Правительственное попеченіе о крестьянахъ.
(23-го апрѣля 1905 г., № 98.)
править
Русское правительство недовольно недостаточно быстрымъ и недостаточно бурнымъ развитіемъ русской революціи. Этотъ выводъ напрашивается самъ собой при сопоставленіи различныхъ проявленій его государственной мудрости.
Въ отвѣтъ на волненіе рабочаго класса и городской буржуазіи, требующихъ политической свободы, указъ 12 декабря провозглашаетъ реформу, имѣющую цѣлью поднять положеніе крестьянства. Правительство надѣется противопоставить непримиримо-враждебному отношенію къ нему городского пролетаріата и буржуазіи благожелательно-выжидающее отношеніе крестьянства. Не безъ содѣйствія земскихъ начальниковъ, изъ крестьянства выбиваются десятки благодарственныхъ адресовъ. Но наступаютъ январьскіе дни. Городская революція подняла свои волны на недосягаемую еще высоту. Теперь мало уже "нейтрализовать* деревню, ее надо мобилизовать противъ города. Аппаратъ полицейской провокаціи пущенъ въ ходъ. Средства ея ограничены, методы воздѣйствія — первобытны. Поднять мужика въ защиту голаго принципа православія и самодержавія — выше ея скудныхъ силъ. Убогой идеями, ей приходится идти по линіи наименьшаго сопротивленія, то есть, въ концѣ концовъ, по той линіи, на которой реакціонные предразсудки мужика соприкасаются съ его примитивно-революціонными инстинктами. Свой лозунгъ: «бей интеллигента, соціалиста, земца, либерала», она вынуждена перевести на понятный болѣе отсталымъ слоямъ крестьянства языкъ: «бей барина!» Задаваясь цѣлью натравливать деревенскую сермягу на городской пиджакъ, она вынуждена въ свою демагогическую агитацію вплести мотивы соціальной борьбы между мелкимъ и крупнымъ землевладѣніемъ. Спекулируя на политическую темноту и реакціонность крестьянства, она разжигаетъ его* соціальное недовольство — вѣчный источникъ политическаго просвѣщенія и революціонизированія. Начавъ съ попытки помѣшать проникнуть революціонной заразѣ въ деревню, правительство само заноситъ ее туда. Зловѣщее «слишкомъ поздно!» раздается, по обыкновенію, въ отвѣть на новыя политическія авантюры разлагающагося режима.
Слишкомъ поздно! Прежде, чѣмъ полицейскіе демагоги уопѣла сорганизовать «безпорядки» въ полдюжинѣ уѣздовъ, самостоятельно начались «безпорядки» въ десяткахъ мѣстностей. Одна уже это обстоятельство разрушаетъ дьявольскій умыселъ. Кишиневъ и Баку въ видѣ «примѣрныхъ сраженій» могутъ, по замыслу правительства, пригодиться въ его «внутренней политикѣ»; но «всероссійскій Кишиневъ», но повсемѣстная гражданская война, даже подъ реакціоннымъ знаменемъ, прежде всего дезорганизуетъ его собственныя силы, уничтожаетъ кредитъ, разливаетъ панику въ окружающихъ его общественныхъ слояхъ, деморализуетъ его собственный бюрократическій механизмъ и, въ концѣ концовъ, лишаетъ всякой возможности направлять имъ же разнузданную стихію. Централизованный бюрократическій аппаратъ еще можетъ, по указанію свыше, разлить по странѣ анархію, онъ уже давно неспособенъ служить цѣла организаціи какого бы то ни было общественнаго движенія. И если локализованные общественные «бунты» могли пригодиться для цѣли устрашенія буржуазной оппозиціи, то всеобщее крестьянское возстаніе, каждый часъ грозящее освободиться отъ налипшей на немъ реакціонной политической программы, имѣетъ ближайшимъ послѣдствіемъ такое напряженіе репрессивной энергіи, которое одно можетъ обезсилить абсолютизмъ до полнаго истощенія.
Слишкомъ поздно! Въ атмосферѣ начала революціи «вандейское» движеніе быстро идетъ къ превращенію въ движеніе противъ всѣхъ Бастилій. Тѣмъ болѣе ясна эта опасность, чѣмъ рѣшительнѣе на окраинахъ, облегающихъ громадное тѣло черноземной Руси, формируется организованное и сознательное революціонное движеніе крестьянской бѣдноты. Разгорается руководимое соціалдемократами крестьянское движеніе въ Гуріи и распространяется за весь Кавказъ. Организованная и политически сознательная борьба польскихъ и латышскихъ батраковъ и арендаторовъ указываетъ сельскому населенію сосѣднихъ областей тотъ путь, на которомъ оно рѣшительно разойдется съ абсолютизмомъ. Уже въ юго-западныхъ губерніяхъ начинаются массовыя стачки и бойкоты. Если русскій черноземъ пока еще не идетъ дальше разгрома усадебъ, передѣла полей и сожженія, сахарныхъ заводовъ — этихъ символовъ капитализаціи аграрныхъ отношеній, — то кто можетъ поручиться реакціонерамъ за завтрашній день? Кто можетъ дать имъ какую-нибудь гарантію, когда они видятъ, что въ крестьянствѣ зрѣетъ политическое недовольство, когда они чувствуютъ, что оппозиціонное и революціонное вліяніе города пробиваютъ бреши въ толщѣ крестьянскаго индиферентязма, когда они замѣчаютъ, что и съ буржуазнаго и съ пролетарскаго конца городского движенія въ деревню идутъ какія-то нити, по которымъ хоть отчасти переливается въ нее пониманіе «городскихъ» программъ, сочувствіе городскимъ лозунгамъ? Правда, въ данный моментъ крестьянское стихійное возстаніе идетъ еще въ сторонѣ, повидимому, отъ этихъ слабо пробивающихся струй демократическаго и соціалистическаго броженія деревни, но долго ли еще продлится такое движеніе?
Подъ напоромъ крестьянскихъ «бунтовъ», подстегиваемые полицейской провокаціей, крайніе элементы буржуазной демократіи спѣшатъ формулировать аграрную программу, которая бы могла сдѣлать ихъ борьбу популярной въ глазахъ подымающагося крестьянства.
Хотя и очень плохо и очень нерѣшительно, демократическая оппозиція пытается, такимъ образомъ, повернуть противъ правительства, приставленное имъ къ ея груди оружіе. Въ то же время наиболѣе умѣренные изъ оппозиціонныхъ элементовъ, связанные съ землевладѣніемъ, спѣшатъ построить абсолютизму золотой мостъ для отступленія. За прекращеніе полицейской демагогіи они сулятъ отказъ отъ конституціоналистскихъ требованій. Покинутый всѣмъ міромъ, абсолютизмъ вновь пріобрѣтаетъ, хотя и небезкорыстныхъ, союзниковъ. Повернувшееся къ нему въ дни недавней «весны» своей либеральной стороной, всероссійское дворянство начинаетъ оборачиваться къ нему теперь стороной реакціонной. Надо ловить моментъ и спѣшить закрѣпить скорѣе начинающееся сближеніе. Надо бить отбой и, посуливъ крестьянину праздничнаго «благодѣтеля», надѣляющаго его барской землей, вновь показать ему исконное правительство сѣрыхъ будней, охраняющее «неприкосновенность частной собственности».
Указъ, учреждающій мѣстныя комиссіи для опредѣленія убытковъ, понесенныхъ помѣщиками отъ крестьянскихъ безпорядковъ и взысканія этихъ убытковъ съ крестьянъ, заканчиваетъ короткій періодъ новомодной игры въ «народную политику». Еще разъ правительство подписало себѣ свидѣтельство безнадежнаго банкротства. Выступая рѣшительно противъ поощрявшагося имъ же подъ сурдинку крестьянскаго движенія, оно одновременно разрушаетъ иллюзію «мужицкаго правительства» въ головахъ крестьянъ и — иллюзію «правового абсолютизма» въ головахъ тѣхъ самыхъ «націоналъ-прогрессистовъ», ради которыхъ оно разрываетъ съ крестьянствомъ.
Въ самомъ дѣлѣ: нужна ли еще лучшая иллюстрація реакціонности всякихъ фантазій о совмѣстимости европейской политической свободы съ сохраненіемъ азіатской деспотіи, чѣмъ этотъ новый актъ «правосудія»?
Внѣ всякаго суда крестьянство цѣлой мѣстности подвергается взысканію военной контрибуціи въ пользу «благороднаго сословія». Убытки опредѣляются комиссіей изъ чиновниковъ и мѣстныхъ помѣщиковъ. Упраздненная круговая порука возстановляется. Обѣщаніе объ уравненіи крестьянскаго сословія въ гражданскихъ правахъ грубо нарушается отдачей крестьянскаго имущества въ зависимость рѣшеній чиновно-помѣщичьихъ комиссій. Провозвѣщенное «охраненіе полной силы закона» звучитъ насмѣшкой. Только что — въ рескриптѣ Горемыкину — оказанныя слова о необходимости помочь пошатнувшемуся крестьянскому хозяйству реализуются въ указѣ, предписывающемъ добивать это убогое хозяйство. И «зрѣлыя общественныя силы», взывающія къ монархіи о союзѣ съ ними для охраны «порядка», должны (даже устами «Новаго Времени») констатировать, что все, что можетъ имъ предложить правительство, исчерпывается грубымъ насиліемъ и полнымъ произволомъ.
Въ тотъ самый моментъ, когда на правительство явился спросъ, какъ на регулятора разнуздавшейся гражданской войны, оно оказалось способно выступить только въ роли башибузука, открыто отдающаго свою грубую силу на служеніе одной сторонѣ и тѣмъ самымъ еще пуще разжигающаго эту войну. Для другой роли у него нѣтъ уже никакихъ средствъ. И обернувшійся лицомъ къ бюрократическому идолу дворянинъ-помѣщикъ видитъ въ его полированной поверхности свои собственныя черты, искаженныя бѣшенствомъ ущемленнаго собственника, столь далекія отъ того европейскаго облика «перваго сословія» въ облагороженномъ «реформами» государствѣ, который рисовался при созданіи либерально-монархическихъ программъ.
Захочетъ ли помѣстное дворянство признать себя въ этомъ портретѣ? Приметъ ли оно участіе въ «комиссіи по дѣламъ крестьянскаго разоренія», куда правительство не безъ хитраго разсчета приглашаетъ мѣстныхъ земскихъ дѣятелей? Промолчитъ ли оно на своихъ съѣздахъ о новомъ вопіющемъ насиліи надъ крестьянской массой, о новой гнусной насмѣшкѣ надъ элементарнымъ понятіемъ права и законности? Станетъ ли оно соучастникомъ правительства въ его по ходѣ на крестьянство?
Какъ бы ни отвѣтила дѣйствительность на этотъ вопросъ, теперь уже ясно, что время двусмысленныхъ политическихъ позицій миновало для умѣренно-либеральныхъ элементовъ оппозиціи. Стихійное крестьянское движеніе продолжаетъ то, что начало сознательное движете пролетаріата — вырываетъ все болѣе глубокую пропасть между консервативными и «разрушительными» силами русской дѣйствительности. Или современный режимъ во всей его азіатской красѣ, или революція, — другого выхода нѣтъ. Но революція, низвергающая старый политическій порядокъ, немыслима при сохраненіи соціальнаго statu quo.
Незыблемость аграрныхъ отношеній, завѣщанныхъ крѣпостнымъ правомъ, является чистой утопіей для того, кто не желаетъ укрѣплять падающій режимъ. Близорукіе фанатики кастовыхъ интересовъ могутъ не замѣчать этого. Буржуазное общество въ цѣломъ должно понять это, если не хочетъ проиграть свое собственное дѣло.
Чѣмъ рѣшительнѣе и послѣдовательнѣе поведетъ рабочая партія свою революціонную работу въ деревнѣ, тѣмъ скорѣе буржуазное общество пойметъ положеніе дѣлъ, тѣмъ радикальнѣе будетъ та аграрная революція, которую оно должно будетъ поддержать.