НЕСЧАСТНЫЕ
правитьПока не произведены были коренныя преобразованія въ нашемъ судопроизводствѣ, вопросъ о мѣстахъ заключенія подсудимыхъ и осужденныхъ. путался въ грудѣ другихъ рядовыхъ вопросовъ. Ради его, временами предпринимались кое-какія измѣненія, временами производились улучшенія, но все это не въ систематическомъ порядкѣ, не въ цѣломъ видѣ, а только частями; вообще же, вопросъ этотъ стоялъ весьма далеко назади, не смотря на то, что требовалъ самаго сосредоточеннаго вниманія. Тюремный бытъ, своимъ крайнимъ несовершенствомъ, настоятельно взывалъ о помощи и требовалъ коренной переработки.
Литература наша, какъ и всегда во всѣхъ жизненныхъ нашихъ вопросахъ, не оставалась и на этотъ разъ глухою и равнодушною къ тѣмъ воплямъ, которые ясно, но робко доносились изъ всѣхъ мѣстъ заточенія, со всѣхъ пунктовъ ссыльныхъ поселеній. Литература не прикидывалась слѣпою или не желающею вѣдать такія дѣла за недосугомъ и многосторонними сложными занятіями, при видѣ язвъ весьма остраго свойства и заразительныхъ признаковъ. Лѣтъ пять тому назадъ, вопросъ о ссыльныхъ и тюрьмахъ шевелилъ общественный интересъ, возбуждая вниманія и участіе съ достаточною силою и настойчивостью при содѣйствіи литературныхъ трудовъ, разбросанныхъ почти во всѣхъ періодическихъ изданіяхъ того времени. Съ тѣхъ поръ, вопросъ о тюрьмахъ и ссыльныхъ оставался въ архивныхъ дѣлахъ, какъ будто бы и онъ изъ разряда тѣхъ, которые рѣшены окончательно и потому перестали занимать обѣ заинтересованныя стороны.
Съ перемѣною системы уголовнаго судопроизводства и преобразованіями въ нашей карательной системѣ, всѣ прежнія подозрѣнія должны исчезнуть сами собою. Теперь очевидна насущная и неизбывная надобность вести оба дѣла рука объ руку: съ измѣненіемъ карательной системы сдѣлалось священнымъ и неотложнымъ долгомъ коренное измѣненіе системы тюремъ и ссылки. Въ далекомъ и близкомъ прошедшемъ, для насъ довольно образцевъ для того, чтобы не дѣлать крупныхъ промаховъ и не утѣшаться наружнымъ блескомъ и лоскомъ того, что внутри прогнило насквозь, и — стало быть — никуда не годится.
Новая реформа, пущенная уже въ ходъ, не позволитъ теперь прибѣгать къ поверхностнымъ измѣненіямъ изъ-за одного хвастовства и, для очистки совѣсти, вырабатывать только казовые концы: новымъ заплатамъ, хотя бы и изъ заграничныхъ матеріи, на ветхомъ рубищѣ уже и не удержаться теперь. Судебная реформа слишкомъ глубоко внѣдряется въ нашу молодую, воспріимчивую и плодоносную почву, кореннымъ образомъ переработываетъ все ветхое зданіе старыхъ пріемовъ и порядковъ, и весь старый судъ; волчецамъ и терніямъ рости тутъ не мѣсто: они могутъ только глушить всходы, и мѣшать росту молодыхъ побѣговъ. Система заключенія и ссылки только тогда не станетъ бить вкось и въ сторону, когда всѣми голосами начнетъ вторить здоровымъ и сильнымъ мотивамъ новаго и молодого двигателя и дѣятеля. На это у насъ имѣется много основаній для надеждъ; много данныхъ для того, чтобы не грѣшить больше противъ требованій духа времени и человѣколюбія.
Преобразованіе нашего уголовнаго судопроизводства сдѣлало необходимымъ пересмотръ уложенія о наказаніяхъ, которое съ одной стороны мѣшаетъ суду смягчать наказаніе нѣсколькими степенями (по вновь предоставленному ему праву), — съ другой, оставаясь при устарѣлыхъ взглядахъ и понятіяхъ, не всегда точно и прямо можетъ опредѣлить надлежащую мѣру наказанія и сознательно успокоиться на томъ, что такое-то наказаніе легче, другое тяжелѣе. Такъ, напримѣръ, въ силу благопріятно-сложившихся обстоятельствъ (о которыхъ мы подробно разскажемъ ниже) заключеніе въ арестантскихъ ротахъ гражданскаго вѣдомства сдѣлалось легче, чѣмъ заключеніе въ рабочихъ ротахъ военнаго вѣдомства; — между тѣмъ, первое заключеніе, по уложенію, полагается высшимъ исправительнымъ наказаніемъ. Точно также подлежитъ большому сомнѣнію и то, чтобы рудниковыя каторжныя работы, производимыя по требованіямъ и указаніямъ правильной науки, могли оставаться на прежнемъ суровомъ положеніи въ рукахъ людей, получающихъ гуманное образованіе въ средѣ цивилизованнаго общества. Мы имѣемъ много данныхъ для того, чтобы видѣть гораздо большую тяжесть наказанія для тѣхъ преступниковъ, которыхъ судьба ввѣрена людямъ, менѣе умягченнымъ воспитаніемъ, и которыхъ трудъ и работа подчиняются не законамъ науки, а произволу. Сибирскія арестантскія роты и, между ними, Омская крѣпостная (нашедшая такого талантливаго бытописателя, каковъ авторъ «Мертваго Дома») являются въ несравненно болѣе суровой и болѣе грозной формѣ, чѣмъ, наприм., всѣ рудники, промыслы и заводы Нерчинскаго горнаго округа. Между тѣмъ, работы на рудникахъ и промыслахъ нерчинскихъ, управляемыхъ горными офицерами, назначаются для каторжныхъ 1-го разряда, а сибирскія арестантскія рабочія роты, дозираемыя военными офицерами, считаются во 2-мъ разрядѣ наравнѣ съ заводами, надзоръ за которыми ввѣряется гражданскимъ чиновникамъ. Мы уже не говоримъ о томъ, что въ послѣднее время система примѣненія труда ссыльныхъ на мѣстахъ изгнанія подвергалась сильнымъ измѣненіямъ, и трудъ направлялся совсѣмъ не въ ту сторону и шелъ не по тому назначенію, на которое надѣялся и указалъ судъ. Назначалась ссылка въ рудники въ то время, когда ни одинъ изъ нихъ не дѣйствовалъ по прежнимъ пріемамъ, а на большую половину они стояли залитые водой, — только на самую малую часть рудники разработывались по системѣ вольнонаемнаго труда свободными людьми, сибирскими старожилами. Самый способъ содержанія и обращенія съ ссыльнокаторжными въ послѣднее время измѣнился противъ прежняго, но не установился въ опредѣленную и желаемую форму: онъ былъ смягченъ въ одно время и вдругъ снова началъ стремиться въ болѣе крутымъ и строгимъ мѣрамъ. Послѣдовательнаго, разъ выработаннаго и установленнаго взгляда на это дѣло не стало: отъ личнаго характера лицъ и отъ уровня ихъ міросозерцанія зависѣло то, на что силятся имѣть прямое и непосредственное вліяніе коренныя государственныя узаконенія.
Нѣтъ сомнѣнія въ томъ, что въ настоящее время достаточно смягчился взглядъ на преступленія и преступниковъ въ общемъ сознаніи всѣхъ заинтересованныхъ въ этомъ дѣлѣ. Особенно рельефно и законченно выясняется это въ наши дни въ рѣшеніяхъ присяжныхъ, въ ихъ взглядѣ на преступленія и на степени возмездія за нихъ, и мы думаемъ, что источникъ подобнаго явленія вытекаетъ непосредственно изъ народной почвы. Въ этомъ отношеніи выборные отъ общества не въ разладѣ съ нимъ.
Слово колодникъ, какъ эпитетъ ссыльнаго, исчезаетъ изъ народнаго употребленія, ослабѣвши въ своемъ значеніи, какъ извѣстно, съ тѣхъ самыхъ поръ, когда исчезло на Руси то орудіе наказанія, которое дало свое имя всякому преступнику ссыльному и не ссыльному. Иноземное слово арестантъ — до сихъ поръ остается только въ казенныхъ бумагахъ и на языкѣ оффиціальныхъ лицъ; въ народъ оно не ушло. Народъ упорно стоитъ противъ этого названія, какъ упорно не соглашается всякаго ссыльнаго признать преступникомъ, И это слово онъ не принимаетъ въ свой языкъ, не умѣя осмыслить его для себя въ своемъ мягкомъ сердцѣ. Всякаго преступника, идущаго въ тюрьму, въ ссылку, на поселеніе, на каторгу, нашъ народъ вездѣ (и въ Россіи и по Сибири) называетъ «несчастнымъ».
Насколько это слово вѣрно, и какъ видѣнъ въ томъ протестъ противъ отжившаго свой вѣкъ стараго суда, насколько его можно примѣнить къ русскимъ преступникамъ, насколько, наконецъ, оно имѣетъ права гражданства передъ всѣми другими, ему однозначущими — мы рѣшились объяснить то рядомъ разсказовъ.
Разсказы эти — плодъ личныхъ наблюденій надъ бытомъ ссыльныхъ въ Сибири, по нашей дорогѣ съ Амура. Наблюденіями этими мы хотѣли бы внести и свою посильную лепту въ число тѣхъ матеріаловъ, изъ которыхъ по частямъ начали созидать новое зданіе тюремной системы. Мы считаемъ это тѣмъ болѣе своевременнымъ, что нѣкоторыя казенныя учрежденія (морское и военное министерства) озаботились уже устройствомъ такихъ тюремъ, до которыхъ доработалась Европа, руководимая началами цивилизаціи и гуманности. Третье вѣдомство (министерство Внутр. Дѣлъ) успѣло уже собрать краткія свѣдѣнія о состояніи тюремнаго дѣла въ Россіи, но не произвело еще наблюденій надъ сибирскими тюрьмами и не провѣрило способа колонизаціи Сибирскаго края ссыльными преступниками. Этотъ-то именно пробѣлъ мы желали бы отчасти дополнить и, до нѣкоторой степени, принять участіе и въ загрунтовкѣ другого пробѣла: до сихъ поръ изучалось, съ большею настойчивостію и вниманіемъ, тюремное дѣло только за границей. Наши домашнія дѣла оставались на заднемъ и дальнемъ планѣ, и порождаютъ вѣроятіе опасеній, что зданіе, соорунаемое на невѣдомой почвѣ, можетъ простоять только нѣкоторое время и потомъ снова потребовать уже не ремонта, а коренной перестройки. Примѣръ подобной неудачи у всѣхъ насъ на памяти.
Еще Екатерина II прилагала не мало заботъ къ тому, чтобы устройство мѣстъ заточенія производилось по началамъ христіанскаго человѣколюбія. Одинъ изъ ея указовъ предписываетъ, чтобы тюрьмы были расположены внѣ городовъ, на мѣстахъ здоровыхъ и открытыхъ, чтобы при каждой тюрьмѣ была больница, откуда арестантъ выходилъ бы не иначе, какъ по совершенномъ излеченіи, и проч., и проч. Законъ желаетъ, чтобы соблюдалось строгое отдѣленіе мущинъ и женщинъ, признаетъ справедливость различать способы обращенія съ заподозрѣнными и обвиненными. Постановленіе это Екатерина разослала ко всѣмъ губернаторамъ съ приказаніемъ привести его въ исполненіе по всѣмъ подвѣдомымъ мѣстамъ. Но повиновеніе закону было пустымъ словомъ, а произволъ мелкихъ чиновниковъ могъ безразсудно воспротивиться высочайшей волѣ, и этотъ законъ оставленъ былъ безъ исполненія: тюрьмы продолжали быть нездоровыми и находились подъ дурнымъ надзоромъ. Между тѣмъ исправленіе тюремъ производилось по указаніямъ знаменитаго друга человѣчества: самъ Джонъ Говардъ, изобрѣтатель пенитенціарныхъ тюремъ, лично осматривалъ наши тюрьмы (и даже умеръ въ Россіи, при посѣщеніи больныхъ въ Херсонѣ, въ 1790 году).
Императоръ Александръ I, слѣдовавшій по стопамъ своей бабки, и успѣвшій придать сильное движеніе многимъ начинаніямъ во имя христіанской любви и благотворительности, поддерживалъ планы Екатерины и по отношенію къ тюремному дѣлу. Въ 1819 году, образовано было, подъ предсѣдательствомъ князя Голицына, особое благотворительное Общество съ исключительною цѣлію улучшить положеніе заключенныхъ. Работы Общества обнаружили добрыя намѣренія и повели къ широкому развитію основной мысли: къ повсемѣстному образованію попечительныхъ тюремныхъ комитетовъ, прожившихъ уже полвѣка и доставшихся въ наслѣдіе и нашимъ временамъ. Настоящее строгое время, преимущественно съ практическимъ дѣловымъ оттѣнкомъ, потребуетъ отъ нихъ новыхъ задачъ, и иной службы, сознательнѣе и прямѣе направленной къ цѣли. Нашему времени, послѣ извѣданныхъ неудачъ, уже не приводится удовлетворять себя призрачнымъ существованіемъ такого дѣла, которое непосредственно должно направляться къ опредѣленнымъ и практическимъ цѣлямъ. Теперь нельзя принимать за жизненный фактъ то учрежденіе, которое не съумѣло въ такой долгій срокъ выказать, при живучести, разумное проявленіе жизни. Теперь уже нельзя оправдаться тѣмъ, что въ Россіи, у русскихъ, не достаетъ единомыслія и согласнаго расположенія умовъ, которыя абсолютно необходимы для того, чтобы благопріятствовать успѣхамъ полезныхъ учрежденій, и безъ, которыхъ лучшія начинанія слабѣютъ и не разработываются съ подобающимъ стараніемъ…
Повторять старыя ошибки можно только намѣренно, и несомнѣненъ успѣхъ въ такомъ случаѣ, когда будутъ добросовѣстно организованы правила для дѣйствій, и къ данной цѣли исправленія тюремнаго быта согласно направлены будутъ обѣ дѣйствительныя силы, изъ которыхъ одна — благотворительность — громадна, другая — сознательное состраданіе къ павшимъ въ порокъ и преступленіе — начинаетъ ясно обнаруживаться во всѣхъ слояхъ общества. Исключенія изъ общаго правила, уклоненія отъ коренныхъ свойствъ народнаго характера на столько стали теперь незначительны и мелки, что, намѣренно уступая имъ мѣсто въ послѣдующихъ статьяхъ, мы увѣрены въ ихъ скоромъ исчезновеніи. Они поютъ уже свою лебединую пѣсню; они не что иное, какъ послѣдній остатокъ старинной рутины, доставшійся въ наслѣдіе отъ прадѣдовъ, и разгуливающій по бѣлу-свѣту, безъ дозволенія общества, до перваго рѣшительнаго запрещенія. Надо только рѣшиться подумать, смѣло приступить и порѣшить съ нимъ разъ и навсегда.
Въ тѣ времена, когда древніе русскіе люди въ безсиліи умственномъ допытывались правды на дыбахъ, огнемъ, водой, вбиваніемъ подъ ногти гвоздей (для уразумѣнія подноготной) и встрясками, въ тѣ суровыя времена выродились суровыя отношенія къ людямъ, прегрѣшившимъ противу закона и общества, и лишеннымъ свободы. Въ старыхъ заветшавшихъ и загнившихъ архивахъ, мы находимъ имъ начало, а личныя наши наблюденія позволяютъ намъ видѣть ихъ конецъ въ широкомъ значеніи этого слова. Долговременная борьба мрака со свѣтомъ кончается, нравы умягчились; взгляды на страданія стали шире, и участіе къ страдальцамъ изъ пассивнаго чувства перешло въ сознательное.
Останавливаемся на преступникахъ и беремъ ихъ въ то время, когда они признаны таковыми по суду и, лишенные права жить на родинѣ, идутъ пріобрѣтать новую и знакомиться съ нею на правахъ подневольныхъ путниковъ, ссыльныхъ.
Но до нашихъ личныхъ наблюденій вспомнимъ однако про старое въ короткихъ словахъ, уже и потому, что матеріалы архивные по вопросу о препровожденіи ссыльныхъ замѣчательно скудны. Сильнѣе и характернѣе другихъ говоритъ за всѣхъ извѣстный историческій страдалецъ протопопъ Аввакумъ Петровичъ, — одинъ изъ энергическихъ дѣятелей во время смутъ, происшедшихъ по поводу исправленія церковныхъ книгъ при царѣ Алексѣѣ и патріархѣ Никонѣ. Извѣстія его тѣмъ и важны, что относятся къ тѣмъ первымъ временамъ, когда Сибирь укрѣпилась за Россіей въ достаточной мѣрѣ, до того, что правительство, уже считая ее своею, назначило ее мѣстомъ ссылки для преступниковъ. Значеніе всѣхъ тѣхъ отдаленныхъ украинъ, каковыми считались всѣ мѣста, лежащія по сѣвернымъ и южнымъ окраинамъ московскаго государства по сю сторону Уральскаго хребта, начинало уже ослабѣвать, и Сибирскія страны стали казаться болѣе удобными для ссыльныхъ людей, чѣмъ, напр., степныя мѣста нынѣшнихъ губерній: Тульской, Орловской, Тамбовской, и сѣверныя страны: пермскія, Кольскія, устюжскія и другія.
Въ 1679 году, царь Ѳедоръ указалъ всѣхъ «воровъ, которые пойманы будутъ и которымъ за ихъ воровство доведется чинить казнь: сѣчь руки и ноги, и тѣмъ ворамъ рукъ и ногъ и дву пальцевъ не сѣчь, а ссылать ихъ въ Сибирь на пашню, съ женами и дѣтьми, на вѣчное житье». Въ слѣдующемъ году, указъ этотъ былъ поясненъ, а новый указъ 1683 года указывалъ только, вмѣсто пальцевъ и рукъ, рѣзать уши. Это произошло при совмѣстномъ царствованій двухъ братьевъ, Петра и Іоанна; но когда Петръ сдѣлался единовластнымъ правителемъ и былъ увлеченъ желаніемъ закрѣпить границы своего государства, посредствомъ правильныхъ крѣпостей, — Сибирь утратила на нѣкоторое время свое значеніе: ссыльныхъ стали посылать въ Азовъ, въ Рогервикъ, на Терекъ и въ Петербургъ, начинавшій выстраиваться. Въ концѣ своей жизни, Петръ снова началъ усиливать населеніе Сибири ссыльными, водворяя ихъ уже въ такихъ отдаленныхъ мѣстахъ, каковы были страны Охотскія и Нерчинскія (по тогдашнему Дауры). Въ 1722 году, окончательно и опредѣленно указано было, какъ на ссыльный пунктъ, на эти Дауры, въ которые пролагалъ самую первую тропу, еще за 60 лѣтъ до того, ссыльный протопопъ Аввакумъ. Дорогъ туда не только въ то время, но и далеко потомъ еще не было: ходили обычными казачьими путями: или проложенными самою природою (т. е. по рѣкамъ), или цѣликомъ по лѣснымъ трущобамъ, подъ руководствомъ и по указаніямъ туземцевъ-инородцевъ. А такъ какъ Аввакуму съ товарищами довелось пробивать первыя тропы, то и было то дѣло «гораздо нудно».
Плывутъ ссыльные на дощаникахъ по рѣкамъ въ безопасныхъ тихихъ мѣстахъ — льетъ сверху дождь и обсыпаетъ снѣгомъ, а на плечахъ накинуты кафтанишки худые, течетъ вода по спинѣ и груди. Стѣснятъ рѣку горы высокія съ дебрями непроходимыми, утесъ каменный, что стѣна: «и поглядѣть, заломя голову» — мѣсто опасное: быстрая вода переворачиваетъ барку вверхъ боками и дномъ, надо умѣть не погибнуть. Разъ случилось такое горе съ Аввакумомъ: оторвало барку и помчало, «а я на ней, ползаю да самъ кричу (пишетъ онъ): „Владычице, помози! Упованіе, не утопи!“ Иное ноги въ водѣ, а иное выползу наверхъ; гнало съ версту и больше; все размыло до крохи». Пороговъ по сибирскимъ рѣкамъ много. Большая Тунгузка ими особенно богата, — тамъ ссыльныхъ высаживали, заставляли тянуть барки бичевою, а на шеѣ цѣпь желѣзная длинная, а ноги, обутыя въ дырявое измызганное отрепье, рѣжутся объ острые камни. «Не пренемогай наказаніемъ Господнимъ, ниже ослабѣй, отъ него обличаемъ. Его же любитъ Богъ, того наказуетъ» утѣшалъ себя Аввакумъ, но опять, заурядъ съ другими, попадалъ на новыя бѣды. Приходили къ волоку, надо было пѣшкомъ идти (волочиться), собственными руками дѣлать нарты для поклажи скарба, что оставлено на рукахъ (и книги, и одежда, и иная рухлядь были отняты). Придутъ на отдыхъ — опять не много радостей: «привезли въ Братскій-острогь и въ тюрьму кинули, соломки дали. И сидѣлъ до Филипова поста, въ студеной башнѣ: что собачька на соломѣ лежу; воли накормятъ, коли нѣтъ.» Мышей много было, какъ во всѣхъ дикихъ непочатыхъ мѣстахъ, гдѣ еще не выжигалъ человѣкъ отъ вѣковъ залежной травы: «мышей я скуфьею билъ: и батожка не дадутъ дурачки. Все на брюхѣ лежалъ; спина гнила. Блохъ да вшей было много». Перевели въ теплую избу: «и я тутъ жилъ съ аманатами грязными тунгусами и съ собаками скованъ зиму всю, а жена съ дѣтьми верстъ съ 20 была сослана отъ меня. Ее баба Ксенія мучила зиму ту всю: лаяла да укоряла. Сынъ Иванъ (не великъ былъ) прибрелъ ко мнѣ побывать послѣ Христова Рождества: Пашковъ Аѳанасій[1] велѣлъ кинуть въ студеную тюрьму, гдѣ я сидѣлъ: ночевалъ милой и замерзъ-было тутъ, а на утро опять велѣлъ въ матери протолкать: я его и не видалъ. Приволокся къ матери: руки и ноги отзнобилъ».
Ушли ссыльные за Байкалъ, доплелись степью до рѣки Шилки: по ней тянулись бичевою, и протопопъ лямку тянулъ. «Зѣло нуженъ ходъ ею былъ: и поѣсть было не-коли, нежели спать. Лѣто цѣлое мучились отъ водяныя тяготы. Люди изгибали, и у меня ноги и животъ сини были. Два лѣта бредили въ водахъ, а зимами черезъ волоки волочились». «Стало нечего ѣсть, люди начали съ голоду мереть и отъ работныя водяныя бродни. Рѣка (Ингода) мелкая, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки большія, батоги суковатыя, кнуты острые, пытки жестокія, — огонь да встряска, — люди голодные: лишь станутъ мучить, оно и умретъ». Промышлять никуда не отпускали; вымѣнялъ протопопъ на женину московскую однорядку 4 мѣшка ржи, съ тѣмъ и маялся два года, съ травою перебиваючись (травою хлѣбъ подспаривая): траву эту, вмѣстѣ съ кореньями, по полямъ копали, а зимою замѣняли все то сосновою корою, «а иное кобылятины Богъ дастъ». «И кости находили отъ волковъ пораженныхъ звѣрей, и что волкъ не доѣстъ, то мы доѣдимъ. А иные и самихъ озяблыхъ (замершихъ) ѣли волковъ и лисицъ: и что получатъ, — всякую скверну»… "Кто дастъ главѣ моей воду и источникъ слезъ, даже оплачу бѣдную душу свою, юже азъ погубихъ житейскими сластьми? — вопрошаетъ протопопъ, кающійся въ томъ, что и самъ, грѣшный, волею и неволею сдѣлался причастникомъ «кобыльимъ и мертвечьимъ сквернымъ и птичьимъ мясамъ».
Такъ было съ Аввакумомъ ссыльнымъ. Но вотъ велѣно его вернуть въ Москву; бредетъ онъ въ обратную съ семействомъ своимъ: -дали ему подъ ребятъ и подъ рухлядь двѣ «клячьки». Самъ съ женой пѣшкомъ идетъ, не смѣя отстать отъ людей, ибо инородцы смотрѣли на пришлецовъ враждебно и грозили опасностью. «Голодные и томные люди» идутъ по варварской странѣ пѣшкомъ и за лошадьми идти не поспѣваютъ: "протопопица бѣдная бредетъ — бредетъ да и повалится: скользко гораздо. Въ иную пору, бредучи, повалилась, а иной томный же человѣкъ на нее набрелъ, тутъ же и повалился: оба кричатъ, а встать не могутъ.
Мужикъ кричитъ:
— «Матушка государыня, прости!»
А Протопопица:
— «Что ты, батько, меня задавилъ?
Я пришелъ. На меня бѣдная пѣняетъ, говоря:
— Долго-ли мука сея, протопопъ будетъ?
И я говорю: — Марковна! до самыя смерти.
Она, вздохня, отвѣчала:
— Добро, Петровичъ, ино еще побредемъ.»
Такого человѣка мудрено было сокрушить бѣдамъ! Сколько напастей не вскидывалось на него, — всѣ отлетали прочь, какъ отъ того самаго каменнаго утеса, о который едва не разбилась утлая ладья изгнанника, и ладью изломало всю, на ней «размыло все до крохи», а протопопъ, вышедъ изъ воды, смѣется въ то время, когда товарищи его плачутъ, «мокрое платье его по кустамъ развѣшивая». Когда воевода хочетъ бить его: «Ты-де надъ собою дѣлаешь за посмѣхъ», — Аввакумъ хладнокровіемъ и кроткими отвѣтами претворяетъ гнѣвъ на милость: «И сталъ по мнѣ тужить». Когда другіе не его закала люди отъ такихъ мученій бѣжали въ лѣса и въ другихъ мѣстахъ строили острожки и по наказамъ уже своихъ воеводъ, протопопъ все переносилъ съ терпѣніемъ и хладнокровіемъ, каковыя не оставили его и на кострѣ, середи пламени. Воевода колотитъ его по щекамъ, по головѣ, сбиваетъ съ ногъ, ухватя за цѣпь лежачаго бьетъ по спинѣ три раза и, разболокши, по той же спинѣ даетъ 72 удара кнутомъ, Аввакумъ пощады не проситъ, но всякому удару противоставитъ молитву: «Господи Ісусе Христе, помогай мнѣ!» «Какъ били, такъ не больно съ молитвою-то». Выбилъ его воевода съ дощаника на дикой берегъ и съ цѣпью на шеѣ велѣлъ пѣшкомъ брести, — Аввакумъ на берегу варитъ товарищамъ кашу и кормитъ ихъ: и люди тѣ, глядя на него, плачутъ: «Жалѣютъ по мнѣ»! И вотъ, разсказывая другу (старцу Епифанію) о всѣхъ злоключеніяхъ, упавшихъ на его голову въ такомъ избыткѣ, сидя въ новой земляной тюрьмѣ въ Россіи, — Аввакумъ шутливо смѣясь и не рисуясь, по поводу паденія жены на льду и ея малодушія, съумѣлъ обрисовать въ себѣ такого человѣка, съ которымъ не подъ-стать было бороться никакимъ вражьимъ силамъ, порождаемымъ ссылкою. Что же могли испытывать подъ ударами послѣднихъ тѣ, которымъ судьба привела идти вмѣстѣ съ нимъ и потомъ въ великомъ множествѣ слѣдомъ за нимъ, — тѣ, которые, какъ и протопопица Настасья Марковна, принадлежали къ категоріи людей рядовыхъ, обыкновенныхъ? Въ сибирскихъ тайгахъ безслѣдно заглохли ихъ стоны, но ясные признаки ихъ страданій не мудрено сослѣдить въ откровенной исповѣди того замѣчательнаго человѣка, котораго самъ царь Алексѣй Михайловичъ, сойдя съ своего мѣста и приступа къ патріарху, упросилъ не растригать передъ ссылкой и потомъ, по возвращеніи изъ сибирской ссылки, велѣлъ поставить къ рукѣ, слова милостивыя говорилъ, велѣлъ поселить на монастырскомъ подворьи въ Кремлѣ и, ходя мимо двора, кланялся «низенько-таки, а самъ говорилъ: благослови-де меня и помойся о мнѣ; шапку въ иную пору, мурманку снималъ, изъ кареты бывало высунется, и всѣ бояре послѣ его челомъ да челомъ: протопопъ, благослови и помолися о насъ!» Надъ такимъ человѣкомъ воеводѣ Пашкову (изъ тѣхъ же кремлевскихъ бояръ), издѣваться уже не приводилось въ желаемой имъ мѣрѣ и во всю силу его строптиваго духа. А Пашковъ былъ сынъ своего вѣка, и «передъ сынами» этими проходили въ ссылку все черносошные люди, сидѣльцы тюремные, воры, на пыткахъ пытаные, смерды смердящіе. На жалость и состраданіе въ тѣ времена и такіе люди надѣяться уже никакъ не могли.
Въ концѣ XVII вѣка, когда и на Сибирь пало обязательство служитъ ссыльнымъ мѣстомъ для преступниковъ, значеніе этой страны не было еще такъ ясно опредѣлено, какъ въ наше время. Правительство еще не могло оставитъ прежнихъ привычекъ и колебалось между южными и сѣверными русскими-украинами, и даже въ 1699 году, солдатъ за торговлю виномъ, табакомъ и инымъ корчемнымъ питьемъ, послѣ нещаднаго битья на козлѣ, съ женами и дѣтьми ссылало либо въ Сибирь, либо на Терекъ.
Въ XVII столѣтіи, для ссыльныхъ назначались сначала въ Сибири мѣста, ближайшія къ Россіи — страны пермскія и тобольскія, и еще въ 1696 году строили въ Верхотурьѣ дворъ со стоячимъ тыномъ ссыльныхъ и велѣно въ немъ «поставить сколько избъ пристойно для жительства». Не смотря на то, что за 25 лѣтъ до этого событія, черезъ 12 лѣтъ послѣ Аввакума, прошли по проторенной имъ тропѣ въ дальнія мѣста Сибири другіе политическіе ссыльные: непокорные черкасы — запорожскіе мятежные люди[2], — отдаленныя мѣста Сибири получили окончательное назначеніе для ссыльныхъ позднѣе. Только въ 1722 году (10-го апрѣля), Петръ указалъ освобожденныхъ отъ каторжной работы (въ Россіи) и назначенныхъ къ ссылкѣ въ дальніе города Сибири «посылать съ женами и дѣтьми въ Дауры на серебряные заводы.» При Аннѣ Ивановнѣ (въ 1733 году), въ число ссыльныхъ пунктовъ включенъ былъ даже такой отдаленный, какъ Охотскъ.
Въ XVIII вѣкѣ, ссылка въ Сибирь стала принимать болѣе широкіе размѣры, и значеніе этапнаго пути стало увеличиваться, достигнувъ своего апогея въ царствованіе Анны Ивановны. Количество ссыльныхъ въ Сибирь возрасло. Понадобились новыя тюрьмы, новые способы препровожденія. Но перемѣнъ противъ стараго времени и противъ пріемовъ прошедшаго столѣтія не произошло никакъ. По рѣкамъ везли ссыльныхъ въ дырявыхъ стругахъ по-прежнему; по сухому пути волокли на канатахъ въ тяжелыхъ цѣпяхъ по-старинному, и также по старому предварительно обезсиливали ссыльныхъ на дыбахъ, встрясками, битьемъ кнутами; вмѣсто клеймъ рвали ноздри, чтобы распознали въ толпѣ каторжнаго (отчего толпа и прозвала этихъ людей въ тѣ времена, за постоянное хрипѣнье — храпами, храпъ-маіорами). Въ очередяхъ для отправки партій не было никакого порядка: разъ (въ 1773 году) въ Казани накопили столько ссыльныхъ, что принуждены были на два года пріостановить ссылку въ Сибирь, и всю массу преступниковъ (900 человѣкъ каторжныхъ колодниковъ и больше 4-хъ тысячъ поселенцевъ) обратили назадъ въ крѣпости Россіи и на новыя линіи.
Въ XVII столѣтіи, вѣдалъ ссыльныхъ Стрѣлецкій приказъ и посылалъ ихъ въ Сибирь съ нарочными посыльщиками, заковывалъ въ кандалы и ручныя желѣза, а недоставало кандаловъ — ковалъ въ ножныя желѣза, и заливалъ ихъ крѣпко накрѣпко, — и приказывалъ: «Убѣгутъ у тебя колодники или ты самъ, взявъ съ нихъ окупъ, отпустишь, — то воеводы будутъ бить тебя кнутомъ и сошлютъ самого, вмѣсто тѣхъ людей, которыхъ велъ ты, въ ссылку». Потеряетъ посыльщикъ кандалы, «править на немъ цѣну противъ покупки вдвое», и о томъ послать грамоты въ Вологду для тѣхъ, которые ссылались въ Сибирь, — въ Переяславль и Сѣвскъ для тѣхъ, которые назначались въ Кіевъ, — и въ Симбирскъ для ссыльныхъ на Терекъ. Подводы подъ больныхъ колодниковъ и подъ вещи состояли на обязанности крестьянъ тѣхъ мѣстностей, по которымъ шла арестантская дорога, не имѣвшая еще въ то время прозванія этапной.
Въ XVIII столѣтіи, вѣдалъ ссыльныхъ Сыскной приказъ; въ это столѣтіе успѣли привести въ опредѣленное положеніе обывательскую повинность: велѣли брать подводу до перваго яма, сбирая съ тамошнихъ жителей по очереди, чтобы уничтожить тягость, лежавшую на однихъ передъ другими и вызвавшую эту мѣру. «А какъ прибыли обывательскія въ ямъ, то отпускать ихъ безъ всякаго задержанія», чтобы на ѣздили на тѣхъ же лошадяхъ дальше (и сколько хотѣли) посыльщики. «За уѣздные подводы на каждую лошадь прогоны — зимою по 1 деньгѣ и лѣтомъ 1 коп. на версту выдавать», чтобы не считали уже посыльщики собственнымъ прибыткомъ и достояніемъ то, что принадлежало по праву прилагавшимъ къ дѣлу трудъ и жертвовавшимъ да него временемъ и животиною. Кандалы и желѣза оставили да ссыльныхъ на прежнемъ положеніи, но придумали новую мѣру: для удержанія отъ побѣговъ сковывать преступниковъ въ кучу. Въ Новгородской губерніи, какой-то молодецъ изъ тюремщиковъ, по силѣ этого постановленія, съострилъ тѣмъ, что сковалъ смердовскаго погоста дьякона съ чужой женой по ногѣ, а дьяконицу сковалъ особо въ другой палатѣ и держалъ такъ недѣли съ двѣ: велѣно указомъ (1744 года 21-го сентября) отдѣлять мужчинъ отъ женщинъ, ибо сіе «христіанскому благочестію противно и чинится беззаконно; подобныя дѣла могутъ быть соблазномъ и ко грѣху причиной». Но одно было на бумагѣ, — другое являлось на дѣлѣ. Борьба теоріи съ практикой и въ прошлый вѣкъ шла съ тѣмъ же усердіемъ, какъ и въ предъидущій, но неудачи примѣненія первой по второй повторялись съ одинаковымъ упорствомъ и постоянствомъ. Ихъ было много.
Еще въ началѣ прошлаго столѣтія, придумана была надобность въ составленіи статейныхъ списковъ преступленій съ обозначеніемъ: кто именно въ какомъ дѣлѣ судимъ былъ «и пытанъ ли, и что съ пытки показалъ на себя или на иныхъ на кого наговорилъ»[3], — но въ 1755 г. понадобился новый указъ, предписывавшій отправлять въ Сибирь съ колодниками письменныя отношенія, обозначая въ послѣднихъ, за какія вины и къ какому наказанію кто изъ преступниковъ присужденъ[4]. Въ декабрѣ 1802 года, настала новая надобность подкрѣпить это требованіе, а въ слѣдующемъ году (12-го января 1803) подтвердить его вновь; но все-таки въ 1819 году, при ревизіи Сибири Сперанскимъ, найдено, что партіи ссыльныхъ были отправляемы и препровождаемы въ Сибирь безъ малѣйшаго, порядка. «Управленіе не имѣло точныхъ, большею частью даже и никакихъ свѣдѣній о томъ, кто и за что именно сосланъ и къ какому роду и сроку ссылки приговоренъ, а составлявшіеся въ пограничныхъ мѣстахъ статейные списки смѣшивали въ одно и каторжныхъ, и поселенцевъ, и мужчинъ, и женщинъ, и взрослыхъ, и дѣтей. Дальнѣйшая судьба сосланныхъ находилась въ рукахъ смотрителей, и ихъ разбирали, по произволу, даже въ личныя услуги. Кто куда попалъ, тотъ тамъ и оставался, совершенно независимо отъ важныхъ различій, опредѣляемыхъ уголовными законами и основанными на нихъ приговорами. Въ Томскѣ Сперанскій нашелъ подпоручика Козлинскаго, который, лечась отъ ранъ и болѣзни въ Перми, вдругъ былъ схваченъ и препровожденъ сюда вмѣстѣ съ партіею ссыльныхъ. Разслѣдованіе по принятой отъ него просьбѣ доказало, что онъ дѣйствительно состоялъ на службѣ и не имѣлъ за собою никакой вины, но что дотолѣ не могъ заявить о своемъ бѣдственномъ положеніи, такъ какъ ссыльнымъ было запрещено, подавать просьбы и вообще писать изъ Сибири. Открылось также множество нелѣпыхъ свѣдѣній, какъ напр., что такой-то сосланъ изъ „Шенгурской“ губернія по запискѣ подъячаго, и все это происходило отъ того, что не было никакого контроля»[5]. Но были и крупныя злоупотребленія, на манеръ заявленнаго въ 1811 году тверскимъ прокуроромъ Дребушемъ министру юстиціи (Ив. Ив. Дмитріеву): «Во время осмотра пересыльныхъ колодниковъ, одна женщина, назвавшаяся Крестиною Яковлевою объявила, что она, не будучи судима, ссылается въ Сибирь на поселеніе подъ чужимъ именемъ рижской уроженки Редоко-Янъ, что она ревельская уроженка, и зовутъ ее Крестиною Ловша Папстъ». По справкамъ оказалось, что она представлена въ земскій судъ безъ документа; между тѣмъ въ числѣ подороженъ находилась одна на дворовую дѣвку Редоко-Янъ, но самой той дѣвки въ присылкѣ не оказалось, а потому Папстъ и приняли за нее[6]….
Вмѣстѣ съ такими неурядицами унаслѣдовало нынѣшнее столѣтіе отъ прошлаго неоконченную и никакимъ мирнымъ соглашеніемъ не ослабленную войну съ ссыльными за право ходитъ въ Сибирь по-человѣчески и съ дороги не бѣгать въ лѣсъ на свои законы и полную волю. Вылазки обиженныхъ неправымъ судомъ и жестокимъ нарушеніемъ человѣческихъ правъ начались еще въ XVII вѣкѣ, когда такихъ людей называли утеклецами, и смиряли ихъ тѣмъ, что рѣзали имъ уши. XVIII-ый вѣкъ придумалъ имъ рвать особыми щипцами ноздри, измыслилъ штемпеля для наложенія клеймъ на лобъ и обѣ щеки, положилъ водить ихъ на канатѣ. Ссыльные продолжали бѣгать; весь тотъ вѣкъ прошелъ въ неудачной борьбѣ съ ними. Борьба эта особенно ожесточилась въ то время, когда произведено въ Сибири открытіе ссыльныхъ мѣстъ, и когда открылся болѣе правильный этапный путь. Но на немъ росли колючки и тернія, и росли по мѣрѣ того, чѣмъ плотнѣе уколачивалась дорога: не было силы безъ ѣдкой и жгучей боли ходить по нимъ. Волчцы и тернія не вырывали, не истребляли; приводилось либо искать въ сторонѣ новыя тропы, и остаткомъ силъ вырабатывать для себя какой-либо, болѣе подходящій выходъ. А такъ какъ всю вину въ томъ клали на самихъ утеклецовъ и ничего другого не видали и знать не хотѣли, то утеклецамъ этимъ стало еще горше, а слѣдомъ за тѣмъ и потому же исканія утеклецовъ сдѣлались сильнѣе и опредѣленнѣе. Въ такомъ видѣ нерѣшенныя дѣла достались и настоящему столѣтію, когда уже мудрено было сдѣлать что-нибудь положительное до тѣхъ поръ, пока самц непріятели не пошли на сдѣлку: отступились отъ протеста противъ этапнаго пути, и продолжали протестовать только противъ тюрьмы. Изъ тюремъ бѣгство стало считаться за первое удовольствіе; побѣгами съ этаповъ ссыльные пріостановились. По крайней мѣрѣ въ такомъ видѣ является дѣло въ наши дни, въ серединѣ нынѣшняго столѣтія; въ началѣ его война была еще въ полномъ разгарѣ, но причины ея и тогда уже немного выяснились.
Сперанскій нашелъ, что «способъ пересылки преступниковъ обрѣтается въ печальномъ состояніи»[7]. Отряжавшіеся срочно, по указу 12-го марта 1807 года, изъ Оренбургской губерніи, бани кирцы и мещеряки гнали несчастныхъ какъ гуртъ, обижали ихъ, били и истязали, а смотрители съ своей стороны наживались на ихъ продовольствіи. «Этому печальному неустройству (говоритъ біографъ Сперанскаго) должны были положить конецъ новые уставы о ссыльныхъ и объ этапахъ». И дѣйствительно, въ уставѣ о ссыльныхъ указано, что если бѣжитъ ссыльный съ дороги, — то для поимки его дается двѣ недѣли сроку; убѣгутъ двое — партіи не останавливать, не останавливать ея и въ такомъ случаѣ, когда бѣглецъ будетъ пойманъ. Побѣгъ принять, наравнѣ съ ослушаніемъ, за неважный поступокъ; виноватаго указано наказать въ полиціи, отмѣтить наказаніе въ статейномъ спискѣ и вести дальше. Но тѣмъ не менѣе рѣшительныя и сильныя мѣры коренной перестройки всего дѣла ссыльныхъ — побѣговъ не остановили. И послѣ устава придумывались противъ этого зла всякія мѣры.
Думали уменьшить побѣги организаціей этапныхъ партій изъ меньшаго числа людей (60 вм. 100) на лѣтнее время, когда всего больше бѣгали арестанты; и для того, чтобы легче и сподручнѣе былъ надзоръ за ними, каторжныхъ не посылать многихъ вдругъ; стараться, чтобы партія приходила на этапъ до наступленія ночи. Противъ бѣглаго, который не сдается и угрожаетъ, начальникъ этапа получилъ право дѣйствовать оружіемъ; городничіе обязаны напоминать объ этомъ Правѣ партіи.
Думали удержать отъ побѣговъ тѣмъ, что рѣшили арестантамъ брить половину головы, «возложивъ на обязанность этапныхъ командъ подбривать волосы, когда оные подростутъ» (указъ 14-го іюля 1825 г.). Министръ юстиціи кн. Лобановъ предложилъ при всѣхъ этапныхъ командахъ завести легкіе желѣзные ручные прутья, по примѣру употребляемыхъ на этапахъ, ведущихъ въ Сибирь, и вызвалъ указъ о томъ, въ 1825 году, утвержденный императоромъ Александромъ I 19-го августа; но въ 1832 году (1-го марта) новый указъ отмѣнилъ прутъ по причинѣ его крайнихъ неудобствъ (о которыхъ будетъ сказано ниже) и замѣнилъ его цѣпью съ наручниками[8]. Арестанты по поводу цѣпи пошли на уступку, и эта уступка составляетъ пріобрѣтеніе нашего времени и относится къ новой исторіи этаповъ, черты изъ которой мы также приводимъ дальше въ отдѣльномъ очеркѣ.
Чтобы покончить со старою исторіею этаповъ и заключить этотъ краткій очеркъ ея, мы должны упомянуть еще о томъ, что въ настоящемъ столѣтіи, удалось искоренить еще одно зло и опять таки унаслѣдованное отъ прошлыхъ временъ. Уставъ о ссыльныхъ установилъ точный систематическій учетъ всѣмъ ссыльнымъ, и теперь ни одинъ изъ нихъ не можетъ быть выпущенъ изъ виду; мѣсто нахожденія каждаго изъ нихъ извѣстно существующему въ Тобольскѣ — по проекту Сперанскаго — Приказу о ссыльных[9].
Приказъ — единственное учрежденіе въ цѣлой имперіи — вѣдаетъ ссыльныхъ при помощи и содѣйствіи шести экспедицій о ссыльныхъ, учрежденныхъ при каждомъ губернскомъ правленіи, начиная съ Казани и кончая Иркутскомъ. Въ казанской экспедиціи сходятся ссыльные съ цѣлой имперіи и еженедѣльно отправляются въ Пермь — единственный губернскій городъ до Тобольска и Приказа. Казань принимаетъ, Пермь повѣряетъ; тутъ и тамъ обязаны «приводить въ порядокъ документы ссыльныхъ, снабжать ихъ продовольствіемъ и одеждой и распоряжаться о дальнѣйшемъ ихъ препровожденіи. Тобольскій приказъ обязанъ принимать и распредѣлять присылаемыхъ ссыльныхъ, вести имъ счетъ и алфавитъ и при этомъ не принимать ни одного человѣка, о которомъ не будетъ сообщенъ судомъ уголовный приговоръ, и доискиваться причинъ, почему тотъ, о комъ послѣдовало сообщеніе, не поступилъ въ Приказъ.»
Въ практическомъ примѣненіи весь этотъ, такъ-называемый уставъ о ссыльныхъ обставился такими предварительными подробностями: всякое судебное мѣсто въ Россіи, приговоривши преступника къ ссылкѣ въ Сибирь, увѣдомляетъ Тобольскій Приказъ. Приказъ вноситъ имя ссылаемаго, съ прочими доставленными объ немъ свѣдѣніями, въ особый списокъ. Списокъ этотъ носитъ на мѣстномъ оффиціальномъ языкѣ названіе «предварительнаго алфавита» , По алфавиту этому Приказъ сожидаетъ прибытія преступника въ Тобольскъ или увѣдомленія о причинахъ, задержавшихъ его въ Россіи (т. е. болѣзни или смерти, побѣга съ дороги, или назначенія въ крѣпостныя работы во внутреннихъ крѣпостяхъ имперіи, или же, наконецъ, задержки его въ здѣшнихъ тюрьмахъ по поводу вновь учиненнаго имъ преступленія и проч.). Когда преступникъ является въ Тобольскъ, Приказъ повѣряетъ его примѣты и вноситъ имя его въ другой списокъ, называёмый «алфавитомъ распорядительнымъ». Въ алфавитѣ этомъ обозначается та изъ сибирскихъ губерній, въ которую назначенъ преступникъ; приказъ, при этомъ назначеніи, руководствуется особыми правилами и соображеніями. Затѣмъ онъ передаетъ ссыльныхъ въ вѣдѣніе сибирскихъ экспедицій (тобольской, томской, красноярской и иркутской), при такъ называемыхъ статейныхъ спискахъ, гдѣ кратко обозначается преступленіе, указываются примѣты, лѣта, мѣсто родины, званіе, преступленіе и наказаніе. Четыре экспедиціи сибирскихъ губерній, назначивъ ссыльныхъ, по своимъ соображеніямъ въ округа и волости своихъ губерній, увѣдомляютъ объ этомъ Приказъ для внесенія новыхъ свѣдѣній въ «алфавитъ окончательный», а сами «за тѣмъ имѣютъ все остальное попеченіе о ссыльныхъ». Алфавитъ окончательный, для большаго удобства, ведется за каждый годъ отдѣльно и распредѣляетъ преступниковъ по мѣстамъ родины (по губерніямъ) и по родамъ преступленій. Теперь уже ни одинъ ссыльный не можетъ утеряться, какъ это бывало въ старину, до Сперанскаго: при настоящемъ порядкѣ и при той добросовѣстности, съ какими ведутся списки, — о каждомъ изъ ссыльныхъ можетъ быть тотчасъ найдено въ приказѣ свѣдѣніе[10].
Нашему времени, счастливому благодѣтельными льготами и благотворными преобразованіями, достались на долю и въ дѣлѣ ссыльныхъ и тюремъ многія измѣненія къ лучшему противъ того, до чего не дошла, и не могла дойти устарѣвшая система Сперанскаго. Измѣненъ порядокъ распредѣленія ссыльныхъ по Сибири и положенъ задатокъ къ практически-полезнымъ результатамъ; отчасти потрясенъ въ утлыхъ основаніяхъ своихъ прежній способъ этапнаго препровожденія ссыльныхъ, и уже объяснилось намѣреніе правительства основать новый, на твердыхъ основаніяхъ цивилизаціи и гуманности.
Прежде на волѣ Приказа о ссыльныхъ лежали назначенія ссыльныхъ въ ту или другую губернію Сибири[11], теперь предѣлы его власти и произвола приведены въ болѣе тѣсныя и опредѣленныя границы. Теперь Приказъ долженъ раздѣлять всѣхъ ссыльныхъ на четыре разряда: ссыльно-каторжныхъ, ссыльно-поселенцевъ, сосланныхъ на житье и переселенныхъ въ Сибирь въ порядкѣ административномъ[12].
Въ западной Сибири для ссыльно-каторжныхъ (кромѣ крѣпостей и Омска) нѣтъ теперь мѣста: всѣ проходятъ дальше, въ восточную; въ западной Сибири остаются ссыльно-поселенцы, поступающіе тамъ въ казенныя работы, чтобы не бродить бездѣльно по волостямъ (какъ это дѣлалось до сихъ поръ). Сосланные на житье оставлены на прежнихъ правилахъ, пока устройство сибирскихъ поселеній и центральныхъ тюремъ не приведено будетъ въ исполненіе. Переселенные въ порядкѣ административномъ получили право жить въ западной Сибири (исключительно[13], записываться въ городскія и сельскія сословія и, при хорошемъ образѣ жизни, получаютъ возможность возвратиться въ Россію (только не въ свою губернію и не въ сосѣднія съ нею).
Замѣна пѣшаго препровожденія арестантовъ перевозкою на паровозахъ, пароходахъ и на лошадяхъ постепенно вводилась въ теченіе 1865 и 1866 годовъ, а 27 января 1867 г., установлена даже должность главнаго инспектора, обязаннаго наблюдать за пересылкою арестантовъ и вводить общій, единообразный порядокъ въ дѣйствіяхъ. Для перевозки по желѣзнымъ дорогамъ отводятся арестантамъ особые вагоны, доставляющіе ихъ въ Нижній. Здѣсь, въ лѣтнее время, готовы, при буксирныхъ пароходахъ, особыя баржи (одна на 300, другая на 400 человѣкъ). Баржи эти представляютъ, въ уменьшенномъ размѣрѣ, подвижной пловучій этапъ, съ нѣкоторыми измѣненіями и большими удобствами: для арестантовъ устроены внутри баржи три большія каюты. Надъ ними, на палубѣ, двѣ отдѣльныя рубки — носовая и кормовая. Въ носовой четыре каюты: для офицера, его канцеляріи, аптеки и лазарета; въ кормовой рубкѣ: кухня, каюта для нижнихъ чиновъ и карцеръ. Мѣсто между обѣими рубками забрано частой рѣшеткой изъ толстой проволоки и служитъ мѣстомъ для провѣтриванья трюмныхъ сидѣльцевъ. На такихъ баржахъ доставляютъ ихъ по Волгѣ и Камѣ въ Пермь разъ въ недѣлю; изъ Перми до Тюмени везутъ на троечныхъ подводахъ и отъ Тюмени до Томска (по Турѣ, Тоболу, Иртышу, Оби и Томи) опять плавятъ водой уже каждыя двѣ недѣли, партіями человѣкъ по 500, но въ баржахъ, уже не отличающихся здѣшними удобствами. На зимніе мѣсяцы, по всему главному этапному пути, отъ Нижняго на Тюмень и чрезъ Тобольскъ до Ачинска, учреждена перевозка въ повозкахъ, но за Ачинскомъ, за которымъ уже начинается такъ называемая Восточная Сибирь, продолжаетъ еще дѣйствовать старый способъ этаповъ, а съ нимъ и все остальное на старомъ же положеніи.
Нововведенія также не прямо попали въ цѣль — какъ и слѣдовало ожидать, и судя по способу пріемовъ, до искомой цѣли имъ придется еще блуждать и путаться. Особенною, практичностью пріемовъ мы похвалиться не можемъ, искусствомъ дѣйствовать энергически и смѣло — точно также. Къ тому же, по силѣ моднаго обычая, охотнѣе изучаемъ положеніе извѣстнаго дѣла за границей и, увлекаемые безотлагательною надобностью улучшеній и измѣненій у себя, — стараемся иностранные способы внѣдрить прямо въ почву, рѣдко и поверхностно изслѣдуя ея составъ. Большею частію встрѣчаемъ либо противодѣйствующія силы, либо такую крѣпость и затвердѣлость, которыя не поддаются орудіямъ иностраннаго изобрѣтенія и приспособленія, но требуютъ новыхъ и своеобразныхъ. Также точно и въ данномъ случаѣ успѣли съѣздить за границу, не въ первый разъ присмотрѣться къ тамошнимъ пріемамъ, но оглядѣться дома, поѣздить по своимъ, напр., сибирскимъ границамъ не успѣли. Къ тому же, въ Европѣ намъ и трудно найти полезныхъ указаній по части препровожденія ссыльныхъ. Тамъ вопросъ этотъ стоитъ иначе, потому что для большей части государствъ онъ не существуетъ вовсе, по недостатку колоній для ссыльныхъ; для двухъ (каковы Франція и Англія) онъ обставляется иными подробностями, для насъ неудобоисполнимыми и непримѣнимыми. Для насъ ссыльныя колоніи наши не за морями и не за океанами; воспользоваться кораблями своими для этого дѣла мы не можемъ, и пріемы Европы, выработанные при этомъ способѣ переправы ссыльныхъ, для насъ не могли бы послужить указаніемъ или примѣромъ. Баржи, приспособленныя къ Волгѣ и Камѣ, какъ продуктъ заграничныхъ наблюденій, даже и съ желѣзными сѣтками (несомнѣнно заграничной покупки), не составляетъ еще всего искомаго, не смотря на то, что, представляютъ полезную и пріятную новинку. Наши рѣки служатъ намъ только треть года; между рѣками залегли такія огромныя пространства для сухопутнаго путешествія, что подобныхъ нѣтъ уже ни въ Европѣ, ни въ Америкѣ. Передъ такими препятствіями не безъ причины остановились проекты побывавшихъ за границей: и въ то время, когда для Россіи на половину воспользовались кое-какими европейскими указаніями, — для Сибири вопросъ еще далеко не тронутъ, оставаясь большею частію на прежнихъ положеніяхъ. Вотъ уже потребовалась отмѣна зимней перевозки, потому что и при ней «большая часть ссыльныхъ съ Кавказа, изъ южной и средней полосъ Россіи» страдаютъ болѣзнями, и «такимъ образомъ разслабленныя натуры не несутъ съ собою задатковъ труда въ край, нуждающійся въ этомъ, а обращаются ему скорѣе въ тягость». Вредное вліяніе климатическихъ условій и суровость зимы, разрушительно дѣйствуя на здоровье большей части ссыльныхъ, вызываетъ неизбѣжную мѣру провожать арестантовъ только въ лѣтніе мѣсяцы. Когда, остановились на мѣрахъ сухопутнаго передвиженія, — придумали фургонъ для 12 человѣкъ, послали его въ Иркутскъ для испытанія, пригласили въ число экспертовъ и самихъ арестантовъ, впрягли 4-хъ лошадей поѣхали по каменной мостовой города, и ожидали блестящихъ успѣховъ, но — какъ часто случается у насъ — самыхъ простыхъ практическихъ соображеній не выяснили. На рисункѣ 12 человѣкъ умѣстились красиво, на практикѣ оказалось имъ тѣсно: надо было сидѣть — не шелохнуться: хуже вагоновъ 3-го класса московской желѣзной дороги, чуть не самое каторжное испытаніе для путниковъ на тысячи верстъ и на цѣлыя недѣли. Подъ скамьями можно было запихать только тѣ вещи, которыми снабжаетъ казна (и то не всѣ). Но главное: не находилось подрядчика на цѣны, предположенныя казною; самый экипажъ оказался на столько тяжелымъ, что на горѣ да въ грязь и десяти лошадямъ везти его не подъ силу. Такимъ образомъ настоящіе цѣнители-практики, арестанты и подрядчики, совершенно разошлись во мнѣніяхъ съ изобрѣтателями теоретиками. Для насъ не важна исторія фургона — мы приглядѣлись къ цѣлымъ тысячамъ таковыхъ; поучителенъ для насъ первый шагъ иркутскаго начальства въ ту сторону, куда еще до сихъ поръ не ходили, гдѣ еще не справлялись, — въ сторону темную, мало изслѣдованную, презираемую, кинутую на произволъ судьбы и во мракъ невѣдѣнія. Можетъ быть здѣсь-то именно и откроются многія причины тому множеству ошибокъ и неудачъ, о которыхъ мы упомянули мимоходомъ и на пути — именно въ эту темную и неизвѣстную сторону. На нее указала намъ нѣкогда наша добрая воля и собственное желаніе, а теперь ведетъ насъ прямо туда и послѣдовательность самаго разсказа.
Русскій народъ назвалъ ссыльныхъ несчастными. Это названіе оставляемъ мы и за всѣми послѣдующими нашими разсказами, не имѣя пока никакихъ основаній для замѣны его новымъ заглавіемъ.
Вотъ эти несчастные, и прежде всего — въ дорогѣ.
- ↑ Воевода енисейскій, посланный въ новую Даурскую землю искать пашенныхъ мѣстъ и ставить остроги. Эта экспедиція поставила остроги: Иркутскій и Балагансий по сю сторону Байкала — моря, Нерчинскъ по ту сторону, и наконецъ — Албазинъ на дальномъ Амурѣ, гдѣ Аввакумъ пѣлъ первый русскій молебенъ.
- ↑ Демка Игнатьевъ, бывшій гетманъ запорожскаго войска, съ женою, двумя сыновьями, дочерью и двумя работницами, — за Байкалъ въ Селенгинскій острогъ; Василій Многогрѣшный, черниговскій полковникъ, братъ гетмана — въ Красноярскій острогъ; Матвѣй Винтовка съ женою и двумя сыновьями — въ Кузнецкій острогъ; Павелъ Грибовичъ, эсаулъ — въ Томскій, а племянникъ гетмана Михайло Зиновьевъ — на Лену въ Якутскій острогъ: всѣ въ пѣшую казачью службу. Когда Грибовичъ бѣжалъ и очутился въ Запорожьѣ, товарищей его велѣно посадить въ тюрьмы, а также и всѣхъ присланныхъ въ Туринскъ черкасовъ. Остальныхъ же сосланныхъ въ этотъ ближайшій къ Россіи городъ, «всякихъ чиновъ людей, велѣно тогда же раздать надежнымъ людямъ на поруки». Если кто убѣжитъ, тѣхъ велѣно бить кнутомъ въ Тобольскѣ и отсылать въ дальніе сибирскіе города.
- ↑ Наказъ Петра нерчинскимъ воеводамъ, 5-го генваря 1701 г.
- ↑ Сенатскій указъ 9-го августа 1755 г.
- ↑ О жизнь гр. Сперанскаго, т. II. Спб, 1861, ст. 232 и 233.
- ↑ Сен. ук. 8-го октября 1811 г.
- ↑ Провожали ссыльныхъ съ 1802 года казаки донскаго полка, расположеннаго по дистанціямъ въ Казанской губерніи; дальше вели мещеряки и башкирцы, оставленные въ Сибири съ 1807 (указомъ 12-го марта) до изысканія мѣстнымъ начальствомъ внутреннихъ способовъ. При устройствѣ этаповъ, въ основаніе этапной команды поступилъ Селенгинскій гарнизонный полкъ. Но какъ солдаты его были люди ненадежные, неоднократно наказанные и штрафованные, то велѣно замѣнить ихъ людьми изъ другихъ гарнизонныхъ батальоновъ Солдаты преимущественно должны быть семейные и хотя невидные по фронтовой службѣ, но отнюдь не вовсе изувѣченные или по чему либо не способные носить оружіе. Каждому этапу для хозяйства отведены были свободныя земли, чтобы солдаты могли имѣть покосы и пашни и могли бы строить собственные домы. Этапная команда обязана «прилагать стараніе къ поимкѣ бѣглыхъ воровъ, близь дороги укрывающихся, или по крайней мѣрѣ быть для нихъ страшными своею дѣятельностію и поисками до того, чтобы всякое опасеніе насилія на дорогахъ не имѣло основательныхъ причинъ.»
- ↑ Указомъ 22-го декабря 1827 г. запрещено ковать въ желѣза преступниковъ, лишенныхъ дворянства, въ разсчетѣ на то, что они — изъ опасенія и страха въ видѣ простолюдина подвергнуться суду — не побѣгутъ.
- ↑ Приказъ смѣнилъ однородное съ нимъ, во отличавшееся бездѣятельностію учрежденіе — Общее по колодничьей части Присутствіе. Присутствіе это до 1823 года существовало въ г. Тюмени и установлено было въ началѣ нынѣшняго столѣтіе (именно въ 1807 году), богатаго проектами и всякаго рода начинаніями въ силу общечеловѣческихъ и христіанскихъ стремленій. Тогда, по задачѣ Екатерины И, много думали, говорили, писали и дѣлали по улучшенію быта ссыльныхъ и по предмету улучшенія тюремъ. Но и здѣсь, какъ и во многихъ дѣлахъ того времени, произволъ маленькихъ чиновниковъ подтачивалъ благія предначертанія, исходившія свыше. Приказъ явился, какъ мѣра для правильной сортировки ссыльныхъ и для наблюденія за лучшими способами доставленія ихъ на мѣста.
- ↑ Уставъ о ссыльныхъ такимъ образомъ установилъ самую правильную цифру всего количества сосланныхъ въ Сибирь — единственную вѣрную цифру изо всѣхъ статистическихъ данныхъ, собираемыхъ гдѣ бы то ни было и кѣмъ бы то ни въ Россіи. Цифра эта, предварительно заданная судебными мѣстами имперіи, контролируется потомъ личнымъ появленіемъ пришедшихъ изъ Россіи ссыльныхъ, и опредѣлительно провѣряется и окончательно устанавливается отчетами экспедицій. На статистическія данныя Тобольскаго приказа можно съ большею достовѣрностію полагаться, чѣмъ на всякія другія данныя другихъ казенныхъ нашихъ учрежденій. Безпорядочность дѣлъ тюменскаго Присутствія по колодничьей части (переданныхъ въ 1842 году въ Тобольскъ) до того безнадежна, что и теперь нельзя извлечь никакой опредѣленной цифры, могущей выяснить количество даже всѣхъ сосланныхъ изъ Россіи въ Сибирь до 1823 года, т. е. до времени преобразованія сибирскихъ учрежденій. Цифра эта такъ и пропала безслѣдно, пропала еще по тому важному обстоятельству, что прежде существовали правила, дозволявшія оставлять ссыльныхъ въ Пермской губерніи на житье; нѣкоторые отбирались для работъ на винокуренныхъ и соловаренныхъ заводахъ той же губерніи. Работа на этихъ заводахъ полагалась въ числѣ работъ каторжныхъ.
- ↑ Приказъ назначалъ по Тобольской губ. въ работу каторжную въ крѣпостяхъ и на заводахъ, въ Омскую поселенную рабочую роту, въ цѣхъ слугъ, на поселеніе, въ водворяемые рабочіе, на житье съ заключеніемъ и безъ заключенія, въ разрядъ неспособныхъ и по другимъ сибирскимъ губерніямъ почти въ томъ же порядкѣ, съ нѣкоторыми временными измѣненіями въ пользу какихъ либо государственныхъ или политическихъ соображеній (какъ напр. въ распоряженіе генер.-губернатора Восточной Сибири).
- ↑ По мнѣнію государственнаго совѣта, высочайше утвержденному 15-го іюня 1869 года.
- ↑ Могутъ эти переселенные водвориться и въ Восточной Сибири, если сами того пожелаютъ.