(*) Не льзя написать повѣсти — говоритъ Гжа Жанлисъ — въ которой съ строжайшей точностію была бы сохранена историческая истина. Большая часть обстоятельствъ, характеры, почти всѣ подробности и основа развязки взяты изъ Исторіи.
Филиппъ V — побѣдивши всѣхъ своихъ непріятелей, и уже два года спокойно владѣя Испаніею — тщетно въ забавахъ Двора, въ прелестныхъ садахъ Сент-Ильдефонса старался найти тотъ сладостной отдыхъ, то вожделѣнное спокойствіе, которое за долговременные труды служитъ пріятною наградою, и которымъ воители, рѣдко наслаждаются. Надобно имѣть чувствительную душу, просвѣщенный разумъ, чтобы, проведя нѣсколько лѣтъ среди грома оружій, въ вихрѣ дѣлъ общественныхъ, находить счастіе въ жизни тихой, однообразной. Вся пышность придворная ничего не значитъ въ сравненіи съ блестящею славою храбраго юнаго Монарха, начальствующаго многочисленнымъ войскомъ. Только среди безпокойствъ и опасностей военныхъ Государь имѣетъ возможность узнавать, до какой степени простирается верховная власть его — власть почти сверхъестественная одного человѣка надъ множествомъ людей, ему подобныхъ. Живучи въ своихъ чертогахъ, онъ часто долженъ бояться искательства, тогда бываетъ принужденъ не довѣрять усердію, истинной дружбѣ; но въ полѣ, подъ военными наметами, его окружаютъ люди, изъ которыхъ каждой готовъ умереть за Государя. Офицеры и солдаты не походятъ на придворныхъ; они не говорятъ: жертвую вамъ своею жизнію — не говорятъ, но всегда за нею подвергаютъ жизнь свою очевидной опасности. Всѣ повинуются его слову. Куда летятъ они съ такою стремительностію? на смерть. За чѣмъ, для какихъ выгодъ? за славою, чтобы доказать послушаніе свое повелителю. Кто сряду нѣсколько лѣтъ смотрѣлъ на опыты столь неограниченной преданности, тому должны казаться холодными и сомнительными всѣ увѣренія, обыкновенно при Дворахъ разточаемыя.
Филиппъ V былъ отъ природы важенъ, a важность весьма невыгодна для бездѣйствія, особливо когда оно соединено съ невѣжествомъ. Онъ жалѣлъ о Франціи, но жалѣлъ болѣе по предразсудку, нежели по чувству; французская любезность не столько приличествовала его характеру и меланхолическому, какъ Испанская важность. Онъ скучалъ, и скуку свою приписывалъ любви къ отечеству, могъ бы занятіемъ въ дѣлахъ избавиться отъ сей тягостной непріятности, но былъ чрезвычайно лѣнивъ. Сей Государь, прозванный Храбрымъ, въ самомъ дѣлѣ отличился на войнѣ знаменитыми подвигами. Не было въ немъ той возвышенности духа, которою удивлялъ всѣхъ дѣдъ его, — за то имѣлъ онъ благородныя чувства и прямодушіе; былъ добръ, но не весьма чувствителенъ; не имѣлъ сильныхъ страстей, и, подобно всѣмъ безпечнымъ Государямъ, былъ слабъ, потому, что всегда имѣлъ нужду въ чужомъ умѣ, въ чужихъ совѣтахъ. Прекрасная Принцесса урсинская присвоила себѣ верховную власть если не надъ сердцемъ, но крайней мѣрѣ надъ умомъ его, и уже восемь лѣтъ деспотически управляла Филиппомъ и всею Испаніею. Она была природная француженка, произходила отъ знатнаго дома Тремуйльскаго, отличалась прелестями и красотою, имѣла умъ тонкой и проницательной, характеръ вкрадчивой, гибкой и скрытной; слѣдственно и умъ и характеръ соотвѣтствовали занимаемому ей мѣсту. Честолюбіе было единственною въ ней страстію; она хотѣла нравиться и быть любимою только потому, что считала то и другое средствами господствовать. Если бы Небо опредѣлило ей сидѣть на тронѣ, она была бы женщиною строжайшаго благонравія; но въ настоящемъ положеніи своемъ любовныхъ слабостей не считала великимъ грѣхомъ, и рѣшилась соблазнить, чтобы царствовать. Женщина съ такимъ характеромъ можетъ долго казаться прелестною своему любовнику. Она никогда не обнаруживаетъ тѣхъ безпокойствъ, тѣхъ прихотей, которыя обыкновенно произходятъ отъ истинной чувствительности; никогда не видно въ ней того охладѣнія, которое терпитъ любовь рано или поздно отъ времени; всегда одинакова, потому что всегда спокойна; угождаетъ, не дѣлая себѣ никакого принужденія. Принцесса, подобно всѣмъ любимицамъ, долго пользовалась неограниченною довѣренностію, и власть свою почитала непоколебимою; она думала, что Филиппъ не можетъ безъ нее обойтись, не можетъ быть счастливъ. Филиппъ день ото дня становился безпечнѣе, Принцесса день ото дня становилась сильнѣе. Она внутренно гордилась своими достоинствами, и приписывала страсти то, что было естественнымъ слѣдствіемъ чрезмѣрной безпечности; не пропускала ни одного средства для удержанія при себѣ высокой милости Королевской Впрочемъ, не нужно было много о томъ стараться: главная трудность состояла въ присвоенія себѣ власти столь неограниченной, a удержать ее гораздо легче; надобно только умѣть казаться, будто скучаешь ею. Принцесса Урсинская разполагала по своему произволу всѣми важными мѣстами. Министры безпрестанно работали въ ея кабинетѣ. Казалось, что она знала, какъ должно управлять дѣлами, и не одинъ разъ давала полезные совѣты. Она для сего выбрали, себѣ въ наставники человѣка совершенно неизвѣстнаго, которой училъ ее, какъ поступать въ Государственномъ Совѣта. Этотъ человѣкъ былъ Аббатъ Альберони, сынъ Тосканскаго крестьянина, впрочемъ весьма ученый. Имѣя предпріимчивый духъ, пылкое честолюбіе, проницательный умъ и лукавой характеръ, онъ нашелъ средство войти въ довѣренность Королевской любимицы. Простая, даже грубая наружность и почти крутой нравъ хитрой пролазѣ часто бываютъ полезнѣе, нежели вѣжливость въ обхожденіи и пріятные поступки, обыкновенно навлекающіе на себя подозрѣніе, а особливо при Дворахъ. Альберони былъ грубъ по наружности, но грубость свою прикрывалъ вѣжливостію, чтобы не казаться ни смѣшнымъ, ни отвратительнымъ. Въ короткомъ обхожденіи между двумя особами высшей и низшей степени, послѣдняя имѣетъ на своей сторонѣ ту выгоду, что удобнѣе можетъ узнать свойства другой; одна болѣе говоритъ, другая болѣе слушаетъ.
Аббату извѣстны были всѣ намѣренія, всѣ планы Принцессы, хотя она и почитала его человѣкомъ простодушнымъ. Она видѣла, что Аббатъ способенъ къ дѣламъ, но совсѣмъ не предполагала въ немъ честолюбія. Хитрый Альберони, замѣтивши, что въ немъ имѣютъ нужду, просилъ неотступно Принцессу о пожалованіи ему одного неважнаго мѣста внѣ столицы; но онъ былъ весьма увѣренъ, что прозьба его не исполнится.
Принцесса являлась въ обществѣ съ царскимъ великолѣпіемъ. Будучи щедрою, даже расточительною, она не была сребролюбива и совсѣмъ не думала о собираніи сокровищь. Суетная пышность поселила благоговѣніе въ придворныхъ; но народъ ненавидѣлъ ее, зная, что чѣмъ болѣе пышности при Дворѣ, тѣмъ тягостнѣе подати. Блескъ великолѣпія не удовлетворялъ Принцессы, но еще болѣе раздражилъ ея честолюбіе. Она со вздохомъ обращала взоры свои ко Франціи; тамъ вдова Скарронова сдѣлалась супругою Лудовика Великаго. Принцесса, будучи моложе и прекраснѣе Госпожи Ментенонъ, будучи знатнѣе по званію и по породѣ, не могла не видѣть своихъ преимуществъ передъ нею. Дѣлая сіе сравненіе, она забыла, что добродѣтель также имѣетъ свою цѣну, что Государи не женятся на своихъ любовницахъ, и что любовь, только основанная на почтеніи, заставляетъ ихъ вступать въ брачное сочетаніе съ особами низшаго состоянія. Прошелъ одинъ годъ, какъ Филиппъ лишился супруги; нація хотѣла имѣть Королеву, Политика требовала втораго бракосочетанія; самъ Король не скрывалъ, что имѣетъ намѣреніе жениться. Принцесса Урсинская думала, что должно, не теряя времени, склонить Короля на свою сторону; но всѣ ея хитрости были безполезны. Король слушалъ ея предложенія если не съ отвращеніемъ, по крайней мѣрѣ безъ вниманія. Государи часто употребляютъ сіе средство, весьма безпокойное для придворнаго честолюбца, которой въ такомъ случаѣ не знаетъ, поняли ль его, но и онъ лишился довѣрія. Въ другое время Принцесса нашла способъ похвалить поступокъ Лудовика XIV, вразсужденіи тайнаго бракосочетанія. "Да — отвѣчалъ Филиппъ — его извиняютъ только по тому, что Госпожа Ментенонъ была его другомъ, и имѣетъ пятьдесятъ лѣтъ отъ роду.
Отвѣтъ былъ ясенъ, Принцесса поняла его значеніе; но, слѣдуя обыкновенію, скрыла свое негодованіе, и отвѣчала съ притворнымъ спокойствіемъ: «Надобно признаться, что дѣвица Обиньё, вдова Скарронова, не рождена занимать степень, до которой нынѣ достигла.» Съ того времени Принцесса перестала сама себя обманывать; она увидѣла, что самая слабость Короля, на которой основывались ея надежды, препятствовала ему рѣшиться на дѣло чрезвычайное. Слабыми людьми управлять не трудно; ихъ можно ко всему принудитъ, только не вдругъ, a постепенно и съ помощію привычки; одинъ страхъ можетъ заставить ихъ рѣшиться на поступокъ необычайной. Принцесса хотѣла было сдѣлать Филиппа набожнымъ; но сіе средство опасно для любимицы. Благочестіе могло бы вдохнуть рѣшимость на важное пожертвованіе, но вмѣсто бракосочетанія скорѣе довело бы до разрыва. И такъ она бросила и сіе средство, и приняла намѣреніе женить Короля, чтобы удержать при себѣ власть надъ нимъ; рѣшилась выбрать для него супругу, которая, не имѣя ни ума, ни пріятностей, не могла бы овладѣть сердцемъ Государя! Альберони путешествовалъ по Европѣ и жилъ два года при Дворѣ Пармскомъ. Принцесса вздумала посовѣтоваться съ нимъ о новомъ своемъ предпріятіи, и не утаила отъ него своихъ видовъ политическихъ. Аббатъ крайне обрадовался сему обстоятельству, но умѣлъ скрыть свою радость. Бывъ учителемъ Елисаветы, Принцессы Пармской, онъ замѣтилъ въ ней превосходной умъ и твердой, рѣшительной характеръ. Альберони давно уже хотѣлъ видѣть Елисавету на престолѣ Испанскомъ, но зная намѣреніе любимицы Филиппа, не считалъ нужнымъ говорить ей объ этомъ; теперь кстати, онъ вспомнилъ объ Елисаветѣ, и описалъ ее Принцессѣ робкою, слабою, простодушною, — словомъ, такою, которою можно управлять по своей волѣ. Аббатъ и душу и тѣло Елисаветы представилъ совсѣмъ въ другомъ видѣ: она была прекрасна; Альберони увѣрилъ, что въ ней нѣтъ ни прелѣстей, ни пригожства. — «Сколько ей лѣтъ?» спросила Принцесса. — Осмнадцать; отвѣчалъ Альберони. — «Чему вы учили ее?» — Исторія и Географіи. — «Какъ она училась?» — Очень дурно; въ ней нѣтъ ни памяти, ни разсудка; притомъ лѣнива до крайности. — «Умѣетъ ли она что нибудь написать отъ себя?» — Совсѣмъ ничего; она пишетъ по чужимъ словамъ даже записки. — «Это очень хорошо; она не будетъ ни во что мѣшаться; дѣла пойдутъ своимъ порядкомъ, и Король останется въ покоѣ. Вы говорите, что она не хороша? мнѣ хвалили станъ ея.» — Она велика ростомъ и станъ имѣетъ прекрасной; но въ лицѣ ея нѣтъ ничего пріятнаго. — «Кажется, она подарила вамъ свой портретъ.» — Точно, въ табакеркѣ. Я недавно разбилъ ее; мастеръ, которому табакерка отдана для починки, на эту пору куда-то уѣхалъ и скоро возвратится. Я вамъ покажу портретъ; онъ очень похожъ, не смотря на то, что въ немъ много лишнихъ прелестей, которыхъ нѣтъ въ подлинникѣ. — Альберони въ самомъ дѣлѣ имѣлъ табакерку съ портретомъ Елисаветы; разставшись съ Принцессою, онъ тотчасъ послалъ за Живописцемъ? и заказалъ ему на скоро сдѣлать при себѣ другой портретъ гораздо хуже перваго; вставилъ его въ табакерку и отнесъ къ Принцессѣ. Лицо Елисаветы понравилось любимицѣ Королевской. Она разсматривала его улыбаясь, и сказала: «Тутъ видно какое-то добросердечіе, которое мнѣ весьма нравится; такая Королева намъ надобна. Любезной Альберони! мы должны употребить маленькую хитрость; дѣло состоитъ въ томъ; чтобы склонить Короля на нашу сторону, а этотъ портретъ вѣрно не прельститъ его. Постарайтесь сдѣлать другой, гораздо красивѣе; мы покажемъ его Королю.» — Признаюсь вамъ, я не могу рѣшиться…. — «Вотъ прекрасно! чего бояться?» — Но Король увидитъ Елисавету; тогда…. — «Онъ увидитъ Королеву и возметъ свои мѣры. Впрочемъ, я все беру на себя.» — Повинуюсь вашей волѣ; но съ обыкновеннымъ моимъ чистосердечіемъ смѣю вамъ донести, что хитрость сія мнѣ не нравится. — «Вы всегда удивляли меня своимъ простодушіемъ.» — Что дѣлать! вы не исправите меня. — «Подумайте, если дѣло наше окончится съ успѣхомъ, то Епископская митра будетъ наградою за ваше усердіе….» — Епископская митра, сохрани Боже! … Нѣтъ, милостивая государыня! уже годъ я добиваюсь получить себѣ священническое мѣсто въ деревнѣ; болѣе ничего не желаю. — «Я хочу, чтобы вы жили при мнѣ; особа, удостоенная моею довѣренностію, должна занимать степень блестящую. Оставьте мнѣ заботиться о вашемъ состояніи; этого отъ меня требуетъ не только усердіе къ вамъ, но и самыя приличности моего званія. Велите же списать портретъ; потомъ явитесь у меня; я представлю васъ Государю.»
Альберони, вставивши въ табакерку настоящій портретъ Елисаветы, черезъ нѣсколько дней показалъ его Принцессѣ, и спросилъ, довольна ли она симъ подложнымъ листомъ. — «Очень довольна; отвѣчала Принцесса: — лицо прекрасное!» — Но вымышленное — сказалъ Альберони, улыбаясь — «Мнѣ этого-то и хотѣлось; сего дня ввечеру будьте у меня.» — Король, былъ уже предувѣдомленъ о достоинствахъ Аббата. Сдѣлалъ ему два или три вопроса о Дворѣ Пармскомъ и о Елисаветѣ. — "У него есть прекрасной портретъ Елисаветы, " сказала Принцесса съ притворнымъ простодушіемъ. Филиппъ захотѣлъ его видѣть и, разсмотрѣвши внимательно, спросилъ: «не польстилъ ли Живописецъ подлиннику?» — Принцесса Урсинская съ улыбкою взглянула на Альберони, которой отвѣчалъ равнодушно: я не знатокъ ни въ красавицахъ, ни въ Живописи.
Принцесса наединѣ побранила Аббата, что онъ не умѣлъ возпользоваться симъ первымъ случаемъ и ничего не сказалъ въ похвалу Елисаветы. Альберони просилъ извинить въ немъ сію недогадливость. — «Вы можете загладить эту ошибку — отвѣчала Принцесса: Король всегда будетъ говорить съ вами о Дворѣ Пармскомъ. Государь съ людьми мало знакомыми обыкновенно при всякомъ свиданіи говорятъ объ одномъ и томъ же предметѣ.» — Хорошо! стану выхвалять красоту Пармской Принцессы, но когда Король увидитъ ее, то я пропалъ. — «Не бойтесь ничего; я увѣрю его, что она прекрасна; онъ со мною долженъ будетъ согласишься, хотя бы и не нашелъ ее такою.» — Хвалить ли ея разумъ? — «Не надобно; это могло бы испортить наше дѣло. Государи не любятъ, когда хотятъ удивить ихъ превосходствомъ разума, которое приводитъ ихъ въ робость и поражаетъ своимъ блескомъ. Привыкнувъ съ младенческаго возраста къ оказываемому почтенію, они не могутъ одобрять того, что не сообразно съ принятымъ о себѣ выгоднымъ мнѣніемъ. Государи любятъ умъ въ другихъ только въ такомъ случаѣ, когда онъ бываетъ прикрытъ легкомысліемъ или совершенною простотою.»
Такимъ образомъ Принцесса Урсинская наединѣ съ Аббатомъ тщеславилась своею остроумною политикою. Она не подозрѣвала, что даетъ наставленія своему учителю.
Альберони опять былъ представленъ Филиппу; онъ говорилъ о Принцессѣ Парижской съ умѣренностію, безъ усильныхъ похвалъ, но далъ достаточное понятіе объ ея достоинствахъ. Принцесса Урсинская, выбравъ удобной случай, еще болѣе разхвалила ихъ Филиппу. Король обрадовался, что Принцесса Урсинская оставила прежнее свое намѣреніе, котораго онъ не могъ не замѣтить, и что избавился отъ труда выводить ее изъ заблужденія. Впрочемъ, онъ непремѣнно хотѣлъ жениться, и имѣлъ въ виду извѣстную невѣсту, но не открывалъ о томъ Принцессѣ Урсинской. Король съ холодностію выслушалъ ея слова, и не обнаружилъ отвращенія; a этого было довольно для Принцессы, которая не сомнѣвалась уже въ удачномъ успѣхѣ. Привыкнувши все дѣлать съ осмотрительностію, она остановилась на сей точкѣ, a между тѣмъ рѣшилась послать Аббата Альберони въ Парму для предварительнаго увѣдомленія Принцессы: о томъ, что готовится для нее въ Мадритѣ. Альберони обѣщался всячески постараться представить Герцогу Пармскому и Елисаветѣ, съ какою ревностію Принцесса Урсинская печется объ ихъ выгодахъ. — Принцесса написала письмо о семъ важномъ дѣлѣ на имя Альберони, и велѣла показать его Елисаветѣ; въ немъ было изъявлено желаніе, чтобы Елисавета сама отписала къ Прицессѣ Урсинской, благодарила бы ее за участіе, и обѣщала бы ей свою дружбу. "Вы непремѣнно должны: — продолжала Принцесса, — уговоритъ ее, чтобы она дѣлала это; иначе, я не возьму на себя труда склонять Короля на сіе бракосочетаніе; онъ можетъ найти для себя невѣсту съ большими выгодами.
Хотя грамоты на довѣренность, которую столь сильно хотѣла получитъ Принцесса Урсинская, не могла бытъ вѣрною порукою на будущее время;. но честолюбіе, подобно всѣмъ другимъ страстямъ, полагаетъ надежду свою на мечты, когда не имѣетъ другой опоры. Альберони обѣщался все исполнять и отправился въ дорогу. По прибытіи въ Парму, онъ разсказалъ Елисаветѣ о всѣхъ обстоятельствахъ, и не скрылъ отъ нее умысловъ Принцессы Урсинской, Аббатъ имѣлъ къ тому причины; онъ зналъ, что здѣсь много можетъ выиграть своею искренностію, и что весь успѣхъ зависитъ отъ его усердія. Принцесса улыбалась, слушая Аббата; но когда дошло дѣло до письма, приняла на себя важной видъ и сказала: «Не ужели думаете, что я напишу такое письмо къ женщинѣ, которой свойства вы теперь только мнѣ изобразили?» Сей вопросъ привелъ въ замѣшательство Аббата; онъ думалъ? что бракосочетаніе не исполнится, если Принцесса будетъ упорствовать; употребилъ всѣ хитрости ума своего, чтобы склонить ее на свое предложеніе, и даже объявилъ ей, что если Принцесса Урсинская не получитъ желаемаго письма, то перестанетъ стараться о супружествѣ и Король женится на другой невѣстѣ. «Развѣ она имѣетъ большую власть надъ умомъ Государя?» спросила Принцесса. — Безпредѣльную, отвѣчалъ Альберони. — «Очень жалъ, что Государь, отличившійся столь знаменитыми подвигами, Герой дозволяетъ управлять собою коварной женщинѣ!… Понимаю всю важность такого союза, и признаюсь, что предпочла бы его всякому другому.» — Если такъ, то напишите нѣсколько строчекъ къ Урсинской Рринцессѣ, и не сомнѣвайтесь, что непремѣнно получите престолъ Испанской. — «За эту цѣну не хочу Испанскаго престола — прервала Елисавета; не могу обѣщать довѣренности моей и дружбы такой женщинѣ, которую презираю; не хочу подлымъ поступкомъ пріобрѣсть корону: перестанемъ говорить объ этомъ.»
Альберони, будучи въ крайнемъ смятеніи, не смѣлъ болѣе настаивать, и удалился съ крайнею досадою. Ему казалось, что Принцесса упрямится безъ причины; онъ не видѣлъ возвышенности въ образѣ ея мыслей. Въ самомъ дѣлѣ, какой честолюбецъ можетъ удивляться добродѣтели, когда она разрушаетъ его планы и опровергаетъ его надежды? Альберони, запершись въ своемъ кабинетѣ, выдумывалъ, какимъ образомъ поправить сіе дѣло. Онъ зналъ, что если Королевская любимица не получитъ отъ Елисаветы увѣреній въ признательности, то должна будетъ заключить, что не легко управлять молодою Принцессою. Проницательный Альберони по сему догадался и о прочемъ; видѣлъ самъ, что погибнетъ, если не выпутается. Наконецъ, собравъ всѣ силы изобрѣтательнаго ума своего, попалъ на одну мысль, впрочемъ довольно затруднительную; остановился на ней, какъ на единственномъ способѣ поправить разстроенный планъ свой.
Надобно знать, что Принцесса Урсинская, говоря о письмѣ, сама сочинила его и согласилась съ Аббатомъ, чтобы Елисавета написала, по собственнымъ словамъ его, ничего не перемѣняя. Когда Альберони ѣхалъ изъ Мадрита, Принцесса дала ему одного изъ своихъ слугъ; и приказала немедленно отправить его назадъ съ письмомъ Елисаветы. Альберони велѣлъ слугѣ изготовиться къ отъѣзду. Спустя потомъ два дни, отдалъ ему большой запечатанной пакетъ — въ которомъ ничего не было кромѣ бѣлой бумаги — съ надписью на имя Принцессы Урсинской, и велѣлъ отправиться въ Мадритъ, упомянувъ, будто ненарочно, что самъ на другой день предпринимаетъ путь, въ Тоскану, свое отечество. Посланной уѣхалъ Альберони въ слѣдъ за нимъ послалъ трехъ подкупленныхъ удальцовъ, которые на третій день, догнали его, остановили, ограбили и скрылись. Аббатъ зналъ, что слуга имѣлъ при себѣ деньги на поясѣ подъ рубашкою; воры, по данному имъ приказу, не тронувши денегъ, отняли, только пакетъ, часы и платье. Гонецъ, оставшійся на дорогѣ въ одной рубашкѣ, весьма радъ былъ, что уцѣлѣли деньги. Онъ слышалъ, что Аббатъ хотѣлъ уѣхать изъ Пармы, и не почелъ нужнымъ возвращаться назадъ, но купивъ для себя въ ближней деревнѣ крестьянское платье, поѣхалъ въ Испанію. Аббатъ, на третій день по отправленіи гонца, будто возпользовавшись случаемъ, написалъ письмо къ Урсинской Принцессѣ, увѣдомилъ ее, что посланный съ извѣстными бумагами уже три дни находится въ дорогѣ; что извѣстная особа писала письмо съ радостію; что сія особа преисполнена благодарности; что при первомъ свиданіи бросится въ объятія Принцессы Урсинской, и прольетъ обильные токи слезъ. Принцесса получила письмо сіе въ самой тотъ день, когда посланной приѣхалъ въ Мадритъ. Какая несносная досада, что воры лишили ее письма Елисаветина! Принцесса, желая дать знать Елисаветѣ, что свидѣтельство ея благодарности дошло до рукъ ея, выдумала такой способъ, котораго Аббатъ совсѣмъ не могъ предвидѣть, она притворилась, будто письмо получено исправно, и слѣдственно запретила слугѣ разглашать о разбойникахъ. Рѣшившись на это, Принцесса Урсинская опять завела рѣчь съ Королемъ объ Елизаветѣ, и говорила съ великимъ жаромъ въ ея пользу. Но что должна была она почувствовать, когда Король объявилъ, что думаетъ совсѣмъ о другой невѣстѣ, и что переговоры о бракосочетаніи скоро будутъ окончаны! «Какъ! безъ моего вѣдома?» вскричала Принцесса. За симъ восклицаніемъ послѣдовали горькія жалобы и укоризны, за жалобами — слезы. Разтроганный и приведенный въ замѣшательство Филиппъ винилъ во всемъ своего Министра, которой велъ тайные переговоры о бракѣ. Принцесса напомнила о множествѣ дурныхъ поступковъ сего Министра. Филиппъ, чтобы помириться съ любимицею, во всемъ ей повѣрилъ, обѣщался отставить Министра и жениться на Елисаветѣ. Принцесса требовала, чтобы это было исполнено какъ можно скорѣе; немедленно отправленъ въ Парму. Посланникъ съ письмами отъ Короля и отъ Принцессы Урсинской. Альберони не могъ безъ крайняго удивленія читать писмо отъ Приннессы, въ которомъ она увѣдомляла, что посланной благополучно доѣхалъ до Мадрита, и что она исправно получила пріятнѣйшее письмо Елисаветы. Надобно знать, что Урсинская Принцесса, изъ предосторожности, весьма обыкновенной между придворными друзьями, почла нужнымъ обмануть самаго Альберони.
Хотя Принцесса и условилась съ Аббатомъ, что письма свои къ Елисаветѣ будетъ пересылать черезъ его руки; однакожъ въ семъ случаѣ тщеславіе — которое не чуждо и первокласнымъ честолюбцамъ — заставило ее отдать письмо Посланнику въ присутствіи множества постороннихъ, давъ знать притомъ, что это отвѣтъ Пармской Принцессѣ. Кромѣ того, она открыла тайну свою пяти или шести пріятелямъ.
Елисавета съ своей стороны весьма, удивилась, прочитавъ письмо, въ которомъ Принцесса Урсинская изъявляетъ ей свою благодарность. Она послала за Аббатомъ, и встрѣтила его самымъ строгимъ образомъ, сказавъ: «Что это значитъ, Господинъ Альберони? не вы ли осмѣлились писать отъ меня къ Урсинской Принцессѣ? она благодаритъ за ласковое письмо, которое отъ меня будто бы получила!» — Совсѣмъ нѣтъ, милостивая Государыня! — отвѣчалъ Альберони: я дозволилъ себѣ употребить хитрость, a Приниесса Урсинская дозволяетъ себѣ выдумывать, чего не было. — Аббатъ разсказалъ все дѣло. Послѣ этого не трудно было отгадать, что заставило Принцессу урсинскую рѣшиться на сей поступокъ. — «Я прощаю васъ, Альберони — сказала Принцесса улыбаясь, — и не забуду, что безъ васъ я не получила бы Испанской короны: однакожъ, вы слишкомъ отважны, вы могли бы потерять очень много.» — Нѣтъ, милостивая Государыня! я не сомнѣвался въ успѣхѣ, у меня было на умѣ во всемъ передъ вами признашься, когда вы сдѣлаетесь Королевою; я предварительно полагалъ надежду на доброту сердца, которое теперь извиняетъ безразсудное мое усердіе. И такъ, чего мнѣ бояться, хотя бы вы и захотѣли вывесть изъ заблужденія Принцессу урсинскую? — «О! конечно выведу; она не должна думать, чтобы я имѣла постыдную слабость списывать письмо, ею сочиненное. — Однакожъ лучше поступить осторожно, Король такъ уважаетъ ее…» — Что нужды! узелъ, связанный привычкою, надобно разрывать, a не развязывать.
Этотъ отвѣтъ привелъ въ ужасъ Аббата. Коварные люди обыкновенно любятъ откладывать до удобнѣйшаго случая: они бываютъ отважны, когда употребляютъ хитрость и когда настоитъ нужда; но несмотря на то, открытая сила всегда для нихъ страшна.
Договорныя статьи о бракѣ Елисаветы были сочинены и подписаны. Посланникъ Испанскій обвѣнчался на Принцессѣ представляя лице Короля, своего Государя; новая Королева, не откладывая времени, отправилась въ Испанію, a въ слѣдъ за нею и Аббатъ Альберони, Филиппъ, узнавъ, что Елисавета находится въ дорогѣ, поѣхалъ къ ней навстрѣчу вмѣстѣ съ Принцессою Урсинскою и съ многочисленною свитою; онъ рѣшился ожидать ее въ Гвадалашарѣ. Принцесса Урсинская, нетерпѣливо желая пользоваться благосклоностію новой Королевы, поѣхала еще далѣе. Филиппъ послалъ съ нею къ Королевѣ письмо, въ которомъ ничего другаго не содержалось, кромѣ похвалъ на счетъ вручительницы. Принцесса передъ отъѣздомъ своимъ долго разговаривала съ Государемъ, и получила новые знаки особливой ею милости. Чтобъ утвердиться еще болѣе на блестящей степени Любимицы Короля и Королевы, Принцесса отправиласъ въ Шадракъ, и взяла съ собою многихъ Придворныхъ, желая имѣть ихъ свидѣтелями пріемъ, которой надѣялась получить отъ Королевы. Она полагала, что молодая, робкая, признательная Государыня при первомъ свиданіи бросится въ ея объятія, и станетъ просить ея наставленій для будущаго своего поведенія. Принцесса заблаговременно уже придумала, какіе подать совѣты Государынѣ; надѣялась очернить предъ нею всѣхъ своихъ непріятелей, и изходатайствовать милостивое разположеніе къ своимъ друзьямъ и поклонникамъ. Такими и подобными мыслями тѣшилась Принцесса. Не льзя всего описать, что она себѣ обѣщала. Кто не имѣлъ случая дѣлать наблюденій надъ сердцемъ придворнаго честолюбца, тотъ не въ состояніи себѣ представитъ, какимъ образомъ женщина умная въ тридцать лѣтъ, управлявшая великимъ Королевствомъ столь долгое время, можетъ быть способною къ такому ребячеству.
По прибытіи въ Шадракъ, Принцесса Урсинская съ удовольствіемъ узнала, что Королева пріѣхала туда не задолго передъ нею. Немедленно со всею свитою она отправилась въ домъ, гдѣ остановилась Елисавета; входитъ въ комнаты со всею поспѣшностію; докладываютъ Королевѣ. Между тѣмъ Принцесса Урсинская вынимаетъ изъ кармана письмо отъ Филиппа и въ полголоса увѣряетъ окружающихъ, что въ семъ письмѣ ничего не пропущено, то есть, что она не только читала его, но даже сама сочиняла. Отворяютъ двери и просятъ все собраніе идти къ Королевѣ. Принцессѣ безъ сомнѣнія не полюбился бы такой пріемъ, если бы ей не пришло въ голову, что Королева хочетъ торжественно изъявить ей первые знака своего отличнаго благоволенія. Будучи въ сихъ мысляхъ, она поспѣшно двигнулась впередъ, a за нею вся свита. Королева приняла ихъ стоя противъ дверей на другомъ концѣ комнаты. Принцесса крайне изумилась, увидя прелестной видъ ея, величественной станъ и благородную гордость, написанную на лицѣ ея. Королева, не трогаясь съ мѣста и не перемѣняя важнаго вида, на поклоны Принцессы Урсинской отвѣчала легкимъ движеніемъ головы. Принцесса, будучи въ крайнемъ замѣшательствѣ, терзаясь отъ досады и негодованія, съ трепетомъ подходитъ ближе, снимаетъ перчатку, дрожащею рукою подаетъ письмо отъ Филиппа, и произноситъ нѣсколько словъ несвязныхъ. Королева начинаетъ разговоръ слѣдующими словами: «Намъ надобно изъяснишься съ вами, сударыня! Говорятъ, будто вы утверждаете, что получили отъ меня какое-то письмо; а я увѣряю васъ, что никогда къ вамъ не писала.» — Такое непріятное начало заставила блѣднѣть и краснѣть Принцессу; наконецъ, собравшись съ силами, она отвѣчала: «если Ваше Величество не изволили писать ко мнѣ, то Аббатъ Альберани бездѣльникъ….» — Дѣло идетъ не объ Аббатѣ; — прервала Королева: — но о томъ, что можетъ объясниться двумя словами. Говорилиль вы, сударыня! что получили отъ меня письмо? Подумайте, прежде нежели станете отвѣчать, и знайте, что мнѣ все извѣстно, слѣдственно и то, что вы не могли получить подложнаго письма. — Принцесса, вышедъ изъ себя, вскричала: «пусть Koроль будетъ моимъ судьею; онъ одинъ можетъ меня спрашивать; ему одному отвѣчать буду.» — Какъ! — сказала Королева — вы смѣете вмѣшивать сюда Короля, и мнѣ угрожать! Я должна вступиться за честь его и моего характера; удалитесь, и никогда на глаза ко мнѣ не являйтесь. — Лишь только произнесла Королева сіи слова, Принцесса Урсинская, задыхаясь отъ бѣшенства, вышла съ поспѣшностію, въ намѣреніи тотчасъ ѣхать въ Гвадалашару, и увѣдомить Короля о семъ странномъ приключеніи; но что она должна была почувствовать, когда, идучи черезъ караульную залу, сказали ей, что по приказанію Королевы она находится подъ стражею…. — «Какъ! вскричала Принцесса, посягать на мою свободу!…» — Нѣтъ, сударыня! — отвѣчали ей — пожалуйте только съ нами. — «Куда?» — За границу. — «За границу Испаніи?» — Точно такъ, сударыня! —
Столь самовластной поступокъ юной Государыни, которая не успѣла еще увидѣться съ Королемъ, своимъ супругомъ, показался высокомѣрной Принцессѣ Урсинской самымъ безразсуднымъ; она была увѣрена, что Король навсегда поссорится съ Елисаветою, и сія мысль ободрила Принцессу. — «Хорошо! — сказала она съ улыбкою негодованія — я готова ѣхать; однакожъ думаю, что это сдѣлано слишкомъ поспѣшно…» —
Ее посадили въ карету, шестью лошадьми запряженную, выпроводили подъ прикрытіемъ стражи въ небольшой городокъ французскій, за милю отъ границы, и объявили ей повелѣніе Королевы никогда не въѣзжать въ Испанію. Лошадей и карету оставили къ ея услугамъ; она приняла то и другое; но деньги, которыя Королева приказала вручить ей, отослала обратно. Принцессѣ было сказано, что все ея имѣніе и пансіоны остаются по прежнему въ ея разпоряженіи, и что сама Королева беретъ на себя имѣть попеченіе объ исполненіи сего обѣщанія. Принцесса отвѣчала насмѣшками и негодованіемъ. Избавившись отъ своихъ спутниковъ, она тотчасъ принялась писать къ Государю; облегчила сердце свое излитіемъ на бумагу всей желчи и гнѣва, которымъ пылала противъ Королевы и противъ коварнаго Аббата; описала самыми черными красками, такъ ею называемую, неблагодарность Королевы и вѣроломство Альберони; наконецъ ничего не пропустила для увѣренія Филиппа, что столь дерзновенной поступокъ Королевы есть не иное что, какъ непростительное преступленіе противу власти супруга и Государя. Написавши письмо, Принцесса прочитала его нѣсколько разъ сряду и нашла столь сильнымъ, столь убѣдительнымъ, столь страшнымъ для Королевы и Альберони, что никакъ не сомнѣвалась въ полученіи скораго удовлетворенія, a особливо приводя себѣ на память послѣдній разговоръ съ Филиппомъ. Письмо послано съ нарочнымъ, но Королева успѣла приѣхать прежде, потому что, выпроводивъ Принцессу изъ Шадрака, немедленно отправилась въ Гвадалашару. Елисавета знала, какъ нужно увидѣться съ Филиппомъ, прежде нежели онъ получитъ извѣстіе объ изгнаніи Принцессы Урсинской — знала, и оставивъ назади изумленныхъ Придворныхъ, со свитою своею на перемѣнныхъ лошадяхъ поспѣшно отправилась въ Гвадалашару, куда и прибыла въ тотъ же вечеръ Филиппъ пораженъ былъ ея красотою и прелестями; a Королева, пользуясь случаемъ благопріятнаго расположенія, тотчасъ разсказала ему обо всемъ случившемся; увѣряла въ своей преданности и покорности волѣ Государя, и прибавила, что самое почтеніе къ его особѣ заставило ее рѣшиться на сей поступокъ, потому что Принцесса Урсинская вышла изъ себя, и явно угрожала ей именемъ Государя… — «Вѣрно — перервалъ Король — Принцесса Урсинская потеряла весь умъ; я одобряю вашъ поступокъ.» — Таково было первое движеніе Филиппа, когда онъ узналъ о приключеніи, которое навсегда лишило его любимицы, управлявшей имъ за день передъ тѣмъ съ неограниченною властію.
Посланной отъ Принцессы Урсинской пріѣхалъ на другой день. Король, безъ вниманія просмотрѣвъ письмо, изорвалъ его, не отвѣчалъ ни слова, и поручилъ одному изъ Придворныхъ доставить Принцессѣ за Королевскимъ подписаніемъ повелѣніе никогда не въѣзжать въ Испанію. Что должна была чувствовать Принцесса, читая письмо, и смотря на подпись!…. всякой легко отгадаетъ это, но никто не будетъ тронутъ ея состояніемъ. Горесть честолюбцевъ ни въ комъ не возбуждаетъ сострадательности, потому что самая горесть ихъ растворена бываетъ досадою и злопамятствомъ. Но что было бы съ Урсинскою Принцессою, если бъ она любила того, кто поступилъ съ нею такъ жестоко?