Признаніе.
правитьНиколай Александровичъ Чудиновъ.
Анна Григорьевна — его жена.
Анна Николаевна Кривцова — ихъ дочь.
Петръ Николаевичъ — сынъ студентъ.
Гриша — сынъ гимназистъ.
Наташа — дочь гимназистка.
Софья Петровна Горская — сосѣдка по имѣнію.
Домна — прислуга.
Няня.
Дѣти.
Телеграфистъ.
ДѢЙСТВІЕ I.
правитьАнна Гр. Домна, матушка, и приборовъ еще не поставила. Баринъ сейчасъ съ хутора пріѣдетъ, а у тебя еще ничего не готово.
Домна. Не сложа же руки сидѣла, прибиралась тоже, вы въ молочной, а я здѣсь. Барчукъ-то когда всталъ, вы бы спросили. Опять до 12-ти дрыхалъ. Самоваръ ставила, кофей варила.
Анна Гр. Истинное наказаніе, и не говори! Котлеты ты нарубила?
Домна. Не безпокойтесь, все во-время будетъ готово. (Спѣшно ставитъ приборы, Анна Гр. помогаетъ.) Лѣсникъ приходилъ — порубка опять въ лѣсу.
Анна Гр. Ахъ ты, Господи Боже мой, опять порубка! Позови ко мнѣ старика.
Домна. Да онъ ушелъ. Не сталъ барина ждать.
Анна Гр. Тѣмъ лучше, что ушелъ. И ты, Домнушка, ничего не говори барину о порубкѣ, дай ему хоть пообѣдать-то спокойно. Чортъ съ нею, съ порубкой — дерево не вернешь, а его растревожишь.
Домна. Это точно — дерево свезено, не отыскать. Хоть бы узнать, кто рубилъ, и того не узнаешь.
Анна Гр. Ну вотъ, и дребезжалка барина.
Ник. Алек. Ну, жена, какое сѣно, самому съѣсть хочется. Ни одной капли дождя не упало за эти дни — зеленое, пышное и духъ какой!.. Если завтра простоитъ такой же день и удастся все свезти безъ дождя, и свою животину прокормлю и на 800 р. продамъ, увѣряю тебя. Копны, понимаешь, цѣлые стога, удивительно!
Петръ Ник. Честь имѣю кланяться. Какъ въ своемъ здравіи?
Ник. Алек. Что же ты въ луга не пріѣхалъ, Петя? Какая уборка — любо-дорого смотрѣть.
Петръ Ник. На чемъ же прикажете мнѣ пріѣхать, папаша, на палочкѣ верхомъ?
Ник. Алек. (нѣсколькосконфуженно). Дѣйствительно, лошади заняты… Спѣшное время, Петя.
Анна Гр. Ты какъ будто оправдываешься, Николя, что лошади въ работѣ. Да Петя къ тебѣ не порывался, онъ отличнымъ образомъ проспалъ все утро. Что ему до твоего сѣнокоса?
Петръ Ник. Совершенно правильно изволили замѣтить — я спалъ. Но что бы я сталъ дѣлать, если бы природа не надѣлила меня этою способностью спать, что бы я сталъ дѣлать въ вашей Богомъ спасаемой Хабаровкѣ?
Анна Гр. Могъ бы помогать отцу, мнѣ кажется. (Петръ Николаевичъ садится и качаетъ ногою, посвистывая.)
Ник. Алек. Э, полно, Анна, мнѣ помощь не нужна, а Петя здѣсь гость.
Анна Гр. Гость! Вотъ то-то оно и есть, что онъ гость. Мы думали, что растимъ сына, помощника, а онъ вышелъ гость.
Петръ Ник. У васъ свое дѣло, у меня — свое.
Анна Гр. Какое это дѣло, батюшка? Бастовать-то да собакъ гонять?
Петръ Ник. (качая ногой, презрительно). Да хоть бы собакъ гонять, все же лучше, чѣмъ впутываться въ чужія распоряженія. Двоимъ хозяйничать нельзя, мамахенъ. Что прикажете дѣлать — вѣдь я вижу, что скверно все идетъ, безалаберно, а молчу, не вмѣшиваюсь.
Ник. Алек. (вспыхивая). Скверно? Безалаберно? Да что же такого безалабернаго ты видишь въ моемъ хозяйствѣ? Интересно послушать. Нѣтъ, скажите пожалуйста — безалаберно!
Петръ Ник. Ха! по-твоему все хорошо, все превосходно. Да тебя обворовываютъ кругомъ, ни одного надежнаго работника. Довѣрчивость хороша, но въ мѣру… Да вотъ хотя бы лѣсъ: сегодня опять порубка, а ты держишь этого стараго бездѣльника.
Ник. Алек. Вздоръ! Никакой порубки.
Петръ Ник. Сейчасъ Еремѣя встрѣтилъ, и радъ бы скрыть, мошенникъ, да нельзя. (Подражаетъ старику.) Три дубочка срубили и увезли.
Ник. Алек. Это невозможно! Руки опускаются! (Петръ Николаевичъ посмѣивается.) Зачѣмъ держу сторожей? Подъ носомъ у себя ничего не видятъ, не слышатъ…
Петръ Ник. (посмѣиваясь). Дѣйствительно изумительно. И такъ-то все въ вашемъ хозяйствѣ, папаша, куда ни взглянешь — одна неурядица.
Анна Гр. Да, безъ помощи дѣтей трудно хозяйничать старикамъ; что вѣрно, то вѣрно. Критиковать-то легко… (Слышенъ лай собакъ, бубенцы.) Что это? Кто-то къ намъ во дворъ?
Домна (вбѣгая). Къ парадному подъѣхали со станціи должно, а ключа-то въ двери и нѣтъ, отпереть не могу.
Петръ Ник. Получайте, Домна Васильевна, самъ папаша его тутъ водрузилъ.
Ник. Алек. (восторженно). Анечка, голубчикъ мой, родная моя, какъ пришла тебѣ въ голову такая блестящая мысль посѣтить нашу Хабаровку! Сколько лѣтъ не была. Да еще сюрпризомъ пріѣхала, дѣточка, и ребятъ своихъ привезла; Анна, каково намъ выпало нынче счастье!
Кривцова. Да вотъ такъ прямо къ вамъ въ Хабаровку и ввалилась. Мамочка, а ты дѣтей-то отведи куда-нибудь, ихъ надо раздѣть, умыть. Нечего, нечего хныкать, бабушка васъ устроитъ. Нянечка, идите за барыней.
Анна Гр. Сейчасъ, сейчасъ. Сюда пожалуйте, въ мою комнату. Тамъ я ихъ и помѣщу, Николя, какъ ты думаешь?
Ник. Алек. Конечно, въ твоей спальнѣ имъ будетъ удобнѣе, а сама ко мнѣ въ кабинетъ переберись.
Петръ Ник. Здравствуйте, сестрица. Вы не хотите меня замѣтить?
Кривцова. Петька, и ты здѣсь киснешь? (Цѣлуются.)
Петръ Ник. Именно кисну. И удивляюсь тебѣ, тебя-то зачѣмъ принесло въ отчій домъ? Ты, кажется, никогда особенно не любила его.
Кривцова. Что дѣлать, Петя, бываютъ тогда обстоятельства… Я, впрочемъ, не надолго: на два, на три дня.
Петръ Ник. А, на три дня, ну, это понятно, почему не потѣшить стариковъ. Быть можетъ, деньги тебѣ нужны? Не получишь, милая: хозяйство наше безъ оборотнаго капитала, въ кассѣ абсолютно ни гроша.
Кривцова. Ты знаешь, Петя, я всегда была безкорыстна и денегъ мнѣ никакихъ не нужно, напрасно подозрѣваешь.
Петръ Ник. Прости, сестренка, я вѣдь не обидѣть тебя хотѣлъ, такъ спросилъ… самому бываетъ нужно и…
Ник. Алек. (возвращается, съ восторгомъ смотритъ на дочь и цѣлуетъ). Нѣтъ, право, какъ это мило съ твоей стороны, не говоря худого слова, не предупреждая, взяла и пріѣхала. Что же ты тѣхъ-то двухъ не захватила (смѣется): мужа своего милѣйшаго и первенца Костю?
Кривцова. Костю, папа, я оставила въ пансіонѣ, онъ вѣдь большой уже мальчикъ, 11 лѣтъ. Куда же съ нимъ возиться: и шаловливъ онъ, и репетитора ему нужно… Быть можетъ, отецъ его возьметъ…
Ник. Алек. Ну да, конечно, понимаю — Костя съ Александромъ пріѣдетъ къ намъ. Вотъ кого бы я хотѣлъ видѣть — это Сашу. До сихъ поръ благодарю Бога, что на пути своемъ ты встрѣтила этого превосходнаго, этого милаго человѣка. Какая душа!.. Такъ Костя пріѣдетъ съ отцомъ?
Кривцова. Да, душа… Но пріѣхать сюда, не думаю, чтобы пріѣхалъ. Ты знаешь — служба, занятія и все такое.
Ник. Алек. А Костя-то какъ же? Цѣлое лѣто въ пансіонѣ? Богъ съ тобой! Мы и репетитора ему найдемъ и компанію, только бы привезъ отецъ.
Кривцова (отстраняя этотъ разговоръ). А гдѣ же сестра Наташа? Гдѣ Гриша? Я ихъ не видала еще.
Ник. Алек. И не мудрено, милая: ихъ нѣтъ въ Хабаровкѣ, оба въ Знаменскомъ у Софьи Петровны. Она ихъ по недѣлямъ держитъ у себя. У Гриши переэкзаменовка во французскомъ — лѣнивъ малый. Она подготовляетъ его, а заодно и съ Наташей занимается; эта дѣвка ретивая — съ книгой спитъ. Хорошая дѣвочка, большая ужъ совсѣмъ — 14 лѣтъ. Сегодня суббота — пріѣдутъ всѣ и Софья Петровна съ ними.
Кривцова. А! рада буду повидать. Такъ же хороша она, какъ и прежде?
Ник. Алек. Ну нѣтъ, закорузла, постарѣла, а впрочемъ, миля, попрежнему. Ты къ ней, конечно, съѣздишь въ Знаменское?
Кривцова. Врядъ ли, папа, я вѣдь не надолго къ вамъ.
Ник. Алек. Какъ не надолго? Это что значитъ — не надолго?
Анна Гр. (входя). Ну, слава Богу, все устроила: и умылись, и переодѣлись, и молочка тепленькаго попили. Прелесть дѣтки! Теперь могу и съ тобой посидѣть. Посмотри-ка на меня — фу-ти, нуты! и прическа модная и платье въ обтяжку. Не нравится мнѣ эта мода, по правдѣ сказать.
Ник. Алек. Да что мода, послушай, милая, что она говоритъ: не надолго, говоритъ, къ намъ.
Анна Гр. Какъ долго понимать — лѣто-то проживетъ, ну и слава Богу. Быть можетъ и Саша отпускъ возьметъ и заглянетъ къ намъ.
Ник. Алек. Вотъ и я говорю — вмѣстѣ-то имъ будетъ веселѣе.
Кривцова. Я проѣздомъ въ Хабаровку заѣхала, я ѣду въ Висбаденъ, доктора посылаютъ, папа.
Анна Гр. Ты больна? Что-то не похоже.
Кривцова. Однако посылаютъ; черезъ три дня я ѣду, что подѣлаешь.
Анна Гр. Да ты съ ума сошла! И дѣтей потащишь?
Кривцова. Дѣти, конечно, могутъ у васъ остаться.
Ник. Алек. Само собой, дѣти у насъ, но и ты могла бы погостить. Сколько лѣтъ не была на родинѣ и вдругъ — на два дня.
Кривцова. Надо пользоваться сезономъ, папа; кромѣ того, есть обстоятельство…
Анна Гр. Что такое? Какое обстоятельство?
Кривцова. Объ этомъ послѣ потолкуемъ, мама, будетъ еще время. (Смотритъ въ окно.) Не изъ Знаменскаго ли пріѣхали наши? Какой-то странный экипажъ…
Ник. Алек. (смѣется). Если странный, то они, они.
Петръ Ник. (подводя брата къ Кривцовой). Вотъ тебѣ рекомендую: борецъ, престидижитаторъ, гладіаторъ. Силища!.. Обними сестру, чтобы кости затрещали. (Гриша здоровается съ. сестрой.) Ну, руку что ли пожми. Смотри, Анна, эти мускулы — одной рукой гирю въ три пуда поднимаетъ. Натяни-ка мускулы. А грудь — какова грудь! И это въ 17 лѣтъ, а что будетъ дальше! Зато тутъ (ударяетъ Гришу по лбу и дѣлаетъ знакъ рукой) — ничего абсолютно.
Гриша. Да ну, отстань, ради Бога, цѣлую недѣлю надъ книгами корпѣлъ, а онъ тутъ еще…
Анна Гр. И я скажу — чего пристаешь?
Наташа (влетая). Анечка! Аня! Я, ничего не подозрѣвая, иду отыскивать маму въ молочную, думала — уже пообѣдали, а Домна мнѣ: «идите въ гостиную — тамъ супризъ, а обѣдъ еще черезъ часъ — не готово, гости наѣхали». Вотъ отлично, что пріѣхала. Вотъ милая! И какая ты хорошенькая. Право, мнѣ кажется, что ты стала еще лучше. Ну, а я какъ тебѣ кажусь, — выросла я?
Кривцова. Совсѣмъ большая стала, на дѣвочку не похожа.
Анна Гр. А Софья Петровна развѣ не пріѣхала?
Наташа (цѣлуетъ мать въ ладонь). Милая ты моя, и не расцѣловала еще тебя. Тетя Соня пріѣхала, больной задержалъ во дворѣ. Здравствуй, папочка. Неужели сѣнокосъ уже конченъ и ты не возьмешь меня въ луга, какъ въ прошломъ году, на бѣговыхъ дрожкахъ? Помнишь? Какъ весело было… Анечка, гдѣ же дѣти? Вѣдь съ меньшимъ-то я еще не знакома. Побѣгу смотрѣть; гдѣ они?
Ник. Алек. У матери въ комнатѣ. Ну, а какъ твои дѣла, Наташа?
Наташа. Ничего… Читали много интереснаго съ тетей Соней, много гуляли, говорили. А ты какъ себя чувствуешь? Здоровъ?
Ник. Алек. Что мнѣ дѣлается. Спасибо за заботу.
Наташа. Побѣгу Къ дѣтямъ. (Бѣжитъ къ двери въ коридоръ, встрѣчаетъ Софью, на лету цѣлуетъ ее и бѣжитъ дальше.)
Софья (обнимая Кривцову). Вотъ сдѣлала сюрпризъ! (Цѣлуется съ Анной Гр., Ник. Алек. цѣлуетъ ей руку.). Понимаю и одобряю порывъ: потянуло, значитъ, на старое пепелище. Бываетъ, бываетъ. И хорошо, когда не противишься влеченію. Смотри, родители-то, что называется, обалдѣли и рты разинули.
Анна Гр. Да что, чуть ли не послѣзавтра хочетъ уѣзжать.
Софья. Ну, это дудки, мы тебя не пустимъ.
Кривцова. Объ отъѣздѣ моемъ послѣ. Скажи лучше, Софи, какъ ты устроилась? Я вѣдь не видала тебя лѣтъ 7—8, съ тѣхъ поръ, какъ ты переѣхала въ деревню.
Софья. И я, скажу тебѣ, устроилась великолѣпно, лучше нельзя. Во-первыхъ, что возможно продала, остальное отдала въ аренду, осталась при усадьбѣ, тройкѣ лошадей и двухъ коровахъ… Да, садъ еще, но и тотъ въ арендѣ. Хозяйскихъ хлопотъ никакихъ. Днемъ занимаюсь съ дѣтьми, больными, пописываю иногда. Вечеромъ музыка или созерцаніе звѣздъ, смотря по погодѣ, и, повѣришь ли, блаженствую. Съ крестьянами сохранила великолѣпныя отношенія.
Анна Гр. Да, если ничего не требовать, такъ какія угодно можно сохранить отношенія.
Софья. Иногда аренды не добираю, это правда (просительно къ Аннѣ Гр.), но ей же Богу, рѣдко. Всякій почти годъ за границу ѣзжу, въ теплые края. Два мѣсяца прошлой зимой въ Римѣ прожила — значитъ, платили аренду. Что ты усмѣхаешься, Анна? Развѣ я занимала у тебя? Не занимала, своими средствами съѣздила.
Ник. Алек. Кому вы зубы-то заговариваете, матушка Софья Петровна, литературная работа, читаемъ тоже.
Софья (смѣясь). «Бирюловскимъ барышнямъ все извѣстно». А мы съ вами никогда не наживемся, милый Николай Александровичъ.
Петръ Ник. И что же тутъ хорошаго, Софья Петровна? Если бы вы съ отцомъ хвастали тѣмъ, что нажили — это другое дѣло, я понялъ бы. А то на поди — ваша земля варварски выпахивается крестьянами-арендаторами, вашъ великолѣпный домъ въ Знаменскомъ наполовину разрушенъ, лѣпные потолки обваливаются, чудные паркеты гніютъ — есть чѣмъ хвастать?
Софья. Петя, да вѣдь надо деньги имѣть, чтобы поддерживать, а когда ихъ нѣтъ…
Петръ Ник. Если не умѣли нажить, такъ нечего и хвастать. А тутъ въ нашей Хабаровкѣ смотрите — кругомъ мерзость запустѣнія. Отецъ мечтаетъ о какомъ-то идеальномъ хозяйствѣ, объ идеальныхъ отношеніяхъ къ рабочимъ, а вокругъ воровство, обманы, подвохи, и въ результатѣ вѣчное безденежье, а въ усадьбѣ, смотрите, что дѣлается въ усадьбѣ: въ цвѣтникахъ одна мальва да лопухъ, изгороди повалились; въ домѣ продавленные диваны да буковые стулья разнокалиберныхъ формъ.
Ник. Алек. (безпомощно разводя руками). Что дѣлать? Что дѣлать, дѣйствительно…
Анна Гр. Что «дѣйствительно-то», Николя? Дѣйствительно то, что ты изъ силъ выбиваешься и выбивался, чтобы поставить на ноги дѣтей. Мало тебѣ стоитъ вотъ этотъ самый Петръ Николаевичъ, который въ 25 лѣтъ еще на третьемъ курсѣ, да вотъ еще 17-тилѣтній балбесъ, требующій репетиторовъ?.. А если ты заложилъ часть Хабаровки, то не для того ли, чтобы обезпечить Аню? Ты же вѣдь и выплачиваешь по залогу. Во всякомъ случаѣ, если ты и не нажилъ, то и не растратилъ состоянія. И да будетъ стыдно тому, кто попрекаетъ тебя въ чемъ-то, пользуясь твоимъ трудомъ.
Ник. Алек. Ну, ну, довольно, заступница моя усердная, перестань. Конечно, во многомъ Петя правъ. Запущено вокругъ, что и говорить — чувствую, знаю… Да и въ хозяйствѣ — нѣтъ ли умѣнья, условія ли у насъ трудныя, но тяжелой работой зашибаю копейку. Мечтатель… Нѣтъ, теперь, кажется, я уже и не мечтатель, а прежде, дѣйствительно, грезилъ наяву, думалъ все перевернуть, переустроить. Думалъ своимъ примѣромъ наставить крестьянъ, мечталъ стать съ ними въ идеальныя отношенія. Теперь, увы, вижу ясно, что мечтанія мои неосуществимы. Да, Петя правъ, вокругъ обрушенные заборы, лопухъ и крапива. А вѣдь прошла цѣлая жизнь труда, борьбы, неимовѣрныхъ усилій… И неужели все даромъ?.. Неужели хоть на мгновеніе въ одномъ изъ малыхъ сихъ не проснется, я не говорю, чувства признательности, а чувства снисхожденія?..
Софья. Наташа, пойди поцѣлуй отца.
Наташа. Мнѣ самой этого давно хочется. (Однимъ прыжкомъ около отца, котораго цѣлуетъ въ голову.)
Ник. Алек. (обнимая Наташу). Мой милый, снисходительный Веніаминъ. Григорій, и ты, кажется, ничего противъ отца не имѣешь?
Петр. Ник. (Кривцовой). Наша изящная прислуга.
Анна Гр. Милости прошу. Наташа, сходи за дѣтворой.
Кривцова. Зачѣмъ, мама, это не ихъ часъ, они не привыкли за большимъ столомъ; намъ они только помѣшаютъ, они обѣдаютъ позднѣе.
Домна. Какъ, еще обѣдъ готовить?
Анна Гр. Молчи, пожалуйста. (Что-то шепчетъ Домнѣ, въ это время всѣ садятся за столъ.)
Софья. А мы уже пообѣдали въ Знаменскомъ.
Наташа. И хорошо пообѣдали. Побѣгу пока опять къ дѣтямъ.
Гриша. А я ничего, я и еще пообѣдаю. (Подъ общій смѣхъ садится.)
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьАнна Гр. Ну, слава Богу, успокоились, уснули. И тебя, пожалуй, растомило съ дороги, Анечка? И тебѣ пора успокоиться. Я тебѣ въ кабинетѣ отца велѣла приготовить, тамъ тебѣ будетъ удобнѣе, чѣмъ съ дѣтьми.
Кривцова. А папа-то гдѣ же? Я не хочу, чтобы вы стѣсня лись изъ-за меня.
Анна Гр. Э, матушка, какое тамъ стѣсненіе, пріѣхала на одну — двѣ ночи, да не стѣсниться намъ. А вотъ, если не хочешь еще спать, присаживайся-ка къ намъ поближе. Вотъ тебѣ удобное кресло, не хуже отоманки. Побесѣдуемъ.
Ник. Алек. (снимая пенснэ, отодвигаетъ книги и счеты). Да, милая, разскажи, въ чемъ дѣло, что, кромѣ лѣченья, влечетъ тебя за границу, ужъ не учиться ли хочешь?
Кривцова. Да… есть важная причина, я говорила сейчасъ съ братомъ — онъ одобряетъ мое рѣшеніе. (Кривцова переходитъ отъ отоманки къ столу. Въ это время слышенъ неистовый лай собакъ.)
Анна Гр. (бросаетъ работу и вскакиваетъ). Господи, зачѣмъ ихъ такъ рано спустили? Кого онѣ тамъ рвутъ? Сколько разъ говорила. Наташа, Гриша, пойдите посмотрите. Николай Александровичъ, хоть бы ты сказалъ сторожу, чтобы не отпускалъ собакъ отъ себя. Доживемъ до бѣды.
Наташа. Телеграмма со станціи, мама.
Анна Гр. (мгновенно оторопѣвъ). Телеграмма! Боже мой, что такое? (Трясущимися руками срываетъ конвертъ, Наташа расписывается; И иколай Александровичъ долго роется въ бумажникѣ и карманахъ, чтобы расплатиться съ посыльнымъ.) Ничего не понимаю. Прямо ни слова не понимаю. Ни полслова.
Петръ Ник. Да тебѣ ли телеграмма, мама? (Поднимаетъ конвертъ.)
Анна Гр. (читаетъ, не слушая Пети). «Умоляю, не уѣзжай. Жди письма». Жди письма? И безъ подписи, что за околесица?
Петръ Ник. Телеграмма Анѣ, а не тебѣ совсѣмъ.
Ник. Алек. Что это значитъ? Ктотебѣтелеграфируетъ, Анечка?
Кривцова (беря изъ рукъ матери телеграмму). Кто Жъ можетъ прислать такую телеграмму, какъ не супругъ мой, Александръ Петровичъ, всегда какіе-то сюрпризы.
Анна Гр. Разскажи толкомъ, въ чемъ дѣло-то.
Кривцова. Въ чемъ дѣло? Я расхожусь съ Кривцовымъ.
Ник. Алек. Ты расходишься съ Сашей? Съ Сашей?..
Анна Гр. Ты шутишь, не можетъ этого быть!
Кривцова (раздраженно). И никакого письма его я ждать не стану — уѣду завтра же, завтра же.
Софья. Быть можетъ, мнѣ уйти и имъ ты разскажешь все?
Кривцова. Э, что за вздоръ. Ты другъ, ты близкая намъ… Да и ни отъ кого и ничего я не хочу скрывать. Преступницей я себя не считаю. Я поступаю честно, открыто, никого не обманываю.
Ник. Алек. Что же онъ-то сдѣлалъ такого? Чѣмъ провинился Саша? И неужели нельзя простить? Вѣдь 12 лѣтъ жили вы вмѣстѣ. Такой доброты, такого снисхожденія, какъ у Саши, я и не знаю… И его покинуть!
Кривцова (возбужденно). Ты все о немъ — «Саша, Саша». Надо и обо мнѣ подумать… Не могу я такъ жить, не въ силахъ больше. Довольно мнѣ его доброты и снисхожденія. 12 лѣтъ тянула я эту семейную лямку, и довольно. Не могу больше! Не хочу!..
Анна Гр. Благодарю покорно. Семейная лямка!.. Да вѣдь ты же дѣтей-то народила, матушка. Дѣти у тебя, вотъ эти самыя, что спятъ тамъ безмятежнымъ сномъ, и вдумчивый, все понимающій Костя — этотъ къ допросу тебя призоветъ.
Петръ Ник. (къ Аннѣ). Ты слышишь? Я говорилъ тебѣ — обычные доводы: дѣти, дѣти… Не скажешь ли ты еще, мама:, вы такъ радовали родителей своимъ благонравнымъ поведеніемъ". Но ты забываешь, что первый долгъ нашъ не къ родителямъ и къ дѣтямъ, а къ самимъ себѣ, къ самимъ себѣ. Не можете вы принудить Аню любить постылаго человѣка изъ-за дѣтей, изъ-за родителей или изъ-за чего бы тамъ ни было.
Анна Гр. (нѣсколько разъ старавшаяся перебить сына). Не раздражай меня, Петръ, не охота слушать твои глупости, не время теперь болтать. Вокругъ меня все точно ходуномъ пошло… Анна, ты обезумѣла… Не потерплю въ моемъ домѣ этихъ гадостей… уѣзжай, куда хочешь…
Кривцова. Благодарю за привѣтъ родительскій.
Софья. Анна, ради Бога, успокойся. Въ раздраженіи можно наговорить Богъ знаетъ какихъ глупостей. Подумай, права она или нѣтъ, а мы ничего не знаемъ, но вѣдь и Анѣ не легко. Аня, я человѣкъ посторонній, конечно, но, быть можетъ, оттого-то и болѣе безпристрастный… Да, я могу быть болѣе безпристрастна, чѣмъ они, хотя я люблю тебя и ихъ и Александра, и мнѣ больно все это… Скажи мнѣ, Аня, ты, ты… Ты другого полюбила?
Кривцова. Ну да, я люблю и не стыдясь, во всеуслышанье говорю: я люблю!.. люблю!..
Софья. Большое, ужасное несчастіе. Налетѣлъ какой-то страшный вихрь и все закружилъ, опрокинулъ… Но и противъ вихря можно бороться. Аня, вцѣпись за первый стволъ дерева, прильни къ нему, и вихрь пронесется мимо тебя и уцѣлѣетъ твоя семья… уцѣлѣетъ нѣчто болѣе цѣнное…
Кривцова. Хороша будетъ эта семья! Да, быть можетъ это — несчастіе, но я не могу и не хочу бороться. Безполезна борьба. Наскучило прозябанье, дайте же мнѣ жить! Зачѣмъ онъ прислалъ эту телеграмму, вѣдь все было рѣшено, обусловлено, онъ уже согласился на разводъ, — нѣтъ, надо еще помучатъ.
Софья. А развѣ онъ не мучается? Заглянула ли ты въ его душу? Не такъ-то легко отдать любимую женщину, мать своихъ дѣтей другому, разрушить семью, свой домъ. Будь справедлива, Аня, и къ постылому, но недавно еще любимому человѣку. Я не знаю того, кого ты полюбила теперь, быть можетъ это — воплощеніе всякой нравственной и физической красоты, но вѣдь и Александръ обладаетъ недюжинными достоинствами и въ продолженіе долгихъ лѣтъ любилъ тебя. Будь признательна за годы счастья, что онъ далъ тебѣ…
Кривцова. И взамѣнъ пожертвуй своимъ настоящимъ счастьемъ. Нѣтъ, нѣтъ… и нѣтъ. Никогда! Все рѣшено — я ѣду.
Анна Гр. Ты слышала?
Петръ Ник. Чего вы отъ нея хотите? Чего добиваетесь? Чтобы она изломала, исковеркала свою жизнь? Вамъ жаль Сашу, и я скажу — жаль, но что ей Саша, когда она жить хочетъ, когда счастье уже заглянуло ей въ лицо, обвѣяло ее своимъ дыханьемъ. Жизнь коротка, бери отъ жизни все, что можешь. Бери все, что лежитъ на твоей дорогѣ, и наслаждайся — вотъ нашъ принципъ. Я жить хочу, я жажду счастья, все остальное чепуха.
Ник. Алек. (все время находившійся въ нервномъ и угнетенномъ состояніи, тихо). Пользуйся счастьемъ цѣною счастья, быть можетъ даже цѣною жизни близкихъ, что жъ, быть можетъ такъ и нужно — по боку помѣха! Но неужели не стоитъ подумать о другихъ? Хотя бы изъ состраданія оглянуться…
Анна Гр. Э, что тутъ думать. Мы вѣдь любимъ! Хотимъ отдаться новому счастью, ну, и отдаемся… Безжалостно покидаемъ человѣка, который далъ намъ 12 лѣтъ ничѣмъ неомраченной жизни, который былъ намъ другомъ, довѣрялъ намъ. Мы разоряемъ его домъ, бросаемъ на чужихъ людей все понимающаго сына, подкидываемъ глупымъ родителямъ маленькихъ дѣтей и ѣдемъ наслаждаться любовью. Прекрасно! Великолѣпно!
Кривцова. Ты жестока, мама, я не знала, что дѣти мои будутъ тебѣ въ тягость.
Анна Гр. Не въ тягость мнѣ твои дѣти и жестока не я, а ты. Если тотъ, съ кѣмъ ты ѣдешь, тѣхъ же принциповъ, что и ты, повѣрь, ты будешь брошена черезъ 6 мѣсяцевъ.
Кривцова. Благодарю за предсказанье.
Анна Гр. (продолжая). У насъ были другіе принципы. Намъ казалось естественнымъ пожертвовать собственнымъ наслажденіемъ для счастья нашихъ дѣтей — это было въ порядкѣ вещей. Да и некогда было отдаваться этимъ пустячнымъ увлеченіямъ, этимъ любвямъ — посерьезнѣе была задача жизни.
Петръ Ник. Да? Вы не отдавались страсти смолоду? Были всегда благоразумны? (Къ Кривцовой.) Сестра, ты была старше меня и, быть можетъ, лучше меня помнишь тѣ волненія, что происходили въ нашей семьѣ лѣтъ 18—20 тому. Платоническая или другая какая любовь…
Ник. Алек. (мгновенно вскипая). На что ты смѣешь намекать, мальчишка? Какъ осмѣлился ты прикоснуться поганымъ помысломъ къ святому образу! (Съ сжатыми кулаками идетъ на сына.) Вонъ отсюда! Чтобы духу твоего тутъ не было. Вонъ! (Петя лѣниво встаетъ.)
Петръ Ник. Я уйду, что жъ, я уйду.
Софья. Петя, останься. Николай Александровичъ, какъ не стыдно выйти изъ себя.
Ник. Алек. Нѣтъ, этого я не могу, это выше силъ моихъ; если онъ останется, я… я уйду, я уйду. Нѣтъ, никому не позволю прикасаться…
Софья. Да полно-те, милый, образумьтесь. Вѣдь то самое, на что намекалъ теперь Петя, вѣдь дѣйствительно было… Что жъ дѣлать, и мы были молоды и не изъяты отъ страстей… Я все разскажу… Прости меня, Анна, и вы, Николай Александровичъ, но пусть они узнаютъ все, какъ было… Пора намъ перестать няньчиться съ этимъ былымъ. Вотъ видите… Однако и теперь не могу безъ волненія, а кажется, такъ давно это было… Такъ вотъ, было мнѣ 18 лѣтъ. Какъ разъ въ тотъ годъ умеръ мой отецъ, я совсѣмъ осиротѣла и переѣхала я съ своей старой гувернанткой въ Знаменское. Отецъ вашъ, Николай Александровичъ, былъ назначенъ моимъ попечителемъ… Я была очень удручена, несчастна, безмѣрно чувствовала свое сиротство и одиночество, а въ этомъ домѣ, у отца вашего и матери, я видѣла много участія и дружескаго расположенія — это утѣшало… Но… ноя была молода, пылка, легкомысленна… и я… я влюбилась въ Николая Александровича, какъ только можетъ влюбиться взбалмошная дѣвочка… И онъ… онъ былъ увлеченъ моимъ безуміемъ… Анна видѣла все, все поняла… все поняла. Я знала, что она страдаетъ. Да, я знала… но мнѣ уже не было жаль. Такъ недавно еще я льнула къ ней, видѣла въ ней друга, а тутъ почувствовала ненависть, мнѣ пріятно было причинять ей боль. Я горделиво проходила мимо нея: «смотри, я моложе тебя, красивѣе, талантливѣе, и онъ любитъ меня». Анна молча потупляла глаза; иногда они казались мнѣ усталыми и красными отъ тайно пролитыхъ слезъ, и за эти слезы я еще болѣе ненавидѣла ее… Какъ-то разъ пріѣхала я верхомъ безъ провожатаго въ Хабаровку; цѣлый день провела я съ Николаемъ Александровичемъ, и шелъ у насъ серьезный разговоръ. Мы рѣшили склонить Анну на разводъ. Да, у насъ было рѣшено, что Николай Александровичъ броситъ жену, дѣтей (васъ было двое тогда: Аня и Петя) и женится на мнѣ. Вечеромъ, когда я собралась уѣзжать, на горизонтѣ показались тучи, заблистали молніи, и Анна говоритъ мнѣ: «Куда ты собралась въ такую темень и грозу, оставайся ночевать». И я, съ мыслью, что скоро вытѣсню Анну и стану женою Николая Александровича, осталась ночевать въ ея домѣ… Я думала, что я въ своемъ правѣ, что я люблю и потому могу разрушать семью моихъ друзей, имѣю право отнять у васъ отца… Да, я думала, что въ своемъ правѣ — я люблю… Мнѣ отведена была комната наверху, которую занимаетъ теперь Наташа. Спать мнѣ не хотѣлось и я долго сидѣла у открытаго окна, смотрѣла на молніи и слушала отдаленные раскаты грома. Но хлынулъ дождь, я затворила окно, погасила свѣчу и легла… Но спать я не могла, что-то давило мнѣ грудь… тяжело было. Вдругъ слышу, скрипнули ступени… Сердце забилось въ груди: «ненавистная, думаю, крадется». И дѣйствительно, тихо отворилась дверь, и вошла Анна со свѣчой въ рукѣ. Я отвернулась, закрыла глаза, хотѣла притвориться спящей. Но Анна поставила свѣчу, сѣла ко мнѣ на постель, слегка прикоснулась къ моему плечу. «Соня, — сказала она, — мнѣ не спалось, — гроза; я думала, и тебѣ не спится, и вотъ я пришла. Поговоримъ». Я съ ненавистью поглядѣла на нее. Что могла мнѣ она сказать, когда все между нами, Николаемъ Александровичемъ и мною, было рѣшено; все, что ни скажетъ, будетъ напрасно, излишне, будетъ глупо. Не стану слушать этихъ словъ. Но вотъ подъ взглядомъ моихъ глазъ, пылавшихъ ненавистью и презрѣніемъ, она начала говорить. Не помню послѣдовательно тѣхъ словъ. Они были такъ отрывочны, некрасивы, такъ просты… но дышали они такой искренностью, такимъ волненіемъ… Не стану искать передачи — передать ихъ нельзя, какъ нельзя передать крикъ души.
Анна Гр. (въ слезахъ и сильномъ волненіи). Перестань, Соня, перестань, ради Бога.
Софья (продолжая). Приблизительно она говорила: «Такъ недавно еще были мы друзьями и вотъ теперь мы соперницы и враги… Въ чемъ же наша вражда? Не странно ли — мы любимъ одного и того же человѣка и желаемъ его счастья. Ты думаешь, что счастье его въ твоей любви, я же думаю, что онъ никогда не проститъ себѣ, что бросилъ меня съ дѣтьми, и будетъ несчастливъ съ тобою; наше несчастье всюду будетъ преслѣдовать его, тревожить его покой. Онъ лучше, чѣмъ ты предполагаешь. Я же знаю — никогда онъ не проститъ себѣ. Дай ему опомниться, отрезвѣть. Дай поразобраться въ своихъ чувствахъ; вѣдь 10 лѣтъ мы жили съ нимъ любовно и дружно. Дѣти у насъ — какъ оставитъ онъ ихъ?.. Разберись и ты въ своихъ чувствахъ, дай затихнуть бурѣ… Твоя душа затемнена страстью. Ты молода, сильна… Погаси ненависть ко мнѣ, ты сама отъ нея страдаешь. Я знаю тебя, ты не можешь быть счастлива, разрушивъ чужое счастье… я вѣдь такъ несчастна». Слова были такъ просты. Она говорила, не возвышая голоса, но губы ея дрожали, глаза были полны слезъ. И было что-то потрясающее въ ея волненіи и безхитростныхъ словахъ. Я хотѣла возражать, да, я хотѣла возражать, но вмѣсто того я заплакала. Анна обняла меня, я припала къ ней, и мы рыдали обѣ… рыдали какъ два друга, какъ двѣ сестры въ одной и той же скорби… На другой день я уѣхала изъ Знаменскаго совсѣмъ, совсѣмъ, на долгіе годы… 9 лѣтъ прожила я за границей, а время все излѣчиваетъ, милые.
Анна Гр. Господи, какъ я тебя люблю, Сонечка. Милая ты моя, сестра любимая.
Петръ Ник. Напрасно ломали себя; почтенно, пожалуй, но не умно.
Гриша (выступаетъ, засучиваетъ рукава). Папа, позволь мнѣ поколотить Петьку.
Наташа (плачетъ громко, по-дѣтски и бросается обнимать Софью и въ то же время цѣлуетъ руки матери). Милыя мои, дорогія, безцѣнныя, золотыя!
Ник. Алек. (подошелъ къ группѣ женщинъ, взоръ его мечтательно-грустенъ). Все это было давно и быльемъ порасло… (Къ Наташѣ.) Поцѣлуй и меня, мой Веніаминъ, вѣдь и мать давно мнѣ простила.
Кривцова (тоже растроганная). Хорошо, будь по-вашему — я дождусь письма Саши, посмотримъ, что-то онъ тамъ скажетъ.