По туманным следам (Шаветт)/БдЧ 1878 (ДО)

По туманным следам
авторъ Эжен Шаветт, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: фр. Aimé de son consierge, опубл.: 1878. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Библиотека для чтения», декабрь 1878..

БИБЛІОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНІЯ. Ежемесячный журналъ Декабрь 1878 С.-ПЕТЕРБУРГЪ. ТИПОГРАФІЯ В. С. БАЛАШЕВА. Екатерининскій каналъ, между Вознесенскимъ и Маріинскимъ мостами, д. № 90—1. 1878.

Е. ШАВЕТТЪ.

ПО ТУМАННЫМЪ СЛѢДАМЪ
РОМАНЪ.

I.

Было два часа утра, когда привратникъ дома № 21, въ улицѣ Гельдеръ, былъ разбуженъ звономъ, въ третій разъ уже раздававшимся надъ его головой.

Человѣку, разбуженному такимъ образомъ, среди ночи, позволительно быть не въ очень любезномъ расположеніи духа. Поэтому легко понять, съ какимъ ожесточеніемъ привратникъ дернулъ за шнурокъ.

— Чортъ ихъ побери! проворчалъ онъ сквозь зубы. Долго ли еще будетъ тянуться эта жизнь полишинеля?

Стукъ запиравшейся двери возвѣстилъ, что особа, которая посылалась къ чорту, вошла въ домъ. Послышались легкіе шаги и, спустя нѣсколько секундъ, у окошка привратника чей-то молодой и нѣжный голосъ произнесъ:

— Это я, Гренгуаръ!

— Къ вашимъ услугамъ, мадамъ Дюрье, поспѣшилъ отвѣчать привратникъ, самымъ любезнымъ тономъ.

Но едва мадамъ Дюрье вошла на лѣстницу, какъ Гренгуаръ снова заворчалъ, завертываясь въ одѣяло:

— Да, ужь я сытъ этой жизнью полишинеля. Развѣ ночь не для того, чтобы спать? Чортъ побери всѣхъ молодыхъ вдовъ, которыя только и думаютъ что объ удовольствіяхъ… Ахъ! какъ хорошо было при покойномъ Дюрье… Всѣ тогда были дома въ десять часовъ!..

Послѣдовавшій за этими словами громкій храпъ показалъ, что ворчливый Гренгуаръ уже успѣлъ заснуть.

Оставимъ достойнаго привратника въ царствѣ сновидѣній и сообщимъ читателю, кто такая была мадамъ Дюрье, которая однимъ звукомъ голоса укротила, хотя и наружно, гнѣвъ Гренгуара.

Хорошенькая брюнетка, вдова двадцати-четырехъ лѣтъ, мадамъ Дюрье была хозяйкой дома, въ которомъ Гренгуаръ былъ привратникомъ.

Она не могла быть въ восторгѣ отъ своей супружеской жизни. Г. Дюрье, пока онъ не догадался улечься подъ мраморной плитой, гдѣ золотыми буквами были изображены всѣ его добродѣтели, былъ самый сварливый и угрюмый старикъ, котораго, къ тому же, одолѣвали ревматизмы.

До того дня, когда сострадательное Провидѣніе сдѣлало ее вдовой, молодая женщина вела жизнь сидѣлки. Припарки, втиранія, декокты были ея единственнымъ развлеченіемъ въ теченіи пяти лѣтъ супружеской жизни.

Поэтому, весьма естественно, что смерть мужа не погрузила ее въ отчаяніе, которое заставляетъ неутѣшныхъ вдовъ стричься на подобіе сапожной щетки и класть волосы въ гробъ мужа или не засыпать иначе, какъ сжимая въ объятіяхъ дождевой зонтикъ покойнаго.

Ея горе было скромно и не шумно, какъ разъ настолько, чтобы люди, знавшіе Дюрье за грубаго и злаго старика, не стали бы подозрѣвать, что онъ обладалъ какими-нибудь скрытыми достоинствами.

Похоронивъ супруга, Селестина, какъ звали мадамъ Дюрье, увидѣла себя обладательницей тридцати тысячъ франковъ дохода.

Припарки и втиранія конечно не представляютъ особенно пріятнаго препровожденія времени, но все-таки это занятіе, которое необходимо замѣнить другимъ, когда оно прекратится.

Когда смерть мужа положила неожиданно конецъ припаркамъ и втираніямъ, Селестина, чтобы не оставаться праздной, стала искать другихъ средствъ убить время. Всякое существо предпочитаетъ ласки палочнымъ ударамъ, поэтому молодая вдова увлеклась удовольствіями, которыя позволяло ей ея состояніе, но которыхъ она до сихъ поръ не знала.

Она поспѣшила возобновить знакомства, прерванныя благодаря сварливому характеру мужа и не прошло и года съ того дня, когда Дюрье оставилъ на землѣ свою послѣднюю припарку, какъ Селестина была уже окружена толпой поклонниковъ, которыхъ привлекали особенно ея тридцать тысячъ дохода.

Она была одинаково любезна и мила со всѣми, но, какъ женщина, испытавшая всѣ прелести супружеской жизни, не выражала ни малѣйшаго желанія снова наложить на себя узы Гименея.

Праздники, спектакли, обѣды, балы слѣдовали одинъ за другимъ, а молодая вдова и не думала о прекращеніи того, что Гренгуаръ называлъ жизнью полишинеля.

И онъ былъ правъ бѣднякъ!.. по крайней мѣрѣ съ своей точки зрѣнія, такъ какъ его жизнь въ послѣднее время сильно измѣнилась.

Въ блаженное время, когда былъ живъ Дюрье, Гренгуаръ проводилъ счастливые дни и, особенно, спокойныя ночи. Старикъ обратилъ свой домъ въ нѣчто въ родѣ казармы, гдѣ жильцы были подчинены самой строгой дисциплинѣ.

Ни собакъ, ни кошекъ, ни фортепіано, запрещеніе плевать на дворѣ, обязательство быть дома не позже десяти часовъ и пр. и пр., таковы были драконовскіе законы, которымъ подчинялъ своихъ жильцовъ Дюрье, при помощи контрактовъ.

Много жильцовъ перемѣнилось въ первое время, но наконецъ домъ наполнился людьми, покорными игу, которое, впрочемъ, гарантировало имъ полное спокойствіе.

Въ Парижѣ, какъ и повсюду, если поискать хорошенько, можно найти нѣсколько человѣкъ, которые не любятъ, когда надъ ихъ головой танцуютъ цѣлую ночь, а за стѣной цѣлый день бренчатъ на фортепіано гаммы.

И такъ, до смерти старика Дюрье, Гренгуаръ былъ счастливѣйшій изъ привратниковъ. Но увы! Въ этомъ мірѣ нѣтъ прочнаго счастія. Какъ только хозяинъ-самодержецъ былъ уложенъ въ могилу, дисциплина, мало-по-малу, ослабѣла, къ величайшему горю привратника, тщетно старавшагося остановить революціонный потокъ.

Многія квартиры перемѣнили хозяевъ и революція вошла съ тріумфомъ по слѣдамъ новыхъ жильцовъ, съ которыми мадамъ Дюрье заключила контракты безъ всякихъ стѣснительныхъ условій, изобрѣтенныхъ покойнымъ.

Поэтому, однажды утромъ, Гренгуаръ съ ужасомъ услышалъ, что какой-то смѣлый жилецъ наигрываетъ на флейтѣ арію Моя свирѣпая тигрица.

Невозможно изобразить, какое негодованіе и гнѣвъ возбудили въ привратникѣ эти веселые звуки.

Мадамъ Дюрье не было дома. Поэтому Гренгуаръ, считая себя первымъ министромъ хозяйки, счелъ долгомъ своею властью прекратить этотъ скандалъ.

Въ нѣсколько бѣшеныхъ прыжковъ, онъ былъ уже у дерзновеннаго, который самъ открылъ ему дверь, продолжая наигрывать.

Къ несчастію, Гренгуаръ забылъ, что старика Дюрье уже не было въ живыхъ, и позволилъ себѣ заговорить слишкомъ громко съ музыкантомъ, который былъ лейтенантъ карабинеровъ.

Лейтенантъ спокойно выслушалъ рѣзкій выговоръ Гренгуара, потомъ, положивъ на столъ флейту, взялъ его за воротъ и повернулъ лицомъ къ двери. Въ ту же минуту, несчастный получилъ въ нижнюю часть спины одинъ изъ тѣхъ солидныхъ ударовъ ногой, которые потрясаютъ человѣка до глубины души.

Послѣ этого, небывалаго приключенія, привратникъ долженъ былъ бы понять, что его власть колеблется и что его авторитету нанесенъ сильный ударъ; но онъ, молча, съ гордымъ величіемъ, началъ спускаться съ лѣстницы, рѣшившись сообщить хозяйкѣ дома, какое оскорбленіе получила она въ лицѣ ея представителя.

Несчастный только еще начиналъ пить чашу горечи.

На пол-дорогѣ его ожидалъ второй, еще болѣе полный глотокъ.

Спустившись въ первый этажъ, онъ долженъ былъ прижаться къ стѣнѣ, чтобы пропустить четырехъ носильщиковъ, которые съ трудомъ несли на верхъ тяжелую ношу, которая тотчасъ же была узнана испуганнымъ Гренгуаромъ.

— Фортепіано! вскричалъ онъ, съ ужасомъ. Къ кому это вы несете эту машину?

— Къ хозяйкѣ дома, отвѣчалъ одинъ изъ носильщиковъ.

Мадамъ Дюрье! Она! Сама хозяйка подавала жильцамъ такой примѣръ!.. Это было слишкомъ для несчастнаго привратника. Блѣдный, съ печальнымъ и покорнымъ видомъ, побрелъ онъ въ свою каморку.

— Куда идемъ мы? прошепталъ онъ. Каково теперь душѣ г. Дюрье видѣть, что дѣлается въ его домѣ.

Вскорѣ новый ударъ обрушился на несчастнаго. Мадамъ Дюрье, какъ женщина снисходительная къ проступкамъ, которые не были чужды ей самой, приказала Гренгуару, чтобы онъ отворялъ двери жильцамъ во всякое время ночи.

— Но, вѣдь, г. Дюрье назначилъ десять часовъ самымъ позднимъ срокомъ! осмѣлился замѣтить привратникъ.

— Мой мужъ поступалъ, какъ ему хотѣлось, а теперь вы должны исполнять мои приказанія, отвѣчала сухо вдова.

Съ этихъ поръ Гренгуаръ, еще недавно спокойно укладывавшійся спать въ десять часовъ, принужденъ былъ бодрствовать до двѣнадцати, да и послѣ его сонъ то и дѣло прерывался звонками запоздавшихъ жильцовъ, причемъ не рѣдко случалось, что послѣднею возвращалась сама хозяйка.

Такъ, мы уже видѣли, что звонокъ мадамъ Дюрье разбудилъ несчастнаго въ два часа ночи.

На другой день, утромъ, Гренгуаръ мелъ дворъ, меланхолически думая о счастливомъ прошломъ и о средствахъ вернуть его.

Вдругъ онъ прервалъ свое занятіе.

— А! вскричалъ онъ, опираясь на метлу, вотъ отличная идея!

Какъ всѣ отличныя идеи, и эта была чрезвычайно хороша.

Сравнивая свое настоящее положеніе съ тѣмъ покойнымъ и почетнымъ существованіемъ, которое онъ велъ, когда мадамъ Дюрье покорялась деспотической власти своего супруга, Гренгуаръ подумалъ, что лучшее средство воскресить прошлое, это — снова наложить на вдову супружеское иго.

— Если я ее снова выдамъ замужъ, она уже не будетъ бѣгать по ночамъ, сказалъ онъ себѣ.

Воодушевившись этой идеей, онъ пришелъ къ убѣжденію, что если ему удастся найти для вдовы мужа, человѣка тихаго и спокойнаго домосѣда, то тотъ, чье счастье онъ такимъ образомъ составитъ, безъ всякаго сомнѣнія, не поколеблется, изъ благодарности, привести домъ въ прежній видъ.

Тогда Гренгуаръ, сдѣлавшись первымъ министромъ Ришелье, этого новаго монарха, обязаннаго ему своимъ трономъ, снова возьметъ желѣзный скипетръ, передъ которымъ такъ долго склонялись поставщики, слуги и весь революціонный классъ жильцовъ, которые теперь далеко не выказывали ему прежняго уваженія.

Если честолюбіе дѣлаетъ человѣка способнымъ дѣлать чудеса, чтобы достичь желанной власти, то оно, естественно, способно удесятерить его силы, когда, лишенный этой власти, онъ старается снова овладѣть ею.

Въ такомъ положеніи былъ Гренгуаръ, когда онъ пришелъ къ смѣлому рѣшенію выдать снова замужъ хозяйку дома.

Лучше всего, съ точки зрѣнія Гренгуара, было найти мужа старика, въ родѣ Дюрье, но въ тоже время привратникъ вполнѣ понималъ, что молодая женщина, попробовавъ жизни съ семидесятилѣтнимъ старикомъ, едва ли сохранила о ней такое пріятное все поминаніе, чтобы рѣшиться повторить опытъ.

Чтобы позолотить пилюлю втораго брака, необходимо было предложить вдовѣ молодаго мужа; а Гренгуаръ долженъ былъ признаться, что молодой человѣкъ, удовлетворявшій его условіямъ, былъ очень рѣдкой птицей.

Съ этими мыслями онъ снова принялся мести дворъ, но, на двадцатомъ взмахѣ метлы, онъ вдругъ остановился и, ударивъ себя въ лобъ, вскричалъ:

— Вотъ я и нашелъ кого мнѣ надо! Гдѣ у меня была голова, когда я искалъ для хозяйки мужа — домосѣда! Напротивъ ей надо веселаго кутилу, который съ разу нашелъ бы, что квартира слишкомъ тѣсна, чтобы въ ней давать вечера, что въ ней еще пахнетъ припарками… однимъ словомъ онъ живо убѣдитъ свою супругу выѣхать; и тогда они поручатъ мнѣ управленіе домомъ и я буду здѣсь полнымъ господиномъ.

Да! полнымъ господиномъ! повторилъ онъ насмѣшливо, взглядывая на верхніе этажи дома. Слышишь ты, флейтистъ? Въ тотъ день тебѣ откажутъ отъ квартиры!

Мнѣ надо молодца, который шибко веселился-бы… А веселится больше тотъ, кто начинаетъ. Въ такомъ случаѣ у меня есть подходящій человѣкъ. Тотъ, у кого часто нѣтъ франка въ карманѣ, съумѣетъ протереть глаза денежкамъ хозяйки!

Гренгуаръ былъ изъ числа людей, которые не любятъ откладывать до завтра важныя дѣла, поэтому онъ поспѣшилъ подмести дворъ и двинулся вверхъ по лѣстницѣ, сказавъ рѣшительнымъ тономъ:

— Въ путь, въ пятый этажъ!

Поднявшись на самый верхъ, онъ остановился передъ одной изъ дверей и постучалъ.

Въ туже минуту, изнутри послышался веселый голосъ:

— Если это стучится богатство, пусть оно войдетъ сейчасъ же. Если это прачка, пусть она немного подождетъ. Если это мущина, пусть онъ дѣлаетъ, что хочетъ, я надѣваю панталоны.

Гренгуаръ открылъ дверь и вошелъ.

— А! это генералъ! какъ ваше здоровье генералъ? привѣтствовалъ его тотъ же голосъ. Вы что то сегодня немного блѣдны.

— Увы! Даже геркулесъ не вынесъ бы этого лишенія сна, которому я подвергаюсь вотъ уже который день! отвѣчалъ жалобно привратникъ. Цѣлую ночь надо отворять двери, то одному, то другому.

— Да, признаюсь, я не хотѣлъ бы быть привратникомъ.

— И вы правы, господинъ Кловисъ. Оставайтесь всегда артистомъ, не старайтесь возвыситься.

— Благодарю за добрый совѣтъ, генералъ, сказалъ торжественнымъ тономъ молодой человѣкъ пожимая руку Гренгуару. Вы пришли не съ порученіемъ отъ хозяйки? прибавилъ онъ спустя минуту, какъ бы колеблясь.

— Съ какой стати?

— А по случаю неуплаты въ срокъ денегъ?

— О! Нѣтъ. Вы знаете что это меня больше не касается, съ тѣхъ поръ, какъ хозяйка поручила вести всѣ свои дѣла Гравуазо.

— А! жильцу третьяго этажа?… это человѣкъ лѣтъ пятидесяти, въ парикѣ и съ португальскимъ орденомъ?

— Онъ самый. Вотъ уже педѣля, какъ ему переданы всѣ дѣла. Онъ не замедлитъ придти къ вамъ за деньгами.

— Гм! Гм! сказалъ Кловисъ, посовѣтуйте г. Гровуазо не утомляться напрасно взбираться ко мнѣ въ мансарду.

— Чортъ побери! Развѣ ваши финансы такъ ужь плохи?

— Да, у меня теперь всего на всего пятьдесятъ два су.

— Развѣ гравировка на деревѣ плохо идетъ?

— Напротивъ, отлично… но только я свихнулъ кисть правой руки и теперь не могу держать рѣзца.

— Вы упали?

— Да… кулаками на голову одного господина, который вздумалъ приставать на улицѣ къ какой-то дамѣ.

— Я думаю, она была вамъ благодарна.

— Ну, не знаю. Я не видѣлъ и конца ея носа. Она бросилась бѣжать, пока я укладывалъ нахала около стѣны, чтобы его не раздавилъ какой нибудь экипажъ.

— Вы значитъ его порядочно угостили.

— Я только его тронулъ, а онъ уже и улегся на тротуаръ.

— Должно быть вы хорошо его тронули! замѣтилъ Гренгуаръ, смотря на мускулистыя руки молодаго человѣка, который въ это время засучилъ рукава собираясь мыться.

— Можетъ быть; но все-таки у меня теперь свихнута рука… Но это еще ничего! прибавилъ онъ со смѣхомъ.

— А что же еще?

— Я готовъ подозрѣвать, что этотъ нахалъ и оскорбленная имъ дама, были просто воры, которымъ захотѣлось воспользоваться моими часами.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Ну да. Только вернувшись домой, я замѣтилъ исчезновеніе часовъ.

— А что онѣ дорого стоятъ?

— Въ ломбардѣ мнѣ давали за нихъ съ перваго слова двѣсти франковъ; вотъ лучшая похвала, которую я могу сдѣлать ихъ достоинству.

— Но вѣдь вы знаете сколько вы за нихъ заплатили?

— Ни коимъ образомъ… мнѣ они были подарены въ воспоминаніе объ одномъ происшествіи… Это длинная исторія, которая нисколько для васъ не интересна. Ну, да теперь я кажется долженъ сказать имъ «прости на всегда». Припоминая какъ поспѣшно убѣжала эта женщина, я почти увѣренъ, что она именно и украла мои часы.

— Но можетъ быть вы потеряли ихъ въ борьбѣ. Дали вы знать о вашей пропажѣ въ полицію?

— Да, и если воровка попытается продать часы, я имѣю нѣкоторые шансы получить ихъ обратно, такъ какъ на крышкѣ вырѣзано мое имя и полиція сообщила всѣмъ ювелирамъ и часовщикамъ.

Да, продолжалъ артистъ съ комическимъ вздохомъ, никогда я такъ не любилъ мои часы какъ теперь; двѣсти франковъ, которые дали-бы мнѣ за нихъ въ ломбардѣ помогли бы мнѣ расплатиться съ сэромъ Гравуазо, этимъ полномочнымъ министромъ хозяйки. Ахъ, да! кстати, что какова изъ себя эта особа?

— Кто? Гравуазо?

— Нѣтъ, хозяйка дома.

— Вы значитъ ее никогда не видали?

— Ни когда; разъ я ходилъ къ ней, когда моя печка стала дымить, но горничная объявила мнѣ тогда, что ея госпожа беретъ ванну, такъ что я принужденъ былъ ретироваться… На моемъ мѣстѣ стали бы вы настаивать, генералъ? Вѣдь, конечно нѣтъ.

— Ну такъ узнайте, что она брюнетка.

— Мнѣ очень нравятся брюнетки, сказалъ Кловисъ.

— Большіе черные глаза, маленькій ротъ, атласная кожа.

— Отлично!

— Двадцать четыре года.

— О! произнесъ одобрительно граверъ.

— И вдова.

— Совершенно?

— Какъ только можетъ быть вдовой женщина, мужъ которой уже четырнадцать мѣсяцевъ лежитъ на кладбищѣ. Кажется этого достаточно чтобы быть вполнѣ вдовой.

— Я хотѣлъ сказать, нѣтъ ли какой нибудь особы… которая говоритъ ей о покойномъ… помогаетъ ей переносить горе.

— О! нѣтъ. Въ этомъ я готовъ поклясться. Я не говорю чтобы она не хотѣла снова выйти замужъ… Я увѣренъ, что если она найдетъ молодаго человѣка, лѣтъ тридцати…

— Какъ я.

— Крѣпкаго и здороваго, безъ ревматизмовъ.

— Тоже какъ я.

— Веселаго характера.

— Опять какъ и н.

— И если онъ ей понравится, она, я увѣренъ, отдастъ ему свою руку, сердце и тридцать тысячъ франковъ дохода.

Гренгуаръ произнесъ послѣднія слова съ удареніемъ, надѣясь произвести ими сильное впечатлѣніе на артиста. Но его надежда не оправдалась, такъ какъ Кловисъ расхохотался и вскричалъ:

— А! если такъ, это не про насъ писано:

— Это почему?

— Потому что мои пятьдесятъ два су, покажутся мадамъ Дюрье слишкомъ ничтожнымъ приращеніемъ къ ея богатству, чтобы она согласилась взять меня къ нимъ на прибавку.

Но будетъ глупить, поговоримъ серьезно, продолжалъ артистъ прерывая Гренгуара, который хотѣлъ было возражать ему.

Вдова, ищущая себѣ мужа, должна обладать нѣжной душой, а для жильца, немогущаго заплатить въ срокъ, чрезвычайно благопріятно присутствіе нѣжной души въ тѣлѣ хозяйки дома. Кромѣ того, говорятъ что лучше имѣть дѣло съ Богомъ, чѣмъ съ его святыми и поэтому мнѣ очень хочется, не дожидаясь визита Гравуазо, идти прямо къ мадамъ Дюрье и попросить у ней отсрочки. Что вы на это скажете генералъ?

— Я вполнѣ съ вами согласенъ.

— Ну, такъ я поскорѣе кончу мой туалетъ и спускаюсь къ хозяйкѣ.

— Хорошо. Вы послѣ придете мнѣ разсказать, какъ васъ примутъ, сказалъ съ оживленіемъ Гренгуаръ.

— Конечно, генералъ.

Спустя немного послѣ ухода привратника, артистъ въ свою очередь спустился по лѣстницѣ въ первый этажъ и позвонилъ у дверей хозяйки дома.

— Госпожа не можетъ принять васъ, она беретъ ванну! отвѣчала горничная, мадамъ Дюрье, которую артистъ попросилъ доложить о немъ хозяйкѣ. Съ этими словами она заперла дверь передъ его носомъ.

— Все беретъ ванну! сказалъ себѣ смѣясь артистъ. Право можно подумать что это не женщина, а сирена!

II.

— Флора, кто это звонилъ, пока я была въ ваннѣ?

Съ этимъ вопросомъ обратилась къ своей горничной мадамъ Дюрье, сидѣвшая за завтракомъ въ кокетливомъ утреннемъ костюмѣ.

Замѣтимъ мимоходомъ, что мадемуазель Флора, субретка мадамъ Дюрье, была бойкая, хорошенькая дѣвушка, съ плутовскими глазами, маленькимъ вздернутымъ носикомъ и не много большимъ, но красивымъ ртомъ.

Эта особа отличалась строгой добродѣтелью, если положиться на ея слова, такъ такъ она клялась всѣми святыми, что ея сердце еще не говорило. Но мало мальски подозрительному наблюдателю показалось-бы страннымъ, то обстоятельство, что мадемуазель Флора постоянно исчезала, какъ только извѣстная флейта въ четвертомъ этажѣ, начинала играть арію Приди въ мою обитель.

Можетъ быть субретка до такой степени любила звуки флейты, что выходила на лѣстницу, чтобы лучше слышать? Или можетъ быть, не довольствуясь этимъ, она поднималась этажемъ, двумя, наконецъ тремя выше, чтобы слушать музыканта какъ можно ближе? объ этомъ мы не можемъ сказать ничего опредѣленнаго, тѣмъ болѣе что мадемуазель Флора появляясь послѣ каждаго изъ этихъ исчезновеній, давала самыя разнообразныя объясненія своего отсутствія, но никогда даже и не заикалась о своемъ пристрастіи къ флейтѣ и аріи Приди въ мою обитѣлъ въ особенности.

Музыкальный фанатизмъ, какъ бы онъ ни былъ силенъ, не можетъ наполнить всего сердца, поэтому мы должны прибавить, что въ сердцѣ Флоры привязанность къ мадамъ Дюрье занимала не малое мѣсто. Субретка искренно любила свою госпожу.

Но возвратимся къ разговору Селестины Дюрье съ Флорой.

— Кажется звонили три раза? продолжала Селестина.

— Да, три раза. Въ первый разъ принесли изъ починки вашу шаль. Теперь и не видно, гдѣ было разорвано; а вѣдь какая-же была прорѣха!… Можно было подумать что вы хотѣли въ тотъ вечеръ стащить съ мѣста, домъ вашей шалью.

— Хорошо. А послѣ?

— Потомъ приходилъ г. Гравуазо, который хотѣлъ чтобы вы подписали ему какую-то бумагу. Когда я сказала что вы не можете его принять, онъ такъ вытянулъ свою лисью морду…

— Флора! сказала строгимъ тономъ мадамъ Дюрье услышавъ, какъ та отзывается о ея повѣренномъ.

Но повидимому субретка привыкла говорить откровенно при своей госпожѣ, такъ какъ она продолжала не смущаясь и не обращая вниманія на призывъ къ порядку.

— О! вы можете говорить что хотите, но все-таки мнѣ не нравится этотъ г. Гравуазо. Сжатыя губы, носъ крючкомъ, глаза, которые никогда не смотрятъ вамъ прямо въ лицо… подъ его парикомъ, я увѣрена, сидитъ скверное животное.

На этотъ разъ, вмѣсто того, чтобы разсердиться, Селестина разсмѣялась.

— Поздравляю тебя, Флора, сказала она, ты хорошо относишься къ тѣмъ, кто за мной ухаживаетъ. Развѣ ты не знаешь, что Гравуазо сдѣлалъ мнѣ предложеніе?

— Да, ему очень нравятся ваши деньги.

— Но вѣдь онъ уже очень богатъ… Онъ составилъ себѣ торговлей огромное состояніе. Это-то и побудило меня довѣрить ему всѣ мои дѣла.

— На вашемъ мѣстѣ, я лучше стала-бы сама заниматься своими дѣлами.

Мадамъ Дюрье зная по опыту упрямство Флоры, перемѣнила разговоръ, спросивъ ее:

— Ну, а кто звонилъ въ третій разъ?

При этомъ вопросѣ, субретка развеселилась.

— О! сказала она, этотъ мнѣ больше нравится. Волосы растрепанные, видъ такой, какъ будто бы онъ сейчасъ выкинетъ какую нибудь шутку… О! онъ не красивъ, нѣтъ… но у него, такое веселое, открытое лицо, что сейчасъ видно, что это хорошій человѣкъ.

— О! какое восхищеніе! замѣтила весело Селестина.

— Боже мой, я говорю что думаю.

— Да, но ты забыла сказать имя этого господина.

— Это правда!… А! постойте!… вотъ на языкѣ вертится… это, это… Ну, да это высокій молодой человѣкъ, изъ пятаго этажа, сказала наконецъ Флора, не будучи въ состояніи припомнить имени.

Эти слова ничего не объяснили Селестинѣ, которая никогда сама не управляла домомъ и поэтому очень мало знала своихъ жильцовъ, да кромѣ того, граверъ переѣхалъ очень недавно.

— Что-же надо было этому молодому человѣку изъ пятаго этажа? спросила она.

— Я этого не знаю.

— Но чего-же ты смѣешься?

— Я припомнила какую мину сдѣлалъ онъ, когда я сказала что вы въ ваннѣ. Онъ долженъ думать что вы проводите жизнь въ водѣ; въ этомъ мѣсяцѣ онъ два раза приходилъ и оба раза я говорила ему, что вы въ ваннѣ.

— Вѣроятно ему надо было что нибудь передѣлать или починить въ квартирѣ. Если онъ придетъ еще разъ, то отправь его къ Гравуазо, я не имѣю ни малѣйшаго желанія возиться съ жильцами.

Флора сочла своимъ долгомъ вступиться за молодаго человѣка.

— Ну, одинъ разъ ничего не значитъ, сказала она: примите его, онъ такой потѣшный.

— Нѣтъ. Если сдѣлаешь сегодня уступку для одного, надо будетъ завтра сдѣлать для другаго и т. д. Затѣмъ-то я и передала все Гравуазо, чтобы избавиться отъ возни съ жильцами. Такъ значитъ ты отправишь его къ Гравуазо.

— Хорошо, я скажу это артисту.

— А! Это артистъ? спросила Селестина какъ-бы слегка заинтересованная.

— Да.

— Артистъ… чѣмъ-же онъ занимается?

— Онъ ковыряетъ ножемъ но дереву, отвѣчала Флора, которая внезапно сдѣлалась разсѣянной.

Отвѣчая своей госпожѣ, она прислушивалась къ отдаленнымъ звукамъ флейты, которыя по временамъ смутно достигали ея ушей. Но къ несчастію для камеристки, столовая выходила окнами на улицу; разстояніе и стукъ проѣзжавшихъ экипажей мѣшали ей узнать арію, которую игралъ музыкантъ четвертаго этажа.

Эта разсѣянность помѣшала ей замѣтить, что голосъ мадамъ Дюрье потерялъ прежнее спокойное выраженіе, когда она узнала родъ занятій артиста.

— Это граверъ! сказала съ оживленіемъ Селестина.

— Да, граверъ, повторила машинально Флора.

— И ты не припомнишь имени этого гравера? спросила Селестина тономъ, въ которомъ слышалось безпокойство.

Въ эту минуту двѣ кареты съ грохотомъ промчались мимо дома и этотъ шумъ, заглушивъ совершенно звуки флейты, въ то-же время не далъ Флорѣ замѣтить волненія ея госпожи.

Бѣдная субретка была какъ на угольяхъ. Она отдала бы все, чтобы только выйти на площадку лѣстницы, откуда можно было ясно разслышать музыку.

Это нетерпѣніе вѣроятно и вернуло ей память, такъ какъ въ ту-же минуту она вскричала:

— А!.. вотъ я и припомнила имя… его зовутъ Кловисъ.

— Кловисъ? повторила, слегка поблѣднѣвъ, Селестина.

Флорѣ казалось, что никогда по улицѣ Гельдеръ не проѣзжало такъ много экипажей. Страшный шумъ раздражалъ ея слухъ, жаждавшій болѣе гармоническихъ звуковъ. Ея страсть къ флейтѣ никогда не была такъ сильна, и какъ всѣ страсти, препятствія, только усиливали ее.

— Но, Флора, ты глуха вѣрно! вскричала нетерпѣливо мадамъ Дюрье, видя что ея камеристка ничего не слышитъ и не видитъ.

— Нѣтъ… этотъ шумъ на улицѣ… начала было опомнившись субретка.

— Вотъ ужь пятый разъ, я говорю тебѣ чтобы ты сошла къ Гренгуару, прервала ее Селестина.

— Иду! иду! вскричала Флора, бросаясь къ дверямъ, такъ какъ она только и мечтала, какъ-бы вырваться изъ комнаты.

Мадамъ Дюрье едва успѣла остановить ее, схватя за руку.

— Ты съ ума сходишь! вскричала она.

— Нѣтъ… Вѣдь вы велѣли мнѣ идти къ Гренгуэру, я и пошла чтобы скорѣй исполнить ваше приказаніе.

— Да, а затѣмъ?… Вѣдь ты еще не знаешь, зачѣмъ я тебя посылаю?

— Это правда… Я слушаю.

— Ты скажешь Гренгуару, что если этотъ г. Кловисъ будетъ меня спрашивать…

Субретка, сгоравшая отъ нетерпѣнія, поспѣшила окончить мысль ея госпожи.

— Такъ чтобы его послали къ Гравуазо! сказала она, снова бросаясь къ дверямъ.

— Нѣтъ, нѣтъ… да слушай же! вскричала Селестина, цѣпляясь за руку Флоры… пусть онъ скажетъ этому жильцу, что я готова принять его… понимаешь?

Почувствовавъ себя на свободѣ, Флора бросилась вонъ съ быстротой молніи.

Спустя секунду, она была уже на лѣстницѣ, гдѣ ясно раздавались звуки флейты, игравшей арію Моя свирѣпая тигрица.

У субретки вырвался вздохъ сожалѣнія.

— Это не Приди въ мою обитель, прошептала она меланхолическимъ тономъ.

Мнѣ кажется, продолжала она послѣ минутнаго молчанія, нахмуривъ бровя, что теперь г. Рошгри слишкомъ часто играетъ свою Свирѣпую тигрицу.

Мы не оскорбимъ Флору предположеніемъ, что эти слова могли быть внушены ей ревностью.

Но безпристрастіе писателя обязуетъ насъ замѣтить, что послѣ этого замѣчанія субретка нагнулась черезъ перила и стала внимательно смотрѣть на верхнюю часть лѣстницы, какъ бы ожидая чего нибудь.

Этотъ ожидаемый предметъ вѣроятно былъ край платья или юбки, такъ какъ замѣтивъ мелькнувшій около четвертаго этажа, край бѣлаго платья, мадемуазель Флора внезапно выпрямилась, блѣдная съ горящими глазами.

— Негодяй! прошептала она сквозь зубы.

Въ эту минуту звуки флейты мгновенно замолкли; это молчаніе вѣроятно было понятно камеристкѣ, такъ какъ она прибавила:

— Онъ остановился чтобы открыть дверь.

Послышался отдаленный стукъ осторожно запертой двери.

— Она вошла! прошептала съ гнѣвомъ Флора.

Въ очаровательномъ характерѣ Флоры произошла быстрая перемѣна. За минуту передъ этимъ такая веселая и живая, она вдругъ почувствовала припадокъ злобы и бѣшенства. Слова казалось съ трудомъ выходили изъ ея горла.

— Кто она? Неужели это сухопарая Фелиси, горничная г. Рокамиръ?… О! чудовище!… я еще вѣрила тебѣ!… О! я отомщу!…

Съ этими словами субретка протянула вверхъ руки съ угрожающимъ видомъ. Въ туже минуту около ея таліи обвились двѣ руки и чей-то голосъ, имѣвшій претензію на нѣжность, произнесъ:

— На кого это ты такъ сердишься роза красоты?

— А! это вы, господинъ Рокамиръ! вскричала камеристка, стараясь освободиться отъ неожиданныхъ объятій.

— Да, это я, добродѣтельная тигрица! Я, твой рабъ, который ждетъ отъ тебя одного лишь слова, чтобы создать для тебя блестящую жизнь. Скажи это слово и завтра же я куплю на триста франковъ мебели въ великолѣпную комнату четвертаго этажа, въ предмѣстьѣ Сенъ-Мартэнъ.

Говорившій такимъ образомъ, былъ маленькій человѣкъ, едва достигавшій головой до плеча Флоры. Его носъ, почти равнявшійся головѣ, напоминалъ размѣрами хоботъ молодаго слона. На этомъ громадномъ кускѣ мяса красовались зеленые очки, стекла которыхъ были величиной съ блюдечко.

Обладателю этого феноменальнаго носа было лѣтъ около сорока. Онъ занималъ квартиру второго этажа съ тѣхъ поръ какъ бросилъ торговлю москательными товарами, въ которой онъ составилъ себѣ состояніе.

Повидимому г. Рокамиръ не подозрѣвалъ чрезмѣрной длины своего носа, если судить по его страсти то и дѣло говорить на ухо. Эта манія дѣлала его очень непріятнымъ собесѣдникомъ. Чтобы достичь уха, онъ толкалъ въ лицо своимъ хоботомъ, и наконецъ сворачивалъ вамъ голову на сторону среди тщетныхъ усилій приблизить свои губы къ слуховому проходу.

У Рокамира былъ постоянно насморкъ, такъ какъ малѣйшій вѣтеръ свободно проникалъ въ его обширныя ноздри.

И однако не смотря на свое маленькое тѣло и большой носъ, онъ обладалъ страстями не менѣе пылкими чѣмъ страсти гиганта. Ему давно уже нравилась Флора и каждый разъ при встрѣчѣ, онъ пытался поколебать ея добродѣтель, ослѣпивъ ее предложеніемъ великолѣпной меблировки… въ триста франковъ.

Надо признаться, что на этотъ разъ бывшій москательщикъ дурно выбралъ время для возобновленія своихъ предложеній.

— Ахъ! Какъ вы мнѣ надоѣдаете съ вашимъ предмѣстьемъ Сенъ-Мартенъ! отвѣчала сухо и съ недовольнымъ видомъ субретка. Я отказалась отъ предложеній и получше вашего… Оставьте меня въ покоѣ!

Сопротивленіе только разожгло страсть Рокамира и заставило его щедрость выйти изъ границъ умѣренности. Онъ рѣшился на безумный поступокъ, прибавить къ обѣщанной мебели стѣнные часы.

— Слушай, что я дамъ тебѣ еще! сказалъ онъ.

И, слѣдуя своей маніи, онъ вытянулъ впередъ хоботъ, стараясь шепнуть на ухо Флорѣ о своей щедрости.

— Прочь! Прочь! вскричала молодая дѣвушка, давъ сильный щелчекъ хоботу Рокамира.

— Ты не хочешь меня слушать?

— Да, только не такъ близко… Вы можете говорить, не выкалывая мнѣ глазъ вашимъ уродствомъ.

Рокамиръ съ удивленіемъ оглядѣлъ всю свою особу.

— Гдѣ ты видишь уродство? спросилъ онъ, недоумѣвающимъ тономъ.

— На вашемъ лицѣ… этотъ носъ…

— Что же въ немъ уродливаго?.. Я знаю, что онъ немного великъ… какъ у Людовика XIV… Посмотри въ исторію, ты узнаешь, что у всѣхъ Бурбоновъ были такіе носы.

Надобно замѣтить, что Ракомиръ былъ твердо убѣжденъ, что у него Бурбонскій профиль.

— Да, продолжалъ онъ, мой носъ до такой степени похожъ на носъ Бурбоновъ, что всѣ на улицѣ останавливаются, чтобы взглянуть на меня.

— Не мое дѣло давать вамъ совѣты, но еслибы у меня былъ такой носъ, какъ у васъ, я не выходила бы на улицу, не завернувъ его въ бумагу. Можно было бы подумать, что я несу что-нибудь въ зубахъ, но, навѣрно, на меня меньше бы обратили вниманія… Но пустите меня, г. Рокамиръ, мнѣ надо исполнить порученіе госпожи.

— Значитъ, ты меня отталкиваешь? жалобно вздохнулъ человѣкъ съ хоботомъ.

— Рѣшительно.

— Но ты знаешь, что я безумно люблю тебя!

— Если такъ, то примите меня въ ваше семейство, какъ дочь… Кстати же у васъ нѣтъ дѣтей.

— Ты притворяешься, что не понимаешь какого рода моя любовь къ тебѣ? вздохнулъ Рокамиръ.

Можно заподозрить, что еслибы на мѣстѣ Рокамира былъ красивый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати-пяти, Флора слушала бы его съ гораздо большимъ вниманіемъ. Но при этомъ комическомъ ухаживателѣ, субреткѣ легко было сохранить свою добродѣтель отъ искушенія.

— Нѣтъ, г. Рокамиръ, сказала она сурово, я не хочу васъ понимать. Стыдно женатому человѣку соблазнять честную дѣвушку… А еще у васъ такая красавица жена!

— Ахъ! Еслибы ты знала мою жену! сказалъ Рокамиръ, качая головой.

— Вы, можетъ быть, станете увѣрять, что она не хороша?

— О, нѣтъ! она хороша, она очаровательна, но…

— Но что? Или она васъ не любитъ?

— Напротивъ! она меня обожаетъ. Она цѣлые дни твердитъ, что я самый красивый изъ всѣхъ мущинъ и сердится, когда я, изъ скромности, противорѣчу ей.

— Вотъ видите! Какъ же вамъ не стыдно обманывать такую жену?

— Да, но… повторилъ обожаемый супругъ.

— Что же наконецъ?

— Но моя жена родилась 31-го декабря и, должно быть, въ этотъ день позабыли запереть окно… она замерзла при рожденіи.

— А! А!

— Да. Тогда какъ я сынъ Юга, гдѣ кровь человѣка — пылающая лава… гдѣ его сердце — вулканъ, а голова — жаровня… Такъ что, когда я повторяю женѣ, что я уроженецъ Юга, она, замороженная при рожденіи, не можетъ меня понять. Можно подумать, что у меня вмѣсто жены статуя.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— О! Ты не знаешь, въ какомъ она отчаяніи отъ этого. Ея сердце, обожающее меня, постоянно борется съ ея холодной головой… Каждый годъ она ѣздитъ на воды, чтобы излечиться отъ этого природнаго недостатка.

— Вмѣстѣ съ вами?

— Нѣтъ, мы хотимъ попробовать, не окажетъ ли на нее горе разлуки благотворнаго дѣйствія.

— Мнѣ жаль васъ! замѣтила Флора, едва удерживаясь отъ смѣха.

— Ты меня жалѣешь, но не любишь, сказалъ меланхолически Рокамиръ.

Супружеское горе сына Юга напомнило субреткѣ ея отверженную любовь. Она поспѣшно ухватилась за мысль отомстить соперницѣ, разсказавъ ея господину объ ея похожденіяхъ.

— Почему же вы не повѣрите вашего горя Фелиси? сказала она.

Рокамиръ выпрямился, съ негодующимъ видомъ.

— Какъ можешь ты объ этомъ думать? вскричалъ онъ. Какъ можешь ты оскорблять себя, ставя себя на одну доску съ этимъ существомъ, сухимъ и тощимъ, какъ доска!

— Тѣмъ лучше! Сухое дерево скорѣе загорается…

— Фелиси не родилась у открытаго окна… это доказываетъ…

Но прежде чѣмъ Флора успѣла договорить свой доносъ, Рокамиръ вытянулъ впередъ руки, поднял голову, и стѣны дома вздрогнули отъ его громоваго чиханія; по обыкновенію, у него былъ насморкъ.

Въ два прыжка, Флора была уже десятью ступенями ниже.

— Возвратись! Возвратись моя красавица! вскричалъ жалобно Рокамиръ, видя ея удаленіе.

Его чиханіе было услышано. Въ ту же минуту на верху отворилась дверь и чей-то голосъ произнесъ:

— А! вотъ господинъ идетъ домой!

Флора сразу узнала голосъ Фелиси, которую она, несправедливо, считала своей счастливой соперницей.

Это открытіе навело Флору на новую мысль и. несмотря на свою ревность, она не могла удержаться отъ смѣха.

Продолжая спускаться съ лѣстницы, она весело прошептала:

— А! Кажется сама прекрасная мадамъ Рокамиръ, эта замороженная, любитъ арію Моя свирѣпая тигрица.

III.

Прежде чѣмъ приступить въ разсказу, намъ надо представить читателю дѣйствующихъ лицъ. Поэтому осмотримъ, снизу до верху, домъ прекрасной вдовы.

Съ каждой стороны воротъ находилось по большому магазину.

На правой сторонѣ помѣщалась модистка, которая, при помощи своихъ трехъ работницъ, выдѣлывала тѣ странныя вещицы, которыя женщины надѣваютъ себѣ на головы подъ именемъ шляпъ.

Мѣдныя буквы на стеклянной двери возвѣщали прохожимъ, что имя модистки мадамъ Абрикотинъ.

Мы будемъ считать эту даму замужемъ, какъ гласитъ ея вывѣска: но, въ тоже время, мы должны замѣтить, что во всемъ кварталѣ никто никогда не зналъ и не видѣлъ г. Абрикотинъ. Когда модистку спрашивали о ея невидимомъ мужѣ, она печально вздыхала и говорила, опуская глаза:

— Не будите моего сердца!

Этотъ отвѣтъ не значилъ ничего, но сосѣди заключили изъ него, что г. Абрикотинъ былъ одно изъ тѣхъ развращенныхъ существъ, которыя, не довольствуясь одной розой, хотятъ сорвать ихъ цѣлый букетъ. и что онъ покинулъ свою супругу, какъ истинный искатель любовныхъ приключеній.

— Должно быть у г. Абрикотинъ не было совѣсти и на четыре су, говорили сосѣднія кумушки, которыя своими нескромными вопросами старались «разбудить сердце» модистки.

Надо признаться, что бѣглый супругъ напрасно отправился на поиски за приключеніями, такъ какъ мадамъ Абрикотинъ, несмотря на свои тридцать-пять лѣтъ, была еще очень пріятной добычей, отъ котор были бы въ восторгѣ любители, предпочитающіе сытную кухню тонкимъ блюдамъ.

Великолѣпные волосы, глаза, зубы, роскошныя плечи, атласная кожа, подъ которой бѣжала горячая кровь, вотъ въ краткихъ словахъ описаніе прелестной покинутой супруги.

Къ магазину присоединялась часть нижняго этажа, гдѣ жила мадамъ Абрикотинъ; это было нѣчто въ родѣ священнаго храма, куда не допускались даже работницы. Ходили слухи, что этотъ храмъ былъ весь украшенъ сувенирами, которые напоминали несчастной о ея неблагодарномъ супругѣ.

Строгая къ самой себѣ, мадамъ Абрикотинъ требовала и отъ другихъ безукоризненнаго поведенія. Поэтому она не принимала приходящихъ работницъ, непремѣнно желая наблюдать за своими помощницами.

Поэтому ея три работницы, свѣжія молодыя дѣвушки помѣщались въ томъ же домѣ, въ мансардахъ пятаго этажа, куда онѣ и взбирались каждый вечеръ по окончаніи работы. Это мадамъ Абрикотинъ называла имѣть ихъ передъ глазами.

Съ перваго взгляда, въ поведеніи почтенной дамы многіе замѣтили бы странное противорѣчіе, но мы должны сказать, что, вмѣстѣ съ дѣвушками, поднималась также служанка модистки, нѣчто въ родѣ дуэньи, пятидесяти лѣтъ, которая имѣла порученіе изъ сосѣдней мансарды наблюдать за работницами.

Поэтому, съ наступленіемъ ночи, мадамъ Абрикотинъ оставалась въ своей квартирѣ «одна со своимъ горемъ». Еслибы съ ней случилось какое-нибудь несчастіе, никто не могъ бы придти къ ней на помощь.

Это было очень неблагоразумно!

Нѣкогда число работницъ простиралось до четырехъ, но одна изъ нихъ оставила шляпный магазинъ, чтобы перейти на другую сторону воротъ.

Это произошло самымъ мирнымъ и обыкновеннымъ образомъ, такъ какъ она вступила въ законный бракъ съ хозяиномъ другаго магазина, на вывѣскѣ котораго значилось:

«Поль, по прозванію Эрнестъ, куаферъ».

Сдѣлавшись госпожей Поль, по прозванію Эрнестъ, она осталась въ лучшихъ отношеніяхъ съ своей бывшей хозяйкой. По воскресеньямъ, они часто соединялись, чтобы сообща устроить поѣздку за городъ, на общихъ издержкахъ.

Поль, по прозванію Эрнестъ, былъ высокъ и до такой степени тощъ, что былъ похожъ на палку. Его фотографіи были ничто иное, какъ изображенія билліарднаго кія. Надо, впрочемъ, замѣтить, что куафера изсушило благородное честолюбіе. Онъ уже давно мечталъ прославить свое имя изобрѣтеніемъ помады, которая останавливала бы вылѣзаніе волосъ и въ тоже время препятствовала бы порчѣ зубовъ. Его изысканія не привели ни къ какому результату и только сдѣлали его совершенно плѣшивымъ, такъ какъ онъ мужественно пробовалъ на себѣ плоды своихъ трудовъ.

И не только онъ, но и отецъ его, мать, три сестры, братъ, двое дядей и четыре кузена также были плѣшивы. По родственной привязанности, они предоставили свои головы для опытовъ, результатомъ которыхъ было то, что на всѣхъ двѣнадцати головахъ не было столько волосъ, чтобы сдѣлать изъ нихъ кольцо, которое они думали было поднести, въ день свадьбы, Зюлемѣ, когда она сдѣлалась мадамъ Поль, по прозванію Эрнестъ.

Благодаря долгимъ и безплоднымъ изысканіямъ, финансы куафера были въ самомъ печальномъ состояніи, но съ молодой модисткой, богатство вошло въ его заведеніе.

Мы не хотимъ этимъ сказать, что у ней были сотни и тысячи; о, нѣтъ! Она была дочь бѣднаго крестьянина, обладавшаго виноградниками въ Аржантейлѣ, вино котораго было до такой степени скверно, что для того чтобы пить его, надо было собираться втроемъ: одинъ чтобы пилъ, а двое другихъ держали его за руки и за ноги.

Понятно, что произведеніе подобнаго виноградника не могло доставить Зюлемѣ приданаго, но за неимѣніемъ денегъ, она принесла мужу двѣ блестящія идеи.

Сколько изобрѣтателей не замѣчали открытій, которые они случайно сдѣлали, стремясь къ намѣченной цѣли, часто недостижимой. Такова была судьба и куафера.

— Какъ ты глупъ! вскричала Зюлема, когда мужъ разсказалъ ей о своихъ безплодныхъ попыткахъ.

— Почему это глупъ?

— Да вѣдь твоя помада вмѣсто того чтобы сохранять волосы, заставляетъ ихъ вылезать…

— Ну, до… и такъ скоро!… погляди на моихъ родныхъ.

— Такъ отчего же ты не воспользовался этимъ открытіемъ?

— Ты называешь это открытіемъ? сказалъ въ изумленіи куаферъ.

— Да вѣдь ты нашелъ средство выводить волосы!

Поль, по прозванію Эрнестъ, подскочилъ на мѣстѣ отъ изумленія.

— Sapristi! вскричалъ онъ во все горло… Вѣдь ты права! А я объ этомъ и не подумалъ!

— И подумай какой рекламой будетъ для тебя твое семейство, прибавила молодая супруга.

Скоро экю начали стекаться рѣкой въ карманы куафера, благодаря объявленіямъ о чудотворной силѣ помады, начинавшимся словами:

Нѣтъ болѣе женщинъ съ бородой!… А также благодаря выставкѣ плѣшиваго семейства, которое можно было видѣть по четвергамъ отъ семи, до десяти часовъ вечера, въ магазинѣ, освѣщенномъ электрическимъ свѣтомъ. Публикѣ дозволялось трогать головы.

Сколько не менѣе глупыхъ изобрѣтеній, имѣли успѣхъ въ этомъ довѣрчивомъ городѣ Парижѣ, который гордо называетъ себя столицей міра.

Вторая блестящая идея Зюлемы была также проста какъ и первая.

Отвратительное вино ея отца не находило покупателей по три су за литръ, ей пришло въ голову, что продажа пойдетъ лучше, если назначить цѣну въ тридцать франковъ.

Чтобы достичь этого результата, она розлила вино по маленькимъ флаконамъ и пустила въ продажу подъ именемъ «полосканья для зубовъ».

Вслѣдствіе этого, въ началѣ нашего разсказа, Поль, по прозванію Эрнестъ, былъ уже на пути къ богатству. Чтобы не возвращаться къ нему болѣе, намъ остается только прибавить, что онъ былъ истинный госконецъ въ дурномъ смыслѣ этого слова, т. е. хвастунъ и лжецъ, который постоянно разсказывалъ о разныхъ небывалыхъ приключеніяхъ, бывшихъ съ нимъ, не жалѣя клятвъ въ подтвержденіе ихъ истины.

Теперь войдемъ въ домъ, чтобы ознакомиться съ остальными его обитателями.

Въ самомъ низу находятся квартиры принадлежащія къ магазинамъ. Въ первомъ этажѣ помѣщается мадамъ Дюрье, хозяйка дома, съ хорошенькой Флорой и кухаркой, о которой мы будемъ говорить впослѣдствіи.

Во второмъ этажѣ живутъ супруги Рокамиръ и ихъ служанка, сухопарая Фелиси.

Въ третьемъ г. Гравуазо, человѣкъ въ парикѣ, о которомъ такъ лестно отзывалась Флора.

Позвонимъ, чтобы сдѣлать визитъ этому полномочному министру хозяйки дома.

Его слуга Патульяръ отворяетъ намъ дверь и говоритъ, что его барина нѣтъ дома.

Хорошо, мы зайдемъ послѣ; а теперь поднимемся выше.

Вотъ мы передъ дверью г. де-Рошгри, лейтенанта карабинеровъ, который питаетъ такое влеченіе къ игрѣ на флейтѣ.

Что причиной его необыкновеннаго пристрастія къ этому инструменту?

Это мы сейчасъ объяснимъ.

Сказавъ что де-Рошгри лейтенантъ корабинеровъ, мы считаемъ безполезнымъ прибавлять, что это высокій, сильный и красивый молодой человѣкъ, пользующійся расположеніемъ прекраснаго пола.

Анатолю де-Рошгри двадцать шесть лѣтъ. Онъ храбрый солдатъ, веселый собесѣдникъ, отличный товарищъ, и кромѣ того обладаетъ довольно круглымъ состояніемъ. Такъ щедро одаренный во всѣхъ отношеніяхъ, онъ казалось-бы долженъ былъ скоро составить себѣ карьеру. Но къ несчастію для него, есть поводъ опасаться, что его повышеніе компрометировано по его собственной винѣ, такъ какъ онъ обладаетъ одной слабостью… мы не смѣемъ назвать это недостаткомъ.

Онъ любитъ женщинъ до невѣроятія!… Природа одаривъ его чувствительнымъ сердцемъ, совершенно забыла прибавить къ этому вѣрность. Отъ этой несчастной забывчивости, бѣдный лейтенантъ неудержимо скользилъ по склону любви, и быстроты его паденія не могутъ замедлить всѣ юбки, за которыя онъ при этомъ цѣпляется.

Понятно, при такихъ условіяхъ ему нѣкогда было разузнавать, нѣтъ ли въ складкахъ какой-нибудь изъ этихъ юбокъ скандальныхъ исторій. Поэтому въ городѣ, гдѣ стояли карабинеры, де-Рошгри имѣлъ пять дуэлей и поднялъ противъ себя цѣлую бурю негодованія со стороны обманутыхъ мужей и покинутыхъ имъ женъ, такъ что если бы онъ не поспѣшилъ убраться изъ города, ему угрожали бы три скандальные процесса.

Взбѣшенный дуэлями, обезпокоенный будущими процессами, командиръ полка, счелъ своимъ долгомъ успокоить раздраженныхъ отцевъ и мужей, избавивъ городъ отъ побѣдоноснаго лейтенанта, котораго онъ заставилъ взять отпускъ.

Но болѣзнь Анатоля была не изъ тѣхъ, которыя излѣчиваются перемѣной воздуха.

Парижская жизнь, гдѣ соблазны были гораздо многочисленнѣе, чѣмъ въ маленькомъ городкѣ, далеко не способствовала исправленію лейтенанта.

Это былъ лакомка, котораго для наказанія заперли въ кондитерскую.

Хотя полковникъ и не намекалъ на отставку, но де-Рошгри понялъ, что ему не миновать ея, если онъ опять заставитъ слишкомъ громко говорить о себѣ. Его влеченіе къ прекрасному поду нисколько не ослабѣло, но онъ сталъ дѣйствовать осторожно и безъ шума.

Случай удивительно помогъ его проэктамъ наружной реформы, приведя его въ № 12-й улицы Гельдеръ, гдѣ онъ поселился скупивъ гуртомъ мебель своего предшественника кассира, который, вслѣдствіе прорѣхи въ кассѣ, неожиданно отправился на Бельгійскія воды.

Спустя три дня послѣ переселенія, лейтенантъ узналъ уже весь женскій персоналъ дома.

— Шесть, семь, восемь… всѣ хорошенькія… прошепталъ онъ, считая по пальцамъ. Надѣемся, что этого запаса намъ хватитъ.

И уже со слѣдующаго дня больной началъ то, что онъ называлъ домашнимъ леченьемъ.

Не будемъ описывать въ подробностяхъ какъ принялся за это влюбчивый лейтенантъ. Какъ бы то ни было, но въ скоромъ времени, нѣжныя овечки стали сбѣгаться по первому призыву флейты ихъ пастушка.

Для каждой была особенная арія и каждая считала себя единственной обладательницей сердца лейтенанта, будучи вполнѣ увѣрена, что остальныя аріи служили только для отвода подозрѣній.

Только одна ревнивая Флора начала наконецъ подозрѣвать, что всѣ аріи, разнообразнаго калибра, имѣли одинаковое значеніе.

Теперь мы можемъ судить, какое дѣйствіе произвело на лейтенанта требованіе Гренгуара, чтобы онъ прекратилъ свою игру.

Несчастный привратникъ и не подозрѣвалъ всей важности этихъ музыкальныхъ упражненій.

Пріѣхавъ въ Парижъ, лейтенантъ привезъ съ собой своего деньщика Бушю, такъ звали этого солдата, который находилъ вполнѣ естественнымъ необыкновеиное влеченіе къ прекрасному полу, недававшее покоя его командиру.

— Онъ ѣстъ по своему аппетиту, говорилъ себѣ Бушю, давно уже привыкшій къ странному образу жизни лейтенанта.

Бушю даже не любопытствовалъ узнать имена многочисленныхъ посѣтительницъ, и говоря о нихъ, такъ какъ онъ имѣлъ право критики, онъ всегда называлъ ихъ аріями, которыя служили имъ призывнымъ сигналомъ.

Смотря по тому, нравились онѣ ему или нѣтъ, онъ руководилъ музыкальными фантазіями лейтенанта, который не рѣдко слѣдовалъ совѣтамъ деньщика.

— Что, если я сыграю Дочь неба?… спрашивалъ лейтенантъ.

— Э! Дочь неба слишкомъ скучна. У васъ теперь шампанское въ головѣ, вамъ надо чего-нибудь веселаго, живаго… На вашемъ мѣстѣ я сыгралъ бы Приди въ мою обитель, совѣтовалъ Бушю, который предпочиталъ всѣмъ субретку Флору.

Подобнаго рода разговоръ послѣдовалъ за уходомъ мадамъ Рокамиръ, которая предупрежденная страшнымъ чиханіемъ на лѣстницѣ, поспѣшила вернуться къ Южному человѣку, котораго она не могла понять.

Послѣ двухнедѣльнаго сопротивленія, мадамъ Рокамиръ покорилась наконецъ чарамъ флейты и дебютировала подъ звуки аріи Моя свирѣпая тигрица. Анатоль хотѣлъ узнать мнѣніе Бушю о его новой побѣдѣ.

Когда солдатъ, махнувъ рукой, произносилъ звучное: хорошо для кавалеріи, это было доказательствомъ, что новое пріобрѣтеніе ему нравилось. Но если онъ крутилъ усы и говорилъ: годится для пѣхоты, это означало, что онъ не одобряетъ выборъ лейтенанта.

— Ну что? спросилъ Анатоль, послѣ ухода мадамъ Рокамиръ.

— Хорошо для кавалеріи, сказалъ сухо депьщикъ.

— А! ты кажется не находишь ее красивой?

— Нѣтъ… но она слишкомъ жеманна… Она изображаетъ семилѣтняго ребенка, который идетъ къ дантисту… я не люблю такой комедіи.

— Подумай, что это ей въ первый разъ…

— Въ первый разъ!.. Да, начиная съ конца, замѣтилъ насмѣшливо Бушю.

— Ты слишкомъ строгъ. Можетъ быть во второй разъ…

— Хорошо! Но только не слѣдуетъ слишкомъ часто играть эту арію, прервалъ сурово Бушю.

— Значитъ ты ее осуждаешь?

— Не совершенно… Но между нами будь сказано, не стоило для этого цѣлыхъ двѣ недѣли, грызть вашу кость отъ котлетки.

Такими словами Бушю обозначалъ музыкальныя упражненія своего командира.

Неужели Анатоль, какъ и его деньщикъ, не оцѣнилъ мадамъ Рокамиръ? Это можно было предположить, такъ какъ не прошло и часу, послѣ ея ухода, какъ онъ уже спрашивалъ.

— Хочешь чтобъ я сыгралъ другую арію?

— Уже! замѣтилъ Буйно.

— Да вѣдь тебѣ не нравится Моя свирѣпая тигрица?

— Да, я предпочитаю Пріиди въ мою обитель… Вы ее хотите звать?

— Нѣтъ, другую.

— Ну, другую такъ другую. Грызите же вашу кость.

Анатоль взялся за инструментъ.

— Та! та! та! вскричалъ въ изумленіи Буйно.

— Что съ тобой? спросилъ Анатоль только что взявшій первые ноты.

— Да. Я ее не знаю!

— Эта новая арія.

— И вы ее называете?

— Какъ море прекрасно.

— Чортъ побери! И вы думаете что она не останется безъ дѣйствія.

— Сейчасъ увидишь!

— Ну такъ грызите кость, сказалъ Буйно, приготовившійся ждать результатъ игры.

— Ужь не хозяйку ли ему удалось смягчить? подумалъ онъ.

Кончивъ игру, Анатоль положилъ флейту на столъ со словами.

— Ну, теперь будемъ ждать!

— Вы увѣрены, что эта особа не закладываетъ себѣ въ уши вату? спросилъ насмѣшливо деньщикъ послѣ нѣсколькихъ минутъ ожиданія.

Но не успѣлъ онъ окончить этой фразы, какъ въ передней послышался осторожный звонокъ.

— Отвори! приказалъ лейтенантъ.

Въ передней было очень темно, вслѣдствіе этого, въ ту минуту, когда отворилась дверь, Бушю почувствовалъ, что его руку беретъ чья-то дрожащая рука и чей-то взволнованный голосъ произнесъ.

— О! какъ надо любить Анатоль, чтобы рѣшиться на такое безуміе!.. Среди дня!.. Къ счастію мои работницы думаютъ что я заперлась въ моей комнатѣ «одна съ моимъ горемъ»!

— Обратитесь къ лейтенанту, дверь прямо; это меня не касается, сказалъ спокойно Бушю, указывая дорогу добродѣтельной модисткѣ, мадамъ Абрикотинь.

Когда она вошла въ хорошо освѣщенную гостинную, гдѣ ждалъ ее Анатоль, Бушю могъ разглядѣть ея лицо и фигуру.

Поэтому, когда Анатоль бросилъ вопросительный взглядъ на солдата какъ-бы спрашивая его мнѣнія о посѣтительницѣ, Бушю, позади модистки, махнулъ рукой и его губы зашевелились, казалось, произнося эти одобрительныя слова:

— Хороша для кавалеріи.

IV.

Оставилъ квартиру лейтенанта и докончимъ нашъ осмотръ дома.

Пятый этажъ былъ раздѣленъ на десять мансардъ, изъ которыхъ двѣ лучшія занималъ артистъ Кловисъ. Четыре были заняты работницами и служанкой модистки. Въ седьмой жилъ Патульяръ слуга Гравуазо, въ восьмой ученикъ куафера Поля, по прозванію Эрнестъ.

Остальныя двѣ были наняты трубочистомъ и пирожникомъ, вводными личностями въ нашемъ разсказѣ, которыхъ мы выведемъ на сцену, если того потребуютъ^: обстоятельства.

Теперь, когда наши читатели знакомы со всѣми обитателями дома, поспѣшимъ сойти скорѣе внизъ, къ привратнику Гренгуару.

Прежде чѣмъ войти въ его конурку, набросаемъ въ немногихъ словахъ біографію этой почтенной особы.

Нельзя родиться привратниками, точно также какъ и не родятся писателями.

Обыкновенно событія жизни заставляютъ, въ одно прекрасное утро, заняться одной изъ этихъ профессій, не требующихъ никакого предварительнаго приготовленія. Мы даже должны признаться, что изъ этихъ двухъ, карьера привратника соблазнительнѣе, такъ какъ онъ по крайней мѣрѣ не рискуетъ остаться на мостовой.

Было время, когда Гренгуаръ звался Гусманомъ и подвизался на подмосткахъ Батиньольскаго театра. Но къ несчастію, въ немъ было слишкомъ сильно чувство собственнаго достоинства.

— За цѣлое царство, повторялъ онъ часто, я не соглашусь сказать глупость.

Поэтому, если ему встрѣчались въ пьесахъ темныя или несообразныя мѣста, онъ не колеблясь исправлялъ ихъ не обращая вниманія на замѣчанія режиссера.

Такъ напримѣръ, разъ ему случилось пѣть романсъ маленькаго юнги, который оканчивался слѣдующими словами:

"Я плачу и думаю о моей матери,

«О моей матери, которая далеко…»

Гренгуаръ, обличая автора въ глупости, ввелъ измѣненіе въ послѣдней строкѣ и читалъ ее такъ:

«О моей матери, которая калѣка…»

И въ подтвержденіе этого, говорилъ увѣреннымъ тономъ:

— Если мать калѣка, это печально, очень печально для сына и тогда я понимаю, почему плачетъ юнга. Иначе онъ просто былъ бы идіотомъ.

Но опасно быть всегда правымъ и Гренгуаръ узналъ это на опытѣ. Авторы, люди гордые, вооружились всѣ противъ строгаго критика и не стали давать ему ролей, обративъ его такимъ образомъ въ простого фигуранта.

Тогда онъ понялъ, что его театральная карьера кончена. Непризнанный геній сложилъ крылья и отказываясь отъ сцены, сталъ искать другихъ занятій.

— Карлъ пятый сдѣлался-же часовщикомъ! сказалъ онъ, поступивъ однажды привратникомъ въ домъ старика Дюрье.

О своей прежней жизни привратникъ хранилъ глубокое молчаніе. Онъ былъ способенъ разговориться о прошломъ только съ человѣкомъ, который, говоря его словами, пришелся бы ему по душѣ.

Изъ всѣхъ жильцовъ дома, только одинъ пришелся ему по душѣ; это былъ граверъ Кловисъ, которому, въ минуту откровенности, Гренгуаръ сообщилъ о своихъ прежнихъ успѣхахъ.

— Такой великій артистъ долженъ былъ бы идти отъ тріумфа къ тріумфу! вскричалъ Кловисъ, когда привратникъ разсказалъ ему свою исторію.

— Да, если бы не авторы, я былъ бы теперь во Французскомъ театрѣ.

— Еще бы!

— Если-бы вы меня видѣли генераломъ!

— А! вы играли и военныя роли?

— Чортъ возьми! Вы можете судить объ этомъ по моему быстрому повышенію. Я дебютировалъ въ Батиньолѣ въ роли сержанта, спустя шесть мѣсяцевъ я игралъ полковниковъ, а въ концѣ года генераловъ.

— Вотъ что называется быстро идти.

— Разъ я спросилъ у директора мое жалованье, которое я не получалъ два мѣсяца. Онъ мнѣ отвѣчалъ!… За недостаткомъ денегъ, я хочу выразить хоть чѣмъ-нибудь мою благодарность и удовольствіе; съ сегодняшняго дня, вы будете играть дивизіонныхъ генераловъ.

— О! да вы дошли-бы наконецъ до маршала!

— Да, еслибы не авторы.

Этотъ разговоръ доставилъ большее развлеченіе артисту и онъ съ того времени сталъ звать Гренгуара не иначе какъ генераломъ.

Къ этой шуточной лести, прибавьте привычку гравера, каждый разъ проходя мимо конурки привратника, перекинуться съ нимъ нѣсколькими дружескими словами, и тогда будетъ легче понять, что молодой человѣкъ пользовался полной симпатіей Гренгуара.

Поэтому, розыскиваи мужа для хозяйки, привратникъ прежде всего подумалъ о Кловисѣ.

Мы уже видѣли каковъ былъ результатъ попытки гравера увидѣться съ хозяйкой дома.

Получивши отвѣтъ, что мадамъ Дюрье еще въ ваннѣ, онъ сошелъ внизъ, чтобы согласно условію сообщить привратнику о своей неудачѣ.

— Ну что? Неправда ли, вѣдь она хороша? спросилъ завидя его Гренгуаръ.

Успѣхъ задуманнаго имъ проэкта зависѣлъ отъ перваго свиданія артиста и вдовы, поэтому легко понять съ какимъ нетерпѣніемъ ожидалъ онъ отвѣта.

— Хороша ли, не знаю, а вотъ я нахожу ее странной, сказалъ молодой человѣкъ.

— А! Она говорила вамъ странныя вещи?

— Кто она?

— Мадамъ Дюрье.

— Да я ее не видѣлъ.

— Что же вы тогда находите страннымъ?

— Отвѣтъ, который дала мнѣ ея горничная. Она сказала: госпожа еще въ ваннѣ… можетъ быть съ тѣхъ поръ какъ эта дама овдовѣла, она проводитъ жизнь въ водѣ, стараясь утопить свое горе?

— Э! она я думаю давно ужь и забыла о старикѣ… подумайте только, что онъ былъ пятьюдесятью годами ея старше… Не думаю чтобы любовь къ покойному мѣшала ей выйти замужъ… и ей не трудно будетъ найти охотника съ ея фигурой и тридцатью тысячами дохода.

Какъ и въ первый разъ, это напоминаніе о богатствѣ вдовы не произвело никакого впечатлѣнія на гравера.

— Теперь я не знаю, что мнѣ и дѣлать, сказалъ онъ, поглощенный мыслями о платѣ за квартиру… Если хозяйка невидима, придется идти къ Гравуазо.

— Ну, это плохо для васъ! замѣтилъ качая головой Гренгуаръ.

— Онъ, значитъ, мнѣ откажетъ?

— Навѣрное. Этотъ скряга не шутитъ съ получкой денегъ. Онъ сохранилъ эту привычку съ того времени когда занимался торговлей.

— А! какой же торговлей?

— Онъ дѣлалъ банкротства.

— Да развѣ это торговля.

— По крайней мѣрѣ онъ самъ это воображалъ… Съ перваго взгляда, правда, можно было подумать, что онъ и на самомъ дѣлѣ чѣмъ то торгуетъ, но это было только предлогомъ для его настоящаго промысла.

— Дѣлать банкротства?

Гренгуаръ ненавидѣлъ отъ всей души человѣка, который овладѣвъ довѣріемъ хозяйки дома, лишилъ его всѣхъ выгодъ, нѣкогда сопряженныхъ съ его должностью, въ числѣ которыхъ не послѣднее мѣсто занимало полученіе денегъ съ жильцовъ. Поэтому привратникъ радъ былъ излить свою злобу.

— Слушайте, сказалъ онъ… Онъ покупалъ все что могъ, только при этомъ забывалъ платить. Затѣмъ онъ спускалъ товары за полъ-цѣны и конечно легко находилъ покупателей; продавъ все, онъ объявлялъ себя банкротомъ и платилъ кредиторамъ 20 процентовъ, стало быть ему оставалось 30 процентовъ чистаго барыша. Четыре банкротства по милліону, доставило по триста тысячь… милліонъ двѣсти тысичь… шестьдесятъ тысячь доходу… Тогда онъ оставилъ дѣло.

— Э! Э! Онъ совершенно особенно понималъ торговлю, вашъ Гравуазо! замѣтилъ Кловисъ.

— Штъ! Вотъ и онъ самъ! сказалъ въ эту минуту Гренгуаръ.

Въ самомъ дѣлѣ въ окошечкѣ показалось лицо бывшаго комерсанта, дѣйствительно напоминавшее, какъ замѣтила Флора, лисью морду. На немъ ясно виднѣлись хитрость, жадность и лицемѣріе.

— Ну, этотъ милый Гравуазо пахнетъ мошенникомъ! подумалъ артистъ, разглядывая фигуру повѣреннаго мадамъ Дюрье, котораго онъ до сихъ поръ видѣлъ только мелькомъ.

— Нѣтъ ли ко мнѣ писемъ, Гренгуаръ? спросилъ методичнымъ голосомъ Гравуазо, растягивая слова.

— Я всѣ ихъ отдалъ Петульяру, отвѣчалъ привратникъ.

Получивъ этотъ отвѣтъ, Гравуазо направился было къ лѣстницѣ, но тотчасъ же вернулся.

— Гренгуаръ, сказалъ онъ, я чуть было не позабылъ спросить у васъ дома ли артистъ Кловисъ; мнѣ вовсе не хочется напрасно подниматься въ пятый этажъ.

— Вамъ не надо такъ высоко подниматься, вотъ самъ г. Кловисъ, отвѣчалъ привратникъ, указывая на гравера.

— А! Отлично! сказалъ Гравуазо, отпирая дверь и входя въ комнату привратника.

Такъ какъ мадамъ Дюрье поручила мнѣ вести ея дѣла, продолжалъ онъ, кланяясь артисту, то я намѣревался явиться къ вамъ, чтобы…

— Да, я знаю… за деньгами, прервалъ Кловисъ. Я не хотѣлъ заставлять васъ подниматься такъ высоко и поэтому сейчасъ поручилъ Гренгуару передать вамъ…

— Деньги? спросилъ, съ любезнымъ видомъ, Гравуазо.

— Нѣтъ, не деньги… а мое сожалѣніе, что я не могу теперь ничего уплатить. Но я достану денегъ, если мнѣ дадутъ небольшую отсрочку.

— О! Съ удовольствіемъ!.. Хотите два часа? предложилъ Гравуазо съ фальшивой улыбкой.

— То-есть два мѣсяца, замѣтилъ Кловисъ, который подумалъ, что тотъ обмолвился.

— Нѣтъ, позвольте, я сказалъ два часа, а не мѣсяца. Еслибы я, лично, былъ вашимъ кредиторомъ, я конечно не подумалъ бы отказать вамъ и въ болѣе долгой отсрочкѣ: но, къ несчастію, я только повѣренный владѣлицы дома и обязанъ буквально слѣдовать ея приказаніямъ. Вы меня понимаете?

Это было сказано лицемѣрно, печальнымъ тономъ; повидимому, Гравуазо былъ въ отчаяніи отъ необходимости отказать артисту, его глаза, казалось, готовы были наполняться слезами.

Но Кловиса не обманула эта комедія.

— Не огорчайтесь по-напрасну, г. Гравуазо! вскричалъ онъ, прикидываясь растроганнымъ. Я предвидѣлъ, какъ тяжело будетъ для васъ отказать мнѣ и, чтобы избавить васъ отъ этой муки, я рѣшился прямо пойти къ хозяйкѣ и просить ее объ отсрочкѣ.

— А! И она васъ приняла?

— Къ несчастію она брала въ это время ванну… Немного погодя я снова попытаю счастья.

Гравуазо покачалъ головой.

— Она васъ не приметъ, сказалъ онъ, уже не столь любезнымъ и вкрадчивымъ тономъ.

— Почему же?

— Потому что она поставила себѣ за правило не принимать никого изъ жильцовъ съ тѣхъ поръ, какъ я вступилъ въ управленіе домомъ.

— Ба! одинъ разъ ничего не значитъ.

— Нѣтъ, говорю я вамъ. Уступивъ вашей просьбѣ, мадамъ Дюрье оскорбила бы меня, выказавъ тѣмъ недовѣріе къ моему усердію и заботливости о ея интересахъ. Будьте увѣрены, что она пригласитъ васъ обратиться ко мнѣ.

— Ну, это не очень то пріятно.

Гравуазо сдѣлалъ видъ что не понимаетъ смысла этихъ словъ и продолжалъ:

— И такъ, г. Кловисъ, не разсчитывайте на иную отсрочку, кромѣ предложенной мною. Когда два часа пройдутъ, я буду имѣть честь явиться къ вамъ, и если у васъ къ тому времени не будетъ денегъ, я принужденъ буду наложить арестъ на ваше имущество.

Съ этими словами Гравуазо повернулся чтобы выйти, но въ ту же минуту едва не былъ сбитъ съ ногъ Флорой, влетѣвшей въ ли, ерь, смѣясь какъ сумасшедшая.

— А! вы здѣсь? вскричала она увидѣвъ Кловиса… Вотъ кстати!… А я шла сюда просить Гренгуара передать вамъ, что госпожа согласна васъ принять когда вамъ будетъ угодно.

— Что? сказалъ съ изумленіемъ Гравуазо.

— Теперь мое порученіе исполнено и я спѣшу назадъ, такъ какъ госпожа меня ждетъ, прибавила Флора.

И не обращая вниманія на звавшаго ее Гравуазо, она убѣжала такъ же поспѣшно, какъ и вошла.

Согласіе мадамъ Дюрье принять артиста, казалось, очень непріятно поразило Гравуазо.

— Будьте увѣрены, что мое предсказаніе оправдается, сказалъ онъ обращаясь къ граверу, васъ непремѣнно отправятъ ко мнѣ. Я сейчасъ самъ пойду къ мадамъ Дюрье и передамъ ей вашу просьбу, чтобы избавить васъ отъ безполезнаго визита.

Сказавъ это онъ вышелъ и, поднявшись въ первый этажъ, позвонилъ у дверей хозяйки дома.

Дверь тотчасъ же отворилась, но, увидя Гравуазо, Флора загородила ему дорогу.

— Госпожа не можетъ принять васъ, сказала она; въ мое отсутствіе у ней страшно разболѣлась голова и теперь она хочетъ немного уснуть.

— Но вѣдь вы сейчасъ говорили этому молодому человѣку, что его примутъ?

— Да, а теперь, если онъ придетъ, я скажу ему, чтобы онъ явился завтра.

Съ этими словами Флора заперла дверь и Гравуазо началъ подниматься къ себѣ, въ третій этажъ.

— Я все-таки успѣю увидѣть ее прежде чѣмъ она приметъ этого артиста.

Въ это время привратникъ говорилъ молодому человѣку:

— Онъ хочетъ помѣшать вамъ идти къ хозяйкѣ. Но какъ бы то нибыло, вамъ слѣдуетъ сходить къ ней.

— Еще бы! и даже сейчасъ! вскричалъ Кловисъ. Скажите-ка генералъ, продолжалъ онъ послѣ короткаго молчанія.

— Что?

— Въ самомъ дѣлѣ хозяйка хороша собой?

— Очень хороша.

— Такъ надо позаботиться о своей фигурѣ. Пойду побриться.

Спустя минуту артистъ, выйдя на улицу, вошелъ въ заведеніе Поля, по прозванію Эрнестъ. Самъ хозяинъ былъ въ это время занятъ въ своей лабораторіи приготовленіемъ знаменитой помады, поэтому артистъ прибѣгнулъ къ услугамъ ученика, своего сосѣда по квартирѣ.

Мадамъ Поль была тутъ же за выручкой, вышивая подтяжки для мужа, котораго день рожденія долженъ былъ скоро наступить.

Она двигала иголкой съ усердіемъ, которое доказывало, какое удовольствіе доставляло ей это занятіе.

Вдругъ Кловисъ замѣтилъ, что она остановилась и стала прислушиваться.

Ученикъ вѣроятно угадалъ ея мысль, такъ какъ онъ пересталъ намыливать щеки гравера и сказалъ обращаясь къ хозяйкѣ:

— Не бойтесь ничего, мадамъ, это не хозяинъ. Не прячьте вашу работу; вы можете продолжать вышиваніе.

— Благодарю васъ, Тимолеонъ, отвѣчала Зюлема, снова принимаясь за иголку.

Вы понимаете? она хотѣла сдѣлать сюрпризъ Полю, по прозванію Эрнестъ, и поэтому старалась чтобы онъ даже и не подозрѣвалъ, что ему готовится.

Вскорѣ Зюлема опять подняла голову и снова Тимолеонъ счелъ долгомъ успокоить ее.

— Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ онъ… Вы думаете что это хозяинъ свиститъ?… Нѣтъ, это флейта музыканта изъ четвертаго этажа… Какія, право, легкія у этого офицера!.. Сегодня онъ цѣлый день играетъ… только нельзя разслышать что… Я знаю всѣ почти его аріи, а все таки часто съ трудомъ ихъ различаю, отсюда такъ далеко…

— Онъ играетъ теперь не Дочь пустыни? спросила Зюлема немного взволнованнымъ голосомъ.

— Нѣтъ, это Какъ море прекрасно, замѣтилъ Кловисъ. И я очень хорошо разыграю, надо признаться.

— Вы тоже умѣете играть на флейтѣ, г. Кловисъ? спросила супруга куафера.

— Да, я немного играю на этомъ инструментѣ, отвѣчалъ граверъ.

Къ этому времени бритье было уже окончено и Кловисъ, расплатившись, вышелъ изъ парикмахерской.

Когда онъ проходилъ мимо конурки привратника, тотъ крикнулъ ему вслѣдъ:

— Счастливаго пути!

Поднявшись въ первый этажъ, Кловисъ позвонилъ и Флора тотчасъ же отворила ему дверь.

Увѣренность Гравуазо, что онъ успѣетъ предупредить визитъ артиста хозяйкѣ, далеко не оправдалась, такъ какъ узнавъ молодаго человѣка, субретка вскричала:

— А! это вы! Войдите, я доложу о васъ госпожѣ. Она хочетъ выслушать васъ, не смотря на страшную головную боль, которая мучаетъ ее до такой степени, что она не можетъ взглянуть на свѣтъ.

Проведя молодого человѣка по квартирѣ, она втолкнула его въ будуаръ, шепнувъ ему на ухо:

— Сейчасъ направо, вы найдете кресло у самыхъ дверей.

Это замѣчаніе было далеко не излишнимъ, такъ какъ больная, не вынося свѣта, велѣла опустить занавѣсы на всѣхъ окнахъ, вслѣдствіе чего въ будуарѣ царствовала такая темнота, что Кловисъ съ трудомъ разглядѣлъ бѣлый пеныоаръ мадамъ Дюрье, лежавшей на диванѣ.

— Стоило право бриться! подумалъ артистъ, подвигаясь осторожно въ темнотѣ.

V.

— Извините, что я принимаю васъ въ такомъ мракѣ, начала мадамъ Дюрье слабымъ и разстроеннымъ голосомъ, въ то время какъ Кловисъ ощупью отыскивалъ кресло, о которомъ говорила ему Флора.

Я ожидаю что вы сообщите мнѣ причину вашего визита, продолжала она послѣ короткаго молчанія.

— Боже мой! эта причина очень проста, отвѣчалъ артистъ. Я хотѣлъ сдѣлать вамъ печальное признаніе.

— Признаніе?

— Столь же печальное какъ и короткое, такъ какъ оно состоитъ всего изъ пяти словъ: у меня нѣтъ ни гроша денегъ.

— Такъ что-же?

— Такъ какъ это финансовое положеніе могло привести къ натянутымъ отношеніямъ между хозяйкой дома и жильцомъ, то я и подумалъ, что соединивъ мою откровенность съ вашей любезностью, можно найти средство выйти изъ затрудненія.

— Какое же средство?

— Дать мнѣ отсрочку.

— Я слишкомъ мало занимаюсь домомъ и поэтому мнѣ извинительно спросить васъ, кто вы такой?

— О! моя отсрочка не составитъ вамъ большаго разсчета. Я занимаю двѣ мансарды пятаго этажа.

— А! Да… вы кажется артистъ?

— Артистъ, граверъ.

— И ваше имя?

— Кловисъ.

— Просто Кловисъ?

— Кловисъ де-Фронтакъ, если вамъ угодно.

За этими словами послѣдовало продолжительное молчаніе.

— Ужь не заснула ли она? подумалъ артистъ.

Но наконецъ снова раздался голосъ мадамъ Дюрье, слегка дрожавшій, вѣроятно вслѣдствіе головной боли.

— Значитъ вы находитесь въ затруднительномъ положеніи, г. де-Фронтакъ? спросила она.

— Извините… не Фронтакъ, а Кловисъ, просто Кловисъ.

— Почему же вы не носите полнаго имени?

— Я нахожу, что Кловиса совершенно достаточно для человѣка безъ гроша.

— Ваша жена должна очень страдать отъ этого стѣсненія? спросила неожиданно мадамъ Дюрье.

— Нисколько!

— А! произнесла съ живостью Селестина.

— Ваша болѣзнь усиливается? Вы можетъ быть желаете чтобы я ушелъ? спросилъ артистъ, которому показалось, что восклицаніе хозяйки вызвано страданіемъ.

— Нѣтъ… это уже прошло… это былъ такъ, легкій припадокъ… Я не могу отпустить васъ безъ отвѣта г. де-Фрон…. т. е. я хочу сказать Кловисъ.

— Ну она порядочно заставляетъ меня ждать этого отвѣта, сказалъ себѣ молодой человѣкъ.

Могу я расчитывать на ваше снисхожденіе? продолжалъ онъ вслухъ.

Но мадамъ Дюрье вѣроятно не разслышала этого вопроса.

— Такъ значитъ ваша жена не жалуется? начала она снова.

— Я еще жду первой жалобы моей жены, и это по весьма простой причинѣ, отвѣчалъ весело Кловисъ.

— Какой причинѣ?

— Потому — что я еще не женатъ.

— А! произнесла Селестина.

Но насколько первое «А!» было печально, настолько второе звучало облегченіемъ.

Кловисъ снова принисалъ это капризамъ головной боли.

— Кажется вамъ немного лучше? замѣтилъ онъ.

— О! очень мало! отвѣчала жалобно больная.

Чтобы напомнить вдовѣ о цѣли своего визита, граверъ повторилъ опять свою фразу:

— Могу-ли я разсчитывать на ваше снисхож…?

— Значитъ у васъ нѣтъ дѣтей? спросила, не давъ ему договорить, Селестина.

— Натурально.

Мадамъ Дюрье разсмѣялась, не смотря на головную боль.

— О! О! Это «натурально» великолѣпно, сказала она.

— Но вѣдь я же имѣлъ честь сообщить вамъ, что я не женатъ.

— Ну такъ что-же? произнесла прозаически вдова.

— Какъ, что-же?… Я не понимаю какъ-же тогда могу я имѣть дѣтей? Развѣ выигравъ ихъ въ лоттерею.

— Ваша мансарда значитъ совершенная пустыня, которую не посѣщаетъ… какая нибудь Лизета?

Повидимому, головная боль дѣлала вдову немного нескромной въ ея вопросахъ.

— Лизета, сказалъ артистъ покачавъ головой, о! нѣтъ. Мнѣ и одному, трудно жить моей работой.

— Но вѣдь не всегда же вы были въ стѣсненномъ положеніи… я такъ полагаю, по крайней мѣрѣ… и чего нѣтъ теперь, то могло быть прежде.

— Sapristi! подумалъ Кловисъ, темнота мѣшаетъ мнѣ убѣдиться, красива ли хозяйка, но очевидно и безъ свѣта, что она страшно любопытна.

— Да, продолжала Селестина, если вы припомните прошлое… лѣтъ пять или шесть тому назадъ… я увѣрена найдутся не одна, а шесть… даже десять Лизетъ.

— О! О! произнесъ артистъ, котораго хотя и забавляло любопытство вдовы, но онъ начиналъ находить, что она заходила слишкомъ далеко.

— Что значитъ это «О! О!»?

— Но… такое количество…

— Что же мало… или много?

— Слишкомъ много! положимъ ихъ было только одна.

— А! одна! повторила насмѣшливо Селестина.

Какое то воспоминаніе пробудилось въ сердцѣ артиста и онъ, увлеченный внезапнымъ порывомъ, отвѣчалъ взволнованнымъ голосомъ:

— Да, одна, только одна… я говорю объ истинной любви… такъ какъ остальныя…

— Хорошо, не будемъ говорить объ остальныхъ… Значитъ вы любили одну женщину?

— О! Да! вздохнулъ Кловисъ.

— И можетъ быть и теперь еще любите?

— Не скажу нѣтъ… хотя я не знаю что съ ней и гдѣ она.

— Что же, можно искать.

— Если бы я искалъ ее двадцать лѣтъ и тогда мнѣ невозможно было бы найти ее.

— Почему?

— Потому что я ее не узналъ бы.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Да, я никогда ее не видѣлъ.

Мадамъ Дюрье снова иронически засмѣялась.

— Вотъ чему я никогда не повѣрю, сказала она.

— И однако это чистая истина.

— Но тогда значитъ это была любовь платоническая… черезъ письма.

— Гм! гм! произнесъ Кловисъ тономъ побѣдителя.

— Не платоническая.

— Нисколько.

Послѣдовало короткое молчаніе.

— Такъ вы въ самомъ дѣлѣ никогда ее не видѣли? спросила недовѣрчиво Селестина.

— Увѣряю васъ.

Въ это время Кловису показалось, что бѣлый пеньюаръ пришолъ въ движеніе. Мадамъ Дюрье приподнялась и сѣла на диванѣ.

— Вы никогда ее не видѣли? Никогда? повторила вдова, повидимому живо заинтересованная этой странной любовью.

— Даю вамъ честное слово! сказалъ серьезно артистъ.

Вѣжливость не позволяла болѣе настаивать и мадамъ Дюрье сдѣлала видъ, что вполнѣ вѣритъ словамъ гравера.

— Ваша исторія оказала мнѣ большую услугу, замѣтила она смѣясь. Она меня такъ развлекла, что я позабыла про мою головную боль. Мнѣ теперь гораздо легче. Я попрошу васъ г. Кловисъ поднять занавѣсы; попробую, могу ли я теперь выносить свѣтъ.

Читатель угадываетъ съ какой поспѣшностью исполнилъ артистъ просьбу мадамъ Дюрье.

Поднявъ занавѣсы, онъ обернулся и взглянулъ на хозяйку сидѣвшую на диванѣ въ кокетливой и граціозной позѣ, моргая глазами отъ внезапно хлынувшихъ лучей свѣта.

— Чортъ возьми! Да она въ самомъ дѣлѣ очень хороша! подумалъ артистъ.

— Теперь, сказала Селестина, моя болѣзнь почти совсѣмъ прошла, поговоримъ серьезно о томъ, что насъ привело сюда. Вы говорите что не можете заплатить за квартиру?

— Увы! нѣтъ.

Хозяйка покачала головой.

— Знаете, сказала она довольно сухимъ тономъ, вѣдь это первый еще разъ вамъ приходится платить; судя по этому, я имѣю основаніе безпокоиться и о слѣдующихъ уплатахъ.

— Я надѣюсь, что причина помѣшавшая мнѣ заработать деньги, болѣе не повторится.

— У васъ не было работы?

— Нѣтъ, работа была, по къ несчастію я свихнулъ себѣ кисть правой руки и это на нѣсколько недѣль лишило меня возможности работать.

— Вы упали?

— Нѣтъ. Я вывихнулъ руку проучивая одного нахала.

Припадокъ очевидно прошолъ у мадамъ Дюрье, такъ какъ вмѣсто того чтобы распрашивать о подробностяхъ этого проучиванія нахала, она замѣтила послѣ минутнаго молчанія.

— Вамъ надо было обратиться къ г. Гравуазо, моему повѣренному.

— Я видѣлъ этого господина, но онъ отказалъ мнѣ въ отсрочкѣ.

— Вы понимаете, что я не могу идти противъ распоряженій человѣка, которому я вполнѣ довѣряю. Что бы онъ ни дѣлалъ, для меня это всегда хорошо сдѣлано! Мнѣ остается только пожелать вамъ успѣха у моего повѣреннаго.

Съ этими словами мадамъ Дюрье поднялась, давая этимъ знать артисту, что аудіенція кончена.

— Чортъ побери! подумалъ Кловисъ. Теперь я пересталъ забавлять ее и она топитъ меня безъ всякихъ церемоній.

Онъ поднялся въ свою очередь и поклонился хозяйкѣ говоря:

— Въ такомъ случаѣ мнѣ остается только спокойно ждать описи моего имущества.

— Но почему же не хотите вы переговорить съ Гравуазо?

— Это совершенно безполезно. Этотъ господинъ далъ мнѣ два часа сроку, чтобы собрать мои капиталы… а они представляютъ сумму въ пятьдесятъ два… нѣтъ, въ сорокъ семь су, сейчасъ я истратилъ пять на бритье. Очевидно, что вашъ повѣренный разсчитывающій на горы золота, не примѣтъ такого скромнаго взноса.

— Развѣ вы въ самомъ дѣлѣ безъ всякихъ средствъ?

— Я бѣднѣе Іова, тотъ по крайней мѣрѣ могъ ходить безъ всякой одежды, что въ наше время не осуществимо… Единственный Американскій дядюшка, выручавшій меня не разъ изъ бѣды, былъ ломбардъ. Но, увы! теперь наши сношенія прерваны, такъ какъ соединявшая насъ связь исчезла. У меня нѣтъ болѣе часовъ, благодаря которымъ я не разъ входилъ въ сношенія съ этимъ дорогимъ родственникомъ… Я потерялъ ихъ, или они были у меня украдены, во время ночной встрѣчи съ нахаломъ, о которой я вамъ сейчасъ говорилъ.

Положительно эта исторія съ Кловисомъ нисколько не интересовала Селестину, такъ какъ и на этотъ разъ она не обратила на нее вниманія и какъ бы спѣша отдѣлаться отъ докучнаго посѣтителя, снова поклонилась молодому человѣку со словами:

— Повторяю вамъ, что вамъ слѣдуетъ обратиться къ моему повѣренному.

Видя что ему остается только уйти, Кловисъ поклонившись хозяйкѣ, попятился въ двери.

— Берегитесь! г. Кловисъ… Осторожнѣе… тамъ… позади васъ! вскричала вдругъ мадамъ Дюрье испуганнымъ голосомъ.

При этомъ восклицаніи Кловисъ поспѣшно обернулся и увидѣлъ въ дверяхъ хорошенькую дѣвочку, лѣтъ пяти, которую онъ едва не сшибъ съ ногъ.

— Поди сюда, моя милочка, сказала нѣжно Селестина обращаясь къ ребенку.

Граверъ посторонился, чтобы дать дорогу дѣвочкѣ, которая робко проскользнула мимо него.

— Какая у васъ хорошенькая дочька, сказалъ Кловисъ.

— Увы! Небо отказало мнѣ въ радости быть матерью. Это дочь моей кухарки… Я только ея крестная мать, отвѣчала со вздохомъ Селестина, цѣлуя ребенка, обвившаго руками ея шею.

— О! о! мадемуазель Лили, продолжала она, что это у васъ заплаканные глаза? Неужели вы не хорошо вели себя?

— Мама хотѣла чтобы я съѣла еще супу! пролепетала съ гримасой мадемуазель Лили.

— Но вѣдь отъ супу маленькія дѣвочки ростутъ!

— Это правда? правда, крестная? спросилъ ребенокъ, гладя по щекамъ мадамъ Дюрье.

— Чтобы она сказала, если бы я такъ потрепалъ ее по щекѣ! подумалъ Кловисъ.

— Да, продолжала молодая женщина, тотъ, кто кушаетъ супъ, дѣлается большимъ, большимъ… Такимъ большимъ какъ этотъ господинъ; вотъ спроси у него.

— Еще больше! поспѣшилъ подтвердить граверъ.

— Тогда, пусти меня крестная, я пойду еще поѣсть супу, сказала Лили.

— Вотъ это хорошо! Надо всегда быть послушной. Въ награду за это, тебя поцѣлуетъ этотъ господинъ… Это принесетъ ему счастіе.

И прежде чѣмъ Кловисъ, совершенно неожиданно попавшій въ раздаватели наградъ за послушаніе, успѣлъ опомниться отъ изумленія, Селестина уже подвела къ нему ребенка.

Какъ только губы артиста коснулись ребенка, мадамъ Дюрье отступила на шагъ назадъ и поклонившись сказала серьезнымъ тономъ.

— Желаю вамъ сговориться съ моимъ повѣреннымъ.

Молодой человѣкъ понялъ, что наконецъ пора идти и, поклонившись, вышелъ изъ будуара, повторивъ:

— Я буду ждать спокойно описи.

На дорогѣ, онъ встрѣтилъ веселую камеристку Флору.

— Ну что, довольны вы? спросила она его, съ любопытствомъ.

— Конечно. Хозяйка обѣщала мнѣ, что какъ только я отдамъ за квартиру, до послѣдняго су, она дастъ мнѣ отсрочку въ остальной суммѣ.

— Не можетъ быть! вскричала въ изумленіи Флора.

Она была вполнѣ увѣрена, что мадамъ Дюрье исполнитъ просьбу гравера.

— Правда, она не сказала этого прямо, продолжалъ Кловисъ, но, что одно и то-же, она послала меня къ Гравуазо.

— Вотъ кого я терпѣть не могу!

— Ваше мнѣніе раздѣляется всѣми, кромѣ мадамъ Дюрье.

— Ну, я бы не поручилась за это.

— За что?

— Что, госпожа не знаетъ, что Гравуазо негодяй и плутъ.

— Ну вотъ! Если бы это было такъ, она не довѣрила бы ему свое состояніе!

— Вотъ этого то я и не понимаю, но я увѣренъ что госпожа знаетъ, что за птица, этотъ Гравуазо.

Этотъ разговоръ, происходившій въ передней, былъ внезапно прервапъ страшнымъ взрывомъ, раздавшимся на лѣстницѣ.

— А! Это г. Рокамиръ чихаетъ! сказала смѣясь Флора.

Въ ту же минуту раздался звонокъ. Флора открыла дверь и на порогѣ дѣйствительно показался Рокамиръ. Онъ повидимому, желалъ обратиться съ любезностями къ субреткѣ, но увидя Кловиса воздержался.

— Вамъ не надо и звонить, замѣтила ему Флора, вашего чиханія совершенно достаточно.

Въ присутствіи посторонняго, Рокамиръ счелъ долгомъ не отвѣчать на эту шутку.

— Можно видѣть твою госпожу? спросилъ онъ.

Рокамиръ видѣлъ Кловиса и потому Флора не могла сказать ему, что госпожа не принимаетъ. Кромѣ того, какъ ни былъ глупъ и смѣшенъ человѣкъ съ хоботомъ, но все таки онъ представлялъ собой самаго крупнаго жильца въ домѣ.

— Я сейчасъ доложу о васъ, сказала субретка.

— Я буду тебѣ за это вѣчно благодаренъ, очаровательная дѣва!

— До свиданія г. Кловисъ, продолжала Флора, обращаясь къ артисту. Если госпожа перемѣнитъ рѣшеніе, я тотчасъ же приду сообщить вамъ.

Съ этими словами, она заперла дверь за уходившимъ граверомъ.

— Этотъ господинъ тоже здѣсь живетъ? спросилъ человѣкъ съ хоботомъ.

— Да, это артистъ, изъ пятаго этажа.

— Артистъ, въ чемъ артистъ?

— Во всемъ, отвѣчала просто Флора.

— Слѣдуетъ запомнить! подумалъ Рокамиръ.

Между тѣмъ, Кловисъ спустился съ лѣстницы, чтобы разсказать свою неудачу Гренгуару, который съ нетерпѣніемъ ожидалъ его.

— А! На этотъ разъ вы ее видѣли! Не правда ли, вѣдь она хороша? вскричалъ Гренгуаръ, какъ только молодой человѣкъ вошелъ въ его конуру.

— Очень хороша!

— И вамъ удалось?

— Удалось разсѣять ее… до такой степени, что у ней даже прошла головная боль, которая ее мучила.

— О! о! Тогда, значитъ въ благодарности она согласилась на вашу просьбу.

— Нѣтъ… въ благодарность она дала мнѣ поцѣловать дочь ея кухарки… Вотъ и все чего я добился отъ этой прекрасной дамы.

— Скверное начало! подумалъ Гренгуаръ, который ждалъ многаго отъ этого свиданія.

— Она дала вамъ поцѣловать Лили? сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія.

— Да, это впрочемъ прехорошенькая дѣвочка.

— И она вовсе не походитъ на свою мать, могу васъ въ этомъ увѣрить, замѣтилъ смѣясь привратникъ.

— А! кухарка значитъ некрасива?

— Ужасно! И замѣтьте, ей было сорокъ лѣтъ, когда родилась дочь.

— Можетъ быть Лили вышла въ отца, который былъ красивъ.

— Объ этомъ я ничего не могу вамъ сказать, я никогда не видѣлъ мужа Маріи, онъ должно быть умеръ не задолго до рожденія ребенка. Когда хозяйка вышла замужъ, дѣвочкѣ было четыре мѣсяца

— Значитъ Марія служила мадамъ Дюрье еще до ея свадьбы?

— Да, она я думаю знала госпожу еще маленькой: она долго жила у ея родныхъ.

— Теперь я понимаю, почему хозяйка крестная мать дѣвочки… Кто же крестный отецъ? Вѣрно покойный Дюрье?

— Онъ! О, нѣтъ! Онъ терпѣть не могъ дѣтей…. Даже когда жена просила его, позволить кухаркѣ взять къ себѣ дочь, онъ такъ разсердился, что грозилъ бросить дѣвочку въ печь, если только она покажется въ домѣ. Да, онъ не шутилъ, когда дѣло шло о его спокойствіи. При немъ Рокамиръ не позволилъ бы себѣ, этого чиханія, отъ котораго дрожитъ весь домъ.

— Значитъ, Лили появилась въ домѣ только послѣ смерти старика?

— Да, черезъ недѣлю послѣ похоронъ. И такъ, хозяйка не дала вамъ никакой отсрочки? спросилъ Гренгуаръ, возвращаясь къ началу разговора.

— Гравуазо вѣрно предсказалъ. Она отослала меня къ нему.

— И вы не можете заплатить?

— Не больше, какъ укусить локоть.

— Есть одно средство, не платить за квартиру, сказалъ внушительнымъ тономъ Гренгуаръ.

— Да, имѣть собственный домъ… я знаю эту старую шутку.

— Я не вижу, что тутъ смѣшнаго имѣть собственный домъ… Я знаю что вы мнѣ отвѣтите… что надо обладать капиталомъ, не такъ-ли? Но я знаю средство обойтись безъ капитала, хотите знать его?

— Еще бы! Мнѣ очень это любопытно.

— Оно очень просто.

— Говорите, я слушаю.

— Женитесь на хозяйкѣ дома.

При этомъ предложеніи, молодой человѣкъ покатился со смѣху.

— Кажется вы хотите, во чтобы то ни стало, выдать мадамъ Дюрье вторично замужъ? вскричалъ онъ.

— Да… и за васъ… Дайте ваше согласіе и я это устрою, произнесъ рѣшительнымъ тономъ Гренгуаръ.

— О! въ какую бы западню вы попали, если бы я поймалъ васъ на словѣ, сказалъ со смѣхомъ граверъ.

— Что же ловите!… ловите! повторилъ приврат никъ съ апломбомъ.

— Но подумайте только, мой милый Гренгуаръ, вѣдь для того, чтобы хозяйка согласилась выйти замужъ, надо чтобы претендентъ на ея руку былъ или богатъ, или красивъ, можетъ быть даже необходимо и то и другое.

— Ну такъ что-же?

— Чортъ возьми! Я не могу сказать, чтобы я купался въ золотѣ.

— Да, но вы красивы.

— Ну, конечно, не отвратителенъ, замѣтилъ Кловисъ; но отъ этого до красоты, цѣлая пропасть.

— Нѣтъ, нѣтъ, повѣрьте мнѣ, вы очень хороши собой, настаивалъ привратникъ.

— Но, тогда признайтесь, что мой родъ красоты, не по вкусу хозяйкѣ, такъ какъ не смотря на красивую наружность, которую вы мнѣ приписываете, я не могъ смягчить эту даму на столько, чтобы она согласилась дать мнѣ какую бы то нибыло отсрочку.

— Ну, да, однимъ словомъ, находите вы, что хозяйка хороша? прервалъ нетерпѣливо Гренгуаръ.

— Очаровательна.

— И вы женились бы на ней?

— Еще бы!

— Это рѣшено, не правда ли?

— Да, сказалъ артистъ, который, забавляясь серьезнымъ видомъ привратника, отвѣчалъ, не придавая никакого значенія своимъ словамъ.

— Въ такомъ случаѣ, продолжалъ Гренгуаръ, я беру на себя заставить хозяйку отдать вамъ свою руку.

— Значитъ, вы всесильный волшебникъ? вскричалъ артистъ, прикидываясь изумленнымъ и пораженнымъ.

— Нѣтъ, я просто привратникъ, и этого довольно, отвѣчалъ, подмигивая, Гренгуаръ.

Въ это время флейта четвертаго этажа начала играть арію Приди въ мою обитель. Эхо разносило эти звуки по всему дому; слышно было, что музыкантъ игралъ съ увлеченіемъ и жаромъ.

— О! какъ онъ надоѣдаетъ мнѣ своей дудкой! сказалъ сердито Гренгуаръ. Онъ не перестаетъ съ самаго утра.

— Дѣйствительно, у этого музыканта здоровыя легкія и разнообразный репертуаръ, замѣтилъ Кловисъ.

— Я надѣюсь, вы не потерпите его здѣсь, когда станете хозяиномъ дома.

Эти слова были произнесены съ такой комической увѣренностью, что артистъ не могъ удержаться отъ смѣха.

— О! когда я буду хозяиномъ! вскричалъ онъ. Вотъ когда, которое можетъ никогда не случиться.

— Скорѣе, чѣмъ вы думаете.

— Такъ устройте, чтобы это случилось прежде шести недѣль, такъ какъ, по истеченіи этого времени, мое имущество будетъ продано… а мнѣ далеко не хочется очутиться на мостовой.

— Вы станете жить въ первомъ этажѣ, когда женитесь? спросилъ привратникъ, цѣль котораго, какъ мы знаемъ, была удалить хозяйку изъ дому.

Если со стороны Гренгуара разговоръ былъ веденъ совершенно серьезно, то артистъ, напротивъ, видѣлъ въ немъ только предметъ для шутки, и забавлялся, заставляя высказываться своего собесѣдника.

— А что если я стану жить здѣсь? сказалъ онъ. Что вы скажете на это, Гренгуаръ?

— Я думаю, что квартира немного мала для двоихъ.

— Развѣ она уменьшилась послѣ смерти Дюрье.

— Нѣтъ, но вѣдь покойный былъ вѣчно болѣнъ и не покидалъ своего кресла. Ему, стало быть, не надо было много мѣста. Тогда какъ вамъ…

— О! Да, я болѣе подвиженъ, надо сознаться. И такъ, генералъ, вы полагаете, что квартира будетъ немного мала для насъ, когда я женюсь на хозяйкѣ?

— Да, вы лучше сдѣлаете, если найдете другую, побольше, гдѣ-нибудь по сосѣдству. Вы позволите мнѣ дать вамъ этотъ совѣтъ?

— Вамъ позволить!.. Да, я умоляю васъ давать мнѣ совѣты… Не стѣсняйтесь разбудить меня для этого среди ночи… Ахъ, генералъ! Хотите, чтобы я былъ съ вами откровененъ.

— Будьте.

— Видите ли, я готовъ отказаться отъ руки хозяйки, если вы не обѣщаете сейчасъ же никогда не оставлять меня вашими совѣтами… Это такъ хорошо жить, не занимаясь ничѣмъ, только слѣдуя добрымъ совѣтамъ… Клянитесь мнѣ, генералъ… клянитесь, иначе я отъ всего отказываюсь.

— Господинъ Кловисъ, клянусь, что мои совѣты всегда будутъ въ вашемъ распоряженіи, произнесъ, торжественнымъ тономъ, Гренгуаръ.

— Въ распоряженіи!… Этого недостаточно… Надо, чтобы вы принуждали меня слѣдовать имъ… чтобы это были приказанія!

Гренгуаръ захлебывался отъ восторга. Онъ уже видѣлъ, какъ, въ близкомъ будущемъ, онъ сдѣлается первымъ министромъ короля, который будетъ глядѣть его глазами. Тогда-то онъ снова покоритъ своей власти возмутившихся жильцовъ и будетъ спокойно спать всѣ ночи!!!

— Я буду полнымъ хозяиномъ! подумалъ онъ.

Разговоръ былъ прерванъ приходомъ женщины, въ бѣломъ передникѣ.

— Гренгуаръ, видѣли вы Флору? спросила она.

— Нѣтъ, не видѣлъ.

— Однако она, должно быть, вышла изъ дому, такъ какъ, вотъ ужь полчаса, какъ ея нѣтъ.

— Она, вѣрно, у кого-нибудь въ домѣ.

— У кого же?

— Можетъ быть она пошла къ Фелиси.

— Которую терпѣть не можетъ?.. Нѣтъ, она, скорѣе, ушла изъ дому, только вы ее не замѣтили.

— Это возможно.

— Когда она вернется, скажите ей, чтобы она шла скорѣе домой, такъ какъ госпожа теперь одна въ квартирѣ.

— А вы тоже уходите?

— Да, госпожа дала мнѣ спѣшное порученіе… А, кстати, знаете новость про Рокамира?

— Нѣтъ, скажите.

— Онъ даетъ балъ.

— Балъ… Ночью!!.. вскричалъ Гренгуаръ, сжимая кулаки, при мысли, что ему придется не спать эту ночь.

— Конечно, ночью. Г. Рокамиръ приходилъ къ хозяйкѣ спрашивать позволенія.

— И она дала его?

— Тотчасъ же. Только она сказала, что, такъ какъ балъ помѣшаетъ спать всему дому, то слѣдуетъ пригласить всѣхъ жильцовъ… Г. Рокамиръ нашелъ, что это совершенно справедливо.

— Слышите? васъ пригласятъ на балъ, господинъ Кловисъ, сказалъ привратникъ, обращаясь къ артисту.

До сихъ поръ, говорившая не видѣла Кловиса, такъ какъ стояла къ нему спиной; при послѣднихъ словахъ Гренгуара, она поспѣшно обернулась и, съ любопытствомъ, стала разсматривать молодаго человѣка.

Граверъ, въ свою очередь, обратилъ вниманіе на ея наружность.

Это была женщина лѣтъ сорока слишкомъ, толстая, некрасивая, съ самымъ обыкновеннымъ лицомъ, черты котораго однако дышали добротой.

Увидя Кловиса, она, казалось, хотѣла было что-то сказать, но слова замерли на ея губахъ и, не говоря ни слова, она отвернулась отъ него.

— Такъ я иду, Гренгуаръ. Покараульте пожалуйста Флору, вскричала она, обращаясь къ привратнику, и въ ея голосѣ послышалось волненіе.

Съ этими словами, она вышла поспѣшно изъ конурки привратника, бросивъ украдкой взглядъ на молодаго человѣка.

— Это, должно быть, кухарка мадамъ Дюрье? спросилъ Кловисъ, послѣ ея ухода.

— Она самая… Марія… мать маленькой Лили.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— А! васъ удивляетъ, что у нея такая хорошенькая дочка?.. Однако это такъ, сказалъ, смѣясь, Гренгуаръ. Да, вотъ, признайтесь, счастливый случай для васъ, прибавилъ онъ мѣняя направленіе разговора.

— Какой случай?

— Это приглашеніе на балъ, которое васъ ожидаетъ… Вы встрѣтите тамъ хозяйку и можете ухаживать за ней сколько вамъ угодно.

Кловисъ, смѣясь, покачалъ головой.

— О! сказалъ онъ, если я намозолю себѣ ноги, то это навѣрное, не на балу у Рокамира.

— Вы развѣ не танцуете?

— Напротивъ. Я готовъ танцовать на головѣ и могу вальсировать три дня подъ рядъ.

— Ну, такъ что же тогда?

— Я хочу сказать; что я не пойду на этотъ балъ.

— Почему?

— Потому что у меня нѣтъ платья.

— Можно взять на прокатъ.

— Конечно. Но если даже я сохраню до того дня неприкосновенными сорокъ семь су, все-таки за эти деньги никакой портной не дастъ мнѣ платья.

— Чортъ возьми! вскричалъ Гренгуаръ. Вы теряете великолѣпный случай подѣйствовать на сердце хозяйки.

— Да, дѣйствительно.

На нѣсколько минутъ воцарилось молчаніе.

— Если вы обѣщаете не сердиться, я сдѣлаю вамъ маленькое предложеніе, произнесъ наконецъ робко Гренгуаръ.

— Дѣлайте, генералъ.

— У меня есть тутъ совершенно новый, не смятый, красивый билетъ въ двадцать франковъ… не пригодится-ли онъ вамъ?… Вы меня понимаете?

— Совершенно… вы предлагаете мнѣ въ долгъ двадцать франковъ?

— Да, господинъ Кловисъ, для того, чтобы вы могли достать платье… Вы отдадите мнѣ деньги когда будете хозяиномъ дома.

— Положительно, это у васъ какая-то мономанія, генералъ, сказалъ смѣясь артистъ… Нѣтъ, я не принимаю вашего предложенія. Оставьте у себя деньги.

Гренгуаръ взялъ книжку, въ которой онъ записывалъ свои расходы, и вынулъ билетъ, положенный между листами.

— Смотрите, сказалъ онъ, ни одного пятнышка, можно подумать, что онъ сейчасъ только со станка… Возьмите его, господинъ Кловисъ… Я увѣренъ, что онъ принесетъ вамъ счастье.

— Нѣтъ, нѣтъ, оставьте эти деньги у себя! повторилъ артистъ. Я не хочу васъ лишать ихъ, у васъ вѣдь и безъ того ихъ не много.

Эти слова внушили идею Гренгуару, хотѣвшему во чтобы то ни стало заставить гравера взять деньги.

— А! вы не хотите меня лишать ихъ! вскричалъ онъ. Хорошо! Клянусь вамъ, что я сожгу передъ вами этотъ билетъ, если вы не возьмете его. Такимъ образомъ вы все-таки лишите меня денегъ… и безъ всякой пользы для васъ.

Съ этими словами Гренгуаръ зажегъ спичку и поднесъ ее къ билету.

— Ну, что же? берете вы? спросилъ онъ.

— Хорошо, давайте! сказалъ поспѣшно артистъ, видя что тотъ твердо рѣшился исполнить свою угрозу.

Онъ взялъ билетъ чтобы на другой день возвратить его Гренгуару, подъ предлогомъ, что ему удалось достать денегъ.

VI.

Въ то время, когда Кловисъ бралъ билетъ изъ рукъ привратника, онъ нечаянно взглянулъ на часы, висѣвшіе противъ него на стѣнѣ.

Черезъ нѣсколько минутъ долженъ былъ окончиться срокъ, назначенный повѣреннымъ хозяйки артисту.

— Однако мнѣ надо идти къ себѣ на верхъ, сказалъ онъ. Скоро долженъ явиться за деньгами Травуазо.

— Ахъ! Да это правда… такъ до свиданья.

Съ билетомъ въ рукѣ, Кловисъ вышелъ изъ комнатки привратника и быстро поднялся въ первый этажъ; но передъ дверью мадамъ Дюрье онъ замедлилъ шаги и задумался, вспомнивъ о своемъ недавнемъ свиданіи со вдовой

— Любопытна до невѣроятія, но поразительно хороша! сказалъ онъ себѣ, резюмируя такимъ образомъ свои впечатлѣнія.

Вполнѣ поглощенный пріятными воспоминаніями, онъ продолжалъ подниматься по лѣстницѣ. Въ четвертомъ этажѣ онъ посторонился, чтобы пропустить спускавшуюся женщину, въ которой онъ узналъ Флору, хотя она и отвернула лицо къ стѣпѣ.

Очевидно, субретку несправедливо обвиняли въ побѣгѣ изъ дому, тогда какъ она и не думала уходить.

Наконецъ, граверъ достигъ пятаго этажа и оставивъ въ двери ключъ, сѣлъ передъ рабочимъ столомъ, безсознательно повторяя:

— Да, поразительно хороша!

Нѣсколько минутъ просидѣлъ онъ такимъ образомъ, разсѣянно глядя передъ собой, попрежнему думая о хорошенькой владѣлицѣ дома.

Вдругъ его мечты были прерваны раздавшимся на порогѣ мансарды голосомъ.

— Извините; что я позволилъ себѣ войти. Я уже два раза стучалъ, но вы такъ были поглощены работой, что не слышали.

Вошедшій былъ Гравуазо.

При видѣ его, артистъ тотчасъ же вспомнилъ о своемъ настоящемъ положеніи и его первая мысль была о билетѣ, который онъ все еще держалъ въ рукѣ.

— Не дамъ этому коршуну подцѣпить его, подумалъ онъ. Эти деньги необходимо возвратить Гренгуару.

Онъ поспѣшно поднялъ одинъ изъ кусковъ дерева, которыми былъ заваленъ его столъ, и спряталъ подъ нимъ билетъ.

Между тѣмъ Гравуазо вошелъ въ мансарду съ квитанціей въ рукѣ и продолжалъ своимъ медоточивымъ голосомъ:

— Два часа прошли, и я явился, какъ уже имѣлъ честь предупредить васъ, чтобы спросить въ послѣдній разъ, согласны-ли вы уплатить за квартиру…

— Два часа тому назадъ я сказалъ вамъ, что не имѣю ни малѣйшей возможности уплатить вамъ.

Гравуазо вынулъ изъ кармана бумажникъ и положилъ въ него квитанцію.

— Мнѣ остается только уйти, сказалъ онъ. Остальное касается суда, который побудитъ васъ подумать объ уплатѣ.

— Но вы кажется думаете, что и не плачу не по недостатку денегъ, а по совершенно другой причинѣ?

— О! сказалъ сурово Гравуазо, будьте увѣрены, я хорошо знаю артистовъ. Они умѣютъ находить деньги на удовольствія и кутежи… Что же касается до платы за квартиру, то это совершенно другое дѣло… они считаютъ смѣшнымъ платить.

Эти слова были произнесены такимъ презрительнымъ тономъ, что артистомъ началъ овладѣвать гнѣвъ.

— А! вотъ какъ, сказалъ онъ себѣ, это животное, кажется, хочетъ получить уплату пощечинами.

Однако онъ удержался и отвѣчалъ спокойнымъ тономъ:

— Ужъ не вы ли дали мнѣ въ долгъ денегъ, милостивый государь?

— Я никогда не одолжаю денегъ. Знайте это напередъ!

— Тогда я не вижу съ какими деньгами могъ я кутить послѣднія недѣли, когда я не могъ заработать ни одного ліарда. Я свихнулъ правую кисть и не могу до сихъ поръ держать рѣзецъ.

— Да, да! сказалъ иронически Гравуазо. Для платы за квартиру болитъ рука… но она здорова когда надо достать денегъ на удовольствія.

— Положительно я обломаю ему бока! подумалъ граверъ выходя изъ терпѣнія.

Но Гравуазо неожиданно спасся отъ хорошаго урока.

— Я знаю, что говорю… и особенно что видѣлъ, сказалъ онъ.

— Что вы видѣли? спросилъ съ удивленіемъ Кловисъ.

— Когда я вошелъ, вы были такъ заняты, что даже не слышали, какъ я стучалъ. Замѣтивъ меня, вы что то поспѣшно спрятали… навѣрное вашу работу. Переверните-ка это дерево, держу пари что это начатая гравюра.

Съ этими словами Гравуазо поднялъ кусокъ дерева, подъ которымъ артистъ спряталъ билетъ Гренгуара.

Увидя билетъ, Гравуазо бросилъ на Кловиса торжествующій взглядъ и сказалъ насмѣшливымъ тономъ:

— А! у васъ нѣтъ ни одного су?… Что же это такое?… Я говорилъ, что я хорошо знаю артистовъ… Эти пойдутъ въ счетъ уплаты.

Кловисъ хотѣлъ возвратить билетъ Гренгуару. Онъ взялъ его, какъ мы видѣли, только для того, чтобъ помѣшать привратнику сжечь его.

Онъ хотѣлъ было уже силой отнять у Гравуазо захваченные имъ деньги, капъ вдругъ ему пришла въ голову безумная мысль.

— А! подумалъ онъ, такъ-то ты третируешь артистовъ, негодяй; подожди, я устрою тебѣ штуку, ты мнѣ отдашь этотъ билетъ.

Въ ту же минуту онъ дрожа бросился на колѣни передъ Гравуазо и вскричалъ испуганнымъ голосомъ:

— Не губите меня!… Ради Бога не губите меня!.. Отдайте мнѣ этотъ билетъ… Я раскаиваюсь въ этомъ, клянусь вамъ… Сожгите его, если не хотите отдать мнѣ… Не губите меня!

Этотъ неожиданный взрывъ отчаянія поразилъ изумленіемъ Гравуазо.

— Что съ вами? спросилъ онъ въ недоумѣніи.

— Не губите меня! повторилъ молящимъ голосомъ артистъ. Да, я признаюсь, я великій преступникъ, но я былъ такъ несчастливъ… вы знаете, бѣдность дурной совѣтникъ… тогда я поддался ужасному соблазну… Я знаю этотъ родъ гравюры… Я позабылъ, что строгое наказаніе грозитъ поддѣлывателямъ… нужда давила меня, я взялъ мой рѣзецъ и…

Какъ бы стыдясь признаться въ своей винѣ, молодой человѣкъ замолчалъ не докончивъ фразы.

Услыша признаніе артиста, Гравуазо подскочилъ на мѣстѣ отъ изумленія.

— Вы говорите что онъ фальшивый? Въ самомъ дѣлѣ фальшивый? вскричалъ онъ. внимательно разглядывая билетъ со всѣхъ сторонъ.

— Фальшивый! отвѣчалъ Кловисъ Вы понимаете теперь, почему я спряталъ его когда вы вошли… отдайте его мнѣ… это первый… онъ будетъ и послѣднимъ, клянусь вамъ!

— Правда? сказалъ строгимъ тономъ Гравуазо, пряча, однако, билетъ въ карманъ.

— Даю вамъ слово!

— Мнѣ жаль васъ, несчастный. Ваше раскаяніе спасаетъ васъ. Я возьму этотъ билетъ чтобы вы не поддались искушенію пустить его въ обращеніе. Вотъ вамъ его цѣна!

Съ этими словами Гравуазо бросилъ на столъ луидоръ.

— Пусть эти деньги, продолжалъ онъ, помогутъ вамъ покинуть путь порока и приняться снова за честную работу… а чтобы бѣдность не побудила васъ къ преступному употребленію вашего таланта, я даю вамъ два мѣсяца отсрочки для уплаты за квартиру.

И Гравуазо, суровый и величественный, вышелъ изъ мансарды.

Едва затворилась за нимъ дверь, какъ Кловисъ разразился взрывомъ хохота.

— Билетъ или луидоръ, все равно! по крайней мѣрѣ мнѣ можно будетъ отдать долгъ Гренгуару! вскричалъ онъ весело. Безъ моей выдумки, денежки непремѣнно уплыли бы въ карманъ хозяйки дома. Ловко жъ попался этотъ любезный Гравуазо! Еще онъ далъ мнѣ отсрочку… право я не ожидалъ отъ него этого!

Спустя четверть часа, когда артистъ все еще продолжалъ восхищаться своей выдумкой, дверь мансарды отворилась и вошелъ снова Гравуазо.

Чтобы понять это возвращеніе, надо знать, что сдѣлалъ повѣренный хозяйки, по выходѣ изъ мансарды.

Сходя съ лѣстницы, онъ не переставалъ повторять, разсматривая билетъ:

— Фальшивый! Это просто невѣроятно!

Выйдя на улицу, онъ направился къ ближайшему мѣнялѣ.

— Скажите пожалуйста, годится этотъ билетъ? спросилъ онъ.

Мѣняла бросивъ только бѣглый взглядъ на билетъ, отвѣчалъ:

— Если у васъ есть на сто тысячъ такихъ фальшивыхъ билетовъ, несите сюда, я всѣ размѣняю.

Гравуазо вышелъ поспѣшно изъ лавки и вернулся домой, бармоча:

— Однако у него хорошій талантъ!

Увидя входящаго Гравуазо, артистъ снова принялъ отчаянный видъ.

— Неужели вы раскаяваетесь въ вашемъ милосердіи! вскричалъ онъ.

Не отвѣчая на это восклицаніе, Гравуазо пристально взглянулъ на артиста, печально качая головой.

— Когда я подумаю, сказалъ онъ, что вы рисковали попасть на галеры изъ-за несчастнаго билета въ двадцать франковъ! Конечно я не извинилъ бы васъ, но, можетъ быть, понялъ бы, еслибы дѣло шло, ну хоть о билетѣ въ тысячу франковъ… Почему не взялись вы за эти билеты?… При удачѣ вы могли разсчитывать на обогащеніе.

— О! причина этому, очень проста!

— Какая-же?

— Не смотря на мою бѣдность, двадцати-франковый билетъ былъ моделью, которую я легко могъ достать… для поддѣлки билетовъ въ тысячу франковъ, мнѣ также надо было достать настоящій, а это было невозможно, при моихъ скудныхъ средствахъ.

Гравуазо молча взглянулъ на Кловиса и вынулъ изъ бумажника тысячефранковый билетъ.

— Вотъ вамъ модель, сказалъ онъ, положивъ его на столъ: принимайтесь за работу и мы раздѣлимъ. А чтобы придать вамъ бодрости, вотъ росписка въ полученіи денегъ за квартиру, прибавилъ онъ, подавая Кловису квитанцію.

— О! каналья! подумалъ артистъ.

Его до такой степени поразила неожиданная выходка, что онъ не смѣлъ взглянуть въ лицо тому, кто предлагалъ ему такую низость.

Гравуазо принялъ это за колебаніе, и чтобы побѣдить его, продолжалъ:

— Да, мы раздѣлимъ… и я возьму на себя пустить ваши… наши билеты въ обращеніе. Вы видите, что я буду подвергаться такой же опасности, какъ и вы.

Наконецъ граверъ очевидно, принялъ какое-то рѣшеніе. Онъ поднялъ голову и взглянувъ на негодяя, сказалъ съ недовѣрчивымъ видомъ:

— Вы говорите, что будете подвергаться одинаковой со мной опасности, позвольте мнѣ не согласиться съ вами.

— Почему это?

— Предположимъ, что мы попадемся… Тогда вы отъ всего отопретесь и вамъ повѣрятъ, тѣмъ легче, что у васъ шестьдесятъ тысячъ франковъ дохода, стало быть вамъ нѣтъ никакой нужды выпускать фальшивые билеты. Вы скажете, что они попали къ вамъ случайно, что вы не знали что они не настоящіе…

— Значитъ, все хорошо сойдеть для насъ.

— Для насъ, нѣтъ… но для васъ, это другое дѣло. Если есть положеніе, въ которомъ человѣкъ способенъ рѣшиться на поддѣлку, такъ это именно мое…

— Надо быть логичнымъ, молодой человѣкъ, замѣтилъ. покачавъ головой, Гравуазо. Вы говорите, что благодаря моимъ шестидесяти тысячамъ дохода, никто и не заподозритъ меня въ фабрикаціи фальшивыхъ билетовъ, но тогда, скажите, какой же опасности можете вы подвергаться, скрываясь за мной, такъ какъ вѣдь выпускать билеты буду я, а не вы?

— Э! хорошо если бы все было такъ, какъ вы говорите! замѣтилъ недовѣрчиво Кловисъ.

— Почему же оно не будетъ такъ.

— А что, если попавшись съ фальшивыми банковыми билетами въ рукахъ, вы потеряете голову?… Если вы въ смущеніи проговоритесь, что получили ихъ онъ меня?… Я граверъ и этого будетъ достаточно, чтобы возбудить подозрѣніе…

— Неужели вы считаете меня способнымъ на доносъ? спросилъ съ оскорбленнымъ видомъ Гравуазо.

— О! Боже мой!… Кто вамъ это говорилъ? Но, знаете, въ такую минуту трудно вполнѣ владѣть собой… Можетъ быть вы смутитесь, увидя себя пойманнымъ… противъ этого то смущенія, я и хочу гарантировать себя.

— Я вижу, что вы меня не знаете, сказалъ пожавъ плечами Гравуазо, иначе у васъ не было бы этой дѣтственной боязни, что я смущусь.

— Все это очень возможно, но въ дѣлахъ лишняя осторожность никогда не мѣшаетъ. Я былъ бы вполнѣ спокоенъ, если бы у меня было нѣсколько строчекъ написанныхъ вашей рукой, которыя васъ очень компрометировали бы. Это придало бы вамъ хладнокровія въ минуту опасности.

Гравуазо былъ слишкомъ опытный плутъ, чтобы согласиться на условія гравера.

— Я не напишу ничего подобнаго! сказалъ онъ, сухимъ тономъ.

Артистъ сдѣлалъ видъ, что не понялъ рѣшительности этого отказа.

— О! сказалъ онъ, я не требую, чтобы вы сейчасъ писали… Вы рѣшитесь, когда я представлю вамъ первый поддѣльный билетъ, чтобы вы могли судить о моемъ искусствѣ.

При этихъ словахъ гравера, Гравуазо подумалъ, что тотъ кончивъ свою работу, поддастся искушенію и самъ будетъ просить его о помощи, не думая уже ни о какихъ условіяхъ.

— Вы угадали, сказалъ онъ. Если я колеблюсь, такъ только оттого, что я не знаю, удастся-ли вамъ довести дѣло до конца.

— Совершенно справедливо! согласился артистъ. Отложимъ заключеніе условія до того дня, когда я покажу вамъ первый фальшивый билетъ.

— А когда это будетъ?

Гравировка банковаго билета требуетъ цѣлыхъ мѣсяцевъ; но невѣжество Гравуазо было такъ велико, что Кловисъ могъ отвѣчать съ апломбомъ:

— Не ранѣе двухъ недѣль…

— Такъ долго!

— И когда я говорю двѣ недѣли, я подразумѣваю, что я только и буду заниматься этой работой, чего, на самомъ дѣлѣ, невозможно.

— Почему?

— Потому что въ это время мнѣ надо будетъ ѣсть, для чего придется взять еще какую-нибудь работу.

Гравуазо на минуту задумался, потомъ, со вздохомъ, вынулъ бумажникъ и, доставъ два сто-франковые билета, положилъ ихъ на столъ.

— Вотъ вамъ на ѣду въ эти двѣ недѣли, сказалъ онъ, чтобы вы могли посвятить себя вполнѣ нашей работѣ. Значитъ, я могу разсчитывать, что она будетъ кончена въ двѣ недѣли?

— Да, конечно.

— И вы позволите мнѣ, отъ времени до времени, приходить взглянуть на работу?

— А! что касается до этого… нѣтъ. Видите ли, ваше присутствіе помѣшаетъ мнѣ углубиться въ работу, а вы знаете, что одна невѣрная черта и все пропало.

— Да, я понимаю. Въ такомъ случаѣ, я отказываюсь отъ моего намѣренія.

— И хорошо дѣлаете… Двѣ недѣли скоро пройдутъ… Я убѣжденъ, что вы будете въ восторгѣ отъ моей работы… Завтра же я приступаю къ ней.

— Безполезно говорить, замѣтилъ, уходя, Гравуазо, что если вы будете аккуратны, я отдамъ вамъ, въ видѣ награды, настоящій билетъ, который служитъ вамъ моделью.

— Въ такомъ случаѣ вы можете заранѣе проститься съ нимъ, сказалъ Кловисъ, провожая гостя до дверей мансарды.

Оставшись одинъ, Кловисъ далеко небылъ расположенъ смѣяться. Его ужасало поведеніе лицемѣрнаго негодяя, и невольно первая мысль его была о мадамъ Дюрье.

— Хотя она и отказала мнѣ въ отсрочкѣ, сказалъ онъ себѣ, все-таки всегда слѣдуетъ принимать сторону хорошенькой женщины. Я долженъ предупредить ее. Этотъ плутъ, кажется, вполнѣ завладѣлъ ея довѣріемъ…

Да, но что же изъ этого выйдетъ? у меня нѣтъ никакихъ доказательствъ. Какое несчастіе, что я не могъ уломать этого мошенника заключить со мной условіе.

Ну, да черезъ двѣ недѣли придумаю какую нибудь штуку, которая заставитъ Гравуазо попасть въ ловушку, изъ которой ему не выйти.

Собравъ лежавшіе на столѣ билеты, Кловисъ заперъ ихъ въ одинъ изъ ящиковъ.

— Однако, прошепталъ онъ, у меня все-таки всего на всего сорокъ семь су, несмотря на эти тысячу двѣсти франковъ.

А еще хозяйка говорила, что поцѣлуй дочери ея кухарки принесетъ мнѣ счастье! продолжалъ онъ смѣясь. Хорошо счастье, если оно состоитъ въ предложеніи, которое сдѣлалъ мнѣ этотъ Гравуазо!

Только что онъ успѣлъ запереть ящикъ, какъ дверь мансарды отворилась и на порогѣ показался Гренгуаръ, держа руку за спиной, какъ бы пряча что нибудь.

— Знаете, генералъ, сказалъ ему Кловисъ, а вѣдь мы ошиблись оба въ Гравуазо. Мы считали его хуже чѣмъ онъ на самомъ дѣлѣ. Онъ далъ мнѣ отсрочку на два мѣсяца.

— А!… отсрочку… право… я объ этомъ и не думалъ, отвѣчалъ Гренгуаръ.

— Такъ значитъ вы пришли не за тѣмъ, чтобы узнать результатъ нашего свиданія.

Не отвѣчая на вопросъ артиста, Гренгуаръ спросилъ. по прежнему держа руку за спиной:

— Вы ничего не ждали сегодня?

И прежде чѣмъ Кловисъ успѣлъ открыть ротъ, онъ прибавилъ показывая ему письмо.

— Вотъ это сейчасъ принесли вамъ.

— Мнѣ? спросилъ Кловисъ.

— Да, вамъ. Ваше имя, занятіе, адресъ, все написано на конвертѣ. Комиссіонеру сказали, что это очень спѣшное.

— Кто же это можетъ мнѣ писать?

— Самое лучшее средство узнать это, прочитать письмо.

Кловисъ разорвалъ конвертъ и вскрикнулъ отъ удивленія.

Въ немъ лежали три новенькіе билета по тысячѣ франковъ.

VII.

— Чортъ побери! вскричалъ Гренгуаръ, подпрыгнувъ отъ изумленія, при видѣ содержимаго письма.

А! вы не получаете часто писемъ, но за то, когда они приходятъ, ихъ стоитъ открывать! продолжалъ онъ, пока Кловисъ, тщательно осмотрѣвъ деньги и конвертъ, искалъ, не приложено-ли къ нимъ какой нибудь записки.

— Не можетъ быть чтобы это письмо было ко мнѣ, сказалъ наконецъ граверъ, прекращая безплодные розыски.

— О, нѣтъ, это вамъ! Взгляните на адресъ, тутъ не можетъ быть и тѣни сомнѣнія: «Господину Кловису, артисту-граверу, улица Гельдеръ, № 21». Еще какъ четко написано!

Дѣйствительно адресъ былъ написанъ крупными прямыми буквами, какъ будто бы неизвѣстный благодѣтель опасался быть узнаннымъ по почерку.

— Это отъ женщины! замѣтилъ Кловисъ, нюхая конвертъ. Бумага вся пропитана тонкимъ ароматомъ какихъ-то духовъ.

— Такъ поищите между вашими знакомыми дамами, которая употребляетъ эти духи.

— О! сказалъ смѣясь молодой человѣкъ, уже давно мои знакомыя и ихъ духи забыты.

— Какъ? всѣ?

— Всѣ, подтвердилъ артистъ, считавшій за лучшее быть менѣе откровеннымъ съ привратникомъ, чѣмъ съ мадамъ Дюрье.

— Тѣмъ лучше! вскричалъ Гренгуаръ, весело потирая руки. Значитъ ваше сердце свободно и никто не помѣшаетъ вамъ полюбить хозяйку, вашу будущую жену.

— А! вы все возвращаетесь къ вашей идеѣ женить меня на хозяйкѣ.

— Почему же нѣтъ? Теперь вамъ нѣтъ повода не идти на балъ къ Ракомиру… Эти деньги, упавшія съ неба, позволяютъ вамъ купить всевозможное платье… Ахъ! не забудьте вальсировать съ ней… Флора говорила, что ея госпожа обожаетъ вальсъ. Пусть она скажетъ себѣ: клянусь трубкой, мнѣ никогда не найти подобнаго кавалера для вальса!

— Вы думаете, что она скажетъ: клянусь трубкой!

— Женщина, которая любитъ, способна на все, произнесъ внушительно Гренгуаръ.

— И такъ, значитъ, генералъ, по вашему мнѣнію я могу распоряжаться этими деньгами какъ хочу?

— Еще бы! Конечно… Однако мнѣ надо идти внизъ, я посадилъ тамъ за себя кухарку хозяйки. Она вернулась какъ разъ въ то время, когда ушелъ комиссіонеръ. Надо пойти освободить ее.

Привратникъ отворилъ дверь чтобы выйти и едва не столкнулся съ новымъ посѣтителемъ, сбиравшимся войти въ мансарду.

— Здѣсь живетъ артистъ во всемъ? спросилъ вошедшій, который былъ никто иной, какъ Рокамиръ.

Флора, эта бѣлая газель, сказала мнѣ это; продолжалъ онъ.

— Эта газель мнѣ польстила, отвѣчалъ Кловисъ… Артистъ во всемъ, это слишкомъ.

— Но, по крайней мѣрѣ, вы артистъ въ танцахъ?

— Да, это одна изъ отраслей моего искусства.

— Такъ видите въ чемъ дѣло. Я скоро даю балъ.

— Хорошая идея. Ваше состояніе позволяетъ вамъ это.

— Я даю балъ не потому, что это позволяетъ мое состояніе, а по совѣту доктора.

— Вамъ докторъ это посовѣтовалъ?

— Не мнѣ, я родомъ съ юга., но моей бѣдной женѣ, которая должна отогрѣться. Вы вѣроятно не знаете, что она окоченѣла отъ холода.

— А! въ самомъ дѣлѣ? замѣтилъ граверъ, не знавшій смѣяться ему или нѣтъ.

— Да, вздохнулъ меланхолически южный человѣкъ, докторъ, выбившись изъ силъ, прописалъ шесть большихъ баловъ, устроенныхъ на дому. Онъ надѣется, что вальсъ отогрѣетъ эту замерзшую натуру. Это будетъ послѣдній и рѣшительный опытъ.

— И мадамъ Рокамиръ охотно согласилась на это леченье?

— Не очень. Сначала она плакала, увѣряя, что я сговорился съ докторомъ чтобы подвергнуть ее этой пыткѣ; но она любитъ меня до безумія и поэтому въ концѣ концовъ уступила.

— Значитъ она будетъ вальсировать?

— Да, я отвѣчаю за это. Я уже нашелъ ей одного кавалера, лейтенанта де-Рошгри. Этотъ молодой человѣкъ не любитъ танцовать, но узнавъ мое несчастіе, онъ рѣшился пожертвовать собой и обѣщался танцовать съ Сидализой цѣлую ночь. «Я вамъ отогрѣю ее, сказалъ онъ, если только будетъ кто нибудь на смѣну, чтобы она не простыла, пока я буду у буфета». Тогда я вспомнилъ о васъ…

— Какъ о подставной лошади.

— Нѣтъ, не какъ о лошади… Гдѣ видите вы лошадь?.. Артисты ни одной минуты не могутъ быть серьозными! Я хотѣлъ сказать, что мнѣ пришло въ голову что вы можете вальсировать съ Сидализой пока лейтенантъ будетъ подкрѣплять свои силы у буфета… Вы артистъ, стало быть это по вашей части… Скажите же мнѣ цѣну вальса? заключилъ наивно Рокамиръ.

Кловисъ въ своей жизни не разъ сталкивался съ людьми, которые считаютъ артистовъ способными за деньги на все. Для этихъ глупцовъ, артисты слѣдуютъ непосредственно за слугами.

Поэтому, вмѣсто того, чтобы оскорбиться идіотскимъ вопросомъ Рокамира, молодой человѣкъ отвѣчалъ съ самымъ серьознымъ видомъ:

— Трудно сказать цѣну, не зная какая будетъ работа… Высока ваша супруга?

— Да, довольно.

— Толста? 80 или 120 кило вѣсу?

— Величественна.

— Величественна… обыкновенно величественныя вѣсятъ отъ 80 до 105 кило!… Гмъ! Это довольно тяжело!… Носитъ она локоны, которые могутъ замаслить платье?

— Нѣтъ.

— А! тогда это дешевле. Я сбавлю цѣну вывода пятенъ… Говоритъ она во время танцевъ?… Я спрашиваю это потому, что за разговоръ платится особо.

— Сидализа говоритъ только съ тѣмъ, кто ей представленъ.

— А!… Это нѣмой вальсъ… № 2-й, второй серіи… Шестьдесятъ сантимовъ, меньше никакъ нельзя.

— Шестьдесятъ саптимовъ?

— Это моя цѣна для русскихъ княгинь, въ салонахъ герцога Целларіуса и маркиза де-Бюлье.

— Но у меня вы будете ужинать.

— И тамъ я тоже ужинаю… Кромѣ того я имѣю право на двѣ бутылки сидра или на фунтъ сливъ… Отъ васъ я этого не буду требовать.

— Согласенъ на шестьдесятъ сантимовъ! Сидализа стоитъ русской княгини! вскричалъ щедрый супругъ.

— Но, позвольте мнѣ предложить вамъ одинъ вопросъ, сказалъ артистъ.

— Предлагайте.

— Вмѣсто того чтобы раззоряться на артиста, отчего вы сами не хотите вальсировать съ вашей женой?

— По двумъ причинамъ. Во первыхъ потому, что я не умѣю танцовать.

— Это избавляетъ васъ отъ необходимости говорить вторую причину.

— Напротивъ. Вторая-то и есть самая важная… Мнѣ мѣшалъ бы вальсировать мой костюмъ.

— А! у васъ будетъ, значитъ, костюмированный балъ?

— Да, костюмированный балъ и маскарадъ, вмѣстѣ. Моя Сидализа такъ робка и стыдлива, что никогда не согласилась бы танцовать съ незнакомымъ человѣкомъ иначе, какъ въ маскѣ, которая скрывала бы ее смущеніе. Я предлагалъ простой балъ, но ея добродѣтель возмутилась и я принужденъ былъ уступить. Поэтому и я буду костюмированъ.

— Очарованнымъ принцемъ?

— Нѣтъ лучше. Я долженъ вамъ сказать, что на этотъ счетъ у меня вышла даже ссора съ женой. Зная, что я хорошо сложенъ, она настаивала, чтобъ я взялъ костюмъ арлекина.

— Почему же и не исполнить ея желанія?

— Видите-ли, я схожу съ ума по историческомъ костюмѣ… такъ какъ у меня носъ Бурбоновъ, не знаю, замѣтили-ли вы это?

— Еще бы! Когда вы вошли, я подумалъ, ужь не самъ-ли это покойный король Генрихъ IV. Я даже поглядѣлъ, не идетъ-ли за вами прекрасная Габріель.

— Генрихъ IV!… Вы сказали Генрихъ IV… вскричалъ въ восторгѣ Рокамиръ. Ахъ, вы не знаете, до какой степени вы дѣлаете меня счастливымъ!

— Да развѣ кто нибудь осмѣлится отрицать вапіе сходство съ этимъ государемъ! сказалъ артистъ съ видомъ человѣка, возмущеннаго подобной дерзостью.

— Да, моя жена.

— Значитъ, она слѣпа! Да одинъ вашъ носъ сразу бросается въ глаза. Можно даже сказать, что вы гораздо болѣе походите на Генриха IV, чѣмъ онъ на васъ! продолжалъ невозмутимо артистъ

— И однако она и слышать не хочетъ объ этомъ костюмѣ.

— Странное упорство!

— Я хочу представить великаго короля, въѣзжающимъ въ Парижъ.

— Значитъ, на лошади?.. Какъ на картинѣ?

— Да, какъ на картинѣ, но безъ лошади.

— И вы нравы, г. Рокамиръ. Теперь квартиры такъ малы, что лошадь заняла бы цѣлый салонъ.

— Я надѣну полную броню и каску.

— Позвольте намъ замѣтить, что это будетъ немного тяжело.

— Да, это-то и есть вторая причина, не позволяющая мнѣ вальсировать съ женой.

— И вы думаете найти вооруженіе по вашему росту?

— Да, я теперь торгуюсь съ моимъ котельникомъ. У него есть отличная броня. Каска немного велика, но это ничего, мнѣ же будетъ просторнѣе… Вы увидите, что я произведу эффектъ на балу.

— Еще бы!.. Я въ этомъ не сомнѣваюсь! Хотите, чтобы я былъ откровененъ съ вами, г. Рокамиръ?

— Будьте, молодой человѣкъ.

— Знаете, при одной мысли, что я увижу васъ въ полномъ вооруженіи, и чувствую какъ меня пожираетъ нетерпѣніе.

— Вамъ придется недолго ждать. Балъ назначенъ въ будущую субботу.

— А! да это день перваго маскарада въ Оперѣ, подумалъ артистъ, провожая до дверей своего гостя.

На порогѣ супругъ Сидализы обернулся.

— Такъ, значитъ рѣшено, шестьдесятъ сантимовъ вальсъ? спросилъ онъ.

— Даю вамъ слово… Впрочемъ, если его вамъ недостаточно, мы можемъ пойти къ нотаріусу и заключить формальное условіе…

— О! Нѣтъ… Это совершенно излишне. Я вамъ вполнѣ вѣрю.

Ахъ! вотъ кстати еще, прибавилъ Рокамиръ, снова оборачиваясь, уже на лѣстницѣ. Шестьдесятъ сантимовъ это уже за все?.. Перчатки будутъ ваши?

— Само собой разумѣется, поспѣшилъ отвѣтить артистъ. До пріятнаго свиданія, въ костюмѣ Генриха IV.

Глупость и наивность Рокамира на время разсѣяла молодаго человѣка и заставила его забыть о событіяхъ этого дня, но, по уходѣ сына Юга, лежавшій на столѣ разорванный пакетъ навелъ его снова на мысль о таинственной присылкѣ денегъ.

— Откуда онѣ могли взяться? спрашивалъ себя, въ задумчивости, артистъ.

Напрасно старался онъ напрягать свою память. При его бѣдной и трудовой жизни друзья были рѣдки, да и ни одинъ изъ нихъ не былъ въ состояніи оказать ему такую важную услугу.

— Можетъ быть, надо искать въ прошломъ? О! нѣтъ. Тѣ, кто лишилъ меня всего, не способны на такой поступокъ!

Терпѣніе не было добродѣтелью Кловиса, и ему скоро надоѣли безполезные розыски!

— Ну, все равно! вскричалъ онъ. Откуда бы ни пришли эти деньги, они явились какъ разъ во-время. Надо воспользоваться ими благоразумно. Начнемъ съ уплаты долговъ, хотя этотъ негодяй Гравуазо и далъ мнѣ росписку въ получкѣ денегъ, но я не намѣренъ красть ихъ у хозяйки. Пойду заплатить ей. Кстати же объясню, что за птица ея повѣренный.

Съ этими словами, молодой человѣкъ взялъ одинъ билетъ и вышелъ изъ своей мансарды.

На полъ-дорогѣ онъ остановился на лѣстницѣ и, прижавъ руку къ груди, прошепталъ:

— Тикъ-такъ! Тикъ-такъ! О! какъ бьется сердце. Э, другъ Кловисъ, кажется желаніе видѣть хозяйку и есть главная причина твоей поспѣшности?.. Но съ какой стати, милый мой, ты мечтаешь объ этой вдовѣ? Она очаровательна, это правда… Но она вѣдь смѣялась надъ тобой, когда послѣ часоваго разговора, она прямо отказала тебѣ въ твоей просьбѣ. Развѣ ты не помнишь, что она отослала тебя, безжалостно, къ Гравуазо и, издѣваясь надъ тобой, вмѣсто того, чтобы дать отсрочку, дала поцѣловать дочь своей кухарки, увѣряя, что это принесетъ тебѣ счаст…

Кловисъ вдругъ остановился, не докончивъ фразы.

— Но да! Тысячу разъ да!.. продолжалъ онъ свой монологъ, она права! Этотъ поцѣлуй принесъ мнѣ счастье… два часа спустя, я получилъ это таинственное письмо. Я не…

— Милостивый государь! раздался вдругъ надъ артистомъ чей-то голосъ.

Кловисъ поднялъ голову и увидѣлъ, наклонившагося черезъ перила, лейтенанта де-Рошгри.

— Что вамъ угодно? спросилъ онъ.

— Будьте такъ любезны, отвѣчалъ лейтенантъ, позвольте пройти моему сапожнику.

— Но, вѣдь, лѣстница довольно широка для двоихъ, замѣтилъ смѣясь артистъ.

— Да, но видите ли… мой сапожникъ очень робокъ… онъ боится, что его увидятъ… и, кромѣ того, онъ спѣшитъ домой, чтобы не замѣтили его отсутствія. Видя, что вы уже четверть часа стоите, не двигаясь, на лѣстницѣ, я рѣшился попросить васъ подняться вверхъ или сойти внизъ… чтобы мой сапожникъ могъ уйти.

— Понялъ! сказалъ весело Кловисъ. Я иду внизъ, не оборачиваясь, скажите вашему сапожнику, что она можетъ идти.

— Благодарю васъ! отвѣчалъ тѣмъ же тономъ лейтенантъ, возвращаясь въ свою квартиру.

Кловисъ былъ уже у двери мадамъ Дюрье, когда шелестъ платья, въ верхнемъ этажѣ, далъ ему знать, что сапожникъ лейтенанта началъ спускаться.

Чтобы не встрѣтиться съ нимъ, артистъ поспѣшилъ позвонить.

Ему отворила Флора и граверъ, войдя въ переднюю, поторопился затворить за собой дверь, чтобы субретка не могла увидѣть сапожника, проходившаго въ это время мимо.

Дѣйствительно, мадемуазель Флорѣ очень хотѣлось бы знать, что дѣлаетъ въ верхнихъ этажахъ дома бойкая Зюлема, жена Поля, по прозванію Эрнестъ, такъ какъ мы принуждены сознаться, что сапожникъ лейтенанта былъ никто иной, какъ эта вѣрная супруга, съ такимъ усердіемъ вышивавшая подтяжки для своего мужа, спрашивавшая по временамъ, не играетъ ли маленькая флейта арію Дочь пустыни.

Но, благодаря поспѣшности артиста, Флора не могла ничего замѣтить.

— Что, вы еще разъ хотите попытать счастія? спросила гравера субретка.

— Нѣтъ, я пришелъ чтобы заплатить.

Въ эту минуту въ передней проскользнула маленькая Лили. При видѣ артиста, она сдѣлала сердитую гримасу.

— Поди прочь, скверный! злой! сказала она, подходя къ нему.

— Я, злой! произнесъ съ удивленіемъ Кловисъ, наклоняясь чтобы взять на руки ребенка.

Но Лили вырвалась у него и спряталась за Флору.

— Да, ты злой! продолжала она. Изъ-за тебя тогда крестная плакала!

— Крестная плакала? повторилъ молодой человѣкъ, удивленіе котораго росло.

— Да, когда ты ушелъ, она сказала: О! бѣдный! бѣдный! и заплакала… Да, ты злой! ты не хорошій!

Флора, изумленная не менѣе артиста, дала ребенку договорить до конца и тогда уже только подумала остановить его.

— О! вскричала она, какъ не хорошо передавать что говоритъ и дѣлаетъ крестная.

Эта сцена была прервана приходомъ кухарки.

— Госпожа звонитъ уже въ третій разъ! сказала она Флорѣ.

— Меня задержалъ этотъ господинъ, который хочетъ видѣть хозяйку дома. Сейчасъ иду.

— Кстати, замѣтилъ Кловисъ, предупредите мадамъ Дюрье, что я пришелъ заплатить за квартиру.

Когда камеристка ушла, кухарка взяла за руку ребенка и увела его, говоря:

— Пойдемъ Лили, у меня есть для тебя вкусный пирожокъ.

Флора скоро вернулась.

— Госпожа поручила мнѣ передать вамъ, сказала она, чтобы вы обратились къ г. Гравуазо.

— Такъ ее нельзя видѣть?

— Нѣтъ, она одѣвается, отвѣчала субретка отворяя дверь, показывая этимъ артисту, что ему остается только уйти.

VIII.

Въ теченіи нѣсколькихъ дней, предшествовавшихъ костюмированному балу у Рокамира, домъ въ улицѣ Гельдеръ былъ также спокоенъ, какъ и всегда, но подъ этимъ наружнымъ спокойствіемъ опытный наблюдатель могъ бы найти многое, выходившее изъ ряду вонъ. Много разъ Гравуазо встрѣчался съ Кловисомъ и, церемонно кланяясь ему, въ тоже время шепотомъ прибавлялъ:

— Идетъ ли дѣло впередъ?

— Да, компаньонъ.

При этомъ названіи, указывавшемъ на то, что молодой человѣкъ не отказался отъ мысли заставить его подписать договоръ, Гравуазо прикусывалъ съ досады губы и спѣшилъ уйти, чтобы не продолжать разговора на эту тэму.

Что же касается де-Рошгри, то онъ продолжалъ играть съ прежнимъ усердіемъ, но наблюдатель, о которомъ мы упоминали, могъ бы замѣтить, что изъ всѣхъ арій большимъ предпочтеніемъ пользуется «Моя свирѣпая тигрица», и каждый разъ, какъ раздается эта арія, мамзель Флора сжимаетъ кулаки и говоритъ:

— Мадамъ Рокамиръ везетъ счастье.

Мы не будемъ распространяться на счетъ этой дамы, но скажемъ, что супругъ ея, южный человѣкъ, выказывалъ изумительную дѣятельность.

Однажды Кловисъ встрѣтилъ его на улицѣ въ сопровожденіи комиссіонера съ громадной корзиной. Увидя артиста, супругъ Сидализы веселымъ голосомъ закричалъ ему:

— Нашелъ!

— Что такое?

— Моего Генриха IV… онъ здѣсь въ корзинѣ… т. е. нѣтъ… не онъ, а его доспѣхи… Только каска немного велика… Да, наконецъ-то я досталъ ихъ за дешевую плату.

— Значитъ вы отказываетесь отъ костюма арлекина, который такъ польстилъ бы самолюбію вашей супруги?

— Да, я рѣшился. Сидализа сначала надуется, но вы знаете, что она меня обожаетъ.

— Боже мой, я хотѣлъ бы чтобы была уже суббота, чтобы видѣть васъ въ костюмѣ. Вы отказались отъ лошади?

— Да

— И хорошо сдѣлали, такъ какъ гости обыкновенно подражаютъ хозяину дома; если вы будете Генрихомъ IV на лошади, то пожалуй тѣ изъ вашихъ гостей, которые одѣнутся почтальонами, найдутъ нужнылъ пріѣхать съ диллижансомъ, запряженнымъ четверней.

— Ваше замѣчаніе вполнѣ справедливо,

— Оно вполнѣ естественно, отвѣчалъ Кловисъ, прощаясь съ Рокамиромъ.

Но если въ дни, предшествовавшіе балу, Кловисъ встрѣчался со всѣми, кого не желалъ видѣть, то ему ни за что не удавалось увидать ту, которую онъ хотѣлъ видѣть. Мы говоримъ о хозяйкѣ дома, которую онъ напрасно подкарауливалъ на лѣстницѣ.

У него небыло болѣе никакого предлога явиться къ ней, поэтому онъ отъ всей души желалъ, чтобы скорѣе насталъ день бала, на которомъ онъ ожидалъ встрѣтить мадамъ Дюрье.

— Неужели это она прислала мнѣ эти деньги? двадцать разъ на дню спрашивалъ онъ себя, припоминая нѣсколько словъ маленькой Лили.

Почему, отказавъ ему въ отсрочкѣ, когда онъ ушелъ, она вскричала: «Бѣдный молодой человѣкъ!» и залилась слезами. Хотя, конечно, это могло относиться къ какому нибудь другому молодому человѣку, но Кловису постоянно казалось, что эти слова относились именно къ нему. Но въ тоже время онъ тщетно старался придумать, чѣмъ могъ онъ такъ сильно заинтересовать молодую женщину.

— Я разсказалъ ей исторію моей любви съ невидимой женщиной… но это, мнѣ кажется, не можетъ вызвать слезъ. Судя по ея разспросамъ, скорѣе можно было подумать, что разсказъ ей очень нравится, а слѣдовательно онъ не могъ быть причиною ея слезъ. Но, въ такомъ случаѣ, я не могъ разстрогать ее, и значитъ «бѣдный молодой человѣкъ», котораго она такъ сожалѣла, былъ не я, съ огорченіемъ заключилъ онъ, значитъ у нея есть другой «бѣдный молодой человѣкъ», который, впрочемъ, не заслуживаетъ сожалѣнія… но это не я. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Наконецъ-то я увижу ее сегодня вечеромъ! вскричалъ Кловисъ, просыпаясь въ субботу утромъ.

Едва успѣлъ онъ одѣться, какъ въ дверь къ нему кто-то постучался.

Посѣтитель былъ Рокамиръ. Онъ вошелъ торжественными шагами, печально опустивъ свой хоботъ.

— Вы не знаете что со мной случилось? жалобнымъ тономъ сказалъ онъ.

— Развѣ мадамъ Дюрье не будетъ у васъ на балу, со страхомъ вскричалъ Кловисъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, она будетъ.

— Такъ что же съ вами случилось?

— Вы знаете мою служанку Фелиси?

— Да, высокую, худую… ну что же?

— Ну, такъ она у меня безъ ногъ!

— Что вы такое разсказываете! Случилось несчастіе? Ее раздавили?

— Нѣтъ, я не такъ выразился… У нея есть ноги, но представьте себѣ, она ихъ не чувствуетъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? вскричалъ Кловисъ, угадывая какую нибудь шутку.

— Да… сегодня утромъ она хотѣла встать и не могла… она не чувствуетъ ногъ. Видя, что она не приходитъ, моя жена отправилась за ней, въ ея комнату, и вернулась оттуда взволнованная, съ извѣстіемъ, что та не чувствуетъ болѣе ногъ.

— Если мадамъ Рокамиръ подтверждаетъ это, то значитъ дѣло серьозно.

— Да, жена объяснила, что это вслѣдствіе чрезмѣрной усталости, она утверждаетъ, что послѣ суточнаго отдыха, у нашей служанки снова будутъ ноги.

— Въ такомъ случаѣ надо дать ей отдохнуть.

— Конечно… но сознайтесь, что ея ноги выбрали самое неудобное время. Какъ разъ день моего бала!

— Это правда.

— Я ходилъ къ мадамъ Дюрье жаловаться на мое несчастіе и она дала мнѣ обѣщаніе прислать своихъ двухъ служанокъ. Такое же обѣщаніе далъ мнѣ г. де-Рошгри, который даетъ мнѣ своего деньщика.

— Значитъ ваша Фелиси замѣнена.

— Да, да, самымъ печальнымъ тономъ возразилъ Рокамиръ.

— Что съ вами?

— Фелиси правда худа, но знаете, что это быкъ… настоящій быкъ.

— По уму?

— Нѣтъ, по силѣ… Она подняла бы васъ какъ перышко.

— Развѣ вы разсчитывали, что она будетъ на балу показывать фокусы?

— Нѣтъ, но я рѣшилъ, что она будетъ обносить гостей угощеніемъ. У нея такая сила, какой нѣтъ у служанокъ мадамъ Дюрье, которымъ, впрочемъ, назначены мѣста у буфета.

— Но, мнѣ кажется, что относительно силы, вы не можете найти никого лучше Бунно, деньщика лейтенанта.

— Да, придется мнѣ имъ удовольствоваться, съ отчаяніемъ рѣшилъ несчастный обладатель хобота, прощаясь съ артистомъ, чтобы бѣжать хлопотать по поводу своего бала.

Что касается Кловиса, то онъ остался сильно заинтригованный.

— Почему Фелиси выбрала именно сегодняшній день, чтобы не чувствовать своихъ ногъ? съ любопытствомъ спрашивалъ онъ себя.

Послѣ ухода Рокамира время тянулось для артиста очень медленно, такъ какъ онъ сгоралъ отъ нетерпѣнія скорѣе увидать прелестную вдовушку.

Имѣя ограниченныя средства, Кловисъ рѣшился не костюмироваться, а только заказалъ себѣ фрачную пару, сверхъ которой долженъ былъ накинуть венеціанскій плащъ.

Портной принесъ платье во время и Кловисъ сейчасъ же одѣлся, но тутъ онъ замѣтилъ, что черезчуръ поторопился и что на балу, вѣроятно, еще даже не успѣли зажечь свѣчь.

Наконецъ раздались первые аккорды оркестра, доказывавшіе, что балъ начался.

— Пора! весело вскричалъ тогда Кловисъ.

И онъ поспѣшно сталъ спускаться, съ сильно бьющимся сердцемъ отъ надежды, скоро увидитъ прелестную вдову.

Едва успѣвъ войти въ переднюю, артистъ вдругъ почувствовалъ, что чья то тяжелая рука легла ему на плечи.

— Э! не такъ скоро! раздался чей то голосъ. Прежде чѣмъ войти давайте ваше пальто.

Это говорилъ деньщикъ г. де-Рошгри, карабинеръ Бушю, котораго поставили въ передней.

— Вы видите что у меня нѣтъ пальто, отвѣчалъ Кловисъ, не нашедшій нужнымъ надѣвать верхнее платье, чтобы спуститься три этажа.

Сказавъ это онъ хотѣлъ идти дальше, но его снова удержала сильная рука Бишю.

— О! о! не торопитесь! Надо сначала дать мнѣ ваше пальто… или зонтикъ.

— Но у меня нѣтъ ни того, ни другаго.

— Та! та! та! не возражайте. Я знаю только то, что мнѣ приказали. Меня поставили здѣсь велѣвъ брать пальто или зонтикъ у всякаго, кто явится… Значитъ вы должны снять пальто, а иначе не войдете.

— Да вѣдь повторяю же вамъ, у меня нѣтъ пальто.

— Ну такъ зонтикъ.

— Но не могу же я дать вамъ зонтикъ, когда у меня его нѣтъ.

— Въ такомъ случаѣ ступайте, принесите.

Сказавъ это, силачъ Бушю хотѣлъ взять артиста за плечи и выпроводить вонъ, когда раздался звонъ желѣза. Это былъ самъ Рокамиръ, прибѣжавшій въ переднюю на шумъ голосовъ, насколько скоро позволяла ему тяжесть его кольчуги, подъ которой онъ чуть не падалъ.

Кловису очень хотѣлось бы остаться въ передней, поглядѣть, какъ деныцнкъ встрѣтитъ первую даму, но Рокамиръ увлекъ его въ комнату, гдѣ никого не было, изъ небольшаго числа уже собравшихся гостей. Сдѣланная на человѣка вдвое выше ростомъ, кираса Рокамира доходила ему до колѣнъ. Его короткія ноги исчезали въ огромныхъ желтыхъ сапогахъ, а изъ подъ поднятаго забрала громадной каски, выглядывало его худое лицо съ зелеными очками, такъ что его хоботообразный носъ походилъ на собаку, выглядывающую изъ окна фіакра.

Рокамиръ былъ въ восторгѣ. Увлекши Кловиса въ пустую комнату, онъ сейчасъ же заперъ дверь, затѣмъ сталъ передъ молодымъ человѣкомъ.

— Ну, говорите откровенно, не льстите мнѣ… Не правда-ли я удивительно похожъ на Генриха IV?

— О! кому вы это говорите! вскричалъ артистъ, притворяясь восхищеннымъ. Можно подумать что эти латы были сдѣланы для васъ.

— Каска немного велика, я долженъ въ этомъ сознаться.

— Нѣтъ, нисколько. Вы вѣрно не знаете, что прежде дѣлали каски всегда такимъ образомъ… во первыхъ чтобы непортить волосы… а во вторыхъ потому, что нужно было мѣсто для носоваго платка. Закованные такимъ образомъ въ желѣзо, рыцари не знали бы куда въ другое мѣсто класть свои платки.

— А вѣдь это правда! Я не подумалъ объ этомъ!

— Я убѣжденъ, продолжалъ Кловисъ, что, увидя васъ въ такомъ нарядѣ, мадамъ Рокамиръ ни минуты не жалѣла, что вы не одѣлись арлекиномъ.

— Вы знаете женщинъ? ироническимъ тономъ спросилъ Рокамиръ.

— Нѣтъ, я ихъ не знаю.

— Тѣмъ хуже! такъ какъ вы знали бы, что они способны утверждать въ полдень, что это ночь, если только онѣ забрали себѣ въ голову, что это такъ должно быть.

— Неужели ваша супруга не сразу созналась, что вы величественно прекрасны въ каскѣ?

— Я убѣжденъ, что она въ душѣ восхищается, но такъ какъ она хотѣла видѣть меня арлекиномъ, то она предпочтетъ лучше молчать весь вечеръ, чѣмъ сознаться, что мой костюмъ хорошъ.

— Что вы говорите? Она будетъ молчать?

— Да, она дуется. Сначала она отъ гнѣва не хотѣла выходить на балъ… но я не уступилъ этому капризу и показалъ ей, кто здѣсь хозяинъ… я потребовалъ ея присутствія… тогда послѣдовала сцена слезъ и отчаянія, во время которой она вскричала: А, такъ вотъ какъ, тиранъ! Хорошо же, я буду на балу… но какъ покорная жертва… я буду протестовать моимъ молчаніемъ… я не открою рта во всю ночь. Тогда я устроилъ съ ней славную штуку. Видя ея рѣшимость, я объявилъ, что докторъ запретилъ ей говорить до тѣхъ поръ, пока идетъ леченье… Вы понимаете что произошло? Она думала наказать меня и не ожидала, что я съумѣю ловко вывернуться. Поэтому я убѣжденъ, что она теперь страшно злится.

— Значитъ вы надѣетесь что духъ противорѣчія развяжетъ ей языкъ.

— Нисколько… О! я ее знаю слишкомъ хорошо… Она изъ упрямства не разинетъ рта… Но за то въ другой разъ она подумаетъ прежде, чѣмъ предаваться такимъ фантазіямъ; а то вы знаете, что она угрожала мнѣ запереться у себя въ комнатѣ… какъ Фелиси…

— А, да, кстати, она все еще безъ ногъ?

— Увы! да. Бѣдняжка весь день не вставала съ постели… еще недавно она старалась встать чтобъ исполнить свои обязанности во время бала… Увидавъ ея слабость, я приказалъ ей снова лечь и запереться у себя въ комнатѣ.

— А мадамъ Рокамиръ также хотѣла запереться?

— Да… но я запретилъ это! Я заговорилъ рѣшительно и теперь она на балу въ своемъ костюмѣ.

— Въ какомъ костюмѣ?

— Она одѣта загадкой. Вся въ черномъ, съ черными кружевами на головѣ, такъ что ее невозможно узнать.

— Хорошенькій костюмъ! замѣтилъ Кловисъ, подозрѣвавшій тайну во всей этой исторіи, разсказанной мужемъ.

— Да, хорошенькій, если хотите, но немного печальный. И къ тому жe я нахожу, что онъ не идетъ къ Сидализѣ… она кажется въ немъ слишкомъ худой.

— Я надѣюсь, однако, что этотъ костюмъ не мѣшаетъ ей лечиться и что она теперь вальсируетъ съ г. де-Рошгри.

При этомъ вопросѣ Рокамиръ страшно зазвѣнѣлъ своей кольчугой и вскричалъ:

— Ахъ! я забылъ вамъ сказать… де-Рошгри не будетъ на моемъ балу.

— Сегодня первый маскарадъ въ оперѣ и онъ, можетъ быть, предпочелъ его?

— Бѣдняжка и не думаетъ объ этомъ. Представьте себѣ, что въ ту минуту, когда онъ одѣвался, чтобы идти къ намъ, вдругъ трахъ!… онъ неожиданно почувствовалъ припадокъ подагры въ обоихъ колѣнахъ… онъ прислалъ извиненіе со своимъ деньщикомъ, котораго одолжилъ мнѣ на вечеръ.

— Я видѣлъ, что вы ему поручили быть въ передней… задача, которую онъ исполняетъ отлично, совершенно серьезно сказалъ Кловисъ.

— Да, онъ очень уменъ… онъ понимаетъ все скоро и хорошо, поэтому я пересталъ жалѣть, что придется поручить ему разносить угощеніе, какъ только въ передней его замѣнитъ Флора.

— А! такъ Флоры еще нѣтъ?

— Нѣтъ, кухарка уже пришла и занимается приготовленіями по части буфета. Флора не можетъ придти, пока не одѣнетъ своей барыни.

— Мадамъ Дюрье развѣ еще нѣтъ?

— Если только она не вошла пока мы здѣсь разговаривали.

Желая увидать не пришла-ли хозяйка, — Кловисъ хотѣлъ идти въ другія комнаты, когда услышалъ въ передней голосъ Бушю, кричавшаго въ двадцатый разъ:

— Такъ подите за нимъ.

Такъ какъ деньщикъ былъ еще въ передней, то значитъ Флора еще не замѣнила его, а слѣдовательно и мадамъ Дюрье еще не окончила своего туалета.

Но такъ часто повторяемая фраза Бушю, была услышана обладателемъ хобота.

— За кѣмъ это онъ посылаетъ всѣхъ пріѣзжающихъ гостей? спросилъ онъ артиста.

Тотъ приложилъ палецъ къ губамъ.

— Шш! прошепталъ онъ, не заставляйте меня быть нескромнымъ.

— Что такое?

— Но если вы непремѣнно требуете чтобы я говорилъ, то поклянитесь сначала что не подозрѣваете, что вамъ готовятся сюрпризъ.

— Сюрпризъ… мнѣ?

— Узнайте, что г. Поль, по прозванію Эрнестъ, поэтъ. Ему пришла въ голову счастливая мысль сочинить сотню комплиментовъ, по два стиха каждый… Вы понимаете что это не трудно заучить… и каждый гость долженъ будетъ сказать ихъ вамъ за ужиномъ, по поводу вашего сходства съ Генрихомъ IV.

— Значитъ мнѣ готовится овація?

— Именно, но молчите, не подавайте вида что догадываетесь о чемъ-нибудь, а главное не наблюдайте за Бушю.

— Будьте покойны… я не покажу виду. А теперь пройдемтесь по залѣ, продолжалъ онъ, беря подъ руку Кловиса.

При входѣ въ залу Рокамиръ вскрикнулъ отъ удивленія.

— Что съ вами? спросилъ артистъ.

Прежде чѣмъ отвѣтить, Рокамиръ съ удивленіемъ оглядѣлся вокругъ.

— Я ровно ничего не понимаю, сказалъ онъ наконецъ. Пока мы съ вами разговаривали, вы слышали также, какъ и я, что въ переднюю приходили гости.

— Да… ну что же?

— То, что мнѣ кажется, что народу нисколько не прибавилось противъ того, что было часъ тому назадъ.

Кловисъ нашелъ, что манера Бушю принимать гостей безъ зонтиковъ не особенно увеличила тѣсноту на балу и только что хотѣлъ разсказать Рокамиру какую нибудь новую шутку, какъ вдругъ въ эту минуту явился самъ Бушю.

— Что мнѣ теперь прикажете дѣлать? обратился онъ къ Рокамиру. Мамзель Флора пришла смѣнить меня въ прихожей.

Это извѣстіе заставило сильнѣе биться сердце артиста, такъ какъ присутствіе Флоры указывало на скорый приходъ мадамъ Дюрье. Что касается обладателя хобота, то онъ былъ въ восторгѣ что увидитъ въ передней субретку, къ которой онъ, по собственному выраженію «питалъ преступную страсть». Спѣша увидать Флору, онъ началъ наскоро отдавать приказанія деньщику.

— Другъ мой, приказалъ онъ, ты пойдешь на кухню, гдѣ найдешь подносы съ прохладительными, которые будешь подносить дамамъ, прося ихъ пить.

— А! надо будетъ просить?

— Да, самымъ любезнымъ образомъ.

— Хорошо! хорошо! понимаю. Надо ихъ просить… Я буду просить… какъ умѣю лучше.

Какъ только Бушю ушелъ, Рокамиръ схватилъ за руку Кловиса и наклонилъ его къ себѣ.

— Да наклонитесь же, шепнулъ онъ; у меня есть къ вамъ просьба.

— Я слушаю, отвѣчалъ Кловисъ, наклоняясь къ отверстію каски.

— Мы мущины, не такъ-ли? началъ Рокамиръ.

— Я думаю что да.

— Я хочу сказать, что есть услуги, которыя только мущины могутъ оказывать другъ другу… Вотъ о чемъ я хочу васъ попросить… Въ гнѣвѣ моей жены очень много замѣшана ревность… Она видитъ, что мой костюмъ слишкомъ идетъ ко мнѣ.

— Слишкомъ идетъ? о! вы черезчуръ скромны. Я нахожу, что къ вамъ все должно идти.

— Однимъ словомъ Сидализа боится, чтобы я не увлекъ кого нибудь… и я убѣжденъ, что изъ подъ своихъ кружевовъ, она не перестаетъ слѣдить за мною… Вотъ посмотрите, она тамъ.

— Но она повернулась къ намъ спиной.

— Это чистая хитрость! Она наблюдаетъ за мною въ каминное зеркало. Вы вѣдь знаете женщинъ?

— Нѣтъ, повторяю вамъ, я ихъ совсѣмъ не знаю.

— Тѣмъ хуже, иначе вы знали бы, что онѣ тогда всего внимательнѣе, когда дѣлаютъ видъ, что не смотрятъ.

— Дальше.

— Поэтому я прошу васъ занять немного мою жену, чтобы я могъ незамѣтно скрыться изъ залы.

— О! о! какой вы ловеласъ!

— Что дѣлать, я южный человѣкъ, отвѣчалъ Рокамиръ тремя латами.

— Пожалуй! я согласенъ помочь вамъ обмануть мадамъ Рокамиръ.

— Послушайте, оркестръ какъ разъ начинаетъ вальсъ… моя жена обожаетъ его…

— Однако у нея сегодня костюмъ не особенно благопріятенъ для танцевъ.

— Неправда ли, костюмъ Загадки не идетъ къ ней? Я былъ правъ, говоря, что въ немъ она кажется худѣе. Даю вамъ слово, что если бы я не видалъ, какъ она при мнѣ одѣвалась, то подумалъ бы, что это не она.

— Въ самомъ дѣлѣ! сказалъ Кловисъ внимательно глядя на массу черныхъ кружевъ, покрытыхъ вопросительными знаками.

— Пригласите ее танцовать, да побольше вертите… это входитъ въ леченье… вы знаете, что балъ данъ, чтобы расшевелить ее?

— Хорошо, но если она не говоритъ, то не приметъ моего приглашенія.

— Ба, послѣ двухчасоваго молчанія, она навѣрно будетъ рада отвести душу, въ особенности когда увидитъ, что меня нѣтъ близко.

Кловисъ по необходимости долженъ былъ исполнить просьбу хозяина дома и отправился къ мадамъ Рокамиръ, убѣдившись предварительно что мадамъ Дюрье еще нѣтъ.

— Ну, идите! шепнулъ онъ Рокамиру, я вижу что вы не по одной наружности походите на Генриха IV.

— Ахъ, мой другъ, поставьте себя на мое мѣсто! Конечно, я не обвиняю Сидализу. Было бы жестоко съ моей стороны упрекать ее въ прирожденномъ недостаткѣ… но въ тоже время я самъ человѣкъ южный.

Сказавъ это, Рокамиръ поспѣшно направился къ двери въ переднюю, гдѣ зналъ что найдетъ Флору.

Между тѣмъ, съ той минуты какъ въ переднюю помѣстилась Флора, гости могли наконецъ войти и залы почти наполнились народомъ.

Суровая мадамъ Абрикотинъ явилась со своими тремя мастерицами. Мадамъ Поль, по прозванію Эрнестъ, явилась безъ мужа, который остался оканчивать прическу мадамъ Дюрье.

Скажемъ сразу, что Зюлема, мадамъ Абрикотинъ и три юныя модистки, не были настолько заняты танцами, чтобы не наблюдать за каждымъ новоприбывшимъ.

При всякомъ новомъ гостѣ, глаза всѣхъ пятерыхъ обращаются на него и еслибы эти дамы думали вслухъ, то мы услышали бы одну и ту же фразу:

— Это еще не Анатоль!!

Надо полагать, что лейтенантъ забылъ разослать циркуляръ о своей неожиданной подагрѣ.

Между тѣмъ Кловисъ медленно направился къ мадамъ Рокамиръ молча и неподвижно сидѣвшей въ другомъ концѣ залы.

Артистъ былъ на полдорогѣ, когда услышалъ за собою голосъ, говорившій:

— Ну, моя голубушка, промочите себѣ горлышко.

Это былъ Бушю, разносившій прохладительное.

Говоря «прохладительное» мы употребляемъ не то слово, такъ какъ на подносѣ стояли одни стаканы съ ромомъ, который, по его мнѣнію, былъ самымъ лучшимъ, прохладительнымъ.

Затѣмъ, каждой попадавшейся ему дамѣ онъ повторялъ одно и тоже:

— Ну, голубушка, промочите горлышко.

Каждая дама дѣлала гримасу и просьбѣ и напитку, но помня приказаніе угощать, Бушю не останавливался на этомъ.

— Попробуйте только… говорилъ онъ, это вамъ все нутро перевернетъ.

Но такъ какъ и эта просьба не достигала успѣха, то Бушю, вѣрный приказанію, думалъ что лучше всего самому показать примѣръ. Тогда онъ бралъ самъ стаканъ, говоря:

— Ну, чокнемтесь, если вы не любите пить одна.

Но подождавъ напрасно, онъ подносилъ стаканъ ко рту и выпивалъ.

Затѣмъ онъ ставилъ пустой стаканъ обратно на подносъ и отправлялся дальше повторять ту же исторію.

Такъ какъ Бушю получилъ приказаніе угощать дамъ, а про мущинъ ему ничего не говорили, то онъ энергично останавливалъ всякую мужскую руку, которая протягивалась за стаканомъ.

— Это не для васъ! говорилъ онъ, отправляйтесь на дворъ, тамъ есть насосъ.

Между тѣмъ, вслѣдствіе принятой имъ методы угощенія дамъ, Бушю скоро кончилъ тѣмъ, что выпилъ всѣ стаканы.

— Черезъ часъ Бушю будетъ интересенъ, подумалъ Кловисъ, продолжая свой путь къ хозяйкѣ дома.

Почтительно поклонившись ей, онъ произнесъ приглашеніе.

Мадамъ Рокамиръ знакомъ отказалась.

— Вашъ супругъ поручилъ мнѣ настаивать, говоря что вы обожаете вальсъ, продолжалъ Кловисъ.

Загадка повторила свой знакъ отказа.

— Вашъ супругъ увѣряетъ, что вы безъ ума отъ вальса, и что вы станете танцовать не смотря на этотъ костюмъ, въ которомъ кажетесь гораздо худѣе, прибавилъ артистъ.

Это окончаніе фразы Кловиса, какъ казалось произвело на мадамъ Рокамиръ большое впечатлѣніе. Послѣ небольшаго колебанія она встала и оперлась на предложенную ей руку.

На третьемъ турѣ, мадамъ Рокамиръ, страстная любительница вальса, уже пять разъ отдавила ноги своему кавалеру.

— Чортъ побери! славно она вальсируетъ, подумалъ молодой человѣкъ.

На шестомъ она зашаталась и не будь Кловиса растянулась бы на паркетѣ.

Во время этого приключенія, мадамъ Рокамиръ не могла выдержать своей роли.

— А! довольно вамъ вертѣть меня, раздалось изъ подъ вуаля, во первыхъ у меня колетъ въ бокахъ, а потомъ я совсѣмъ сплюснула себѣ ноги этими проклятыми ботинками!

Какъ ни странны были эти слова, онѣ удивили Кловиса менѣе чѣмъ голосъ, который онъ узналъ.

— А! шепнулъ онъ своей дамѣ, чортъ меня возьми, если вы не Фелиси!

— Шш! раздалось въ отвѣтъ, это я… но не говорите объ этомъ ни слова хозяину, который воображаетъ что я сплю… Я замѣняю барыню на время ея отсутствія.

— А гдѣ она?

— Въ оперномъ маскарадѣ.

— Одна?

— Нѣтъ, съ лейтенантомъ.

Въ эту минуту въ залу вошла мадамъ Дюрье.

IX.

Вдова была одѣта въ прелестный костюмъ вѣка Людовика XV. Пудра очень шла къ ней, дѣлая еще болѣе блестящими ея большіе черные глаза, а декольтированный карсажъ открывалъ полныя, прелестныя плечи. Вѣроятно она безъ ума любила балы, такъ какъ при самомъ входѣ, взглядъ ея, случайно встрѣтившійся со взглядомъ Кловиса, засверкалъ живѣйшимъ удовольствіемъ.

Что касается артиста, то видъ мадамъ Дюрье привелъ его въ восторгъ. Онъ даже не замѣтилъ что стоитъ среди танцующихъ, нисколько не занимаясь той, которая для гостей представляла мадамъ Рокамиръ. Его вывела изъ задумчивости Фелиси, ущипнувъ его за руку:

— Что же, или мы пустимъ здѣсь корни, прошептала она. У меня совсѣмъ затекли ноги въ барыниныхъ ботинкахъ. Я бы дала четыре су, чтобы только скорѣе сѣсть. Доведите меня назадъ до мѣста.

Такъ какъ вальсъ уже кончился, то Кловисъ спѣшилъ подойти къ мадамъ Дюрье, поэтому онъ поскорѣе отвелъ мнимую Сидализу на мѣсто и почтительно поклонился ей.

— Такъ вы ничего не скажете обезьянѣ? шепнула она.

— Обезьяна — это вашъ хозяинъ?

— Конечно.

— Будьте покойны, я не скажу ни слова.

Поклонившись еще разъ, Кловисъ поспѣшно оставилъ ее, чтобы идти къ мадамъ Дюрье, уже окруженной многочисленными кавалерами, добивающимися чести танцовать съ нею.

Какъ ни спѣшилъ Кловисъ, но подходя онъ услышалъ какъ вдова говорила одному кавалеру:

— Я могу вамъ обѣщать только седьмую кадриль и положительно не рѣшаюсь г. Деранзуа, подвергнуть ваше терпѣніе, такому испытанію.

— Если надо, я готовъ ждать вѣка, любезно отвѣчалъ г. Деранзуа, довольно полный мущина, костюмированный испанцемъ.

— Чортъ возьми! я опоздалъ, подумалъ артистъ, не проронившій ни слова.

Но его досада превратилась положительно въ отчаяніе, когда онъ услышалъ какъ вдова отвѣчала новому кавалеру:

— Я и то уже боюсь, что не буду въ состоянія сдержать всѣхъ обѣщаній… поэтому, я лучше сразу извинюсь передъ вами чѣмъ не сдержу обѣщанія, г. Дюрцкаръ.

— Вотъ такъ славно! прошепталъ Кловисъ, у котораго эти слова отняли всякую надежду.

Между тѣмъ, эти слова мадамъ Дюрье имѣли результатомъ то, что группа кавалеровъ, отдѣлявшая ее отъ Кловиса, разсѣялась и влюбленный очутился съ нею лицомъ къ лицу.

Она заговорила первая.

— А! это вы, г. Кловисъ? сказала она. Развѣ вамъ скучно на балу? У васъ видъ совсѣмъ огорченный… Развѣ вы не танцуете?

— Напротивъ, я обожаю танцы.

— Ну такъ что же?

— Къ несчастію, та, которую я хотѣлъ выбрать, имѣетъ такъ много кавалеровъ, что я опоздалъ.

— О! это дѣйствительно большое несчастіе.

— Да… вся моя радость улетѣла… поэтому я сильно хочу отправиться оканчивать мой вечеръ въ оперномъ маскарадѣ… по крайней мѣрѣ можно будетъ забыться.

— Но здѣсь нѣтъ недостатка въ дамахъ, которые можетъ быть могли бы замѣнить ту, о которой вы говорите, сказала мадамъ Дюрье.

— О! другія дамы… онѣ для меня не существуютъ когда она тутъ… онѣ могутъ заснуть спокойно на своихъ стульяхъ, если не разсчитываютъ ни на кого, кромѣ какъ на меня.

— Если такъ, то я не хочу подвергать себя отказу съ вашей стороны, медленно сказала молодая женщина.

— Отказу!… О! развѣ вы могли предположить съ моей стороны такую чудовищность!… Ради Бога! скажите, что вы хотѣли сказать? вскричалъ Кловисъ, съ поспѣшностью, заставившею улыбнуться мадамъ Дюрье.

— Представьте себѣ, продолжала молодая женщина… я сейчасъ только замѣтила страшную забывчивость… Я обѣщала всѣ танцы.

— Увы! краснорѣчиво вздохнулъ Кловисъ.

— Да… всѣ обѣщаны… продолжала мадамъ Дюрье, какъ будто ничего не понимая… кромѣ одного… и какъ разъ перваго. Очень можетъ быть, что всѣ приглашавшіе меня подумали, что первая кадриль по праву принадлежитъ хозяину дома.

— Рокамиру? вскричалъ артистъ расхохотавшись, я сомнѣваюсь, чтобы онъ могъ танцовать въ избранномъ имъ костюмѣ.

— Да, когда я вошла, я видѣла его въ передней, костюмированнаго, кажется, кастрюлей.

При этомъ объясненіи костюма хозяина, Кловисъ разсмѣялся еще болѣе, что заставило мадамъ Дюрье сдѣлать маленькую гримаску.

— Да, да, сказала она, вы смѣетесь надъ моимъ несчастіемъ, г. Кловисъ.

— Вы называете несчастіемъ не имѣть возможности танцовать съ г. Рокамиромъ, одѣтымъ Генрихомъ IV… такъ какъ онъ костюмировался Генрихомъ IV, а не кастрюлей.

— Конечно… несчастіе. Увидя меня, сидящей первый танецъ, всѣ мои кавалеры подумаютъ, что я вдругъ почувствовала себя дурно и изъ скромности ни одинъ не рѣшится подойти.

— Значитъ вы можете располагать первой кадрилью? взволнованно спросилъ Кловисъ.

— Да… и я разсчитывала просить васъ вывести меня изъ затрудненія… но къ несчастію, какъ вы сказали мнѣ сейчасъ, я не существую.

— Какъ! вы не существуете! Когда я могъ произнести такое богохульство?

— Нѣсколько минутъ тому назадъ, я вамъ повторю его… Когда она тутъ, сказали вы, другія женщины для меня не существуютъ. Слѣдовательно я не существую. Затѣмъ, улыбнувшись насмѣшливо, она прибавила:

— Покажите мнѣ ее, г. Кловисъ.

— Если вы обѣщаете мнѣ эту первую кадриль, тогда я, даю вамъ слово, буду говорить о ней.

— Вы покажете мнѣ ее?

— Вы сами узнаете ее.

— Я любопытна, не дразните меня.

— Въ такомъ случаѣ согласитесь, сказалъ молодой человѣкъ, подавая руку вдовѣ.

Легкая нерѣшимость выразилась на лицѣ мадамъ Дюрье, которая, казалось, предчувствовала объясненіе въ любви, такъ что, заставивъ пригласить себя, она боялась теперь идти дальше.

— Оркестръ уже проигралъ ритурнель, прибавилъ молодой человѣкъ.

Затѣмъ, не дожидаясь положительнаго согласія, онъ тихонько взялъ подъ руку мадамъ Дюрье, которая не сопротивлялась.

Случилось такъ, что они танцовали визави съ величественной мадамъ Абрикотинъ и худымъ, плѣшивымъ Полемъ, по прозванію Эрнестъ, впрочемъ мы назвали его плѣшивымъ только по привычкѣ, такъ какъ онъ нарочно выбралъ костюмъ Людовика XIV, чтобы имѣть возможность надѣть парикъ, букли котораго покрывали ему плечи и спускались до половины спины.

Что касается модистки, то она была великолѣпна въ костюмѣ фермерши, такъ что ей нельзя было бы дать больше двадцати пяти лѣтъ.

Въ ту минуту, какъ всѣ пары были уже на мѣстахъ, вдругъ раздался громкій голосъ Бушю:

— Не угодно-ли мои красавицы промочить горлышки передъ пляской!

Онъ по прежнему предлагалъ всѣмъ чокнуться и по прежнему кончалъ тѣмъ, что выпивалъ все самъ. Понятно, что послѣ такого угощенія, ему приходилось дѣлать неожиданно быстрыя движенія, причины которыхъ онъ не могъ себѣ объяснить. При каждомъ такомъ неожиданномъ толчкѣ, онъ сердито оборачивался, говоря:

— Не толкайтесь же, штафирки!

Къ несчастію, въ то время, какъ тосты за здоровье дамъ такъ ослабили его ноги, они въ тоже время удивительно развязали ему языкъ, такимъ образомъ, подойдя къ Абрикотинъ, онъ вдругъ вскричалъ:

— А! это «какъ море прекрасно»!… Ну, какъ дѣла?… Выпьемъ за ее здоровье.

Модистка покраснѣла какъ макъ и гнѣвнымъ взглядомъ старалась заставить Бушю замолчать. Къ счастію, нескромность Бушю вдругъ была остановлена восторгомъ, который неожиданно внушила ему ея особа, благодаря чему идеи его приняли другое направленіе.

Роскошныя формы Абрикотина, вполнѣ обрисованныя ея костюмомъ, оживили вкусъ деньщика къ массивнымъ красавицамъ, и поглядѣвъ на нее нѣсколько мгновеній, онъ поднялъ кверху руку, которая была свободна и вскричалъ:

— Идетъ въ кавалерію!

Но это быстрое движеніе нѣсколько нарушило его равновѣсіе, такъ что онъ въ одно мгновеніе отлетѣлъ въ сторону на нѣсколько шаговъ.

— Не толкайтесь же, проклятые штафирки! снова повторилъ онъ, забывъ уже про Абрикотина, которая, конечно, вздохнула съ облегченіемъ.

Въ ту минуту, когда режиссеръ ударилъ нѣсколько разъ смычкомъ по скрипкѣ, чтобы привлечь вниманіе музыкантовъ, мадамъ Дюрье, немного взволнованная, оглянулась вокругъ себя.

Вдругъ она замѣтила Гравуазо, недавно вошедшаго и стоявшаго въ углу залы.

Взглядъ прелестной вдовы едва скользнулъ по ея управляющему. Можно было даже подумать, что она его совсѣмъ не замѣтила, а между тѣмъ лицо ея слегка поблѣднѣло.

— Г. Кловисъ, сказала она сейчасъ же и въ голосѣ ея слышалось легкое волненіе, у меня есть къ вамъ странная просьба.

Въ это время оркестръ заигралъ и Кловисъ схвативъ прелестную ручку мадамъ Дюрье, весело вскричалъ:

— Говорите, чѣмъ могу и имѣть счастье услужить вамъ?

— Во первыхъ я прошу васъ, слушая меня не смотрѣть въ сторону входной двери.

— Повинуюсь, отвѣчалъ Кловисъ, очень удивленный такимъ началомъ.

Продолжая танцовать, мадамъ Дюрье поспѣшно продолжала, въ то время, какъ лицо ея изъ веселаго и улыбающагося, сдѣлалось холоднымъ и слегка презрительнымъ:

— Теперь я прошу васъ сдѣлать самое недовольное лицо.

— О! какъ вы можете требовать такой невозможной вещи! вскричалъ Кловисъ съ возрастающимъ удивленіемъ.

— Скорѣе, скорѣе, примите самый недовольный видъ, нетерпѣливо вскричала вдова.

— Вотъ.

Говоря это Кловисъ, ничего не понимая, нахмурилъ брови и вытянулъ губы.

Вмѣсто того, чтобы засмѣяться, мадамъ Дюрье продолжала:

— Очень хорошо; теперь выслушайте меня. Во все время кадрили я запрещаю вамъ сказать мнѣ хоть одно слово.

— О! тономъ возмущенія вскричалъ артистъ.

— Ни одного слова! съ удареніемъ повторила вдова. И если кто нибудь спроситъ васъ, о чемъ обмѣнялись мы съ вами нѣсколькими фразами, то вы скажете, что я выразила вамъ свое удивленіе но поводу того, что вы сдѣлали себѣ бальный костюмъ, когда говорили, что вамъ нечѣмъ заплатить за квартиру.

— А! кстати о квартирѣ, и долженъ разсказать вамъ что со мной… началъ Кловисъ, забывъ полученное приказаніе.

— Шш! шш! повторила вдова. Я приказала вамъ молчать, развѣ вы уже забыли это? Будьте послушны… и знайте, что покорность всегда бываетъ награждена.

Хотя въ то время, какъ мадамъ Дюрье говорила это, лицо ея имѣло сердитое выраженіе женщины, танцующей съ кавалеромъ, который ей не нравится, тѣмъ не менѣе въ голосѣ ея было что-то, заставившее сердце Кловиса радостно забиться.

Первая фигура кадрили окончилась, когда вдова вдругъ сказала:

— Ахъ! я и забыла!

— Что такое?

— Сейчасъ вы говорили, что хотите ѣхать въ маскарадъ, потому что не можете танцовать съ той, съ которой хотѣли… ну, такъ я вамъ запрещаю оставлять этотъ домъ. А теперь можете продолжать молчать и дуться.

Дѣйствительно, вернувшись на мѣсто, вдова и Кловисъ упорно хранили молчаніе.

Но если языкъ Кловиса принужденъ былъ молчать, то ничто не мѣшало ему думать.

— Вотъ забавная идея! говорилъ онъ себѣ, молчать, гримасничать и не глядѣть въ сторону входной двери, это она называетъ услугой… Почему? Развѣ около этой двери стоитъ кто нибудь, въ комъ она боится, что моя любезность возбудитъ ревность… Конечно… иначе и быть не можетъ… что вѣрно тотъ самый, про котораго она тогда сказала «бѣдный молодой человѣкъ» и что я имѣлъ глупость принять на свой счетъ… Чортъ возьми, хотѣлъ бы я знать, кто этотъ счастливый смертный.

Не смотря на запрещеніе, онъ бросилъ поспѣшный взглядъ на дверь, но ему ни на одно мгновеніе не пришло въ голову, чтобы дѣло могло касаться Гравуазо, котораго онъ замѣтилъ у дверей.

«Бѣдный молодой человѣкъ» долженъ быть въ группѣ, за которой стоитъ этотъ негодяй управляющій, подумалъ онъ.

Между тѣмъ мадамъ Дюрье имѣла самый скучающій видъ и играла вѣеромъ не глядя на своего кавалера.

— Да, продолжалъ свои разсужденія Кловисъ, я оказываю ей услугу, такъ какъ она говорила мнѣ о вознагражденіи. Но что это будетъ за вознагражденіе?… Э! я сильно боюсь что въ настоящую минуту она ни мало не думаетъ о томъ, котораго я одного бы желалъ. Мнѣ положительно не везетъ! Прождавъ шесть дней съ нетерпѣніемъ этого бала, на которомъ я ожидалъ увидѣть ее, я вдругъ оказался съ зашитымъ ртомъ.

Но болѣе всего Кловиса занимало запрещеніе отправиться на балъ въ оперу.

— Что за интересъ можетъ она имѣть не пуская меня туда?… А! угадалъ! Она разсчитываетъ отправиться туда со своимъ бѣднымъ молодымъ человѣкомъ… нѣчто въ родѣ путешествія мадамъ Рокамиръ съ ея лейтенантомъ и боится встрѣтиться тамъ со мною.

Послѣ этого предположенія, Кловису уже не пришлось болѣе притворяться разсерженнымъ, потому что къ концу кадрили, онъ въ самомъ дѣлѣ былъ сильно не въ духѣ. Онъ сердито довелъ вдовушку до мѣста, которая очень сухо поклонилась ему и опустилась въ кресло съ видимымъ удовольствіемъ человѣка, который отдѣлался отъ непріятнаго дѣла. Даже не поблагодаривъ своего кавалера, она поспѣшила начать разговоръ съ рядомъ сидѣвшей дамой.

— Ну, ея бѣдный молодой человѣкъ, будетъ чертовски ревнивъ, если станетъ сердиться на нее за излишнюю со мной любезность, подумалъ Кловисъ.

Не прошло и четверти часа послѣ окончанія кадрили, какъ вдругъ Кловисъ почувствовалъ, что кто то беретъ его подъ руку. Это былъ самъ Рокамиръ, снова появившійся въ залѣ.

— Ну, чтоже, шеппулъ онъ, надѣюсь что вы приглашали мою жену!… Что! каково она вальсируетъ? настоящая сильфида.

— Не сильфида, это слабо оказано… я думалъ что вальсирую съ хлопкомъ снѣга. Какъ могла ваша супруга добиться такой легкости? Она навѣрно должна была учиться на стеклянномъ полу… сознайтесь.

Но Рокамиръ сильно безпокоился насчетъ послѣдствій своего отсутствія и поэтому не удовлетворилъ любопытству своего собесѣдника, а самъ обратился къ нему съ вопросомъ.

— Заговорила ли она съ вами? вскричалъ онъ. Замѣтила ли она мое отсутствіе?

— О! да, это былъ цѣлый потокъ словъ… впрочемъ очень понятный… такъ какъ она сдѣлала признанія, которыя я не рѣшаюсь вамъ передать… вы слишкомъ загордитесь.

— О! я уже давно знаю, что она отъ меня безъ ума, скромно отвѣчалъ Рокамиръ, изъ глубины своей каски.

— Да, безъ ума, это настоящее слово… Она живетъ только для васъ, и съ вашей стороны не слѣдовало бы злоупотреблять вашими преимуществами.

— Къ чему же она сердится?

— Увы! Несчастная не сердится, а страдаетъ отъ ревности… «Чудовище слишкомъ хорошъ Генрихомъ IV. Я не ручаюсь, что не выцарапаю глазъ женщинамъ!»… вотъ ея подлинныя слова. Ради Бога, не подвергайте ее больше подобному испытанію! Живите дома Генрихомъ IV, но не показывайтесь другимъ женщинамъ. Вы этимъ убьете вашу жену.

— Вы мнѣ не повѣрите, съ видомъ фатовства, отвѣчалъ супругъ Сидализы, но я желалъ бы быть уродомъ. Вы вѣдь знаете женщинъ?

— Нѣтъ, я уже говорилъ вамъ это.

— Тѣмъ хуже! а то вы знали бы, что ревность жены ужасное мученіе… для ея мужа. Онъ не можетъ отойти, чтобы о немъ не безпокоились… Будьте откровенны, навѣрно, въ мое отсутствіе жена сто разъ спрашивала, гдѣ я.

— Нѣтъ, она не могла замѣтить вашего исчезновенія.

— Это почему?

— Слезы ослѣпляли ее.

— Какъ, подъ закрывающими ее густыми вуалями, вы могли видѣть, какъ она плачетъ? съ удивленіемъ спросилъ обладатель хобота.

— Ея слезы текли ручьями. Вотъ видите, прибавилъ онъ, указывая мѣсто на паркетѣ, гдѣ Бушю пролилъ стаканъ рому, мы разговариваемъ на мѣстѣ, которое еще мокро отъ ея слезъ… А! вы могли уйти на весь вечеръ и залитыя слезами глаза вашей супруги, не замѣтили бы этого.

— Въ самомъ дѣлѣ, вскричалъ Рокамиръ, въ такомъ случаѣ я могу снова пойти къ мамзель Флорѣ… мое присутствіе здѣсь не необходимо, потому что я все устроилъ заранѣе. Надѣюсь что Бушю разноситъ прохладительныя въ достаточномъ количествѣ.

— О, да, его повсюду видишь съ подносомъ, и дамы угощаются съ такой поспѣшностью, что мороженое не успѣваетъ таять.

— Хорошо, значитъ я могу спокойно уйти… Флора должна уже вернуться.

— Развѣ она уходила?

— Да, когда я пошелъ къ вамъ, то ее позвала къ себѣ мадамъ Дюрье. Между тѣмъ послѣдняя уже успѣла возвратиться и весело разговаривала со своимъ новымъ кавалеромъ.

— Должно быть, пробормоталъ Кловисъ, съ этимъ кавалеромъ она не боится раздражить ревность… Гм! гм! мнѣ кажется что этотъ кавалеръ и бѣдный молодой человѣкъ, могутъ быть однимъ лицомъ. Надо наблюдать за ними.

Но не успѣлъ Кловисъ принять это рѣшеніе, какъ передъ нимъ появился Гравуазо.

— Я вижу, г. Кловисъ, что вы не особенно усердный танцоръ, началъ онъ. Съ самаго моего прихода я видѣлъ васъ танцующимъ всего разъ… съ мадамъ Дюрье кажется?

— Это правда.

— Я даже замѣтилъ что и тутъ вы не находили большаго удовольствія въ обществѣ вашей дамы… Кромѣ нѣсколькихъ словъ въ началѣ, въ остальное время вы молчали не особенно любезно.

Подойдя къ Кловису, управляющій сталъ спиною къ танцующимъ, такъ что не могъ видѣть мадамъ Дюрье, которая напротивъ была отлично видна артисту.

Съ той минуты какъ ея управляющій подошелъ къ Кловису, она изъ веселой вдругъ стала серьезной и озабоченной. Когда же Кловисъ встрѣтилъ ея взглядъ, то увидалъ въ немъ сильное безпокойство. Этого обстоятельства было достаточно, чтобы напомнить обѣщаніе, данное прекрасной вдовушкѣ.

— Я потому не разговаривалъ болѣе, отвѣчалъ онъ тогда, что первыя же слова, какъ вы могли замѣтить, отняли у меня всякое желаніе продолжать разговоръ. Повѣрите ли вы, что эта дама начала съ того, что спросила, какъ я могъ расходовать деньги для бала, когда не могъ отдать за квартиру? Сознайтесь, что это было болѣе чѣмъ не кстати.

Сказавъ это, онъ невольно снова взглянулъ на молодую женщину и съ удивленіемъ увидалъ, что взглядъ ея съ прежнимъ безпокойствомъ устремленъ на него. Можно было подумать, что она боялась того, что говорилось между артистомъ и Гравуазо.

Между тѣмъ, управляющему стало любопытно узнать, что такое интересуетъ, за его спиной, Кловиса; поэтому онъ полуобернулся, чтобы поглядѣть на танцующихъ. Но онъ еще не успѣлъ сдѣлать этого, какъ мадамъ Дюрье, какъ бы боясь быть застигнутой на мѣстѣ преступленія, поспѣшно повернула голову въ другую сторону, такъ что когда Гравуазо взглянулъ на нея, она уже весело болтала со своимъ кавалеромъ.

При этомъ быстромъ движеніи, которое не ускользнуло отъ него, въ умѣ Кловиса мелькнуло подозрѣніе, которое онъ поспѣшилъ оттолкнуть отъ себя.

— Нѣтъ, говорилъ онъ, не можетъ быть чтобы она боялась ревности этого негодяя.

Молодой человѣкъ не успѣлъ окончить своихъ соображеній; какъ въ передней раздался оглушительный трескъ.

При этомъ шумѣ оркестръ смолкъ и танцоры остановились. Всѣ съ удивленіемъ переглянулись, но это удивленіе быстро превратилось въ ужасъ, когда одинъ изъ гостей имѣлъ неосторожность вскричать:

— Это взрывъ газа… сейчасъ начнется пожаръ.

При этихъ словахъ всѣ въ испугѣ кинулись къ дверямъ. Къ счастію истина этого шума была угадана Кловисомъ, который кинулся къ дверямъ, останавливать бѣглецовъ.

— Господа, не бойтесь ничего, вскричалъ онъ… нѣтъ ни взрыва, ни пожара, это просто чихнулъ г. Рокамиръ.

Какъ ни успокоительно было это замѣчаніе, оно не могло вполнѣ успокоить всѣ опасенія, такъ какъ среди молчанія, послѣдовавшаго за этими словами артиста, изъ передней послышались глухіе стоны.

Гости только тогда вполнѣ успокоились, когда въ дверяхъ показалась Флора, смѣясь до слезъ.

Нѣсколько мгновеній веселая субретка искала кого то глазами, потомъ, замѣтивъ Фелиси, по прежнему прямо державшуюся въ своемъ костюмѣ загадки, она бросилась къ мнимой хозяйкѣ дома, бормоча сквозь смѣхъ.

— Слесаря! мадамъ Рокамиръ, надо послать за слесаремъ.

Кловисъ понялъ, что если Фелиси заговоритъ, то выдастъ свою отсутствующую хозяйку, поэтому онъ поспѣшно бросился между двумя женщинами.

— Что случилось? вскричалъ онъ.

Флорѣ наконецъ удалось преодолѣть свою веселость.

— Дѣло въ томъ, отвѣчала она, что г. Рокамиръ вдругъ ужасно чихнулъ…

— Мы это; всѣ знаемъ, перебилъ артистъ.

— Да, отъ этого чиханья онъ такъ сильно тряхнулъ головой, что забрало его каски опустилось.

— Ну, чтоже?

— То, что каска заржавѣла и не смотря на всѣ мои усилія, я не могла поднять забрала… Г. Рокамиръ сидитъ внутри и охаетъ… такъ какъ даже снять каску нѣтъ никакой возможности.

Несмотря на все уваженіе къ хозяйкѣ дома, гости не могли удержаться отъ смѣха и Кловисъ поспѣшилъ воспользоваться этой веселостью, чтобы спасти компрометированное положеніе мадамъ Рокамиръ, такъ какъ всѣ могли удивиться холодности, съ которой, мнимая хозяйка дома, выслушала о приключеніи съ мужемъ.

Въ дѣйствительности же, бѣдная Фелиси не знала что ей дѣлать.

— Я не могу показать имъ кончикъ носа, а не то осрамлю барыню, шептала она.

Поэтому она поспѣшно схватила подъ руку Кловиса, когда онъ сказалъ ей:

— Позвольте, я проведу васъ къ вашему супругу и посмотрю не буду ли я такъ счастливъ, чтобы освободить его изъ темницы.

Въ тоже время онъ мимоходомъ отдалъ приказаніе музыкантамъ продолжать.

Войдя въ корридоръ, гдѣ не было никого, молодой человѣкъ наклонился къ Фелиси.

— Идите куда хотите… вы кончите тѣмъ, что сдѣлаете глупость, которая выдастъ вашу госпожу… не показывайтесь больше въ залѣ.

Фелиси поспѣшно повиновалась, ворча что то про узкія ботинки, которыя натерли ей мозоли.

Едва она исчезла, какъ Кловисъ услыхалъ за собою голосъ Флоры.

— Куда это идетъ мадамъ Рокамиръ? спросила она. Если она ищетъ мужа, то онъ въ маленькой пріемной, гдѣ я его заперла.

— Нѣтъ, она пошла поглядѣть нѣтъ ли у нея клещей… для каски, отвѣчалъ не останавливаясь Кловисъ.

Но Флора удержала его за рукавъ.

— Я не найду лучшаго мѣста передать вамъ порученія барыни, сказала она.

— Что такое? вскричалъ вдругъ останавливаясь Кловисъ.

— Барыня поручила сказать вамъ, что, за ваше послушаніе, вы имѣете право на вознагражденіе.

— Это правда… она мнѣ это обѣщала.

— Въ слѣдствіе этого вы пойдете и скажете г. Гравуазо, что соскучились на балу и идете къ себѣ спать… Затѣмъ уйдете.

— Хорошо. Дальше… Надѣюсь что награда заключается не въ томъ, чтобы я шелъ спать?

— Погодите. У себя въ комнатѣ вы вооружитесь терпѣніемъ… до четырехъ часовъ.

— А затѣмъ?

— Вы сойдете къ барынѣ, которая приглашаетъ васъ ужинать съ ней вдвоемъ.

— Не можетъ быть! вскричалъ Кловисъ, не повѣривъ своимъ ушамъ.

— Если вы не вѣрите, такъ не ходите, это ваше дѣло, отвѣчала Флора, толкпувъ артиста изъ корридора.

Пройдя черезъ переднюю, субретка открыла дверь въ маленькую комнату, откуда раздавались стоны Рокамира.

— Теперь, прибавила она, идемъ освобождать обезьяну съ хоботомъ.

Не видя ничего изъ подъ забрала, въ которомъ отверстія для глазъ были до половины заткнуты, Рокамиръ, точно кротъ, ходилъ толкаясь то въ ту стѣну, то въ другую.

Кловисъ подошелъ и, взявъ его за руку, чтобы заставить стоять на мѣстѣ, постучалъ въ каску, говоря:

— Вы все еще тутъ, сударь?

При звукахъ голоса, который онъ узналъ, супругъ Сидализы вскрикнулъ отъ радости.

— Ахъ! другъ мой, заговорилъ онъ умоляющимъ голосомъ, вы артистъ на все, вы должны умѣть открыть каску… Выпустите меня.

— Вы серьозно этого хотите?… На вашемъ мѣстѣ я остался бы такъ… Вы были бы желѣзная маска девятнадцатаго вѣка. Это было бы исторически и оригинально. Повѣрьте мнѣ, останьтесь такъ.

— Я умру съ голода.

— Нисколько… Васъ будутъ кормить насосомъ черезъ отверстія забрала… ваша супруга будетъ счастлива и горда дать вамъ это доказательство своей привязанности.

— Развѣ Сидализа знаетъ что со мною случилось?

— Когда я сказалъ ей объ этомъ, онъ упала въ обморокъ, вскричавъ: Боже! я никогда его болѣе не увижу!

— Но вѣдь я послалъ за слесаремъ.

— Я знаю… чтобы разбить каску молоткомъ, не такъ-ли?… это хорошая идея!

— Нѣтъ, нѣтъ, только не молоткомъ! съ отчаяніемъ заревѣлъ Рокамиръ.

— Почему же нѣтъ? Я увѣренъ, что, ударяя изо всей мочи, сильный человѣкъ, послѣ сотни ударовъ, раздробитъ вашу каску на куски.

— Да, но вѣдь я внутри.

— Да, это правда… я и забылъ про это.

Говоря такимъ образомъ, Кловисъ вертѣлъ каску и казалось дѣлалъ тщетныя усилія чтобы поднять забрало. Сдѣлавъ небольшое усиліе, ему было бы легко освободить Рокамира, но ему просто хотѣлось позабавиться.

— Уфъ! проговорилъ онъ наконецъ, я отказываюсь. Вамъ надо покориться г. Рокамиръ.

— Но вѣдь должно же быть средство освободить меня изъ этой проклятой каски, простоналъ Рокамиръ.

— Да, я знаю одно… но вы едва-ли на него согласитесь.

— Говорите, говорите.

— Я слышалъ, что, сваря омаровъ, ихъ очень легко вынимаютъ тогда изъ скорлупы.

— Сварить меня! повторилъ разбитымъ отъ ужаса голосомъ идіотъ.

Наконецъ, Кловисъ сжалился надъ несчастнымъ и рѣшился выпустить его на свободу.

— А! тутъ есть секретъ! вскричалъ онъ. Погодите, мнѣ кажется что я угадалъ его… Я, можетъ быть, сорву съ васъ голову, но что дѣлать, рискнуть необходимо.

Затѣмъ, надавивъ ографы, которые наконецъ уступили, Кловисъ открылъ забрало.

Въ ту минуту, какъ обладатель хобота появился изъ своей скорлупы, раздался голосъ мадамъ Рокамиръ.

— Ты видишь, капризникъ, говорила она, что гораздо лучше бы сдѣлалъ, если бы одѣлся арлекиномъ.

Вернувшись изъ оперы, мадамъ Рокамиръ прошла къ себѣ по черной лѣстницѣ и поспѣшно переодѣлась въ костюмъ загадки, который ей передала Фелиси, разсказавшая все происшедшее. Поднявъ вуали, она явилась присутствовать при освобожденіи мужа.

При видѣ жены, супругъ принялъ растроганный видъ.

— Сидализа! торжественно сказалъ онъ, въ этой желѣзной гробницѣ, въ которую я сошелъ живымъ, моимъ жесточайшимъ мученіемъ было думать, что ты не будешь видѣть моего лица… Ты умерла бы съ горя!

X.

Прошло три часа съ того времени, какъ Рокамиръ освободился изъ того, что онъ называлъ «своей желѣзной гробницей», чтобы упасть въ объятія вѣрной Сидализы. Балъ продолжался и гости чуть не высовывали языки отъ жажды, напрасно ожидая, что послѣ ужасныхъ напитковъ Бушю, будутъ подавать настоящія прохладительныя.

Однако ожиданія танцоровъ были тщетны. Опьянѣвшій Бушю усѣлся въ уголъ въ кухнѣ и отказывался разносить питье, увѣряя, что всѣ уже достаточно напились и никто больше ничего не хочетъ.

Не заботясь болѣе о томъ, утолятъ-ли, наконецъ, гости обладателя хобота свою жгучую жажду или нѣтъ, мы оставимъ балъ и сойдемъ этажемъ ниже, въ квартиру мадамъ Дюрье.

Въ ту минуту, какъ мы входимъ къ ней, прелестная вдовушка и артистъ сидѣли передъ маленькимъ столомъ, накрытымъ въ углу, у камина. Вмѣсто столовой Марія и Флора, прежде чѣмъ отправиться помогать на балъ Рокамира, приготовили въ будуарѣ холодный ужинъ, который долженъ былъ ждать возвращенія ихъ госпожи.

Кловисъ и мадамъ Дюрье были одни въ квартирѣ, такъ какъ прислуга еще не возвратилась съ бала. Ровно въ четыре часа, какъ сказала Флора, артистъ позвонилъ у дверей хозяйки дома, которая сама отворила ему.

Вернувшись съ бала уже около получаса, мадамъ Дюрье успѣла снять съ себя костюмъ. Она надѣла прелестный кружевной пенюаръ, но какъ онъ ни былъ изященъ, Кловисъ, при взглядѣ на него, вздохнулъ съ сожалѣніемъ, такъ какъ онъ прикрывалъ прелестные плечи вдовы.

Въ то время, когда мы входимъ, разговоръ уже начался и мадамъ Дюрье говорила улыбаясь:

— Ну, да, г. Кловисъ, если вы уже непремѣнно хотите знать, то я заставила васъ молчать во время кадрили именно по причинѣ Гравуазо.

Полный увѣренности, что вдова дѣйствовала такимъ образомъ лишь для того, чтобы избѣжать сцены ревности, Кловисъ принялъ этотъ отвѣтъ за сознаніе въ связи.

— Какъ! съ огорченіемъ вскричалъ онъ, такъ это онъ вашъ… но вѣдь онъ старъ, некрасивъ… А! я… я никогда не ожидалъ этого!

— Не ожидали… чего?

— Что… что вы его любите.

— О! Г. Кловисъ!

Это восклицаніе вдовы звучало такимъ упрекомъ, что молодой человѣкъ сейчасъ же оживился.

— А! тѣмъ лучше! весело вскричалъ онъ. А то я боялся, что вы любите этого негодяя… такъ какъ долженъ вамъ сказать, что это ужасный негодяй.

— Я это знаю, спокойно отвѣчала мадамъ Дюрье, кушая крылышко куропатки.

— Не можетъ быть, вскричалъ Кловисъ, озадаченный этимъ односложнымъ отвѣтомъ.

— Что же вы видите необычайнаго въ томъ, что я знаю какой негодяй Гравуазо?

— Ничего въ томъ, что вы это знаете… но, что зная это, вы поручаете ему ваши интересы, вотъ что меня озадачиваетъ.

— Да, неправда ли это можетъ показаться съ моей стороны неблагоразумнымъ?

— Не только можетъ показаться, но это дѣйствительно не благоразумно.

— Да, это такъ, но…

— Но? повторилъ Кловисъ, видя что молодая женщина колеблется продолжать.

Но вмѣсто того чтобы договорить начатую фразу, мадамъ Дюрье сдѣлала видъ что смѣется и протянула артисту стаканъ, говоря:

— Знаете что, вы очень мало предупредительны къ женщинѣ, которая танцовала три часа и ни разу не промочила горло стаканомъ лимонада… я умираю отъ жажды… сжальтесь, налейте мнѣ.

Вмѣсто того, чтобы спѣшить повиноваться, молодой человѣкъ удержалъ въ своихъ рукахъ протянутую ему прелестную ручку.

— Какъ ваше имя? взволнованно спросилъ онъ.

— О! Какое любопытство, замѣтила мадамъ Дюрье насмѣшливымъ тономъ, сквозь который проглядывало нѣкоторое волненіе.

— Нѣтъ, это не любопытство, но мнѣ кажется, что называя васъ по имени, я буду болѣе убѣдителенъ и краснорѣчивъ… Я буду думать что знаю васъ давно, и предположивъ это, я буду имѣть смѣлость сказать вамъ то, о чемъ не рѣшаюсь говорить въ настоящее время.

Вдова слегка поблѣднѣла, и еслибы Кловисъ былъ самъ немного покойнѣе, то онъ замѣтилъ бы легкое дрожаніе руки, которую онъ держалъ въ своихъ.

— Меня зовутъ Селестина, отвѣчала она наконецъ, стараясь придать своему голосу болѣе твердости.

Сказавъ это имя, она бросила на артиста бѣглый вопросительный взглядъ, какъ бы боясь прочесть на его лицѣ неожиданное волненіе.

Но на лицѣ Кловиса не выразилось ничего особеннаго.

— Выслушайте же меня, Селестина, продолжалъ онъ. Вы прекрасны, молоды, богаты… и я сижу у васъ въ четыре часа ночи. Будь я дуракъ и фатъ, я вообразилъ бы что вы, будучи окружены обожателями, вдругъ влюбились въ мою ничтожную особу. Къ счастію я знаю себѣ цѣну и приписываю это странное свиданіе настоящей причинѣ.

— А что это за причина? спросила Селестина тономъ, въ которомъ звучало какое то боязливое безпокойство.

— Сначала я ошибся, продолжалъ Кловисъ, я думалъ что это жестокій капризъ кокетки, которая хотѣла сначала позабавиться надо мною и вскружить голову, а потомъ смѣясь отослать меня обратно въ мою мансарду.

— Но вы этого болѣе не думаете?

— Нѣтъ, такъ какъ съ тѣхъ поръ какъ я изучаю и наблюдаю за вами, у меня составилось убѣжденіе относительно причины, соединившей насъ сегодня.

— И эта причина?

— Вы хотите просить у меня услуги.

При этомъ отвѣтѣ, легкая улыбка мелькнула на губахъ молодой женщины, но Кловисъ не замѣтилъ ея.

— Я!.. вскричала она, услуги?

— Да, услуги, которой вы не осмѣливаетесь требовать отъ людей высшаго круга… у одного изъ вашихъ обожателей напримѣръ… такъ какъ это значило бы дать ему надъ вами нѣкоторые права.

— Въ такомъ случаѣ, по вашему мнѣнію, этой услуги, которой я не могу требовать у моихъ обожателей, я безъ зазрѣнія совѣсти могу просить у васъ?

— Конечно.

— То, что вы говорите, нелестно ни для васъ… ни для меня… Это заставляетъ предположить что, или вы считаете меня неспособной внушить страсть, или я нахожу васъ недостойнымъ своей любви…. такъ какъ почему же мнѣ не бояться, что эта услуга дастъ точно также и вамъ права надо мной?

— О! со мною, артистомъ безъ гроша въ карманѣ, это не имѣетъ значенія… У такихъ людей просятъ услуги и считаютъ себя совершенно покойными заплативъ имъ… Рокамиръ предлагалъ мнѣ по двѣнадцати су, чтобы я вальсировалъ съ его женой.

При этихъ словахъ Селестина громко расхохоталась.

— Ну, я не была бы такъ щедра какъ Рокамиръ, потому что если бы вы даже оказали мнѣ услугу, то и тогда я не имѣла бы смѣлости предложить вамъ потомъ плату.

— Потомъ, нѣтъ… и это по очень простой причинѣ, съ удареніемъ сказалъ Кловисъ, которому вдругъ пришла въ голову одна идея.

— По какой причинѣ?

— Вамъ нечего было бы платить потомъ, потому что вы имѣете обыкновеніе дѣлать это сначала.

Спокойствіе молодой женщины было видимо поколеблено.

— Я васъ не понимаю, отрывисто сказала она.

— Если вы позволите мнѣ встать и сдѣлать три шага, то я съумѣю объяснить мои слова.

— Сдѣлайте хоть шесть шаговъ.

Артистъ всталъ и подошелъ къ маленькому письменному столу; взявъ съ него конвертъ, онъ поднесъ его къ носу. Затѣмъ, съ конвертомъ въ рукѣ, онъ подошелъ къ мадамъ Дюрье, которая молча слѣдила за нимъ глазами.

— Не отказывайтесь, продолжалъ Кловисъ, это вы прислали мнѣ три тысячи франковъ… духи, которыми надушена эта бумага выдаютъ васъ… конвертъ, который я спряталъ у себя, надушенъ такими же.

— Три тысячи франковъ! Что вы мнѣ тамъ разсказываете… Почему, по какому праву прислала бы я вамъ такую сумму?

Кловисъ тихонько опустился передъ молодой женщиной на колѣни и нѣжно взялъ ея руки.

— Вы не умѣете лгать, Селестина, проговорилъ онъ, ваше волненіе, ваши опущенные глаза, даже вашъ притворный гнѣвъ все противорѣчитъ вашимъ словамъ… Ну, скажите да… будьте откровенны; еслибы вы знали какъ ваше да, осчастливитъ меня!

— Осчастливитъ? повторила Селестина, но прежнему не поднимая глазъ.

— Да, мнѣ кажется что, присланныя вами, эти деньги не будутъ тогда милостыней.

— Милостыней! о! какое гадкое слово! Пожалуйста не говорите такихъ вещей! вскричала молодая женщина, забывая что выдаетъ себя.

— А! значитъ вы сознаетесь? поспѣшно вскричалъ Кловисъ. Нѣтъ, нѣтъ, умоляю васъ Селестина, не отпирайтесь… Отъ васъ я приму эту услугу не краснѣя.

Говоря это онъ сжималъ маленькія ручки, которыхъ не думали у него отнимать.

— Да, я принимаю, продолжалъ онъ, но съ тѣмъ условіемъ, что вы позволите выразить мнѣ мою благодарность… избавивъ васъ отъ этого Гравуазо.

При имени своего управляющаго мадамъ Дюрье вздрогнула.

— Нѣтъ, Г. Кловисъ, я запрещаю вамъ это! прошептала она.

— Но какую же роль играетъ въ вашей жизни этотъ негодяй, что вы не можете съ нимъ разстаться?

Вдова видимо колебалась.

— Я боюсь его! прошептала она наконецъ задрожавъ.

Давъ мадамъ Дюрье время оправиться отъ волненія, Кловисъ продолжалъ:

— Можетъ быть Гравуазо потому васъ такъ пугаетъ, что у васъ нѣтъ никого, кто защитилъ бы васъ?

— Это очень можетъ быть, отвѣчала вдова.

Сказавъ это она слегка вздохнула.

— Да, прибавила она нерѣшительно, но гдѣ найти этого защитника?

— О! у васъ должно быть изъ чего выбрать между вашими поклонниками.

Вмѣсто отвѣта молодая женщина только покачала головой.

— Вы говорите, нѣтъ? продолжалъ Кловисъ; ужъ не хотите ли вы увѣрить меня, что у васъ нѣтъ обожателей?

Легкая улыбка мелькнула на губахъ Селестины, которая кажется забыла свои страхи.

— Да, поклонники у меня есть, почти весело сказала она… но вспомните что вы сами сейчасъ говорили, стоитъ мнѣ обратиться къ одному изъ нихъ и онъ сейчасъ же вообразитъ, что я его предпочитаю другимъ… Мущины ничего не дѣлаютъ даромъ… и этотъ сейчасъ вообразилъ бы что можетъ требовать, чтобы я отказалась въ его пользу отъ моей свободы… А я не имѣю никакого желанія поощрять кого бы то ни было… такъ какъ не люблю никого изъ тѣхъ кто ухаживаетъ за мной.

— Въ самомъ дѣлѣ?

Это восклицаніе было очень весело, но вдова безъ сомнѣнія не слыхала его, такъ какъ сейчасъ же продолжала:

— И такъ, вы понимаете, Г. Кловисъ, что по совѣсти я не могу просить помощи и покровительства у моихъ поклонниковъ, такъ какъ это значило бы подавать надежды, которыхъ я не имѣю намѣренія осуществить.

Она помолчала нѣсколько мгновеній.

— Нѣтъ, продолжала она, мнѣ нуженъ другъ… совершенно безкорыстный… невлюбленный въ меня… который сталъ бы мнѣ помогать безъ всякой задней мысли… вы меня понимаете, не такъ ли?

— Увы! вздохнулъ артистъ.

— Почему это увы?

— Потому что мнѣ кажется очень трудно найти защитника при такихъ условіяхъ… въ особенности одно очень сурово.

— Какое?

— Не быть влюбленнымъ въ васъ… Держу пари, что вы не найдете никого.

— О! о! смѣясь сказала Селестина, мнѣ кажется я не ходя далеко нашла бы человѣка, который безъ всякаго сопротивленія согласился бы на это условіе… вотъ хоть вы напримѣръ?

— Я! съ удивленіемъ вскричалъ Кловисъ.

— Конечно.

— Но почему вы думаете, что я не влюбленъ или не влюблюсь въ васъ?

— Да потому, что вы любите другую.

— Я?! повторилъ Кловисъ съ энергіей, служившей краснорѣчивымъ опроверженіемъ этой любви, въ которой его обвиняли.

Вмѣсто того чтобы понять это, вдова спокойно продолжала:

— Да, вы любите другую… ту, о которой вы мнѣ говорили на балу… ту, въ присутствіи которой всѣ остальныя женщины для васъ не существуютъ.

Продолжая стоять на колѣняхъ, Кловисъ еще-ближе придвинулся къ молодой женщинѣ.

Должно быть прелестная вдовушка ни чуть не угадывала истины, потому что съ любопытствомъ спросила:

— А! такъ вы значитъ нашли ее?

— Нашелъ!… кого? съ удивленіемъ повторилъ Кловисъ.

— Вашу незнакомку.

— Какую незнакомку?

— Ту, исторію которой вы мнѣ одинъ разъ разсказывали… ту, которую вы отчаивались найти… Вы видите, что только гора съ горой не сходится.

Молодая женщина казалось совершенно забыла Гравуазо и страхъ который онъ ей внушалъ, Кловисъ, который хотѣлъ снова навести разговоръ на первоначальную тему, не успѣвалъ вставить ни слова.

— Ну, продолжала вдовушка, разскажите же мнѣ какъ вамъ удалось розыскать вашу таинственную красавицу… Мнѣ нисколько не хочется спать, и я была бы очень довольна провести остатокъ ночи слушая васъ… Говорите господинъ влюбленный.

— Влюбленный! Влюбленный! повторилъ Кловисъ насмѣшливо качая головой.

— Какъ? развѣ это неправда?

— О! нѣтъ, нѣтъ… я влюбленъ какъ безумный, но только не въ нея.

Не смотря на приказаніе возвратиться на мѣсто, Кловисъ, продолжая стоять на колѣняхъ, снова прошепталъ:

— Потому что я люблю васъ, Селестина. Неужели же вы такъ безжалостны, что отказываетесь понимать меня?

При звукахъ этого голоса, полнаго истинной страсти, молодая женщина поблѣднѣла и выпрямилась. Что было причиною этого? Вѣроятно негодованіе на смѣлость Кловиса, такъ какъ она поспѣшно освободилась отъ руки, которою ее обнялъ молодой человѣкъ и сказала взволнованнымъ и отрывистымъ голосомъ:

— Покойной ночи, г. Кловисъ.

— Какъ? печально проговорилъ артистъ при этомъ неожиданномъ прощаніи.

— Мнѣ кажется что давно пора ложиться спать.

— Но вы сейчасъ только сказали что нисколько не хотите спать.

— Это возможно… но тогда вы еще не дали мнѣ замѣтить всего неблагоразумія моего поведенія… Сейчасъ я думала что сижу съ другомъ… только другомъ… а теперь я вижу, что есть опасныя иллюзіи… поэтому я вамъ повторяю: покойной ночи г. Кловисъ.

Несмотря на это вторичное прощаніе, голосъ г-жи Дюрье на столько смягчился, что Кловисъ нѣсколько ободрился:

— Не гоните меня, умоляющимъ тономъ сказалъ онъ, клянусь, что я не скажу больше ни слова про мою любовь.

— И хорошо сдѣлаете, продолжала съ упрекомъ Селестина, да, хорошо сдѣлаете, такъ какъ вамъ слѣдуетъ краснѣть вашего поведенія… Развѣ хорошо говорить о любви одной женщинѣ, когда любишь другую?

— О! о! о! комически проговорилъ Кловисъ, измученный настойчивостью молодой женщины, непремѣнно желавшей предполагать въ немъ другую страсть.

— Почему это о! о! продолжала мадамъ Дюрье, строгій голосъ которой сильно противорѣчилъ съ веселостью выражавшейся въ ея глазахъ.

— Это печальное «о!»… потому что я кусаю себѣ губы, чтобы сдержать обѣщаніе и не говорить вамъ болѣе о моей любви… А не то я сказалъ бы, что обожаю васъ одну… но такъ какъ я поклялся, то хочу молчать.

Селестина сдѣлала видъ, что не замѣтила этого нарушенія условія, сдѣланнаго Кловисомъ, въ то самое время какъ онъ хвастался своей покорностью.

— Но почему же вы ея не любите, вашу незнакомку?.. хотя бы изъ благодарности… такъ какъ судя по вашимъ словамъ, она… она вамъ…. однимъ словомъ она довѣрилась вамъ, бѣдная молодая дѣвушка.

— О!.. я не могу сказать вамъ утвердительно, что это была молодая дѣвушка, возразилъ Кловисъ.

— Да, это правда, вы говорили мнѣ что никогда не видали ея, поправилась мадамъ Дюрье.

— И еще разъ повторяю вамъ это… Такъ что очень можетъ быть, что ей было сорокъ… даже пятьдесятъ лѣтъ; сказать вамъ по правдѣ, я даже потому не особенно старался открыть ее, что боялся встрѣтиться съ особой почтенныхъ лѣтъ.

При послѣднихъ словахъ артиста вдова не могла удержаться отъ улыбки, которую онъ замѣтилъ.

— Я вамъ кажусь очень смѣшонъ, не такъ ли? спросилъ онъ.

— Нисколько. Я смѣюсь тому, что вы цѣлые четверть часа стараетесь доказать мнѣ, что не любите вашей незнакомки.

— Но вѣдь это правда.

— Я этому не вѣрю, отвѣчала Селестина, качая головой.

— Я убѣжденъ что вы перемѣнили бы мнѣніе, еслибы знали мою исторію. Впрочемъ, почему же нѣтъ? прибавилъ онъ.

— Что вы хотите сказать?

— Такъ какъ я хочу доказать вамъ, что люблю только…

— Берегитесь, г. Кловисъ, вы измѣните вашему слову! перебила Селестина, грозя пальцемъ.

— Я молчу на этотъ счетъ.

— Хорошо. Говорите обо всемъ другомъ, тутъ я даю вамъ полнѣйшую свободу.

— Хотите я разскажу вамъ мое приключеніе?

Что то въ родѣ насмѣшливой нерѣшимости мелькнуло на лицѣ вдовы.

— Я васъ слушаю, сказала она наконецъ.

Сказавъ это, она откинулась въ кресло, такъ что свѣтъ лампы не освѣщалъ ея лица, на что впрочемъ Кловисъ не обратилъ вниманія.

— Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, началъ онъ, мой отецъ, въ то время богатый южный землевладѣлецъ, послалъ меня изучать права въ Пуатье.

Пріѣхавъ въ этотъ городъ, я прежде всего отправился отыскивать одного товарища моего дѣтства, сына лучшаго друга моего отца, который былъ старше меня годомъ и раньше меня пріѣхалъ въ Пуатье.

Гарнье, такъ было его имя, уже цѣлый годъ изучалъ права, когда я пріѣхалъ въ отель, гдѣ онъ жилъ уже цѣлый годъ. Это былъ юноша не страдавшій большимъ рвеніемъ къ наукамъ и еще не открывалъ кодекса. Забота о томъ, какъ сойдутъ экзамены, нисколько не мѣшала ему спать спокойнымъ сномъ.

— Жизнь коротка, не будемъ утомлять себя занятіями, говорилъ онъ всѣмъ тѣмъ, кто хотѣлъ заставить его работать.

На третій же день моего пріѣзда, когда я возвратился съ лекцій, Гарнье съ удивленіемъ спросилъ меня:

— Развѣ ты хочешь разстроить себѣ здоровье, посѣщая такъ усердно лекціи? Не пріобрѣтай дурныхъ привычекъ, остановись пока еще есть время и не потупѣй отъ занятій.

— На что же ты хочешь, чтобы я употреблялъ мое время?

— На удовольствія, конечно! Кафе, театры и другія развлеченія ожидаютъ тебя.

— Все это мнѣ конечно нравится.

— А женщины?

— Э! э! сказалъ я. Успѣха приходится иногда ждать слишкомъ долго, а у меня слишкомъ мало терпѣнія чтобы ухаживать.

— Чортъ возьми! Тебѣ можетъ быть надо подносить побѣды на блюдѣ, сказалъ онъ смѣясь и ушелъ.

Но на другой день онъ снова пришелъ ко мнѣ.

— Ну, другъ мой, сказалъ онъ, у меня есть то, чего ты хочешь.

— Что такое?

— Побѣда на серебряномъ блюдѣ… не нужно ни ожиданій, ни ухаживанья… какъ разъ по твоему вкусу… тебѣ надо будетъ только пользоваться ея плодами.

— Что ты мнѣ за глупости разсказываешь! вскричалъ я, расхохотавшись при этихъ странныхъ словахъ.

Но Гарнье былъ совершенно серьезенъ.

— Я говорю, что тебѣ надо будетъ только пользоваться, повторилъ онъ.

Затѣмъ онъ вынулъ изъ кармана маленькій ключъ и показалъ мнѣ.

— Видишь, прибавилъ онъ, вотъ ключъ отъ рая, въ который я хочу тебя послать. Скажи да, и онъ будетъ твой.

Говоря это, онъ вертѣлъ ключемъ у меня передъ носомъ, чтобы лучше соблазнить меня.

— Брюнетка, полненькая, свѣженькая, говорилъ онъ, двадцать шесть или семь лѣтъ, краснорѣчія для убѣжденія не понадобится. Да, ну же, соглашайся!

Какъ ни странно было это предложеніе, Гарнье дѣлалъ его съ такою увѣренностью, что я не въ состояніи былъ долго принимать это за шутку.

— А! наивно сказалъ я, гдѣ же она меня видѣла, эта свѣженькая и полненькая брюнетка?

— Она никогда не видала и кончика твоего носа и даже не подозрѣваетъ о твоемъ существованіи.

Этотъ отвѣтъ еще болѣе усилилъ мое удивленіе.

— И ты говоришь, что не зная меня, она меня любитъ? наивно вскричалъ я.

— О! нѣтъ, пойми меня, я и не думалъ говорить что она тебя любитъ.

— Такъ какже? спросилъ я, дѣлая большіе глаза.

— Что, какже?

— Какже, не зная меня, она присылаетъ мнѣ этотъ ключъ?

Мой пріятель съ улыбкой покачалъ головой.

— Она и не думала посылать тебѣ этотъ ключъ, спокойно отвѣчалъ онъ… это я предлагаю его тебѣ… Ты совершенно напрасно воображаешь то, чего нѣтъ.

Я подумалъ что все это мистификація и съ нетерпѣніемъ оттолкнулъ ключъ.

— Отстань отъ меня съ твоими шутками, сухо сказалъ я.

Вмѣсто того, чтобы разсердиться, мой пріятель поднялъ ключъ, который я вышибъ у него изъ рукъ и снова положилъ его въ карманъ.

— Предположимъ что я ничего не говорилъ, спокойно сказалъ онъ. Я хотѣлъ сдѣлать тебѣ удовольствіе, ты не соглашавшейся принять моего предположенія, не будемъ же говорить объ этомъ.

Я былъ такъ грубъ къ моему пріятелю, что мнѣ стало совѣстно за себя.

— Послушай, Гарнье, сказалъ я перемѣняя тонъ, не можетъ быть чтобы ты говорилъ серьезно.

— Напротивъ, я говорю какъ можно болѣе серьезно.

Потомъ, немного погодя, онъ прибавилъ улыбаясь:

— Сознайся, другъ мой, что ты самъ не знаешь чего хочешь. Вчера это было бѣлое, сегодня черное. Развѣ ты не сознался мнѣ вчера, что терпѣть не можешь ждать… Хорошо! сказалъ я себѣ, онъ любитъ занимать уже сдавшіяся крѣпости. Полагая доставить тебѣ громадное удовольствіе, я бѣгу передать тебѣ ключи уже сдавшейся крѣпости, а ты меня принимаешь чортъ знаетъ какъ… Если ты измѣнилъ мнѣніе, то я не настаиваю. Будемъ говорить о погодѣ, если хочешь.

Говоря что онъ не будетъ настаивать, Гарнье нашелъ самое лучшее средство возбудить мое любопытство.

— Но, сказалъ я, ты бы хоть потрудился объяснить немного твое таинственное предложеніе.

— Таинственное! гдѣ же ты видишь что нибудь таинственное? ничего, напротивъ, не можетъ быть проще и яснѣе… Выслушай меня хорошенько. Предположимъ, что ты скажешь да!

— Хорошо, положимъ.

— Тогда я дамъ тебѣ ключъ, вотъ этотъ самый.

Говоря это, онъ опять вынулъ изъ кармана ключъ.

— Затѣмъ, сегодня послѣ полуночи, продолжалъ онъ, я прихожу за тобой и мы отправляемся черезъ спящій городъ. До сихъ поръ, какъ видишь, нѣтъ ничего таинственнаго.

— Нѣтъ. Продолжай.

— Я провожу тебя къ маленькой двери, въ которую ты вкладываешь ключъ. Нѣтъ ничего таинственнаго въ томъ, что дверь послѣ этого отворяется и я прощаюсь съ тобой.

— А дальше? вскричалъ я съ жаднымъ любопытствомъ, такъ какъ Гарнье остановился.

— Дальше все также просто. Нѣтъ ничего обыкновеннѣе, какъ подняться двадцать ступень по лѣстницѣ, которая начинается за дверью. Что также можетъ быть естественнѣе, какъ найти на верху этой лѣстницы другую дверь, которая отворяется тѣмъ же самымъ ключемъ… но только тихонько, и еще тише затворяется…

Товарищъ мой снова замолчалъ.

— Что же дальше? нетерпѣливо вскричалъ я.

— Дальше угадывается само собою. Послѣ второй двери ты очутишься въ альковѣ, гдѣ скажешь себѣ: «Я окажу хорошую услугу моему другу Гарнье». Ты понимаешь?

При этомъ заключеніи, объяснявшимъ все, я припрыгнулъ и расхохотался.

Мой товарищъ, видя что я угадалъ какой услуги онъ желалъ отъ меня, принялъ видъ отчаянія.

— Да, что дѣлать? мой милый, прибавилъ онъ, стараясь придать своему голосу печальное выраженіе, въ сущности мнѣ очень горько… но у меня нѣтъ шишки вѣрности. Я даже полагаю, что на томъ мѣстѣ гдѣ она должна быть, у меня громадная впадина.

— Ты бы лучше прямо разошелся.

— О! ты ее не знаешь! Это будутъ слезы, преслѣдованія и письма безъ конца… поэтому, зная что моей отставки не примутъ, я хочу поставить въ невозможность отказать мнѣ… навязавъ преемника.

— О! навязавъ! сказалъ я. Я сильно сомнѣваюсь чтобы это позволили сдѣлать. При видѣ меня, вмѣсто тебя, поднимутъ громкіе крики.

Гарнье покачалъ головой.

— Нѣтъ, сказалъ онъ, при видѣ тебя никто не станетъ кричать, такъ какъ ты придешь въ совершенной темнотѣ.

— Да, но голосъ.

— Голосъ еще меньше, такъ какъ ты не долженъ произносить ни слова.

— Не можетъ быть!

— Ты лучше всего поймешь необходимость этого, когда я скажу тебѣ, что по другую сторону перегородки… очень тонкой… спитъ здоровый колбасникъ, мужъ самый ревнивый, который спитъ такъ чутко, что просыпается при малѣйшемъ шепотѣ.

— Твой способъ навязать себѣ преемника ничего не стоитъ, сказалъ я.

— Почему?

— Потому что такъ какъ темнота и молчаніе помѣшаютъ узнать меня, то это будетъ все равно, какъ если бы ты самъ приходилъ.

— Да, но у меня есть свой планъ.

— Какой?

— Какъ только ты войдешь въ домъ, я преспокойно отправлюсь кидать каменья въ окна жандармскихъ казармъ.

— Но тебя арестуютъ!

— Конечно. А на другой день я напишу чтобы меня пришелъ выручить супругъ колбасникъ, который конечно мой лучшій другъ. Я не знаю, продолжалъ Гарнье съ забавной серьезностью, хорошо ли ты составилъ себѣ понятіе объ удивленіи дамы, когда мужъ передастъ ей, что я провелъ ночь въ жандармскихъ казармахъ. Нечего дѣлать, придется помириться съ совершившимся фактомъ… и возвратить мнѣ свободу.

— Чтобы взять мою.

— О! ты хорошо сдѣлаешь если не пойдешь на другой день… Я даже совѣтую тебѣ это сдѣлать, если ты не хочешь имѣть дѣло съ мадамъ Севинье, попавшей въ колбасную.

— А! она тебѣ много пишетъ?

— Пять разъ въ день… цѣлый годъ! Я не знаю почему, но ея письма переполнены раздирательной страстью. Кончилось тѣмъ, что ея посланія приводятъ меня въ ужасъ… тѣмъ болѣе, что бѣдняжка часто повторялась… Когда женщина шесть мѣсяцевъ вѣчно называетъ тебя ангеломъ, божествомъ и гордымъ львомъ, то начинаешь желать чтобы она стала звать тебя негодяемъ… Однимъ словомъ мнѣ опротивѣло вѣчно быть гордымъ львомъ и я пересталъ раскрывать ея письма… Самый большой ея недостатокъ состоитъ въ томъ, что она обожаетъ меня безъ всякаго перерыва въ родѣ ссоры или каприза.

— Но вѣдь ей по неволѣ приходится писать, если тонкость перегородки мѣшаетъ вамъ разговаривать во время свиданій.

— Да, но она слишкомъ часто присылала мнѣ въ конвертѣ свою душу и сердце. Поэтому, повторяю тебѣ, вотъ уже мѣсяца три, какъ я пересталъ читать ея письма. Изъ всѣхъ, которыя я получилъ раньше, я сдѣлалъ тоже самое, что сдѣлаю съ этой послѣдней запиской, которую получилъ часъ тому назадъ.

Сказавъ это, Гарнье вынулъ изъ кармана запечатанное письмо и бросилъ его въ топившійся каминъ. Мы видѣли какъ оно горѣло, не подозрѣвая какую оно имѣло важность.

Во все время разсказа Кловиса, молодая женщина молча и неподвижно сидѣла въ тѣни.

— Не спите ли вы? спросилъ артистъ.

— Нисколько, отвѣчала Селестина.

— Я говорю это потому, что вы не прерываете меня.

— Я дѣлаю это нарочно… и даю вамъ все болѣе противорѣчить себѣ.

— Въ чемъ же я себѣ противорѣчу?

— По мнѣ кажется, что для человѣка, увѣрявшаго будто онъ никогда не зналъ героини своихъ таинственныхъ похожденій, вы, мнѣ кажется, слишкомъ хорошо знаете въ чемъ дѣло.

— Погодите конца.

— А развѣ конецъ не касается чувствительной колбасницы?

— Вы увидите… ничего бы не случилось, еслибы мы прочитали это письмо, которое мой пріятель такъ некстати сжегъ.

— Хорошо, продолжайте, сказала вдова, по прежнему оставаясь въ тѣни, такъ что Кловисъ, не видалъ выраженія ея лица.

Артистъ продолжалъ.

— Какъ ни преступенъ былъ замыселъ, который мнѣ предлагали, я соблазнился и взялъ ключъ. Въ тотъ же вечеръ, Гарнье провелъ меня къ названной двери.

— Теперь желаю счастія! шепнулъ онъ, толкнувъ меня на лѣстницу, а я отправлюсь бить стекла.

Послѣ этого онъ удалился, тогда какъ я сталъ подниматься по лѣстницѣ.

XI.

На другой день было воскресенье. Первое лицо, которое я увидѣлъ, былъ Гарнье, смѣявшійся какъ сумасшедшій.

— Я сейчасъ отъ моего друга-колбасника, сказалъ онъ мнѣ.

— Значитъ онъ въ самомъ дѣлѣ выручилъ тебя?

— Еще бы! Едва онъ получилъ мою записку, какъ тотчасъ же примчался въ казармы, чтобы поручиться за меня.

— Онъ разскажетъ все женѣ.

— Конечно, милый мой, но сколько я понялъ, она первая прочитала мое посланіе и поторопила мужа идти мнѣ на помощь.

— Что же ты говорилъ, что она будетъ въ изумленіи отъ твоихъ ночныхъ похожденій.

— Да, но ты я думаю не полагаешь, что она станетъ выражать свое удивленіе мужу?… Я жду съ нетерпѣніемъ, когда начнутъ звонить къ вечернѣ.

— Почему такъ?

— Чтобы увидѣть прелестную колбасницу. Каждое воскресенье мы сходимся съ ней за вечерней въ темномъ углу церкви и разговариваемъ не глядя другъ на друга, дѣлая видъ, что молимся.

Чортъ возьми чего она мнѣ не наговоритъ сегодня!… однако все-таки ей придется принять мою отставку… а это все, чего я хочу.

Затѣмъ вдругъ мѣняя разговоръ, онъ спросилъ меня съ любопытствомъ.

— Ну, а ты что? Разскажи-ка мнѣ!

Едва Кловисъ успѣлъ произнести эти слова, какъ мадамъ Дюрье вскричала съ необычайной живостью:

— Какъ! г. Кловисъ, вы были такъ неделикатны что разсказали вашему пріятелю то, что… то есть стали говорить ему о несчастной колбасницѣ. И безъ того вы поступили уже довольно дурно, взявъ на себя эту роль…

— Вы ошибаетесь, возразилъ артистъ. Отвѣчая Гарнье, я тщательно избѣгалъ касаться подробностей… тѣмъ болѣе, что эти подробности меня чрезвычайно поразили…

— Ты говоришь, что она твоей любовницей уже цѣлый годъ? спросилъ я Гарнье, принимая небрежный тонъ, чтобы не возбудить его вниманія.

— Да, годъ, ни болѣе ни менѣе, отвѣчалъ онъ самымъ натуральнымъ тономъ.

Мой другъ былъ не такой человѣкъ, чтобы хвастаться побѣдами, которыхъ онъ не одержалъ. Поэтому его отвѣтъ удвоилъ мое изумленіе.

Разсказывая свою исторію, Кловисъ не разъ спрашивалъ себя, почему это вдова не старается поднять прозрачную завѣсу, которою онъ прикрываетъ свой разсказъ; но, или понимая въ чѣмъ дѣло, или стыдясь просить объясненій, мадамъ Дюрье слушала въ глубочайшемъ молчаніи.

Въ отчаяніи, что ему не удается возбудить женское любопытство, артистъ вынужденъ былъ однако продолжать свой разсказъ.

— На другой день, хотя я и давалъ себѣ клятву не возобновлять вчерашней экспедиціи, однако, вечеромъ, не выдержалъ и пошелъ по старой дорогѣ.

Мадамъ Дюрье насмѣшливо засмѣялась при этихъ словахъ…

— Чему вы смѣетесь? спросилъ Кловисъ.

— Вашей смѣлости. Послѣ объясненій колбасницы съ вашимъ другомъ у вечерни, вы могли быть увѣрены, что васъ примутъ совершенно иначе, чѣмъ наканунѣ.

— Ошибаетесь! Не знаю какая причина помѣшала красавицѣ придти въ церковь, только на этотъ разъ обычное свиданіе не состоялось.

— Но ночи, проведенной подъ арестомъ вашимъ пріятелемъ, было, я полагаю, вполнѣ достаточно, чтобы возбудить недовѣріе этой особы.

— Подождите конца.

— Продолжайте, сказала спокойно вдова…

— Какъ видно, мой разсказъ не очень-то ее интересуетъ! подумалъ Кловисъ, самолюбіе котораго было повидимому, задѣто, равнодушіемъ вдовы.

Я вернулся изъ второй экспедиціи еще болѣе пораженный, чѣмъ наванунѣ, продолжалъ онъ въ слухъ. Я готовъ былъ просто подозрѣвать, что колбасникъ двоеженецъ.

Гарнье былъ изумленъ не менѣе меня, хотя и по другой причинѣ.

Всю недѣлю онъ повторялъ:

— Странно! Я тутъ положительно ничего не понимаю!

— Объяснись, спросилъ я его.

— Да, видишь ты, разъ я провелъ ночь въ полиціи, остальное должно было казаться моей Дульцинеѣ подозрительнымъ, не такъ-ли?

— Конечно.

— Ну, а, повидимому, это нисколько ее не удивляетъ. Я продолжаю получать мои пять писемъ въ день.

— Которыя ты продолжаешь жечь?

— Нѣтъ, ожидая упрековъ и гнѣва, я вскрылъ первое письмо, пришедшее послѣ приключенія… потомъ я прочелъ послѣдовательно всѣ остальныя.

— Ну, и онѣ набиты требованіями объясненій, упреками…

— Ничуть! Я по прежнему ея гордый левъ, ангелъ, и обожаніе продолжается по старому.

— А твоя ночь въ жандармской казармѣ?

— О ней ни слова. Я начинаю думать, что она считаетъ меня волшебникомъ, который можетъ обратиться въ майскаго жука и улетѣть сквозь рѣшетку тюрьмы туда, куда зоветъ его любовь.

— Если въ будущее воскресенье она будетъ у вечерни, ты узнаешь, наконецъ, въ чемъ дѣло.

— На это-то я и надѣюсь.

Пришло воскресенье. Я пошелъ въ церковь и, спрятавшись за колонной, сталъ наблюдать за Гарнье и его любовницей. Колбасница видимо сіяла отъ радости, тогда какъ лицо моего товарища выражало не разъ полнѣйшее недоумѣніе.

По окончаніи службы я сошелся съ Гарнье у выхода изъ церкви.

— Я понимаю все менѣе и менѣе, сказалъ онъ мнѣ.

— Неужели она ничего не подозрѣваетъ?

— Рѣшительно ничего… или она такъ искусно скрываетъ… Я болѣе, чѣмъ когда либо, ея гордый левъ.

Вдругъ его, повидимому, осѣнила новая мысль.

— А! вскричалъ онъ. Да вѣдь ты, можетъ быть, самымъ безсовѣстнымъ образомъ посмѣялся надо мной.

— Какъ такъ?

— Когда я оставилъ тебя у маленькой двери, ты не удралъ сейчасъ же домой?

— Нѣтъ! Я взошелъ на лѣстницу.

— Честное слово?

— Честное слово!

— И когда ты сошелъ?

— Спустя три часа.

— И ты не провелъ это время стоя на лѣстницѣ!

— Да нѣтъ же!

Гарнье, не спускавшій съ меня глазъ въ теченіе этого разговора, вѣроятно прочиталъ на моемъ лицѣ выраженіе искренности.

— Тогда я отказываюсь угадать! сказалъ онъ съ обезкураженнымъ видомъ.

— Но что-же она тебѣ сказала?

— Знаешь ты какъ она называетъ мое сидѣніе подъ арестомъ, въ то время, какъ ты пользовался ключомъ вмѣсто меня?

— Нѣтъ. Скажи.

— Она называетъ это доказательствомъ любви и вѣрности съ моей стороны. «Невозможно поступать благороднѣе!» повторила она мнѣ двадцать разъ.

Во мнѣ зародилось сомнѣніе, которое навело бы насъ на слѣдъ, если бы я сообщилъ его Гарнье; но чувство скромности удержало меня и я промолчалъ.

Въ тотъ же вечеръ мой товарищъ влетѣлъ въ мою комнату какъ бомба, крича:

— Надо съ этимъ покончить! Слушай, очень ты дорожишь моимъ… нашимъ ключемъ?

— Ты хочешь взять его назадъ?

— Я сейчасъ узналъ, что колбасникъ куда-то уѣзжаетъ на два дня. Стало быть сегодня онъ не помѣшаетъ намъ говорить и я воспользуюсь этимъ, чтобы вполнѣ разспросить мою красавицу.

Я отдалъ ему ключъ и онъ тотчасъ-же ушелъ, сказавъ мнѣ на прощанье:

— Завтра утромъ я принесу тебѣ новости.

Дѣйствительно, на другой день, я еще спалъ, когда явился Гарнье.

— Эй! открой-ко глаза, лѣнивецъ! закричалъ онъ принимаясь трясти меня изо всѣхъ силъ.

— Ну что? спросилъ я.

— Нечего сказать, молодецъ!.. хорошій вещи я о тебѣ узналъ!.. Чортъ возьми! ты не болтливъ .

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что говорилъ съ моей Дульцинеей и теперь бѣшусь.

— По какому случаю?

— О! не прикидывайся невиннымъ, мой милый!.. Меня этимъ не надуешь!

И съ комическимъ отчаяніемъ онъ забѣгалъ взадъ и впередъ по комнатѣ, повторяя:

— Положительно мнѣ не везетъ! Подать въ отставку сутками раньше чѣмъ слѣдовало!!!

Наконецъ онъ остановился и разразился хохотомъ.

— Ну что, признайся, сказалъ онъ глядя мнѣ въ глаза, вѣдь ты долженъ имѣть не лестное мнѣніе обо мнѣ… гордомъ львѣ!

А! теперь я понимаю почему колбасница приняла мое сидѣніе въ полиціи за доказательство любви и вѣрности. Она объяснила это рыцарскимъ девизомъ: «Не могу провести этотъ вечеръ съ вами, не проведу его ни съ кѣмъ!» и она вообразила, что я помѣстилъ мою вѣрность подъ охрану жандармовъ.

— Но объяснись наконецъ! вскричалъ я въ ту минуту, когда онъ остановился перевести духъ.

— Самое простое объясненіе это сказать тебѣ, что было въ письмѣ, которое я сжегъ передъ тобой.

— Но вѣдь ты-же его не читалъ?

— Да… но сегодня ночью я узналъ его содержаніе.

— И что-же тамъ было написано?

— А ты ничего не подозрѣваешь? отвѣчалъ ироническимъ тономъ Гарнье.

— Да нѣтъ-же.

— Это письмо извѣщало меня, что я долженъ въ этотъ день отказаться отъ обычнаго посѣщенія… такъ какъ комната моей красавицы была уступлена на это время одной дѣвушкѣ.

— Дѣвушкѣ? вскричалъ и принимая изумленный видъ.

— Да, дѣвушкѣ… Ты станешь отрицать это, неблагодарный! сказалъ съ хитрой улыбкой Гарнье.

Я призвалъ на помощь все мое хладнокровіе и присутствіе духа и… изъ скромности и признательности, отвѣчалъ съ апломбомъ:

— Твоя любовница обманула тебя. Я не знаю что побудило ее солгать, но только увѣряю тебя, что это она занимала комнату, въ которую дверь вела съ лѣстницы.

Мой отвѣтъ не могъ убѣдить Гарнье.

— Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ онъ, это была дѣвушка… колбасница сказала мнѣ это положительно… и она даже прибавила: дѣвушка пятидесяти семи лѣтъ.

Едва Кловисъ успѣлъ выговорить эту цифру, какъ вдругъ мадамъ Дюрье вскричала съ негодованіемъ:

— О! какая ложь!.. То есть это должно быть ложь, поправилась она, не такъ-ли? Я невольно возмутилась слыша это… право, я испугалась за васъ… ну-же, разувѣрьте меня поскорѣе.

— Право… ничего не могу вамъ сказать! отвѣчалъ колеблясь артистъ вмѣсто опроверженія, котораго ожидала мадамъ Дюрье.

— Пятьдесятъ семь лѣтъ! продолжала сухо Селестина, нервно барабаня пальцами по ручкѣ кресла… почему-же не сто? меня удивляетъ, что вашъ товарищъ не сказалъ вамъ, что это была столѣтняя старуха?

— О! какъ вы это говорите! замѣтилъ артистъ, удивленный тономъ своей хорошенькой собесѣдницы.

— Да, вы правы, отвѣчала хозяйка смягчая тонъ, я должна была скрыть мое удивленіе видѣть васъ такимъ… такимъ.

— Глупымъ?

— Нѣтъ… слишкомъ довѣрчивымъ. Вѣдь очевидно, это была просто уловка со стороны вашего товарища.

— Вы угадали. Какъ только выговорилъ онъ эту цифру, я вскочилъ въ бѣшенствѣ и вскричалъ:

— Чтобы чортъ побралъ тебя и твои проклятый ключъ!

— А! такъ ты признаешься наконецъ! сказалъ покатываясь со смѣху Гарнье, видя что я тоже легко! попался въ ловушку.

Эти слова, доказывавшія что онъ умышленно лгалъ чтобы узнать правду, успокоили мои опасенія и возвратили мнѣ надежду.

— Гарнье, другъ мой, началъ я упрашивать его,: вѣдь ты знаешь все, разскажи-же мнѣ. Она молода, неправда-ли? Кто она? Могу я ее увидѣть? Какъ ее имя?

— Ни, ни!.. отвѣчалъ грозя мнѣ пальцемъ Гарнье, ни за что въ свѣтѣ не скажу! Это научитъ тебя впередъ быть откровеннѣе съ товарищами.

Цѣлый день я упрашивалъ его сказать мнѣ, правду. Но видя мое страстное желаніе узнать кто такая была моя незнакомка, онъ забавлялся выдумывая разныя басни, заставлявшія меня переходить отъ радости къ бѣшенству.

То напримѣръ онъ принималъ торжественный видъ и печальнымъ голосомъ говорилъ мнѣ:

— Если ты того хочешь, такъ узнай-же несчастный! Это была старая кривая негритянка, которая пріѣхала въ Пуатье чтобы вставить себѣ стеклянный глазъ!

Промучивъ меня долгое время подобными выдумками, онъ дѣлалъ видъ что смягчается.

— Ну, радуйся, говорилъ онъ тогда; да, она хороша, молода, хорошаго семейства. Кажется ее хотѣли выдать замужъ за богатаго старика. Чтобы избавиться отъ этого брака, она имѣла неблагоразуміе убѣжать къ своимъ родственникамъ.

— Знаешь ты ея имя?

Вмѣсто того чтобы отвѣтить мнѣ, Гарнье продолжалъ:

— Бѣдная дѣвушка, кузина колбасницы, и ей пришла идея скрыться у нея. Она пріѣхала сюда разбитая отчаяніемъ и усталостью, и въ такомъ нервномъ возбужденіи, что колбасница должна была дать ей маковаго настоя чтобы она уснула.

— А! такъ вотъ что! подумалъ я узнавъ эту подробность, уменьшавшую мой тріумфъ.

— Ты угадываешь остальное. Колбасникъ, который не романиченъ даже на четыре су, первымъ дѣломъ отправилъ телеграмму въ Парижъ, гдѣ живутъ родители бѣглянки, такъ что спустя тридцать шесть часовъ, она уже ѣхала домой подъ надзоромъ присланной за ней гувернантки.

— Ея имя? Ея имя? повторялъ я съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ.

Тогда, видя что я вполнѣ вѣрю его разсказу, Гарнье разражался смѣхомъ, доказывавшимъ мнѣ, что я опять былъ жертвой мистификаціи.

Я продолжалъ настаивать, тогда онъ меланхолически качалъ головой и отвѣчалъ мнѣ мрачнымъ тономъ:

— Не спрашивай, несчастный…. есть завѣсы которыхъ никогда не слѣдуетъ поднимать. Лучше не знать, что они скрываютъ.

Ты требуешь! продолжалъ онъ видя мое упорство, такъ знай-же что это была тетка, старая тетка колбасника, почтенная дѣвица, которая пріѣхала провести у племянника свои послѣдніе дни. Отъ паралича у нее отнялся языкъ и она къ тому-же не умѣетъ писать, такъ что колбасница, понявъ по ея жестамъ, что она провела безпокойную ночь, сочла необходимымъ посыпать ей постель персидскимъ порошкомъ… Немного поздно, если даже предположить что это средство было полезно въ данномъ случаѣ… чего я впрочемъ не читалъ ни въ одной книгѣ.

Однимъ словомъ, я не могу вамъ передать всѣ выдумки сочиненныя неистощимымъ Гарнье съ цѣлью помучить меня.

Смѣхъ Селестины прервалъ въ этомъ мѣстѣ разсказъ артиста.

— О! о! сказала она, мучить, говорите вы? значитъ вы сами того хотѣли. За неимѣніемъ лучшаго, вы могли создать себѣ иллюзію, выбравъ изъ разсказовъ вашего товарища тотъ, который вамъ болѣе нравился, и принявъ его за истину.

— Что я и сдѣлалъ.

— И какую-же исторію вы выбрали?

— Конечно исторію молодой дѣвушки, бѣжавшей чтобы избавиться отъ брака со старикомъ.

— Вотъ какъ! замѣтила вдова тономъ, доказывавшимъ что она одобряетъ выборъ артиста.

— Да, продолжалъ Кловисъ, я ухватился за эту иллюзію. Двадцать разъ я принимался умолять Гарнье сказать мнѣ истину. Къ концу дня я былъ въ такомъ отчаяніи, что онъ сжалился наконецъ надо мной.

— Слушай, сказалъ онъ смѣясь. За твою скрытность ты долженъ-же получить наказаніе… и такъ до завтра. Завтра я тебѣ скажу все, и ты узнаешь имя, возрастъ и положеніе твоей героини.

— Скажи мнѣ только теперь, это вѣдь молодая дѣвушка, не правда-ли?

— Завтра! завтра отвѣчалъ онъ уходя.

Впрочемъ я думаю, что Гарнье зная имя этой незнакомки, не зналъ еще подробностей, которыя онъ обѣщалъ мнѣ сообщить на другой день, чтобы помочь мнѣ розыскать ее. Онъ вѣроятно разсчитывалъ на эту ночь, такъ какъ благодаря отсутствію колбасника, разговоры были разрѣшены.

На этотъ разъ казалось въ голосѣ Селестины звучало опасеніе, когда она прервала Кловиса спросивъ его:

— Ну, и на другой день вы узнали все отъ вашего товарища?

— Увы, нѣтъ!.. Мой бѣдный другъ не могъ этого сдѣлать. Отъѣздъ колбасника былъ только хитростью ревниваго мужа… Онъ вернулся среди ночи и, сильный какъ быкъ, задушилъ Гарнье…

Кажется я былъ невольной причиной смерти моего друга! прибавилъ со вздохомъ артистъ.

— Какъ такъ?

— Убивая Гарнье, мужъ вѣроятно думалъ что убиваетъ меня.

— Почему это?

— Я забылъ разсказать вамъ одну подробность. Въ первую ночь, вернувшись домой я замѣтилъ, что потерялъ мой бумажникъ; вѣроятно колбасникъ нашелъ его въ комнатѣ жены и замыслилъ мщеніе, которое и обрушилось на Гарнье.

Это обстоятельство повидимому мало интересовало Селестину, такъ какъ она прервала гравера, спросивъ у него съ любопытствомъ:

— Ну, а что сдѣлалось съ женой?

— Вымѣстивъ свою ярость на Гарнье, колбасникъ смягчился и удовольствовался тѣмъ что прогналъ ее отъ себя.

— Черезъ нее вы однако могли-бы все узнать.

— Да, но стыдясь скандала она тотчасъ-же уѣхала изъ Пуатье. Я самъ спустя недѣлю долженъ былъ ѣхать домой, получивъ извѣстіе о внезапной смерти отца.

— Такъ что вы объ этомъ ничего и не узнали?

— Нѣтъ. Поэтому-то я и говорилъ вамъ, что не знаю не было-ли моей таинственной героинѣ пятидесяти лѣтъ… а можетъ быть и больше… мнѣ очень тяжело отказаться отъ пріятной мечты, что это была молодая бѣглянка.

— А! вотъ я васъ и поймала! замѣтила мадамъ Дюрье. Вы все еще ее любите… а говорите что обожаете только меня.

Молодой человѣкъ не имѣлъ времени поправить свой промахъ. Прежде чѣмъ онъ успѣлъ произнести слово, послышался стукъ въ дверь и показалась голова Мадемуазель Флоры.

— Я пришла сказать, что Марія и я вернулись отъ г. Рокамира, сказала она.

— Который часъ?

— Скоро шесть часовъ.

— И балъ уже кончился?

— Да… и даже самымъ оригинальнымъ образомъ… Бушю надавалъ пощечинъ г. Рокамиру.

XII.

Кловисъ вернулся въ свою мансарду очень удивленный открытіемъ, сдѣланнымъ имъ въ послѣднюю минуту.

Когда вдова прощалась съ нимъ стоя на порогѣ своей спальни, артистъ окинулъ взглядомъ это святилище и съ изумленіемъ замѣтилъ, несмотря на царствовавшій тамъ полумракъ, что въ ногахъ постели вдовы, на изящной кушеткѣ, спитъ маленькая Лили.

— Что за идея класть въ своей спальнѣ дочь кухарки! подумалъ Кловисъ, поднимаясь въ свою мансарду, гдѣ онъ не замедлилъ заснуть крѣпкимъ сномъ счастливаго человѣка.

Было уже довольно поздно когда онъ проснулся, чувствуя, что его кто-то трясетъ за плечо, говоря:

Не надо такъ долго спать, господинъ Кловисъ. Отъ этого густѣетъ кровь.

Этотъ гигіеническій совѣтъ былъ данъ Гренгуаромъ, вошедшимъ въ мансарду при помощи бывшаго у него втораго ключа.

— А! это вы генералъ! сказалъ артистъ.

— Да, мнѣ захотѣлось поскорѣе узнать, что сдѣлали вы въ эту ночь; у меня не хватило терпѣнія ждать. Ну, что, удалось вамъ подѣйствовать на хозяйку? Скоро-ли вы поведете ее къ алтарю, дрожащую отъ волненія?

— О, о! какъ вы спѣшите, генералъ. Я не могъ такъ далеко подвинуться во время одной кадрили, которую я танцовалъ съ хозяйкой:, ей не было отбою отъ кавалеровъ.

— Воспользовались-ли вы по крайней мѣрѣ этой единственной кадрилью?

— О, да! Мы говорили о цѣнѣ говядины и объ упадкѣ сыра Жероли, отвѣчалъ Кловисъ, считавшій излишнимъ разсказывать обо всемъ привратнику.

— Вотъ и все? сказалъ съ недовольнымъ видомъ Гренгуаръ. Чортъ возьми! А я разсчитывалъ что вы оставите съ носомъ Гравуазо; вѣдь онъ тоже мѣтитъ въ мужья хозяйки.

— Будто? спросилъ смѣясь граверъ, знавшій какое отвращеніе внушаетъ вдовѣ Гравуазо.

— Что, будто! Вы знаете Патульяра? нѣтъ?… Видите-ли, Патульяръ, это слуга Гравуазо. Вчера вечеромъ, во время бала, я и нѣсколько слугъ нашего дома собрались внизу у меня, а такъ какъ Бушю былъ такъ любезенъ, что принесъ намъ кой-чего выпить, то мы провели время очень весело…

— На счетъ г. Рокамира?

— Конечно. Заговорили о хозяйкѣ и тогда Патульяръ… который былъ уже навеселѣ, сказалъ, что его господинъ женится на хозяйкѣ когда захочетъ. Вы поймете, какъ мы стали смѣяться надъ этимъ увѣреніемъ, будто хозяйка, только-что избавившаяся отъ стараго мужа, вдругъ опять выберетъ старика… тогда Патульяръ прибавилъ: да вѣдь онъ держитъ ее въ сѣтяхъ, изъ которыхъ ей не выпутаться. Вы угадываете, какъ мы были удивлены этимъ.

Понятно, съ какимъ вниманіемъ слушалъ артистъ сплетни Гренгуара, тѣмъ болѣе что онъ помнилъ, съ какимъ ужасомъ говорила вдова о своемъ повѣреиномъ.

— Должно быть существуетъ что нибудь между ней и этимъ негодяемъ, подумалъ онъ.

— Ну, что же еще сказалъ вамъ Патульяръ, продолжалъ онъ вслухъ, обращаясь къ Гренгуару.

— Къ несчастію, ничего.

— Вы, значитъ, не распрашивали его?

— Еще какъ! Всѣ напали на него чтобы заставить высказать его что нибудь, и все было напрасно. Онъ сказалъ только: я знаю что я знаю и берегу это для себя. Потомъ онъ замолчалъ и открывалъ ротъ только для того, чтобы пить.

Артистъ задумался. Напрасно старался онъ угадать какую власть могъ имѣть негодяй надъ мадамъ Дюрье. Онъ вспомнилъ, что за ужиномъ вдова выразила желаніе найти защитника.

— Защитника… который не былъ бы влюбленъ въ нее; это было ея условіе, сказалъ онъ себѣ.

Неужели признаніе, которое ей пришлось-бы сдѣлать этому защитнику, такого рода, что способно разрушить всѣ иллюзіи влюбленнаго? Чортъ возьми!

Послѣднія слова Кловисъ, забывшись, произнесъ въ полголоса.

— Да, чортъ возьми! замѣтилъ печально качая головой Гренгуаръ. Если Патульяръ не совралъ, наши проэкты всѣ провалились… Я знаю этого Гравуазо, онъ меня ненавидитъ… Если онъ побѣдитъ, онъ безъ церемоніи тотчасъ же меня выгонитъ.

И Гренгуаръ, по примѣру молодаго человѣка, задумался при мысли о томъ, что ждетъ его въ будущемъ.

Эти размышленія были прерваны стукомъ въ дверь, и тотчасъ же на порогѣ мансарды показался Рокамиръ.

Привратникъ поспѣшилъ удалиться, шепнувъ на прощанье артисту:

— Пока, я постараюсь хорошенько насолить Гравуазо.

Оставшись наединѣ съ Кловисомъ, Рокамиръ торжественно вынулъ изъ кармана кошелекъ

— Я пришелъ расплатиться съ вами, сказалъ онъ. Приготовили вы счетъ?

— Какой счетъ?

— А за танцы съ моей женой. Мы условились по двѣнадцати су за вальсъ. Будьте такъ любезны, прибавьте въ счетѣ: «та же цѣна, что и для русскихъ княгинь». Я хочу чтобы жена знала, какъ высоко я ее ставлю.

— Я не возьму ничего, г. Рокамиръ! вскричалъ артистъ едва удерживаясь отъ смѣха, пожимая руку идіота. Позвольте мнѣ хотя этимъ доказать, какое удовольствіе доставилъ мнѣ вашъ великолѣпный балъ.

— А, вѣдь это было по княжески, не правда-ли? сказалъ Рокамиръ гордо поднимая хоботъ.

— О! лучше чѣмъ по-княжески! Я не нахожу словъ выразить весь блескъ и великолѣпіе вашего праздника.

— И все-таки какъ трудно угодить всѣмъ! Представьте себѣ, что изъ приглашенныхъ мною явилась только половина.

— Это обыкновенно такъ бываетъ.

— Да, но кажется, что другая половина на меня злится. Сегодня утромъ и получилъ цѣлую гору писемъ, въ которыхъ я ничего не понялъ. Содержаніе всѣхъ ихъ можно выразить такъ: Если вы такъ стараетесь, чтобы у каждаго былъ зонтикъ, то я обѣщаю вамъ обломать бока моимъ, за вашу глупую шутку, звать людей только за тѣмъ, чтобы запереть двери передъ ихъ носомъ. Понимаете вы что это значитъ?

— Это можетъ быть реклама.

— Какая реклама?

— Не знаю. Ныньче это такъ ловко дѣлается! Сначала, напримѣръ, стараются возбудить ваше любопытство подобными письмами, а потомъ, на другой день, является второе, гдѣ пишется: Гдѣ можно найти лучшій зонтикъ, чтобы обломать имъ бока кому нибудь??? На такой-то улицѣ, въ такомъ-то домѣ. И штука сыграна. Вы напрасно занимаетесь этимъ, г. Рокамиръ. Это не болѣе какъ реклама.

— Признаться, я приписываю это недовольнымъ гостямъ… Да, кстати, а вѣдь мнѣ не говорили за ужиномъ никакихъ стиховъ?

— Да, это жалко. Если вы обѣщаетесь молчать, я скажу вамъ почему.

— Скажите.

— Въ послѣднюю минуту кто-то замѣтилъ, что было-бы лучше пропѣть эти стихи, а не декламировать и поэтому сюрпризъ былъ отложенъ до слѣдующаго бала, чтобы одинъ талантливый композиторъ, Верди, если хотите знать его имя, имѣлъ время написать къ этимъ стихамъ музыку.

— Хорошо, тогда я буду ждать.

— Но особенно не говорите объ этомъ никому.

— Скорѣе у меня вырвутъ языкъ, чѣмъ я скажу хоть одно слово!

— Я надѣюсь, что, не смотря на отмѣну стиховъ, вашъ ужинъ былъ веселъ. Тѣмъ болѣе, что у васъ такъ хорошо прислуживали, особенно этотъ Бушю показался мнѣ очень расторопнымъ.

При имени деньщика, человѣкъ съ хоботомъ принялъ недовольный видъ.

— Ну, признаться, я не очень-то доволенъ этимъ Бушю, сказалъ онъ.

— Почему же это? Ужь не оттого ли что онъ слишкомъ усердно подчивалъ гостей мороженымъ?

— Слишкомъ усердно? вы въ этомъ увѣрены?

— Еще бы! Если я не былъ у васъ на ужинѣ, такъ это потому что захворалъ, отъ излишняго употребленія мороженаго… Кажется та же причина лишила васъ общества мадамъ Дюрье… Мы постоянно видѣли передъ собой подносъ съ мороженымъ, этого расторопнаго Бушю.

— Какъ же тогда случилось, что многіе изъ гостей уходя жаловались мнѣ, что не видѣли даже ни одного стакана воды съ сиропомъ?

— Ну, эти господа хорошо сдѣлаютъ, если въ слѣдующій разъ придутъ съ пуделемъ, такъ какъ очевидно, они совершенно слѣпы. Если вы только въ этомъ упрекаете этого браваго солдата, то я вынужденъ, какъ мнѣ это ни непріятно, замѣтить вамъ, что вы не правы…

— О нѣтъ! дѣло не въ томъ. Знаете что вообразилъ этотъ Бушю.

— Нѣтъ.

— Онъ вздумалъ запретить мнѣ цѣловать мою жену, безъ письменнаго дозволенія его лейтенанта. И когда я украдкой поцѣловалъ руку Сидализы, онъ вдугъ бросился на меня какъ сумасшедшій…

— Пьяный, хотите вы сказать?

— Нѣтъ, если бы онъ былъ пьянъ, я наказалъ бы его… но я сжалился надъ его безуміемъ… и вѣдь дѣйствительно надо быть безумнымъ, чтобы осмѣлиться запретить мнѣ цѣловать мою жену, которую этотъ Бушю почему то называлъ мадамъ свирѣпая тигрица…

— Ну, и вы конечно не обратили вниманія на его слова?

— Еще-бы!… Я еще разъ поцѣловалъ Сидализу, которая дрожала отъ негодованія при видѣ такого нахальства. Тогда онъ вдругъ осмѣлился поднять на нее руку… Я ловко парировалъ ударъ моей щекой… Десять разъ пытался онъ ударить ее и десять разъ я отражалъ его удары.

— Все щекой?

— Да.

— И вы увѣрены, что онъ хотѣлъ ударить именно вашу супругу?

— А то кого же? спросилъ, гордо выпрямившись, Рокамиръ… Не меня, я надѣюсь!… Онъ не дерзнулъ бы!!! Повторяю вамъ, мнѣ стало жаль этого безумнаго. Я ограничился тѣмъ, что зашелъ сейчасъ къ лейтенанту и разсказалъ ему этотъ случай.

— Ну и что же онъ?

— Онъ говоритъ, что деньщику сдѣлалось дурно отъ жару; онъ не смѣлъ выпить чего нибудь освѣжительнаго со своего подноса, и кровь ударила ему въ голову.

— Пожалуй что такъ, подтвердилъ серьезнымъ тономъ Кловисъ.

— Но все-таки лейтенантъ былъ въ отчаяніи отъ случившагося, и когда я пошелъ къ вамъ, онъ спустился ко мнѣ, чтобы извиниться передъ моей женой за поведеніе деныцнка.

— Вы должны были быть великолѣпны въ вашемъ хладнокровіи, когда Бушю напрасно пытался ударить вашу супругу.

— Да, но я уже начиналъ терять это хладнокровіе… Я можетъ быть уничтожилъ бы дерзкаго, если бы Гравуазо не вскочилъ изъ-за стола, чтобы спасти его отъ моего гнѣва.

— А! значитъ Гравуазо былъ у васъ, на ужинѣ?

— Конечно. Вѣдь мы съ нимъ старые знакомые… не вчера въ первый разъ встрѣтились.

— Неужели этотъ дуракъ можетъ быть мнѣ къ чему нибудь полезенъ? сказалъ себѣ Кловисъ, сердце котораго усиленно забилось при послѣднихъ словахъ Рокамира.

— Я тоже зналъ хорошо и Дюрье, продолжалъ Рокамиръ, увлекаясь воспоминаніями. Я для того и помѣстился здѣсь, чтобы возобновить старое знакомство. Къ моему величайшему удовольствію, я неожиданно встрѣтилъ здѣсь и Гравуазо.

— Значитъ Дюрье и онъ были тоже знакомы?

— О! Это были Пиладъ и Поллуксъ… то-есть, я хотѣлъ сказать, Орестъ и Касторъ.

— И вы составляли вмѣстѣ компанію веселыхъ кутилъ…

— Ну, Гравуазо, между нами будь сказано, былъ не важный кутила… вотъ Дюрье, это другое дѣло… конечно не подъ конецъ, когда его одолѣли ревматизмъ и подагра… что даже внушило ему идею жениться. Что же касается до меня…

— О! вы г. Рокамиръ, вы должны были быть что называется архи-кутилой.

Идіотъ гордо потрясъ хоботомъ и отвѣчалъ съ самодовольной улыбкой.

— Э! э! признаться, мы умѣли пожить. Знаете, у меня желѣзная натура, поэтому то Дюрье далеко было до меня.

— И вы еще имѣли надъ нимъ то преимущество, что вы были родомъ съ юга.

— Бабиласъ тоже былъ оттуда.

— Кого это вы зовете Бабиласомъ?

— Такъ звали Дюрье по имени. Да, мы были земляки… оба изъ Каркасонны?

— Изъ Каркасонны? вскричалъ Кловисъ.

— Ужь и вы не оттуда ли? спросилъ съ изумленіемъ Рокамиръ.

— Нѣтъ, но у меня былъ другъ изъ этого города.

— А какъ его звали?

— Гарнье.

— Гарнье… Гарнье… постойте… что то мнѣ кажется знакомымъ это имя.

Вы увѣрены что это именно Гарнье? можетъ быть Бурнитефъ… или Дюкроше?

Безъ сомнѣнія, артистъ, произнося имя Гарнье, хотѣлъ вывѣдать что нибудь отъ Рокамира, такъ какъ теперь онъ прибавилъ съ нѣкоторымъ колебаніемъ, котораго впрочемъ не замѣтилъ идіотъ:

— Нѣтъ, его звали именно Гарнье… Я часто слышалъ отъ него, что у его отца были имѣнія около самой Каркасонны рядомъ съ землями де… де… вотъ на языкѣ вертится имя… оно оканчивается на акъ.

— На «акъ»? Шамберли, можетъ быть?

— А! вотъ вспомнилъ!… Де-Фронтакъ.

— Фронтакъ! вскричалъ Рокамиръ… Какъ же! я хорошо знаю де-Фронтака, или вѣрнѣе я зналъ его… такъ какъ онъ кажется умеръ уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ… и еще передъ смертью совершенно раззорился, а былъ человѣкъ очень богатый, я какъ сейчасъ вижу его имѣніе… Оно стоило денегъ, и немаленькихъ увѣряю васъ… Такъ и вы знали этого шута де-Фронтака… онъ былъ вдовецъ и кажется у него былъ одинъ сынъ, который теперь, я думаю, далеко не купается въ золотѣ… На то, что оставилъ ему отецъ, едва ли можно было купить полдюжины воротничковъ. Но какъ же вы знали этого графа де-Фронтака… такъ какъ онъ былъ графъ, надо вамъ сказать.

— Нѣтъ, я его не зналъ самого, я только слышалъ о немъ не разъ отъ Гарнье, отецъ котораго былъ другомъ графа.

— Гарнье? Положительно я не могу припомнить этого имени… Можетъ быть это Дюкроше или Бунитефъ… я увѣренъ, что вы дурно произносите… Чтоже касается до Фронтака, то это другое дѣло. Я его зналъ… и Дюрье тоже… и Гравуазо.

— А! ваши друзья тоже были знакомы съ графомъ де-Фронтакомъ.

— И даже очень близко. Съ вами можно говорить объ этомъ шутѣ?

При этомъ словѣ, граверъ сжалъ кулаки, видимо желая проучить идіота; но однако онъ сдержался и спросилъ самымъ спокойнымъ тономъ:

— Почему вы называете шутомъ графа де-Фронтака?

— Онъ очень ужь любилъ прекрасный полъ.

— Онъ значитъ участвовалъ въ вашихъ кутежахъ…

— Ну, я то, знаете, былъ не совсѣмъ хорошо знакомь… Кланялись при встрѣчѣ, вотъ и все… Вотъ Дюрье и Гравуазо, тѣ часто у него бывали. Отъ нихъ то я и узналъ про него многое.

— Право?

— Да, и мнѣ жаль что онъ васъ нисколько не интересуетъ.

— Почему же?

— Я тогда разсказалъ бы вамъ о немъ кое-что, что мнѣ теперь пришло на память.

— Мнѣ очень пріятно было бы послушать хотя бы изъ одного желанія слышать, какъ вы разсказываете.

— Да, мнѣ уже не разъ говорили, что у меня красивый и изящный слогъ, замѣтилъ скромно супругъ Сидализы.

— Я съ нетерпѣніемъ жду возможности подтвердить это мнѣніе.

Рокамиръ не заставилъ себя просить и поправивъ очки, началъ свой разсказъ.

— Это было тому назадъ лѣтъ шесть или семь, не могу сказать навѣрное, помню только, что тогда Дюрье не былъ еще женатъ. Однажды утромъ ко мнѣ пришелъ Гравуазо.

— Въ Каркасоннѣ?

— Нѣтъ здѣсь, въ Парижѣ.

— А! вы уже были тогда знакомы?

— Нѣтъ еще, къ несчастію для Сидализы. Только четыре года тому назадъ, эта нѣжная и робкая горлица поклялась мнѣ у алтаря въ вѣрности и любви, о которыхъ я не буду распространяться, такъ какъ не въ моемъ характерѣ хвастаться.

Кловисъ зная по опыту, что разъ начавъ на эту тему, нѣжный супругъ будетъ продолжать до безконечности, поспѣшилъ остановить его въ самомъ началѣ:

— И такъ Гравуазо пришелъ къ вамъ однажды утромъ… сказалъ онъ.

— Ахъ, да!… Я было и позабылъ… Онъ пришелъ сказать мнѣ, что въ этотъ вечеръ, Дюрье устраиваетъ ужинъ въ одномъ модномъ ресторанѣ и зоветъ меня.

— Это былъ ужинъ въ большой компаніи.

— Нѣтъ, только мы одни.

— Вы четверо значитъ?

— Почему же четверо? Кто же этотъ четвертый?

— Я думалъ графъ де-Фронтакъ. Вѣдь васъ разсказъ касается его.

— Да, касается, но онъ былъ не изъ нашихъ. Гравуазо закончилъ приглашеніе обычной фразой: мы очень нуждаемся въ твоей опытности.

— Вы, значитъ, были ихъ совѣтникомъ?

— Они ничего не дѣлали не спросивъ прежде моего мнѣнія. Да, я былъ ихъ оракуломъ. Я не знаю, замѣтили ли вы это, по у меня удивительно вѣрный взглядъ на вещи.

Дюрье всегда думалъ, что можно говорить серьозно только за столомъ, поэтому каждый разъ, когда ему приходилось рѣшать какой нибудь важный вопросъ, онъ приглашалъ меня на обѣдъ. Вотъ видите вы эту руку? Сто разъ, да не преувеличивая сто разъ, ее пожимали въ восхищеніи Гравуазо и Дюрье, повторяя: ты нашъ компасъ!

— И такъ, значитъ, въ этотъ вечеръ они хотѣли взглянуть на свой компасъ?

— Именно. Едва мы усѣлись за ужинъ, какъ Дюрье сказалъ обращаясь ко мнѣ: я хотѣлъ бы спросить твоего совѣта на счетъ одного дѣла съ де-Фронтакомъ.

Вдругъ Рокамиръ остановился и сталъ прислушиваться поднявъ хоботъ.

— Не слышали вы голоса Сидализы? спросилъ онъ послѣ короткаго молчанія.

— Нѣтъ, г. Рокамиръ, поспѣшилъ отвѣтить артистъ, которому очень хотѣлось знать конецъ исторіи.

Но идіотъ и не думалъ больше о своемъ разсказѣ.

— Мнѣ кажется, что я слышалъ на лѣстницѣ ея голосъ, продолжалъ онъ.

— Увѣряю васъ что вы ошиблись.

— Нѣтъ, нѣтъ! Знаете-ли, если Сидализа хотя часъ меня не видитъ, она теряетъ голову и приходитъ въ себя только послѣ моего поцѣлуя.

И прежде, чѣмъ граверъ подумалъ удержать его, Рокамиръ направился къ двери, говоря:

— Дайте мнѣ время успокоить волненіе моей супруги… Я скоро вернусь къ вамъ. Извините во имя французской вѣжливости.

На порогѣ мансарды идіотъ обернулся и произнесъ со вздохомъ:

— Какъ скучно быть до такой степени любимымъ! Откровенно говоря, бываютъ часы, когда я хотѣлъ бы быть уродомъ.

Оставшись одинъ, Кловисъ, въ ожиданіи возвращенія Рокамира, началъ ходить взадъ и впередъ по мансардѣ, повторяя въ двадцатый разъ:

— Что скажетъ онъ мнѣ объ отцѣ? Узнаю ли я, наконецъ, истинную причину его раззоренія.

Наконецъ послышался снова стукъ въ дверь.

Думая, что это Рокамиръ, артистъ поспѣшилъ отворить и встрѣтился лицомъ къ лицу съ лейтенантомъ де-Рошгри.

— Г. Кловисъ, я пришелъ принести вамъ мою глубочайшую благодарность, весело сказалъ офицеръ кланяясь артисту.

— Чѣмъ же я могъ заслужить ее? спросилъ съ удивленіемъ Кловисъ.

— Вашимъ поведеніемъ въ эту ночь… Фелиси намъ все разсказала. Вы помогли ей разыграть ея трудную роль. Поэтому прошу васъ располагать мной, если, въ свою очередь, вамъ понадобятся мои услуги. Влюбленные должны помогать другъ другу, заключилъ лейтенантъ, протягивая руку Кловису.

Въ качествѣ скромнаго молодаго человѣка, Кловисъ счелъ долгомъ протестовать противъ послѣднихъ словъ лейтенанта.

— Влюбленные? говорите вы, отвѣчалъ онъ удивленнымъ тономъ, въ кого же это я влюбленъ? И въ первый разъ слышу объ этомъ.

— Долженъ ли я назвать имя? спросилъ де-Рошгри дружески-насмѣшливымъ тономъ. Довольно будетъ я думаю сказать, что сегодня, случайно… я встрѣтилъ мадемуазель Флору и переговорилъ съ ней о раз ныхъ вещахъ.

Артистъ понялъ, что субретка, любящая арію Приди въ мою обитель, не имѣетъ тайнъ отъ лейтенанта, и, стало быть, разсказала ему обо всемъ. Онъ не думалъ уже болѣе отпираться и рѣшился на полупризнаніе.

— Ну, положимъ, что я влюбленъ! сказалъ онъ.

— Въ такомъ случаѣ я возобновляю мое предложеніе располагать мной, если я могу быть вамъ полезенъ. Я люблю платить долги и съ удовольствіемъ признаюсь, что я вашъ должникъ за двѣ услуги. Во первыхъ за эту ночь, когда вы помогли Фелиси играть ея роль, во вторыхъ за тотъ день, когда вы такъ любезно дали дорогу моему робкому сапожнику.

Это было сказано такимъ милымъ, добродушнымъ тономъ, что граверъ невольно соблазиплся этимъ предложеніемъ союза.

— Благодарю васъ лейтенантъ! вскричалъ онъ протягивая руку де-Рошгри.

— Не могу ли я сдѣлать теперь что-нибудь для васъ? спросилъ Анатоль, пожавъ протянутую ему руку.

— Такъ вы хотите оказать мнѣ услугу, большую услугу? сказалъ Кловисъ немного колеблясь.

— Повторяю вамъ, располагайте мною какъ вамъ угодно.

— Прежде всего я прошу васъ не сердиться на мои слова.

— Согласенъ. Что же надо сдѣлать?

— Уйти отсюда.

Вмѣсто того, чтобы принять въ дурную сторону эту просьбу артпста, лейтенантъ весело улыбнулся и направился къ двери, говоря:

— А! кого нибудь ждутъ?… Въ такомъ случаѣ я спѣшу уступить ей мѣсто.

— Вы не совсѣмъ правы г. де-Рошгри, возразилъ останавливая его артистъ. Я дѣйствительно жду, но только мущину… именно г. Рокамира… Онъ разсказывалъ мнѣ очень интересовавшую меня исторію, но ушелъ не докончивъ ее, такъ какъ ему послышалось, что его зоветъ супруга. Онъ обѣщалъ мнѣ вернуться какъ можно скорѣе.

Услыша это, лейтенантъ, взявшійся уже было за ручку двери, снова подошелъ къ граверу.

— Если вы ждете Рокамира, сказалъ онъ, то мнѣ безполезно уходить, онъ вернется не раньше, какъ черезъ нѣсколько часовъ… Онъ ушелъ теперь съ женой къ одной знаменитой гадальщицѣ… Мадамъ Рокамиръ хочетъ узнать, суждено или нѣтъ погибнуть этому знаменитому имени. Вы понимаете, съ какимъ жаромъ ухватился за эту фантазію мужъ, который только и мечталъ что о продолженіи своего рода. Надѣюсь, что гадальщица предскажетъ имъ исполненіе ихъ желаній. И такъ требуйте отъ меня чего нибудь другаго.

— Право, лейтенантъ, теперь мнѣ рѣшительно нечего у васъ просить…

Но вдругъ какая-то новая идея блеснула въ головѣ артиста.

— Ахъ, да! вскричалъ онъ… у меня дѣйствительно есть къ вамъ большая просьба.

— Говорите.

— Можете вы одолжить мнѣ Бушю?

— Съ удовольствіемъ.

— Онъ, вѣдь, кажется, пьяница перваго сорта?

— Вы можете судить по этой ночи… тридцать рюмокъ рому и двадцать восемь коньяку… и онъ былъ пьянъ какъ разъ настолько, чтобы надавать пощочинъ Рокамиру, а не убить его.

— Да, Рокамиръ разсказалъ мнѣ объ этомъ подвигѣ вашего деньщика. Меня соблазняетъ его способность пить.

— Когда же вы хотите, чтобы я отдалъ его въ ваше распоряженіе?

— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

— Такъ подождите.

И лейтенантъ, выйдя на лѣстницу, просвисталъ первыя ноты Дитя-тюльпанъ.

— Онъ сейчасъ придетъ, сказалъ онъ возвращаясь.

— Но вы отвѣчаете мнѣ, что Бушю сегодня совершенно трезвъ послѣ вчерашняго угощенія? спросилъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ Кловисъ.

— О! онъ сухъ какъ трутъ… Этотъ молодецъ настоящая губка!… Вмѣсто ликеровъ, которыя слегка волнуютъ его на шестидесятой рюмкѣ, вы дайте ему просто вина и вы тогда увидите на что онъ способенъ.

Только что лейтенантъ успѣлъ окончить свое похвальное слово, какъ на порогѣ показался его деньщикъ.

— Здѣсь! сказалъ онъ вытянувшись и отдавая честь.

— Подойди и взгляни хорошенько на этого господина, приказалъ ему лейтенантъ.

— Слушаю! отвѣчалъ солдатъ, принимаясь оглядывать Кловиса съ ногъ до головы.

— Что бы тебѣ ни приказалъ этотъ господинъ, ты будешь исполнять, пока онъ тебя не отпуститъ.

Услышавъ это Бушю облизнулся и поспѣшно спросилъ:

— Можетъ быть опять придется носить подносы? Я бы не отказался отъ этого.

— Знаешь ты Патульяра? спросилъ Кловисъ.

— Лакея этого старика изъ третьяго этажа?

— Ну да.

— Конечно я его знаю.

— Берешься ты напоить его?

При этомъ вопросѣ солдатъ съ презрительнымъ видомъ пожалъ плечами.

— Трудную же работу вы мнѣ задаете! сказалъ онъ. Напоить Патульяра! Да ему и десяти бутылокъ не выдержать.

— Да, но я хочу чтобы онъ былъ совершенно пьянъ.

— Что же, я напою его мертвецки пьянымъ.

— Ахъ! Нѣтъ, нѣтъ! возразилъ поспѣшно Кловисъ, этого не надо. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы онъ болталъ.

— Понимаю. Вы хотите его исповѣдывать.

— Именно.

— Я вижу тогда чего вамъ надо… чтобы было горячо, да не жглось… Что жъ, это можно устроить.

— И, когда ты это устроишь, приди ко мнѣ и сведи меня туда, гдѣ вы пили.

— Зачѣмъ вамъ безпокоиться. Если хотите, я принесу его сюда.

— Что же, отлично.

— Это все, что вы мнѣ прикажете?

— Пока все.

— Черезъ два часа я принесу вамъ Патульяра, сказалъ Бушю, и, отдавъ честь, повернулся на каблукахъ и вышелъ.

Лейтенантъ слушалъ этотъ разговоръ не говоря ни слова и не думая спрашивать объясненій страннаго порученія, даннаго артистомъ солдату.

— Теперь я ухожу, сказалъ онъ, когда дверь затворилась за Бушю. Если я вамъ къ чему нибудь понадоблюсь, вамъ стоитъ только сойти этажемъ ниже.

— Повѣрьте, лейтенантъ, если мнѣ удастся узнать отъ Патульяра то, что мнѣ надо, то вы окажете черезъ Бушю такую услугу, о которой я никогда не забуду.

— Ба! Развѣ не слѣдуетъ помогать сосѣдямъ! весело замѣтилъ де-Рошгри выходя изъ мансарды.

XIII.

Какъ только ушелъ лейтенантъ, артистомъ снова овладѣло нетерпѣніе. Онъ то и дѣло выходилъ на лѣстницу посмотрѣть, не идутъ-ли Рокамиръ или Бушю.

Его равнодушіе къ своему прошлому уступило мѣсто безпокойному любопытству, которое возбудили намеки Патульяра, переданные Кловису Гренгуаромъ, и недоконченный разсказъ человѣка съ хоботомъ. Ему казалось, что если онъ узнаетъ прошедшее Гравуазо, онъ откроетъ въ то же время истинную причину раззорѣнія его отца и… кто знаетъ? можетъ быть также тайну власти этого негодяя надъ хозяйкой дома.

Кловисъ мало зналъ своего отца. Его рожденіе стоило жизни матери и первое время его дѣтства протекло у его бабушки, которой отдалъ его отецъ.

Потомъ онъ учился въ коллегіи и, восемь лѣтъ спустя, онъ отправился въ Пуатье, чтобы слушать лекціи въ университетѣ. Въ этомъ городѣ онъ и получилъ печальное извѣстіе о смерти отца, графа де-Фронтака.

Хотя Кловисъ и мало зналъ своего отца, но онъ все-таки хорошо помнилъ, что это былъ не шутъ, какъ говорилъ Рокамиръ, а человѣкъ добрый, мягкій и робкій, боявшійся какъ огня спекуляцій.

Какъ же могло случиться, что, продавъ незадолго до смерти свое великолѣпное имѣніе, онъ такъ скоро промоталъ деньги, что не оставилъ сыну ничего?

— Да, подумалъ Кловисъ, теперь я знаю въ чемъ дѣло… отецъ не промоталъ свое состояніе… а оно было у него украдено… Кѣмъ и какъ?.. Вѣроятно этими двумя негодяями Гравуазо и Дюрье, при невольной помощи идіота Рокамира. Это животное послужило орудіемъ замысла самъ того не подозрѣвая.

Что-же не идетъ эта обезьяна! вскричалъ наконецъ артистъ теряя терпѣніе.

И онъ еще разъ бросился на лѣстницу, чтобы посмотрѣть не идетъ ли наконецъ Рокамиръ.

— А! кто-то идетъ! сказалъ онъ себѣ.

Дѣйствительно, въ нижней части лѣстницы слышались чьи-то мѣрные, тяжелые шаги. Ожиданіе артиста было непродолжительно, такъ какъ скоро передъ нимъ явилась колоссальная фигура карабинера, несшаго на плечѣ Патульяра съ такой легкостью, какъ будто это былъ букетъ цвѣтовъ.

Голова пьяницы безпомощно болталась по сторонамъ и онъ твердилъ прерывающимся голосомъ:

— Я… тебя… напою, Бушю!

— Ладно, старина; для этого надо тридцать такихъ какъ ты! отвѣчалъ солдатъ съ снисходительнымъ видомъ великодушнаго побѣдителя.

Поднявшись на площадку пятаго этажа, гдѣ ожидалъ его Кловисъ, Буйно спросилъ съ невозмутимымъ хладнокровіемъ:

— Куда прикажете положить его?

— Внеси его сюда, отвѣчалъ Кловисъ, отворяя дверь въ мансарду… Теперь поставь его на ноги.

— На ноги! засмѣялся Буйно; ну, сегодня ему не чего много разсчитывать на свои ноги. Вотъ я лучше посажу его въ каминъ.

— Чортъ возьми! я боюсь что ты пересолилъ, замѣтилъ молодой человѣкъ, видя до какой степени опьяненія дошелъ Патульяръ.

— Право, я тутъ не виноватъ… Я не зналъ что, онъ такъ слабъ… На шестой бутылкѣ онъ уже никуда не годился.

— Думаешь ты, что онъ будетъ однако мнѣ отвѣчать?

— Еще бы! Онъ сейчасъ болталъ точно какая нибудь кумушка. Его только немного растрясло дорогой.

Съ лошадьми тоже бываетъ когда ихъ возятъ по желѣзной дорогѣ. Да я его сейчасъ приведу въ чувство.

Прислонивщись въ глубинѣ камина, Патульяръ собирался уже уснуть, когда Бушю энергически смазалъ его рукой по лицу снизу вверхъ.

Боль отъ этой ласки заставила очнуться пьяницу и онъ снова началъ бормотать:

— Я тебя напою Бушю!..

— Да, только въ другой разъ.

— Нѣтъ, я хочу сегодня-же.

Съ этими словами пьяница съ усиліемъ приподнялся и ушелъ по плечи въ отверстіе трубы говоря:

— Вернемся въ погребокъ.

Труба камина, какъ и вообще всѣ трубы верхнихъ этажей, отличалась отсутствіемъ боковыхъ фаянсовыхъ плитокъ съуживающихъ отверстіе, такъ что Патульяръ легко могъ влезть въ нея.

Онъ исчезъ было уже до половины, когда Бушю за ноги вытащилъ его изъ страннаго пути, избраннаго имъ для возвращенія въ погребокъ.

— О! о! не надо такъ горячиться! замѣтилъ солдатъ вытаскивая его на средину комнаты, не смотря на его отчаянныя усилія удери;аться.

Видите-ли, шепнулъ серьезно карабинеръ артисту, это капризъ человѣка, который выпилъ не въ мѣру. Надо наблюдать за нимъ, такъ какъ онъ навѣрно опять туда вернется. Въ полку я зналъ одного молодца, который какъ только напьется, непремѣнно хочетъ лечь спать въ ножнахъ своей сабли.

— Ну, и что же, это ему удавалось?

— Нѣтъ, потому что его сажали въ карцеръ, прежде чѣмъ онъ успѣвалъ попробовать.

Во время этого короткаго разговора, Патульяръ съ упорствомъ пьяницы не переставалъ повторять:

— Я хочу вернуться въ погребокъ и напоить Бушю!

— Теперь ты можешь идти, сказалъ артистъ Бушю, видя что пьяница вышелъ изъ забытья и способенъ отвѣчать на его вопросы.

Карабинеръ тотчасъ-же повернулся и вышелъ, повторивъ на прощанье свой совѣтъ.

— Особенно обратите вниманіе на трубу; онъ туда навѣрное вернется.

Видя что солдатъ уходитъ, Патульяръ сталъ рваться вслѣдъ за нимъ, крича во все горло:

— Я хочу его напоить… чтобы онъ свалился подъ столъ… Онъ не умѣетъ пить!

Но Кловисъ удержалъ его на мѣстѣ, пока дверь не закрылась за деньщикомъ лейтенанта.

— Сидите смирно, сказалъ онъ тогда сухимъ тономъ, вы исполните этотъ проэктъ въ другой разъ… когда представится случай… ну хоть бы въ день свадьбы мадамъ Дюрье.

— Да, въ день свадьбы… съ этимъ негодяемъ Гравуазо! отвѣчалъ пьяница, предупреждая желаніе артиста.

— Съ нимъ, или съ кѣмъ другимъ… въ желающихъ кажется нѣтъ недостатка.

— Тю, тю, тю! произнесъ насмѣшливо Патульяръ разражаясь пьянымъ смѣхомъ.

— Что-же? Развѣ хозяйка влюблена въ него?

— Нѣтъ!.. она его терпѣть не можетъ… а все-таки выйдетъ за него замужъ!

— Почему-же?

— Потому что этотъ мошенникъ съумѣетъ ее заставить… Конечно, если она не предпочтетъ идти пѣть по дворамъ… А такъ какъ она этого вовсе не желаетъ, то можно держать пари, что она согласиться выйти за этого плута.

— Значитъ она лишится всего состоянія если откажется?

— Именно. На другой-же день у нея не будетъ ничего.

Кловисъ понялъ, что онъ близокъ къ открытію тайны отношеній мадамъ Дюрье къ ея повѣренному, и чтобы вызвать Патульяра на дальнѣйшія объясненія, замѣтилъ самымъ равнодушнымъ тономъ.

— Ей однако очень легко избѣжать раззоренія. Стоитъ только перестать довѣрять Гравуазо управленіе ея дѣлами.

— Ого! довѣрять! засмѣялся Патульяръ. Да, она довѣрила ему дѣла какъ довѣряютъ бульдогу котлетку, которую онъ держитъ уже въ зубахъ.

— А! значитъ она поступаетъ такъ изъ страха.

— Ну да, конечно… И право стоитъ бояться, увѣряю васъ.

У Гравуазо, продолжалъ пьяница послѣ короткаго молчанія, есть бумага, очень опасная для хозяйки… Въ двадцать четыре часа, красавица можетъ лишиться послѣдняго ліарда.

— Въ самомъ дѣлѣ? вскричалъ граверъ не будучи въ состояніи скрыть свое изумленіе.

Но въ это время Патульяръ неожиданно перемѣнилъ разговоръ, возвратившись къ идеѣ, крѣпко засѣвшей въ его мозгу.

— Я хочу вернуться въ погребокъ! пробормоталъ онъ.

Прежде чѣмъ граверъ успѣлъ павести пьяницу на интересовавшій его предметъ разговора, дверь мансарды съ трескомъ отворилась и кто-то влетѣлъ какъ бомба.

Это былъ Рокамиръ.

Не замѣчая скорчившагося въ углу пьяницы, онъ бросился съ сіяющимъ лицомъ къ артисту, крича во все горло:

— Обнимите меня, г. Кловисъ! обнимите!

Это предложеніе далеко не соблазняло гравера и онъ маневрируя такимъ образомъ, чтобы заставить Рокамира обернуться спиной къ Патульяру, поспѣшилъ отвѣтить печальнымъ тономъ:

— Я право въ отчаяніи, г. Рокамиръ, но я поклялся, обнимая во всей полнотѣ профессію гравера, не обнимать болѣе ничего.

— А! жаль!.. Иначе вы могли-бы обнять счастливѣйшаго изъ смертныхъ.

Въ это время Кловисъ, смотрѣвшій черезъ плечо идіота, увидѣлъ, что пьяница исчезъ.

— Ужь не ушелъ-ли онъ въ самомъ дѣлѣ черезъ трубу? подумалъ онъ.

Но Кловисъ зналъ, что труба, широкая въ началѣ, постепенно сьуживается и стало быть не позволяла пьяницѣ зайти далеко по этой необычайной дорогѣ въ погребокъ.

Сгарая нетерпѣніемъ продолжать допросъ Патульяра и зная въ то же время безполезность погони за двумя зайцами, онъ рѣшился избавиться отъ Ракомира, который заставивъ себя такъ долго ждать, явился наконецъ совершенно не кстати.

Но это было не легко устроить.

Равомиръ былъ не изъ числа людей способныхъ замѣтить что они стѣсняютъ. Кромѣ того онъ въ настоящую минуту задыхался отъ радости и испытывалъ необходимую потребность сообщить ее всему міру.

— Вѣрите вы предсказательницамъ, гадальщицамъ? вскричалъ онъ схватывая артиста за рукавъ… Предупреждаю васъ, что я вѣрю имъ безусловно…

— Я вполнѣ раздѣляю ваше мнѣніе, г. Рокамиръ. Я зналъ самъ людей предсказывавшихъ безошибочно будущее. Одинъ напримѣръ за шесть мѣсяцевъ говорилъ, что Благовѣщеніе будетъ 2-го февраля и ни разу не ошибся!

— Такъ узнайте-же что я сейчасъ былъ у гадальщицы… Знаете что она мнѣ предсказала?

— Корону.

— Нѣтъ… Она предсказала что я не буду послѣднимъ изъ моей расы!..

— Ну вашей гадальщицѣ не трудно было это предсказать! замѣтилъ качая головой Кловисъ. Не надо быть пророкомъ чтобы сдѣлать такое предсказаніе, когда видишь молодую очаровательную женщину какъ ваша супруга, подъ руку съ такимъ величественнымъ и красивымъ мужемъ какъ вы…

— Вотъ тутъ-то вы и ошибаетесь!.. Конечно легко было-бы предсказать это зная что мы мужъ и жена… но я хитеръ и принялъ нѣкоторыя предосторожности… Я сказалъ заранѣе Сидализѣ: надо обмануть гадальщицу; ты скажешь что я твой лакей… что, хорошо придумано?

— Да, должно быть гадальщица была порядкомъ сбита съ толку!

— И знаете… вы просто не повѣрите… она, не смотря на эту хитрость, положительно узнала меня въ картахъ. Говоря что родъ Ракомировъ не угаснетъ, она прибавила, что отецъ ребенка будетъ красавецъ.

— То есть, значитъ вы!

— Да… и что она видитъ его въ кирасѣ и каскѣ… намекъ на мой маскарадный костюмъ, не правда-ли?

— Конечно… что-же дальше?

— Дальше ничего. Я нечаянно чихнулъ и всѣ карты улетели со стола. Гадальщица хотѣла начать новый сеансъ въ сорокъ франковъ, но я удовольствовался первымъ.

И въ порывѣ дикой радости, Рокамиръ вцѣпился въ Кловиса, бѣшено крича:

— У меня будетъ сынъ!.. у меня будетъ сынъ!.. Я назову его Матюреномъ и онъ будетъ учиться въ политехнической школѣ!..

Но вдругъ онъ выпустилъ артиста и отступилъ съ безпокойнымъ видомъ.

— Что съ вами? спросилъ онъ. Отчего вы стонете? ужь не ушибъ-ли я васъ?

Дѣйствительно послышался чей-то стонъ. Это стоналъ Патульяръ забившійся такъ далеко въ трубу, что не могъ подвинуться ни взадъ ни впередъ. Не зная какъ выпутаться изъ этого непріятнаго положенія, пьяница началъ стонать и звуки его голоса проникли въ мансарду еще болѣе усиленными, такъ какъ труба представляла нѣчто въ родѣ гигантскаго рупора.

Граверъ, желавшій поскорѣе выпроводить идіота, поспѣшилъ воспользоваться этимъ случаемъ.

— Когда вы пришли г. Рокамиръ, отвѣчалъ онъ, я сбирался идти завтракать. Слушая васъ можно забыть все, даже голодъ… это, что вы сейчасъ слышали, жалоба моего пустаго желудка.

— О! какой у васъ должно быть аппетитъ, замѣтилъ наивно Рокамиръ… Я право думалъ что это рычитъ тигръ.

Иногда, когда Сидализа очень долго засидиться у своей модистки и мнѣ приходится ждать обѣда до десяти или одинадцати часовъ, у меня тоже ворчитъ желудокъ, но далеко не такъ громко… Въ такомъ случаѣ до свиданія, я ухожу. Я пришелъ къ вамъ только чтобы сдержать свое обѣщаніе, докончить исторію Гравуазо и де-Фронтака.

— Благодарю васъ… но право я теперь такъ голоденъ, такъ голоденъ, что не понялъ-бы ни слова изъ вашего разсказа, отвѣчалъ артистъ провожая идіота до дверей мансарды.

Когда Кловисъ, выпроводивъ Рокамира, подошелъ къ камину, въ трубѣ происходила отчаянная возня. Пьяница употреблялъ всѣ усилія чтобы освободиться, но все было напрасно.

— Постой-ка, голубчикъ, ты у меня сейчасъ вылѣзешь! прошепталъ артистъ наклоняясь къ устью трубы.

— Бушю пришелъ… и принесъ вино! крикнулъ онъ.

Эти магическія слова удвоили силу и ловкость Патульяра. Оставивъ часть кожи съ носа въ трубѣ, онъ успѣлъ однако освободиться изъ тисковъ и обрушился внизъ въ облакѣ сажи.

— Гдѣ Бушю? гдѣ вино? проворчалъ онъ, съ трудомъ принимая сидячее положеніе.

Въ трезвомъ видѣ Патульяръ всегда былъ почтителенъ передъ Гравуазо, но теперь по пословицѣ «что у трезваго на умѣ, то у пьянаго на языкѣ», онъ и не думалъ скрывать своей ненависти и злобы на своего господина. Чтобы добыть свѣденія о Гравуазо, артисту стоило только раздражить противъ него пьяницу.

Поэтому онъ поспѣшилъ отвѣчать въ этомъ духѣ на вопросъ Патульяра.

Бушю былъ сейчасъ здѣсь, сказалъ онъ, но Гравуазо велѣлъ ему уйти, говоря, что вы слишкомъ много пили.

— Къ чему онъ тутъ мѣшается! проворчалъ Патульяръ, въ своемъ опьяненіи и не думая сомнѣваться въ справедливости словъ артиста.

— Именно это и сказала ему мадамъ Дюрье, добавилъ Кловисъ.

— Какъ, и она была здѣсь?

— Да. случайно. Она защищала васъ противъ Гравуазо, который назвалъ насъ пьяницей.

— Пьяницей, меня? вскричалъ въ бѣшенствѣ Патульяръ… Да ужь лучше по моему быть пьяницей, чѣмъ воромъ… можете это передать ему отъ меня.

А! такъ она меня защищала? заключилъ онъ болѣе мягкимъ тономъ.

— И очень горячо. Она говорила Гравуазо, что вы честный, трудолюбивый человѣкъ… Да, она васъ кажется очень уважаетъ!..

— Что же, это очень хорошо съ ея стороны… Я ей отплачу за это, обѣщаю вамъ.

— Да, вамъ надо будетъ при первомъ случаѣ поблагодарить ее… Вѣдь это единственное средство выразить ей вашу благодарность.

— Вы думаете? сказалъ ухмыляясь Патульяръ.

— Ба! у васъ значитъ найдется и другое средство?

— Конечно!.. и оно доставитъ ей не мало удовольствія!

— Вы можетъ быть хотите предложить ей руку?

— Ну нѣтъ!.. Патульяръ никогда не свяжется съ женщиной! Вы можете предупредить объ этомъ хозяйку, если она мѣтитъ на меня… Я и безъ этого съумѣю доказать ей, что я не изъ неблагодарныхъ…

Видите ли, я знаю гдѣ оно! прибавилъ онъ послѣ короткаго молчанія.

— Что оно?

— Письмо.

— Ахъ, да! То письмо, которое вы называете опасной для нея бумагой: благодаря которому Гравуазо можетъ разорить ее?

— Вотъ именно… Будьте увѣрены, что вдова не разсердится, когда я передамъ ей это письмо.

— О! вы думаете?

— Еще бы! Хороши вы! Вы воображаете, что кому-нибудь разореніе можетъ доставить удовольствіе?.. Я знаю, что не она украла это богатство… но ей очень горько было бы разстаться съ нимъ.

— А! значитъ это богатство было украдено?

— Да, старикомъ Дюрье, и этой канальей, у которой я служу… Они даже не мало смѣялись этой штукѣ.

— А тотъ кого они обокрали развѣ не жаловался?

— О! когда они обдѣлали дѣло, онъ уже протянулъ ноги.

— То-есть умеръ, вы хотите сказать!

— Умеръ и похороненъ.

— Да, это правда, де-Фронтакъ тогда уже умеръ, произнесъ спокойнымъ тономъ Кловисъ, подавляя овладѣвшее имъ волненіе.

— А! вы знаете его имя? вскричалъ наивно Патульяръ.

— Вы сами сейчасъ мнѣ его назвали.

— Да, вѣдь и въ самомъ дѣлѣ, согласился довѣрчивый пьяница.

— Кромѣ того, я зналъ это еще раньше отъ Рокамира, прибавилъ артистъ, желая узнать какую роль игралъ въ этой исторіи супругъ Сидализы.

При этомъ имени Патульяръ разразился громкимъ хохотомъ.

— Рокамиръ? вскричалъ онъ… Да эта устрица!.. Цѣлая дюжина устрицъ!.. Какъ надъ нимъ издѣвались, другіе-то… Невозможно быть глупѣе его!

— Значитъ онъ быль невольнымъ сообщникомъ въ этомъ мошенничествѣ?

Но пьяница, не будучи въ состояніи долго остапавливаться на одномъ предметѣ, вмѣсто того, чтобы отвѣчать на этотъ вопросъ, пробормоталъ возвращаясь къ старому.

— Да, я ручаюсь вамъ, хозяйка не скажетъ что это жжется, когда я суну ей въ руку эту бумагу!

— Такъ она знаетъ, что ея состояніе украдено у де Фронтака? спросилъ артистъ, невидимому глубоко огорченный этой мыслью, такъ какъ онъ припомнилъ, что когда въ первое свиданіе со вдовой онъ сказалъ ей свое имя, она не выразила ни удивленія, ни смущенія.

Но артистъ такъ влюбленъ въ Селестину, что самъ брался защищать ее, хотя все повидимому говорило противъ нее.

— Она не виновна, подумалъ онъ, я не долженъ давать вѣры словамъ этого пьяницы. Она пользуется этимъ богатствомъ и не подозрѣвая даже какимъ путемъ оно было пріобрѣтено ея мужемъ.

Но какъ бы то ни было, граверъ вынужденъ былъ признаться, что страхъ внушаемый мадамъ Дюрье ея повѣреннымъ не фантазія, и стало быть имѣетъ какое-нибудь основаніе.

Онъ хотѣлъ бы засыпать Патульяра вопросами, но въ своемъ опьяненіи, лакей не въ состояніи быль выдержать послѣдовательный допросъ. Поэтому лучше было предоставить ему полную свободу болтать, тѣмъ болѣе, что онъ не нуждался въ вопросахъ и продолжалъ не умолкая говорить самъ съ собой.

— Какъ сейчасъ я вижу это письмо, бормоталъ онъ въ полголоса… тамъ на лѣво, въ секретномъ ящичкѣ бюро… Ничего нѣтъ легче какъ подцѣпить его…

А! вотъ идея! продолжалъ онъ со смѣхомъ, если я стащу бумагу, можно будетъ выгодно продать ее… Я устрою аукціонъ, кто дастъ дороже, хозяйка или Гравуазо, тому и отдамъ… Надо это хорошенько обдумать… Тогда у меня будетъ подъ старость кусокъ хлѣба… тогда я…

Патульяръ не окончилъ.

Его голосъ мало по малу слабѣлъ и послѣднія слова перешли въ невнятное бормотаніе. Возбужденное состояніе уступило мѣсто тяжелому опьяненію, голова пьяницы медленно опустилась на грудь и скоро сильный храпъ возвѣстилъ, что онъ уже странствуетъ въ царствѣ сновидѣній.

— Хорошо было бы поймать этого молодца въ ту минуту, когда онъ стащитъ письмо у своего господина, подумалъ Кловисъ, пораженный послѣдними словами пьяницы.

Но въ ожиданіи исполненія этой надежды надо было заняться настоящимъ, то-есть избавиться отъ пьянаго Патульяра, растянувшагося на полу среди мансарды.

— Я стащу его за ноги на лѣстницу, пусть онъ тамъ выспится, рѣшилъ артистъ.

Но едва онъ наклонился, чтобы привести въ исполненіе свой проэктъ, какъ раздались три громкіе удара въ дверь и на порогѣ мансарды показалась гигантская фигура Бушю.

— Лейтенантъ послалъ меня спросить не нуженъ ли я вамъ? сказалъ онъ.

— А! ты пришелъ кстати, возьми-ка этого молодца и унеси его на лѣстницу, куда хочешь…

— Осмѣлюсь замѣтить, что лучше всего было бы снести его назадъ въ погребокъ… Этотъ лѣнтяй только раздразнилъ меня, заключилъ облизываясь деньщикъ.

Кловисъ понялъ, что за услугу оказанную солдатомъ, онъ долженъ въ видѣ благодарности позволить ему напиться.

Ступай, дѣлай какъ знаешь! сказалъ онъ смѣясь…

— О!… видители, я говорю это для васъ… единственно для васъ…

— Ба! такъ это ради меня ты хочешь снести Патульяра въ погребокъ.

— Да вѣдь вы заставили меня напоить его, не для того, чтобы полюбоваться на пьяницу… Вы хотѣли кой о чемъ переговорить съ нимъ… и навѣрное не о цѣнѣ овса; такъ что можетъ быть вамъ было бы пріятнѣе, чтобы Патульяръ завтра не помнилъ о томъ, что онъ былъ у васъ.

— Да, конечно. Какъ же устроить это?

— Если пьяница очнется въ погребкѣ, онъ подумаетъ что и не уходилъ изъ него… Я еще хорошенько налью его, такъ что онъ ничего не будетъ помнить.

— Знаешь Бушю, твоя идея великолѣпна! вскричалъ Кловисъ.

— О! Это не моя идея! возразилъ Бушю, это лейтенантъ придумалъ.

— И онъ совершенно правъ, я предоставляю тебѣ Патульяра. Напои его такъ, чтобы онъ ничего не помнилъ.

— Будьте спокойны… Я, какъ говорится нагружу его для колоніи… Человѣкъ, въ этомъ состояніи пріѣзжаетъ въ колонію черезъ двадцать дней морскаго пути, такимъ же пьянымъ какъ и въ день отъѣзда.

— Но ты его убьешь!

— Не бойтесь, я но этой части опытенъ. Я въ полку обучалъ рекрутовъ.

Съ этими словами Бушю наклонился надъ спящимъ и однимъ взмахомъ взваливъ его на плечи, направился къ двери.

Проснувшійся пьяница снова началъ барахтаться и бормотать: я хочу напоить Бушю!… Видно было, что эта идея крѣпко засѣла въ его головѣ.

— Ну! ну! смирно!… отвѣчалъ Бушю. Ладно, мы пойдемъ промочить опять горло.

Голосъ Бушю звучалъ снисходительно, почти нѣжно; очевидно храбрый солдатъ питалъ въ душѣ глубокое сочувствіе къ пьяницамъ.

Оставшись одинъ, артистъ старался соединить въ одно цѣлое отрывочныя свѣденія, добытыя имъ отъ Патульяра и Рокамира. Не смотря на всю неполноту и неясность ихъ, однако вполнѣ было очевидно, что мадамъ Дюрье знаетъ происхожденіе ея богатства, знаетъ имя того, у кого оно было украдено.

— Почему она ничего не сказала, когда я говорилъ ей, что мое имя де-Фронтакь? повторялъ Кловисъ.

Онъ вспомнилъ также какой страхъ видѣнъ былъ на лицѣ Селестппы, когда на балу у Рокамира, она увидѣла его разговаривающимъ съ Гравуазо.

— Неужели она боялась что я открою свое имя этому человѣку, прежде чѣмъ ей удастся вырвать отъ него эту бумагу, которая должна обезпечить ей обладаніе ея богатствомъ? подумалъ Кловисъ.

Но какъ онъ ни старался истолковать въ дурную сторону поступки вдовы, все-таки какой то внутренній голосъ говорилъ ему, что она невинна.

Наконецъ онъ не могъ болѣе выносить этого чувства неизвѣстности.

— Я хочу ее видѣть! вскричалъ онъ и бросился вонъ изъ мансарды.

XIV.

На звонокъ Кловиса, дверь по обыкновенію отворила горничная.

— А! это вы господинъ Кловисъ. Вамъ угодно видѣть барыню? спросила она.

— Да, прелестная Флора.

— Въ настоящую минуту это невозможно.

— Ба! Развѣ она опять въ ванной?

— Нѣтъ. Она занята… правда не очень пріятно… и не можетъ васъ принять.

— Ты говоришь непріятно?

— Да! такъ какъ быть вдвоемъ съ г. Гравуазо не можетъ быть пріятно. Вотъ уже больше часу какъ управляющій заперся съ барыней, чтобы передать ей счеты.

— Но въ такомъ случаѣ, если онъ здѣсь уже цѣлый часъ, то долженъ скоро уйти. Дай мнѣ гдѣ нибудь подождать его ухода, я буду терпѣливъ и скроменъ.

Послѣ ужина Кловиса съ ея барыней, Флора имѣла право думать, что Кловисъ на хорошемъ счету у нея и рѣшилась исполнить его просьбу.

— Вы хотите чтобы уходя Гравуазо увидѣлъ васъ? спросила она прежде всего.

— Не особенно.

— Въ такомъ случаѣ, такъ какъ онъ пойдетъ черезъ столовую, то я посажу васъ въ барынину уборную… Идите за мною.

Камеристка уже сдѣлала нѣсколько шаговъ, когда Кловисъ остановилъ ее за руку.

— Скажи мнѣ сначала одну вещь, шепнулъ онъ.

— Что такое?

— Этотъ Гравуазо большой негодяй. Отчего же твоя барыня, не только взяла его въ управляющіе, но даже удостоиваетъ принимать его.

Флора пожала плечами.

— Развѣ я что нибудь тутъ знаю!… недовольнымъ тономъ отвѣчала она. Поведеніе барыни въ этомъ случаѣ совсѣмъ непонятно… Если ей говорить, что Гравуазо негодяй, то она иногда соглашается, по большей же части дѣлаетъ видъ будто не слышитъ… Я не знаю презираетъ она его или боится… но во всякомъ случаѣ не любитъ., а между тѣмъ, когда онъ приходитъ, то изъ десяти разъ, восемь его принимаютъ… и я даже прибавлю съ нѣкоторой поспѣшностью… какъ сегодня, напримѣръ.

— А! онъ былъ сегодня любезно принятъ?

— Не успѣла я о немъ доложить, какъ сейчасъ же получила приказаніе ввести… и вотъ уже, повторяю, цѣлый часъ, какъ онъ здѣсь совѣщается.

— Очень спокойно, не такъ ли?

— Я не успѣла послушать, неблагоразумно отвѣчала мамзель Флора.

Но сейчасъ же спохватилась.

— Нѣтъ, нѣтъ, я хотѣла сказать, что я ничего не слышала, поправилась она… такъ какъ повѣрьте, г. Кловисъ, я не знаю, что такое значитъ подслушивать у дверей… Но конечно, иногда, ходя туда и сюда, мнѣ случалось слышать слово или два, когда Гравуазо возвышаетъ голосъ.

— Вотъ какъ, онъ возвышаетъ голосъ?

— Не совсѣмъ, я не такъ сказала… но онъ ворчитъ какъ злой бульдогъ, не смѣющій открыто залаять.

— А мадамъ Дюрье?

— О! я не могу рѣшить отъ страха или хладнокровія, но она говоритъ такъ тихо, что словъ нельзя разобрать… Тогда какъ нѣкоторыя слова Гравуазо, напротивъ того можно схватить на лету…

— И эти слова схваченные на лету, вы можете повторить ихъ мнѣ? вкрадчиво сказалъ Кловисъ.

У камеристки было у самой слишкомъ нѣжное сердце, чтобы не быть снисходительной къ чужой любви.

Мы уже сказали, что ужинъ ея барыни съ Кловисомъ заставилъ ее предположить то, чего не было. Въ вопросѣ артиста она видѣла ревность влюбленнаго и такъ; какъ она была бы очень счастлива, досадивъ Гравуазо, поэтому и рѣшилась измѣнить барынѣ въ пользу Кловиса. Впрочемъ, надо сказать правду, что она знала очень мало.

— Если я вамъ повторю эти слова, сказала она, то вы не очень то подвинетесь впередъ.

— Ты объяснишь мнѣ ихъ.

— Да, если бы я сама ихъ понимала. Но признаюсь, что онѣ для меня совсѣмъ непонятны.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Судите сами. Два раза я слышала, какъ Гравуазо говорилъ: «Вы уступите и я женюсь на васъ». Затѣмъ, послѣ отвѣта барыни, котораго я не разслышала, онъ прибавилъ; «Я сдѣлаю такъ какъ говорю»… Въ другой разъ онъ говорилъ: «Я, или никто, а то всякому кто явится, я разскажу всю исторію». Вотъ что онъ говорилъ. Понимаете ли вы тутъ что нибудь, господинъ Кловисъ.

— Положительно ничего… А какова была барыня послѣ этихъ свиданій?

— Также спокойна, какъ будто и не видала управляющаго.

— Ты служила у мадамъ Дюрье при жизни мужа?

— Конечно.

— Развѣ управляющій и покойникъ были друзьями?

— Неразлучными!

— Скоро ли послѣ смерти Дюрье, Гравуазо выразилъ свое желаніе жениться на вдовѣ?

— Очень скоро, хотя сначала она не очень то его слушала, потому что, какъ только окончился трауръ, барыня начала выѣзжать на балы, концерты и т. д… однимъ словомъ, развлеченіямъ конца не было.

— Она вознаграждала себя за время, потерянное около больнаго старика. Въ ея лѣта любятъ повеселиться.

— Да, но веселилась ли она? вотъ въ чемъ вопросъ. Я сильно въ этомъ сомнѣваюсь.

— Почему-же?

— Потому что она постоянно возвращалась домой скучная, даже печальная. Но потомъ снова при первомъ случаѣ уѣзжала опять.

— Чтобы снова возвратиться скучной?

— Да. Такъ что я стала думать не ищетъ ли она какого нибудь феникса и въ отчаяніи что не находитъ… Но это еще не самое забавное.

— Что же еще такое?

— То, что ея страсть къ удовольствіямъ вдругъ прекратилась. Помните вы тотъ день, когда приходили въ первый разъ.

— Да. У нея былъ мигрень.

— Ну, наканунѣ она была на балу и въ этотъ день должна была ѣхать на другой. Когда я пришла одѣть ее, то знаете что она мнѣ сказала. Нѣтъ, это кончено, мнѣ надоѣли эти удовольствія, которыя утомляютъ меня, я не хочу о нихъ больше слышать.

— Но тѣмъ не менѣе она была вчера на балу у Рокамира.

— О! въ этомъ ее нельзя упрекнуть, она отправилась единственно для того, чтобы не обидѣть своего жильца… Нѣтъ, я полагаю что ей окончательно надоѣло все это. Она цѣлые дни возится со своей крестницей, маленькой Лили.

— И такъ, теперь, когда она успокоилась, Гравуазо еще болѣе желаетъ на ней жениться.

— Да, и странно, что барыня, бѣгавшая отъ него прежде какъ отъ чумы, теперь принимаетъ его, какъ я уже говорила, приблизительно восемь разъ изъ десяти.

— Однако эти сцены, изъ которыхъ ты слыхала нѣсколько словъ, должны очень надоѣдать твоей барынѣ.

— Ну, нѣтъ. Я никогда не видала ея веселѣе, чѣмъ съ тѣхъ поръ какъ она перестала развлекаться.

— Что же ты заключаешь изъ этого, Флора?

Камеристка смѣясь заглянула въ глаза молодому человѣку, ужинавшему съ ея госпожей.

— Какъ вы просты! насмѣшливо отвѣчала она

— Простъ? чѣмъ же?

— Тѣмъ, что не подозрѣваете отчего барыня ныньче такъ весела.

— Серьезно не подозрѣваю.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Увѣряю тебя! Ты лучше уже скажи мнѣ сама.

— Я право не знаю какъ сказать вамъ это. Вамъ слѣдовало бы самому догадаться… Если только вы теперь не смѣетесь надо мною.

— Честное слово, нѣтъ. Говори, я тебя слушаю.

Горничная снова взглянула въ лицо Кловиса, чтобы убѣдиться въ его чистосердечіи.

— Я вамъ уже говорила, какъ я всегда думала, что барыня ищетъ феникса.

— Да. Что же дальше?

— Ну, я думаю, что она нашла его.

Кловисъ хотѣлъ что-то сказать, но она остановила его.

— Пока мы тутъ болтаемъ, перебила она его, Гравуазо можетъ выйти отъ барыни, а такъ какъ вы не особенно желаете, чтобы онъ видѣлъ васъ выходя, то вамъ пора пройти въ уборную, гдѣ вы подождете пока барынѣ можно будетъ васъ принять. Какъ она освободится я доложу ей о васъ.

— Въ уборную, такъ въ уборную.

— Въ особенности не шумите тамъ. Уборная рядомъ съ будуаромъ, гдѣ барыня разговариваетъ съ Гравуазо и будетъ совершенно лишнимъ, если управляющій узнаетъ, что вы тамъ.

— Хорошо, я не буду шевелиться.

Дойдя до конца корридора, Флора ввела молодаго человѣка въ довольно большую комнату, наполненную шкафами, и тихонько заперла за нимъ дверь, приложивъ къ губамъ палецъ, въ знакъ молчанія.

Кловисъ тихонько усѣлся на первый стулъ и не шевелился. Онъ не замедлилъ убѣдиться, что совѣтъ не шумѣть, данный Флорой, внушенъ ей опытомъ.

— Это въ эту комнату она ходила слушать… случайно… то что говорится у ея барыни, подумалъ Кловисъ, замѣтивъ, что черезъ тонкую дверь разговоръ изъ сосѣдней комнаты былъ почти ясно слышенъ, если только говорили не шепотомъ.

Боясь сдѣлать малѣйшее движеніе, которое могло бы выдать его присутствіе, Кловисъ весь превратился въ слухъ, прислушиваясь къ разговору между мадамъ Дюрье и Гравуазо. Къ несчастію онъ слишкомъ опоздалъ, потому что едва успѣлъ онъ усѣсться, какъ послышался стукъ отодвигаемыхъ стульевъ показавшій ему, что говорившіе встаютъ, и что слѣдовательно свиданіе приходитъ къ концу.

Вставъ, Гравуазо по всей вѣроятности подошелъ очень близко къ двери, такъ какъ его слова совершенно ясно дошли до Кловиса.

— Я вамъ даю недѣлю сроку, сказалъ управляющій.

— Черезъ недѣлю, я также какъ и сегодня откажусь, сухо отвѣчала мадамъ Дюрье.

— Вы подумайте о томъ что ждетъ васъ.

— Я уже обо всемъ подумала.

— Значитъ вы согласитесь на бѣдность, которую повлечетъ за собою ваше упрямство?

Кловисъ услышалъ ироническій смѣхъ.

— Не говорите глупостей, мой милый, замѣтила хозяйка.

— Но моя угроза совершенно серьезна.

— Нѣтъ, она просто глупа.

— Вы думаете?

— Конечно, такъ какъ ударъ, которымъ вы хотите поразить меня, обрушится на вашу же спину. Въ тотъ день, когда вы попытаетесь раззорить меня, вамъ самому придется подставить горло… а вы не такой человѣкъ, чтобы возвращать что-либо. Вы видите, что я имѣла причину назвать вашу угрозу глупой, такъ какъ собственная выгода мѣшаетъ вамъ привести ее въ исполненіе.

— Ошибаетесь, моя красавица, такъ какъ у меня нѣтъ дома, на который могли бы наложить арестъ… Все мое состояніе обращено въ бумаги, перевезти которыя очень легко… у меня лежитъ въ банкѣ милліонъ на текущемъ счету и я могу взять его черезъ двадцать минутъ… Вы видите что наше положеніе далеко не одинаково.

На эти слова не послѣдовало отвѣта.

— И такъ вы отказываетесь выйти за меня? съ глухой яростью спросилъ Гравуазо, помолчавъ немного.

— Я не отказываюсь.

— Да, но вы ставите такое условіе, которое вполнѣ равняется отказу. Вы не можете считать меня настолько глупымъ, чтобы я позволилъ обезоружить себя, прежде чѣмъ увѣрюсь, что вы не можете ускользнуть отъ меня. Я вамъ говорилъ и снова скажу, что отдамъ росписку послѣ свадьбы.

— А я хочу получить ее сейчасъ, рѣшительнымъ тономъ отвѣчала Селестина.

— Ну да! Чтобы разорвать ее, не такъ ли? Послѣ чего, не имѣя больше причинъ меня бояться, вы откажетесь отъ своего слова… и спася свое состояніе, выйдете у меня подъ носомъ за другаго.

По всей вѣроятности вдова не желала продолжать долѣе споръ о намѣреніяхъ, которыя ей приписывалъ Гравуазо, потому что она вдругъ оборвала разговоръ.

— Прощайте, сухо сказала она.

Но это прощаніе только сдѣлало негодяя еще настойчивѣе, а главное злѣе.

— Если не я, то и никто другой! продолжалъ онъ, съ выраженіемъ ненависти. Если вы разсчитываете выйти за одного изъ вашихъ вздыхателей, то предупреждаю васъ, что я скоро съумѣю погасить его страсть.

Эта новая угроза казалось не произвела никакого впечатлѣнія на мадамъ Дюрье.

— О! вы можете избавить себя отъ труда объяснять мнѣ, что вы сдѣлаете, такъ какъ я считаю васъ способнымъ на все… кромѣ порядочнаго чувства или честнаго поступка, презрительно сказала она.

— Да, да, насмѣшливо продолжалъ Гравуазо, мы посмотримъ какую мину будутъ дѣлать всѣ ваши женихи, когда я посовѣтую имъ спросить дѣйствительно ли маленькая Лили дочь вашей кухарки… и ваше названіе матери крестной, единственное ли, на которое вы имѣете право.

При этихъ словахъ, у влюбленнаго Кловиса сердце тяжело сжалось.

— Вѣрьте послѣ этого женщинамъ, печально прошепталъ онъ.

Но ему было такъ тяжело отказаться отъ своихъ иллюзій, что онъ все еще надѣялся, что мадамъ Дюрье придетъ въ негодованіе отъ клеветы управителя, но его надежды не оправдались.

— Пожалуй! Злоупотребляйте моей тайной, отвѣчала Селестина.

— Поэтому, когда никто не захочетъ на васъ жениться, вамъ поневолѣ придется выйти за меня, съ удареніемъ продолжалъ Гравуазо.

— О! о! по прежнему насмѣшливо продолжала вдова, вы забываете, что мнѣ всегда остается два средства избавиться отъ васъ.

— Какія же это?

— Первое, это совершенно отказаться отъ замужества.

— А второе?

— Выйти за единственнаго человѣка, котораго вашъ доносъ не можетъ оттолкнуть отъ меня.

— Ба! но кто же этотъ человѣкъ?

— Вы не угадываете?

— Нисколько… я напрасно стараюсь придумать… и былъ бы вамъ очень благодаренъ, еслибы вы указали мнѣ на эту рѣдкость.

Наступило короткое молчаніе, во время котораго Кловисъ затаилъ дыханіе.

— Это отецъ Лили, отвѣчала она наконецъ.

При этомъ отвѣтѣ Гравуазо громко расхохотался.

— А гдѣ вы его найдете? спросилъ онъ. Даже допустивъ, что случай столкнулъ бы васъ… и что онъ былъ бы еще не женатъ, неужели вы думаете, что онъ повѣрить тому, что вы ему разскажете?.. Нѣтъ, нѣтъ, вамъ надо отказаться отъ этой мысли.

— Въ такомъ случаѣ мнѣ остается первое средство, которое все-таки гораздо лучше, чѣмъ выйти за васъ замужъ.

— Черезъ недѣлю, которую я даю вамъ на размышленіе, вы перемѣните ваше мнѣніе.

— Это возможно, если въ этотъ промежутокъ случится одно чудо.

— Какое это?

— Такое, что черезъ недѣлю вы перестанете быть презрѣннымъ негодяемъ, г. Гравуазо.

Управляющій въ первое мгновеніе не могъ найтись что сказать.

— Да уходите же, сударь, продолжала Селестина, неужели вы не понимаете, какое отвращеніе внушаетъ мнѣ ваше присутствіе.

Безъ сомнѣнія Гравуазо, котораго ярость лишила способности говорить, не желалъ исполнить этого приказанія, такъ какъ Селестина сейчасъ же продолжала:

— Если вы все-таки остаетесь, то я уйду сама!

Послѣ этихъ словъ дверь вдругъ отворилась и мадамъ Дюрье неожиданно появилась въ уборной, заперевъ за собою дверь на ключъ, чтобы избавиться отъ преслѣдованій.

При видѣ Кловиса, въ присутствіи котораго она такъ неожиданно очутилась, молодая женщина поблѣднѣла и поспѣшно зажала рукою ротъ, чтобы заглушить крикъ изумленія, который могъ возбудить вниманіе Гравуазо.

Они не обмѣнялись ни словомъ, такъ какъ въ ту же минуту раздался ударъ кулака въ дверь.

— А! я тебѣ внушаю отвращеніе, закричалъ онъ въ тоже время. Хорошо! Я скоро отмщу за себя!.. Слышишь ли ты, красавица, у которой родятся дѣти до свадьбы?

Затѣмъ стукъ удаляющихся шаговъ и захлопнутой двери, доказалъ, что Гравуазо ушелъ.

Если въ первую минуту мадамъ Дюрье могла думать, что Кловисъ ничего не слышалъ изъ разговора, то она должна была разубѣдиться въ этомъ, ясно разслышавъ послѣднюю фразу.

Она сильно смутилась передъ Кловисомъ, узнавшимъ ея тайну и закрыла лицо руками, изъ подъ которыхъ закапали слезы.

Какъ ни ужасно было открытіе о прошедшемъ той, которую онъ любилъ, Кловисъ не могъ забыть, что молодая женщина помогла ему въ несчастіи, что она обращалась къ его дружбѣ, только дружбѣ, такъ какъ она нисколько не поощряла его любви.

— Почему не любить мнѣ ее какъ сестру? спрашивалъ онъ себя.

Но это утѣшеніе въ его разбившихся надеждахъ, казалось Кловису слишкомъ холоднымъ. Противъ воли въ душѣ его поднималось совсѣмъ иное чувство, чѣмъ братская привязанность. Кромѣ того видъ, молчаливо плачущей Селеетины, былъ необыкновенно краснорѣчивъ для Кловиса, готоваго придумать для извиненія ея поведенія сотни предлоговъ.

Поэтому случилось, что молодая женщина вдругъ почувствовала, что кто-то тихонько отнимаетъ отъ лица ея руки и взволнованный голосъ шепчетъ ей на ухо:

— Селестина, развѣ меня здѣсь нѣтъ, чтобы защитить васъ?

При звукахъ этого голоса, молодая женщина подняла глаза, но взглядъ ея встрѣтилъ такой нѣжный взоръ, что она снова потупилась.

— Такъ вы еще не очень презираете меня, г. Кловисъ, прошептала она.

— Я не повѣрилъ ни одному слову клеветы этого негодяя, вскричалъ артистъ, надѣясь избавить такимъ образомъ вдову отъ непріятныхъ объясненій.

Но мадамъ Дюрье не захотѣла воспользоваться предложеннымъ ей выходомъ.

— Надо вѣрить… отвѣчала она дрожащимъ голосомъ, такъ какъ этотъ человѣкъ сказалъ истинную правду.

Искренность этого признанія была тяжела для Кловиса, который, несмотря на все, ждалъ лишь предлога продолжать сомнѣваться.

— Чортъ возьми! подумалъ онъ, она хочетъ убѣдить меня во чтобы то ни стало.

Но Селестина еще не окончила своихъ признаній.

— Да, продолжала она опустивъ глаза, я была матерью до моего замужества съ Дюрье… и, какъ сказалъ этотъ негодяй, отецъ ребенка ничего не сдѣлалъ, чтобы розыскать меня.

— А! Боже мой… несчастная не хочетъ избавить меня ни отъ малѣйшихъ подробностей! съ отчаяніемъ подумалъ Кловисъ, нисколько не желавшій быть убѣжденнымъ. Затѣмъ онъ продолжалъ вслухъ: Вы мнѣ разскажете все это со временемъ. Въ настоящее время нужнѣе всего защитить васъ противъ этого негодяя, который васъ преслѣдуетъ.

Но Кловису суждено было до дна выпить чашу горечи.

— Вы видите, г. Кловисъ, продолжала она, какъ я была права, говоря что не могу просить покровительства человѣка, который любилъ бы меня… такъ какъ ему надо было бы сдѣлать это признаніе, противъ котораго не устояла бы истинная страсть.

— Но какъ она мила, говоря это, думалъ между тѣмъ Кловисъ, тогда какъ вдова по прежнему не поднимала глазъ.

— Тогда какъ къ вамъ я могу обратиться, скромно продолжала она… потому что вы будете для меня братомъ… вы вѣдь клянетесь, что не любите меня?

— Ты! гм! сказалъ артистъ такимъ тономъ, что Селестина съ удивленіемъ подняла на него наконецъ глаза.

Вмѣсто всякаго отвѣта артистъ съ отчаяніемъ схватилъ себя за волосы.

— Какое несчастіе, что вы богаты! вскричалъ онъ.

— Это почему?

— Потому что послѣ всего вами сказаннаго, я имѣлъ бы видъ, будто гонюсь за вашими деньгами… Не будь этого я не обратилъ бы вниманія на ваше запрещеніе любить васъ, чтобы имѣть право защищать васъ.

— Какъ! вы любили бы меня, еслибы я не была богата? спросила вдова голосомъ, въ которомъ выразилась тайная радость.

— Да, какъ безумный.

— Вы любили бы меня… несмотря?…

— Несмотря, да Селестина, совершенно несмотря..

Тогда, какъ бы желая лучше подтвердить свои слова, онъ прижалъ свои губы къ немного еще блѣдной щечкѣ молодой женщины.

Селестина слегка вздрогнула и хотя въ то же время Кловисъ обпялъ ее за талію, но она не вырывалась отъ него, а только повторяла тономъ упрека:

— О! господинъ Кловисъ!

— Это братскій поцѣлуй… Развѣ вы не просили меня быть вашимъ братомъ… Вотъ я и сталъ братомъ.

Но все имѣетъ конецъ, даже самые пріятные поцѣлуи, поэтому Кловисъ, испугавшись своей нескромности, пересталъ цѣловать Селестину.

— Хотите мы поговоримъ теперь о Гравуазо сказалъ онъ.

Говоря это онъ провелъ вдову въ будуаръ, продолжая обнимать ее за талію и посадилъ на диванъ, а самъ опустился передъ ней на колѣни.

— Ну, сказалъ онъ, поговоримъ теперь какъ братъ и сестра.

Мадамъ Дюрье должна была бы замѣтить что братъ не становится передъ сестрой на колѣни, но молодая женщина сдѣлалась кротка и послушна. Было ли причиной этой кротости то, что ея тайна стала извѣстна, или страхъ Гравуазо или же наконецъ какая нибудь совсѣмъ другая причина, мы не можемъ сказать ничего положительнаго, но дѣло въ томъ что она была такъ сильно взволнована, что даже не замѣчала, какъ артистъ взялъ ея руки и нѣжно сжималъ ихъ.

— И такъ дорогая и прелестная сестра, мы говорили что у нашего негодяя есть бумага, которая можетъ завтра же разорить васъ?

— А! значитъ вы все слышали? съ трепетомъ спросила Селестина, надѣявшаяся сначала что молодой человѣкъ слышалъ только послѣднюю сцену угрожающаго прощанія Гравуазо.

Кловисъ могъ бы сказать ей что знаетъ о существованіи этой комиромметирующей бумаги и что изъ словъ Патульяра и Рокамира онъ подозрѣваетъ, что эта бумага имѣетъ отношеніе къ похищенному состоянію его отца, но онъ не сказалъ объ этомъ ни слова, предоставляя говорить Седестинѣ.

— Нѣтъ я не все слышалъ, отвѣчалъ онъ на вопросъ Селестины, я пришелъ тогда, когда управляющій предлагалъ передать вамъ бумагу послѣ свадьбы… а вы требовали чтобы онъ отдалъ ее сейчасъ же.

— О! не вѣрьте этому! поспѣшно вскричала она.

— Чему не вѣрить?

— Что я выйду за него замужъ, если онъ отдастъ мнѣ бумагу.

— Я этого и не думалъ, будьте покойны, прелестная сестра. Очевидно что вы хотите уничтожить эту бумагу, которая васъ можетъ разорить, а послѣ этого оставите съ носомъ негодяя, который имѣлъ неосторожность отдать вамъ свое оружіе.

— Нѣтъ, сказала мадамъ Дюрье, качая головой, я хочу получить эту бумагу не для того чтобы уничтожить ее.

— Для чего же въ такомъ случаѣ?

— Чтобы возвратить тому, кого она разорила… или лучше сказать его сыну.

При этихъ словахъ сердце Кловиса затрепетало отъ благодарности къ прелестной Селестинѣ.

— Вы значитъ знаете этого сына? спросилъ онъ стараясь сдѣлать свой голосъ совершенно спокойнымъ.

— Развѣ его имени не написано въ той бумагѣ, которую я хочу пріобрѣсти?

— А какъ его зовутъ?

— О! вы очень любопытны, любезный братъ, сказала съ улыбкой Селестина. Я вамъ скажу это имя тогда, когда намъ удастся возвратить ему состояніе.

— Значитъ вы согласны принять мою помощь въ этомъ дѣлѣ?

— Конечно, вѣдь вы мой братъ.

— Въ такомъ случаѣ позвольте мнѣ сказать вамъ на ухо нѣсколько словъ.

— Отчего вы не можете сказать ихъ громко?

— Нѣтъ, нѣтъ, необходимо сказать это на ухо… Ну, моя милая сестрица, слушайте брата, наклоните къ нему вашу головку.

Мадамъ Дюрье съ любопытствомъ наклонилась къ стоявшему на колѣняхъ, который звучно поцѣловалъ ея въ щеку.

— Уфъ! теперь лучше… совершенно серьезно прибавилъ онъ. Представьте себѣ что я задыхался отъ благодарности, что вамъ пришла идея присоединить меня къ вашему благородному поступку.

Селестина выпрямилась, покраснѣвъ какъ піонъ.

— О! господинъ Кловисъ! съ испугомъ повторила она.

— Откройте кодексъ и вы тамъ прочитаете, что братъ долженъ… слышите ли, это долгъ?.. долженъ цѣловать свою сестру. А теперь возвратимтесь къ молодому человѣку. Вы значитъ нашли его?

— Да, проискавъ его Богъ знаетъ сколько времени, и, надо прибавить, проискавъ самымъ глупымъ образомъ. Представьте себѣ, я вообразила что онъ долженъ бывать въ обществѣ, къ которому принадлежалъ по своему имени, поэтому я надѣялась встрѣтить его на одномъ изъ общественныхъ собраній, которыя посѣщала безъ отдыха…

Тутъ она остановилась и глубоко вздохнула.

— О! да, продолжала она, теперь я могу сознаться, что очень скучала на всѣхъ этихъ праздникахъ, которые для меня невыносимы… А между тѣмъ, я могла бы избавить себя это всѣхъ этихъ удовольствій; сдѣлавъ то простое размышленіе, что будучи разоренъ, молодой человѣкъ не будетъ имѣть средствъ посѣщать всѣ тѣ мѣста, гдѣ я его искала.

— Но наконецъ главное сдѣлано, вы нашли его… Что же вы теперь думаете дѣлать?

— Я уже отдала бы ему все что имѣю лично, но я хочу возвратить ему все его состояніе, такъ какъ то, что у меня есть, составляетъ лишь треть похищеннаго у него состоянія. Остальное въ рукахъ Гравуазо.

— А если онъ отдастъ бумагу, то принужденъ будетъ отдать все?

— Судите сами. Въ этой бумагѣ говорится, что продажа имѣнія, сдѣланная отцомъ молодаго человѣка, была только фиктивная… Было бы слишкомъ длинно разсказывать вамъ подробно всю эту исторію, достаточно сказать, что Гравуазо и мой покойный мужъ удержали имущество, которое должно было перейти къ законному наслѣднику.

— А какъ попала эта бумага къ Гравуазо?

— Онъ укралъ ее у того, кому она была отдана на храненіе. Только послѣ смерти моего мужа, узнала я отъ Гравуазо источникъ полученнаго мною состоянія… Вы понимаете въ какой я пришла ужасъ.

— Какимъ образомъ могло случиться что Гравуазо сдѣлалъ глупость, не уничтоживъ этой бумаги, которая, попавъ въ другія руки, можетъ принудить его возвратить все?

— А! этому есть причина. Прежде онъ пользовался этой бумагой для того, чтобы мало по малу выманить у моего мужа большую часть его доли… такъ какъ сначала покража была раздѣлена между ними поровну… У Гравуазо, кромѣ украденнаго имъ, было свое состояніе, что позволяло ему стращать моего мужа, говоря что отдастъ бумагу ограбленному наслѣднику. Сдѣлавъ это Гравуазо все еще остался бы съ деньгами, тогда какъ у Дюрье не осталось бы ничего. Боясь этого, мой мужъ, до своей смерти отдалъ Гравуазо, какъ я уже сказала, большую часть своей доли.

— Отъ кого узнали вы всѣ эти подробности?

— Отъ самого Гравуазо, который постарался сообщить мнѣ объ этомъ, когда послѣ смерти мужа, захотѣлъ получить остальное, женясь на мнѣ.

— И началъ пугать васъ, также какъ и вашего мужа?

— Нѣтъ. Онъ постоянно угрожаетъ мнѣ отдать бумагу наслѣднику, говоря: Отдавъ мою долю я все-таки еще буду имѣть средства, тогда какъ у васъ ничего не останется, и слѣдовательно вашъ интересъ заставляетъ васъ выйти за меня замужъ. Онъ двадцать разъ повторяетъ одинъ и тотъ же припѣвъ, чтобы испугать меня.

Сказавъ это мадамъ Дюрье улыбнулась.

— Вы понимаете, продолжала она, что если я боюсь, то конечно не того, чтобы Гравуазо дѣйствительно возвратилъ украденное… О! нѣтъ, я боюсь не этою.

— А чего же?

— Я боюсь чтобы негодяй, отказавшись отъ мысли захватить мое состояніе, не сжегъ этой бумаги, которая можетъ только компрометировать его.

— Въ такомъ случаѣ молодой человѣкъ будетъ уже безвозвратно разоренъ?

— Нѣтъ, такъ какъ я отдамъ ему то, что имѣю, но это будетъ лишь небольшой частью того, что у него было.

Въ глазахъ молодой женщины было такое выраженіе благородства и такое искреннее сожалѣніе, что она не можетъ сдѣлать для этого наслѣдника болѣе, что Кловисъ быкъ восхищенъ.

— Сестрица, наклонитесь, вскричалъ онъ, мнѣ опять надо сказать вамъ на ухо два слова.

— Ахъ! нѣтъ, нѣтъ, г. Кловисъ, я знаю ваши секреты, больше меня не обманете.

— Но вѣдь я вамъ говорю, что это сказано въ кодексѣ.

— Въ такомъ случаѣ мы нарушимъ законъ, возразила Селестина, дѣлая жестъ отказа.

Вдругъ глаза артиста широко раскрылись и взглядъ устремился на плечо Селестины.

— Смотрите, паукъ! сказалъ онъ.

Страхъ и отвращеніе охватили молодую женщину, которая поспѣшно наклонилась къ граверу, крича испуганнымъ голосомъ:

— Возьмите его! прогоните его прочь! Умоляю васъ, господинъ Кловисъ.

Влюбленный воспользовался своей хитростью, заставившей наклониться къ нему Селестину и крѣпко поцѣловалъ ее въ лобъ.

— А! это непростительно! вскричала вдова вставая съ сердитымъ видомъ, въ которомъ впрочемъ не было ничего особенно страшнаго.

— Да будутъ благословенны пауки! въ нихъ есть хорошее, сказалъ виновный, не раскаиваясь.

Затѣмъ онъ въ свою очередь подставилъ щеку, говоря:

— Вы можете взять его обратно. Кодексъ позволяетъ также и сестрамъ цѣловать братьевъ и даже 52 параграфъ говоритъ: какъ можно чаще.

— Благодарю, я не воспользуюсь 52 параграфомъ, возразила Селестина, съ улыбкой доказывавшей что ея неудовольствіе прошло.

— Знаете что, сестрица, продолжалъ, артистъ глядя ей прямо въ глаза.

— Говорите.

— Я хотѣлъ бы быть на мѣстѣ вашего обокраденнаго юноши.

— Для того чтобы разбогатѣть?

— Нѣтъ, для того чтобы просить васъ взять обратно ваше состояніе, но съ однимъ условіемъ.

— Съ какимъ?

— Принять и меня въ придачу?

— А! вы бы это сдѣлали? прошептала вдова опуская глаза.

— Увѣряю васъ.

— Несмотря на прошедшее? тихо спросила Селестина.

— Да, не смотря на прошедшее… повторилъ граверъ и даже именно по причинѣ этого прошедшаго, такъ какъ женщина, подобная вамъ, не могла быть виновной добровольно… Въ вашей жизни должно было быть несчастіе, которымъ васъ не можетъ упрекнуть порядочный человѣкъ, искренно васъ любящій… какъ я знаю одного, который недалеко отсюда.

Говоря это, онъ привлекъ къ себѣ дрожащую отъ волненія молодую женщину.

— Разскажите же мнѣ это ужасное прошедшее, моя возлюбленная Селестина, прошепталъ онъ.

Но услыша эти слова вдова медленно покачала головой.

— Позднѣе, г. Кловисъ, позднѣе, отвѣчала она въ полголоса.

Тогда граверъ понялъ, что есть признанія, которыхъ не слѣдуетъ вызывать, а надо ждать единственно желанія того, кто ихъ дѣлаетъ, поэтому онъ не сталъ болѣе настаивать.

— Да, сказалъ онъ, позднѣе, вы правы. Прежде намъ надо заняться нашимъ разореннымъ юношей.

Мадамъ Дюрье подняла глаза, до сихъ поръ опущенные въ смущеніи и устремила ихъ на Кловиса.

— Въ тотъ день, когда мнѣ удастся возвратить наслѣдство ограбленному сыну, я обѣщаю разсказать вамъ мое прошедшее, прошептала она.

— Въ такомъ случаѣ поспѣшимъ скорѣе возвратить состояніе этому юному незнакомцу… незнакомцу для меня, хочу я сказать… такъ какъ вы по прежнему отказываетесь сказать мнѣ его имя, не такъ ли? улыбаясь сказалъ Кловисъ и отлично зная, что дѣло идетъ о немъ самомъ.

Молодая женщина покачала головой.

— Нѣтъ, нѣтъ, сказала она, вы его не узнаете… Вы слишкомъ любопытны… я хочу чтобы мнѣ служили ничего не разспрашивая… Согласны ли вы на это условіе?

— Да, да, скрытница, согласенъ, весело отвѣчалъ артистъ, но вдругъ лицо его приняло удивленное выраженіе, которое сейчасъ же было замѣчено Селестиной.

— Что съ вами? спросила она.

— Мнѣ пришла въ голову одна мысль. Что если Гравуазо также нашелъ вашего незнакомца… что если онъ съ нимъ?

— О! вы помните какъ я намедни испугалась?

— Развѣ нашъ мошенникъ встрѣтился со своей жертвой.

— Вы угадали… къ счастію онъ не подозрѣвалъ съ кѣмъ говоритъ… Ихъ разговоръ былъ очень коротокъ, но мнѣ показалось что онъ продолжался сто лѣтъ… Я дрожала отъ страха чтобы молодой человѣкъ случайно не сказалъ чего нибудь, что заставило бы Гравуазо узнать его. Однако я отдѣлалась однимъ страхомъ, прибавила она смѣясь.

Этихъ словъ было совершенно достаточно, чтобы объяснить Кловису безпокойство, которое онъ замѣтилъ на лицѣ вдовы въ то время, когда на балу Рокамира онъ разговаривалъ съ Гравуазо, тогда какъ она танцовала въ десяти шагахъ отъ нихъ.

— Подумайте только, что еслибы молодой человѣкъ назвалъ какое нибудь мѣсто, фактъ, воспоминаніе, почему я знаю что? которые объяснили бы все этому негодяю. Я до сихъ поръ невольно вздрагиваю при мысли, что онъ могъ сказать Гравуазо свое настоящее имя.

— А! такъ онъ скрываетъ свое имя? спросилъ Кловисъ, тщательно стараясь чтобы въ его голосѣ ничтоне выдало его.

Несмотря на эту предосторожность вдова слегка смутилась, увидя что сказала лишнее, но чтобы поправить свою неосторожность она рѣшилась взять смѣлостью.

— Да, храбро отвѣчала она, совсѣмъ какъ вы г. де-Фронтакъ… онъ называется однимъ своимъ именемъ.

— А! въ самомъ дѣлѣ? Я очень счастливъ, что имѣю съ нимъ это сходство. Не однихъ ли онъ со мной лѣтъ? продолжалъ артистъ, забавляясь смущеніемъ Селестины.

Но разъ солгавъ, она нашла нужнымъ еще прибавить.

— Вашихъ лѣтъ? возразила она о! нѣтъ, онъ пятью или шестью годами старше… Кромѣ того у него рыжіе волосы и онъ слегка хромаетъ… Я полагаю что онъ служитъ въ какомъ то министерствѣ.

— Разсказывай, разсказывай, запутывайся больше милая сочинительница, знаю я твоего молодаго человѣка, весело подумалъ Кловисъ.

Затѣмъ онъ пожалъ плечами.

— Ба! замѣтилъ онъ вслухъ, еслибы даже Гравуазо нашелъ свою жертву, изъ этого не могло ничего выйти.

— Ничего не могло выйти! поспѣшно и съ испугомъ вскричала мадамъ Дюрье. Какъ г. Кловисъ, вы не видите что случилось бы?.. Гравуазо сейчасъ же уничтожилъ бы компрометирующую его бумагу, которой я хочу завладѣть.

— Еслибы онъ хотѣлъ ее уничтожить, то сдѣлалъ бы это уже давно… Вся его глупость заключается въ томъ, что онъ оставилъ ее и повѣрьте, онъ будетъ упорствовать въ этой глупости.

— Да, онъ сохранилъ ее, но единственно для того, чтобы стращать ею моего мужа… а затѣмъ меня. Знай онъ напротивъ того, что его жертва, которую онъ считаетъ мертвой, близко, то онъ поступилъ бы совершенно иначе. Страхъ охватилъ бы его и, отказавшись отъ желанія разорить меня, онъ сталъ бы только и думать, что о сохраненіи украденаго… и уничтожилъ бы бумагу.

Затѣмъ она прибавила рѣшительно.

— Я хочу имѣть эту бумагу… и получу ее.. Хотя бы для этого пришлось выйти за Гравуазо, который обѣщался мнѣ отдать ее послѣ свадьбы.

— Чортъ возьми! я вамъ запрещаю употребить это средство! Положительно запрещаю! Слышите ли вы, Селестина! вскричалъ артистъ испуганный такой рѣшимостью.

Потомъ, чувствуя большую благодарность къ прелестной женщинѣ, которая хотѣла цѣною своего счастія обогатить его, онъ хотѣлъ привлечь Селестину къ себѣ.

— Есть тысяча другихъ средствъ, продолжалъ онъ… Вотъ послушайте… я нашелъ одно… которое и скажу вамъ на ухо.

Но пойманная уже два раза, мадамъ Дюрье напротивъ того слегка отодвинулась.

— Нѣтъ, нѣтъ, г. Кловисъ, я ничего не хочу слушать на ухо и предупреждаю, что не боюсь больше паука.

Но Селестинѣ было не суждено спастись отъ своей участи, такъ какъ въ эту самую минуту въ столовой раздались шаги и громкій смѣхъ, показывавшіе что къ будуару кто то подходитъ. Кловисъ однимъ прыжкомъ оставилъ свое положеніе у ногъ вдовы, а послѣдняя въ свою очередь вскочила съ дивана. Но во время этого двойнаго движенія, Кловисъ успѣлъ таки поцѣловать въ щеку молодую женщину, которая забыла объ осторожности.

— Не возвращайте мнѣ этого поцѣлуя, въ свою очередь насмѣшливо сказалъ Кловисъ, а то васъ можетъ застать тотъ, кто сюда идетъ.

Мадамъ Дюрье не успѣла отвѣтить, какъ въ будуаръ поспѣшно вошла Флора, смѣясь во все горло и держась за бока.

— Барыня, вскричала она лишь только вошла, посмотрите въ окно, что дѣлается на дворѣ.

— Что такое?

— Торговецъ виномъ изъ улицы Тетбу привезъ Патульяра въ тележкѣ… Ну! нечего сказать, онъ хорошъ… хозяинъ привезъ его потому, что въ пьяномъ видѣ онъ непремѣнно хотѣлъ лечь спать на выручкѣ

— Если баринъ застанетъ его въ такомъ видѣ, то навѣрно прогонитъ, замѣтила мадамъ Дюрье.

— Теперь г. Гравуазо нѣтъ дома и Патульяръ успѣетъ выспаться къ его возвращеню.

— А! управляющаго нѣтъ дома? спросилъ Кловисъ, который, услышавъ принесенное Флорой извѣстіе, началъ думать какую бы выгоду извлечь изъ этого обтоятельства.

— Его отсутствіемъ воспользуются, чтобы внести Патульяра въ квартиру и уложить на постель, отвѣчала субретка.

— Лакей спитъ въ квартирѣ?

— Конечно.

— Но какъ же войти въ нее, если Гравуазо нѣтъ дома?

— У Патульяра есть двойной ключъ отъ двери. Привратникъ первымъ дѣломъ вынулъ его изъ кармана у пьянаго. Посмотрите, барыня, какъ его будутъ снимать съ телѣжки, вы вдоволь посмѣетесь.

Мадамъ Дюрье мало интересовалась этимъ зрѣлищемъ, но пошла за граверомъ, который послѣдовалъ приглашенію Флоры.

— Да, пойдемте, полюбуемтесь, сказалъ онъ, идя къ дверямъ.

Черезъ одно изъ оконъ столовой, мадамъ Дюрье и артистъ могли видѣть все, что происходитъ внизу на дворѣ.

Добросовѣстно напоивъ своего товарища, Бушю кажется нашелъ нужнымъ бросить его, поэтому онъ не помогалъ привратнику и продавцу вина, которые въ эту минуту очень нуждались въ помощи сильныхъ рукъ.

Надо сказать, что Патульяру, когда онъ выпьетъ, приходили въ голову самыя разнообразныя фантазіи. Въ эту минуту у него была одна, отъ которой не могло его отвратить все краснорѣчіе привратника.

Изъ открытаго окна было слышно, какъ привратникъ старался уговорить Патульяра, дѣйствуя на него кротостью.

— Не мѣшай намъ, говорилъ онъ, мы снесемъ тебя на постель и уложимъ спать.

— Да, но я хочу спать вмѣстѣ съ тележкой, отвѣчалъ Патульяръ, я люблю ее, тележку.

Говоря это, онъ изо всѣхъ силъ держался за свой экипажъ.

— Нѣтъ закона, который запрещалъ бы спать съ тележкой, ворчалъ онъ.

Напрасно испробовавъ мѣры кротости и убѣжденія, Гренгуаръ и виноторговецъ хотѣли употребить силу, но всѣ ихъ усилія не могли заставить его выпустить добычу и привратникъ снова долженъ былъ перейти къ убѣжденіямъ.

— Есть ли такой законъ или нѣтъ? повторилъ Патульяръ

— Нѣтъ, откровенно сознался Гренгуаръ.

— Въ такомъ случаѣ я имѣю право спать съ тележкой и буду съ ней спать.

— Я не про это тебѣ говорю, я говорю, думая о твоемъ хозяинѣ, г. Гравуазо. Тележка можетъ подать ему нѣкоторыя сомнѣнія, когда я стану говорить, что у тебя былъ ударъ.

— Наплевать мнѣ на моего хозяина! заворчалъ въ отвѣтъ пьяный, ненависть котораго къ своему барину пробудилась съ новой силой.

— Можно плевать на своего хозяина и въ то же время дорожить мѣстомъ, замѣтилъ привратникъ. Ты рискуешь потерять свое.

Но вмѣсто того, чтобы успокоить Патульяра, это замѣчаніе только еще больше раздражило его относительно его барина.

— Нечего сказать, недурное мѣсто! заревѣлъ онъ. Мнѣ надоѣло служить у мошенника, негодяя, канальи.

— Шт! Шт! благоразумно вскричалъ Гренгуаръ, который былъ того мнѣнія, что о господахъ надо говорить дурно, но что совершенно безполезно кричать объ этомъ среди двора.

— Да, негодяй, продолжалъ между тѣмъ слуга, я не далъ бы за него выѣденнаго яйца… я ему уже приготовилъ такую штуку, что онъ будетъ помнить.

— Ба! замѣтилъ привратникъ, начиная чувствовать любопытство.

— Да, по поводу домовладѣлицы.

Гренгуаръ былъ бы въ восторгѣ узнать въ чемъ дѣло, но громкое «гм! гм!» раздавшееся сверху, заставило его поднять глаза и увидать стоящую у окна мадамъ Дюрье. Ротъ уже разинутый имъ для вопроса, такъ и остался отъ непріятнаго изумленія, что онъ не одинъ слушаетъ пьянаго.

«Гмъ!» было сказано Кловисомъ.

Услыша, что дѣло пойдетъ о ней, мадамъ Дюрье немного поблѣднѣла и ея взглядъ обратился на гравера, какъ бы прося его остановить во время болтовню пьянаго Патульяръ.

Кловисъ понялъ этотъ умоляющій взглядъ и послѣ своего «гмъ!» поспѣшно ушелъ, говоря:

— Я имъ помогу поднять этого пьяницу.

XV.

Благодаря силѣ Кловиса, пришедшаго имъ на помощь, Гренгуаръ и виноторговецъ успѣли наконецъ восторжествовать надъ отчаянными усиліями, которыя дѣлалъ Патульяръ, чтобы не разстаться со своей возлюбленной тележкой.

Когда наконецъ ихъ удалось растащить, пьяный лакей былъ поднятъ за руки и за ноги, несмотря на то, что онъ кричалъ во все горло, и затѣмъ поспѣшно отнесенъ въ третій этажъ.

При помощи ключа, найденнаго въ карманѣ Патульяра, дверь въ квартиру Гравуазо была отперта и пьяный уложенъ въ постель въ маленькомъ темномъ чуланѣ, въ которомъ онъ помѣщался.

Горизонтальное положеніе скоро успокоило крики и сопротивленія пьянаго, который, какъ только его положили на постель, началъ зѣвать во весь ротъ и, пробормотавъ нѣсколько непонятныхъ словъ, почти моментально заснулъ.

— Вотъ онъ и успокоился, сказалъ Гренгуаръ, который послѣ ухода виноторговца, спѣшившаго возвратиться въ свою лавку, остался около постели вмѣстѣ съ Кловисомъ, чтобы подождать, не придетъ ли пьяному въ голову какой нибудь новой фантазіи.

— Да, теперь мы можемъ его оставить. Онъ долго проспитъ, замѣтилъ Кловисъ.

— Если г. Гравуазо вернется попозже, то Патульяръ успѣетъ протрезвиться къ его возвращенію, прибавилъ Гренгуаръ, направляясь къ двери.

Граверъ съ большимъ сожалѣніемъ ушелъ изъ квартиры, гдѣ осталась бумага, которая могла вернуть его состояніе, но все-таки послѣдовалъ за привратникомъ.

Вмѣсто того, чтобы спуститься къ себѣ внизъ, привратникъ отправился вслѣдъ за артистомъ въ его мастерскую.

— Вы были сейчасъ, если я не ошибаюсь, у домовладѣлицы? спросилъ онъ по дорогѣ.

— Да… генералъ… и это я сказалъ вамъ «гмъ!» которое предупредило васъ о томъ, что хозяйка дома наблюдала за вашимъ припадкомъ любопытства, по поводу я не знаю чего, что хотѣлъ разсказать про нее Патульяръ.

— Повѣрьте, г. Кловисъ, что я желалъ этого единственно въ вашемъ интересѣ. Я такъ былъ бы счастливъ узнать что либо, что могло бы помочь вамъ восторжествовать надъ Гравуазо.

Затѣмъ онъ печально, покачалъ головой.

— Такъ какъ, продолжалъ онъ, я сильно боюсь, чтобы проклятый управляющій не взялъ надъ вами верхъ. Кловисъ только пожалъ плечами.

— Вѣрно такъ написано въ книгѣ судебъ, прибавилъ онъ покорнымъ голосомъ. Великъ Аллахъ и Maгометъ его пророкъ, какъ говорятъ арабы… не такъ ли, генералъ?

— Да, г. Кловисъ, я это знаю, но есть также пословица, на Бога надѣйся, а самъ не плошай!

— Какъ вы хотите, чтобы я могъ бороться противъ такого богатаго человѣка… такъ какъ, судя по вашимъ словамъ, онъ страшно богатъ… у него громадныя имѣнія, не такъ-ли?

— Имѣнія? о! нѣтъ… такой негодяй, какъ онъ, всегда долженъ быть на готовѣ скрыться при малѣйшей тревогѣ… поэтому все его состояніе въ бумажникѣ или на текущемъ счету въ банкѣ… чиновникъ, получающій въ банкѣ деньги на текущій счетъ, мой землякъ, онъ говорилъ мнѣ, что у Гривуазо къ Банкѣ громадныя суммы… но меньшей мѣрѣ милліонъ. Въ теченіе часа онъ можетъ взять свое сокровище и бѣжать съ нимъ куда угодно.

— Это не мѣшаетъ знать! подумалъ граверъ, услыша это интересное для него свѣдѣніе.

— И такъ вы не имѣете ни малѣйшей надежды имѣть успѣхъ у домовладѣлицы? продолжалъ Гренгуаръ, слова возвращаясь къ старому.

— До сихъ поръ, нѣтъ. Она очень мила и любезна со мною, но, при малѣйшемъ намекѣ на нѣжныя чувства, дѣлается глуха… Если вы хотите знать мое откровенное мнѣніе, то, по моему, она безъ ума отъ Гравуазо… Едва ли есть какое-нибудь средство изгнать его изъ ея сердца.

— А вы все-таки, постарайтесь, постарайтесь, торжественно повторилъ Гренгуаръ, и чтобы прибавить себѣ усердія, повторяйте постоянно, что если Гравуазо восторжествуетъ, то я навѣрно буду выгнанъ на улицу.

— Вы мнѣ напоминаете мой долгъ, генералъ, вскричалъ совершенно серьезно Кловисъ, крѣпко сжимая руки Гренгуара.

— Значитъ, вы употребите всѣ средства, чтобы достичь цѣли?

— Да, такъ какъ я слишкомъ боюсь, что меня постоянно, во снѣ и на яву, будетъ преслѣдовать эта улица, на которую васъ выгонитъ Гравуазо.

— Уфъ! весело вскричалъ Гренгуаръ, вы мнѣ сняли тяжесть съ сердца… Теперь я войду къ себѣ немного довольнѣе.

— Да, идите, генералъ, и разсчитывайте на новое облегченіе въ скоромъ времени.

— Да услышитъ васъ небо! благочестиво проговорилъ привратникъ, уходя наконецъ, къ великому удовольствію Кловиса, желавшаго остаться однимъ.

Но не прошло и минуты, какъ Гренгуаръ снова возвратился.

— Знаете, что случилось? спросилъ онъ.

— Нѣтъ, что такое?

— Патульяръ опять ушелъ.

— Вы, значитъ, не заперли его на ключъ?

— Нѣтъ, я положилъ ему ключъ на столъ, около постели и, уходя, только притворилъ за собою дверь… Молодецъ ушелъ, не потрудясь сдѣлать даже и этого… Проходя по площадкѣ и видя дверь открытой, я подумалъ, не бѣжалъ ли онъ?.. Постель его пуста… пойдемте посмотримте, я еще не заперъ дверь, чтобы вы могли сами убѣдиться въ бѣгствѣ.

— Это безполезно, я вамъ вѣрю и такъ.

— Я полагаю, что едва ли онъ въ состояніи уйти куда-нибудь далеко.

— Такой пьяный, какъ онъ, легко могъ разбиться на лѣстницѣ, которая очень скользкая отъ натиранья.

— Тѣмъ болѣе, что на лѣстницѣ очень темно, такъ какъ я опоздалъ зажечь сегодня газъ.

— По всей вѣроятности, вы найдете Патульяра лежащимъ на лѣстницѣ… можетъ быть онъ даже опасно расшибся.

— Ба! замѣтилъ Гренгуаръ, говорятъ, что у пьяныхъ есть свой богъ. Сходя внизъ, я, навѣрно, найду его преспокойно и, главное, невредимо лежащимъ гдѣ-нибудь на площадкѣ и храпящимъ на весь домъ.

— Очень желалъ бы, чтобы это было такъ. Идите сейчасъ же искать его.

— Прежде всего я долженъ запереть дверь въ квартиру управляющаго, такъ какъ теперь къ нему спокойно можетъ войти всякій… бѣда мнѣ, если у него что-нибудь пропадетъ, онъ подниметъ такой гвалтъ, что Боже упаси.

Не успѣлъ привратникъ сказать послѣднихъ словъ, какъ въ умѣ Кловиса зародилась новая идея.

— Исполнилъ ли негодяй свой планъ украсть письмо? спрашивалъ онъ себя.

Подумавъ о томъ, что если Патульяръ исполнилъ свое намѣреніе, то драгоцѣнная бумага должна быть на немъ, Кловисъ сказалъ себѣ, что ее было бы легко отнять у пьяницы.

Схвативъ Греигуара за руку, онъ поспѣшно потащилъ его на площадку.

— Намъ надо скорѣе, убѣдиться, что не случилось никакого несчастія съ этимъ несчастнымъ, поспѣшно вскричалъ онъ. Я трепещу, что съ нимъ могло произойти что-нибудь опасное.

Сказавъ это, онъ бросился на лѣстницу впередъ привратника, который спокойно пропустилъ его.

— Да, сказалъ онъ, идите впередъ, пока я затворю дверь въ квартиру управляющаго.

Кловисъ поспѣшно сбѣжалъ внизъ, но нигдѣ не встрѣтилъ на пути Патульяра.

— Ему посчастливилось сойти благополучно и, нѣтъ сомнѣнія, что онъ опять отправился пить, подумалъ граверъ.

Онъ съ удовольствіемъ пошелъ бы самъ къ виноторговцу посмотрѣть тамъ ли Патульяръ, но онъ желалъ, чтобы, въ случаѣ если удастся овладѣть бумагой, ничто не говорило противъ него.

— Я пошлю Гренгуара, подумалъ онъ.

Между тѣмъ, привратникъ, потихоньку спускавшійся съ лѣстницы, появился наконецъ внизу.

— Такъ, сказалъ онъ, дверь заперта и газъ зажженъ, я все кончилъ… Ну, г. Кловисъ, что, вы не нашли его?… Я вамъ говорилъ, что у пьяныхъ есть свой богъ.

— Я сильно опасаюсь, что Патульяръ, съ радости по этому случаю отправился хорошенько напиться.

— Да, онъ очень способенъ это сдѣлать… Я воображаю, какую физіономію сдѣлалъ виноторговецъ, снова увидя его. Это непріятный кліентъ и, навѣрно, хозяинъ постарается отъ него поскорѣе отдѣлаться.

— Да, и также навѣрно, кончится тѣмъ, что онъ попадется въ полицію. Вамъ надо было бы позаботиться, Гренгуаръ, чтобы съ нимъ этого не случилось, я убѣжденъ, что завтра онъ вамъ будетъ за это очень благодаренъ.

— Я буду очень радъ сдѣлать это.

— Ступайте къ виноторговцу и постарайтесь уговорить Патульяра вернуться… Вы такъ хорошо умѣете говорить, когда захотите… я думаю, камень бы растрогался.

— Хорошо, я пойду, рѣшилъ привратникъ, польщенный похвалой его краснорѣчію.

Во время его отсутствія, Кловисъ съ нетерпѣніемъ прохаживался внизу по лѣстницѣ, придумывая себѣ планъ дѣйствій.

— Если лакей укралъ бумагу у Гравуазо, то я, въ свою очередь, возьму ее у него, говорилъ онъ себѣ. Все дѣло только въ томъ, чтобы сдѣлать это незамѣтно ни для кого. Что касается самого Патульяра, то можно надѣяться, что вино такъ отобьетъ ему память, что онъ, можетъ быть, назавтра даже забудетъ, что обокралъ своего господина.

Среди этихъ размышленій, молодой человѣкъ вдругъ остановился, подумавъ, что строитъ весь свой планъ на предположенія, которое очень легко могло не осуществиться.

— Почему я предположилъ, что Патульяръ обокралъ своего хозяина, я слишкомъ скоро повѣрилъ тому, чему хотѣлось вѣрить, говорилъ онъ себѣ.

Въ эту минуту явился Гренгуаръ.

— Нигдѣ не нашелъ, были его первыя слова. У виноторговца онъ больше не былъ и теперь, вѣроятно, шатается гдѣ-нибудь по улицамъ. Завтра, навѣрно, придется идти за нимъ въ полицію.

— Желаю ему счастія! Мы сдѣлали все, что могли, чтобы избавить его отъ этой непріятности, отвѣчалъ Кловисъ, скрывая досаду, которую ему причинило это исчезновеніе пьянаго лакея.

Привратникъ началъ любезно приглашать его зайти къ нему, но Кловисъ прямо отправился къ себѣ въ мастерскую.

— Завтра я отправлюсь вмѣстѣ съ привратникомъ, когда онъ пойдетъ въ полицію за пьяницей, говорилъ себѣ Кловисъ, тогда я поступлю сообразно съ обстоятельствами.

Придя въ пятый этажъ, Кловисъ вдругъ увидѣлъ, что кто-то стучится въ его дверь. По росту, онъ узналъ лейтенанта де-Рошгри, который обернулся на шумъ его шаговъ и, въ свою очередь, узналъ гравера.

— Вы пришли очень кстати, сказалъ онъ, а то. видя, что васъ нѣтъ дома, я хотѣлъ уже уйти.

— Вы хотите мнѣ что-нибудь сказать?

— Да… и даже нѣчто очень спѣшное.

— Въ такомъ случаѣ войдемте скорѣе ко мнѣ.

Но лейтенантъ остановилъ руку Кловиса, собиравшагося вложить ключъ въ замокъ.

— Нѣтъ, напротивъ того, я хотѣлъ бы говорить съ вами у меня! Я пришелъ сюда съ намѣреніемъ просить васъ спуститься ко мнѣ.

— Это необходимо?

— Все, что только можетъ быть необходимѣе… такъ какъ мнѣ надо переговорить съ вами о томъ, что въ настоящую минуту лежитъ у меня въ столовой на столѣ.

— Я иду.

— Обѣщаю вамъ заранѣе, что раскаяваться не будете, смѣясь прибавилъ де-Рошгри, идя впередъ.

На звонокъ лейтенанта, дверь отворилъ Бушю, свѣжій и трезвый, какъ будто ничего не пилъ, кромѣ лимонада.

— Я вамъ говорилъ, что вино на него не дѣйствуетъ, теперь вы видите, правъ ли я былъ? сказалъ де-Рошгри Кловису, указывая на своего деньщика.

— Это правда, на меня немного дѣйствуютъ одни ликеры, жалобно прибавилъ Бушю, какъ будто самъ стыдясь, что не пьянъ.

— Веди насъ въ столовую, приказалъ де-Рошгри.

Кловисъ послѣдовалъ за солдатомъ, и каково же было его удивленіе, когда, придя въ указанную комнату, онъ увидѣлъ на столѣ Патульяра, крѣпко спящаго и храпящаго на весь домъ.

— Вотъ что Бушю поднялъ на лѣстницѣ, не вы ли его потеряли? спросилъ самымъ серьезнымъ тономъ де-Рошгри, указывая на спящаго.

— Нѣтъ не терялъ, но признаюсь вамъ, что тѣмъ не менѣе, я въ восторгѣ, что вы нашли его, весело отвѣчалъ граверъ.

— Я такъ и думалъ… поэтому я поторопился пойти въ вашу мастерскую, чтобы сообщить о моей находкѣ, которую я велѣлъ положить здѣсь.

Хотя Кловисъ зналъ, что, поступая такимъ образомъ, де-Рошгри зналъ, что дѣлаетъ ему услугу, тѣмъ не менѣе ему захотѣлось узнать, какимъ образомъ могъ лейтенантъ догадаться, что серьезныя причины заставляютъ его бѣгать за Патульяромъ.

Безъ сомнѣнія, де-Рошгри по глазамъ Кловиса угадалъ это желаніе.

— Бываютъ ли съ вами дни, когда вамъ музыка не удается? улыбаясь, сказалъ онъ.

— Не могу вамъ этого сказать, такъ какъ не играю, отвѣчалъ граверъ, удивленный этимъ вопросомъ.

— Ну, продолжалъ лейтенантъ, сегодня музыка мнѣ нисколько не удается. Напрасно наигрывалъ я мои любимыя аріи… вдохновеніе не являлось.

— Вдохновеніе ли?

— Положимъ, что оно.

— Хорошо, положимъ.

— Послѣ аріи Свирѣпая тигрица я отправился поглядѣть черезъ перила, не поднимается ли по лѣстницѣ вдохновеніе.

— Оно не поднималось?

— Я отлично видѣлъ, какъ оно поднялось до втораго этажа… Тогда вдругъ оно вскрикнуло и поспѣшно спустилось обратно… Не теряя мужества, я снова взялся за инструментъ.

— И вы снова повторяете ту же арію?

— Нѣтъ, я играю другую… Приди въ мою обитель.

— А! да… И на этотъ разъ вдохновеніе пришло по назначенію?

— Нисколько. Я снова занялъ свой наблюдательный постъ у перилъ… Я видѣлъ, какъ оно поднималось и вдругъ, на томъ же мѣстѣ лѣстницы, тотъ же крикъ и то же обратное бѣгство. Тогда я перехожу къ тветьей — Дочь пустыни… затѣмъ къ четвертой — Какъ море прекрасно…

— И снова повторяется та же сцена?

— Вы угадали… Наконецъ я кончаю тѣмъ, что начинаю предполагать на дорогѣ препятствіе, которое мѣшаетъ вдохновенію подняться до меня… Тогда я послалъ разузнать въ чемъ дѣло и, двѣ минуты спустя, онъ принесъ мнѣ вотъ эту машину, которую вы видите здѣсь на столѣ… Это онъ, лежа поперегъ лѣстницы, напугалъ вдохновеніе.

— Развѣ онъ уже спалъ, когда вашъ деньщикъ принесъ его сюда?

— Нѣтъ еще… онъ бормоталъ что то, для меня совершенно непонятное, по что вы, можетъ быть, поняли бы… покрайней мѣрѣ я такъ подумалъ… и это дало мнѣ мысль сходить за вами.

— Къ несчастію немного поздно, такъ какъ у него слова замѣнились храпѣньемъ.

— Да, но у меня великолѣпная память,

— Такъ что вы помните все, что онъ говорилъ?

— Слово въ слово.

— И будете такъ любезны, что повторите мнѣ?

— Конечно. Когда Бушіо принесъ его сюда, пьяница, который проснулся во время переноски, сто разъ повторялъ, что хочетъ идти къ хозяйкѣ дома и все говорилъ:

«Такъ какъ ея бумага у меня здѣсь… Я стащилъ ее у Гравуазо… Пусть только красавица заплатитъ хорошенько и я сейчасъ же отдамъ ей ее.»

Затѣмъ, какъ человѣкъ умѣющій себя вести, де-Рошгри поспѣшно прибавилъ:

— Можетъ быть вы лучше меня поймете эту фразу, которая, какъ я уже сказалъ, вполнѣ для меня непонятна.

Понятно, каково было волненіе Кловиса при этихъ словахъ лейтенанта.

— А! онъ сказалъ это? могъ только прошептать онъ въ сильномъ волненіи.

— Сказалъ и не одинъ разъ, да, г. Кловисъ… и засыпая на этомъ столѣ онъ снова повторялъ тѣже самыя слова… присоединяя къ нимъ одинъ жестъ.

— Жестъ! Какой?

— Онъ прижималъ руку къ правому боку жилета и бормоталъ: «Она у меня тутъ!..» И затѣмъ наконецъ уснулъ и захрапѣлъ.

— И эта бумага у него все еще тамъ? спросилъ поблѣднѣвъ Кловисъ.

— Конечно… Если только онъ не солгалъ… Вы понимаете, что я не позволилъ бы себѣ нескромности прочесть бумагу, касающуюся прелестной мадамъ Дюрье… Чтобы взять на себя такую смѣлость, надо быть близкимъ другомъ… Поэтому я искалъ такого, которому могъ бы поручить передать ей это приключеніе, такъ какъ этотъ разсказъ, услышанный ею непосредственно отъ меня, можетъ быть поставилъ бы ее въ затрудненіе.

Глубоко тронутый деликатностью поведенія офицера, который уважалъ то, что считалъ женской тайной, Кловисъ съ благодарностью протянулъ ему руку,

— Благодарю васъ, г. де-Рошгри! съ чувствомъ сказалъ онъ.

Лейтенантъ дружески пожалъ протянутую ему руку.

— Влюбленные должны помогать другъ другу, смѣясь сказалъ онъ.

Затѣмъ почти сейчасъ же прибавилъ:

— Вы помните, что между нами было условленно не церемониться другъ передъ другомъ?

— Да.

— Ну, такъ я прошу у васъ позволенія на минуту оставить васъ, чтобы дать приказаніе Бушю.

Сказавъ это и не дожидаясь отвѣта, де-Рошгри вышелъ изъ столовой къ деньщику, который уже давно возвратился караулить въ переднюю.

Кловисъ сейчасъ же понялъ, что этотъ уходъ офицера имѣлъ единственной цѣлью дать ему возможность вынуть бумагу изъ жилета Патульяра. Въ одно мгновеніе онъ завладѣлъ драгоцѣнной бумагой и спряталъ ее въ карманъ, затѣмъ сталъ спокойно ожидать возвращенія де-Рошгри, который, подходя къ столовой нарочно началъ стучать ногами и громко закричалъ:

— Не уходи, Бушю, ты можетъ быть намъ понадобишься.

Затѣмъ только онъ смѣясь вошелъ въ комнату.

— Угадайте чему я смѣюсь? спросилъ онъ Кловиса, который смутился при мысли, что можетъ быть эта веселость имѣетъ отношеніе съ совершенной имъ утайкѣ.

— Нѣтъ, не знаю, отвѣчалъ онъ.

— Я смѣюсь тому, что сейчасъ только понялъ какой я хвастунъ.

— Въ какомъ отношеніи.

— Я хвастался, что повторю вамъ слово въ слови все, что говорилъ вамъ пьяный.

— Развѣ вы что-нибудь забыли?

— Да… и безъ сомнѣнія самое важное… Я теперь помню какъ онъ говорилъ, что Гравуазо дней пять или шесть не замѣтитъ пропажи бумаги.

Сказавъ это лейтенантъ вдругъ перемѣнилъ разговоръ и вскричалъ указывая на спящаго:

— Что же мы станемъ дѣлать съ этимъ чурбаномъ?

— Самое простое это снести его внизъ и уложить на постель, предложилъ Кловисъ.

— Къ Гравуазо?.. но какъ войти въ его квартиру?

— У него долженъ быть ключъ.

Обыскавъ карманы Патульяра, Кловисъ дѣйствительно нашелъ этотъ ключъ.

— Бушю! позвалъ лейтенантъ.

Деньщикъ поспѣшно явился на зовъ.

— Ты знаешь вѣдь толкъ въ пьяныхъ, спросилъ тогда де-Рошгри, не такъ ли?

— Да, могу сказать, не хвастаясь, что знаю.

— Какъ ты думаешь, будетъ ли вотъ этотъ въ состояніи разсказать завтра, что съ нимъ было сегодня?

— Онъ! о! нѣтъ, конечно нѣтъ… ему легче будетъ припомнить то, что дѣлалось когда еще его на свѣтѣ не было… Подумайте, лейтенантъ, вѣдь онъ пьянъ какъ стелька.

— Хорошо. Въ такомъ случаѣ будетъ совершенно безполезно, если ты разскажешь ему о его сегодняшнихъ скитаніяхъ… Вы вмѣстѣ пили, вмѣстѣ и возвратились… вотъ что ты долженъ сказать, если онъ станетъ тебя разспрашивать… Ни слова больше.

— Слушаю, г. лейтенантъ.

— Это рѣшено, теперь ты взвалишь этого пьяницу себѣ на плечи и отнесешь на его постель… На, вотъ ключъ.

Деньщикъ поднялъ Патульяра, взвалилъ себѣ на плечи и смѣясь понесъ вонъ.

Какъ только Бушю исчезъ, де-Рошгри дружески поклонился граверу.

— Я васъ больше не удерживаю, сосѣдъ… вы помните, что мы не должны стѣсняться другъ друга… а такъ какъ это время когда я обыкновенно занимаюсь музыкой, то я хочу посмотрѣть не придетъ ли теперь вдохновеніе.

Артистъ засмѣялся и съ жаромъ пожавъ руку лейтенанта, ушелъ отъ него.

Едва успѣлъ онъ ступить на площадку, какъ уже сзади него послышалась Дочь пустыни.

Какъ ни велико было желаніе артиста узнать содержаніе бумаги, которой онъ завладѣлъ, тѣмъ не менѣе, вмѣсто того, чтобы подняться къ себѣ онъ пошелъ внизъ.

— Изъ предосторожности надо пойти дать урокъ Гренгуару, подумалъ онъ.

Онъ не дошелъ до низу нѣсколькихъ ступенекъ, когда ему попалась навстрѣчу женщина, поспѣшно поднимавшаяся, повернувшись лицемъ къ стѣнѣ.

Несмотря на предосторожность, онъ все-таки узналъ Зюлему.

— Бѣдный Поль, по прозванію Эрнестъ! подумалъ граверъ, при этомъ доказательствѣ, что изъ всего репертуара лейтенанта Дочь пустыни, имѣла особенную прелесть для хорошенькой парикмахерши.

Между тѣмъ, завидя молодаго человѣка Гренгуаръ отрицательно покачалъ головой.

— Патульяръ еще не вернулся и рискуетъ потерять мѣсто, такъ какъ Гравуазо не замедлитъ возвратиться.

— Я вамъ принесъ хорошую новость, генералъ. Нашего пьяницу нашелъ на лѣстницѣ Бушю и принесъ его домой, гдѣ онъ спитъ уже часа два.

— Тѣмъ лучше! онъ сохранитъ свое мѣсто.

— Да… онъ!!! торжественно замѣтилъ Кловисъ.

— Какъ?.. развѣ еще кто-нибудь рискуетъ потерять свое мѣсто? съ испугомъ вскричалъ привратникъ.

— Развѣ вы не знаете кто?

— Нѣтъ… говорите… кто такой?

— Да, вы, мой милый генералъ. Я сильно опасаюсь, что мадамъ Дюрье очень не понравилось какъ вы разспрашивали Патульяра на тележкѣ… тогда, когда разговоръ зашелъ о ней… а она сама все слышала изъ окна.

— Но вѣдь онъ ничего не сказалъ.

— Да, но хотѣлъ сказать… и такъ какъ завтра, протрезвившись онъ легко можетъ сказать, то, при малѣйшемъ намекѣ, который дойдетъ до ея ушей, мадамъ Дюрье вообразитъ, что это вы передали его и преспокойно откажетъ вамъ… Поэтому для васъ было бы самое лучшее, чтобы Патульяръ завтра ни о чемъ не вспомнилъ… что впрочемъ весьма возможно, въ особенности если вы не станете напоминать ему подробностей.

— Не стану, клянусь вамъ!

— Вамъ даже будетъ очень легко увѣрить его, что онъ пошелъ выпить съ Бушю, и что тотъ привелъ его домой и уложилъ въ постель… не прибавляя ни слова о его промежуточныхъ приключеніяхъ.

— Я такъ и сдѣлаю, г. Кловисъ.

— Хорошо. Съ своей стороны, я буду говорить домовладѣлицѣ, что благодаря вашему ловкому поведенію, лакей, не зная что говорилъ о ней, не раскрывалъ болѣе рта на ея счетъ… Тогда, вмѣсто того, чтобы стоить вамъ мѣста, это можетъ заслужить вамъ вознагражденіе… что конечно не одно и тоже.

— Я предпочитаю вознагражденіе.

— Все зависитъ отъ васъ самихъ, генералъ.

Окончивъ урокъ, Кловисъ возвратился въ свою мастерскую.

*  *  *

На другой день, сойдя внизъ, артистъ нашелъ Патульяра, пьющаго чай у привратника.

Когда Кловисъ проходилъ мимо, Гренгуаръ вскочилъ и подошелъ къ нему.

— Онъ дешево отдѣлался, шепнулъ привратникъ ему на ухо. Г. Гравуазо вернулся изъ театра очень поздно… онъ былъ на первомъ представленіи, которое окончилось въ два часа ночи… и нашелъ очень естественнымъ, что Патульяръ уже спитъ… А онъ между тѣмъ проспалъ до утра и теперь только голова немного трещитъ… но и это пройдетъ отъ чая.

— А помнитъ ли онъ, что было вчера?

— Ничего, ровно ничего… тележка, путешествіе по лѣстницѣ и все остальное совершенно имъ забыто.

— Хорошо. Я поговорю съ хозяйкой дома о вашемъ вознагражденіи. Разсчитывайте на меня, сказалъ артистъ удаляясь.

Надо полагать, что въ теченіи ночи Кловисъ успѣлъ прочесть похищенную бумагу.

— Прежде чѣмъ сказать что-нибудь Селестинѣ, я долженъ покончить съ Гравуазо, говорилъ онъ самъ съ собой.

XVI.

На этотъ разъ мы попросимъ читателя оставить домъ въ улицѣ Гельдеръ, гдѣ до сихъ поръ проходили всѣ фазисы нашего разсказа и поведемъ его за нѣсколько шаговъ оттуда, на бульваръ, въ отдѣльную комнату моднаго ресторана.

За столомъ сидятъ Кловисъ и Рокамиръ, который, подвязавшись подъ горло салфеткой и немного покраснѣвъ, послѣ каждаго глотка испускаетъ восклицанія относительно достоинствъ кушаній и винъ.

— Вы положительно разоряетесь для меня, мой юный другъ, повторялъ онъ усердно выпивая стаканъ за стаканомъ и заѣдая вино съ замѣчательной жадностью.

— Разоряюсь! Гдѣ вы видите разореніе, г. Рокамиръ? Всего то восемь блюдъ! Развѣ я могъ предложить вамъ менѣе, чтобы достойно отпраздновать ту честь, которую вы мнѣ дѣлаете, принимая мое скромное угощеніе… Да, мнѣ сегодня счастіе! Вы вѣроятно замѣтили съ какой поспѣшностью я ухватился за случай, когда вы сказали мнѣ что не обѣдаете дома.

— Да, дѣйствительно, но это случается со мною не часто.

— Тѣмъ не менѣе на сегодня мадамъ Рокамиръ отпустила васъ.

Рокамиръ съ видомъ фатовства покачалъ своимъ хоботомъ.

— Отпустила! повторилъ онъ, отпустила потому что я такъ хотѣлъ… такъ какъ, повѣрьте, у насъ дома одинъ господинъ… но въ тоже время надо быть снисходительнымъ къ капризамъ женщины, въ такомъ положеніи, въ какомъ находится Сидализа.

— Въ какомъ положеніи?

— Развѣ я вамъ не разсказывалъ, продолжалъ онъ, что мы были у гадальщицы, которая…

— Ахъ! да, да, вспомнилъ!.. которая предсказала вамъ, что имя Рокамировъ не угаснетъ.

— Именно… Тогда, у Сидализы, при ея положеніи, начались удивительныя прихоти… странныя… необычайныя… да, необычайныя будетъ самое вѣрное выраженіе, самое настоящее слово, чтобы выразить прихоть, которая пришла ей въ голову сегодня… Ей непремѣнно захотѣлось, чтобы я не обѣдалъ дома!.. понимаете ли вы это? Она, кажется не можетъ жить не глядя на меня ежеминутно!.. Еслибы я могъ еще сомнѣваться въ гадальщицѣ, то это одно заставило бы меня ей повѣрить… до такой степени этотъ поступокъ страненъ у Сидализы… Я могу объяснить его только прихотью.

— Прихотью видѣть васъ внѣ дома?

— Да, докторъ сказалъ мнѣ, что надо ожидать всего, а главное никогда не отказывать ни въ какой прихоти… Поэтому я сейчасъ же повиновался, какъ только Сидализа сказала мнѣ: «Мнѣ кажется, что Матюренъ… такъ какъ я хочу, чтобы мой сынъ и наслѣдникъ назывался Матюреномъ… мнѣ кажется, что Матюренъ родится горбатымъ, если будешь сегодня обѣдать дома…» Такъ какъ въ моей семьѣ всегда были одни красивые мущины, то вы можете представить себѣ каковъ былъ мой ужасъ?.. Я наскоро взялъ шляпу и…

— И вы уходили изъ дому, когда я имѣлъ счастіе встрѣтить васъ на лѣстницѣ… Хотите я буду съ вами откровененъ, г. Рокамиръ.

— Сдѣлайте одолженіе.

— Ну, такъ я только сегодня понялъ, что я родился подъ счастливой звѣздой.

— Вы право слишкомъ любезны, слишкомъ любезны, улыбаясь сказалъ Рокамиръ.

Почтенный обладатель хобота не подозрѣвалъ, что встрѣтилъ артиста потому, что тотъ ожидалъ его на лѣстницѣ, попросивъ предварительно лейтенанта де-Рошгри устроить такимъ образомъ, чтобы онъ могъ переговорить съ Рокамиромъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ кромѣ своей мастерской, гдѣ имъ могли помѣшать.

Супругъ Сидализы наѣлся, что называется до отвалу, но несмотря на это Кловисъ говорилъ ему, вздыхая:

— Да, г. Рокамиръ, вы можете похвастаться, что сдѣлали меня счастливымъ… и вмѣстѣ съ тѣмъ несчастнымъ

— Несчастнымъ… чѣмъ же?

— Я въ отчаяніи, что не могъ предложить вамъ лучшаго угощенія.

— Вы считаете это плохимъ угощеніемъ… а у меня рѣдко бываетъ подобный столъ.

— Да, вы говорите это изъ вѣжливости, но вы, сильные міра сего, вы привыкли къ отличной кухнѣ… Я наблюдаю за вами съ тѣхъ поръ, какъ мы сѣли за столъ, вы ко всему едва прикасались. Я очень хорошо вижу, что вы дѣлаете видъ будто довольны всѣмъ, не желая оскорблять моего самолюбія… но вы едва дотрогивались губами до стакана. Конечно, г. Рокамиръ, я не болѣе какъ простой артистъ, совершенный невѣжда въ томъ, что можетъ быть по вкусу большимъ господамъ… но за то во мнѣ очень много доброй воли и вамъ стоитъ только сказать мнѣ… Хотите анчоусовъ, хотите сидра? Говорите. Спрашивайте кушанья, какія въ модѣ въ вашемъ кругу.

Кретинъ, въ восторгѣ что его считаютъ знатнымъ господиномъ, принялъ упрекъ за серьезное и началъ горячо протестовать.

— Но клянусь вамъ что я отлично угостился, вскричалъ онъ.

— Да, да, это ваша вѣжливость, ваше умѣнье вести себя и ваша снисходительность говорятъ такимъ образомъ… но я ничему этому не вѣрю… Я знаю васъ за слишкомъ большаго знатока всего хорошаго, чтобы вы могли быть дѣйствительно довольны.

— Напротивъ того, повторяю вамъ, что я кажется еще никогда такъ хорошо не обѣдалъ.

— Потому что не хотите вспомнить.

— Что вспомнить?

— Тѣхъ отличныхъ угощеній, которыя вамъ задавали Рравуазо и покойный Дюрье.

— Ахъ! какъ вы сильно ошибаетесь, мой милый, наши обѣды далеко не походили на этотъ… Конечно, они тоже были не очень дурны, но мы собирались скорѣе для того чтобы говорить о дѣлахъ, чѣмъ для одного только удовольствія.

— Ахъ, да, это правда, вскричалъ Кловисъ, ударивъ себя но лбу, я и забылъ что это были дѣловые обѣды, на которые эти господа приглашали васъ, чтобы пользоваться вашими просвѣщенными совѣтами и вашей удивительной опытностью въ дѣлахъ.

— Именно такъ, подтвердилъ Рокамиръ, не замѣчая что вмѣстѣ съ похвалами онъ проглатываетъ также стаканъ за стаканомъ бургундское, которое ему не переставая подливалъ артистъ.

— Да, теперь я даже припоминаю, что вы начали разсказывать мнѣ исторію нѣкоего де-Фронтака.

— Ахъ! да, этого шута де-Фронтака.

Какъ и въ первый разъ, когда Рокамиръ прибавилъ этотъ эпитетъ къ имени его отца, Кловисъ почувствовалъ сильное желаніе ударить этого человѣка, но сдержался.

— Вы твердо увѣрены что этотъ де-Фронтакъ былъ шутъ, сказалъ онъ.

— Ну, сами посудите, могъ ли серьезный человѣкъ вести себя такъ, какъ онъ?

— Что же онъ такое сдѣлалъ?

— И еще въ его лѣта… такъ какъ въ то время ему было пятьдесятъ восемь лѣтъ.

— Да говорите же! вскричалъ артистъ схвативъ за руку идіота въ ту самую минуту, какъ тотъ подносилъ ко рту аппетитную трюфлю.

Это неожиданное движеніе измѣнило направленіе вилки, которая до половины исчезла въ просторной ноздрѣ колоссальнаго носа Рокамира, который заревѣлъ отъ боли.

— Я, увѣренъ, что дотронулся до мозга, съ ужасомъ пробормоталъ онъ.

Отъ сотрясенія трюфля свалилась съ вилки и упала подъ столъ, такъ что идіотъ не замѣтилъ этого. Тѣмъ больше былъ его ужасъ когда, вытащивъ вилку изъ пропасти онъ не увидалъ трюфли.

— У меня въ мозгу трюфля, пробормоталъ онъ.

Затѣмъ онъ опрокинулъ голову назадъ и раздулъ ноздри, чтобы Кловисъ могъ заглянуть ему въ носъ.

— Видите вы ее? спросилъ онъ; умоляю васъ, выньте ее… возьмите щипцы для спаржи.

Дурное расположеніе духа артиста мгновенно разсѣялось отъ комичности приключенія. Подавивъ охоту смѣяться, онъ сдѣлалъ видъ что смотритъ въ самую глубину носа.

— Ничего… я положительно ничего не вижу, отвѣчалъ онъ приведенному въ отчаяніе супругу Сидализы, надо полагать что ее сейчасъ же втянуло.

— Что же я буду дѣлать съ трюфлей въ мозгу?

— А вы чувствуете какое нибудь ощущеніе въ мозгахъ?

— Не совсѣмъ.

— Покачайте головой… еще… еще сильнѣе… качается ли у васъ что нибудь въ мозгу?

— У Меня въ головѣ какъ будто какая то тяжесть, наивно сознался шутъ, не отдавая себѣ отчета въ томъ что причиною этого было выпитое имъ бургундское.

Затѣмъ онъ снова принялъ видъ отчаянія.

— Что же вы мнѣ посовѣтуете? спросилъ онъ.

— Ну, г. Рокамиръ, я не докторъ, и кромѣ того, признаюсь вамъ, что мнѣ въ первый разъ приходится быть свидѣтелемъ такого случая. Я могу дать вамъ только одинъ совѣтъ.

— Какой?

— Если вы не особенно страдаете, то подождите до завтра отдаваться въ руки доктора… Вы знаете, они только и думаютъ о томъ какъ бы заработать себѣ денегъ, они сдѣлаютъ изъ этого государственный вопросъ, тогда какъ можетъ быть, что не случится ничего дурного… Въ природѣ случаются иногда необычайныя и непонятныя странности… Кто знаетъ, можетъ быть мозгъ и трюфля отлично уживутся вмѣстѣ… Потерпите до завтра, повторяю вамъ… можетъ быть къ тому времени трюфля отлично устроится въ вашемъ мозгу. Я зналъ одного человѣка у котораго въ животѣ сидѣла пуля и онъ нисколько не страдалъ отъ этого, потому что она также удобно устроилась.

Подкрѣпившись этими аргументами Рокамиръ не много успокоился и снова началъ качать головою.

— Нѣтъ, въ мозгу у меня ничего не шевелится… вы правы, подождавъ немного, она навѣрно рѣшилась устроиться по домашнему.

— Хотите сдѣлать еще новое, испытаніе?

— Да… говорите.

— Хотя я и не особенно много занимался но этому поводу, но мнѣ кажется, что трюфля, прогуливающаяся по мозгамъ должна мѣшать связности въ мысляхъ… Какъ вы на этотъ счетъ думаете?

— Я съ вами согласенъ.

— Хорошо, постарайтесь же продолжать начатый вами разсказъ о де-Фронтакѣ… я стану внимательно слѣдить не путаются ли ваши мысли.

— И вы предупредите меня?

— Клянусь вамъ.

— Не бойтесь сказать мнѣ истину… у меня каменная душа, стальное сердце и желѣзная нравственность, думаю что этого достаточно для васъ.

— Совершенно достаточно.

— Ну, гдѣ я остановился въ моемъ разсказѣ?

— Вы назвали де-Фронтака шутомъ, за то что въ пятьдесятъ восемь лѣтъ, онъ сдѣлалъ я не знаю что… что вы хотѣли объяснить мнѣ, когда съ вами случилось несчастіе… Теперь я васъ слушаю, скажите мнѣ въ чемъ состояло преступленіе де Фронтака?

— Преступленіе, нѣтъ… но глупость.

— А! съ удивленіемъ сказалъ Кловисъ.

— И даже громадная глупость.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Не глупость ли дожидаться до такихъ лѣтъ чтобы потомъ влюбиться?

— Влюбиться! повторилъ молодой человѣкъ, подпрыгнувъ отъ изумленія.

— Да, влюбиться въ семнадцати-лѣтнюю дѣвчонку.

Это открытіе было такъ неожиданно, что Кловисъ вдругъ вскричалъ:

— Вы съ ума сошли!

При этихъ словахъ Рокамиръ съ ужасомъ вскочилъ.

— Сошелъ съ ума! простоналъ онъ, вы говорите что я сошелъ съ ума! значитъ у меня нѣтъ болѣе связи въ идеяхъ?.. Это все трюфля! Боже мой! Это трюфля!

Кловисъ ничалъ всѣми силами успокаивать отчаяніе своего гостя, увѣряя его что онъ ошибся относительно смысла его восклицанія, такъ что идіотъ наконецъ немного успокоился.

— И такъ, вы утверждаете, что у меня по прежнему всѣ мысли вполнѣ связны? съ легкимъ безпокойствомъ въ голосѣ спросилъ онъ.

— Боссюэ, Лувуа, Вольтеръ и Магометъ, взятые вмѣстѣ не имѣли бы болѣе здраваго смысла, чѣмъ вы.

— Хорошо, этого мнѣ достаточно. И такъ я продолжаю. Я вамъ говорилъ, что де-Фронтакъ, несмотря на свои преклонные лѣта влюбился какъ дуракъ въ молоденькую дѣвушку.

— Которая, прибавили вы, не стоила этого.

— И теперь еще повторяю… такъ какъ она была хитрая штучка, которая нисколько не заботилась о графѣ, и желала только его состоянія… И ей таки удалось забрать себѣ это состояніе, несмотря на всѣ похвальныя усилія Гравуазо и Дюрье спасти сыну де-Фронтака отцовское наслѣдство.

При этомъ неожиданномъ толкованіи поведенія двухъ негодяевъ, Кловисъ взглянулъ въ лицо идіоту, чтобы убѣдиться, дѣйствительно ли онъ чистосердеченъ, говоря такимъ образомъ, но на глупомъ лицѣ разскащика выражалось такое простодушіе, которое не допускало ни малѣйшаго сомнѣнія.

— А! такъ эти господа приняли къ сердцу интересы сына де-Фронтака, спокойно спросилъ Кловисъ.

— Вѣдь я вамъ сказалъ это.

— Да, но можетъ быть вы знали объ этомъ лишь по наслышкѣ.

— Гораздо лучше, мой милый, такъ какъ я самъ принималъ участіе въ этомъ дѣлѣ.

— Вы? съ удивленіемъ спросилъ граверъ.

— Да, я… и повѣрьте, что я сдѣлалъ это также только для того, чтобы помѣшать разоренію молодаго человѣка. Надѣюсь что вы не станете оскорблять меня подозрѣніемъ, будто я взялъ сторону жадной интриганки… Нѣтъ, нѣтъ, я не такой человѣкъ… я помогалъ доброму дѣлу, и иначе, клянусь вамъ, я не взялся бы за него.

Тутъ Рокамиръ принялъ печальный видъ.

— Къ несчастію, сказалъ онъ, то что мы хотѣли сдѣлать въ пользу сына, не удалось намъ… недостойное созданіе, окончила тѣмъ, что взяла верхъ, такъ какъ ей удалось добиться отъ влюбленнаго старика что онъ передалъ ей или уничтожилъ бумагу, которую я далъ ему.

Едва супругъ Сидализы окончилъ свою фразу, какъ Кловисъ подскочилъ отъ удивленія и необдуманно вскричалъ:

— Вы? Это вы подписывали бумагу?.. А, такъ значитъ ваше имя Кошоне?

При этомъ вопросѣ супругъ Сидализы видимо смутился.

— Какъ вы это узнали? съ испугомъ спросилъ онъ.

— Что вамъ за дѣло… довольно того что я знаю.

— Умоляю васъ, не зовите меня такъ при Сидализѣ, она придетъ въ ярость… а въ ея положеніи всякое волненіе будетъ для нея вредно.

— Да или нѣтъ, Кошоне, вы или нѣтъ? снова повторилъ съ нетерпѣніемъ граверъ.

— Да, я сознаюсь въ этомъ… но видите ли, когда я женился на Сидализѣ, мое имя Кошоне показалось ей недостаточно… недостаточно… какъ бы это вамъ выразить?

— Недостаточно поэтично?

— Вотъ именно… тогда она потребовала чтобы я замѣнилъ имя моихъ предковъ другимъ, болѣе мелодичнымъ, болѣе нѣжнымъ, болѣе оригинальнымъ.

— Ну, Кошоне, было кажется достаточно оригинально.

— Да, но вы знаете, что противъ женскихъ капризовъ невозможно спорить. Сидализа, я не знаю почему, выражала такое сильное отвращеніе называться мадамъ Кошоне, что мнѣ пришлось рѣшиться принять имя моей матери… Рокамиръ.

Онъ чуть не плакалъ.

— Заклинаю васъ всѣмъ святымъ, продолжалъ онъ, умоляющимъ голосомъ, не зовите мою жену мадамъ Кошоне! А то это все падетъ на меня… Она вообразитъ, что я вздумалъ хвастаться передъ вами моимъ настоящимъ именемъ.

— Хорошо, я согласенъ, но съ тѣмъ условіемъ, что вы разскажете мнѣ откровенно, какъ могло случиться, что несмотря на ваше желаніе сохранить состояніе сыну де-Фронтака, всѣ ваши усилія по этому поводу остались тщетны.

— Вы не хотите сказать мнѣ сначала, какъ могли вы узнать мое имя Кошоне?

— О! у меня нѣтъ отъ васъ тайнъ… я узналъ его отъ одной гадальщицы.

Вмѣсто того, чтобы удивиться этой чепухѣ, которую сказалъ ему Кловисъ, чтобы не сознаться, что онъ прочиталъ это имя внизу бумаги, попавшей въ его руки, Рокамиръ съ восторгомъ вскричалъ:

— Въ самомъ дѣлѣ? отъ гадальщицы!.. о! это еще болѣе увеличиваетъ мое довѣріе къ той, которая предсказала мнѣ, что мой родъ не угаснетъ.

— Хорошо, я ожидаю конца вашего разсказа, продолжайте, приказалъ молодой человѣкъ, перебивая восхищеніе чудака.

— О! конецъ очень простъ. На обѣдѣ, о которомъ я вамъ говорилъ и на который они пригласили меня, чтобы обратиться къ моей опытности, выходящей изъ ряду вонъ, Дюрье и Гравуазо, бывшіе близкими друзьями де Фронтака, сказали мнѣ приблизительно слѣдующее: «Вы должны помочь намъ помѣшать одному честному человѣку и нашему другу, сдѣлать глупость. Имѣя уже около шестидесяти лѣтъ, онъ по уши влюбился въ дѣвчонку, которая разоритъ его. Однако, несмотря на свое безуміе, онъ сохранилъ еще немного здраваго смысла, чѣмъ мы я должны воспользоваться. Онъ такъ хорошо понимаетъ свое безсиліе устоять противъ требованій своего кумира, что хочетъ заранѣе спасти состояніе своего сына изъ когтей, противъ которыхъ онъ въ послѣдствіи не будетъ въ состояніи защищаться. Мы должны облегчить для него исполненіе этой благоразумной мѣры».

— А! Гравуазо и Дюрье говорили вамъ это?

— Да, такъ какъ я вамъ повторяю. Тогда то они обратились къ моимъ мудрымъ совѣтамъ, чтобы помочь имъ придумать средство, какъ привести въ исполненіе эту мѣру.

— И вы указали имъ это средство?

— Конечно! Они не понимали въ дѣлѣ никакого толку. Этотъ дуракъ Гравуазо предлагалъ, чтобы де-Фронтакъ устроилъ пожизненную продажу всего имѣнія.

— Ну, это было бы довольно страннымъ средствомъ сохранить состояніе сыну.

— Не правда ли? я это же самое замѣтилъ имъ, тогда Дюрье прибавилъ: «Это будетъ только фиктивная продажа, де-Фронтаку будетъ передана бумага, удостовѣряющая недѣйствительность продажи. Имѣя въ рукахъ этотъ актъ, сынъ легко вступитъ во владѣніе наслѣдствомъ послѣ смерти отца.»

— Тогда-то вы и подали вашъ просвѣщенный совѣтъ?

— Да, я выразилъ свое одобреніе этому плану. Затѣмъ Гравуазо прибавилъ, что надо найти честнаго человѣка, которому можно было бы довѣрить роль этого фиктивнаго покупателя.

— На этотъ счетъ вы снова подали имъ вашъ совѣтъ?

— Да, я снова одобрилъ.

— И это все?

— Нѣтъ, я кромѣ того посовѣтовалъ еще выбрать Дюрье… который отказался.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Но я не смутился и, послѣ его отказа, посовѣтовалъ передать эту роль Гравуазо… но и онъ точно также отказался.

— По какой же причинѣ?

— Они говорили, что покупатель долженъ быть такимъ человѣкомъ, который могъ бы придать этой фиктивной сдѣлкѣ видъ серьезнаго дѣла… Тогда какъ про нихъ всѣ знали, что у нихъ нѣтъ достаточно средствъ на подобную покупку. Напротивъ того я, имѣвшій хорошее состояніе былъ вполнѣ способенъ платить пятьдесятъ или шестьдесятъ тысячъ пожизненной пенсіи графу де Фронтаку, не возбуждая ни въ комъ ни малѣйшаго подозрѣнія.

— И вы согласились?

— Нѣтъ, сначала я отказался… Я не для того отказался отъ дѣлъ, чтобы брать на себя новыя заботы… но Дюрье и Гравуазо продолжали настаивать, говоря, что я обязанъ оказать эту услугу человѣку, который хотѣлъ принять предосторожности противъ своей собственной слабости. Я наконецъ увлекся этой благородной задачей, спасти состояніе сына отъ алчности развратницы… и согласился.

— А что же дѣлалъ въ это время сынъ?

— Онъ изучалъ права въ Пуатье.

— Итакъ, г. Рокамиръ, несмотря на ваше отвращеніе взять на себя новыя дѣловыя хлопоты, вы все-таки дали ваше согласіе?

— Да, потому что я съумѣлъ сейчасъ же передать всѣ эти хлопоты Дюрье и Гравуазо. Какъ они мнѣ совершенно вѣрно замѣтили, имъ было только нужно имя солиднаго покупателя. Я давалъ мое, вотъ и все… что же касается подробностей и хлопотъ, которыхъ требовала эта фиктивная сдѣлка, то Дюрье и Гравуазо взяли ихъ на себя изъ дружбы ко мнѣ и къ де Фронтаку, мнѣ надо было только подписать имъ полную довѣренность дѣйствовать отъ моего имени.

— Ай! ай! насмѣшливо замѣтилъ Кловисъ.

— Отчего вы говорите это «ай?»

— Развѣ вы не боялись, что Гравуазо можетъ употребить во зло вашу подпись?

— Въ какомъ отношеніи? Онъ не могъ употребить ее ни на что кромѣ формальностей, необходимыхъ по этому дѣлу.

— Да, но потомъ.

— Что, потомъ? Онъ ничего не могъ извлечь изъ этой сдѣлки, которая уничтожалась бумагой, посланной мною де-Фронтаку.

— Вы увѣрены, что послали ему эту бумагу?

— О, да, конечно! И я даже такъ поспѣшилъ сдѣлать это, что Гравуаэо и Дюрье бранили меня, зачѣмъ я такъ поторопился, говоря, что я долженъ былъ сначала дать имъ прочесть эту бумагу, чтобы они могли убѣдиться, все ли въ ней въ порядкѣ и вполнѣ ли она достаточна для поддержанія впослѣдствіи требованій сына.

— А! такъ они сердились на васъ за вашу излишнюю поспѣшность?

— Да, но, впрочемъ, не очень. Они разсчитывали имѣть достаточно времени прочесть и перечесть этотъ актъ, когда онъ перейдетъ къ которому-нибудь изъ нихъ. Вы конечно понимаете, что, желая спасти свое состояніе, де-Фронтакъ не могъ хранить этой бумаги у себя дома, такъ какъ, будучи какъ-нибудь найдена этой дѣвушкой и доказавъ ей, что графъ обманывалъ ее по поводу своего состоянія, она только еще больше возбудила бы ея алчность. Вслѣдствіе этого, де-Фронтакъ необходимо долженъ былъ отдать мою бумагу въ руки какого-нибудь вѣрнаго друга, который впослѣдствіи воспользовался ею, чтобы возстановить права сына.

— Значитъ, Дюрье и Гравуазо надѣялись, что тотъ или другой изъ нихъ будетъ избранъ хранителемъ бумаги?

— Да.

— Что же случилось?

— То, что де Фронтакъ, въ данную минуту, вѣроятно, не подумалъ о нихъ, такъ какъ послалъ бумагу своему дорогому другу.

— Какъ его звали?

— Мортье, онъ былъ начальникомъ отдѣленія въ какомъ-то министерствѣ.

— Бѣдный или богатый?

— Надо полагать, что онъ жилъ единственно своимъ жалованьемъ… такъ какъ едва могъ сдѣлать приданое дочери… которую вы знаете.

— Я знаю? я?

— Конечно, такъ какъ эта мадемуазель Мортье, въ настоящее время, никто иная, какъ наша прелестная хозяйка, мадамъ Дюрье.

При этомъ имени, въ умѣ Кловиса зародилось подозрѣніе, что, можетъ быть, отецъ Селестины былъ третьимъ негодяемъ, который помогъ двумъ другимъ разорить его. Тотъ фактъ, что онъ выдалъ дочь за Дюрье, казалось, указывалъ на его тайное сообщничество.

— Но какъ же случилось, спросилъ Кловисъ, что Дюрье выбралъ дѣвушку безъ состоянія, когда самъ также ничего не имѣлъ.

— Что же вы хотите? любовь не разсчитываетъ.

— Значитъ, Дюрье былъ влюбленъ?

— Какъ безумный… иначе ничѣмъ нельзя объяснить его упрямства… барышня больше года не соглашалась выйти за него, пока наконецъ не дала согласія. Она и слышать сначала не хотѣла объ этомъ женихѣ, который былъ на сорокъ лѣтъ старше ея… но упрямство Дюрье одержало верхъ. Надо прибавить, что его усердно поддерживалъ старикъ Мортве, который, будучи въ то время уже болѣнъ и зная, что его болѣзнь неизлѣчима, а въ тоже время не имѣя ничего оставить дочери, сильно желалъ видѣть ее за человѣкомъ, имѣвшимъ порядочныя средства; онъ такъ умолялъ дочь выйти за Дюрье, что та наконецъ согласилась.

Несмотря на увѣренія про страсть Дюрье, Кловисъ очень хорошо понималъ въ чемъ тутъ дѣло.

— Нѣтъ, говорилъ онъ себѣ, негодяй не былъ влюбленъ. Этотъ бракъ былъ просто средствомъ, придуманнымъ имъ и Гравуазо, чтобы войти въ домъ Мортье и, послѣ его смерти, овладѣть драгоцѣнной бумагой.

Въ эту минуту Рокамиръ залпомъ выпилъ цѣлый стаканъ, а Кловисъ продолжалъ вслухъ:

— А что случилось съ де-Фронтакомъ?

При этомъ вопросѣ идіотъ презрительно пожалъ плечами.

— Кто можетъ помѣшать дураку сдѣлать глупость? сказалъ онъ. Такъ и тутъ, что мы ни дѣлали, чтобы снасти состояніе сыну, все оказалось тщетнымъ. Выйдя замужъ, негодница съумѣла добиться отъ безумнаго старика возвращенія ей бумаги; затѣмъ, мало-по малу, все состояніе, перешло на ея имя, такъ что, оставшись вдовой, интриганка имѣла уже все состояніе мужа.

Въ то время, какъ супругъ Сидализы передавалъ эти подробности, Кловисъ внимательно наблюдалъ за нитъ. Молодой человѣкъ зналъ, что отецъ его никогда не былъ женатъ второй разъ и что, слѣдовательно, разскащикъ говорилъ неправду. Но въ голосѣ Рокамира звучало столько чистосердечія, что нельзя было сомнѣваться, что негодяи воспользовались его довѣрчивостью. Какъ ни тупъ былъ Рокамиръ, онъ никогда не согласился бы помогать безчестному дѣлу, еслибы его не обманули.

— Вы убѣждены въ томъ, что вы мнѣ разсказали… напримѣръ, въ женитьбѣ де-Фронтака? продолжалъ граверъ.

— Я не стану говорить вамъ, чтобы я самъ присутствовалъ на его свадьбѣ, нѣтъ. Я узналъ о ней отъ Гравуазо… Въ одно прекрасное утро, я уже теперь не помню по какому поводу, онъ сказалъ мнѣ, что де-Фронтакъ женился на своей красавицѣ.

— И вы никогда больше не справлялись объ этомъ ни у кого?

— Къ чему? Де-Фронтакъ нисколько не интересовалъ меня. Если я далъ свое имя, то сдѣлалъ это скорѣе изъ желанія сдѣлать пріятное Дюрье и Гравуазо, хотѣвшимъ спасти своего друга отъ неблагорагоразумнаго поступка, чѣмъ для самого де-Фронтанака… И, признаюсь вамъ, что мнѣ было ни тепло, ни холодно, когда, черезъ нѣсколько времени, мнѣ сказали, что всѣ наши усилія въ пользу сына остались безплодны.

— Кто же вамъ сообщилъ объ этомъ прекрасномъ результатѣ?

— Это сказалъ мнѣ Дюрье, который, по его словамъ, послѣ смерти своего тестя, перерылъ всѣ его бумаги и не могъ найти подписаннаго мною документа… что заставило насъ подумать, что, вѣроятно, де Фронтакъ взялъ бумагу отъ Мортье и передалъ своей женѣ… которая, оставшись вдовой, поспѣшила все продать.

— Значитъ, всѣ ваши свѣдѣнія имѣютъ одинъ источникъ — Гравуазо и Дюрье?

— Да… и, надо сказать правду, что я не особенно старался о пріобрѣтенія этихъ свѣдѣній, такъ какъ, въ тотъ день, когда мои друзья передали мнѣ ихъ, я уже совершенно забылъ про это дѣло.

— Точно также, какъ, вѣроятно, забыли взять отъ нихъ довѣренность, подписанную вами въ тотъ день, когда вы думали, что дѣлаете этимъ простую любезность.

— Мнѣ не было надобности брать ее отъ нихъ, такъ какъ она вполнѣ уничтожалась бумагой, гдѣ я признавалъ фиктивной сдѣлку, для которой была выдана эта довѣренность.

Окончивъ эту фразу, Рокамиръ разинулъ ротъ, чтобы запихать въ него цѣлую половину груши, но рука его была на пол-дорогѣ остановлена Кловисомъ.

— У васъ хорошій желудокъ? совершенно серьезно спросилъ артистъ.

— Я думаю, что мнѣ позавидовалъ бы страусъ.

— Я бы лучше сказалъ — утка.

— Почему же утка?

— Потому что желудокъ утки варитъ еще скорѣе, чѣмъ желудокъ страуса.

— Уже не хотите ли вы заставить меня снова пообѣдать? спросилъ Рокамиръ, удивленный этими вопросами.

— Нѣтъ, я только хочу убѣдиться, что у васъ быстрое и легкое пищевареніе, способное разстраиваться при всякомъ волненіи… Хотя у васъ каменная душа, стальное сердце и желѣзная нравственность, это все-таки можетъ не помѣшать вамъ имѣть оловянный желудокъ… Я хотѣлъ это знать, такъ какъ долженъ сообщить вамъ нѣчто, но въ тоже время боюсь произвести на васъ слишкомъ сильное впечатлѣніе. Вотъ причина моихъ разспросовъ относительно большей или меньшей легкости пищеваренія, которой природа одарила вашъ желудокъ. Это любопытство внушено мнѣ единственно участіемъ къ вамъ, мой бѣдный г. Рокамиръ.

Кловисъ произнесъ эту тираду, качая головой и такимъ мрачнымъ тономъ, что супруга Сидализы охватилъ безумный страхъ.

— Насчетъ трюфли, не такъ ли? прерывающимся голосомъ вскричалъ онъ. У меня нѣтъ болѣе связности въ мысляхъ… О! я вижу, вы не смѣете мнѣ признаться, но это такъ?

— О! хорошо, еслибы еще только это, печально сказалъ граверъ.

— Такъ что же такое?

— Напротивъ того, я долженъ вамъ признаться, что трюфля придаетъ вашему уму необычайную ясность… благодаря которой, вы лучше поймете то, что я не рѣшаюсь сказать вамъ.

— Да что же это, наконецъ, такое?

— Я опасаюсь, я трепещу, я дрожу, что… что вы, кажется, заслужили десять лѣтъ каторги.

— Десять лѣтъ каторги? повторилъ Рокамиръ, зашатавшись отъ страха.

— Да, десять… можетъ быть даже двадцать; это будетъ зависѣть отъ великодушія судей. А если попадетесь въ счастливый день, то можетъ случиться, что и сорокъ… Я не безпокоюсь за васъ, такъ какъ у васъ желѣзная нравственность и каменная душа, но какое огорченіе для несчастной мадамъ Кошоне… т. е., виноватъ, Рокамиръ!

— Что же я такое сдѣлалъ? съ трудомъ выговорилъ, наконецъ, идіотъ.

Кловисъ взялъ его за руки и съ чувствомъ сжалъ ихъ.

— Прежде чѣмъ я буду продолжать, съ самымъ дружескимъ участіемъ сказалъ онъ, вы должны сказать мнѣ, дорогой другъ, что я не порчу вашего пищеваренія… Если же я имѣлъ это несчастіе, то сдѣлайте мнѣ только знакъ и я стану нѣмъ, какъ рыба.

— Говорите, едва слышно прошепталъ несчастный.

— Въ такомъ случаѣ, мой милый, я долженъ сказать вамъ, что графъ де-Фронтакъ умеръ вдовцомъ и что онъ никогда не былъ женатъ вторично ни на комъ… Не смотрите на меня такимъ образомъ, а то блескъ вашихъ глазъ приводитъ меня въ смущеніе, такъ какъ у меня нѣтъ, какъ у васъ, каменной души… Еслибы я не зналъ вашего необычайнаго ума, то подумалъ бы, что вы не знаете къ чему я хочу придти… Я продолжаю. Итакъ, не женившись ни на комъ, графъ не могъ передать вашей бумаги женѣ, которой не существовало.

Кловисъ замолчалъ на мгновеніе., какъ бы что-то соображая.

— Почему де-Фронтакъ устроилъ всю эту сдѣлку? продолжалъ онъ. Дѣйствительно ли онъ собирался жениться или имѣлъ какія-нибудь другія причины, этого я не знаю. Во всякомъ случаѣ эта фиктивная продажа дѣйствительно была устроена, такъ какъ это доказываетъ подписанная вами бумага… Но, ради Бога, не перебивайте меня, умѣрьте ваше нетерпѣніе, вдругъ вскричалъ онъ.

Но Рокамиръ и не думалъ ничего говорить. Въ испугѣ, желая хоть чѣмъ-нибудь умѣрить свое волненіе, онъ пилъ маленькими глотками теплую воду, только что принесенную лакеемъ для полосканья рта.

— Знаете ли вы, продолжалъ тогда артистъ, какова была участь подписанной вами бумаги?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Рокамиръ, между двумя глотками.

— Она была украдена мошенниками Дюрье и Гравуазо изъ бумагъ Мортье, послѣ смерти послѣдняго, на дочери котораго одинъ изъ негодяевъ женился для того, чтобы легче устроить все это. Укравъ такимъ образомъ этотъ важный документъ, негодяи воспользовались довѣренностью, данною нѣкимъ Кошоне, дуракомъ, какихъ мало… извините за выраженіе… который далъ свое имя для этого дѣла. Подъ прикрытіемъ этого идіота, и опять-таки извините за выраженіе… они продали имѣніе и раздѣлили между собою полученныя отъ продажи девятьсотъ тысячъ франковъ… между тѣмъ, какъ ничто, изъ всего случившагося въ Каркасоннѣ не дошло до ушей этого кретина Кошоне… въ третій разъ прошу вашего извиненія, дорогой и многоуважаемый г. Рокамиръ.

Я знаю, продолжалъ онъ, дѣлая удареніе на словахъ, я знаю, что Кошоне ничѣмъ не воспользовался отъ этой покражи, но, нѣтъ сомнѣнія, что судьи не повѣрятъ этому, когда ограбленный сынъ отправится въ судъ требовать своего состоянія, имѣя въ рукахъ подписанную вами бумагу о фиктивности продажи, попавшую къ нему лишь благодаря счастливому случаю.

Между тѣмъ, испуганный Рокамиръ мало-по малу оправился.

— Значитъ, этотъ сынъ еще живъ? дрожащимъ голосомъ спросилъ онъ.

— Да, г. Рокамиръ.

— Я хотѣлъ бы знать его.

— Для чего?

— Для того, чтобы исполнить мой долгъ, отвѣчалъ идіотъ взволнованнымъ голосомъ, который тронулъ Кловиса. Да, мой долгъ. Очень можетъ быть, что я дуракъ, кретинъ, идіотъ… однимъ словомъ, все, что вы сказали, г. Кловисъ, но я никогда не хотѣлъ вредить кому бы то ни было и всегда былъ честнымъ человѣкомъ. Если я имѣлъ слабость довѣриться двумъ негодяямъ, то я же долженъ и поплатиться за это… Поэтому, еслибы я зналъ этого молодаго человѣка, я пошелъ бы къ нему и сказалъ: «Я хотѣлъ быть вамъ полезенъ, а вмѣсто того, хотя и противъ воли, сталъ причиною вашего разоренія. То, что у васъ украли, равняется тому, что я имѣю; вотъ мое состояніе, берите его, я, заклинаю васъ, не думайте, чтобы я могъ быть сообщникомъ этихъ людей».

Сказавъ это, Рокамиръ зарыдалъ.

— Что для меня значитъ бѣдность, проговорилъ онъ, сквозь слезы, у меня всегда будетъ утѣшеніе въ любви Сидализы.

Какъ ни забавно было это заключеніе для Кловиса, отлично знавшаго, что думать о привязанности супруги, оно не вызвало у него даже улыбки. Напротивъ того, онъ дружески пожалъ руку рогоносцу.

— Не бойтесь ничего, другъ мой, сказалъ онъ, вы не дойдете до подобной крайности. Кто укралъ, тѣ и должны возвратить крадеиное и я даю вамъ слово, что сынъ де-Фронтака заставитъ ихъ сдѣлать это.

— Тѣмъ не менѣе, я все-таки хотѣлъ бы знать, гдѣ найти этого молодаго человѣка.

— Вамъ нѣтъ въ этомъ никакой надобности.

— Напротивъ, потому что если Гравуазо ускользнетъ отъ него, то я хочу чтобы онъ зналъ, что мое состояніе принадлежитъ ему… Умоляю васъ, г. Кловисъ, скажите мнѣ гдѣ могу я найти этого молодаго человѣка.

— Не очень далеко: я сынъ графа де-Фроитака.

— Вы!! вскричалъ Рокамиръ и въ эту минуту, несмотря на его хоботъ, очки и смѣшную наружность, онъ не казался смѣшнымъ граверу.

Голосъ его дрожалъ когда онъ сказалъ:

— Простите ли вы меня, г. Кловисъ, за все зло, которое я хотя и невольно причинилъ вамъ?

— Напротивъ того, это мнѣ надо просить у васъ прощенія за эпитеты… ничѣмъ неоправдываемые… которые я употребилъ сейчасъ относительно васъ. Я настолько цѣню вашъ умъ и опытность, что попрошу васъ оказать мнѣ двѣ услуги.

— Говорите.

— Первая заключается въ томъ, чтобы въ случаѣ надобности повторить передъ судомъ то, что вы разсказывали мнѣ сейчасъ.

— Хорошо. А еще?

— Еще я попрошу васъ никому не говорить о случившемся сегодня до тѣхъ поръ, пока я самъ не дамъ вамъ на это разрѣшенія.

— Клянусь вамъ.

— Даже Сидализѣ, не такъ ли?

При этомъ вопросѣ характеръ бывшаго дрогиста выказался во всемъ блескѣ.

— Даже Сидализѣ, величественно выпрямившись отвѣчалъ онъ. Есть тайны, которыя никогда не должны передаваться женщинамъ.

Но вдругъ лицо его неожиданно исказилось.

— Хотите еще чего-нибудь? спросилъ Кловисъ.

— Напротивъ.

Говоря это Рокамиръ, выпившій теплую воду совершенно безсознательно, схватился руками за желудокъ.

— Это вѣрно отъ волненія… проговорилъ онъ, у меня тамъ какая то тяжесть… я хотѣлъ бы уйти.

XVII.

Доведя до дому Рокамира, который всю дорогу жаловался, что у него въ желудкѣ точно камень, артистъ вернулся къ себѣ въ мансарду и легъ спать, а такъ какъ онъ не пилъ, какъ Рокамиръ, теплой воды, то преспокойно проспалъ восемь часовъ подрядъ, видя во снѣ что ведетъ къ алтарю прелестную мадамъ Дюрье, которая и не думаетъ сопротивляться.

Проснувшись на другое утро, онъ быстро вскочилъ съ постели и еще быстрѣе одѣлся.

— Нечего лѣниться, говорилъ онъ себѣ. Мнѣ сегодня придется порядочно потрудиться, если только я хочу поймать Гравуазо и его милліонъ, прежде чѣмъ они успѣютъ проскользнуть у меня между пальцевъ. Вскорѣ послѣ этого онъ сошелъ съ лѣстницы и вышелъ изъ дома, не замѣченный привратникомъ, который въ это раннее время мелъ дворъ.

Прошелъ цѣлый день, а Гренгуаръ не видалъ своего жильца, возвращенія котораго онъ ждалъ съ нетерпѣніемъ. Наконецъ около девяти часовъ вечера раздался звонокъ у дверей, запертыхъ съ наступленіемъ темноты, звонокъ но которому Гренгуаръ отлично зналъ кто звонитъ.

— Эта манера звонить молодаго человѣка, подумалъ онъ отворяя.

Дѣйствительно, это былъ возвращавшійся домой Кловисъ. Едва успѣлъ онъ войти, какъ Гренгуаръ остановилъ его.

— А! Наконецъ то это вы г. Кловисъ! вскричалъ онъ. Вы можете похвастаться, что заставили меня сегодня не мало безпокоиться.

— Что же это, генералъ?

— Видя что вы не являетесь, я сталъ спрашивать себя не пошли ли вы утопиться съ отчаянія отъ того, что я вамъ сказалъ относительно шансовъ, которые имѣетъ Гравуазо жениться на хозяйкѣ дома.

— Теперь вы видите насколько ваши опасенія были несправедливы, такъ какъ я совсѣмъ не похожъ на утопленника.

— Впрочемъ не я одинъ безпокоился относительно вашего отсутствія.

— Кто же еще подумалъ обо мнѣ? Ужь не Гравуазо ли?

— Онъ? о! нѣтъ… онъ ушелъ гулять въ полдень и до сихъ поръ еще не возвращался… Вотъ даже письмо къ нему.

— Какъ? письмо! поспѣшно спросилъ Кловисъ и въ голосѣ его выразилось удивленіе, какъ будто онъ ожидалъ найти что нибудь другое, а не письмо.

— О! отвѣчалъ Гренгуаръ, говоря письмо я выразился не совсѣмъ вѣрно, такъ какъ это просто гербовая бумага.

— Въ чемъ же тутъ дѣло? спросилъ граверъ, удивленіе котораго очень уменьшилось при этомъ извѣстіи.

— Этого я не знаю, но надо полагать что нибудь очень важное, такъ какъ когда приставъ, принесшій бумагу, узналъ что Гравуазо нѣтъ дома, спросилъ у меня конвертъ въ который положилъ бумагу и тщательно запечатавъ ее своей печатью, строго наказалъ чтобы я не забылъ передать конвертъ въ собственныя руки Гравуазо, сейчасъ же какъ онъ вернется.

Знаете что, г. Кловисъ, прибавилъ онъ подождавъ немного, мнѣ хочется сдѣлать одну вещь.

— Что такое?

— Совсѣмъ не отдавать пакета Гравуазо… это можетъ быть надѣлаетъ ему непріятностей… но тѣмъ лучше, по дѣломъ ему негодяю.

— Берегитесь сдѣлать это! вскричалъ Кловисъ съ очевиднымъ испугомъ, чтобы привратникъ не привелъ въ исполненіе своего плана.

— О! о! какъ вы принимаете это къ сердцу, смѣясь замѣтилъ Гренгуаръ.

— Да и есть что принимать къ сердцу, генералъ. Во первыхъ это могло бы имѣть для васъ самыя непріятныя послѣдствія… кромѣ того, я долженъ вамъ признаться, что я суевѣренъ, какъ негръ… И теперь я не знаю почему, но какое то предчувствіе говоритъ мнѣ, что эта бумага должна подвинуть мои дѣла относительно домовладѣлицы.

— Если такъ, то будьте покойны, Гравуазо получитъ пакетъ.

— Хорошо, сказалъ граверъ, а теперь скажите мнѣ кто это безпокоился о моемъ отсутствіи, ужь не Рокамиръ ли?

— Ахъ! бѣдняжка! Ну, я могу вамъ поручиться что онъ не вспоминалъ о васъ. Я не знаю гдѣ онъ вчера набилъ себѣ брюхо, но только онъ вернулся съ такимъ разстройствомъ желудка, что чудо. Цѣлый день только и видѣли на лѣстницѣ, что его доктора.

— Но теперь больному лучше?

— Да, около пяти часовъ вечера разстройство желудка прошло, точно также какъ и сумашествіе.

— Какъ… сумашествіе?

— Да, онъ помѣшался на томъ, что непремѣнно требовалъ чтобы докторъ вытащилъ у него изъ носа, засѣвшую тамъ трюфлю. Докторъ сообразилъ такъ, что сумашедшимъ никогда не слѣдуетъ противорѣчить, рѣшивъ это, онъ послалъ Фелиси купить трюфлю, которую спряталъ себѣ въ рукавъ. Послѣ этого онъ сдѣлалъ видъ что смотритъ больному внутрь носа и вдругъ закричалъ: "А, вижу, вижу. Погодите. Стоитъ дать хорошій толчекъ и она вылетитъ… Сказавъ это онъ со всего размаха ударилъ по затылку Рокамира, такъ что у того въ глазахъ помутилось. Не успѣлъ еще онъ придти въ себя отъ толчка, какъ докторъ уже кричалъ: «Вотъ она, вы спасены! Богъ благословилъ мои усилія»! А послѣ этого спросилъ пятьсотъ франковъ за операцію.

Кловисъ вдоволь посмѣялся бы болтовнѣ Гренгуара, еслибы въ эту минуту ему не было болѣе всего любопытно знать, кто безпокоился объ его отсутствіи.

— Если ни Гравуазо, ни Рокамиръ не справлялись обо мнѣ, такъ кто же? спросилъ онъ.

— Горничная хозяйки, она цѣлый день то и дѣло бѣгала къ вамъ на верхъ и ко мнѣ сюда справляться не видалъ ли я васъ.

— Она приходила отъ имени своей барыни?

— По всей вѣроятности, минутъ десять тому назадъ Флора снова была здѣсь.

Кловисъ воспользовался этими послѣдними словами, чтобы прекратить разговоръ и уйти скорѣе.

— Я не хочу заставлять мадамъ Дюрье дольше ждать, сказалъ онъ, и пойду узнать что ей отъ меня надо.

Но поднявшись нѣсколько ступеней, онъ снова вернулся.

— Главное дѣло, генералъ, не забудьте отдать бумагу Гравуазо, еще разъ повторилъ онъ.

— Будьте покойны, все будетъ сдѣлано… Я пойду и отнесу конвертъ Патульяру, чтобы тотъ отдалъ его своему барину, какъ только тотъ вернется.

— Нѣтъ, нѣтъ, поспѣшно возразилъ Кловисъ не давайте ничего этому пьяницѣ. Эта бумага не должна затеряться. Отдайте ее Гравуазо въ собственныя руки, я непремѣнно хочу, чтобы онъ получилъ ее отъ васъ.

— Хорошо, хорошо, все будетъ сдѣлано.

Послѣ этого увѣренія Кловисъ вбѣжалъ на лѣстницу до квартиры вдовы.

— А! наконецъ то вы возвратились, вскричала Флора, отворни дверь на его звонокъ.

— Приметъ ли меня мадамъ Дюрье?

— Да. Вы найдете ее въ будуарѣ, гдѣ она заставляетъ повторять на ночь молитвы маленькую Лили, которая ложится спать… Дорогу я думаю вамъ нечего показывать, вы сами знаете.

Кловисъ уже не слыхалъ конца фразы, такъ какъ послѣ первыхъ же словъ направился къ хорошо извѣстному ему будуару.

Ему не понадобилось стучаться, такъ какъ дверь изъ гостиной въ будуаръ была открыта. Толстый коверъ, заглушая шумъ шаговъ, позволилъ молодому человѣку дойти незамѣченнымъ до самыхъ дверей будуара, но вмѣсто того чтобы войти онъ остановился, взволнованный прелестной картиной, представившейся его глазамъ.

Маленькая дѣвочка, въ одной рубашкѣ стояла на колѣняхъ на диванѣ и своимъ нѣжнымъ голосомъ повторяла слова молитвы, которую говорила ей мадамъ Дюрье.

— Господи сохрани здоровье мамы и папы… говорила молодая женщина.

Лили вѣрно повторяла все, но передъ словомъ папа вдругъ остановилась.

— Папы, повторила мадамъ Дюрье.

Тогда дѣвочка подняла свою прелестную головку и совершенно наивно отвѣчала:

— Зачѣмъ же молиться за папу, если онъ никогда не приходитъ поцѣловать свою Лили?

— Онъ уѣхалъ, Лили, далеко, далеко… но если его маленькая дочка будетъ молиться за него Богу, то онъ можетъ быть скоро пріѣдетъ.

Въ эту минуту дѣвочка замѣтила Кловиса, неподвижно стоявшаго въ неосвѣщенныхъ дверяхъ гостиной.

— Не папа ли это тамъ слушаетъ? съ легкимъ испугомъ спросила она.

— Гдѣ такое? спросила мадамъ Дюрье и повернувшись къ указанному мѣсту увидала гравера.

Открытый такимъ образомъ, Кловисъ переступилъ черезъ порогъ и вошелъ въ будуаръ.

— Это онъ, папа? повторила Лили.

Селестина немного смутилась и покраснѣла.

— Нѣтъ, сказала она наконецъ, но онъ пришелъ поцѣловать тебя отъ его имени.

Сказавъ это, она взяла Лили на руки и также какъ въ ихъ первое свиданіе, поднесла ея бѣлокурую головку къ лицу Кловиса, который на этотъ разъ поцѣловалъ ее гораздо нѣжнѣе, чѣмъ тогда, когда думалъ что цѣлуетъ дочь кухарки.

— Подождите меня, г. Кловисъ, я скоро вернусь, сказала Селестина, и взявъ Лили на руки пошла съ нею къ себѣ въ спальню.

Десять минутъ спустя она вернулась одна.

— Ну, сказала она, теперь, когда моя крошка заснула, мы можемъ поговорить немного, дорогой братъ.

Сказавъ это она смѣясь погрозила ему пальцемъ.

— Надо сознаться, продолжала она, что вы братъ не особенно любезный, потому что сначала наобѣщали Богъ знаетъ чего, а теперь три дня не подавали никакихъ признаковъ жизни и даже совсѣмъ пропали, такъ что къ вамъ ходили три раза въ день и все не заставали дома… Такъ вотъ каково ваше хваленное усердіе?

— Прелестная сестра, вы обвиняете невнинаго.

— Неужели же вы хотите заставить меня повѣрить будто вы заняты тѣмъ, что ищите средствъ защитить меня отъ Гравуазо?

— Я только это и дѣлалъ.

— Въ такомъ случаѣ разскажите мнѣ ваши подвиги.

— Во первыхъ, я устроилъ чудовищное разстройство желудка Рокамиру.

— Полноте, не шутите, г. Кловисъ, съ легкимъ нетерпѣніемъ сказала молодая женщина, не въ состояніи будучи принять за серьезное подвигъ, которымъ похвастался Кловисъ.

— Клянусь вамъ, что я не шучу. Я не стану утверждать, чтобы для вашей защиты было необходимо сдѣлать разстройство желудка у Рокамира, но оно было послѣдствіемъ моего плана нападенія на Гравуазо.

— А вы уже начали дѣйствовать?

— Мы завтра же отдѣлаемся отъ Гравуазо, если только вы удостоите сдѣлать то, о чемъ я васъ попрошу.

— Это будетъ очень трудно?

— Нисколько. Надо завтра вечеромъ пригласить къ себѣ нѣсколько человѣкъ гостей… устроить маленькій вечеръ… предлогомъ можетъ служить то, что вы хотите отплатить супругамъ Рокамиръ, за ихъ балъ.

— И пригласить Гравуазо?

— Конечно… точно также какъ Анатоля де-Рошгри, лейтенанта.

— А еще?

— И меня… а вмѣстѣ съ тѣмъ я прошу у васъ позволенія привести съ собою еще одного человѣка.

— Вѣроятно кого-нибудь изъ вашихъ друзей?

— Предоставьте ему удовольствіе самому сказать вамъ въ удобную минуту, что и кто онъ такой.

— Хорошо.

— А теперь, моя послушная сестрица, мнѣ остается только пожелать вамъ спокойной ночи, прибавилъ Кловисъ, направляясь къ двери.

— Какъ! вы уходите не давъ мнѣ никакого объясненія! вскричала Селестина, любопытство которой было возбуждено.

— Да, я имѣю эту жестокость. Такъ какъ я приготовляю вамъ сюрпризъ, то хочу, чтобы онъ удался вполнѣ.

Услышавъ это Селестина такъ мило надулась, что Кловисъ, боясь за свою твердость, поспѣшно ушелъ повторивъ еще разъ:

— До завтра.

Вернувшись къ себѣ артистъ сейчасъ легъ спать, мечтая о завтрашнемъ днѣ.

— Я убѣжденъ заранѣе, весело шепталъ онъ засыпая, что завтра чуть свѣтъ ко мнѣ явится Гравуазо.

Дѣйствительно, граверъ не ошибся. Едва только разсвѣло, какъ послышался тихій стукъ въ дверь, какъ будто посѣтитель боялся возбудить вниманіе сосѣдей.

— Вотъ и мой негодяй, подумалъ Кловисъ, который уже давно всталъ въ ожиданіи прихода непріятеля.

Дѣйствительно, это былъ Гравуазо, но куда дѣвался его холодный и дерзкій видъ? Лицо его было блѣдно, красные и сверкающіе лихорадочнымъ блескомъ глаза, доказывали, что онъ не спалъ всю ночь, а дрожащія губы указывали на сильное возбужденіе всей нервной системы.

Не было ничего удивительнаго, что онъ былъ не въ нормальномъ положеніи, такъ какъ наканунѣ, передъ сномъ, онъ испыталъ очень непріятное волненіе, заставившее его провести ночь безъ сна.

Возвратившись домой онъ получилъ отъ привратника уже извѣстную намъ бумагу, чтеніе которой привело его въ глубокое и вмѣстѣ съ тѣмъ тяжелое удивленіе.

Въ обычномъ ясномъ и лаконическомъ стилѣ, какимъ отличаются всѣ бумаги судебныхъ приставовъ, тотъ, который писалъ Гравуазо, увѣдомлялъ его, что по требованію нѣкоего графа де-Фронтака было наложено запрещеніе на милліонъ франковъ, лежавшій у Гравуазо въ банкѣ, на текущемъ счету. Въ подтвержденіе своего требованія, де-Фронтакъ приводилъ свое намѣреніе преслѣдовать Гравуазо передъ судомъ за утайку девятисотъ тысячъ франковъ, украденныхъ по его словамъ этимъ Гравуазо, что касается доказательствъ, то истецъ обязывался представить свидѣтелей, а главное письменное доказательство.

Понятно, что какъ ни коротко было это посланіе, чтеніе его было тѣмъ не менѣе очень горько для управляющаго, вдругъ очутившагося жертвой своей собственной предусмотрительности. Устроить все такимъ образомъ, чтобы при первой тревогѣ имѣть возможность скрыться, имѣть милліонъ, который можно каждую минуту положить въ карманъ и отправиться куда угодно, и вдругъ узнать изъ лаконической записки пристава, что именно на этотъ милліонъ наложено запрещеніе, понятно, что подобное приключеніе можно причислить къ разряду самыхъ горькихъ разочарованій.

Но такъ какъ въ сердцѣ самаго несчастнаго человѣка всегда еще остается надежда, то и Гравуазо, будучи сначала оглушенъ непредвидѣннымъ ударомъ врага, о которомъ онъ даже не ожидалъ когда-нибудь услышать, Гравуазо сталъ мало по малу приходить въ себя и успокоиваться.

— Во первыхъ, говорилъ онъ себѣ, чтобы имѣть возможность наложить запрещеніе на мой вкладъ въ банкѣ, сынъ де-Фронтака долженъ прежде всего имѣть въ рукахъ бумагу, доказывающую его права.

Подумавъ это, онъ смѣясь направился къ своему бюро.

— Поэтому, продолжалъ онъ, изъ предосторожности я сейчасъ сожгу единственное доказательство его правъ, прежде чѣмъ у меня сдѣлаютъ обыскъ, чтобы найти его.

Открывъ бюро онъ просунулъ руку въ ящикъ, въ глубинѣ котораго, за другими бумагами, долженъ былъ лежать драгоцѣнный документъ, тщательно завернутый въ толстую синюю бумагу.

Синяя бумага оказалась на старомъ мѣстѣ, но когда онъ развернулъ ее, то изнутри выпалъ обрывокъ газеты.

Легко себѣ представить, что почувствовалъ при этомъ Гравуазо. Однако, не смотря на все изумленіе управляющаго, онъ сразу сказалъ себѣ, что въ наше время геніевъ и духовъ больше не существуетъ, такъ что для превращенія важной бумаги въ простой лоскутокъ газеты, достаточно было рукъ простого, но ловкаго смертнаго.

Онъ началъ разсматривать бюро со всѣхъ сторонъ, приподнимать за всѣ углы до тѣхъ поръ, пока не увидалъ, что отъ сырой стѣны, у которой нѣсколько лѣтъ стояло бюро, вся задняя сторона его отстала, такъ что между досками свободно проходила рука.

Такъ какъ по мнѣнію Гравуазо, Патульяръ не могъ имѣть лично никакого интереса совершить эту кражу, то онъ обвинялъ его только въ томъ, что вѣроятно тотъ далъ подкупить себя тому, кто устроилъ замѣну.

— Навѣрно это мадамъ Дюрье обворовала меня, подумалъ онъ. Въ этомъ случаѣ мнѣ нечего особенно бояться, такъ какъ она имѣла въ виду только избавиться отъ необходимости выйти за меня замужъ… Она первая уничтожитъ это доказательство когда узнаетъ, что ей также какъ и мнѣ угрожаетъ разореніе.

Тѣмъ не менѣе, такъ какъ онъ не хотѣлъ ложиться прежде чѣмъ узнаетъ достовѣрно въ чемъ дѣло, то сейчасъ же пошелъ разбудить Патульяра, который громко храпѣлъ въ своей коморкѣ.

— Скажи мнѣ пожалуйста, началъ Гравуазо, раз будивъ его, помнишь ли ты въ какой именно день мадамъ Дюрье приходила сюда, когда меня не было дома.

— Она никогда и не думала приходить сюда, отвѣчалъ Патульяръ сердитымъ тономъ человѣка разбуженнаго отъ перваго, самаго сладкаго сна.

— Какъ! ты развѣ забылъ что говорилъ мнѣ, какъ ты провелъ ее въ кабинетъ подождать моего возвращенія и какъ черезъ полчаса, наскучивъ ждать, она ушла? настойчиво повторилъ Гравуазо, нарочно сочинявшій, надѣясь что этимъ ловкимъ маневромъ онъ вырветъ истину отъ Патульяра.

Но тотъ былъ вполнѣ убѣжденъ что не говорилъ ни слова изо всего, придуманнаго его бариномъ, поэтому онъ съ досадой повернулся лицомъ къ стѣнѣ.

— Если кто хорошо пообѣдалъ и выпилъ, такъ тому слѣдуетъ ложиться въ постель, проворчалъ онъ… а нечего ходить будить добрыхъ людей, да разсказывать имъ сказки.

Потерпѣвъ нейдачу съ хитростью, Гравуазо рѣшился употребить подкупъ.

— Сознайся по совѣсти, сказалъ онъ и я дамъ тебѣ вдвое больше, чѣмъ ты получилъ за то, чтобы позволить домовладѣлицѣ войти въ кабинетъ… и помочь ей…

— Въ чемъ помочь? удивленнымъ голосомъ спросилъ Патульяръ, не измѣняя впрочемъ положенія.

— Конечно. Еслибы ты не помогъ ей, у нея не хватило бы силы отодвинуть одной тяжелое бюро.

Эти слова сейчасъ же объяснили Патульяру въ чемъ дѣло, но онъ сохранилъ такъ мало воспоминаній о своихъ подвигахъ въ пьяномъ видѣ, что совершенно повѣрилъ тому, что мадамъ Дюрье исполнила тотъ самый планъ, который онъ составилъ.

— А, подумалъ онъ, такъ она уже устроила ту самую штуку, о которой я такъ долго думалъ!.. Но когда же она могла стащитъ эту бумагу?.. Чортъ возьми! вѣрно въ тотъ день, когда я былъ такъ сильно пьянъ… Вѣроятно у нея есть двойные ключи отъ квартиръ всѣхъ жильцовъ.

— Говорю, я дамъ тебѣ вдвое больше, чѣмъ ты получилъ, повторилъ Гравуазо.

Но Патульяръ принималъ участіе въ молодой женщинѣ и уже конечно никогда не взялъ бы сторону своего барина, котораго ненавидѣлъ, поэтому онъ сейчасъ же рѣшилъ придумать какую нибудь ложь, чтобы выгородить ту, которая по его мнѣнію дѣйствительно надула Гравуазо.

— Ну, сказалъ онъ смѣясь, эта двойная плата не разоритъ васъ, такъ какъ я ничего не получалъ отъ мадамъ Дюрье, по той простой причинѣ что, какъ я уже говорилъ, ея ноги здѣсь не было.

— Но кто нибудь долженъ былъ приходить ко мнѣ въ кабинетъ, проворчалъ Гравуазо.

Патульяръ, желая воспользоваться этимъ случаемъ чтобы навести своего хозяина на ложный слѣдъ, сдѣлалъ видъ что старается припомнить.

— Погодите… да, кто-то былъ, только не хозяйка дома… мнѣ кажется теперь, что третьяго дня приходилъ безъ васъ какой-то господинъ и хотѣлъ подождать вашего возвращенія.

— Молодой человѣкъ? поспѣшно вскричалъ Гравуазо, котораго вдругъ охватилъ страхъ.

— Да, молодой человѣкъ, повторилъ Патульяръ, очень довольный, что баринъ подсказываетъ ему отвѣтъ.

— Лѣтъ около тридцати?

— Да… именно около тридцати… нѣсколько мѣсяцевъ больше или меньше, снова подтвердилъ Патульяръ. Я даже теперь припоминаю, продолжалъ онъ, что выйдя на площадку онъ сказалъ: «Наконецъ-то она у меня!» Я впрочемъ не могъ понять про что это онъ говорилъ.

Послѣ этого, очень довольный тѣмъ, что обманулъ того, кого онъ ненавидѣлъ, лакей исчезъ подъ одѣяломъ.

— Спокойной ночи, баринъ, громко зѣвая заключилъ онъ. Ночь сдѣлана для того чтобы спать и я хочу исполнять это… Вы можете оставаться тутъ до утра, если вамъ очень нравится слушать, какъ я храплю, но предупреждаю васъ, что я больше не стану отвѣчать.

Когда Гравуазо вернулся обратно въ кабинетъ, онъ дрожалъ отъ ярости. Онъ отказался отъ надежды, что бумага въ рукахъ мадамъ Дюрье, которая, также какъ и онъ имѣла интересъ уничтожить ее. Не спрашивая себя какимъ образомъ его врагъ могъ узнать о существованіи этой бумаги и о мѣстѣ, гдѣ именно найти ее, онъ видѣлъ только тотъ фактъ, что ему скоро придется возвратить украденныя деньги.

Онъ задыхался отъ гнѣва при мысли о запрещеніи, наложенномъ на его милліонъ въ банкѣ. Тутъ уже нельзя было притвориться, что не имѣешь чѣмъ заплатить, а прямо приходилось расплачиваться.

Считая проценты за это время, тутъ все уйдетъ, думалъ онъ. Этому проклятому Фронтаку даже не придется снимать запрещенія, такъ какъ послѣ расплаты у меня ничего не останется.

Затѣмъ онъ повторялъ себѣ, что еслибы онъ хоть сутки тому назадъ могъ подозрѣвать то, что случилось, то теперь онъ былъ бы за границей, вмѣстѣ со своимъ милліономъ.

Тогда, говорилъ онъ себѣ, мой врагъ могъ бы сколько угодно показывать суду мою бумагу, я не заплатилъ бы ни гроша.

Вдругъ въ эту минуту въ умѣ негодяя мелькнула блестящая идея.

— Э! э! проговорилъ онъ, да нельзя ли въ самомъ дѣлѣ какъ-нибудь это устроить?

Онъ немного задумался.

— У этого гравера пятаго этажа, замѣчательный талантъ, прошепталъ онъ.

Затѣмъ, развивая свою идею, онъ дошелъ до того, что положительно убѣдилъ себя въ возможности заплатить фальшивыми деньгами, тогда конечно, запрещеніе съ милліона въ банкѣ будетъ снято и гораздо прежде, чѣмъ убѣдятся въ истинѣ, онъ будетъ уже далеко и успѣетъ добраться вмѣстѣ съ милліономъ до безопаснаго мѣста.

— У гравера пятаго этажа замѣчательный талантъ, поминутно повторялъ онъ, чтобы придать себѣ смѣлости.

Неимѣя ни малѣйшаго желанія заснуть, онъ находилъ, что время тянется страшно медленно, такъ какъ ему хотѣлось скорѣе дождаться утра, чтобы идти въ мансарду къ Кловису.

Объяснивъ все это, мы снова возвратимся къ той минутѣ, когда Гравуазо только что вошелъ къ артисту.

Какъ мы уже видѣли, Кловисъ, ожидавшій этого посѣщенія, поднялся съ зарею и все приготовилъ, чтобы заставить своего гостя попасться въ ловушку.

Какъ только Гравуазо вошелъ въ мастерскую, взглядъ его прежде всего обратился на столъ. Увидя, что на немъ нѣтъ никакихъ инструментовъ, онъ сдѣлалъ легкую гримасу.

— А! здравствуйте г. Гравуазо… какъ вы рано встали сегодня! вскричалъ Кловисъ.

— Но вѣдь я могу сказать тоже самое про васъ, такъ какъ нахожу васъ также уже на ногахъ… по всей вѣроятности, собирающагося отправиться куда-нибудь веселиться.

— Веселиться? Почему вы это думаете?

— Боже мой, мой другъ, сколько я могу судить по окружающему, вы совсѣмъ не похожи на человѣка, собирающагося заниматься.

— Вы такъ говорите потому, что не видите у меня на столѣ ровно ничего?

— Конечно.

Граверъ смѣясь поглядѣлъ на Гравуазо.

— Неужели же вы думаете, спросилъ онъ понижая голосъ, что было бы полезно выставлять на показъ всѣмъ ту работу, которую заказалъ мнѣ нѣкто, хорошо вамъ знакомый?

При этихъ словахъ молнія радости мелькнула въ глазахъ управителя, который продолжалъ, стараясь придать спокойствіе своему голосу:

— Ну, чтоже подвигается ли эта работа?

— Лучше, г. Гравуазо, она окончена… и если вы желаете, то я могу представить вамъ доказательство… а вы мнѣ скажете, удалось ли мнѣ.

Говоря такимъ образомъ, Кловисъ выдвинулъ ящикъ стола и вынулъ оттуда одинъ изъ трехъ, совершенно новыхъ банковыхъ билетовъ, которые прислала ему мадамъ Дюрье.

— Посмотрите, какъ вы это находите? продолжалъ онъ, показывая билетъ Гравуазо.

Живѣйшее удовольствіе выразилось на лицѣ управителя, когда онъ сталъ разсматривать и переворачивать билетъ со всѣхъ сторонъ.

— Чудесно! невольно воскликнулъ онъ.

Но вдругъ его энтузіазмъ погасъ и онъ съ недовольнымъ видомъ положилъ билетъ на столъ.

— Вы, кажется, смѣетесь надо мной? сухо сказалъ онъ.

— Чѣмъ же это, позвольте узнать?

— Тѣмъ, что этотъ билетъ, который вы мнѣ даете за фальшивый, совершенно настоящій… какой только можетъ быть… однимъ словомъ, что онъ сдѣланъ дѣйствительно въ банкѣ.

При этомъ отвѣтѣ, граверъ сдѣлалъ удивленные глаза.

— Желалъ бы я знать, вскричалъ онъ, гдѣ я могу найти настоящій банковый билетъ въ тысячу франковъ въ то время, какъ мнѣ печѣмъ заплатить за квартиру.

— О! о! насмѣшливо возразилъ управитель, за нѣсколько су вы легко могли достать у перваго попавшагося мѣнялы этотъ новый билетъ, который вы мнѣ теперь показываете.

— Признаюсь, я буду вамъ очень благодаренъ, если вы мнѣ дадите адресъ мѣнялы, у котораго можно купить банковый билетъ въ тысячу франковъ, заплативъ за него нѣсколько су… я сейчасъ же воспользуюсь этимъ прекраснымъ случаемъ, чтобы поправить мои разстроенные финансы.

— Вы нарочно дѣлаете видъ, будто не понимаете меня, съ удареніемъ и сердитымъ тономъ отвѣчалъ управляющій.

— Нѣтъ, я положительно никакого вида не дѣлаю… и такъ мало понимаю ваши слова, что былъ бы радъ отъ всего сердца, еслибы вы согласились объяснить мнѣ ихъ.

— О! это объясненіе очень просто… ваша хитрость сшита бѣлыми нитками. Вотъ она въ двухъ словахъ: я далъ вамъ, для модели, билетъ въ тысячу франковъ, старый, грязный и замазанный. Первый попавшійся мѣняла, за нѣсколько су обмѣнилъ его вамъ на новый, который вы хотите теперь выдать мнѣ за фальшивый.

Едва Гравуазо окончилъ свою фразу, какъ Кловисъ смѣясь ударилъ себя по лбу.

— Чортъ возьми! вскричалъ онъ, я дѣйствительно самъ виноватъ, простите меня за мою забывчивость… я совсѣмъ забылъ, что мнѣ надо вамъ возвратить одну вещь.

Сказавъ это, онъ снова выдвинулъ ящикъ и вынулъ изъ него старый билетъ.

— Вотъ модель, которую вы имѣли любезность дать мнѣ, сказалъ онъ.

Гравуазо былъ пораженъ. Разинувъ ротъ и широко раскрывъ глаза, онъ поперемѣнно глядѣлъ на оба билета, лежавшіе передъ нимъ. Не зная о щедромъ подаркѣ домовладѣлицы, онъ предполагалъ, что граверъ по прежнему почти что въ нищетѣ. Такимъ образомъ, чтобы объяснить присутствіе втораго билета, онъ наконецъ принужденъ былъ убѣдиться въ дѣйствительно блестящемъ талантѣ поддѣлывателя, которымъ обладалъ граверъ; внѣ себя онъ схватилъ новый билетъ.

— Какъ! въ самомъ дѣлѣ! онъ фальшивый?.. дрожащимъ отъ волненія голосомъ говорилъ онъ, вы клянетесь мнѣ, что онъ фальшивый!

— Послушайте, г. Гравуазо, если вамъ очень хочется, чтобы я сказалъ, что билетъ не фальшивый, то я пожалуй соглашусь съ вами, что онъ настоящій… блаженъ, кто вѣруетъ.

— Но вѣдь дѣло въ томъ, что тутъ положительно нельзя не ошибиться, а между тѣмъ я въ этомъ кое-что понимаю… прошу васъ, сознайтесь, скажите правду… Онъ фальшивый, не правда ли?.. Вы не смѣетесь надо мною?

Говоря эти безпорядочные вопросы, Гравуазо снова принялся разсматривать билетъ. Держа его въ одной рукѣ, а свою модель въ другой и поперемѣнно глядя то на ту, то на другую, онъ наконецъ казалось убѣдился.

— У васъ чудесный талантъ! съ восхищеніемъ вскричалъ онъ.

— О! вы мнѣ льстите, скромно возразилъ граверъ.

— Я говорю только то, что думаю… Признаюсь, что еслибы вы меня не предупредили, то я ни колеблясь ни минуты размѣнялъ бы этотъ билетъ на золото вамъ или всякому, кто принесъ бы мнѣ его.

— Очень сожалѣю, что вы не согласны сдѣлать того же теперь… а то я готовъ бы былъ надавать вамъ такихъ на милліонъ, смѣясь отвѣчалъ Кловисъ.

При словѣ милліонъ, напомнившемъ ему про милліонъ въ банкѣ, который онъ хотѣлъ спасти отъ своего врага, Гравуазо вздрогнулъ отъ радости.

— Вы серьезно были бы въ состояніи надѣлать такихъ на милліонъ? въ восторгѣ вскричалъ онъ.

— Конечно. Вы знаете пословицу, что только первый шагъ труденъ… Теперь, когда доска готова мы можемъ надѣлать на милліонъ такихъ билетовъ.

— И вы будете работать здѣсь? спросилъ Гравуазо, оглядывая мастерскую, чтобы открыть всѣ необходимые инструменты.

— О! не ищите, вы здѣсь ничего не найдете, отвѣчалъ граверъ, угадавшій его мысль.

— Почему?

— Потому что самое простое благоразуміе заставляетъ меня не работать въ этомъ домѣ. Я нанялъ у заставы маленькое помѣщеніе, гдѣ нечего бояться нескромнаго сосѣдства и куда я васъ отведу г. Гравуазо, если вамъ хочется видѣть меня за работой.

Если у негодяя и оставалось послѣднее недовѣріе, то при этомъ предложеніи оно совершенно исчезло.

— Я согласенъ, поспѣшно сказалъ онъ.

— Хорошо… мы сходимъ на дняхъ.

Этотъ отвѣтъ былъ не особенно пріятенъ управителю, который спѣшилъ дѣйствовать, такъ какъ хотѣлъ какъ можно скорѣе положить конецъ преслѣдованіямъ, расплатившись фальшивыми билетами, позволявшими ему спасти свое сокровище.

— На дняхъ, повторилъ онъ, почему же не завтра… или даже сегодня вечеромъ.

— О! о! вскричалъ Кловисъ смѣясь, мнѣ кажется, вы немножко рано увлекаетесь.

— Что вы хотите сказать?

— То, что прежде чѣмъ приниматься за работу, не мѣшало бы узнать, стоитъ ли за нее браться.

— Я васъ не понимаю.

— Неужели же вы не согласны со мною, что нечего начинать дѣло, прежде чѣмъ мы будемъ имѣть полную увѣренность въ успѣхѣ.

Затѣмъ, показывая на новый билетъ, который Гравуазо не выпускалъ изъ рукъ, Кловисъ продолжалъ:

— Какъ ни велики похвалы, которыми вы удостоиваете мой талантъ, моя скромность до тѣхъ поръ не дозволитъ мнѣ вѣрить вашему восторгу, пока онъ не будетъ подтвержденъ… мѣнялой.

Это предложеніе, только еще болѣе усилило довѣріе негодяя.

— Хорошо, поспѣшно отвѣчалъ онъ, я это понимаю и вполнѣ одобряю васъ. По первому испытанію мы будемъ судить о степени нашихъ шансовъ на успѣхъ дѣла.

— Если, случайно, мой билетъ грѣшитъ въ какихъ нибудь подробностяхъ, то мѣняла невольно укажетъ вамъ на нихъ… и конечно безо всякой опасности для насъ, такъ какъ никто не станетъ подозрѣвать богатаго Гравуазо въ томъ, чтобы онъ завѣдомо сталъ пускать въ обращеніе фальшивые банковые билеты.

— Да, конечно, подумаютъ что я получилъ его ошибкой, подтвердилъ Гравуазо.

— Вы пользуетесь такой неприкосновенной репутаціей, дорогой г. Гравуазо, прибавилъ Морисъ, почтительно кланяясь.

— Погодите, я вернусь черезъ десять минутъ, сказалъ управитель, поспѣшно направляясь къ выходу.

— Чтобы мнѣніе мѣнялы могло служить для насъ лучшимъ руководствомъ, прибавилъ Кловисъ, вы бы хорошо сдѣлали, еслибы выразили нѣкоторое недовѣріе къ качеству билета.

— Будьте покойны, я съумѣю все это устроить.

Кловисъ молча проводилъ его глазами и засмѣялся, когда дверь за нимъ затворилась.

— Сходя къ мѣнялѣ, негодяй вернется совсѣмъ убѣжденный, прошепталъ онъ, наконецъ-то онъ въ моихъ рукахъ.

Не успѣлъ управляющій отойти трехъ шаговъ отъ двери, какъ Кловисъ услыхалъ голосъ, говорившій:

— А! это вы, г. Гравуазо, а я только что была у васъ и передала вашему лакею приглашеніе мадамъ Дюрье.

— Куда?

— Она проситъ васъ придти къ ней вечеромъ на чашку чая, кромѣ васъ будетъ еще нѣсколько человѣкъ жильцовъ.

— Хорошо, я буду, отвѣчалъ приглашенный, продолжая спускаться съ лѣстницы.

Почти вслѣдъ за этимъ, горничная, съ письмомъ въ рукахъ, вошла въ мастерскую Кловиса.

— Какъ себя чувствуетъ сегодня ваша барыня? спросилъ граверъ.

— Ахъ, лучше и не говорите, нервы разстроены до послѣдней степени. Изъ-за глупаго чая, на который она сегодня приглашаетъ, у насъ Богъ знаетъ какія приготовленія… Правда, можно подумать, что отъ этихъ чашекъ горячей воды зависитъ ея судьба, такъ она блѣдна и разстроена.

— Блѣдна? вотъ про тебя такъ нельзя этого сказать, у тебя румянецъ во всю щеку.

— Я запыхалась, поднимаясь къ вамъ, чтобы скорѣе передать ваше приглашеніе, отвѣчала Флора, находя излишнимъ прибавлять, что, прежде чѣмъ дойти до гравера, ей надо было зайти къ Анатолю де-Рошгри, передать ему такое же приглашеніе на чашку чая.

Субретка очень была бы непрочь поболтать, но Кловисъ, ожидая возвращенія Гравуазо, хотѣлъ, чтобы она не встрѣтилась съ нимъ второй разъ, поэтому онъ поспѣшилъ отпустить ее, говоря:

— До вечера, Флора, до вечера.

— Вотъ какъ! ну, вы были гораздо разговорчивѣе, пока не могли входить во всякое время къ барынѣ, замѣтила субретка… Тогда вы не говорили мнѣ, ну, убирайся!

Сказавъ это, камеристка повернулась, подняла къ небу глаза.

— О, мущины! мущины! трагически воскликнула она, уходя изъ мансарды. Всѣ они вмѣстѣ не стоятъ двадцати су!

Прошло не болѣе пяти минутъ со времени ухода Флоры, какъ въ мансарду Кловиса снова вошелъ Гравуазо, но на этотъ разъ онъ положительно сіялъ.

— А! какой у васъ чудный талантъ! вскричалъ онъ, какъ только вошелъ.

— Ну, что же? спросилъ Кловисъ.

— Мѣняла засмѣялся мнѣ въ лицо, когда я сказалъ ему, что сомнѣваюсь въ достоинствѣ билета.

— И онъ вамъ размѣнялъ его?

— Вотъ смотрите, отвѣчалъ управитель, вынимая изъ кармана свертокъ золота.

— Такъ это правда! меланхолически проговорилъ Кловисъ.

Но, поглощенный своимъ энтузіазмомъ, Гравуазо не замѣтилъ печальнаго тона послѣдней фразы Кловиса.

— И такъ, мы смѣло можемъ сфабриковать нашъ милліонъ, съ жадностью проговорилъ онъ, это испытаніе было рѣшительно… поэтому надо скорѣе приниматься за работу.

— Э! э! отвѣчалъ граверъ, качая головою.

— А! что съ вами? поспѣшно сказалъ управитель, лицо котораго, изъ сіявшаго радостью, вдругъ омрачилось.

— Со мной… я… замѣчаю теперь, какъ полезно одиночество… Послѣ вашего ухода, оставшись одинъ, я сталъ думать…

— И?

— И рѣшилъ, что для меня едва ли будетъ полезна эта конкурренція съ французскимъ банкомъ… Поэтому, несмотря на всѣ ваши похвалы моему таланту, я рѣшился придать ему другое направленіе… Мы покончимъ на этомъ первомъ опытѣ.

Это измѣненіе въ намѣреніяхъ молодаго человѣка было страшнымъ ударомъ для Гравуазо, который во всю дорогу возвращаясь отъ мѣнялы былъ въ совершенномъ восторгѣ.

— Я спасу мои деньги! не переставая повторялъ онъ.

Горе Перетты передъ обломками ея разбитаго горшка молока, внушившаго ей такія честолюбивыя надежды, было ничто въ сравненіи съ отчаяніемъ мошенника, при отказѣ гравера отъ предпріятія.

— Покончить на этомъ, пробормоталъ онъ, задыхаясь отъ волненія. Но для чего же отказываться, когда мы такъ близки къ успѣху?

— Ну! презрительно замѣтилъ артистъ, этотъ успѣхъ похожъ на успѣхъ акробатовъ, летающихъ на трапеціяхъ, въ одинъ прекрасный день они кончаютъ тѣмъ, что ломаютъ себѣ шеи.

— Но чего же вамъ бояться, если я беру на себя пускать билеты въ обращеніе… Если случится катастрофа, то опасности подвергаюсь одинъ я… вы же не рискуете положительно ни чѣмъ.

— Да, вы уже говорили мнѣ это.

— И снова повторяю тоже самое.

— Но и я также прибавлялъ къ этому нѣчто.

— Что такое?

— То, что если, видя себя пойманнымъ, вы, по несчастію, потеряете голову, то можетъ случиться… конечно, совершенно невольно, въ этомъ я убѣжденъ… что вы дадите имя и адресъ фабриканта.

— Но если, благодаря значительности моего состоянія, подумаютъ, что я получилъ билетъ по ошибкѣ?

— Да, относительно одного билета, такое объясненіе очень вѣроятно, по неужели вы думаете, что такое же извиненіе примутъ относительно цѣлаго милліона?.. такъ какъ вы требуете для начала ни больше ни меньше, какъ цѣлый милліонъ.

— Да, для начала и для конца.

— А! такъ мы, значитъ, ограничимся однимъ милліономъ? По пятисотъ тысячъ на каждаго, съ удареніемъ проговорилъ граверъ.

Составляя свои планы на будущее, Гравуазо никогда не вносилъ въ свои разсчеты предположенія дѣлиться со своимъ сообщникомъ, такъ какъ, пустивъ деньги въ ходъ, разсчитывалъ сейчасъ же бѣжать, тѣмъ не менѣе, на вопросъ молодаго человѣка онъ утвердительно покачалъ головой.

— Конечно, отвѣчалъ онъ, каждый получитъ свою половину… двадцать пять тысячъ ливровъ дохода на каждаго изъ насъ… Развѣ вамъ не хочется такъ разбогатѣть не сегодня, завтра?

— Э! я не говорю нѣтъ, улыбаясь отвѣчалъ Кловисъ, но подумайте только о томъ, что милліонъ не такъ легко сбыть, какъ десятокъ яблокъ.

— По моему мнѣнію всегда лучше сдѣлать одинъ, рѣшительный ударъ. Для тысячи билетовъ или для одного, опасность одинакова… и по крайней мѣрѣ ей подвергаешься всего одинъ разъ… Если я спрашиваю у васъ милліонъ, то что лишь потому, что мнѣ представляется великолѣпный случай помѣстить его.

— Въ самомъ дѣлѣ? Разскажите же, какой это?

— Я вамъ что объясню… позднѣе… когда придется дѣлиться.

— Значитъ завтра или послѣ завтра?

— О! надѣюсь, что вы дадите мнѣ срокъ немного болѣе продолжительный.

— По вѣдь вы сами сейчасъ обѣщали, что я буду богатъ не сегодня, завтра, а такъ какъ я могу дать вамъ билеты завтра же, то и надѣялся послѣзавтра получить уже деньги.

— Это вполнѣ возможно, но можетъ случиться что произойдетъ какое нибудь замедленіе… конечно непродолжительное, какихъ нибудь нѣсколько дней… Но чтобы не ошибиться, положимъ недѣлю, но уже никакъ не больше, сказалъ Гравуазо, желая выговорить себѣ время взять свой милліонъ изъ банка и бѣжать за границу, прежде чѣмъ его сообщникъ потребуетъ отъ него разсчета.

— Значитъ не позже какъ черезъ недѣлю я буду богатымъ человѣкомъ? проговорилъ артистъ, какъ будто начиная соблазняться.

— Да, поэтому я надѣюсь, что надежда на подобную будущность восторжествуетъ надъ вашей нерѣшительностью и опасеніями.

— Нѣтъ, я больше не боюсь.

— А! наконецъ то! вскричалъ управляющій со сверкающими отъ радости глазами.

Но его восхищеніе быстро охладилось, когда Кловисъ заговорилъ.

— Намъ остается теперь только подписать наше условіе, сказалъ онъ.

— Что! какое условіе? вскричалъ управитель дѣлая недовольную гримасу.

— Какъ какое? конечно наше условіе насчетъ общей работы.

— Вы значитъ мнѣ недовѣряете?

— Напротивъ… чрезвычайно довѣряю, но говорить, что въ дѣлахъ не должно быть ни родныхъ, ни тѣлъ болѣе, друзей… такъ какъ вы позволите мнѣ считать васъ на будущее время своимъ лучшимъ другомъ… я сильно дорожу вашей дружбой, по меньшей мѣрѣ такъ же какъ нашимъ условіемъ.

— Но къ чему же это условіе? Между честными людьми достаточно слова, гордо замѣтилъ Гравуазо.

— Я не спорю… но съ моей стороны это положительный предразсудокъ… Я убѣжденъ, что, благодаря этому условію, я буду работать скорѣе и безъ страха. Сказать по правдѣ, г. Гравуазо, я хочу слышать отъ васъ рѣшительное да или нѣтъ, и безъ условія я не согласенъ приниматься за работу.

Немного помолчавъ, онъ продолжалъ болѣе дружескимъ тономъ:

— О, я не хочу приставлять вамъ ножъ къ горлу, я дамъ вамъ время подумать… Кстати, сегодня и вѣроятно буду имѣть удовольствіе видѣть васъ у мадамъ Дюрье, которая приглашала насъ сегодня къ себѣ, у нея вы и дадите мнѣ отвѣтъ. Если этотъ отвѣтъ будетъ да, то выйдя отъ домовладѣлицы, мы прямо отправимся приняться за работу; я говорю мы, потому что мнѣ понадобится ваша помощь… Такимъ образомъ вамъ остается времени до вечера, чтобы принять какое нибудь рѣшеніе.

Но Гравуазо не было надобности размышлять. Въ то время, какъ граверъ говорилъ, негодяй сообразилъ, что условіе, которое у него требовали, можетъ быть для него вредно только тогда, когда обнаружится, что билеты были фальшивые, а до тѣхъ поръ онъ надѣялся такъ хорошо спрятаться, чтобы его невозможно было найти. Онъ подумалъ, что эта бумага нисколько не увеличитъ опасности его положенія, тогда какъ, напротивъ того, отказавшись подписать, ее онъ не могъ получить фальшивыхъ билетовъ, при помощи которыхъ надѣялся спасти свой милліонъ, положенный въ банкъ.

Вслѣдствіе этихъ соображеній онъ рѣшился покориться всѣмъ требованіямъ своего сообщника.

— Ну, сказалъ онъ, насмѣшливо пожимая плечами, давайте, ваше условіе, я вамъ подпишу его, если иначе нельзя успокоить вашего недовѣрія.

— О!какое гадкое слово, недовѣріе! Я не питаю ни малѣйшаго недовѣрія, можно сказать ни тѣни недовѣрія… но я люблю то, что называется аккуратностью въ дѣлахъ.

— Не будемъ спорить изъ за выраженій. Вы просите моей подписи… Я согласенъ дать вамъ ее, и все кончено, съ нетерпѣніемъ сказалъ Гравуазо.

— Нѣтъ, огорченнымъ тономъ возразилъ Морисъ.

— Вы не хотите, чтобы я подписался?

— Напротивъ, только не теперь… такъ какъ я отлично вижу, что вы на меня сердитесь, а я низачто не хочу, чтобы вы могли упрекнуть меня, что я принуждалъ васъ. Я хочу, чтобы вы дали вашу подпись вполнѣ добровольно… повторяю, я даю вамъ время обдумать все это хорошенько.

— Я уже обдумалъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, въ вашемъ голосѣ такъ и слышенъ гнѣвъ. Вы должны успокоиться… Я буду въ отчаяніи, если между нами будетъ хоть малѣйшее недоразумѣніе. Я не желаю вліять на васъ ни въ какихъ пустякахъ. Поэтому въ настоящую минуту я отказываюсь отъ вашей подписи… Намъ не на пожаръ торопиться, дѣло можно и отложить.

— Отложить! повторилъ со страхомъ управитель, зная что ему некогда терять времени.

— Да, отложить… хоть до сегодняшняго вечера. Къ тому времени вы успѣете все обдумать… Кстати, я хочу сдѣлать вамъ одно предложеніе.

— Какое?

— Я ровно ничего не понимаю въ дѣлахъ. Составьте условіе сами и если будете согласны, то принесете его мнѣ, сегодня вечеромъ къ мадамъ Дюрье уже подписаннымъ… конечно въ конвертѣ… и это будетъ между нами такъ же свято, какъ будто условіе писали всѣ нотаріусы въ мірѣ.

— И вы сейчасъ-же приметесь за работу?

— Въ эту же ночь. Выйдя отъ мадамъ Дюрье, мы прямо отправимся приняться за дѣло… и завтра въ это время, нашъ милліонъ будетъ уже готовъ.

При этомъ обѣщаніи глаза Гравуазо засверкали радостью.

— До вечера, сказалъ онъ прощаясь.

Но дойдя до двери онъ повернулся.

— Вы не знаете, много-ли будетъ гостей у мадамъ Дюрье? спросилъ онъ.

— Рокамиры, де-Рошгри, вы, я… я еще какой-то господинъ.

— Незнакомый намъ? недовѣрчиво спросилъ негодяй.

— Да. Я разспрашивалъ Флору, когда она принесла мнѣ приглашеніе. Какъ оказывается изъ ея словъ этотъ господинъ старикъ…. Тутъ кажется замѣшана свадьба.

— Какъ? Она опять хочетъ выйти за старика?

— О! нѣтъ. Этотъ старикъ… Я опять таки повторяю слова Флоры…. этотъ старикъ будетъ просить руки нашей хозяйки для своего сына, одного изъ самыхъ усердныхъ кавалеровъ мадамъ Дюрье на балахъ.

— Желаю имъ счастія! смѣясь сказалъ Гравуазо, который долженъ былъ поневолѣ отказаться теперь отъ своей мысли жениться на вдовѣ.

Послѣ ухода управителя, Кловисъ не замедлилъ оставить свою мансарду. Весь день его не было дома, и онъ явился только ко времени, назначенному мадамъ Дюрье.

Тѣмъ не менѣе, прежде чѣмъ подняться въ квартиру хозяйки, онъ отдалъ какія-то таинственныя приказанія привратнику.

— О! вы не первый, объявила ему Флора, когда онъ только что вошелъ, г. Рокамиръ пришелъ уже минутъ десять тому назадъ и дожидается одинъ въ гостиной, такъ какъ барыня еще одѣвается.

Дѣйствительно, войдя въ гостиную молодой человѣкъ нашелъ Рокамира стоящимъ по срединѣ комнаты и дѣлающимъ себѣ разныя гримасы въ зеркало.

— Развѣ мы не будемъ имѣть удовольствія видѣть мадамъ Рокамиръ? былъ первый вопросъ Кловиса.

— Ахъ! не говорите мнѣ объ этомъ. Эти женщины одѣваются безъ конца. Видя, что Сидализа черезчуръ замѣшкалась, я отправился впередъ, чтобы извиниться за нея передъ мадамъ Дюрье… А наша прелестная хозяйка тоже еще одѣвается.

А знаете, мнѣ ее вытащили! продолжалъ онъ вдругъ перемѣняя тонъ.

— Что такое?

— Мою трюфлю. Да, докторъ освободилъ отъ нея мой мозгъ… Это стоило мнѣ пятьсотъ франковъ, но я ихъ не жалѣю. Талантъ надо поощрять.

Разсказъ обладателя хобота былъ прерванъ приходомъ мадамъ Дюрье въ великолѣпномъ костюмѣ, но она была блѣдна и видимо взволнована.

— Вы видите, что я сдѣлала все такъ, какъ вы хотѣли… хотя сама ничего не понимаю, шепнула она Кловису.

— Благодарю васъ, прелестная сестрица.

Селестинѣ очень хотѣлось бы узнать планъ гравера, но прежде чѣмъ она могла разспросить его, въ гостиную вошла мадамъ Рокамиръ, подъ руку съ де-Рошгри.

— Мы встрѣтились на лѣстницѣ, поспѣшилъ сказать лейтенантъ Рокамиру.

Пять минутъ спустя явился Гравуазо. Сдѣлавъ общій поклонъ гостямъ, онъ подошелъ къ Кловису и ловко сунулъ ему въ руку конвертъ, говоря:

— Вотъ ваше условіе.

Едва молодой человѣкъ успѣлъ взять бумагу, какъ дверь снова отворилась и на этотъ разъ Флора громко доложила:

— Г. Могрэнъ.

XVIII.

Гость, называвшійся Могрэномъ, былъ сѣдой старикъ небольшаго роста и худой, которому пошелъ уже седьмой десятокъ. Несмотря на свои лѣта, онъ отличался большой живостью, выраженіе его лица было добродушно, ротъ улыбался, одни глаза противорѣчили этой наружности, казалось пронизывая васъ насквозь.

Войдя онъ быстрымъ взглядомъ окинулъ всѣхъ присутствующихъ, безъ сомнѣнія отыскивая мадамъ Дюрье, такъ какъ, увидя ее, онъ сейчасъ-же направился къ ней и, низко поклонившись, заговорилъ такъ, чтобы быть слышаннымъ всѣми.

— Я надѣюсь, что ваши гости не обвинятъ меня въ эгоизмѣ, сказалъ онъ, если въ теченіе вечера я попрошу у васъ нѣсколькихъ минутъ разговора наединѣ… такъ какъ, будучи вашимъ гостемъ, я въ тоже время явился къ вамъ, какъ посланникъ.

Мадамъ Дюрье отвѣчала на эту просьбу граціознымъ поклономъ, означавшимъ согласіе.

— Флора сказала вамъ правду, шепнулъ между тѣмъ Гравуазо на ухо Кловису. Этотъ Могрэнъ дѣйствительно пришелъ сдѣлать предложеніе отъ имени сына.

Чтобы не возбуждать зависти, Селестина, хотя Кловисъ и не просилъ этого, пригласила всѣхъ жильцовъ, безъ исключенія. Послѣ Могрэна явился Поль по прозванію Эрнестъ со своей прелестной супругой Зюлемой, а вскорѣ за ними явилась мадамъ Абрикотинъ, въ сопровожденіи своихъ трехъ мастерицъ. Всѣ эти шесть женщинъ такъ и впивались глазами въ лейтенанта, но онъ или забылъ ихъ или не хотѣлъ подавать повода къ упрекамъ мадамъ Рокамиръ, которая внимательно и ревниво слѣдила за нимъ глазами, только онъ дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ всѣхъ этихъ красавицъ и стоя въ углу гостиной, казался вполнѣ погруженнымъ въ разговоръ съ Кловисомъ.

— Вы увѣрены, что она сдѣлаетъ то, о чемъ вы ее просили? шепотомъ спрашивалъ артистъ.

— Непремѣнно сдѣлаетъ.

— Безъ смѣха.

— Совершенно серьезно. Главное надо только заставить мужа невольно помочь намъ.

— Нѣтъ ничего легче. Я беру это на себя, отвѣчалъ Кловисъ, увлекая де-Рошгри къ группѣ у камина, состоявшей изъ парикмахера, бывшаго дрогиста и Могрэна.

Что касается Гравуазо, то обмѣнявшись нѣсколькими словами съ мадамъ Абрикотинь и Зюлемой, онъ въ свою очередь, оставивъ свои опасенія, подошелъ къ новому знакомому хозяйки дома, который съ покорной вѣжливостью слушалъ болтовню Рокамира, овладѣвшаго разговоромъ.

Обладатель хобота говорилъ о торговлѣ, и по всей вѣроятности Могрэнъ сказалъ ему, что пріобрѣлъ свое состояніе торгуя саломъ, такъ какъ онъ качалъ одобрительно головой и говорилъ:

— Сало! это вещь хорошая, сало! На чемъ можно нажиться… меньше конечно чѣмъ на москательныхъ товарахъ. Ахъ! сударь, еслибы вы знали, что такое москательные товары, это настоящія золотыя розсыпи.

Говоря такимъ образомъ супругъ Сидализы выпрямлялся съ гордостью пѣтуха.

— Вотъ это я называю торговлей! торжественно прибавилъ онъ.

— Да, но вы, г. Рокамиръ, вы отличаетесь особенными умственными способностями, совершенно серьезно вмѣшался Кловисъ. Вы имѣли бы успѣхъ во всемъ, за что бы не взялись. Всякое занятіе было бы для васъ золотымъ дномъ.

— О! вы мнѣ льстите! скромно опуская глаза проговорилъ Рокамиръ.

— Не будьте излишне скромны, такъ какъ это значило бы клеветать на самого себя, возразилъ граверъ. Вы не въ состояніи были бы отрицать ума сверкающаго въ магнетическомъ взглядѣ вашихъ глазъ… такъ какъ не осмѣлитесь утверждать, что не обладаете магнетическимъ взглядомъ… Я даже удивляюсь, какъ вы до сихъ поръ не воспользовались этимъ, чтобы приподнять послѣдніе покровы, закрывающіе тайны науки.

— Какъ! вы полагаете, что я могъ бы магнетизировать? вскричалъ Рокамиръ. Клянусь честью! я никогда не думалъ этого пробовать.

— Въ такомъ случаѣ вы очень виноваты, что такимъ образомъ пренебрегали даннымъ вамъ природой могущественнымъ даромъ!.. Простите меня за этотъ упрекъ, но это преступленіе зарывать въ землю данный отъ Бога талантъ.

— Въ самомъ дѣлѣ! въ такомъ случаѣ я былъ преступникомъ самъ не подозрѣвая этого, наивно отвѣчалъ шутъ.

— Развѣ вы никогда не замѣчали, чтобы кто-нибудь закрывалъ глаза передъ вашимъ взглядомъ?

— Напротивъ, вотъ моя жена напримѣръ… вечеромъ, когда мы бываемъ вдвоемъ… но я полагалъ всегда что ей просто хочется спать.

— Нѣтъ, это было очевидно дѣйствіе электричества… Вотъ напримѣръ, я убѣжденъ, что теперь, еслибы вы захотѣли, вы могли бы усыпить мадамъ Рокамиръ магнетическимъ сномъ.

— Но я не знаю какіе жесты надо дѣлать, чтобы пустить на нее токъ, сказалъ идіотъ, кончившій тѣмъ что повѣрилъ.

— О! эти жесты очень просты. Вы должны начать съ того, что дѣлать по направленію того, кого хотите усыпить такіе жесты, какъ будто хотите столкнуть слона, усѣвшагося вамъ на желудокъ.

— Хорошо. А потомъ?

— Потомъ вы должны поспѣшно встряхивать руками, какъ человѣкъ, которому въ каждый палецъ вцѣпилось по омару.

— А потомъ?

— А потомъ, собравъ всю вашу энергію и волю… которыя вы употребляли въ торговлѣ… вы прикажете ей заснуть.

— И она заснетъ?

— Да, подъ вліяніемъ неотразимаго магнетическаго тока, которымъ вы обладаете въ столь сильной степени.

Видя что артистъ смѣется, Гравуазо съ трудомъ удерживался отъ смѣха, во все время этаго разговора, но когда Кловисъ замолчалъ, онъ обратился самъ къ Рокамиру.

— Почему бы вамъ, г. Рокамиръ, не сдѣлать передъ нами перваго опыта?

— Да, да, попробуйте, попробуйте, закричали хоромъ парикмахерша и модистки.

— Хорошо, я согласенъ… но надъ кѣмъ произвести опытъ? отвѣчалъ кретинъ.

Затѣмъ онъ повернулся къ женѣ.

— Согласна ли ты Сидализа, подвергнуть себя опыту, проговорилъ онъ.

— Если это можетъ тебѣ сдѣлать удовольствіе, любезный Оскаръ, поспѣшила отвѣтить жена. Только предупреждаю тебя, что едвали ты чего-нибудь достигнешь, такъ какъ я твердо рѣшилась противиться твоему магнетическому току.

Рокамиръ сейчасъ же отошелъ на три шага отъ кресла жены, выставилъ впередъ правую ногу и принялъ такую забавную позу, что Кловисъ долженъ былъ отвернуться, чтобы не засмѣяться.

— Мы позабавимся! проговорилъ онъ.

Все общество собралось въ кружокъ, внутри котораго были магнетизеръ и сомнамбула.

— Хорошо ли я всталъ? спросилъ бывшій дрогистъ у гравера.

— Отлично. Ваша поза величественна и граціозна.

— Вы должны быть такъ добры напомнить мнѣ всѣ необходимые жесты… Я буду ихъ исполнять по мѣрѣ того, какъ вы будете мнѣ говорить.

— Пожалуй! отвѣчалъ Кловисъ. Вниманіе. Готовы ли вы?

— Да, съ волненіемъ отвѣчалъ идіотъ.

— Разъ, два, три, отталкивайте слона… Отлично!.. Теперь стряхивайте омаровъ… Хорошо!.. Посылайте токъ.

Нечего и говорить, что Рокамиръ старался изо всѣхъ силъ, такъ что у него глаза казались были готовы выскочить изъ орбитъ.

Что касается до Гравуазо, то онъ едва могъ удержаться, чтобы не расхохотаться на всю комнату и зажималъ себѣ платкомъ ротъ, отвернувшись въ сторону.

Къ несчастію его веселость вдругъ прекратилась, когда онъ вдругъ услыхалъ удивленное восклицаніе Рокамира.

— Посмотрите! она спитъ.

— Она спитъ! хоромъ повторили всѣ гости.

Гравуазо въ одно мгновеніе повернулся, и къ своему крайнему изумленію увидалъ Сидализу, опрокинувшую голову на спинку кресла и закрывшую глаза.

— Это новая шутка, подумалъ онъ.

Въ это время Рокамиръ, озадаченный успѣхомъ, не могъ отвести глазъ отъ жены.

— А! Я не думалъ чтобы у меня былъ такой сильный токъ, проговорилъ онъ наконецъ… А между тѣмъ она дѣйствительно спитъ.

— Если вы сомнѣваетесь, то спросите ее, пред ложилъ Кловисъ.

— Да, да спросите се.

Рокамиръ наклонился къ уху Кловиса и прошепталъ:

— Мнѣ очень хочется спросить кто родится, мальчикъ или дѣвочка?

— Возможно ли это! спрашивать о такихъ вещахъ при чужихъ! Это слишкомъ интимныя подробности частной жизни.

— Что же мнѣ спросить?

Граверъ не успѣлъ еще отвѣтить, какъ Гравуазо вмѣшался въ разговоръ, думая что присутствуетъ при заранѣе условленной комедіи и хотѣлъ сдѣлать ее еще забавнѣе, немного перепутавъ ее.

— Нѣтъ вскричалъ онъ, надо сдѣлать такъ чтобы нельзя было предположить, что вопросы и отвѣты заранѣе. были условлены между супругами, поэтому вопросы должно предлагать третье лицо.

Сказавъ это онъ оглядѣлъ кругомъ все общество, и взглядъ его остановился на Могрэнѣ.

— Вотъ, прибавилъ онъ, г. Могрэнъ здѣсь совершенно чужой такъ что никто не заподозрилъ его въ обманѣ. Пусть онъ предлагаетъ вопросы, которые г. Рокамиръ будетъ затѣмъ передавать спящей.

Сказавъ это онъ думалъ что совершенно перепуталъ все и довольный усѣлся въ кресло ожидая что будетъ дальше.

— Посмотримъ, какъ то они теперь вывернутся, подумалъ онъ.

Очень довольный своей выдумкой Гравуазо не замѣтилъ какъ де-Рошгри и Кловисъ обмѣнялись взглядомъ, когда онъ предложилъ Могрэна.

— Еслибы этому негодяю дали хорошій урокъ, то онъ и тогда не могъ бы вести себя лучше, подумалъ Кловисъ.

Могрэнъ любезно согласился на предложенную ему роль и улыбаясь подошелъ къ Рокамиру.

— Будьте такъ добры, сказалъ онъ, попросите вашу супругу хорошенько изучить всѣхъ гостей.

— Ты слышишь, душка… изучай, моя милая, изучай, приказалъ супругъ.

— Я изучаю.

— Хорошо, продолжалъ Могрэнъ. Скажите намъ въ такомъ случаѣ, что вы видите?

Казалось что мадамъ Рокамиръ дѣлала страшныя усилія чтобы открыть то, что ей приказывали.

— Стряхните еще немного омаровъ, т. е. я хочу сказать пошлите токъ, она недостаточно ясно все понимаетъ, шепнулъ Кловисъ Рокамиру, который сейчасъ же принялся встряхивать руками.

При этомъ новомъ потокѣ магнетизма Сидализа вздрогнула и отрывисто проговорила:

— Я вижу.

— Скажите намъ, что вы видите, повторилъ Могрэнъ.

Сомнамбула немного колебалась, потомъ медленно отвѣчала:

— Я вижу вора и обворованнаго.

Эти слова заставили Гравуазо вздрогнуть и неопредѣленное безпокойство овладѣло имъ. Онъ по прежнему былъ убѣжденъ, что присутствуетъ при заранѣе задуманной сценѣ, но сталъ находить ее гораздо менѣе забавной.

Безъ шума вставъ съ кресла, онъ невольно взглянулъ на дверь, какъ бы думая благоразумно ретироваться. Затѣмъ, говоря себѣ, что можетъ быть напрасно такъ рано тревожится, онъ подошелъ къ кругу гостей, но не вмѣшался въ него, чтобы облегчить себѣ бѣгство въ случаѣ надобности.

Безполезно говорить объ изумленіи, которое вызвало среди присутствующихъ отвѣтъ сомнамбулы. Никто, кромѣ мадамъ Дюрье, не обратилъ вниманія на Гравуазо, но Селестина, предупрежденная, что негодяю приготовляется непріятный сюрпризъ, невольно взглянула на своего управителя. Этотъ быстрый взглядъ, пойманный мошенникомъ, еще болѣе увеличилъ его безпокойство.

— Неужели я попался въ ловушку? спрашивалъ онъ себя.

Что касается Могрэна, то онъ не раздѣлялъ общаго изумленія и встрѣтилъ смѣхомъ странный отвѣтъ Сидализы.

— О! о! сказалъ онъ насмѣшливо, воръ и обворованный! какія громкія слова. Я убѣжденъ, что еслибы пришлось опредѣлить точнѣе, то ваше обвиненіе превратилось бы въ ничто… Хорошо, дайте же намъ подробности.

— Негодяй, о которомъ я говорю, завладѣлъ большимъ состояніемъ.

При этой второй фразѣ, Гравуазо позеленѣлъ отъ страха и ноги подкосились подъ нимъ.

— Это про меня, рѣшилъ онъ, дѣлая два шага къ двери.

Тѣмъ не менѣе, онъ опять остановился, выслушать новый вопросъ Могрэна.

— И до этого дня негодяй пользовался безнаказанностью?

— Да.

— Скажите, это долго такъ будетъ?

Управитель еще приблизился къ двери, но остался выслушать отвѣтъ сомнамбулы.

— Къ чему мнѣ бѣжать, если мнѣ не угрожаетъ немедленной опасности? подумалъ онъ.

Волненіе, съ которымъ онъ ждалъ отвѣта сомнамбулы было чрезвычайно.

— Менѣе, чѣмъ черезъ часъ этотъ человѣкъ будетъ въ рукахъ правосудія, медленно и ясно отвѣчала спящая.

Гравуазо рѣшилъ не слушать дальше и, не думая о томъ, что его исчезновеніе обвинитъ его, поспѣшно ускользнулъ изъ гостиной.

Едва только дверь затворилась за бѣглецомъ, какъ де-Рошгри громко расхохотался.

— Шутка сыграна! вскричалъ онъ.

При этомъ восклицаніи сомнамбула вдругъ открыла глаза и выпрямилась.

— Уфъ! наконецъ-то! вскричала она, а то у меня начало сводить шею.

Если тѣ изъ гостей, которые не были посвящены въ дѣло были сильно удивлены магнетическимъ сеансомъ, то ихъ удивленіе еще болѣе увеличилось этимъ оборотомъ сцены.

— Такъ это была шутка? спрашивали они другъ друга, съ удивленіемъ переглядываясь.

Но болѣе всѣхъ былъ безъ сомнѣнія удивленъ самъ магнетизеръ.

— Какъ, ты не спала? вскричалъ онъ. Такъ что же ты сдѣлала съ моимъ токомъ?

Мадамъ Дюрье, которой Кловисъ отказался объяснить все заранѣе, спрашивала его, относительно происшедшаго.

— Съ какой цѣлью играли эту комедію?

— Это г. Могрэнъ такъ желалъ.

— А что это за Могрэнъ, котораго вы меня просили принять?

— Старый и очень ловкій полицейскій агентъ, котораго мнѣ дали въ мое распоряженіе.

— Почему же онъ въ такомъ случаѣ позволилъ Гравуазо бѣжать?

— О! будьте покойны… онъ не далеко убѣжитъ… погодите, что будетъ дальше… Гренгуаръ заперъ ворота, а на лѣстницѣ караулитъ прислуга со всего дома, со строгимъ приказаніемъ не выпускать нашего молодца.

Едва Кловисъ успѣлъ это сказать, какъ дверь гостиной распахнулась и въ ней появился деньщикъ Бушю, держа за шиворотъ Гравуазо.

— Вотъ вашъ заяцъ! громогласно объявилъ онъ.

Хотя Гравуазо отъ страха дрожалъ всѣмъ тѣломъ, но все-таки хотѣлъ взять дерзостью.

— Я надѣюсь, что мнѣ объяснятъ причину подобнаго обращенія со мной этого негодяя, съ гнѣвомъ вскричалъ онъ.

Моргэнъ, по-прежнему улыбаясь, подошелъ къ нему.

— Конечно, сударь, сказалъ онъ, вамъ объяснятъ все, что вамъ можетъ быть пріятно узнать… только прежде всего, вы скажете намъ, почему, когда здѣсь заговорили о ворѣ, котораго должны были схватить, вы нашли нужнымъ бѣжать.

— Мнѣ немного нездоровилось и я пошелъ лечь въ постель.

— Что такое? Когда я васъ поймалъ, перебилъ Бушю, вы спускались съ лѣстницы уже пройдя вашу квартиру.

Не настаивая болѣе на своихъ словахъ, Гравуазо только еще болѣе усилилъ свое нахальство.

— Я буду жаловаться полиціи, на грубость этого мужика, угрожающимъ тономъ проворчалъ онъ.

Могрэнъ снова поклонился.

— Вы отлично сдѣлаете, передавъ мнѣ вашу жалобу… я служу въ полиціи, сказалъ онъ.

— Вы! пробормоталъ управитель, вся отвага котораго мгновенно пропала.

— Да, я самъ, и очень счастливъ, познакомившись съ вами, такъ какъ давно искалъ васъ, чтобы получить отъ васъ одно свѣдѣніе.

— Свѣдѣніе? повторилъ Гравуазо, задыхаясь отъ ужаса.

— Да, по поводу одной бумаги, которую я сейчасъ буду имѣть честь вамъ показать.

Сказавъ это, агентъ вынулъ изъ бумажника знаменитый документъ, который показалъ мошеннику.

— Извѣстна ли вамъ эта бумага, спросилъ онъ.

Нахальство оставило Гравуазо и, не осмѣливаясь отпираться, онъ сдѣлалъ утвердительный жестъ.

— Эта бумага была передана намъ графомъ де-Фронтакомъ-сыномъ, продолжалъ агентъ. То немногое, что онъ разсказалъ намъ по этому поводу, дало г. префекту сильное желаніе узнать больше, и онъ приказалъ произвести слѣдствіе. Совершенно вѣрно, что графъ де-Фронтакъ-отецъ, влюбившись шестидесяти лѣтъ и чувствуя себя неспособнымъ устоять противъ страсти, рѣшился защитить отъ своей слабости будущность своего сына, и сдѣлалъ тогда нѣкоему г. Кошоне черезъ посредство двухъ особъ, безчестности которыхъ онъ не зналъ, фиктивную продажу своего имѣнія. Умеревъ до свадьбы отъ удара, графъ не успѣлъ предупредить своего сына, студента въ Пуатье, о мѣрахъ, принятыхъ въ его интересѣ… Тогда два мошенника рѣшились овладѣть документомъ, доказывавшимъ фиктивность продажи и подписаннымъ г. Кошоне. Этотъ документъ былъ отданъ на храненіе одному честному человѣку, по имени Мортье, который въ это время, будучи очень болѣнъ, сильно безпокоился объ участи своей единственной дочери, которую оставлялъ безъ средствъ и безъ покровителя.

Одинъ изъ двухъ негодяевъ пожертвовалъ собою, т. е. онъ устроилъ что Мортье, который чувствовалъ себя смертельно больнымъ и спѣшилъ дать защитника своему ребенку, имѣлъ неосторожность, не смотря на сопротивленіе молодой дѣвушки, принять его къ себѣ въ зятья.

Когда, немного времени спустя, Мортье умеръ, онъ еще не зналъ о скоропостижной смерти графа де-Фронтака. Дѣло было сдѣлано, такъ какъ въ бумагахъ своего покойнаго отца негодяй нашелъ нужный ему документъ и снесъ его къ своему сообщнику. Негодяи сохранили довѣренность Кошоне, которую тотъ выдалъ имъ во время мнимой покупки имѣнія де-Фронтака, для которой онъ далъ свое имя. При помощи этой довѣренности, негодяи продали все имѣніе, записанное на имя Кошоне, котораго увѣрили, что де-Фронтакъ женился какъ предполагалъ и что жена обобрала его, взявъ предварительно документъ, которымъ онъ хотѣлъ сохранить сыну состояніе. Такимъ образомъ, сынъ графа былъ бы навсегда разоренъ еслибы, къ счастію, одинъ изъ негодяевъ не имѣлъ глупости сохранить документъ, который также счастливый случай доставилъ въ руки сына графа, который сейчасъ же принесъ его префекту полиціи.

Во время этого длиннаго разсказа агента, бѣдный

Рокамиръ вздрагивалъ каждый разъ, когда произносилось имя Кошоне.

Что касается Гравуазо, то къ нему мало по малу возвратилась увѣренность, и какъ только агентъ кончилъ говорить, онъ величественно выпрямился и съ негодованіемъ вскричалъ:

— Кто осмѣлится считать меня способнымъ взять себѣ то, что мнѣ не принадлежитъ? Мое намѣреніе… моя живѣйшая надежда всегда состояла въ томъ, что я буду когда нибудь имѣть удовольствіе возвратить это состояніе законному наслѣднику. Къ несчастно этотъ наслѣдникъ исчезъ, и такъ какъ всѣ мои поиски за нимъ были тщетны, то я долженъ былъ отложить передачу имущества, которое сохранилъ въ цѣлости.

Говоря это онъ бросилъ взглядъ ненависти на мадамъ Дюрье.

— … Которое я сохранилъ въ цѣлости… повторилъ онъ… но только ту часть, которая была поручена мнѣ… такъ какъ другая часть этого состоянія находится въ рукахъ, которыя можетъ быть не такъ легко выпустятъ его.

Казалось что желаніе управителя втянуть въ дѣло мадамъ Дюрье, было непонято агентомъ.

— Оставимъ подробности, сухо сказалъ онъ… здѣсь вопросъ идетъ только о васъ, поэтому я прошу васъ не заниматься тѣмъ, что до васъ не касается.

Гравуазо хотѣлъ продолжать, но агентъ рѣзко остановилъ его.

— Довольно, повелительно сказалъ онъ. Отвѣчайте только на мои вопросы. И такъ, вы сознаетесь, что вамъ дано было на сохраніе, состояніе де Фронтака?

— Да, открыто отвѣчалъ управитель.

— Во сколько вы его цѣните?

— Въ милліонъ, считая проценты, и капиталъ, нисколько не колеблясь отвѣчалъ Гравуазо.

— Въ такомъ случаѣ, вы уступаете графу де-Фронтаку милліонъ, лежащій у васъ въ банкѣ, на который онъ наложилъ запрещеніе?

— Къ чему? презрительно отвѣчалъ негодяй. Я очень сожалѣю, что молодой человѣкъ не обратился прямо ко мнѣ, ему не было бы надобности накладывать запрещеніе на мои деньги въ банкѣ… такъ какъ позвольте вамъ сказать, что мое состояніе не ограничивается этимъ однимъ милліономъ.

— Значитъ вы можете заплатить, не прибѣгая къ помощи банка?

Гравуазо бросилъ на Кловиса многозначительный взглядъ, чтобы дать ему понять, что разсчитываетъ на его талантъ поддѣлывателя.

— Пусть завтра вечеромъ, или самое позднее послѣ завтра утромъ, продолжалъ онъ съ удареніемъ, г. де-Фронтакъ явится со снятіемъ запрещенія, и я сейчасъ же расплачусь съ нимъ. Въ этомъ случаѣ онъ получитъ деньги несравнено скорѣе, чѣмъ еслибы сталъ дожидаться пока окончатся всѣ формальности при получкѣ черезъ банкъ.

— И такъ вы можете заплатить милліонъ не беря вашихъ денегъ изъ банка? настойчиво повторилъ Могрэнъ.

— Повторяю вамъ, что графу де-Фронтаку стоитъ только придти послѣ завтра, чтобы получить всѣ деньги сполна.

Но тутъ управителю пришлось убѣдиться, что Капитолій дѣйствительно близокъ къ Тарнейской скалѣ.

Не успѣлъ онъ кончить фразы, какъ Кловисъ подошелъ къ нему.

— Ну, господинъ Гравуазо, заговорилъ онъ, если это не будетъ вамъ непріятно, то мы не станемъ ждать до послѣ завтра, чтобы окончить наше дѣло… Вы передъ свидѣтелями признали подлинность показаннаго вамъ документа и признали себя хранителемъ состоянія, выразивъ живѣйшее желаніе возвратить его… поэтому гораздо лучше покончить дѣло сейчасъ же.

Разинувъ ротъ и вытаращивъ глаза, Гравуазо такъ и остался, пораженный вмѣшательствомъ гравера. Но его изумленіе еще болѣе увеличилось, когда Кловисъ продолжалъ:

— Во время нашихъ сношеній, я всегда забывалъ сказать вамъ, что меня зовутъ де-Фронтакъ.

— Васъ! хриплымъ голосомъ проговорилъ негодяй, видя, что всѣ его надежды рушатся.

— И такъ, продолжалъ между тѣмъ Кловисъ, наши счеты надо покончить сейчасъ же, тѣмъ болѣе, что я долженъ сдѣлать вамъ тяжелое признаніе, которое очень огорчитъ васъ. Нѣтъ ничего менѣе серьезнаго, какъ талантъ поддѣлывателя, съ которымъ вы имѣли доброту поздравить меня… Билеты, отнесенные вами къ мѣнялѣ были настоящіе… теперь вы видите, что вамъ нечего разсчитывать на меня для облегченія вамъ уплаты.

Сказавъ это, молодой человѣкъ вынулъ изъ кармана условіе, подписанное Гривуазо.

— Какъ ни тяжело для васъ отказаться отъ надежды, которую вы основывали на моей работѣ, продолжалъ молодой человѣкъ, вы можете утѣшиться тѣмъ, что покровительствовали искусству и старались подвинуть его на новый путь. Вы были моимъ Меценатомъ, я громко скажу это, а чтобы дать г. Могрэну понятіе о томъ направленіи, которое вы хотѣли дать моему таланту, я передамъ условіе, которое докажетъ ваши похвальныя намѣренія относительно меня, о которыхъ я впрочемъ уже сказалъ нѣсколько словъ г. префекту полиціи.

Сказавъ это, Кловисъ передалъ Могрэну условіе, котораго Гравуазо такъ долго не рѣшался подписывать.

Всѣ эти удары, послѣдовательно падавшіе на управителя, почти свели его съ ума, такъ что Могрэнъ долженъ былъ взять его за руку, чтобы вывести изъ одурѣнія.

— У васъ должна быть съ собою книжка чековъ, выданная вамъ банкомъ, проговорилъ Могрэнъ… подпишите сейчасъ же на имя графа де-Фронтака чекъ въ милліонъ, на который уже наложено запрещеніе.

Не будучи въ состояніи сопротивляться, Гравуазо повиновался приказанію и дрожащей рукой написалъ требуемый чекъ.

Безъ сомнѣнія, агентъ уже заранѣе получилъ инструкціи, такъ какъ, взявъ отъ Гравуазо чекъ, онъ довольствовался тѣмъ, что сухо сказалъ:

— Ну, а теперь можете отправиться на всѣ четыре стороны.

Задыхаясь и держась за стѣну, чтобы не упасть, негодяй вышелъ въ дверь и исчезъ.

Не прошло нѣсколькихъ минутъ со времени его ухода и присутствующіе не успѣли еще придти въ себя отъ изумленія, какъ дверь снова отворилась и въ гостиной появился Бушю, держась за бока отъ смѣха.

— Знаете вы, какую штуку удралъ Гравуазо уходя отсюда… у двери… на половикѣ? спросилъ онъ.

— Что такое, говори!

— Онъ издохъ отъ удара.

Дѣйствительно, ярость видѣть себя побѣжденнымъ и разореннымъ вызвала ударъ. Однако всѣ гости мадамъ Дюрье, въ особенности дамы, далеко не такъ весело приняли это извѣстіе, какъ принесшій его Бушю. Какъ ни виновенъ былъ управитель, но смерть этого человѣка, еще за минуту полнаго жизни, вызвала состраданіе женщинъ. Всѣ поспѣшили на лѣстницу, въ надеждѣ, что быстрая помощь еще можетъ спасти Гравуазо.

— Ну вечеръ! пробормоталъ де-Рошгри, слѣдуя за дамами.

Вслѣдъ за нимъ отправился Рокамиръ, умоляющимъ голосомъ повторяя женѣ:

— Удержись, Сидализа, удержись… не давай волненію слишкомъ овладѣть тобою… въ твоемъ положеніи это опасно.

Между тѣмъ, Могрэнъ жестомъ остановилъ мадамъ Дюрье, собиравшуюся слѣдовать за гостями.

— Ба! сказалъ онъ, пожимая плечами, такъ гораздо лучше. Этотъ человѣкъ былъ недостоинъ состраданія. Небо дало ему заслуженное наказаніе, которое меня крайне радуетъ… такъ какъ я былъ въ страшной досадѣ, что пришлось отпустить его.

— Это правда, сознался Кловисъ, я самъ удивился вашему милосердію, причины котораго я искалъ.

— И нашли?

— Нѣтъ. Объясните мнѣ ее.

— Причина очень проста. Какъ ни справедливо ваше дѣло, въ немъ все-таки есть покража… документа. Вы отвѣтите, что его взялъ Патульяръ. Но развѣ вы не были его сообщникомъ, воспользовавшись его опьянѣніемь, чтобы взять у него бумагу.

Затѣмъ онъ повернулся къ мадамъ Дюрье.

— Къ этой первой причинѣ, я прибавлю еще вторую, сказалъ онъ. Если бы я арестовалъ Гравуазо, то его пришлось бы рано или поздно судить. Но онъ не одинъ разорилъ васъ, у него былъ сообщникъ… правда теперь уже умершій, по имя котораго носитъ въ настоящее время особа, которая была бы замѣшана въ процессъ… а я не думаю ошибиться, г. графъ, говоря что вамъ было бы непріятно видѣть эту особу, замѣшанной въ дѣло…

— О! да, я былъ бы въ отчаяніи, поспѣшно вскричалъ Кловисъ, взглядъ котораго, полный любви, остановился на Селестинѣ.

— Значитъ, продолжалъ Могрэнъ, гораздо лучше было ловкимъ образомъ заставить его самого признаться въ воровствѣ… что онъ сдѣлалъ потихоньку скрывшись изъ гостиной… Затѣмъ что бы видя себя пойманнымъ, онъ разыгралъ честнаго человѣка, готоваго возвратить все добровольно… что онъ и сдѣлалъ, разсчитывая на фальшивые билеты…. и наконецъ поймать его въ его же ловушку, заставивъ заплатить настоящими деньгами. По достиженіи этого я имѣлъ приказаніе выпустить его на свободу.

Но тѣ, кого полиція выпускаетъ такимъ образомъ, обыкновенно не далеко уходятъ…. При малѣйшемъ случаѣ полиція вознаграждаетъ себя и рано или поздно, эти должники платятъ ей свой долгъ… если только, подобно Гравуазо, смерть не спасаетъ ихъ отъ этого.

Сказавъ это, Могрэнъ почтительно поклонился хозяйкѣ и направился къ двери, говоря:

— Теперь, когда я вамъ не нуженъ болѣе, я ухожу: хозяйка дома, кажется еще мнѣ настолько взволнованной, что я возьму на себя смѣлость сказать всѣмъ гостямъ, что она желаетъ остаться одна.

Послѣ этого, агентъ окончательно ушелъ, оставивъ Селестину наединѣ съ Кловисомъ.

Очутившись вдвоемъ влюбленные молча глядѣли другъ на друга, затѣмъ Кловисъ тихо опустился на колѣни.

— Селестина, сказалъ онъ, неужели вы откажетесь раздѣлить со мною это богатство, которое само небо возвратило мнѣ?

Покраснѣвъ и дрожа отъ волненія Селестина казалось была въ нерѣшимости.

— И такъ, графъ, прошептала она едва слышно, вы предлагаете мнѣ быть вашей женой… несмотря на Лили?

Этотъ вопросъ, напоминавшій проступокъ той, которую онъ обожалъ, долженъ былъ бы охладить нылъ молодаго человѣка, но онъ былъ слишкомъ искренно влюбленъ.

— Лили? отвѣчалъ онъ, мы будемъ оба любить ее.

Говоря это, онъ покрылъ поцѣлуями прелестныя ручки, которыхъ у него не отнимали.

— Пусть будетъ условлено, что мы никогда не станемъ говорить о прошломъ, прибавилъ онъ.

При этихъ словахъ мадамъ Дюрье отрицательно покачала головой.

— Напротивъ, съ улыбкой возразила она.

— Напротивъ? съ удивленіемъ повторилъ Кловисъ.

— Да, это необходимо… такъ какъ отъ этого прошлаго я сохранила нѣкоторыя… воспоминанія, которыя, прежде чѣмъ выйти за васъ замужъ, я должна возвратить тому, кто оставилъ ихъ мнѣ.

Несмотря на искреннюю любовь, въ сердце Кловиса прокралась ревность.

— Такъ онъ еще живъ? вскричалъ онъ, вскакивая на ноги.

Селестина сдѣлала видъ, что не замѣчаетъ огорченнаго тона, которымъ былъ сдѣланъ этотъ вопросъ и отвѣчала, смѣясь:

— Развѣ я когда-нибудь говорила, что онъ умеръ?

Удивленіе молодаго человѣка дошло до апогея, когда она прибавила:

— Да, онъ еще живъ… къ счастію для меня.

— И вы, можетъ быть, все еще его любите? съ отчаяніемъ вскричалъ Кловисъ.

— Да, я его люблю, повторила вдова, которая въ это время открыла маленькій столъ въ углу комнаты. Подите посмотрѣть на мои воспоминанія, г. де-Фронтакъ, слегка насмѣшливо сказала она.

Блѣдный и печальный Кловисъ, молча, повиновался.

— Вотъ, продолжала Селестина, часы, которые принадлежатъ ему… Я нашла ихъ зацѣпившимися за мою кружевную мантилью, въ тотъ вечеръ, когда онъ защитилъ меня отъ невѣжи, оскорбившаго меня на улицѣ.

Печаль Кловиса вдругъ замѣнилась неожиданной и невыразимой радостью.

— Мои часы! вскричалъ онъ.

— Да… ваше имя вырѣзано внутри крышки.

— Это правда. Одинъ разъ я спасъ кабріолетъ, который лошадь понесла въ разлившуюся рѣку, гдѣ онъ началъ уже тонуть… Въ кабріолетѣ ѣхалъ дантистъ съ дочерью, онъ заставилъ меня взять эти часы… къ которымъ присоединилъ росписку на пятьдесятъ зубовъ, которые онъ вырветъ даромъ… мнѣ и моимъ друзьямъ, конечно.

Селестина смѣясь выслушала это объясненіе и подала часы Кловису.

— Ваше имя, вырѣзанное на крышкѣ, открыло мнѣ, что де-Фронтакъ, котораго я такъ долго искала, живетъ въ моемъ домѣ… такъ какъ я узнала въ васъ жильца, недавно переѣхавшаго въ мой домъ, которымъ управлялъ Гравуазо, не будь этихъ часовъ, мнѣ никогда не найти бы васъ, такъ какъ вы не называли себя по фамиліи.

— Вы, значитъ, уже раньше хотѣли возвратить мнѣ мое состояніе и не побоялись труда розыскивать меня по такимъ туманнымъ слѣдамъ? взволнованнымъ голосомъ спросилъ Кловисъ.

— О! да, чтобы возвратить вамъ ваше состояніе… и еще нѣчто, возразила мадамъ Дюрье.

— Что такое?

— Эту книжку съ вашими визитными карточками.

— Да, это моя книжка, я узнаю ее… но какъ попала она въ ваши руки? съ удивленіемъ сказалъ Кловисъ, такъ какъ это былъ тотъ самый бумажникъ, который онъ когда-то потерялъ въ комнатѣ извѣстной колбасницы.

Селестина взглянула ему прямо въ глаза и едва слышно прошептала:

— Неужели вы забыли, Кловисъ, гдѣ потеряли его?

При этихъ словахъ, въ памяти молодаго человѣка поднялось сладкое воспоминаніе.

— Ты!! это была ты!!!

— Да, я… бѣжавшая изъ дома отца, чтобы спастись отъ брака съ Дюрье… Я провела въ Пуатье только одну ночь, такъ какъ на утро меня увезли обратно въ Парижъ.

Услышавъ это признаніе, Кловисъ хотѣлъ что-то вскричать, по Селестина закрыла ему ротъ рукой и прошептала, указывая на дверь своей спальни:

— Шш! не разбуди нашу дочь.

Три недѣли спустя, Кловисъ женился на Селестинѣ. Изъ всѣхъ присутствовавшихъ на свадьбѣ никто не гордился болѣе Гренгуара.

— Безъ моей дружбы, говорилъ онъ, молодой до сихъ поръ прозябалъ бы на чердакѣ… это онъ мнѣ обязанъ своимъ положеніемъ.

Между тѣмъ, про себя онъ думалъ:

— Теперь я буду хозяиномъ въ домѣ, какъ при покойномъ Дюрье.

Къ несчастію, онъ слишкомъ часто повторялъ, что новый хозяинъ обязанъ ему всѣмъ. Эти слова дошли до ушей Кловиса, который однажды утромъ вошелъ къ нему въ то самое время, когда онъ составлялъ самый строгій кодексъ, который, будучи передашь жильцамъ, позволилъ бы ему наконецъ ложиться въ десять часовъ.

— Любезный Гренгуаръ, объявилъ молодой человѣкъ, вы были для меня искреннимъ другомъ… Поэтому я нахожу недостойнымъ себя дозволить одному изъ моихъ друзей быть привратникомъ и даю вамъ шестьсотъ франковъ годоваго дохода, на которые вы можете жить гдѣ вамъ угодно… кромѣ моего дома.

Выходя отъ привратника, де-Фронтакъ столкнулся съ Рокамиромъ, шедшимъ узнать, нѣтъ ли писемъ.

— Знаете вы откуда я? спросилъ бывшій дрогнетъ. Я прямо съ вокзала желѣзной дороги, на которую провожалъ лейтенанта де-Рошгри, получившаго приказаніе вернуться въ полкъ… Но онъ поклялся пріѣхать крестить моего сына… этотъ лейтенантъ воплощенная любезность.

Не забудемъ также прибавить, что когда одинъ разъ молодые супруги проходили мимо магазина мадамъ Абрикотинъ, мадамъ де-Фронтакъ, не боявшаяся вызывать воспоминанія прошлаго, спросила Кловиса:

— Неужели, несмотря на выкрашенные въ рыжую краску волоса, ты не узналъ ея?

— Нѣтъ, кто же она?

— Это моя родственница, мадамъ Галишуа, колбасница изъ Пуатье.

КОНЕЦЪ.