Представители реального романа во Франции в XVII столетии… (Борхсениус)/ДО

Представители реального романа во Франции в XVII столетии
авторъ Екатерина Иринеевна Борхсениус

Опубл.: 1888. Источникъ: az.lib.ru • Исследование Е. И. Борхсениус.

ПАНТЕОНЪ ЛИТЕРАТУРЫ.

ПРЕДСТАВИТЕЛИ РЕАЛЬНАГО РОМАНА ВО ФРАНЦІИ въ XVII столѣтіи.

Изслѣдованіе Е. И. Борхсеніусъ. С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Типографія Н. А. Лебедева, Невскій проси, д. № 8.

1888.

I.

Справедливо говоритъ Фердинандъ Лотейзенъ, въ предисловіи къ своему обширному труду «Geschichte der französischen Literatur in XVII Jahrhundert», что самымъ блестящимъ и долговѣчнымъ памятникомъ величія Франціи въ этомъ вѣкѣ остается ея литература. Время и исторія показали, насколько призрачно было ея политическое могущество, хотя она и заняла первенствующее мѣсто среди европейскихъ государствъ путемъ блестящихъ войнъ, а абсолютизмъ монархической власти сплотилъ и объединилъ всѣ разнородные элементы, составлявшіе тогдашніе классы общества. Нужно правду сказать, что ореолу этой монархической власти много содѣйствовала литература, которая занимала такое видное мѣсто въ жизни современниковъ Людовика XIV-го. Громкія имена представителей этой эпохи покрыли себя неувядаемой славой и даже въ настоящее время не утратили своего значенія, хотя почти два стол. прошло съ тѣхъ поръ. Съ начала и до конца этого замѣчательнаго вѣка мы видимъ въ французскомъ обществѣ необыкновенно сильную работу мысли и фантазіи. Литературой занимаются и интересуются рѣшительно всѣ, начиная съ короля и его двора и кончая бродягами и постоянными посѣтителями кабаковъ. Стремленіе къ ней до такой степени охватило всѣхъ, что оно словно носится въ воздухѣ. Прекрасная почва для развитія талантовъ! Поэтому мы видимъ, что рядомъ съ именами Корнеля, Расина. Мольера, Декарта, Паскаля, Лафонтена и десятковъ другихъ выдающихся писателей, проходить множество другихъ, не пользующихся такой громкой извѣстностью, но тѣмъ не менѣе имѣвшихъ свое очень большое значеніе въ общемъ теченіи литературы. Они стоятъ въ тѣни, работаютъ незамѣтно, становятся иногда въ невидимую, а иногда и въ открытую оппозицію съ современной жизнью и съ литературными идеалами. Часто въ ущербъ собственнымъ интересамъ, они отстаиваютъ свои взгляды и ведутъ за нихъ ожесточенную борьбу, свободно критикуютъ то, что заслуживаетъ критики, хотя-бы признавалось всѣми инымъ. Это новаторы въ литературѣ; они пролегаютъ новые пути и даютъ ей новыя формы и содержаніе. Однимъ словомъ, это представители подпольнаго литературнаго движенія, которое идетъ параллельно съ другимъ теченіемъ, ложно классическимъ, консервативнымъ, съ литературой двора. Эти два теченія находятся въ постоянной борьбѣ, причемъ консервативное находитъ громадную поддержку въ самомъ обществѣ, его литературныхъ вкусахъ, въ традиціяхъ времени и, наконецъ, при дворѣ; тогда какъ противоположное ему, деструктивное или реальное теченіе, по самому характеру своей дѣятельности, является достояніемъ лишь извѣстнаго кружка людей и притомъ преимущественно низшихъ классовъ общества. Однакоже, несмотря на всѣ трудности, мѣшающія ему развиваться правильно, оно мало-по-малу вытѣсняетъ старыя формы — искусственность и фальшь прежнихъ любимыхъ образцовъ, и даже создаетъ самостоятельную литературную форму — genre burlesque, съ одной стороны, а съ другой, реальный романъ — сатирическій, комическій и бытовой.

Сила и живучесть, появившіяся въ представителяхъ этого движенія, показываютъ, что оно было естественно и своевременно; иначе не получило-бы такого блестящаго развитія, достигнувъ въ концѣ вѣка своего апогея въ лицѣ Lesage’а и сдѣлавшись родоначальникомъ современнаго реальнаго французскаго романа, которому служило подготовленіемъ и оказало большія услуги. Кромѣ этого, на важность и своевременность его указываетъ то обстоятельство, что новое литературное движеніе появилось въ концѣ XVI-го и началѣ XVII-го вѣковъ во всей Европѣ, а во Францію проникло даже позднѣе, чѣмъ въ Италію и въ Испанію. Весь предшествовавшій вѣкъ и особенно итальянское Возрожденіе дали такой сильный толчекъ человѣческой мысли (наукѣ и искусству), что понадобилось немало времени, пока мысль и фантазія переработали этотъ громадный новый матеріалъ, и онъ вылился въ дивныхъ картинахъ художниковъ, неподражаемыхъ пѣсняхъ поэтовъ, остроумныхъ новеллахъ. и наконецъ, въ новыхъ путяхъ философской мысли. Все это, вмѣстѣ взятое, не могло не вліять на толпу. Съ возвышеніемъ городовъ и буржуазіи, народъ поднялъ голову не только какъ политическая единица, но и въ область искусства внесъ болѣе свѣжіе и здоровые элементы. Лихорадочная умственная дѣятельность, кипучая жизнь городовъ, ломка и критика стараго, созиданіе новыхъ формъ жизни — до пасторали-ли тутъ?.. Дѣйствительная жизнь съ ея радостями и печалями давала себя чувствовать на каждомъ шагу. Поэтому рыцарскіе романы съ ихъ туманными идеалами и неземными героями и героинями утратили всякое значеніе, а новыя произведенія по своему содержанію подходятъ ближе къ дѣйствительной жизни.

Въ Италіи лучшіе писатели и крупные таланты, съ Дантомь в" главѣ, создаютъ тотъ чудный, богатый итальянскій языкъ, которымъ написана «Божественная Комедія». Попытки реальнаго романа хотя въ неопредѣленной и первичной формѣ появляются въ Италіи же, въ лицѣ Теофила Фоленго (1491—1544), автора четырехъ произведеній. Изъ нихъ «Opus macaronicum». написанные наполовину латинскими стихами, на половину народнымъ языкомъ, послужили матеріаломъ для Rablais, который много черпалъ изъ нихъ и не разъ цитировалъ въ своихъ произведеніяхъ. Такъ типъ Зингара, встрѣчаемый у Фоленго, однороденъ съ Панургомъ у Rablais, и Санчо-Пансой Сервантеса. У Пудьчи и Аріосто (1414—1533) также ясно замѣтно ироническое отношеніе къ средневѣковымъ героямъ; они не вѣрятъ въ ихъ реальность и, чтобы отмѣнить искусственность, дѣлаютъ попытки къ созданію новыхъ типовъ, какъ сдѣлалъ Пульчи въ своей «Morgante maggiore». Во всякомъ случаѣ, итальянское вліяніе сказалось несравненно слабѣе испанскаго; оба они тѣсно связаны съ политической жизнью Франціи. Съ водвореніемъ принцессъ изъ дома Медичи начинается вкусъ къ итальянской литературѣ и языку, еще раньше, впрочемъ, явившійся во Франціи вслѣдствіе войнъ, веденныхъ на полуостровѣ. Испанское вліяніе особенно сильно проявилось при Людовикѣ XIII, съ принцессами австрійскаго дома. При Richelieu гама Анна Австрійская и всѣ ея приближенные искали и находили поддержку въ Испаніи противъ всесильнаго министра. Во время фронды, враги Мазарини вдались въ Hispanisme и пользовались сочувствіемъ Испаніи и въ ней искали убѣжища въ случаѣ опалы и невозможности оставаться въ предѣлахъ. Франціи. Вмѣстѣ съ политическимъ вліяніемъ, переводы и подражанія наводнили французскую литературу, и въ ней развивается любовь и вкусъ къ этимъ новымъ образцамъ. Между тѣмъ, Испанія первая даетъ намъ яркія, живыя картины народной жизни съ сатирическимъ направленіемъ, полныя юмора и злой насмѣшки надъ высшими классами. Исторіи бродягъ, плутовъ и шарлатановъ, ихъ многочисленныя приключенія, неудачи, столкновенія съ знатными и богатыми людьми, отчего они дѣлаются еще хуже, составляютъ сюжетъ Novellos picares. Рядъ ихъ начинаетъ Донъ-Діего де-Мендоза (1563—1575) романомъ «Lazarilo de Tonnes»..Мальчикъ изъ Саламанки и его жизнь, исполненная несчастій и приключеній, служитъ неистощимой темой для различныхъ варьяцій и подражаній. За Мендозой слѣдуютъ Маттео Аллемано и его извѣстный романъ «Гусманъ Альфарачскій» и Кеведо, имѣвшій особенно большіе вліяніе на французскихъ писателей. Въ 1605 году переводится «La picara Justina» — Плутовка Юстина. Антонія Пересъ и «Diablo conjuelo» — Хромой Бѣсъ. А въ 1607 печатается «Le diable boiteux Le Sage’а». Въ 1617 году появился «Донъ-Кихотъ» Сервантеса, и былъ немедленно переведенъ. Особенно сильно отразилось его вліяніе на Сорелѣ въ «Francion» и преимущественно на его романѣ «Berger Extravagant», который, въ свою очередь, вызвалъ множество подражаній. Испанское вліяніе сказывается сильнѣе всего отъ 1600—1650 г. Нельзя не упомянуть о болѣе раннихъ писателяхъ, творцѣ испанскаго Декамерона и авторѣ восточныхъ сказокъ — графѣ Люконарѣ и cavalier Marini.

Между тѣмъ какъ французское общество зачитывалось переводными романами, національные образцы, даже такіе крупные, какъ напримѣръ Rablais. оставлялись почти безъ всякаго вниманія. Слѣдствіемъ подражательности является водвореніе пастушескаго любовнаго романа, представительница котораго Астрея Дюрфэ пользуется громаднымъ и продолжительнымъ успѣхомъ. Этотъ романъ подражателенъ по формѣ, но по духу — совершенно національное и оригинальное произведеніе, вызвавшее очень много подражаній съ такимъ-же сантиментально-идеальнымъ направленіемъ. Этотъ родъ романовъ не былъ жизненнымъ: онъ ранѣе реальнаго достигаетъ своего высшаго развитія и заканчивается; но заслуга его въ томъ, что онъ далъ новую опредѣленную форму, которую потомъ начали пополнять различнымъ матерьяломъ. Кромѣ того, произведенія этого рода являются звеномъ между греческимъ любовнымъ романомъ, амадисами и пасторалью. Они находятся въ гармоніи съ соціальными и литературными тенденціями своего времени, поэтому имѣютъ такой большой успѣхъ и развиваются совершенно свободно. Сначала возникаетъ политическій романъ, затѣмъ аллегорическій, религіозный и заканчивается любовнымъ и психологическимъ. Представители этого направленія — хотя не особенно даровитые, зато чрезвычайно трудолюбивые люди, написавшіе съ любовью и даже съ энтузіазмомъ безконечные томы длиннѣйшихъ романовъ. Къ 30-мъ годамъ столѣтія продуктивность и жизненность ихъ нѣсколько слабѣетъ. Въ «Cyrus» и въ Princesse de Glaive" идеалистическій романъ достигъ наибольшей высоты и чистоты. Вліяніе идеальнаго романа отразилось больше всего на національной драмѣ, а реальнаго — на комедіи.

Что-же касается до параллельнаго ему реальнаго теченія, то на немъ отразились всѣ элементы туземнаго вліянія, хотя послѣднее скорѣе было только внѣшнимъ и не захватывало глубоко произведеніи литературы. Богатство содержанія какъ идеальному, такъ и реальному роману давало само французское общество. Въ самомъ дѣлѣ, какую бездну разнообразныхъ оттѣнковъ мы въ немъ встрѣчаемъ! Кажется, ни одинъ вѣкъ не вмѣщаетъ въ себѣ такихъ крайностей, такихъ рѣзкихъ контрастовъ! На ряду съ глубиной и серьезностью мысли, стоитъ само? невозможное легкомысліе. Декартъ, Паскаль, Bossuet и Larochfoucauld, а въ pendant къ нимъ цѣлая литературная богема, писатели libertins по взглядамъ и по жизни; это веселые малые съ легкимъ эпикурейскимъ взглядомъ, съ погоней за наслажденіями во что-бы то ни стало, не думая о завтрашнемъ днѣ, и наконецъ съ узкимъ эгоизмомъ и распущенностью нравовъ: М-me de Sévigné, М-elle de Scudéry и Ninon de Lenclos. Напускное и искреннее благочестіе, даже ханжество, уживаются рядомъ съ свободомысліемъ и атеизмомъ, наивная вѣра въ идеалы и полный скептицизмъ, положительная философія, высокая нравственность и развратъ. Наконецъ — Hôtel de Rambouillet съ его педантизмомъ и безконечными спорами о каждой буквѣ и Cyrano de Bergerac съ широкимъ, небрежнымъ стилемъ, пишущій внѣ всякихъ правилъ грамматики и приличій. И всѣ эти контрасты являются въ такихъ яркихъ опредѣленныхъ образахъ. Это-ли еще не богатый и разнообразный матерьялъ для писателя! И мы дѣйствительно видимъ, что литература и жизнь идутъ рука объ руку. Одна служитъ живымъ и талантливымъ выраженіемъ другой. Въ этомъ-то живомъ источникѣ черпаютъ для себя матерьялъ представители реальнаго романа. Причина, почему испанскій романъ picaresco имѣлъ такое большое вліяніе, заключается также въ національномъ характерѣ французовъ. Ихъ живой и насмѣшливый умъ, склонный осмѣивать все, даже то, что прежде служило предметомъ поклоненія, нашелъ себѣ богатую пищу въ романахъ остроумныхъ испанцевъ. Онъ не только усвоилъ, но развилъ и дополнилъ эту литературную форму. Съ другой стороны, французъ по натурѣ практиченъ и далекъ отъ заоблачныхъ мечтаній, поэтому всѣ его увлеченія являются порывомъ и скоро проходятъ. Дѣйствительная жизнь, во всемъ ея разнообразіи, занимаетъ и поглощаетъ его; онъ пользуется каждымъ удобнымъ случаемъ, чтобы похохотать и поострить, оттого неглубокая сатира и шутовской характеръ реальнаго романа приходятся какъ нельзя болѣе по вкусу большинству и понятны массѣ. Кромѣ того, развитію его благопріятствуетъ соціальный строй: нигдѣ буржуазія не достигаетъ такого значенія и силы, какъ во Франціи, не только тогда, но даже и теперь, а потому сцены изъ мелкой обыденной жизни, составляющія сюжетъ романовъ въ стилѣ picaresco, находятъ самый разнообразный источникъ въ правахъ и бытовой жизни буржуазнаго общества. Благодаря тому, что тогда всѣ интересовались литературой: и образованные люди, и малообразованные, писали и таланты, и бездарности, — въ литературѣ замѣчалось безпрерывное движеніе впередъ, которое, несмотря на ошибки и заблужденія, постепенно вырабатывало прекрасныя произведенія, помогало крѣпнуть и развиваться талантливымъ людямъ. Наконецъ, des chocs des opinions jaillit la vérité, а представители реальнаго теченія находились въ безпрерывной борьбѣ съ защитниками старыхъ традицій, такими-же страстными энтузіастами и защитниками своихъ взглядовъ. Въ началѣ вѣка реальный романъ подаетъ большія надежды, затѣмъ къ 60-мь годамъ замираетъ и уступаетъ мѣсто новеллѣ, комедіи и historiettes, — а въ концѣ вѣка снова оживаетъ и достигаетъ самаго блестящаго развитія. Самымъ существованіемъ своимъ онъ постепенно создаетъ теорію и критику романа. Въ комическихъ и сатирическихъ романахъ мы встрѣчаемъ вѣяніе стараго французскаго духа временъ Rablais, которое связываетъ XVI вѣкъ съ XVIII, Rablais съ Вольтеромъ, Diderot и Mercier, и представляетъ собой отзвукъ старинныхъ fabliaux. Это протестъ зіраваго смысла, хотя грубаго и насмѣшливаго, противъ тонкостей и жеманства, противъ фальшиваго языка и фальшивыхъ чувствъ. Это прототипъ современнаго реальнаго романа, въ которомъ видны наблюдательность и критическій анализъ жизни.

II.

Наиболѣе полными и талантливыми выразителями этого направленія являются Charles Sorel, Paul Scarron и Antoine Fureliére, а до нихъ и параллельно съ ними идетъ цѣлый рядъ менѣе извѣстныхъ писателей, которые не создали чего-либо цѣльнаго и замѣчательнаго, но обладали большей или меньшей степенью таланта и несомнѣнно имѣли, всѣ вмѣстѣ, о генъ большое вліяніе на существованіе и развитіе реальнаго теченія. Большинство изъ нихъ были талантливые, но эксцентричные и легкомысленные люди. Они разбрасывались въ разныя стороны, мельчали и дѣлали гораздо меньше, чѣмъ моглибы сдѣлать. По убѣжденіямъ своимъ «libertins», они вели веселую, безпорядочную жизнь и за бутылкой тратили ни за что физическія и нравственныя силы, а часто и совсѣмъ губили свои таланты.

Односторонность ихъ выражается въ отсутствіи поэзіи и литературныхъ идеаловъ и принциповъ. Они не вѣрить ни въ красоту души, ни въ возвышенныя чувства; ихъ ядовитая насмѣшка не знаетъ ничего святого. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ они напоминаютъ фламандскихъ художниковъ, въ картинахъ которыхъ чрезвычайно яркія краски, множество живыхъ лицъ и людей, смѣшныя неприличныя сцены, и все-таки это не есть настоящая жизнь, а только одна ея внѣшняя и притомъ отрицательная сторона. Здѣсь нѣтъ духовнаго человѣка, во всѣхъ безконечныхъ проявленіяхъ его божественнаго начала. Они нападаютъ на изысканность стиля своихъ противниковъ, а сами пишутъ небрежнымъ языкомъ, безъ всякаго плана и послѣдовательности. Только у немногихъ есть наклонность къ поэзіи, но она выражается своеобразно, грубовато и, во всякомъ случаѣ, ее стараются подавить, развивая всѣ другія стороны таланта въ ущербъ этой.

Между второстепенными представителями реальнаго движенія первое мѣсто безусловно принадлежитъ Cyrano de Bergerac. Онъ жилъ въ первой половинѣ XVII вѣка (1620) и писалъ въ эпоху Richelieu, и особенно при Мазарини, когда фронда возбудила въ литературѣ страстную журнальную полемику. Онъ гасконецъ по рожденію; его безпокойный, насмѣшливый и чрезвычайно живучій темпераментъ отразился на всей его дѣятельности. Онъ типичный выразитель своего времени и особенно того неопредѣленнаго, разнообразнаго, не установившагося движенія, которое переживала литература времени броженія и крайностей. Поэтому и въ его сочиненіяхъ не достаетъ порядка и гармоніи, нѣтъ законченности и отдѣлки. Онъ живетъ бурной безпорядочной жизнью; переходитъ отъ дуэли и шпаги къ литературной работѣ, и затѣмъ опять принимается за дуэль или кутить напропалую въ веселой компаніи подобныхъ ему удальцовъ. Если бы онъ пожилъ дольше, созрѣлъ духовно и разнилъ природный талантъ, то навѣрное занялъ-бы мѣсто среди выдающихся писателей. У него огненный темпераментъ и пылкое, не знающее никакой узды воображеніе; поэтому его произведенія блещутъ яркостью красокъ и жизнью, но это отрывки, эскизы, хотя порою полные истиннаго краснорѣчія, несмотря на недодѣланность и небрежность стиля. Онъ поражаетъ иногда смѣлостью мысли и своею оригинальностью, чего у заурядныхъ писателей нельзя встрѣтить. Наибольшей извѣстностью пользуются его Histoires Comiques". Хотя «Письма» считаются гораздо ниже, но за-то они имѣютъ автобіографическій интересъ и представляютъ собою сборникъ мало-извѣстныхъ историческихъ документовъ.

Первая часть этихъ писемъ состоитъ изъ описаній природы (morceaux descriptifs), маленькихъ поэмъ. Bergerac старается показать, что онъ не признаетъ красотъ природы, и маскируетъ свои внутреннія чувства шутовскимъ оборотомъ рѣчи. Стыдиться пониманія красоты — былъ принципъ людей его школы, хотя тамъ, гдѣ онъ перестаетъ быть шутовскимъ во что-бы то ни стало, у него проявляется такое тонкое пониманіе природы, описанія ея такъ прочувствованы, дышатъ іакои свѣжестью, что онъ, самъ того не сознавая, навѣрное былъ поэтомъ въ душѣ. Въ погонѣ за оригинальностью и новизной онъ шелъ по ложному пути, отрицая прекрасное, если только оно казалось ему старымъ и давно извѣстнымъ.

Его письма противъ колдуновъ («Lettres contre les sorciers») поражаютъ свободомысліемъ и отрицаніемъ всякихъ предразсудковъ, что было необычайной смѣлостью въ то время.

«Нельзя признавать что-либо за истину потому только, что всѣ такъ думаютъ, тогда какъ здравый смыслъ не соглашается и не можетъ признать ее таковою», говоритъ онъ въ одномъ мѣстѣ: — «значитъ всѣ ошибаются потому только, что имъ лѣнь думать и они берутъ на вѣру готовыя чужія мысли». — Эта боязнь идти за толпой по протоптанной дорожкѣ, быть въ числѣ стада барановъ, дѣлаетъ его независимымъ и заставляетъ искать новыхъ путей. Въ этомъ его сила и его слабость. Наибольшій интересъ представляютъ ^lettres satiriques". Въ нихъ особенно сильно проявляется его неукротимое краснорѣчіе, самоувѣренный высокомѣрный тонъ и языкъ острый, какъ лезвее шпаги, которую онъ всегда былъ готовъ пустить въ ходъ. Въ «lettres contre un pédant» Bergerac осмѣиваетъ самый ненавистный ему родъ людей: первый его наставникъ, деревенскій священникъ, внушилъ ему своеи особой непреодолимое отвращеніе къ педантизму. Въ «lettres contre les médecins» Bergerac высказываетъ ту мысль, что врачебная паука состоитъ въ одномъ: отправить человѣка на тотъ свѣтъ по всѣмъ правиламъ, а совсѣмъ не въ томъ, чтобы помогать и облегчать болѣзни. Въ нападкахъ на своихъ литературныхъ враговъ: D’Assoucy, Scarron’а и другихъ Bergerac не знаетъ никакихъ границъ. Приведемъ образчикъ журнальной полемики, которая практиковалась всѣми и представляла самый обычный образецъ литературной вражды. Вотъ что онъ пишетъ по адресу D’Assoucy:

«Un petit homme laid, fort sal et fort puant, же rapprochant beaucoup de la physionomie du singe et du magot; aux dents longues, au nez retroussé impie, libertin, bavard, jasant et frétillant sans intervalle si bien qu’on eût cru volontiers que sa parole était le son produit par le mouvement perpétuel de ses nerfs desséchés, raisonnant comme les cordes d une aigre guitare…. Il était gueux, avare, tricheur au jeu, crible de dettes et toujours affamé». Еще ядовитѣе, если только это возможно, его нападки на Scarron’а, который во время фронды сталъ во главѣ литературныхъ враговъ Мазарини. Большинство примкнуло къ Скаррону, но Bergerac вооружился одинъ противъ всей пишущей братіи. Въ данномъ случаѣ, его симпатіи къ Мазарини можно объяснить только неугомоннымъ духомъ противорѣчія. Онъ. ярый защитникъ свободы мысли, слова и религіи, становится на сторону деспотической монархіи и церковной власти со всѣми ея прерогативами! Его литературная полемика имѣеть историческій интересъ, потому что онъ задѣваетъ всѣхъ участниковъ фронды и разбираетъ ихъ по косточкамъ; кромѣ того, хотя не глубоко, но все-же затрогиваетъ цѣлую массу политическихъ взглядовъ, порожденныхъ фрондой. Онъ споритъ противъ нихъ, да въ сущности и противъ себя, въ консервативномъ духѣ и, увлекаясь, поднимается до истиннаго краснорѣчія. Скаррона онъ не щадитъ ни въ чемъ, даже глумится надъ его болѣзнью, и сравниваетъ бѣднаго калѣку съ лягушкой, квакающей у подножія Парнаса: «Sans mourir il а cessé d'être homme, il n’en est plus que la faèon!..»

За-то въ «lettres amoureuses» Bergerac скученъ и однообразень, въ его хвалебныхъ посланіяхь нѣтъ ни чувства, ни смысла. Они посвящены герцогу d’Arpajon, къ покровительству котораго ему пришлось прибѣгнуть, несмотря на самостоятельный характеръ. Подобная непослѣдовательность была данью вѣку — всѣ такъ дѣлали. «Письма» его были собраны и изданы въ 1653 году, черезъ два года послѣ смерти.

Изъ остальныхъ сочиненій заслуживаетъ вниманія «L’Histoire comique des Etats et Empire de la lune et du soleil». Это одна изъ первыхъ и очень удачныхъ попытокъ написать фантастическое и аллегорическое путешествіе, она служитъ прототипомъ Вольтеровскаго Micromègas’а. Въ этомъ сочиненіи двѣ стороны: одна шуточная и фантастическая, другая серьезная и касается общихъ философскихъ вопросовъ. Прикрываясь шутливой формой, онъ говоритъ о началѣ вещей, о безконечномъ, о безсмертіи души, объ умѣ животныхъ и т. п. На немъ отразилось вліяніе Декарта, хотя по убѣжденіямъ онъ принадлежитъ къ школѣ Гассенди.

Разобравъ нѣсколько подробнѣе этого главнаго представителя литературной богемы, мы можемъ назвать много другихъ менѣе извѣстныхъ, но не безъ пользы потрудившихся для общихъ вопросовъ литературы, напр., Dassoucy, Du Marais, Duverdier, Teophil Viaud, глава «des poètes libertins, libres penseurs et des philosophes des tavernes et des cabarets. Вся мелкая печать видѣла въ немъ свой идеалъ, своего патріарха. Его судили за атеизмъ, и онъ окончилъ свои дни въ заточеніи. Онъ имѣлъ несомнѣнный литературный талантъ, писалъ и прозой и сти хами, хотя рядомъ съ прелестными попадаются совершенію безцвѣтные и никуда негодные.

Saint-Amant — король пьяницъ, никто не могъ его превзойти въ этомъ отношеніи. Въ немъ были задатки истинной поэзіи и онъ любилъ природу, любилъ ее описывать; натура его вся состояла изъ контрастовъ. У него вездѣ свѣтъ и тѣнь, даже въ краскахъ, въ цвѣтахъ, въ живой шутливой выразительности картинъ и въ ихъ тривіальности. Онъ любилъ останавливаться на описаніяхъ уродливаго и безобразнаго.

Къ такому-же типу принадлежалъ и Chapelle, ученикъ и страстный поклонникъ философіи Гассенди, человѣкъ чрезвычайно веселаго и общительнаго характера. Онъ любилъ веселую жизнь литературной богемы, гдѣ и» стоянно кутили, пѣли, дрались, писали и воспѣвали свою беззаботную жизнь, напримѣръ, въ вакхическихъ одахъ Basselin, Valdo Vire, Roger de Collraye и другихъ. Ему нравилась эта жизнь, поддающаяся всѣмъ прихотямъ и превратностямъ судьбы, и ихъ девизъ: «хоть день, да мой.» У него лично не было недостатковъ, присущихъ большинству: дикихъ фантазій, лѣни ума, разнузданнаго воображенія, языческой чувственности и полнаго скептицизма. Напротивъ, онъ писалъ немного, но хорошимъ языкомъ, и былъ тонкій цѣнитель литературы, причемъ никогда не гнался за литературной славой, а писалъ только какъ любитель. Его «Voyage» и «Description de Saint Lazare» въ свое время пользовались большой извѣстностью.

Кромѣ этой группы второстепенныхъ писателей, мы встрѣчаемъ еще другую, которую Boileau опредѣлилъ названіемъ Je poète crotté". Къ ней принадлежатъ нищенствующіе писаки, часто живущіе безъ крова и безъ хлѣба, ведущіе чисто цыганскую жизнь: сегодня здѣсь, завтра тамъ. Они готовы написать все, что угодно, лишь-бы перехватить деньжонокъ и поѣсть. Съ этой цѣлью они писали преимущественно посвященія и хвалебные стихи лицамъ, отъ которыхъ надѣялись получить милостыню. Типъ подобнаго нищенствующаго поэта описываетъ Фюретьеръ въ послѣднихъ главахъ своего «МѣщанскагоРомана», приводя подлинникъ переписки умершаго писателя Митофи лакта. Изъ такихъ риѳмоплетовъ наиболѣе извѣстенъ Marc de Maillet (1652), личность съ большимъ самомнѣніемъ и претензіями на талантъ, а главное — съ большимъ аппетитомъ. Стихи его шероховаты, написаны дурно и темны по смыслу. Болѣе другихъ ему удавались эпиграммы. Его жизнь, мизерная, полная тривіальныхъ приключеній, отразилась цѣликомъ на его сочиненіяхъ. Произведенія его и литературной богемы вообще тѣсно связаны съ жизнью des cabarets littéraires du XVII siècle. Вино было главной и необходимой потребностью ихъ Существованія; подъ вліяніемъ его они слагали свои веселыя и грустныя пѣсни. Французы всегда любили уличную жизнь, толпу; поэтому въ этихъ застольныхъ пирушкахъ участвовали, кромѣ писателей, люди всѣхъ положеній, политическихъ партій и оттѣнковъ. Даже аристократы, придворные и государственные люди, преимущественно, впрочемъ, недовольные и тяготившіеся этикетомъ двора, охотно посѣщали эти веселыя сборища. Тутъ на свободѣ они могли обмѣниваться взглядами, читать свои стихи и спорить въ табачномъ дыму при звонѣ бокаловъ. Эти такъ называемые «cabarets» замѣняли современныя кафё, отличались богатствомъ убранства и имѣли свои оттѣнки и свой политическій характеръ. Особенно большой извѣстностью пользовались въ свое время La croix de Larraine, куда собирались всѣ такъ или иначе заинтересованные вопросами литературы и политики и подонки богемы и аристократіи, Le Cabaret du mouton blanc а la Pomme de Pin и многіе другіе.

III.

На такой-то литературной почвѣ возникъ и началъ развиваться реальный романъ въ тѣсномъ смыслѣ этого слова. Сначала печатаются отрывки «Комическаго Романа» Теофиля Віо и затѣмъ появляется La Vraie «Histoire comique de Framcion» Charlesbi Sorel’я въ 1622 г. — если не самое лучшее, за-то наиболѣе популярное изъ всѣхъ произведеній этого рода.

Charles Sorel родился въ Парижѣ въ 1597 году, а умеръ въ 1674. Онъ принадлежалъ къ буржуазной семьѣ, но получилъ отличное образованіе и воспитаніе. Въ немъ было два человѣка: одинъ серьезный ученый, исторіографъ Франціи, труженикъ, написавшій много серьезныхъ сочиненій; другой — авторъ романа «Francion», склонный къ буфонадѣ, къ циничнымъ и грубымъ выходкамъ, безпощадно ругающій своихъ литературныхъ враговъ. Нужно отдать ему справедливость, что, несмотря на свое тщеславіе и многія другія несимпатичныя черты, онъ не заискивалъ покровительствъ знатныхъ лицъ, и никому не кадилъ изъ-за личныхъ выгодъ. "Francion вышелъ одновременно съ Астреей «Duifé» и служитъ такимъ образомъ доказательствомъ существованія двухъ параллельныхъ теченій, діаметрально противоположныхъ по духу. Оба эти произведенія имѣли громадный, неслыханный успѣхъ у публики. Франсіонъ выдержалъ 60 изданій. Сорель почему-то не хотѣлъ открыто признавать себя его авторомъ, хотя всѣ отлично это знали и безъ огласки имени. Причина успѣха этого романа зависитъ не отъ особенныхъ его достоинствъ, но отъ различныхъ постороннихъ условій.

Sorel написалъ его, во-первыхъ, съ цѣлью оживить память о Rablais, котораго онъ былъ восторженнымъ поклонникомъ и принималъ этого писателя за идеалъ; во-вторыхъ, съ цѣлью противопоставить свой романъ слезливымъ и сантиментальнымъ любовнымъ романамъ, съ Астреей во главѣ, которые наводнили тогдашнюю литературу. Онъ объявляетъ непримиримую войну господствовавшему вкусу, покровительствуемому дворомъ. «Francion» по содержанію «roman de moeurs» — нравоописательный романъ; хотя въ немъ также есть интрига, но она сшита бѣлыми нитками. Сорель предвидѣлъ, что одни наблюденія, критика и насмѣшки не привлекутъ вниманія публики и не сдѣлаютъ его популярнымъ — ошибка въ которую за то впалъ Фюретьерь и многіе другіе, — и не ошибся въ разсчетѣ. «Francion» пользовался громаднымъ успѣхомъ именно потому, что это настоящій романъ въ стилѣ picaresco, на немъ сильно отразилось испанское вліяніе, особенно Донъ-Кихота Сервантаса. Если-бы «Francion» пользовался успѣхомъ вслѣдствіе реализма, то въ обществѣ замѣчалась-бы тенденція къ реальному, но мы этого не видимъ. Цѣлая группа писателей и даже Фюретьеръ не имѣютъ успѣха и читаются неохотно. Приходится прійти къ тому заключенію, что болѣе всего нравились грубому и неразвитому вкусу публики смѣшныя приключенія и сальные анекдоты, на которые имъ, но примѣру Rablais, такъ щедръ и которые дѣйствуютъ на грубые инстинкты толпы. Теперь «Франсіонъ» полезенъ для изученія различныхъ сторонъ интимной жизни парижанъ: моды, обычаевъ, смѣтныхъ увлеченій и нѣкоторыхъ бытовыхъ особенностей. Въ романѣ нѣтъ опредѣленнаго плана и руководящей мысли; приключенія героя служатъ искусственнымъ звеномъ, соединяющимъ въ одно цѣлое разбросанныя сцены и характеры. Одна картина чередуется съ другой, какъ въ калейдоскопѣ. Авторъ приводитъ читателя въ книжныя лавки, школы, таверны, въ замки бароновъ, въ города и деревни, и знакомитъ его съ массой лицъ: тутъ и шарлатаны, придворные люди, плуты, воры, педанты, законники, кутилы, писатели. Весь этотъ сбродъ, правду говоря, часто возмущаетъ нравственное чувство читателя. Герой — молодой праздношатающійся человѣкъ, сомнительной нравственности, хотя по рожденію принадлежитъ къ старинной дворянской фамиліи Онъ рано остается одинокимъ, пріѣзжаетъ въ Парижъ и здѣсь попадаетъ въ кругъ литературной богемы, преимущественно въ подонки ея. Сорель не стѣсняясь подробно описываетъ плебейскій міръ, котораго касаться такъ тщательно избѣгали его противники. Затѣмъ Франсіонъ путешествуетъ въ провинціи и попадаетъ въ замокъ къ богатому барону. Онъ разсказываетъ ему свое дѣтство, бѣгство изъ школы и скитанія въ Парижѣ, знакомство съ однимъ высокопоставленнымъ лицомъ, въ которомъ можно узнать сходство съ герцогомъ Орлеанскимъ. Изъ замка барона Франсіонъ отправляется путешествовать въ Италію и, подъ видомъ чудеснаго доктора, дурачитъ людей. Въ Римѣ онъ знакомится съ молоденькой вдовой, женится на ней, они вмѣстѣ пріѣзжаютъ въ Парижъ, гдѣ и оканчиваютъ дни свои мирными буржуа.

Въ основѣ этого романа лежать истинныя приключенія и не трудно узнать нѣкоторыхъ живыхъ, даже историческихъ лицъ. Тогда была мода писать портреты, маскируя ихъ вы мышленными именами и обстановкой. Напримѣръ, въ школьномъ педантѣ, Гортензіусѣ, который въ своей наивной гордости все время говоритъ аллегоріями и дурнымъ вычурнымъ языкомъ, Сорель хотѣлъ представить въ смѣшномъ видѣ своего современника, извѣстнаго прозаика Jean Balsac’а (1594—1654), имѣвшаго громадное и благотворное вліяніе на чистоту языка и нравственность прозаическихъ сочиненій, и большого поклонника классическихъ образцовъ. Въ свое время его считали великимъ авторитетомъ. Особенно достается отъ Сореля мелкимъ поэтамъ, страдающимъ стихоманіей, съ ихъ страстью писать хвалебныя оды, а также педантамъ, готовымъ зарѣзаться въ спорѣ изъ-за какой нибудь буквы и считающимъ себя способными пересоздать французскую орѳографію. Стиль самого Сореля тяжелъ, небреженъ, необработанъ и совершенно лишенъ красокъ и живыхъ образовъ. Въ этомъ писателѣ мы видимъ не только полное отсутствіе поэзіи, но глумленіе и отрицаніе ея, въ чемъ-бы только она ни проявлялась. При этомъ всѣ дѣйствующія лица — развратные, или дурные, испорченные люди, изображенные слишкомъ неестественно и грубо. Сорель мало талантливъ, въ немъ есть задатки творчества, но нѣтъ достаточно силъ развить ихъ при всемъ желаніи и трудолюбіи. Нѣкоторые писатели пользовались имъ какъ матерьяломъ, напримѣръ, Мольеръ взялъ для своего Гарпагона нѣкоторыя черты того-же педанта Гортензіуса, который проектировалъ планъ путешествія на луну. Идеей этого послѣдняго воспользовался Cirano de Bergerac въ своемъ путешествіи на луну. Несмотря на весь свой цинизмъ, Сорель остается благочестивымъ католикомъ, нигдѣ не затрогиваетъ религіозныхъ вопросовъ, и даже порицаетъ Marot и Маргариту Наваррскую, за то, что они помѣщаютъ въ своихъ сказкахъ и новеллахъ духовныхъ лицъ. Однакожъ, цѣль его поразить своихъ противниковъ не была достигнута сразу; Астреей и рыцарскими романами зачитывались по-прежнему, и Сорель выходилъ изъ себя. Тогда все, что онъ писалъ до тѣхъ поръ, кажется ему недостаточно сильнымъ, и онъ печатаетъ свой второй романъ «Le Berger Extravagant», слабое подражаніе «Донъ-Кихоту» Сервантеса Герой Сореля, Lysis, сходитъ съ ума, начитавшись рыцарскихъ романовъ, и отправляется искать такую страну, гдѣ все было-бы такъ-же идеально хорошо, какъ въ золотомъ вѣкѣ. Разсудокъ его дотого слабъ, что во время своихъ странствованій онъ вдругъ вообразилъ себя деревомъ и залѣзъ въ дупло старой ивы, причемъ на всѣ убѣжденія возвратиться къ людямъ онъ отвѣчаетъ очень удачно выхваченными фразами изъ рыцарскихъ романовъ. Всѣ эти приключенія въ концѣ концовъ такъ мало вѣроятны, что даже не возбуждаютъ смѣха.

За выходомъ каждой книги слѣдуетъ разборъ и комментаріи къ ней самаго автора, написанныя Сорелемъ съ такой тщательностью, точно дѣло идетъ объ Иліадѣ Гомера. Онъ подробно разъясняетъ свои взгляды и старается щегольнуть начитанностью и познаніями, въ чемъ нельзя ему отказать. Во всякомъ случаѣ, вторымъ романомъ онъ больше достигъ своей цѣли, сдѣлавъ смѣшными поклонниковъ Астреи.

Теперь Сорель забытъ, и это неудивительно. Можно сказать, что его успѣхъ въ свое время подтверждаетъ ту мысль, что самое популярное не есть самое талантливое и достойное, но цѣль, съ которой написаны его сочиненія, и его литературную борьбу нельзя не оцѣнить «Berger Extravagant» вызвалъ нѣсколько подражаній, еще болѣе слабыхъ и блѣдныхъ, напримѣръ, «Gascon extravagant», Clervill’я или «Chevalier Hypocondriaque» Du Verdier. Герои этихъ романовъ люди слабые волей и умомъ. Они не могутъ справиться съ впечатлѣніями отъ чтенія рыцарскихъ романовъ; сходятъ съ ума, впадаютъ въ крайности и дѣлаютъ нелѣпости.

Изъ сочиненій Сореля пользуются извѣстностью «Poly andre», «Histoire comique» (1648), затѣмъ «La description de l’Ile de portraiture», — сатира на обычай писать портреты съ живыхъ людей и помѣщать ихъ подъ вымышленными именами въ романахъ, хотя самъ Сорель первый дѣлалъ то-же самое въ «Francion'ѣ».

Наиболѣе полнымъ и талантливымъ выразителемъ «комическаго романа» является несомнѣнно Поль Скарронъ (1610—1660). Онъ представляетъ средину между Сорелемъ и Фюретьеромъ, которые, увлекаясь литературной борьбой съ идеалистическимъ направленіемъ, впадали въ противоположную крайность и описывали міръ, если не исключительно съ дурной стороны, то во всякомъ случаѣ лишеннымъ идеала. За тѣмъ, Скарронъ является основателемъ новаго литературнаго рода: «genre burlesque»: «Nommer Scarron, c’est nommer le burlesque il en’est le type et le classique». Такъ опредѣляли Скаррона его современники. Слово «burlesque» выражаетъ самую рѣзкую противоположность господствовавшему литературному вкусу, и Скарронъ дѣйствительно является его авторомъ и самымъ полнымъ и талантливымъ выразителемъ. Со смертью его онъ теряетъ свой смыслъ.

«Burlesque» происходитъ отъ итальянскаго слова «burla» — шутка, фарсъ. Во Франціи это слово очень скоро получило право гражданства, Sarrasin первый употребилъ его Точно опредѣлить его значеніе довольно трудно. Это не «bouffon», не heroi-comique и не пародія, съ которой часто его смѣшиваютъ. Bouffon имѣетъ болѣе общее и широкое значеніе: это сочиненія, написанныя въ шутовскомъ тонѣ, не стѣсняющіяся выраженіемъ, чтобы возбудить смѣхъ ради смѣха, даже безъ достаточной для него причины, поэтому они большей частью тривіальны и грубы; тогда какъ burlesque носитъ на себѣ прежде всего отпечатокъ индивидуальности автора, потому что «le revers de la vérité а cent mille figures». Burlesque выбираетъ драматическій сюжетъ и излагаетъ его въ грубо-комической формѣ. Великіе люди остаются только по имени, но низводятся до вульгарнаго. Victor Fournel такъ опредѣляетъ слово burlesque: «La transformation des caractères et des sentiments nobles en figures et en passions vulgaires».

При Людовикѣ XIII на литературѣ лежитъ отпечатокъ того страннаго и безпорядочнаго начала, по которому ее всю можно отнести къ разряду burlesque. Даже если по содержанію эти произведенія серьезнаго характера, то все-же языкъ, стиль, переполненный pointes и concetti, странными метафорами и эпитетами, остается burlesque, и авторы, сами того не замѣчая, впадаютъ въ эту ошибку. Скарронъ и его послѣдователи думали, что борятся съ аффектаціей, а между тѣмъ сами становились представителями испорченнаго вкуса и держались только своей противоестественностью, заставляя толпу смѣяться, отрицая старое. Они ничего не создали положительнаго и только Скарронъ составляетъ исключеніе, благодаря своему таланту. Мода на burlesque продолжалась съ разными перипетіями лѣтъ 20, особенно сильно она держалась отъ 1640 по 1660 годъ, когда со смертью Скаррона burlesque теряетъ свой смыслъ, точно пожаръ отъ соломы, который вспыхнулъ необычайно ярко и погасъ. Burlesque отчасти было вызвано и поддерживалось фрондой. Во время ожесточенной политической борьбы между Мазарини и его врагами, журнальной полемикой руководили политическіе дѣятели и старались пріобрѣсти популярность путемъ печати. Во главѣ враговъ Мазарини сталъ Скарронъ и всѣ его приверженцы, такъ что «Gazette burlesque» и «Mazarinade» являются орудіями фрондеровъ. Въ своихъ статьяхъ они далеко заходятъ за предѣлы шутки и приличія. Даже по характеру своему эти два движенія аналогичны. Въ одномъ случаѣ, — въ политикѣ, возмущеніе извѣстнаго кружка недовольныхъ правительствомъ, не имѣвшее подъ собой никакихъ прочныхъ основъ и не вызвавшее никакихъ крупныхъ послѣдствій; въ сферѣ-же творчества — протестъ противъ условности и педантизма не такой сознательный, но почти такой-же безплодный. Одно время на бюрлескоманіи всѣ помѣшались. Образовалось даже особенное стихосложеніе "vers burlesque, восьмисложное, удобное для передачи содержанія этого рода Писали vers burlesque рѣшительно всѣ: писатели, политическіе дѣятели, актеры, наконецъ даже лакеи и горничныя. «Virgil Travesti» Скаррона вызвалъ массу подражаній. Больше всѣхъ достается Виргинію, Гомеру и другимъ классическимъ писателямъ. Boileau, глубоко возмущенный этимъ полнымъ отрицаніемъ литературныхъ правилъ и глумленіемъ надъ тѣмъ, что прежде представляло предметъ всеобщаго уваженія и поклоненія, пишетъ, между прочимъ, въ 1-ой книгѣ L’art poétique:

"Au mépris du bon sens le burlesque effronté

"Trompe les yeux d’abord, plus par sa nouveauté:

"On ne vit plus en vers que pointes triviales…

"Cette contagion infecta le province,

"Du clerc et du bourgeois passe jusqu’aux princes.

«Le phis mauvais plaisant eût ses approbateurs,

„Et jusqu’au Dassoucy tout trouve des lecteurs“.

Изъ подражаній Скаррону пользовались успѣхомъ „Amour d’Enée et de Didon“, произведеніе неудачное и недостойное пера Фюретьера, cL’enfer burlesque» какого-то неизвѣстнаго автора, «Les murs de Troie ou l’origine du burlesque par les frères Perrault», въ двухъ пѣсняхъ, наполненныхъ насмѣшками надъ увлеченіемъ жизнью древнихъ и ихъ литературными образцами. Dassoucy пишетъ «L’Ovide en belle humeur», вещь бездарная, длинная, не возбуждающая ни смѣха, ни интереса. «L’Odissée d’Homère en vers burlesque», посвященная принцу Conti, «La mort burlesque du mauvais riche», бытовая пьеса того-же характера. Затѣмъ возвращеніе къ модѣ на burlesque мы видимъ въ началѣ 18-го вѣка. Въ 1716 г. появляется «Homère travesti, ou l’Iliade en vers burlesque», позднѣе — «Homère, danseur de corde ou l’Iliade funambulaire», а въ 1758 «Henriade travesti» par Monbron и многія другія. Говоря о сочиненіяхъ Скаррона, мы еще вернемся къ этому вопросу, разбирая «Virgil Travesti»; а теперь, прежде чѣмъ перейти къ разбору «Roman Comique», передадимъ краткую біографію Скаррона.

Поль Скарронъ родился въ Парижѣ въ 1610 году, а умеръ въ октябрѣ 1660 года, 50-ти лѣтъ отъ роду, изнуренный тяжкой болѣзнью, вѣчной работой и литературной борьбой, которую онъ велъ много лѣтъ. Отецъ Скаррона былъ человѣкъ очень богатый и занималъ мѣсто совѣтника въ парламентѣ, такъ что могъ дать прекрасное воспитаніе и образованіе своему сыну. Юность и дѣтство его прошли счастливо и беззаботно. Жизнь открывалась передъ нимъ самой свѣтлой перспективой, но по выходѣ изъ школы начинаются его испытанія. Отецъ женился во второй разъ, и ему пришлось терпѣть массу непріятностей отъ своей мачихи. Дурныя отношенія съ отцомъ еще болѣе обострились, благодаря разницѣ во взглядахъ и убѣжденіяхъ. Особенно сильно сказалось это различіе между ними въ вопросахъ литературы. Отецъ признавалъ за непогрѣшимый авторитетъ Ронсаря и традиціи добраго стараго времени, сынъ явился сторонникомъ Малерба и его школы, что онъ скоро доказалъ на дѣлѣ, начавъ писать въ совершенно новомъ духѣ. Ко всѣмъ семейнымъ непріятностямъ присоединилась борьба парламента съ Richelieu, вслѣдствіе которой старикъ Скарронъ потерялъ свое мѣсто въ парламентѣ и долженъ былъ бѣжать изъ Парижа, послѣ чего вскорѣ умеръ. Благодаря проискамъ мачихи, дѣти лишились наслѣдства и затѣяли съ ней судебный процессъ, послѣдствіемъ котораго было полное обѣднѣніе Скаррона.

Однако до 1638 года ему жилось хорошо, но здѣсь постигло его новое и уже непоправимое несчастье. Онъ лишился употребленія ногъ, и на всю жизнь остался прикованнымъ къ низкому креслу, на которомъ и нарисованъ на одномъ изъ сохранившихся портретовъ. Благодаря своему счастливому характеру и хорошему воспитанію, а главное — природному юмору, Скарронъ не падаетъ духомъ и мужественно переноситъ свое страданіе, это новое испытаніе. У него даже хватаетъ присутствія духа шутить надъ своимъ положеніемъ: «Болѣзнь сдѣлала меня похожимъ на букву Z». Онъ самъ написалъ свою характеристику, заканчивая ее слѣдующими словами: «Я ни къ кому въ жизни не чувствовалъ ненависти; дай Богъ, чтобы другіе относились ко мнѣ такъ-же. Я не скучаю въ одиночествѣ и терпѣливо переношу свои страданія». Еще до болѣзни онъ ѣздилъ въ Римъ, гдѣ былъ посвященъ въ санъ аббата, что впослѣдствіи въ его жизни имѣло большое значеніе. Послѣ потери наслѣдства, ему пришлось жить только доходами отъ своихъ сочиненій, что составляло очень немного. Но онъ былъ замѣчательно изворотливъ въ денежныхъ дѣлахъ и ухитрялся жить всегда прилично и съ комфортомъ. Отъ 1643 по 1646 года онъ получилъ церковный приходъ въ маленькомъ провинціальномъ городѣ Мансѣ (Mans), который является мѣстомъ дѣйствія въ его «Roman Comique», вѣроятно, потому, что жители этого города, ихъ нравы и обычаи были ему хорошо извѣстны. Кромѣ того, онъ получалъ небольшой пансіонъ отъ Мазарини до ссоры съ нимъ и писалъ Аннѣ Австрійской въ шутливой формѣ прошеніе, въ которомъ просилъ назначить его «придворнымъ больнымъ», такъ какъ ни на какую другую должность онъ не способенъ по болѣзни. Королева прислала ему 500 экю единовременно, обѣщая столько-же ежегодной пенсіи.

Во время фронды поэтъ лишился этой матеріальной поддержки, столь важной въ его положеніи, но за-то позднѣе, благодаря хлопотамъ Pelisson’а, Фуко назначаетъ ему 1600 фр. ежегодно. Присоединивъ сюда доходы съ книгъ, онъ могъ существовать. Притомъ-же Скарронъ не считалъ для себя унизительнымъ писать посвященія въ льстивомъ тонѣ. Въ «Roman comique» онъ посылаетъ подобное dédicace помощнику парижскаго архіепископа:

«Je n’oserais espérer, que vous le lisiez (le roman)» и пишетъ онъ въ концѣ: «ce serait trop de temps perdu, pour une personne qui l’emploie si utilement que vous, et qui а bien d’autres choses à faire!» Въ душѣ Скарронъ смѣется надъ своими посвящ ніями, хотя пишетъ ихъ направо и налѣво. Между прочимъ, въ доказательство, какъ мало значенія онъ самъ придаетъ подобнымъ посланіямъ, пишетъ хвалебное слово собакѣ своей сестры, которое, впрочемъ, осталось извѣстнымъ только въ его домашнемъ кругу. Послѣ окончанія фронды, Скарронъ увлекся планомъ ѣхать въ Южную Америку и тамъ искать богатства и удачи, даже купилъ 1000 акцій компаніи общества, организовавшагося для переселенія въ Америку. Однако онъ вскорѣ оставилъ этотъ планъ, узнавъ, какъ трудно пришлось въ новой странѣ тѣмъ, кто рискнулъ оставить родину, да и притомъ для него, чистокровнаго парижанина, жизнь внѣ Парижа была въ сущности невозможна.

Домъ Скаррона былъ центромъ, куда собирались всѣ писатели и всѣ выдающіеся общественные дѣятели. Во времена безденежья у него устраивались ужины въ складчину, хотя не роскошно, за-то всегда весело и оживленно. Хозяинъ былъ остроуменъ и радушенъ. У него бывали: Pelisson, Marigny, М-elle de Scudéry, Ninon de Lendos, М me de Sévigné, Sarrasin, le duc de Grammont, le duc de Vivonne и масса другихъ громкихъ именъ. Въ 1652 году, уже въ немолодыхъ лѣтахъ, Скарронъ женился на 16-ти лѣтней хорошенькой воспитанницѣ баронессы de Neuillant, Франсуазѣ д’Обиньи, чтобы избавить ее отъ жадности родственниковъ и перспективы монастыря, куда хотѣли упрятать бѣдную сиротку. Спасая эту беззащитную дѣвушку, Скаррону, конечно, и въ голову не приходило, сколько горя онъ готовитъ Франціи въ лицѣ будущей могущественной М-me de Maintenon. Она, впрочемъ, много извлекла для себя изъ просвѣщенной среды, въ которую попала, благодаря таланту мужа, и въ свою очередь, оказывала на него смягчающее вліяніе. Вообще, она была для него доброй и нѣжной женой и внесла много отрады въ грустную жизнь бѣднаго калѣки. Не задолго до смерти Скарронъ, окруженный друзьями и родными, написалъ себѣ слѣдующую эпитафію:

"Celuy qui су maintenant dort

"Fit plus de pitié que d’envie,

"Et souffrit mille fois la mort

"Avant que de perdre la vie

"Passant, ne fais icy de bruit

"Et garde bien qu’il ne s'éveile

"Car voicy la première nuit,

«Que le pauvre Scarron sommeille!»

Эта трогательная эпитафія показываетъ, какъ часто приходилось бѣдному поэту-юмористу смѣяться сквозь слезы.

IV.

Теперь перейдемъ къ главному его произведенію «Комическому Роману». Онъ появился въ свѣтъ въ 1651 году, когда Скарронъ достигъ расцвѣта своего таланта и литературной славы, но, къ сожалѣнію, не былъ оконченъ, какъ и другой «Virgil travesti». Написаны только двѣ первыя части, третья, за смертью автора, окончена Offraye и гораздо слабѣе двухъ первыхъ. Въ 1651 году была напечатана первая часть, а вторая въ 1654, уже послѣ женитьбы поэта.

Въ общемъ «Roman Comique» можно признать за чисто національное и оригинальное произведеніе, несмотря на то, что Скарронъ одинъ изъ первыхъ началъ подражать испанскимъ novellos picares. Насколько сильно было это вліяніе, чему и кому онъ подражалъ, что переводилъ, и насколько это вліяніе отразилось на сюжетѣ романа въ общемъ и въ подробностяхъ, этого съ точностью опредѣлить невозможно. «Два вѣка не дали намъ на это положительнаго отвѣта», говоритъ Фурнель. Между тѣмъ, существуетъ мнѣніе такого рода, что «Roman Comique» есть не что иное, какъ подражаніе испанскому «El viage entretenido d’Augustin Royas de Villandrado», переведенному на французскій языкъ въ 1603 году. Несомнѣнно, эта книга была извѣстна Скаррону и, быть можетъ, подала ему первую идею романа, тѣмъ не менѣе оригинальность романа подтверждается многими другими соображеніями. Во-первыхъ, дѣйствующія лица взяты изъ жизни провинціальнаго городка Mans, гдѣ Скарронъ три года пробылъ аббатомъ; затѣмъ, вся обстановка, обычаи, нравы и лица такъ фотографически списаны, что ихъ существованіе можно провѣрить по документамъ, относящимся къ этому времени. По всей вѣроятности, у него были личные счеты со многими изъ нихъ и онъ отмстилъ имъ, представивъ ихъ въ смѣшномъ видѣ — тѣмъ болѣе, что его злой языкъ и колкія эпиграммы навѣрное порождали ему массу враговъ. Между этими портретами встрѣчаются даже историческія личности. Такъ, напримѣръ, семейство "Portailsизвѣстное въ магистратурѣ — Le prévost du Mans, который женился на дѣвицѣ Portail, былъ въ дѣйствительности Daniel Neveu, prévost provincial du Maine и въ 1626-мъ году женился на Маріи Порталъ. Маленькій адвокатъ Ragotin не кто иной, какъ René Denibot, адвокатъ въ Маисѣ, умершій въ 1707 году, въ чемъ удостовѣряетъ Dictionnaire du Maine. Въ лицѣ маркиза d’Orsé Скарронъ описалъ графа de Tessé, съ которымъ онъ былъ въ отличныхъ отношеніяхъ. ея Rappinière срисованъ съ Roussélière, lieutenant du prévost de Mans и т. д. Содержаніе романа опять-таки исключаетъ всякую мысль о подражательности, потому что труппа странствующихъ актеровъ, вокругъ которой сгруппировано все дѣйствіе романа, приписывается въ дѣйствительности труппѣ Мольера. Нѣтъ ничего невѣроятнаго въ этомъ предположеніи, потому что молодой Покленъ тогда только что начиналъ свою артистическую карьеру и кочевалъ съ труппой изъ города въ городъ. Это было въ 1646—47 году, какъ разъ въ то время, когда, по свѣдѣніямъ біографа Скаррона, ему запала въ голову мысль написать романъ и съ подобнымъ содержаніемъ; въ то-же время въ Маисѣ проживала труппа странствующихъ артистовъ. Немудрено, что Скарронъ привелъ ее въ исполненіе такъ удачно, что она давала ему возможность оставаться вѣрнымъ жизненной правдѣ и въ то-же время удовлетворяла его природной склонности къ burlesque и къ буффонадѣ. Очень возможно, что въ Мансѣ онъ познакомился въ первый разъ съ Мольеромъ, который оставилъ Парижъ въ 1646 году, а въ 1648-мъ году игралъ въ Нантѣ, откуда слѣдуетъ, что между этими двумя сроками онъ свободно могъ проживать въ Мансѣ, лежащемъ по дорогѣ изъ Парижа въ Нантъ. Если бы труппа Поклена была намъ болѣе извѣстна, то мы еще скорѣе могли-бы узнать въ ней героевъ Комическаго Гомана. Что-же касается до самого Поклена, то онъ имѣетъ много общихъ чертъ съ главнымъ героемъ романа, Destin, не только по характеру, но и пожизненному положенію. Покленъ сдѣлался актеромъ изъ любви къ Madeleine Béjart такъ-же, какъ и Destin — къ Etoile. Такъ-же, какъ и этотъ послѣдній — Покленъ молодъ, уменъ, благороднаго, нѣсколько меланхолическаго характера и стоитъ цѣлой головой выше окружающей его мизерной обстановки и людей. Можетъ быть, новыя свѣдѣнія о Мольерѣ прольютъ свѣтъ на эту эпоху жизни знаменитаго писателя, и тогда будетъ доказана подлинность факта, который пока является для насъ лишь предположеніемъ.

Roman Comique по достоинству стоить несравненно выше своего испанскаго предшественника и написанъ въ другомъ тонѣ. Что-же касается до вводныхъ исторій, то онѣ подражательны и даже большей частью переведены съ испанскаго, изъ сборника сочиненій Solorzano «Los Alivios de Cassandra» (1640). Такимъ образомъ L’Amante invisible переведена лишь съ измѣненіемъ нѣсколькихъ мелочей; «А Trompeur — trompeur et demi» не что иное какъ ІІ-ой томъ этого-же сборника. «Les deux frères rivaux» имѣютъ сюжетъ, часто встрѣчавшійся въ театральныхъ пьесахъ XVII-го вѣка и тоже взятъ съ испанскаго. «Le juge de sa propre cause» единственная вещь, заимствованная не у Solorzano, а изъ Novellos exeinplares y amorosas, сборника вродѣ Декамерона IX-го вѣка. Скарронъ измѣнилъ названія и только пріурочилъ событія къ нравамъ своего времени. Теперь эти вводныя исторіи имѣютъ только историческій интересъ и кажутся намъ совершенно лишними, затягивающими ходъ дѣйствія и запутывающими интригу, но въ то время онѣ много способствовали успѣху романа, потому что романическія приключенія поглощались читателями съ громаднымъ интересомъ. Сухая и прозаическая манера письма теряла чрезвычайно много, такъ напримѣръ отъ этого зависѣлъ неуспѣхъ Фюретьера. Современникамъ, кромѣ того, нравилось, что сюжетъ книги обнималъ собою широкую рамку жизни: тутъ и гостинницы, и театральныя подмостки, большія дороги, неожиданныя похищенія, приключенія «вдругъ», за висящія отъ одного каприза автора, а не вытекающія одно изъ другого. Для насъ все это кажется недостаткомъ, мѣшающимъ ясности и логикѣ изложенія, а тогда подобные сюжеты давали пищу фантазіи читателей, которой они не находили въ интимныхъ, крайне простыхъ и прозаичныхъ формахъ буржуазной семьи и стремились пополнить чтеніемъ этотъ недостатокъ.

Стиль романа, сравнительно съ другими произведеніями этого рода, достаточно выработанъ, ясенъ и простъ, хотя не строго правильный и, мѣстами, небрежный. Неприличныхъ описаній попадается немного, особенно во второй части. Скарронъ очень быстро и мѣтко опредѣляетъ характеры и нѣкоторыхъ личностей удачно обрисовываетъ двумя, тремя штрихами. Имена его героевъ кажутся нѣсколько странными, но тогда было въ обычаѣ для болѣе рѣзкой характеристики лица давать ему подходящее имя. Даже такіе писатели, какъ. Расинъ и Мольеръ, прибѣгали къ подобному способу.

Содержаніе «Roman Comique» состоитъ въ слѣдующемъ: Труппа странствующихъ актеровъ проѣздомъ изъ Тура въ Алансонъ останавливается по дорогѣ въ городѣ Мансѣ. Для маленькаго провинціальнаго городка — это цѣлое событіе и жители приходятъ въ восторгъ. Всѣ городскіе шелопаи немедленно окружаютъ артистокъ любезностями и просьбами играть. Послѣдняго желанія нельзя было немедленно исполнить, потому что половина гардероба артистовъ осталась въ дорогѣ. Магистратскій чиновникъ La Rappinière принялъ особенно близко къ сердцу дѣла труппы и вызвался помочь бѣдѣ. Ht; даромъ онъ считался первымъ весельчакомъ въ городѣ и самымъ остроумнымъ человѣкомъ, а въ сущности это былъ отѣявленный негодяй и нахалъ, достойный висѣлицы за всѣ свои продѣлки. Не долго думая, онъ предложилъ артистамъ дополнить недостающій гардеробъ платьемъ пріѣзжихъ, остановившихся на ночь въ той-же гостинницѣ и уже спавшихъ. Актеры согласились, но такое безцеремонное отношеніе къ чужой собственности не прошло для нихъ даромъ. Проѣзжіе, разбуженные шумомъ, ворвались въ залу гостинницы въ чемъ попало, и увидали свою одежду на актерахъ, которые съ большимъ жаромъ декламировали сцены изъ «Ирода». Такое хорошее начало имѣло однако же плачевный конецъ. Произошла отчаянная драка. Хозяйка таверны, видя, что ея мебель пущена въ ходъ, вступилась за свое добро и начала отчаянно кричать. Близъ проходившій ночной патруль, къ счастью, пришелъ на помощь и прекратилъ свалку, причемъ одинъ изъ артистовъ. Destin, онъ-же главный герой романа, былъ раненъ, защищая La Rappinière’а и затѣмъ вмѣстѣ съ своими товарищами провелъ ночь въ домѣ этого веселаго судьи: La Rappinière жилъ одинъ съ женой, тощей и длинной дамой. Изъ экономіи они никогда не готовили дома, такъ что пришлось послать за ужиномъ въ гостинницу, причемъ хозяинъ напился пьянымъ, и ночью дѣло не обошлось безъ приключеній: козла онъ принялъ съ пьяныхъ глазъ сначала за возлюбленнаго своей жены, затѣмъ за вора и вступилъ съ нимъ въ драку. Съ помощью свѣчки, все разъяснилось и кончилось благополучно. Временно труппѣ пришлось раздѣлиться, мужчины поселились въ тавернѣ до пріисканія помѣщенія. Главныя лица труппы: актеръ Destin и прекрасная молодая актриса 1.Etoile. Оба они добродѣтельные люди, но злая судьба преслѣдуетъ ихъ съ самаго дня рожденія. Невольно, благодаря имъ, подвергаются преслѣдованіямъ и другіе члены труппы, особенно La Caverne, пожилая актриса на роли матерей, и дочь ея Анжелика, достойныя и совершенно беззащитныя женщины.

Кромѣ Destin, въ труппѣ находятся Olivee La Rancune, мизантропъ, хитрая лиса, хвастливый негодяй, начиненный завистью, которому чужое счастье не даетъ покоя. Злой языкъ этого человѣка не щадитъ никого и солгать, наклеветать — для него первое удовольствіе. Онъ играетъ плохо и его терпятъ въ труппѣ только за долгую службу. Злоба его такъ велика, что проявляется къ людямъ совершенно постороннимъ. Такъ, на другой день по пріѣздѣ въ Маисъ онъ ночевалъ въ харчевнѣ, и, за недостаткомъ мѣста, спалъ на одной постели съ какимъ-то проѣзжимъ купцомъ. Цѣлую ночь онъ мучилъ своего сосѣда, не давая ему спать, придумывая самыя невѣроятныя и циническія штуки, пока тотъ не потерялъ наконецъ терпѣнія и не ушелъ въ кухню, а la Rancune завладѣлъ постелью одинъ.

Другой разъ онъ стянулъ тоже у незнакомаго человѣка новые сапоги, а ему подбросилъ свои старые и никуда негодные и наслаждался кутерьмой, которая произошла въ гостинницѣ но случаю исчезновенія сапогъ. Онъ все время дурачитъ адвоката, Ragotin, всячески смѣется надъ нимъ за спиной, а въ глаза льститъ и напивается каждый день на его счетъ Правда,Ragotin самъ не дорогого стоитъ: это маленькій буржуа, вздорный острякъ, хвастунъ и вольнодумець, мечтающій о себѣ очень много, а на самомъ дѣлѣ жалкій идіотъ.

Исторію жизни дѣйствующихъ лицъ мы узнаемъ изъ ихъ разсказовъ, которые кстати и некстати, по волѣ автора, они передаютъ другъ другу. Заставляя ихъ пускаться въ эти откровенности, авторъ хочетъ познакомить читателя со всѣми мелочами и перипетіями, изложенными на огромномъ количествѣ страницъ. Разсказы эти нѣсколько разъ прерываются шумомъ, дракой или какимъ-нибудь другимъ неожиданнымъ пассажемъ, который большею частью служить дополненіемъ къ разсказываемому. Такъ какъ труппа, вмѣсто нѣсколькихъ дней, оставалась въ Mans'ѣ довольно долго, то за это время произошло два похищенія, сначала неизвѣстные злоумышленники похитили Анжелику, дочь m-me La Caverne, принявъ ее за Etoile, и наконецъ самое Etoile. Актеры очень быстро перезнакомились со всѣми обывателями, а адвокатъ Ragotin даже успѣлъ влюбиться въ обѣихъ молодыхъ дѣвушекъ, и вообразилъ, что у него громадный сценическій талантъ, что онъ можетъ писать театральныя пьесы и т. д. Въ доказательство своего краснорѣчія, онъ за ужиномъ разсказываетъ гостямъ «вводную исторію — Histoire d’une Amante invisible», такую длинную, что у слушателей волосы стали дыбомъ, хотя повѣсть сама по себѣ недурна и написана въ романическомъ духѣ старинныхъ романовъ. Сюжетомъ является любовь Донъ Карлоса и принцессы Порціи, которая, сомнѣваясь въ постоянствѣ нѣжныхъ чувствъ этого рыцаря, подвергаетъ его различнымъ испытаніямъ. Убѣдившись, наконецъ, въ его непоколебимой вѣрности и любви, она выходитъ за него замужъ и они оба идеально счастливы.

Получивъ одобреніе за свой разсказъ, Ragotin еще выше поднялъ носъ; рѣшилъ окончательно, что онъ влюбленъ въ m-elle Etoile и съ этихъ поръ принимаетъ энергическое участіе во всѣхъ дѣлахъ и приключеніяхъ труппы, хотя за свою глупостъ постоянно бываетъ битъ и осыпаемъ насмѣшками.

Etoile и Destin считаются всѣми братомъ и сестрой, но на самомъ дѣлѣ они чужіе. Destin только покровитель и защитникъ молодой дѣвушки и истинно преданный ей другъ, потому что Etoile круглая сирота и притомъ незаконная дочь какого-то знатнаго иностранца. Мать, умирая, поручила ее Destin, въ благородствѣ и вѣрности котораго она уже успѣла вполнѣ убѣдиться. Молодой человѣкъ познакомился съ ними въ Римѣ, куда случайно забросила его судьба вмѣстѣ съ сыновьями барона д’Аркъ. Этотъ добрый человѣкъ былъ благодѣтелемъ и воспитателемъ героя романа. Въ Римѣ ему пришлось защитить свою возлюбленную Etoile отъ нахальства и преслѣдованія одного негодяя, по имени Saldagne, влюбленнаго въ Etoile. Съ этого момента началось знакомство и сближеніе молодыхъ людей. Saldagne, раздраженный неудачей, поклялся, что Etoile во чтобы то ни стало будетъ принадлежать ему, и началъ ее преслѣдовать всюду, съ намѣреніемъ похитить. Тогда Destin храбро беретъ подъ свою защиту обѣихъ женщинъ и помогаетъ имъ даже деньгами, когда онѣ, обворованныя своими слугами, остаются безъ копейки. Когда мать Etoile заболѣла онъ ухаживаетъ за ней какъ сынъ, и обѣщаетъ бѣдной умирающей женщинѣ, что никогда не покинетъ Etoile и будетъ ей братомъ.

Кромѣ Saldagn’а у Destin есть еще одинъ опасный и тоже заклятый врагъ, Saint-Fort, одинъ изъ сыновей барона д’Аркъ, тогда какъ другой братъ, Verville, связанъ съ Destin самой тѣсной дружбой. Одинъ вредитъ ему, гдѣ можетъ, другой же помогаетъ во всѣхъ случаяхъ жизни и выручаетъ не разъ изъ бѣды.

Saldagne преслѣдуетъ Etoile. Узнавъ, что она сдѣлалась актрисой, онъ нападаетъ на слѣдъ труппы, ѣдущей въ Mans, и посылаетъ своихъ людей похитить Etoile. Слуги его ошибаются, и, вмѣсто нея, похищаютъ сначала племянницу пастора, а затѣмъ молоденькую Анжелику. Видя отчаяніе бѣдной La Caverne, на поиски за Анжеликой и ея похитителями отправляются всѣ мужчины и даже Ragotin, но одинъ только Destin относится добросовѣстно къ этому предпріятію, а товарищи его застреваютъ въ первомъ-же трактирѣ и напиваются до безчувствія.

Встревоженная мать остается вдвоемъ съ Etoile и въ порывѣ откровенности разсказываетъ ей исторію своей жизни. Неожиданное открытіе еще сильнѣе заставляетъ ее подѣлиться своимъ горемъ съ Etoile. Дѣло въ томъ, что у Destin былъ слуга по имени Leàndre. который все время переѣзжалъ съ труппой и даже иногда помогалъ играть, когда не хватало лицъ для пьесы. Въ труппѣ никто не знаетъ, что онъ сынъ богатыхъ родителей, хорошей фамиліи и что онъ скрывается переодѣтый актеромъ и слугою, вслѣдствіе ссоры съ родными (любимый мотивъ героевъ старинныхъ романовъ). Leàndre влюбленъ въ Анжелику, а она въ него. Онъ пишетъ ей письмо, въ которомъ предлагаетъ бѣжать съ нимъ, потому что сомнѣвается въ согласіи своихъ родителей на такой неравный бракъ. La Caverne случайно находитъ это письмо и въ ужасѣ счи таетъ свою дочь увезенной Leandr’омъ и погибшей. Тутъ-то она изливается передъ Etoile въ жалобахъ на свою беззащитность, и разсказываетъ, какъ много она сама въ жизни перенесла горя и испытаніи. Родилась она въ такой-же кочующей труппѣ и рано лишилась отца. Онъ былъ убитъ въ дракѣ съ бродягами и цыганами на большой дорогѣ. Мать ея, раненая въ это-же время, случайно попала въ замокъ барона Сигоньяка, средневѣкового деспота, который удержалъ ихъ у себя съ самыми дурными намѣреніями. Только неожиданная смерть этого злого человѣка возвратила имъ свободу, и она снова попала на подмостки уже съ другими актерами. Черезъ нѣсколько лѣтъ, мать выдала ее замужъ за старика, антрепренера труппы, а сама вскорѣ умерла. Мужъ умеръ также вскорѣ послѣ рожденія Анжелики, и бѣдная женщина осталась совершенно одинокой съ ребенкомъ на рукахъ и безъ всякихъ средствъ къ жизни. И онѣ, кочуя изъ города въ городъ, вели печальную жизнь, полную непріятныхъ приключеній, и теперь некому заступиться за похищенную Анжелику, ея единственное сокровище.

Между тѣмъ, Destin дѣятельно принялся за розыски я вскорѣ нашелъ Анжелику, брошенную на дорогѣ и связанную. Испуганная дѣвушка разсказала, что ее похитили какіе-то неизвѣстные люди, очевидно, принявъ за кого-то другого, и, убѣдившись съ своей ошибкѣ, бросили одну. Въ то-же время она видѣла вторую группу всадниковъ, которые проскакали мимо, держа на рукахъ связанную дѣвушку. По голосу этой несчастной она узнала Etoile. Destin въ отчаянія возвращается въ Маисъ, передаетъ Анжелику матери и убѣждается, что его возлюбленная Etoile дѣйствительно похищена. Первое время онъ потерялся и не знаетъ, что дѣлать, куда скакать на поиски, но сама судьба, сжалившись надъ нимъ, по волѣ автора, приходитъ къ нему на помощь. Въ Мансъ неожиданно пріѣзжаетъ другъ его Вервиль. Ему уже, оказывается, извѣстно, что Etoile похищена врагами Destin, Saldagn’емъ, съ помощью его брата Saint-Fort. Очевидно, одинъ Вервиль можетъ вырвать Etoile изъ рукъ похитителей. Онъ одурачилъ своего брата, напоилъ пьяными слугъ, которымъ поручено было сопровождать Etoile въ замокъ, и такимъ образомъ далъ возможность Destin и его товарищамъ увезти Etoile, при чемъ они уже не рѣшаются болѣе возвратиться въ Мансъ, а ѣдутъ прямо въ Alanèon. Однако, преслѣдованія и здѣсь не прекращаются. Сначала все шло хорошо, актеры поуспокоились, начали давать представленія и дѣлать хорошіе сборы, потому что Etoile всѣхъ очаровала своей прелестной игрой.

Однажды, послѣ спектакля, всѣ актеры и актрисы были приглашены ужинать въ богатый и всѣми уважаемый домъ. Saldagne, который не переставалъ слѣдить за ними и только ожидалъ удобнаго случая, нанялъ цѣлый отрядъ вооруженныхъ людей, спряталъ ихъ за домомъ и поручилъ своему слугѣ вызвать подъ какимъ нибудь предлогомъ М-elle Etoile, а затѣмъ, конечно, схватить и увезти. Но слуги хозяйки дома во-время замѣтили непрошенныхъ гостей и попросили ихъ убираться; тогда Saldagne рѣшилъ попробовать силой захватить Etoile. Возникла отчаянная драка между его вооруженными людьми и актерами съ помощью слугъ и гостей. Побѣда осталась на сторонѣ правыхъ, Saldagne проломилъ себѣ голову и Etoile наконецъ избавилась отъ своего заклятаго врага. Никто не пожалѣлъ злого человѣка, напротивъ, со смертью его окончились и всѣ несчастья труппы. Бѣжавшій Léandre, котораго напрасно подозрѣвали въ похищеніи Анжелики, наконецъ возвратился въ Alanèon. Оказалось, что онъ уѣзжалъ потихоньку къ своимъ родителямъ, которые при смерти захотѣли съ нимъ помириться и простить его. Léandre получилъ въ наслѣдство большое состояніе и уже подъ своимъ настоящимъ именемъ явился просить руки Анжелики. Съ ихъ свадьбой оканчиваются всѣ несчастья бѣдной La Caverne, которая, наконецъ, можетъ жить въ довольствѣ и покоѣ. Destin женится на своей милой Etoile. Ихъ вѣнчаетъ пріоръ Saint Lui, въ которомъ La Caverne узнаетъ своего брата, когда-то пропавшаго безъ вѣсти. Дядюшка разсказываетъ въ назиданіе молодымъ двѣ исторіи: 1) «histoire de la capricieuse Amante» и 2) «histoire des deux jalouses». Всѣ довольны и счастливы, одинъ Ragotin въ отчаяніи. Онъ окончательно убѣдился, что Etoile никогда его не полюбитъ, и рѣшился умереть, тѣмъ болѣе, что труппа распалась, и ему негдѣ болѣе проявлять свои непризнанные таланты. Сначала онъ рѣшилъ повѣситься съ горя, но и тутъ ему не повезло: его вынули изъ петли, прежде чѣмъ онъ потерялъ сознаніе.

Мысль о смерти не покидаетъ его и, черезъ нѣсколько дней послѣ неудачной попытки умереть, онъ упалъ съ лошади въ воду, переѣзжая черезъ мостъ, и утонулъ вопреки пословицѣ: кому висѣть не утонетъ.

На этомъ эпизодѣ оканчивается исторія героевъ Скаррона. Пропускаемъ въ пересказѣ множество второстепенныхъ лицъ и мелкихъ подробностей, съ которыми удобнѣе познакомиться въ подлинникѣ, въ пересказѣ-же они теряютъ свой интересъ и пикантность. Комическій Романъ и теперь можно прочитать не безъ интереса, но онъ слишкомъ растянутъ и въ немъ мало дѣйствія.

Наибольшею популярностью въ свое время пользовался его «Virgil Travesti». Въ этомъ произведеніи Скарронъ показалъ очень много таланта, особенно въ первыхъ книгахъ; начиная съ пятой, замѣтно утомленіе. Что у его подражателей выходитъ плоско, глупо и грубо, — у него полно удачнаго и мѣткаго остроумія. Будучи очень образованнымъ и чуткимъ человѣкомъ, онъ отлично понимаетъ значеніе Виргилія и благородство возвышенныхъ чувствъ его героевъ, но по природѣ своей склонный видѣть все въ смѣшномъ свѣтѣ, онъ подмѣчаетъ всѣ промахи древняго писателя и пользуется ими очень ловко для того, чтобы въ самыхъ патетическихъ мѣстахъ заставить читателя смѣяться и критиковать. Напримѣръ, какую-нибудь преобладающую черту въ характерѣ лица онъ увеличитъ нѣсколькими штрихами — выходитъ пародія; или наоборотъ, тамъ, гдѣ нужно, положитъ болѣе блѣдныя краски, и выходитъ каррикатура. Артистическое чутье подсказывало ему необходимое чувство мѣры, чтобы не переходить границъ и не быть грубымъ.

Хотя Boileau въ своихъ нападкахъ на burlesque пишетъ (въ Art poétique, ch. 1): «On ne vit plus en vers que pointes triviales», «Le Parnasse parle le langage de halles!» — потому что въ немъ попадаются тривіальныя шутки; но за-то въ немъ много ума, огня и комизма, и подъ видомъ шутки является впервые критика Энеиды. Предполагаютъ, что идею этого произведенія Скарронъ заимствовалъ у Lalli изъ «Eneida Тгаvestita», изданной въ 1633 году. Несмотря на переложеніе en vers burlesque, Виргилій не теряетъ ничего въ своемъ значеніи и величіи, благодаря правильному пониманію его въ положительномъ смыслѣ авторомъ, тогда какъ у другихъ, пробовавшихъ довести до конца эту вещь, ничего не выходило, кромѣ жалкой пародіи.

Изъ другихъ сочиненій Скаррона извѣстны: «La Baronne ou Baronéide» (сатира), «Leàndre et Hero», шуточная ода, «Nouvelles tragi-comiques», изъ которыхъ одна "Les hipocrites послужила матеріаломъ «Тартюфу» Мольера, другая «Précaution inutile» послужила Sedaine’у въ «Gajeur Imprevue».

«Jodlet ou le maître valet», comédie en cinq actes en vers (1645).

«Les boutades du capitain Montomare et ses comédies» (1647), заключающіе въ себѣ оды, стансы и элегіи.

«L’heritier ridicule» (1649).

«Don Joseph d’Armenie», комедія въ 5 дѣйствіяхъ, въ стихахъ (1653). Лучшая изъ пьесъ этого рода.

«L’Ecolier de Salamanque», въ которой впервые появляется личность Криспена (1654).

«Le gardien de soi même» (1655).

«Le marquis ridicule» (1656) и многія другія, меньшія по объему и по значенію. Въ комедіяхъ Скарронъ вездѣ подражателенъ.

Кромѣ того, онъ издавалъ юмористическую газету и «La Mazarinade» (1649), историческій памфлетъ во время фронды.

Фурень издалъ два главныхъ его произведенія, а Cousin d’Avallon составилъ въ 1801 г. «Scarroniana», біографію и перечень его сочиненій.

Нѣкоторые писатели сравнивали Скаррона съ Генрихомъ Гейне. Но это сравненіе не выдерживаетъ критики. Общія черты были въ ихъ жизненномъ положеніи: и тотъ, и другой страдали физически и съ героизмомъ переносили эти страданія, но они совершенно разно отразились на ихъ творчествѣ, главнымъ образомъ благодаря различію ихъ природы и національности. Гейне былъ страшно гордъ и не только ни у кого не заискивалъ, но въ порывѣ желанія осмѣять не щадилъ никого и ничего, хотя-бы отъ этого ему пришлось умереть съ голоду; Скарронъ-же, какъ извѣстно, не имѣлъ никакихъ принциповъ на этотъ счетъ и кривилъ душой, сколько угодно. Положимъ, на это можно смотрѣть снисходительно, принимая во вниманіе его ужасную болѣзнь, недостатокъ матеріальныхъ средствъ и наконецъ общество, въ которомъ воспитался и жилъ Скарронъ и которое ничего предосудительнаго въ подобной сдѣлкѣ съ совѣстью не находило. Гейне мизантропъ по натурѣ, онъ страдаетъ при видѣ людскихъ безобразій, поэтому насмѣшка его глубока, зла и полна горечи. Этотъ ton d’aigreur мы встрѣчаемъ и у Скаррона, но онъ происходитъ исключительно отъ болѣзни и отъ личныхъ неудачъ, а не потому, чтобы душу поэта мучила міровая скорбь. Поднимая на смѣхъ назойливыхъ и глупыхъ людей, Скарронъ только поверхностно къ нимъ относился, но они не возмущали его. Для хорошаго сатирика у него не хватало наблюдательности и опредѣленныхъ устойчивыхъ принциповъ. Кромѣ того, у него нѣтъ широкаго полета мысли, внутренняго жара, высокой поэзіи, а Гейне, напротивъ, обладалъ всѣми этими качествами въ высшей степени. На первый разъ кажется, что между ними есть сходство въ стилѣ, напримѣръ: начать съ высокаго и потомъ снизойти до burlesque, обиліе оборотовъ и выраженій, въ которыхъ поэтъ смѣется самъ надъ собой и нарочно уничтожаетъ поэтическое настроеніе въ себѣ и въ читателѣ. У обоихъ есть свобода и легкость языка и отсутствіе напыщенности, но остроуміе Скаррона блѣдно и жидко сравнительно съ острыми и ѣдкими насмѣшками нѣмецкаго поэта, и сходство ихъ даже въ стилистическомъ отношеніи только кажущееся.

На этомъ мы закончимъ разборъ Скаррона, слѣдующую главу посвящая третьему крупному представителю реальнаго романа, Антуану Фюретьеру, и переводу его капитальнаго труда «Мѣщанскій Романъ».

V.

Въ жизни и въ литературѣ встрѣчаются иногда такіе баловни судьбы, которымъ все удается. При небольшомъ талантѣ они быстро составляютъ себѣ громкое имя, современники носятъ ихъ на рукахъ, ихъ мнѣнія и слова съ восторгомъ повторяются всѣми, и что-бы они ни написали — все читается нарасхватъ. Они во-время живутъ и во-время умираютъ, не успѣвъ пережить своей легко завоеванной славы и испытать охлажденія публики и друзей. Всѣ ошибки сходятъ имъ съ рукъ, даже то, что въ комъ-нибудь другомъ показалось-бы чуть не преступленіемъ. Это рѣдкіе счастливцы; гораздо чаще мы встрѣчаемъ другую крайность, когда, несмотря на талантъ и трудолюбіе, писатель остается въ тѣни, и не только современники не признаютъ настоящимъ образомъ его заслугъ, но даже послѣ смерти потомство не отдаетъ должной дани уваженія и благодарности человѣку, который, по своимъ трудамъ и дарованіямъ, имѣлъ полное на то право.

Къ числу такихъ неудачниковъ можно отнести Антонія Фюретьера, котораго даже французы цѣнятъ и знаютъ очень мало, а въ популярныхъ исторіяхъ литературы проходятъ молча о немъ или скажутъ мимоходомъ два-три слова, тогда какъ рядомъ приводятся имена и біографіи писателей, стоящихъ несравненно ниже его, такимъ путемъ дѣлающихся популярными. Между тѣмъ, Фюретьеръ былъ не только замѣчательный писатель и ученый, но и замѣчательно свѣтлая личность, какъ человѣкъ. Онъ оказалъ большія услуги французскому языку своей эрудиціей и своими здоровыми взглядами на литературу и на призваніе писателя. Сочиненія его имѣли въ свое время нравственное и развивающее значеніе для общества. Наконецъ, онъ былъ другъ Буало, Лафонтена и былъ окруженъ постоянно самыми выдающимися людьми своего вѣка и на многихъ изъ нихъ имѣлъ благотворное вліяніе: нѣкоторые писатели черпали въ его сатирѣ типы и развивали ихъ во всей полнотѣ въ своихъ комедіяхъ и сатирахъ. У Мольера мы видѣли въ «Les femmes savantes», "Les plaideurs, «Bourgeois gentilhomme» и др. несомнѣнное вліяніе Фюретьера не только въ идеяхъ, характерахъ, но даже многихъ словахъ и выраженіяхъ. Наконецъ, онъ является оригинальнымъ, дѣлая попытку написать первый бытовой и нравоописательный романъ изъ мѣщанской жизни.

Неудивительно, впрочемъ, что современники не вполнѣ понимали его и не цѣнили. Фюретьеръ цѣлой головой стоялъ выше уровня современнаго общества и даже многихъ писателей, а люди изъ-за одного мелкаго самолюбія не легко прощаютъ превосходство надъ собою, хотя-бы внутренно и сознавали это. Гордый и независимый по своему характеру, проникнутый уваженіемъ къ званію писателя, онъ самъ никогда не искалъ ничьего покровительства и не могъ равнодушно видѣть лести и низкопоклонничества, которое оказывалось знатнымъ и богатымъ людямъ, въ видѣ одъ и хвалебныхъ посвященій, съ цѣлью добиться извѣстности и богатства.

На такихъ писателей онъ нападалъ со всей силой своего сарказма, а они, въ свою очередь, не прощали ему такого открытаго порицанія и мстили, гдѣ и какъ могли.

Масса его понимать и поддержать не могла, потому что была невѣжественна; у аристократіи и у двора онъ не заискивалъ; напротивъ, своими нападками на другихъ наживалъ себѣ только враговъ, бюрократія-же и мѣщанство, изъ среды которыхъ онъ самъ происходилъ и недостатки которыхъ были ему отлично извѣстны, возмущались рѣзкой и ядовитой ироніей его сочиненій, написанныхъ съ цѣлью выставить въ смѣшномъ видѣ буржуазное общество. Всю жизнь Фюретьеръ отстаивалъ свои литературные идеалы, боролся за нихъ въ ущербъ личнымъ и матеріальнымъ интересамъ, стойко выносилъ нападки и клеветы враговъ и, въ свою очередь, отбиваясь направо и налѣво, не щадилъ никого и ничего въ этой борьбѣ. Біографія его подтверждаетъ какъ нельзя болѣе такое мнѣніе.

Антоній Фюретьеръ родился въ Парижѣ, въ 1620 году. Хотя родители его были люди бѣдные, темнаго происхожденія, однако постарались дать ему возможно лучшее образованіе, изъ котораго онъ извлекъ все, что можно было. Отецъ его занималъ мѣсто маленькаго клерка, и Фюретьеру съ дѣтства пришлось близко увидать общество мелкихъ адвокатовъ, стряпчихъ и судей. Онъ самъ готовился сначала быть адвокатомъ, но такъ какъ безъ взятокъ и всякаго рода неправды это занятіе не могло дать ему достаточныхъ средствъ къ жизни, то онъ и перемѣнилъ его на духовное званіе. Послѣднее, кромѣ того, оставляло ему достаточно много времени, чтобы предаться литературнымъ занятіямъ, къ которымъ онъ всегда чувствовалъ громадное влеченіе. Впрочемъ, первые опыты на этомъ поприщѣ были неудачны. Онъ началъ писать стихи еще въ коллегіи и по выходѣ оттуда издалъ томикъ стихотвореній, которыя не имѣли ровно никакого успѣха. Однако, это его не охладило къ писательству, но нѣсколько измѣнило характеръ литературныхъ занятій: онъ бросилъ писать стихи. Въ то время довольно рѣзко опредѣлились два литературныхъ теченія, о которыхъ мы говорили выше: идеалистическое и реальное. Фюретьеръ, но складу своего ума и по убѣжденіямъ, примкнулъ къ послѣднему и не измѣнялъ ему до конца жизни.

Подъ вліяніемъ борьбы старыхъ романтиковъ и реалистовъ и того раскола, который явился слѣдствіемъ ея, молодой Фюретьеръ написалъ сочиненіе, имѣвшее такой успѣхъ, что его выбрали членомъ французской академіи въ число 40 безсмертныхъ. Оно называлось: «Nouvelle allégoriques, ou théorie des derniers troubles, arrivés au royaume d’Eloquence».

Однако-же это сочиненіе обязано было своимъ успѣхомъ преимущественно духу времени и извѣстному тону, въ которомъ онъ, искренно, по убѣжденію, но все-же кадилъ академіи и ея членамъ. Содержаніе его, въ двухъ словахъ переданное, заключается въ томъ, что Риторика (принцесса) воюетъ съ Галиматьей. Во главѣ арміи Риторики находится Здравый Смыслъ (первый ея министръ), а Галиматья нападаетъ подъ предводительствомъ Аллегорій, Антитезъ, Гиперболъ и проч., при чемъ терпитъ пораженіе отъ Эпиграммъ и Здраваго Смысла.

Самая замѣчательная работа Фюретьера это его Словарь (Dictionnaire). Вмѣсто того, чтобы доставить ему почетъ и богатство, онъ служилъ причиной изгнанія Фюретьера изъ академіи, и является поводомъ долгой борьбы и страданій для автора. Появленіе этого труда задѣло самолюбіе членовъ ака деміи, которымъ офиціально было поручено составленіе словаря. Они очень медленно и лѣниво принялись за эту длинную и трудную работу, тѣмъ болѣе, что правительство дало имъ привиллегію не имѣть конкуренціи въ теченіе 25 лѣтъ. Вдругъ выходитъ въ свѣтъ словарь Фюретьера, которому онъ посвятилъ 40 лѣтъ жизни, работая по 16 часовъ въ сутки.

Возмущенные и задѣтые за живое смѣлостью Фюретьера, члены академіи изъ мести обвинили его въ плагіатѣ и, хотя ничѣмъ не могли основательно подтвердить своихъ обвиненій, однако добились изгнанія со скандаломъ автора словаря изъ членовъ академіи, и, сверхъ того, затѣяли съ нимъ судебный процессъ, который не кончился до самой смерти ихъ врага.

Въ свою очередь, глубоко оскорбленный клеветой своихъ собратовъ, Фюретьеръ публикуетъ остроумный памфлетъ: «Recueil des Factums d’Antoine Furetière de Г Académie franèaise contre quelques uns de cette Académie», напоминающій собою знаменитый памфлетъ Бомарше, написанный столѣтіе спустя. Возникаетъ страшная полемика. Памфлетъ вызвалъ цѣлую бурю рѣзкихъ возраженій, внѣ всякихъ границъ вѣжливости. Особенно сильно возсталъ противъ автора словаря Charpentier. Самъ Bossuet порицалъ памфлетиста, отдавая впрочемъ, должную справедливость его эрудиціи и таланту. Вчерашніе друзья — сегодня сдѣлались заклятыми врагами. Много разочарованій пришлось пережить Фюретьеру въ это трудное время. Люди, въ дружбу которыхъ онъ безусловно вѣрилъ, какъ напримѣръ Лафонтенъ, отворачивались отъ него при встрѣчѣ. Лафонтенъ настолько охладѣлъ къ нему за время его войны съ академіей, что даже вступилъ съ нимъ въ открытую полемику въ стихахъ. Прнэтомъ Фюретьеръ не оставался въ долгу, и какъ ни больно ему было потерять лучшаго друга, однако, разъ это былъ совершившійся фактъ, онъ отвѣчаетъ ему наравнѣ съ другими врагами и говоритъ, что Лафонтенъ дошелъ до того въ своемъ ослѣпленіи, что не въ состояніи видѣть разницы между «bois en grume et bois marmenteaux», будучи «officier des eaux et forêts».

Онъ, ни на шагъ не уступая противникамъ, пишетъ сатиры, наполненныя эпиграммами, каррикатурами, ядовитыми намеками; помѣщаетъ своихъ враговъ дѣйствующими лицами въ романахъ и сатирахъ, хотя и не сознается въ этомъ; однако они такъ типичны и такъ фотографически вѣрны, что ихъ нельзя не узнать. Нѣкоторые попадаются и въ «Мѣщанскомъ Романѣ».

Нашлись, правда, нѣсколько порядочныхъ людей изъ академиковъ и изъ прежнихъ друзей, которые протянули ему руку и стали на его сторонѣ, напр. Буало или парижскій архіепископъ; но ихъ было немного.

Авторъ «Словаря» умеръ въ 1688 году, не дождавшись окончанія судебнаго процесса съ академіей и, что самое обидное, не зная даже, какая участь постигнетъ его «Словарь», которому онъ отдалъ двѣ трети жизни. Должно быть, судебные порядки и проволочки солоно ему пришлись, такъ безпощадно онъ осмѣиваетъ ихъ въ дѣйствіяхъ героевъ «Мѣщанскаго Романа», особенно прокуратуру и судебную власть, въ лицѣ тупой бездарности и круглаго невѣжды «Belastre».

Даже послѣ смерти, академія не хотѣла ему простить и отказывалась воздать почести, должныя его сану. Только краснорѣчію Буало удалось устранить препятствія къ чествованію его памяти. Два года спустя, въ 1690 году, словарь былъ отпечатанъ и изданъ въ Роттердамѣ, и только тогда оцѣнили по достоинству враги и друзья этотъ замѣчательный памятникъ эрудиціи XVII вѣка.

Изъ сочиненій Фюретьера пользовались извѣстностью: «Le voyage du Mercure» въ стихахъ, въ 5 книгахъ и «Un volume de Fables», которымъ самъ авторъ придавалъ большое значеніе, ставя ихъ выше лафонтеновскихъ, что совершенно несправедливо.

Для нашей цѣли — характеристики реальнаго романа — самое большое значеніе имѣетъ «Le roman bourgeois», который появился въ печати въ 1666 году. Это романъ только по имени, а на самомъ дѣлѣ сатира въ формѣ романа, или даже вѣрнѣе рядъ сценъ, связанныхъ между собою внѣшнимъ образомъ, безъ внутренней интриги. Онъ состоитъ изъ двухъ частей, не имѣющихъ между собой ничего общаго, кромѣ обличительнаго направленія и одной и той-же среды общества. Этимъ романомъ Фюретьеръ объявилъ полный разрывъ съ романтизмомъ, и даже впалъ въ противуположную крайность. Если разбирать его съ современной точки зрѣнія, то онъ имѣетъ массу недостатковъ. Насъ поражаетъ протокольная сухость изложенія, полное отсутствіе фантазіи, поэзіи и даже интриги; нѣтъ картинъ и описаній природы, а также обстановки, придающихъ краски и жизнь, а напротивъ обиліе разсужденій и односторонность взглядовъ, фотографическая точность описанія героевъ и ихъ внѣшности и разбираніе по косточкамъ физическаго и нравственнаго уродства. Здѣсь все отъ ума и нѣтъ мѣста фантазіи и творчеству. Но не надо забывать, что въ то время сатира и реальный романъ были неразлучны, какъ протестъ противъ господствующаго вкуса. Это крайность, но безъ крайностей не было-бы золотой середины, и не на чемъ было-бы развиться Бальзаку съ одной, а Жоржъ Зандъи Гюго — съ другой стороны.

Кромѣ того, что попытка написать бытовой романъ «roman de moeurs», во всякомъ случаѣ, была заслугой для того времени, она была задумана и выполнена умно. Сжатый и выразительный стиль, простота изложенія, юморъ и мѣткость характеристикъ, составляютъ его главныя достоинства. Объ этомъ романѣ существуетъ мнѣніе, что интрига его запутана и не окончена; но это невѣрно и вотъ почему: авторъ не задается цѣлью показать завязку и развязку интриги, онъ хочетъ нарисовать намъ картину современныхъ нравовъ буржуазнаго общества, не выдумывая изъ головы никакихъ хитросплетеній и исторій, имѣющихъ въ основѣ интригу, оканчивающуюся бракомъ. Онъ рисуетъ намъ рядъ правдивыхъ сценъ, въ которыхъ нѣтъ ничего выдуманнаго. Характеры его не прикрашены ни въ одну, ни въ другую сторону. Вездѣ сѣренькая жизнь съ тѣми недостатками, которые составляютъ недугъ времени и которые авторъ хочетъ особенно подчеркнуть въ глазахъ читателей.

Пессимизмъ автора сказывается лишь въ томъ, что нѣтъ ни одного положительнаго типа, не на комъ остановиться съ удовольствіемъ, а невозможно предположить, чтобы тогда не встрѣчалось ни одного обыкновеннаго хорошаго человѣка среди буржуазнаго общества. Авторъ вдругъ обрываетъ интригу первой части, такъ что дѣйствительно дѣлаетъ впечатлѣніе незаконченности; но это дѣлается, очевидно, съ умысломъ. Фюретьеръ предоставляетъ воображенію читателя докончить исторію жизни героевъ, на основаніи даннаго имъ матеріала.

Въ предисловіи къ 1-й части: «Advertisement du libraire au lecteur», Фюретьеръ высказываетъ свое profession de foi. Цѣль его романа дидактическая (instruire — поучать). «Всѣмъ извѣстно, говоритъ онъ, какъ безплодна догматическая мораль и нравственныя сентенціи, сухія и скучныя. Онѣ находятъ еще меньше послѣдователей, чѣмъ слушателей; но когда мы видимъ порокъ въ смѣшномъ видѣ, юмористически осмѣянный, это дѣйствуетъ на насъ сильнѣе, и мы скорѣе готовы исправиться. Обыкновенно моралисты вооружаются противъ крупныхъ недостатковъ, а на заурядные грѣхи не обращаютъ никакого вниманія, а между тѣмъ они-то наиболѣе опасны, потому что постоянно повторяются, и, въ концѣ концовъ, такъ портятъ человѣка, что онъ ихъ не замѣчаетъ, перестаетъ сознавать и стыдиться. Задача сатиры и комедіи — въ остроумной формѣ напоминать о нихъ людямъ и изобразить au ridicule этихъ людей, страдающихъ мелкими недостатками. Конечно, это литературное оружіе должно быть обращено противу пороковъ вообще, а не противу отдѣльныхъ личностей».

Самъ Фюретьеръ, однако, поступалъ какъ разъ обратно, хотя и не сознавался въ этомъ.

Привожу переводъ выдающихся мѣстъ этого романа.

VI.
Мѣщанскій Романъ.

Комическое произведеніе. КНИГА ПЕРВАЯ.

Я воспѣваю любовныя приключенія нѣсколькихъ парижскихъ буржуа того и другого пола, и, что удивительнѣе всего, воспѣваю ихъ, не зная музыки. Но такъ какъ романъ есть не что иное какъ стихотвореніе въ прозѣ, я-бы дурно дебютировалъ, если-бы не слѣдовалъ примѣру моихъ учителей и сдѣлалъ-бы иное вступленіе. Ибо съ тѣхъ поръ какъ покойный Виргилій воспѣлъ Энея и его подвиги, а поэтическій Тассъ увѣковѣчилъ свое имя «пѣснями», — ихъ послѣдователи, не болѣе музыканты чѣмъ я, повторяли одну и ту-же пѣсню, начиная ее съ одной ноты.

Но я не буду подражать имъ слишкомъ строго, потому, во-первыхъ, что не сдѣлаю воззванія къ музамъ, какъ дѣлаютъ другіе поэты въ началѣ своихъ произведеній. Они признаютъ это столь необходимымъ, что не могутъ безъ того написать самаго маленькаго стихотворенія, хотя очень часто ихъ мольбы и посланія къ этимъ богинямъ остаются безъ результата. Во вторыхъ, я не хочу сочинять поэтическихъ вымысловъ, не хочу тащить угря за хвостъ, т. е. начинать исторію съ конца, какъ дѣлаютъ всѣ эти господа, старающіеся изо всѣхъ силъ найти чудесное или выходящее изъ ряда вонъ, чтобы заинтересовать читателя. Это-то и заставляетъ ихъ писать длинную галиматью до тѣхъ поръ, пока какой-нибудь сострадательный конюхъ, или повѣренная тайнъ своей госпожи — камеристка, не явятся на сцену и не объяснятъ читателю все, что нужно для пониманія происходящаго.

Вмѣсто того, чтобы вводить васъ въ заблужденіе этими излишними тонкостями, я разскажу вамъ искренно нѣсколько правдивыхъ происшествій, или любовныхъ интрижекъ, происходившихъ между личностями, которыя отнюдь не герои и не героини. Они не создадутъ арміи и не пойдутъ съ нею завоевывать государствъ, потому-что принадлежатъ къ обыденнымъ людямъ средняго класса, мирно идущимъ по избитой дорогѣ; нѣкоторые изъ нихъ будутъ прекрасны, другіе безобразны, одни умны, другіе глупы, и этихъ послѣднихъ кажется найдется гораздо большее количество. Это не значитъ, однако, чтобы люди самаго высшаго полета не могли узнать себя между ними, и не воспользовались-бы примѣромъ нѣкоторыхъ смѣшныхъ, отъ сходства съ которыми, какъ имъ кажется, они очень далеки.

Чтобы еще болѣе избѣжать рутинной манеры, избираемой другими писателями, я хочу, чтобы мѣсто дѣйствія моего романа перемѣнялось, то-есть происходило-бы то въ одномъ, то въ другомъ кварталѣ города; начну съ самаго буржуазнаго, называемаго площадью Maubert. Другой авторъ, менѣе искренній, желая блеснуть краснорѣчіемъ, не преминулъ-бы сдѣлать великолѣпное описаніе этого мѣста, и началъ-бы свои похвалы съ происхожденія его названія. Онъ сказалъ бы вамъ, что оно облагорожено знаменитымъ докторомъ Albert le Grand, который имѣлъ тутъ свою школу, а потому мѣсто это и называлось площадью М-er Albert, а съ теченіемъ времени измѣнилось въ Maubert.

Затѣмъ онъ обстроилъ-бы ее самымъ живописный ь образомъ, смотря по тѣмъ расходамъ, которые нарисовало уже его воображеніе. Планъ королевской площади оказался-бы не достаточно совершеннымъ; и его площадь должна-бы была сдѣлаться прекраснѣе карусельной площади въ романическомъ старинномъ городѣ Гренадѣ.

Не подумайте, чтобы онъ сказалъ вамъ (какъ это есть въ дѣйствительности), что это просто треугольная площадь, окруженная очень обыкновенными домами, заселенными преимущественно буржуазіей; онъ скорѣе повѣсится, чѣмъ упуститъ сдѣлать ее 4-хъ-угольной, переименуетъ всѣ лавки въ портики и галлереи, всѣ выступы въ балконы, а каменные выступы въ роскошныя пилястры; но когда онъ дойдетъ до описанія церкви кармелитокъ, вотъ тогда архитектура сыграетъ свою роль, и быть можетъ, очень пострадаетъ отъ этого. Онъ нарисуетъ вамъ храмъ, равный по красотѣ храму Діаны Эфесской, поддерживаемый сотнею коринѳскихъ колоннъ, ниши наполнитъ изваяніями Фидія и Праксителя, и разскажетъ вамъ чудесныя исторіи, вылѣпленныя на барельефахъ, обязательно сдѣланныхъ изъ порфира или яшмы, а если придетъ фантазія, то и все зданіе построитъ изъ этого-же матерьяла, потому что въ странахъ романическаго вымысла дрогоцѣнные камни стоятъ не дороже чѣмъ кирпичъ. Онъ запутаетъ это описаніе волютами, метопами и другими мало извѣстными названіями, которыя самъ отыщетъ на страницахъ Витрува или Виньола, чтобы увѣрить многочисленныхъ читателей, что онъ свѣдущъ въ архитектурѣ. Это одна изъ причинъ, почему писатели прибѣгаютъ такъ охотно къ подобнымъ описаніямъ: они не пропускаютъ ни одного случая, чтобы ими воспользоваться, часто даже притягиваютъ эти случаи за волосы, напримѣръ, при описаніи жилища какого-нибудь разбойника или негодяя, все имущество котораго можно унести подъ мышкой, они построятъ ему дворецъ красивѣе Луврскаго, великолѣпнѣе Сераля. Благодаря своей наивности, я освобожденъ отъ подобнаго труда, хотя всѣ эти прекрасныя вещи пишутся для театральнаго эффекта, съ очень маленькими расходами. Я даже не скажу вамъ, какъ построена церковь кармелитокъ, потому что тѣ, кто не видалъ ея, могутъ пойти посмотрѣть сами, если захотятъ, или-же нарисуютъ ее въ своемъ воображеніи. Я скажу только, что она составляетъ центръ свѣтской буржуазіи всего квартала и что она очень усердно посѣщается, благодаря свободѣ, съ которой позволяется въ ней разговаривать. Туда къ полудню собирается цѣлый караванъ дамъ и дѣвицъ слегка перезрѣлыхъ, матери которыхъ десять лѣтъ тому назадъ еще носили старинный головной уборъ, характерный для мѣщанскаго сословія. Излишне говорить, что туда-же приходило немалое количество франтовъ и щеголей, составляющихъ болѣе или менѣе многочисленную свиту дѣвицъ, смотря по ихъ красотѣ и успѣху въ свѣтѣ.

Въ одинъ изъ большихъ церковныхъ праздниковъ, собраніе это было многочисленнѣе обыкновеннаго. Кромѣ благочестія, любителей привлекли двадцать-четыре королевскихъ музыканта и краснорѣчіе моднаго проповѣдника. Это былъ молодой аббатъ безъ аббатства, или, вѣрнѣе, одинъ изъ членовъ благородной фамиліи, постриженный въ духовное званіе, какъ младшій изъ сыновей. Его стихарь былъ отдѣланъ кружевами, красиво сложенными въ складочки, борода подстрижена по модѣ, а волосы завиты; говорилъ онъ мягко и плавно. Онъ хотѣлъ, чтобъ о достоинствѣ его проповѣди судили по стульямъ, проданнымъ заранѣе по два су, и не щадилъ силъ, чтобъ привлечь побольше слушателей, особенно изъ знати. Онъ отправилъ карточки всѣмъ своимъ друзьямъ, съ просьбой присутствовать на мессѣ. Пригласительные билеты были заказаны по образцу похоронныхъ, съ той только разницею, что текстъ былъ писанный, а не печатный.

Молодая дѣвица, которая должна была собирать въ этотъ день въ кружку для бѣдныхъ, привлекла, съ своей стороны, не мало публики. Всѣ франты, желавшіе ей понравиться, оказались на-лицо, съ цѣлью положить въ ея кружку крупную монету, потому что это былъ пробный камень для оцѣнки красоты дѣвицы и степени увлеченія ею молодого человѣка. Тотъ, кто далъ больше, считался сильнѣе влюбленнымъ, а та, которая собрала самую большую сумму, считалась прекраснѣйшей. Встарину рыцарь, чтобы доказать красоту своей возлюбленной, являлся на турниръ съ копьемъ въ рукѣ и дрался съ первымъ встрѣчнымъ; у мѣщанъ этой эпохи лучшимъ доказательствомъ любви и красоты было — положить въ кружку своей дамы какъ можно больше денегъ. Въ самомъ дѣлѣ, сборщица была прекрасна, и еслибъ она родилась не въ средѣ буржуазіи, то-есть, я хочу сказать, еслибъ она принадлежала по рожденію къ высшему свѣту, то могла-бы возбудить сильную страсть въ благородномъ сердцѣ. Не ждите, впрочемъ, чтобы я началъ ее описывать, какъ это обыкновенно дѣлается въ подобныхъ случаяхъ, ибо если я скажу вамъ, что она была прелестно сложена, что у нея были глубокіе голубые глаза, бѣлокурые вьющіеся волосы и многія другія особенности, все-же вы ея такимъ образомъ не узнаете, и это не будетъ значить, что она была безусловно хороша, потому-что у нея могли быть веснушки или слѣды оспы. Подтвержденіемъ этому бываютъ многіе герои и героини, прекрасные на бумагѣ, созданные фантазіей автора, а на самомъ дѣлѣ смуглые и безобразные. Я-бы лучше хотѣлъ нарисовать вамъ ея портретъ и помѣстить въ заголовкѣ книги, если-бы книгопродавецъ не поскупился на подобный расходъ. Это было-бы точно такъ-же необходимо, какъ множество изображеній битвъ, храмовъ и кораблей, способствующихъ одному — болѣе высокой цѣнѣ книги Это не значитъ, чтобъ я порицалъ картинки, потому что мнѣ, пожалуй, припишутъ желаніе изъять изъ употребленія всѣ лучшія мѣста нашихъ современныхъ произведеній. Возвращаюсь къ прекрасной сборщицѣ. Изъ любви къ ней, я прохожу молчаніемъ (по крайней мѣрѣ, на сей разъ) всѣ другія приключенія этого торжественнаго дня. Молодая дѣвушка была во всемъ блескѣ молодости и прекраснаго туалета, причесанная горничной, учившейся непосредственно у Прима этому искусству. Она не удовлетворилась тѣмъ, что взяла напрокатъ брилліанты, но еще наняла на этотъ день лакея, который несъ сзади большой ея шлейфъ. Хотя это не пристало ея сословію, однако она воспользовалась удобнымъ случаемъ для удовлетворенія своего тщеславія, тѣмъ болѣе, что нельзя было и осудить ее, въ данномъ случаѣ; все оправдывалось желаніемъ собрать какъ можно больше денегъ въ пользу церкви и бѣдныхъ прихода. Что касается ея проводника, то онъ былъ ей необходимъ, чтобы помочь пройти между стульями, для чего надо было имѣть ловкость акробата. Съ такого рода преимуществами она могла получить хорошій сборъ въ пользу ризницы. Прежде чѣмъ я на время разстанусь съ этой прекрасной дѣвицей — прибавлю, что она была очень юна, ибо это необходимо для пониманія ея исторіи, равно какъ и то, что у нея много было наивности, простодушія и глупости — не могу съ достовѣрностью сказать, чего больше изъ этихъ трехъ качествъ. Вы сами будете судить объ этомъ по слѣдующимъ событіямъ.

На этомъ-же торжествѣ присутствовалъ одинъ молодой адвокатъ, мастеръ на всѣ руки. Утромъ онъ былъ крючкотворомъ, а вечеромъ превращался въ дамскаго угодника и разсыпался передъ дамами мелкимъ бѣсомъ, разодѣвшись въ щегольской кафтанъ, панталоны съ буерами и кружевами, въ шелковыхъ чулкахъ съ бантами. Это былъ одинъ изъ тѣхъ молодыхъ буржуа, которые, несмотря на свое происхожденіе и воспитаніе, хотятъ сойти за людей высшаго общества и думаютъ, что если они одѣты по модѣ и относятся съ пренебреженіемъ къ своей роднѣ, то этимъ возвысились уже на много ступеней надъ людьми своего круга. Этотъ молодой человѣкъ становился неузнаваемъ, когда перемѣнялъ костюмъ. Его волосы, коротко остриженные, когда онъ бывалъ въ судѣ утромъ, вечеромъ прятались подъ прекраснымъ бѣлокурымъ парикомъ, который онъ безпрестанно приглаживалъ гребенкой, почему и держалъ ее чаще въ рукахъ, чѣмъ въ карманѣ, и такъ осторожно надѣвалъ свою шляпу, что почти не касался волосъ. Онъ сильно пудрилъ подбородокъ и носилъ туго накрахмаленный воротникъ, обшитый кружевами. Бородавка на щекѣ служила отличнымъ предлогомъ наклеить на это мѣсто мушку. Вообще онъ одѣвался такъ, что какой-нибудь провинціалъ не преминулъ-бы принять его за образецъ послѣдней моды. Но я былъ не совсѣмъ справедливъ, говоря, что съ перемѣной костюма онъ становился неузнаваемъ. Его мина, жесты и разговоръ выдавали его, потому что это гораздо труднѣе измѣнить, чѣмъ платье; всѣ его гримасы и аффектированныя позы показывали, что онъ подражалъ высшему кругу только въ смѣшномъ и неестественномъ. Это случается, къ слову сказать, со всѣми подражателями въ какомъ-бы то ни было родѣ.

Какъ только этотъ господинъ увидѣлъ М-le Жавоттъ (имя прекрасной сборщицы), такъ воспылалъ къ ней сильнѣйшей страстью, — случай для него весьма обыкновенный, потому что, правду говоря, онъ влюблялся во всѣхъ. Однако, на этотъ разъ, амуръ глубже запустилъ свою стрѣлу, или-же пустилъ ее на болѣе близкомъ разстояніи, почему стрѣла прошла глубже въ сердце, чѣмъ всегда. Я не съумѣю съ точностью опредѣлить, какого рода волненіе ощутило его сердце при видѣ красавицы (потому что никого не было, кто сосчиталъ-бы его пульсъ), но я навѣрно знаю, что онъ въ эту-же минуту далъ себѣ торжественное обѣщаніе оказать ей какую-нибудь услугу.

Случай къ этому представился очень скоро. Жавоттъ подошла съ кружкой къ стоявшему по сосѣдству съ нимъ молодому человѣку, незначительному клерку, служившему у ея отца. Это былъ человѣкъ хитрый, мстительный, и притомъ имѣвшій противъ нея зубъ за то, что она отняла однажды ключи отъ погреба у служанки въ то время, какъ эта послѣдняя намѣревалась нацѣдить ему вина.

Онъ отлично видѣлъ, что изъ тщеславія ей хотѣлось всѣмъ показать, какъ много золотыхъ и большихъ серебряныхъ монетъ она насбирала; тогда, вынувъ изъ кармана горсть мѣдяшекъ, онъ высыпалъ ей на зло въ кружку такимъ образомъ, что онѣ покрыли собой тѣ, которыми она такъ гордилась. Жавоттъ покраснѣла съ досады, и пальцами, насколько могла, отодвинула въ сторону эту ничтожную милостыню, которая, несмотря на ея ловкость, все-же была видна всюду. Вотъ тогда-то Никодэмъ (такъ звали новаго влюбленнаго), подавая ей червонецъ, сдѣлалъ видъ, что хочетъ получить сдачу, выбралъ мѣдныя монеты, а остальную сумму пожертвовалъ въ пользу церкви.

Такой удачный пріемъ свѣтской вѣжливости обратилъ вниманіе Жавоттъ на него, и она, очень довольная въ душѣ, почувствовала признательность къ тому, кто оказалъ ей услугу. Это обстоятельство дало ему поводъ при выходѣ изъ церкви подойти къ ней съ комплиментомъ, который онъ обдумывалъ все время, пока они стояли въ церкви. Случай былъ для него исключительно благопріятный, ибо Жавоттъ никогда не выходила безъ матери и была воспитана въ такой строгости, что ни въ обществѣ, ни дома никогда не говорила ни съ однимъ молодымъ человѣкомъ. Если-бы не эти условія, то Никодэму не представлялось-бы затруднительнымъ познакомиться съ ней, потому что отецъ ея былъ стряпчій, а Никодэмъ адвокатъ, и они принадлежали къ одному и тому-же кругу и находились въ такомъ близкомъ свойствѣ, какъ, напр., должности лакея и горничной.

Какъ только обѣдня кончилась, Никодэмъ подошелъ къ ней и сказалъ слѣдующій тонкій комплиментъ:

— Сударыня, на сколько могу судить, вы сдѣлали сегодня прекрасный сборъ, при помощи вашей красоты и другихъ вашихъ достоинствъ!

— Увы, сударь, отвѣчала Жавоттъ съ совершенно наивнымъ видомъ, — извините меня, я только что сейчасъ сосчитала его съ отцомъ ризничимъ: я набрала только 64 ливра и 5 су, тогда какъ m-lle Генріетта, послѣдній разъ, набрала 90 ливровъ. Правда, она собирала въ продолженіи всей мессы и въ такомъ мѣстѣ, гдѣ находилась самая избранная публика.

— Когда я говорю объ удачномъ сборѣ, возразилъ Никодэмъ, — я подразумѣваю не только подаянія, собранныя вами въ пользу церкви и бѣдныхъ, но также и пользу, извлеченную вами для себя.

— Ахъ, милостивый государь, возразила Жавоттъ, — увѣряю васъ, что для себя я ничего не пріобрѣла, не утаила ни одной копѣйки, и неужели вы думаете, что я воспользовалась-бы въ этомъ случаѣ чѣмъ-нибудь въ свою пользу? Даже грѣхъ такъ думать!

— Вы меня не поняли, отвѣчалъ Никодэмъ, — я хотѣлъ сказать, что одна особа, отдавая вамъ милостыню, вмѣстѣ съ ней, отдала и свое сердце.

— Я не понимаю, возразила Жавоттъ, — что вы хотите сказать на счетъ сердца, но увѣряю васъ, что въ кружкѣ не нашла ни одного.

— Это значитъ, замѣтилъ Никодэмъ, — что нѣтъ человѣка, который при видѣ вашей красоты не далъ-бы обѣта любить васъ, служить вамъ и не отдалъ-бы своего сердца на вѣки. Скажу о себѣ, что я не могъ не отдать вамъ своего.

Жавоттъ наивно отвѣчала:

— Если-бы вы мнѣ его дали, сударь, я-бы тотчасъ отвѣтила: — пусть Богъ возвратить вамъ его обратно.

— Какъ! воскликнулъ Никодэмъ, нѣсколько задѣтый: — въ такомъ серьезномъ дѣлѣ умѣстны-ли насмѣшки и можно-ли обращаться такъ жестоко съ однимъ изъ вашихъ самыхъ пламенныхъ обожателей?

На эти слова Жавоттъ отвѣчала, вспыхнувъ:

— Милостивый государь, будьте осторожнѣе въ вашихъ выраженіяхъ: я честная дѣвушка, у меня нѣтъ обожателей. Мамаша запретила мнѣ ихъ имѣть.

— Я ничего не сказалъ такого, что могло-бы васъ обидѣть, возразилъ Никодэмъ: — страсть, которую я питаю къ вамъ, есть самое честное и чистое чувство и имѣетъ цѣлью только законныя намѣренія.

— Это значитъ, милостивый государь, сказала Жавоттъ, — что вы хотите на мнѣ жениться? — Надо для этого обратиться къ моимъ родителямъ, потому что я не знаю, за кого они хотятъ отдать меня замужъ.

— Мы еще не дошли до заключенія подобныхъ условій, отвѣчалъ Никодэмъ: — мнѣ нужно сначала быть увѣреннымъ въ вашемъ расположеніи и знать, могу-ли имѣть честь служить вамъ.

— Милостивый государь, я не нуждаюсь ни въ чьихъ услугахъ, потому что знаю дѣлать все, что мнѣ нужно.

Этотъ мѣщанскій отвѣтъ нѣсколько озадачилъ молодого человѣка, который хотѣлъ вести объясненіе въ стилѣ любовныхъ романовъ высшаго круга. По всей вѣроятности, онъ продолжалъ-бы разговоръ въ томъ-же родѣ еще долгое время, если-бы на мѣстѣ Жавотты находилась особа, готовая благосклонно его выслушивать, и потому былъ непріятно удивленъ, когда съ первыхъ-же предложеній услугъ его заставили говорить о законномъ бракѣ. Но онъ напрасно удивился такому обороту разговора, потому что обычный недостатокъ дѣвушекъ мѣщанскаго сословія принимать каждую маленькую любезность за объясненіе въ любви, а разъ молодой человѣкъ влюбленъ, онъ долженъ, по ихъ мнѣнію, тотчасъ-же отправиться къ нотаріусу, или къ священнику, чтобы передъ этими офиціальными лицами удостовѣрить свою любовь. Онѣ не способны понимать существованія чистой дружбы и привязанности, которыя такъ дороги и пріятны въ ранней молодости, и уживаются въ то-же время съ самой строгой добродѣтелью. Онѣ не заботятся узнать со всѣхъ сторонъ того, кто предлагаетъ имъ свои услуги, ни того, какъ возникло взаимное уваженіе другъ къ другу, предшествующее дружбѣ, а затѣмъ любви. Страхъ остаться старыми дѣвами заставляетъ ихъ начинать съ самаго существеннаго и бросаться на шею первому, кто по неосторожности согласится на это. Въ этомъ случаѣ, существуетъ огромная разница между высшимъ обществомъ и буржуазіей, потому что аристократія исповѣдуетъ правила самой изысканной вѣжливости и, привыкнувъ видѣть дамское общество съ самыхъ раннихъ лѣтъ, усвоиваетъ себѣ мягкость обращенія и привычки хорошаго тона, остающіяся на всю жизнь. Между тѣмъ, люди низшихъ сословій никогда не могутъ себѣ усвоить непринужденной любезности обращенія и не изучаютъ искусства нравиться женщинамъ, которое есть или результатъ свѣтскаго воспитанія, или-же сильной и благородной страсти. Любовь у нихъ на второмъ планѣ, а главная забота: извлечь изъ женитьбы матеріальную выгоду и имѣть въ женѣ экономную и распорядительную хозяйку. Нѣтъ ничего удивительнаго, что при такомъ взглядѣ, съ первыхъ-же дней брака, онѣ постоянно находятся въ брюзгливомъ и дурномъ расположеніи духа, которое становится въ тягость ихъ семьѣ и всѣмъ, посѣщающимъ ихъ домъ.

Впрочемъ, нашъ щеголь былъ не прочь, по крайней мѣрѣ для виду, заняться любовью съ претензіями на высшій тонъ, потому что не забылъ разные способы объясненій въ любви, вычитанные имъ въ Клеліи (извѣстный романъ М-me de Scudéry) и въ Cyrus. Онъ не прочь-бы былъ обмѣняться любовными записочками и посланіями въ стихахъ, но это оказалось невозможно съ такой особой, какъ m-lle Жавоттъ, которая тотчасъ-же надѣла узду на его романическіе подходцы.

Онъ-бы не такъ скоро довелъ до дверей дома свою прекрасную даму, но Жавоттъ немедленно сдѣлала глубокій реверансъ, говоря, что ей некогда, потому что дома ждетъ хозяйство, да и кромѣ того, если мамаша увидитъ, что она разговариваетъ съ молодымъ человѣкомъ на улицѣ, то ей за это достанется. Такимъ образомъ, волей-неволей, пришлось откланяться, съ обѣщаніемъ вскорѣ явиться къ ней съ визитомъ. Осуществить это намѣреніе было довольно трудно, безъ особаго дѣла никто у нихъ не бывалъ, за исключеніемъ помощниковъ и учениковъ отца, и если-бы кто вздумалъ явиться съ визитомъ къ m-elle Жавоттъ, то ея мать, не давши войти въ комнату, набросилась-бы на гостя со словами: «Что вамъ нужно отъ моей дочери?»

Такимъ образомъ, необходимость заставила Никодэма сначала искать знакомства съ отцомъ Жавоттъ, Фолишономъ, въ иномъ мѣстѣ. Онъ ранѣе съ нимъ встрѣчался въ Châtelet (зала гражданскаго суда въ Парижѣ), гдѣ ему приходилось не разъ защищать дѣла своихъ кліентовъ.

Никодэмъ пришелъ къ Фолишону подъ предлогомъ посовѣтоваться о дѣлѣ и тутъ-же сообщилъ, что его друзья желали-бы имѣть его, Фолишона, своимъ повѣреннымъ по дѣламъ, и дѣйствительно доставилъ ему новое дѣло, но это привело его лишь къ дѣловому знакомству, а женская половина оставалась для него закрытой, точно во дворцѣ султана. Для того, чтобы достичь цѣли, ему пришлось прибѣгнуть къ хитрости, а именно: сочинить, что у него въ деревнѣ есть отличный садокъ для кроликовъ, откуда онъ ихъ и получаетъ для жаркого. Видя, что Фолишонъ облизывается, слушая это, Никодэмъ прибавилъ, что съ удовольствіемъ пришлетъ ему парочку и придетъ ѣсть вмѣстѣ съ нимъ, въ надеждѣ, что за обѣдомъ по крайней мѣрѣ онъ, наконецъ, увидитъ мать и дочь.

Онъ велѣлъ купить пару кроликовъ на птичьемъ рынкѣ и презентовалъ ихъ Фолишону; но это были брошенныя деньги, не потому что это были домашніе кролики (стряпчій нашелъ ихъ превосходными), но это не дало ему возможности видѣть Жавоттъ: возлюбленная его не обѣдала въ этотъ день за большимъ столомъ, потому что была занята по хозяйству и не одѣта. Тогда онъ пошелъ дальше въ своей изобрѣтательности, и отправился играть съ Фолишономъ на бильярдѣ, до котораго послѣдній былъ страстный охотникъ. Игра сблизила ихъ больше и они сдѣлались пріятелями; кромѣ того, Никодэмъ вначалѣ много проигрывалъ своему партнеру нарочно, и не забывалъ послѣднюю партію играть на каплуна, который затѣмъ и съѣдался у стряпчаго.

За четвертымъ или пятымъ каплуномъ посчастливилось Никодэму увидать наконецъ свой «предметъ». Но это счастье продолжалось недолго: Жавоттъ пришла послѣ всѣхъ и встала тотчасъ послѣ дессерта, причемъ свернула салфетку и захватила свой приборъ. Во время обѣда она не проронила словечка, и сидѣла все время съ опущенными глазами, показывая этимъ видомъ величайшей скромницы, что она умѣетъ держать себя, сообразно правиламъ строгой морали, и ушла въ свою комнату вмѣстѣ съ мамашей, чтобы тотчасъ приняться за вязанье кружевъ, или за вышиванье по канвѣ.

Кажется, не было еще на свѣтѣ дѣвушки, съ которой было-бы труднѣе разговориться, чѣмъ съ ней: въ домѣ съ нея ни на минуту не спускали глазъ, а изъ дома она выходила, какъ уже было сказано раньше, только съ матерью, такъ что не подвернись этого случая въ церкви, никогда Никодэму не пришлось-бы съ ней говорить. Дружба съ Фолишономъ была почти безполезна, между тѣмъ она увеличивалась съ каждымъ днемъ и, чтобы понять ея основанія, необходимо сказать нѣсколько словъ о стряпчемъ, который тоже въ своемъ родѣ былъ любопытный экземпляръ.

Фолишонъ былъ маленькій коренастый человѣкъ, съ просѣдью, по лѣтамъ ровесникъ своему колпаку (bonnet). Они состарились, вмѣстѣ съ нимъ, подъ грязной шапочкой стряпчаго, начиненной разными пакостями въ такой мѣрѣ, что невозможно было-бы больше, если-бы она перебывала на сотнѣ другихъ головъ, потому что кляузы вошли въ плоть и кровь этого маленькаго человѣка, какъ бѣсъ входитъ въ тѣло одержимаго.

Его ошибочно прозвали «проклятая душа»; вѣрнѣе было звать проклинающая душа, ибо онъ проклиналъ всѣхъ, имѣвшихъ къ нему дѣла: и своихъ кліентовъ, и противниковъ. У него былъ огромный ротъ, что составляетъ не послѣднюю выгоду для человѣка, добывающаго себѣ кусокъ хлѣба лаяньемъ на другихъ, и для чего широкая глотка есть необходимое условіе. Его узенькіе бѣгающіе глазки и очень тонкій слухъ помогали ему за сто шаговъ различить звукъ монеты. Онъ обладалъ быстрымъ умомъ и отличнымъ соображеніемъ, если только дѣло не шло о томъ, чтобы сдѣлать доброе дѣло. Его энергія въ наживѣ была изумительна: онъ смотрѣлъ на чужое добро глазами кошки, слѣдящей за птичкой въ клѣткѣ съ страстнымъ желаніемъ захватить ее въ Свои когти. Это не значитъ, чтобы онъ не разыгрывалъ иногда роли великодушнаго человѣка, если ему попадалась личность, ровно ничего не свѣдущая въ дѣлахъ; онъ охотно брался написать за нее прошеніе, или иную бумагу, причемъ высокомѣрно заявлялъ, что денегъ за это не возьметъ, но за-то заставлялъ свою жертву платить издержки у судебнаго пристава вдвое противъ того, что слѣдовало имъ обоимъ. У него было врожденное отвращеніе къ правдѣ, и потому ни одно правое дѣло близко къ нему не подходило. Легко себѣ представить, что съ такими превосходными качествами ему не трудно было разбогатѣть, хотя въ то-же время онъ совершенно потерялъ имя честнаго человѣка.

Читатели могутъ судить поэтому, что Никодэмъ, не будучи скупымъ, и къ тому-же еще влюбленный по уши, могъ имѣть успѣхъ у такого алчнаго человѣка. Онъ переписывалъ ему почти даромъ дѣловыя бумаги, подносилъ подарки, угощалъ обѣдами и всячески старался сдѣлаться другомъ. Еще одна вещь удивительно ихъ сближала: Никодэмъ любилъ остроты, шуточки и для краснаго словца говорилъ всякую галиматью, а Фолишонъ постоянно уснащалъ рѣчь пословицами и прибаутками, такъ что они поощряли въ разговорѣ другъ друга и были очень довольны этимъ взаимнымъ пониманіемъ. Не смотря на ихъ тѣсную дружбу, сердечныя дѣла не подвигались ни на шагъ.

Жавоттъ, завидя его, или уходила въ другую комнату, или-же оставаясь съ нимъ въ присутствіи матери, все время упорно молчала. Очевидно, приходилось сдѣлаться офиціальнымъ женихомъ, чтобы имѣть возможность видѣть ее и говорить съ ней вволю. Кромѣ того, его побудило посвататься и то соображеніе, что для адвоката дочь стряпчаго вполнѣ подходящая партія, притомъ-же Фолишонъ былъ богатъ и имѣлъ порядочную контору, или вѣрнѣе лавочку, потому что въ ней торговали дѣлами. Фолишонъ, съ своей стороны, хотѣлъ имѣть зятемъ человѣка съ деньгами и «себѣ на умѣ», такъ называлъ онъ на своемъ языкѣ того, кто по нашему былъ просто пройдоха. Онъ не заботился, чтобы этотъ зять былъ воспитанъ, вѣжливъ, хорошъ собою, лишь-бы онъ умѣлъ доставать дѣла и копить деньги. Стряпчій не принималъ во вниманіе рѣдкой красоты своей дочери и не ожидалъ, чтобы она ею могла сдѣлать себѣ состояніе и положеніе въ обществѣ. Въ этомъ случаѣ, впрочемъ, онъ былъ правъ, потому что въ большинствѣ случаевъ тѣ, кто на это разсчитываетъ, остаются ни съ чѣмъ, и часто положеніе, кОтораго достигаютъ мѣщаночки съ помощью красоты, кончается для нихъ очень плачевно. Принимая во вниманіе всѣ вышеприведенные доводы, Никодэмъ, подстрекаемый, кромѣ того, любовью, рѣшилъ просить руки Жавоттъ у ея отца. Фолишонъ первымъ дѣломъ удостовѣрился самымъ точнымъ образомъ о томъ, сколько состоянія у жениха, не запутано-ли оно и нѣтъ-ли у него долговъ и кутежей. Не нравилось Фолишону только одно, что женихъ имѣлъ видъ свѣтскаго щеголя и любилъ хорошо одѣваться, потому что чистота въ одеждѣ, правящаяся всѣмъ порядочнымъ людямъ, больше всего шокируетъ этихъ бородачей. Время, потрачиваемое на туалетъ, Фолишонъ считалъ потеряннымъ, и приходилъ въ ужасъ отъ мысли, что нѣкоторыя принадлежности туалета стоили-бы ему 20-ти просителей. Не смотря на эти непріятныя стороны въ личности жениха, Фолишонъ питалъ къ нему такое уваженіе, что дѣлался снисходительнымъ и приписывалъ ихъ молодости.

Онъ надѣялся, что женитьба его передѣлаетъ въ этомъ отношеніи, и что мѣсяца черезъ три послѣ брака, онъ сдѣлается подобнымъ ему пачкуномъ.

Послѣ того какъ былъ пересмотрѣнъ инвентарь приданаго, когда были перечислены и подчеркнуты всѣ пункты брачнаго контракта между женихомъ и родителями невѣсты, Никодэмъ былъ объявленъ женихомъ и ему позволили видѣть чаще свою возлюбленную, то-есть сидѣть съ ней и говорить въ присутствіи матери, которая сидѣла на четырехъ-аршинномъ разстояніи и штопала бѣлье или вязала. Однако-же и это благополучіе продолжалось недолго; черезъ нѣсколько дней Фолишонъ объявилъ, что надо готовиться къ помолвкѣ и сдѣлать оглашеніе въ церкви.

Теперь отъ меня зависитъ изобразить вамъ героиню, похищаемую столько разъ, сколько томовъ я хочу написать. Но такъ какъ романъ мой не есть грандіозная пьеса съ декораціями и машинами, и я обѣщалъ разсказывать вамъ только истинныя происшествія, то признаюсь, что эта свадьба разстроилась, благодаря неожиданной остановкѣ, вызванной оглашеніемъ въ церкви. Протестовала противъ совершенія этого брака дѣвица, по имени Лукреція, которая предъявила претензіи на Никодэма, давшаго ей обѣщаніе жениться, и открытіемъ этого факта такъ испортила репутацію его въ глазахъ родителей невѣсты, что они почли его за развратника и не хотѣли болѣе пускать на глаза. Можетъ быть, вамъ любопытно будетъ знать, откуда явился этотъ протестъ, столь неожиданный? Для этого необходимо вернуться назадъ и разсказать вамъ другую исторію--не забудьте только и этой, ибо она пригодится вамъ для пониманія будущихъ событій.

VII.
Исторія буржуазной Лукреціи.

Я называю эту Лукрецію буржуазной въ отличіе отъ благородной римлянки, заколовшейся кинжаломъ и обладавшей характеромъ весьма мало похожимъ на характеръ нашей героини. Наша Лукреція была высокая, хорошо сложенная, неглупая и видная дѣвушка, но у нея тщеславіе преобладало надъ всѣми другими сторонами характера.

Очень жаль, что она не была вскормлена при дворѣ и выросла не у знатныхъ людей, ибо тогда она избавилась-бы отъ многихъ своихъ ужимокъ и мѣщанской аффектированности. Онѣ противорѣчьи ея природному уму и по нимъ легко было узнать ту среду, гдѣ она жила и воспиталась. Она была дочерью докладчика въ канцеляріи (referendaire en la chancellerie) и рано осталась сиротой, на попеченіи тетки, жены адвоката третьяго разряда, который не былъ знаменитостью, но все-же не сидѣлъ безъ дѣла. Это былъ труженикъ, цѣлый день проводившій въ своей конторѣ за составленіемъ прошеній и докладныхъ листовъ, довольно плохо оплачиваемыхъ.

Жена его, съ одной стороны, была экономная хозяйка, потому что кричала и сердилась два дня изъ-за пропажи свѣчнаго огарка, или изъ-за лишней спички, асъ другой стороны — любила общество и карточную игру. Она вращалась въ «большомъ свѣтѣ», то-есть постоянно была окружена людьми. Каждый день, послѣ обѣда, приносились двѣ колоды картъ и начиналась партія триктрака.

Собирались молодые люди различныхъ сословій и состояній. Ихъ гораздо больше привлекало въ домъ желаніе видѣть красивую Лукрецію, чѣмъ доставлять развлеченіе ея теткѣ. Когда-же послѣдняя была въ выигрышѣ, то становилась любезной хозяйкой; приносился тортъ, домашнее печенье и ваза съ вареньемъ, которыми и угощали честную компанію, и въ то-же время это служило ужиномъ племянницѣ, теткѣ и ея мужу, который иначе не имѣлъ-бы его, потому что жена о немъ не думала, когда не бывала голодна сама. Благодаря подобному образу жизни, въ околодкѣ ее считали свѣтской дамой, имѣвшей открытый домъ. Я самъ слышалъ, какъ жена регистратора говорила съ пѣной у рта отъ зависти: «Только одни адвокаты умѣютъ жить такъ шикарно!»

Лукреція была воспитана въ домѣ, атмосфера котораго была опасна для бѣдной дѣвушки, окруженной поклонниками. Нужно было имѣть каменное сердце, чтобы устоять на такомъ скользкомъ пути. Всѣ ея надежды были основаны на очарованіи ея глазокъ и прочихъ прелестей, — основаніи довольно шаткомъ и деликатномъ, съ которымъ можно или остаться старой дѣвой, или-же заставить на себѣ жениться при помощи мэра и другихъ представителей власти.

Она одѣвалась отлично и держала себя какъ «барышня». Хотя у нея не было ровно ничего, однако родные распустили слухъ, что за ней дадутъ 15 тысячъ, но онѣ были вилами на водѣ писаны. Основываясь на этомъ ложномъ слухѣ. Лукреція была очень разборчива, и, когда ей предлагали въ женихи адвоката, качала своей хорошенькой головкой и морщась отвѣчала: «Терпѣть не могу этихъ мѣщанъ!»

Она надѣялась выйти по крайней мѣрѣ за государственнаго казначея, или-же за аудитора, что было-бы подходящей партіей для ея предполагаемыхъ 15 тысячъ. Ея красота привлекала ухаживателей, и она могла считать ихъ не только десятками, но сотнями и тысячами. Молодежь приходила въ домъ съ цѣлью видѣть Лукрецію, но чтобы видѣть ее, необходимо было играть. Одинъ, поигравъ нѣкоторое время, передавалъ карты другому, чтобы поболтать съ ней, а этотъ другой садился играть пополамъ съ теткой. Лукреція, съ своей стороны, шла въ долю съ кѣмъ-нибудь изъ увлеченныхъ игрой. Усадивъ игроковъ по мѣстамъ, она отправлялась въ гостиную занимать остальную компанію и умѣла быть одинакова любезна со всѣми гостями, точно въ ней сидѣлъ механизмъ, регулирующій ея отношенія ко всѣмъ.

Ей было очень выгодно итти въ долю съ игроками: въ случаѣ выигрыша она получала свою долю, и никогда не платила, если игра была неудачна. Кромѣ того, ей было выгодно прибрать къ рукамъ какого-нибудь разиню, свѣтская любезность котораго состояла въ томъ, чтобы проигрывать молодымъ дѣвушкамъ подарки, и такимъ образомъ заставлять принимать ихъ, не задѣвая самолюбія. Я забылъ прибавить, что Лукреція, предпочитая молодыхъ любезниковъ, которые не опредѣляли съ точностью ни выигрыша, ни проигрыша, въ послѣднемъ случаѣ платила лентой или бездѣлушкой на память, а выигрывая получала золотыя вещи и дорогіе уборы, одѣваясь такимъ образомъ на счетъ игры или на счетъ глупостей своихъ обожателей. Шелковые чулки, надѣтые на ней, были выигрышъ, кружевная косынка points de Gennes — тоже, ожерелье, юбка, однимъ словомъ съ головы до ногъ она была одѣта такимъ образомъ. Она столько разъ играла jeu à discrétion, что, наконецъ, потеряла свое, въ чемъ вы сейчасъ и убѣдитесь. Я говорю это заранѣе, ибо не хочу дѣлать вамъ сюрпризовъ, по примѣру нѣкоторыхъ авторовъ, которые только на это и бьютъ.

Среди поклонниковъ Лукреціи находился одинъ молодой маркизъ, но этого одного слишкомъ мало, если не прибавить къ нему 40, 50 или 60 тысячъ годового дохода, потому что маркизовъ столько развелось за послѣднее время, что одинъ титулъ безъ прилагательнаго не дорого стоитъ.

Состояніе нашего маркиза никто не считалъ, извѣстно только, что онъ былъ большой щеголь и каждый день мѣнялъ свои платья и перья. Это признакъ, по которому въ Парижѣ отличаютъ богатыхъ и знатныхъ людей отъ простыхъ смертныхъ, хотя признакъ и очень обманчивый. Въ первый разъ, онъ увидалъ Лукрецію на томъ-же церковномъ торжествѣ, о которомъ я говорилъ раньше, и въ той-же церкви кармелитокъ, куда онъ отправлялся зачѣмъ угодно, только не съ цѣлью молиться. Онъ пришелъ въ восхищеніе отъ ея красоты, и приказалъ своему слугѣ по выходѣ изъ церкви слѣдовать за ней, чтобы узнать, гдѣ она живетъ. Но прежде чѣмъ слуга вернулся, маркизъ узналъ это отъ привратника, Франциско, которому извѣстны всѣ сплетни и новости своего прихода, и онъ занимался ими больше, чѣмъ уборкой и приведеніемъ въ порядокъ внутренности храма. Серебряная монета сдѣлала его разговорчивымъ и откровеннымъ, и онъ тотчасъ-же назвалъ имя Лукреціи, ея общественное положеніе, ея обычное занятіе, пріемы посѣтителей, и даже назвалъ тѣхъ господъ, которые чаще другихъ посѣщали домъ ея тетки и дяди, прибавивъ къ этому тысячу разныхъ мелочей, которыя можно узнать изъ частной жизни, только живя вмѣстѣ долгое время; но при томъ образѣ жизни, который вели родственники Лукреціи, это было гораздо легче — ихъ семейная жизнь дѣлалась публичнымъ достояніемъ. Маркизъ рѣшилъ найти кого-нибудь, кто-бы могъ ввести его въ этотъ домъ, а въ крайнемъ случаѣ, познакомиться подъ предлогомъ игры въ карты, который даетъ свободный входъ въ подобныя мѣста. Ему не понадобилось, однако, ни то, ни другое. На другой-же день, проѣзжая по улицѣ, гдѣ жила Лукреція, онъ увидалъ ее издали на порогѣ дома. Она ждала съ нетерпѣніемъ гостей, которые что-то долго не являлись, и потому вышла за дверь; услыхавъ шумъ проѣзжающаго экипажа, она повернула голову въ ту сторону, думая, что это былъ кто нибудь изъ опоздавшихъ гостей. Маркизъ отворилъ дверцы кареты, чтобы ей поклониться и завязать разговоръ.

Въ это время произошло неожиданное и непріятное приключеніе, которое лля его цѣлей было весьма благопріятно. Слуга лошадинаго барышника тащилъ изо всѣхъ силъ за поводъ лошадь и кромѣ того подгонялъ ее ударами шпоры, прикрѣпленной къ лѣвому сапогу. На улицѣ стояла огромная лужа, черезъ которую и пробѣжала лошадь, а такъ какъ улица была очень узка, посторониться не было мѣста, то маркизъ, коляска и барышня у дверей оказались забрызганными грязью. Маркизъ хотѣлъ выругаться, но уваженіе къ прекрасному полу удержало его во-время; хотѣлъ онъ погнаться за дерзкимъ мальчишкой, но послѣдній такъ ловко сидѣлъ, что никакого вреда невозможно было ему сдѣлать, развѣ только выстрѣлить въ слѣдъ на ходу.

Маркизъ вылѣзъ изъ экипажа весь въ грязи, и чтобы утѣшить Лукрецію, которая была не чище его, сказалъ ей, подходя: «Сударыня, я былъ наказанъ за мою смѣлость видѣть вблизи вашу красоту, но я не столько огорченъ тѣмъ, что нахожусь въ такомъ непрезентабельномъ видѣ, сколько тѣмъ, что вамъ пришлось раздѣлить со мною эту непріятность».

Лукреція, сконфуженная, что незнакомецъ видитъ ее въ такомъ безпорядкѣ, и не успѣвъ найти отвѣта на такой непредвидѣнный случай, ограничилась поклономъ и вѣжливымъ приглашеніемъ войти почистить платье или-же подождать, пока ему принесутъ изъ дома другое, чтобы переодѣться, и ушла перемѣнить свой туалетъ.

Она очень быстро вернулась, совершенно переодѣтая: изъ маленькаго тщеславія ей хотѣлось показать маркизу, что у ней есть нѣсколько перемѣнъ платья, и даже кружева, потому что вмѣсто points de Gennes она надѣла points de Sédow. Первымъ долгомъ маркизъ послалъ своего слугу домой за другимъ платьемъ, но слуга вернулся запыхавшись назадъ съ извѣстіемъ, что камердинеръ унесъ ключъ отъ гардероба. Обыкновенно, одѣвъ своего господина, онъ и самъ уходилъ со двора на цѣлый день и возвращался только къ вечеру, слѣдуя обычаю всѣхъ лѣнтяевъ, которымъ господа позволяютъ играть, пьянствовать и шляться безъ дѣла. Они думаютъ, что если имъ поручатъ кромѣ одной должности еще какое нибудь дѣло, то это уменьшитъ ихъ собственное величіе. Маркизу пришлось, скрѣпа сердце, запастись терпѣніемъ.

Все, что маркизъ могъ сдѣлать — это забраться въ самый темный уголъ залы и сѣсть такъ, чтобы скрыть отъ свѣта грязныя пятна на бѣльѣ и на платьѣ.

Онъ клялся (и это не обязывало никого вѣрить подобнымъ клятвамъ, потому онъ давалъ ихъ иногда на вѣтеръ), что ни въ одномъ изъ своихъ любовныхъ приключеній ему не приходилось испытывать непріятности являться въ подобномъ видѣ впервые къ дамѣ сердца. Къ довершенію несчастья, едва онъ усѣлся въ углу, къ Лукреціи пришли нѣсколько молодыхъ дѣвушекъ — сосѣдокъ; изъ нихъ однѣ были съ нею дружны, другія нѣтъ, и приходили сюда, какъ на мѣсто сходки разныхъ любезниковъ, съ цѣлью ловить жениховъ. Онѣ точно также пошли-бы въ адресное бюро для найма лакея или горничной. Однѣ начали игру съ молодыми людьми, другія пустились болтать съ Лукреціей. Онѣ совсѣмъ не знали маркиза и приняли его за какого-то несчастнаго провинціала, причемъ стали смѣяться надъ его жалкимъ видомъ.

— Однако, милостивый государь, говорила одна, — вы запаслись изряднымъ количествомъ мушекъ!

— Теперь мода наклеивать ихъ на бѣлье, сказала другая, а третья прибавила со смѣхомъ:

— Этотъ господинъ забылъ сегодня утромъ взять святой воды, но какая-то сострадательная душа его покропила!

Маркизъ сначала довольно терпѣливо сносилъ издѣвательства, чувствуя въ глубинѣ души, что онѣ совершенно правы; наконецъ потерялъ терпѣніе и рѣшился дать имъ отпоръ.

— Я вижу, мм. гг., что вы хотите заставить меня защищать нечистоплотныхъ людей. Не знаю, съумѣю-ли сдѣлать это достойнымъ образомъ, потому что до сихъ поръ обращалъ очень мало вниманія на подобный предметъ и никогда не предполагалъ, что въ этомъ случаѣ дѣло могло-бы идти обо мнѣ, если-бы со мной не случилась такая нечаянность, какъ сегодня.

— Вы заслужите благодарность тѣхъ, кого защищаете, становясь такъ безкорыстно ихъ адвокатомъ, замѣтила Лукреція.

— Я совсѣмъ не принадлежу къ профессіи адвокатовъ, но скажу, такъ какъ къ этому представляется случай, что нахожу страннымъ, когда люди въ большинствѣ случаевъ не терпятъ человѣка, не уважаютъ его и даже не переносятъ, если онъ не изысканно чисто одѣтъ; и если на немъ нѣтъ дорогого платья, — не обращаютъ никакого вниманія на его другія достоинства, а судятъ о немъ только по наружности и по тѣмъ качествамъ, которыя онъ всякую минуту можетъ имѣть несчастье получить на rue aux fers, или-же à la Fripperie.

— Это правда, отвѣтила маленькая мѣщаночка, — Парижъ бываетъ такъ грязенъ, что отъ грязи трудно спастись.

— Я испыталъ сегодня, насколько это трудно, если даже коляска не могла меня защитить, и присоединяюсь къ мнѣнію тѣхъ, которые рекомендуютъ носилки, чтобы остаться чистымъ.

— Но, замѣтила снова мѣщаночка, — все-же постоянно невозможно пользоваться носилками, потому что носильщики васъ раззорятъ, такъ они дорого стоятъ. Я одинъ разъ только въ жизни хотѣла нанять носилки, по случаю дождя, и они спросили съ меня одинъ экю, чтобы дойти до церкви Notre Dame.

— Правда, сказалъ маркизъ, — что расходъ на нихъ великъ и не по карману людямъ безъ состоянія, къ которымъ принадлежитъ большинство умныхъ и ученыхъ людей, а это обстоятельство заставляетъ ихъ видѣться только со своими сосѣдями, какъ это бываетъ въ провинціи. Они не пользуются преимуществомъ, доставляемымъ Парижемъ, гдѣ можно было-бы собрать у себя общество самое просвѣщенное и пріятное, а между тѣмъ это невозможно, если случай разбросаетъ ихъ въ разные концы города, удаленные другъ отъ друга. Еще я понялъ-бы подобныя претензіи, продолжалъ маркизъ съ ядовитой ироніей и желаніемъ отомстить молодымъ дѣвушкамъ за ихъ насмѣшки, — понялъ-бы знатныхъ дамъ, которыя живутъ въ великолѣпныхъ помѣщеніяхъ и привыкли видѣть вокругъ себя только роскошь и изящество: имъ могло-бы быть тяжело переносить общество людей иначе одѣтыхъ; но я нахожу это страннымъ у мѣщанокъ, желающихъ имъ подражать; онѣ, по утрамъ отправляющіяся на рынокъ въ платкѣ и стоптанныхъ башмакахъ и для разныхъ домашнихъ надобностей впускающія въ свою комнату людей съ грязными ногами, причемъ не рискующія ничѣмъ инымъ, какъ лишній разъ заставить служанку подтереть полъ, онѣ-то больше всего сторонятся и боятся грязнаго пятна, когда надѣнутъ на себя вышитыя туфли и красивую юбку.

Такое замѣчаніе вызвало возраженіе со стороны дѣвицъ, но разговоръ былъ прерванъ появленіемъ тетки Лукреціи съ картами въ рукахъ. Громкими криками она заявила о своемъ несчастій въ игрѣ: некстати однимъ-де бросаньемъ кости получила два туза, и разсказывала объ этомъ, точно дѣло шло о разрушеніи цѣлаго государства.

Гости приняли участіе, по виду, по крайней мѣрѣ; нѣкоторые изъ любезности проклинали вмѣстѣ съ ней тузовъ, которые пришли, когда ихъ не спрашивали, другіе утѣшали ее непостоянствомъ счастья въ игрѣ и предсказывали, что слѣдующій разъ будетъ удачнѣе.

Между тѣмъ, маркизъ искалъ удобнаго случая, чтобы ретироваться и, улучивъ минуту, откланялся Лукреціи, не преминувъ шепнуть ей, что надѣется завтра-же явиться въ болѣе приличномъ видѣ, и просилъ позволенія продолжать свои посѣщенія. При выходѣ изъ дома, съ нимъ случилось снова такое-же приключеніе, какъ и въ первый разъ, потому что торгующихъ лошадьми очень много въ этой части Парижа. Онъ не могъ поколотить этого негодяя, какъ перваго, такъ какъ тотъ обратился въ бѣгство, но слуга отомстилъ за него и, не будучи во гнѣвѣ такъ благоразуменъ, какъ его господинъ, обрушился на другого барышника, который шелъ пѣшкомъ.

— Сударь, я ни въ кого не брызгалъ грязью, защищался тотъ.

— Хорошо! это тебѣ за тѣхъ, которые брызгали и еще будутъ брызгать.

Правосудіе и наказаніе такого рода, что за него должно быть стыдно нашимъ полицейскимъ.

На другой-же день, маркизъ отправился съ визитомъ къ Лукреціи въ великолѣпномъ экипажѣ, который показывалъ, что вчерашняя его защита нимало не относилась къ его собственной особѣ. Я думаю, что въ это-же посѣщеніе онъ открылся ей въ своей любви, хотя ничего не знаю навѣрное. Можетъ статься, что онъ сдѣлалъ это въ слѣдующіе дни, потому что оба эти любовника были очень скрытны и говорили о своей любви только наединѣ. Къ несчастью, въ этой исторіи у Лукреціи не было повѣренной горничной, ни у маркиза конюха, которымъ-бы они повторяли въ самыхъ точныхъ выраженіяхъ наиболѣе тайные свои разговоры. Это обстоятельство никогда не упускается героями и героинями. Иначе какимъ образомъ можно было-бы описывать всѣ ихъ приключенія?.. Откуда можно было-бы узнать подробности интимныхъ бесѣдъ и даже сокровенныя мысли, списать посланія въ стихахъ и любовныя записочки, которыми они обмѣниваются, столь необходимыя для завязки интриги? Наши любовники не имѣли подобныхъ прислужниковъ, такъ что я ничего не могъ узнать, кромѣ того, что дѣлалось у всѣхъ на глазахъ; не было у меня такой особы, которая могла-бы слово въ слово все мнѣ передать, но я немного узналъ отъ одного, немного отъ другого и, чтобы не лгать, немного прибавилъ своего. Если-же вамъ такъ интересно знать какъ открываются въ любви, я покажу вамъ образцы, которые вы найдете въ Амадисахъ, Астреѣ, Cirus и во всѣхъ подобныхъ романахъ; у меня нѣтъ намѣренія имъ подражать, ни заимствовать изъ нихъ, какъ дѣлаетъ большая часть авторовъ. Я не возьмусь точно указывать вамъ на заимствованныя страницы, но вы не замедлите найти ихъ и сами, какъ только развернете подобную книгу. Довольно сказать, что нашъ маркизъ былъ влюбленъ въ Лукрецію по уши. Вы догадаетесь или дополните отъ себя, что онъ ей сказалъ, или что онъ могъ ей сказать съ цѣлью тронуть сердце прекрасной. Необходимо только сообщить, какой успѣхъ имѣла его любовь, потому что вамъ навѣрное будетъ любопытно узнать, оказалась-ли къ нему Лукреція жестокой или снисходительной, ибо могло случиться какъ то, такъ и другое.

Знайте-же, что въ короткое время маркизъ сдѣлалъ большіе успѣхи; но не умъ и не одна красивая наружность были этому причиной; хотя маркизъ былъ одинъ изъ самыхъ милыхъ и остроумныхъ людей во Франціи, обладая притомъ и свѣтскими манерами, и пылкой душой, однако все это не было главнымъ стимуломъ для возбужденія чувства.

Лукреція придавала большое значеніе всѣмъ этимъ прекраснымъ качествамъ, но она хотѣла не иначе отдать свое сердце, какъ получивъ взамѣнъ состояніе. Маркизъ такимъ образомъ былъ вынужденъ дать ей больше обѣщаній, чѣмъ хотѣлъ сдержать, хотя былъ честный человѣкъ. Но чего не наобѣщаетъ поклонникъ, когда онъ сильно увлеченъ, и отъ чего не освободитъ себя ловкій человѣкъ, когда поднимается вопросъ о невыгодныхъ послѣдствіяхъ неравнаго брака? Онъ началъ пріобрѣтать расположеніе Лукреціи, дѣлая на нее большія затраты, даже проигралъ ей сумму денегъ, что произошло, конечно, не отъ неумѣнія играть или отъ случайности. Затѣмъ, съ теченіемъ времени, онъ взялъ привычку прямо подносить ей подарки, которые принимались очень охотно. Хотя Лукреція не была безсердечной, но поступала такъ оттого, что у нея было меньше денегъ, чѣмъ тщеславія. Она хотѣла наряжаться и не могла дѣлать этого иначе, какъ на счетъ своихъ друзей. Кромѣ подарковъ, постоянно предпринимались поѣздки въ Saint Clou, Meudon или Vaugirard, дорога отъ которыхъ ведетъ прямо къ Версалю честное имя мѣщанокъ, подвергаетъ репутацію опасности.

Тѣмъ не менѣе все это не приводило маркиза къ желаемому концу. Лукреція ограничивалась маленькими нѣжностями, за которыя маркизъ платилъ чистыми денежками. Наконецъ, побѣжденный страстью, онъ принужденъ былъ дать ей формальное обѣщаніе жениться, за собственноручной подписью, чтобы сдѣлать его болѣе достовѣрнымъ. Это могущественное средство для побѣды надъ честью бѣдной дѣвушки; послѣ этого она, не колеблясь, отдала маркизу свое сердце и призналась ему во взаимной любви и вѣрности. Они жили съ тѣхъ поръ въ полномъ согласіи, хотя, впрочемъ, не дошли до связи; а пока льстили себя надеждой: маркизъ — вполнѣ овладѣть своей возлюбленной, Лукреція — сдѣлаться Маркиной. Но послѣднее не входило въ разсчеты пылкаго поклонника; его страсть была слишкомъ сильна, чтобы ждать такъ долго. Кромѣ того, существовало непобѣдимое препятствіе осуществить обѣщаніе жениться.

Предположимъ, что самъ маркизъ былъ не прочь привести его въ исполненіе, но это зависѣло не отъ него. Его дядя и мать владѣли огромнымъ состояніемъ, на которомъ былъ основанъ весь блескъ ихъ фамиліи, а ни тотъ, ни другая никогда на бракъ не дали-бы своего согласія; напротивъ, онъ рисковалъ лишиться наслѣдства, и они могли даже расторгнуть его бракъ, если-бы онъ совершился. Маркизъ удвоилъ свои ухаживанія за Лукреціей, и наконецъ нашелъ счастливый случай осуществить завѣтныя надежды въ одну изъ уединенныхъ прогулокъ. Это не значитъ, что Лукреція отправилась совсѣмъ одна, безъ тетки и компаніи молодыхъ дѣвушекъ, сопровождаемыхъ ихъ мамашами; но эти добрыя женщины воображаютъ, что дочери ихъ въ полной безопасности, разъ онѣ вышли изъ дому вмѣстѣ и возвратились также въ одно время. Многія попадались въ такую ловушку, ибо деревня даетъ нѣкоторую долю свободы, меньше свидѣтелей и больше простора для уединенныхъ бесѣдъ. Кромѣ того, знатные люди берутъ верхъ надъ кокетливой мѣщанкой и позволяютъ себѣ вольности, которыя никогда не рѣшились-бы проявить изъ уваженія къ женщинамъ своего круга.

Такимъ образомъ, Лукреція сдалась. Мнѣ очень жаль признаться въ этомъ, но это правда. Я хотѣлъ-бы только узнать всѣ громкія, патетическія фразы, которыми склонилъ ее на эту уступку страстный поклонникъ, — во всякомъ случаѣ, онѣ имѣли больше успѣха, чѣмъ всѣ тѣ, которыя она слыхала отъ него раньше. Можетъ быть, онъ вынулъ кинжалъ изъ-за пояса и грозилъ проколоть себѣ грудь, конечно, не забывъ упомянуть о данномъ обязательствѣ жениться и подтвердивъ еще и еще разъ клятвами, что онъ его сдержитъ. Къ несчастью, все это покрыто мракомъ неизвѣстности, потому что подобныя вещи происходятъ и говорятся въ величайшемъ секретѣ. Надо думать только, что ему пришлось употребить много усилій, такъ какъ Лукреція была стойка въ добродѣтели и строго стояла за свою честь; она доказала это уже тѣмъ, что долгое время была умницей, хотя воспитывалась въ такой атмосферѣ, гдѣ легко было свихнуться. Во всякомъ случаѣ, она была болѣе занята мыслью устроить себѣ матерьяльное обезпеченіе, чѣмъ удовлетворить свою любовь. Однако, она считала невозможнымъ тащить маркиза предварительно къ нотаріусу, или священнику, которые могли-бы огласить дѣло, и оно, дойдя до родственниковъ маркиза, могло липнуть. Она думала, что будетъ лучше, если сначала возникнетъ серьезная связь, и предпочитала скорѣе рискнуть собой, чѣмъ упустить случай сдѣлаться знатной дамой. Лукреція была не виновата, что маркизъ не сдержалъ своего слова, которое, какъ она слышала, у аристократовъ исполняется свято. Найдется немало такихъ, которыя поймутъ ея положеніе, потому что сами попались на подобную-же удочку. Ихъ любовь продолжалась еще довольно долго съ большей фамильярностью, чѣмъ прежде; и не случилось ничего достопримѣчательнаго, не нашлось соперника, который сталъ бы завоевывать мѣсто, занятое маркизомъ, или писать анонимныя письма его возлюбленной. Не было потеряно ни портрета, ни часовъ, ни браслета изъ волосъ, который попался-бы въ чужія руки, не случилось ложнаго извѣстія о смерти или измѣнѣ, ни ревнивой соперницы, которая подвела-бы какой-нибудь подвохъ. Однимъ словомъ, не было всего того, что является необходимымъ матерьяломъ для безконечныхъ романовъ, и повторялось такъ часто, что утратило свой интересъ новизны.

Лукреція пріучила маркиза къ тому, что она, какъ и прежде, кокетничаетъ со всѣми, кто только бываетъ у ней въ домѣ Въ особенности послѣ своего паденія, когда угрызенія совѣсти заставляли ее искать общества больше, чѣмъ прежде, она становилась весьма благосклонною къ ухаживателямъ. Можетъ быть, она поступала такъ изъ разсчета: хотя и льстила себя надеждой сдѣлаться маркизой, тѣмъ не менѣе фактъ еще не совершился, а ничего нѣтъ на свѣтѣ абсолютно вѣрнаго; не лишнее было имѣть подъ рукой еще нѣсколько человѣкъ и воспользоваться ими при случаѣ. Кромѣ того, кокеткамъ свойственно выслушивать съ благосклонностью разныя нѣжности со всѣхъ сторонъ. Среди довольно многочисленнаго запаснаго отряда поклонниковъ, находился и Никодемъ, который, какъ я сказалъ раньше, влюблялся во всѣхъ. Онъ такъ далеко зашелъ однажды, что выразилъ свою страсть къ Лукреціи въ самыхъ изысканныхъ выраженіяхъ, какія только зналъ. Лукреція, чтобы отдѣлаться отъ него, отвѣчала, что ни на грошъ не вѣритъ однимъ словамъ и хочетъ видѣть болѣе вѣсскія доказательства его чувствъ. Никодемъ завѣрилъ ее, что дастъ ей доказательства, какія она потребуетъ. Кокетка отвѣчала, что выборъ зависитъ отъ него самого. Тогда онъ обѣщалъ дать ей письменное обязательство жениться. Все еще въ шутливомъ тонѣ, Лукреція отвѣчала, что не вѣритъ этому, пока не увидитъ. Тогда Никодемъ, удалившись въ другую комнату, возвратился съ написаннымъ обязательствомъ, которое отдалъ ей въ руки. Она взяла его, продолжая свои шуточки. И чтобы показать, что на дѣлѣ не придаетъ этому документу большого значенія, завернула въ него апельсинъ, который держала въ рукѣ. Тѣмъ не менѣе, оставшись одна, припрятала она его на всякій случай, хотя-бы для доказательства, что у нея были женихи. Это происшествіе случилось раньше помолвки Никодема съ Жавоттой. Нѣсколько времени спустя случилось, что одинъ изъ прокуроровъ, по имени Вильфлятенъ, сосѣдъ и пріятель дядюшки Лукреціи, пришелъ къ нимъ въ гости.

Случайно Лукреція была въ комнатѣ и что-то искала въ буфетѣ. Такъ-какъ первое заигрываніе старичковъ съ молоденькими дѣвушками — это вопросъ: когда онѣ выйдутъ замужъ, то Вильфлятенъ началъ съ этого:

— Когда-же, барышня, мы будемъ танцовать на вашей свадьбѣ?

— Право не знаю, когда это случится, отвѣчала Лукреція, смѣясь: — во всякомъ случаѣ дѣло стало не за женихами; вотъ у меня въ рукахъ обѣщаніе жениться отъ одного изъ нихъ; отъ меня зависитъ, принять его или нѣтъ.

Она сказала это, показывая свернутую бумагу, которая и была извѣстное обязательство Никодема, случайно попавшееся подъ руку; на него она не имѣла серьезныхъ видовъ, ибо всѣ надежды возлагала на маркиза, но о послѣднемъ она имѣла осторожность умолчать. Вильфлятенъ изъ любопытства потянулся за бумагой, чего она сначала не замѣтила, а затѣмъ, дѣлая видъ, что хочетъ вырвать ее, выпустила изъ рукъ изъ боязни разорвать. Онъ внимательно прочелъ документъ, заявивъ, что знаетъ лично того, кто подписался, и что это человѣкъ со средствами; большей похвалы онъ не могъ сдѣлать, она исчерпывала все остальное; далѣе Вильфлятенъ спросилъ, было-ли обѣщаніе взаимно, и дала-ли она ему также свое; Лукреція, не говоря ни да, ни нѣтъ, отшучивалась. Тогда Вильфлятенъ посовѣтовалъ ей сохранить документъ и предложилъ точно узнать состояніе Никодема. Черезъ нѣсколько дней послѣ этого, Вильфлятенъ отправился по дѣламъ въ Шателэ и встрѣтилъ тамъ Фолишона, отца Жавотты. Такъ-какъ они давно знали другъ-друга, то Фолишонъ сообщилъ радостную новость о помолвкѣ дочери. Вильфлятенъ порадовался вмѣстѣ съ нимъ, говоря, что онъ прекрасно поступаетъ, выдавая ее какъ можно раньше, что за дочерью нуженъ строгій надзоръ и что отецъ избавляется отъ большихъ хлопотъ и отвѣтственности за ея проказы, разъ она въ рукахъ мужа, который долженъ ее оберегать. Хотя маленькая Жавотта была и очень благоразумна, но свѣтъ такъ развращенъ, молодежь такая испорченная, что соблазнить бѣдную овечку считается ни во что, и послѣ многихъ подобныхъ разсужденій, которыя я опускаю нарочно, ибо слышалъ ихъ тысячу разъ, Вильфлятенъ спросилъ имя жениха, и когда назначена свадьба. Фолишонъ отвѣчалъ, что оглашеніе уже было въ церквяхъ св. Николая и св. Северина, приходахъ будущихъ супруговъ, а обрученіе будетъ черезъ два дня, и адвокатъ Никодемъ будетъ его зятемъ.

— Какъ! вскричалъ Вильфлятенъ, — а я Слышалъ, что онъ долженъ жениться на m-elle Лукреціи, нашей сосѣдкѣ. Я видѣлъ, читалъ и держалъ въ рукахъ обязательство, подписанное имъ самимъ!

— Вы меня поражаете! отвѣчалъ Фолишонъ. — Я прошу васъ собрать вѣрныя свѣдѣнія и сказать мнѣ, если…. И не докончивъ своей рѣчи, онъ убѣжалъ, крича съ бѣшенствомъ: — Кому нуженъ Фолишонъ? И его жадность не позволяетъ ничего упускать — выгодное дѣло могло ускользнуть изъ рукъ, хотя на этотъ разъ его позвали напрасно. И онъ тотчасъ-же вернулся къ мѣсту, гдѣ оставилъ Вильфлятена, чтобы спросить, въ какихъ выраженіяхъ и въ какомъ смыслѣ было написано обѣщаніе Никодема, но уже не нашелъ своего пріятеля. Этотъ послѣдній рѣшилъ оказать услугу Лукреціи и всему ея семейству. Видя поспѣшное удаленіе Фолишона, онъ вообразилъ себѣ, что тотъ побѣжалъ поскорѣе предупредить жену и дочь, что у нихъ хотятъ перебить жениха, и что Жавотта успѣетъ заставить его написать второе обязательство. Наконецъ, ему представилось, что хотятъ поспѣшить свадьбой, прежде чѣмъ явится противодѣйствіе съ его стороны, и боялся упустить дѣло, которое могло быть очень выгоднымъ. Все это вмѣстѣ заставило его полетѣть со всѣхъ ногъ къ священникамъ приходовъ двухъ названныхъ церквей и вручить имъ протестъ противъ оглашенія предстоящаго брака Не довольствуясь этимъ, онъ досталъ отъ гражданскаго судьи актъ запрещенія, подъ которымъ подписались оба священника и Фолишонъ; что касается до Никодема, то онъ не зналъ мѣста его жительства. Потомъ онъ прибѣжалъ, къ тремъ часамъ дня, сказать Лукреціи, что у него много для нея новостей, что она много ему обязана и онъ весь день не пилъ, не ѣлъ, а все бѣгалъ по ея дѣламъ. И далѣе, онъ разсказалъ о встрѣчѣ съ Фолишономъ и обо всемъ, что за симъ послѣдовало. Лукреція была очень удивлена его разсказами и такъ сильно покраснѣла, какъ никогда въ жизни. Вмѣсто благодарности за оказанныя услуги, она отвѣчала, что онъ съ излишнимъ жаромъ отнесся къ ея дѣламъ, и даже не нашелъ времени сперва переговорить о нихъ Съ ней и родными. Она-же сама не имѣла серьезнаго намѣренія выходить замужъ за Никодема, тѣмъ болѣе съ помощью полицейской власти.

— Ха! ха! ха! отвѣчалъ Вильфлятенъ: — нужно проучить эту распущенную молодежь, чтобы она не смѣла насмѣхаться надъ честью молодыхъ дѣвушекъ У насъ есть его подпись, надо, по крайней мѣрѣ, заставить его заплатить протори и убытки. Предоставьте мнѣ только дѣйствовать свободно.

И съ словами: — Мы скоро еще увидимся, я не пилъ и не ѣлъ сегодня, — онъ выскочилъ на лѣстницу, захлопнулъ дверь, и даже приперъ покрѣпче, чтобы не успѣли его вернуть. Лукреція, оставшись одна, находилась въ большомъ раздумьи. Ея маркизъ сбѣжалъ нѣсколько времени тому назадъ, оставивъ ей видимые знаки своей привязанности. Не задолго до его отъѣзда, она замѣтила въ себѣ нездоровье. Это обстоятельство побудило ее просить маркиза поспѣшить бракомъ, но когда она заклинала его объ этомъ и съ такимъ жаромъ, что онъ едва могъ устоять, пришелъ приказъ ѣхать ему немедленно въ полкъ. Наружно маркизъ повиновался очень неохотно и далъ торжественное обѣщаніе вернуться какъ можно скорѣе и жениться. Маркизъ уѣхалъ, и я не знаю, какой срокъ онъ назначилъ для своего возвращенія, потому что больше совсѣмъ не вернулся. Лукреція писала ему много писемъ, но ни на одно не получила отвѣта. Тогда она увидѣла, къ сожалѣнію поздно, что была обманута; тѣмъ болѣе это казалось вѣроятнымъ, что послѣ отъѣзда маркиза она не нашла даннаго обѣщанія жениться. Трудно было понять, какъ оно исчезло, ибо очень тщательно хранилось въ запертомъ ящикѣ. Произошло это такъ: страсть маркиза нѣсколько охладѣла и онъ могъ разсудить хладнокровно, какая глупость выйдетъ, если онъ женится на Лукреціи. Кромѣ обиды матери, наносимой этимъ неравнымъ бракомъ, онъ возстанавливалъ противъ себя родныхъ настолько, что они могли лишить его большого состоянія, безъ котораго онъ не могъ поддерживать блеска своего рода. Съ другой стороны, маркизъ видѣлъ, что если Лукреція обратится къ суду въ силу даннаго ей письменнаго обязательства, то изъ этого можетъ выйти дурная исторія. Подобныя вещи всегда оставляютъ пятно на репутаціи честнаго человѣка, публично изобличая его въ обманѣ и измѣнѣ.

Кромѣ того, исходъ ихъ бываетъ сомнителенъ, и если даже дѣло кончится благополучно, оно можетъ стоить большихъ денегъ. Тогда маркизъ пошолъ на хитрость, чтобы выпутаться изъ положенія, въ которое увлекла его пылкая страсть. Съ этой цѣлью онъ повезъ Лукрецію на ярмарку въ S. Germaint подъ предлогомъ купить для нея шкафикъ чернаго дерева для храненія драгоцѣнныхъ вещей, съ просьбой выбрать по своему вкусу и назначить цѣну. Лукреція сдѣлала то и другое, оставшись вполнѣ довольна подаркомъ и щедростью маркиза. Шкафикъ должны были принести на ея квартиру, но предварительно маркизъ велѣлъ купцу сдѣлать двойные ключи, одни для нея, другіе для себя. Какъ только подарокъ очутился у Лукреціи, она съ большою радостью запрятала туда всѣ свои драгоцѣнныя вещи, и не забыла туда-же положить обязательство жениться, данное маркизомъ.

Когда наступило время его выполнить, маркизъ рѣшился добыть документъ. Съ этой цѣлью онъ пошолъ къ Лукреціи въ тотъ часъ, когда зналъ навѣрное, что ея нѣтъ дома, вошолъ къ ней въ комнату, что никого не удивило, такъ-какъ его считали своимъ человѣкомъ, и попросилъ позволенія подождать ее тамъ. Оставшись одинъ, онъ открылъ завѣтный шкафикъ и, взявъ нужную бумагу, заперъ его такъ ловко, что Лукреція не догадалась, и ничего не замѣтила. Она узнала о своей пропажѣ только за нѣсколько дней до процесса, затѣяннаго Вильфлятеномъ, все еще не подозрѣвая, что исчезновеніе документа было дѣломъ рукъ маркиза; но когда увидала, что онъ не ѣдетъ и не пишетъ, то не сомнѣвалась болѣе въ его коварствѣ. Въ своей неудачѣ она не нашла иного утѣшенія, какъ усилить кокетство съ остальными поклонниками, потому что ей необходимо было выйти замужъ раньше, чѣмъ замѣтили-бы ея положеніе, и это побудило ее меньше огорчаться тѣмъ, что Вильфлятенъ намѣренъ былъ найти ей мужа путемъ правосудія.

Она терпѣливо ожидала окончанія этого дѣла, разсуждая про себя, что если оно выгоритъ, — она добудетъ мужа, въ которомъ очень нуждалась; если же проиграетъ, то можетъ сказать (что было отчасти правда), что она не одобряла этого процесса, и его затѣяли безъ ея участія.

Вильфлятенъ вернулся къ ней вечеромъ, чтобы взять обязательство. Совѣсть все еще запрещала ей рѣшиться окончательно, и она сказала, что куда-то его засунула и боится даже, не потеряно-ли оно совсѣмъ.

— Вы заварили славную кашу, отвѣчалъ тотъ — во всякомъ случаѣ, найдите его тотчасъ-же, пока свадьба пріостановлена. Скажите, по крайней мѣрѣ, не позволялъ-ли онъ себѣ съ вами какихъ нибудь вольностей, не было ли у васъ съ нимъ связи; говорите смѣло: въ этихъ случаяхъ надо дѣйствовать въ открытую!

Лукреція покраснѣла, что неудивительно, и отъ смущенія не могла отвѣчать сразу. Удивленная подобной грубой откровенностью, она уже хотѣла сознаться ему въ своемъ несчастьи, которое, какъ ей казалось, онъ замѣтилъ, почему и позволилъ себѣ такой вопросъ. Она хотѣла просить его быть посредникомъ между нею и родными и помочь получить прощеніе за свою вину. Вильфлятенъ отнесъ ея смущеніе къ безцеремонности своего вопроса о вещахъ, къ которымъ можно было-бы подойти деликатнѣе; поэтому, не настаивая болѣе, онъ похвалилъ ея благонравіе и сказалъ:

— Будьте также благоразумны на будущее время, а въ этомъ дѣлѣ, положитесь на меня.

Между тѣмъ, Никодемъ, ничего не зная о послѣднихъ событіяхъ, пошолъ въ тотъ-же вечеръ навѣстить Жавотту, надѣлъ бѣлыя панталоны, завился, напудрился, очень веселый, съ торжествующимъ лицомъ. Онъ нашелъ мать и дочь въ гостинной, занятыхъ подрубкой какого-то бѣлья изъ приданаго. Холодный пріемъ, оказанный ему, нѣсколько смутилъ Никодема. Онъ началъ разговоръ съ работы, которою мать и дочь были заняты.

— Навѣрное, добрѣйшая маменька, дочь ваша будетъ вамъ очень обязана за ваши заботы, — я предполагаю, что это бѣлье шьется для нея

— Да, сударь, для нея, но только оно пройдетъ далеко мимо вашего носа. Я нахожу, что вы очень дерзки, позволяя себѣ являться въ домъ послѣ нанесенной намъ обиды, отвѣчала теща грубымъ тономъ. — Моя дочь молода и не останется безъ жениха, мы не изъ тѣхъ, которые обращаются къ суду, чтобы найти себѣ зятя. Отправляйтесь къ вашей возлюбленной, кому вы обѣщали жениться — мы не хотимъ быть причиной ея безчестія.

Никодемъ, еще болѣе удивленный, поклялся, что ни за кого не сватался, кромѣ m-elle Жавотты.

— Въ самомъ дѣлѣ, отвѣчала г-жа Воммасъ, — вы-бы могли насъ увѣрить въ этомъ, если-бы у насъ не было въ рукахъ доказательства. — И, позвавъ служанку, она сказала ей: — Возьми, Юлія, бумагу съ камина, я покажу ему, какъ онъ глупъ! И. когда бумагу принесли: — Смотрите, сказала она, — видите, что я говорю не наобумъ.

Никодему показалось, что онъ свалился съ неба, читая бумагу, ибо зналъ Лукрецію за гордую дѣвушку и не могъ повѣрить, чтобы она могла съ помощью судебной власти искать себѣ мужа. Онъ былъ увѣренъ, что вся исторія съ его обязательствомъ была шуткой, тѣмъ болѣе, что разговоръ о немъ ни разу не возникалъ съ тѣхъ поръ; поэтому онъ вообразилъ себѣ, что дѣло это возбудили безъ ея вѣдома, и отвѣчалъ своей тещѣ:

— Это штука, которую сыграли со мной мои враги; если все дѣло только въ этомъ, то я завтра-же привезу вамъ опроверженіе, засвидѣтельствованное у нотаріуса.

— Мнѣ нѣтъ дѣла до нотаріусовъ и адвокатовъ; я не намѣрена отдавать свою дочь разнымъ распутникамъ, которые влюбляются въ сотню дѣвушекъ заразъ. Я хочу для своей дочери человѣка основательнаго, который былъ-бы хорошимъ мужемъ и работникомъ для семьи.

Никодемъ принужденъ былъ со стыдомъ удалиться. Затрудненіе Лукреціи увеличивалось. Съ каждымъ днемъ она все больше и больше боялась, чтобы не узнали объ ея секретной болѣзни и, видя, что на маркиза нѣтъ никакой надежды, она рѣшилась вести дѣло, которое случай и поспѣшность знакомаго стряпчаго отдали ей въ руки. Что еще болѣе побудило ее рѣшиться, это нечаянно подслушанная консультація у дяди по такому-же дѣлу, причемъ судъ рѣшилъ его въ пользу дѣвушки, находившейся въ аналогичномъ съ нею положеніи. Тогда она взяла въ руки обязательство, чтобы снести дядѣ и въ то-же время просить прощенія за свою вину и помощи въ дѣлѣ возстановленія чести. Но, увы, въ эту минуту явились два препятствующія обстоятельства: первое — признаться въ своей винѣ, второе — оклеветать въ ней невиннаго человѣка, что представлялось необходимымъ въ данномъ случаѣ.

Три раза она поднималась въ комнату дяди и опять спускалась внизъ. Наконецъ, твердо рѣшилась и начала:

— Дядюшка… и снова остановилась. Дядя спросилъ, чего она хочетъ.

— Не видали-ли вы моихъ ножницъ, оставленныхъ на столѣ, — спросила Лукреція. Затѣмъ, повернувшись на одномъ мѣстѣ, она начала снова: — Дядя, я хотѣла поговорить съ вами объ одномъ дѣлѣ, въ которомъ прошу васъ помочь мнѣ и быть снисходительнымъ… Но едва, краснѣя и заикаясь, хотѣла продолжать, дядю позвали внизъ за какимъ-то дѣломъ. Онъ ушелъ и черезъ нѣсколько минутъ вернулся за шляпой и перчатками. Лукреція мысленно благодарила Бога, что не начала еще разсказа о своемъ приключеніи, потому что не желала быть прерванной. А дѣло къ дядѣ Состояло въ томъ, что Вильфлятенъ пришелъ разсказать ему о процессѣ, затѣянномъ въ пользу его племянницы. Этотъ простякъ былъ очень удивленъ тѣмъ, что племянница ничего ему не говорила, и удивился еще болѣе, когда Вильфлятенъ, разсказавъ все, что произошло въ эти нѣсколько дней, заявилъ, что процессъ можно кончить, если угодно; что ему обѣщали заплатить за веденіе дѣла отступного, повѣренный Никодема былъ уже у него, Никодемъ готовъ дать Лукреціи 2000 чистыми деньгами, только-бы замять дѣло и склонить её на мировую; ему особо была заплачена солидная сумма за коммиссію. Тотчасъ-же сообщили эту радостную новость Лукреціи.

— Не говорилъ-ли я вамъ, что заставлю этого франта заплатить всѣ протори и убытки. Вотъ вамъ 2000, которыя я съ него содралъ, даже не имѣя въ рукахъ обязательства, посмотрѣли-бы вы, что бы я надѣлалъ, если-бъ вы его не потеряли? Ну что-жъ, вы можете меня благодарить, я хлопоталъ изъ расположенія къ вамъ.

Лукреція отвѣтила, что она совершенно равнодушна къ деньгамъ, хотя благодаритъ за хлопоты; и послала ему вечеромъ часть полученныхъ денегъ, отъ которыхъ онъ отказался, за то принялъ подарки, стоившіе втрое больше противъ присланныхъ денегъ.

Лукреціи уже неудобно было открыть свою тайну, и приходилось искать новыхъ средствъ утаить свое положеніе. Въ концѣ концовъ, она достигла этой цѣли, какъ вы увидите въ дальнѣйшемъ продолженіи романа, а теперь довольно — нельзя сразу заставлять беременную женщину такъ много работать. Никодемъ, отдѣлавшись деньгами отъ этой непріятной исторіи, отправился съ легкимъ сердцемъ къ Жавоттѣ. Отецъ принялъ его очень холодно, потому что не придавалъ большаго значенія опроверженію и, подъ предлогомъ, что женихъ, сдѣлавъ одну глупость, легко могъ сдѣлать другую, онъ просилъ его не торопиться и дать время хорошенько все обдумать, а потому отложилъ свадьбу на неопредѣленное время. Никодемъ поневолѣ долженъ былъ на это согласиться, хотя внутренно очень сожалѣлъ о деньгахъ, заплаченныхъ за то, чтобы какъ можно скорѣе покончить со свадьбой. Совсѣмъ не эта причина останавливала Фолишона. Случилось, что, за два дня до прихода Никодема, ему сказали о другой партіи для дочери, болѣе выгодной, и, не желая терять изъ виду обоихъ. онъ не рѣшался, пока окончательно не поладитъ съ болѣе богатымъ, и тогда уже откажетъ тому, чьи средства меньше.

Этотъ новый претендентъ былъ также адвокатъ по имени и по платью, если не по занятіямъ. Онъ присутствовалъ каждый день въ палатѣ, хотя никто никогда не видалъ, чтобы онъ занимался дѣломъ или писалъ. Единственный интересъ его составляли городскія новости и сплетни; затѣмъ, онъ страстно любилъ всѣ уличныя даровыя зрѣлица, процессіи, представленія шарлатановъ. Бывалъ на ученыхъ диспутахъ, церковныхъ концертахъ и проповѣдяхъ. Все это ему не стоило ни копѣйки, а онъ былъ до чрезвычайности жаденъ, — черта характера, унаслѣдованная имъ отъ отца, чулочнаго фабриканта, богатаго человѣка, который нажился тѣмъ, что сберегалъ каждый грошъ. Новаго жениха звали Жакъ-Беду. Это былъ толстый и коренастый человѣкъ, широкоплечій и немного курносый. Его пріемная была настоящее собраніе древностей не потому, чтобы заключала въ себѣ рѣдкія и цѣнныя вещи, а по ветхости убранства и мебели. Буфетъ и столъ были украшены старинной рѣзьбой и такой старой, что ихъ невозможно было переставитъ на другое мѣсто, развѣ завернувъ осторожно въ Солому, какъ фарфоръ. Ковры и мебель стоили другъ друга и не имѣли себѣ подобныхъ. Единственная вещь, на которую онъ рѣшался тратить деньги, была библіотека избранныхъ авторовъ, то-есть, я хочу сказать, самыхъ дешевыхъ. Она заключалась въ нѣсколькихъ разрозненныхъ томахъ разной величины, цвѣта переплета и всегда неполныхъ. Беду избѣгалъ общества порядочныхъ людей изъ боязни, что это надѣлаетъ ему расходовъ.

Однажды онъ попалъ въ ученое собраніе, гдѣ обсужда лись разные интересные вопросы, и было чему поучиться; но онъ порвалъ съ этой компаніей всякія сношенія, потому что нужно было заплатить "д экю на мелкіе расходы и нѣсколько монетъ слугѣ, убиравшему залу собраній.

У него, впрочемъ, были и свои хорошія качества: цѣломудріе и умѣренность, развитыя въ высшей степени; вообще всѣ добродѣтели, происходящія отъ бережливости. Онъ краснѣлъ какъ ракъ, если поднималъ глаза на женщину, и конфузился до такой степени, что, говоря съ одной, смотрѣлъ на другую и начиналъ вертѣть пуговицы на сюртукѣ и щипать перчатки. Его одежда была такъ-же смѣшна, какъ и фигура, и носилъ онъ совершенно устарѣлыя и выцвѣтшія платья

Было-бы жаль, если-бы такое прекрасное и единственное въ своемъ родѣ растеніе не имѣло отпрысковъ; и поэтому г-нъ Беду заявилъ, что хочетъ жениться или, вѣрнѣе, кто-то другой сдѣлалъ это за него, потому что этого человѣка можно было женить только при содѣйствіи посольства, какъ женятъ принцевъ крови. Послѣдніе дѣлаютъ это въ виду высокаго сана, этотъ-же господинъ слѣдовалъ имъ по излишней застѣнчивости. Намѣреніе жениться побудило его сдѣлать визиты нѣкоторымъ буржуа своего околотка. Онъ даже позаботился о своемъ туалетѣ, велѣлъ выкрасить свой плащъ и шляпу и передѣлать ихъ фасонъ, немного напудрился, выпустилъ на два пальца длиннѣе манжеты, даже надѣлъ банты на подвязки и, благодаря этимъ стараніямъ, казался не такъ ужасенъ, какъ обыкновенно. Кузина посватала его родителямъ Жавотты, жившимъ по сосѣдству. Она успѣла уговорить отца и мать принять это предложеніе, соблазнивъ ихъ тѣмъ, что у жениха много денегъ и что этотъ человѣкъ не растратитъ состоянія ни своего, ни жены, а будетъ хорошимъ мужемъ. Но такъ какъ Фолишоны были формалисты, то хотѣли точно узнать, въ чемъ заключалось состояніе Беду. Женихъ отвѣтилъ, что точную цифру сказать не можетъ, но во всякомъ случаѣ, у него найдется столько-же, сколько дадутъ за женой. Кромѣ того, часть его имущества составлялъ собственный домъ. Лорансъ, имя кузины свахи, просила не настаивать больше. Оставалось одно большое затрудненіе, какъ устроить свиданіе жениха съ невѣстой, чтобы узнать, будутъ-ли они пріятны другъ другу.

Беду уклонялся отъ попытокъ, которыя она дѣлала съ этой цѣлью, подъ предлогомъ, что нечего торопиться, притомъ-же онъ женится не на красотѣ невѣсты, и будетъ-де довольно времени насмотрѣться на нее послѣ брака, да и во всякомъ случаѣ она ему понравится такой, какъ есть.

— Но если вы ей не понравитесь? замѣтила Лорансъ.

Беду отвѣчалъ, что честная женщина и хорошая жена не должна замѣчать недостатковъ мужа. Не смотря на такія грубыя понятія, дѣло подвигалось, впередъ. Лорансъ пригласила своего кузена въ гости въ такой день, когда знала, что должна прійти г-жа Фолишонъ съ дочерью. Увидѣвъ ихъ неожиданно, женихъ хотѣлъ обратиться въ бѣгство, но Лорансъ его удержала. Пришлось взять стулъ и сѣсть. Очутившись рядомъ съ Жавоттой, онъ положилъ шляпу подъ мышку и началъ потирать руки одна о другую; наконецъ, послѣ долгаго молчанія, собрался съ духомъ и сказалъ:

— Итакъ, сударыня, значитъ, вы та, о которой мнѣ говорили.

Жавотта отвѣчала съ своей обычной наивностью:

— Я не знаю, сударь, говорили-ли вамъ обо мнѣ, но я знаю, что о васъ мнѣ ничего не говорили.

— Какъ, развѣ васъ хотятъ выдать замужъ, не говоря вамъ ничего?

— Я не знаю, отвѣчала она.

— Но что-бы вы сказали, еслибъ вамъ предложили выйти замужъ?

— Ничего не сказала-бы, отвѣтила Жавотта.

— Это для меня очень выгодно, возразилъ Беду, думая, что говоритъ остроту: — въ нашихъ законахъ — молчаніе есть знакъ согласія.

— Я не знаю, какіе ваши законы, отвѣчала она, — для меня законъ то, что говорятъ мои папаша и мамаша.

— Но если они прикажутъ вамъ полюбить такого молодого человѣка, какъ я, послушаетесь-ли вы?

— Нѣтъ, отвѣчала Жавотта, — развѣ вамъ неизвѣстно, что дѣвушки не должны любить молодыхъ людей.

— Я подразумѣваю, сказалъ Беду, — если-бы онъ сдѣлался вашимъ мужемъ.

— О, о, отвѣчала Жавотта, — онъ еще пока не мужъ, и пока что-много воды утечетъ.

Добрая мамаша, находя эту партію очень выгодной, приняла участіе въ разговорѣ:

— Не обращайте вниманія, сударь, на то, что она говоритъ, она очень молода и до того невинна, что совсѣмъ дурочка.

— Ахъ, сударыня, не говорите этого, вѣдь это ваша дочь, и не можетъ быть, чтобы она не походила на васъ. Что касается до меня, то я считаю лучше всего взять въ жены молоденькую особу, потому что изъ нея можно сдѣлать, что угодно, пока она еще не опредѣлилась.

Мать отвѣчала:

— Моя дочь хорошо воспитана, изъ нея выйдетъ чудесная хозяйка, она будетъ работать съ утра до вечера.

— Какъ? прервала Жавотта, — развѣ еще недоработать, когда выйдешь замужъ? Я думаю, что когда станешь хозяйкой дома, то ничего не надо дѣлать, кромѣ какъ гулять, играть и ходить въ гости. Еслибы я знала это, то лучше-бы осталась такой, какъ есть. Для чего-же тогда выходить замужъ?

Лорансъ, женщина ловкая и сообразительная, поспѣшила сказать:

— Нѣтъ, нѣтъ, не бойтесь, мой кузенъ гораздо болѣе свѣтскій человѣкъ, чѣмъ кажется. У него достаточно средствъ, чтобъ жить прилично, и вамъ не придется много хлопотать по хозяйству. Вы будете жить, какъ захотите, и очень спокойно: долго спать по утрамъ, а потомъ отправитесь гулять и дѣлать визиты, только-бы вы были дома за обѣдомъ и ужиномъ — этого довольно.

— Вы говорите это безъ достаточнаго полномочія съ моей стороны, почти съ гнѣвомъ прервалъ Беду: — мужъ беретъ себѣ жену, чтобъ быть съ ней постоянно, для присмотра за домомъ; вмѣсто того, чтобъ беречь его, она будетъ транжирить деньги Тутъ не хватитъ состоянія самого Креза! Я-же хочу, чтобы моя жена жила по моимъ вкусамъ и ей было-бы пріятно видѣть одного меня — мужа.

— Вы слишкомъ ограничиваете ея удовольствія, замѣтила Лорансъ.

— Я могу привести вамъ, отвѣчалъ Беду, — сто авторитетовъ, что должно жить такъ именно; — и онъ сталъ приводить сотню глупостей и поучительныхъ изрѣченій. Ихъ, къ счастью, прервалъ приходъ служанки съ угощеніемъ, и этотъ идіотскій разговоръ прекратился.

Единственная любезность, оказанная имъ невѣстѣ, состояла въ томъ, что онъ очистилъ для нея грушу, но, прежде чѣмъ попасть по назначенію, груша выскользнула у него изъ рукъ и упала на полъ. Онъ поднялъ ее съ помощью вилки, не много поочистилъ и все-таки предложилъ Жавоттѣ, прося у ней милльонъ извиненій. На это Жавотта простодушно отвѣтила:

— Сударь, я не могу вамъ ихъ дать, потому что у меня нѣтъ ни одного.

Послѣ нѣсколькихъ подобныхъ фразъ, визитъ окончился Беду такъ расхрабрился, что вызвался проводить дамъ домой, но все время шелъ по тротуару впереди ихъ, что дѣлалъ не изъ желанія быть невѣжливымъ, или важничая, а просто по невѣжеству, что было вполнѣ естественно у человѣка его воспитанія.

Какъ только они простились, Жавотта сказала матери:

— Боже мой, маменька, вотъ человѣкъ, который мнѣ очень не нравится!

На это мать ей отвѣтила:

— Молчи, маленькая вострушка, ты ничего не понимаешь изъ того, что тебѣ нужно.

Беду, проводивъ ихъ, вернулся къ своей кузинѣ, которая спросила его мнѣніе о такой хорошенькой особѣ. Онъ отвѣчалъ, что ничего не имѣетъ сказать противъ, кромѣ того, что невѣста слишкомъ хороша собой. И, такъ какъ застѣнчивые люди всегда недовѣрчивы и ревнивы, онъ признался, что, когда она сдѣлается его женой, ему будетъ трудно за ней углядѣть. Но все-же красота такъ могущественна, что производить впечатлѣніе на самыя грубыя и жестокія сердца.

Съ тѣхъ поръ, Беду считалъ себя влюбленнымъ и просилъ кузину поторопиться свадьбой. Кромѣ того, ему пришла мысль ухаживать за невѣстой, сидя у себя въ кабинетѣ, то-есть отправлять къ ней посланія съ изъясненіемъ своихъ чувствъ. Онъ очень серьезно занялся этимъ дѣломъ и написалъ множество глупостей прежде, чѣмъ приготовилъ любезное письмо. Затѣмъ, положилъ его въ конвертъ съ золотыми полосками и тщательно запечаталъ, чего не дѣлалъ еще ни разу въ жизни. Онъ отдалъ это письмо своему слугѣ, недавно пріѣхавшему изъ Пикардіи и по глупости вполнѣ достойному своего господина. Лакею было приказано отдать письмо въ собственныя руки m-elle Жавоттѣ. Онъ это только и исполнилъ, но больше ничего не сказалъ — ни кому оно адресовано, ни отъ кого. Жавотта спросила только — оплачено-ли оно маркой, и отнесла отцу, увѣренная, что оно адресовано къ нему. Она не разъ получала письма на имя отца, но никогда въ жизни ей никто не писалъ, потому она и не взглянула на адресъ; впрочемъ, не знаю — былъ-ли онъ написанъ или нѣтъ.

Фолишонъ открылъ письмо и, прочитавъ, улыбнулся при видѣ такой невинности своей дочери и въ то-же время былъ очень доволенъ стилемъ своего будущаго зятя.

Между чѣмъ, чувства Беду все разгорались и онъ просилъ Лорансъ отправиться къ Фолишонамъ, причемъ готовъ былъ служить ей провожатымъ. Лорансъ была очень рада такой перемѣнѣ, ибо прежде не считала его способнымъ на такую смѣлость. Ее приняли радушно, а какъ женихъ не имѣлъ вида такого любезника въ родѣ Никодэма, то мамаша не боялась оставить ихъ вдвоемъ, а сама стала занимать Лорансъ. Беду нетерпѣливо ждалъ, какое впечатлѣніе произвело его письмо и, съ первыхъ-же словъ, спросилъ, получила-ли она его и почему не отвѣтила. Невѣста холодно отвѣчала, что не получала никакого письма, только одно къ отцу, которое и отнесла къ нему.

— Я не спрашиваю васъ о томъ письмѣ, а о другомъ, которое мой лакей принесъ вамъ и которое назначалось собственно для васъ.

— Для меня, удивилась Жавотта, — развѣ дѣвушки получаютъ письма? Да и кто-же могъ мнѣ писать?

Беду отвѣчалъ, что онъ взялъ на себя эту смѣлость.

— Вы? сказала она: — за какую-же дурочку вы меня считаете, какъ будто я не знаю, что письма приходятъ издалека. Мы получаемъ ихъ каждый день, и папа постоянно жалуется на расходъ денегъ, для оплачиванія почтоваго налога. И къ чему же вамъ писать, развѣ вы не можете лично сказать мнѣ, что нужно, разъ вы пришли сюда? Развѣ у васъ было что-нибудь спѣшное?

Беду, воображая, что написалъ удивительное письмо, ждалъ за него большихъ себѣ похвалъ, и сказалъ:

— Такъ какъ вы интересуетесь содержаніемъ моего письма, то я прочту вамъ его, копія у меня съ собой, — и онъ вынулъ ее изъ кармана, развернулъ и сталъ читать.

Любовное посланіе къ m-elle Жавоттъ.

«Сударыня, такъ какъ я дѣйствую съ вѣдома и согласія вашихъ родителей, которые дали мнѣ надежду породниться съ ними, то не считаю выходящимъ изъ границъ приличія начертать вамъ эти нѣсколько строкъ. Кромѣ того, я желаю объясниться съ вами и сказать, что предлагаю вамъ свое сердце: оно чисто, цѣломудренно и невинно, на немъ, какъ на дѣвственномъ пергаментѣ, начертанъ одинъ вашъ образъ, незатемненный никакимъ инымъ изображеніемъ или портретомъ. Но что я говорю? — Это скорѣе мѣдная доска, на которой рѣзцомъ и остріемъ вашихъ взглядовъ напечатлѣна ваша прекрасная фигура; если прибавить къ этому азотной кислоты (eau forte) вашихъ жестокостей (vos rigueurs), то, понятно, что она глубоко врѣзалась въ мою душу, и вы отнынѣ можете подвергать ее всевозможнымъ испытаніямъ, чтобы убѣдиться: такъ-ли это? Взамѣнъ, я желаю быть напечатлѣннымъ также глубоко въ вашей душѣ, — говоря безъ аллегоріи, хочу, чтобъ наши сердца, пройдя черезъ горнило брачнаго союза, получили такія прекрасныя впечатлѣнія, которыя скрѣпили-бы ихъ неразрывными нитями и соединили-бы насъ въ укромномъ уголкѣ, гдѣ мы научимся вести тихую семейную жизнь. Это будетъ то счастье, котораго вамъ желаетъ съ сегодняшняго дня и навсегда преданный и покорный слуга и будущій вашъ супругъ Жанъ Беду».

Жавотта, прослушавъ это письмо, ничего не поняла и попросила Беду прочитать его еще разъ. Онъ сдѣлалъ это съ радостью, думая, что ей пріятно дважды прослушать это краснорѣчивое посланіе; но на словѣ «аллегорія» Жавотта прервала его съ громкимъ смѣхомъ: Боже мой! какое смѣшное и гадкое слово!.. Не означаетъ ли оно чего-нибудь неприличнаго? — Когда-же Беду пустился объяснять его значеніе, молодая дѣвушка снова перебила:

— Нѣтъ, нѣтъ, я ничего не хочу знать объ этомъ, — довольно того, что мамаша запретила мнѣ разъ навсегда слушать неприличныя слова, и она быстро отошла къ матери, такъ что Беду, за невозможностью продолжать разговоръ, помогъ ей размотать нѣсколько клубковъ шерсти..

Вскорѣ явился и Никодэмъ. Этотъ франтъ былъ далекъ отъ мысли, что у него явился счастливый соперникъ, хотя я а его любезныя привѣтствія отецъ и мать отвѣчали очень холодно. Тогда онъ подошелъ къ Жавоттѣ. Желая блеснуть краснорѣчіемъ и знаніемъ поэзіи, онъ обратился къ ней и, глядя, какъ она разматываетъ шерсть, сказалъ: когда я вижу васъ занятой подобной работой, мнѣ кажется, что предо мною одна изъ трехъ паркъ, разматывающихъ нити человѣческой жизни, и такъ какъ моя находится въ вашихъ рукахъ, то мнѣ кажется — её-то вы и разматываете; и я боюсь каждую минуту, что ваша жестокость порветъ эту нить.

— Я ничего не понимаю изъ того, что вы сказали, отвѣчала Жавотта, — У меня нѣтъ въ рукахъ никакой судьбы, а только клубокъ шерсти для вышиванья.

— Какъ! воскликнулъ Никодэмъ; — развѣ вы меня не убиваете тѣмъ, что медлите осчастливить, и когда я вижу въ вашихъ рукахъ это вышиванье, оно кажется мнѣ тканью Пенелопы.

— Я не знаю, изъ чего дѣлается ткань Пенелопы, потому что не видала ея ни у одной бѣлошвейки, а исполнить то, что вы желаете, зависитъ не отъ меня, да если-бы и зависѣло, то, повѣрьте, тянулось-бы также долго.

Въ это время, въ комнату вбѣжалъ маленькій братъ Жавотты и попросилъ отвести его… Если-бы ихъ разговоръ былъ въ тысячу разъ серьезнѣе, онъ все равно былъ-бы прерванъ на самомъ интересномъ мѣстѣ, потому что у этихъ добрыхъ буржуа обычай возиться со своими дѣтьми. Они дѣлаютъ изъ этого главный предметъ разговора и восхищаются всѣми ихъ глупостями и шалостями. Маленькаго Туанона расхвалили за аккуратность, обѣщали ему за это бомбошку, и затѣмъ m-me Фолишонъ ни о чемъ другомъ не могла говорить, какъ о превосходныхъ качествахъ своего сынка и расхваливала еще второго, находившагося у кормилицы. Ея материнскіе восторги были прерваны Туанономъ, который снова вбѣжалъ въ залу и началъ скакать на палочкѣ верхомъ. Папа Фолишонъ тотчасъ-же схватилъ половую щетку и сталъ, по примѣру сына, скакать на ней вокругъ стола, чтобы доставить ребенку удовольствіе. Умиленный Никодэмъ назвалъ эту бѣготню рыцарскимъ турниромъ.

Лорансъ невольно разсмѣялась при видѣ такихъ дикихъ выходокъ, за то Беду не на шутку вступился за будущаго тестя и даже сталъ приводить подобные примѣры семейныхъ добродѣтелей изъ жизни древнихъ, описанные у Плутарха. Но Лорансъ была свѣтская женщина, привыкла бывать въ хорошемъ обществѣ и не могла не смѣяться надъ Фолишономъ и его мѣщанской тупостью. Бросать разговоръ съ гостями для того, чтобы бѣгать и играть со своими дѣтьми, они не считаютъ за невѣжество, потому что оправдываютъ все родительской нѣжностью. Точно нѣтъ времени удовлетворить эту нѣжность безъ постороннихъ свидѣтелей, которые такимъ образомъ волей неволей обязаны принимать участіе въ дѣтскихъ забавахъ и любоваться всѣми дѣтскими выходками въ угоду хозяевамъ. Такая черта невоспитанности встрѣчается иногда и у людей, стоящихъ очень далеко отъ мѣщанскаго общества, и представляется еще болѣе странной.

Лорансъ очень утомилась всѣми подробностями своего визита и поспѣшила удалиться, уводя съ собой и двоюроднаго брата.

Никодэмъ тоже принужденъ былъ уйти, такъ какъ г-жа Фолишонъ безъ церемоніи заявила, что намѣрена пойти къ себѣ отдохнуть, для чего необходимо запереть домъ и положить ключъ къ себѣ подъ подушку.

Дѣлѣ Никодэма видимо шли все хуже и хуже, а фонды Беду, наоборотъ, поднимались. Это не значило, впрочемъ, чтобы родителямъ Жавотты одинъ женихъ нравился больше другого, а для невѣсты оба были безразличны, или вѣрнѣе, она къ обоимъ чувствовала одинаковое отвращеніе. Но Фолишонъ находилъ Беду богаче и оттого рѣшилъ породниться съ нимъ, а отъ Никодэма избавиться при первомъ удобномъ случаѣ, который и не замедлилъ представиться.

VIII.

Пока несомнѣнно было одно: Жавотта вскорѣ должна была выйти замужъ; поэтому родители стали давать ей больше свободы, чѣмъ прежде. Даже наняли учителя танцевъ самаго дешеваго, какого только возможно было найти въ городѣ. Кромѣ того, ее отпускали одну въ гости, конечно, по сосѣдству, чтобы она была всегда на глазахъ. Ея будущая родственница, Лорансъ, ввела ее въ литературное общество, гдѣ Жавотту приняли какъ нельзя лучше, благодаря выдающейся красотѣ и не обращая вниманія на недостатокъ развитія и воспитанія. Красота такъ могущественна, что всегда служитъ украшеніемъ любому обществу.

Общество, куда случайно попала Жавотта, принадлежало къ числу буржуазныхъ академій, которыхъ въ нашъ вѣкъ развелось такъ много, что онѣ встрѣчаются въ каждомъ городишкѣ и уголкѣ Франціи. Посѣтители читаютъ прозу, стихи, разговариваютъ о литературѣ и критикуютъ часто вкривь и вкось каждое новое произведеніе. Большая часть этихъ господъ стремится прославиться ученостью и талантами, и нѣкоторые имѣютъ даже на это свое основаніе. Тѣ, о которыхъ я буду говорить, собирались обыкновенно въ домѣ у m-elle Angélique, весьма достойной особы, которая, благодаря неизвѣстно какой случайности, сблизилась съ этимъ разнокалибернымъ кружкомъ. Она не перемѣнила своего имени на псевдонимъ, какъ это обыкновенно дѣлалось въ подобныхъ собраніяхъ, ибо оно хорошо звучало для стиховъ я для прозы, и она отличалась большой скромностью. Эта дѣвица была образована, знала нѣсколько иностранныхъ языковъ, прочитала массу книгъ, но тщательно скрывала это отъ другихъ и не выставляла на показъ своихъ мыслей и чувствъ. Хотя у нея былъ здравый взглядъ на вещи и она очень правильно разсуждала обо всемъ, однако ея мнѣнія всегда встрѣчали отпоръ и противорѣчіе; въ этомъ обществѣ было мало благоразумныхъ людей, и она всегда оставалась Съ меньшинствомъ голосовъ.

Когда Жавотта впервые появилась въ ученомъ собраніи — оно было малочисленнѣе обыкновеннаго, а потому менѣе шумно, и разговоръ былъ пріятнѣе и логичнѣе. Тутъ находился поэтъ Шаррозель и m-elle Филиппота, родственница Анжелики, представляющая съ нею полный контрастъ во всемъ. Она стремилась во что-бы то ни стало прослыть ученой, а на самомъ дѣлѣ была несносная педантка и синій чулокъ, слишкомъ много о себѣ думающая. Одинъ изъ ея поклонниковъ училъ ее латыни, другой — итальянскому языку, третій — хиромантіи, а четвертый — стихосложенію. Она взяла себѣ псевдонимъ Ипполиты, анаграмъ ея имени (Hippolite), и требовала, чтобы ее звали не иначе, какъ этимъ претенціознымъ именемъ.

Здѣсь-же присутствовалъ Филалетъ, умный и честный человѣкъ, влюбленный въ Анжелику; Панрасъ, молодой юноша благородной фамиліи, и многіе другіе. Поэтъ Шаррозель, знаменитый въ молодости, такъ исписался подъ конецъ, что не могъ найти ни одного книгопродавца, желавшаго издавать его сочиненія, и утѣшался тѣмъ, что читалъ ихъ знакомымъ и въ собраніяхъ, подобныхъ описанному.

Вообще составъ салона былъ очень разнообразенъ, и въ немъ старались подражать манерамъ и разговору салоновъ большого свѣта. Я не буду приводить дословно всего, что было сказано въ этотъ вечеръ, ибо многіе авторы могутъ быть задѣты и принять все это на свой счетъ. Скажу только, что сначала говорили о поэмахъ и романахъ, затѣмъ разговоръ перешелъ къ вопросу, какимъ путемъ возможно составить литературное имя.

— Самое страстное мое желаніе — это написать большую книгу, сказала Филиппота, — единственно въ чемъ я завидую мужчинамъ, которые пишутъ и издаютъ книги въ такомъ количествѣ, что это является привиллегій ихъ пола.

— Для того, чтобы писать книги, не надо быть другого пола, замѣтила Анжелика. Женщины во всѣ времена писали такія прекрасныя вещи, что возбуждали зависть даже у мужчинъ.

— Это правда, сказала Лорансъ, — но тѣ, кто пишетъ хорошо, тщательно скрываютъ свое имя и боятся быть узнанными, точно совершили преступленіе; а тѣ изъ женщинъ, кто пишетъ дурно, дѣлаются посмѣшищемъ всего города. Такъ что разбирая со всѣхъ сторонъ вопросъ, приходится сознаться, что намъ мало чести отъ стремленія къ авторству.

— Я стою за тѣхъ, замѣтилъ на это Филалетъ, кто держитъ себя скромно и даже скрываетъ свое имя. Такія женщины имѣютъ въ моихъ глазахъ двойную цѣну: скромность, соединенную съ познаніями.

— Если-бы я былъ король, сказалъ Шаррозель, то запретилъ-бы женщинамъ вмѣшиваться въ литературу, потому что печатаньемъ своихъ романовъ онѣ такъ истощаютъ карманы книгопродавцевъ, что не остается денегъ для изданія историческихъ и философскихъ произведеній извѣстныхъ писателей.

— Видно сейчасъ, милостивый государь, что вы говорите пристрастно, отвѣтилъ ему Панкрасъ; мы видимъ, что, несмотря на огромное количество романовъ и поэмъ, еще печатается множество серьезныхъ сочиненій древнихъ и новыхъ авторовъ, а если издатели бракуютъ нѣкоторыя изъ нихъ — значитъ они ничего другого не стоятъ.

— Успѣху книги много способствуютъ похвалы друзей и людей одного лагеря, замѣтила Филиппота, а также Способъ дарового печатанія книги, которая расходится, благодаря дружескимъ услугамъ, и окупаетъ изданіе.

— Правда ваша, отвѣчала Анжелика, — но это будетъ лишь временный успѣхъ; какъ только публика явится самостоятельнымъ судьею, она отдастъ должное автору и его книгѣ, а если успѣхъ построенъ на ложномъ основаніи, то книга въ концѣ-концовъ провалится.

— Какъ-бы то ни было, снова начала Филиппота, я одного не могу понять, какъ нѣкоторые авторы пишутъ большіе томы со множествомъ интригъ и приключеній. Я тысячу разъ пробовала писать подобные романы, но не могла довести ихъ до конца. Что-же касается до мадригаловъ, романсовъ и стиховъ, то всѣ знаютъ, что я пишу съ чрезвычайной легкостью и могу сочинять, сколько угодно.

— Вотъ еще одно изъ средствъ получить извѣстность въ нашъ злополучный вѣкъ. Какіе-нибудь пустяки печатаютъ и читаютъ, а величайшія и благороднѣйшія произведенія ума не идутъ съ рукъ, замѣтилъ Шаррозель.

— Я могу дать вамъ добрый совѣтъ, сказала на это Лорансъ, понимая, на кого онъ намекаетъ; вы-бы издали ваши сочиненія отдѣльными выпусками, или еще лучше поручили-бы ихъ напечатать издателямъ сборниковъ. Они печатаютъ все безъ разбора: хорошія вещи выкупаютъ плохія, какъ фальшивая монета сходитъ съ рукъ въ перемежку съ настоящей.

— Я уже пробовалъ это средство, отвѣчалъ Шаррозель, но оно пригодилось мнѣ всего разъ. Когда мою цѣлую книгу отказались печатать, я разбилъ ее на нѣсколько отдѣльныхъ частей, эпизодовъ и отрывковъ, такъ что весь сборникъ состоялъ почти изъ однихъ моихъ сочиненій, и издалъ его подъ именами многихъ другихъ авторовъ. Къ несчастью, книгопродавецъ понялъ въ чемъ дѣло и осыпалъ меня упреками.

— Это удивительно, замѣтилъ Филалетъ, — въ прежнее время сборники шли съ рукъ очень хорошо. Правда, они теперь упали во мнѣніи публики, стали походить на вино, которое ничего не стоитъ безъ пробки, хотя только что откупоренное было великолѣпно.

— Не находите-ли вы, начала Филиппота, что эти сборники помогаютъ составить литературное имя ничего не стоющимъ способомъ? Я готова сама воспользоваться ими для подобной цѣли. У меня есть достаточный запасъ мадригаловъ и стиховъ, чтобы напечатать въ сборникѣ и подписать свое имя.

— Это очень удобная форма для подобной попытки, отвѣчала Анжелика: — если пьесы хороши, то слава ваша обезпечена, если-же нѣтъ, то можно всегда сказать, что выборъ сдѣланъ не по вашему вкусу, или-же что вамъ ихъ передѣлали.

— Я признаю одно, сказалъ Нанкрасъ, что писатели, составившіе литературное имя, и произведенія, заслужившія похвалы критики и общества, сохранятъ извѣстность какъ въ отдѣльныхъ изданіяхъ, такъ и въ сборникахъ, и не вижу возможности составить себѣ имя участіемъ въ альманахахъ, если раньше оно не пользовалось достаточной извѣстностью. Такимъ образомъ большая часть благоразумныхъ людей не подписываютъ совсѣмъ своей фамиліи и только невѣжи торопятся сдѣлать обратное.

— На-дняхъ я натолкнулся на фактъ, подтверждающій ваши слова, сказалъ Филалетъ — Мнѣ случилось быть въ магазинѣ одного изъ извѣстныхъ издателей сборниковъ; какой-то весьма приличный господинъ грозился приколотить издателя за то, что онъ напечаталъ въ сборникѣ его фамилію, не спросивъ на то то согласія. Бѣдный издатель отвѣчалъ ему жалобнымъ тономъ:

— Увы, сударь, мы находимся въ большомъ затрудненіи, какъ ублаготворить всѣхъ авторовъ. Сейчасъ отъ меня вышелъ одинъ съ подобной-же угрозой за то, что я не помѣстилъ его имени вотъ подъ этимъ rondeau, и съ этими словами онъ показалъ намъ ничтожный сонетъ, самую плохую вещь во всемъ сборникѣ.

— Я бы не осудилъ тѣхъ, кто стремится составить себѣ имя такимъ путемъ, ибо въ вопросахъ поэзіи, которую я считаю вообще пустяками, лучшій способъ печатать не за-разъ, а частями, пьеса за пьесой, какъ выпускаютъ куколъ въ театрѣ маріонетокъ, замѣтилъ Шаррозель.

— Это подтверждается опытомъ, сказала Анжелика: — мы видимъ, что авторы, печатая маленькія вещи и рекламируя себя такимъ образомъ, достигаютъ больше успѣха и вниманія, чѣмъ печатающіе большія вещи и серьезныя, но за одинъ разъ. Причина этому явленію лежитъ въ основахъ французскаго характера, живого и нетерпѣливаго. Публика не любитъ длинныхъ вещей; это видно изъ того, что она предпочитаетъ сонетъ элегіи или поэмѣ, эпиграмму -сонету, книгу мелкихъ стихотвореній — длиннымъ и т. д.

— Мнѣ очень пріятно, что во Франціи мелкія произведенія цѣнятся больше серьезныхъ и длинныхъ; напр., мадригалы я могу писать, сколько угодно, нужно только найти двѣ-три риѳмы и какую-нибудь любезность — и мадригалъ готовъ! Особенно интересно писать les bouts rimez въ экспромптахъ — тутъ можетъ проявиться остроуміе, начала снова Филиппота.

— Ваше мнѣніе раздѣляютъ многія, отвѣчала Анжелика; — иныя дамы такъ пристрастились къ этой формѣ легкой поэзіи, что предпочитаютъ ее самымъ глубокимъ и серьезнымъ вещамъ.

— Я не присоединюсь къ мнѣнію этихъ дамъ! воскликнулъ Шаррозель (который вообще не отличался любезностью), — и нахожу, что любить подобныя вещи — значить показать свои дурной вкусъ и непониманіе литературы, и чтобы эти экспромты удавались. Надо обладать веселостью, шутливостью и смѣлостью. Даже у сумасшедшихъ и то встрѣчаются удачные экспромпты. Истиннаго уваженія заслуживаютъ произведенія, написанныя съ большой обдуманностью, гдѣ искусство смѣшивается съ геніальностью. Конечно, и умные люди могутъ иногда написать шуточную и пустую вещь, но надо умѣренно пользоваться подобными экспромптами, потому что рискуешь сказать великую глупость въ погонѣ за дешевой славой.

— Я согласна съ вами, и тоже не люблю этого жанра поэзіи, а изъ стиховъ предпочитаю всѣмъ остальнымъ сонеты, замѣтила Анжелика.

— Да… но надо затратить много ума и терпѣнья, чтобы написать дѣйствительно хорошій сонетъ, отвѣчалъ Шаррозель, — и на одинъ хорошій обыкновенно пишутъ сотню плохихъ.

— Я читаю пропасть плохихъ, замѣтилъ, въ свою очередь, Панкрась, потому что увѣренъ — большинство ихъ ничего не стоять. Не съ сегодняшняго дня извѣстно, какъ трудно писать хорошіе сонеты. Знаменитости, составившія себѣ имя большими поэмами, обрывались на сонетахъ.

— Кстати о сонетахъ, сказала Жавотта, молчавшая все время: — у меня есть съ собою одинъ, очень хорошій, часть котораго папа забылъ въ конторѣ, отправляясь защищать свое дѣло въ судъ.

Панкрасъ попросилъ прочитать его вслухъ, частью изъ любезности, частью желая вовлечь ее въ разговоръ.

— Я прошу васъ освободить меня отъ этого, потому что онъ страшно длинный, и это займетъ очень много времени! отвѣчала молодая дѣвушка.

— Какъ! воскликнула Филиппота: — 14 строчекъ займутъ много времени?

— Ихъ болѣе 400, отвѣчала Жавотта, и съ этими словами вынула изъ кармана книжечку, въ переплетѣ подъ мраморъ, содержащую цѣлую поэму. Это было сочиненіе одного изъ членовъ французской академіи и называлось: «La Metamorphose des Yeux de Thilis en autres».

Все общество не могло удержаться отъ смѣха при видѣ ея наивности, особенно громко смѣялась Филиппота. Тогда Жавотта, вспыхнувъ, сказала:

— Что-же, развѣ это не стихи? по крайней мѣрѣ, папа такъ сказалъ.

— Да, безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Панкрасъ. — Сонетъ вѣдь тоже стихи, зачѣмъ-же такъ смѣяться?

Но компанія снова не могла удержаться отъ смѣха, и Анже лика, въ качествѣ хозяйки салона, подошла къ ней, чтобы вывести свою гостью изъ непріятнаго положенія и извиниться за неделикатность другихъ. Панкрасъ присоединился къ ней и началъ съ жаромъ ее успокаивать. Онъ почувствовалъ къ молодой дѣвушкѣ необычайное влеченіе съ перваго-же момента встрѣчи, но Филиппота не дала имъ спокойно говорить:

— Господа, вотъ интересная находка; желала-бы я знать что въ ней заключается? — и она подняла тетрадь, выпавшую изъ кармана Анжелики въ то время, какъ эта послѣдняя быстро встала съ своего мѣста. Анжелика вѣжливо попросила возвратить тетрадь и съ укоромъ посмотрѣла на Филиппоту за намѣреніе разгласить ея секретъ.

— Секреты не помѣщаютъ въ такой большой томъ, продолжала Филиппота, — навѣрное это интересное новое произведеніе; не надо быть эгоисткой и пользоваться имъ одной; дайте мнѣ по крайней мѣрѣ взглянуть на заглавіе. — Прочитавъ его, она продолжала еще громче: — Въ самомъ дѣлѣ, вы будете самая нелюбезная особа въ мірѣ, если лишите все общество удовольствія услышать вещь, названіе которой обѣщаетъ такъ много. На дурной конецъ — я у несу ее и прочитаю безъ вашего разрѣшенія.

— Я присоединяюсь къ вашему мнѣнію, заявилъ Шаррозель — пусть ее прочитаютъ громко сейчасъ-же, а въ награду за эту любезность я прочту вамъ свое сочиненіе, которое будетъ въ два раза длиннѣе этого и нигдѣ не напечатается.

Филалетъ, знавшій обычай Шаррозеля читать въ обществѣ свои сочиненія, за невозможностью ихъ печатать, пришелъ въ ужасъ отъ этой угрозы и, изъ боязни навлечь на всѣхъ такое несчастье, присоединился къ мнѣнію Анжелики, говоря, что чтеніе вообще скучно, гораздо веселѣе разговаривать; наконецъ прибавилъ, что знаетъ найденную пьесу и не находитъ ее достойной вниманія такого чуднаго общества. Презрѣніе, съ которымъ онъ говорилъ, навело публику на мысль, что онъ-же ея анонимный авторъ и далъ прочитать Анжеликѣ, съ которой былъ очень друженъ. Притомъ сдержанность и деликатность, присущія ему, не позволили-бы дать такой грубый отзывъ о чьемъ бы то ни было трудѣ.

Это соображеніе удвоило любопытство Филиппоты. Она живо усадила всѣхъ по мѣстамъ и обратилась къ Филалету:

— Въ наказаніе за злостное намѣреніе лишить насъ удовольствія, нужно, чтобы вы сами читали эту статью. Я сильно подозрѣваю, что вы же ее и написали, тогда вы будете лишены непріятности слышать ее плохо прочитанной.

Филалетъ, принимая тетрадь, замѣтилъ учтиво:

— Я отказываюсь отъ чести быть ея авторомъ, но съ удовольствіемъ готовъ исполнить ваше приказаніе, — и онъ началъ такъ:

Исторія заблудшаго амура.

Если когда либо на свѣтѣ существовало неисправимое дитя, то это былъ маленькій купидонъ. Правду говоря, онъ былъ баловень, которому не въ мѣру снисходительная мать ни въ чемъ не отказывала. Всѣ жители божественнаго Олимпа при носили на него жалобы. Юнона жаловалась, что мужъ не бываетъ ей вѣренъ и двухъ дней; Діана, что онъ развратилъ всѣхъ ея нимфъ. Только съ одной Минервой онъ не смѣлъ продѣлывать своихъ штукъ, потому что она шутить не любила. Венера много разъ сулила ему розги, хотя не приводила въ исполненіе своихъ угрозъ; но чтобы усилить ихъ, она приказала миртовыя розги обмочить въ уксусѣ, что очень пугало маленькаго амура; но какъ только она хотѣла наказывать его, онъ убѣгалъ подъ защиту грацій, которыя съ удовольствіемъ запрятали бы его подъ юбки, если-бы таковыя носили, и такимъ путемъ защитили-бы его отъ материнскаго гнѣва.

Однажды, впрочемъ, когда она находилась въ особенно дурномъ расположеніи духа (не въ тотъ-ли это было день, когда получилось извѣстіе о смерти Адониса), она хотѣла исправить своего сынка во что бы то ни стало, и такъ какъ по случаю траура граціи его покинули, то онъ и не нашелъ своего всегдашняго убѣжища. Маленькому божку предстояло пережить непріятныя минуты, если-бы онъ не прибѣгъ къ обычной хитрости дѣтей, убѣжавъ отъ гнѣва мамаши и спрятавшись у бабушки.

Онъ бросился cö всѣхъ ногъ въ объятія Фетиды, которая находилась по близости, не теряя времени на раздѣванье, потому что обыкновенно ходилъ голышомъ. Съ помощью крыльевъ, онъ приплылъ въ ея хрустальный дворецъ, и такъ какъ мальчикъ былъ печаленъ и плаксивъ, она начала его утѣшать (по привычкѣ всѣхъ бабушекъ, которыя готовы потворствовать всѣмъ глупостямъ своихъ внучатъ) и дала ему сахарныхъ леденцовъ.

Амуру такъ понравилось у баловницы-бабушки, что онъ прогостилъ-бы у нея долго, но во время своего пребыванія не могъ удержаться отъ продѣлокъ своей профессіи и такъ разогрѣлъ рыбъ (до тѣхъ поръ, онѣ по своей природѣ были холодны), что съ той поры онѣ стали самыя плодородныя существа въ мірѣ. Царство Фетиды до того стало густо населено, что если ея подданные не истребляли другъ друга (какъ дѣлаютъ нѣкоторые поэты), то благодаря только обширности морскихъ владѣній. Большой бѣды не было, если-бы онъ ограничился однимъ этимъ, и даже если-бы воспламенилъ сиренъ, придворныхъ пѣвицъ; но онъ напалъ на нереидъ, принцессъ и почетныхъ дѣвицъ королевы-матери. Вышелъ страшный скандалъ, когда онъ увлекъ одну изъ нихъ (изъ скромности я не назову ея имени), потому что соблазнителемъ оказался завѣдывающій раковинами Нептуна (министръ Фукэ). Влюбленнымъ мало показалось одного намѣренія наслаждаться взаимной любовью и, чтобы достигнуть большаго, имъ пришлось пойти на рискъ. Дѣло въ томъ, что дворецъ Фетиды и нереидъ построенъ изъ прозрачныхъ кристалловъ, и нельзя ничего предпринять безъ того, чтобы это не замѣтило безконечное число тритоновъ, представляющихъ собой полицію рѣчного бога. Такимъ образомъ, влюбленная парочка должна была назначить rendezvous близь Харибды, гдѣ водопадъ имѣетъ углубленную форму, но столь опасную, что мимо никто не проходитъ. Однако-же, малѣйшій шорохъ привлекъ вниманіе собакъ Сциллы. Какъ только одна тявкнула — другія подхватили. Отъ этой чудесной музыки Сцилла пробудилась такъ-же, какъ и ревнивый тритонъ, помѣщавшійся по сосѣдству съ ней. Она захотѣла узнать причину поднявшагося шума, предполагая, что собаки залаяли на вора, пришедшаго похитить сокровища, накопленныя ею отъ остатковъ кораблекрушеній, и несчастныхъ любовниковъ застали на мѣстѣ преступленія. Бѣдная Нереида такъ смутилась, что стала краснѣе варенаго рака и молчала какъ рыба. Такъ какъ маленькіе офицеры всегда завидуютъ большимъ чинамъ и стараются выдвинуться на счетъ ихъ ошибокъ, тритонъ, у котораго были ядовитые и острые зубы, какъ у щуки, остался въ восторгѣ отъ этого приключенія. Оно давало ему возможность укусить большого человѣка. Онъ началъ всюду трубить о случившемся, пока новость не дошла до ушей Фетиды. Королева вышла изъ себя отъ гнѣва, и такъ бурлила, кричала и бранилась, что бѣднымъ путешественникамъ на морѣ приходилось плохо. Бѣдную Нереиду приговорили къ пожизненному заключенію въ ледяной тюрьмѣ, въ самой глубинѣ Балтійскаго моря, а обольститель былъ запертъ въ устричную раковину, гдѣ съ тѣхъ поръ и оставался, не смѣя высунуть носа. Что-же касается до маленькаго автора происшедшаго скандала, Фетида велѣла набрать горсть коралловъ и высѣчь ими хорошенько внука, потому что кораллы, когда находятся въ глубинѣ моря, представляютъ собою мягкую траву, гибкую, какъ лознякъ, и дѣлаются красными и жесткими только по извлеченіи изъ воды. Такъ говоритъ Плиній, который, очень можетъ быть, и не вполнѣ достовѣрный свидѣтель.

Купидону пришлось снова обратиться въ бѣгство. На этотъ разъ, онъ спустился на землю и попалъ къ пастухамъ. Простодушные люди приняли его съ распростертыми объятіями. Это такъ тронуло амура, что онъ, изъ чувства благодарности, оставилъ на этотъ разъ въ сторонѣ свои злыя шутки и научилъ ихъ той любви, которая до той норы была извѣстна однимъ богамъ — когда духовная любовь, соединенная съ матерьяльной, даетъ людямъ высшее счастье на землѣ. Такимъ образомъ, пастухи первые вкусили сладость любви, какъ идеальнаго чувства. Всѣ они запылали взаимной любовью и только ею одною были заняты всю жизнь. Они не заставляли страдать другъ друга, потому что вѣрность ихъ была несокрушима, и не являлось ненужныхъ и гибельныхъ желаній, а потому въ душѣ не возникало ни раскаянія, ни угрызеній совѣсти. Порокъ тогда не существовалъ. Однимъ словомъ, это былъ золотой вѣкъ любви, когда люди вкушали всѣ наслажденія и никакой горечи послѣ нихъ не оставалось.

Однако, амуръ скоро началъ тяготиться однообразіемъ сельской жизни и заглянулъ въ города. Случайно встрѣтилъ онъ очень красивую молодую женщину Лендору, но такую холодную, что ее не трогаетъ ничья любовь, и она остается безчувственной, несмотря на всѣ усилія купидона. Амуру надоѣло возиться съ каменной красавицей, и онъ переходитъ на службу къ старой дѣвѣ, страшно ученой и безобразной, m-lle Polymatie (въ лицѣ которой Фюретьеръ, очевидно, хочетъ осмѣять m-lle de Scudérie, извѣстную писательницу и педантку, которая была влюблена въ такого-же некрасиваго писателя Пелиссона). Фюретьеръ говоритъ по поводу ея, что ученость и красота несовмѣстимы — первая портитъ вторую; ученымъ женщинамъ некогда тщательно заниматься своимъ туалетомъ. Зато Polymatie знала всѣ науки и прекрасно обо всемъ разсуждала. Она имѣла философскій складъ ума и писала стихами и прозой. Въ лицѣ ея амуръ натолкнулся на такую несокрушимую силу добродѣтели, что призналъ себя безсильнымъ побѣдить ее. Она была окружена льстецами, которые въ глаза превозносили ея умъ и несуществующую красоту. Такова лживость человѣческой природы, а старая дѣва не оставалась равнодушной къ этимъ двуличнымъ похваламъ и таяла. Тогда, чтобы поранить сердца лживыхъ поклонниковъ Polymatie, амуръ употребляетъ вмѣсто стрѣлъ лѣзвіе перечиннаго ножа, которымъ эта ученая особа чинила свои перья, и вотъ она дѣлаетъ побѣду достойную ея. Поклонникъ не меньше ея безобразенъ физически, горбунъ, хромой, съ косыми глазами, но за-то обширный умъ его равняется съ ученостью Polymatie, и они искренно вообразили другъ друга идеаломъ красоты. — Я не могу вамъ сказать ни послѣдствій, ни конца этой любви, говоритъ авторъ, она продолжалась долго и съ одинаковой силой.

Единственно, кто воспользовался результатами этой идеальной страсти, были кногопродавцы и издатели альманаховъ, которые собрали пьесы и стихи влюбленныхъ и составили изъ нихъ цѣлые тома. За-то другіе торговцы не получили барыша: не было ни букетовъ, ни подарковъ, ни веселыхъ кутежей. Такая скромная жизнь надоѣла, наконецъ, амуру и онъ сбѣжалъ отъ ученыхъ людей. И пришелъ къ Полифилѣ. (Ninon de Penelos). У нея было немного ума и красоты, по за-то неудержимая страсть къ нарядамъ и роскоши. Она только и дѣлала, что изобрѣтала новыя моды и платья. Вообще говоря, эта госпожа пользовалась громаднымъ успѣхомъ, потому что умѣла увлекать мужчинъ кокетствомъ и любезностью. Она безъ разбора хотѣла нравиться всѣмъ: богатымъ и бѣднымъ, брюнетамъ и блондинамъ, только-бы одержать побѣду. Въ душѣ, впрочемъ, предпочитала щеголей-любезниковъ и артистовъ. Много работы она доставила амуру, увлекаясь сама и растравляй поклонниковъ. Самому амуру пришлось у нея поучиться тайнамъ женскаго туалета и умѣнью увеличивать красоту мушками и притираніями. Амуръ испортился въ ея школѣ и сдѣлался кокетливымъ. Ему нужно было чего-то фантастическаго и утонченнаго, каковъ былъ весь образъ жизни его хозяйки, вѣчная перемѣна во всемъ, танцы и веселье.

Наконецъ, и эта записная кокетка потерпѣла крушеніе. Она безумно влюбилась въ шута, дурной тонъ и уродство котораго поражали всѣхъ, кромѣ нея. Амуръ до того разсердился на Полифилу за такую несообразность, что обратилъ шута въ обезьяну, а самъ ушолъ, даже не простившись съ ней. Однако, въ скоромъ времени его собственныя похожденія окончились очень плачевно. Перебѣгая безъ разбора изъ одного въ другое мѣсто, онъ попалъ къ Палеонѣ, скупой и жадной мѣщанкѣ, которая мечтала всю жизнь только о выгодѣ и деньгахъ. Она была красавица, и многіе по ней вздыхали, но Палеона понимала только денежную Сторону любви, и потому продавала свою за деньги. Дѣти похожи на обезьянъ и готовы подражать всему. Амуръ, прежде никогда не обращавшій вниманія на золото, вдругъ сдѣлался жаденъ, подобно Палеонѣ, и приходилъ въ восхищеніе при видѣ денегъ. Съ тѣхъ поръ онъ сталъ пускать золотыя и серебрянныя стрѣлы. Всѣ, начиная съ герцогинь и кончая субреткой, стали оцѣнивать любовь деньгами, такъ что явилась пословица: нѣтъ денегъ, нѣтъ женщинъ.

Наконецъ, само небо возмутилось такими порядками и, чтобы прекратить этотъ постыдный торгъ, послало болѣзнь въ наказаніе за продажную любовь, изъ страны индѣйцевъ. Болѣзнь стала распространяться съ страшной быстротой, и бѣдный Купидонъ, не смотря на свое божественное происхожденіе, пострадалъ отъ нея, подобно другимъ. Тогда мать его, Венера, рѣшила отыскать его гдѣ-бы то ни было и нашла въ Швеціи, страшно богатымъ, но обезображеннымъ болѣзнью. Эскулапъ одинъ не могъ его вылѣчить и позвалъ на помощь Меркурія, который и исцѣлилъ амура. Венера послѣ этого случая стала строго слѣдить за поведеніемъ сына, и грозила ему уже не розгами, а Меркуріемъ, когда онъ начиналъ шалить. Амуръ такъ исправился, что сталъ помогать въ любви только нѣжнымъ и благороднымъ душамъ; всѣхъ же, кого одолѣвали низкія страсти, онъ игнорировалъ и не приходилъ къ нимъ на помощь.

---

Помѣщая этотъ вставочный разсказъ, Фюретьеръ дѣлаетъ уступку времени, потому что ни одинъ романъ не обходился тогда безъ вводныхъ исторій, какъ мы видимъ это у Скаррона и у другихъ.

IX.

Когда чтеніе кончилось, всѣ зааплодировали, исключая Шаррозеля. Онъ только то находилъ хорошимъ, что дѣлалъ самъ. Въ этомъ случаѣ, ему подражала Филипотта. Къ тому-же она судила обо всемъ вкривь и вкось. Но такъ какъ нашъ поэтъ видѣлъ, что подробная критика прочитаннаго разсказа могла повести далеко, а у него было намѣреніе прочитать еще и свое сочиненіе, то попросилъ Анжелику одолжить ему рукопись на домъ, чтобы снять съ нея копію. Собственно имъ руководила тайная мысль отдать этотъ разсказъ напечатать въ альманахъ, а къ нему примазать какую-нибудь свою статью.

Анжелика отвѣчала отказомъ, ибо рукопись не принадлежала ей.

— Я вамъ дамъ за нее одну изъ своихъ, и даже сейчасъ вамъ ее прочитаю, какъ обѣщалъ.

При этихъ словахъ Шаррозеля Филалетъ вздрогнулъ и быстро всталъ съ намѣреніемъ уйти домой и спасти себя отъ подобной перспективы. Анжелика встала тоже, чтобы проводить его. за ней поднялись и остальные. Шаррозель былъ взбѣшонъ, видя свою неудачу и невозможность за позднимъ временемъ заставить себя слушать. Еще поговорили, стоя отдѣльными группами; между Жавоттой и Панкрасомъ также завязался разговоръ. Молодому человѣку такъ понравилась ея поразительная красота, что онъ забывалъ ея глупость и неразвитость. Другіе, видя въ ней отсутствіе разумности, могли не находить ее таковой, но Панкрасъ не обращалъ на это вниманія. Прежде всего онъ попробовалъ сказать ей нѣсколько комплиментовъ, на которые Жавоттъ только молча улыбалась; тогда онъ поклялся быть ея преданнымъ слугой и просилъ повѣрить ему.

На его слова Жавоттъ отвѣтила:

— М. г., прошу васъ не говорите мнѣ подобныхъ фразъ. Два господина уже давали клятвы служить мнѣ, но я смертельно обоихъ ненавижу, а у васъ слишкомъ пріятная наружность для того, чтобы повторять мнѣ тоже самое.

— Сударыня, возразилъ Панкрасъ, — вы говорите такъ, потому что ваши поклонники были недостаточно почтительны, и навѣрное слишкомъ смѣло выражали вамъ свои чувства.

— Совсѣмъ нѣтъ, сударь, они сказали о нихъ моимъ родителямъ. Каждый изъ нихъ увѣряетъ, что я буду его женой, но я, сама не зная почему, ненавижу обоихъ.

— Если до сихъ поръ вы имѣли къ вашимъ услугамъ такихъ непріятныхъ людей, это не значитъ, что всѣ мужчины на нихъ походятъ; напротивъ, если эти люди вамъ не нравятся, надо обратить вниманіе на другихъ, болѣе достойныхъ.

— Я не хочу имѣть никакихъ покорныхъ слугъ, отвѣчала Жавоттъ. — и если-бы я ихъ имѣла, то не знала-бы, что съ ними говорить, или дѣлать.

— Какъ! воскликнулъ Панкрасъ: — развѣ нѣтъ возможности оказать вамъ какую-нибудь услугу?

— Нѣтъ, отвѣчала Жавотта, — хотя вы могли-бы доставить мнѣ удовольствіе, если бы захотѣли. Но я не смѣю васъ просить: можетъ быть, вы не захотите!

— О сударыня, отвѣчалъ Панкрасъ, возвышая голосъ: — развѣ есть на свѣтѣ что-либо трудное, чего-бы я не достигъ изъ любви къ вамъ! Клянусь вамъ всѣмъ святымъ, что я желалъ-бы даже услышать отъ васъ трудно выполнимое желаніе для того, чтобы доказать вамъ на дѣлѣ, какъ велика моя преданность!

— Если вы говорите правду, то я признаюсь вамъ, въ чемъ дѣло: сегодня я наслушалась такихъ прекрасныхъ вещей въ разговорѣ съ этими дѣвицами, что попрошу васъ одолжить мнѣ книгу, гдѣ написано все, что онѣ говорили. Откровенно говоря, мнѣ было совѣстно молчать все время, а между тѣмъ я не знала, что сказать. Если-бы мнѣ достать эту книгу, я бы выучила ее наизусть и заговорила-бы не хуже ихъ.

Панкрасъ, пораженный подобнымъ невѣдѣніемъ, началъ увѣрять красавицу, что такой книги не существуетъ, что все слышанное ею былъ экспромтъ, и каждый говорилъ, сообразно съ тѣмъ, о чемъ шла рѣчь, и какія мысли приходили ему тогда въ голову.

— Я такъ и думала, что вы не захотите открыть мнѣ этого секрета… Развѣ я не знаю, что вы говорите не то… Когда мамаша упоминаетъ о m-elle Филиппотѣ, то, по ея словамъ, эта дѣвица всегда сидитъ съ книгой въ рукахъ, поэтому она учена какъ докторъ, но за то не умѣетъ сдѣлать ни одного стежка иголкой. Мамаша просила меня остерегаться походить на нее, такъ какъ на мнѣ никто не захочетъ жениться, но пусть говорятъ, что хотятъ, а я все-же очень желаю достать ея книгу и выучить на намять.

Панкрасъ понялъ изъ этого, что ей хотѣлось-бы заняться чтеніемъ, и что она была воспитана въ полномъ невѣжествѣ Прислать ей книгъ для чтенія — былъ отличный случай оказать услугу. Тогда онъ болѣе не возражалъ, сдѣлалъ видъ, что соглашается съ ней, и прибавилъ, что изъ книгъ берутъ многое для разговора въ обществѣ, и если повторяютъ не слово въ слово, то все-же книги развиваютъ умъ и даютъ много матерьяла для бесѣдъ. Онъ обѣщалъ прислать ей книгъ въ тотъ-же вечеръ, и еще разъ повторилъ, что не существуетъ на свѣтѣ страсти, которая по силѣ равнялась-бы его.

Тутъ Лорансъ прервала его сердечныя изліянія, предложивъ Жавоттѣ отправиться домой. Жавотта, возвратившись домой, не могла удержаться, чтобы не сказать, въ какомъ прекрасномъ обществѣ она была и сколько узнала новыхъ и интересныхъ вещей. Она просила свою кормилицу и повѣренную принять книги, которыя ей пришлютъ вечеромъ, и спрятать ихъ подъ тюфякъ постели, такъ какъ въ шкафу онѣ могли попасть на глаза матери. Книги скоро явились (это были 5 томовъ «Астреи» Durfée). Она побѣжала въ свою комнату, заперлась на замокъ, и съ жаромъ принялась за чтеніе съ этого дня. Когда мать хотѣла засадить ее за обычную работу по дому или за шитье, молодая дѣвушка сказывалась больной, увѣряла, что всю ночь не спала. У нея дѣйствительно были красные и утомленные глаза отъ усиленнаго чтенія. Въ короткое время она узнала много новаго и съ ней случились большія перемѣны. Когда читаешь описанія какого-либо лица, даже вымышленнаго, то всегда въ воображеніи рисуется это лицо, и его приближаешь къ кому-нибудь изъ существующихъ и знакомыхъ. Такъ Жавотта, думая о Селадонѣ, героѣ Астреи, сближала его съ Панкрасомъ; а онъ понравился ей болѣе всѣхъ доселѣ видѣнныхъ мужчинъ, и такъ какъ Астрея по описаніямъ была красавица, то Жавотта вообразила себя похожей на эту героиню. Молодыя дѣвушки всегда тщеславны и много о себѣ думаютъ, о своей наружности.

Все, что Селадонъ говорилъ Астреѣ, казалось ей тѣмъ, что говорилъ Панкрасъ; и все, что эта героиня отвѣчала своему поклоннику, казалось ей собственными словами. Такимъ образомъ, Панкрасу посчастливилось найти неожиданнаго посредника, который объяснялся за него въ любви, и дѣйствовалъ съ такимъ успѣхомъ, что Жавотта, сама не замѣчая, впивала въ себя ядъ его словъ и наконецъ страстно влюбилась въ Панкраса.

Такія вещи именно случаются съ дѣвушками, воспитанными въ строгомъ уединеніи, вдали отъ свѣта. Очутившись въ немъ, онѣ влюбляются въ перваго недурного мужчину, который началъ за ними ухаживать. Извѣстно, что оба пола созданы одинъ для другого, между ними существуетъ постоянное влеченіе, и чѣмъ это влеченіе болѣе сдерживается, тѣмъ оно настойчивѣе заявляетъ о себѣ; тоже самое происходить съ чтеніемъ: если оно для дѣвушки составляетъ запретный плодъ, то она набросится на него со всѣмъ пыломъ при первомъ удобномъ случаѣ, причемъ будетъ читать, что попало, безъ контроля и, конечно, натолкнется на такія книги, которыя будутъ имѣть на нее развращающее вліяніе. Астрея принадлежала къ подобнымъ произведеніямъ. Чѣмъ натуральнѣе описаны волненія страсти, тѣмъ сильнѣе онѣ запечатлѣваются въ молодыхъ душахъ; любовный ядъ незамѣтно овладѣваетъ сердцемъ раньше, чѣмъ оно успѣетъ принять противоядіе. Это не то, что прежніе рыцарскіе романы, въ которыхъ описывается любовь однихъ принцевъ и палладиновъ, и которые, не имѣя ничего общаго съ жизнью обыкновенныхъ людей, не трогаютъ души и не возбуждаютъ желанія подражать имъ. Поэтому неудивительно, если дочь Фолишона, воспитанная въ невѣжественной средѣ, никогда ничего не читавшая, что могло бы образовать умъ, или хотя бы пріучить воображеніе къ перипетіямъ любовныхъ приключеній, попалась въ западню. Она не могла оторваться отъ чтенія романовъ и оставляла его только для посѣщеній салона Анжелики, пользуясь каждымъ удобнымъ случаемъ туда отправиться, для чего просила сосѣдокъ заходить за ней всякій разъ, отправляясь туда, и помочь ей выпросить позволеніе у матери. Панкрасъ также усердно посѣщалъ эти собранія, потому что не могъ нигдѣ въ другомъ мѣстѣ видѣть свою возлюбленную. Онъ былъ удивленъ той перемѣной, которая совершилась въ ней, подъ вліяніемъ чтенія и возникшаго впервые новаго чувства. Жавотта уже не молчала упорно, какъ прежде, но начинала принимать участіе въ общемъ разговорѣ и показала, что наивность ея происходитъ не отъ глупости, а отъ недостатка воспитанія и общества образованныхъ людей. Панкрасъ легко догадался объ ея чувствахъ, потому что хотя она и взяла Астрею за образецъ и старалась подражать всѣмъ ея дѣйствіямъ и рѣчамъ, при чемъ желала отнестись къ Панкрасу такъ же строго, какъ эта пастушка отнеслась къ Селадону, но ей не хватало ловкости и опытности, чтобы скрыть то, что было на душѣ. Однако, для большаго успѣха, онъ поддѣлался ей въ тонъ, и сдѣлалъ видъ, что страдаетъ отъ ея жестокости. Далѣе продѣлывалъ всѣ ломанья, приходилъ въ преувеличенное отчаяніе отъ ея суровости потому, что это страшно нравилось животтѣ; она непремѣнно хотѣла, чтобы любовь къ ней проявлялась въ тѣхъ формахъ и мелочахъ, какъ въ романѣ, который ее очаровалъ. Панкрасъ же, замѣтивъ эту слабую струнку, извлекъ изъ нея большія для себя выгоды. Онъ даже перечиталъ Астрею и такъ хорошо изучилъ характеръ героевъ, что безподобно подражалъ Селадону.

Молодой человѣкъ присылалъ ей множество другихъ романовъ: она поглощала ихъ съ такой же жадностью днемъ и ночью, и такъ хорошо воспользовалась ими, что скоро сдѣлалась самой болтливой и кокетливой дѣвушкой въ околодкѣ. Отецъ и мать замѣтили, наконецъ, перемѣну въ образѣ жизни и въ характерѣ дочери, и изъ страха, что она можетъ еще бол’Ее измѣниться въ этомъ направленіи, рѣшили выдать ее замужъ какъ можно скорѣе. Единственное затрудненіе состояло въ томъ, какъ правильнѣе взвѣсить, съ точки зрѣнія выгоды, обѣ партіи. Фолишона предпочитали Бэду за его деньги, а жена возненавидѣла Никодима послѣ приключенія съ Лукреціей, и еще за то, что онъ однажды разбилъ нечаянно зеркало и вазу. Хотя на другой же день онъ прислалъ ей взамѣнъ новыя и лучшія вещи, но она прозвала его un brise-tout, и постоянно говорила колкости на его счетъ. Оба они ожидали перваго удобнаго случая, чтобы отказать этому неудачному жениху. Собственная его оплошность помогла имъ сдѣлать это скорѣе, чѣмъ можно было надѣяться.

Однажды Никодемъ пришелъ къ своей невѣстѣ въ самомъ радужномъ настроеніи духа, заявивъ, что онъ счастливѣйшій изъ смертныхъ, потому-что выигралъ 600 пистолей въ кости, и выложилъ горсть золота на столь. Фолишоны, жадные по своей природѣ, обрадовались блеску золота, и похвалили его за умѣнье выиграть такую сумму. Этотъ случай такъ ихъ разнѣжилъ, что они уже были готовы отдать свою дочь за него, но тутъ случился дядя Жавотты, духовная особа, человѣкъ разсудительный и благоразумный. Онъ доказалъ имъ, что сегодня Никодемъ выигралъ кучу золота, а завтра рискуетъ столько-же проиграть, и что не резонъ принимать въ свою родню игрока, который можетъ въ одинъ вечеръ спустить все приданое ихъ дочери. Наконецъ, отдаваясь такъ азартно игрѣ, онъ забудетъ свою должность и семейныя обязанности, и что если они хотятъ порвать съ нимъ, то это обстоятельство можетъ служитъ отличнымъ предлогомъ. Кромѣ того, Фолишонъ узналъ отъ Вильфлятена, что злополучный женихъ поплатился значительной суммой денегъ, чтобы замять дѣло съ Лукреціей, и вѣрно допустилъ большую оплошность, если такъ дорого заплатилъ Лукреціи за молчаніе. Въ тотъ же вечеръ онъ объявилъ Никодему свое рѣшеніе. Женихъ сталъ возражать, просили подождать еще, но Жавотта, съ своей стороны, заявила, что не любитъ его и никогда не будетъ въ состояніи любить, если бы даже ее выдали за него насильно. Тогда онъ увидалъ, что стѣны лбомъ не прошибешь и, послѣ двухъ-трехъ дней нерѣшительности, посовѣтовавшись съ друзьями, принесъ обратно, подписанныя съ обѣихъ сторонъ, условія, и они были разорваны и сожжены обоюдно. Любовь его очень быстро угасла, потому что это чувство въ мѣщанскомъ сердцѣ не глубоко; разрывы-же происходятъ очень легко, если одинъ разсчетъ и выгода управляютъ страстями и порывами. Никодемъ разстался дружелюбно съ Фолишонами; ему только до боли было жаль денегъ, потраченныхъ столь непроизводительно на сватовство. Теперь онъ свободно могъ начать снова подобную же исторію; но пока довольно о немъ, надо уступить мѣсто другимъ. Вообразите себѣ, читатель, что онъ убитъ, зарѣзанъ или истребленъ инымъ способомъ — это недобросовѣстному автору легко сдѣлать.

Покончивъ съ Никодемомъ, Фолишонъ рѣшилъ поспѣшить бракомъ съ Бэду. Назначили день для подписанія брачнаго контракта, пригласили гостей, и что самое главное, потратились на угощеніе ихъ. Сначала подписалъ условія брачнаго контракта будущій супругъ; когда же дошла очередь до невѣсты, то она, къ великому изумленію родителей, отказалась взять перо въ руки; Фолишонъ подумалъ, что отказъ дочери происходитъ отъ понятнаго въ ея положеніи смущенія и отъ нежеланія подписывать ранѣе другихъ свидѣтелей, но послѣ нѣсколькихъ настойчивыхъ повтореній, она вѣжливенько отвѣтила. что благодаритъ папашу и мамашу за ихъ заботы отыскать ей мужа, но что она проситъ предоставить рѣшеніе этого вопроса ей самой, что она достаточно красива для того, чтобы имѣть возможность выбирать, наконецъ, имѣетъ такія качества, съ помощью которыхъ можетъ выйти замужъ за благороднаго человѣка, а не за какого-то несчастнаго буржуа: она-де презираетъ ихъ всѣхъ безъ исключенія, наконецъ что она прежде всего хочетъ быть grande dame, имѣть свои экипажи и лошадей и носить бархатныя платья. Кромѣ этихъ причинъ, препятствующихъ браку съ Бэду, она очень молода и хочетъ остаться еще нѣкоторое время дѣвицей, чтобы подождать счастья, которое ей можетъ послать судьба, на худой конецъ она всегда можетъ найти жениха, въ родѣ Бэду, жалкаго адвоката проигранныхъ процессовъ. Все общество было поражено такимъ отвѣтомъ, котораго никто не могъ ожидать отъ дѣвушки, воспитанной въ строгости, вдали отъ свѣта и въ полномъ повиновеніи у родителей. Прежде Жавоттѣ было все равно, за кого ни выйти, но теперь страсть къ Панкрасу придала ей силы и смѣлость дать отпоръ отцу и жениху. Фолишонъ, смотря на нее съ гнѣвомъ, отъ котораго у него почти пресѣкся голосъ, вскричалъ: «Ахъ ты негодная дѣвчонка! Кто вселилъ въ тебя столько честолюбія! Это виноваты твои гулянья по гостямъ. Какой-нибудь господчикъ изъ благородныхъ тебя обошелъ; навѣрное промоталъ свое состояніе и хочетъ приняться за твое. Но я знаю средство заставить слушаться такихъ упрямыхъ дѣвчонокъ, какъ ты: когда я запру тебя мѣсяцевъ на шестъ въ монастырь, ты запоешь у меня по-другому. Убирайся сейчасъ же съ глазъ долой, готовь свои вещи и укладывай ихъ въ чемоданъ!»

Когда первый порывъ бѣшенства утихъ и онъ пришелъ въ себя, то началъ извиняться передъ гостями и женихомъ въ томъ, что свадьба окончилась такимъ скандаломъ.

— Не говорилъ-ли я вамъ, что нашъ вѣкъ — это вѣкъ разврата? Вы видите, господа, какъ наши дѣти стали своевольны и какъ мало авторитета имѣетъ родительская власть. Я припоминаю образъ жизни, который мы вели у покойнаго отца (прими, Господи, его душу!): насъ было семеро братьевъ, и мы, уже взрослые, съ бородами, не смѣли въ его присутствіи кашлянуть или плюнуть. Онъ заставлялъ трепетать весь домъ однимъ гнѣвнымъ взглядомъ, и даже я, самый старшій, женившись въ 40 лѣтъ, не смѣлъ при немъ разсуждать. А еслибы я вздумалъ ему противорѣчить, то онъ упряталъ-бы меня въ исправительную тюрьму Saint Lazare.

Фолишонъ готовъ былъ еще долго ораторствовать противъ неисправимыхъ нравовъ молодого поколѣнія, но жена перебила его.

— Увы, mon mouton (названіе, употребляемое ею въ приливахъ нѣжности), это горькая истина, что свѣтъ испортился. Когда и мы были молодыми дѣвушками, насъ держали въ такомъ строгомъ уединеніи, что самая смѣлая не рѣшалась поднять глазъ на мужчину, изъ скромности мы не смѣли говорить за столомъ, во время обѣда, а послѣ послѣдняго блюда свертывали свои салфетки и молча уходили до десерта, тогда какъ нынѣшнія дѣвушки безстыднѣе придворныхъ пажей. Вотъ куда ведетъ свобода! Пока я не отпускала Жавотты ни на шагъ, и она шила и чинила бѣлье, сидя возлѣ меня, это была невинная овечка, неспособная воды замутить. Съ тѣхъ поръ какъ она начала бѣгать къ m-elle Анжеликѣ, куда ходятъ въ гости напудренные и расфранченные шалопаи, все ея хорошее воспитаніе испорчено. Я сама виновата и горько сожалѣю, что допустила до этого.

Лорансъ, находившаяся въ числѣ приглашенныхъ со стороны жениха, замѣтила на это:

— Если ваша дочь провинилась передъ вами, то изъ этого не слѣдуетъ еще, что причины ея непослушанія заключаются въ посѣщеніяхъ салона m-elle Анжелики. Въ этомъ домѣ собираются многіе умные и образованные люди, которые держать себя съ такимъ достоинствомъ и сдержанностью, что являются примѣромъ добродѣтеля. Въ поступкѣ Жавотты виновато скорѣе всего тщеславіе, свойственное ея полу, и затѣмъ сознаніе рѣдкой красоты, которая приводитъ всѣхъ въ восхищеніе. Когда побываешь въ большомъ свѣтѣ, то люди необразованные перестаютъ нравиться; поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что молодая дѣвушка, окруженная поклонниками, не хочетъ торопиться, когда дѣло идетъ о такомъ серьезномъ вопросѣ жизни, какъ замужество. Я скорѣе виню въ этомъ дѣлѣ поспѣшность и необдуманность моего двоюроднаго брата. Нужно было сначала заслужить любовь невѣсты маленькими услугами, любезностью, умѣть ей понравиться, и затѣмъ уже требовать отъ нея подчиненія родительской власти. Во всякомъ случаѣ, если-бы онъ заранѣе узналъ объ ея чувствахъ, то могъ-бы избѣжать скандала и не получилъ-бы отказа при подобной обстановкѣ. Гости еще долго продолжали въ разныхъ уголкахъ залы обсуждать неудачу, постигшую Бэду.

Затѣмъ, принесли угощеніе изъ дома жениха, если не все, то часть того, что было заказано, остальное старая служанка, въ виду разстроившейся свадьбы, позаботилась припрятать; нѣсколько банокъ съ вареньемъ и фрукты могли пригодиться для другого раза, а поданъ только пирогъ, фаршированная индѣйка и другія блюда, скоро портящіяся. Когда кушанья были съѣдены, начались длинныя мѣщанскія привѣтствія: одни выражали соболѣзнованіе, другіе извиненія, третьи благодарность, наконецъ общество разошлось, принимаясь нѣсколько разъ прощаться.

На другой день, отчасти для того, чтобы наказать Жавотту за ея дерзости, съ другой стороны, удалить ее отъ вреднаго общества и дать одуматься, родители отвезли ее въ монастырь. Онъ находился въ одномъ изъ предмѣстій Парижа, и при немъ былъ устроенъ пансіонъ для молодыхъ дѣвицъ. При отъѣздѣ Жавотту осыпали упреками и укорами въ дурномъ поведеніи, грозя оставить ее въ четырехъ стѣнахъ, пока не выкинетъ вздору изъ головы и не станетъ покорной дочерью. Увы. это было плохое мѣсто исправленія. Она попала изъ огня да въ полымя, потому что хотя сестры-монахини и вели примѣрно добродѣтельную жизнь, но онѣ не могли-бы существовать безъ поддержки большими денежными суммами, получаемыми съ пансіона, куда поэтому и принимали всѣхъ безъ разбора, за хорошую плату. Дамы, ведущія процессы съ мужьями, или-же имѣвшія надобность скрывать безпорядочную жизнь, принимались туда безпрепятственно; также и дѣвицы, которымъ надо было скрывать послѣдствія неосторожныхъ увлеченій, или укрыться отъ преслѣдованія ненавистнаго жениха, иногда-же наоборотъ — для свиданія съ другомъ сердца, всѣ онѣ, во всѣхъ случаяхъ, находили пріютъ въ стѣнахъ гостепріимнаго монастыря.

Жавотта очень быстро дала знакъ Панкрасу, куда ее заперли. Нужно-ли говорить, что онъ явился туда на другой-же день. Визиты его были такъ часты, что когда онъ садился, выйдя изъ дома, въ porte-chaise, носильщики не спрашивали, куда идти, и по привычкѣ поворачивали, куда слѣдуетъ.

Никогда-бы ему не найти болѣе удобнаго мѣста для сердечныхъ объясненій, потому что въ пріемной онъ могъ говорить съ ней наединѣ, чего прежде не могъ достичь, ибо они видѣлись только въ обществѣ, гдѣ постоянно прерывали ихъ задушевные разговоры. Онъ могъ со всѣмъ жаромъ поблагодарить ее за твердость, выказанную въ вопросѣ о выборѣ жениха, и вдоволь посмѣяться надъ своимъ жалкимъ соперникомъ. Затѣмъ, подробно объяснилъ ей, какъ со дня на день увеличивалась его страсть, и такъ увѣрилъ ее въ истинѣ своихъ словъ, что не было двухъ людей болѣе тѣсно соединенныхъ. Въ періоды короткой разлуки, Панкрасъ оставлялъ ей книгъ для чтенія, которыя еще болѣе разжигали ея страсть, и она предавалась этому занятію всей душой. Такимъ образомъ, скучать было некогда. Мать, пріѣхавъ навѣстить непослушную, очень удивилась, не найдя никакой перемѣны въ настроеніи упрямицы. Очевидно, мѣсто «пытки» и «заточенія» не производило надлежащаго дѣйствія. Однако, послѣ 7—8 мѣсяцевъ пребыванія въ монастырѣ, тоска овладѣла ею, и она почувствовала, что значитъ лишеніе свободы. За это долгое время Жавотта перечитала всѣ книги, бывшія въ модѣ, и оставалось много незанятаго времени. Тогда она написала родителямъ письмо съ просьбой взять ее обратно домой. Они тотчасъ же на это согласились подъ условіемъ, что она подпишетъ брачный контрактъ съ Бэду. Но они ошиблись въ разсчетахъ: Жавотта на отрѣзъ отказалась выйти изъ монастыря при такихъ условіяхъ, хотя еще разъ просила ее взять, потому что ей тяжело и скучно въ монастырѣ. Родители остались глухи къ ея мольбамъ; тогда она въ отчаяніи, или вѣрнѣе, подъ вліяніемъ все увеличивающейся страсти къ Паи красу, согласилась на его предложенія убѣжать потихоньку изъ монастыря. Если я не описываю борьбы между любовью и долгомъ, происходившей въ душѣ Жавотты, то это происходитъ оттого, что не знаю самъ всѣхъ подробностей. Отъ васъ зависитъ имѣть хорошее или дурное мнѣніе объ ея поведеніи. Я не проповѣдую морали, а пишу только правдивую исторію; поэтому не обязанъ оправдывать мою героиню: она мнѣ за это не платила, какъ платятъ историкамъ, въ глазахъ которыхъ хотятъ фигурировать въ лучшемъ свѣтѣ. Все, что я могъ узнать, это то, что ее похитили съ помощью лѣстницы, приставленной къ стѣнѣ сада, довольно низкой, потому что добрыя монахини купили садъ недавно у бѣднаго садовника, и стѣны его предназначались для сбереженія гороха и капусты, а эти предметы сохранять гораздо легче, чѣмъ честь молодыхъ дѣвицъ.

Какъ только Панкрась овладѣлъ своей драгоцѣнной добычей, то поспѣшилъ съ ней въ мѣстечко, гдѣ квартировалъ его гарнизонъ. Они наплевали на комиссаровъ Шатле, которые напрасно старались отыскать сбѣжавшую парочку, ибо Фолишонъ, на другой-же день бѣгства, извергая проклятія на развращенность молодыхъ дѣвицъ, не нашелъ другого утѣшенія въ своемъ горѣ, какъ заявить въ полицію о случившемся и просить ея содѣйствія въ отысканіи. Одинъ изъ его близкихъ друзей взялся за это дѣло, получивъ предварительно отъ Фолишона должную плату за хлопоты впередъ, но ограничился тѣмъ, что изъ полиціи послѣдовалъ приказъ схватить 6 подозрительныхъ личностей, одѣтыхъ въ сѣрое платье, съ зелеными перьями на шляпѣ: одинъ блондинъ, высокаго роста, другой шатенъ — средняго и т. д. Такъ какъ Фолишонъ не присутствовалъ при похищеніи, то не зналъ своихъ обидчиковъ и не могъ бы ихъ схватить, если-бы даже встрѣтилъ. Приказъ такъ и остался безъ результатовъ. Если я заполучу какія-нибудь свѣдѣнія объ этой барышнѣ и ея возлюбленномъ, то, даю въ томъ мое авторское слово, не замедлю подѣлиться съ вами.

Теперь возвращусь къ Лукреціи, оставленной мною въ такомъ затруднительномъ положеніи, по причинѣ болѣзни.

Чтобы устроить сколько-нибудь свои дѣла, она прибѣгла къ новой уловкѣ. Съ нѣкоторыхъ поръ у нея только и разговора было, что о тщетѣ и суетности свѣтской жизни, о трудности спасти свою душу, постоянно находясь въ большомъ обществѣ, о безсовѣстности и невѣрности людской вообще, и особенно о негодяяхъ и лжецахъ, которые обманываютъ прекрасный полъ. Все это говорилось такъ ловко, что никому въ голову не приходило, насколько Лукреція это узнала по опыту. Затѣмъ, она высказала ту мысль, что подарки, ухаживанья — все это нравится лишь въ ранней молодости, и то на время, когда нѣтъ еще достаточной твердости духа, чтобы предаться болѣе серьезнымъ занятіямъ, что она уже довольно всего этого извѣдала, все ей надоѣло и она только мечтаетъ о счастьи жить въ уединеніи. Затѣмъ, стала выходить только въ церковь и на исповѣдь, и такъ окружила себя духовными, какъ бывало поклонниками. Весь разговоръ ея сводился къ вопросамъ совѣсти и строгой морали. Она не пропускала ни одного случая попасть на проповѣдь, церковное торжество, или (благочестивую бесѣду. Романы замѣнились серьезными духовными книгами или разсужденіями и нравоученіями. Наконецъ, ея святость дошла до того, что ей начали являться видѣнія, и она впадала въ религіозный экстазъ. Съ этихъ поръ. Лукреція начала проповѣдывать походъ противъ мушекъ, лентъ, локоновъ и нарядовъ, поэтому сама одѣвалась такъ небрежно, что имѣла видъ неодѣтой. Ей было довольно трудно устраивать себѣ туалетъ: хорошо еще, что на помощь пришла мода носить шарфы, очень широкіе у пояса, удивительно исправляющіе фигуры дѣвицъ, когда онѣ имѣли несчастье ихъ испортить.

Въ околодкѣ только и разговоровъ было, что объ обращеніи Лукреціи на другую дорогу, тѣмъ болѣе, что повѣрили въ искренность ея громкихъ фразъ, ибо считали ее честной дѣвушкой, хотя иногда черезъ-чуръ развязной. На основаніи ея словъ, предполагали, что она вскорѣ совсѣмъ удалится отъ свѣта. Эти предположенія не замедлили оправдаться: прошелъ слухъ, что она поступила въ монастырь. Судьба захотѣла, чтобы это былъ тотъ же самый, куда заперли и Жавотту. Я не думаю, впрочемъ, чтобы это обстоятельство имѣло какое либо вліяніе на ходъ событій, но случилось это по проклятой привычкѣ, которая давно царствуетъ въ романахъ: всѣ дѣйствующія лица непремѣнно должны встрѣтиться другъ съ другомъ, хотя бы судьба забросила ихъ на разные концы. Это все-таки для чего-нибудь да годится, по крайней мѣрѣ избавляетъ отъ описанія новой мѣстности, и, кромѣ того, всѣ вышеупомянутыя встрѣчи даютъ общность и связь сочиненію, которое безъ этого выходило бы слишкомъ разбросано.

Правда и то, что обѣ эти искательницы свѣтскихъ приключеній очень подружились; съ перваго же дня онѣ такъ взаимно понравились, что стали повѣрять одна другой свои тайны, конечно, не искренно. Онѣ не имѣли, къ сожалѣнію, времени культивировать свою дружбу, потому что Лукреція потихоньку удалилась изъ этого монастыря, подъ предлогомъ болѣзни, и щедро заплатила монахинямъ первую четверть своего пансіона изъ денегъ, полученныхъ съ Никодэма. Во избѣжаніе какихъ-либо столкновеній, привратницѣ было заплачено отдѣльно: она должна была говорить всѣмъ желавшимъ видѣть Лукрецію, что она попрежнему живетъ въ этомъ монастырѣ, но избѣ таетъ видѣть кого-бы то ни было, такъ какъ это мѣшаетъ ей предаваться благочестивымъ размышленіямъ. Лукреція, съ своей стороны, просила письменно нѣкоторыхъ своихъ друзей оставить ее въ покоѣ и не развлекать суетой мірской, отъ которой она нарочно бѣжала.

Когда возникаетъ вопросъ о спасеніи души, нѣтъ ничего легче, какъ заставить лгать набожныхъ людей. Бѣдная привратница была такая наивная душа, что вполнѣ повѣрила объясненіямъ Лукреціи, и не преминула увѣрить родныхъ и знакомыхъ молодой затворницы, что она сидитъ постоянно у себя въ кельѣ одна и молится! Такъ какъ никому не было особаго интереса провѣрять ея слова, то Лукреція прослыла за идеалъ благочестія. Между тѣмъ, на самомъ дѣлѣ, она отправилась въ секретный пріютъ къ знакомой акушеркѣ и отдалась ея попеченіямъ.

Послѣ двухъ мѣсяцевъ полнаго исчезновенія, Лукреція перешла въ другой монастырь, болѣе уединенный и строгій, и провела тамъ нѣсколько дней совершенно одиноко.

Затѣмъ, она мало-по-малу дала знать сосѣдямъ и знакомымъ о своемъ новомъ мѣстѣ жительства. Свой переѣздъ она объясняла вреднымъ для ея здоровья воздухомъ и, кромѣ того, прибавляла, опустивъ глазки: «Причина та, что тамъ даютъ слишкомъ много свободы живущимъ, пріемныя постоянно наполнены людьми всякаго сорта и приходилось постоянно запираться въ свою келью, чтобы не видать всего этого безпорядка». — Она даже стала носить бѣлый вуаль и, хотя жила въ качествѣ пансіонерки, исполняла всѣ религіозные обряды, бывала на всѣхъ службахъ, какъ испытуемая. Такіе подвиги въ короткое время составили ей репутацію самой добродѣтельной дѣвицы. Монахини удивлялись ей, а духовенство разносило славу о ней за предѣлы монастырскихъ стѣнъ. Такіе лестные слухи достигли до ушей m-lle Лорансъ, которая иногда бывала въ этомъ монастырѣ у одной изъ своихъ пріятельницъ-монахинь Когда она основательно освѣдомилась о качествахъ удивительной пансіонерки, то ей пришло на мысль, что это была бы самая подходящая жена ея злополучному кузену — Бэду, котораго она задалась цѣлью женить во что бы то ни стало. Съ тѣхъ поръ какъ онъ постыдно лишился своей невѣсты Жавотты, онъ безпрестанно нападалъ на женское кокетство, которое въ такой сильной степени проявила Животта, не смотря на юные годы и строгое воспитаніе, и объявилъ своей кузинѣ, что женится развѣ только на какой-нибудь строгой и набожной дѣвицѣ прямо изъ монастыря. Лорансъ предложила ему этотъ новый идеалъ добродѣтели, въ образѣ Лукреціи, лучше котораго трудно было что-либо придумать. Единственная трудность заключалась въ томъ, какъ извлечь Лукрецію изъ монастыря и сдѣлать ей предложеніе, идущее вразрѣзъ съ ея религіозными стремленіями.

Для того, чтобы Бэду воочію убѣдился въ несравненныхъ качествахъ новой невѣсты, Лорансъ предложила кузену проводить ее въ монастырь къ подругѣ. Бэду такъ заинтересовался ея похвалами, что принялъ предложеніе, тѣмъ болѣе, что могъ оставаться въ качествѣ молчаливаго слушателя. За то Лукреція наговорила такъ много прекрасныхъ истинъ на счетъ кратковременности и суеты всего земнаго и сладости небесныхъ утѣхъ, которыя и заключила молитвой къ Богу о дарованіи ей силъ исполнить трудный подвигъ, что Бэду совсѣмъ растаялъ. Онъ не осмѣлился говорить съ ней ни о любви, ни о бракѣ, хотя ему очень хотѣлось сдѣлать и то, и другое — ея красота и умъ, помимо духовныхъ добродѣтелей, привели его въ восторгъ. Онъ попросилъ Лорансъ, какъ умную женщину, поговорить за него и самое лучшее черезъ духовника. Не знаю, право, какимъ чудомъ Лукреція привлекла на свою сторону святыхъ отцевъ, но они много помогали ей въ достиженіи намѣченныхъ цѣлей. Долгое время Лукреція оставалась глухой къ сдѣланнымъ предложеніямъ, хотя въ душѣ страшно боялась, что ихъ могутъ не возобновить, но все дѣлала видъ, что принимаетъ ихъ за искушенія, посылаемыя свыше, чтобы провѣрить, насколько она тверда въ своихъ благихъ намѣреніяхъ. Затѣмъ, подъ вліяніемъ настоянія ходатаевъ жениха, она просила времени, чтобы помолиться и просить Бога научить ее, какъ лучше поступить. Когда она казалась на половину убѣжденной, то начала болѣть, и по этой причинѣ просила позволенія у настоятельницы освободить ее отъ постовъ и долгой службы. Вообще дѣлала видъ, что слабое здоровье не позволяетъ ей долгое время выносить строгости монастырской жизни. Въ параллель къ этому, она стала благосклоннѣе выслушивать убѣжденія, что можно спасти душу свою и внѣ стѣнъ монастыря, будучи доброй женой и воспитывая дѣтей въ страхѣ божіемъ. Съ видомъ преступницы, приговоренной къ казни, она дала свое согласіе на бракъ съ Бэду.

Лорансъ тотчасъ извѣстила своего кузена о счастливомъ исходѣ сватовства, и онъ былъ такъ счастливъ, совративъ монашенку, что не обратилъ большаго вниманія на денежные вопросы брачнаго контракта, какъ это было прежде, и удовольствовался слухами о богатствѣ Лукреціи, не допуская возможности, что набожные люди могутъ лгать или преувеличивать. Кромѣ того, невѣстѣ пришла въ голову счастливая мысль накупить мебели, необходимой для приличнаго хозяйства. Заплатила она за нее одну треть, потому что ей всегда былъ открыть кредитъ. Для жаднаго Бэду этотъ фактъ имѣлъ большое значеніе; кромѣ того, строгій и набожный характеръ Лукреціи избавлялъ его отъ обычныхъ тратъ на подарки, подношенія, прогулки и, наконецъ, на свадебное угощеніе. Особенно пріятно для него было желаніе невѣсты, чтобы свадебная церемонія была какъ можно проще. Прямо изъ монастыря она прослѣдовала въ церковь, а затѣмъ въ домъ мужа, который воображалъ, что въ лицѣ этой достойной дѣвицы воплотилась сама непорочность и чистота.

Можно сказать, что эта ловкая особа поступила подобно птичникамъ, которые сажаютъ птицу въ клѣтку подъ сѣти, въ которыя ловятъ другую. Монастырь и желѣзныя рѣшотки послужили ей средствомъ поймать мужа. Хорошо или худо они жили вмѣстѣ — вы узнаете, читатель, тогда, когда явится мода описывать жизнь замужнихъ женщинъ.

X.

Этими словами заканчиваетъ Фюретьеръ первую часть своей мѣщанской эпопеи и переходитъ непосредственно ко второй, при чемъ предпосылаетъ маленькое предисловіе читателю. «Не ждите, говоритъ онъ, чтобы вторая книга была продолженіемъ первой; повторяю еще разъ, что описываю вамъ дѣйствительную жизнь, а не свои фантазіи, а такъ какъ разсказанныя событія происходили между людьми, не имѣющими между собой никакого родства и живущими въ разныхъ частяхъ города, то я предоставляю связать ихъ жизнь въ одно цѣлое переплетчику, которому попадутъ въ руки эти листы. Поэтому не требуйте, чтобы я сохранилъ единство времени и мѣста, не ждите также, чтобы я поженилъ всѣхъ дѣйствующихъ лицъ къ концу книги, потому что нѣкоторыя захотятъ остаться холостяками, другія могутъ жениться такъ секретно, что ни вы, ни я объ этомъ не узнаемъ. Затѣмъ, я не намѣренъ описывать вамъ изъ всѣхъ человѣческихъ страстей одну любовь; напротивъ, всѣ мѣщанскія страсти будутъ описаны, насколько этого потребуютъ правда и ходъ событій. Случайно вы встрѣтите, впрочемъ, здѣсь стараго знакомца, писателя Шаррозеля; если вамъ интересно познакомиться подробнѣе съ личностью этого господина, продолжайте читать дальше».

«Исторія Шаррозеля, Коллантины и Белястра».

Такъ озаглавлена вторая книга «Мѣщанскаго Романа». Я передамъ содержаніе ея немногими словами, потому что она наполнена описаніями, длиннотами и почти лишена дѣйствія, хотя нѣкоторыя страницы блещутъ остроуміемъ.

Читая описаніе этой тройки, трудно рѣшить, кто изъ нихъ хуже. Злая критика автора «Francion», конечно, не безпристрастна. Очевидно Фюретьеромъ руководили личные счеты съ Сорелемъ, отъ вліянія которыхъ онъ не могъ отдѣлаться, не смотря на свой свѣтлый умъ и честное направленіе; кромѣ этого обстоятельства, Фюретьеръ хотѣлъ въ лицѣ Шаррозеля нарисовать современнаго «homme de lettres» со всѣми его темными сторонами. Авторъ начинаетъ свой разсказъ съ описанія наружности Сореля и не жалѣетъ красокъ, чтобы представить его физическимъ и нравственнымъ уродомъ: маленькаго роста, тщедушный и блѣдный, съ невозможно длиннымъ носомъ, который онъ суетъ всюду, куда не нужно, и съ улыбкой, напоминающей сатира. Это обиженное богомъ созданье преисполнено злобы на весь міръ: природу и людей. Желая прослыть аристократомъ, онъ готовъ отказаться отъ славы писателя, и въ то-же время ему до смерти хочется популярности. Въ результатѣ, отъ его неудачныхъ литературныхъ опытовъ получается разореніе книгопродавцевъ, которые имѣли неосторожность печатать и издавать его книги. Никто не хочетъ покупать этой печатной дребедени. (Сорель) Шаррозель задыхается отъ злобы и обвиняетъ публику въ невѣжествѣ и въ непониманіи истинныхъ талантовъ. Вся жизнь его наполнена безсильной злобой, потому что по своей гадкой природѣ онъ неспособенъ ни къ какимъ благороднымъ человѣческимъ чувствамъ. Единственный въ его жизни романъ, окончившійся даже законнымъ бракомъ, относился къ особѣ, характеромъ очень похожей на него. Ее звали Коллантина. Эта достойная особа также полна ненависти ко всему на свѣтѣ, кромѣ своихъ выгодъ.

Коллантина старая некрасивая дѣва, по природѣ своей сутяга и крючкотворъ. Ничто въ мірѣ не занимаетъ ее такъ, какъ веденіе судебныхъ процессовъ, большихъ и маленькихъ — безразлично. Самая процедура судебнаго слѣдствія имѣетъ для нея неотразимую прелесть. Привожу нѣсколько строкъ изъ описанія Коллантины.

Это была тощая и худая дѣва, вѣчно плачущая надъ горькой своей судьбиной; второю причиною ея горя было чужое счастіе или удача. Тонкій, искривленный станъ былъ очень удобенъ при ея привычкѣ много ходить, а ежедневно она имѣла обыкновеніе откалывать такія прогулки, которыя были-бы въ пору любому погребальному факельщику. Вставала она съ зарею и не страшилась шататься по ночамъ, точно волкъ. Ловкость, съ какою она обходилась съ мелкими писцами и ухаживала за господами ихъ, была поистинѣ столь-же необыкновенна, какъ и терпѣніе, съ которымъ она переносила ихъ насмѣшки и дурное расположеніе духа. Все это качества, необходимыя для человѣка, избравшаго ремесломъ своимъ сутяжничество. Я позволю себѣ привести нѣсколько разсказовъ изъ ея молодости, а она и тогда уже подавала надежды, вполнѣ осуществившіяся впослѣдствіи. Ея мать, собираясь произвести на свѣтъ это существо, полагала, что зачатіе произошло отъ какой-нибудь гарпіи, да и по лицу ея видно было, что въ ней находится какое-то чудовище. Подросши, она устраивала себѣ куколъ изъ старыхъ бумажныхъ мѣшковъ, украшая ихъ веревками и наряжая въ чепчики и передники, сдѣланные изъ лавочныхъ этикетовъ. Въ то время, какъ иныя дѣвочки занимались вязаньемъ, она то и дѣло сшивала толстыя кипы дѣлъ изъ бумаги и этикетовъ. Особенный даръ ея къ волокитѣ судебной обнаружился, когда ея послали въ школу, гдѣ она, не успѣвъ выучить своихъ семи псалмовъ, уже принялась строчить тяжбы и жалобы.

Страсть судиться, съ теченіемъ времени, развилась въ ней до такой степени, что она не довольствовалась веденіемъ множества своихъ процессовъ, но еще покупала за деньги тѣ, которые почему-либо казались особенно интересными и запутанными.

Судьба сталкиваетъ эту дѣвицу съ Сорелемъ въ судебной палатѣ, куда его занесло судиться съ книгопродавцемъ, имѣвшимъ несчастье издавать его сочиненія.

Эти двѣ достойныя личности сразу поняли другъ друга, разсказывая детали своихъ судебныхъ процессовъ. Авторъ не приводитъ подробностей ихъ перваго разговора и содержанія тяжбъ, не желая подражать писателямъ, которые вводятъ въ свои произведенія массу ненужныхъ подробностей. Коллантина видитъ между собой и Шаррозелемъ такъ много общаго, что начинаетъ разсказывать исторію своихъ процессовъ одинъ за другимъ, въ такомъ огромномъ количествѣ, что онъ не знаетъ, какъ отъ нея отвязаться. Затѣмъ, она вручаетъ ему списокъ лицъ, отъ которыхъ зависитъ оказать ей протекцію или повліять на благопріятный ихъ исходъ.

Шаррозель находитъ въ этомъ спискѣ много знакомыхъ лицъ, и обѣщаетъ Коллантинѣ съ три короба, имѣя въ душѣ намѣреніе не исполнить ничего изъ этихъ обѣщаній. Въ этомъ случаѣ, онъ остается вѣренъ себѣ — ничего никому не сдѣлать полезнаго.

У Шаррозеля есть свои чисто эгоистическіе виды на Коллантину. Въ лицѣ ея онъ надѣется заполучить терпѣливаго слушателя его литературныхъ произведеній; но увы, быстро разочаровывается. Коллантина не даетъ ему открыть рта. На каждое его слово у нея готова новая тяжба. Она читаетъ ихъ одну за другой безъ отдыха до того, что у нея пересыхаетъ горло. На попытки Шаррозеля остановить ее и начать читать свое, она заявляетъ, что никакая литература не можетъ сравниться съ краснорѣчіемъ ея бумагъ. Они перебиваютъ другъ друга, бѣсятся и грызутся. Однако Шаррозель упрямъ, — встрѣтивъ такой энергическій отпоръ, онъ во что-бы то ни стало хочетъ заставить Коллантину слушать. Однажды ихъ споръ зашелъ такъ далеко, что произошла открытая ссора, которая окончилась дракой. Коллантина ревѣла во все горло, что ее рѣжутъ, убиваютъ и назвала кучу сосѣдей. Въ числѣ прибѣжавшихъ на крикъ былъ ея братъ — сержантъ; съ его помощью составили протоколъ. Коллантина въ восторгѣ, что возникаетъ новое судебное дѣло.

Впрочемъ, на этотъ разъ, она ошиблась въ разсчетѣ. Шаррозель выигрываетъ этотъ процессъ, и завзятая сутяга побѣждена. Такой исходъ дѣла возвышаетъ врага въ ея глазахъ, и придаетъ ему особую цѣну. Коллантина нашла, наконецъ, достойнаго соперника, который даже превзошелъ ее, chicaneuse consommée.

Въ умѣ она рѣшила, что только такой человѣкъ достоинъ быть ея мужемъ. Противники помирились, и дѣло совсѣмъ пошло на ладъ, какъ вдругъ у Шаррозеля является противникъ въ лицѣ Белястра (Belastre).

При описаніи этой комической фигуры, Фюретьеръ впадаетъ въ шаржъ. Трудно допустить возможность, чтобы даже въ такія далекія времена подобная личность могла занимать должность судьи (prévost.). Онъ даже не грамотенъ и не умѣетъ подписать своего имени. Положимъ, Белястръ получилъ это мѣсто фуксомъ, путемъ случайной протекціи сильнаго лица, но все-же подобный фактъ кажется невѣроятнымъ. Авторъ наполняетъ нѣсколько страницъ описаніемъ его невѣжества и тупости. Напримѣръ, этотъ королевскій (?) судья дѣлаетъ вопросы въ родѣ слѣдующихъ: «Quand le roi était en son lit de justice iletait entre deux draps, ou sur la couverture».

Однажды онъ отправляется въ книжную лавку и спросилъ книгу. На вопросъ купца какую и для какой цѣли, Белястръ коротко отвѣчаетъ: «C’est à mettre en presse mes rabats». — Пять лѣтъ пробылъ онъ судьею и не научился надѣвать своей шляпы: всякій разъ, болѣе высокая часть ея, которой слѣдовало быть назади, оказывалась у него впереди или на боку.

Не смотря на свою тупость, Белястръ хитеръ и остороженъ. Онъ уродливый, грязный, но очутившись неожиданно для себя самаго въ новой должности, Белястръ набрался чванства и заносчивости Онъ вообразилъ, что у него отъ рожденія были способности къ должности судьи и что онъ очень уменъ. Задравши высоко голову, онъ сидѣлъ на своемъ креслѣ, какъ истуканъ, а за него работали и говорили секретари и помощники.

Среди своихъ бумагъ, Коллантина нашла документъ, по которому этотъ тупоумный судья остался долженъ ея роднымъ нѣсколько франковъ. Она была способна поднять шумъ изъ за трехъ су; поэтому тотчасъ-же возникла тяжба. Белястръ немного познакомился съ пріемами крючкотворства и его забавляло судиться съ бѣшеной Коллантиной. При каждомъ свиданіи они говорили другъ другу дерзости, считались открытыми врагами, но эта самая вражда сближала ихъ. Судья сначала сталъ осаждать ее частыми визитами, и наконецъ разразился объясненіемъ въ любви. Увидавъ въ Белястрѣ соперника, Шаррозель рѣшилъ не уступать ему Коллантины, не отъ избытка къ ней нѣжныхъ чувствъ, а только изъ желанія досадить ближнему. Начинается между ними война.

Белястръ не имѣетъ никакого понятія о литературѣ, однако онъ гдѣ-то слыхалъ, что влюбленные пишутъ стихи дамѣ сердца и, не желая отстать отъ моды, отправляется къ букинисту. Тамъ онъ купилъ первую попавшуюся книгу и, по совѣту книгопродавца, написалъ нѣсколько стиховъ, въ которыхъ воспѣвались прелести какой-то красавицы, и послалъ ихъ Коллантинѣ.

Стихи принадлежали перу Теофиля Віо, но онъ выдалъ ихъ за свои. Старая дѣва осталась очень довольна подобнымъ вниманіемъ, самолюбіе ея было польщено. «Они хороши уже по тому одному, что посвящены мнѣ», заявила она въ отвѣтъ на критику Сореля. Задѣтый за живое успѣхомъ противника, Сорель, съ подлинникомъ въ рукахъ, доказываетъ, что стихи эти украдены у Viaud. Белястръ внѣ себя отъ ярости, ни намѣренія сдѣлаться поэтомъ въ честь своей возлюбленной не оставляетъ и пишетъ нѣсколько дубоватыхъ строфъ, полныхъ ошибокъ и самой грубой лести. Однако, визитъ его къ Коллантинѣ, не смотря на поднесеніе стиховъ, окончился неблагополучно. Они некстати вспомнили о подробностяхъ своего судебнаго процесса, начали обвинять другъ друга, браниться и даже призвали Сореля въ свидѣтели.

Неизвѣстно, чѣмъ-бы окончилась эта баталія, но къ судьѣ явился секретарь Съ бумагами для подписи. Шаррозель, который не могъ усидѣть равнодушно на мѣстѣ и не совать во все своего длиннаго носа, успѣлъ прочитать на заголовкѣ одной изъ бумагъ, что это завѣщаніе умершаго писателя, Мы тофилакта. Съ соболѣзнованіемъ отнесся онъ къ смерти собрата и выразилъ мнѣніе, что завѣщаніе такого замѣчательнаго человѣка должно быть очень интересно. Собесѣдники его устали браниться и тоже не прочь были послушать. Коллантина всегда была готова читать бумаги такого рода, а Белястръ надѣялся придать себѣ больше важности въ ея глазахъ, когда читаютъ бумагу, скрѣпленную его безграмотной подписью.

«Инвентарь Митофилакта» начинался рядомъ цифръ и годовъ, затѣмъ перечисленіемъ разной домашней рухляди, которая показывала крайнюю скудость средствъ ея владѣтеля. Далѣе, покойникъ завѣщаетъ своимъ издателямъ дневникъ поэта съ поученіями, какъ надо переносить бѣдность и голодъ. Горькая иронія надъ судьбой писателя вообще звучитъ въ каждомъ словѣ этого оригинальнаго назиданія.

Своему лучшему другу онъ оставляетъ альманахъ съ перечисленіемъ обѣдовъ, которыми онъ пользовался у знатныхъ лицъ, и въ то-же время перечисляетъ всѣ ихъ слабости и пороки; только благодаря тому, что онъ умѣлъ обращать ихъ въ свою пользу, они оказывали ему протекцію. Онъ освобождаетъ своихъ книгопродавцевъ и покровителей отъ тѣхъ денегъ за книги, сонеты и панегирики, которыя они обѣщали заплатить, и обманули.

Затѣмъ, Митофилактъ желаетъ покоя ихъ душѣ, что вовсе не лишнее, — ибо они нуждаются въ безконечномъ милосердіи Божіемъ, чтобы быть прощенными за всѣ низости и пакости, безнаказанно совершаемыя на землѣ. Одному издателю онъ завѣщаетъ право безвозмездно пользоваться его сочиненіями, чтобы полученными за нихъ деньгами покрыть всѣ расходы отъ изданія разныхъ негодныхъ книжонокъ.

Коллантинѣ хотѣлось поскорѣе послушать завѣщаніе имущественной собственности, но у бѣднаго поэта не оказалось ничего, кромѣ книгъ сатирическаго направленія, напр., «L’Amadissiade», пародія на стиль любимыхъ прежде Амадисовъ и на смѣшныя стороны, которыя въ нихъ встрѣчаются. Пародія на сонеты, посвященные важнымъ государственнымъ людямъ «par le grand sottissier de France», съ переименованіемъ всѣхъ глупостей, происходящихъ въ этомъ обширномъ государствѣ, въ алфавитномъ порядкѣ. На это Сорель замѣчаетъ, что идею этого сочиненія у него предвосхитилъ Митофилакгь. Далѣе слѣдуетъ sonnet dédicatoire; при немъ приложена такса: что будетъ стоить описаніе того или другого лица въ видѣ героя романа; что стоитъ описаніе обстановки, монограммъ, румянъ и бѣлилъ, которыя они истребятъ, и т. д. Наконецъ, намекъ на пенсіи, получаемыя отъ правительства за подобныя восхваленія и рекламы. Сорель такъ заинтересовался завѣщаніемъ, что проситъ у Белястра позволенія взять эти документы на домъ, но судья и Коллантина, вмѣсто отвѣта, пригрозили ему процессомъ за присвоеніе чужой собственности, и онъ тотчасъ отступился.

Послѣ чтенія этого любопытнаго завѣщанія, когда послѣднее было унесено обратно въ судъ, начатая ссора между хозяйкой и гостемъ возобновилась послѣ перерыва и достигла такихъ ужасающихъ размѣровъ, что они, собравшись съ силами, рѣшили доконать другъ друга. Разстались они смертельными врагами, и процессъ, затѣянный шутя, разросся въ серьезное дѣло, начиненное жалобами, клеветами и свидѣтельскими показаніями. Не даромъ Коллантина судилась весь свой вѣкъ; опытность ея пригодилась въ данномъ случаѣ, и она совершенно раззэрила противника путемъ разныхъ крючкотворствъ. Друзья совѣтовали ему поскорѣе на ней жениться и такимъ образомъ поправить дѣло. Но невѣста была нетаковская: она живо сообразила, что ее хотятъ провести, и наотрѣзъ отказалась выйти замужъ. Перспектива выиграть съ тріумфомъ процессъ — гораздо болѣе ее прельщала, чѣмъ бракъ съ идіотомъ. Такого рода положеніемъ вещей воспользовался Сорель и предложилъ неукротимой Коллантинѣ руку и сердце. Чтобы еще болѣе досадить своему врагу, она приняла это предложеніе. Однако-же. союзъ, заключенный на такихъ основательныхъ началахъ, оказался непрочнымъ. На другой-же день послѣ свадьбы, Сорель нечаянно сломалъ золотую шпильку своей супруги, подарокъ бабушки. Новобрачная пришла въ ярость отъ такого, повидимому, ничтожнаго проступка. Она по обыкновенію начала во все горло кричать, обвинять мужа въ намѣреніи ее раззорить, перепортить все ея добро. Не смотря на всѣ старанія, Сорель не могъ успокоить разгнѣванной супруги.

Она заявила, что жить съ такимъ варваромъ не намѣрена, и завтра-же подаетъ на него жалобу въ судъ съ просьбой о разводѣ, а главное — о раздѣлѣ имущества. Начался безконечный новый процессъ. Они судились долго, судятся и, вѣроятно будутъ судиться до самой смерти. — На этомъ и прекращается повѣствованіе о судьбѣ злосчастнаго писателя Шаррозеля (Шарля Сореля).

"Пантеонъ Литературы", 1888

---

Отдельное издание: Борхсениус Е. И. Представители реального романа во Франции в XVII столетии. Исследование Е. И. Борхсениус. — Санкт-Петербург: тип. Н. А. Лебедева, 1888. — 124 с. ; 23 см. — (Пантеон литературы);