Проводы (Ясинский, Сиреневая поэма)/ДО
| Проводы |
| Дата созданія: іюль 1886 года. Источникъ: Ясинскій І. І. Сиреневая поэма. — К: Типографія Г. Л. Фронцкевича, 1886. — С. 35. |
Сѣрое небо низко нависло надъ мокрой землей. Дождь моросилъ, моросилъ безъ конца, утомительный, скучный, и невысокая цѣпь глинистыхъ холмовъ, тянувшаяся поодаль, струила желтые потоки воды на зеленые луга. Безнадежно-тоскливыя тучи ползли непрерывной чредой, какъ клубы дыма… Было грустно, мучительно грустно.
Поѣздъ стоялъ у платформы и было немного вагоновъ. Пробилъ первый звонокъ, но никто не торопился садиться. И двери зала, гдѣ чистая публика, и двери зала, гдѣ черный народъ, не распахнулись подъ напоромъ пассажировъ. Странная тишина царила кругомъ.
Слышался только плачъ грудного ребенка въ одномъ изъ вагоновъ, да на платформѣ неподвижно стояла кучка людей, устремивъ глаза на рѣшетчатыя окна, и оттуда глядѣли на этихъ людей блѣдныя лица ссыльныхъ и каторжныхъ… Печальный былъ поѣздъ.
Въ числѣ провожавшихъ были простыя бабы, дѣвки, два-три мужика, мастеровой въ тепломъ картузѣ съ разорваннымъ на-двое козырькомъ и некрасивая дама съ заплаканными глазами, вся въ черномъ — черная шляпка, черный зонтикъ, мантилья, перчатки. Въ рукѣ она держала бѣлый платокъ.
Конвойный офицеръ, одѣтый по походному, стоялъ возлѣ вагона, гдѣ сидѣли солдаты, и задумчиво смотрѣлъ на холмы. Жандармъ апатично зѣвалъ. Можно было перекидываться словами и никто не мѣшалъ провожающимъ разговаривать съ осужденными. Но всѣ напряженно молчали.
Только все слышался плачъ, неугомонный плачъ грудного ребенка. Онъ надрывалъ душу. Время тянулось мучительно долго. И каждый, въ сердечной истомѣ, вздыхалъ порою, но робко, словно боялся выдать шумнымъ движеніемъ груди свое горе. Нервично дрожали губы у мастерового. Понурили головы мужики. И дама сквозь слезы смотрѣла на угрюмаго юношу — своего сына.
Онъ былъ бѣлокуръ и въ очкахъ — умное, злое лицо. За что ссылали его?.. Не все-ли равно? Онъ осужденъ, и жаль его, и жаль эту бѣдную мать, на которую онъ глядитъ съ притворнымъ равнодушіемъ. Чѣмъ ни вызвано горе — одинаково тяжело оно.
Въ другомъ рѣшетчатомъ окнѣ виднѣлось лицо въ военныхъ усахъ. Никто не пришелъ провожать этого человѣка. Онъ одинокъ. На лбу у него межъ бровями лежала рѣзкая морщина и враждебно глядѣлъ онъ на людей, стоявшихъ на платформѣ.
А вотъ красивымъ силуэтомъ рисовалась въ окнѣ фигура стройной дѣвушки. Какъ воскъ ея лицо, и на него изъ-подъ платочка выбились темныя пряди волосъ. Глаза горѣли горячечнымъ огнемъ. Это убійца — она, говорятъ, зарѣзала своего жениха. Дѣвки и бабы явились провожать землячку.
Много еще смотрѣло лицъ изъ оконъ на унылую платформу. Дождь продолжалъ моросить, моросить безъ конца, утомительный, скучный, и невысокая цѣпь глинистыхъ холмовъ, тянувшаяся поодаль, струила жолтые потоки воды на зеленые луга. Безнадежно-тоскливыя тучи ползли непрерывной чредой, какъ клубы дыма… Было грустно, мучительно грустно.
Вдругъ, раздался второй звонокъ и всѣ вздрогнули. Молчаніе нарушилось. Разомъ заговорили и провожающіе, и ссыльные. Они не плакали, но слезы дрожали въ ихъ голосахъ… «Смотри, пиши мнѣ, Коля!..» «Голубчикъ, милый нашъ, прощай!..» «Прощайте, Груня!..» «Прощайте, не поминайте лихомъ!..»
Какъ медленно шло время послѣ перваго звонка, такъ быстро понеслось оно теперь. Всѣмъ хотѣлось сказать другъ другу, какъ можно больше, какъ можно сердечнѣе, теплѣе… и словъ было такъ много — печальныхъ словъ…
Послѣдній раздался звонокъ. Оберъ-кондукторъ приложилъ свистокъ къ губамъ, — двинулся поѣздъ. Медлительно ползъ онъ по рельсамъ съ мѣрнымъ лязгомъ и стукомъ колесъ, которыя вертѣлись скорѣй и скорѣй. Платформа опустѣла, въ мокрыхъ доскахъ отразилось сѣрое небо. Никто не высунулся изъ окна вагона — мѣшали рѣшетки.
Но дама въ черномъ долго шла по платформѣ, въ надеждѣ, что тамъ, гдѣ поѣздъ переходитъ на другіе рельсы и дѣлаетъ легкій поворотъ, она еще разъ увидитъ сына. Она шла и плакала, и махала платкомъ, улыбаясь сквозь слезы, потому-что боялась огорчить скорбнымъ видомъ угрюмаго юношу. Увидѣла-ли она его въ послѣдній разъ? И если увидѣла, замѣтила-ли она слезы, которыя также текли изъ глазъ его?
Поѣздъ ушелъ и давно скрылся въ туманѣ дождливаго дня, а она все стояла на концѣ платформы, уронивъ руки, устремивъ въ даль неподвижные глаза, оцѣпенѣвъ отъ горя…