Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
По поводу трехсотлѣтняго юбилея присоединеніи Сибири къ Россіи.
правитьОтпразднованный на прошлой недѣлѣ трехсотлѣтій юбилей присоединенія Сибири къ Россіи не ознаменовался никакимъ особеннымъ внѣшнимъ торжествомъ, ни даже «началоположеніемъ», какъ выражались встарину, какого-либо новаго учрежденія или перемѣны, сколько-нибудь видной, старыхъ формъ административнаго и общественнаго въ Сибири строя. Мы вообще не мастера на юбилеи и обыкновенно запаздываемъ, не поспѣваемъ съ приготовленіями къ урочному праздничному дню, а въ настоящемъ случаѣ и выборъ самаго дня подвергался продолжительнымъ колебаніямъ. Сначала предполагалось пріурочить юбилей ко дню окончательной побѣды, одержанной Ермакомъ надъ полчищами Кучума, причемъ шли пренія о числѣ, когда совершилось это, по истинѣ дивное и великое событіе; затѣмъ, вслѣдствіе траура, въ который облеклась Россія послѣ 1 марта 1880 г., празднованіе перенесено было на другое событіе, на тотъ не менѣе знаменательный день, когда Иванъ Кольцо предсталъ предъ грозныя очи царя Ивана
И, снявъ желѣзный свой шеломъ,
Сибирью билъ ему челомъ.
День этотъ также въ точности неизвѣстенъ, и можно только съ нѣкоторою достовѣрностью догадываться, что смиренное поднесеніе казаками Государю Московскому и всея Руси Сибирскаго царства, и торжественное принятіе этого царства подъ высокую Государеву руку состоялось въ ноябрѣ или въ началѣ декабря 1582 г., почему юбилей и былъ пріуроченъ къ зимнему Николину дню (онъ же кстати и день тезоименитства Государя Наслѣдника). И намъ кажется, что перенесеніе юбилейнаго празднества на это второе событіе сдѣлалось, хотя и случайно, но вполнѣ удачно. Изъ двухъ историческихъ моментовъ, изъ которыхъ слагается присоединеніе Сибири къ Россіи, едвали не самый важный по своему политическому значенію и какъ бы закрѣпляющій починъ Ермака — послѣдній. Правда, Ермакъ и его малочислейная вольница-дружина предприняли походъ на Кучумово царство не вслѣдствіе личной корысти или алчной властолюбивой похоти, не изъ лихой только удали, а изъ иныхъ побужденій, которыхъ высота даже и не сознавалась вполнѣ ихъ смиренными, простыми сердцами: истые русскіе люди, они возложили на себя, — какъ покаянный, очистительный за личныя прегрѣшенія подвигъ, — страстотерпный подвигъ ратный, на прибыль родной Русской землѣ и великому Государю; они спасали свои души и добровольно несли на смерть свои буйныя головы, творя самочинно великое земское и государево дѣло, и утѣшаясь въ бѣдамъ надеждою, что коли Богъ поможетъ, помянетъ ихъ добромъ родная земля, «и по смерти ихъ память не оскудѣетъ»… И Богъ помогъ. Въ нихъ олицетворился тотъ духъ, которымъ создано Русское государство, который живетъ въ Русскомъ народѣ и поднесь, во всякомъ русскомъ переселенцѣ, заходящемъ въ невѣдомую даль: вездѣ и всюду неразлучно съ нимъ сознаніе, что онъ не только отъ Русскаго народа, но и отъ Русскаго государства. Но и государство въ то время было еще отъ единаго духа съ своимъ народомъ… Иное дѣло — геройскій захватъ столицы Кучумова царства горстью казацкой вольницы; иное дѣло — государственная рѣшимость удержать взятый городъ и всю окрестную страну за Россіей. Если бы вообразить себѣ царя Ивана окруженнымъ дипломатами и политиками новѣйшаго покроя, то едвали бы присоединеніе Сибири совершилось.. Тысячу тысячъ препонъ предъявила бы новѣйшая мудрость, въ тысячу разъ болѣе основательныхъ, чѣмъ тѣ, какія встрѣтило присоединеніе Кульджи или сохраненіе за Россіей ея американскихъ владѣній и острововъ въ Охотскомъ морѣ, Богъ вѣсть зачѣмъ, почти задаромъ проданныхъ Сѣверо-Американскимъ Штатамъ и служащихъ теперь для послѣднихъ источникомъ баснословныхъ доходовъ!… Въ самомъ дѣлѣ, представимъ только себѣ Россію во второй половинѣ XVI вѣка, со всею тяжеловѣсностью, неуклюжестью, неповоротливостью ея государственнаго механизма. — Россію, угрожаемую постоянно и съ Юга, и съ Сѣвера, и съ Запада, съ ея и тогда уже огромнымъ пространствомъ, едва-едва населеннымъ, лишеннымъ всякихъ удобныхъ путей и средствъ сообщенія, — всю эту непроницаемую темь, глушь, далъ ея окраинъ, преданныхъ на жертву всякой неурядицѣ… Можно лишь дивиться искусству и настойчивости Московскихъ князей и государей, умѣвшихъ, при такихъ условіяхъ, совладать, и не худо, съ труднымъ дѣломъ государственнаго правленія. Къ чему, казалось бы, еще осложнять этотъ трудъ присоединеніемъ какой-то Сибири, лежащей чуть не за тридевятью землями, до которой ѣзды чуть не годъ, тогда какъ предстояло еще государямъ возвратить себѣ отчину и дѣдину на юго-западѣ отъ Москвы и проложить себѣ ближайшіе пути къ морю? Но въ томъ-то и дѣло, что Московскіе государи не переставали сознавать себя только преемственными зодчими государственной храмины, которой созиданіе совершалось въ пространствѣ вѣковъ, которой размѣры и самый образъ лишь смутно носились предъ ихъ мысленными очами; они были постоянно служителями будущаго, въ будущее былъ упорно вперенъ ихъ государственный взоръ. И Иванъ Грозный, движимый историческимъ инстинктомъ, а отчасти, можетъ-быть, и дальнозоркостью разума, не только ни на мигъ не задумывается надъ вопросомъ: къ чему такая лишняя обуза для Московскаго правительства (потому что ничѣмъ, кромѣ обузы, Сибирь въ то время не была и не могла быть), но. ликуя и торжествуя, прилагаетъ царскую руку къ дѣлу руки казацкой и твердо намѣчаетъ будущій предѣлъ Русскаго государства.
Если юбилей не сопровождался никакимъ особеннымъ видимымъ дѣйствіемъ на пользу Сибирскаго края, то онъ все же исполненъ значенія и не можетъ не оставить благотворныхъ послѣдствій уже потому, что подвелъ итоги нашему общественному сознанію, нашимъ свѣдѣніямъ о Сибири, нашей правительственной и общественной дѣятельности въ этой части Россіи, нашимъ къ ней отношеніямъ, нашимъ обязанностямъ и нашимъ задачамъ. Это сознаніе нашло себѣ прежде всего самое авторитетное выраженіе въ телеграммахъ Государя Императора къ Томскому губернатору и къ генералъ-губернатору Восточной Сибири, уже извѣстныхъ читателямъ «Руси» (см. 50 No). Нельзя сказать, чтобы Россія много облагодѣтельствовала эту свою русскую область, много приложила къ ней просвѣщеннаго труда и заботъ, и сумѣла какъ должно воздѣлать ея богатую всевозможными дарами природу. Сибирь и до сихъ поръ пустыня. Пространство въ два съ половиной раза болѣе Европейской Россіи — числитъ къ 1882 году менѣе пяти милліоновъ жителей, да и то съ инородцами! Къ тому же въ составъ сибирскаго русскаго населенія входитъ не въ малой мѣрѣ и русское европейское отребье — подъ видомъ ссыльныхъ и каторжныхъ. Ссылка и каторга въ русскихъ народныхъ понятіяхъ стали нераздѣльны съ понятіемъ о Сибири и придали этому краю какой-то опальный характеръ. Но если бы только опальный! Сибирь, какъ мѣсто ссылки, точь въ точь мѣсто свалки всякихъ нечистотъ, и вотъ противъ этого-то вопитъ, — о прекращеніи этой заразы, объ очищеніи сибирскаго воздуха отъ наносныхъ нравственныхъ міазмовъ и молитъ все здоровое, незаразившееся населеніе. А это здоровое русское населеніе Сибири само по себѣ заслуживаетъ вниманія. Оно не вѣдало ни крѣпостнаго права, ни помѣщичьяго барства, и замѣчательно, что рядомъ съ представленіемъ о Сибири, какъ о краѣ бѣглыхъ, ссыльныхъ и каторжныхъ, воровъ, убійцъ и преступниковъ всякаго рода, — краѣ самыхъ разгульныхъ чиновничьихъ беззаконій и самаго безшабашнаго административнаго произвола, типъ Сибиряка пользуется въ русскомъ обществѣ особеннымъ сочувствіемъ, какъ типъ человѣка бодраго, энергическаго и предпріимчиваго.
Россія въ долгу у сибирской своей окраины, и это сознаніе гласно заявлено по случаю юбилея. Предполагается, если не вполнѣ отмѣнить, то видоизмѣнить и во всякомъ случаѣ значительно сократить ссылку въ ея размѣрѣ. Обѣщано распространись на сибирскія губерніи я судебную реформу, и земскія учрежденія, и вообще уничтожить ту обособленность управленія, которая какъ бы выдѣляла Сибирь изъ общей жизни Россіи. Въ Томскѣ затѣвается даже университетъ… Но отъ всѣхъ этихъ учрежденій и нововведеній нельзя ожидать надлежащей пользы, пока не устранится главная причина обособленности, а также малой населенности и слабаго экономическаго, гражданскаго и вообще культурнаго развитія Сибири. Эта причина — ея отдаленность и ея пространство. Какая гласность, какая прозрачность, какой контроль возможны въ такой необъятной глуши и непроглядной дали, въ такомъ отрѣшеніи отъ общей жизни всего образованнаго міра! Въ этомъ вся злоба настоящаго дня; этою злобою прежде всего слѣдовало бы заняться. Нужно одолѣть пространство, побѣдить разстояніе, сблизить Сибирь съ Европейской Россіей, поставить ихъ въ общеніе живое и непрерывное. Другими словами: раньше всего и прежде всего нужна желѣзная дорога въ Сибирь. Вотъ на что должны быть устремлены всѣ жертвы и всѣ усилія.
Сибирь — золотое дно. Во сто разъ могутъ быть увеличены ея доходы безъ малѣйшаго затрудненія, какъ свидѣтельствуетъ знатокъ Сибири, г. Ядринцевъ, въ своей замѣчательной книгѣ изданной къ трехсотлѣтнему юбилею («Сибирь какъ колонія»). Неисчерпаемыя богатства скрываетъ въ себѣ этотъ край, но не доходятъ до нихъ хозяйскія руки, — а между тѣмъ, въ виду этихъ несмѣтныхъ богатствъ, да и многихъ другихъ, непочатыхъ и разсѣянныхъ по всему нашему царству, мы терпимъ бѣдность и не перестаемъ пѣть уныло и хоромъ — Лазаря! Какое-то колдовство задерживаетъ до сихъ поръ сооруженіе сибирской желѣзной дороги. Судя по газетамъ, рѣшаются наконецъ начать постройку перваго участка отъ Екатеринбурга на счетъ казны, — но если, при современномъ состояніи нашей казны, она приметъ на себя устроеніе всего пути до Сибири, то ожидать довершенія его придется долго. Не подлежитъ и спору, что въ принципѣ государственные пути сообщенія не должны обращаться въ предметъ монополіи, но очевидно также для всѣхъ и доказывается опытомъ всего міра, что существующая сѣть желѣзныхъ дорогъ на всемъ земномъ шарѣ никогда бы и не появилась на свѣтъ Божій безъ частной иниціативы, безъ временной уступки государствомъ своей прерогативы частнымъ лицамъ и компаніямъ. Если въ Германіи и Англіи пришли къ сознанію необходимости выкупать постепенно и по мѣрѣ возможности уже построенные частными капиталами рельсовые пути и обращать ѣхъ въ собственность государства, то изъ этого еще не слѣдуетъ, что никакой иной желѣзнодорожной постройки допустить нельзя, кромѣ государственной. Не слѣдовало продавать въ частныя руки дорогъ самыхъ доходныхъ, сооруженныхъ на средства Государственнаго Казначейства, какъ это сдѣлано у насъ съ Николаевской и Московско-Курской желѣзными дорогами, — это такъ, особенно же продавать на такихъ невыгодныхъ для казны условіяхъ, какъ продана Николаевская. Но внезапно перейти отъ принципа безпредѣльныхъ концессій къ принципу исключительнаго казеннаго сооруженія путей сообщенія, при совершенномъ оскудѣніи свободныхъ денежныхъ у казны средствъ, это — по меньшей мѣрѣ странно. А между тѣмъ очень возможно, что будь только разрѣшено строить желѣзную дорогу въ Сибирь и по Сибири въ разныхъ мѣстахъ, участками, частнымъ лицамъ, — образовались бы компаніи, нашлись бы капиталы въ самой Сибири, и дѣло рельсоваго сближенія Европейской Россіи съ Азіятскою двинулось и совершилось бы съ желанною быстротою. На этомъ сосредоточиваются теперь всѣ наши пожеланія блага Сибири…
Уже дописавъ эти строки, прочли мы въ «Правительственномъ Вѣстникѣ» извѣстіе о томъ, что Государь Императоръ повелѣть соизволилъ: «въ память 300-лѣтняго юбилея Сибири и дабы увѣковѣчить имя ея завоевателя, Сибирскаго казачьяго войска № 1 полку именоваться отнынѣ Сибирскимъ казачьимъ № 1 Ермака Тимоѳеева полкомъ». Съ радостнымъ сочувствіемъ узнается объ этомъ царскомъ повелѣніи въ народѣ. Исполнилось чаяніе простыхъ въ своей доблести русскихъ сердецъ: не оскудѣла намять объ ихъ подвигѣ на Руси и по смерти, не оскудѣетъ во вѣкъ.