ПО ПОВОДУ ТРЕХСОТЛѢТІЯ СИБИРИ.
правитьТри столѣтія владѣнія русскихъ людей Сибирью — три періода политической и экономической жизни молодой и богатой страны, судя по наиболѣе выдающимся и характеристическимъ чертамъ. Считай съ того времени, какъ Ермакова дружина (въ 1581 году), покореніемъ на Иртышѣ татарской осѣдлой орды, обезпечила въ тылу поступательное и чрезвычайно быстрое движеніе впередъ вольныхъ людей, — русскіе въ первую сотню лѣтъ успѣли добраться до Камчатки. Укрываясь за насыпными земляными валами въ острогахъ изъ бревенъ, сверху заостренныхъ клиномъ и стойкомъ врытыхъ въ землю, они и потомъ усидѣли въ полной безопасности отъ физическихъ непогодъ и людскихъ невзгодъ съ огненнымъ боемъ и въ городкахъ, срубленныхъ въ стѣну съ башнями, бойницами и воротами. Увлекшись легкой наживой среди слабыхъ разумомъ и силой бродячихъ народцевъ и въ лѣсахъ, богатыхъ пушнымъ звѣремъ, новые пришельцы заразились жаждой корысти въ такой степени, что низошли до первой ступени въ развитіи человѣческихъ обществъ. Земледѣльческій народъ превратился въ звѣролововъ и охотниковъ, неустанно и неугомонно кочевалъ по дремучимъ суровымъ лѣсамъ; отнималъ, по праву сильнаго, запасы и добычу у встрѣчныхъ людей; сталъ забывать о сохѣ и обходить стороной пахатныя земли. Роковымъ образомъ стремился онъ все въ лѣсную глушь на сѣверъ и на востокъ по мало плодороднымъ землямъ, подъ вліяніемъ самихъ неблагопріятныхъ климатическихъ условій первозданной страны; задичалъ въ чужихъ вѣрованіяхъ и обычаяхъ и перезабылъ всѣ свои до того, что вызвалъ обличительныя грамоты духовныхъ властей, обвинявшихъ его прямо въ язычествѣ. Съ хищническими разсчетами на чужое добро, при поощреніи воеводскихъ наказовъ, подъ защитою и покровительствомъ свинцовыхъ пуль и пороха, сибирскіе пришельцы въ самомъ концѣ перваго столѣтія получили первый тяжелый урокъ, остановившій безрасчетное слѣпое стремленіе впередъ на востокъ. Два раза разрушаемый китайцами до основанія городъ Албазинъ (въ 1685 и 1689) русскіе казаки и промышленные люди принуждены быль совершенно покинуть, а съ нимъ и роскошные берега разнообразнаго и плодороднаго Амура. Вскорѣ послѣдовавшая затѣмъ постройка Верхнекамчатскаго острога съ четырьмя другими далеко не въ состояніи была замѣнить столь чувствительную потерю. Событіе это знаменательно лишь тѣмъ, что новые остроги въ географическомъ отношеніи невообразимо далеки и въ экономическомъ смыслѣ совершенно непригодны для земледѣльческаго народа, къ каковому и принадлежали строители этихъ остроговъ. Этими двумя событіями и заключился первый столѣтній, «таежный» періодъ сибирской не торіи, которому можно усвоить названіе «завоевательнаго».
Амурскій урокъ долженъ былъ нѣсколько ослабить энергію при дальнѣйшихъ исканіяхъ новыхъ прибыльныхъ землицъ и ясачныхъ людей, сильные кочевые народы сдерживали въ то же время дальнѣйшіе порывы. Пришельцы вынуждены были пріостановиться, осмотрѣться я обратить главнѣйшее вниманіе на обезпеченіе за собою привольныхъ мѣстъ, пріобрѣтенныхъ столь легко и быстро. Темная лѣсная жизнь въ наскоро-сложенныхъ землянкахъ или охотничьихъ зимовьяхъ неотразимо потребовала перемѣны на житье хозяйственными фермами или заимками, которыя съ наиболѣе вѣрнымъ и скорѣйшимъ успѣхомъ собирали около себя обширныя пахатныя селенія. Звѣроловы, существованіе которыхъ слѣпо подчинилось урожаямъ въ лѣсахъ и случайностямъ звѣринаго приплода и періодическихъ переселеній, обязательно принуждены были усиленнымъ образомъ заняться обработкою земли, снова стать пахарями и сознательно направить собственныя переселенія въ надлежащія я надежныя мѣста. Именно въ этотъ второй періодъ сибирской исторіи объявился поворотъ пришельцевъ изъ-за Камня на югъ, въ предгорій высокихъ горъ Алтая, Саянскаго и Яблоноваго хребтовъ съ отрогами, которые, какъ и всюду на земномъ шарѣ, преимущественно богаты вѣковыми залежами толстыхъ пластовъ тучнаго чернозема. Во вторую сотню лѣтъ совершилось превращеніе одинокихъ заимокъ въ селенія или тѣсно сплотившіяся земледѣльческія общины. гдѣ, ни завѣтному русскому обычаю и въ разительное подобіе съ нимъ, «вся земля была Божья, а люди на ней сочли себя пришельцами». Какъ воинствовавшіе остроги перваго періода успѣвали вскорѣ превращаться въ города, такъ мирныя заимки втораго періода собирали около себя слободы, но величинѣ на цѣлыя версты, но обширности заселенія и жизненной энергіи далеко превзошедшія собою самые города, которыхъ въ строгомъ смыслъ слона не насчитывается и полудесятка во всей обширной странѣ. Когда завѣтное, вынужденное природою русское скитанье, неугомонное лѣсное кочевье ради осѣдлости встрѣтило благопріятный исходъ, — «хозяйственный» характеръ этого столѣтія, какъ разъ въ послѣднихъ двухъ-трехъ годахъ его. завершился постройкою правительственныхъ крѣпостей по Иртышу (Бухтарма и Омскъ) на самомъ опасномъ рубежѣ со степью кочевыхъ ордъ, алчныхъ къ богатствамъ и достаткамъ осѣдлаго люда. Остроги оберегли звѣролововъ, городки и крѣпости стали обезпечивать земледѣльцевъ. Впрочемъ, очевидный и въ Россіи законъ возрастанія юга на счетъ сѣвера, такъ сказать переливъ населенія изъ хвойныхъ лѣсовъ на черноземныя степи — въ Сибири рисуется самыми яркими подробностями и живыми поучительными образцами. Они замѣтны даже на городахъ, каковы нѣкогда людные и богатые, а теперь сильно упавшіе. Верхотурье, Тобольскъ, Енисейскъ, Илимскъ и проч. Точно также въ этой обширной и разнообразной странѣ до сихъ поръ встрѣчаются (но какъ остатки и исключенія) упомянутыя характеристическія и наиболѣе выдающіяся черты обоихъ періодовъ. Борьба крайностей еще не кончена.
Третій періодъ русской жизни въ Сибири, только что закончившійся послѣднимъ годомъ третьяго столѣтія этой русской страны, по тому же рѣшительному подобію, какъ и въ Россіи, сталъ временемъ національнаго самосознанія и стремленіемъ къ самобытной и независимой экономической жизни. Случайность подчиненія и заимствованій чужихъ образцовъ у низшей культуры смѣнилась обратнымъ явленіемъ воздѣйствія культурнаго племени на бродячія племена именно съ развитіемъ и усиленіемъ земледѣлія и осѣдлости. Наибольшими успѣхами воспользовались пришельцы именно съ переселеніемъ на лучшія земли и среди племенъ, которыя очутились въ сосѣдствѣ съ ними. Такъ произошло на Алтаѣ, за Байкаломъ, на сѣверныхъ покатостяхъ Саянскаго хребта, на Ангарѣ и верховьяхъ Лены, и тутъ и тамъ въ частыхъ случаяхъ племенной ассимиляціи. Самое раннее начало этого третьяго столѣтія (гдѣ конечно годы нельзя считать съ буквальною числовою точностью) высказалось, какъ нельзя кстати и вовсе не случайно, экспедиціями, снаряженными для изученія страны въ различныхъ отношеніяхъ и для ознакомленія съ иноплеменными сосѣдями. Начиная съ посольства Головина эти изученія въ широкихъ размѣрахъ и съ богатыми результатами продолжались экспедиціями Беринга и академіи наукъ профессора Миллера съ товарищами и затѣмъ ихъ позднѣйшими послѣдователями. Дальнѣйшія экспедиціи, можно сказать, были весьма многочисленны и Сибирь въ этомъ отношеніи одна изъ счастливѣйшихъ странъ. Въ 1790 году въ Тобольскѣ народился и издавался два года литературный журналъ, носившій на знаніе «Иртышъ, превращающійся въ Ипокрену». Болѣе осязательное и вещественное стремленіе къ самобытности въ этотъ періодъ національнаго самосознанія началось съ заведенія фабрикъ и заводовъ при перевѣсѣ надъ казною начинаній частныхъ лицъ, не смотря на препоны, щедрою рукой поставляемыя предпринимателямъ. Въ нынѣшнемъ столѣтіи уже и по такимъ дольнымъ рѣкамъ, какъ двѣ великія Амуръ и Лена, ходятъ пароходы мѣстной постройки, выводится фундаментъ для сибирскаго университета, идутъ приготовленія и слышатся нескончаемые толки и кривотолки о направленіи въ Сибирь желѣзной дороги. Страну изгнанія и ссылки (много и безвинно потерпѣвшую за то) предполагаютъ обратить въ первоначальный видъ страны свободной колонизаціи (на что Сибирь способнѣе всѣхъ мѣстностей Россіи); несчастную и обездоленную страну безграничнаго и невѣроятнаго административнаго произвола и мелкихъ и безконечныхъ кляузъ приготовляются оградить и оживить благотворными реформами гласнаго суда, и т. под. Изживши три столѣтія, Сибирь спѣшно и твердо стремится встать въ уровень съ метрополіей и, въ силу неотразимыхъ законовъ колоній всего свѣта, должна опередить ее. Празднованіе трехсотлѣтія не должно пройти безъ благотворныхъ послѣдствій въ смыслѣ основнаго характера только что закончившагося періода, какъ безслѣдно и безвѣстно, довольно скромно и сбитымъ на искусственный и фальшивый тонъ мелькнулъ въ вѣчность и затерялся даже въ архивахъ двухсотлѣтній юбилей этой золотоносной страны съ баснословно-богатою растительностію и замѣчательнымъ плодородіемъ.
Къ слову и кстати вспомнимъ объ этомъ эпизодѣ, который однако можемъ засчитать въ числѣ признаковъ новой эпохи си барской народной исторіи, только какъ случайное явленіе.
Питанія юбилейнаго торжества до сихъ поръ не найдено, но тѣмъ не менѣе положительно извѣстно, что двухсотлѣтіе Сибири праздновалось въ 1784 году въ Тобольскѣ, который не переставалъ еще въ то время величаться царствующимъ градомъ всея Сибири Для него наступила тогда пора процвѣтанія. Послѣ сильнаго пожара 1857 года, истребившаго 817 строеній, городъ успѣлъ обзавестись каменными церквами и первымъ въ Сибири частнымъ каменнымъ домомъ (въ 1763 г.). Національный праздникъ опоздалъ ровно на два года и уже потому не можетъ считаться народнымъ, хотя бы срокомъ своимъ справедливо совпадалъ съ днемъ 1581 года, когда на «намять св. великомученика Димитрія Солунскаго» городъ Сибирь былъ взятъ и Ермакова дружила «прославиша Бога давшаго побѣду немногими бо сильными воины русскими». Этотъ первый сибирскій починный юбилей конечно, черезъ первыя сто лѣтъ, не повторился за недосугомъ и полнымъ отсутствіемъ вызывающихъ и побудительныхъ поводовъ. Занятыя мѣста оспоривались туземцами, среди пришельцевъ «охочихъ людей» ходили недобрыя вѣсти: тамъ дикари собрались большимъ скопомъ и, обступивши острогъ со всѣхъ сторонъ, въ точеніи нѣсколькихъ недѣль «изымаютъ его голодомъ», здѣсь тунгусы развели огонь подъ стѣной; сами зашли въ казачьи дворы и начали изъ нихъ стрѣлять но острогу и «стрѣлъ на острогъ полетѣло со всѣхъ торовъ, что комаровъ». Въ другомъ мѣстѣ якуты залегли на дорогѣ и «всѣхъ прохожихъ казаковъ перебили, не оставивъ на сѣмена ни единаго». Въ иномъ дальнемъ мѣстѣ казаковъ переловили, перевязали толстыми сыромятными ремнями, били палками и передавили всѣхъ, отрѣзавъ сначала носы и губы. Русскіе плѣнные, захваченные китайцами въ Албазинѣ, къ началу втораго столѣтія русской Сибири, уже пять лѣтъ томились въ неволѣ на рѣкѣ Сунгарѣ и въ самомъ Пекинѣ. Въ самый юбилейный годъ и въ самомъ главномъ сибирскомъ городѣ Тобольскѣ, свирѣпствовалъ голодъ; дороговизна хлѣба дошла до невѣроятныхъ размѣровъ: нудь продавался по рублю вмѣсто семи копѣекъ, обычныхъ и прежде и послѣ. Не до разносоловъ и пиршествъ, не до побѣдныхъ кликовъ въ то время, когда шла еще стройка и заготовка и безпорядочными группами валялись сырые матеріалы. Прошло еще сто лѣтъ, когда досчитались до юбилейнаго срока, и придали ему извѣстную цѣну. Россія переживала тогда время многочисленныхъ и роскошныхъ царственныхъ празднествъ. Ревнивая къ славѣ своего царствованія и благодарная героямъ, прославлявшимъ ее и Россію, Екатерина Вторая успѣла уже украсить сады своего роскошнаго лѣтняго мѣстопребыванія въ Царскомъ Селѣ, ею же и созданномъ, между прочимъ обелисками. Въ 1771 году поставлены они тамъ въ честь побѣдъ на Дунаѣ Румянцева, въ намять морскихъ баталій на турецкихъ моряхъ Орлова-Чесменскаго, и проч. Вспомнила царица, успѣвшая ознакомиться съ русской исторіей, и о завоеваніи Ермакомъ Сибири двѣсти лѣтъ тому назадъ и, въ память его геройскихъ подвиговъ, приказала соорудить и поставить въ томъ же саду особый обелискъ, сохранившійся до сихъ поръ, и сверхъ того сдѣлала распоряженіе о томъ, чтобы на монетномъ дворѣ выбита была золотая медаль съ аллегорическими изображеніями. Не оттого-ли въ Тобольскѣ и опоздали юбилейнымъ празднествомъ, что починъ его зародился въ Петербургѣ, исходилъ свыше, достигалъ издалека и не поспѣлъ во-время за бездорожицами и дальними разстояніями? Да кажется опоздали разсчетомъ и въ столицѣ, не во время спохватились и потому, празднуя и торжествуя, самой годовщины не чествовали. Чествовали больше всего заказчицу. Въ этомъ же смыслѣ проговорился и тобольскій ораторъ, проповѣдь котораго осталась единственнымъ слѣдомъ, памятникомъ и указаніемъ на совершившееся празднество. Она носитъ заглавіе, «Слова о благодѣяніяхъ Божіихъ, явленныхъ въ покореніи Россіей Сибири».
Въ этомъ словѣ ораторъ между прочимъ восклицаетъ: «Возможности, что малый сонмъ людей, старающихся только бывшіе поступки загладить достойными заслугами, безъ всякаго попеченія царскаго, безъ всякаго подъятія трудовъ и урона воинства, столь многіе и отдаленные народы устранить, побѣдить я покорить бла- гоуспѣли»? Прибѣгнувъ къ обычнымъ риторическимъ хріямъ, проповѣдникъ въ остальномъ посвящаетъ всю рѣчь восхваленіямъ благополучнаго царствованія Екатерины, которая успѣла открыть въ странѣ «два намѣстничества и учреждала народныя училища». Проповѣдникомъ проведена та мысль о благодѣяніяхъ императрицы, что для инородцевъ они выразились тѣмъ, что большая часть ихъ съ подданствомъ Россіи, «оставили гнусное идолопоклонство и приняли вѣру Христову», и для Россіи, что ея владычество, съ присоединеніемъ Сибири, расширилось и что сибирскіе народы, съ принятіемъ христіанства, сдѣлались самыми благонадежными ея подданными. Вообще, какъ-бы по заказу выдуманное, слово сухо, кратко и наполнено тяжеловѣсными и темными риторическими фразами.
Какъ неизвѣстны подробности торжества, предшествовавшія церковной проповѣди и послѣдовавшія за тѣмъ, такъ остается невѣдомымъ и самое имя проповѣдника. Можно, съ вѣроятностію, предположить, что это былъ первый тобольскій епископъ (послѣ упраздненія въ Сибири митрополіи въ 1768 г.) и первый изъ великороссовъ послѣ цѣлаго непрерывнаго ряда архіереевъ (9-ти человѣкъ) родомъ изъ Малороссіи (прибылъ онъ на епархію въ 1769 году и умеръ архіепископомъ въ 1802 году).
Вѣроятно проповѣдь сказана во время торжественнаго архіерейскаго служенія въ Софійскомъ соборѣ съ провозглашеніемъ вѣчной памяти Ермаку съ сподвижниками но синодику, хранившемуся въ ризницѣ и написанному еще въ 1621 году по распоряженію перваго сибирскаго епископа Кипріана (онъ, какъ извѣстно, успѣлъ собрать свѣдѣнія отъ самихъ сподвижниковъ сибирскаго героя и могъ вписать въ поминанье ихъ имена). Вѣроятно, что но обычаю тѣхъ временъ, также угощали народъ изъ царскаго кабака казеннымъ даровымъ виномъ; можетъ быть раздавали деньги и во всякомъ случаѣ палили изъ пушекъ и стрѣляли изъ ружей «дабы всѣ были въ великой радости и возсылали молитвы о многолѣтнемъ монархини здравіи, пекущейся о тишинѣ и спокойствіи» какъ обычно рапортовали сенату тогдашніе, воеводы.