Корифеи новѣйшей русской литературы.
править
Предисловіе.
правитьМежду художественной литературой и жизнью существуетъ самая тѣсная связь. Содержаніемъ послѣдней опредѣляется не только внутреннее содержаніе, но и форма первой.
За послѣднее двадцатилѣтіе въ русской беллетристикѣ преобладаетъ новелла, или повѣсть. Наши новѣйшіе беллетристы свои впечатлѣнія выражаютъ въ формѣ маленькихъ разсказовъ, въ формѣ этюдовъ; въ ихъ произведеніяхъ нѣтъ опредѣленной законченности, нѣтъ той округленности, широкаго и всесторонняго освѣщенія интересующихъ художника явленій, какія свойственны роману, — другой общераспространенной формѣ художественныхъ произведеній.
Форма повѣсти отличается отъ формы романа большею эластичностью, благодаря которой живыя явленія отливаются въ ней полнѣе въ отношеніи оттѣнковъ, въ отношеніи индивидуальныхъ чертъ. Романъ, болѣе мертвая форма, имѣетъ дѣло скорѣе съ опредѣлившимися событіями, потерявшими, такъ сказать, свои индивидуальныя особенности за выпуклостью характерныхъ, типичныхъ чертъ. Авторъ въ этомъ случаѣ болѣе объективенъ, чѣмъ въ повѣсти.
Преимущество повѣсти передъ романомъ заключается, именно, въ томъ, что въ первой больше живой непосредственности. Авторъ повѣсти творитъ подъ живымъ впечатлѣніемъ и, находясь во власти настроенія, не заботится подвести подъ болѣе или менѣе опредѣленную мѣрку переживаемое впечатлѣніе, а лишь старается по возможности искреннѣе передать его читателю. Здѣсь больше мѣста свободному творчеству, чѣмъ въ романѣ, гдѣ авторъ не только рисуетъ, но и подправляетъ себя, какъ художника, вводя въ свое повѣствованіе критическія замѣчанія относительно изображаемыхъ явленій. Въ романѣ больше критики; романистъ выступаетъ передъ нами часто въ качествѣ безучастнаго наблюдателя, въ пересказахъ котораго слышится нѣкоторый холодъ. Авторъ романа, можно сказать, поучаетъ своимъ творчествомъ, авторъ повѣсти самъ учится, заставляя вмѣстѣ съ собою учиться и читателя.
Романъ вызываетъ въ читателѣ къ дѣятельности больше умъ, чѣмъ чувство. Съ романистомъ можно спорить, полемизировать, потому что въ освѣщеніи изображаемыхъ имъ явленій слишкомъ много участвовалъ умъ. Можетъ быть, въ зависимости отъ этого, критикъ романа является скорѣе публицистомъ, чѣмъ дѣйствительно художественнымъ критикомъ. Вспомнимъ, напримѣръ, какую бурю разговоровъ въ печати вызвалъ знаменитый романъ Тургенева «Отцы и дѣти»: критики вступали въ отчаяннѣйшую полемику съ художникомъ.
У художника-новеллиста завязывается общеніе съ читателемъ въ сферѣ эмоціональной и общеніе это по самому характеру своему болѣе интимно, чѣмъ общеніе, создающееся на почвѣ интеллектуальной. Критику, какъ типичному читателю, способному къ большей воспріимчивости настроенія художника, не остается здѣсь мѣста для полемики. Ему приходится лишь констатировать данное настроеніе, которымъ проникнуто художественное произведеніе, и устанавливать, насколько искренно это настроеніе со стороны психологической правды. Лучшимъ критеріемъ въ данномъ случаѣ служитъ чувствованіе самого читателя, ergo — критика.
Мы начали съ того, что не только содержаніе, но и форма художественнаго произведенія опредѣляется содержаніемъ жизни. Если, какъ мы сказали, за послѣднее двадцатилѣтіе преобладающей формой въ русской беллетристикѣ является повѣсть, то причину этому нужно искать въ характерѣ самой жизни указаннаго періода.
Сравнивая этотъ періодъ времени съ предшествовавшими эпохами шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ, мы сказали бы, что за послѣдними слѣдуетъ признать опредѣленные устои. Каково качество этихъ устоевъ — дѣло другое, но во всякомъ случаѣ у людей того времени была исходная точка, сообщающая опредѣленный характеръ ихъ дѣятельности. Время, смѣнившее эпохи шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ, характерно потерею устоевъ, отсутствіемъ какихъ бы то ни было исходныхъ точекъ. Современный человѣкъ живетъ настроеніями, легко смѣняющимися. Самою подходящею формою для запечатлѣнія такихъ, именно, настроеній и является, по своей гибкости, новелла, или повѣсть.
Болѣе яркими представителями новѣйшей русской повѣсти мы назвали бы Гаршина, Короленка, Чехова и М. Горькаго.