Приключения Артура Гордона Пима (По)/ДО

Приключения Артура Гордона Пима
авторъ Эдгар Аллан По, пер. О.П.

Оригинал: англ. The Narrative of Arthur Gordon Pym of Nantucket, опубл.: 1837. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Вѣстникъ Европы», №№ 6-7, 1882.

ПРИКЛЮЧЕНІЯ АРТУРА ГОРДОНА ПИМА.

Эдгара Поэ.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

По возвращеніи моемъ въ Соединенные Штаты, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, послѣ ряда необыкновенныхъ приключеній, которыя я теперь описываю, я случайно познакомился съ нѣсколькими джентльменами изъ Ричмонда (Виргинія), и они, сильно интересуясь странами, которыя я посѣтилъ, неустанно убѣждали меня издать мое повѣствованіе. У меня было нѣсколько причинъ отказываться отъ этого. Особенно останавливало меня соображеніе, что, такъ какъ я не велъ дневника во время большей половины моего отсутствія, то не съумѣю составить на память достаточно-подробнаго, достаточно связнаго отчета, дышащаго истиной, которой онъ былъ бы настоящимъ выраженіемъ. Другая причина заключалась въ томъ, что описываемыя событія по существу своему отличались такимъ положительно-чудеснымъ характеромъ, что я могъ надѣяться найти вѣру въ нихъ только въ моей семьѣ и у тѣхъ изъ моихъ друзей, которые имѣли случай оцѣнить мою правдивость; масса же публики, по всѣмъ вѣроятностямъ, сочтетъ мои увѣренія безстыдной и остроумной ложью.

Въ числѣ этихъ джентльменовъ, въ которыхъ мое повѣствованіе возбудило такой живой интересъ, находился мистеръ Эдгаръ Поэ, бывшій издатель ежемѣсячнаго журнала: «Southern Literary Messenger», издаваемаго въ Ричмондѣ мистеромъ Томасомъ Уайтомъ^[1]. Онъ, въ чредѣ прочихъ, сильно убѣждалъ меня тотчасъ же составить полное описаніе всего, что я видѣлъ и вынесъ, и довѣриться проницательности и здравому смыслу публики, утверждая не безъ основанія, что какими бы грубыми недостатками ни отличалась моя книга съ литературной точки зрѣнія, самая ея оригинальность, если таковая окажется, поможетъ ей прослыть за истину.

Не смотря на это мнѣніе я не могъ рѣшиться исполнить его совѣтъ. Тогда онъ предложилъ мнѣ позволить ему составить по своему описаніе первой части моихъ похожденій, на основаніи сообщенныхъ мною фактовъ, и подать его, подъ покровомъ вымысла, въ «Южномъ Вѣстникѣ». На это я согласился, оговоривъ только, чтобы мое настоящее имя было сохранено. Два отрывка мнимаго вымысла появились въ «Вѣстникѣ» (за январь и февраль 1837). Пріемъ, оказанный имъ, побудилъ меня, наконецъ, предпринять правильное составленіе и изданіе вышеупомянутыхъ похожденій; такъ какъ я замѣтилъ, что не смотря на сказочный характеръ, въ который такъ искусно была облечена часть моего разсказа, напечатанная въ «Вѣстникѣ» (гдѣ, впрочемъ, ни одинъ фактъ не былъ искаженъ или извращенъ), публика вовсе не была расположена счесть его за чистую басню. Нѣсколько писемъ, полученныхъ мистеромъ Поэ, свидѣтельствовали о совершенно противномъ убѣжденіи. Послѣ сказаннаго сейчасъ видно, что въ послѣдующемъ разсказѣ принадлежитъ мнѣ, а также понятно, что въ нѣсколькихъ страницахъ, написанныхъ мистеромъ Поэ, ни одинъ фактъ не искаженъ. Для читателей, не видавшихъ «Вѣстника», излишне было бы даже обозначать, гдѣ кончается его трудъ и начинается мой; разница въ слогѣ даетъ себя чувствовать.

Артуръ Гордонъ Пимъ. Нью-Іоркъ, іюль 1838.

Глава I. — Юные искатели приключеній.

Зовутъ меня Артуръ Гордонъ Пимъ. Отецъ мой былъ почтенный коммерсантъ, поставлявшій всякіе товары во флотъ въ Нантукетѣ, гдѣ я родился. Дѣдъ мой, съ материнской стороны, былъ стряпчій и имѣлъ прекрасную практику. Ему везло во всемъ, онъ нѣсколько разъ очень счастливо спекулировалъ на фонды новаго, Эдгартонскаго банка, въ эпоху его возникновенія. Этимъ и другими способами ему удалось составить себѣ порядочное состояніе. Мнѣ кажется, что онъ былъ сильнѣе привязанъ ко мнѣ, чѣмъ въ кому бы то ни было на свѣтѣ, и я имѣлъ основаніе надѣяться на полученіе, по смерти его, львиной доли этого состоянія. Когда мнѣ минуло шесть лѣтъ, онъ послалъ меня въ школу стараго мистера Риккетса, славнаго джентльмена съ одной рукой и довольно эксцентрическими манерами. Въ школѣ его я оставался до шестнадцатилѣтняго возраста, и потомъ перешелъ въ академію мистера Рональда. Тамъ я крѣпко подружился съ сыномъ капитана мистера Барнарда, обыкновенно совершавшаго рейсы для торговаго дома Лойдъ и Вреденбургъ. Сына его звали Огюстомъ; онъ былъ старше меня, безъ малаго года на два. Онъ совершилъ, вмѣстѣ съ отцомъ, путешествіе на китоловномъ суднѣ Джонъ, и постоянно разсказывалъ мнѣ о своихъ похожденіяхъ въ южной части Тихаго океана. Я очень часто, вмѣстѣ съ нимъ посѣщалъ его семейство, проводилъ тамъ день, а иногда и ночь. Мы спали на одной кровати, и онъ никакъ на давалъ мнѣ уснуть почти до разсвѣта, разсказывая мнѣ множество исторій объ уроженцахъ острова Тиньяна и другихъ мѣстностей, которыя онъ посѣтилъ во время своихъ путешествій. Кончилось тѣмъ, что я началъ особенно интересоваться всѣми его разсказами, и мало-по-малу ощутилъ сильнѣйшее желаніе побывать на морѣ. Я владѣлъ паруснымъ ботикомъ Аріель, который стоилъ навѣрное около семидесяти-пяти долларовъ. Вмѣстимость его я забылъ, но на немъ, безъ особаго труда, могло бы помѣститься десять человѣкъ. На этомъ-то ботикѣ мы имѣли привычку совершать самыя безумныя предпріятія; и теперь, какъ подумаю, для меня кажется совершеннымъ чудомъ, что я еще живъ. Однажды у мистера Барнарда были гости, и къ концу вечера мы съ Огюстомъ порядочно напились. Какъ обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, вмѣсто того, чтобы возвратиться домой, я предпочелъ раздѣлить его постель. Онъ уснулъ очень спокойно, — такъ мнѣ по крайней мѣрѣ показалось, — ни единымъ словомъ не коснувшись своего любимаго предмета. Прошло съ полъ-часа, и я только-что начиналъ засыпать, когда онъ вдругъ проснулся и съ страшнымъ проклятіемъ воскликнулъ, что несогласенъ спать ни для какихъ Артуровъ Пимовъ въ мірѣ, когда съ юго-запада дуетъ такой чудный вѣтеръ. Никогда въ жизни не бывалъ я такъ удивленъ. Онъ началъ преспокойно разговаривать, говоря, что прекрасно знаетъ, что я считаю его пьянымъ, но, что онъ, напротивъ, никогда въ жизни не бывалъ спокойнѣе. Ему только надоѣло, прибавилъ онъ, лежать въ постели, какъ собакѣ, въ такую чудную ночь, и онъ рѣшился встать, одѣться и прокатиться на лодкѣ. Не съумѣю выразить, что сталось со мною; но едва эти слова сорвались съ устъ его, какъ я почувствовалъ дрожь возбужденія, величайшую жажду удовольствія, и нашелъ, что его безумная мысль прелестна и благоразумна. Вѣтеръ дулъ такой, что почти граничилъ съ бурей, время стояло очень холодное, — былъ октябрь. Я вскочилъ съ кровати въ какомъ-то безуміи, объявилъ ему, что столько же отваженъ какъ онъ и такъ же готовъ принять участіе во всякихъ увеселительныхъ поѣздкахъ, какъ всякіе Огюсты Барнарды изъ Нантукета.

Мы поспѣшно одѣлись и бросились къ лодкѣ. Огюстъ вошелъ въ нее и принялся ее вычерпывать, такъ какъ она была до половины, наполнена водою. Покончивъ съ этимъ, мы подняли кливеръ и большой парусъ и смѣло отчалили.

Ночь была ясная и холодная. Огюстъ взялъ руль; я помѣстился у мачты, на мостикѣ возлѣ каюты. Мы шли прямо съ большой скоростью, и ни тотъ, ни другой не выговорили слова съ тѣхъ поръ, какъ отвязали лодку на набережной. Тогда я спросилъ моего товарища, какого пути онъ намѣренъ держаться. Онъ нѣсколько минутъ посвисталъ и потомъ проговорилъ сердитымъ тономъ:

— Я иду въ море, что же касается до васъ, то вы можете возвратиться домой, если считаете это нужнымъ. — Взглянувъ на него, я тотчасъ замѣтилъ, что, несмотря на свою притворную безпечность, онъ былъ въ сильномъ волненіи. Я могъ ясно его видѣть при свѣтѣ луны: лицо его было блѣднѣе мрамора, рука дрожала такъ сильно, что едва могла удержать руль. Я понялъ, что случилось нѣчто серьезное. Въ это время я не былъ особенно силенъ въ управленіи судномъ и былъ въ полной зависимости отъ знакомства моего товарища съ морскимъ дѣломъ. Вѣтеръ вдругъ засвѣжѣлъ, такъ какъ насъ сильно относило отъ берега; тѣмъ не менѣе мнѣ было стыдно обнаружить малѣйшій страхъ, и я молчалъ около часу. Далѣе вынести этого положенія я не могъ и заговорилъ съ Огюстомъ о необходимости возвратиться на берегъ. Какъ и прежде, онъ съ минуту не отвѣчалъ мнѣ и не обращалъ вниманія на мой совѣтъ.

— Сейчасъ, — сказалъ онъ наконецъ, — время не ушло… сейчасъ.

Я снова внимательно посмотрѣлъ на него. Губы его совсѣмъ посинѣли, колѣни такъ сильно дрожали, что онъ едва ногъ держаться на ногахъ.

— Ради самого Бога, Огюстъ, — воскликнулъ я, на этотъ разъ совершенно перепуганный: — что съ тобой? что случилось?

— Что случилось! — пробормоталъ Огюстъ со всѣми признаками величайшаго удивленія, выпуская руль и падая ницъ на дно ботика: — что случилось? Да ничего, ровно ничего, домой, мы домой и держимъ, чортъ возьми! развѣ ты не видишь?

Тогда вся истина предстала мнѣ. Я бросился къ нему и поднялъ его. Онъ былъ пьянъ, мертвецки пьянъ; онъ не могъ болѣе держаться на ногахъ, говорить, смотрѣть. Глава его были совершенно стеклянные. Въ крайнемъ отчаяніи я выпустилъ его, и онъ покатился какъ бревно на дно ботика. Очевидно было, что въ теченіе вечера онъ пилъ гораздо больше, чѣмъ я подозрѣвалъ. Холодный, ночной воздухъ вскорѣ оказалъ свое обычное дѣйствіе; смутное пониманіе нашего опаснаго положенія только ускорило катастрофу. Теперь онъ былъ совершенно безъ чувствъ. Невозможно представить себѣ моего ужаса. Винныя испаренія улетучились. Я зналъ, что бѣшеный вѣтеръ при сильномъ отливѣ мчитъ насъ на встрѣчу смерти. Позади насъ, очевидно, собиралась буря, у насъ не было ни компаса, ни припасовъ; ясно было, что если мы будемъ держаться настоящаго пути, то потеряемъ землю изъ виду до разсвѣта. Эти мысли и множество другихъ, не менѣе ужасныхъ, промелькнули въ умѣ моемъ съ поражающей быстротою; въ теченіе нѣсколькихъ минутъ онѣ такъ меня обезсилили, что лишили возможности сдѣлать малѣйшее усиліе. Ботикъ несся съ ужасающей быстротою. Вѣтеръ продолжалъ усиливаться, и когда мы, погрузившись носомъ, начинали приподыматься, волна разбивалась о корму и обдавала насъ водою. Наконецъ я призвалъ на помощь отчаянную рѣшимость, и бросившись на большой парусъ, отдалъ его. Какъ я и могъ ожидать, онъ перекинулся черезъ носъ и, затопленный водою, унесъ съ собой за бортъ и мачту. Этотъ послѣдній случай и спасъ меня отъ неминуемой гибели. Съ однимъ кливеромъ я могъ теперь нестись по вѣтру. Я схватилъ руль и вздохнулъ немного свободнѣе. Огюстъ по прежнему лежалъ на днѣ ботика, и такъ какъ ему грозила большая опасность утонуть — на томъ мѣстѣ, куда онъ повалился, было около фута воды — я ухитрился немного приподнять его, и чтобы удержать его въ положеніи человѣка сидящаго, обвилъ его талью веревкой, которую привязалъ къ кольцу, вбитому въ каютный мостивъ. Устроивъ все возможно-наилучшимъ образомъ, я препоручилъ себя Богу и рѣшился вынести все, что бы со мною ни случилось, со всею храбростью, на которую способенъ. Едва утвердился я въ своемъ намѣреніи, какъ вдругъ сильный, протяжный крикъ, вой, какъ бы вырвавшійся изъ груди тысячи демоновъ, пронесся надъ нашей лодкой. У меня волосы стали дыбомъ, я почувствовалъ, что кровь стынетъ въ жилахъ, сердце перестало биться, и я упалъ на моего товарища.

Когда я очнулся, я находился въ каютѣ большого китоловнаго судна Пингвинъ, шедшаго въ Нантукетъ. Надо мной склонялось нѣсколько человѣкъ, и Огюстъ, блѣдный какъ смерть, усердно растиралъ мнѣ руки. Когда онъ увидѣлъ, что я открылъ глаза, его радостно-благодарныя восклицанія заставили окружавшихъ насъ людей съ грубыми лицами то плакать, то смѣяться. Тайна нашего спасенія вскорѣ была мнѣ объяснена.

Насъ потопилъ китоловъ, шедшій на насъ почти подъ прямымъ угломъ. Нѣсколько человѣкъ находилось на носу, но они замѣтили нашу лодку только тогда, когда уже было невозможно избѣжать столкновенія: ихъ-то крики такъ страшно напугали меня. Большое судно, разсказывали мнѣ, прошло надъ нами такъ же легко, какъ наша маленькая лодочка прошла бы надъ перомъ, нимало не измѣнивъ своего хода. Вообразивъ, что наша лодка не болѣе какъ обломокъ, капитанъ Блокъ изъ Нью-Лондона намѣревался продолжать свой путь, безъ малѣйшей заботы о случившемся. Къ счастью, двое изъ людей утверждали, что замѣтили кого-то у руля, и что есть еще возможность спасти его. Возникъ споръ. Блокъ разсердился и объявилъ, что не его дѣло заботиться о всякихъ яичныхъ скорлупахъ, что корабль его, конечно, не повернетъ изъ-за такихъ пустяковъ, что если человѣкъ утонулъ, то самъ виноватъ, пусть на себя и пеняетъ, или что-то въ этомъ родѣ. Гендерсонъ, подшкиперъ, въ справедливомъ негодованіи, какъ и весь экипажъ, возсталъ противъ такихъ рѣчей. Онъ высказался совершенно опредѣленно, объявилъ капитану, что считаетъ его достойнымъ висѣлицы, а что касается до него, то онъ ослушается его приказаній, хотя бы ему за это пришлось быть повѣшеннымъ въ ту минуту, когда онъ высадится на берегъ. Онъ бросился на корму и, завладѣвъ рулемъ, крикнулъ твердымъ голосомъ: руль по вѣтру! Люди разбѣжались по своимъ мѣстамъ, корабль круто повернулъ. Все это заняло около пяти минутъ. Подшкиперъ приказалъ привести шлюбку и вскочилъ въ нее съ тѣми двумя матросами, которые утверждали, что видѣли меня у руля. Едва они отчалили, какъ корабль сильно качнуло въ сторону вѣтра, и Гендерсонъ криквулъ: отступать! Пока они съ наивоэможной быстротой производили этотъ маневръ, корабль снова повернулъ и начиналъ двигаться впередъ, хотя всѣ руки были заняты уборкой парусовъ. Не смотря на всю опасность этой попытки, подшкиперъ ухватился за ванты, какъ только представилась къ тому возможность. Новый, сильный порывъ вѣтра заставилъ правую сторону судна выставиться изъ воды почти до киля, и наконецъ-то обнаружилась причина страха Гендерсона. Тѣло человѣка было самымъ страннымъ образомъ привязано въ блестящему и полированному дну — Пингвинъ былъ обшитъ мѣдью — и сильно ударялось о корабль при всякомъ движеніи кузова. Послѣ нѣсколькихъ тщетныхъ усилій я былъ наконецъ выведенъ изъ своего опаснаго положенія и поднятъ наверхъ, такъ какъ это тѣло былъ я. Кажется, гвоздь, высунувшійся изъ мѣдной обшивки, удержалъ меня, когда я попалъ подъ корабль, и самымъ страннымъ образомъ пригвоздилъ меня ко дну. Головка гвоздя проткнула воротникъ моей куртки изъ толстаго сукна и заднюю часть моей шеи и застряла между двухъ сухожилій, какъ разъ подъ правымъ ухомъ. Меня тотчасъ уложили въ постель, хотя жизнь, казалось, меня совершенно оставила. На кораблѣ не было доктора. Капитанъ оказывалъ мнѣ всякаго рода вниманіе, вѣроятно, чтобы загладить въ глазахъ экипажа свое ужасное поведеніе. Гендерсонъ, однако, снова удалился съ корабля, хотя вѣтеръ почти граничилъ съ ураганомъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ попалъ на обломки нашей лодки; немного спустя одинъ изъ людей завѣрилъ его, что отъ времени до времени различаетъ крикъ среди завыванія бури. Это побудило мужественныхъ матросовъ продолжать свои поиски болѣе получаса, не смотря на сигналы капитана Блока, приказывавшаго имъ возвратиться. Едва они на это рѣшились, какъ послышался слабый крикъ съ какого-то чернаго предмета, который быстро пронесся мимо нихъ. Они пустились за нимъ въ погоню и поймали его. Это былъ мостивъ Аріеля. Огюстъ бился возлѣ точно въ агоніи. Когда его забрали, то замѣтили, что онъ привязанъ веревкой къ пловучимъ доскамъ. Этой мѣрою я, повидимому, способствовалъ спасенію его жизни. Аріель отличался легкостью постройки, при погруженіи онъ разбился, мостикъ былъ приподнятъ силою воды, ринувшейся подъ него, совершенно отдѣлился отъ остальныхъ частей и поплылъ, Огюстъ плылъ съ нимъ и такимъ образомъ избѣгъ ужасной смерти.

Только часъ слишкомъ спустя послѣ того какъ его привезли на Пингвинъ, онъ подалъ признаки жизни и могъ понять сущность катастрофы, постигшей нашу лодку. Мало-по-малу онъ совершенно очнулся и подробно описалъ свои ощущенія, пока онъ былъ въ водѣ.

Едва онъ нѣсколько пришелъ въ себя, какъ очутился въ водѣ, кружась съ непостижимой быстротою и чувствуя, что будто веревка крѣпко обвилась вокругъ его горла. Минуту спустя, онъ почувствовалъ, что быстро поднимается, но тутъ, сильно ударившись головой обо что-то твердое, онъ снова впалъ въ безпамятство. Наконецъ онъ понялъ, что произошла какая-нибудь катастрофа и что онъ въ водѣ, хотя ротъ его былъ выше ея и онъ могъ дышать довольно свободно. Быть можетъ, въ эту минуту каюта быстро неслась по вѣтру и увлекала его, лежавшаго на спинѣ. Пока онъ могъ оставаться въ этомъ положеніи, ему было почти невозможно утонуть. Волна бросила его поперекъ палубы, онъ пытался удержаться въ этомъ новомъ положеніи, крича по временамъ: помогите! За минуту передъ тѣмъ, какъ его, наконецъ, нашелъ мистеръ Гендерсонъ, онъ обезсилѣлъ, и снова упавши въ воду, счелъ себя погибшимъ. Во все время борьбы, у него не промелькнуло и самаго смутнаго воспоминанія объ Аріелѣ. Когда его, наконецъ, вытащили, разсудокъ совершенно оставилъ его, и только часъ спустя онъ вполнѣ созналъ свое положеніе. Что касается до меня, меня спасли отъ состоянія, очень близкаго къ смерти, при помощи сильныхъ растираній фланелью, обмоченной въ теплое масло. Рана на шеѣ, хотя довольно безобразная, не была серьёзна и скоро зажила.

Пингвинъ вошелъ въ гавань въ девять часовъ утра. Мы съ Огюстомъ умудрились явиться къ мистеру Барнарду въ завтраку, который по счастью былъ поданъ немного позже обыкновеннаго вслѣдствіе вечера, бывшаго наканунѣ. Полагаю, что всѣ присутствовавшіе сами слишкомъ устали, чтобы замѣтить наши измученныя физіономіи. Кромѣ того, школьники способны совершать чудеса по части надувательства; не думаю, чтобы хоть одному изъ нашихъ друзей пришло въ голову, что страшная исторія, которую разсказывали по городу нѣкоторые моряки — о томъ, какъ они разбили корабль и потопили тридцать или сорокъ несчастныхъ — могла относиться къ Аріелю, моему товарищу и мнѣ.

Глава II. — Тайникъ.

Можно было бы предположить, что катастрофа, подобная вышеописанной, должна была охладить возникавшую во мнѣ страсть къ морю. Напротивъ, никогда не испытывалъ я такого горячаго желанія извѣдать странныя приключенія, разнообразящія жизнь моряка, какъ черезъ недѣлю послѣ нашего чудеснаго избавленія. Разговоры мои съ Огюстомъ день ото дня учащались, интересъ ихъ все возросталъ. У него была манера разсказывать свои морскія похожденія — теперь я подозрѣваю, что это были, по крайней мѣрѣ на половину, чистыя фантазіи — которая должна была дѣйствовать за такой восторженный характеръ, какъ мой. Блестящая сторона картины внушала мнѣ очень ограниченное сочувствіе. Я только и бредилъ что кораблекрушеніями, голодомъ, смертью или плѣномъ среди варварскихъ племенъ, жизнью полной страданій и слезъ, влачимой на какомъ-нибудь сѣроватомъ и мрачномъ утесѣ, среди недоступнаго и невѣдомаго океана. Подобныя мечты, какъ меня увѣряли впослѣдствіи, очень часты у меланхоликовъ; но въ то время, о которомъ идетъ рѣчь, я считалъ ихъ пророческими откровеніями судьбы, на которую я чувствовалъ себя какъ будто обреченнымъ…

Мѣсяцевъ черезъ восемь послѣ катастрофы съ Аріелемъ, торговый домъ Лойдъ и Вреденбургъ задумалъ исправить и оснастить старый бригъ Грампусъ для китоловнаго промысла. Отчего ему отдали предпочтеніе передъ другими хорошими судами, принадлежавшими тѣмъ же хозяевамъ, хорошенько не знаю, но такъ случилось. Мистеру Барнарду была поручена команда; Огюстъ долженъ былъ идти съ нимъ. Пока бригъ снаряжали, онъ часто настоятельно убѣждалъ меня воспользоваться отличнымъ случаемъ и удовлетворить мое желаніе путешествовать.

Не легко было это устроить. Отецъ мой не оказывалъ прямого сопротивленія; но съ матерью дѣлались нервные припадки, какъ только заходила рѣчь о моемъ намѣреніи; и что всего хуже, дѣдушка поклялся, что не оставитъ мнѣ ни одного шиллинга, если я осмѣлюсь коснуться этого вопроса. Всѣ эти затрудненія только подливали масла въ огонь. Я рѣшился отправиться во что бы то ни стало, сообщилъ Огюсту свое намѣреніе, и мы стали ломать голову, придумывая планъ для осуществленія его. Съ тѣхъ поръ я не говорилъ ни слова о путешествіи никому изъ моихъ родныхъ, и такъ какъ я предавался моимъ обычнымъ занятіямъ, то они предположили, что я отказался отъ своей затѣи.

Мнѣ по неволѣ приходилось предоставлять многое Огюсту, который большую часть дня проводилъ на Грампусѣ, занятый различными приспособленіями, которыя устраивалъ для отца въ каютѣ и трюмѣ; но вечеромъ мы сходились и толковали о своихъ надеждахъ. Наконецъ онъ объявилъ мнѣ, что все обдумалъ.

У меня былъ родственникъ, жившій въ Нью-Бедфордѣ, нѣкій мистеръ Россъ, у котораго я привыкъ проводить иногда двѣ-три недѣли. Бригъ долженъ былъ сняться съ якоря около половины іюня; мы условились, что за день или за два до этого отецъ получитъ записку отъ мистера Росса, съ просьбой отпустить меня къ нему провести недѣли двѣ съ его сыновьями. Огюстъ взялся написать эту записку и доставить ее. Притворившись, что ѣду въ Нью-Бедфордъ, я долженъ былъ сойтись съ товарищемъ, который спрячетъ меня на Грампусѣ. Онъ увѣрялъ, что мѣстечко, куда онъ меня засадитъ, будетъ достаточно комфортабельно, чтобы я могъ пробыть тамъ нѣсколько дней, въ теченіе которыхъ не долженъ былъ показываться. Когда бригъ будетъ достаточно далеко, чтобы о возвращеніи не могло быть и рѣчи, тогда мнѣ формально предоставятъ пользоваться каютой; а отецъ его отъ души посмѣется надъ такой славной шуткой. Мы встрѣтимъ не мало судовъ, съ которыми я могу отправить письмо родителямъ, чтобы объяснить имъ все дѣло.

Наконецъ настала половина іюня. Записка была написана и отправлена, и однажды, въ понедѣльникъ утромъ, я вышелъ изъ дому. Огюстъ ждалъ меня на перекресткѣ; онъ пошелъ по направленію къ пристани; я слѣдовалъ за нимъ на нѣкоторомъ разстояніи, завернувшись въ толстый, матросскій плащъ, который онъ принесъ съ собою. Едва мы завернули за уголъ, какъ передо мной, собственной особой, явился мой дѣдушка, старый мистеръ Петерсенъ.

— Гордонъ! — проговорилъ онъ послѣ длиной паувы, — прости, Господи! Въ чье это грязное пальто ты нарядился?

— Сэръ, — отвѣчалъ я, принимая удивленно-обиженный видъ: — вы, кажется, ошибаетесь; для васъ же самихъ, я бы пожелалъ, чтобы ваше зрѣніе было получше, и чтобы вы не называли мой новый плащъ грязнымъ пальто. Глупецъ!

Старый джентльменъ отскочилъ шага на два, сначала сильно поблѣднѣлъ, потомъ страшно покраснѣлъ, поднялъ очки, снова надѣлъ ихъ и бросился на меня съ поднятымъ зонтикомъ. Однако, онъ опомнился, отвернулся и заковылялъ по улицѣ, ворча сквозь зубы:

— Плохо дѣло! надо новые очки! Я бы поклялся, что это Гордонъ. Проклятый мерзавецъ-матросъ!

Благополучно избѣжавъ опасности, мы продолжали свой путь уже осторожнѣе. На кораблѣ оказалось всего человѣка два, они были чѣмъ-то заняты на бакѣ. Огюстъ первый вошелъ на палубу; я быстро послѣдовалъ за нимъ, незамѣченный людьми. Мы тотчасъ прошли въ каютъ-кампанію и никого тамъ не застали. Обставлена она была самымъ комфортабельнымъ образомъ, что довольно рѣдко на китоловномъ суднѣ. Я замѣтилъ большую печь и прекрасный, пушистый коверъ на полу. Огюстъ повелъ меня въ свою собственную каюту, которая находилась на правой сторонѣ судна. Войдя, онъ затворилъ за собою дверь и заперъ ее на замокъ. Мнѣ показалось, что я никогда не видалъ болѣе красивой комнатки. Въ ней было около десяти футовъ длины, и одна только койка, широкая и покойная. Огюстъ нажалъ пальцами одно мѣсто въ коврѣ и показалъ мнѣ, что частъ паркета, имѣвшая около шестнадцати квадратныхъ дюймовъ, была тщательно отдѣлена и снова вставлена. Подъ вліяніемъ давленія часть эта достаточно приподнялась съ одной стороны, чтобы онъ могъ просунуть подъ нее палецъ, а потомъ и руку. Продолжая надавливать, онъ расширилъ отверстіе люка (надъ которымъ коверъ оставался натянутымъ), и я замѣтилъ, что онъ ведетъ въ заднюю часть трюма. Огюстъ тотчасъ, съ помощью спички, зажегъ маленькую свѣчку, вставилъ ее въ потаенный фонарь и спустился въ отверстіе, прося меня слѣдовать за нимъ. Я исполнилъ его желаніе; тогда онъ задвинулъ щель дверкой посредствомъ гвовдя, прикрѣпленнаго къ нижней части ея, такимъ образомъ коверъ принялъ свое первобытное положеніе на полу каюты, и всякій слѣдъ отверстія исчезъ.

Свѣча давала такой слабый свѣтъ, что я лишь съ большимъ трудомъ могъ находить дорогу среди безпорядочной массы окружавшихъ меня предметовъ. Однако, глаза мои постепенно свыклись съ темнотой, и я подвигался впередъ съ меньшимъ трудомъ, держась за фалды моего товарища. Онъ, наконецъ, привелъ меня въ обитому желѣзомъ ящику, похожему на тѣ, какіе ивогда употребляются для укладки дорогого фарфора. Ящикъ имѣлъ около четырехъ футовъ вышины и футовъ шесть длины, но былъ чрезвычайно узокъ. Вокругъ, по всѣмъ направленіямъ, былъ до самаго потолка наваленъ грузъ, настоящій хаосъ запасовъ, клѣтокъ, корзинъ, боченковъ и тюковъ; мнѣ казалось просто чудомъ, что мы добрались до ящика. Впослѣдствіи я узналъ, что Огюстъ съ намѣреніемъ помѣстилъ весь грузъ въ трюмъ, съ цѣлью приготовить мнѣ отличный уголокъ, не имѣя въ этой работѣ другого помощника, кромѣ одного человѣка, который не шелъ на бригѣ.

Товарищъ мой показалъ мнѣ, что одна изъ стѣнокъ ящика можетъ отодвигаться по желанію. Онъ толкнулъ ее и показалъ мнѣ внутренность. Тюфякъ, снятый съ одной изъ коекъ, закрывалъ все дно ящика, въ которомъ находились всякаго рода приспособленія, какія можно было собрать на такомъ тѣсномъ пространствѣ, причемъ мнѣ, однако, оставалось довольно мѣста, чтобы сидѣть или лежать, протянувшись во весь ростъ. Между прочимъ, тутъ было нѣсколько книгъ, перья, чернила, бумага, три одѣяла, большая кружка съ водой, маленькій боченокъ сухарей, штуки три-четыре громадныхъ валонскихъ колбасъ, большой окорокъ, кусокъ жареной баранины и съ полъ-дюжины бутылокъ ликера. Огюстъ научилъ меня, какъ укрѣплять подвижную стѣнку ящика, затѣмъ, приблизивъ свѣчу къ самой палубѣ, показалъ мнѣ конецъ привязанной къ ней черной веревки. Веревка эта, по словамъ его, шла отъ моего тайника, извивалась среди груза и доходила до гвоздя, вбитаго въ палубу, какъ разъ подъ отверстіемъ, ведущимъ въ его каюту. Посредствомъ этой веревки я легко могъ найти дорогу безъ его помощи. Онъ простился со мной, оставивъ мнѣ фонарь, съ добрымъ запасомъ свѣчей и фосфору, обѣщая заходить ко мнѣ такъ часто, какъ только будетъ возможно. Это было 17-го іюня.

Три дня и три ночи оставался я въ своемъ ящикѣ. Въ теченіе всего этого времени я не имѣлъ объ Огюстѣ никакихъ извѣстій; но это не особенно меня тревожило, такъ какъ я зналъ, что бригъ долженъ съ минуты на минуту выйти въ море, и среди всей этой суеты мой пріятель легко могъ не найти случая спуститься ко мнѣ. Наконецъ, онъ позвалъ меня, спрашивая, все ли благополучно и не надо ли мнѣ чего.

— Ничего, — отвѣчалъ я, — мнѣ такъ хорошо, какъ только можетъ быть. Когда бригъ выходитъ въ море?

— Онъ снимется съ якоря менѣе чѣмъ черезъ полъ-часа, — отвѣчалъ онъ. — Мнѣ не удастся сойти ранѣе трехъ, четырехъ дней. Наверху все благополучно. Когда я поднимусь и закрою люкъ, проберись по веревкѣ до гвоздя, тамъ ты найдешь моя часы, они могутъ быть тебѣ полезны. Пари держу, что ты не могъ бы опредѣлить, сколько времени ты здѣсь погребенъ — всего три дня. Сегодня 20-е. Я самъ принесъ бы тебѣ часы, да боюсь, чтобъ меня не хватились.

Съ этимъ онъ ушелъ.

Съ часъ послѣ его ухода я почувствовалъ, что бригъ снялся съ якоря. Первой моей заботой было отправиться за часами. Ощупью, съ трудомъ пробирался я въ потемкахъ, но, наконецъ, добрался до гвоздя, и завладѣвъ предметомъ, изъ-за котораго предпринялъ такое долгое путешествіе, благополучно возвратился. Тогда я пересмотрѣлъ книги, которыми Огюстъ снабдилъ меня съ такой милой заботливостью, и выбралъ: «Экспедицію Льюса и Кларка къ устью Колумбіи». Нѣсколько времени развлекался я чтеніемъ, потомъ почувствовавъ, что глаза мои смыкаются, заботливо потушилъ свѣчу и вскорѣ погрузился въ глубокій сонъ.

Проснувшись, я почувствовалъ, что мысли мои спутаны; прошло нѣсколько времени, пока я могъ припомнить различныя обстоятельства моего положенія. Мало-по малу, однако, я все вспомнилъ. Я добылъ огня и взглянулъ на часы, но они остановились, такъ что я не имѣлъ никакой возможности опредѣлить, сколько времени я спалъ. Члены мои были сведены судорогой, и я былъ вынужденъ, для облегченія ихъ, простоять нѣсколько времени между двухъ клѣтокъ. Такъ какъ я послѣ этого почувствовалъ страшный голодъ, то вспомнилъ о холодной баранинѣ, которой съѣлъ кусокъ передъ сномъ, и нашелъ ее тогда очень вкусной. Но каково было мое удивленіе, когда я замѣтилъ, что она находится въ состояніи полнаго разложенія! Обстоятельство это сильно меня встревожило, такъ какъ я начиналъ подозрѣвать, что проспалъ необыкновенно долго. Тяжелый воздухъ трюма могъ быть этому причиной. Голова у меня страшно болѣла; мнѣ казалось, что я съ трудомъ перевожу духъ.

Въ теченіе долгихъ и невыносимыхъ сутокъ, никто не пришелъ мнѣ на помощь, — я не могъ не обвинятъ Огюста въ самомъ грубомъ равнодушіи. Главнымъ образомъ меня смущало то, что вода въ моей кружкѣ убавилась, а я сильно страдалъ отъ жажды, такъ какъ всласть поѣлъ колбасы, лишившись баранины. Мной овладѣвала также удивительная сонливость, и я дрожалъ при мысли поддаться ей, опасаясь, какъ бы въ спертомъ воздухѣ трюма не оказалось чего-нибудь зловреднаго. Между тѣмъ боковая качка доказывала мнѣ, что мы находимся въ открытомъ морѣ. Мы несомнѣнно ушли достаточно далеко, чтобы я могъ подняться на палубу. Можетъ быть, съ Огюстомъ что нибудь случилось? но я не могъ представить себѣ никакой катастрофы, которая объяснила бы мнѣ, почему онъ такъ долго оставляетъ меня въ заточеніи; развѣ онъ внезапно умеръ или упалъ за бортъ; но останавливаться на подобной мысли, хотя бы въ теченіе нѣсколькихъ секундъ, было для меня невыносимо.

Наконецъ, я рѣшилъ подождать еще двадцать-четыре часа, послѣ чего, если не получу помощи, направиться въ люку и попытаться или добиться свиданія съ пріятелемъ, или, по крайней мѣрѣ, вдохнуть въ себя немного чистаго воздуха черезъ отверстіе и взять изъ его каюты новый запасъ воды. Обдумывая эту мысль, я впалъ, не смотря на все мое сопротивленіе, въ глубокій сонъ или скорѣй въ какое-то оцѣпенѣніе. Сны мнѣ снились самые ужасные. Безпредѣльныя пустыни разстилались передо мной. Гигантскіе, сѣроватые, древесные стволы безъ листьевъ тянулись въ безконечномъ ряду такъ далеко, какъ только могъ видѣть глазъ. Корни ихъ утопали въ громадныхъ топяхъ, вода которыхъ виднѣлась вдали черная, зловѣщая, страшная въ своей неподвижности. Странныя деревья казались одаренными жизненностью, и потрясая своими скелетообразными вѣтвями, просили пощады у безмолвныхъ водъ. Потомъ декорація измѣнялась: я стоялъ, обнаженный и одинокій, среди знойныхъ песковъ Сахары. У ногъ моихъ лежалъ, свернувшись, лютый левъ. Вдругъ испуганные глаза его открылись и остановились на мнѣ. Судорожнымъ прыжкомъ поднялся онъ на ноги и открылъ ужасный рядъ зубовъ. Изъ горла его вырвалось рычанье, подобное грому небесному, и я порывисто бросился на землю. Тутъ я на половину проснулся. Сонъ мой не совсѣмъ былъ сномъ. Лапы какого-то громаднаго и настоящаго чудовища тяжело упирались мнѣ въ грудь, его теплое дыханіе касалось ушей моихъ, его бѣлые, зловѣщіе клыки сверкали во мракѣ.

Еслибы, для спасенія моей жизни, я долженъ былъ только пошевельнуть однимъ членомъ или сказать одно слово, я не могъ бы ни двинуться, ни говорить. Животное оставалось въ прежнемъ положеніи, а я лежалъ подъ нимъ въ состояніи полной безпомощности. Я чувствовалъ, что меня быстро оставляютъ физическія и нравственныя силы, однимъ словомъ, что я умираю и умираю чисто отъ страха. Сдѣлавъ надъ собой послѣднее и страшное усиліе, я слабымъ голосомъ произнесъ молитву къ Богу и съ покорностью ждалъ смерти. Каково же было мое изумленіе, когда животное, испустивъ протяжный и глухой стонъ, принялось лизать мнѣ лицо и руки съ самыми безумными признаками любви и радости. Я былъ ошеломленъ, совсѣмъ растерялся отъ удивленія, но не могъ же я забыть особеннаго стона Тигра, моей ньюфаундлендской собаки, да и ея странная манера ласкаться была мнѣ хорошо знакома. Это била она. Я почувствовалъ, какъ кровь потокомъ хлынула мнѣ къ вискамъ, испыталъ охватывающее ощущеніе освобожденія и воскресенія. Поспѣшно приподнялся я съ моего страдальческаго ложа и, бросившись на шею вѣрному товарищу и другу, облегчилъ свое сердце цѣлымъ потокомъ страстныхъ слезъ.

Тщетно старался я объяснить себѣ присутствіе Тигра, и теряясь въ догадкахъ, наконецъ, просто порадовался, что онъ пришелъ раздѣлить мое мрачное одиночество и утѣшить меня своими ласками. Многіе любятъ своихъ собакъ, но моя привязанность къ Тигру была гораздо сильнѣе обыкновенной. Въ теченіе ееми лѣтъ, онъ былъ моимъ неразлучнымъ товарищемъ. Я вырвалъ его маленькимъ щенкомъ изъ когтей сквернаго нантукетскаго шалуна, который, закинувъ ему петлю на шею, тащилъ его къ водѣ, и собака, выросши, расквиталась со мной, около трехъ лѣтъ спусгя, спасши меня отъ дубинки уличнаго вора.

Приложивъ часы къ уху, я замѣтилъ, что они опять остановились; меня это нисколько не удивило, такъ какъ я былъ убѣжденъ, что проспалъ очень долго. Сколько времени? Опредѣлить этого я никакъ не могъ. Меня пожирала лихорадка, жажда была почти невыносима. Ощупью искалъ я въ своемъ ящикѣ остатка припасенной воды, такъ какъ огня у меня не было, свѣча въ фонарѣ догорѣла совсѣмъ, а огниво не попадалось мнѣ подъ руку. Найдя кружку, я убѣдился, что она пуста; Тигръ, безъ всякаго сомнѣнія, не устоялъ противъ желанія напиться, а также съѣсть оставшуюся баранину, кость которой, до-чиста обглоданная, валялась у моего ящика. Мнѣ не было жаль испорченнаго мяса, но сердце замирало при одной мысли о водѣ. Я былъ крайне слабъ, при самомъ ничтожномъ движеніи, при самомъ легкомъ усиліи дрожалъ всѣмъ тѣломъ, точно въ сильномъ припадкѣ лихорадки. Къ довершенію затрудненій, бригъ сильно качало, и бочки съ масломъ, нагроможденныя надъ моимъ ящикомъ, каждую минуту грозили свалиться и закрыть единственный выходъ изъ моего убѣжища. Всѣ эти соображенія заставили меня рѣшиться немедленно искать помощи.

При этой попыткѣ крайняя слабость моя обнаружилась еще яснѣе. Лишь съ величайшимъ трудомъ могъ я тащиться; очень часто ноги у меня вдругъ подкашивались, и, падая лицомъ внизъ, я оставался нѣсколько минутъ почти въ безчувственномъ состояніи. Тѣмъ не менѣе я продолжалъ бороться и медленно подвигался…

Наконецъ, толкнувшись впередъ ее всей энергіей, на какую я только билъ способенъ, я ударился лбомъ объ острый уголъ ящика, окованнаго желѣзомъ. Ударъ этотъ оглушилъ меня только на нѣсколько минутъ; но я съ невыразимымъ горемъ убѣдился, что сильная боковая качка перевернула ящикъ съ мѣста, такъ что онъ, лежа на боку, совершенно загородилъ мнѣ дорогу. Несмотря на всѣ мои усилія, я не могъ сдвинуть его и на одинъ дюймъ. Мнѣ приходилось, при всей моей слабости, или выпустить веревку-путеводительницу или перелѣзть черезъ препятствіе. Первое представляло слишкомъ много затрудненій и опасностей. И такъ я принялся безъ колебаній собирать остатокъ силъ, чтобы попытаться перелѣзть черезъ ящикъ.

Но тутъ я замѣтилъ, что предпріятіе это представляетъ еще большія трудности, чѣмъ я воображалъ. По обѣимъ сторонамъ узкаго прохода поднималась настоящая стѣна самыхъ тяжелыхъ грузовъ, которые при малѣйшей моей неосторожности могли обрушиться мнѣ на голову. Дѣлая отчаянныя усилія, чтобы сдвинуть высокій и массивный ящикъ съ мѣста, я почувствовалъ замѣтное колебаніе съ противуположной стороны. Быстро провелъ я рукой по скважинамъ между досокъ, и замѣтилъ, что одна изъ нихъ, очень широкая, качается. Съ помощью ножа, который на счастью со мной былъ, мнѣ удалось, не безъ труда, совсѣмъ отдѣлить ее, и пройдя черезъ отверстіе, я, въ величайшей моей радости, убѣдился, что съ противуположной стороны не было досокъ — другими словами, что крышки не было и что я черезъ дно проложилъ себѣ дорогу. Затѣмъ я, безъ особыхъ затрудненій, продолжалъ путь и, наконецъ, добрался до гвоздя. Съ бьющимся сердцемъ поднялся я на ноги и тихонько толкнулъ дверцу люка. Къ моему великому удивленію она не поддалась. Я сильно толкнулъ ее, но безуспѣшно; я толкалъ съ ожесточеніемъ, бѣшенствомъ, отчаяніемъ, — она противилась всѣмъ моимъ усиліямъ, очевидно было, что отверстіе нашли и на-крѣпко задѣлали. Я упалъ на полъ и предался самымъ мрачнымъ мыслямъ. Одно, что мнѣ оставалось дѣлать, это возвратиться къ моему ящику и покориться моей печальной участи.

Когда я, совершенно обезсиленный, упалъ на свой тюфякъ, Тигръ протянулся возлѣ меня во весь ростъ. Необычайное его поведеніе привлекло мое вниманіе. Полизавъ мнѣ лицо и руки въ теченіе нѣсколькихъ минутъ, онъ вдругъ останавливался и испускалъ глухой стонъ. Такъ какъ бѣдная собака казалась въ отчаяніи, я заключилъ, что она ушиблась, тщательно ощупалъ ей лапы, голову, но ничего не нашелъ. Но проводя рукою вдоль спины а почувствовалъ подъ шерстью легкое возвышеніе. Разобравъ шерсть пальцемъ, я нашелъ тесемку, обвивавшуюся вокругъ всего тѣла. При болѣе тщательномъ изслѣдованіи, я напалъ на маленькую полоску, какъ мнѣ показалось, почтовой бумаги.

Глава III. — Бѣшенство Тигра.

Мнѣ тотчасъ пришла мысль, что эта бумажка есть записка Огюста. Весь дрожа отъ нетерпѣнія, я снова принялся розыскивать спички и свѣчи. Мнѣ смутно помнилось, что я ихъ тщательно спряталъ куда то передъ тѣмъ какъ гаснулъ, но напрасно силился я вспомнить, куда именно, и навѣрное потерялъ добрый часъ въ тщетныхъ поискахъ за этими проклятыми предметами. Пока я всюду шарилъ, почти опираясь головой въ балластъ, помѣщавшійся у отверстія моего ящика, я замѣтилъ вдали какъ бы слабый свѣтъ. Сильно удивленный, я пытался направиться къ этому свѣту, который, казалось, былъ отъ меня только въ разстояніи нѣсколькихъ футовъ. Едва я съ этой цѣлью шевельнулся, какъ совершенно потерялъ его изъ виду, и чтобы снова увидать его, былъ вынужденъ ощупью пробираться вдоль своего ящика пока не занялъ точь-въ-точь прежняго положенія. Тогда я убѣдился, что подвигаясь медленно, съ величайшей осторожностью, въ направленіи противуположномъ тому, какое я сначала избралъ, мнѣ удастся добраться до этого свѣта. Такъ и случилось. Оказалось, что свѣтъ этотъ даютъ обломки моихъ спичекъ, разбросанные въ пустомъ, лежавшемъ на боку боченкѣ. Очень удивлялся я, найдя ихъ въ подобномъ мѣстѣ; но тутъ мнѣ подъ руку попались два-три куска воску. Изъ этого я тотчасъ заключилъ, что собака съѣла весь запасъ моихъ свѣчей, и отчаялся въ возможности когда-либо прочесть записку Огюста. Кусочки воску такъ крѣпко соединились съ другими остатками, находившимися въ боченкѣ, что я отказался отъ мысли извлечь изъ нихъ какую-нибудь пользу. Что же касается до фосфора, котораго оставалось еще нѣсколько свѣтящихся частицъ, я собралъ его какъ могъ старательнѣе, и съ большимъ трудомъ возвратился къ своему ящику, гдѣ Тигръ оставался все это время.

Теперь я положительно не зналъ, что дѣлать. Въ трюмѣ стоялъ такой глубокій мракъ, что я не могъ видѣть моей руки, даже приблизивъ ее къ самому лицу. Тщетно перебиралъ я въ умѣ множество нелѣпыхъ способовъ для добыванія огня, наконецъ мнѣ пришла мысль, которая показалась мнѣ раціональной, и я удивлялся только одному, что сразу не напалъ на нее. Я наложилъ полоску бумаги на переплетъ книги, и собравъ остатки спичекъ, положилъ ихъ всѣ на бумагу, потомъ, ладонью руки, быстро на-крѣпко потеръ ихъ. Яркій свѣтъ мгновенно распространился по поверхности, и будь на бумагѣ что-нибудь написано, я увѣренъ, что прочелъ бы это бежъ малѣйшаго затрудненія. Но не было ни слова. Свѣтъ погасъ черезъ нѣсколько секундъ… Не слѣдуетъ забывать, что я въ теченіе нѣсколькихъ дней дышалъ зараженнымъ воздухомъ, въ теченіе послѣднихъ четырнадцати или пятнадцати часовъ былъ совершенно лишенъ воды, а также и сна, страдалъ сильной лихорадкой и вообще очень дурно себя чувствовалъ. Все это, вмѣстѣ взятое, объяснитъ, какъ могли пройти долгіе и печальные часы, полные апатіи, прежде, чѣмъ мнѣ пришло на умъ, что я осмотрѣлъ только одну сторону бумаги. Промахъ этотъ, самъ по себѣ, не былъ бы очень важенъ, еслибъ этой важности ему не придали мое безуміе и моя вспыльчивость; въ досадѣ, что не нашелъ на полоскѣ бумаги нѣсколькихъ словъ, я разорвалъ ее и клочки бросилъ. Проницательность Тигра отчасти вывела меня изъ затрудненія. Найдя, послѣ долгихъ поисковъ, клочекъ записки, я поднесъ его къ носу собаки, стараясь дать ей понять, что надо принести мнѣ остальное. Въ величайшему моему удивленію, такъ какъ я не училъ ее никакимъ штукамъ — она, казалось, сейчасъ же поняла мою мысль, и поискавъ нѣсколько минутъ, очень скоро нашла другой, довольно порядочный клочекъ. Она принесла мнѣ его, подождала немного, какъ будто ожидая, чтобъ я одобрилъ ея поступокъ. Я потрепалъ ее по головѣ, она тотчасъ убѣжала, и черезъ нѣсколько времени принесла большую полоску; оказалось, что я разорвалъ бумагу только на три части.

Вѣроятно, думалось мнѣ, нѣсколько словъ написано на той сторонѣ бумаги, которой я не осматривалъ; но какая это сторона?

Снова положилъ я бумагу на книгу и тщательно взвѣшивалъ въ умѣ этотъ вопросъ. Наконецъ, я подумалъ, что не совсѣмъ невозможно, чтобъ исписанная сторона отличалась какой-нибудь неровностью. Тщательно провелъ я пальцемъ по первой попавшейся сторонѣ и ровно ничего не почувствовалъ. Я перевернулъ бумагу. Крайне осторожно провелъ я указательнымъ пальцемъ вдоль всей полоски и замѣтилъ чрезвычайно слабый, но все же ощутительный свѣтъ, тянувшійся за моимъ пальцемъ. Явленіе это очевидно могло происходить только отъ присутствія нѣсколькихъ частицъ фосфора, которымъ я, при первой попыткѣ, натиралъ бумагу. Значитъ, обратная сторона была исписана. Вторично перевернулъ я записку и принялся за дѣло, какъ и въ первой разъ. Я потеръ остатки фосфору о бумагу, — показался свѣтъ, но теперь нѣсколько строкъ, написанныхъ крупнымъ почеркомъ и какъ будто красными чернилами, были совершенно ясно видны. Свѣтъ, хотя достаточно яркій, былъ мгновенный, тѣмъ не менѣе, еслибъ я не былъ слишкомъ взволнованъ, я имѣлъ бы время разобрать три фразы. Я видѣлъ, что ихъ три. Но, благодаря моему нетерпѣнію все прочесть разомъ, мнѣ удалось поймать только послѣднія слова: Кровь, не показывайся, твоя жизнь отъ этого зависитъ.

Невыразимый ужасъ внушилъ мнѣ этотъ совѣтъ. Огюстъ несомнѣнно имѣлъ основательныя причины желать, чтобъ я не показывался, и я составлялъ тысячу предположеній насчетъ этихъ причинъ, но ничего не могъ придумать. По возвращеніи изъ моей послѣдней экскурсіи къ люку, я рѣшился на удалую подать голосъ матросамъ или, еслибъ это не удалось, попытаться проложить себѣ путь черезъ палубу. Я былъ почти увѣренъ, что найду въ себѣ силы выполнить, въ крайнемъ случаѣ, одно изъ этихъ предпріятій, и это давало мнѣ мужество выносить страданія, соединенныя съ моимъ положеніемъ. И вдругъ нѣсколько прочтенныхъ мною словъ лишаютъ меня этихъ двухъ послѣднихъ исходовъ! Въ порывѣ отчаянія я бросился на тюфякъ и пролежалъ на немъ цѣлый день и цѣлую ночь…

Наконецъ, я еще разъ поднялся. Мнѣ было очень трудно прожить еще двадцать-четыре часа безъ воды; дольше было невозможно. Въ теченіе первой половины моего заточенія я широко пользовался напитками, которыми снабдилъ меня Огюстъ, но они только усилили мою лихорадку, ничуть не утоливъ жажды. Колбасы были всѣ съѣдены; отъ окорока оставался только маленькій кусочекъ кожи, и если не считать обломковъ сухаря, все остальное было уничтожено Тигромъ. Къ довершенію мученій я чувствовалъ, что головная боль моя усиливается съ каждой минутой. Уже въ теченіе нѣсколькихъ часовъ, я могъ дышать только съ величайшимъ трудомъ. Но у меня была еще другая причина тревожиться, и томительный страхъ, порожденный ею, главнымъ образомъ вывелъ меня изъ забытья и принудилъ приподняться на моемъ ложѣ. Тревогу эту причинило мнѣ поведеніе собаки.

Я уже замѣтилъ въ ней перемѣну, пока натиралъ бумагу фосфоромъ въ послѣдній разъ. Она съ легкимъ ворчаніемъ уткнулась носомъ въ мою руку; но я, въ эту минуту, былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ обратить большое вниманіе на это обстоятельство. Вскорѣ затѣмъ, какъ помнитъ читатель, я впалъ въ родъ летаргіи. Надъ самымъ моимъ ухомъ раздался странный свистъ; оказалось, что шумъ этотъ производитъ Тигръ, который задыхался, точно находясь подъ вліяніемъ сильнѣйшаго возбужденія; глазныя яблоки его бѣшено сверкали въ темнотѣ. Я заговорилъ съ нимъ, онъ отвѣтилъ мнѣ глухимъ рычаніемъ и замолчалъ. Я опять впалъ въ забытье; тѣ же звуки вывели меня изъ него. Это повторялось три или четыре раза; наконецъ, поведеніе его такъ напугало меня, что я почувствовалъ, что окончательно проснулся. Тигръ лежалъ у самаго отверстія ящика, и страшно, хотя тихо и глухо, рычалъ, скрежеща губами, точно его мучили сильныя конвульсіи.

Я не сомнѣвался въ томъ, что отсутствіе воды и спертый воздухъ трюма довели его до бѣшенства, и положительно не зналъ, на что рѣшиться. Я отлично различалъ его глаза, устремленные на меня съ выраженіемъ смертельной вражды. Почувствовавъ, что я не въ силахъ долѣе выносить этого ужаснаго положенія, я рѣшился выбраться изъ ящика и покончить съ собакой, еслибъ противодѣйствіе съ ея стороны вызвало меня на эту крайность. Чтобъ бѣжать, мнѣ необходимо было перешагнуть черезъ нее, она точно предчувствовала мое намѣреніе и выставила рядъ своихъ бѣлыхъ клыковъ. Я взялъ остатки кожи отъ окорока и послѣднюю бутылку ликера, привязалъ ихъ къ себѣ такъ же, какъ и большой столовый ножъ, оставленный мнѣ Огюстомъ, и, завернувшись въ пальто, сдѣлалъ движеніе по направленію къ отверстію. Едва я двинулся, какъ собака съ страшнымъ воемъ схватила меня за горло. Страшная тяжесть ея тѣла обрушилась на мое правое плечо и я упалъ влѣво, тогда какъ бѣшеное животное пронеслось черезъ меня. Я упалъ на колѣни, засунувъ голову подъ одѣяло; я чувствовалъ острые зубы, сильно сжимавшіе шерсть, которой шея моя была окутана. Отчаяніе придало мнѣ силы, я быстро приподнялся, оттолкнулъ отъ себя собаку и потащилъ за собой одѣяло съ тюфяка. Я набросилъ ихъ на Тигра, и прежде чѣмъ онъ могъ отъ нихъ освободиться, перешагнулъ черезъ порогъ благополучно, затворивъ за собою дверь на случай преслѣдованія. Но во время этой битвы я вынужденъ былъ выпустить изъ рукъ кожу отъ окорока; отнынѣ всѣ мои запасы ограничивались ликеромъ. Когда эта мысль мелькнула въ умѣ моемъ, я поступилъ какъ избалованный ребенокъ, поднесъ бутылочку къ губамъ, опорожнилъ ее до послѣдней капли и бѣшено разбилъ объ полъ.

Едва замолкъ звукъ разбитаго стекла, какъ кто-то позвалъ меня тревожнымъ, но глухимъ голосомъ въ направленіи помѣщенія экипажа. Случай такого рода былъ для меня дѣломъ неожиданнымъ, и вызванное имъ волненіе было такъ сильно, что я тщетно силился отвѣтить. Я совершенно утратилъ способность говорить: хотя бы тысяча міровъ зависѣли отъ одного слова, я не могъ бы его выговорить. Тогда я услыхалъ легкое движеніе среди груза, потомъ звукъ сдѣлался менѣе явственъ, еще менѣе — онъ постоянно ослабѣвалъ. Забуду ли я когда-нибудь мои тогдашнія ощущенія? Онъ уходилъ, мой другъ, мой товарищъ, отъ котораго я имѣлъ право ждать такъ многаго, онъ уходилъ, онъ хотѣлъ меня покинуть, онъ ушелъ! Значитъ, онъ хочетъ, чтобы я погибъ, умеръ въ самой ужасной, самой отвратительной тюрьмѣ! Голова у меня закружилась и я упалъ.

При паденіи столовый ножъ высунулся у меня изъ-за пояса и скользнулъ на полъ. Съ самой сильной тревогой прислушивался я, желая убѣдиться, какое впечатлѣніе произвелъ этотъ стукъ на Огюста, такъ какъ я зналъ, что звать меня могъ онъ одинъ. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ все было тихо. Наконецъ, я снова услыхалъ имя «Артуръ!», повторенное нѣсколько разъ. Вновь родившаяся надежда вдругъ развязала мнѣ языкъ, и я крикнулъ, какъ только могъ громче:

— Огюстъ, о, Огюстъ!

— Тише, ради Бога, молчи! — отвѣчалъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ: — я сейчасъ къ тебѣ приду, какъ только проложу себѣ дорогу черезъ трюмъ.

Долго слышалъ я, какъ онъ шевелился среди груза; каждое мгновеніе казалось мнѣ вѣкомъ. Наконецъ, я почувствовалъ его руку на своемъ плечѣ, и въ то же время онъ поднесъ въ губамъ моимъ бутылку воды. Только люди, впервые вырванные изъ когтей смерти или знавшіе невыносимыя мученія жажды, могутъ составить себѣ понятіе о невыразимомъ наслажденіи, какое доставилъ мнѣ этотъ чудный напитокъ!

Когда я почти утолилъ жажду, Огюстъ вынулъ изъ кармана три или четыре холодныхъ, вареныхъ картофелины, которыя я уничтожилъ съ величайшей жадностью. Онъ принесъ огня въ потайномъ фонарѣ, и прелестные лучи доставляли мнѣ не менѣе радости, чѣмъ пища и питье. Но я нетерпѣливо желалъ узнать причину его продолжительнаго отсутствія и онъ принялся разсказывать мнѣ, что произошло на бригѣ во время моего заключенія.

Глава IV. — Бунтъ и рѣзня.

Бригъ вышелъ въ море, какъ я и угадалъ, около часу послѣ того, какъ Огюстъ оставилъ мнѣ свои часы. Это было 20 іюня. Я уже тогда находился въ трюмѣ три дня; но за все это время на Грампусѣ происходила такая суета, въ особенности въ каютъ-компаніи и въ офицерскихъ каютахъ, что онъ не могъ навѣстить меня, не рискуя выдать тайну люка. Когда же онъ, наконецъ, спустился, я увѣрилъ его, что мнѣ такъ хорошо, какъ только можетъ быть, а потому, въ теченіе двухъ слѣдующихъ дней, онъ не особенно безпокоился на мой счетъ; тѣмъ не менѣе онъ постоянно выжидалъ случая спуститься во мнѣ. Случай этотъ, наконецъ, представился только на четвертый день. Нѣсколько разъ въ теченіе этого промежутка времени, Огюстъ рѣшался во всемъ сознаться отцу, но мы еще находились вблизи Нантукета, и можно было опасаться, судя по нѣкоторымъ словамъ, вырвавшимся у капитана, что онъ немедленно вернется, узнавъ о моемъ присутствіи. Огюстъ засталъ меня спящимъ. По всѣмъ моимъ соображеніямъ, это вѣроятно и было то несчастное забытье, въ которое я впалъ тотчасъ по возвращеніи съ часами; сонъ этотъ, слѣдовательно, долженъ былъ продолжаться болѣе трехъ сутокъ, по меньшей мѣрѣ. Недавно я узналъ, по собственному опыту и по разсказамъ другихъ, сильное усыпляющее дѣйствіе запаха стараго рыбьяго жира, когда онъ скопляется въ тѣсномъ пространствѣ; и когда я вспомню, въ какомъ видѣ находился трюмъ и сколько времени бригъ служилъ китоловнымъ судномъ, я гораздо болѣе склоненъ удивляться тому, что могъ проснуться, однажды впавъ въ этотъ опасный сонъ, чѣмъ тому, что проспалъ столько времени безъ перерыва.

Огюстъ сначала позвалъ меня тихо и не затворяя люка — я ничего не отвѣчалъ. Тогда онъ заперъ люкъ и заговорилъ со мною громче, наконецъ очень громко — я продолжалъ храпѣть. Такъ какъ сонъ мой казался очень спокойнымъ, онъ рѣшился уйти, но тутъ вниманіе его было привлечено совершенно необыкновеннымъ шумомъ, который, какъ будто, доносился изъ каюты. Онъ бросился черезъ люкъ, заперъ его и отворилъ дверь своей каюты. Едва онъ ступилъ на порогъ, какъ раздался выстрѣлъ изъ пистолета, и въ то же мгновеніе его свалили на землю ударомъ ганшпуга.

Сильная рука не позволяла ему встать съ пола и крѣпко сжимала его горло; тѣмъ не менѣе онъ могъ видѣть все, что вокругъ него происходило. Отецъ его, связанный по рукамъ и по ногамъ, лежалъ на ступеняхъ трапа, головой внизъ, съ глубокой раной на лбу, изъ которой кровь текла ручьемъ. Онъ не говорилъ ни слова и казался умирающимъ. Надъ нимъ склонился подшкиперъ, который заглядывалъ ему въ лицо съ выраженіемъ сатанинской насмѣшки, и спокойно обшаривалъ его карманы, откуда въ эту самую минуту вытаскивалъ толстый портфель и хронометръ. Семь человѣкъ команды, въ числѣ которыхъ находился поваръ-негръ, шарили по каютамъ, ища оружія; вскорѣ всѣхъ снабдили ружьями и порохомъ. Не считая Огюста и капитана Барнарда, въ каютѣ было всего девять человѣкъ — самыхъ отъявленныхъ негодяевъ экипажа. Тогда бандиты поднялись на палубу, уведя съ собой моего пріятеля, которому связали руки за спину. Они прямо направились въ баку, который былъ запертъ; двое бунтовщиковъ стояли возлѣ съ топорами. Подшкиперъ крикнулъ громкимъ голосомъ:

— Ну-ка вы, нижніе, маршъ наверхъ, поодиночкѣ и безъ ворчанья!

Прошло нѣсколько минутъ, пока кто-нибудь осмѣлился показаться; наконецъ англичанинъ, отправившійся юнгой, вскарабкался съ жалобнымъ плачемъ, смиреннѣйшимъ образомъ умоляя подшкипера пощадить его жизнь. Единственнымъ отвѣтомъ на его мольбу былъ здоровый ударъ топоромъ въ лобъ. Бѣдный малый покатился на палубу; черный поваръ поднялъ его на руки, какъ ребенка, и спокойно бросилъ въ море. Заслышавъ паденіе тѣла, люди, сидѣвшіе внизу, положительно отказались подняться на палубу, обѣщанія и угрозы — все было тщетно, пока наконецъ кто-то не предложилъ дать имъ понюхать дыму. Тогда всѣ сразу бросились; одну минуту можно было думать, что бригъ будетъ отвоеванъ. Однако, бунтовщикамъ удалось снова накрѣпко запереть бакъ; только шестеро ихъ противниковъ успѣли броситься на палубу. Эти шестеро, лишенные оружія, сдались послѣ кратковременной борьбы. Подшкиперъ надавалъ имъ обѣщаній, чтобъ заставить людей, сидѣвшихъ внизу, сдаться, такъ какъ они могли безъ труда слышать все, что говорилось на палубѣ. Послѣдствія доказали его прозорливость. Всѣ запертые въ бакѣ выразили намѣреніе сдаться, и поднявшись поодиночкѣ, были перевязаны и брошены на спину рядомъ съ шестью первыми. Всего оказалось двадцать-семь человѣкъ, не принявшихъ участія въ бунтѣ.

За симъ послѣдовала ужаснѣйшая бойня. Связанныхъ матросовъ потащили на шкафутъ. Тамъ стоялъ поваръ съ топоромъ и наносилъ каждой жертвѣ ударъ по головѣ въ тотъ моментъ. когда другіе бандиты толкали ее за бортъ. Такъ погибло двадцать-два человѣка. Огюсіъ и себя считалъ погибшимъ, каждую минуту воображая, что сейчасъ настанетъ его очередь. Но повидимому, негодяи слишкомъ устали; четверымъ плѣннымъ, кромѣ моего пріятеля, была пока оказана пощада; подшкиперъ послалъ за ромомъ, и вся толпа убійцъ затѣяла пьяный праздникъ, длившійся до заката солнца. Ромъ оказалъ на нѣкоторыхъ изъ бунтовщиковъ смягчающее дѣйствіе; нѣсколько голосовъ предложило совершенно освободить плѣнныхъ, подъ условіемъ, чтобъ они присоединились къ бунтующимъ и приняли свою долю добычи. Однако, черный поваръ не соглашался ни на какія предложенія подобнаго рода; по счастью, онъ такъ ослабъ отъ пьянства, что наименѣе кровожаднымъ не трудно было его сдерживать. Въ числѣ послѣднихъ находился нѣкій канатный мастеръ Диркъ Петерсъ. Сынъ индіанки изъ племени Упсарока и торговца мѣхами, человѣкъ этотъ отличался самой свирѣпой наружностью, какую я когда-либо видалъ. Маленькій съ несоразмѣрными по росту членами, съ безобразно-толстыми и широкими руками, съ уродливой головой, заостренной вверху, какъ у многихъ негровъ, и совершенно плѣшивый. Чтобы скрыть этотъ послѣдній недостатокъ, онъ обыкновенно носилъ парикъ изъ перваго попавшагося мѣха. Въ эпоху, о которой идетъ рѣчь, парикъ его былъ мѣха сѣраго американскаго медвѣдя, что порядочно увеличивало свирѣпость его физіономіи. Ротъ тянулся до ушей. Объ этомъ странномъ существѣ ходило множество анекдотовъ среди нантукетскихъ моряковъ. По нѣкоторымъ изъ нихъ можно было заключить, что разсудокъ его не въ полномъ порядкѣ.

Послѣ двухъ или трехъ сильныхъ ссоръ было, наконецъ, рѣшено всѣхъ плѣнныхъ, за исключеніемъ Огюста, котораго Петерсъ съ комическимъ упорствомъ желалъ сохранить при себѣ въ качествѣ секретаря, пустить на произволъ судьбы въ одной изъ самыхъ маленькихъ лодокъ. Подшкиперъ спустился въ каюту посмотрѣть: живъ ли еще капитанъ Барнардъ. Вскорѣ оба появились; капитанъ былъ блѣденъ какъ смерть, но нѣсколько оправился отъ послѣдствій своей раны. Онъ заговорилъ съ людьми едва слышнымъ голосомъ, умоляя ихъ не поступать съ нимъ такъ жестоко, а усмириться, обѣщая имъ высадить ихъ, куда они пожелаютъ, и не принимать никакихъ мѣръ для преданія ихъ суду. Съ тѣмъ же успѣхомъ могъ бы онъ вести переговоры съ вѣтромъ. Два негодяя схватили его за руки и бросили въ лодку, которая была приведена, пока подшкиперъ спускался въ каюту. Четверыхъ, лежавшихъ на палубѣ, развязали и приказали имъ спуститься, что они и исполнили безъ малѣйшаго сопротивленія. Огюстъ оставался въ прежнемъ, мучительномъ положеніи, хотя волновался и молилъ жалкаго утѣшенія сказать отцу послѣднее прости. Несчастнымъ передали горсть сухарей и кружку воды, но не дали ни мачты, ни паруса, ни веселъ, ни компаса. Потомъ лодку на нѣсколько минутъ взяли на буксиръ и наконецъ пустили на произволъ судьбы. Тѣмъ временемъ наступила ночь — не видно было ни луны, ни звѣздъ — море начинало бурлить, хотя вѣтеръ былъ не сильный. Лодка мгновенно исчезла изъ виду; очень мало оставалось надежды для несчастныхъ. Событіе это, однако, совершилось не въ особенно дальнемъ разстояніи отъ Бермудскихъ Острововъ. Огюстъ старался утѣшить себя мыслью, что путникамъ на лодкѣ, быть можетъ, удастся достигнуть берега. На бригѣ подняли всѣ паруса, и онъ продолжалъ свой путь на юго-западъ; бунтовщики затѣвали какую-то разбойничью экспедицію; дѣло шло, сколько могъ понять Огюстъ, о задержаніи корабля, который долженъ былъ идти съ Острововъ Зеленаго Мыса въ Порто-Рико. На Огюста не обращали никакого вниманія, его развязали, онъ могъ свободно ходить вплоть до корабельной лѣстницы, спускавшейся въ каюту.

Диркъ Петерсъ обращался съ нимъ довольно ласково, но положеніе его все же было самое печальное и самое трудное. Онъ увѣрялъ меня, что его безпокойство на мой счетъ было самымъ печальнымъ послѣдствіемъ его тогдашнихъ условій. Нѣсколько разъ рѣшался онъ открыть бунтовщикамъ тайну моего присутствія на бригѣ, но его удерживало частью воспоминаніе объ ужасахъ, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ, частью надежда скоро имѣть возможность придти мнѣ на помощь. Наконецъ вечеромъ на третій день послѣ исполненія приговора надъ отцомъ его, подулъ сильный восточный вѣтеръ; вся команда занялась уборкой парусовъ. Благодаря послѣдовавшей отъ того суматохѣ, онъ могъ спуститься незамѣченнымъ и войти въ себѣ въ каюту. Каково же было его горе, когда онъ увидалъ, что ее превратили въ складъ, и что на самомъ трапѣ лежитъ нѣсколько охапокъ старыхъ цѣпей!

Снять ихъ незамѣтно было дѣломъ невозможнымъ, а потому онъ какъ можно скорѣй поднялся на верхъ. Едва онъ ступилъ на палубу, какъ подшкиперъ схватилъ его за горло, спрашивая, что онъ дѣлалъ въ каютѣ, и уже готовъ былъ бросить его за бортъ, какъ Диркъ Петерсъ вступился и еще разъ спасъ ему жизнь. Тогда ему надѣли ручныя кандалы и крѣпко связали ноги. Затѣмъ его снесли въ каюту, занимаемую обыкновенно командой, и бросили на одну изъ нижнихъ воекъ у самой стѣны, отдѣлявшей каюту отъ бака. Ему объявили, что нога его не будетъ на палубѣ, пока бригъ не перестанетъ быть бригомъ.

Глава V. — Письмо, писанное кровью.

Послѣ того какъ поваръ, бросившій его на койку, удалился съ бака, Огюстъ въ теченіе нѣсколькихъ минутъ предавался отчаянію. Онъ рѣшился описать мое положеніе первому, кто спустится внизъ, считая, что лучше дать мнѣ возможность кое-какъ поладить съ бунтовщиками, чѣмъ умереть отъ жажды въ трюмѣ, такъ какъ теперь заточенію моему уже исполнилось десять дней, а моя кружка воды не представляла очень обильнаго запаса даже и на четыре дня. Пока онъ это обдумалъ, ему вдругъ пришла мысль, что пожалуй удастся пробраться ко мнѣ черезъ главный трюмъ.

Первымъ вопросомъ, подлежащимъ разрѣшенію, были его ручныя кандалы. При болѣе тщательномъ осмотрѣ онъ убѣдился, что можетъ, сжимая руки, вытаскивать ихъ по произволу, безъ особенныхъ усилій или неудобствъ, изъ этихъ браслетовъ. Тогда онъ развязалъ себѣ ноги и принялся осматривать стѣну въ томъ мѣстѣ, гдѣ она граничила съ койкой. Перегородка состояла изъ тонкой еловой доски; онъ убѣдился, что легко проложитъ себѣ путь черезъ нее. Тутъ послышался чей-то голосъ, онъ едва успѣлъ всунуть правую руку въ кольцо — лѣвая еще не успѣла освободиться — и стянуть веревку вокругъ ноги, какъ показался Диркъ Петерсъ, а за нимъ Тигръ, который тотчасъ прыгнулъ на койку. Зная мою привязанность въ этой собакѣ, Огюстъ, при нашемъ отъѣздѣ, отправился за нею въ домъ моего отца, тотчасъ послѣ того какъ привелъ меня въ трюмъ, но забылъ сообщить мнѣ объ этомъ обстоятельствѣ, когда принесъ часы.

Со времени бунта Огюстъ видѣлъ Тигра въ первый разъ; оказалось, что Петерсъ высвободилъ его изъ какой-то дыры, куда онъ забился, и подъ вліяніемъ добраго чувства, которое мой пріятель съумѣлъ оцѣнить, привелъ собаку къ нему на бакъ, чтобъ ему было повеселѣе. Петерсъ оставилъ Огюсту небольшой запасъ солонины и картофелю и кружку воды, а затѣмъ поднялся на палубу, обѣщая придти на другой день и принести поѣсть.

Когда онъ ушелъ, Огюстъ освободилъ обѣ руки отъ цѣпей и развязалъ себѣ ноги. Потомъ съ помощью ножа принялся энергически работать надъ одной изъ досокъ перегородки, у самаго пола. Къ ночи онъ окончательно подрѣзалъ доску. Должно замѣтить, что никто изъ команды не спалъ на бакѣ со времени бунта; люди проводили время въ каютѣ на кормѣ, распивая вино, уничтожая запасы капитана и заботясь объ управленіи кораблемъ, лишь насколько это было необходимо.

Начинало разсвѣтать, а Огюстъ еще не окончилъ второй части работы — отверстія, находившагося, приблизительно, на разстояніи фута надъ первымъ; оно должно было быть достаточно велико, чтобъ ему можно, было свободно проникнуть черезъ него до орлопъ-дека. Попавъ туда, онъ безъ особаго труда добрался до нижняго люка. Тутъ только онъ замѣтилъ, что Тигръ слѣдовалъ за нимъ. Но было слишкомъ поздно, чтобы надѣяться добраться до меня до наступленія дня. Огюстъ рѣшился подняться на верхъ и ждать ночи и уже приподнималъ люкъ, какъ Тигръ кинулся въ отверстію, одну минуту нетерпѣливо его обнюхивалъ, и испустилъ протяжный стонъ; очевидно было, что онъ сознавалъ мое присутствіе въ трюмѣ. Огюстъ подумалъ, что собака, пожалуй, доберется до меня, если позволить ей спуститься. Тутъ въ головѣ его блеснула мысль о запискѣ. Задумано, сдѣлано. Старая зубочистка быстро превратилась въ перо, наружный листокъ письма далъ достаточное количество бумаги, — это былъ дубликатъ подложнаго письма, сфабрикованнаго отъ имени мистера Росса. Огюстъ, увидѣвъ, что почеркъ недостаточно хорошо скопированъ, написалъ другое и, по счастью, засунулъ первое въ карманъ, гдѣ теперь очень кстати нашелъ его. Недоставало чернилъ; онъ слегка надрѣзалъ перочиннымъ ножемъ кончивъ пальца, надъ самымъ ногтемъ, — оттуда брывнула струйка крови, и онъ написалъ записку такъ четко, какъ только могъ въ потьмахъ и въ данныхъ обстоятельствахъ.

Привязавъ полоску бумаги къ тѣлу собаки, Огюстъ пустилъ ее черезъ люкъ, а самъ вернулся на бакъ. Чтобы скрыть дыру въ перегородкѣ, онъ всадилъ ножъ какъ разъ надъ нею, а на него повѣсилъ толстый бушлатикъ^[2], который нашелъ на койкѣ. Онъ снова надѣлъ ручныя кандалы и поправилъ веревку, охватывавшую ему ноги.

Едва покончилъ онъ съ этимъ, какъ Диркъ Петерсъ явился очень пьяный, но въ прекрасномъ расположеніи духа, и принялся болтать о томъ, что дѣлалось на кораблѣ. Въ теченіе дня, два матроса и поваръ, совершенно пьяные, явились на бакъ. Изъ ихъ разговора можно было заключить, что всѣ они расходятся въ мнѣніяхъ относительно конечной цѣли путешествія. Насколько Огюстъ могъ судить, бунтъ не былъ вызванъ единственно страстью къ добычѣ; главной причиной его были личные счеты подшкипера съ капитаномъ. Теперь на бригѣ были двѣ, рѣзко расходившіяся партіи. Во главѣ первой стоялъ подшкиперъ, второй — поваръ. Первая партія хотѣла завладѣть первымъ встрѣчнымъ кораблемъ и, на одномъ изъ Антильскихъ острововъ, оснастить его для разбойничьяго плаванія. Вторая партія, сильнѣйшая и считавшая, въ числѣ своихъ приверженцевъ, Дирка Петерса, склонялась къ тому, чтобы слѣдовать по первоначальному пути брига въ Тихій океанъ, и тамъ или заняться китоловствомъ, или поступить иначе, смотря по обстоятельствамъ.

Слова Петерса, знакомаго съ этими странами, повидимому имѣли большое значеніе въ глазахъ бунтовщиковъ, колебавшихся между различными смутными представленіями о выгодѣ и удовольствіи. Онъ особенно настаивалъ на цѣломъ мірѣ новинокъ и забавъ, какой они найдутъ на безчисленныхъ островахъ Тихаго океана, на полной безопасности и совершенной свободѣ, какими они будутъ пользоваться, а главнымъ образомъ на прелестяхъ климата и красотѣ женщинъ. До сихъ поръ еще ничего не было окончательно рѣшено. Но картины, рисуемыя канатнымъ мастеромъ, сильно дѣйствовали на пылкое воображеніе матросовъ, и всѣ вѣроятности были въ пользу исполненія его плана. Собесѣдники ушли, приблизительно, черезъ часъ, и въ теченіе цѣлаго дня никто не входилъ на бакъ. Огюстъ притаился до сумерекъ. Тогда онъ освободился отъ ручныхъ цѣпей и веревки и приготовился къ новой попыткѣ. На одной изъ коекъ онъ нашелъ бутылку и наполнилъ ее водою изъ оставленной Петерсомъ кружки, потомъ разсовалъ по карманамъ нѣсколько холодныхъ картофелинъ. Къ великой своей радости, онъ нашелъ также и фонарикъ съ небольшимъ огаркомъ. Онъ могъ зажечь его, когда вздумается, такъ какъ владѣлъ коробкой спичекъ.

При полномъ наступленіи ночи, онъ проскользнулъ черезъ отверстіе въ перегородкѣ, изъ предосторожности уложивъ одѣяла такъ, чтобъ они изображали лежащаго человѣка. Добравшись до люка, онъ зажегъ свой огарокъ и съ величайшимъ трудомъ сталъ пробираться среди грузовъ, которые вплотную наполняли трюмъ. Его ужаснулъ тяжелый, пропитанный невыносимымъ зловоніемъ, воздухъ. Онъ не считалъ возможнымъ, чтобы я пережилъ такое долгое заточеніе, вынужденный дышать подобнымъ воздухомъ. Онъ нѣсколько разъ звалъ меня по имени, но я ничего не отвѣчалъ. Бригъ страшно качало, при этомъмпроисходилъ такой шумъ, что было совершенно излишне прислушиваться къ такому слабому звуку, какъ мое дыханіе или мой храпъ. Онъ открылъ дверку фонаря и держалъ его какъ можно выше всякій разъ, какъ пространство это позволяло, съ цѣлью дать мнѣ понять, если я еще живъ, что помощь приближается. Онъ нѣсколько времени подвигался въ страшно-тревожномъ состояніи, пока путь не былъ ему окончательно прегражденъ. Тутъ онъ въ отчаяніи бросился на груду разнообразныхъ предметовъ и заплакалъ какъ ребенокъ. Въ эту-то минуту онъ услыхалъ звонъ разбитой бутылки, которую я бросилъ объ полъ. Только впослѣдствіи Огюстъ сознался мнѣ, что уже готовъ былъ отказаться отъ своего предпріятія и подняться на бакъ. Прежде чѣмъ произносить надъ нимъ приговоръ, должно принять во вниманіе подавляющія обстоятельства, среди которыхъ онъ находился. Ночь быстро летѣла, отлучка его съ бака могла быть замѣчена, свѣча готова была погаснуть, онъ имѣлъ полное основаніе считать меня мертвымъ. Прибавьте ко всему этому ужасы, которыхъ товарищъ мой недавно былъ свидѣтелемъ, его заточеніе, лишенія, и вы, какъ я самъ, способны будете взглянуть на его кажущуюся измѣну дружбѣ съ чувствомъ скорѣе грусти, чѣмъ негодованія.

Итакъ звонъ разбитой бутылки долетѣлъ до слуха Огюста, но онъ не былъ увѣренъ, что звукъ этотъ идетъ изъ трюма. Сомнѣніе, однако, поощрило его. Онъ вскарабкался, цѣпляясь за грузъ, почти до орлопъ-дека, и тутъ, пользуясь минутной пріостановкой бѣшеной качки брига, сталъ звать меня во все горло, не заботясь даже объ опасности быть услышаннымъ командой. Читатель помнитъ, что въ этотъ моментъ голосъ его донесся до меня, но я находился въ такомъ сильномъ волненіи, что былъ не въ силахъ отвѣтить. Убѣжденный, что его страшное опасеніе болѣе чѣмъ основательно, онъ спустился, не теряя времени, чтобы возвратиться на бакъ. Онъ уже прошелъ добрую часть пути, когда паденіе моего ножа вызвало въ немъ новыя колебанія. Онъ тотчасъ вернулся, вторично перелѣзъ черезъ грузъ, позвалъ меня такъ же громко какъ въ послѣдній разъ. Тутъ во мнѣ наконецъ возвратился голосъ. Съ восторгомъ убѣдившись, что я еще живъ, Огюстъ рѣшился преодолѣть всѣ трудности и всѣ опасности, чтобы добраться до меня.

Глава VI. — Лучъ надежды.

Пока мы сидѣли у ящика, товарищъ мой сообщилъ мнѣ только главныя обстоятельства настоящаго разсказа. Онъ опасался, какъ бы не замѣтили его отсутствія, а я ощущалъ сильное нетерпѣніе покинуть мою отвратительную тюрьму. Мы рѣшили тотчасъ же направиться въ отверстію въ перегородкѣ, возлѣ которой я долженъ былъ остаться, пока Огюстъ отправится на рекогносцировку. Бросить Тигра въ ящикѣ было невыносимой мыслью я для него, и для меня. Но могли ли мы поступитъ иначе? вотъ вопросъ. Собака теперь, казалось, совершенно успокоилась, и приложивъ ухо къ самому ящику, мы не могли даже разслышать ея дыханія. Я былъ убѣжденъ, что она околѣла, я рѣшился отворить дверь. Мы застали Тигра растянувшимся во весь ростъ, какъ бы погруженнымъ въ глубокое оцѣпенѣніе, но еще живымъ; съ невѣроятнымъ трудомъ потащили мы его съ собой; Огюсть былъ вынужденъ безпрестанно перелѣзать черезъ препятствія, преграждавшія намъ дорогу, съ огромной собакой на рукахъ. Наконецъ намъ удалось достигнуть отверстія, черезъ которое первымъ проскользнулъ Огюстъ, а потомъ я толкнулъ Тигра на бакъ. Все обошлось благополучно; мы были цѣлы, невредимы и не преминули вознести въ Боіу благодарственную молитву за такое чудесное избавленіе отъ угрожавшей опасности. Пока было рѣшено, что я останусь у отверстія, черезъ которое товарищъ легко могъ передавать мнѣ часть своей ежедневной порціи, и гдѣ я могъ дышать болѣе чистымъ воздухомъ, конечно, говоря относительно.

Пока мой товарищъ возвратился на койку, снова надѣлъ ручныя кандалы и веревку, совершенно разсвѣло; едва онъ окончилъ всѣ свои приготовленія, какъ къ нему спустился подшкиперъ, въ сопровожденіи Дирка Петерса и повара. Они нѣсколько времени говорили о кораблѣ, шедшемъ съ Зеленаго Мыса, и, казалось, съ крайнимъ нетерпѣніемъ ожидали появленія его. Поваръ подошелъ къ постели Огюста и сѣлъ у изголовья. Мнѣ, изъ моего укромнаго уголка, все было видно и слышно, такъ какъ вынутая доска не была вставлена на мѣсто, и я каждую минуту боялся, чтобъ негра не отбросило къ бушлатику, закрывавшему отверстіе; случись это, все было бы открыто. Однако, счастливая звѣзда наша взяла верхъ, и хотя во время боковой качки онъ часто касался этого пальто, онъ ни разу не прислонился къ нему съ достаточною силой, чтобъ открыть нашу хитрость. Низъ бушлатика былъ тщательно прибитъ къ перегородкѣ, такъ что онъ не могъ качаться и при этомъ обнаружить существованіе отверстія. Въ теченіе всего этого времени Тигръ помѣщался въ ногахъ кровати; здоровье какъ будто отчасти возвратилось къ нему, я видѣлъ, какъ онъ, отъ времени до времени, открывалъ глаза и протяжно переводилъ дыханіе.

Черезъ нѣсколько минутъ подшкиперъ и поваръ ушли, а Диркъ Петерсъ заговорилъ съ Огюстомъ совершенно дружескимъ тономъ, причемъ мы замѣтили, что его опьянѣніе — очень явное въ присутствіи его двухъ товарищей — было, въ значительной мѣрѣ, притворно. Онъ прекрасно отвѣчалъ на всѣ вопросы моего пріятеля. Онъ сказалъ ему, что не сомнѣвается въ томъ, что отца его спасли, такъ какъ въ тотъ день, когда его лодку пустили по вѣтру, передъ самымъ закатомъ солнца, на горизонтѣ было не менѣе пяти парусовъ; словомъ, онъ старался говорить въ утѣшительномъ тонѣ, что меня удивило и обрадовало. Говоря по правдѣ, я начиналъ питать надежду, что Петерсъ можетъ послужить намъ орудіемъ для отвоеванія брига, и я, при первой возможности, сообщилъ эту мысль Огюсту. Онъ также считалъ это дѣломъ возможнымъ, но настаивалъ на необходимости дѣйствовать съ величайшей осторожностью. Петерсъ, черезъ часъ, поднялся на верхъ и возвратился только въ полдень, когда принесъ Огюсту большую порцію солонины и пуддинга. Когда мы остались наединѣ, я съ наслажденіемъ уничтожилъ свою долю. Въ теченіе цѣлаго дня никто не спустился на бакъ; вечеромъ я улегся на койку Огюста и проспалъ глубокимъ, сладкимъ сномъ почти до разсвѣта. Тутъ онъ растолкалъ меня, заслышавъ движеніе на палубѣ, и я, со всевозможной быстротой, возвратился въ свое убѣжище. Когда совершенно разсвѣло, мы убѣдились, что Тигръ совсѣмъ выздоровѣлъ и не обнаруживаетъ никакихъ признаковъ водобоязни, такъ какъ онъ съ замѣчательной жадностью выпилъ немного воды, которую подалъ ему Огюстъ. Его странное бѣшенство было, безъ всякаго сомнѣнія, вызвано смертоноснымъ воздухомъ трюма и не имѣло ничего общаго съ водобоявнью. Было 30 іюня, тринадцатый день съ отплытія Грампуса изъ Нантукета.

2-го іюля подшкиперъ сошелъ на бакъ, пьяный по обыкновенію и въ отличнѣйшемъ расположеніи духа. Онъ подошелъ къ койкѣ Огюста и, хлопнувъ его по спинѣ, спросилъ, будетъ ли онъ хорошо вести себя, еслибъ его освободили, и обѣщаетъ ли болѣе не возвращаться въ каюту. Пріятель мой, конечно, отвѣтилъ утвердительно; тогда негодяй освободилъ его, они вмѣстѣ поднялись на палубу, и я увидалъ Огюста не ранѣе какъ часа черезъ три. Онъ сообщилъ мнѣ, въ видѣ пріятной новости, что получилъ разрѣшеніе ходить на бригѣ всюду, куда пожелаетъ, по сю-сторону гротъ мачты, однако, и что спать ему приказано, по заведенному обыкновенію, на бакѣ. Онъ принесъ мнѣ хорошій обѣдъ и порядочный запасъ воды. Такъ какъ событія послѣдующихъ восьми дней были маловажны и не имѣютъ прямого отношенія въ главнымъ обстоятельствамъ моего разсказа, я занесу ихъ сюда въ видѣ дневника, не желая совершенно умолчать о нихъ.

3 іюля. Огюстъ снабдилъ меня тремя одѣялами, съ помощью которыхъ я устроилъ себѣ порядочную постель. Къ вечеру поднялся нежданный вѣтеръ, прежде чѣмъ успѣли спрятать паруса, и едва не опрокинулъ брига. Впрочемъ, тишина тотчасъ же настала, и бригъ не потерпѣлъ никакихъ поврежденій, если не считать брамселя, который разорвался по срединѣ.

Диркъ Петерсъ цѣлый день очень ласково обращался съ Огюстомъ, завелъ съ нимъ длинный разговоръ о Тихомъ океанѣ, спросилъ, не захочетъ ли онъ предпринять путешествіе въ эти страны, и сообщилъ, что команда, въ несчастью, мало-по-малу склоняется на сторону подшкипера. Огюстъ отвѣтилъ, что будетъ очень счастливъ принять участіе въ экспедиціи, что лучшаго ничего не остается, что все лучше жизни пирата.

4 іюля. Огюстъ проводитъ большую часть времени на палубѣ, съ цѣлью незамѣтно собрать всѣ возможныя свѣдѣнія о намѣреніяхъ бунтовщиковъ.

Между ними происходятъ частые и сильные споры; въ одну изъ такихъ ссоръ нѣкто Джимъ Боннеръ былъ выброшенъ за бортъ. Партія подшкипера одолѣваетъ. Джимъ Боннеръ принадлежалъ къ партіи повара.

5 іюля. Почти на разсвѣтѣ съ запада подулъ крѣпкій вѣтеръ, который въ полудню превратился въ бурю. Пряча брамсель, Симмсъ, простой матросъ, также изъ партіи повара, упалъ въ море. Онъ былъ очень пьянъ и утонулъ, причемъ для спасенія его не было употреблено ни малѣйшаго усилія. Теперь на бригѣ осталось всего тринадцать человѣкъ, а именно: Диркъ Петерсъ, Сеймуръ — черный поваръ, Джонсъ Грили, Гартманъ Роджерсъ и Вильямъ Алленъ, всѣ — приверженцы повара. Подшкиперъ, имени котораго я такъ и не узналъ, Абсалонъ Гивсъ, Вильсонъ, Джонъ Гунтъ и Ричардъ Паркеръ, представлявшіе партію подшкипера. Наконецъ, мы съ Огюстомъ.

6 іюля. Буря продолжалась цѣлый день. Бригъ черезъ свои расщелины зачерпнулъ не мало воды; одна изъ помпъ не переставала дѣйствовать. При самомъ наступленіи ночи большое судно прошло очень близко отъ насъ. Предположили, что это именно то, которое бригъ такъ давно сторожилъ. Подшкиперъ окликнулъ его, но отвѣтъ затерялся среди завыванія бури. Къ утру погода стихла, и при восходѣ солнца, почти не было вѣтру.

7 іюля. Намъ пришлось, въ теченіе цѣлаго дня, выносить страшную зыбь. Бригъ, мало и плохо нагруженный, подвергался ужаснѣйшей боковой качкѣ. Я сильно страдалъ отъ морской болѣзни. Петерсъ имѣлъ длинный разговоръ съ Огюстомъ и сказалъ ему, что двое изъ его партіи, Грили и Алленъ, перешли на сторону подшкипера, рѣшившись сдѣлаться пиратами.

8 іюля. При восходѣ солнца поднялся восточный вѣтеръ. Подшкиперъ приказалъ держать на юго-западъ, чтобы пристать къ какому-нибудь изъ Антильскихъ острововъ и привести въ исполненіе свой разбойничій проектъ. Ни Петерсъ, ни поваръ не обнаружили никакого сопротивленія. Мысль завладѣть кораблемъ, идущимъ съ Зеленаго мыса, совершенно оставлена.

9 іюля. Прекрасная погода. Всѣ заняты исправленіемъ легкихъ поврежденій, причиненныхъ послѣдней бурей. Петерсъ имѣлъ еще длинный разговоръ съ Огюстомъ и высказался нѣсколько опредѣленнѣе прежняго. Онъ сказалъ, что ничто въ мірѣ не заставитъ его согласиться съ подшкиперомъ, и даже намекнулъ на намѣреніе вырвать у него командованіе бригомъ. Онъ спросилъ моего пріятеля, можетъ ли онъ, въ подобномъ случаѣ, разсчитывать на его содѣйствіе, на что Огюстъ, не колеблясь, отвѣтилъ:

— Да.

Глава VII. — Планъ освобожденія.

10-го іюля. Погода туманная при легкомъ восточномъ вѣтрѣ. Сегодня умеръ Гартманъ Роджерсъ. 8-го съ нимъ сдѣлались спазмы послѣ того, какъ онъ выпилъ стаканъ грога. Человѣкъ этотъ принадлежалъ къ партіи повара; Петерсъ особенно разсчитывалъ на него. Петерсъ сказалъ Огюсту, что подозрѣваетъ, что подшкиперъ отравилъ Роджерса, и очень опасается, какъ бы скоро не настала его очередь. Онъ говорилъ Джонсу о своемъ намѣреніи отнять команду у подшкипера. Мысль эта была встрѣчена довольно холодно; Петерсъ не настаивалъ и ни слова не сказалъ повару. Послѣ полудня поваръ выразилъ намѣреніе примкнуть къ партіи подшкипера; Джонсъ воспользовался случаемъ поссориться съ Петерсомъ, и далъ ему понять, что донесетъ на него подшкиперу. Очевидно, времени терять было нельяя; Петерсъ выразилъ рѣшимость овладѣть бригомъ, лишь бы Огюстъ оказалъ ему поддержку. Пріятель мой успокоилъ его на этотъ счетъ и, пользуясь благопріятнымъ случаемъ, открылъ ему тайну моего присутствія.

Петерсъ столько же удивился, сколько обрадовался. Огюстъ кликнулъ меня, и мы съ Петерсомъ живо познакомились. Условлено было, что мы попытаемся овладѣть судномъ при первомъ удобномъ случаѣ, и совершенно удалимъ Джонса изъ нашихъ совѣщаній. Разговоръ нашъ былъ прерванъ крикомъ: «Всѣ на верхъ. Крѣпятъ паруса!» Петерсъ и Огюстъ побѣжали на палубу.

По обыкновенію, почти вся команда была пьяна; прежде, чѣмъ паруса были закрѣплены какъ слѣдуетъ, сильный шквалъ накренилъ бригъ на одинъ бокъ; онъ поднялся, но зачерпнувъ много воды. Едва все было приведено въ порядокъ, какъ налетѣлъ новый порывъ вѣтра, за нимъ другой, но безъ поврежденій. Повидимому, приближалась буря; дѣйствительно, она не заставила себя ждать; съ сѣвера и запада задулъ бѣшеный вѣтеръ. Мы легли въ дрейфъ. При приближеніи ночи вѣтеръ еще сильнѣе засвѣжѣлъ, море сдѣлалось необыкновенно бурнымъ. Петерсъ съ Огюстомъ возвратились на бакъ, и мы продолжали нашу бесѣду.

Мы рѣшили, что для исполненія нашего намѣренія не могло представиться болѣе благопріятнаго случая, чѣмъ настоящій, такъ какъ теперь никто не могъ ожидать подобной попытки. Главное затрудненіе заключалось въ неравенствѣ нашихъ силъ. Насъ было трое, ихъ девять. Кромѣ того, все оружіе находилось въ ихъ рукахъ, кромѣ пары маленькихъ пистолетовъ, которую Петерсъ держалъ при себѣ, да большого ножа, который онъ постоянно носилъ за поясомъ. По нѣкоторымъ признакамъ можно было опасаться, что подшкиперъ кое-что подозрѣвалъ, по крайней мѣрѣ насчетъ Петерса, и ждетъ только случая избавиться отъ него; такъ, напримѣръ, ни одного топора, ни одного ганшпуга нельзя было найдти на обычномъ мѣстѣ.

Петерсъ предложилъ свои услуги, чтобы подняться на-верхъ, завести разговоръ съ вахтеннымъ (Алленомъ), пока не выберется удобный моментъ — безъ труда и безъ шуму бросить его за бортъ. Потомъ мы съ Огюстомъ должны были подняться и пытаться завладѣть первымъ попавшимся оружіемъ; наконецъ, броситься всѣ вмѣстѣ и овладѣть трапомъ прежде, чѣмъ намъ успѣютъ оказать малѣйшее сопротивленіе. Я возсталъ противъ этого плана, такъ какъ не думать, чтобы подшкиперъ — малый не промахъ во всѣхъ вопросахъ, не касающихся его суевѣрій, — былъ способенъ такъ легко попасться въ ловушку. Самый фактъ присутствія вахтеннаго на палубѣ былъ достаточнымъ доказательствомъ, что подшкиперъ на-сторожѣ; такъ какъ не въ обычаѣ, за исключеніемъ тѣхъ судовъ, гдѣ дисциплина строго соблюдается, ставить вахтеннаго на палубу, когда судно лежитъ въ дрейфѣ во время бури. На что-нибудь, однако, надо было рѣшиться, и притомъ какъ можно скорѣе.

Къ счастію, мнѣ, наконецъ, пришла мысль подѣйствовать на суевѣрный страхъ и на преступную совѣсть подшкипера. Читатель помнитъ, что одинъ изъ матросовъ, Гартманъ Роджерсъ, умеръ поутру. Петерсъ выразилъ мнѣніе, что человѣкъ этотъ отравленъ подшкиперомъ; онъ увѣрялъ, что имѣетъ основательныя причины это думать, но мы никакъ не могли добиться отъ него этихъ причинъ. Но были ли у него или нѣтъ болѣе серьезныя причины, чѣмъ у насъ самихъ, подозрѣвать подшкипера, мы легко поддались его подозрѣніямъ, и рѣшились принять ихъ за основаніе нашихъ дѣйствій.

Роджерсъ умеръ около одиннадцати часовъ утра въ сильныхъ конвульсіяхъ; тѣло его представляло, черезъ нѣсколько минутъ послѣ смерти, одно изъ самыхъ ужасныхъ и отвратительныхъ зрѣлищъ, какія я запомню. Животъ безобразно вздулся, точно у утопленника, который оставался подъ водою нѣсколько недѣль. Руки подверглись той же метаморфозѣ; на лицѣ, совершенно сморщенномъ и бѣломъ, какъ мѣлъ, виднѣлись въ двухъ или трехъ мѣстахъ ярко-красныя пятна, въ родѣ тѣхъ, какія оставляетъ рожа. Одно изъ такихъ пятенъ пересѣкало лицо и совершенно накрывало одинъ глазъ, точно повязка изъ краснаго бархата. Около полудня тѣло вынесли изъ каюты, чтобы бросить за бортъ; но подшкиперъ, окинувъ его бѣглымъ взглядомъ — онъ видѣлъ его въ первый разъ — быть можетъ, раскаявшись въ своемъ преступленіи, или просто пораженный ужасомъ, приказалъ людямъ зашить его въ его койку и похоронить, какъ обыкновенно хоронятъ моряковъ. Пока готовились исполнить его приказаніе, буря страшно усилилась, и дѣло это, до поры до времени, пришлось оставить. Трупъ, предоставленный на произволъ судьбы, плавалъ въ шпигатахъ бакборда, гдѣ бился и трясся при каждомъ бѣшеномъ прыжкѣ брига.

Обдумавъ нашъ планъ, мы немедля принялись за дѣло. Петерсъ поднялся на верхъ и тотчасъ встрѣтился съ Алленомъ. Участь этого негодяя была быстро рѣшена; Петерсъ, подойдя къ нему съ беззаботнымъ видомъ, какъ будто желая заговорить съ нимъ, схватилъ его за горло, и прежде чѣмъ тотъ успѣлъ вскрикнуть, бросилъ его за бортъ. Тутъ онъ насъ кликнулъ. Нашей первой заботой было осмотрѣть вездѣ, нѣтъ ли какого оружія; съ этой цѣлью мы подвигались съ большими предосторожностями, такъ какъ невозможно было простоять на палубѣ минуты, не держась за что-нибудь.

Поискавъ нѣсколько времени, мы не нашли ничего подходящаго, кромѣ двухъ прутовъ отъ помпы, изъ которыхъ одинъ взялъ Огюстъ, другой — я. Спрятавъ ихъ, мы стащили съ трупа рубашку, а его бросили за бортъ. Мы съ Петерсомъ сошли внизъ, оставивъ Огюста на палубѣ, гдѣ онъ занялъ мѣсто Аллена, стоя спиной въ каютному трапу, съ тою цѣлью, чтобы въ случаѣ, еслибъ кто изъ приверженцевъ подшкипера поднялся, онъ могъ принять его за вахтеннаго.

Едва я сошелъ внизъ, какъ принялся переодѣваться, чтобы изобразить собою трупъ Роджерса. Рубашка, которую мы съ него сняли, должна была оказать намъ большое содѣйствіе, такъ какъ узнать ее было очень легко. Это былъ родъ блузы изъ голубого трико съ широкими бѣлыми полосами, которую покойный надѣвалъ сверхъ прочаго платья. Облекшись въ нее, я устроилъ себѣ искусственный животъ, что мнѣ скоро удалось съ помощью нѣсколькихъ одѣялъ. Я придалъ моимъ рукамъ соотвѣтствующій видъ, благодаря парѣ бѣлыхъ шерстяныхъ перчатокъ, которыя мы набили всякимъ тряпьемъ. Петерсъ нагримировалъ меня, сначала натеръ мнѣ все лицо мѣломъ, потомъ забрызгалъ его кровью, добытой изъ надрѣза на собственномъ пальцѣ. Широкая красная полоса, пересѣкавшая глазъ, не была забыта, и видъ имѣла самый отвратительный.

Глава VIII. — Призракъ.

Мы всѣ трое проскользнули къ каютному трапу. Онъ не былъ припертъ вплотную; мы безъ труда могли видѣть всю внутренность каюты. Счастье, что мы не пытались напасть на нихъ врасплохъ, такъ какъ они, очевидно, были на-сторожѣ. Одинъ только спалъ, лежа у самаго трапа. Остальные сидѣли на нѣсколькихъ тюфякахъ, которые сняли съ постелей и бросили на полъ. Они были заняты серьёзнымъ разговоромъ, и хотя кутили, что можно было заключить по двумъ пустымъ кружкамъ и нѣсколькимъ разбросаннымъ въ разныхъ мѣстахъ оловяннымъ стаканчикамъ, но не были такъ отчаянно пьяны, какъ обыкновенно. У всѣхъ были пистолеты, много ружей лежало подъ рукой.

Мы нѣсколько времени прислушивались въ ихъ разговору.

Кто-то заговорилъ о Петерсѣ; подшкиперъ отвѣчалъ вполъголоса; мы ничего не могли разобрать; вскорѣ онъ прибавилъ, уже громче, «что не понимаетъ, что Петерсъ такъ часто сидитъ на бакѣ съ капитанскимъ мальчуганомъ; надо бы обоихъ вышвырнуть за бортъ, и чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше». Слова эти не вызвали отвѣта, но мы легко могли понять, что вся компанія отнеслась къ нимъ сочувственно, а въ особенности Джонсъ. Страшный шумъ, производимый завываніемъ вѣтра въ снастяхъ и свистомъ разбивавшихся о палубу волнъ, мѣшалъ намъ разслышать, что говорилось, кромѣ тѣхъ моментовъ, когда наступала на время тишина. Въ одинъ изъ такихъ промежутковъ мы ясно слышали, какъ подшкиперъ приказалъ одному изъ матросовъ: «сходить на бакъ и приказать этимъ проклятымъ собакамъ сойти въ каюту, благо тутъ по крайней мѣрѣ можно за ними приглядѣть, а ему не желательно, чтобы на бригѣ завелись тайны». Къ счастью для насъ качка въ эту минуту была такъ сильна, что приказаніе не могло быть тотчасъ исполнено, и мы успѣли поспѣшно уйти на бакъ и наскоро составить планъ дѣйствій, прежде чѣмъ посланный явился или, вѣрнѣе, чѣмъ онъ высунулъ голову изъ трапа, такъ какъ на палубу онъ не поднялся. Съ того мѣста, гдѣ онъ стоялъ, онъ не могъ замѣтить отсутствія Аллена, а потому сталъ звать его иго всей мочи и передавать ему приказаніе подшкипера. Петерсъ отвѣтилъ также громко и измѣнивъ голосъ.

— Ладно, ладно! — и поваръ тотчасъ же сошелъ внизъ, не заподозрѣвъ даже, что на бригѣ не все благополучно.

Тогда оба мои товарища смѣло спустились въ каюту. Подшкиперъ встрѣтилъ ихъ съ притворнымъ радушіемъ, и объявилъ Огюсту, что такъ какъ онъ хорошо велъ себя за послѣднее время, то можетъ поселиться въ каютѣ и считать себя среди нихъ своимъ человѣкомъ. Онъ налилъ ему полъ-стакана рома и заставилъ выпить. Петерсъ старался навести разговоръ на кровавые эпизоды бунта, и мало-по-малу заставилъ команду разговориться о безчисленныхъ суевѣріяхъ, которыя такъ распространены среди моряковъ. Я не могъ разслышать всего, что говорилось, но легко могъ видѣть впечатлѣніе, производимое разговоромъ на лицахъ присутствующихъ. Подшкиперъ очевидно былъ очень взволнованъ, и когда кто-то заговорилъ о трупѣ Роджерса, я подумалъ, что онъ просто упадетъ въ обморокъ. Петерсъ спросилъ его, не лучше ли было бы бросить его за бортъ. Негодяй судорожно вздохнулъ и обвелъ товарищей медленнымъ взглядомъ, какъ бы умоляя кого-нибудь изъ нихъ исполнить это. Никто не двинулся; ясно было, что все общество дошло до крайней степени нервнаго возбужденія. Петерсъ подалъ мнѣ знакъ; я тотчасъ отворилъ трапъ, спустился, не произнеся ни единаго звука, и неожиданно явился среди нихъ.

Подшкиперъ приподнялся съ тюфяка, на которомъ лежалъ, и, не выговоривъ слова, упалъ навзничь мертвымъ. Изъ семи оставшихся, только трое сразу выказали нѣкоторое присутствіе духа. Остальные четверо просидѣли нѣсколько времени, точно приросши въ полу — это были самыя жалкія жертвы ужаса и отчаянія, какихъ я когда-либо видалъ. Сопротивленіе мы встрѣтили только со стороны повара, Джона Гунта и Ричарда Паркера; но и они защищались слабо, нерѣшительно. Двое первыхъ тотчасъ были порѣшены Петерсомъ; принесеннымъ съ собой прутомъ я хватилъ Паркера по головѣ. Въ то же время Огюстъ, завладѣвъ однимъ изъ ружей, лежавшихъ на полу, всадилъ весь зарядъ въ грудь Вильсона. Оставалось всего трое, но, тѣмъ временемъ, они очнулись отъ своего оцѣпененія и, быть можетъ, начинали догадываться, что стали жертвой хитрости; они рѣшительно и бѣшено сражались, и, не выручи насъ страшная, мускульная сила Петерса, легко могли бы взять надъ нами верхъ. Эти три человѣка были Джонсъ, Грипи и Абсалонъ Гиксъ. Джонсъ сшибъ съ ногъ Огюста, онъ уже нанесъ ему нѣсколько ударовъ въ правую руку и, вѣроятно, скоро справился бы съ нимъ, еслибы другъ, на помощь котораго мы, конечно, не разсчитывали, очень кстати не явился ему на выручку. Другъ этотъ былъ Тигръ. Съ глухимъ рычаньемъ бросился онъ въ каюту въ самую критическую для Огюста минуту, и, кинувшись на Джонса, мгновенно свалилъ его на полъ. Пріятель мой, однако, былъ слишкомъ серьезно раненъ, чтобъ оказать намъ малѣйшую помощь, а меня такъ стѣснялъ мой костюмъ, что я былъ мало на что годенъ. Петерсъ схватилъ одну изъ тяжелыхъ скамеекъ, которыя валялись на полу, и разбилъ ею черепъ Грипи въ ту минуту, когда тотъ прицѣливался въ меня; тотчасъ послѣ этого, его движеніемъ брига бросило на Гикса, котораго онъ схватилъ за горло и задушилъ. Такъ, быстрѣе, чѣмъ я разсказалъ, мы завладѣли бригомъ.

Единственный изъ нашихъ противниковъ, оставшійся въ живыхъ, былъ Ричардъ Паркеръ. Онъ лежалъ неподвижно; но когда Петерсъ толкнулъ его ногой, заговорилъ и просилъ пощады. Голова его была слегка прошиблена, другихъ ранъ не было, ударъ просто оглушилъ его. Онъ всталъ, и мы привязали ему руки за спину. Собака не выпускала Джонса, продолжая бѣшено рычать; но пристально всмотрѣвшись въ него, мы убѣдились, что тотъ совсѣмъ мертвъ; кровь лила ручьемъ изъ глубокой раны на шеѣ, причиненной ему сильными клыками животнаго.

Былъ часъ ночи. Вѣтеръ продолжалъ страшно завывать. Бригъ пострадалъ гораздо болѣе обыкновеннаго; необходимо было что-нибудь предпринять, чтобъ облегчить его. Нѣсколько валовъ ворвалось въ каюту во время нашей борьбы. Весь бакбордъ былъ снесенъ. Трещаніе гротъ-мачты доказывало намъ, что и она скоро не выдержитъ. Къ довершенію несчастій, по осмотрѣ веля, мы нашли въ немъ не менѣе семи футовъ воды.

Оставивъ тѣла убитыхъ въ каютѣ, мы тотчасъ принялись выкачивать воду. Паркера мы, конечно, освободили, чтобъ, онъ могъ помогать намъ въ этой работѣ. Мы, какъ умѣли, перевязали руку Огюста, и бѣдный малый дѣлалъ что могъ, т.-е. очень немного. Мы, однако, убѣдились, что дѣйствуя помпой непрерывно, можемъ кое-какъ справляться съ водой, мѣшая ей прибывать. Такъ какъ насъ было всего четверо, это былъ тяжелый трудъ; но мы старались не поддаваться унынію, и съ безпокойствомъ ждали разсвѣта, надѣясь тогда облегчить бригъ, срубивъ гротъ-мачту.

Мы провели тревожную и страшно утомительную ночь; при наступленіи дня буря ни мало не стихла, не было даже никакихъ признаковъ скорой перемѣны. Мы вытащили тѣла на палубу и бросили ихъ за бортъ. Потомъ стали подумывать, какъ бы освободиться отъ гротъ-мачты. По окончаніи необходимыхъ приготовленій, Петерсъ, который розыскахъ топоры въ каютѣ, принялся рубить мачту, а мы, тѣмъ временемъ, наблюдали за штагами и штертами. Въ то время какъ корабль страшно кидало изъ стороны въ сторону, былъ поданъ сигналъ рубить штерты; когда это было исполнено, вся эта масса дерева и снастей рухнула въ море и освободила бригъ, не причинивъ намъ значительныхъ поврежденій. Но положеніе наше все-таки оставалось крайне затруднительнымъ; несмотря на величайшія усилія, мы теперь могли справляться съ течью уже только при помощи двухъ помпъ. Услуги, которыя могъ оказать намъ Огюстъ, были совершенна ничтожны. Въ довершенію бѣдствія, громадная волна, ударивъ въ бригъ, отбросила его въ сторону, и прежде чѣмъ онъ могъ занять прежнее положеніе, другая разбилась объ него и совсѣмъ его накренила. Тогда балластъ, всей своей массой, сдвинулся съ мѣста; что касается rpyзa, то онъ уже нѣсколько времени перелеталъ то въ ту, то въ другую сторону — и въ теченіе нѣсколькихъ минутъ мы думали, что непремѣнно опрокинемся. Однако, мы немного поправились и, вопреки совѣту Паркера, начали рубить бизань-мачту; это намъ, наконецъ, удалось, хотя съ величайшимъ трудомъ, благодаря нашему наклонному положенію. Она унесла съ собою бугспритъ, и бригъ превратился въ простой плашкотъ.

До сихъ поръ мы могли радоваться, что сохранили свою шлюпку, которая не подверглась поврежденіямъ. Но недолго пришлось намъ радоваться; теперь, когда мачтъ не было, каждая волна разбивалась прямо на бригъ, черезъ пять минутъ и шлюпка и штирбордъ были унесены. Почти невозможно было дойти до болѣе жалкаго положенія.

Въ полдень мы было надѣялись, что буря стихнетъ, но намъ суждено было жестоко разочароваться. Въ четыре часа пополудни она такъ разыгралась, что невозможно было держаться на ногахъ; при наступленіи ночи я уже не имѣлъ и тѣни надежды. Я не думалъ, чтобъ бригъ могъ выдержать до утра.

Въ полночь вода начала значительно прибывать; она доходила до орлопъ-дека. Вскорѣ затѣмъ унесло руль, волна, унесшая его, подняла всю кормовую часть надъ водою; падая назадъ въ бездну, бригъ задрожалъ, какъ дрожитъ судно, которому грозитъ крушеніе. Всѣ мы разсчитывали, что руль выдержитъ до конца… Едва успѣли мы перевести духъ послѣ этого сильнаго сотрясенія, какъ одна изъ страшнѣйшихъ волнъ, какія я когда-либо видалъ, хлынула на палубу, унесла трапъ, проломила люки и совсѣмъ залила бригъ.

Глава IX. — Ловля припасовъ.

Къ счастью, передъ самымъ наступленіемъ ночи, мы всѣ четверо крѣпко-на-крѣпко привязали себя къ обломкамъ брашпиля, и лежали плашмя на палубѣ. Эта предосторожность спасла насъ отъ смерти. Въ первую минуту мы всѣ были болѣе или менѣе оглушены массою воды, которая на насъ обрушилась. Какъ только я свободно вздохнулъ, то громкимъ голосомъ окликнулъ товарищей. Одинъ Огюстъ отвѣтилъ мнѣ:

— Съ нами кончено; да приметъ Богъ наши души!

Черезъ нѣсколько минутъ остальные заговорили; они убѣждали насъ мужаться, говоря, что еще не вся надежда потеряна, что невозможно, чтобъ бригъ потонулъ, по самому свойству его груза, который теперь состоялъ исключительно изъ пустыхъ боченковъ, и что есть полное основаніе думать, что буря разсѣтеся къ утру. Слова эти воскресили меня. Ночь была такъ темна, какъ только можно себѣ представить; безполезно пытаться описывать оглушающій шумъ и хаосъ, который окружалъ насъ. Палуба наша находилась на одномъ уровнѣ съ моремъ или, вѣрнѣе, насъ окружалъ цѣлый валъ пѣны, часть которой ежесекундно перелетала черезъ насъ. Головы наши, безъ преувеличенія, находились надъ водой одну секунду изъ трехъ. Хотя мы лежали совершенно рядомъ, мы не могли видѣть другъ друга. Отъ времени до времени мы перекликались, стараясь этимъ пробудить надежду и хоть немного утѣшить и ободрить тѣхъ изъ насъ, кто болѣе всѣхъ въ этомъ нуждался. Слабость Огюста заставляла прочихъ безпокоиться на его счетъ; и, такъ какъ съ его израненной правой рукой ему должно было быть невозможно привязать себя такъ крѣпко, какъ бы слѣдовало, мы каждую минуту воображали, что его выброситъ за бортъ, подать же ему помощь было дѣломъ совершенно немыслимымъ. Къ счастью, мѣсто его было лучше нашихъ, — верхняя часть его тѣла была защищена обломкомъ разбитаго брашпиля, чѣмъ значительно ослаблялась сила налетавшихъ на него волнъ. Во всякомъ другомъ положеніи — настоящаго онъ не выбиралъ, а попалъ въ него случайно, послѣ того, какъ привязалъ себя въ очень опасномъ мѣстѣ — онъ непремѣнно погибъ бы до утра.

Въ такомъ страшномъ положеніи оставались мы, пока наступившій день еще яснѣе не обнаружилъ окружавшихъ насъ ужасовъ. Бригъ былъ не болѣе какъ полѣно, бросаемое изъ стороны въ сторону по волѣ волнъ; буря все усиливалась, — это былъ чистый ураганъ. Мы молчали нѣсколько часовъ, дрожа каждую минуту, чтобъ наши веревки не ослабли, чтобъ обломки брашпиля не были выкинуты за бортъ, или чтобъ одинъ изъ громадныхъ валовъ, которые завывали вокругъ насъ, надъ нами во всѣхъ направленіяхъ, не погрузилъ остова брига такъ глубоко въ воду, что мы утонули бы прежде, чѣмъ онъ успѣлъ бы всплыть на поверхность. Однако, милосердіе Божье оградило насъ отъ грозившихъ намъ опасностей, и около полудня насъ озарилъ благодатный солнечный свѣтъ. Немного спустя, сила вѣтра замѣтно уменьшилась, и въ первый разъ съ вчерашняго, поздняго вечера Огюстъ заговорилъ и спросилъ Петерса, который лежалъ рядомъ съ нимъ, есть ли, по его мнѣнію, какая-нибудь надежда на спасеніе. Такъ какъ Петерсъ сначала ничего на этотъ вопросъ не отвѣтилъ, мы всѣ заключили, что его залило волнами; но вскорѣ, къ нашей великой радости, онъ заговорилъ, хотя очень слабымъ голосомъ, сказалъ, что очень страдаетъ, что канатъ, крѣпко стягивающій ему желудокъ, впился ему въ тѣло, что ему надо найти средство ослабить его или умереть, потому что долѣе онъ не въ силахъ выносить эту пытку. Это насъ очень огорчило, такъ какъ не было возможности помочь ему, пока море продолжало бушевать вокругъ насъ. Мы убѣждали его мужественно выносить свои страданія и обѣщали воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ, чтобъ облегчить его. Онъ отвѣтилъ, что скоро будетъ поздно, простонавъ нѣсколько минутъ замолчалъ, и мы заключили, что онъ умеръ.

При наступленіи вечера море значительно стихло; вѣтеръ также очень спалъ. Уже нѣсколько часовъ я не слыхалъ голоса моихъ товарищей; я окликнулъ Огюста. Онъ отвѣтилъ мнѣ, но такъ тихо, что я ничего не могъ разобрать. Я заговорилъ съ Петерсомъ и Паркеромъ, во никто изъ нихъ не отвѣтилъ мнѣ. Вскорѣ послѣ этого я впалъ въ полубезчувственное состояніе, во время котораго самые чарующіе образы проносились въ моемъ мозгу: зеленыя деревья, великолѣпныя поля, на которыхъ колыхались налившіеся колосья, группы молодыхъ танцовщицъ и другія фантасмагоріи. Я теперь вспоминаю, что во всемъ, что проходило передъ моимъ умственнымъ взоромъ, движеніе было преобладающей идеей. Въ грезахъ моихъ вовсе не было неподвижныхъ предметовъ, напр.: домовъ, горъ и пр., но все вѣтряныя мельницы, корабли, большія птицы, воздушные шары, наѣздники, экипажи, мчащіеся съ бѣшеной быстротою, и другіе движущіеся предметы, представлялись мнѣ и слѣдовали другъ за другомъ въ безконечной вереницѣ. Когда я вышелъ изъ этого страннаго состоянія, солнце уже съ часъ какъ встало, насколько я могъ угадать. Только съ величайшимъ трудомъ могъ я припомнить различныя обстоятельства, имѣвшія отношеніе къ моему настоящему положенію; нѣсколько времени я былъ твердо убѣжденъ, что все еще нахожусь въ трюмѣ, у своего ящика; Паркера я принималъ за Тигра.

Когда я, наконецъ, совершенно пришелъ въ себя, то замѣтилъ, что вѣтеръ превратился въ очень умѣренный вѣтерокъ, а на морѣ, говоря относительно, настала тишина. Лѣвая рука моя освободилась отъ своихъ узъ и оказалась сильно разодранной у локтя, правая была совершенно парализована, и до самой кисти страшно распухла. Сильное страданіе причиняла мнѣ также другая веревка, вокругъ тальи. Оглянувъ своихъ товарищей, я замѣтилъ, что Петерсъ еще живъ; едва я пошевельнулся, какъ онъ сдѣлалъ слабый знакъ рукою, указывая мнѣ на веревку, стягивавшую ему поясницу. Огюстъ не подавалъ никакихъ признаковъ жизни. Паркеръ заговорилъ со мной, спросилъ, достанетъ ли у меня еще силы освободить его, говоря, что если я соберу всю свою энергію и развяжу его, то мы еще можемъ спасти нашу жизнь, но иначе всѣ погибнемъ.

Я просилъ его мужаться, сказалъ, что попытаюсь освободить его. Порывшись въ карманѣ, я вынулъ складной ножъ, и послѣ нѣсколькихъ безплодныхъ попытокъ, открылъ-таки его. Тогда мнѣ удалось лѣвой рукой освободить правую, а затѣмъ перерѣзать и другія веревки, которыми былъ привязанъ. Но когда я попытался сойти съ мѣста, то убѣдился, что ноги совершенно отказываются мнѣ служить, мнѣ также невозможно было шевельнуть правой рукой. Я сообщилъ это Паркеру; который посовѣтывалъ мнѣ не двигаться нѣсколько минутъ, чтобъ дать правильному кровообращенію время возстановиться. Дѣйствительно, онѣмѣніе скоро начало проходить, сначала я могъ шевельнуть одной ногой, потомъ другой, вскорѣ я уже отчасти владѣлъ и правой рукой. Тогда я, съ величайшей осторожностью, подползъ къ Паркеру и перерѣзалъ всѣ связывавшія его веревки, въ скоромъ времени и онъ отчасти владѣлъ уже своими членами. Тогда мы поспѣшили развязать веревку Петерса. Она такъ глубоко вошла въ тѣло, не смотря на поясъ его шерстяныхъ шароваръ и двѣ рубашки, что когда мы ее сняли, изъ-подъ нея обильнымъ потокомъ хлынула кровь. Едва мы кончили, какъ Петерсъ заговорилъ, онъ даже шевелился гораздо свободнѣе насъ съ Паркеромъ, чѣмъ, безъ всякаго сомнѣнія, былъ обязанъ этому невольному кровопусканію.

Огюстъ не подавалъ никакихъ признаковъ жизни; подойдя къ нему, мы увидѣли, что онъ просто упалъ въ обморокъ вслѣдствіе потери крови, такъ какъ бандажи, которыми мы обвязали его руку, были сорваны волной. Освободивъ его отъ узъ, мы положили его на сухое мѣсто, и всѣ трое принялись растирать его. Черезъ полъ-часа онъ очнулся, но только на другой день утромъ обнаружилъ, что узнаетъ каждаго изъ насъ, и сталъ говорить. Тѣмъ временемъ наступила ночь, небо начинало заволакиваться тучами; мы страшно боялись, чтобы вѣтеръ не усилился; тогда ничто не могло бы спасти насъ отъ смерти, при нашемъ настоящемъ истощеніи. Къ счастью, погода всю ночь простояла сносная. Мы всѣ, кромѣ Огюста, усѣлись въ тѣсный кружокъ и принялись обсуждать средства выйти изъ нашего ужаснаго положенія. Намъ пришла счастливая мысль снять платье и выжать изъ него воду.

Когда мы снова его надѣли, оно показалось намъ необыкновенно теплымъ и пріятнымъ. Мы сняли платье и съ Огюста, выжали его, и онъ впослѣдствіи говорилъ, что слышалъ тоже пріятное ощущеніе. Главными нашими мученіями теперь были голодъ и жажда.

Наступило 14-е іюля. Погода стояла ясная и тихая. Уже прошло болѣе трехъ сутокъ, какъ мы ничего не пили и не ѣли; становилось положительно необходимымъ попытаться добыть что-нибудь снизу. Такъ какъ бригъ былъ переполненъ водою, мы принялись за дѣло съ грустью и безъ особенной надежды выудить что-нибудь. Мы устроили нѣчто въ родѣ черпака, всадивъ нѣсколько гвоздей, которые вытащили изъ обломковъ трапа, въ два куска дерева. Расположивъ ихъ крестообразно и привязавъ къ концу веревки, мы закинули ихъ въ каюту и водили изъ стороны въ сторону, въ слабой надеждѣ зацѣпить какой-нибудь предметъ, который могъ бы послужить намъ пищей. Мы провели большую часть утра въ этомъ занятіи безъ всякихъ результатовъ. Изобрѣтеніе наше было такъ грубо, что мы не могли и разсчитывать на большой успѣхъ.

Мы повторили опытъ на бакѣ также неудачно и уже предавались отчаянію, когда Петерсъ вздумалъ обвязать себѣ веревку вокругъ тѣла и попытаться поймать что-нибудь, нырнувъ въ каюту. Мы привѣтствовали это предложеніе со всею радостью, какую можетъ внушить возрождающаяся надежда.

Когда все было готово, Петерсъ спустился въ каюту по трапу, пока вода не дошла ему до подбородка. Тогда онъ нырнулъ головой внизъ. Прошло не болѣе полъ-минуты съ его исчезновенія, какъ онъ сильно потрясъ веревкой, — это былъ условный сигналъ — мы тотчасъ его вытащили; онъ ничего съ собою не принесъ. Вторая, третья, четвертая попытка были также неудачны; при послѣдней отважный водолазъ добрался до двери каюты баталера, но къ своему невыразимому горю, нашелъ ее запертою и долженъ былъ возвратиться, такъ какъ цѣною величайшихъ усилій едва могъ оставаться подъ водой минуту. Дѣла наши принимали рѣшительно зловѣщій характеръ…

Глава Х. — Таинственный бригъ.

Вскорѣ послѣ этого произошелъ случай, который, вызвавъ сначала крайній восторгъ, а потомъ крайній ужасъ, представляется мнѣ по этому самому болѣе потрясающимъ, чѣмъ какое-либо изъ происшествій, которыхъ мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ въ теченіи девяти долгихъ лѣтъ. Мы лежали на палубѣ, у трапа, когда я, взглянувъ на Огюста, который помѣщался противъ меня, замѣтилъ, что онъ вдругъ смертельно поблѣднѣлъ и что губы его дрожатъ. Сильно испугавшись, я заговорилъ съ нимъ, но онъ не отвѣчалъ, и я начиналъ уже думать, что онъ неожиданно захворалъ, когда обративъ вниманіе на его глаза, замѣтилъ, что они необыкновенно блестятъ и устремлены на какой-то предметъ за моей спиной. Я повернулъ голову, и никогда не забуду восторженной радости, охватившей все существо мое при видѣ шедшаго на насъ большого судна. Я вскочилъ на ноги и, протянувъ руки къ кораблю, стоялъ недвижимъ, не въ силахъ произнести слова. Петерсъ и Паркеръ также были взволнованы, хотя волненіе ихъ выражалось различно. Первый плясалъ по палубѣ какъ сумасшедшій, тогда какъ второй плакалъ какъ ребенокъ. Судно это была шкуна, построенная по голландскому образцу. Она, повидимому, сильно пострадала отъ бури, такъ какъ лишилась бизань-мачты и части штирборда. Волненіе было очень слабо, и насъ всего болѣе удивило то, что на шкунѣ не было другихъ парусовъ, кромѣ большого и задняго, вслѣдствіе чего она подвигалась крайне медленно и нетерпѣніе наше доходило почти до неистовства. Не смотря на наше чрезмѣрное волненіе, всѣ мы замѣтили неправильность ея маневрированія. Никого не было видно на шкунѣ, пока она не приблизилась на разстояніе четверти мили, отъ насъ. Тогда мы увидали трехъ человѣкъ, которыхъ по костюму ихъ приняли за голландцевъ. Двое лежали на старыхъ парусахъ у бака, а третій, который какъ будто съ любопытствомъ поглядывалъ на насъ, стоялъ у бугсприта. Это былъ высокій, сильный съ виду человѣкъ, съ очень темной кожей. Онъ, казалось, жестами, приглашалъ насъ вооружиться терпѣніемъ, весело, но какъ-то странно кивая намъ головой и постоянно улыбаясь. Шкуна медленно шла на насъ; сердца наши безумно бились, мы изливали всю нашу душу въ крикахъ ликованія и признательности въ Богу за полное, славное, нежданное избавленіе. Внезапно, съ таинственнаго корабля донеслось до насъ по океану зловоніе, адское, невыносимое, неопредѣлимое, для описанія котораго не хватаетъ словъ на языкѣ человѣческомъ.

Взглянувъ на товарищей, я увидалъ, что они блѣднѣе мрамора; но намъ некогда было разсуждать, шкуна была въ пятидесяти футахъ отъ насъ. Мы кинулись на корму и увидали палубу шкуны. Забуду ли я когда-нибудь весь ужасъ этого зрѣлища? Около тридцати человѣческихъ труповъ, въ томъ числѣ нѣсколько конскихъ, были разбросаны на пространствѣ между кухней и кормой, въ состояніи самаго ужаснаго и отвратительнаго разложенія. Мы тотчасъ поняли, что на этомъ проклятомъ суднѣ не было живой души! Тѣмъ не менѣе, мы не въ силахъ были не призывать этихъ мертвецовъ на помощь. Ужасъ и отчаяніе заставляли насъ бредить, страданіе и разочарованіе свели насъ съ ума, но тутъ новое, страшное зрѣлище представилось вамъ. Въ обнаженную спину высокаго человѣка впилась огромная чайка, бѣлыя перья которой были обрызганы кровью. Птица съ трудомъ освободила изъ отверстія свою окровавленную голову, и, взглянувъ на насъ потупившимся взглядомъ, лѣниво отдѣлилась отъ тѣла, которымъ упитывалась, взвилась надъ нашей палубой и повертѣлась нѣсколько времени въ воздухѣ съ кускомъ покрытаго запекшейся кровью полуживого мяса въ клювѣ. Наконецъ, ужасный кусокъ упалъ съ зловѣщимъ шумомъ въ самымъ ногамъ Паркера. Когда чайка оставила свою добычу, тѣло высокаго человѣка покачнулось и упало навзничъ, такъ-что мы могли видѣть его лицо. Никогда не встрѣчалъ я болѣе страшнаго зрѣлища. Главъ не было, зубы были совершенно обнажены! Но довольно…

Шкуна медленно продолжала свой путь, съ нею и ея ужасными пассажирами исчезли всѣ наши надежды на радостное освобожденіе. Объ ослабленіи нашихъ умственныхъ способностей можно судить по тому, что когда она удалилась отъ насъ настолько, что намъ была видна только половина ея кузова, мы серьёвно обсуждали вопросъ, какъ бы вплавь догнать ее?

Глава XI. — Бутылка портвейна.

Остатокъ дня мы провели въ какомъ-то летаргическомъ состояніи, продолжая слѣдить глазами за бригомъ, пока мракъ, скрывъ его изъ виду, не заставилъ насъ опомниться. Тогда возобновились мученія голода и жажды, и поглотили всякія другія заботы и соображенія. До утра ничего нельзя было предпринять, и расположившись, какъ можно удобнѣе, мы старались хоть немного уснуть. Что касается до меня, то успѣхъ превзошелъ мои ожиданія, — я проспалъ до разсвѣта, пока товарищи, менѣе счастливые, не разбудили меня, чтобъ возобновить наши несчастныя попытки.

Теперь стояла полная тишина, совершенный штиль при теплой и пріятной погодѣ. Роковая шкуна исчезла изъ виду. Операціи наши мы начали съ того, что сорвали не безъ труда два ванта съ бизань-мачты и привязали ихъ въ ногамъ Петерса; послѣ чего онъ снова попытался добраться до двери каюты баталера въ надеждѣ, что ему удастся ее выломать. Дѣйствительно онъ добрался очень скоро, и отвязавъ тяжесть съ одной ноги, попробовалъ съ помощью ея выломать дверь, но всѣ усилія его были напрасны. Онъ совершенно истомился отъ долгаго пребыванія подъ водою, одному изъ насъ было необходимо смѣнить его. Паркеръ тотчасъ предложилъ свои услуги; но, послѣ трехъ безплодныхъ экскурсій, ему не удалось даже достигнуть двери. Отчаянное состояніе руки Огюста дѣлало всякія попытки съ его стороны излишними; значитъ, на меня теперь падала обязанность употребить свои силы для спасенія общества.

Петерсъ забылъ одинъ изъ вантовъ внизу, и едва я нырнулъ, какъ убѣдился, что вѣсъ мой недостаточенъ, чтобъ я могъ удержаться подъ водою. А потому я рѣшился, для перваго раза, розыскать потерянную товарищемъ тяжесть. Съ этой цѣлью я ощупывалъ полъ, какъ вдругъ почувствовалъ, что-то твердое, чѣмъ тотчасъ же завладѣлъ, некогда было разсматривать, что это такое, и возвратился. Находка моя оказалась бутылкой, и какова же была наша радость, когда мы убѣдились, что она полна портвейна. Мы возблагодарили Бога за это утѣшеніе; потомъ я, съ помощью карманнаго ножа, откупорилъ ее, и хотя каждый изъ насъ сдѣлалъ очень умѣренный глотокъ, мы почувствовали отъ того значительное облегченіе, насъ какъ бы обдало тепломъ и силою. Мы бережно закупорили бутылку, и обвязали ее платкомъ такъ, чтобъ ей было невозможно разбиться.

Я немного отдохнулъ послѣ этого счастливаго открытія, потомъ спустился и наконецъ розыскалъ вантъ, съ которымъ тотчасъ поднялся на палубу. Привязавъ его къ ногѣ, я въ третій разъ совершилъ ту же экскурсію, и ясно увидѣлъ, что никогда мнѣ не выломать дверь каюты баталера. Я возвратился въ отчаяніи. Итакъ, рѣшительно надо было отказаться отъ всякой надежды; по лицамъ товарищей я могъ видѣть, что они примирились съ мыслью о смерти. Вино вызвало въ нихъ нѣчто въ родѣ бреда, отъ котораго меня, можетъ быть, предохранила моя послѣдняя ванна. Они безсвязно болтали о предметахъ, не имѣющихъ никакого отношенія къ нашему положенію, Петерсъ осыпалъ меня разспросами о Нантукетѣ. Огюстъ подошелъ ко мнѣ съ очень серьезнымъ видомъ, и попросилъ меня одолжить ему карманный гребень, говоря, что его волосы полны рыбьей чешуи, и что онъ желаетъ почиститься прежде чѣмъ сойдетъ на берегъ. Паркеръ убѣждалъ меня еще разъ нырнуть въ каюту и принести ему первое, что мнѣ попадется подъ руку. Я согласился и, пробывъ подъ водой добрую минуту, возвратился съ маленькимъ кожаннымъ чемоданомъ, принадлежащимъ капитану Барнарду. Мы тотчасъ открыли его съ слабой надеждой, что въ немъ заключается что-нибудь съѣстное, но ничего не нашли кромѣ ящика съ бритвами и двухъ рубашекъ. Я нырнулъ еще разъ и возвратился безъ всякой добычи. Выставивъ голову изъ воды, я услыхалъ на палубѣ какое-то дребезжанье, и поднявшись, увидалъ, что мои товарищи по несчастью безчестно воспользовались моимъ отсутствіемъ, чтобъ выпить остальное вино, и уронили бутылку, торопясь поставить ее на мѣсто, прежде чѣмъ я ихъ накрою. Я упрекнулъ ихъ въ недостаткѣ чувства, и Огюстъ горько заплакалъ. Остальные двое пробовали смѣяться, обратить дѣло въ шутку, но я надѣюсь, что мнѣ никогда болѣе не суждено видѣть подобнаго смѣха. Очевидно было, что всѣ они страшно пьяны. Лишь съ большимъ трудомъ удалось мнѣ убѣдить ихъ лечь; они почти тотчасъ заснули тяжелымъ сномъ.

Тогда я, такъ-сказать, остался одинъ на бригѣ, конечно, мысли мои были самыя страшныя, самыя черныя…

Мучительный голодъ былъ почти невыносимъ; я сознавалъ, что готовъ, для утомленія его, дойти до послѣднихъ крайностей. Я отрѣзалъ небольшой кусочекъ кожаннаго чемодана и пытался съѣсть его, но мнѣ было положительно невозможно проглотить хотя бы самую малую частицу; мнѣ однако, показалось, что, жуя маленькіе кусочки кожи, я слегка облегчалъ свои страданія. Къ вечеру товарищи проснулись, одинъ за другимъ. Они дрожали, точно въ сильной лихорадкѣ, и съ жалобными криками просили воды.

Ночь мы провели среди самыхъ ужасныхъ, физическихъ и нравственныхъ мученій, какія только можно себѣ представить. Наконецъ настало утро 16-го іюля. Море, какъ я наканунѣ, было очень гладкое. Уже прошло шесть дней какъ мы ничего не пили и не ѣли, кромѣ портвейна; было ясно, что мы выдержимъ очень недолго, если не вайдемъ чего-нибудь. Я никогда не видалъ и желаю болѣе никогда не видѣть человѣческихъ существъ до такой крайности исхудалыхъ, какъ Петерсъ и Огюсіъ. Встрѣть я ихъ на берегу, въ ихъ настоящемъ положеніи, я бы и не заподозрилъ, что когда нибудь знавалъ ихъ. Характеръ ихъ наружности совершенно измѣнился. Паркеръ, хотя страшно высохъ и такъ былъ слабъ, что не могъ держать головы, которая безпрестанно падала на грудь, не былъ, однакоже, такъ плохъ. Онъ страдалъ очень терпѣливо, никогда не жаловался и старался возбудить въ насъ надежду всѣми способами, какіе только могъ придумать. Я самъ, хотя былъ боленъ въ началѣ путешествія и всегда былъ сложенія слабаго, страдалъ менѣе ихъ всѣхъ, не такъ исхудалъ и сохранилъ до замѣчательной степени умственныя способности, тогда какъ другіе были совершенно подавлены и точно впали въ дѣтство, улыбались безсмысленной улыбкой, какъ идіоты, и мололи самый ужасный вздоръ.

День медленно тянулся, какъ вдругъ я завидѣлъ на востокѣ парусъ. Это былъ, какъ мнѣ показалось, большой корабль, находившійся отъ насъ въ разстояніи тринадцати или пятнадцати миль. Никто изъ моихъ товарищей еще не замѣтилъ его, и я не рѣшился тотчасъ указать имъ на него, изъ опасенія снова обмануться въ своихъ надеждахъ. Наконецъ я положительно убѣдился, что онъ прямо держитъ на насъ и указалъ на него товарищамъ. Они тотчасъ вскочили на ноги, снова предались самымъ безумнымъ выраженіямъ восторга, плакали, смѣялись, прыгали, рвали на себѣ волосы, молились, проклинали. Я былъ не лучше ихъ, и пришелъ въ себя только, когда судно неожиданно повернулось къ намъ кормой и стало держать въ сторону совершенно противуположную той, куда сначала направлялось.

Не мало времени потребовалось мнѣ, чтобы объяснить моимъ бѣднымъ товарищамъ наше новое несчастіе. На всѣ мои увѣренія они отвѣчали жестами, означавшими, что ихъ не обманешь подобными шутками. Поведеніе Огюста всего болѣе огорчало меня. Что бы я ни говорилъ, онъ упорно утверждалъ, что корабль быстро приближается къ намъ; указывалъ на водоросли, плававшія вокругъ брига, увѣряя, что это шлюпка съ корабля, пытался даже прыгнуть въ нее, съ раздирающимъ душу крикомъ. Мнѣ, наконецъ, пришлось употребить силу, чтобъ помѣшать ему броситься въ море.

Нѣсколько оправившись отъ волненія, мы продолжали слѣдить за кораблемъ, пока совершенно не потеряли его изъ виду. Когда онъ исчезъ, Паркеръ повернулся съ такимъ выраженіемъ лица, что по всему тѣлу моему пробѣжала дрожь. Видъ онъ имѣлъ такой спокойный, такой хладнокровный, какого я до сихъ поръ не замѣчалъ въ немъ; прежде чѣмъ онъ открылъ ротъ, сердце шепнуло мнѣ, что онъ скажетъ. Онъ, въ короткихъ словахъ, предложилъ мнѣ, чтобъ одинъ изъ насъ былъ принесенъ въ жертву для спасенія жизни остальныхъ.

Глава XII. — Жребій.

Я уже прежде думалъ о той минутѣ, когда мы будемъ доведено до послѣдней крайности, и втайнѣ рѣшился претерпѣть лучше какую угодно смерть, нежели прибѣгнуть къ послѣднему средству. Предложенія Паркера не слышалъ ни Огюстъ, ни Петерсъ. Я отозвалъ Паркера въ сторону и долго убѣждалъ его, умолялъ, во имя всего для него святого, отказаться отъ своей мысли и не сообщать ея другимъ.

Онъ выслушалъ меня, не пытаясь опровергать моихъ доводовъ, и я начиналъ уже надѣяться, что мнѣ удастся его убѣдить; но когда я кончилъ, онъ замѣтилъ, что все сказанное мною справедливо, но онъ страдалъ такъ долго, какъ только можетъ страдать человѣкъ; безполезно умирать всѣмъ, когда есть возможность смертью спасти всѣхъ; прибавивъ, что я могу избавить себя отъ труда отговаривать его, Паркеръ сказалъ, что онъ на это окончательно рѣшился еще до появленія судна, и только это обстоятельство помѣшало ему раньше выступить съ своимъ предложеніемъ.

Я попытался склонить его отсрочить по крайней мѣрѣ исполненіе своего замысла до другого дня, такъ какъ какое-нибудь судно могло еще придти намъ на помощь. Но онъ отвѣтилъ, что ждалъ и безъ того такъ долго, какъ только возможно; что ему нельзя жить безъ какой нибудь пищи; а слѣдовательно, осуществленіе его мысли, отложенное до другого дня, состоится слишкомъ поздно — по крайней мѣрѣ для него.

Видя, что его ничто не трогаетъ и что кротостью тутъ взять нельзя, я заговорилъ иначе; я сказалъ, что ему должно быть извѣстно, что я менѣе всѣхъ ихъ пострадалъ отъ нашихъ бѣдствій и слѣдовательно я въ настоящую минуту гораздо сильнѣе и здоровѣе не только его, но даже Петерса и Огюста; короче, что я въ состояніи употребить силу, если сочту это необходимымъ, и если онъ попытается какимъ бы то ни было образомъ сообщить остальнымъ свой ужасный проектъ, я, не колеблясь, брошу его въ море. Въ отвѣтъ на это, онъ схватилъ меня за горло и, вынувъ ножъ, сдѣлалъ нѣсколько тщетныхъ попытокъ нанести мнѣ ударъ въ животъ. Взбѣшенный, я толкнулъ его до самаго края брига, съ твердымъ намѣреніемъ бросить его за бортъ. Его спасло вмѣшательство Петерса, который подошелъ и рознялъ насъ, спросивъ о причинѣ ссоры. Паркеръ сообщилъ ему ее прежде, чѣмъ я нашелъ средство помѣшать этому. Дѣйствіе его словъ было еще ужаснѣе, чѣмъ я ожидалъ. Огюстъ и Петерсъ, которые, кажется, давно ужъ втайнѣ питали страшную мысль, которую Паркеръ просто высказалъ первый, согласились съ нимъ, и настаивали на томъ, чтобы немедленно привести ее въ исполненіе. Я надѣялся-было, что по крайней мѣрѣ у одного изъ нихъ достанетъ нравственнаго мужества и самообладанія стать на мою сторону и воспротивиться осуществленію этого страшнаго намѣренія. Лишившись этой надежды, мнѣ было необходимо позаботиться о собственной безопасности, а потому я объявилъ имъ, что охотно соглашаюсь на предложеніе и прошу только повременитъ съ часъ, чтобы дать окутывавшему насъ туману время разсѣяться. Послѣ долгихъ переговоровъ я добился отъ нихъ обѣщанія подождать. Какъ я и надѣялся, благодаря нежданно поднявшемуся вѣтру, туманъ разсѣялся до истеченія часа; но такъ какъ на горизонтѣ не виднѣлось никакого судна, мы приготовились бросить жребій.

Съ крайней неохотой распространяюсь я объ ужаснѣйшей сценѣ, которая затѣмъ послѣдовала, — сценѣ, которую никакія послѣдующія событія не могли изгладить изъ моей памяти. Покончу съ этой частью моего разсказа такъ быстро, какъ это довволетъ самое свойство описываемыхъ событій. Единственный способъ, которымъ мы могли располагать для этой ужасной лотерея, былъ — кинуть жребій кусочками дерева. Условлено было, что держать ихъ буду я. Я ушелъ на одинъ конецъ брига, а мои бѣдные товарищи молча заняли мѣста на другомъ, повернувшись ко мнѣ спиною. Вся энергія, которая такъ долго поддерживала меня, теперь исчезла, оставивъ меня безсильной жертвой самаго презрѣннаго, самаго жалкаго страха. Сначала я не могъ найти въ себѣ довольно силы, чтобы оторвать и собрать щепочки; пальцы положительно отказывались служить мнѣ, колѣни такъ и стучали другъ объ друга. Я быстро перебралъ въ умѣ тысячу нелѣпыхъ средствъ, чтобы избѣгнуть участія въ этой ужасной азартной игрѣ. Я хотѣлъ броситься къ ногамъ моихъ товарищей, умолять ихъ уволить меня отъ этой необходимости; кинуться на нихъ неожиданно, убить одного, словомъ, подумалъ обо всемъ, кромѣ того — чтобы исполнить, что слѣдовало. Наконецъ, потерявъ много времени на эти нелѣпыя соображенія, я опомнился, услыхавъ голосъ Паркера, который умолялъ меня вывести ихъ наконецъ изъ страшной тревоги. И тутъ еще я не могъ рѣшиться тотчасъ расположить щепки, какъ слѣдовало. Я сталъ припоминать всякія хитрости, какія употребляются шулерами, чтобы заставить одного изъ моихъ бѣдныхъ товарищей по несчастью вытянуть самую короткую щепку, такъ какъ было условлено, что тотъ, кто вытянетъ ее, умретъ для сохраненія жизни остальныхъ.

Когда всякое промедленіе было уже невозможно, я, чувствуя, что сердце готово разорваться въ груди, подошелъ въ баку, гдѣ ожидали меня товарищи. Я протянулъ руку со щепками; Петерсъ тотчасъ дернулъ. Онъ былъ свободенъ! его щепка не была самая короткая. Я собралъ всю свою энергію и протянулъ жребій Огюсту. Онъ тотчасъ выдернулъ свой и также оказался свободнимъ. Въ эту минуту вся свирѣпость тигра овладѣла моимъ сердцемъ, я почувствовалъ къ Паркеру, моему ближнему, моему бѣдному товарищу, самую сильную, самую сатанинскую ненависть. Но чувство это было непродолжительно; съ судорожной дрожью и закрытыми глазами я протянулъ къ нему двѣ остальныя щетки. Прошло добрыхъ пять минутъ, пока онъ рѣшился выдернуть свою, и во все это время я ни разу: не открылъ глазъ. Наконецъ одну изъ щепокъ быстро выдернули изъ моей руки. Жребій былъ брошенъ, но я не зналъ, за меня онъ или противъ. Никто не говорилъ ни слова, я не смѣлъ выйти изъ неизвѣстности, взглянувъ на щепку, которая у меня оставалась. Петерсъ схватилъ меня за руку; я рѣшился взглянуть, но тотчасъ угадалъ, по лицу Паркера, что я спасенъ, а онъ — обреченная жертва. Я судорожно вздохнулъ и упалъ на палубу безъ чувствъ.

Я во-время пришелъ въ себя, чтобы видѣть развязку трагедіи и присутствовать при концѣ того, кто, какъ виновникъ предложенія, былъ, такъ сказать, собственнымъ убійцей. Онъ не оказалъ никакого сопротивленія, и когда Петерсъ нанесъ ему ударъ въ спину, тотчасъ упалъ мертвымъ.

Не стану подробно описывать страшнаго пира: эти вещи можно вообразить, но слова не достаточно сильны, чтобъ поразить умъ безусловнымъ ужасомъ дѣйствительности. Достаточно будетъ сказать, что утоливъ, до нѣкоторой степени, въ крови жертвы бѣшеную жажду, снѣдавшую насъ, и отдѣливъ съ общаго согласія руки, ноги и голову, которыя мы бросили въ море вмѣстѣ съ внутренностями, мы съѣли остальное тѣло, кусокъ за кускомъ, въ теченіе четырехъ на-вѣки достопамятныхъ дней: 17, 18, 19 и 20-го іюля.

19-го полилъ чудный дождь, продолжавшійся минутъ пятнадцать, двадцать; мы собрали немного воды посредствомъ простыни, которую выудили изъ каюты тотчасъ послѣ бури. Собранное количество никакъ не превышало полу-галлона, но и этого жалкаго запаса было достаточно, чтобы возвратить намъ немного силъ и надежды.

21-го мы снова дошли до послѣдней крайности.

22-го, пока мы всѣ трое сидѣли, прижавшись другъ къ другу и меланхолически размышляя о нашемъ плачевномъ положеніи, я вдругъ вспомнилъ, что когда срубили бизань-мачту, Петерсъ передалъ мнѣ одинъ изъ топоровъ, прося меня убрать его, и что я его положилъ на одну изъ коекъ на бакѣ. Теперь мнѣ пришло въ голову, что еслибы намъ удалось найти его, мы, пожалуй, могли-бы разрубить палубу надъ каютой баталера и безъ труда раздобыться припасами.

Когда я сообщилъ этотъ проектъ товарищамъ, они испустили слабый крикъ радости, и мы немедленно направились къ баку. Обмотавъ веревку вокругъ тѣла, какъ при прежнихъ нашихъ попыткахъ, я смѣло нырнулъ, быстро добрался до койки и тотчасъ же вернулся съ топоромъ. Его привѣтствовали съ восторгомъ. Мы принялись рубить палубу со всей энергіей возродившейся надежды.

Петерсъ и я работали по-очереди; что же касается до Огюста — его раненая рука мѣшала ему оказать намъ какую-либо помощь. Такъ какъ слабость не позволяла намъ работать болѣе минуты или двухъ, не отдыхая, скоро стало очевиднымъ, что намъ понадобится нѣсколько часовъ для исполненія подобной задачи. Соображеніе это, однако, не смутило насъ, и проработавъ всао ночь при свѣтѣ луны, утромъ 23-го, на разсвѣтѣ, мы добились своего.

Петерсъ нырнулъ и вскорѣ возвратился съ небольшимъ кувшиномъ, который, въ великой нашей радости, оказался наполнешшмъ оливками. Мы ихъ раздѣлили и съѣли съ величайшей жадностью, потомъ опять спустили Петерса.

На этотъ разъ успѣхъ превысилъ всѣ наши ожиданія, такъ какъ онъ тотчасъ возвратился съ большимъ окорокомъ и бутылкой мадеры. Каждый изъ насъ выпилъ теперь по небольшому глотку вина, зная по опыту, какъ опасна была бы неумѣренность. Окорокъ, если не считать фунтовъ двухъ, около кости, совершенно испортился отъ морской воды. Уцѣлѣвшую часть мы раздѣлили на три доли. Петерсъ и Огюстъ, не въ силахъ будучи побороть свой аппетитъ, тотчасъ съѣли свои порціи; что до меня, я былъ осторожнѣе, и опасаясь жажды, съѣлъ только небольшой кусочекъ своей. Потомъ мы немного отдохнули отъ трудовъ.

Къ полудню, нѣсколько оправившись и укрѣпившись, мы возобновили свое нападеніе на припасы, — Петерсъ и я ныряли поочереди, всегда съ большимъ или меньшимъ успѣхомъ, до солнечнаго заката. Въ этотъ промежутокъ намъ посчастливилось добыть еще четыре кувшинчика оливокъ, новый окорокъ, большую бутылку, въ которой заключалось безъ малаго три галлона отличной мадеры и, чему мы всего болѣе обрадовались, небольшую черепаху изъ породы galapago, — капитанъ Барнардъ, въ моментъ выхода «Грампуса» изъ гавани, принялъ ихъ нѣсколько со шкуны Mary Pitto, которая возвращалась изъ путешествія въ Тихій океанъ. Въ послѣдующей части настоящаго разсказа я часто буду имѣть случай говорить о черепахахъ этого вида. Ихъ по преимуществу находятъ, какъ это извѣстно большинству моихъ читателей, на группѣ острововъ Галапагосскихъ, самое названіе которыхъ произошло отъ этого животнаго, такъ какъ испанское слово galapago значитъ: прѣсноводная черепаха. Ея своеобразія форма и поступь заставляютъ иногда называть ее: черепаха-слонъ. Часто попадаются громадныя. Я самъ видалъ такихъ, которыя вѣсили отъ тысячи-двухъсотъ до тысячи-пяти-сотъ фунтовъ, хотя не помню, чтобы кто-нибудь изъ путешественниковъ упоминалъ о черепахахъ этого вида, вѣсившихъ болѣе восьмисотъ фунтовъ. Видъ ихъ странный, даже отталкивающій. Походка очень медленная, мѣрная, тяжелая; тѣло поднимается отъ земли почти на футъ. Шея длинная и чрезвычайно тонкая; обыкновенная длина ея отъ восьмнадцати дюймовъ до двухъ футовъ. Я убилъ одну, у которой разстояніе отъ плеча до оконечности головы было не менѣе трехъ футовъ десяти дюймовъ. Голова удивительно похожа на голову змѣи. Черепахи эти могутъ жить не ѣвши въ теченіе такого долгаго времени, что это почти невѣроятно. По одной особенности своего организма эти странныя животныя напоминаютъ верблюда. У нихъ всегда имѣется запасъ воды въ мѣшкѣ у начала шеи. Убивая ихъ, послѣ того, какъ онѣ въ теченіи цѣлаго года были лишены всякой пищи, иногда находили въ мѣшкѣ нѣкоторыхъ изъ этихъ черепахъ до трехъ галлоновъ совершенно прѣсной и свѣжей воды. Питаются онѣ преимущественно дикой петрушкой и сельдереемъ, а также портулакомъ, солянкой и индѣйской смоквой, — это послѣднее растеніе, чрезвычайно для нихъ полезное, существуетъ въ изобиліи на отлогостяхъ холмовъ у берега, гдѣ водится самое животное. Черепаха эта, отличная и чрезвычайно питательная пища, несомнѣнно способствовала сохраненію жизни многихъ тысячъ моряковъ, занятыхъ китоловствомъ и другими промыслами въ Тихомъ океанѣ.

Наша добыча была не изъ очень крупныхъ и вѣсила, вѣроятно, 66 или 70 фунтовъ. Это была самка, въ отличномъ состояніи, чрезвычайно жирная; въ мѣшкѣ ея заключалось болѣе ¹/₄ галлона прѣсной и чистой воды. Это было настоящее сокровище; упавъ на колѣни, мы горячо возблагодарили Бога за это облегченіе. Радостно перелили мы воду изъ мѣшка черепахи въ кружку, отбили горлышко бутылки, такъ что съ помощью пробки изъ нея образовалось нѣчто въ родѣ стакана. Каждый изъ насъ выпилъ по такому полному стакану, и мы рѣшили ограничиться этой порціей въ день, пока длится нашъ запасъ.

Въ теченіе двухъ, трехъ послѣднихъ дней, погода стояла сухая и тихая; одѣяла, которыя мы вытащили изъ каюты, совершенно высохли, также какъ наша одежда, такъ что эту ночь — съ 23 на 24 — мы провели, относительно говоря, покойно, и наслаждались мирнымъ сномъ, поужинавъ оливками и ветчиной, а также выпивъ немного вина. Черепаху нашу, которую вамъ очень хотѣлось не убивать какъ можно дольше, мы перевернули на спину и тщательно привязали.

Глава XIII. — Наконецъ!

24-го іюня. При восходѣ солнца мы приготовились-было возобновить свои попытки, но пошелъ ливень, и мы всѣ свои заботы сосредоточили на собираніи дождевой воды съ помощью простыни, уже служившей намъ для этой цѣли. Другого средства у насъ не было какъ натянуть средину простыни съ помощью оторванной отъ русленей бизань-мачты желѣзной оковки. Вода, собравшись въ центрѣ, стекала въ нашу кружку. Мы почти наполнили ее, когда сильный шквалъ, налетѣвшій съ сѣвера, заставилъ насъ прекратить это занятіе; бригъ начало качать такъ сильно, что мы болѣе не могли держаться на ногахъ. Къ полудню вѣтеръ засвѣжѣлъ, къ ночи уже дулъ крѣпкій вѣтеръ при страшной зыби.

25-го іюля. Сегодня утромъ отъ стихшей бури остался только вѣтерокъ, съ помощью котораго можно идти со скоростью десяти узловъ въ часъ. Къ нашему большому огорченію оказалось, что два кувшина съ оливками и весь окорокъ снесены за бортъ. Мы порѣшили еще не убивать черепаху, и пока удовольствовались на завтракъ нѣсколькими оливками и небольшой порціей воды, смѣшанной съ виномъ. Мы провели печальный и очень тяжелый день. Въ полдень солнце было у насъ почти надъ головой. Мы поняли, что этотъ длинный рядъ сѣверныхъ и сѣверо-западныхъ вѣтровъ угналъ насъ въ экватору. Съ вечеру мы увидали нѣсколько акулъ; одна изъ нихъ, громадная, порядочно насъ напугала, приблизившись къ намъ совершенно безцеремонно. Одну минуту, когда палуба отъ качки сильно погрузилась въ воду, чудовище положительно плыло надъ нами; оно нѣсколько минутъ билось надъ самымъ люкомъ и сильно ударило Петерса хвостомъ. При тихой погодѣ мы легко-бы поймали его.

26-го іюля. Вѣтеръ стихъ, море также. Рѣшились возобновятъ ловлю припасовъ изъ каюты баталера. Послѣ тяжелой работы, продолжавшейся цѣлый день, убѣдились, что съ этой стороны болѣе надѣяться не на что, — за ночь перегородки поломало и припасы скатились въ трюмъ. Открытіе это привело насъ въ отчаяніе.

27-го іюля. Море почти гладкое, при легкомъ вѣтрѣ.

28-го іюля. По прежнему хорошая погода. Бригъ начало такъ страшно накренивать, что мы опасаемся, какъ-бы его окончательно не перекувырнуло.

29-го іюля. Погода все та же. Раненая рука Огюста начиваетъ обнаруживать гангренозные симптомы. Пріятель мой жалуется за оцѣпенѣніе и страшную жажду; острой боли нѣтъ. Мы ничего не могли сдѣлать для облегченія его, натирали его раны уксусомъ отъ оливокъ; пользы, повидимому, никакой. Мы сдѣлали для него все, что было въ нашей возможности, и утроили его порцію воды.

30-го іюля. День чрезвычайно жаркій, безъ вѣтра. Огюсту гораздо хуже, онъ видимо слабѣетъ столько же отъ недостатка хорошей пищи, какъ отъ ранъ. Онъ постоянно умоляетъ избавить его отъ страданій, говоря, что жаждетъ одной смерти. Мы съѣли наши послѣднія оливки. Рѣшено завтра утромъ убить черепаху.

31-го іюля. Черепаха наша оказалась гораздо менѣе мясистой, чѣмъ мы предполагали, хотя была хорошаго качества; количество всего добытаго мяса не превышало десяти фунтовъ. Съ цѣлью сохранить часть его какъ можно дольше, мы нарѣзали его на очень тонкіе ломтики, наполнили ими три оставшіеся кувшина и бутылку изъ-подъ мадеры и залили уксусомъ изъ-подъ оливокъ. Мы порѣшили ограничиться порціей въ четыре унціи въ день; всего мяса намъ должно было хватить на тринадцать дней. Въ сумерки — сильнѣйшій дождь, сопровождаемый молніей и сильными ударами грома, но такой непродолжительный, что намъ удалось собрать только съ полъ-кружки воды. Съ общаго согласія мы все отдали Огюсту, которому теперь было совсѣмъ плохо. Напитокъ, казалось, приносилъ ему слабое облегченіе. Рука его вся почернѣла отъ кисти до плеча. Ночи были холодны какъ ледъ. Мы каждую минуту ожидали, что онъ испуститъ послѣдній вздохъ. Онъ страшно исхудалъ, глаза совсѣмъ ввалились.

1-го августа. Погода все та же; штиль, при палящемъ солнцѣ. Ужасно страдаемъ отъ жажды. Вода въ кружкѣ совсѣмъ гнилая, кишитъ червями. Нѣкоторое облегченіе принесло намъ купаніе въ морѣ, но къ этому средству мы могли прибѣгать только изрѣдка, благодаря постоянному присутствію акулъ. Теперь намъ стало ясно, что Огюстъ погибъ. Около полудня онъ скончался въ сильныхъ конвульсіяхъ; уже нѣсколько часовъ какъ онъ не говорилъ ни слова. Смерть его внушила намъ самыя печальныя предчувствія и такъ сильно на насъ подѣйствовала, что мы пролежали возлѣ тѣла цѣлый день, и если обмѣнялись словомъ, то только шопотомъ. Лишь при наступленіи ночи рѣшились мы встать и бросить тѣло за бортъ. Оно было невыразимо безобразно и такъ разложилось, что, когда Петерсъ попробовалъ его приподнять, цѣлая нога осталась у него въ рукѣ. Когда эта истлѣвшая масса упала въ море, мы увидали, при фосфорическомъ свѣтѣ, озарившемъ его, семь или восемь акулъ, ужасные зубы которыхъ издавали, пока онѣ рвали на клочья свою добычу, зловѣщій трескъ, который можно было различить на разстояніи цѣлой мили.

2-го августа. Погода все та же; штиль ужасный, жара невыносимая. Заря застала насъ въ состояніи самаго жалкаго унынія и полнаго физическаго истощенія. Жажда была невыносима; тщетно пытались мы утолить ее виномъ, это значило подливать масла въ огонь. Пробовали облегчить свои страданія смѣсью вина съ морской водой; но немедленнымъ послѣдствіемъ этого была сильнѣйшая тошнота, такъ что мы больше на это не покушались. Въ теченіе цѣлаго дня мы не безъ тревоги ждали случая выкупаться, но тщетно; плашкоть нашъ буквально со всѣхъ сторонъ осаждали акулы; безъ всякаго сомнѣнія тѣ же самыя чудовища, которыя наканунѣ съѣли нашего бѣднаго товарища, ежеминутно ожидали новаго угощенія въ такомъ же родѣ. Ни крики, ни движенія наши, казалось, не пугали ихъ. Одна изъ самыхъ крупныхъ, которую Петерсъ тяжело ранилъ ударомъ топора, тѣмъ не менѣе подошла къ намъ совсѣмъ близко. Въ сумерки показалась туча, но, въ крайнему нашему разочарованію, прошла безъ дождя. Невозможно себѣ представить, до чего насъ мучила жажда. Изъ-за этихъ мученій, а также изъ страха передъ акулами мы провели ночь безъ сна.

3-го августа. Никакой надежды на облегченіе. Бригъ все болѣе и болѣе накренивается, такъ что на палубѣ совсѣмъ стоять нельзя. Занялись пріисканіемъ безопаснаго мѣста для вина и остатковъ черепахи, чтобы не лишиться ихъ въ случаѣ, еслибы пришлось перекувырнуться. Вырвали два большихъ гвоздя, вколотили ихъ въ кузовъ корабля на разстояніи приблизительно двухъ футовъ отъ воды, что было не очень далеко отъ киля, такъ какъ мы почти были на боку. Въ этимъ гвоздямъ мы привязали наши припасы. Цѣлый день жестоко страдали отъ жажды. Купаться нельзя было изъ-за акулъ, которыя не оставляли насъ ни на минуту. Спать невозможно.

4-го августа. Незадолго до разсвѣта мы замѣтили, что корабль поворачиваетъ килемъ вверхъ. Сначала поворотъ совершался медленно, постепенно, но вскорѣ движеніе стало все быстрѣе и быстрѣе, и прежде чѣмъ мы успѣли опомниться, насъ съ страшною силой отбросило въ море, и мы барахтались на глубинѣинѣсколькихъ сажень ниже уровня води. Огромный кузовъ брига былъ какъ разъ надъ нами.

Чувствуя, что мои силы совершенно истощились, я почти не дѣлалъ никакихъ усилій для спасенія своей жизни и въ нѣсколько секундъ примирился съ мыслью о смерти. Но и въ этомъ я ошибся, — меня вынесло на поверхность… и я очутился, насколько могъ судить, приблизительно ярдахъ въ двадцати отъ брига. Судно повернулось килемъ вверхъ и бѣшено раскачивалось со стороны на сторону, вокругъ, во всѣхъ направленіяхъ; море сильно волновалось. Петерсъ исчезъ. Бочка жиру плавала въ нѣсколькихъ футахъ отъ меня; другіе предметы съ брига были разбросаны по сторонамъ.

Всего болѣе пугало меня сосѣдство акулъ. Чтобы отогнать ихъ, я началъ сильно бить воду руками и ногами и плылъ къ бригу, который снова занялъ прежнее положеніе среди массы пѣны. Я убѣжденъ, что этой хитрости, не смотря на всю ея простоту, обязанъ своимъ спасеніемъ. Благодаря счастливой случайности, я цѣлымъ и невредимымъ добрался до брига, но такъ былъ истощенъ, что никогда бы не взобрался на него безъ помощи Петерса, который, вскарабкавшись на киль съ другой стороны, явился передо мной въ великой моей радости и бросилъ мнѣ конецъ веревки.

Едва избѣгли мы этой опасности, какъ вниманіе наше было обращено на другую, не менѣе ужасную: умереть съ голоду. Всѣ наши запасы исчезли, также какъ простыни, одѣяла, съ помощью которыхъ мы до сихъ поръ собирали дождевую воду, и кувшинъ, въ которомъ сохраняли ее. Мы были въ отчаяніи. Желая воспользоваться, насколько возможно, первымъ дождемъ, мы сняли съ себя рубашки, чтобы употребить ихъ вмѣсто простынь. Въ теченіе цѣлаго дня не появилось никакого подобія тучи. Страданія, причиняемыя жаждой, становились невыносимы. Ночью Петерсу удалось проспать съ часъ тревожнымъ сномъ; что до меня, мои страданія не позволяли мнѣ сомкнуть глазъ ни на минуту.

5-го августа. Въ этотъ день поднявшійся свѣжій вѣтерокъ пронесъ насъ черезъ массу водорослей, среди которыхъ намъ посчастливилось найти одиннадцать маленькихъ крабовъ, которые послужили намъ, за нѣсколько пріемовъ, превкусной пищей. Такъ какъ чешуя у нихъ была очень нѣжная, мы ихъ ѣли цѣликомъ. Не видя и слѣдовъ акулъ среди водорослей, ни рискнули выкупаться и оставались въ водѣ часа четыре, въ теченіе которыхъ жажда наша замѣтно уменьшилась.

6-го августа. Мы были обрадованы частымъ и непрерывнымъ дождемъ, который шелъ съ полудня до наступленія сумерекъ. Горько оплакивали мы нашъ кувшинъ и бутылку, такъ какъ, не смотря на недостаточность нашихъ настоящихъ приспособленій для собиранія воды, мы могли бы наполнить одинъ изъ этихъ сосудовъ, если не оба. Намъ удалось однако утолить жгучую жажду, давая рубашкамъ пропитаться водою и выжимая ихъ такъ, чтобы животворная влага попадала намъ прямо въ ротъ. Цѣлый день прошелъ въ этомъ занятіи.

7-го августа. На самомъ разсвѣтѣ мы оба въ одинъ мигъ увидали на востокѣ парусъ, видимо направлявшійся къ намъ! Мы привѣтствовали это чудное видѣніе продолжительнымъ и слабымъ крикомъ восторга и тотчасъ начали дѣлать всевозможные сигналы, махали рубашками, прыгали такъ высоко, какъ позволяла наша слабость, даже кричали изъ всѣхъ силъ, хотя судно находилось отъ насъ на разстояніи, по меньшей мѣрѣ, пятнадцати миль. Однако, оно продолжало приближаться къ намъ, и мы поняли, что если оно не измѣнитъ своего направленія, то неизбѣжно подойдетъ къ намъ настолько, что экипажъ увидитъ васъ. Черезъ часъ мы легко могли различить людей на палубѣ.

Это была длинная и низкая шкуна, повидимому обладавшая многочисленной командой. Тутъ мы извѣдали сильную тревогу, такъ какъ не могли себѣ представить, чтобы насъ не видали, и дрожали при мысли, чтобы люди эти не пожелали предоставить насъ нашей участи. Слава Богу, намъ на этотъ разъ суждено было обмануться; вскорѣ мы замѣтили внезапное движеніе на палубѣ судна, на которомъ тотчасъ подняли англійскій флагъ. Полъ-часа спустя мы были въ каютѣ. Шкуна эта была Jane Gay, изъ Ливерпуля, капитанъ Гвай.

Глава XIV. — Альбатросы и пингвины.

Jane Gay была красивая шкуна, вмѣщавшая сто-восемьдесятъ тоннъ. Носъ ея былъ очень заостренъ, и въ хорошую погоду это былъ лучшій ходокъ, какого я когда-либо видалъ. Экипажъ ея состоялъ изъ тридцати-пяти человѣкъ хорошихъ моряковъ, не считая капитана и подшкипера.

Капитанъ Гвай былъ вполнѣ изящный джентльменъ, обладавшій замѣчательной опытностью въ дѣлѣ торговли съ югомъ, которой онъ посвятилъ большую часть своей жизни; но ему недоставало энергіи. Онъ былъ совладѣльцемъ корабля, на которомъ путешествовалъ, и пользовался неограниченнымъ полномочіемъ для крейсированія въ южныхъ моряхъ, и нагрузки всякаго товару, какой ему удастся добыть безъ труда. Въ распоряженіи его были, какъ водится въ подобныхъ экспедиціяхъ, ожерелья, зеркала, огнивы, топоры, пилы, струги, ножницы, долота, буравчики, тёрки, молотки, гвозди, ножи, бритвы, иголки, нитки, фаянсъ, каленкоръ, дешевыя украшенія и другіе предметы въ томъ же родѣ.

Шкуна вышла изъ Ливерпуля 10-го іюля, миновала тропикъ Рака 25-го, а 29-го, достигнувъ Сола, одного изъ острововъ Зеленаго мыса, запаслась тамъ солью и другими необходимыми для путешествія припасами. 3-го августа она покинула Зеленый мысъ и держала на юго-западъ, направляясь въ берегамъ Бразиліи, такъ, чтобы пересѣчь экваторъ между 28° и 30° западной долготы. Это обыкновенный путь судовъ изъ Европы на мысъ Доброй-Надежды. Въ тотъ день, когда капитанъ Гвай принялъ насъ на свою шкуну, она находилась на высотѣ мыса Санъ-Рокъ — 31° западной долготы — изъ чего можно заключить, что мы уклонились, не менѣе какъ на двадцать-пять градусовъ, съ сѣвера на югъ!

На шкунѣ къ намъ отнеслись съ тѣмъ добродушіемъ, какого требовало наше жалкое состояніе. Дней черезъ пятнадцать, въ теченіе которыхъ постоянно держали на юго-востокъ, при хорошей погодѣ и легкомъ вѣтрѣ, мы съ Петерсомъ совершенно оправились отъ нашихъ лишеній и страданій; и вскорѣ прошлое представлялось намъ скорѣй въ видѣ страшнаго сна, отъ котораго насъ освободило пробужденіе, чѣмъ въ видѣ цѣлаго ряда событій, дѣйствительно совершившихся.

Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль мы продолжали нашъ путь, безъ особыхъ приключеній. 16-го сентября, когда мы находились вблизи мыса Доброй-Надежды, шкуну, въ первый разъ съ ея выхода изъ Ливерпуля, потрепало. Въ этихъ мѣстностяхъ, всего чаще съ южной и восточной стороны мыса — мы находились на западной — морякамъ часто приходится бороться съ сѣверными бурями, которыя дуютъ съ страшной силой. Онѣ всегда сопровождаются сильной зыбью; одна изъ самыхъ опасныхъ ихъ особенностей это — внезапная перемѣна вѣтра. Напримѣръ, настоящій ураганъ дуетъ съ сѣвера или сѣверо-востока, черезъ минуту съ этой стороны нѣтъ ни вѣтеринки, — буря перескочила на юго-западъ. Просвѣтъ на юго-западѣ самый вѣрный признакъ подобной перемѣны, что даетъ судамъ возможность принять необходимыя предосторожности.

Было около шести часовъ утра, когда буря налетѣла, по обыкновенію съ сѣвера. Къ восьми часамъ вѣтеръ значительно усилился. Рѣдко видалъ я такое бушующее море. Передъ самымъ закатомъ солнца, на юго-западѣ появился просвѣтъ, котораго мы ожидали съ нетерпѣніемъ, — часъ спустя одинъ малый передній парусъ былъ въ дѣйствіи. Еще двѣ минуты, и мы, не смотря на эти предосторожности, точно по мановенію волшебнаго жезла, пали на бокъ. Къ счастью, оказалось, что шквалъ съ юго-запада продолжался одно мгновеніе; намъ удалось подняться, не потерявъ ни одного изъ большихъ запасныхъ деревъ. Въ утру мы находились почти въ такихъ же благопріятныхъ условіяхъ какъ и до начала бури. Капитанъ рѣшилъ, что спасеніе наше почти чудо.

13-го октября мы находились въ виду острова принца Эдуарда, подъ 46° 53' южной широты и 37° 46' восточной долготы. Скоро мы обогнули острова Крозе, а 18-го достигли острова Бергуоленъ или Отчаянія въ южно-индійскомъ океанѣ, и бросили якорь въ Christmas-Harbour, на глубинѣ четырехъ саженъ.

Этотъ островъ или, вѣрнѣе, эта группа острововъ лежитъ на юго-востокъ отъ мыса Доброй-Надежды. Она была открыта въ 1772 году французомъ, барономъ Бергуоленъ, который, вообразивъ, что земля эта — часть обширнаго материка, по возвращеніи сдѣлалъ въ этомъ смыслѣ докладъ, возбудившій тогда сильное любопытство. Правительство на слѣдующій годъ опять послало туда барона, съ цѣлью провѣрить открытіе, и тогда только ошибка была замѣчена. Въ 1777 году, капитанъ Кукъ далъ главному острову этой группы имя острова Отчаянія, вполнѣ заслуженное. Приближаясь къ берегу, можно было бы предположить противное, такъ какъ скаты почти всѣхъ холмовъ, съ сентября по мартъ, покрыты самой блестящей зеленью. Этотъ обманчивый видъ даетъ маленькое растеніе, напоминающее баданъ и изобилующее на этихъ островахъ, гдѣ, за исключеніемъ его, почти нѣтъ слѣдовъ растительности.

Мѣстность гористая, хотя ни одинъ изъ этихъ холмовъ не можетъ назваться горой. Вершины ихъ вѣчно покрыты снѣгомъ. Имѣется нѣсколько гаваней; Christmas-Harbour самая удобная.

На островѣ Бергуоленъ изобилуютъ тюлени съ хоботами или морскіе слоны. Пингвиновъ тутъ множество, четырехъ различныхъ семействъ. Королевскій пингвинъ, заслужившій это названіе по своему росту и красотѣ, самый крупный. Верхняя часть его тѣла обыкновенно сѣрая, иногда съ лиловатымъ оттѣнкомъ; нижняя — самаго чистаго бѣлаго цвѣта. Голова, тамъ же какъ и ноги, черная и очень блестящая. Но главная краса заключается въ двухъ широкихъ золотистыхъ полосахъ, идущихъ съ головы до груди. Клювъ длинный, иногда розовый, иногда ярко-красный. Ходятъ эти птицы очень прямо, съ величавой осанкой, голову носятъ высоко, а крылья держатъ опущенными внизъ, точно двѣ руки. Королевскіе пингвины, которыхъ мы нашли на островѣ, немного крупнѣе гусей. Представители другихъ породъ, пингвины macaroni и пр., значительно мельче, перья ихъ совсѣмъ не такъ красивы.

Кромѣ пингвина, на этомъ островѣ находится много и другихъ птицъ, изъ числа которыхъ можно назвать олушу, утку, зеленаго морского ворона, морскую ласточку и наконецъ альбатроса. Альбатросъ одна изъ самыхъ крупныхъ морскихъ птицъ юга. Онъ принадлежитъ къ породѣ рыболововъ или морскихъ чаекъ, добычу свою хватаетъ на лету, переставая летать только, чтобы ухаживать за птенцами. Эта птица и пингвины связаны самой странной симпатіей. Гнѣзда ихъ строятся по чрезвычайно однообразному образцу, — гнѣздо альбатроса всегда находится въ центрѣ небольшого квадрата, образуемаго гнѣздами четырехъ пингвиновъ.

Когда наступаетъ время насиживанія, птицы эти собираются большими стаями, и въ теченіе нѣсколькихъ дней какъ бы обсуждаютъ лучшій образъ дѣйствій. Потомъ принимаются за дѣло. Онѣ выбираютъ ровное пространство, обыкновенно обнимающее три или четыре акра, какъ можно ближе къ морю, хотя всегда на такомъ разстояніи, чтобы оно обижать ихъ не могло. Покоичивъ съ этимъ, птицы общими силами принимаются чертить, съ математической правильностью, квадратъ или какой-нибудь; другой параллелограмъ, соотвѣтствующій свойствамъ почвы и достаточно обширный, чтобы вмѣстить все населеніе, ни болѣе, — этимъ онѣ какъ-бы выражаютъ намѣреніе закрыть доступъ въ колонію всякому бродягѣ, который не участвовалъ въ работахъ по устройству лагеря. Одна изъ сторонъ площади идетъ параллельно берегу моря и остается открытой для входа и выхода.

Обозначивъ границы своего жилища, птицы начинаютъ очищать площадь отъ всякаго сору, подбирая все камень за камнемъ и вынося вонъ, но оставляя у самыхъ пограничныхъ линій, такъ что съ трехъ сторонъ, обращенныхъ къ материку, образуется стѣна. У этой стѣны, съ внутренней ея стороны, онѣ устраиваютъ совершенно гладкую и ровную аллею, шириной отъ 6 до 8 футовъ, которая опоясываетъ весь лагерь.

Затѣмъ всю площадь дѣлятъ на маленькіе, совершенно равные квадраты. Для этой цѣли птицы проводятъ узкія дорожки, перекрещивающіяся подъ прямымъ угломъ, на всемъ отмѣренномъ ими пространствѣ. На каждой точкѣ пересѣченія находится гнѣздо альбатроса, а въ центрѣ каждаго квадрата — гнѣздо пингвина, такъ что каждый пингвинъ окруженъ четырьмя альбатросами, и каждый альбатросъ равнымъ числомъ пингвиновъ. Гнѣздо пингвина состоитъ изъ дыры, вырытой въ землѣ, настолько глубоко, чтобы единственное его яйцо оттуда не вывалилось. Альбатросъ прибѣгаетъ къ нѣсколько менѣе простому приспособленію и устраиваетъ небольшое возвышеніе. Онъ обдѣлываетъ его землей, водорослями и раковинами, а на вершинѣ устраиваетъ свое гнѣздо.

Птицы эти особенно стараются никогда не оставлять гнѣздъ незанятыми въ продолженіе всего насиживанія, и даже до тѣхъ поръ, пока потомство настолько не окрѣпнетъ, чтобъ самому заботиться о себѣ. Во время отсутствія самца, который отправляется и морю на поиски за пищей, самка исполняетъ свои обязанности. И только по возвращеніи своего товарища позволяетъ себѣ покинутъ гнѣздо. Предосторожность его необходима вслѣдствіе склонности къ мошенничеству, которая господствуетъ въ колоніи, жители которой, безъ зазрѣнія совѣсти, воруютъ другъ у друга яйца при каждомъ удобномъ случаѣ.

Глава XV. — Острова Невидимки.

Проохотившись, безъ особаго успѣха, въ теченіе трехъ недѣль на тюленей, мы 12-го ноября вышли изъ Christmas-Harbour, к черезъ пятнадцать дней достигли острововъ Тристанъ д’Акунья, лежащихъ между 37° 8' южной широты и 12° 8' западной долготы.

Группа эта, такъ хорошо извѣстная теперь и состоящая изъ трехъ острововъ, была первоначально открыта португальцами. Позже ее посѣтили голландцы, въ 1643, и французы — въ 1767 году. Эти три острова образуютъ треугольникъ. У всѣхъ трехъ беретъ очень высокъ, въ особенности на главномъ островѣ Тристанъ д’Акунья. Это самый большой островъ цѣлой группы: онъ имѣетъ 15 миль въ окружности, и такъ высокъ, что въ ясную погоду бываетъ видѣнъ на разстояніи 80 или 90 миль. Часть берега къ сѣверу возвышается надъ моремъ болѣе, чѣмъ на 1000 футовъ. На этой высотѣ существуетъ плоская возвышенность, простирающаяся почти до самаго центра острова, а на ней возвышается гора, подобная пику Тенериффъ. Нижняя часть этой горы покрыта довольно крупными деревьями, но верхняя — голая скала, обыкновенно закрытая облавами и покрытая снѣгомъ въ теченіе большей половины года. Съ сѣверо-западной стороны находится бухта, съ берегомъ изъ чернаго песку, куда шлюпка легко можетъ пристать.

Слѣдующій по величинѣ островъ называется Недоступный. Точное положеніе его — 87° 7 южной широты, и 12° 24' западной долготы. Онъ имѣетъ 7 или 8 миль въ окружности и со всѣхъ сторонъ представляется въ видѣ конусообразнаго, природнаго укрѣпленія. Вершина совершенно плоская; вся страна безплодна.

Островъ Nightingale, самый маленькій и самый южный, лежитъ подъ 37° 26' южной широты и 12° 12' западной долготы. У южной его оконечности находится довольно возвышенный рифъ, состоящій изъ маленькихъ и скалистыхъ островковъ. Почва безплодная и неровная; глубокая долина пересѣваетъ часть острова.

У береговъ этихъ острововъ встрѣчаются въ изобиліи всевозможныя морскія животныя и птицы. Битъ!!! также часто попадается въ этой мѣстности. Легкость, съ какой нѣкогда ловили этихъ животныхъ, была причиной того, что группу этихъ острововъ, со времени открытія ея, часто посѣщали. Капитанъ Паттенъ, изъ Филадельфіи, посѣтившій островъ Тристанъ д’Акунья въ 1790 г., не нашелъ тамъ четвероногихъ, за исключеніемъ нѣсколькихъ дикихъ козъ, — теперь островъ снабженъ всѣми нашими лучшими домашними животными. Вскорѣ послѣ капитана Паттена, капитанъ Бользгунъ, командиръ американскаго брига Бетси, бросилъ якорь близъ самаго большого изъ описываемыхъ острововъ, съ цѣлью запастись провіантомъ. Онъ посадилъ лукъ, картофель, капусту и множество другихъ овощей, которыя и теперь находятся тамъ въ изобиліи.

25 марта 1824 г. судно Бервикъ, капитанъ Джефри, шедшее изъ Лондона въ Вандименову землю, пристало жъ острову. Въ то время нѣкій англичанинъ, по имени Глассъ, называлъ себя губернаторомъ острововъ, имѣя подъ командой двадцать человѣкъ мужчинъ и трехъ женщинъ. Ко времени нашего прибытія губернаторъ еще былъ живъ, но маленькая община размножилась, — на Тристанъ д’Акунья было шестьдесятъ-пять человѣкъ, не считая второстепенной колоніи, изъ семи человѣкъ, на островѣ Nightingale. Намъ не стоило никакого труда запастись нужнымъ количествомъ провіанта, такъ какъ барановъ, свиней, быковъ, зайцевъ, птицы, козъ, всякой рыбы и овощей тутъ было вдоволь. Мы бросили якорь у самаго большого острова, на глубинѣ восемнадцати сажень, и очень удобно перевезли на шкуну все, въ чемъ нуждались. Капитанъ Гвай купилъ у Гласса пятьсотъ тюлевыхъ шкуръ и небольшое количество слоновой кости. Мы пробили тутъ недѣлю, а 5-го декабря направились на юго-востокъ, съ цѣлью произвести изслѣдованіе относительно группы острововъ, назваемыхъ Аврора, на счетъ существованія которыхъ выражались самыя различныя мнѣнія.

Утверждаютъ, будто острова эти были открыты въ 1862 командиромъ трехъ-мачтоваго судна Аврора. Въ 1790, капитанъ Маноэль-де-Оярвидо, командиръ трехъ-мачтоваго судна Принцесса, увѣрялъ, что онъ проходилъ между этими островами. Въ 1794 году испанскій корветъ Атревида отправился въ плаваніе съ цѣлью провѣритъ ихъ точное положеніе; въ запискѣ, изданной королевско-гидрографическимъ обществомъ въ Мадридѣ въ 1809 году, объ этомъ наслѣдованіи говорится въ слѣдующихъ выраженіяхъ:

«Корветъ Атревида произвелъ въ ближайшемъ сосѣдствѣ этихъ острововъ, съ 21-го по 27-е января, всѣ необходимыя наблюденія. Острововъ этихъ три, лежатъ они почти на одномъ и томъ же меридіанѣ, средній нѣсколько пониже».

Наблюденія командира Атревиды даютъ слѣдующіе результата относительно точнаго положенія каждаго острова. Сѣверный лежитъ подъ 52° 37' 24' южной широты и 47° 43' 15' западной долготы. Средній — подъ 53° 2' 40' южной широты и 47° 55' 15' западной долготы; наконецъ, южный — подъ 53° 15' 22' южной широты и 47° 57' 15' западной долготы. 27-го шаря 1820 капитанъ англійскаго флота Джемсъ Ведель отправился изъ Штатенъ-Ланда на поиски за Аврорами. Въ своемъ донесеніи онъ говоритъ, что, не смотря на самыя тщательныя разслѣдованія и на то, что онъ проходилъ не только черезъ пункты, точно указанные командиромъ Атревиды, но и кружилъ возлѣ ихъ во всѣхъ направленіяхъ, ему не удалось открыть и признаковъ земли. Эти противорѣчивыя донесенія побуждали другихъ путешественниковъ искать этихъ острововъ. Странно сказать, что пока одни бороздили море во всѣхъ направленіяхъ въ указанномъ мѣстѣ и ничего не находили, другіе — и ихъ не мало — положительно заявляютъ, что видѣли ихъ и даже проходили вблизи ихъ береговъ. Капитанъ Гвай намѣревался не щадить усилій, чтобъ разрѣшитъ этотъ вопросъ. Мы продолжали нашъ путь, при перемѣнной погодѣ, до 20-го, и наконецъ очутились въ указанной мѣстности, подъ 53° 15' южной широты и 47° 58' западной долготы. Не замѣчая и признаковъ земли, мы сначала все держали на западъ, до 50° западной долготы. Потомъ повернули на сѣверъ, наконецъ, на востокъ, кружили въ теченіе трехъ недѣль, при прекрасной погодѣ, безъ малѣйшаго тумана, и наконецъ вполнѣ убѣдились, что если острова когда-нибудь тутъ и существовали, въ настоящее время отъ нихъ не оставалось и слѣдовъ.

Глава XVI. — Экспедиція къ полюсу.

Прежде, чѣмъ приступить въ этой части моего разсказа, я постараюсь дать краткія свѣдѣнія о нѣкоторыхъ попыткахъ, сдѣланныхъ до настоящаго времени, для достиженія южнаго полюса.

Экспедиція капитана Кука первая, о которой мы имѣемъ положительныя данныя. Въ 1772 онъ направился на югъ на своей Resolation, въ сопровожденіи лейтенанта Фюрно, командовавшаго судномъ Adventure. Въ декабрѣ онъ находился на 58 параллели южной широты. Здѣсь онъ встрѣтилъ ледяныя банки толщиною отъ 8 до 10 дюймовъ, простирающіяся на сѣверо-западъ и юго-востокъ. Ледъ этотъ лежалъ глыбами, такъ тѣсно сплоченными, что судамъ только съ большимъ трудомъ удавалось проходить между ними, и наконецъ окончательно преградилъ имъ дорогу, что повторилось и въ ноябрѣ мѣсяцѣ слѣдующаго года.

Въ 1803 году императоръ Александръ I поручилъ капитанамъ Крузенштерну и Лисянскому совершить кругосвѣтное плаваніе. Не смотря на ихъ усилія проникнуть къ югу, они не могли идти далѣе 59° 58' южной широты и 70° 15' западной долготы. Тутъ они встрѣтили сильныя теченія по направленію къ востоку; китовъ было множество, льду не было видно.

Въ 1822 капитанъ англійскаго флота Джемсъ Ведель проникъ съ двумя небольшими судами далѣе на югъ, чѣмъ кто-либо изъ прежнихъ мореплавателей, причемъ не встрѣтилъ даже особыхъ затрудненій.

11-го января 1823 года капитанъ Беньяминъ Моррель отплылъ отъ острова Кергуэленъ на американской шкунѣ Wasp, съ цѣлью проникнуть какъ можно далѣе на югъ. 1-го февраля онъ находился на 64° 52' южной широты и 118° 27' восточной долготы.

Извлекаю изъ его дневника слѣдующій отрывокъ:

«Вѣтеръ вскорѣ засвѣжѣлъ. Мы воспользовались случаемъ, чтобы направиться на востокъ, и такъ какъ мы были вполнѣ убѣждены, что чѣмъ далѣе мы пойдемъ къ югу за 64°, тѣмъ менѣе намъ придется опасаться льдовъ, мы стали держать нѣсколько южнѣе; пройдя Антарктическій кругъ, достигли 60° 15' южной широты. Вдали виднѣлось только нѣсколько небольшихъ льдинъ».

Нахожу также слѣдующую замѣтку отъ 14 марта: «Море было совершенно чисто отъ большихъ ледяныхъ горъ. Въ то же время температура воздуха и воды была, по меньшей мѣрѣ, на 13 градусовъ выше, чѣмъ намъ когда-либо случалось видѣть между 60° и 62° южными параллелями. Мы находились на 70° 14' южной широты, температура воздуха была 47, воды 44. Тогда мы замѣтили, что уклоненіе компаса было на 14° 27' къ востоку. Много разъ проходилъ я Антарктическій кругъ, подъ различными меридіанами, и постоянно наблюдалъ, что температура воздуха и воды становилась тѣмъ мягче, чѣмъ далѣе заходилъ за 65° южной широты, причемъ уклоненіе магнитной стрѣлки уменьшалось въ той же пропорціи. Пока я находился на сѣверѣ отъ этой мѣстности, между 60° и 65°, судно нерѣдко съ большимъ трудомъ прокладывало себѣ путь между громадныхъ и безчисленныхъ льдинъ, которыя имѣли иногда отъ одной до двухъ миль въ окружности, и возвышались надъ уровнемъ моря болѣе, чѣмъ на пятьсотъ футовъ». Почти лишенный воды и топлива, а также достаточно сильныхъ инструментовъ, капитанъ Моррель принужденъ былъ возвратиться, не попытавшись пройти далѣе къ югу, хотя совершенно чистое море открывалось передъ нимъ. Онъ утверждаетъ, что еслибъ эти важныя соображенія не заставили его вернуться, онъ навѣрное бы проникъ, если не до самаго полюса, то по крайней мѣрѣ до 85-й параллели.

Въ 1831 году, капитанъ Бриско, командиръ брига Lively, находясь, 28 февраля, подъ 66° 30' южной широты и 47° 31' восточной долготы, увидалъ землю и «положительно различилъ, сквозь хлопья снѣга, черныя вершины горнаго кряжа». Онъ пробылъ въ этой мѣстности мѣсяцъ, но не могъ подойти въ берегу болѣе чѣмъ на десять миль изъ-за ужасной погоды. Видя, что ему не сдѣлать никакого открытія въ это время года, онъ отправился зимовать на Вандименову Землю.

Въ началѣ 1832 года онъ снова направился къ югу, и 4-го февраля увидалъ землю на юго-востокъ отъ 67° 15' южной широты и 69° 29' западной долготы. Оказалось, что это — островъ, лежащій у наиболѣе выдающейся части уже прежде открытой имъ страны. 21-го того же мѣсяца, ему удалось высадиться на берегъ и завладѣть островомъ отъ имени Вильгельма IV, окрестивъ его островомъ Аделаида, въ честь королевы англійской.

Таковы главнѣйшія попытки, которыя были сдѣланы съ цѣлью проникнуть какъ можно дальше къ югу. Обширное поле изслѣдованій открывалось передъ нами. Съ страстнымъ и жгучимъ любопытствомъ прислушивался я къ словамъ капитана Гвай, когда онъ выражалъ рѣшимость смѣло двинуться на югъ.

Глава XVII. — Земля.

26-го, въ полдень, мы находились подъ 64° 23' южной широты и 41° 25' западной долготы. Мы увидали нѣсколько крупныхъ льдинъ, и не особенно большую ледяную гору. Вѣтеръ держался юго-восточный. Когда дулъ западный, что случалось очень рѣдко, онъ неизмѣнно сопровождался сильнымъ дождемъ. Снѣгъ ежедневно, въ большемъ или меньшемъ количествѣ. Термометръ 27-го показывалъ 35°.

1-го января 1828. Мы совершенно окружены льдинами. Бурный, сѣверо-восточный вѣтеръ дулъ цѣлый день до самаго вечера.

2-го января. Погода сносная. Къ полудню мы миновали Антарктическій кругъ. Къ югу было видно мало льду, хотя за нами тянулись обширныя ледяныя горы. Мы смастерили нѣчто въ родѣ лота изъ большого желѣзнаго горшка, вмѣщавшаго двадцать галлоновъ, и лесу длиною въ 200 сажень. Теченіе влекло насъ къ югу, со скоростью четверти мили въ часъ. Температура воздуха около 33°, уклоненіе магнитной стрѣлки 14° 28' къ востоку.

5-го января. Продолжаемъ подвигаться къ югу, не встрѣчая большихъ препятствій. Сегодня громадныя стаи альбатросовъ пронеслись надъ шкуной.

7-го января. Море по прежнему почти свободно. Продолжаемъ нашъ путь безпрепятственно. Видѣли на западѣ нѣсколько ледяныхъ горъ поразительныхъ размѣровъ; послѣ полудня прошли очень близко отъ одной изъ этихъ массъ, вершина которой возвышалась, конечно, не менѣе чѣмъ на 400 сажень надъ уровинемъ океана. Основаніе ея имѣло, вѣроятно, ³/₄ мили въ окружности, изъ нѣсколькихъ трещинъ на скатахъ ея бѣжали ручейки.

10-го января. Раннимъ утромъ мы имѣли несчастіе лишиться одного изъ матросовъ, который упалъ въ море. Это былъ американецъ, по имени Петръ Вреденбургъ, уроженецъ Нью-Іорка и одинъ изъ лучшихъ матросовъ на шкунѣ.

Холодъ сильный, постоянные сѣверо-восточные вѣтры съ градомъ. Видѣли нѣсколько громадныхъ ледяныхъ горъ; съ востока горизонтъ замыкается массами льда, глыбы котораго нагромождены другъ на друга въ видѣ амфитеатра. Вечеромъ замѣтили нѣсколько кусковъ дерева, носящихся по волнамъ, надъ ними витало безчисленное множество птицъ, въ числѣ которыхъ находились глупыши, альбатросы и какая-то большая, голубая птица съ необыкновенно яркими перьями.

12-го января. Исполненіе нашего замысла стало дѣломъ крайне сомнительнымъ; въ направленіи полюса ничего не видно кромѣ, повидимому, безпредѣльной ледяной горы. Идемъ все на западъ въ надеждѣ открыть проходъ.

14-го января. Утромъ достигли западнаго края огромной ледяной горы, преграждавшей намъ дорогу; обогнувъ ее, вышли въ въ открытое море, гдѣ не видно было ни кусочка льду. Шли къ югу, не встрѣчая серьёзныхъ препятствій до 16-го. Никто на шкунѣ болѣе не сомнѣвается въ возможности достигнуть полюса.

17-го января. День — полный событій. Несчетныя стаи птицъ пролетали надъ вами, направляясь въ югу; мы стали стрѣлять въ нихъ, — одна, родъ пеликана, доставила намъ отличную пищу. Около полудня, вахтенный завидѣлъ небольшую ледяную банку и на ней какое-то очень крупное животное. Такъ какъ погода была хорошая, капитанъ приказалъ привести двѣ шлюпки и отправиться посмотрѣть, что тамъ такое. Мы съ Диркомъ Петерсомъ сопровождали подшкипера въ большей изъ двухъ шлюповъ. Подойдя къ ледяной банкѣ, мы увидали, что она занята чудовищнымъ медвѣдемъ, арктической породы, размѣрами своими значительно превышавшимъ размѣры самыхъ крупныхъ животныхъ этого рода. Всѣ мы были хорошо вооружены, а потому, не колеблясь, сразу напали на него. Нѣсколько выстрѣловъ ранило животное въ голову. Чудовище, не обративъ на это вниманія, ринулось съ своей ледяной глыбы и поплыло, разинувъ пасть, къ шлюпкѣ, въ которой мы съ Петерсомъ находились. Вслѣдствіе происшедшаго среди насъ смятенія, никто не заготовилъ второго выстрѣла; медвѣдю удалось перекинуть половину своей туши къ намъ на шкафутъ, прежде чѣмъ были приняты достаточныя мѣры къ отраженію его. Только проворство и рѣшимость Петерса и спасли насъ. Вскочивъ на спину громаднаго животнаго, онъ вонзилъ ему въ затылокъ ножъ и сразу попалъ въ спинной мозгъ. Животное упало въ воду бездыханнымъ, но потащило за собою и Петерса. Послѣдній скоро выплылъ, ему бросили веревку; прежде чѣмъ сѣсть въ шлюпку, онъ привязалъ къ ней трупъ побѣжденнаго животнаго. Мы съ торжествомъ возвратились на шкуну, таща за собой нашъ трофей. Медвѣдѣ этотъ, когда его измѣрили, оказалось добрыхъ 15 футовъ. Шерсть его была совершенно бѣлая, очень грубая и курчавая. Глава были кроваво-краснаго цвѣта, больше глазъ арктическаго медвѣдя, морда округленнѣе, она почти напоминала морду бульдога. Мясо его было нѣжное, но пахло рыбой, тѣмъ не менѣе команда съ жадностью угощалась имъ и объявила, что это пища знатная.

Едва успѣли мы поднять нашу добычу на шкуну, какъ вахтенный радостно крикнулъ: «Земля!» По счастью поднялся сѣверо-восточный вѣтеръ, и мы скоро были на берегу. Это оказался низменный и скалистый островокъ, имѣвшій около мили въ окружности и совершенно лишенный растительности.

Мы уже проникли болѣе чѣмъ на 8° далѣе къ югу сравнительно съ прежними мореплавателями. Погода могла назваться пріятной, дулъ легкій, но постоянный вѣтеръ. Небо обыкновенно было ясно, по временамъ на горизонтѣ показывался легкій туманъ, но онъ всегда былъ очень непродолжителенъ. Намъ представлялось только два затрудненія: топливо было на исходѣ, и симптомы скорбута уже обнаружились среди команды. Соображенія эти начинали оказывать вліяніе на умъ мистера Гвая и онъ сталъ подумывать о возвращеніи на сѣверъ.

Глава XVIII. — Новые люди.

18-го января. Мы продолжали нашъ путь въ югу при такой же прекрасной погодѣ, какъ въ предшествующіе дни. Море было совершенно гладкое, сѣверо-восточный вѣтеръ довольно теплый, температура воды 53°. Въ теченіе дня мы видѣли нѣсколько китовъ; несчетныя стаи альбатросовъ пронеслись надъ судномъ. Мы выудили кустъ, покрытый такими же красными ягодами, какъ ягоды боярышника, и тѣло чрезвычайно страннаго, очевидно земноводнаго, животнаго. Въ немъ было три фута длины на шесть дюймовъ высоты, его четыре ноги были чрезвычайно коротки и вооружены длинными, ярко-красными когтями, очень напоминающими кораллы. Все тѣло было покрыто шелковистой, гладкой, совершенно бѣлой шерстью. Хвостъ былъ тонкій, какъ у крысы, длиною фута въ полтора. Голова напоминала голову кошки, за исключеніемъ ушей, обвислыхъ какъ у собаки. Клыки были такіе-же ярко-красные, какъ и когти.

19-го января. Въ этотъ день, когда мы находились подъ 83° 20' широты и 43° 5' западной долготы, вахтенный снова замѣтилъ землю; внимательно всмотрѣвшись, мы убѣдились, что это островъ, принадлежащій къ группѣ изъ нѣсколькихъ, чрезвычайно обширныхъ острововъ. Берегъ былъ отвѣсный, внутренность острова казалась поросшей густымъ лѣсомъ, чему мы сильно обрадовались. Часа черезъ четыре послѣ того какъ мы завидѣли землю, мы бросили якорь на глубинѣ десяти саженъ, въ разстояніи мили отъ берега, такъ какъ сильный прибой, съ мелькающими то тамъ, то сямъ водоворотами, дѣлали приставаніе прямо къ берегу довольно неудобнымъ. Мы получили приказаніе привести двѣ самыя большія шлюпки, и хорошо вооруженной отрядъ, въ который вошли и мы съ Петерсомъ, принялся отыскивать проходъ въ рифѣ, опоясывавшемъ островъ. Проискавъ нѣсколько времени, мы нашли желаемое и уже входили въ проходъ, какъ завидѣли четыре большія шлюпки, наполненныя людьми, повидимому хорошо вооруженными, отчаливавшія отъ берега. Мы дали имъ подойти, и такъ какъ они двигалось съ необыкновенной быстротой, то скоро были отъ насъ на такомъ разстояніи, что можно было переговариваться. Тогда капитанъ поднялъ бѣлый платокъ на концѣ весла; дикари остановились и вдругъ затрещали, заговорили очень громко, испуская по временамъ возгласы, среди которыхъ мы могли различить слова: ана-му-му и лама-лама! Они продолжали трещать съ добрыхъ полъ-часа; въ теченіе этого времени мы могли на свободѣ разсмотрѣть ихъ физіономіи.

Въ четырехъ лодкахъ, имѣвшихъ навѣрное пятьдесятъ футовъ длины и шесть ширины, было всего на все сто-десять дикарей. Ростомъ они были почти съ обыкновеннаго европейца, во отличались болѣе мускулистымъ и мясистымъ сложеніемъ. Кожа у нихъ была совсѣмъ черная, волосы длинные, густые, пушистые. Одежда ихъ была изъ мѣха неизвѣстнаго чернаго животнаго, съ длинной и шелковистой шерстью, довольно прилично покрывавшая тѣло. Сшита она была мѣхомъ внизъ, онъ былъ вывороченъ наружу только около шеи, вокругъ кистей рукъ и вокругъ ногъ. Оружіе ихъ состояло главнымъ образомъ изъ палицъ какого-то чернаго дерева, повидимому очень тяжелаго. Мы замѣтили, однако, и нѣсколько копій съ кремневыми остріями, и нѣсколько пращей. Дно лодокъ было наполнено черными камнями величиной съ крупное яйцо.

По окончаніи рѣчи одинъ изъ нихъ, повидимому предводитель, всталъ на носу своей лодки и подалъ намъ знакъ подвести наши шлюпки къ борту ея. Мы сдѣлали видъ, что не понимаемъ его, думая, что самое благоразумное держаться, насколько возможно, на значительномъ отъ него разстояніи, такъ какъ они болѣе чѣмъ въ четыре раза превосходили насъ числомъ. Угадавъ нашу мысль, предводитель приказалъ остальнымъ тремъ лодкамъ держаться вдали, а самъ подошелъ къ намъ на своей. Какъ только онъ настигъ насъ, онъ вскочилъ на самую большую изъ нашихъ шлюпокъ, сѣлъ возлѣ капитана, указывая пальцемъ на шкуну и твердя: ана-му-му! и лама-лама! Мы возвратились на шкуну, четыре лодки слѣдовали за нами на нѣкоторомъ разстояніи.

Подойдя къ борту, предводитель выразилъ знаками величайшее удивленіе и удовольствіе, онъ хлопалъ въ ладоши, билъ себя по бедрамъ и въ грудь, хохоталъ во все горло. Вся его свита вскорѣ стала ему вторить, черезъ нѣсколько минутъ гвалтъ былъ оглушительный. Обрадованный тѣмъ, что вернулся къ себѣ, капитанъ Гвай приказалъ поднять шлюпки, въ видѣ необходимой предосторожности, и далъ понять предводителю, — имя котораго было Ту-Витъ, какъ мы вскорѣ узнали, — что не можемъ пускать на палубу болѣе двадцати человѣкъ за-разъ. Тотъ, повидимому, очень охотно подчинился этому распоряженію и отдалъ нѣсколько приказаній лодкамъ, изъ которыхъ одна подошла, а другія остались въ открытомъ морѣ на разстояніи приблизительно пятидесяти ярдовъ. Двадцать дикарей поднялись на шкуну и принялись рыться во всѣхъ углахъ палубы, карабкаться по снастямъ, распоряжаясь какъ дома и разсматривая каждый предметъ съ необыкновеннымъ любопытствомъ. Было очевидно, что они никогда не видали бѣлыхъ людей — цвѣтъ нашей кожи, казалось, внушалъ имъ необыкновенное отвращеніе. Они воображали, что «Jane» живое существо; можно было подумать, что они бояться ранить ее остріемъ своихъ копій, такъ заботливо держали они ихъ вверхъ. Былъ моментъ, когда вся наша команда много смѣялась надъ поведеніемъ Ту-Вита. Поваръ рубилъ дрова у кухни и случайно вонзилъ топоръ въ палубу. Предводитель тотчасъ прибѣжалъ и, довольно сурово толкнувъ повара, испустилъ легкій стонъ, почти крикъ, ясно показывавшій, насколько онъ сочувствуетъ страданіямъ шкуны; потомъ принялся похлопывать и гладить рану рукой и обмывать ее морской водой изъ ведра, стоявшаго по близости.

Въ этомъ сказывалась степень невѣжества, въ которой мы вовсе не были подготовлены, и что до меня, я не могъ приписать этого притворству. Когда наши гости удовлетворили, по мѣрѣ возможности, свое любопытство относительно оснастки и палубы, ихъ повели внизъ, и тутъ уже ихъ удивленіе превзошло всѣ предѣлы. Изумленіе ихъ, повидимому, было слишкомъ сильно, чтобы выражаться словами, такъ какъ они всюду бродили молча, отъ времени до времени испуская глухія восклицанія. Оружіе заставляло ихъ крѣпко задумываться; имъ позволили брать его въ руки сколько угодно. Мнѣ кажется, что они вовсе и не подогрѣвали примѣненія его, а скорѣй принимали его за идоловъ, видя, какъ мы его бережемъ и съ какимъ вниманіемъ слѣдимъ за всѣми ихъ движеніями, пока оно находится у нихъ въ рукахъ. При видѣ пушекъ удивленіе ихъ удвоилось. Они приблизились къ нимъ со всѣми признаками величайшаго благоговѣнія и страха, но не пожелали подробно осмотрѣть ихъ. Въ каютѣ было два большихъ зеркала, — тутъ ихъ изумленіе дошло до апогея. Ty-Витъ первый подошелъ къ нимъ, онъ стоялъ посреди каюты, лицомъ къ одному зеркалу и спиной къ другому и еще не замѣчалъ ихъ. Когда дикарь поднялъ глаза и увидалъ свое отраженіе въ зеркалѣ, я подумалъ, что онъ сойдетъ съ ума, но когда онъ круто повернулся, чтобы уйти, и снова увидалъ себя въ противуположномъ направленіи, мнѣ положительно показалось, что онъ сейчасъ испуститъ послѣдній вздохъ. Ничѣмъ нельзя было заставить его вторично взглянуть на ненавистный предметъ; всякія убѣжденія были тщетны; онъ бросился на полъ, закрылъ лицо руками и остался неподвиженъ, такъ что мы, наконецъ, рѣшились перенести его на палубу.

Всѣ дикари перебывали на шкунѣ, по двадцати человѣкъ; что же касается до Ty-Вита, ему было разрѣшено оставаться все время. Мы не замѣтили въ нихъ никакой склонности къ воровству. Въ теченіе всего ихъ посѣщенія, они относились къ намъ самымъ дружескимъ обрядомъ. Въ ихъ поведеніи были, однако, нѣкоторыя странности, въ которыхъ мы никакъ не могли отдать себѣ отчета; такъ, напримѣръ, мы ни за что не могли заставить ихъ подойти къ нѣкоторымъ безвреднымъ предметамъ, какъ-то: парусамъ, яйцу, открытой книгѣ или чашкѣ съ мукой. Мы пытались разузнать, нѣтъ ли у нихъ какихъ предметовъ, которые могли бы послужить намъ для мѣновой торговли, но намъ съ большимъ трудомъ удалось объяснить имъ нашу мысль. Къ величайшему нашему удивленію мы узнали, что острова эти изобилуютъ крупными черепахами изъ породы «Galapagos».

Это побудило капитана Гвай попытаться произвести полную развѣдку страны, въ надеждѣ извлечь изъ своихъ открытій какую-нибудь выгодную спекуляцію. Что касается до меня, у меня была одна цѣль; я думалъ только о томъ, какъ бы безотлагательно продолжать путь нашъ къ югу. Погода стояла прекрасная, но нельзя было знать, долго ли она простоитъ. Я убѣждалъ капитана, что намъ легко будетъ бросить якорь у этой группы острововъ на возвратномъ пути и даже зазимовать тутъ въ случаѣ, еслибы льды преградили намъ дорогу. Въ концѣ концовъ; онъ согласился со мной — я, какимъ-то непонятнымъ для самого себя образомъ, пріобрѣлъ надъ нимъ большое вліяніе — было рѣшено, что мы простоимъ здѣсь не болѣе недѣли.

Мы сдѣлали всѣ необходимыя приготовленія и, благополучно проведя, по указаніямъ Ty-Вита, шкуну среди рифовъ, бросили якорь въ разстояніи мили отъ берега, въ отличной бухтѣ, затратой со всѣхъ сторонъ. Въ концѣ этой бухты протекали, какъ намъ объяснили, три хорошенькихъ ручейка съ отличной водою, — мы сами видѣли, что вся окрестность покрыта густымъ лѣсомъ. Четыре лодки слѣдовали за нами по прежнему, на почтительномъ разстояніи. Самъ же Ty-Витъ остался на шкунѣ, и когда мы бросили якорь, пригласилъ насъ сойдти съ нимъ на берегъ и посѣтить его селеніе, лежащее внутри страны. Капитанъ согласился; десять дикарей были оставлены на шкунѣ въ видѣ заложниковъ, а нашъ отрядъ, изъ двѣнадцати человѣкъ, приготовился слѣдовать за предводителемъ. Мы были хорошо вооружены, но не обнаруживали ни малѣйшаго недовѣрія. На шкунѣ были приняты всевозможныя мѣры предосторожности, — подшкиперу было строго-на-строго приказано никого не принимать во время нашего отсутствія, и еслибъ мы не вернулись черезъ двѣнадцать часовъ, послать шлюпку, вооруженную камнеметной мортирой, на поиски за вами.

Съ каждымъ шагомъ, который мы дѣлали въ этой мѣстности, мы все сильнѣе и сильнѣе убѣждались, что находимся въ странѣ, существенно отличающейся отъ всѣхъ странъ, которыя до настоящаго времени посѣщались цивилизованными людьми. Ничто изъ окружавшаго насъ не было намъ знакомо. Деревья вовсе не напоминали произведеній жаркихъ, умѣренныхъ или холодныхъ поясовъ сѣвера и существенно отличались отъ произведеній только-что пройденныхъ нами южныхъ странъ. Самыя скалы составляли новость по своей массивности, своему цвѣту и своему наслоенію. Источники такъ мало имѣли общаго съ источниками другихъ странъ, что мы не рѣшались пить изъ нихъ. У ручейка, пересѣкавшаго намъ дорогу — перваго, который встрѣтился на нашемъ пути — Ty-Витъ и свита его остановились напиться. Изъ-за страннаго вида этой воды мы отказались попробовать ее, предположивъ, что она испорчена; только нѣсколько позже поняли мы, наконецъ, что таковъ характеръ всѣхъ источниковъ въ этомъ архипелагѣ. Хоти вода эта быстро стекала со всѣхъ скатовъ, какъ обыкновенная вода, она никогда не казалась прозрачной, исключая тѣхъ мѣстъ, гдѣ образовывала каскадъ. Тѣмъ не менѣе она была такъ же чиста какъ всякая известковая вода. Съ перваго взгляда, особенно тамъ, гдѣ наклонъ былъ нечувствителенъ, она нѣсколько напоминала, по своей плотности, густой растворъ гумми-арабика въ простой водѣ. Она не была безцвѣтна, но не была и одноцвѣтна, въ своемъ теченіи она представляла взорамъ всевозможныя видоизмѣненія пурпуроваго цвѣта, точно переливы шелковой ткани. Вода эта составляла первое звено въ длинной цѣпи чудесъ, среди которыхъ я долженъ былъ со временемъ жить.

Глава XIX. — Клокъ-Клокъ.

Мы употребили около трехъ часовъ, чтобы добраться до селенія; оно лежало болѣе чѣмъ на три мили внутрь страны, дорога пролегала по негладкой мѣстности. На пути отрядъ Ту-Вита ежеминутно усиливался небольшими группами, человѣкъ въ шесть, въ семь, которые, какъ бы случайно, присоединялись къ намъ. Тутъ какъ будто сказывалась система, предвзятое намѣреніе. Я сообщилъ свои опасенія капитану, но было уже поздно возвращаться; мы рѣшили, что лучшій способъ обезпечить нашу безопасность, это — выказать полнѣйшее довѣріе въ честности Ту-Вита. Мы продолжали свой путь, не переставая наблюдать за маневрами дикарей. Пройдя крутой оврагъ, мы добрались до группы жилищъ, по увѣреніяхъ нашихъ проводниковъ, единственной на всемъ островѣ. Когда мы приближались жъ селенію, предводитель испустилъ крикъ и нѣсколько разъ повторилъ слова: Клокъ-клокъ, изъ чего мы заключили, что это — названіе селенія, а, можетъ быть, нарицательное имя, примѣнимое ко всѣмъ селеніямъ вообще. Жилища имѣли самый жалкій видъ, какой только можно себѣ представить, и даже не были построены по однообразному плану. Нѣкоторыя — и тѣ принадлежали вампу или іампу, мѣстнымъ аристократамъ — состояли изъ дерева, срубленнаго фута за четыре отъ корня, съ наброшенной на него большой черной кожей, разстилающейся по землѣ широкими складками. Подъ этой-то кожей ютился дикарь. Другія представляли простыя, перпендикулярныя отверстія, вырытыя въ землѣ и прикрытыя вѣтвями, которыя обитатель норки долженъ былъ отталкивать, чтобы взойти, а потомъ съизнова собирать. Нѣкоторыя были сдѣланы изъ раздвоенныхъ на концахъ древесныхъ вѣтвей въ ихъ натуральномъ видѣ, причемъ верхнія вѣтви сплетались съ нижними, образуя болѣе вѣрное убѣжище отъ непогоды.

Самыя многочисленныя состояли изъ небольшихъ и неглубокихъ пещеръ, входъ въ которыя былъ закрытъ обломками скалы, съ какою цѣлью, — я понять не могъ, такъ какъ камень никогда не затыкалъ болѣе трети отверстія.

Это селеніе, если оно заслуживало такого названія, лежало въ довольно глубокой долинѣ, среди которой журчалъ источникъ такой же чудесной воды, какъ выше описанная. Мы замѣтили у жилищъ нѣсколько странныхъ животныхъ, повидимому совершенно прирученныхъ. Самыя крупныя напоминали нашу обыкновенную свинью какъ строеніемъ тѣла, такъ и хрюканьемъ; хвостъ былъ пушистъ, ноги тонки какъ у антилопы. Походка животнаго была нерѣшительная и неловкая. Было большое разнообразіе домашнихъ птицъ, разгуливавшихъ повсюду и, повидимому, составлявшихъ главную пищу туземцевъ. къ нашему крайнему удивленію, мы замѣтили среди нихъ черныхъ, совершенно ручныхъ, альбатросовъ. Рыбы было большое изобиліе, а также черепахъ породы Galapagos. Дикихъ животныхъ мы видѣли очень мало, крупныхъ ни одного, а также ни одного знакомаго. Одна или двѣ громадныхъ змѣи пересѣкли намъ дорогу, но мѣстные жители не обратили на нихъ большого вниманія, изъ чего мы заключили, что онѣ не ядовиты.

Когда мы приближались къ селенію съ Ty-Витомъ и его отрядомъ, вся масса населенія устремилась намъ на-встрѣчу съ криками, среди которыхъ мы разобрали вѣчныя: ана-му-му и лама-лама. Мы были очень удивлены, видя, что эти вновь прибывшіе, за однимъ или двумя исключеніями, совершенно наги, такъ какъ звѣриныя шкуры составляютъ принадлежность однихъ владѣльцевъ лодокъ. Все оружіе страны находилось, повидимому, также въ рукахъ этихъ послѣднихъ, такъ какъ мы вовсе не видали оружія въ рукахъ жителей селенія. Тутъ была также толпа женщинъ и дѣтей, причемъ первыя не лишены были своеобразной красоты.

Жилище Ту-Вита находилось въ центрѣ селенія и было нѣсколько больше и лучше построено, чѣмъ другія. Съ большой торжественностью ввели насъ въ этотъ шалашъ, за нами тѣснилась толпа туземцевъ, такая, какую онъ только могъ вмѣстить. Ту-Витъ сѣлъ на сухіе листья, замѣнявшіе коверъ, и знаками пригласилъ насъ послѣдовать его примѣру. Мы повиновались и очутились въ крайне-неудобномъ, чтобы не сказать критическомъ положеніи. Мы сидѣли на землѣ въ числѣ двѣнадцати, тогда какъ сорокъ дикарей сидѣли вокругъ насъ на корточкахъ, и такъ насъ стѣснили, что произойди какой-нибудь безпорядокъ, намъ было бы невозможно пустить въ ходъ наше оружіе и даже подняться на ноги. Толпа была не только въ палаткѣ, но и внѣ ее, гдѣ, вѣроятно, толпилось все населеніе острова, которому только усилія и крики Ty-Вита мѣшали растоптать насъ ногами.

Послѣ нѣкотораго смятенія мы, наконецъ, добились короткаго молчанія, и предводитель сказалъ намъ довольно длинную рѣчь, которую мы выслушали въ глубокомъ безмолвіи, до самаго заключенія. Капитанъ Гвай отвѣтилъ на нее, увѣряя предводителя въ своей дружбѣ и вѣчномъ благоволеніи, и заключилъ свою рѣчь поднесеніемъ ему нѣсколькихъ ожерелій изъ голубого стекла, и ножа.

Обѣдъ состоялъ изъ трепетавшихъ еще внутренностей какого-то животнаго. Видя, что мы не знаемъ, какъ за нихъ взяться, Ту-Вить принялся, намъ въ назиданіе, поглощать плѣнительное яство. Тѣмъ не менѣе мы отказались раздѣлить его съ нимъ. Когда повелитель окончилъ свой обѣдъ, мы стали допрашивать его, какъ могли ловчѣе, о томъ, какія — важнѣйшія произведенія края, и имѣются ли такія, изъ которыхъ мы могли бы изилечь выгоду. Наконецъ, онъ, казалось, понялъ, что мы хотѣли сказать, и предложилъ намъ сопровождать насъ до извѣстнаго пункта, гдѣ мы должны были, по увѣреніямъ его, найти множество молюсковъ, извѣстныхъ подъ именемъ морской лани. Мы съ радостью ухватились за этотъ предлогъ вырваться изъ тѣснившей васъ толпы. Мы вышли изъ палатки и, въ сопровожденіи всего населенія деревни, направились къ юго-восточной окраинѣ острова, невдалекѣ отъ того мѣста, гдѣ стояла на якорѣ наша шкуна. Мы прождали тутъ около часа, пока четыре лодки не были приведены къ мѣсту, гдѣ мы находились. Во время нашей экскурсія мы убѣдились въ справедливости словъ Ty-Вита, и возвратясь на шкуну, распростились съ нимъ, взявъ съ него слово, что онъ, въ теченіе 24-хъ часовъ, доставитъ намъ столько утокъ и черепахъ Galapagos, сколько его лодки въ состояніи вмѣстить.

Глава XX. — Заживо погребены!

Предводитель сдержалъ слово, и въ изобиліи снабдилъ насъ свѣжей провизіей. Мы нашли черепахъ очень вкусными; утки превосходили своими качествами лучшій породы нашихъ дикихъ птицъ, онѣ были необыкновенно мягки, сочны, вкусны. Кромѣ того, дикари привезли намъ громадное количество темнаго сельдерея и ложечной или скорбутной травы, и полную лодку свѣжей и сушеной рыбы. Сельдерей былъ для насъ настоящимъ угощеніемъ, а ложечная трава оказала самое благодѣтельное дѣйствіе и излѣчила тѣхъ изъ нашихъ людей, у которыхъ уже обнаружились признаки болѣзни. За всѣ эти вкусныя вещи мы предложили туземцамъ ожерелья изъ голубыхъ бусъ, мѣдныя украшенія, гвозди, ножи, куски краснаго холста, они, по-видимому, были въ совершенномъ восторгѣ отъ обмѣна. Мы устроили на берегу правильный торгъ, и дѣло велось въ такомъ порядкѣ, какого мы никакъ не ожидали со стороны дикарей, судя по ихъ поведенію въ селеніи Клокъ-клокъ.

Все шло прекрасно въ теченіе нѣсколькихъ дней. Видя, съ какой легкостью можно нагрузить корабль морской ланью и какую помощь могутъ оказать туземцы при собираніи этого моллюска, капитанъ рѣшился войти въ соглашеніе съ Ту-Витомъ относительно постройки удобныхъ зданій, для заготовленія его, и вознагражденія какъ ему, такъ и тѣмъ изъ его людей, которые возьмутся набрать это морское лакомство въ возможно большемъ количествѣ, пока мы воспользуемся хорошей погодой, чтобы продолжать нашъ путь къ югу. Было заключено условіе, вполнѣ удовлетворительное для обѣихъ сторонъ; рѣшили, что по окончаніи необходимыхъ приготовленій, какъ-то: выбора мѣста, возведенія части зданій, для которыхъ потребуется весь нашъ экипажъ, шхуна снимется съ якоря, оставивъ на островѣ трехъ человѣкъ для наблюденія за осуществленіемъ проекта, сулившаго намъ большія выгоды, такъ какъ моллюскъ этотъ на многихъ рынкахъ, и главнымъ образомъ на китайскомъ, цѣнится чрезвычайно высоко. Мы немедленно свезли на берегъ все необходимое для закладки зданій и очистки почвы. Мы выбрали обширное и ровное пространство на восточномъ берегу бухты, гдѣ находились въ равномъ изобиліи вода и лѣсъ, на удобномъ разстояніи отъ главныхъ рифовъ, на которыхъ можно было добывать морскую лань. Мы всѣ горячо принялись за работу; вскорѣ, къ величайшему удивленію дикарей, мы срубили надлежащее количество деревьевъ, а дня черезъ два-три постройка такъ подвинулась, что мы могли предоставить окончаніе этого дѣла тремъ матросамъ, которыхъ должны были оставить здѣсь.

Въ концѣ мѣсяца всѣ наши приготовленія къ отъѣзду были уже сдѣланы. Мы дали слово явиться въ селеніе съ торжественнымъ, прощальнымъ визитомъ, и Ty-Витъ такъ упорно настаивалъ на необходимости исполнить наше обѣщаніе, что мы не сочли приличнымъ оскорбить его отказомъ.

1-го февраля мы съѣхали на берегъ. Шесть человѣкъ осталось на шхунѣ съ приказаніемъ, ни подъ какимъ предлогомъ, не подпускать къ себѣ ни одного дикаря, во-время нашего отсутствія, и постоянно оставаться на палубѣ.

Пушки били снабжены двойными зарядами картечи. Шкуна стояла на якорѣ въ разстояніи мили отъ берега, никакая лодка не могла подойти къ ней ни съ какой стороны, не будучи замѣченной и не подвергшись немедленно огню нашихъ камнеметныхъ мортиръ.

За вычетомъ шестерыхъ, оставленныхъ на шхунѣ, отрядъ нашъ состоялъ всего изъ тридцати-двухъ человѣкъ. Мы были вооружены ружьями, пистолетами, кинжалами. Человѣкъ сто воиновъ, одѣтыхъ въ черныя, звѣриныя шкуры, вышло намъ на-встрѣчу къ мѣсту высадки, чтобы конвоировать насъ. Мы, не безъ нѣкотораго удивленія, замѣтили, что они совершенно безоружны; когда мы стали разспрашивать Ту-Вита на этотъ счетъ, онъ просто отвѣтилъ: «тамъ, гдѣ всѣ братья, нѣтъ нужды въ оружіи».

Мы миновали источникъ и ручей, о которыхъ говорено выше, и вступили въ узкое ущелье, извивавшееся среди холмовъ. Ущелье это было скалистое и очень неровное до такой степени, что въ нашу первую экскурсію въ Клокъ-клокъ намъ только съ большемъ трудомъ удалось пробраться черезъ него; оно имѣло въ длину пожалуй мили полторы и даже двѣ, и дѣлало тысячу изгибовъ среди холмовъ — вѣроятно, во времена отдаленныя, оно составляло русло потока. Словомъ, въ цѣломъ мірѣ не было лучшаго мѣста для засады.

Не смотря на это, мы, въ безуміи своемъ, такъ понадѣялись на наши силы, на исчезновеніе оружія у Ty-Вита и его подданныхъ, на вѣрное дѣйствіе нашего огнестрѣльнаго оружія, которое составляло еще тайну для туземцевъ, что позволили дикарямъ открывать и замыкать шествіе. Человѣкъ пять, шесть ихъ шло впереди, чтобы показывать намъ путь; они очень за нами ухаживали и отметали съ дороги крупные камни и обломки, затруднявшіе наше движеніе. За ними двигался нашъ отрядъ. Мы шли, прижавшись другъ къ другу, заботясь только о томъ, какъ бы насъ не разлучили. За нами слѣдовала вся масса дикарей, соблюдавшая необыкновенный порядокъ и декорумъ.

Диркъ Петерсъ, нѣкто Вильсонъ Алленъ и я шли вправо отъ товарищей, разсматривая по дорогѣ необыкновенныя наслоенія стѣны, нависшей надъ нашими головами. Разсѣлина въ скалѣ привлекла наше вниманіе, она была достаточно велика, чтобы человѣкъ могъ свободно взойти въ нее, уходила въ гору футовъ на 18, на 20 по прямому направленію, и потомъ уклонялась влѣво. Высота этого отверстія, насколько могъ проникнуть нашъ взглядъ, была футовъ въ шестьдесятъ, въ семьдесятъ. Изъ трещинъ ея выглядывало два, три малорослыхъ деревца, нѣсколько напоминающихъ орѣшину, — мнѣ захотѣлось ихъ разсмотрѣть. Быстро приблизясь съ этой цѣлью, я сорвалъ пять или шесть орѣшковъ и поспѣшно удалился. Обернувшись, я замѣтилъ, что Петерсъ и Алленъ послѣдовали за мной. Я попросилъ ихъ податься назадъ, сказавъ, что дамъ имъ нѣсколько орѣшковъ. Они повернулись и прокрадывались къ дорогѣ, Алленъ уже находился почти у отверстія разсѣянны, какъ я вдругъ почувствовалъ сотрясеніе, непохожее ни на что до сихъ поръ извѣданное мной и которое внушило мнѣ смутную мысль, что основаніи нашего земного шара внезапно разверзлись, и часъ всемірнаго разрушенія близокъ.

Глава XXI. — Искусственная катастрофа.

Едва я сколько-нибудь пришелъ въ себя, какъ почувствовалъ, что почти задыхаюсь, барахтаюсь среди непрогляднаго мрака въ массѣ рыхлой земли, тяжело рушившейся на меня со всѣхъ сторонъ и грозившей окончательно засыпать меня. Страшно испугавшись этой мысли, я силился стать на ноги, что мнѣ, наконецъ, и удалось. Я простоялъ неподвижно нѣсколько минутъ, стараясь понять, что со мной случилось, гдѣ я нахожусь. Вскорѣ, надъ самымъ моимъ ухомъ, раздался глубокій стонъ, а затѣмъ голосъ Петерса, который, именемъ Бога, умолялъ меня придти ему на помощь. Съ трудомъ сдѣлавъ шага два, я прямо повалился на голову и плечи моего товарища, котораго нашелъ по поясъ ушедшимъ въ массу рыхлой земли. Я принялся освобождать его со всей энергіей, на какую былъ способенъ, въ чемъ, наконецъ, и успѣлъ. Какъ только мы опомнились отъ страха и удивленія, мы оба пришли къ заключенію, что стѣнки разсѣлины, въ которую мы рѣшились проникнуть, обрушились въ силу собственной тяжести и что, будучи погребены за живо, мы навѣки погибли. Долго предавались мы самому ужасному отчаянію. Я твердо убѣжденъ, что ни одна изъ катастрофъ, которыми изобилуетъ жизнь человѣческая, не можетъ вызвать такого пароксизма физическихъ и нравственныхъ страданій, какъ та, какая насъ постигла. Быть погребенными за-живо! Мракъ, окружающій жертву, страшное стѣсненіе въ легкихъ, удушающія испаренія влажной земли сливаются съ страшной мыслью, что находишься въ положеніи похороненнаго мертвеца, и наполняютъ сердце человѣческое невыносимымъ, леденящимъ ужасомъ, о которомъ невозможно себѣ составить и понятія!

Наконецъ, Петерсъ рѣшилъ, что намъ, прежде всего, слѣдуетъ убѣдиться, какъ велико наше несчастіе и ощупью пробираться по нашей темницѣ, такъ какъ не вполнѣ невозможно, чтобъ вамъ удалось найти выходъ. Я ухватился за эту надежду и, призвавъ на помощь всю свою энергію, пытался проложить себѣ путь черезъ эту груду разбросанной земли. Едва я сдѣлалъ шагъ, какъ до меня дошелъ лучъ свѣта, правда, едва-замѣтные, но достаточный, чтобы убѣдить меня, что мы не погибнемъ сейчасъ же за неимѣніемъ воздуха. Мы нѣсколько ободрились и старались увѣрить другъ друга, что все пойдетъ какъ нельзя лучше. Перелѣзши черезъ груду обломковъ, которая преграждала намъ дорогу по направленію къ свѣту, мы подвигались съ меньшимъ трудомъ. Вскорѣ мы могли различать окружавшіе насъ предметы и убѣдились, что находимся почти въ концѣ прямолинейной части разсѣянны, около того мѣста, гдѣ она поворачивала влѣво. Еще нѣсколько усилій, и мы достигли этого поворота, въ которомъ съ невыразимой радостью увидали длинную трещину, которая тянулась вверхъ.

Тутъ я вспомнилъ, что насъ было трое покинувшихъ ущелье, чтобы взойти въ разсѣлину, — товарищъ нашъ Алленъ еще не нашелся, и мы рѣшили вернуться и розыскать его. Послѣ долгихъ поисковъ, Петерсъ закричалъ мнѣ, что поймалъ товарища нашего за ногу, но что все тѣло его такъ засыпано землей, что вытащить его невозможно. Я вскорѣ убѣдился, что слова Петерса были слишкомъ справедливы, что жизнь должна была угаснуть уже давно. Съ сердцемъ, полнымъ грусти, мы предоставили тѣло его участи и снова направились въ повороту разсѣлины.

Размѣры трещины едва позволяли намъ пролѣзть черезъ нее; послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ попытокъ, мы снова предались отчаянію. Не помню, сказалъ ли я выше, что возвышенности, среди которыхъ извивалось главное ущелье, состояли изъ вещества, напоминающаго мыловку или жировикъ. Стѣнки трещины, по которымъ мы пытались карабкаться, были изъ того же вещества, такія скользкія и влажныя, что ноги наши едва могли удерживаться на наименѣе крутыхъ мѣстахъ. Мы, однако, черпали мужество въ отчаяніи, хватались руками, рискуя убиться, за небольшія выпуклости изъ сланцеватой, нѣсколько болѣе твердой глины, и добрались, наконецъ, до натуральной платформы, откуда можно было видѣть клочокъ голубого неба за поросшимъ густымъ лѣсомъ оврагомъ.

Оглянувшись назадъ и разсмотрѣвъ нѣсколько хладнокровнѣе проходъ, черезъ который вышли, мы убѣдились, по виду его стѣнокъ, что онъ образовался недавно, изъ чего заключили, что сотрясеніе, такъ нежданно поглотившее насъ, каковы бы ни были причины его, въ то же время открыло намъ этотъ путь жъ спасенію. Мы почти истомились отъ нашихъ усилій, были такъ слабы, что едва могли держаться на ногахъ и сказать слово. Петерсу пришла мысль подать сигналъ товарищамъ выстрѣломъ изъ пистолета, благо они остались у насъ за поясомъ — тогда какъ ружья и кинжалы мы потеряли на днѣ пропасти. Дальнѣйшія событія показали, что, еслибъ мы выстрѣлили, мы бы въ этомъ горько раскаялись; но по счастью, слабое подозрѣніе уже пробудилось въ умѣ моемъ, — мы имѣли осторожность не дать знать дикарямъ, гдѣ находимся.

Отдохнувъ съ часъ, мы медленно направились къ выходу изъ оврага и, пройдя небольшое разстояніе, услыхали страшный вой. Съ величайшей осмотрительностью проскользнули мы къ узкому отверстію, откуда намъ легко было обнять взглядомъ всю окрестность, и тутъ страшная тайна землетрясенія открылась намъ въ одинъ мигъ съ перваго взгляда.

Наша обсерваторія находилась невдалекѣ отъ вершины самой высокой горы кряжа. Ущелье, по которому двигался нашъ отрядъ, извивалось подъ нами, футовъ на пятьдесятъ влѣво. На протяженіи по крайней мѣрѣ ста ярдовъ дно этого ущелья было засыпано безпорядочными обломками камней и грудами земли. Способъ, которымъ была низвержена эта масса, былъ также простъ, какъ и очевиденъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, вдоль восточной стороны ущелья, намъ были видны врытые въ землю столбы. Въ этихъ мѣстахъ земля не подалась, но вдоль пропасти въ томъ мѣстѣ, откуда отдѣлилась масса земли, очевидно было, по нѣкоторымъ слѣдамъ въ почвѣ, что и тутъ были врыты такіе же столбы, какъ тѣ, которые были у насъ на глазахъ, на разстояніи ярда одинъ отъ другого, на протяженіи около трехсотъ футовъ въ разстояніи приблизительно десяти футовъ отъ края пропасти. Крѣпкія связи изъ виноградной лозы еще держались на уцѣлѣвшихъ столбахъ; очевидно было, что такія же веревки были привязаны къ прочимъ столбамъ, и что, по данному сигналу, дикари, ухватившись за концы ихъ, низвергли, съ помощью этого могучаго рычага, весь скатъ холма на дно пропасти. Въ участи нашихъ бѣдныхъ товарищей сомнѣваться нельзя было. Мы одни избѣгли этой подавляющей, искусственной катастрофы. Мы были единственными бѣлыми, оставшимися въ живыхъ на островѣ.

Глава XXIII. — Текели-ли!

Положеніе наше въ томъ видѣ, въ какомъ оно намъ представилось теперь, едва ли было менѣе ужасно, чѣмъ когда мы считали себя погребенными на вѣки. Намъ не представлялось другой перспективы какъ быть убитымъ дикарями или влачить среди нихъ жалкое существованіе плѣнниковъ. Мы, правда, могли, въ теченіе нѣкотораго времени, укрыться отъ нихъ среди холмовъ и, въ крайнемъ случаѣ, на днѣ пропасти, откуда только-что вышли, но намъ пришлось бы умереть съ холоду и голоду въ теченіе долгой полярной зимы.

Вся окрестность кишила дикарями, новыя толпы прибыли на плотахъ съ острововъ, лежавшихъ въ югу, несомнѣнно, чтобы помочь въ разграбленіи шкуны. Она по прежнему спокойно стаяла на якорѣ въ бухтѣ. Мы не видѣли никакихъ средствъ предупредить находившихся на ней людей объ опасности, не навлекая смерть на свою голову, да и въ этомъ случаѣ мы имѣли мало надежды быть имъ полезными. И такъ, мы вынуждены были оставаться въ своей засадѣ простыми зрителями битвы, которая не замедлила завязаться.

Черезъ полчаса приблизительно мы замѣтили, что около семидесяти плотовъ наполнились дикарями и обогнули южный край бухты. У нихъ, казалось, не было другого оружія, кромѣ короткихъ палицъ и камней, наваленныхъ на дно лодокъ. Вслѣдъ затѣмъ, другой, еще болѣе значительный отрядъ приблизился по противоположному направленію.

Четыре лодки быстро наполнились туземцами, которые живо заработали веслами, чтобы присоединиться къ прочимъ. Въ одно мгновеніе, какъ бы чудомъ, Jane была осаждена несмѣтнымъ полчищемъ разъяренныхъ людей, очевидно рѣшившихся овладѣть ею во что бы то ни стало.

Въ томъ, что предпріятіе это увѣнчается успѣховъ, мы не смѣли сомнѣваться ни минуты. Шесть человѣкъ, оставленныхъ на шкунѣ, какъ бы ни была велика рѣшимость ихъ защищаться, далеко не могли управиться съ орудіями, и во всѣхъ отношеніяхъ были неспособны поддерживать такую неравную борьбу. Я почти не могъ себѣ представить, чтобы они оказали малѣйшее сопротивленіе, но въ этомъ я ошибался. По какой-то непонятной причинѣ, вѣроятно вслѣдствіе волненія нашихъ бѣдныхъ друзей, первый залпъ былъ вполнѣ неудаченъ. Ни одна лодка не была задѣта, ни одинъ дикарь раненъ. Единственнымъ впечатлѣніемъ, произведеніямъ на нихъ этими нежданными выстрѣлами и дымомъ, было чрезвычайное удивленіе", оно было такъ велико, что я нѣсколько минуть думалъ, что они оставятъ свое намѣреніе и возвратятся на берегъ. Залпъ съ бакборда произвёлъ самое ужасное дѣйствіе. Картечь и ядра изъ крупныхъ орудій совершенно перерѣзали семь или восемь плотовъ и положили на мѣстѣ около тридцати или сорока дикарей, тогда какъ не менѣе сотни, по большей части тяжело раненыхъ, было выброшено въ воду. Оставшіеся, совершенно потерявъ голову, тотчасъ начали поспѣшное отступленіе, не давъ себѣ времени вытащить своихъ изувѣченныхъ товарищей. Успѣхъ этотъ, однако, былъ слишкомъ поздній, чтобы спасти нашихъ энергическихъ товарищей.

Толпа съ лодокъ, въ числѣ слишкомъ полутораста человѣкъ, уже была на шкунѣ. Ничто болѣе не сдерживало бѣшенства этихъ скотовъ. Наши были сбиты съ ногъ и, въ одно мгновеніе, разорваны на клочья.

Видя это, дикари съ плотовъ очнулись отъ страха и толпой явились на грабежъ. Въ пять минутъ Jane представляла жалкое зрѣлище безпримѣрнаго опустошенія. Палуба была пробита, сорвана, снасти, паруса уничтожены точно волшебствомъ, затѣмъ все полчище этихъ негодяевъ соединенными усиліями вытащило судно на берегъ и предоставило его попеченіямъ Ty-Вита, который, въ продолженіе всей битвы, какъ искусный полководецъ, не сходилъ съ своего обсерваціоннаго пункта среди холмовъ, но теперь, когда побѣда была полная, удостоилъ прибѣжать съ своимъ мохнатымъ штабомъ и взять свою долю добычи. Движеніе Ту-Вита, который до этой минуты находился въ ближайшемъ отъ насъ сосѣдствѣ, позволило намъ выйти изъ засады и произвести рекогносцировку. На разстояніи приблизительно пятидесяти ярдовъ отъ входа въ оврагъ мы увидали небольшой источникъ, у котораго утолили томительную жажду, снѣдавшую насъ. Невдалекѣ отъ этого источника мы замѣтили нѣсколько орѣшникъ. Отвѣдавъ плодовъ ихъ, мы нашли ихъ сносными и похожими вкусомъ на обыкновенные, англійскіе орѣшки. Мы тотчасъ наполнили ими наши шляпы, снесли ихъ въ оврагъ и возвратились собирать орѣхи. Въ то время, какъ мы дѣятельно предавались этому занятію, шумъ въ кустахъ сильно напугалъ насъ; мы уже готовы были прокрасться въ свое убѣжище, какъ большая, черная птица медленно и тяжело поднялась изъ кустарника. Я такъ былъ пораженъ, что не зналъ, что дѣлать, но у Петерса хватило присутствія духа поймать ее за горло. Она бѣшено билась и такъ страшно кричала, что мы чуть-было ее не выпустили, боясь, чтобы шумъ не привлекъ дикарей. Наконецъ, однако, здоровый ударъ ножомъ сразилъ ее, и мы ее стащили въ оврагъ.

Немедленно позаботились мы о томъ, какъ бы сдѣлать наше убѣжище, по возможности, безопаснымъ, и съ этой цѣлью закрыли вѣтвями кустарниковъ отверстіе, о которомъ говорено выше, то самое, черезъ которое увидали клочокъ голубого неба, когда, поднявшись изъ пропасти, достигли платформы. Мы оставили только очень небольшое отверстіе, достаточно широкое, чтобы позволить намъ наблюдать за бухтой, не рискуя быть замѣченными снизу. Черезъ нашу щель мы слѣдили за всѣми движеніями дикарей.

Они окончательно ограбили шкуну и теперь собирались поджечь ее. Вскорѣ дымъ густыми столбами повалилъ изъ люка, а тамъ огненный столбъ взвился съ бака. Мачты, остатки парусовъ тотчасъ вспыхнули, пожаръ быстро распространился вдоль всей палубы. Толпа дикарей еще оставалась на шкунѣ, разбивая большими камнями, топорами, пушечными ядрами всѣ болты, всѣ оковки, всѣ мѣдныя украшенія. На берегу, на лодкахъ, на паромахъ было навѣрное тысячъ десять туземцевъ. Мы ожидали катастрофы, и надежда наша не обманула насъ. Первымъ симптомомъ было сильное сотрясеніе. Дикари, очевидно, были удивлены и прервали на минуту свое занятіе и свои крики.

Они собирались уже вновь приняться за работу, какъ изъ пространства между деками вдругъ вырвалась масса дыму, потомъ, какъ бы изъ самихъ нѣдръ его, поднялся длинный и блестящій огненный столбъ; воздухъ въ одно мгновеніе наполнился страшной смѣсью дерева, металла, человѣческихъ членовъ, и наконецъ произошелъ, во всей силѣ своей, главный взрывъ, повалившій насъ на землю, въ то время, какъ холмы отражало многоголосное эхо этого грома, и цѣлый дождь невидимыхъ простымъ глазомъ обломковъ осыпалъ насъ со всѣхъ сторонъ.

Опустошеніе среди туземцевъ превзошло самыя лучшія наши надежды; они пожали плоды своего предательства. Около тысячи человѣкъ погибло отъ взрыва, другая тысяча, по меньшей мѣрѣ, была страшно изувѣчена. Вся поверхность бухты была буквально усѣяна этими несчастными, которые барахтались и тонули; на берегу дѣла шли еще хуже. Они казались совершенно перепуганными внезапностью и полнотой своего пораженія и не дѣлали никакихъ усилій, чтобы подать другъ другу помощь. Наконецъ мы замѣтили совершенную перемѣну въ ихъ настроеніи. Отъ полнаго оцѣпенѣнія они вдругъ перешли къ самой крайней степени возбужденія; они бросались въ разныя сторонѣ, подбѣгали къ одному мѣсту у бухты и тотчасъ убѣгали, съ самымъ страннымъ выраженіемъ бѣшенства, страха и любопытства на лицѣ, вопя изо всей силы своихъ легкихъ: Текели-ли! Текели-ли!

Вскорѣ большая толпа удалилась въ горы, откуда черезъ нѣсколько времени вышла съ деревянными копьями. Они отнесли ихъ на то мѣсто, гдѣ происходила самая большая давка, и толпа раздалась, какъ-будто чтобы показать намъ предметъ, вызвавшій такое сильное волненіе. Мы увидали что-то бѣлое, лежавшее на землѣ, но не могли тотчасъ разобрать, что это такое. Наконецъ мы поняли, что это тѣло страннаго животнаго съ красными клыками и когтями, которое мы выудили 18-го января. Капитанъ приказалъ сохранить его, желая сдѣлать изъ него чучелу и привезти его въ Англію. Оно было выброшено на берегъ взрывомъ, но вопросъ, почему оно вызвало такое ильное волненіе среди дикарей, превосходилъ наше пониманіе. Хотя толпа собралась не въ дальнемъ разстояніи отъ животнаго, никто изъ нихъ, повидимому, не желалъ подойти къ нему ближе. Вскорѣ люди, вооруженные кольями, воткнули ихъ въ землю вокругъ тѣла, а едва покончивъ съ этой церемоніей, вся несмѣтная толпа ринулась вглубь острова, продолжая вопить: Текели-ли! Текели-ли!

Глава XXIII. — Лабиринтъ.

Въ теченіе слѣдующихъ шести или семи дней мы оставались въ своей засадѣ, выходя лишь изрѣдка, и всегда съ соблюденіемъ величайшихъ предосторожностей, за водой и орѣхами. Мы устроили на платформѣ родъ хижины и меблировали ее постелью изъ сухихъ листьевъ и тремя большими, плоскими камнями, которые служили намъ и каминомъ, и столомъ. Огня мы добыли безъ труда треніемъ другъ о друга двухъ кусковъ дерева, изъ которыхъ одинъ былъ мягкій, другой твердый. Птица, которую мы такъ кстати поймали, послужила намъ прекраснѣйшей пищей; но когда мы ее съѣли; оказалась положительная необходимость позаботиться о продовольствіи. Орѣхи не утоляли голода; кромѣ того, если мы, бывало, поѣдимъ ихъ вдоволь, у насъ дѣлались жестокія колики и даже сильныя головныя боли. Мы видѣли у берега нѣсколько крупныхъ черепахъ и поняли, что намъ легко будетъ завладѣть ими, лишь-бы удалось добраться до нихъ, не обративъ на себя вниманія туземцевъ. Мы рѣшились попытать счастья.

Сначала мы спустились вдоль южнаго ската холма, который, какъ намъ казалось, представлялъ менѣе препятствій; но едва мы прошли сто ярдовъ, какъ путь былъ намъ совершенно прегражденъ отлогомъ ущелья, въ которомъ погибли наши товарищи. Мы огибали край его на пространствѣ около четверти мили, но насъ опять остановила пропасть неизмѣримой глубины, и такъ какъ намъ невозможно было спуститься въ нее, мы принуждены были возвратиться назадъ.

Мы направились на востокъ, но потерпѣли такую-же неудачу. Продѣлавъ съ часъ такую гимнастику, которая могла сломать намъ шею, мы наконецъ убѣдились, что просто спустились въ обширную пропасть изъ чернаго гранита, дно которой было покрыто тонкой пылью и откуда мы могли выбраться только по той-же дорогѣ, по какой спустились. Нечего дѣлать, опять поплелись по опасной дорогѣ, а затѣмъ испробовали сѣверный хребетъ горы. Тутъ мы вынуждены были двигаться со всевозможными предосторожностями, такъ какъ самая легкая неосторожность могла выдать наше присутствіе дикарямъ. Мы поползли на четверенькахъ; отъ времени до времени намъ приходилось ложиться на землю плашмя и тащиться, хватаясь за кустарники. Благодаря всѣмъ этимъ предосторожностямъ, мы прошли еще очень незначительную часть пути, какъ добрались до пропасти, еще болѣе глубокой, чѣмъ всѣ видѣнныя нами до сихъ поръ, которая вела прямо въ главное ущелье. Опасенія наши вполнѣ подтвердились; мы были совершенно изолированы. Окончательно истомившись отъ всѣхъ этихъ усилій, мы возвратились на платформу, и бросившись на наше ложе изъ листьевъ, проспали нѣсколько часовъ глубокимъ и благотворнымъ сномъ.

Послѣ этого безплоднаго изслѣдованія, мы занимались въ теченіе нѣсколькихъ дней осмотромъ вершины горы съ цѣлью убѣдиться, какіе дѣйствительные рессурсы она могла намъ представить. Мы увидали, что здѣсь невозможно найти никакой пищи, за исключеніемъ вредныхъ орѣховъ и ложечной травы, которая росла на очень незначительномъ пространствѣ и скоро истощилась. 15-го февраля, насколько я помню, ея уже не оставалось ни былинки, орѣховъ становилось мало. Трудно было представить себѣ болѣе отчаянное положеніе. 16-го мы снова начали огибать ограды нашей тюрьмы въ надеждѣ найти какой-нибудь выходъ, но тщетно. Мы спустились также въ дыру, поглотившую насъ, съ слабой надеждой найти какое-нибудь отверстіе, ведущее въ главное ущелье. И въ этомъ намъ суждено было разочароваться; но мы нашли и принесли съ собой ружье.

17-го мы вышли, рѣшившись тщательнѣе осмотрѣть пропасть изъ чернаго гранита, въ которую попали при нашей первой развѣдкѣ.

Намъ безъ труда удалось, какъ и въ первый разъ, достигнуть дна этого углубленія и осмотрѣть его на досугѣ. Это было положительно одно изъ самыхъ странныхъ мѣстъ на свѣтѣ, и вамъ было трудно повѣрить, чтобы оно было дѣломъ одной природы. Пропасть имѣла отъ восточнаго края до западнаго приблизительно 500 ярдовъ. Сначала, т.-е. на разстояніи ста футовъ отъ вершины холма, стѣны пропасти были очень мало похожи между собой и, казалось, никогда не были соединены, такъ какъ одна поверхность состояла изъ жировика, а другая изъ рухляка. Средняя широта или разстояніе между двумя стѣнами составляла 60 футовъ. Въ другихъ же мѣстахъ исчезала всякая правильность формаціи. Тѣмъ не менѣе, спускаясь еще ниже, за указанную мною черту, разстояніе быстро сокращалось и стѣны становились параллельными, хотя еще на нѣкоторомъ разстояніи сохранялось различіе въ составѣ и характерѣ ихъ поверхности. На разстояніи пятидесяти футовъ начиналось полное однообразіе, стѣны оказывались совершенно схожими относительно состава, цвѣта и направленія; онѣ были изъ чернаго, очень блестящаго гранита, а разстояніе между обѣими сторонами составляло 20 ярдовъ.

Дно пропасти было покрыто фута за три почти неосязаемой пылью, подъ которой мы снова нашли черный гранитъ. Вправо, съ нижняго края, находилось небольшое отверстіе. Мы направились къ нему, отстраняя груды мелкихъ и острыхъ камней. Тѣмъ не менѣе, мы готовы были упорствовать, замѣтивъ слабый свѣтъ, который проникалъ съ противоположной стороны. Мы съ трудомъ пробрались на разстояніи тридцати футовъ и увидали, что это отверстіе было низкимъ сводомъ правильной формы, дно котораго было покрыто тою же неосязаемою пылью, которая покрывала дно главной пропасти. Яркій свѣтъ озарилъ насъ, и послѣ новаго усилія, мы очутились въ другой, высокой галлереѣ, вполнѣ похожей на ту, которую мы только-что оставили. Длина этой пропасти была 550 ярдовъ. Мы и здѣсь нашли небольшое отверстіе, похожее на то, чрезъ которое мы вышли изъ первой пропасти, также заваленное массой мелкихъ, желтоватыхъ камней. Мы проложили себѣ черезъ нихъ дорогу и увидали, что на разстояніи сорока футовъ находится третья пропасть. Длина ея — 320 ярдовъ, съ одной стороны ея находится широкое отверстіе въ шесть приблизительно футовъ, углубляющееся въ скалу на разстояніи 15 футовъ и заканчивающееся слоемъ рухляка.

Далѣе не было другой пропасти, какъ мы впрочемъ того и ожидали. Мы готовы были оставить эту разсѣлину, въ которую свѣтъ едва проникалъ, когда Петерсъ обратилъ мое вниманіе на рядъ іероглифовъ, находившихся на поверхности рухляка, заканчивавшаго западню. Съ легкимъ усиліемъ воображенія можно было принять знакъ, находившійся съ лѣвой стороны, за грубое воспроизведеніе человѣческой фигуры съ протянутой рукой.

Другіе же знаки Петерсъ принялъ за буквы, но я скоро разубѣдилъ его въ этомъ, указавъ ему на нѣсколько большихъ кусковъ рухляка, валявшихся на землѣ и соотвѣтствовавшихъ углубленіямъ въ стѣнѣ, чѣмъ ясно было доказано, что это дѣло одной природы.

Убѣдившись, что эти странныя углубленія не дадутъ намъ средства выбраться изъ нашей темницы, мы, унылые и полные отчаянія, направились опять къ вершинѣ холма.

Глава XXIV. — Бѣгство.

20-го, видя, что намъ нѣтъ возможности долѣе питаться одними орѣхами, употребленіе которыхъ причиняло намъ жестокія страданія, мы рѣшились сдѣлать отчаянную попытку спуститься но южному скату холма. Послѣ продолжительнаго осмотра мы открыли узкій проходъ, около двадцати футовъ ниже края пропасти; Петерсу удалось попасть въ него; я также спустился туда, хотя и съ большимъ трудомъ, и мы убѣдились, что есть возможность спуститься до самаго конца, вырѣзывая нашими ножами ступени въ стѣнѣ. Съ трудомъ можно себѣ предстаютъ, до какой степени предпріятіе наше было дерзко. Спустившись, наконецъ, съ помощью разныхъ хитростей и чрезмѣрныхъ усилій, съ страшной высоты, мы прежде всего позаботились запастись пищей и съ этой цѣлью отправились на охоту за черепахами. Едва сдѣлали мы сто ярдовъ, какъ пять дикарей бросились на насъ изъ маленькой пещеры и оглушили Петерса ударомъ дубины. Когда онъ упалъ, вся шайка кинулась на него, боясь упустить изъ рукъ свою добычу, и тѣмъ дала мнѣ возможность придти въ себя отъ изумленія. Я далъ по нападающимъ нѣсколько выстрѣловъ изъ пистолета; двое дикарей упали, а третій, готовый въ эту минуту всадить въ Петерса копье, вскочилъ на ноги и тѣмъ освободилъ моего товарища. Петерсъ также имѣлъ пистолеты, но рѣшилъ, не пользуясь ими, ввѣриться своей страшной мускульной силѣ. Овладѣвъ дубиной одного изъ упавшихъ дикарей, онъ мгновенно снесъ черепъ тремъ оставшимся въ живыхъ, чѣмъ оставилъ за нами поле битвы. Все это произошло такъ быстро, что намъ едва вѣрилось, что это произошло въ дѣйствительности; мы стояли возлѣ труповъ въ какомъ-то странномъ созерцаніи, какъ вдругъ раздавшіеся вдали крики заставили насъ очнуться. Ясно было, что выстрѣлы подняли на ноги дикарей и что намъ представлялась большая опасность быть накрытыми. Чтобы вернуться къ горѣ, вамъ слѣдовало идти въ направленіи криковъ, и еслибы даже мы имѣли возможность достигнуть подошвы, намъ все же не удалось бы подняться за гору, не будучи замѣченными. Положеніе наше было крайне опасно, и мы не знали, въ которую сторону бѣжать, когда одинъ изъ дикарей, котораго мы уже считали мертвымъ, быстро вскочилъ на ноги, пытаясь удрать. Мы захватили его, готовясь убить, какъ вдругъ Петерсу пришло въ голову, что намъ можетъ быть выгодно принудить его сопровождать насъ въ нашей попыткѣ къ бѣгству. Мы потащили его съ собой, давая ему понять, что убьемъ его, если онъ окажетъ малѣйшее сопротивленіе. Черезъ нѣсколько минутъ онъ сдѣлался совершенно покорнымъ и слѣдовалъ за нами въ направленіи берега.

До сихъ поръ неровности почвы скрывали отъ насъ море, и мы съ изумленіемъ увидали, что оно находится въ разстояніи двухсотъ ярдовъ отъ насъ. Когда мы очутились у бухты, мы въ великому ужасу вашему замѣтила, что огромная толпа туземцевъ, вышедшихъ изъ селенія и двигавшихся со всѣхъ концовъ острова, направляется на насъ съ воемъ дикихъ звѣрей и съ угрожающими движеніями. Мы готовы были вернуться и попытался искать убѣжища за неровностями почвы, какъ вдругъ увидали двѣ лодки. Мы бросились къ нимъ и, достигнувъ ихъ, убѣдились, что онѣ не заняты. Мы немедленно овладѣли одной изъ нихъ и, вмѣстѣ съ нашимъ плѣнникомъ, направились въ море. Не успѣли мы отплыть пятидесяти ярдовъ, какъ намъ стало ясно, что мы сдѣлали огромную ошибку, предоставивъ другую лодку дикарямъ, которые тѣмъ временемъ приближались къ бухтѣ и быстро продолжали свое движеніе, времени терять было нельзя. Сомнительно было, чтобы при самыхъ большихъ усиліяхъ мы могли поспѣть во время, чтобы раньше ихъ овладѣть лодкой. Дикари, быстро приближались къ намъ. Мы также гребли со всей энергіей отчаянія и когда достигли спорнаго пункта, нашли тамъ одного лишь дикаря, котораго заставали дорого заплатить за его чрезвычайное проворство; Петерсъ всадилъ ему пулю въ голову, когда онъ готовъ былъ ступить на берегъ. Когда мы завладѣли лодкой, передовые изъ дикарей находились отъ насъ на разстояніи двадцати или тридцати шаговъ. Мы сначала попытались было спустить лодку, но видя, что она слишкомъ глубоко ушла въ песокъ, Петерсъ, нѣсколькими ударами ружейнаго приклада разбилъ ее. Тогда мы снова вышли въ море и, на этотъ разъ избавились отъ опасности. Масса дикарей, достигнувъ разбитой лодки, подняла самый ужасный крикъ отчаянія, разочарованія. Ясно было, что мы не могли ожидать помилованія, еслибы попались имъ въ руки. Они сдѣлали безумную попытку преслѣдовать насъ на разбитой лодкѣ, но видя, что она ни къ чему болѣе служить не можетъ, выразили свое негодованіе новыми ужасными криками и снова бросились къ своимъ холмамъ.

Глава XXV. — Бѣлый великанъ.

Мы очутились въ громадномъ и уныломъ Антарктическомъ океанѣ, на легкой лодочкѣ, безъ всякихъ припасовъ, кромѣ трехъ найденныхъ въ ней черепахъ. Кромѣ того, не слѣдовало забывать, что недалеко до продолжительной полярной зимы и необходимо было зрѣло обдумать, какой путь избрать. Въ виду у васъ было шесть или семь острововъ, въ разстояніи пяти или шести миль другъ отъ друга, но они не манили насъ. Идя съ сѣвера на Jane Gay, мы постепенно оставили за собой страны льдовъ, — пытаться возвратиться на сѣверъ было бы безуміемъ, особенно въ такое позднее время года. Мы рѣшились смѣло держать на югъ.

До сихъ поръ Антарктическій океанъ не давать себя знать намъ сильными бурями или слишкомъ крупными волнами, но лодка наша была, чтобы не сказать больше, очень легкой постройки, не смотря на свои размѣры, и мы живо принялись за работу, чтобы исправить ее, насколько позволяли наши очень ограниченныя средства. Дно лодки составляла простая кора, — кора какого-то неизвѣстнаго дерева. Тимберсы были сдѣланы изъ крѣпкихъ, ивовыхъ побѣговъ. Отъ носа до кормы было пространство въ пятьдесятъ футовъ, на шесть футовъ ширины и четыре съ половиной глубины. Трудно намъ было повѣрить, чтобы лодка эта могла бытъ произведеніемъ владѣвшихъ ею невѣжественныхъ туземцевъ; нѣсколько дней спустя, мы узнали, отъ нашего плѣнника, что лодки эти, дѣйствительно, были построены обитателями группы острововъ, лежавшей на юго-западъ отъ страны, въ которой мы ихъ нашли, а въ руки нашихъ ужасныхъ варваровъ попали случайно.

То, что мы могли сдѣлать для исправленія нашей лодки, были сущіе пустяки. Мы замѣтили нѣсколько широкихъ щелей на обоихъ концахъ и ухитрились заткнутъ ихъ клочками отъ нашихъ шерстяныхъ рубашекъ. Съ помощью лишнихъ веселъ мы устроили вокругъ носа родъ панцыря, съ цѣлью ослабить силу волнъ. Мы поставили два весла, вмѣсто мачтъ, одно противъ другого. Къ этимъ мачтамъ мы привязали парусъ, сдѣланный изъ нашихъ рубашекъ, что было не легко, такъ какъ намъ, въ этомъ случаѣ, невозможно было добиться помощи отъ нашего плѣнника, хотя онъ не отказывался помогать при всѣхъ другихъ операціяхъ. Видъ холста дѣйствовалъ на него самымъ страннымъ образомъ. Мы никакъ не могли убѣдить его прикоснуться и даже приблизиться къ нему; онъ задрожалъ, когда мы захотѣли употребить силу, и закричалъ во все горло: Текели-ли!

Покончивъ со всѣми нашими приготовленіями, мы пошли на юго-востокъ, а тамъ повернули и прямо на югъ. Погоду никакъ нельзя было назвать непріятной. Съ сѣвера постоянно дулъ очень легкій вѣтерокъ, море было очень гладкое, свѣтъ постоянный. Мы убили самую крупную изъ нашихъ черепахъ, она дала намъ не только пищу, но и обильный запасъ воды, и продолжали свой путь, безъ особенныхъ событій, въ теченіе семи, или восьми дней; за это время мы, должно быть, быстро подвигались въ югу, такъ какъ вѣтеръ былъ намъ постоянно благопріятный, и сильное теченіе уносило насъ туда, куда мы сами стремились.

1-го марта. Нѣсколько необыкновенныхъ явленій доказали намъ, что мы вступаемъ въ страну новинокъ и чудесъ. Высокая завѣса изъ легкаго, сѣраго пара постоянно являлась на южной сторонѣ горизонта, то расширяясь и разукрашиваясь, благодаря длиннымъ, свѣтовымъ полосамъ, идущимъ то съ востока на западъ, то съ запада на востокъ, то снова сжимаясь, такъ что вершина ея представляла одну ровную линію, короче обнаруживая къ удивительныя видоизмѣненія сѣвернаго сіянія. Температура моря, казалось, возвышалась съ каждымъ мгновеніемъ, цвѣтъ его замѣтно измѣнился.

2-го марта. Сегодня мы узнали отъ нашего плѣнника нѣсколько подробностей касательно острова, на которомъ произошло избіеніе, его жителей, и ихъ обычаевъ. Узнали, что группа состоитъ изъ восьми острововъ; что они управляются однимъ королемъ, котораго зовутъ Тсалемонъ или Псалемунъ, живущимъ на самомъ маленькомъ островѣ; что черный мѣхъ, составляющій одежду воиновъ, даетъ громадное животное, которое водится только въ долинѣ близь резиденціи короля; что жители этихъ острововъ не строюутъ другихъ судовъ, кромѣ плоскодонныхъ паромовъ; что его самого зовутъ Ну-Ну и что названіе только-что покинутаго нами острова — Тсалаль.

3-го марта. Температура воды была чрезвычайно высока и цвѣтъ ея, постоянно измѣняясь, скоро потерялъ свою прозрачность и принялъ молочный оттѣнокъ. Вокругъ насъ море было всегда спокойно, но мы съ удивленіемъ замѣчали, справа и слѣва, на различныхъ разстояніяхъ внезапныя и быстрыя поверхностныя волненія, которымъ, какъ мы скоро убѣдились, всегда предшествовали странныя колебанія въ области сѣроватаго пара на южной сторонѣ горизонта.

4-го марта. Такъ какъ сѣверный вѣтеръ значительно ослабѣвалъ, я, съ цѣлью увеличить нашъ парусъ, вытащилъ изъ кармана бѣлый платокъ. Ну-Ну сидѣлъ подлѣ меня, и когда платокъ коснулся его лица, впалъ въ сильныя конвульсіи, за которыми послѣдовалъ полный упадокъ силъ и полное оцѣпенѣніе.

5-го марта. Вѣтеръ совершенно стихъ, но было очевидно, что сильное теченіе продолжало увлекать насъ къ югу. Не смотря за странный оборотъ, какой принимало наше путешествіе, мы не чувствовали никакого страха. Полярная зима очевидно приближалась, но безъ связанныхъ съ нею ужасовъ. Я испытывалъ физическое и нравственное безсиліе и только.

6-го марта. Паръ поднялся на нѣсколько градусовъ выше горизонта и мало-по-малу утрачивалъ свой сѣроватый цвѣтъ. Температура воды была чрезмѣрно высока, а цвѣтъ ея совершенно молочный. Въ этотъ день было сильное волненіе возлѣ само лодки. Бѣлая, очень тонкая пыль, похожая на пепелъ, сыпалась на лодку и покрыла поверхность моря на значительное пространство, тогда какъ трепетаніе свѣтовыхъ частей пара исчезало и волненіе стихало. Ну-Ну бросился на дно лодки лицомъ внизъ и невозможно было убѣдить его подняться.

7-го марта. Мы разспрашивали Ну-ну о причинахъ, побудившихъ его соотечественниковъ уничтожить нашихъ товарищей, но онъ находился въ такомъ страхѣ, что не было возможности добиться отъ него благоразумнаго отвѣта. Онъ продолжалъ лежать на днѣ лодки и отвѣчалъ на наши вопросы лишь одними идіотскими жестами.

9-го марта. Пепелъ продолжалъ сыпаться вокругъ насъ въ огромномъ количествѣ. Паровая завѣса на югѣ поднялась на значительную высоту надъ горизонтомъ и начала принимать нѣкоторую опредѣленность формы. Я могъ сравнить ее лишь съ безграничнымъ водопадомъ, тихо ниспадавшимъ въ море съ высоты огромнаго вала, доходившаго до неба. Гигантская завѣса застилала всю южную сторону горизонта.

21-го марта. Глубокій мракъ окружалъ насъ, но изъ глубины океана истекалъ блестящій свѣтъ, касавшійся нашей лодки. Мы были почти подавлены пепельнымъ ливнемъ, который засыпалъ насъ и лодку, но таялъ, падая въ воду. Вершина водопада совершенно терялась во мракѣ и въ пространствѣ. Было, тѣмъ не менѣе, очевидно, что мы приближались къ нему съ страшной быстротой. По временамъ, среди этой пелены, зіяли широкія отверстія; черезъ эти отверстія, за которыми волновалась неопредѣленная масса образовъ, проникали сильные порывы вѣтра, волновавшіе огненный океанъ.

22-го марта. Мракъ еще болѣе сгустился и лишь нѣсколько умѣрялся свѣтомъ воды, отражавшей натянутую предъ нами бѣлую завѣсу. Множество гигантскихъ, бѣлыхъ птицъ вылетали изъ-за таинственной завѣсы съ неизмѣннымъ крикомъ: текели-ли! Ну-ну слегка пошевелился на днѣ лодки; но дотронувшись до него, мы убѣдились, что онъ пересталъ существовать. Тогда мы ринулись въ нѣдра водопада, среди которыхъ разверзлась бездна какъ бы для того, чтобы принять насъ; но въ эту минуту поперекъ нашего пути явился окутанный покрываломъ человѣческій образъ, размѣрами своими далеко превосходящій обитателей земли.

Цвѣтъ кожи этого видѣнія былъ бѣлоснѣжный. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О. П.

"Вѣстникъ Европы", №№ 6—7, 1882

---

1. Эдгаръ Поэ былъ первымъ издателемъ этого журнала. Онъ тогда билъ очень молодъ.
2. Короткое пальто.