Правда и ложь коммунизма (Бердяев)

Правда и ложь коммунизма : К пониманию религии коммунизма
автор Николай Александрович Бердяев

Опубл.: 1930. Источник: Путь. — 1930. — № 31. — С. 3-34. — odinblago.ru

I

До сих пор отношение к коммунизму определялось более эмоционально, чем интеллектуально. Психологическая атмосфера была очень неблагоприятна для понимания идейного мира коммунизма. В русской эмиграции коммунизм вызывал против себя страстную аффективную реакцию людей раненых. Слишком многие, на вопрос, что такое коммунизм, могли бы ответить: это моя разбитая жизнь, моя несчастная судьба. В Западной Европе отношение к коммунизму определяется или буржуазным испугом и буржуазной реакцией мира капиталистического, или поверхностным большевизанством интеллектуалов, в значительной степени снобистическом. Но почти никто не принимал всерьез самой идеологии коммунизма, самой коммунистической веры. Когда-то самый замечательный русский философ XIX века и философ-христианин Владимир Соловьев сказал: чтобы победить ложь социализма, нужно признать правду социализма. Ту же истину нужно повторить и о коммунизме, который есть одна из крайних форм социализма. В коммунизме есть великая ложь, ложь антихристианская, но в нем есть и большая правда и даже много правд. В коммунизме есть много правд, которые можно было бы формулировать в ряде параграфов, и всего одна ложь. Но эта ложь так велика, что она перевешивает все правды и искажает их. Для христиан коммунизм должен иметь совсем особенное значение — он есть обличение и напоминание о неисполненном долге, о неосуществленной христианской задаче. Христианская правда не осуществила себя в полноте жизни и в силу таинственных путей Божьего Промысла злые силы берут на себя осуществление правды. В этом духовный смысл всех революций, в этом их таинственная диалектика. Христианское «добро» стало слишком условно риторическим и осуществление некоторых элементов этого «добра», провозглашенного в идее, но очень плохо реализованного на практике, совершается в страшной реакции против христианства. Грех и низость христиан, вернее лже-христиан, заслонили и затемнили ослепительный свет христианского откровения. Почти всю новую историю христианский мир был поражен дуализмом, христиане жили в двух ритмах, ритме религиозном, церковном, который охватывал небольшое количество дней и часов их жизни, и ритме мирском, внерелигиозном, который охватывал большую часть их дней и часов. И большая часть жизни христиан была не освещена и не освящена Христовой истиной. Наиболее неоправданной, наиболее непросветленной оставалась жизнь хозяйственная, жизнь социальная, которая оказалась предоставленной собственному закону. Хозяйственная жизнь капиталистических обществ не подчинена никакому высшему религиозному и нравственному началу. Маркс был прав, когда говорил, что капиталистическое общество есть общество анархическое. В нем жизнь целого определяется игрой частных интересов. И нет ничего более противоположного духу христианства, чем дух капиталистического общества. Не случайно капиталистическая эпоха совпала с отступничеством от христианства и с ослаблением христианской духовности. Идея же коммунизма, который в наши дни гонит и преследует все религии и все церкви, религиозного и даже христианского происхождения. Не всегда коммунизм был материалистическим и атеистическим, в прошлом он был религиозно и спиритуалистически окрашен. Нужно помнить, что первым коммунистом, начертавшим коммунистическую утопию, был Платон, что существовал коммунизм первохристианский, основанный на Евангелии, что существовал религиозного типа коммунизм в средние века и в эпоху реформации, что автор «Утопии» Томас Мор причислен католической церковью к лику блаженных, что коммунистические и социалистические течения в первую половину XIX века во Франции носили спиритуалистический и даже религиозный характер, хотя и очень расплывчатый и неопределенный. Самое слово коммунизм происходит от слова коммунион, общность, взаимоприобщенность. Такой коммунион, взаимоприобщенность, духовная общность людей предполагает приобщение их к единому, высшему источнику жизни, к Богу. Лишь в Боге и в Христе достигается общность людей, подлинный коммунион. Братство возможно лишь по Единому Отцу. Современные коммунисты хотят достигнуть общности через внешне механическую, принудительную организацию общества^[1]. Но сама идея коммуниона, общности людей, т. е. коммунизма в глубоком смысле слова есть великая и вековечная мечта человечества.

Трагично то, что коммунизм материалистический легче осуществить, чем коммунизм христианский. Коммунизм материалистический можно пытаться осуществить путем насилия и принуждения, не считаясь с духовной свободой людей и с их греховностью. Таким путем нельзя достигнуть духовной общности, но можно создать новую организацию общества. Христианство же признает духовную свободу и потому не может верить в насильственную организацию общности. Когда христианство пыталось организовать общность по типу средневековой теократии, игнорируя свободу, оно сорвалось, и замысел был обречен на неудачу. Христианство признает ценность человеческой личности и не может организовать общества, унижающего и отрицающего личность. Материалистический коммунизм отрицает ценность и значение человеческой личности. И этим задача для него очень облегчается. Когда коммунисты обвиняют христианство в том, что оно не реализовало себя в жизни и не принесло человечеству избавления от зла и страдания, то они не видят и не понимают самого главного — свободы человеческого духа, невозможности внешне и механически, принудительно организовать совершенное общество и уничтожить грех. Но верно то, что греху, обнаруживающему себя в социальной жизни, должен быть положен какой-то предел и воля христиан должна быть направлена на преображение общества в духе Христовом. Лицемерен и лжив тот аргумент консервативного и буржуазного христианства, что преобразовать и улучшить человеческое общество, осуществлять в нем большую справедливость невозможно вследствие греховности человеческой природы. В действительности преобразование и улучшение человеческого общества, осуществление в нем большей справедливости необходимо совсем не потому, что мы оптимистически смотрим на человеческую природу и исповедуем руссоизм, а именно потому, что мы пессимистически смотрим на человеческую природу и считаем необходимым установление порядка, ограничивающего социальное проявление греха. Именно буржуазная идеология, породившая капитализм, была оптимистична и верила в естественную гармонию, проистекающую из игры частных интересов. Коммунизм и быть может мировой коммунизм окажется возможным совсем не вследствие безгрешности человеческой природы, а именно вследствие ее греховности. И общество будет радикально переустроено силами самого греха, если правда не захочет его переустроить. Утопии гораздо более осуществимы, чем это до сих пор думали. Утопию отлично может осуществлять самый грех. Но вина и ответственность за зло, которое отсюда произойдет, будет лежать на «добре», превратившемся в риторику, и на «добрах», которые умели судить других, но потеряли способность судить себя. Коммунизм в его зловещем и безбожном образе есть рок «христианских» обществ и вместе с тем напоминание, суд, который эти общества не хотели произвести над собой и который будет произведен над ними. И потому так трудно в коммунизме различить правду от лжи.

Не русскому народу принадлежит честь изобретения коммунизма, он получен им с Запада. Но бесспорно ему принадлежит честь первого воплощения его в жизнь. И вот мы стоим перед вопросом, в чем привлекательность коммунизма, почему он так заразителен, почему он идейно победил в русской революции, почему символика коммунизма движет массами, вызывает энтузиазм?^[2]. Понять это невозможно, если смотреть на коммунизм исключительно как на политическое и экономическое явление и подвергать его рациональной критике с точки зрения политических и экономических теорий. Коммунизм и как теория, и как практика, есть не только социальное, но также и духовное и религиозное явление. И коммунизм страшен именно, как религия. Как религия противоположен он христианству и хочет заменить его. Как социальная система, коммунизм мог бы быть религиозно нейтрален. Подобно религии коммунизм несет с собой целостное отношение к жизни, решает все основные вопросы жизни, претендует дать всему смысл, имеет свои догматы и свою догматическую мораль, издает свои катехизисы, имеет даже зачатки своего культа, он захватывает всю душу и вызывает энтузиазм и жертвенность. Коммунизм в отличие от большей части политических партий не признает секуляризованной, отделенной от целостного миросозерцания политики. В нечеловеческой активности коммунизма мы встречаемся как бы с переключением энергии, накопленной в человеческой душе длительным религиозным процессом. На служение безбожной и антихристианской идее коммунизма идет религиозная энергия души. Если бы коммунистам удалось путем антирелигиозной пропаганды окончательно вырвать из человеческой души религиозное чувство, веру и готовность жертвовать во имя своей веры, то они сделали бы невозможной и веру в коммунизм, они подорвали бы собственное существование и никто не пожелал бы уже нести жертв во имя коммунистической идеи. Так и во имя антихристианской идеи пользуются христианской формацией души, христианской способностью к вере и к жертве. С горем приходится признать, что сами христиане буржуазного периода истории обнаружили гораздо меньше энергии и жертвоспособности, чем коммунисты. Образы великих святых и подвижников были отменены в далекое прошлое. Христианство переживало не героический, упадочный период и этим подготовляло успехи коммунизма. Искреннее и беззаветное увлечение советской молодежи коммунизмом есть бесспорный факт, которого никак скрыть нельзя. Это мы видим в той энергии, которую добровольно вкладывает молодежь в осуществление пятилетнего плана.

Теоретически коммунизм есть марксизм. Марксизм есть обязательная символика коммунистической партии. Можно ли понять увлечение коммунистической идеей из марксизма, хорошо известного на Западе? На том же марксизме базируется немецкая социал-демократическая партия, и мы видим в ней очень мало энтузиазма и жертвенности. Это партия деловая и умеренная, очень мало напоминающая религиозное движение, совсем не фанатическая. Сложность и трудность понимания русского коммунизма со стороны коренится в том, что он есть и интернациональное мировое явление и явление национально-русское. В нем рационалистическая доктрина марксизма преломилась в иррациональной русской стихии и деформировалась. Мы отчасти встречаемся тут с феноменом, который повторяется во всех больших революциях. Революции создаются иррациональными стихийными силами, они порождаются из темного подсознательного народной жизни. И вместе с тем революции всегда ставят себе задачи рационализации жизни и становятся под знак рациональной доктрины, приобретающей характер условной символики в борьбе. Французская революция тоже ведь вдохновлялась рационалистической просветительной философией XVIII века, но в ней действовали демонические иррациональные силы. Русская коммунистическая революция в максимальной степени ставит себе задачи совершенной рационализации жизни вплоть до изгнания из нее всякого иррационального элемента и всякой тайны. Но в ней же в максимальной степени действуют иррациональные демонические стихии, для которых рационалистическая доктрина есть лишь условная символика. И совсем не рационалистические, не объективно-научные элементы марксизма действуют в русском коммунизме, а элементы мифотворческие и религиозные. Своеобразное сочетание рационального и иррационального элемента в русской революции послужило поводом к возникновению легенды о различии между большевизмом и коммунизмом, популярной в народной среде, крестьянской, рабочей, мещанской. Большевизм считается явлением чисто русским, народным, разливом русской народной революции, буйной и анархической, а коммунизм явлением иностранным, пришедшим со стороны и наложившим на русскую народную революцию оковы рациональной организации. Этому терминологически условному различению соответствует реальное различение иррациональных и рациональных элементов в революции. Но революционная идея всегда заключает в себе элемент рациональный. Рациональный элемент взят из марксизма. И вот вопрос: что в марксизме может поднять и вдохновить массы на огромное и сильное движение?

II

В основании марксизма лежит теория экономического или исторического материализма, согласно которой весь исторический и социальный процесс определяется экономикой, развитием материальных производительных сил, формами производства и обмена. Экономика есть «базис» всей жизни, ее первичная и подлинная реальность, все же остальное, вся «идеология», духовная жизнь, религиозные верования, философия, мораль, искусство, вся культура, в которой человек видел цвет жизни, есть «надстройка», эпифеномен, обманчивое и иллюзорное отражение в сознании реальных экономических процессов. Об огромном значении экономики, т. е. степени победы социально организованного человечества над стихийными силами природы, не один Маркс говорил, до него говорили об этом историки и утопические социалисты, напр. Сен-Симон, во многом предвосхитивший Маркса. Но Маркс придал этому характер универсальной экономической метафизики. И Маркс связал эту экономическую метафизику или онтологию, т. е. учение о сущности бытия, о первореальности, с учением о классовой борьбе, которая и является его гениальным «открытием», вернее «откровением». И о классовой борьбе говорила до Маркса более скромная историческая наука, но только Марксу принадлежит учение о мессианстве пролетариата. Сама по себе теория экономического материализма никого не могла бы вдохновить. Учение о том, что вся жизнь человеческая детерминирована экономическими процессами, есть скорее печальное учение, от которого могли бы руки опуститься. Но Маркс совсем не ограничивается этой печальной истиной. Он пессимист в отношении к прошлому, которое окрашивается для него в исключительно темный цвет, но он оптимист в отношении к будущему, которое окрашивается для него в исключительно светлый цвет. Маркс и Энгельс учат о скачке из царства необходимости в царство свободы. Это лишь в прошлом было царство необходимости, детерминированности экономикой. В будущем будет царство свободы, социальный разум окончательно победит все иррациональные, стихийные силы природы и общества и социальный человек станет могущественным царем вселенной. В чудовищном противоречии со своим материализмом Маркс верит в диалектику, полученную по наследству от Гегеля. Он верит, что диалектический процесс через зло неизбежно приведет к добру, через бессмыслицу приведет к торжеству смысла. Диалектика у Гегеля связана с панлогизмом: в диалектике неотвратимо торжествует логос, смысл. Мировой процесс диалектичен у Гегеля потому, что он есть процесс логический, самораскрытие понятия. Диалектика частей возможна лишь вследствие их погружения в логическое лоно целого. Нет никакой возможности перевести панлогистическую диалектику на материалистический язык, ибо материя не знает логоса и торжества смысла. Но Маркс утверждает материалистическую диалектику и это возможно у него лишь потому, что он вносит панлогизм в недра самой материи, в материальный экономический процесс. Маркс верит, что материальный экономический процесс через борьбу противоположных сил приведет к торжеству смысла, разума, логоса, к царству свободы, к порядку, к победе над необходимостью, порожденной стихийными, иррациональными природными силами. Это есть безумная вера, ибо остается непонятным, почему стихийный материальный экономический процесс не приведет к торжеству окончательной бессмыслицы, рабству и тьме. Стихийный материальный процесс сам по себе иррационален и никакого торжества разума не может гарантировать. Но Маркс видит впереди совершенное коммунистическое общество, которое и будет самим воплощенным разумом, справедливостью и порядком, в нем не будет уже ничего иррационального, ничего несправедливого, жизнь будет окончательно рационализирована, панлогизм восторжествует. В Марксе мы находим изумительное сочетание острого ощущения и сознания яростной борьбы демонических иррациональных, полярных сил в истории, напоминающую ярость полярных сил, которую Беме видел в космической жизни, с абсолютным убеждением в победе разума, смысла, справедливости, порядка, организации в социальной жизни. В нем привлекает это непостижимое сочетание демонического социального иррационализма с социальным панлогизмом, темное понимание прошлого с лучезарным пониманием будущего. И лучезарное будущее оказывается неотвратимым, неизбежным, царство свободы оказывается детерминированным. В будущем совсем уже не стихийная экономическая основа определяет жизнь человеческих обществ, а овладевший всеми стихиями социальный разум. Диалектика материального процесса ведет неотвратимо к царству Божьему на земле, хотя и без Бога, к царству свободы, справедливости, мощи. Сама по себе теория экономического материализма энтузиазма вызвать не могла бы, она осталась бы одной из научных гипотез. Энтузиазм вызывает мессианская вера Маркса. И эта мессианская вера находит свое окончательное выражение в идее мессианского призвания пролетариата. Та сторона марксизма, которая обращена к грядущему социалистическому обществу и к великому призванию пролетариата, ничего общего с наукой не имеет, это есть вера, «вещей обличение невидимых». «Пролетариат» Маркса и совершенное социалистическое общество — «невидимые вещи», предмет веры. Тут мы встречаемся с идеей религиозного порядка.

Для Маркса в основе исторического процесса лежат не только экономика, развитие материальных производительных сил, что само собою не могло бы вызвать особенных страстей, но и классовая борьба. Вся яростность марксизма вызвана этой идеей классовой борьбы. Это есть субъективная сторона марксизма, с ней связана его аксиология. И несомненно само понятие класса у Маркса аксиологическое, оценочное. Различие между «пролетариатом» и «буржуазией» невольно оказывается совпадающим с различием между «добром» и «злом». Сознательно Маркс остается совершенным имморалистом, но его учение о классовой борьбе насквозь моралистично. И морализм этот очень своеобразный, отрицательный. Нет добра и справедливости, но есть зло и несправедливость. И зло и несправедливость вызывает негодование и ненависть. Для Маркса существует первородный грех, лежащий в первооснове человеческого общества. Это есть грех эксплуатации человека человеком, который всегда принимает формы эксплуатации класса классом. Понятию «эксплуатации» Маркс хочет придать чисто экономический характер. С этим связана теория прибавочной стоимости, которая отымается у трудящихся и присваивается эксплуатирующими классами. Но философски бесспорно, что понятие эксплуатации не может быть чисто экономическим, оно неизбежно этическое. Когда мы говорим, что происходит эксплуатация, мы производим нравственную оценку. При имморалистическом отрицании различие между добрым и злом непонятно, почему эксплуатация человека человеком вызывает возмущение и осуждение, как несправедливость. Марксизм есть крайняя форма детерминистического миросозерцания, презирающего всякие нравственные оценки. Нравственной свободы для него не существует. И тем не менее в основе его лежит идея первородного греха. Этот первородный грех заражает всю мировую историю, все классы общества, им искажены все человеческие верования и все идеологии. Грех эксплуатации закрывает возможность познания истины и создает иллюзорные учения, поддерживающие этот грех. В сознании иллюзорно отражается экономическая действительность — такова основная идея Маркса. Маркс принужден считать иллюзорными все бывшие до сих пор идеи и верования. Есть близость между Марксом и Фрейдом в основном принципе. И тот и другой ставят себе целью разоблачить иллюзорность сознания, обман и ложь сознания. За иллюзией, обманом и ложью сознания скрыты бессознательные влечения, у Маркса экономические классовые интересы и эксплуатация, у Фрейда сексуальные влечения, libido и связанные с этими влечениями поранения. Маркс не знает еще подсознательного, психология его рационалистическая, но он все время хочет разоблачать ложь сознания, сознательных идей и теорий. Но разоблачающий ложь и иллюзии сознания сам должен себя сознавать в истине и знать путь победы истины над ложью, реальности над иллюзорностью. И вот Маркс верит, что наступил час истории, когда истина должна раскрыться. Ему удалось, наконец, разоблачить иллюзии и раскрыть истину, найти ключ к пониманию всемирной истории, добыть секрет жизни человеческих обществ. Истина раскрылась ему, свет осветил тьму, в которую было погружено все прошлое, потому что через него мыслит и познает истину класс, который призван быть освободителем человечества. Релятивизм преодолен, пролетарская истина не есть уже только отражение экономики, она есть абсолютная истина. Все классы были заражены в разных формах грехом эксплуатации, и потому истина была для них закрыта. Само классовое строение общества выражало слабость человека, зависимость его от стихийных сил природы и стихийных сил самого общества. Общество, основанное на борьбе классов есть общество находящееся во власти иррациональных сил, оно не владеет собой. Религиозные верования лишь отражают слабость и беспомощность человека перед силами природы, слабое развитие материальных производительных сил и зависимость человека от человека, рабство человека. Но вот образуется капиталистическое общество, которое Маркс считает самым злым и несправедливым. В нем эксплуатация одного класса другим достигает максимальной степени. Но это общество вместе с тем развивает производительные силы человечества, создает мощь и вызывает к жизни новый класс, до сих пор не бывший в истории, класс пролетариата.

Пролетариат есть единственный класс, свободный от первородного греха эксплуатации. Это есть класс создающий все материальные ценности и блага, которыми живет человеческое общество. Он эксплуатируется и угнетается, он самый обездоленный, лишенный орудий производства, находящийся в рабской зависимости от капитала, но в нем нарастает сила, мощь коллектива, которая обнаружится после крушения капиталистического общества. Пролетариат есть класс мессианский, призванный быть освободителем всего человечества, он даже тождествен с истинным человечеством, он уже не только класс, он перерастает классовое общество. Ему открываeтcя иcтина, и oн ocущecтвляeт cправeдливocть ужe в cилу cвoeгo coциальнoгo пoлoжeния. Мeccианcкая идeя прoлeтариата coeдиняeт в ceбe ocвoбoждeниe угнeтeнных, т. e. ocущecтвлeниe coциальнoй cправeдливocти, c дocтижeниeм cилы и мoгущecтва coциальнo oрганизoваннoгo чeлoвeчecтва. В пoбeдe прoлeтариата oкoнчатeльнo вocтoржecтвуeт coциальный рациoнализм и oвладeeт иррациoнальными cилами мира. Пoбeда прoлeтариата принeceт c coбoй oкoнчатeльную рациoнализацию жизни, oкoнчатeльную рeгуляцию и пoрядoк, вce иррациoнальнoe, тeмнoe, таинcтвeннoe будeт изгнанo из жизни. Анархия, кoтoрую Маркc видeл в капиталиcтичecкoм oбщecтвe, прeкратитcя. Прoлeтариат надeляeтcя вceми дoбрoдeтeлями. Coвeршeннo яcнo, чтo «прoлeтариат» Маркcа нe ecть тoт эмпиричecкий рабoчий клаcc, кoтoрый мы наблюдаeм в дeйcтвитeльнocти. Этo ecть идeя-миф, а нe эмпиричecкая рeальнocть. Прoлeтарcкий миф К. Маркcа аналoгичeн дeмoкратичecкoму мифу Ж. Ж. Руcco, нo пo coдeржанию oт нeгo радикальнo oтличаeтcя. Прoлeтарcкий кoммунизм принципиальнo прoтивoпoлoжeн фoрмальнoй дeмoкратии. Миф o прoлeтариатe oбладаeт oгрoмнoй дeйcтвeннoй cилoй, oн в выcшeй cтeпeни динамичeн и взрывчат. Катeгoрия «прoлeтариата», oбразoванная Маркcoм, ecть прeждe вceгo катeгoрия акcиoлoгичecкая, oцeнoчная. «Прoлeтариат» ecть идeя-миф и вмecтe c тeм вeличайшая цeннocть, дoбрo, cправeдливocть, пoлoжитeльная мoщь. Различeниe «прoлeтариата» и «буржуазии» нe ecть кoнcтатирoваниe эмпиричecкoгo факта, наблюдаeмoгo в такoм видe в дeйcтвитeльнocти, этo ecть прeждe вceгo oцeнка, cуд. Cильный акcиoлoгичecкий элeмeнт ecть вo вceй маркcoвcкoй тeoрии клаccoвoй бoрьбы. Маркc никoгда нe пришeл бы к кoнцeпции клаccа и в ocoбeннocти прoлeтариата, если бы он не внес в нее оценку высоты и низости, «добра» и «зла». В марксизме, как и во всякой крайней революционной идеологии, есть бессознательное переживание дуалистически-манихейского типа, резкого противоположения царства доброго бога и царства злого бога. Дуализм этот будет преодолен с победой пролетариата. Но самое важное в учении Маркса о мессианском призвании пролетариата это то, что он перенес на пролетариат свойства избранного народа Божьего. Маркс был еврей, отпавший от веры отцов, но в его подсознательном сохранились мессианские чаяния Израиля. Подсознательное всегда бывает сильнее сознания. И вот для него пролетариат есть новый Израиль, избранный народ Божий, освободитель и устроитель грядущего царства земного. Пролетарский коммунизм Маркса есть секуляризованный древнееврейский хилиазм. Избранный народ заменяется избранным классом. Научным путем невозможно было прийти к такой идее. Это идея религиозного порядка. Тут сердцевина религии коммунизма. Мессианское сознание всегда ведь древнееврейского происхождения, оно чуждо эллинской мысли. Таково и русское мессианское сознание. Мессианское чувство, мессианское сознание дает огромную силу, оно вдохновляет, вызывает энтузиазм, подвигает на жертвы. Оно вдохновляет и социалистическое рабочее движение. Если в движении социал-демократическом оно ослабело, если это движение обуржуазилось, то в коммунизме это мессианское сознание очень сильно. У коммунистов есть острое чувство наступления рокового часа истории, мировой катастрофы, после которой начнется новая эра для человечества. Только при этом чувстве возможна нечеловеческая энергия и активность коммунистов. Марксистская теория Zusammеnbruch᾽а капиталистического общества и есть вера в то, что наступит час страшного суда. Элемент эсхатологический очень силен в революционном коммунизме. Близятся времена и сроки, происходит прорыв во времени. Это есть то, что главный теоретик религиозного социализма в Германии Тиллих обозначает словом Kairos, как бы прорыв вечного во время. Марксизм совсем не может этого выразить в терминах своей поверхностной материалистической философии, но именно это есть в его подпочве, в подсознательном. И в этом его сила. Тут разрывается цепь детерминизма, обнаруживается прерывность в эволюции, совершается скачок из царства необходимости в царство свободы, кончается история и начинается сверх-история.

В русской революции произошла встреча и соединение двух мессианских сознаний — мессианства пролетариата с мессианством русского народа. Русский народ как бы отождествился с пролетариатом, с которым он совсем, конечно, не совпадает эмпирически. В душе русского народа издревле глубоко запало мессианское чувство великого религиозного призвания. Еще в XV веке инок Филофей построил теорию о Москве, как о третьем Риме. После падения Византийского царства русское царство осталось единственным православным царством в мире, единственным носителем истинной православной веры. Все остальные народы изменили чистоте христианской веры. Москва есть Третий Рим, новый и последний Рим. Это мессианское сознание осталось в русском народе на протяжении столетий, претерпевая различные метаморфозы. Оно претерпело трагический надлом в религиозном расколе XVII века и приобрело новые формы в левом крыле раскола. Оно перешло к верхнему культурному слою XIX века, к русским писателям и мыслителям. Оно в секуляризованной форме осталось у русских революционеров XIX века и в крайней форме выразилось у анархиста Бакунина. У Достоевского выразилось это мессианское чувство в идее русского народа, как народа богоносца. Когда К. Леонтьев потерял веру в положительное религиозное призвание русского народа, то он начал верить, что русский народ родит из своих недр антихриста, т. е. все же обладает мессианством, но темным. И в своей последней, не только секуляризованной, но и совершенно обезбоженной форме русское мессианство проявилось в большевизме, в коммунизме. И коммунизм русский верит, что свет придет с Востока, что свет русской революции просветит буржуазную тьму Запада. Русский народ не осуществил своей старой идеи Москвы, как Третьего Рима. Императорская Россия была очень далека от того, чтобы походить на Третий Рим. Но вместо Третьего Рима он осуществил Третий Интернационал. И в этом Третьем Интернационале произошло зловещее сочетание русской национальной мессианской идеи с интернациональной, пролетарской мессианской идеей. Вот почему русская революция, вдохновленная пролетарской интернациональной идеей, все-таки есть русская национальная революция. Религия коммунизма не русского происхождения, но она своеобразно преломилась в русском религиозном типе. Русскому же религиозному типу присуще эсхатологическое ожидание наступления царства Божьего на земле.

III

Коммунизм есть сложное явление и ему нельзя просто сказать «да» или «нет». В коммунизме есть правда и есть ложь, жутко перемешенные.

И вот, если положить на чашу весов правду и ложь коммунизма и посмотреть, что переваживает, то мы увидим, что многое в коммунизме есть его правда и лишь одно есть его ложь. Но эта одна неправда столь безмерно превышает все его правды, что правды оказываются искаженными. В чем же правда коммунизма? Можно установить целый ряд положений, в которых правда на стороне коммунизма. Прежде всего, это правда отрицательная, критика лжи буржуазно-капиталистической цивилизации, ее противоречий и болезней. И это есть также правда обличения выродившегося, упадочного лже-христианства, приспособленного к интересам буржуазной эпохи истории. Но есть и положительная правда в замысле организации и регуляции хозяйственной жизни общества, от которой зависит жизнь людей и которая не может быть дальше предоставлена игре индивидуальных интересов и произволов. Идея планового хозяйства есть принципиально верная идея. Либеральный принцип формальной свободы в хозяйственной жизни порождает величайшие несправедливости и лишает значительную часть человечества реальной свободы. Правда коммунизма в том, что общество должно быть трудовым, обществом трудящихся, хотя коммунизм и не понимает качественной иерархии труда. Русские коммунисты, расклеивая на всех советских заборах слова: «не трудящийся да не ест», вероятно не подозревали, что слова эти принадлежат Ап. Павлу. Правда коммунизма в том, что не должно быть эксплуатации человека человеком и класса классом. Господство человека над стихийными силами природы не должно переходить в господство человека над человеком. Правда, что распадение общества на классы, ведущие между собой борьбу, должно быть преодолено и что классы должны быть заменены профессиями. Правда, что политический строй должен представлять реальные хозяйственные нужды и интересы людей, т. е. быть профессионально-трудовым. С эти связана критика формальной демократии. Политика должна служить экономике. Это есть требование социального реализма. Правда, что политика должна быть связана с цельным миросозерцанием. Политика обездушенная, не подчиненная великой идее не может зажигать души. Правда, что теория и практика должны быть соединены в целостном типе культуры и жизни. Высший культурный слой, элит не может оставаться оторванным от социальной жизни, лишенным социального базиса, он должен служить социальному целому. Наконец, правда, что национальный эгоизм и обособленность, порождающие вражду и войны, должны быть преодолены в свернациональной организации человечества. Коммунизм ставит перед всем миром великую проблему радикального социального переустройства. Весь мир горит, жаждет трансформации, ищет новой, лучшей жизни. Сила коммунизма в том, что он имеет целостный замысел переустройства жизни мира, в котором теория и практика, мышление и воля слиты. И в этом коммунизм подобен средневековому теократическому замыслу. Коммунизм подчиняет жизнь отдельного человека великой мировой сверхличной цели. Он по-новому возвращается к пониманию жизни, как служения, которое совершенно исчезло в дехристианизированную буржуазно-либеральную эпоху. Каждый молодой человек чувствует себя строителем нового мира. Пусть это будет строительство Вавилонской Башни, но оно наполняет жизнь последнего из людей захватывающим сверхличным содержанием. Экономика есть уже не частное дело, а мировое дело. Человек принудительно освобождается от частной жизни, он переустраивает мир. Необычно увлекает молодежь, что мир стал пластичен, что его можно как угодно лепить, как угодно переустроить. Индивидуального человека коммунизм отрицает, но коллективного человека он признает всемогущим. Каждый человек призван к коллективному переустройству мира. Тяжесть прошлого, истории, традиции, которые так сильны на Западе, сброшены, творение мира начинается как бы сначала. Сама свобода у народов Запада мешает радикальному переустройству мира. Сохранение status quo дает ощущение свободы, изменение же ощущается как насилие. Свободу коммунизм понимает совсем не как возможность избрания, возможность повернуть направо и налево, а исключительно как возможность реализовать свою энергию, решив повернуть в одну сторону. Свобода избрания кажется обессиливающей, подрывающей энергию. Если сравнить советскую Россию напр., с Францией, то можно сказать, что первая есть страна принуждения, вторая же есть страна свободы. Но в стране свободы очень трудно социально реформировать жизнь, самый принцип формальной свободы стал консервативным принципом. Это — один из парадоксов свободы. В русском коммунизме обнаружилась огромная витальная сила. Но ее нельзя отнести исключительно на счет коммунизма, который есть лишь условная символика, это есть, прежде всего, витальная сила русского народа, сила раньше скованная и теперь расковавшаяся.

Но ложь коммунизма более велика, чем его правда. Она исказила и его правду. Это есть прежде всего ложь духовная, а не социальная. Ложен и ужасен самый дух коммунизма. Дух этот есть отрицание духа, отрицание духовного начала в человеке. Ложь коммунизма есть ложь безбожия. Отсюда все вытекает. Безбожие не может пройти даром. Отсюда и бесчеловечие коммунизма. Отрицание Бога приводит к отрицанию человека. Коммунизм не останавливается в среднем и переходном гуманистическом царстве. Он отверг Бога не во имя человека, как то часто бывало, а во имя третьего принципа, во имя социального коллектива, нового божества. Коммунизм последовательно отверг то, что называют христианским «мифом». Гуманизм не дошел до последовательного и окончательного его отвержения. Христианский «миф» есть не только миф о Боге, но также и миф о человеке, богочеловеческий миф. Сначала хотели отвергнуть только одну половину христианского «мифа», «миф» о Боге. «Миф» же о человеке оставили. Идея центральности и верховенства человека есть остаток христианского «мифа». Человек есть Божья идея и Божье творение, образ и подобие Божье. В этом его высшее достоинство и безусловное значение. Диалектика гуманистического процесса была такова, что сначала отвергли Бога, но образ и подобие Божье в человеке еще оставили и на этом основывали безусловное значение человека. Это с необычайной силой и остротой выражено в антропологической философии Л. Фейербаха. Бога он отверг, теологию заменил антропологией, но человек у него обладает еще божественными свойствами. Человек творит Бога по своему образу и подобию. Но это есть лишь вывернутая наизнанку христианская истина о творении человека по образу и подобию Божьему. Христианский «миф» о человеке у Фейербаха остается, философия Фейербаха безбожна, но не бесчеловечна. Антропоцентрический миф еще христианского происхождения, Маркс вышел из Фейербаха и усвоил себе все аргументы фейербаховского атеизма. Но он пошел гораздо дальше в разрушении христианского теоандрического «мифа». У него нет уже фейербаховской веры в человека, как божество. Он утверждает не антропоцентризм, а социоцентризм или пролетароцентризм. У него не остается уже в человеке образа и подобия Божьего. Человек есть образ и подобие общества. Он целиком продукт социальной среды, экономики своей эпохи и класса, к которому принадлежит. Человек есть функция общества и даже только функция класса. Человека нет, есть лишь класс. И когда не будет уже классов, тогда также не будет человека, будет социальный коллектив, коммунистическое общество. Таков последний результат отрицания Бога, отрицания образа и подобия Божьего в человеке, духовного начала в человеке. Все отрицательные стороны коммунизма отсюда вытекают. Коммунизм есть социальная идолитрия. Отрицание живого Бога всегда ведет к созданию ложных богов. Социальный коллектив, которому воздаются божеские почести, заменяет собой и Бога и человека. Центр сознания перемещается. Нет уже личной совести, личного разума, нет уже личной свободы. Есть только совесть коллектива, разум коллектива, свобода коллектива. Очень поучительна в этом отношении автобиография Л. Троцкого, очень эгоцентрическая, но и очень талантливая, повествующая о драматической судьбе революционной личности в революционном коллективе. Троцкий после Ленина главный творец большевистской революции. Он очень типичный революционер. Но он не настоящий коммунист, не до конца коммунист. Он еще допускает возможность индивидуального мнения, индивидуальной критики, индивидуальной инициативы, он верит в роль героических революционных индивидуальностей и себя, конечно, причисляет к таковым. Он не понимает того, что можно было бы назвать мистикой коллектива и что и есть самая жуткая сторона коммунизма.

Из безбожия и бесчеловечия коммунизма вытекают все его неправды. Неправда кровавого насилия, которым он хочет осуществить социальную правду, неправда тирании, которой не может потерпеть достоинство человека. Допущение каких угодно средств для осуществления своей цели, которую почитают высшей и единственной. Злоба, ненависть и месть, как путь осуществления совершенной жизни, братства людей. В учении Маркса был демонический элемент, который и определил непобедимый динамизм этого учения. Маркс верил, что добро может быть осуществлено через зло, что свет может быть добыт через тьму, что свобода произойдет от необходимости. Зло должно возрастать, тьма должна сгущаться. Так понимал он диалектику общественного процесса. Положение рабочих должно ухудшиться в капиталистическом обществе (Vеrеlеdungsthеoriе), рабочие должны все более и более озлобляться и проникаться мстительными и насильническими чувствами. На этом основано революционно-мессианское упование Маркса. Маркс хотел, чтобы рабочий класс, который есть эмпирическая реальность, проникся пролетарским сознанием. Но когда он проникается пролетарским сознанием, тогда у него возрастает чувство rеssеntimеnt, обиды, зависти, ненависти, мести. Необходимо делать различие между «рабочим» и «пролетарием». Рабочий есть трудящийся, труд же священен. Положение рабочего тяжелое и оно должно быть улучшено. Необходимо бороться за освобождение рабочих от рабства. Но пролетарий не есть просто рабочий, это рабочий, который проникнуть мессианской идеей пролетариата, его грядущей силой. Пролетариат совсем не есть эмпирическая реальность, пролетариат есть идея.

И в этой своей стороне марксизм, исповедующий сознательно самый наивный материализм, есть крайний идеализм. Он хочет подчинить действительность «идее» и эта «идея» насилует и калечит действительность. Не следует понимать слишком буквально материалистическую символику коммунизма, она условна и есть лишь борьба против религии и христианства. В действительности коммунизм очень спиритуален и идеалистичен. Самый материализм коммунизма есть спиритуальный и идеалистический материализм, в котором сама материя не играет почти никакой роли. И эта спиритуальность есть темная, безбожная спиритуальность. Обвинять коммунистов нужно в том, что они слишком люди «идеи», а не в том, что они недостаточно люди «идеи». Для них не существует живой человеческой личности. Бесспорно коммунизму свойственен крайний, совершенно кошмарный экономизм, который вытесняет все остальные стороны жизни и подавляет жизнь. Советские коммунистические органы печати наполнены исключительно экономикой, в них нет ничего другого. Но это совсем особого рода экономика, это экономика спиритуальная и метафизическая, заменяющая Бога и духовную жизнь, обнаруживающая подлинное бытие, сущность вещей. Самый экономизм не Маркс выдумал, как не он выдумал и материализм. Материализм взят им из буржуазной просветительной философии XVIII века. Экономизм взят им из капиталистического общества XIX века. Но марксизм придал этому экономизму метафизическую и даже религиозную окраску. С ним связываются мессианские упования. Пятилетка, которая ставит себе прозаическую цель индустриализации России и объективно совсем не есть социализм, а государственный капитализм, переживается с религиозным пафосом. Извращение иерархии ценностей произошло уже в буржуазно-капиталистическом обществе. В нем уже отрицались духовные ценности, как верховные. В нем уже произошло качественное понижение уровня культуры. Это общество уже поклонилось мамоне. То исключительное значение, которое приобретает техника в коммунистическом строительстве, взято из индустриально-капиталистической цивилизации, часто есть подражание Америке. Но в коммунизме увлечение техникой получает зловещий эсхатологический оттенок. Коммунизм раздирается основным противоречием: он вдохновляет мировой идеей переустройства мира, вызывает нечеловеческую энергию и внушает энтузиазм и вместе с тем он осуществляет серый, скучный земной рай, бюрократическое царство, в котором все будет рационализировано и не будет уже тайны и бесконечности. Экономизм оказывается последним уделом человека, вне этого нет уже никакой жизни, никакого бытия. Окончательно убиваются великие идеи Бога и человека и с ними падает все содержание человеческой жизни, остается лишь экономика и техника.

Невозможно понять коммунизм, если видеть в нем только социальную систему. Страстность антирелигиозной пропаганды и антирелигиозных гонений в советской России можно понять, если увидеть в коммунизме религию, которая хочет заменить собой христианство. Лишь религии свойственно притязание быть носительницей абсолютной истины, на это не может притязать никакое политическое и экономическое направление. Лишь религия может быть эксклюзивной. Лишь религия знает обязательный для всех катехизис. Лишь религия может притязать на обладание всей человеческой душой до самой глубины. Никакая политика, никакое государство не может на это притязать. Коммунизм гонит все религии, потому что он сам есть религия. Сознавая себя единственной истинной религией, он не может терпеть наряду с собой других ложных религий. И он есть религия, которая хочет осуществить себя силой и принуждением, не считаясь с свободой человеческого духа. Это есть религия царства этого мира, последнего и окончательного отрицания мира потустороннего, отрицания всякой духовности. Именно поэтому и самый материализм делается спиритуальным и мистическим. Коммунистическое государство совсем не есть обыкновенное светское, секуляризованное государство. Это есть государство священное, «теократическое», берущее на себя выполнение функций, которые принадлежат церкви. Оно формирует человеческие души, сообщает им обязательное вероучение, требует всей души, требует, чтобы ему воздавалось не только «кесарево», но и «Божье». Очень важно понять этот лже-теократический характер коммунистического государства. Им определяется вся его структура. Это есть система крайнего социального монизма, в котором нет различия между государством, обществом и церковью. Поэтому никакой церкви это государство не может терпеть наряду с собой или может терпеть лишь временно и по соображениям оппортунистическим. Старое христианское теократическое государство тоже не могло терпеть наряду с собой никакой другой религии и церкви. Это находилось в существенном противоречии с христианской свободой духа и являлось источником крушения теократии. Коммунистическая «теократия» более последовательна, ибо свобода духа не входит во вдохновляющую ее веру.

Христианство не осуществило своей правды в полноте жизни. Христианство осуществило себя или условно-символически в теократиях, которые не хотели знать свободы, т. е основного условия всякой подлинной реализации, или практиковало систему дуализма, как в новой истории, когда власть христиан ослабела. И потому явился коммунизм, как кара и напоминание, как извращение какой-то подлинной правды. В коммунизме есть эсхатологический момент. Апокалипсис означает не только откровение конца истории. Существует также апокалипсис внутри истории. Конец всегда близок, время всегда соприкасается с вечностью. Мир нашего времени совсем не есть абсолютно замкнутый мир. Но бывают времена, когда это стояние времени перед вечностью острее чувствуется. Эсхатологический момент означает не только суд над историей, но и суд внутри истории. Коммунизм есть такой суд. Правда, которая не хотела себя осуществлять в красоте, в Божьей красоте, осуществляется в уродстве. Тут мы стоим перед очень интересным феноменом. Русские коммунисты впервые в истории попытались осуществить в жизни коммунистическую идею^[3]. Но как они вошли в жизнь, с какими душевными чертами, с каким выражением лица? Они вошли с чертами необыкновенного душевного и нравственного уродства, необыкновенной безблагодатности. Благодать красоты не осенила их прихода в жизнь. Поэтому у коммунистов есть rеs-sеntimеnt, они раздражены тем, что производят безобразное впечатление. Все оказалось уродливым: уродливое выражение лица, уродливые жесты, уродливо-неблагородный душевный уклад, уродливый уклад советского революционного быта. Это имеет глубокий онтологический смысл. Пусть в коммунизме есть большая социальная правда. Я убежден, что она есть. Но уродство в осуществлении этой правды означает, что она смешалась с большой неправдой, что Бог отошел от путей ее осуществления. Уродство есть всегда знак онтологического повреждения. Ибо подлинное просветленное и преображенное, облагодатовствованное бытие есть красота. В русской коммунистической революции совсем нет красивых театральных жестов великой французской революции, нет красивой риторики. Русский народ вообще не театрален и не риторичен. Ленин писал и говорил умышленно некрасиво и грубо, без всяких украшений. В этом сказался аскетизм и бедность русского нигилизма. Л. Троцкий кажется единственный человек в русской революции, который дорожит красивым жестом и театральностью, который хочет сохранить красоту образа революционера. Но в уродстве русских коммунистов есть и своя положительная сторона, в нем есть правда о неправде и есть симптом неправды в путях осуществления правды. Это совсем, конечно, не значит, что те, которые противостоят коммунизму, всегда отличаются красотой.

IV

Что противопоставить коммунизму, как бороться с ним? То, что обычно ему противопоставляют, и то, как обычно с ним борются, скорее укрепляет коммунизм, чем ослабляет его, и дает новые аргументы его защитникам. В коммунизме страшнее всего смешение правды и лжи. И потому важнее всего не отрицать правду, а отделять ее от лжи. Коммунизму нельзя противопоставить никаких реставраций, нельзя противопоставить капиталистическое общество и буржуазную цивилизацию XIX и XX века. Индивидуалистические и либеральные принципы совершенно уже изжиты и в них нет уже витальной силы. Когда относительные начала претендуют на абсолютное значение, то противопоставить им нужно прежде всего подлинные абсолютные начала, а не другие относительные начала, тоже претендующие на абсолютное значение. Когда время восстает против вечности, то противопоставить ему можно лишь самую подлинную вечность, а не другое время, уже вызвавшее против себя бурную реакцию и не без основания ее вызвавшее. Противопоставить коммунизму нельзя идеи, противопоставить можно лишь религиозные реальности. Марксизм разоблачил ложь возвышенных идей в истории. Марксизм ложен не потому, что эти возвышенные идеи правят историей. Старый идеализм кончен. Марксизм ложен потому, что существует Бог, как потрясающая реальность, что Ему принадлежит сила и последнее слово. Противопоставить интегральному коммунизму, коммунизму материалистическому можно лишь интегральное христианство, не риторическое разорванное и упадочное христианство, а христианство возрожденное, осуществляющее свою вечную правду в замысле целостной жизни, целостной культуры, целостной социальной правды. Все будущее христианских обществ зависит от того, откажется ли решительно христианство или вернее христиане от поддержания капитализма и социальной неправды, станет ли христианское человечество на путь осуществления во имя Бога и Христа той правды, которую коммунисты осуществляют во имя безбожного коллектива, во имя земного рая. Если рабочие классы представляют исключительно благоприятную почву для усвоения яда безбожия, если воинствующий атеизм стал именно «опиумом для народа», то первыми виновниками тут являются совсем не агитаторы революционного социализма, — виновники сами христиане, виновен старый христианский мир. Не христианство виновато, а христиане, которые слишком часто бывали лже-христианами. Добро, которое не осуществляет себя в жизни, которое превратилось в условную риторику и прикрывает собой действительное, реальное зло и несправедливость, не может не вызывать против себя бунта и бунта справедливого. Христиане буржуазной эпохи истории создали для рабочего класса очень тяжкие ассоциации, они нанесли с трудом непоправимый вред делу Христову в душах угнетенных и эксплуатируемых. Положение христианского мира перед лицом коммунизма есть не только положение носителя вечной и абсолютной истины, но также положение виновного, своей истины не реализовавшего и ей изменившего. Коммунисты свою истину реализуют, и этот факт они могут всегда противопоставить христианам. Правда, христианскую истину гораздо труднее реализовать, чем истину коммунистическую. От христиан требуется гораздо больше, а не меньше, чем от коммунистов-материалистов. И если они исполняли меньше, а не больше, то в этом не виновата сама истина христианства. Историческая трагедия в том, что подлинному христианству, по-видимому, никогда не может принадлежать господства и власти в этом мире. Господство и власть принадлежат лже-христианству. Мир уходит от христианства.

Между тем как только на почве христианства можно преодолеть мучительный конфликт между личностью и обществом, который коммунизм решает в сторону окончательного подавления личности обществом. Также лишь на почве христианства можно преодолеть не менее мучительный конфликт аристократического и демократического принципа в культуре, который коммунизм решает в сторону окончательного низвержения аристократического принципа культуры. На почве материалистического коммунизма человечеству грозит совершенное обезличение и совершенное истребление благородства культуры. Христианство знает тайну сочетанья личного и общественного, аристократического и демократического. Христианство раскрывает абсолютное благородство детей Божьих, и оно обращено ко всякой человеческой душе, ко всему человечеству. На почве безрелигиозной или аристократия угнетает и эксплуатирует демократию, или демократия вульгаризирует души, понижает уровень культуры, истребляет благородство. Интегральное христианство может принять всю правду коммунизма и отвергнуть всю его ложь. Если в мире не будет христианского возрождения и при том возрождения не элит только, а и широких народных масс, то безбожный коммунизм победит во всем мире. Будет ли так, мы не знаем, это тайна свободы. Для слишком большого оптимизма нет оснований. Христианству предстоит еще создать новый тип святости в самой гуще мира. Будущее все равно принадлежит рабочим массам, трудящимся, это неотвратимо и в этом есть правда. И весь вопрос в том, какого эти массы будут духа, во имя чего они будут творить новую жизнь, во имя Бога и Христа, во имя духовного начала в человеке или во имя обожествленной материи, во имя обожествленного человеческого коллектива, в котором исчезнет и самый образ человека, умирает человеческая душа. Русский народ поставил эту проблему перед всем миром.

Примечания автора

1. Немецкий социолог Теннияс делает плодотворное различение между Geselschaftи Gemeinschaft, но он остается на почве натуралистической социологии.
2. Лишь в самой первой стадии революции популярность коммунизма можно объяснить тем, что он льстит массам, потворствует их интересам и настроениям, призывая «грабить награбленное».
3. До этого бывали частичные коммунистические вспышки.