца сдѣлается чиновницей, ужъ заводитъ кухарку, хотя и самимъ нечего ѣсть. На что, даже солдатки, и тѣ стали носить шляпки. (Подходитъ къ открытому окну). Значитъ двѣнадцатый часъ: засѣдательша пьетъ у окна кофей и куритъ папироску (кланяется). Покорно благодарю… Она къ папашѣ пріѣзжала… (Отходитъ). Вотъ она жизнь-то! Теперь уже весь городъ узналъ, что у насъ была жена мирового посредника; намъ станутъ завидовать, потому что посредникъ всѣхъ здѣшнихъ должностныхъ лицъ даже въ грошъ не ставитъ, и у него даже нынче самъ губернаторъ былъ на обѣдѣ… Да. Здѣсь ничего не утаишь, каждый только и живетъ новостями у сосѣдей. Прежде мы жили въ кучкѣ — почтовые съ почтовыми, до остальныхъ людей намъ и дѣла не было, да и горожане не знали, что у насъ дѣлается, въ нашей солдатской казармѣ. А здѣсь не то: всѣ ведутъ себя просто, ходятъ на именины, свадьбы, крестины и обижаются, если кто кого-нибудь къ себѣ не пригласилъ, самъ не пришелъ къ кому-нибудь. Зато какъ всѣ просты: мужчины пьютъ, ѣдятъ и играютъ въ карты, остря другъ надъ другомъ, непремѣнно разругаются вечеромъ, а утромъ какъ ни въ чемъ не бывало — опять дружны; дамы выхваляютъ свои перешитыя изъ стараго платья, сплетничаютъ… (Уходитъ въ похожую).
Почтмейстеръ. Не несетъ ее, будь она проклята!.. Опять, поди, послали какую-нибудь пьяницу (уходитъ въ комнату и приходитъ въ халатѣ. Подходя къ столу съ работой) Ну, любезнѣйшіе (садится). Голь на выдумки хитра, говоритъ пословица, такъ и я. Надо же чѣмъ-нибудь жить: на одиннадцати-рублевомъ жалованьи не много наскачешь. Хорошо еще, что я домъ купилъ да кое-кто изъ купцовъ посылаетъ на Рождество и на Пасху сахару, чаю и вина; а эти доходы со станцій такъ и идутъ въ губерискую контору, потому что вѣдь и тѣлъ надо же чѣмъ-нибудь жить… (Смотритъ перья). И все вѣдь я самъ своимъ умомъ дошелъ, нужды нѣтъ, что самоучкой выучился грамотѣ; теперь даже не читаю никакихъ книгъ, да «Биржевыя Вѣдомости» посылаю кому надо, а мнѣ на нихъ наплевать, потому, если и зашлешь куда-нибудь постъ-пакетъ, — невелика важность: я вѣдь одинъ только съ Моргуновымъ управляюсь… А славная будетъ штука, если я къ лодкѣ колеса устрою, какъ слѣдуетъ! Въ прошлый разъ пробовалъ — такъ въ пять минутъ всю рѣку переплылъ, тогда какъ на веслахъ надо было пластаться двадцать минутъ… Только разсохлись. Ну да ничего… А славно! Тогда отъ нечего дѣлать я буду плавать въ село Покровское, и тамъ Моргуновъ будетъ разносить письма… Нѣтъ, этого мало. Я поѣду въ губернскій, сдѣлаю опытъ и буду хлопотать, чтобы мнѣ дали большую лодку, дали досокъ, винты и прочее… И тогда я… въ отставку выйду. Ей-Богу!.. Теперь у насъ суда ходятъ только до здѣшняго города, а вверхъ не ходятъ. Вотъ я и буду перевозить. Да я тогда озолотѣю… До пенсіона-то осталось всего только три мѣсяца, а къ тому времени лодка будетъ готова. Одно вотъ скверно: зима. Ну, зимой я еще что-нибудь придумаю для колесъ, усовершенствую такъ, чтобы всѣмъ было на удивленіе… Теперь времена настали тяжелыя: все подорожало. А подорожало оттого, что отъ помѣщиковъ крестьянъ отняли, за крестьянъ увеличили оброки, помѣщики прижались, потому что доходъ у нихъ теперь маленькій, приходится натягивать зубами; чиновники стали меньше получать доходовъ, потому что начальство мѣняется часто, и по пріѣздѣ въ каждомъ старикѣ видитъ взяточника, слушаетъ молодежь, которая никому долговъ не платитъ… И все-то нынче не то! Прежде вонъ самъ губернаторъ съ чиновниками рыбу удилъ, а нынѣ и писецъ стыдится итти по городу съ палкой. Прежде одѣвались, какъ попало, а теперь носи форменный сюртукъ, манишку, галстукъ, стриги волосы, бороду брей и кури въ такомъ мѣстѣ, гдѣ бы начальство не увидало, хотя начальство и само куритъ табакъ, только въ кабинетѣ. Прежде въ губернскомъ всѣ жили дружно, а теперь каждый старается начальству выслужиться, одѣться почище да получить хорошее мѣсто… Теперь другое. Прежде мужика кто угодно билъ и дралъ, какъ могъ, а теперь — сами губернскіе тузы въ театрѣ да въ клубѣ комедіи играютъ въ пользу бѣдныхъ; а молодые только и говорятъ о томъ, что мужиковъ надо сдѣлать равными. Куды какъ милостивы да жалостливы сдѣлались. На что нашъ городъ дрянь, кабы не рѣка — совсѣмъ ему тутъ и быть не слѣдовало, и тутъ эта мода проявилась: посредникъ и слѣдователь чуть не цѣлуются съ мужиками. Только на дѣлѣ выходитъ, что они мягко стелютъ да другимѣто спать жестко. Вотъ они времена-то. А перемѣнъ сколько? Сколько на моихъ глазахъ въ отставку выгнали, да еще какихъ тузовъ-то? Сколькихъ подъ судъ отдали! Уму непостижимо! Жалости достойно! Только вотъ еще нашего брата Богъ милуетъ… Куда вѣдь въ насъ всякъ нуждается, и мы никому не мѣшаемъ. (Стругаетъ). А въ самомъ дѣлѣ пріятно, какъ другіе то-и-дѣло летятъ къ чорту на вечеринку, а тебя не трогаютъ, ты все служишь да служишь. Впрочемъ, много зависитъ отъ того, кому служить слѣдуетъ. А я свою службу понимаю такъ, что я служу обществу. Прежде я денежныя письма самъ относилъ купцамъ на домъ, а теперь вся сила въ новыхъ людяхъ: чуть только успѣешь раздѣлать почту, и посылаешь письма и пакеты посреднику, слѣдователю и акцизному, а у каждаго изъ нихъ въ губернскомъ сильная протекція… Ну, около нихъ и полезно, и полебезишь, когда случится, а что касается до другихъ — судьи и прочихъ, такъ я вижу, какъ новые люди съ ними обращаются. Да, трудно жить на свѣтѣ; и новыхъ людей по головкѣ гладь, и со старыми будь пріятель. (Заглядывая въ окно). Ну! Чортъ несетъ… Что-то судья частенько сталъ нынче ко мнѣ ходить, онъ, должно быть, все ведетъ новыхъ судовъ… И выдумаютъ же, право…
Ребровъ. Вотъ служба-то! уже заперся.
Почтмейстеръ. Какъ отъ васъ не запираться. Если у меня постоянно будутъ двери отперты, такъ вы и судъ забудете.
Ребровъ. Шутникъ же ты. Слышалъ новость?
Почтмейстеръ. Еще не пришла почта, а придетъ — я первый всѣ новости земного шара узнаю. А городской почтѣ — этому лѣкаришкѣ — я не вѣрю.
Ребровъ. Не хвастайся, братъ: ты и обязательной для тебя газеты никогда не читаешь!
Почтмейстеръ. Стану я глаза портить.
Ребровъ. А вотъ новость: вчера пріѣхалъ изъ губернскаго нарочный. Павловъ получилъ должность предсѣдателя уѣздной земской управы. Что? Охъ, ты почта, почта!
Почтмейстеръ. Ну, что жъ! Вѣдь нарочный-то на почтовыхъ лошадяхъ пріѣхалъ, я думаю… Гм! Еще новое присутствіе. Такъ, значитъ, не шутятъ! Это, значитъ, по вольности дворянства: безъ жалованья земскую гоньбу содержать.
Ребровъ. Да ты вотъ еще что возьми во вниманіе: будутъ гласные изъ дворянъ и крестьянъ.
Почтмейстеръ. Ишь ты. А почта?
Ребровъ. Почту отъ почтовыхъ отнимутъ.
Почтмейстеръ. Кто смѣетъ отнять почту? Вы думаете, что всѣхъ почтмейстеровъ, сортировщиковъ и почтальоновъ пошлютъ по-міру?.. О-охъ вы! Скорѣе васъ съ вашимъ судомъ выгонятъ, чѣмъ насъ.
Ребровъ. Ну этого, братъ, ты не смѣй говорить.
Почтмейстеръ. Чего! Губа-то вѣрно не дура. Ужъ ходятъ слухи, что васъ тамъ въ Петербургѣ ломаютъ.
Ребровъ. Посмотримъ! Вотъ ужъ земство учредили…
Почтмейстеръ. А судебные слѣдователи?
Ребровъ. Съ тобой пива не сваришь. Мы у тебя со стряпчимъ и лѣкаремъ играемъ сегодня.
Почтмейстеръ. Со своей водкой и закуской.
Ребровъ. Скряга ты, скряга. Ну, прощай! Я на пирогъ вѣдь къ Павлову.
Почтмейстеръ. Какъ вы падки до пироговъ-то! (судья уходитъ).
Почтмейстеръ. Желалъ бы я тебѣ подавиться пирогомъ-то! Вотъ тебѣ и разъ! Отнять присутственное мѣсто. Надо разспросить у Никитина, что это за штука? Оно хотя и болтали объ этомъ земствѣ у насъ, да я плохо слушалъ, потому что это меня не касается: будутъ пакеты, пошлю — и все тутъ. Только, неужли въ самомъ дѣлѣ теперь будутъ дворяне возить почту и проѣзжающихъ?.. Только это непонятно. Тогда должны прогоны увеличиться. Нѣтъ тутъ что-то того. А мужики-то тутъ къ чему? Это судья и самъ-то ничего не понимаетъ. Тутъ… тутъ (нюхаетъ воздухъ) пахнетъ!!.. Тутъ опять этотъ прогрессъ замѣшался… А я и не поздравилъ Павлова… Ну да наплевать: онъ такой богатый и гордецъ, что не приведи Богъ… А если? (Анна Николаевна въ дверяхъ).
А. Николаевна. Папаша, кушать пожалуйте.
Почтмейстеръ. Итти, али нѣтъ? (ворожитъ: зажимаетъ глаза и старается свести одинъ на другой указательные пальцы обѣихъ рукъ). А чортъ съ нимъ, — не выходитъ — и не пойду (уходитъ).
Софья Филипповна (входя и оглядываясь). Никого нѣтъ! (заглядывая въ комнату). Нѣту. (Слушаетъ въ дверяхъ прихожей). Тихо… хоть бы одна собака… (садится). Зачѣмъ это посредница пріѣзжала? Отчего она ко мнѣ не пріѣхала, а къ ней?.. Вѣдь мой мужъ стряпчій, а ея отецъ… почтмейстеръ, глупъ, пустая башка. Что это за должность? Это не должность, а богадѣльня… Они вѣрно обѣдаютъ. Пойду въ кухню…
Лѣкарь (входя). И ты здѣсь!
С. Филипповна. А вы не у Павлова? Мой мужъ къ нему на обѣдъ позванъ.
Лѣкарь. Ну, это неизвѣстно.
С. Филипповна. Нѣтъ, извѣстно. А васъ вѣрно не приглашали, такъ вы и пришли сюда (уходитъ).
Лѣкарь (смотря въ дверь за Софьей Филипповной). Сказалъ бы я тебѣ, какъ твой муженекъ около Гуляевой ухаживаетъ… (Ходитъ). Фу, чортъ возьми! Павловъ не принялъ. Вотъ что значитъ получить хорошее мѣсто. Подлецъ! Раньше говорилъ, что я (гнуситъ) васъ опредѣлю по земству, если меня утвердятъ… А тутъ говорятъ, жена посредника у почтмейстера была… Штука, чортъ возьми…
Смотритель (входя стряпчему). Нѣтъ это что-нибудь да значитъ! (Лѣкарю) А! мое почтеніе.
Лѣкарь. У Павлова были?
Смотритель. Еще собираемся.
Лѣкарь. Софья Филипповна говорила, что вы уже обѣдаете у Павлова… Теперь вы какое блюдо изволите кушать? (хохочетъ).
Стряпчій. Вѣрно, и васъ не приняли; хоть вы и называетесь городской почтой, а мы знаемъ, что васъ не приняли.
Лѣкарь. Меня звали на вечеръ…
Смотритель. Вотъ ужъ не повѣрю!
Лѣкарь. Да, насъ позвали, а васъ нѣтъ.
Стряпчій. Скотина вы препорядочная!
Лѣкарь. Покорно благодарю!
Почтмейстеръ. Господа, господа! неприлично. Почта идетъ.
Стряпчій. А къ чорту вашу почту.
Лѣкарь. Осердились, что Павловъ не принялъ. А вотъ меня пригласили на вечеръ. Вѣдь васъ тоже приглашали, Николай Петровичъ.
Почтмейстеръ. А что?
Лѣкарь. Полноте (подмигивая почтмейстеру). Къ вамъ затѣмъ и пріѣзжала жена посредника.
Смотритель (лѣкарю). Вы всегда суетесь, какъ куръ во щи! Стыдитесь, почтеннѣйшій эскулапъ.
Почтмейстеръ. Извините, господа. Почта идетъ! Служба. (Подходитъ къ окну: за нимъ подходятъ и другіе). Ну такъ и есть — не пріѣхалъ… А почталіонъ-то! Пьянъ, только голова болтается (уходитъ).
Смотритель (стряпчему). И какая невѣжа этотъ Павловъ!.. Стояли, стояли, какъ передъ губернаторомъ.
Стряпчій. Я ему отомщу!.. Ни одного журнала не пропущу!..
Смотритель. Скверно, если его вдругъ сдѣлаютъ почетнымъ смотрителемъ!
Лѣкарь. Не сыграемъ ли въ стуколку?
(Въ прихожей суетня).
Стряпчій (лѣкарю). Ужъ вы подите на вечеръ.
Смотритель (стряпчему). Съ нимъ опасно играть: вѣдь онъ по земству служитъ!.. (хохочетъ).
Лѣкарь. А, да полно вамъ!.. Неужели не о чемъ о другомъ разговаривать?
Смотритель. О чемъ же? О мальчишкахъ что ли?
Лѣкарь. Хорошъ же вы педагогъ, что не умѣете занять товарищей чѣмъ-нибудь.
Стряпчій. Экая вы барышня!.. Пойдемте лучше въ контору, поможемъ старику раздѣлать почту.
Почтмейстеръ (входитъ, держитъ въ одной рукѣ письмо, въ другой очки). Не пріѣхалъ. (Надѣваетъ очки, гости обступаютъ его. Читаетъ) «никакъ не могъ пріѣхать, потому что ждемъ изъ министерства ревизора».
Стряпчій (съ испугомъ). Какого?
Почтмейстеръ. Разумѣется, по ихней части.
Стряпчій. Такъ надо итти поздравить Тимофеева.
Почтмейстеръ (читаетъ). "У насъ ждутъ съ часу на часъ манифеста о гласномъ судѣ…
Стряпчій. О какомъ гласномъ судѣ?
Почтмейстеръ. Это по вашей части, т. е. васъ по шапкѣ (уходитъ).
Смотритель. Наконецъ-то у насъ будутъ суды гласные, — разговорные, а не письменные. Вѣроятно, составъ будетъ новый, и старыхъ оставятъ за штатомъ.
Стряпчій. Вы это почему знаете?
Смотритель. Вотъ мило! Объ этомъ уже давно пишутъ.
Стряпчій. Врутъ!
Лѣкарь. Ничего… Судейскихъ погонятъ, а мы останемся. Пойдемте, Иванъ Иванычъ, къ судьѣ, обрадуемте его (хочетъ итти).
Стряпчій. Это еще… предположеніе. Манифеста нѣтъ и не будетъ (лѣкарю). Вы куда же?
Лѣкарь. Къ судьѣ (идетъ).
Смотритель. И я тоже. Здѣсь ничего не высидишь (идетъ).
Стряпчій. Постойте! (суетится). Черти! постойте!! (уходитъ за ними).
Анна Николаевна. Слава Богу, ушла. А эта жена стряпчаго такъ и осталась съ носомъ. Ухъ какъ она разсердилась, когда мы не хотѣли сказать ей: зачѣмъ пріѣзжала жена посредника… Жаль, что Вася не пріѣхалъ.
Никитинъ. Что жъ ему дѣлать въ нашемъ городѣ, если онъ жениться собирается.
Почтмейстеръ. (Входя съ бумагой). Вотъ! Вотъ до чего я дослужилъ! (кладетъ бумагу на стулъ и садится въ волненіи). Ахъ, бѣда какая!.. А у меня и документы не подшиты!
Анна Николаевна и Никитинъ. Что такое?
Почтмейстеръ. Что? А то, что изъ самаго почтамта ревизоръ пріѣхалъ въ губернскую контору… Охъ!.. Панъ или пропалъ… Уберите вы со стола-то эти препараты. (Встаетъ и, поднимая бумагу, тычетъ въ нее кулакомъ) О… каверза!!
Никитинъ. Да вѣдь ревизоръ еще въ губернскомъ…
Почтмейстеръ (сердито). Чего?
А. Николаевна (кидаясь на шею почтмейстеру). Папаша, я подошью ваши документы.
Почтмейстеръ. Помощники!.. Вамъ все бы смѣяться… О-охъ вы, помощники! (скрипитъ зубами, Анна Николаевна цѣлуетъ отца, Никитинъ суетится; Моргуновъ выглядываетъ въ дверь и качаетъ головой).
Сцена первая.
правитьПавловъ (не отрываясь отъ книги). Примачивай, любезный, примачивай!
Андрей (накладывая полотенце на голову Павлова, въ сторону). Должно, угорѣлъ вчера на пикникѣ-то… Прежде никогда не устраивали эти пикники… А теперь… Вина, кажется, бутылокъ пятьдесятъ выпили.
Павловъ. У, братецъ.. Я думаю, можно и осторожнѣе.
Андрей (снимая полотенце). Вамъ бы, ваше высокородіе, доктора позвать.
Павловъ. А! тебѣ лѣнь… Ахъ, ему конфузно… Я и забылъ, что вы вольный. Ну, виноватъ! можете итти хоть сейчасъ.
Андрей. Помилуйте, ваше высокородіе! Какое же это лѣкарство! Это холодная вода.
Павловъ. Потрудитесь принести вашу разсчетную книжку: надо сосчитать, сколько вы должны мнѣ. Извольте убираться… Я не могу терпѣть такихъ слугъ. (Андрей уходитъ).
Павловъ. Скажите! Нынѣ уже яйца курицу учатъ. И каковъ, каналья, даже прощенья не попросилъ! Этотъ прогрессъ не на шутку сталъ къ мужикамъ заходить… (смѣется). Интересно будетъ, какъ это мужичье будетъ избрано въ присяжные засѣдатели. Натворятъ же они чудесъ!.. Всего интереснѣе будетъ, какъ они разсуждать начнутъ… О прогрессъ, прогрессъ! Какъ ты исковеркалъ нашу святую Русь! Прежде, до этой воли, мы жили, ни о чемъ не разсуждая: плотно держались на мѣстахъ, дорожили связями, доходъ у насъ былъ большой, хорошій, потому что никто не смѣлъ прекословить, всѣ намъ повиновались, всѣ насъ боялись и уважали. А теперь? Денегъ ни у кого нѣтъ, потому что имѣнія заложены, а съ крестьянъ взять нечего, потому что мы ихъ обрѣзали порядочно, а сами заниматься хозяйствомъ не умѣемъ: все надо нанимать, стало быть, платить, прежде чѣмъ получишь барышъ… Все старое такъ и летитъ къ чорту! Все старое и дряхлое только, имѣя связи, дослуживаетъ года до пенсіи, ворчитъ, ежится, поневолѣ поддакиваетъ новымъ людямъ и только для формы высказываетъ свое мнѣніе, которое никуда не годится. Теперь взяло верхъ молодое поколѣніе, такъ сказать, наши дѣтки, которыхъ, по правдѣ сказать, мы и не приготовляли, напримѣръ, къ судебной реформѣ, съ такою тревогою ожидаемой, которая, того и жди, что грянетъ… Вотъ будетъ переполохъ-то! (Хлопаетъ руками) Но дѣло въ томъ (тихо), что рано, рано бы еще вводить эту реформу, потому что, во-первыхъ, такихъ дѣятелей, которые умѣютъ за все взяться, какъ я, напримѣръ, у насъ еще мало, а во-вторыхъ, надо къ ней подготовить неразвитую массу чиновниковъ… Хорошъ прогрессъ для образованнаго сословія; я говорю про нашу образованную молодежь, которой негдѣ развернуть свои силы… Но вотъ что удивительно, это то, что за настоящими прогрессистами потянулись самоучки, приказные, мѣщане, за ними лакеи, а за лакеями мужики. Всѣ заговорили; поднялся какой-то звонъ… изъ дому даже нельзя выйти. Такъ вездѣ и пахнетъ чѣмъ-то новымъ, напускнымъ… Теперь и мужику, этому неотесанному чурбану, способному только работать и ѣсть дрянную пищу, стараются навязать прогрессъ, хотятъ и его сравнять съ нами… Но дудки! Я первый постараюсь не допускать въ засѣданіе гласныхъ изъ мужиковъ, потому что они ничего не понимаютъ, и намъ приторно сидѣть съ ними за однимъ столомъ. На что даже и въ губернскомъ собраніи въ первый разъ хотя и были мужики — не пригласить ихъ нельзя было: надо было пустить пыли въ глаза публикѣ; такъ что же оказалось: ни одинъ мужикъ не понялъ ни слова изъ нашихъ рѣчей, отъ сапоговъ воняло дегтемъ, изо ртовъ лукомъ, и они сидѣли какъ на иголкахъ, а потомъ перепились въ кабакахъ. (Улыбается). Ну, само собою разумѣется, на второмъ собраніи мужиковъ уже не было; (хохочетъ) повѣстки до нихъ не дошли…
Аннушка. Баринъ, къ вамъ почтмейстеръ пришелъ.
Павловъ. Кто?
Аннушка. Почтмейстеръ.
Павловъ (вставая). Что ему надо?.. А вы, душечка, кажется не въ духѣ? Вы какъ будто плакали?
Аннушка. Ужъ не объ васъ ли?..
Павловъ (кладетъ ей руку на плечо). О! какая же ты сегодня сердитая!
Аннушка. Пустите… Мало еще вамъ?..
Павловъ (цѣлуя). Ну, извини… Я немножко побранилъ твоего жениха… Ну, да пусть попроситъ прощенія.
Аннушка. Позвольте ужъ и мнѣ отойти отъ васъ.
Павловъ. А-а!.. Ну это мы увидимъ… Что жъ вы намѣрены дѣлать? Жаловаться? Кому? Кому вы вы на меня будете жаловаться? Ужъ не посреднику-ли, который мнѣ другъ и пріятель. Или, можетъ быть, губернатору?.. Ха-ха! Вамъ хочется по этапу прогуляться…
Аннушка (потупляя глаза). Богъ съ вами.
Павловъ. Ну то-то! Андрей можетъ остаться, и я разрѣшаю вамъ повѣнчаться и даже далъ денегъ на свадьбу, но съ тѣмъ только условіемъ, что вы оба останетесь жить у меня. Понимаете? А теперь, посмотрите, чищенные ли у почтмейстера сапоги. Если чищенные, пусть идетъ сюда, если нѣтъ — можетъ подождать и въ залѣ.
Павловъ. Ярая дѣвка!.. И только изъ одной привязанности я спускаю ей… Ну не ясно ли, чтопрогрессъ забрался и къ мужикамъ (задумывается). Теперь-то хорошо за ними пріударивать, и поприжать иной разъ можно, потому что имъ жаловаться некому. Но вотъ, что скажетъ гласный судъ? Тогда, пожалуй, наши дѣлишки выплывутъ на свѣтъ… Но я постараюсь быть самъ судьей…
Посредникъ. Тамъ къ вамъ почтмейстеръ пришелъ. Я ему говорю: что вы нейдете? Ничего, говоритъ, постою. Звалъ съ собою, ушелъ. Ха-ха!
Павловъ. Оригинальный старикъ. (Идетъ къ окну и смотритъ) Посмотрите, по тротуару ходитъ! (оба хохочутъ. Павловъ звонитъ въ колокольчикъ).
Посредникъ. Я удивляюсь: зачѣмъ такихъ стариковъ держатъ на службѣ.
(Входитъ Андрей).
Павловъ (Андрею). Позови почтмейстера сюда. Онъ на улицѣ.
(Андрей уходитъ).
Павловъ. Я, знаете, этихъ почтмейстеровъ сравниваю съ инвалидными начальниками: какъ инвалидные начальники происходятъ изъ солдатъ, такъ и почтмейстеры изъ почтальоновъ. А вѣдь онъ за ревизію-то получилъ награду. Ну, что новенькаго?… Да, а каково вчера угостили исправника? Ха-ха!
Посредникъ. Ну онъ любитъ, чтобы его носили на рукахъ и качали. Ну, а недовольныхъ у него много, и я думаю, что онъ долго не забудетъ колотушекъ! (хохочетъ).
Павловъ. Таковы дѣятели стараго времени… Онъ еще и теперь думаетъ, что земство уничтожатъ. Какой дуракъ! А что, говоритъ, касается до судебной реформы, такъ это, говоритъ, создало ваше пылкое воображеніе.
Посредникъ. Ну, онъ изъ артиллеріи… Наши гражданскіе дѣятели еще получше выражаются. Да, я сейчасъ былъ у городского головы, просилъ у него нѣсколько комнатъ въ его домѣ для будущаго вечера. Не даетъ. Можете, говоритъ, нанимать на счетъ вашего земства, гдѣ угодно, только я, говоритъ, своихъ комнатъ не дамъ и думѣ не дозволю давать даромъ своихъ домовъ.
Павловъ. Какая скотина! Надо позаботиться, чтобы его убрали.
Посредникъ. А намъ непремѣнно надо завести въ городѣ клубъ. Вѣдь у земства хватитъ на это денегъ.
Павловъ. Оно… конечно… Можно купить домъ.
Посредникъ. Безъ клуба мы никакъ не просвѣтимъ здѣшнихъ Обломовыхъ. Безъ клуба общества никогда не поймутъ другъ друга и не сольются.
Павловъ. Но какое же здѣсь можетъ быть сліяніе? Я очень хорошо знаю, что здѣсь совсѣмъ нѣтъ людей, которые бы вполнѣ сочувствовали прогрессу, хотя многіе и звонятъ, какъ настоящіе прогрессисты. Возьмите, напримѣръ, смотрителя уѣзднаго училища. Онъ при мнѣ постоянно относится сочувственно ко всѣмъ реформамъ, ругаетъ своего директора за его крутой нравъ и приверженность къ старымъ порядкамъ, сожалѣетъ, что въ училищѣ нѣтъ хорошихъ книгъ, и директоръ не дозволяетъ выписывать лучшіе журналы; а назадъ тому четыре дня я, въ качествѣ почетнаго смотрителя, заѣхалъ въ училище — онъ совершаетъ экзекуцію… Я ему говорю, что это несовременно. Извините, говоритъ, порядокъ: посѣчь мальчишекъ никогда не мѣшаетъ. Какъ же говорю, вы хвастались, что у васъ уже давно нѣтъ розогъ? Онъ уклонился отъ прямого объясненія, а только сказалъ: нельзя-съ. Самъ директоръ сказалъ: нельзя. А тутъ я еще узналъ, что назадъ тому нѣсколько лѣтъ думою была отпущена тысяча рублей для устройства уѣзднаго училища отъ приходскаго, и вотъ приходское училище помѣщается все въ томъ же ветхомъ зданіи. Теперь это дѣло у меня; въ полученіи денегъ имѣется расписка смотрителя, а куда израсходованы деньги, неизвѣстно… Да. А его уже отдѣлали. Я думаю, что это дѣло рукъ лѣкаря.
Посредникъ. Не думаю, потому-что лѣкарь, говорятъ, едва умѣетъ даже составлять акты.
Павловъ. Ну, тамъ извѣстная форма. А знаете, я лѣкаря думаю опредѣлить по земству… Мнѣ очень понравилась эта статья о смотрителѣ.
Посредникъ. Ну я не знаю, будетъ ли толкъ-то въ немъ! Я думаю, что статью написалъ учитель Никитинъ.
Павловъ. Вы думаете?.. Ахъ, въ самомъ дѣлѣ! вѣдь учителю всего ближе извѣстны дѣла своего начальника. Это надо имѣть въ виду. Такъ вы думаете, Бедровъ не годится?
Посредникъ. Онъ стараго закала и, я думаю, ничего не будетъ дѣлать въ деревняхъ, а сопьется. Ну-съ! а вы журналъ о засѣданіи отправили?
Павловъ. Послалъ сегодня! Вѣдь ушелъ съ подписями за крестьянъ-гласныхъ!
Посредникъ. Да вѣдь въ засѣданіи не было ни одного крестьянина?
Павловъ. Что жъ такое! За крестьянъ подписались писаря. Вѣдь не станетъ же губернская управа посылать ревизора въ деревни?… При томъ у насъ никого не было изъ постороннихъ. Знаете что?.. Намъ нужно на слѣдующемъ засѣданіи поставить вопросъ о дорожной повинности. Я думаю оставить ее, попрежнему, — натуральной.
Посредникъ. Конечно. Возни будетъ меньше. Я вотъ теперь никакъ не могу втолковать крестьянамъ, что для нихъ необходимы школы. Не хотятъ понять… Придется принять мѣры, чтобы взыскать съ нихъ деньги. Началъ было составлять статистику: о числѣ всѣхъ жителей моего участка, ходилъ по избамъ — дѣтей стали прятать, года невѣрно показываютъ, въ церкви свѣдѣній никакихъ не досталъ; такъ и бросилъ!..
Павловъ. Также я хочу предложить вопросъ о кабакахъ. Ихъ надо искоренить! И я думаю вотъ что предложить: увеличить вдвое плату за патенты и запретить имѣть въ кабакахъ скамейки.
Посредникъ. Превосходная мысль: выпьетъ и уйдетъ.
Павловъ. Запирать кабаки во время обѣдни, имѣть одни двери. Вотъ такимъ образомъ мы искоренимъ пьянство. Нужно начать, а за нами послѣдуютъ и другіе. Да, Митрофанъ Тимофеичъ! много, много еще предстоитъ намъ работы: ломать старое и созидать новое. И хотя мы еще очень мало сдѣлали…
Посредникъ (улыбаясь). Почти ничего…
Павловъ. О, не говорите этого! Вѣдь на насъ устремлены всѣ взоры… Объ насъ пишутъ, насъ хвалятъ. (Задумывается).
Посредникъ. А впереди — гласные суды. Какое широкое поле дѣятельности… А я признаюсь, мнѣ ужасно надоѣло возиться съ мужиками.
Павловъ. Еще бы! народъ грубый. Ему надо такого посредника, какъ становой старыхъ временъ. Вѣдь и теперь крестьяне слушаются только внушеній розгами.
Посредникъ. (Вставая). Мнѣ надо еще къ исправнику. Ахъ, какой онъ уморительный. Я отъ него потребовалъ свѣдѣнія о количествѣ всѣхъ селъ и деревень въ уѣздѣ, и что же? Онъ доставилъ, но Петровскаго села въ его свѣдѣніи не оказалось (хохочетъ и уходитъ).
Павловъ (ходитъ). Да! Дѣятелей у насъ мало. Вотъ на весь уѣздъ мы только двое боремся съ людьми стараго порядка. Хорошо еще, что насъ хвалятъ, а то за полторы тысячи вовсе не стоитъ служить… Что это за жалованье, когда мы истрачиваемъ въ годъ до пяти тысячъ?… Скверно, что наши имѣнія расхлябались, крестьяне денегъ не платятъ добровольно, приходится продавать ихъ движимость и скотину… Распродадимъ мы все у нихъ, тогда они возьмутся за дѣло; а переселиться мы имъ не дозволимъ… Наконецъ, обложимъ пошлиною все, что есть въ селахъ и деревняхъ, будемъ строить на счетъ земства желѣзную дорогу… А можетъ-быть, придется еще дѣлать сборы въ пользу голодающихъ; вѣдь расходовать деньги намъ же придется.
Павловъ. Прошу садиться… Не хотите ли сигару? (Беретъ со стола ящикъ съ сигарами).
Почтмейстеръ. Покорно благодарю… Сигары крѣпки… Я курю паииросы-самодѣльщину… Я къ вамъ по дѣлу. На какомъ основаніи вы постоянно требуете почтовыхъ лошадей?
Павловъ. А на какомъ основаніи вы не даете?.. Я васъ предваряю, что если вы еще разъ не дадите лошадей, я прикажу нанимать на вашъ счетъ.
Почтмейстеръ. Ну, это мы еще увидимъ. Вѣдь я имѣю циркуляръ изъ своей конторы, гдѣ сказано, что посредникъ, слѣдователь, становой и лѣкарь должны получать лошадей отъ земской управы. (Подаетъ бумагу). Извольте прочитать.
Павловъ. (Читаетъ бумагу).
Почтмейстеръ. (Въ сторону) Что? Вотъ и раскуси!.. Ишь сигарами потчуетъ, а заставилъ таки меня прогуляться по морозу!
Павловъ. (Отдаетъ бумагу). Но тутъ сказано, когда у земства будутъ средства. А теперь средствъ у насъ еще нѣтъ.
Почтмейстеръ. Мнѣ губернская контора предписала не давать лошадей. Вотъ я и не даю и не дамъ.
Павловъ. Глупа же ваша контора!
Почтмейстеръ. Это еще не доказано. Такъ вотъ я и прошу васъ больше не присылать мнѣ предписаній… Я вѣдь здѣсь всѣмъ равенъ.
Павловъ. Если вы здѣсь равны всѣмъ, то отчего же для нѣкоторыхъ дѣлаете исключенія. Напримѣръ, вы отъ посредника не принимаете пакеты послѣ обѣда. Разсыльный говоритъ, что вы однажды, когда онъ пришелъ съ пакетами, сочиняли въ конторѣ письмо мужику.
Почтмейстеръ. Въ своей квартирѣ я воленъ дѣлать, что мнѣ вздумается. Никто мнѣ не указъ въ этомъ. А что касается до мужика, то мужику время дорого, онъ рабочій человѣкъ… А я вотъ еще хочу что спросить васъ, и затѣмъ больше я пришелъ къ вамъ: правда ли, Петръ Павлычъ, что вы хотите нашу коронную почтовую службу уничтожить?
Павловъ. Какъ такъ?
Почтмейстеръ. Я слышалъ, что вы на вашемъ вечерѣ…
Павловъ. Засѣданіи.
Почтмейстеръ. Ну все равно… Вы тамъ говорили о томъ, чтобы нашей почты не было, а чтобы почта была съ воли! Ну, что вы это затѣяли, скажите на милость?
Павловъ. А… понимаю. Вамъ переврали… На засѣданіи я говорилъ, что необходимо земству завести свою почту для того, понимаете, чтобы перевозить отсюда въ деревни письма. (Закуриваетъ сигару).
Почтмейстеръ. Это зачѣмъ? (про себя) Онъ будетъ и зимой развозить… А моя лодка только для лѣта. Экая бѣда!
Павловъ. Вѣдь ваша почта не обязана развозить письма по деревнямъ?
Почтмейстеръ (про себя). Отнимутъ у насъ и эти доходы. (Павлову). Кто нуждается, самъ пріѣзжаетъ въ контору.
Павловъ. Не всѣ могутъ знать, что имъ есть письма. Возьмите, напримѣръ, такихъ крестьянъ, у которыхъ есть сыновья или родственники въ военной службѣ. Получается, напримѣръ, въ вашей конторѣ письмо отъ солдата въ такую-то деревню. Вы вѣдь дожидаетесь того, на имя кого адресовано письмо… Адресатъ не является, вы письма уничтожаете.
Почтмейстеръ. Мы ихъ по истеченіи извѣстнаго срока посылаемъ обратно.
Павловъ. Ну вотъ видите! И случается, что иная жена годовъ десять не знаетъ ничего о своемъ мужѣ, а между тѣмъ мужъ ей писалъ, можетъ быть, по нѣскольку разъ въ годъ. Вотъ почему земству непремѣнно нужно завести свою почту.
Почтмейстеръ. Нельзя ли ужъ и мнѣ предоставить малую толику… Я строю колеса къ лодкѣ, такъ я въ лодкѣ…
Павловъ (хохочетъ). Но въ вашей лодкѣ вы далеко не уплывете… Вамъ надо будетъ платить, а земство будетъ стараться даромъ.
Почтмейстеръ. Полноте! Кто нынче даромъ-то дѣлаетъ?… Да, вотъ еще что: какъ почталистъ взглянетъ на эти затѣи?
Павловъ. Почталистъ остается въ сторонѣ.
Почтмейстеръ. Ну, нѣтъ! Почта дѣло почталиста, и онъ своихъ доходовъ не упуститъ. Нѣтъ, ужъ лучше вы это оставьте… Дозволь вамъ развозить корреспонденцію по деревнямъ, вы и городскую почту вздумаете забрать.
Павловъ (смѣется). Это было бы хорошо.
Почтмейстеръ. Да вы что въ самомъ-то дѣлѣ! Ужъ не хотите ли вы всѣхъ почтовыхъ и съ почталистомъ вмѣстѣ за штатомъ оставить?.. Экъ куда хватили! Ха-ха! Ой… Попробуйте, потягайтесь… Охъ! ха-ха! Какъ вы много думаете о себѣ.
Аннушка. Зинаида Карловна пріѣхали.
Павловъ (растерявшись). Гм! Проси… Скажи прежде Андрею, чтобы подавалъ одѣваться.
(Аннушка прибираетъ на столѣ книги).
Почтмейстеръ. (Вставая). Мое почтенье.
Павловъ. Ну я васъ, батенька, не пущу. Мнѣ нужно передать вамъ для отсылки одну вещицу (уходитъ).
Аннушка. Смотрите, не сконфузьтесь, г. почтмейстеръ! Она вѣдь по-французски.
Почтмейстеръ. Ну, а мы по-лопатошному. (Смѣется и приглаживаетъ волосы).
Аннушка. Вотъ и видно — необразованность. (Смѣется и уходитъ).
Почтмейстеръ. (Смотря вслѣдъ Аннушкѣ). Приди-ка ты ко мнѣ въ контору, такъ я тебѣ покажу образованность: проморю!! Ишь-ты! Муженекъ только что уѣхалъ, жена на порогъ!.. Знаемъ мы эти фигли-мигли!
Зинаида Карловна. Ахъ! (Сухо протягивая руку). Здравствуйте! (про себя) и никто мнѣ не сказалъ, что этотъ татаринъ здѣсь… (Садится, про себя:) однако, надо не уронить себя (почтмейстеру). Отчего васъ не видать нигдѣ? Вотъ вы и на пикникѣ не были.
Почтмейстеръ. Гдѣ ужъ намъ: мы люди маленькіе.
З. Карловна. Нынче всѣ равны.
Почтмейстеръ. Ну, нѣтъ! Митрофанъ-то Тимофеичъ получаетъ въ годъ полторы тысячи, а я всего сто двадцать. Такъ мнѣ за вами не слѣдъ гнаться.
З. Карловна. Подождите, и вамъ увеличатъ жалованье.
Почтмейстеръ. Ну, на это-то нечего расчитывать. Когда увеличатъ, тогда и мы будемъ на пикники ѣздить.
З. Карловна. Ну вы бы Анну Николаевцу отпустили.
Почтмейстеръ. Э! Если въ гости ходить, такъ надо и къ себѣ приглашать. А у меня достатки-то маловаты. Нынче вонъ вездѣ кофеи проявились, а я этого пойла терпѣть не могу.
З. Карловна (улыбаясь). А вы не пейте.
Почтмейстеръ. Для гостей надо… Его еще надо изъ губернскаго выписывать.
З. Карловна (въ сторону). Какъ онъ глупъ!
Почтмейстеръ (въ сторону). Ишь какъ языкомъ-то чешетъ… А платье-то!.. Ишь какъ егозитъ.
З. Карловна. Отчего вы, Николай Петровичъ, не отпустите ко мнѣ Анну Николаевну? Вотъ по вашей милости и чтеніе разстроилось.
Почтмейстеръ. Кто ее держитъ! Я ей говорю: иди, Аннушка, къ посредницѣ… А она совѣстится.
З. Карловна. Она даже нехорошо сдѣлала, что мнѣ не отплатила визита до сихъ поръ. Вѣроятно, вамъ непріятно наше знакомство? Кабы было пріятно, вы дозволили бы вашей дочери читать.
Почтмейстеръ. Гдѣ же намъ читать передъ публикой. Гдѣ она обучалась-то? нигдѣ. Она не знаетъ барскихъ привычекъ, не умѣетъ танцовать… Ее бы осмѣяли… Нѣтъ, ужъ увольте.
З. Карловна. Отчего же вы ее не хотите ввести въ общество?
Почтмейстеръ. А для чего? намъ и такъ хорошо… Вотъ когда выйдетъ замужъ за Никитина, тогда пусть, что хочетъ дѣлаетъ.
З. Карловна. Что жъ вы ее не выдаете?
Почтмейстеръ. Это ужъ мое дѣло. Никитинъ-то половину жалованья посылаетъ братьямъ въ губернскій, да и со смотрителемъ у нихъ идутъ контры.
З. Карловна. А вы не знаете, кто посылалъ статью о смотрителѣ въ редакцію?
Почтмейстеръ. Не знаю. Говорятъ, что лѣкарь. Отъ него, пожалуй, сбудется. Къ тому же онъ хочетъ поступить по земству. Только я думаю, онъ и тамъ будетъ только народъ морить.
З. Карловна. А онъ развѣ плохо знаетъ свое дѣло?
Почтмейстеръ. Должно быть, плохо, если мою жену въ гробъ вогналъ.
Зинаида Карловна (Павлову). Видите, какъ я сдерживаю свое слово! Я даже привезла проектъ женскаго училища.
Павловъ. О! Вы дѣятельная женщина. Побольше бы намъ такихъ женщинъ, какъ вы.
З. Карловна. Мнѣ стоитъ только захотѣть. И я теперь требую, чтобы у насъ въ городѣ непремѣнно была заведена на счетъ земства женская гимназія.
Павловъ. Ото всей души готовъ взяться за ваше дѣло.
Аннушка. Кофе готовъ.
Павловъ. Пойдемте!
Почтмейстеръ. Позвольте мнѣ ретироваться… Я кофей не пью.
Павловъ. А я васъ не пущу: если не хотите кофею, такъ останьтесь закусить и выпить чего-нибудь.
Почтмейстеръ. Ну, отъ закуски-то я не отказывался и прежде. (про себя) Хоть ты и хочешь угощать, а почты тебѣ не видать, какъ своихъ ушей.
Сцена вторая.
правитьВасилій Ермолаичъ. Много вами благодаренъ.
Никитинъ. Ну… Вѣдь съ двухъ-то рюмокъ не будешь пьянъ. Легче будетъ.
В. Ермолаичъ. Какое ужъ тутъ легче: горе одно… Работа ужъ теперь… пропадай! легъ бы спать, забылся, такъ нѣтъ. Вотъ что! (Выпиваетъ и закусываетъ).
Никитинъ. Что жъ дѣлать! Надо терпѣть. Больше-то ничего не остается. Что же посредникъ-то смотритъ?
В. Ермолаичъ. Посредникъ-то? Да мы посредника-то въ нашемъ селѣ всего только разъ и видѣли, — это когда были землей недовольны… Если что нужно, мы къ нему сюда ходимъ… А отъ нашего-то села до города сорокъ пять верстъ. И тутъ придешь, — или дома нѣтъ, или если застанешь, покричитъ-покричитъ, да и прогонитъ. Вотъ тоже просили: нельзя ли, молъ, переселиться. Такъ онъ — куды! Раскричался — страсть! Только смѣйте говоритъ — задеру! А если, говоритъ, будете жаловаться губернатору, въ острогѣ сгніете.
Никитинъ. Ну это онъ вретъ. Подай губернатору — какъ я написалъ. Можетъ, и лучше будетъ.
В. Ермолаичъ. Ужъ, право, не знаю… Ну какой я человѣкъ? Нищій. Вотъ и въ городѣ мало работы; спасибо Николай Петровичъ заставилъ печку поправить… Горе и съ ребятишками: никто ихъ не беретъ, — боятся, чтобы не обокрали. (Встаетъ). Ну, спасибо… Такъ ужъ ты отправь прошеньице-то.
Никитинъ. Будь спокоенъ… Постараюсь сдѣлать все, что можно. (Жметъ руку Василію Ермолаичу, который уходитъ).
Никитинъ. Вотъ они благодѣтели-то наши! Во всѣхъ газетахъ только и рѣчей о томъ, что образованные люди благодѣтельствуютъ меньшей братіи различными мѣрами, что во всемъ государствѣ народъ благоденствуетъ и благодаритъ тѣхъ, которые заботятся о немъ. А на дѣлѣ, что оказывается? Есть у насъ мировой посредникъ. Сначала онъ горячо принялся за свое дѣло, но скоро остылъ и, какъ самъ помѣщикъ, перешелъ на сторону помѣщиковъ и теперь предоставилъ вѣдаться съ крестьянами своему писарю-письмоводителю, а самъ играетъ въ карты, устраиваетъ пикники, литературно-музыкальные вечера. Есть у насъ и уѣздная управа, но что она дѣлаетъ, ничего неизвѣстно, потому что нельзя узнать, когда бываютъ собранія. Но вотъ еще и году нѣтъ какъ открыта у насъ управа, а Павловъ уже купилъ въ городѣ большой домъ, — на какія деньги — неизвѣстно. И оба они — Павловъ и посредникъ считаютъ себя прогрессистами, въ разговорахъ ихъ такъ и слышится современность, сочувствіе всему хорошему, они устраиваютъ чтенія, спектакли въ пользу бѣдныхъ. Но что-то не слышно, чтобы бѣдные получали отъ этихъ затѣй хотя грошъ, вѣроятно, потому, что каждая затѣя требуетъ затраты на наряды, и оканчивается обѣдомъ или ужиномъ съ приличною попойкою… Господи! Такъ бы и убѣжалъ отсюда, такъ бы и не глядѣлъ ни на что! Но куда уйдешь?.. Вотъ тутъ еще любовь завязалась… Если бы я хладнокровно смотрѣлъ на все, что здѣсь совершается, я бы давно женился, но я не могу… Мнѣ хочется хотя посредствомъ газетъ напомнить нашимъ дѣятелямъ, что они поступаютъ нечестно… А это, я знаю, мнѣ большой пользы не принесетъ. Хотя у насъ и говорятъ, что статью о смотрителѣ написалъ лѣкарь, но смотритель думаетъ не такъ, и я уже получилъ отъ директора запросъ: какое я имѣлъ право чернить своего начальника… Нѣтъ, жениться еще рано. Кто знаетъ, что будетъ впереди: меня могутъ перевести, могутъ уволить, а въ другое вѣдомство поступить трудно, если у насъ въ губерніи будетъ тотъ же директоръ… Вонъ и Николай Петровичъ косится. Вѣроятно, и онъ думаетъ, что я человѣкъ ничего не значащій. Вѣдь здѣсь учителя считаются за какихъ-то батраковъ, здѣсь учителей не уважаютъ, и за частные уроки даютъ самые богатые по восьми рублей въ мѣсяцъ. (Убираетъ бутылку подъ кровать).
Лѣкарь. Здравствуйте! Что это у васъ кабакомъ пахнетъ!
Никитинъ. Былъ гость, такъ я угощалъ его. Что новенькаго?
Лѣкарь. А что? Жалѣю, что васъ не было вчера на пикникѣ. Исправника отлично поутюжили. Вотъ бы вамъ матеріалъ.
Никитинъ. Я такими глупостями не занимаюсь.
Лѣкарь. Полноте, пожалуйста. Статью хотя и мнѣ приписываютъ, но я знаю, что кромѣ васъ сочинить некому. И я вамъ долженъ сказать, что вы поступаете неблагородно. Теперь изъ-за этой проклятой статьи меня никуда не стали звать… Ну, да наплевать. Вчера мнѣ Павловъ далъ слово, что я непремѣнно буду опредѣленъ по земству. Вѣдь жалованья восемьсотъ рублей, аптека… Пирогъ, батенька, завтра пеку!
Никитинъ. Но вѣдь еще не утвердили?
Лѣкарь. Это все равно. У Павлова рука. Ужъ если онъ сказалъ — свято.
Никитинъ. Однако, вы вѣдь плохо умѣете съ крестьянами обращаться.
Лѣкарь. Стану я возиться съ ними! Эко вы куда хватили. На это есть лѣкарскій помощникъ, фельдшера.
Никитинъ. Нечестно.
Лѣкарь. Э, полноте, батенька! Съ честностью-то нынче наплачешься. Вѣдь аптека! Вотъ что главное.
Никитинъ. А если не станутъ покупать лѣкарствъ?
Лѣкарь. Эва! Обложимъ сборомъ всѣ дома… Знаете ли что: нѣтъ ли у васъ денегъ? Я уже въ счетъ будущихъ благъ забралъ порядочно… Надо на закуску, ну и пріодѣться. Сейчасъ былъ у казначея, Вѣра Степановна выбѣжала съ повязанной рукой… «Что спрашиваю, порѣзали?» — Нѣтъ! говоритъ, полъ мыла, — уколола. «Для чего? спрашиваю». — Какъ для чего? Нынче женщины должны сами работать… Вотъ дура-то! Вѣроятно, она мыла полъ въ шолковомъ платьѣ… Такъ, какъ на счетъ денегъ-то?
Никитинъ. Не знаю… Я бы далъ, да я, знаете, половину жалованья отсылаю братьямъ.
Лѣкарь. Плохо. Попросите-ка у своего будущаго тестя… Я заплачу проценты. Вѣдь онъ, говорятъ, далъ Гуляевой двѣсти рублей. Вы на себя попросите.
Никитинъ. Нѣтъ. За это я не берусь.
Лѣкарь. Почему?
Никитинъ. Если я стану просить, онъ подумаетъ, что я изъ-за дочери выманиваю деньги. Отчего вы сами не попросите?
Лѣкарь. Самъ? Да онъ меня терпѣть не можетъ. А мнѣ теперь непремѣнно надо достать рублей пятьдесятъ. Вѣдь вы знаете, что я ухаживаю за дочерью головы. Нельзя же мнѣ являться туда въ одномъ сюртучишкѣ. Вѣдь она не Анна Николаевна…
Никитинъ. Неужели вы хотите жениться на дурѣ?
Лѣкарь. А что такое? Вѣдь ей не книжки сочинять! Она хотя и дура, толстая и рябая и гнуситъ немножко, зато у ея отца денегъ-то и куры не клюютъ… Я человѣкъ практическій, не фантазеръ, какъ вы. При деньгахъ, батенька, все можно сдѣлать; тогда можно и службу по-боку.
Никитинъ. А зачѣмъ же вы учились?
Лѣкарь. Для того я и учился въ университетѣ, чтобы хорошую должность получить. Попала нехорошая должность — надо жениться на богатой невѣстѣ… Что это за должность — лѣкарь! дрянь! Вотъ хоть и я буду служить по земству и жалованье будетъ хорошее, такъ, пожалуй, придется разъѣзжать; покою не будешь знать. А если я женюсь на дочери головы, я въ акцизные поступлю… Вотъ что!
Никитинъ. Знаете ли что, Левъ Борисычъ, отъ васъ, какъ отъ лѣкаря и притомъ кончившаго курсъ въ университетѣ, какъ-то непріятно слышать подобныя вещи.
Лѣкарь. Что дѣлать, батенька! Умыкали бурку крутыя горки! Поживите съ мое, такъ узнаете. И я прежде былъ изъ храбрыхъ; и я кричалъ, да усталъ кричать-то… увидалъ, что ничего не подѣлаешь и не къ чему — бросилъ… И вотъ теперь для того, чтобы мнѣ было спокойно, я, гдѣ нужно кричать, кричу, гдѣ надо молчать, — молчу; съ прогрессистами я прогрессистъ, съ консерваторами — консерваторъ…
Никитинъ. Это ужъ по-жидовски выходитъ.
Лѣкарь. Зато я буду служить по земству. Значитъ, прогрессъ мнѣ принесъ пользу.
Голова. (Почтмейстеру). Хвалю!… Молодецъ… Здорово, ребяты!
Почтмейстеръ (Никитину). Говорю: не суйся со своей башкой. Ну гдѣ, говорю, тебѣ кисельничать съ нами… Да если, говорю, почтамтъ узнаетъ про твои затѣи, всему твоему земству такая нахлобучка будетъ, что и…
Голова (Никитину). Никаноръ Васильичъ! Какъ ты думаешь, хорошо будетъ, если я заведу трактиръ?
Никитинъ. Вещь полезная.
Голова. Какая бы она ни была, а я хочу стать Павлову поперекъ дороги. Онъ хочетъ съ посредникомъ завести клубъ, а я заведу трактиръ. Но вотъ горе! Кого посадить?
Почтмейстеръ. А Гуляева? Вѣдь онъ нынче пересталъ пить, только плохо видитъ?
Голова. Дѣльно ты выдумалъ. Жена-то его вѣдь мнѣ троюродная сестра. Вотъ я ее и поставлю надсматривать. Ужъ коли нынче, подлецъ, али про… про… ну, чортъ съ нимъ… ужъ, коли барышни книжки читаютъ про любовь при публикѣ, выкину и я штуку: пусть Гуляева сидитъ въ трактирѣ… Это рѣшено и подписано.
Лѣкарь. Но несовременно сидѣть женщинѣ въ трактирѣ.
Голова. Вы не трещите!.. Вы коли по земству, туда и ступайте со своими замѣчаніями… Я вѣдь не свой братъ. Я знаю, во что вы мѣтите! Дудки! (Указывая на Никитина) Я вотъ за него съ удовольствіемъ отдамъ Вѣрку, а за васъ нѣтъ… (Почтмейстеру) Ты, крыса, не думай, чтобы я сталъ перебивать. Ну, пойдемте къ Гуляеву, постучимъ.
Лѣкарь (про себя). Чортъ возьми! Это все почтмейстеръ.
Почтмейстеръ (лѣкарю). Что Левъ Борисычъ? прикусили язычекъ-то… Охъ вы, прогрессистъ (направляется къ двери).
(Голова хохочетъ).
Лѣкарь. Посмотримъ, посмотримъ…
Почтмейстеръ. То-то. А вотъ вы посмотрите, какъ я съ Аннушкой у Павлова читать буду! Ми-си, ми-си! Кудры, кулды! (Хохочетъ, за нимъ хохочутъ и остальные).
Сцена первая.
правитьФилатовъ (хлопая приказчика по плечу). Не тужи! Ты знаешь, что нашъ судъ единственный въ губерніи… Я же считаюсь за перваго юриста.
Егоровъ. Ну, ваше дѣло еще пустяки. Вся суть состоитъ во мнѣ, потому-что я составляю рѣшеніе по всѣмъ гражданскимъ дѣламъ. И ни палата, ни сенатъ не могутъ подкопаться.
Приказчикъ. Только уже вы больно дѣла-то долго держите. Вонъ мое дѣло три съ половиной года держали, а взысканія-то всего только двѣсти восемьдесятъ рублей… Вы не повѣрите… я вѣдь больше этой суммы издержалъ на хлопоты… Кушайте.
Егоровъ. Еще ты недоволенъ!.. (пьетъ) Теперь дѣло твое рѣшено; а если пойдетъ въ палату, то ужъ не ты будешь тратиться… Вотъ и видно, что ты глупъ. Тебѣ бы нужно сперва ко мнѣ обратиться, я бы тебя научилъ, какъ дѣйствовать. И дѣло бы твое рѣшилось въ годъ. Самъ виноватъ. (Надеждѣ Максимовнѣ) Но такъ ли, хозяюшка?
Надежда Максимовна. Вы судейскіе всегда правы; вотъ дѣло моего мужа до сихъ поръ еще не разсмотрѣно.
Егоровъ. Надо его двинуть. Надо колеса подмазать.
Н. Максимовна. Ужъ было, кажется, подмазано… Живодеры! (уходитъ).
Егоровъ. Вотъ видите! Развѣ пріятно намъ это слышать? Вѣдь, ей Богу, стараемся всѣмъ угодить, и выходитъ: куда ни появись, — вездѣ говорятъ, что ты живодеръ. А развѣ мы виноваты, что у насъ показаны сроки: когда дѣло разсматривать сроки на требованіе описи, рукоприкладство и тому подобное… А дѣлъ у насъ много, за всѣми дѣлами я долженъ слѣдить, потому что нашъ засѣдатель всѣ резолюціи пишетъ съ моихъ словъ; такъ составляются всѣ наши бумаги: я пишу на нихъ сперва справку, потомъ — приказали. Секретарь смыслитъ толкъ только въ уголовныхъ дѣлахъ, да и то за конокрадство и праваго, и виноватаго въ Сибирь, а за убійство, будь оно и не доказанное, въ каторжную работу. А нашъ засѣдатель? Онъ смыслитъ только счетную часть. А какая за все это благодарность!
Филатовъ. А! Никанору Васильевичу… Что, скоро ли свадьба?
Никитинъ. А вамъ хочется, чтобы я скорѣе женился?
Филатовъ. Пріятно видѣть женатаго человѣка! Знаете, родъ человѣческій умножается.
Приказчикъ. (Егорову) Давно бы вамъ надо судьей быть.
Егоровъ. Что дѣлать! Бѣднаго человѣка вездѣ гнутъ: ему нигдѣ не даютъ ходу. Не такъ ли, Никаноръ Васильичъ?
Никитинъ (читая газету). Что такое?
Филатовъ. (Егорову) Ну, вы не можете жаловаться, потому что вашему дому и судья завидуетъ. По правдѣ сказать, наша братья, повѣренные, вамъ даютъ готовыя рѣшенія. Вотъ напримѣръ я! Вы только списываете. Я даже всѣ статьи закона подвожу.
Егоровъ. Не хвалитесь, пожалуйста! Гдѣ вы учились-то?
Филатовъ. А вы хоть и изъ философіи исключены, а написать какую-нибудь бумагу въ одинъ присѣетъ не можете (звонитъ въ колокольчикъ).
Егоровъ. Не хвастайтесь, пожалуйста! Будутъ новые суды, — ужъ васъ не допустятъ повѣренничать.
Приказчикъ. Постой! Вы господа, дальше губернскаго города не бывали, а я былъ въ самомъ Петербургѣ… Дай-ко намъ портвейну. Есть у тебя портвейнъ?
Мальчикъ. Не знаю.
Надежда Максимовна (въ дверяхъ). Есть бутылка. Три рубля стоитъ.
Филатовъ. Ну, ее! Неси водки.
Никитинъ (кладетъ газету, про себя). Что-то скажетъ теперь Павловъ? Статья вышла такая, какъ я и не ожидалъ. Вотъ-то вспылятъ… Да! Теперь не объ женитьбѣ нужно думать, а объ своемъ спасеніи, потому что за первую статью о земствѣ мнѣ велѣли выйти въ отставку… Теперь и почтмейстеръ ругаетъ меня, Аннушка больше молчитъ… Теперь ужъ я и тамъ сталъ какимъ-то негодяемъ… Однажды почтмейстеръ сказалъ, что лучше бы было, если бы я не ходилъ къ нимъ, такъ какъ ему нѣтъ разсчета выдавать дочь за человѣка, не находящагося на службѣ; а Анна Николаевна сказала, чѣмъ же мы жить будемъ; я, говоритъ, не желаю, чтобы мой мужъ жилъ на содержаніи у жены!.. Да! это справедливо! Но чѣмъ же я виноватъ, если меня за правду гонятъ въ отставку… Отчего ни въ комъ я не вижу ни поддержки, ни утѣшенія?.. (Вздыхаетъ) Теперь остается одно — ѣхать въ губернскій и хлопотать о службѣ по другому вѣдомству. Но какую мнѣ избрать службу, если я, учитель грамматики, плохо смыслю счетную часть и почти неспособенъ къ слѣдственной части?
Гуляевъ. Куда? Куда пошли!
Надежда Максимовна. Идите на черную половину. Здѣсь вамъ не мѣсто. (Гуляеву) Прогони ты ихъ.
Гуляевъ. Мнѣ что… Пошли.
Никитинъ (фабричнымъ). Самое лучшее, господа, если вы уйдете отсюда, потому что, чего добраго, вы попадете подъ судъ. Вы имѣете дѣло (указывая на Филатова и Егорова) вонъ съ какими господами.
1-й фабричный. Это правда! (2-му фабричному) Пойдемъ не-то на черную половину.
Филатовъ. Кого? Что вы сказали?
Никитинъ. Что вы кричите? Развѣ я испугался васъ…
Филатовъ. А! Я понимаю… Вы хотите настрочить въ газету. Такъ помните же, что если только мое имя будетъ упомянуто въ «Искрѣ» или въ другой газетѣ, я вамъ руки обломаю.
Никитинъ. Благодарю, что предупредили (отходитъ).
Н. Максимовна (Никитину тихо). Охота вамъ, Никаноръ Васильичъ связываться! Вѣдь это отъявленные мошенники… А я васъ хочу предупредить, что лѣкарь на васъ ужасно зубы грызетъ. Какъ бы онъ не отравилъ васъ (уходитъ).
Никитинъ (про себя). Вотъ она участь-то корреспондента! (садится).
Приказчикъ. Такъ это правда, что будетъ новый судъ.
Егоровъ. Господинъ Никитинъ!.. Васъ спрашиваютъ.
Никитинъ. Отстаньте, господа! Я въ вашу компанію не мѣшаюсь.
Частный приставъ. Стой… Надежда Максимовна плачетъ… Какую ей муженекъ затрещину сдѣлалъ!
Голова. У насъ трактиръ открытъ для всѣхъ.
Лѣкарь. Я составлю актъ.
Почтмейстеръ. И слѣдуетъ.
Голова. А если она мужа поѣдомъ ѣстъ! Это какъ?
Приказчикъ. За женщину слѣдуетъ заступиться.
Тѣ же, Надежда Максимовна и мальчикъ. (Мальчикъ вноситъ подносъ съ графиномъ и закуской).
Надежда Максимовна. Что я стану дѣлать! И такъ каждый день (плачетъ).
Голова. Ну мы его проучимъ.
Филатовъ. Въ чемъ дѣло? Я берусь хлопотать.
Голова. Не твое дѣло.
Филатовъ. Я думаю.
Голова. Молчать, скотина!
Филатовъ. Какъ?! Прошу васъ заслушать.
Голова. Пошелъ вонъ, піявка!
Филатовъ. Такъ хорошо же!.. Я же вамъ удружу.
Частный приставъ (Филатову). Извольте убираться, пока я васъ въ полицію не забралъ.
Егоровъ. Мы вамъ удружимъ (идетъ къ двери; за нимъ идутъ приказчикъ и Филатовъ).
Филатовъ (Егорову). Мы этому Гуляеву настрочимъ просьбу… (уходятъ).
Голова, почтмейстеръ, Никитинъ, лѣкарь, частный приставъ и Надежда Максимовна.
Надежда Максимовна. И все это вышло изъ-за фабричныхъ. Они идутъ сюда, а я ихъ посылаю на черную половину… И онъ хоть бы слово! Спасибо, Никаноръ Васильичъ урезонили.
Голова. Ну, ничего… А вы съ фабричными-то осторожнѣе… Пускай иногда и здѣсь гарцуютъ.
Лѣкарь. Однако, вы, голова, либералъ.
Голова. Это дѣло мое. Я ихъ хочу отучить отъ кабаковъ, потому что они такъ пропиваютъ всѣ деньги, забираютъ у меня въ доли, и не работаютъ… А вотъ какъ въ трактирѣ выпьетъ, и ожжется. Здѣсь вѣдь одна рюмка пятачекъ стоитъ… Да и опять, если они привыкнуть къ хорошему обращенію, — постоянно будутъ сюда ходить. А это много значитъ! Теперь въ кабакахъ они истрачиваютъ десять копеекъ, а у меня истратятъ сорокъ. Вотъ что!..
Частный приставъ. Я думаю, что все-таки еще несвоевременно вводить мужиковъ въ трактиры. Я имѣю приказаніе отъ исправника… наблюдать за порядкомъ.
Никитинъ (смотритъ на частнаго пристава). Это къ чему?
Ч. приставъ (таинственно). Есть личности, которыя…
Лѣкарь. Которыя въ газетахъ начальство описываютъ.
Голова. Ужъ не вы ли въ начальство-то попали?
Лѣкарь. Я совсѣмъ отдѣльная часть.
Голова. Хоть бы вы-то не хвастались. Вотъ тоже васъ не приняли по земству. Пейте Христа-ради (наливаетъ водки).
Лѣкарь. Я не нищій… Лучше потчуйте того, кого вы боитесь.
Голова. Кого я боюсь?
Лѣкарь. Погодите! Ужалитъ васъ одна змѣя! И змѣя эта — Никитинъ.
(Почтмейстеръ, голова и частный приставъ оглядываются).
Голова. Ушелъ.
Ч. приставъ. За нимъ надо приглядывать!
Почтмейстеръ. Какъ вамъ не стыдно, господа! Ну, что вамъ можетъ сдѣлать такой червякъ, какъ Никитинъ? Вѣдь ужъ его въ отставку выгнали.
Голова. А онъ развѣ не женится на твоей дочери?
Почтмейстеръ. Я дочери не дозволю за него выйти, потому-что онъ человѣкъ безпокойный. Онъ еще и меня, чего добраго, опишетъ.
Лѣкарь. И опишетъ! (уходитъ).
Голова. Скотина!
Почтмейстеръ. Онъ мнѣ такъ надоѣлъ!.. Не пройдетъ дня, чтобы онъ не пришелъ ко мнѣ. У жъ я его и смѣхомъ, и колкостями допекалъ, — ничто не беретъ! Разсердится, а на другой день опять идетъ… Я все удивляюсь, какъ Филатовъ-то наскочилъ. Ужъ не воображаетъ ли онъ остаться при новомъ судѣ повѣреннымъ?
Голова. А что?
Почтмейстеръ. Въ правилахъ сказано, что повѣренные будутъ университетскіе.
Голова. Ну, братъ, избави насъ Богъ отъ такихъ умниковъ. Тогда къ нимъ и не подступайся. Этотъ завтра же придетъ ко мнѣ. Хоть я его и обругалъ и прогналъ, а онъ придетъ, потому что онъ взялся за одно мое дѣло. И я знаю, что онъ выиграетъ въ мою пользу… Онъ, нужды нѣтъ, что мошенникъ, а дѣлецъ. Какія-какія я ни дѣлалъ каверзы, а онъ только возьмется — все сойдетъ… А поди-ка ты къ университетскимъ! Смотритъ какъ ни вѣсть какая особа: на носу очки, сапоги со скрипомъ, руки фертомъ. Нѣтъ ужъ пусть лучше Филатовъ останется! Хотя и противно съ нимъ водить компанію, а все-таки человѣкъ онъ нужный.
Почтмейстеръ. Ну, врядъ ли его оставятъ. Этотъ судъ для того и будетъ, чтобы никто не бралъ взятокъ, чтобы все было по справедливости.
Голова. Ну, это не ты бы говорилъ, да не я бы слушалъ. Чѣмъ же они, судейскіе-то, жить тогда станутъ?
Частный приставъ. Кромѣ этого, если взять въ соображеніе, что составъ новаго суда съ повѣренными будетъ набранъ изъ университетскихъ, то надо подумать сперва: много ли у насъ такихъ найдется-то?
Почтмейстеръ. Ничего, наберутъ.
Голова. Я тебѣ скажу, что эти твои университетскіе ни къ чему не будутъ годиться! Они господа, а будутъ судить о купцахъ и мѣщанахъ… Вотъ почему я не долюбливаю этотъ новый судъ. Ишь выдумали магистратъ уничтожить! Они пусть уѣздный судъ уничтожаютъ, а дѣла о купцахъ да мѣщанахъ не тронь: вѣдь мы кормильцы.
Почтмейстеръ. Ничего, подрѣжутъ таки всѣхъ. Вотъ, только насъ, почтовыхъ, оставляютъ въ покоѣ. И я всегда всѣмъ скажу, что мы родились въ сорочкѣ. Уже, кажется, всѣхъ перешерстили, кому-кому не досталось, а мы все тѣ же; мы даже количествомъ возвысились, потому что къ намъ телеграфы присоединили. И я такъ думаю, что мы великіе люди!
Ч. приставъ. Не мѣшало бы и вамъ дать какое-нибудь разнообразіе! Не все же вамъ надо всѣми издѣваться.
Голова. Кажется, и у полиціи поубавится власти?
Почтмейстеръ. Новые пристава заведутся (смѣется).
Голова. И откуда это ты все узналъ?
Почтмейстеръ. Теперь я съ нетерпѣніемъ жду каждаго номера Биржевыхъ. Тамъ всѣ эти правила прекрасно расписаны.
Голова. Значитъ, теперь все внизъ головой!
Ч. приставъ. Вѣдь это просто… Ну, чѣмъ мы заслужили такое пренебреженіе?… Теперь новые пристава будутъ наше дѣло дѣлать: описывать и продавать имѣнія, взыскивать долги… Вотъ именно, некуда казнѣ дѣвать деньги, и я напередъ знаю, что этотъ новый судъ никуда не будетъ годиться. Путаница выйдетъ страшная, оттого что никто тогда не будетъ посылать… Да я своей власти ни за что не уступлю… Я сдѣлаю такъ, что безъ меня новый приставъ ни шагу не ступитъ, и ему ни одного гроша не перепадетъ въ карманъ.
Голова (вставая). Однако полно переливать-то изъ пустого въ порожнее. Сегодня вѣдь въ клубѣ пляшутъ. Надо нашихъ тузовъ послушать: какъ они толкуютъ объ этомъ гласномъ судѣ.
Почтмейстеръ. Ну какіе же это тузы!
Голова. Ты, братъ, что-то нынче никого не уважаешь?.. Ужъ не думаешь ли и ты въ новые суды поступить?
Ч. приставъ. Перемелется — мука будетъ. Вы посмотрите на начальство! Какъ пріѣдетъ изъ Петербурга, такъ куды тебѣ, — всѣхъ стариковъ вонъ, все молодыхъ наопредѣляетъ, а потомъ за стариковъ же опять и принимается.
Голова. Вѣрно. А я себя не скажу. Какъ пріѣдутъ эти новые судейскіе изъ Петербурга, я устрою обѣдъ, соберемъ деньги и сдѣлаемъ подарокъ (уходитъ).
Сцена вторая.
правитьАнна Николаевна. Ахъ, какъ мнѣ не хочется итти въ клубъ!.. Я ужъ четыре раза была тамъ, а ничего нѣтъ хорошаго… Кабы я танцовать умѣла?.. А дома скучно, папаша или въ трактиръ уходитъ, или къ кому-нибудь; а я одна… Никитинъ… Не знаю отчего, а Никитинъ мнѣ все меньше и меньше нравится. Онъ все споритъ съ папашей, высказываетъ, что папаша отсталый человѣкъ; со мной онъ ведетъ себя, какъ ученый, и рѣдко-рѣдко соглашаемся мы съ нимъ въ чемъ-нибудь… Сперва онъ ничего, былъ такой любезный, а потомъ сдѣлался капризенъ, придирчивъ, сталъ сердиться, что я не читаю ученыхъ статей въ книжкахъ. А для чего мнѣ эти учености?.. Вѣдь мнѣ не быть учительшей; служить меня не заставятъ… «Ты, говоритъ, должна учиться!» А къ чему?.. Я знаю, что я выйду замужъ, буду возиться съ ребятами. «Ты, говоритъ, не умѣешь съ образованными людьми держать себя!» И къ чему онъ говоритъ это, когда самъ нигдѣ не принятъ, самъ не умѣетъ съ людьми жить, какъ слѣдуетъ. Ну, зачѣмъ ему было писать въ газету о смотрителѣ. Онъ того и не сообразилъ, что, говоря о смотрителѣ, онъ трогаетъ директора… А директоръ еще обѣщалъ ему награду… Я ему потомъ говорила, чтобы онъ не трогалъ никого; нѣтъ, онъ о крестьянахъ написалъ, обругалъ Павлова и посредника… Ужъ это одно значитъ, что ему не понравилось то, что я познакомилась съ посредницей; это доказываетъ, что онъ не любитъ меня, не любилъ, а чего-то добивался… А теперь вотъ въ отставку выгнали… Жаль мнѣ его; я еще и теперь люблю его, но уже не такъ, какъ прежде… Онъ теперь безъ мѣста… Если бы онъ получилъ мѣсто, я бы пошла за него замужъ… Ну, а если онъ уѣдетъ безъ мѣста?.. И лучше… Вонъ новый слѣдователь постоянно въ клубѣ около меня увивается.
Софья Филипповна. Здравствуйте. Что вы новое платье шьете?
Анна Николаевна. Нѣтъ, старое поправляю.
С. Филипповна. Плохой же у васъ женишекъ-то! Намъ, въ старые годы, женишки самую модную матерію покупали.
А. Николаевна. Что же дѣлать: онъ человѣкъ бѣдный.
С. Филипповна. Я удивляюсь вамъ, Анна Николаевна. Сколько у насъ жениховъ, и выбрали такого… Извините меня.
А. Николаевна. Что же! Онъ человѣкъ хорошій.
С. Филипповна. Хорошъ онъ теперь; неизвѣстно, что будетъ дальше… Ужъ если онъ теперь ссорится съ начальствомъ, печатаетъ объ немъ въ газетахъ, что же потомъ-то будетъ! Вы меня извините! Вы еще молоды, неопытны; вамъ вѣдь, голубушка моя, и посовѣтовать-то нскому.,
А. Николаевна. Вы пойдете въ клубъ?
С. Филипповна. Поѣду… Ахъ, какъ я рада, что у насъ клубъ… Вообразите, мой мужъ вовсе отбился отъ рукъ! Чуть есть время, и бѣжитъ въ трактиръ, а тамъ командуетъ Гуляева… Вѣдь и Николай-то Петровичъ…
А. Николаевна. Полноте, Софья Филипповна! Папаша ходитъ туда на китайскомъ бильярдѣ играть, да вѣдь Гуляева-то кума.
С. Филипповна. Ну да… Вы какъ дочь… Вы не знаете, что они тамъ выдѣлываютъ, а я человѣкъ опытный. Меня не проведешь… Ему, старику, надо бы учить другихъ, а онъ… Вотъ Капитонъ Степанычъ теперь сказалъ мнѣ: пойду къ почтмейстеру, а его у васъ и нѣту!
А. Николаевна. Онъ уже съ недѣлю, какъ не бывалъ у насъ.
С. Филипповна. Скажите, какой негодяй! О! какъ бы было хорошо, если бы у насъ былъ клубъ каждый день! Ужъ пусть онъ проигрываетъ, только бы не…
Стряпчій. Ба!
Софья Филипповна. Гдѣ вы были?
Стряпчій. А зачѣмъ вы у судьи были? Что вы говорили судьѣ?
С. Филипповна. Я… я его и не видала… А вы зачѣмъ были въ трактирѣ? Извольте отправляться домой, сегодня клубъ.
Стряпчій. А вотъ я и не пойду именно потому, что тамъ будетъ судья (идетъ въ двери).
С. Филипповна. Капитонъ! Капитоша… постой (уходитъ).
Анна Николаевна. Какъ они смѣшны? Она упрекаетъ его Гуляевой, а сама… за судьей ухаживаетъ… И все это клубъ надѣлалъ: вѣдь она танцорка, а судья служилъ въ казенной палатѣ, а въ казенной палатѣ всѣ бухгалтеры танцоры. Но папаша! Врутъ они. Имъ хочется уязвить меня Никитинымъ, да и кстати приплетаютъ тутъ и папашу.
Никитинъ. Что прочитала книжку?
Анна Николаевна. Гдѣ же мнѣ прочитать: она только-что вчера принесла.
Никитинъ. Анна Николаевна, вы, кажется, не въ духѣ?
А. Николаевна. Отчего же мнѣ и веселой-то быть?
Никитинъ. Ну это бываетъ: если кто куда сбирается, тотъ постоянно бываетъ сердитъ… Что это ты все въ клубъ сбираешься?
А. Николаевна. По вашему, я должна дома киснуть?
Никитинъ. Я этого не говорю; но вы сами же говорили, что вы тамъ скучаете, Анна Николаевна. Я отъ васъ не ожидалъ…
А. Николаевна. Вотъ мило! Ужъ если папаша разрѣшаетъ мнѣ ходить въ клубъ, то, я думаю, другимъ нѣтъ дѣла.
Никитинъ. Стало быть, ваши чувства ко мнѣ измѣнились?
А. Николаевна. Да, съ тѣхъ поръ, какъ вы мнѣ дали слово не писать кляузъ, и не исполнили.
Никитинъ (встаетъ). Очень жаль, что мы не сошлись… А вѣдь вы сначала всѣ слова мои принимали горячо. Анна Николаевна! Неужели вы смотрите на меня иначе теперь, когда я въ отставкѣ?! Неужели только и есть служба, что учитель?!
А. Николаевна. Поступайте на службу.
Никитинъ. А вы меня любите сколько-нибудь?
А. Николаевна. Не знаю, стоите ли вы того. Вы вѣдь вовсе не хотите служить?
Никитинъ. Я вамъ этого не говорилъ. Я пришелъ къ вамъ затѣмъ, чтобы проститься.
А. Николаевна. Вы… вы ѣдете?
Никитинъ. Да, я ѣду въ губернскій городъ. У меня тамъ есть пріятели. Сначала буду заниматься перепиской… Знаете что: я хотѣлъ поступить въ университетъ, но мнѣ содержать себя нечѣмъ, потому что на моемъ попеченіи братья… Можетъ быть, мнѣ еще удастся поступить по гласному суду. Что вы на это скажете?
А. Николаевна. Поѣзжайте и пишите.
Никитинъ. Я поѣду и буду думать объ васъ. Вы не сердитесь?
А. Николаевна. Теперь нѣтъ.
Никитинъ (обнимая Анну Николаевну). Прощай, моя милая… Пиши все, что съ тобой случится.
А. Николаевна. Ладно (утирая слезы). А мнѣ будетъ скучно…
Никитинъ. Ну, мнѣ пора… Я ѣду сегодня, а книжку ты оставь у себя (цѣлуетъ ее и уходитъ).
А. Николаевна (смотря въ окно). Экая я дура! И я еще сердилась на него… Нѣтъ, онъ меня любитъ. Онъ не пропадетъ въ губернскомъ городѣ… А если онъ другую полюбитъ?.. (Задумывается).
Почтмейстеръ (выпивши). Этотъ прохвостъ опять приходилъ! Я тебѣ что сказалъ?
Анна Николаевна. У меня недостаетъ духу гнать того, съ кѣмъ вы сами дружны.
Почтмейстеръ. Я? я друженъ… Да я ему всѣ бока обломаю… Онъ хочетъ и меня описать! А?
А. Николаевна. Онъ этого не сдѣлаетъ.
Почтмейстеръ. Молчать!.. Вотъ тебѣ сказъ: ты выйдешь замужъ за казначейскаго бухгалтера Чучелу.
А. Николаевна. Никогда!
Почтмейстеръ. Выгоню!
А. Николаевна (кидаясь почтмейстеру на шею). Папаша, милый мой! Вѣдь Никитинъ-то сейчасъ ѣдетъ въ губернскій городъ.
Почтмейстеръ. Зачѣмъ?
А. Николаевна. Ему тамъ обѣщали мѣсто.
Почтмейстеръ. Отчего же онъ мнѣ не сказалъ объ этомъ?.. Нѣтъ, матушка, я больше твоего вижу: онъ уѣхалъ для того, чтобы не жениться на тебѣ… И я, дуракъ!.. И не подумалъ же я объ томъ, что онъ можетъ обмануть… Ахъ дочка, дочка! Какъ мы съ тобой просты… Ну, матушка, обрадовала!
А. Николаевна. Я же увѣряю васъ, что онъ какъ только получитъ мѣсто, такъ и женится.
Почтмейстеръ. А я тебѣ говорю — онъ вретъ!.. Знаю я этихъ прогрессистовъ… Поэтому теперь въ моемъ домѣ не будетъ ни одна нога прогрессиста. И я закажу Моргунову, что если только прогрессистъ съ жиденькими ножками войдетъ на крыльцо, — полѣномъ, такъ и проводить за ворота полѣномъ. А ты выйдешь замужъ за бухгалтера, если только любишь старика-отца. И домъ тебѣ благословлю (уходитъ въ комнату).
А. Николаевна. Боже мой!.. Этотъ Чучело пьяница и картежникъ!..
Сцена третья.
правитьСмотритель (снимая очки). Чортъ возьми этотъ прогрессъ: совсѣмъ ослѣпъ въ этихъ очкахъ! (Наставляя ухо къ двери). Это про меня… «Ивановъ негодяй!» каково!.. Фу! Не могу разобрать… «Онъ напрасно выжилъ Никитина». Напрасно. Да эта рябая форма мнѣ покою не давалъ! Пусть-ко онъ теперь пошатается (слушаетъ). А! хорошо. Это разсуждаетъ судья… Скотина (вскакиваетъ). Боже мой. Посредникъ хочетъ описать… Опять меня описать!.. Такъ я же вамъ покажу! Я уговорю исправника, чтобы онъ всѣми силами не допускалъ учрежденія женскаго училища! Богъ знаетъ, чему эта госпожа научитъ дѣвуше… (слушаетъ).
Павловъ (тихо). Посмотри душенька — смотритель-то?
Зинаида Карловна (подходя къ смотрителю). Подслушиваете?
Смотритель (растерявшись). Я… кольцо чистилъ-съ!
Павловъ. Ха-ха! Иногда не мѣшаетъ подслушать, если сами неизобрѣтательны (Павловъ уходитъ налѣво, Зинаида Карловна уходитъ въ залъ).
Смотритель. Погибъ! Теперь они острамятъ меня… Ну, да у меня есть защита въ директорѣ.
1-й гость (смотрителю). О чемъ подслушали?
2-й гость. Хорошее дѣло — это васъ рекомендуетъ. Пойдемте, выпьемъ.
Смотритель. Господа! Павловъ со злобы выдумалъ. Я, ей-Богу, газету читалъ.
1-й гость. Можетъ быть. Пойдемте. Благо вы врага своего избавились. А мы его хотимъ сегодня исключить. (Уходитъ направо).
Татьяна Ѳедоровна. Я никакъ не хотѣла ѣхать, но знаете, Лиза… Нынче завелся какой-то прогрессъ, такъ что дѣвушкѣ необходимо выѣзжать въ клубъ.
Софья Филипповна. Да. Оно знаете и проще, и дешевле, чѣмъ дома устраивать вечера.
Т. Ѳедоровна. Представьте: почтмейстерская дочь здѣсь… Вѣдь почтмейстеръ ничто, а туда же лѣзетъ.
С. Филипповна. Но ее посредница вездѣ суетъ.
Т. Ѳедоровна (съ презрѣніемъ). Нигилистка! (уходятъ направо).
Зинаида Карловна. Какъ мало танцующихъ, Анна Николаевна… Вы не знаете, съ кѣмъ танцуетъ Никаноръ Васильичъ?
Анна Николаевна. Не знаю.
З. Карловна. Вы его предупредите: противъ него затѣвается нашими кавалерами что-то нехорошее… На него ужасно разсержены Павловъ, и дворяне, и мой мужъ. Я по поводу статьи даже имѣла сцену съ Павловымъ и даже разссорилась; а что касается до моего мужа, то я его держу въ рукахъ. Вы знаете, я такая женщина, что, если захочу чего-нибудь, то непремѣнно они сдѣлаютъ по-моему. Но я бы вамъ совѣтовала предупредить Никанора Васильича, чтобы онъ ушелъ изъ клуба раньше другихъ (уходятъ въ залъ).
Павловъ. Никитина слѣдуетъ выгнать!
Посредникъ. Опять опишетъ.
Павловъ. Ну завести куда-нибудь и, знаете, этакъ (показывая рукой) хорошенько… (уходятъ въ залъ).
Елизавета Анфиногеновна. Вы прогрессистъ?
Лѣкарь. Трижды прогрессистъ и люблю васъ всей душой.
Е. Анфиногеновна. А гдѣ душа?
Лѣкарь. Душа есть… отправленіе мозговой дѣятельности.
Е. Анфиногеновна. Неправда! Я ученѣе васъ: душа есть легкія и сидитъ… сидитъ въ уголкѣ легкихъ (уходятъ въ залъ).
Исправникъ. Нѣтъ, господа, что вы ни говорите, а это непримѣнимо. Вы возьмите то въ соображеніе: вошли ли эти правила новаго судопроизводства въ наши законы? Нужно сперва передѣлать всѣ законы, заставить выучить ихъ нашему брату, и потомъ уже земство, гласный судъ. Возьмите земство? Кто знаетъ земскіе уставы? И Павловъ мошенничаетъ, потому-что онъ одинъ изучилъ ихъ досконально.
Стряпчій. Справедливо (гостямъ). Постучимъ?
Стряпчій. Гольца!
Судья. Они того и не сообразили, съ какимъ народомъ приходится имѣть дѣла. Повѣрьте, гласный судъ только фраза. Правила выпущены прогрессистами для взбаламученія молодежи… Я имѣю письма отъ правителя губернаторской канцеляріи, что гласнаго суда не будетъ, что этими правилами насъ только испугать хотѣли.
Почтмейстеръ. Извините-съ! Мнѣ сынъ пишетъ, что окружной судъ будетъ въ нашемъ городѣ.
Судья. Вретъ! Вашего сына нужно проморить въ кутузкѣ наравнѣ съ прочими сумасшедшими.
Частный приставъ. Исправникъ тоже говоритъ, что окружной судъ здѣсь будетъ.
Голова. А мнѣ земская управа предписала найти домъ для этого суда. И какой домъ! Въ три-ста-а ком-на-тъ!
Почтмейстеръ (судьѣ). Что? Подтачиваютъ! Сыграемъ-ка лучше! Теперь-то съ васъ и выиграть.
Зинаида Карловна. Отъ васъ я не ожидала!.. Женская гимназія нужна, нужна. Прогрессъ… движеніе впередъ (закрывается).
Дама. Это несовременно… Я, пожалуй, согласна съ тѣмъ, чтобы гимназія существовала для глаза отъ умиленія дворянокъ, но чтобы вмѣстѣ съ дворянками обучались и… Воля ваша!
Исправникъ (играющимъ за столомъ, гдѣ почтмейстеръ). Везетъ ли, Николай Васильичъ?
Судья. Проигрываюсь.
Почтмейстеръ. У судьи въ головѣ гласный судъ (ходитъ). Видали?! А! Это значитъ… стараго судью по боку!
Софья Филипповна (судьѣ). Что вы не танцуете?
Судья. Кончено! (Бросая карты, встаетъ). Я согласенъ.
С. Филипповна (подойдя къ столу, за которымъ играетъ стряпчій. Стряпчему). Каково?
Стряпчій. Не ваше дѣло!
С. Филипповна. Прошу не рисковать. Есть ли у васъ деньги?.. Ха-ха (Судьѣ). Я его всегда такъ.
Голова. Игра разстроилась. Пойдемте-ка, освѣжимся.
Лѣкарь (держа бумагу и карандашъ). Господа! Такъ какъ г. Никитинъ напечатаніемъ въ газетѣ кляузы оскорбилъ всѣхъ дворянъ и представителей сего города, находящихся здѣсь на лицо, то по приказанію хозяина клуба и начальника города предлагается вамъ подписать сію бумагу, сущность которой заключается въ томъ, чтобы г. Никитина никому не вводить въ клубъ подъ видомъ гостя.
Стряпчій. Не рѣзко ли это? Нельзя ли сгладить?
Лѣкарь. Фу, чортъ возьми! Васъ просятъ подписать, а не процензировать: помните, что здѣсь нѣтъ стряпчаго…
Стряпчій. Нѣтъ, ужъ вы пошлите ко мнѣ на домъ!
Лѣкарь (не слушая). Также предлагается къ исключенію изъ членовъ клуба г. почтмейстеръ за то, что онъ помогалъ отправлять кляузы въ газету.
Стряпчій (встаетъ). Это еще что за мода!
Лѣкарь (не слушая). Или обязать подпиской, чтобы онъ, г. почтмейстеръ, впредь всѣ письма, адресуемыя въ редакціи газетъ, распечатывалъ.
Голова. Какъ?! Чтобы я позволилъ почтмейстеру свое письмо распечатать! Да вы белены объѣлись!
Почтмейстеръ. Что? что такое?
Стряпчій. Лѣкарь желаетъ вмѣстѣ съ прочими прогрессистами исключить васъ изъ клуба.
Почтмейстеръ. Извольте!.. Я только дочь позову (идетъ къ двери въ залъ). (Лѣкарь уходитъ).
Голова (тащитъ почтмейстера за руку). Постой, не горячись!.. Ты знаешь, ихъ тьма… Пожалѣй дочь.
Почтмейстеръ. Нѣтъ, я уйду.
Исправникъ. Потише, господа!
Голова. Гдѣ у васъ справедливость: за что вы почтмейстера выгоняете?
Исправникъ. И не думалъ? Что такое?!
Голова. Вонъ лѣкарь съ бумагою… Убѣжалъ… (почтмейстеру). Пойдемъ, братъ, выпьемъ.
Исправникъ (почтмейстеру). Николай Петровичъ… Вы сами себѣ навязали эту непріятность черезъ Никитина. Никитина въ клубѣ больше не будетъ, а такъ какъ лѣкаря я не уполномочивалъ устраивать противъ васъ что-нибудь, то я, по окончаніи танцевъ, заставлю его публично извиниться передъ вами.
Голова. Въ первый разъ вы умную рѣчь сказали.
Исправникъ (закуривая трубку). Вы посмотрите за Никитинымъ.
Частный приставъ. Да онъ уже уѣхалъ.
Исправникъ. А! И отлично сдѣлалъ. Я вѣдь противъ него ничего не имѣлъ, но статья такая, что, знаете, не мѣшаетъ обезопасить себя (частный уходитъ).
Татьяна Ѳедоровна (подходя къ исправнику и садясь на диванъ). Уфъ! Какъ жарко… Анфишенька! другъ мой, я прошу, я требую: прекрати танцы. Ты знаешь, я въ интересномъ положеніи, и мнѣ пора домой… Кромѣ этого, я не желаю, чтобы Лиза танцовала съ лѣкаремъ!
Исправникъ. Опять она съ лѣкаремъ?
Т. Ѳедоровна. Да… Ну какая онъ ей партія! (уходитъ направо).
Почтмейстеръ. Ну, играть — такъ играть (Исправнику). Не хотите ли, Анфиногенъ Григорьичъ, постучать?
Исправникъ. Мнѣ что-то нездоровится. Я домой думаю ѣхать.
Голова. Ну, а мы постучимъ.
Исправникъ (про себя). Мнѣ эти клубы и самому не нравятся, потому что я долженъ постоянно тратить деньги на наряды… Лиза теперь совсѣмъ отбилась отъ рукъ и готова своею особою изобразить живую картину въ пользу бѣдныхъ… Но я покажу имъ себя. Мнѣ не забыть ихняго пикника, на которомъ меня опоили, чортъ знаетъ чѣмъ, и отъ котораго у меня еще и теперь спина болитъ… Павловъ и теперь издѣвается надо мной… Такъ покажу же я имъ. (Идетъ къ двери въ залъ и останавливается въ дверяхъ). Такъ и есть! Лѣкаришка танцуетъ съ Лизаветой, судья — съ женою стряпчаго, Павловъ — съ женою посредника… Это, наконецъ, безнравственность! (Кричитъ). Музыка, перестать!
Почтмейстеръ. Браво!
Голоса въ залѣ. Музыка, играй!
Исправникъ. Музыка, не играй! Вонъ!!
Павловъ (исправнику). Какое вы имѣете право останавливать музыку?
Исправникъ. Не ваше дѣло!
Посредникъ. Мы просимъ васъ объясниться.
Павловъ. Мало — извиниться!
Исправникъ. Не нужно мнѣ вашего извиненія! Вы завели безнравственность, и я, какъ начальникъ города, приказываю считать клубъ закрытымъ (уходитъ).
Павловъ (посреднику). Вотъ вамъ и сліяніе!
Посредникъ. Это изъ рукъ вонъ (оглядываясь). Гдѣ Никитинъ?
Почтмейстеръ (вставая и улыбаясь). Уѣхалъ-съ!… Сегодня уѣхалъ… въ Петербургъ!
Почтмейстеръ (смотря на дощечку). Перестругалъ. (Примѣривая къ перу). Такъ и есть… И отчего это всегда такъ: гдѣ недостружешь, гдѣ перестружешь?..
Анна Николаевна. Я думаю, тутъ нужна сноровка какая-нибудь, да и пословица говоритъ: вѣкъ живи, вѣкъ учись.
Почтмейстеръ. Именно, что вѣкъ живи и вѣкъ учись; къ этому бы еще слѣдовало прибавить — не гляди по воробьямъ. Я все объ этомъ думаю: какое хорошее житье было нашимъ родителямъ. Возьмите, напримѣръ, чиновниковъ: ни о чемъ-то они не думали, кромѣ своего стула да стола. Утромъ наѣстся, потомъ на службу пойдетъ, въ первомъ часу пообѣдаетъ, выспится, чаю напьется, опять пойдетъ на службу, въ девять часовъ поуяшпаетъ и спать ляжетъ. Даже тогда и часы-то имѣли одни богатые… И ни о чемъ-то они не думали, кромѣ того, какъ бы угодить своему ближайшему начальнику, да чтобы животъ не просилъ ѣсть, когда ему на это не указано. И я удивляюсь: какъ это отцы наши изворачивались на шестирублевомъ жалованьи!?
А. Николаевна. Прогрессъ, папаша. Теперь чиновники стали не въ мѣру употреблять горькіе напитки, стали играть въ карты, — однимъ словомъ, заботятся больше объ удовольствіяхъ для самихъ себя, а тогда заботились о своихъ семействахъ.
Почтмейстерь (про себя). Не въ бровь, а прямо въ глазъ. (Аннѣ Николаевнѣ). Да, правда. Такъ неужели это проклятое слово «прогрессъ» означаетъ эту перемѣну?
А. Николаевна. Никитинъ мнѣ толковалъ, да я и по книгамъ догадалась.
Почтмейстеръ. А я вѣдь думалъ, что это — прогрессъ, насмѣшка какая-нибудь… Вонъ нынче стали бороды отращивать, ну, я и думалъ — прогрессъ, и хотѣлъ для потѣхи купить себѣ бороду, только не зналъ какую… Я бы, пожалуй, и раззорился, если бы существовалъ клубъ.
А. Николаевна. Вотъ видите! Прежде чиновники на эдакіе пустяки тратили деньги только въ святки, да и то молодежь. А что, папаша, не слышно, откроютъ клубъ или его вовсе не будетъ?
Почтмейстеръ. Разумѣется, откроютъ; дай отрезвиться публикѣ. Хотя этотъ скандалъ былъ зимой, а теперь лѣто, и исправникъ переведенъ въ другой уѣздъ, публикѣ все-таки не забыть его. И скандалъ не забудется до тѣхъ поръ, пока партіи не поумнѣютъ. Ты знаешь, вѣдь у насъ три партіи: купцы, которые живутъ особнякомъ и только изъ моды идутъ туда, гдѣ можно много ѣсть, пить и дебоширить; чиновники гражданскіе, которые считаютъ во главѣ исправника и Павлова, къ которому пристали всѣ новые судейскіе и другіе прогрессисты.
А. Николаевна. Да. Вотъ теперь и Дудкинъ ужъ не голова.
Почтмейстеръ. Напрасно. Такого головы теперь не скоро сыщешь. Онъ хоть и простъ былъ, ко всѣмъ ходилъ запросто, хотя и ворочаетъ сотнями тысячъ, а дѣло свое зналъ, и городъ ему всегда благодаренъ за то, что онъ сдѣлалъ мостъ черезъ рѣчку.
А. Николаевна. Хорошъ мостъ, если по немъ и пѣшкомъ-то опасно ходить!
Почтмейстеръ. Ну да, съ тѣхъ поръ какъ земство взяло этотъ мостъ себѣ… А теперешній голова только и заботится о томъ, какъ бы народъ раззорить! Развѣ это не денной грабежъ: собрали деньги на освѣщеніе города, на устройство мостовыхъ, на какія-то подземныя трубы… Ну къ чему это?.. И вотъ погляди, что ничего не будетъ — ни фонарей, ни граненыхъ дорогъ; новый голова раздѣлитъ денежки съ Павловымъ, и никто ихъ не усчитаетъ, потому что чиновники мѣняются, а мѣщанамъ развѣ дадутъ вѣру? А если и дадутъ вѣру, такъ голова потомъ ихъ же раззоритъ.
А. Николаевна. Однако, и Дудкинъ-то вѣдь попался въ поставкѣ провіанта.
Почтмейстеръ. Гдѣ жъ онъ попался-то! Ну, положимъ, онъ закупилъ муку дрянную, что жъ смотрѣли пріемщики-то?.. Тутъ онъ ничѣмъ невиновенъ, и я знаю, что онъ деньги съ казны получитъ сполна, если за это дѣло возьмется Филатовъ… И я всѣмъ скажу, что Никитинъ набитый дуракъ. Отчего же бы ему не взяться за это дѣло: вѣдь Дудкинъ-то давалъ ему тысячу рублей за хлопоты. Тысячу рублей!.. Да если бы я былъ рѣчистъ, я бы всѣхъ чиновниковъ, которые брали съ Дудкина деньги, подъ судъ отдалъ… А на эту бы тысячу какую бы себѣ соорудилъ лодку… Благо, соображенія Павлова насчетъ почты не приняли въ губерніи, потому испугались почтамта.
А. Николаевна. Никаноръ Васильичъ отказался потому, что дѣло нечестное.
Почтмейстеръ. А кто онъ такой, позволь тебя спросить? Онъ ни больше, ни меньше, какъ писецъ.
А. Николаевна. Ошибаетесь, папаша, онъ письмоводитель у мирового судьи.
Почтмейстеръ. Экое хорошее занятіе!.. Нѣтъ, матушка, ты не смѣй мнѣ хвалить Никитина… Кабы онъ былъ умный человѣкъ, давно бы ужъ получилъ судебнаго слѣдователя… А еще тоже жениться собирался… Говорю — выходи за Чучелу. У нихъ теперь большое жалованье въ казначействѣ.
А. Николаевна. Папаша, вы мнѣ скажите прямо, мѣшаю я вамъ; тогда я выйду, за кого прикажете; только знайте, что плохая будетъ жизнь и мнѣ, и мужу. Вѣдь нельзя же любить насильно того, къ кому не лежитъ сердце. (Плачетъ). Вы сами, папаша, виноваты. Зачѣмъ вы приглашали Никитина, оставляли насъ однихъ на дому разговаривать?.. Вѣдь Никитинъ-то къ намъ ходилъ два года.
Почтмейстеръ. То-то и есть, что я былъ глупъ: я вѣдь думалъ, что онъ можетъ смотрителемъ сдѣлаться, а вышло, что онъ теперь козъ гоняетъ. И поэтому тебѣ не слѣдъ выходить замужъ за такого человѣка, который не имѣетъ опредѣленнаго занятія… Я самъ женился тогда, когда былъ почтальономъ и когда житье хорошее было; я тогда даже свой домъ имѣлъ. Пусть онъ получитъ судебнаго слѣдователя, и съ Богомъ.
Лѣкарь (почтмейстеру). Что же вы, не пойдете развѣ?
Почтмейстеръ. А развѣ сегодня?
Лѣкарь. Да, какъ же! Одѣвайтесь. Вѣдь если не пойдете, то взыщутъ штрафъ — двадцать пять рублей… А, вы трусите?!
Почтмейстеръ. Чего трусить… Оно, конечно, не письменно… Только вѣдь будутъ спрашивать: какъ было дѣло. А вы отчего не въ формѣ? (Встаетъ).
Лѣкарь. Для чего: вѣдь я буду показывать какъ частный человѣкъ.
Почтмейстеръ. Нѣтъ, ужъ я напялю форму: пусть судья знаетъ, что я почтмейстеръ (уходитъ).
Лѣкарь. (Антъ Николаевнѣ). Что Никаноръ Васильичъ пишетъ?
Анна Николаевна. Я уже давно не получала писемъ.
Лѣкарь. Я нахожу, что онъ человѣкъ пустой, именно потому, что онъ не могъ вывернуться, какъ слѣдуетъ.
А. Николаевна. Какъ это?
Лѣкарь. Накуралесилъ, а потомъ и струсилъ… Анна Николаевна…
А. Николаевна. Что прикажете?
Лѣкарь. Вы на меня не сердитесь?
А. Николаевна. Мнѣ смѣшно… особенно… какъ вы предложили въ клубѣ не приглашать Никитина, когда онъ уже уѣхалъ.
Лѣкарь. Знаете… мнѣ даютъ мѣсто по земству. Жалованья восемьсотъ рублей, своя аптека, лѣкарскій ученикъ, фельдшера, повивальныя бабки.
А. Николаевна. Отлично.
Лѣкарь (вынимая записку). Такъ я… вотъ… Прочтите это и извѣстите меня… черезъ Моргунова.
А. Николаевна. Но къ чему? Развѣ нельзя на словахъ… Нынче вѣдь гласность.
Лѣкарь. Вы прочтите… Я не рѣчистъ.
Почтмейстеръ (выходя одѣтый). Я готовъ… Ну, что вы будете показывать?
Лѣкарь. А вы?
Почтмейстеръ. Нѣтъ, вы?
Лѣкарь. Я скажу: Егоровъ первый ударилъ Филатова.
Почтмейстеръ. Вотъ и врете: Егоровъ плюнулъ въ Филатова, когда Филатовъ невѣрно сходилъ кіемъ, а потомъ ужъ Филатовъ ударилъ Егорова.
Лѣкарь. А ровно… Ну, да я покажу по-вашему. Только вы смотрите не измѣните.
Почтмейстеръ (даетъ лѣкарю бумажку). Вотъ вытвердите: я тутъ записалъ все, какъ было.
Лѣкарь (жметъ руку Аннѣ Николаевнѣ). Счастливо оставаться.
А. Николаевна. Я бы пошла, да некогда.
Почтмейстеръ. Ну ужъ нѣтъ! При дочери я оробѣю. (Уходитъ съ лѣкаремъ)
Анна Николаевна (читаетъ записку). Скажите!.. Ха-ха! Вотъ ужъ никакъ не думала, что лѣкарь будетъ свататься. Не даромъ онъ такъ часто ходилъ къ намъ… Ха-ха! Ну ужъ и женишекъ! Да вы, вѣроятно, г. лѣкарь, стыда не имѣете! Вы уморили мою мать… (Читаетъ). И онъ еще пишетъ, что мамашу нельзя было вылѣчить, потому что ея болѣзнь была неизлѣчимая и какія-то латинскія названія написалъ… Очень мнѣ нужно знать его латинщину… Выхваляетъ всѣ свои достоинства. Я, пишетъ онъ, — хотя и не молодъ, хотя и я: илъ не такъ скромно, но деньги у меня есть… Знаю я, что вы здѣсь всѣмъ задолжали… вы хотите папашу обмануть… Ошибаетесь! Папаша самъ теперь начинаетъ забирать въ долгъ, потому что теперь уже и ему никто не даетъ ни чаю, ни сахару, ни вина. Господи! Что мнѣ дѣлать съ собой? Папаша очень слабъ: какъ выпьетъ, — ему все ни по чемъ, начинаетъ заговариваться. Замужъ итти мнѣ не хочется, а жить у папаши тяжело, да и папаша то-и-дѣло получаетъ выговоры, пожалуй, и его уволятъ въ отставку, и тогда я ему буду въ тягость… Сама заработывать себѣ кусокъ хлѣба не умѣю, а шить здѣсь не на кого… Неужели въ самомъ дѣлѣ мнѣ придется итти замужъ… и за лѣкаря (плачетъ).
Моргуновъ. Ну вотъ!.. Эдакая оказія, куда ни придешь, вездѣ али хохотъ, али слезы… Что, тебя отецъ опять разобидѣлъ?
Анна Николаевна. Нѣтъ.
Моргуновъ. Э-эхъ! Говорилъ, не клади пальца въ ротъ — откуситъ… Лучше бы, право, было, кабы вы ничему не учились, кромѣ хозяйства, а то какъ живете по книжкамъ, вотъ и плачете.
А. Николаевна. Ты не знаешь, о чемъ говоришь.
Моргуновъ. Нѣтъ, все знаю… Я хотя и въ конторѣ живу, а все вижу. Мнѣ самому больно. Вѣдь ты назадъ тому годъ какая была красавица! Лицо румяное, сама пухленькая — прелесть, а теперь спичка-спичкой, и лицо побѣлѣло.
А. Николаевна. Что же!.. Вѣдь и ты сталъ тоже спичка-спичкой, и волосъ у тебя за это время много посѣдѣло.
Моргуновъ. Эхъ! (машетъ рукой) Аннушка, — скажи мнѣ по правдѣ: была вчера вечеромъ здѣсь моя жена?
А. Николаевна. А что?
Моргуновъ. Зачѣмъ она была?
А. Николаевна. Она вовсе не была. Я ее уже три недѣли не видала.
Моргуновъ. Ну такъ и есть! Ахъ, ты бѣда!
А. Николаевна. Опять что-нибудь накуролесила?
Моргуновъ. И все я виноватъ, Ужъ чего, кажется, она ни дѣлала своими хитростями, кажется, надо бы держать ухо востро, — нѣтъ: ума нѣту. Вотъ вчера. Пристала: Степанычъ, у насъ деревяннаго масла нѣтъ, сегодня, говоритъ, суббота, грѣхъ не зажечь передъ образомъ, дай, говоритъ, гривенникъ… Я посмотрѣлъ — въ лампадкѣ ничего нѣтъ; купить надо; а самому итти не хотѣлось, потому я пошелъ рыбу удить. Ну и далъ гривенникъ. Только, это прихожу я домой съ рыболовства, она, матушка моя, ужъ спитъ. Вонъ она какова! И подъ подушкой бутылка; и пустая… Хошь бы чуточка! Зло меня взяло. Сегодня утромъ спрашиваю: гдѣ масло? А я, говоритъ, къ почтмейстеру заходила, такъ Анна Николаевна выпросила для лампадки, а остальное, говоритъ, сгорѣло… Ну, я ее, грѣшенъ человѣкъ, ударилъ. А на что? Какъ выбѣжитъ на улицу и закричитъ караулъ! къ мировому пойду!.. Ну и что жъ бы ты думала? Иду я мимо мирового суда, она тамъ на крыльцѣ трясется. «Ты, говоритъ, меня избилъ, такъ я, говоритъ, хочу удовлетворенія»… А я знаю: она спьяна-то пойдетъ вѣдь къ мировому.
А. Николаевна. Ничего: судья увидитъ, что она пьяная, прогонитъ.
Моргуновъ. Это что! Нѣтъ, теперь всѣ будутъ дразнить меня тѣмъ, что на меня же она мировому судьѣ жаловалась… Вотъ они какія времена-то настали!.. Прежде пойди-ка бы она въ судъ, я бы ее всю исколотилъ, а теперь, на вотъ, ударилъ ее, и пошла, а нонѣ за всяку пощечину въ острогѣ насидишься. Вонъ одинъ приказный изъ-за жены въ острогѣ мѣсяцъ высидѣлъ!
А. Николаевна. Ты бы ее лаской какъ-нибудь.
Моргуновъ. Захотѣла ты ласку! Да ты ее стань ласкать, такъ она сядетъ на тебя и заставитъ нести въ кабакъ. И что это такое съ ней сдѣлалось? И всего какіе-нибудь полгода идетъ такъ-то.
А. Николаевна. Нѣтъ ли тутъ причины какой-нибудь: вѣдь она моложе тебя.
Моргуновъ. Ну?
А. Николаевна. Можетъ-быть, она разлюбила.
Моргуновъ. Какъ это?
А. Николаевна. Можетъ-быть… ей кто-нибудь понравился.
Моргуновъ (сердито). Понравился! Какой чортъ можетъ понравиться почтаменской женѣ!
А. Николаевна. Вѣдь она человѣкъ.
Моргуновъ. Ужъ пожалуйста… Я больше знаю… Къ намъ, кромѣ кума Александра Степаныча, никто не ходитъ… Онъ славный человѣкъ. Нѣтъ, ее испортили!
Ребровъ. А гдѣ самъ?
Окуневъ. Мы только-что отъ обѣдни. Думаемъ: дай, зайдемъ газетки почитать.
Анна Николаевна. Папаша ушелъ къ мировому судьѣ съ лѣкаремъ.
Ребровъ. Зачѣмъ?
Анна Николаевна. Сегодня судья судитъ Филатова съ Гавриловымъ.
Ребровъ. Какъ? въ воскресенье!.. Да это безбожно!!
Окуневъ. Новыя времена — прогрессъ!
Ребровъ. А, подите вы со своимъ прогрессомъ… Мнѣ вотъ что удивительно: зачѣмъ Николай Петровичъ пошелъ къ судьѣ. Вѣдь онъ должностной человѣкъ; онъ могъ бы написать объясненіе… Онъ свою должность этимъ роняетъ.
Анна Николаевна. Онъ бы не пошелъ, да лѣкарь его утащилъ.
Ребровъ. Ну этотъ человѣкъ вездѣ суется (Окуневу). Надо переждать.
Анна Николаевна. Вы посидите; они, должно быть, скоро придутъ (уходитъ въ прихожую).
Ребровъ. Схлыздилъ женишекъ-то.
Окуневъ. Она дожидается, когда его мировымъ судьей сдѣлаютъ.
Ребровъ. Не упоминайте мнѣ мирового судью! Будто нѣтъ другого разговора.
Окуневъ (хохочетъ). Теперь только и разговоровъ-ти, что про новый судъ; куда ни придешь, вездѣ онъ какъ бѣльмо на глазу. На что, и у почтмейстера ужъ тишь да гладь, а и тутъ… тутъ даже оказывается, что самъ почтмейстеръ судится. А вѣдь про насъ ничего не говорили?
Ребровъ. Нечего было говорить, потому что мы свое дѣло въ тиши дѣлали… Интересно, чѣмъ этотъ мировой рѣшилъ дѣло Филатова; по-моему, Егоровъ долженъ получить порядочный штрафъ.
Окуневъ. Ну, а нынче не такъ: штрафъ берутъ въ казну.
Ребровъ. А это что означаетъ?
Окуневъ. Всеобщее безденежье… А что, правда ли, что судья Баландинъ нанимаетъ для суда домъ противъ вашего дома.
Ребровъ. Типунъ бы вамъ на языкъ!.. Ну что вы пристали-то! Вѣдь и васъ тоже оставили за штатомъ. Не попали же вы въ товарищи прокурора?… А ужъ, кажется, вы придира была порядочная.
Окуневъ. Что жъ дѣлать! Оттого что я былъ придира, такъ я только деревянный домъ нажилъ, а вы отъ однихъ подписываній нажили каменный двухъ-этажный домъ… Вы еще хотѣли другой: строить, да неудалось…
Смотритель. Куда не придешь — и вы тамъ?
Окуневъ. Мы заштатные… Отчего это да васъ не добираются?
Смотритель. Пока живъ директоръ, и я буду здѣсь смотрителемъ… А я вчера былъ на мировомъ съѣздѣ — великолѣпіе! Какая вѣжливость! Его, подлеца, нужно по мордѣ, а предсѣдатель говоритъ: прошу садиться, и все — вы, васъ, вамъ…
Окуневъ. И то хорошо, что вы хоть грамматику снова твердить стали.
Ребровъ. А я нахожу, что у нынѣшнихъ людей вотъ тутъ (тычетъ въ лобъ пальцемъ) неладно.
Смотритель. И вообразите, чѣмъ они берутъ, эти судьи?
Ребровъ. Важностью.
Смотритель. Этого мало. Тутъ сказалъ хорошо, записалъ всѣхъ и все — и правъ, и дѣла выиграно. Я въ губернскомъ наслушался этихъ судовъ. Тутъ, господа, вся суть… въ чемъ бы вы думали… Тутъ вся сила заключается въ томъ, чтобы другъ дружку какъ-нибудь… такъ… эдакъ…
Ребровъ. (Окуневу). Слышите, какъ лупитъ!
Окуневъ (смотрителю). Эту рѣчь вы изъ губернскаго привезли… изъ новыхъ судовъ?
Смотритель. Нынѣшній судъ есть краснорѣчіе!
Ребровъ (ударяя себя по головѣ). Ба! Краснорѣчіе… Новый судъ есть краснор-рѣ-чіе (стряпчему). Пойдемте! (суетится).
Окуневъ (хохочетъ). Чему обрадовалисьто!.. Будто неизвѣстно… Всякій мальчишка знаетъ, что новый судъ есть краснорѣчіе; а у насъ съ вами и сало во рту застываетъ, какъ ротъ разинемъ.
Почтмейстеръ. (Утираетъ лицо платкомъ). Вотъ такъ судъ!
Ребровъ. Должно быть, вы не разъ сходили искупаться.
Почтмейстеръ. Взопрѣлъ! (садится). Куды вамъ! И сотой доли въ васъ того нѣтъ, что у этого судьи. И какая память!.. А слова такъ и… (машетъ рукой) Моргуновъ!.. Принесите мнѣ папиросочку.
Окуневъ. Господа! Вы слышали, какъ почтмейстеръ изрекъ!
Почмейстеръ. И какой онъ представительный, вѣжливый… Прошу садиться, какъ будто мы всѣ Владиміра имѣемъ… И все въ тактъ. Я было изъ-за рѣшетки сказалъ, когда Егоровъ показывалъ: вретъ! судья сказалъ мнѣ — прошу помолчать.
Смотритель. Новое слово!
Почтмейстеръ (смотрителю). Вы, пожалуйста, помолчите… Ну какъ судья сказалъ, — меня кинуло въ жаръ, въ глазахъ немножко мутно сдѣлалось… Немного погодя Филатовъ началъ врать и на меня указалъ, я всталъ и говорю: неправда. А судья, какъ взглянетъ на меня… прошу выйти вонъ!. Я такъ и ротъ разинулъ…
Окуневъ. Проглотили конфетку…
Ребровъ. И ты вышелъ?!
Почтмейстеръ. Поклонился и вышелъ!
Ребровъ (плюетъ). Тьфу ты пропасть!
Почтмейстеръ. У него на груди цѣпь, а на бляхѣ написано: законъ… Ну поклонился и вышелъ; постоялъ на крылечкѣ, папироску выкурилъ… Позвали… Всталъ передъ нимъ. «Прошу, говоритъ, разсказать, какъ было дѣло…» Я прокашлялся и разсказалъ, да такъ разсказалъ, что не помню, что и говорилъ-то…
Ребровъ. Скажите, съ какимъ восторгомъ онъ разсказываетъ!
Почтмейстеръ. Непривычка… Если бы я постоянно вращался въ кругу молодежи, я бы не трусилъ. А вотъ лѣкарь: началъ говорить и остановился. Началъ опять сызнова и опять остановился. А я промололъ свою рѣчь, какъ «Отче нашъ»… Публика такъ и помирала со смѣху отъ лѣкаря… Ну и рѣшилъ тутъ же въ одинъ моментъ.
Окуневъ. Какъ же онъ рѣшилъ?
Почтмейстеръ (Окуневу). Уже теперь вашихъ возраженій не попросятъ. Рѣшилъ Филатову высидѣть подъ арестомъ двѣ недѣли. Вотъ вамъ и повѣренный.
Ребровъ. Это ужасно.
Окуневъ. На апелляцію.
Смотритель. Такъ и слѣдуетъ.
Почтмейстеръ. Прошу помолчать, потому что тутъ со мной грѣхъ случился. Какъ судья произнесъ свое рѣшеніе, я не утерпѣлъ и сказалъ: по дѣломъ вору и мука… А судья: господинъ Антроповъ, вы подвергаетесь штрафу въ пять рублей за то, что не умѣете вести себя прилично.
Ребровъ. Ну?
Почтмейстеръ. Чего — ну?! присудилъ… Въ двадцать четыре часа долженъ уплатить. Нѣтъ ли у васъ, господа, пяти рублей… Вы только, ради Бora, Аннушкѣ не говорите.
Окуневъ. А ты не плати!
Почтмейстеръ. Нельзя. Ужъ я дорогой сообразилъ, что пословица правду говоритъ — посади свинью за столъ, она и ноги на столъ. Такъ и я, мнѣ говорятъ — вы, прошу садиться, прошу помолчать, а я съ своими сужденіями лѣзу… Выпить надо, господа! Аннушка!
Ребровъ. И ты радуешься такому произволу?.. Вѣдь ты осрамленъ передъ всѣмъ свѣтомъ.
Смотритель. Нынче гласность: все въ газеты печатаютъ.
Почтмейстеръ. Ну, что жъ! Пусть, — по крайней мѣрѣ, люди посмѣются. Вѣдь смѣемся же мы надъ другими, пусть и надъ нами хохочутъ, авось мы будемъ догадливѣе.
Окуневъ. За пощечину слѣдуетъ денежное удовлетвореніе!
Почтмейстеръ. Отстаньте. Судья уговариваетъ ихъ помириться, Егоровъ не хочетъ. Я, говоритъ Егоровъ, хочу подвергнуть Филатова уголовной отвѣтственности. Пожалуйте, господа!
Почтмейстеръ. Только вотъ я чего не понимаю. Пришелъ нашъ прежній городничій; грудь увѣшена орденами. Пришелъ и прямо къ судьѣ. А судья: «прошу садиться и подождать». Городничій обидѣлся. «Мнѣ, говоритъ, некогда». А судья: «прошу подождать, когда я кончу это дѣло. Садитесь»… Городничій видитъ, что сидятъ все мужики, — такъ и не сѣлъ. Ну, вызываетъ потомъ судья мѣщанина Иванова; Ивановъ жалуется на то, что ему городничій не заплатилъ денегъ за шитье пальто… Когда кончились спросы, судья приглашаетъ сѣсть того и другого. Городничій обидѣлся. А судья съ него штрафъ!.. (Пьетъ).
Ребровъ. Это безчинство!
Смотритель. Нигилизмъ!
Окуневъ. О, до чего мы дожили!
Почтмейстеръ. И что жъ бы вы думали: какъ судья сказалъ слово «штрафъ», городничій затихъ.
Ребровъ. Да! Теперь хоть живой въ землю ложись…
Почтмейстеръ. Что вы тамъ ни говорите, и какъ мнѣ ни жалко пяти рублей, а надо сказать правду, что этотъ судъ скорый, и теперь ужъ взятокъ не берутъ… Вотъ, напримѣръ, помѣщикъ Кругловъ. При старыхъ судахъ съ нимъ ничего не могли сдѣлать, а теперь рѣшили дѣло въ два мѣсяца, и приставъ уже описалъ у него имѣніе.
Окуневъ. Тутъ все зависитъ отъ краснорѣчія. Если мужикъ не умѣетъ говорить, да его противникъ рѣчистъ, такъ будь мужикъ правъ, его все-таки признаютъ виновнымъ.
Почтмейстеръ. Теперь и вы стали мужиковъ защищать?.. (Слышенъ звонъ колокольцевъ). Ну! почта… Вотъ теперь почта стала ходить по три раза въ недѣлю, а жалованья не прибавляютъ… Вотъ я теперь съ каждою почтою жду прогресса для почтовыхъ. А вы, господа, посидите. (Уходитъ).
Анна Николаевна. Куда же вы?! Посидите.
Окуневъ. По правдѣ сказать, Анна Николаевна, намъ только у васъ и отрадно, потому что пріятно видѣть, что хоть одно учрежденіе да уцѣлѣло, и Николай Петровичъ на мѣстѣ. А то все новые люди, для которыхъ мы теперь сдѣлались посмѣшищемъ.
Ребровъ. А я все каюсь: отчего я прежде не вышелъ въ отставку?
Окуневъ. Жадность проклятая обуяла! Вѣдь есть у васъ домъ, такъ нѣтъ, еще хотѣли состроить. Вотъ и состроили!
Окуневъ (беретъ газету). Будемъ отъ нечего дѣлать заниматься политикой.
Ребровъ. Чортъ съ ней и съ политикой, когда тебя ни во что ставятъ, когда всѣ надъ тобой смѣются. (Читаютъ).
Анна Николаевна (садясь къ двери на стулъ, разрывая письмо. Про себя). Что-то пишетъ братъ. Нѣтъ ли новостей о Никитинѣ? (Читаетъ). Братъ поступаетъ помощникомъ секретаря въ окружной судъ… Боже мой!.. Никитинъ пьяный обругалъ частнаго пристава. Судья приговорилъ Никитина къ аресту на одинъ мѣсяцъ. (Плачетъ и уходитъ въ комнату).
Ребровъ. Что у насъ?
Окуневъ. Опять новая желѣзная дорога.
Ребровъ. А-а! (Читаетъ).
Лѣкарь. А! И вы здѣсь! Представьте…
Ребровъ. Мы уже все слышали…
Окуневъ. Помолчите. Видите, мы литературой занимаемся.
Лѣкарь. Нѣтъ, я нахожу, что этотъ судъ слишкомъ либеральный… (пьетъ).
Окуневъ. (Реброву). Ну, что у насъ?
Лѣкарь. Что теперь и быть-то можетъ: ужъ, кажется, всѣхъ перешерстили. А эти газетныя сплетни и слушать не стоитъ. Я вотъ узналъ о назначеніи къ намъ другого посредника, такъ какъ Фроловъ — мировой судья.
Ребровъ. Ну это насъ не касается.
Окуневъ. Напротивъ, я думаю, что теперь уже пора бы уничтожить посредниковъ, на томъ основаніи, что они ничего не дѣлаютъ, а жалованье получаютъ.
Ребровъ. Нѣтъ, и это меня не касается… А я вотъ поступаю на желѣзную дорогу.
Окуневъ. Кондукторомъ?
Ребровъ. Вовсе не то! Отъ нашего города будетъ строиться желѣзная дорога… Я возьмусь за подряды или пойду въ управляющіе. Читайте! (отдаетъ газету Окуневу, къ Окуневу подходитъ лѣкарь).
Лѣкарь. Это ужъ дѣйствительно прогрессъ — отъ нашего города желѣзная дорога… Странно, какъ напали нынче на это занятіе, то-и-дѣло новыя дороги строятъ.
Окуневъ. А мужикамъ ѣсть нечего!
Ребровъ. Опять вы за мужиковъ стоите!.. Это занятіе самое выгодное, потому что отъ каждой версты можно нажить не одну тысячу рублей. Жаль, что у меня мало денегъ, а то и я пошелъ бы въ пайщики.
Почтмейстеръ (входя съ бумагой и утирая правый глазъ). Поздравьте, господа! И я теперь съ вами одного поля ягода.
Почтмейстеръ. Да-съ. Прогрессъ и по мнѣ проѣхалъ (читаетъ бумагу), «до свѣдѣнія моего дошло, что вы стары и выслужили пенсію, то я предлагаю вамъ выйти въ отставку. Со слѣдующей почтой къ вамъ будетъ командированъ на мѣсто васъ другой чиновникъ. Почему вы предваряетесь о пригтовленіи къ сдачѣ ему конторы».
Ребровъ. Какая глупая бумага!
Окуневъ. Это что-то таво-съ!.. Ну, мы еще куда ни шло: развелось много ученыхъ людей, некуда ихъ опредѣлять, вотъ насъ и уничтожили, завели другіе суды и прочее. А почта — я не понимаю; въ ней учености не нужно. Надо жаловаться, Николай Петровичъ.
Почтмейстеръ (пьетъ). Что жъ — пусть! я другимъ не стану мѣшать (смотритъ на столъ съ принадлежностями къ лодкѣ и качаетъ головой). А вотъ васъ-то я и не кончилъ… Ахъ! я какую-то повѣстку получилъ по дѣлу Гуляевой.
Лѣкарь. Несчастная женщина! Но я все-таки не думаю, чтобы она могла покуситься на жизнь мужа.
Почтмейстеръ. Мнѣ приставъ сказалъ, что черезъ недѣлю окружной судъ будетъ въ нашемъ городѣ (вынимаетъ изъ кармана сюртука повѣстку).
Ребровъ. Непремѣнно пойду!
Окуневъ. А я непремѣнно долженъ буду итти — имѣю повѣстку.
Ребровъ. А-а! Попались… Вѣдь вы ухаживали за ней!.. Непремѣнно скажу вашей супругѣ.
Почтмейстеръ, (прочитавъ бумагу, садится въ изнеможеніи на стулъ).
Анна Николаевна. Что съ вами, папаша?
Окуневъ (почтмейстеру). И васъ тоже зовутъ въ свидѣтели! Вѣдь вы таво… Старый вы грѣшникъ!
Почтмейстеръ. Уйди, Аннушка…
Ребровъ. Въ тихомъ-то омутѣ и водятся черти, Анна Николаевна.
Почтмейстеръ. Молчите, пожалуйста… Все бы это ничего, кабы прежде, а теперь вѣдь въ самомъ окружномъ судѣ придется присягу принимать и говорить при публикѣ.
Лѣкарь. А публики, я думаю, много будетъ: весь городъ пойдетъ слушать это дѣло… Вотъ что, Николай Петровичъ… Я получилъ мѣсто въ земствѣ… Я предлагаю руку и сердце Аннѣ Николаевнѣ.
Почтмейстеръ (встаетъ). Что вы пришли смѣяться надо мной что ли? Что я, по-вашему, пѣшка что ли какая?
Анна Николаевна (плачетъ и кидается отцу на шею). Папаша… Если нужно, я сдѣлаю все, что вы прикажете.
Почтмейстеръ (лѣкарю). Кто вамъ сказалъ, что я отдамъ за васъ мою дочь! Вы нашимъ и вашимъ служите… И хотя Никитинъ сидитъ теперь въ острогѣ, а я все-таки считаю его честнѣе васъ въ тысячу разъ.
Лѣкарь. Очень вамъ благодаренъ! (уходитъ).
Окуневъ (трепля по плечу почтмейстера). Ну, не сердись, Николай Петровичъ. Полно, любезнѣйшій… Повѣрь, что мы, твои товарищи, теперь тебя еще крѣпче уважаемъ… А что это дѣло, такъ положись на меня, бывшаго крючкотвора: я тебя не выдамъ, и ты меня не выдай… Мы имъ покажемъ, что хоть мы и стары и не красивы, зато ума у нихъ не займемъ.