Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
По поводу статей Ив.-П. и Д. X. о церковномъ управленіи.
правитьВъ 16 No «Руси» окончили мы печатаніе цѣлаго ряда статей (ихъ всѣхъ 10), которыя подъ общимъ негромкимъ заглавіемъ: «О русскомъ церковномъ управленіи» представили не только полную, обстоятельную картину всѣхъ «недостатковъ» или точнѣе — всей мертвенности современнаго управленія, но и полную же картину внѣшняго преобразованнаго церковнаго строя во всѣхъ его частностяхъ и подробностяхъ, какъ этотъ строй рисуется въ мысли достопочтеннаго автора. Помѣщая въ своей газетѣ этотъ добросовѣстный, дѣльный трудъ, мы напередъ знали, что большинство читающей публики пройдетъ его мимо; намъ даже дѣлались заявленія въ такомъ родѣ, что это-де предметъ слишкомъ спеціальный, интересный только для спеціалистовъ, а для «публики» мало занятный. Въ этихъ заявленіяхъ (нисколько насъ не удивившихъ) самымъ наивнѣйшимъ образомъ высказалась, къ несчастію слишкомъ намъ знакомая, характеристическая черта нашей современной, такъ-называемой «интеллигенціи»: это — отсутствіе всякой искренней серьезности въ отношеніи къ самымъ существеннымъ вопросамъ и задачамъ нашей поры, всякаго напряженія мысли и всякаго труда при разрѣшеніи ихъ, всякаго честнаго исканія правды. Имъ и искать ее не зачѣмъ: они самодовольно увѣрены, что правда у нихъ въ карманѣ; они истинно счастливы, потому что всѣ мучительнѣйшіе вопросы и задачи для нихъ дѣло рѣшенное, цѣль опредѣлена, да и способы достиженія цѣли вполнѣ извѣстны: «наука», по новѣйшимъ иностраннымъ авторитетнымъ учебничкамъ (далѣе учебничковъ ихъ знаніе не идетъ), а орудіе достиженія — сама «интеллигенція», лишь бы ей дали волю и власть, — «интеллигенція», которая, по послѣднему опредѣленію нашихъ газетныхъ и журнальныхъ мудрецовъ, состоитъ чуть ли не изъ однихъ только адвокатовъ, учителей, фельетонистовъ и литераторовъ особаго разряда, фальшиво именующаго себя «либеральнымъ лагеремъ». Оставимъ ихъ блаженствовать и самоуслаждаться словами, формочками и самими собою: это явленіе, мы въ томъ увѣрены, преходящее, безпочвенное, предназначенное исчезнуть при первомъ дыханіи проснувшейся общенародной жизни. Не ихъ мы и имѣли въ виду, печатая статьи о церковномъ управленіи, а всѣхъ прикосновенныхъ къ этому управленію изъ свѣтскихъ и духовныхъ «чиновъ», — въ особенности же тѣхъ, сравнительно немногихъ высокообразованныхъ серьезныхъ мыслителей, въ которыхъ по истинѣ совершается работа русской интеллигенціи, хотя они и не наклеиваютъ на себя ярлыкъ съ этимъ титуломъ и не присвоиваютъ себѣ, въ силу такого титула, никакихъ особенныхъ правъ и преимуществъ. Мы имѣли въ виду также огромное множество тѣхъ, въ средѣ которыхъ хотя и не распространено чтеніе газетъ, но до вѣдома которыхъ, однако, доходятъ порой, чрезъ посредство нѣкоторыхъ грамотѣевъ, мысли и взгляды о предметахъ наиболѣе ихъ интересующихъ: то несмѣтное множество молчащихъ, въ молчаніи страждущихъ, ждущихъ и уповающихъ, для которыхъ вопросы вѣры и церкви суть вопросы жизни — не только личной, но и общественной, не только для каждаго изъ нихъ въ отдѣльности, но и для всѣхъ ихъ вмѣстѣ, какъ Русскаго народа и даже какъ государства. Мы не отдѣляемъ здѣсь, а напротивъ, причисляемъ сюда и милліоны нашихъ старообрядцевъ, въ которыхъ православное церковное сознаніе особенно живо и дѣйственно, несмотря на тяжкія недоразумѣнія, отторгшія ихъ отъ внѣшняго церковнаго единства, — недоразумѣнія, въ которыхъ не они одни виноваты.
Справедливо замѣчаетъ г. Д. X. въ письмѣ своемъ къ намъ, при которомъ присланы ямъ, помѣщаемыя въ этомъ же No, его «нѣсколько словъ» но поводу статей г. Ив.-П., — что ваша свѣтская печать вообще неохотно открываетъ свои столбцы для вопросовъ церковныхъ, считая ихъ какъ бы исключительнымъ достояніемъ церковныхъ печатныхъ органовъ и признавая вѣроятно, что для Русскаго народа церковность и гражданственность — такія двѣ различныя области, которыя между собою и связи-то никакой не имѣютъ! Дѣйствительно, по ходячимъ въ нашемъ обществѣ воззрѣніямъ — гражданская печать должна служитъ лишь общегражданскимъ цѣлямъ, «между которыми церковнымъ интересамъ нѣтъ-де мѣста». Извѣстно, что по новѣйшимъ западнымъ теоріямъ, — затверженнымъ и повторяемымъ слово въ слово и нашими попугаями либерализма, — «религія есть только личное, субъективное чувство», до котораго не только государству, но и обществу никакого нѣтъ дѣла, такъ какъ государство по существу своему безвѣрно (l'état est athée), а общество-де, какъ общество, не должно имѣть никакого вѣроисповѣданія: религіозные интересы касаются лишь отдѣльныхъ лицъ, которыя пожалуй могутъ, ради ихъ, слагаться въ нѣкоторыя группы, — но все же эти интересы принадлежатъ къ категоріи частныхъ, а не государственныхъ и не общественныхъ интересовъ. Мы не станемъ входить здѣсь въ подробный разборъ этой теоріи, которая и на Западѣ далеко не можетъ быть названа господствующею и вызываетъ протесты не одни лишь литературные и теоретическіе, но и жизненные. Замѣтимъ только, что именно на Западѣ-то государство и не безвѣрно. Какъ ни бьется оно, — все же оно не въ силахъ вполнѣ освободить себя отъ стихіи религіозной, хотя бы въ отрицательномъ смыслѣ. Оно — вѣроисповѣдное государство, но исповѣдуетъ — вѣру въ атеизмъ, но творитъ себѣ кумиромъ себя самого и себѣ поклоняется. Въ языческомъ мірѣ не существовало, внѣ государства, высшаго идеала общежитія; государство было для него выраженіемъ высшей истины. Само въ себѣ имѣющее цѣль, само для себя существующее, само олицетворенное божество, такое государство (каковымъ былъ Ринъ) стало уже немыслимо въ мірѣ христіанскомъ. Христіанство, открывъ человѣку и человѣчеству высшее призваніе внѣ государства и высшій идеалъ вселенскаго единства — въ церкви, отвело государству настоящее, подобающее ему мѣсто, ограничило его значеніе значеніемъ «царства отъ міра», указало предѣлъ воздаянія «Кесарю», — однимъ словомъ, поставило надъ Кесаремъ Бога и провозгласило то высшее, божественное начало, которому подчинена личная совѣсть и правящихъ и управляемыхъ, а слѣдовательно подчинено нравственно и государство, и всякій иной видъ человѣческаго общежитія. Въ наши дни, именно на Западѣ, мы видимъ попытку «Кесаря» (этотъ образъ лишь олицетвореніе идеи государства) раздвинуть предѣлы того, что ему отведено, и захватить то, что принадлежитъ «Богови». Онъ не мирится съ мыслью, что надъ нимъ есть Богъ — Царь царствующихъ; онъ не терпитъ надъ собою никакого высшаго начала и стремится поэтому вытѣснить Бога, церковь, а съ ними и душу, и совѣсть, замѣнить ихъ исключительно «правовымъ порядкомъ», не оставляя неприкосновенною ни одной области для свободнаго дѣйствія нравственной истины, ни даже области отношеній семейныхъ: однимъ словомъ, внести правовое, юридическое, государственное начало всюду, — всюду втѣснить, даже въ семью, судью и квартальнаго. Но послѣ Откровенія Христова, такъ высоко вознесшаго человѣческую личность, освободившаго ее отъ поглощенія государствомъ, отъ духовнаго порабощенія земной власти, — въ нашемъ христіанскомъ мірѣ уже невозможно безнаказанно сдвинуть гражданскій порядокъ съ христіанской основы. Христіанинъ, какъ выразились мы однажды, не можетъ просто перестать быть христіаниномъ и на томъ и покончить: онъ то-и-дѣло будетъ бороться съ своимъ бывшимъ Богомъ и въ себѣ самомъ и вокругъ себя; онъ не перестанетъ вѣчно бунтовать противъ начала, которымъ, какъ воздухомъ, проникнуто все существо и все бытіе человѣческихъ обществъ, — бунтовать непремѣнно озлобленно, вездѣ и всюду, въ тайникахъ души своей, на площадяхъ и на улицахъ… Это и видимъ мы теперь въ нѣкоторыхъ западныхъ государствахъ, особенно во Франціи. Вовсе не безразлично относятся они къ вѣрѣ и церкви; ихъ безвѣріе — воинственное; они — въ состояніи непрерывнаго бунта, ведутъ постоянную брань и постоянную проповѣдь — проповѣдь вѣры въ безвѣріе!
Такого же рода отношеніе государства къ церкви (какъ высшее выраженіе либерализма, какъ самый лучшій плодъ современной «культуры»!) усердно рекомендуется и у насъ нашими забавными «либералами». Они, впрочемъ, даже и не отдаютъ себѣ полнаго отчета въ значеніи этого явленія на Западѣ, а такъ, просто, какъ истинные попугаи, твердятъ чужое съ голосу, ad usum русской публики, для ея назиданія. Имъ кажется даже, что почва у насъ для проповѣди вполнѣ благопріятная: они не замѣчаютъ въ русской народной жизни бездѣлицы — стихіи церковной, т. е. основной существенной стихіи народнаго бытія! Они не разумѣютъ, что вопросъ о взаимныхъ отношеніяхъ церкви и государства стоитъ у насъ совершенно иначе, именно такъ, какъ онъ поставленъ и въ статьяхъ г. Ив.-П., и въ статьѣ г. Д. X. Поэтому нельзя сказать, будто наши свѣтскіе именно «либеральные» журналы такъ-таки совсѣмъ чуждаются церковныхъ вопросовъ. Многіе занимаются ими, но большая часть — съ цѣлію отрицательной, усердно подбирая каждую сплетню, каждый анекдотъ, представляющій положеніе церкви у насъ не въ благопріятномъ видѣ (работа очень благодарная, потому что, къ несчастію, такихъ анекдотовъ цѣлое море).
Они даже ваяли теперь подъ свое особенное покровительство не только старообрядцевъ, но и секты всѣхъ видовъ, и не во имя только принципа свободы вѣрующей совѣсти, но во имя чего-то такого, что отрицаетъ самое существо и старообрядчества и прочаго сектантства, которыхъ основа, какъ ни толкуй, все же «трансцендентальная» и «мистическая», т. е. вѣра въ невидимаго Бога. Съ этой — отрицательной — стороны, вопросы церковные не лишены и для нихъ интереса, — и даже статьи, напечатанныя въ нашей газетѣ, обличавшія искаженіе чистоты церковнаго идеала въ современныхъ нашихъ церковныхъ порядкахъ, встрѣчены были ими съ живымъ, хотя и одностороннемъ сочувствіемъ. — одностороннимъ потому, что оно относилось не къ положительной сторонѣ нашего протеста, а только къ одной отрицательной. Вопросъ же о внутреннемъ строеніи самой церкви ихъ нисколько не интересуетъ, да и не можетъ интересовать, какъ скоро отвергается самое начало церковное, а значеніе религіи въ русской народной жизни ограничивается предѣлами «личнаго, субъективнаго чувства», не имѣющаго никакого отношенія къ общественному строю народнаго бытія. Вотъ почему и статьи Ив.-П. не удостоились ихъ вниманія. Его обличеніе недостатковъ нашего церковнаго управленія выражено не въ той рѣзкой, картинной и общей формѣ, которую можно было бы вырвать изъ статьи и пустить въ дѣло для цѣлей совсѣмъ нецерковныхъ, — какъ учинилъ, напримѣръ, г. Григорій Градовскій со статьею, напечатанною въ 57 No нашей газеты прошлаго года. Между тѣмъ, едвали какіе иные трактаты о нашей церкви сильнѣе, тверже, неотразимѣе разоблачаютъ современное запустѣніе на мѣстѣ святѣ, какъ именно статьи г. Ив.-П., и притомъ спокойно, безъ страсти, безъ злорадства, а съ достоинствомъ и прямотой скорбящаго, вѣрующаго духа. Это скромное, но твердое и мужественное, правое слово. Авторъ не довольствуется общею обвинительною формулою, въ родѣ «бюрократизмъ», «безжизненность», но проводитъ это обвиненіе сквозь весь строй церковнаго управленія, раскрываетъ его во всѣхъ отправленіяхъ церковнаго правительственнаго организма, не упуская ни одной частности и подробности. Можетъ-быть въ самомъ дѣлѣ такая система обличенія ослабляетъ дѣйствіе этихъ замѣчательныхъ статей на большинство свѣтскихъ читателей, для которыхъ достаточно было бы однѣхъ крупныхъ характеристическихъ чертъ, — но и авторъ статей, и мы, печатая ихъ въ «Руси», повторяемъ, имѣли въ виду не однихъ свѣтскихъ читателей, а по преимуществу читателей духовнаго званія, ближайшихъ, непосредственныхъ, вольныхъ и невольныхъ пособниковъ существующаго порядка. Намъ казалось полезнымъ перебрать, такъ-сказать, всѣ клавиши инструмента, призвать всѣхъ, въ мѣру участія каждаго по своему званію и положенію въ строѣ церковнаго управленія, къ общей работѣ разоблаченія и сознанія. По крайней мѣрѣ не представляется уже никакой возможности обвинить нашего автора въ незнаніи предмета и въ голословности!
Тѣмъ большій интересъ представляютъ нѣкоторыя замѣчанія не на обличительную, а на положительную сторону добросовѣстнаго труда г. Ив.-П., — замѣчанія серьезныя и со стороны нѣкоторыхъ лицъ, въ равной степени съ нимъ преданныхъ церкви, желающихъ обновленіи, оживленія присущаго, но сдавленнаго въ ней духа. Таковы, между прочихъ, и замѣчанія г. Д. X., въ статьѣ, помѣщаемой въ сегодняшней «Руси»… Г. Ив.-П., какъ извѣстно всѣмъ прочитавшимъ его двѣнадцать статей, съ тою же самою подробностью, съ какою обличаетъ и такъ-сказать разрушаетъ строй существующій, возсозидаетъ строй новый, не упуская никакой частности, даже самой некрупной, напередъ предусматривая и улаживая могущія встрѣтиться неудобства. Не отрицая высокаго достоинства предлагаемыхъ авторомъ новыхъ формъ управленія, г. Д. X. выражаетъ мнѣніе, что такая работа представляется преждевременною; что пока церкви не будетъ возвращена свобода жизни, свобода самоопредѣленія, до тѣхъ поръ всякіе проекты реформъ осуждены стать ни чѣмъ инымъ, какъ «благонамѣреннымъ бюрократическимъ же измышленіемъ». По его мнѣнію, достоуважаемый авторъ статей, — осуждая господствующій теперь въ церкви бюрократизмъ, замѣнившій самодѣятельность церкви канцелярскимъ сочинительствомъ, — самъ невольно впадаетъ въ ту же ошибку и самъ, увлекаясь сочинительствомъ, заранѣе предопредѣляетъ съ канцелярскою точностью, до самыхъ мелочей, тѣ видимыя формы, которыя должна принять возрожденная церковь. Но, говоритъ г. Д. X., формы — дѣло второстепенное, пока та же путаница, то же смѣшеніе началъ государственнаго и церковнаго продолжаетъ жить въ самомъ сознаніи представителей церковнаго управленія. «Существующіе порядки только симптомъ болѣзни, которую исправить могутъ не внѣшнія реформы, а возвращеніе церкви права самоопредѣленія, т. е. свободы внутренней жизни, той дѣйствительной свободы, которая не нуждается въ составленіи для нея готовыхъ формъ, а сама имѣетъ выработать живыя формы, вполнѣ соотвѣтствующія живому содержанію ея внутренней свободы.» Нельзя не сочувствовать въ основаніи съ выраженными г. Д. X. требованіями. Съ ними сочувствуетъ, безъ сомнѣнія, вполнѣ и самъ г. Ив.-П. Онъ нигдѣ и не придаетъ предположеннымъ имъ формамъ значенія магической, самостоятельной, творческой силы, но, не останавливаясь на одномъ, нѣсколько абстрактномъ требованіи «возрожденія самодѣятельности», «свободной внутренней жизни духа» и т. д., онъ только рисуетъ тотъ конкретный образъ, въ которомъ ему представляется обновленная церковь…
Мы вполнѣ понимаемъ ту недовѣрчивость, которую питаетъ г. Д. X., вмѣстѣ со всѣмъ нашимъ обществомъ, къ формамъ, регламентаціямъ, ко всѣмъ этимъ суррогатамъ органической жизни! которыми, вмѣсто жизни, чуть уже не два вѣка сряду угощаетъ Россію петербургская канцелярія. Онъ справедливо замѣчаетъ, что, убѣждаясь въ безжизненности дѣйствующихъ порядковъ, мы то-и-дѣло мѣняемъ внѣшнія формы — въ полной увѣренности каждый разъ, что данная форма сама наберетъ въ себя извнѣ жизненное содержаніе и внутреннее творчество! Опытъ не оправдалъ этой увѣренности, кромѣ тѣхъ случаевъ когда реформа предварительно созрѣла въ самомъ общественномъ сознаніи. Это замѣчаніе вполнѣ вѣрно, съ этимъ согласенъ и г. Ив.-П., указывающій, между прочимъ, на одного оберъ-прокурора Св. Синода, который начальственно понуждалъ епископовъ къ духовной самостоятельности! Но это еще вовсе не значитъ, что не слѣдуетъ даже и предугадывать тѣ формы, въ которыхъ выразился бы во внѣшней жизни новый притокъ жизни внутренней. Мало этого. Если съ одной стороны мы слишкомъ нянчились съ мертвящею буквой, забывая о духѣ животворящемъ, болѣе налегали на форму, чѣмъ на содержаніе, и владѣя формой воображали, что владѣемъ всѣмъ, то съ другой стороны не склонны ли мы впасть и въ противоположную крайность? Обманувшая насъ дѣйствительность до того, большею частью, опостыла намъ своимъ формализмомъ, что мы, страха ради формализма, готовы удариться въ безформенность, и, переходя отъ критическаго анализа къ положительнымъ преобразовательнымъ требованіямъ, выражаемъ послѣднія въ образахъ весьма неопредѣленныхъ. «Необходимо воспрянуть духу жизни», «если повѣетъ духъ жизни», «предоставьте жизни самой создать себѣ формы», и пр. Но «духъ жизни», какъ таковой, невидимъ и неуловимъ, не замыкается въ какой-либо данный моментъ и въ событіе. Его нельзя взять за руку и пригласить: «вѣй!» «воспрянь»! Нельзя про него сказать, что съ такого-то числа и часа имѣетъ начаться его дѣятельность. Можетъ быть онъ уже вѣетъ и дѣйствуетъ? И развѣ не онъ выразился и въ статьѣ г. Д. X., и въ самой попыткѣ г. Ив.-П. обрѣсти, хотя бы только въ мысли, соотвѣтственныя церковному истинному духу формы? Чтобы жизнь сама могла создать себѣ формы, нужно по меньшей мѣрѣ, чтобъ она была освобождена отъ тѣхъ негодныхъ формъ, которыя сковываютъ теперь ея самобытность. Стало-быть нужно уничтожить, прежде всего, формы существующія, а на это-то уничтоженіе формъ, безъ всякой замѣны ихъ какими-нибудь иными, и не могутъ, конечно, идти власть имущіе. Да и трудно это исполнить, не водворивъ, хоть на нѣкоторое время, полнаго хаоса. Такое уничтоженіе совершается иногда въ исторіи насильственными переворотами, вихремъ и бурею революцій, но это процессъ всегда болѣзненный и — главное — не произвольный. Съ другой стороны, въ нашей жизни и въ наше время, именно въ данную пору, нѣтъ болѣе досуга ни мѣста тому органическому, медленному, долгому, такъ-сказать безсознательному, историческому процессу творческой самодѣятельности извѣстнаго начала, которымъ мы любуемся ретроспективно, хоть бы въ исторіи церкви, въ далекой перспективѣ вѣковъ: намъ и ждать некогда, и работа анализа и вообще сознанія слишкомъ возбуждена; волей-.неволей приходится сразу опредѣлять формы — и въ то же время не довѣрять имъ! Вотъ что вообще и останавливаетъ большею частью у насъ ходъ преобразованій, необходимость которыхъ всѣми чувствуется: именно историческое недовѣріе къ формѣ, съ одной стороны, съ другой — слишкомъ отвлеченное, идеальное представленіе о началахъ и силахъ, водвореніе которыхъ желательно, вслѣдствіе чего всякая попытка воплотить ихъ въ конкретныхъ явленіяхъ подвергается придирчивой и, скажемъ прямо, дешевой критикѣ. Дешевой потому, что нѣтъ вѣдь на землѣ никакой такой совершенной формы, хотя бы и самою жизнью созданной, гдѣ бы критика не нашла ни сучка, ни задоринки, которая бы не допускала возможности злоупотребленій и искаженій! Намъ кажется, что въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ органическій процессъ совращенъ, гдѣ непосредственность постепеннаго развитія упразднена историческими судьбами и гдѣ люди, утративъ истину, возвращаются къ ней процессомъ сознанія, — въ этихъ случаяхъ относительно формъ, которыми по неволѣ приходится смѣнять существующія, оказавшіяся негодными, нужно держаться только трехъ главныхъ условій: во 1-хъ, чтобъ эти формы не противорѣчили основнымъ началамъ, идеалу преобразованія; во 2-хъ, были бы настолько широки, чтобъ не стѣснять самодѣятельность жизни, которая уже и исправитъ ихъ потомъ сама, раздвинетъ, видоизмѣнитъ, свободно сама народитъ новыя; въ 3-хъ, чтобъ отношеніе къ формѣ было свободное, не суевѣрное, не переходило въ формализмъ.
Вотъ съ этой именно точки зрѣнія и слѣдуетъ смотрѣть на ту схему новаго церковнаго внѣшняго строя, которую выработалъ, можетъ-быть даже съ излишними подробностями, авторъ статей о реформѣ церковнаго управленія, — подробностями, которыя онъ и самъ не думаетъ отстаивать во всей ихъ полнотѣ, безусловно. Впрочемъ, такъ какъ въ вопросѣ о реформѣ современной церкви мысль по необходимости обращается къ тѣмъ вѣкамъ христіанства, когда жизнь церковная была такъ цѣльна, плодотворна и могущественна, то естественно, что и г. Ив.-П. къ нимъ же устремилъ свои взоры и въ канонахъ самой церкви почерпнулъ большую часть своихъ формъ, только нѣсколько пріурочивъ ихъ къ условіямъ нашего мѣста и времени. Объ отношеніи нашей современности, ея правъ и потребностей къ древнимъ канонамъ мы когда-нибудь поговоримъ особо; во всякомъ случаѣ проектъ г. Ив.-П. представляетъ богатую и благодарную тему для ученой критики, для практическихъ замѣчаній, для тщательной, совокупными усиліями, разработки вопроса о необходимыхъ преобразованіяхъ церковнаго управленія и его правильнаго разрѣшенія. Иначе вѣдь мы вѣчно останемся при одномъ желаніи, при одномъ непреложномъ тезисѣ: «необходима самодѣятельность духа въ самой церкви», не двигаясь ни взадъ, ни впередъ! Мы, напротивъ, склонны видѣть въ трудѣ г. Ив.-П. не только духовную заслугу предъ церковью, но и практическую услугу дѣлу ея преобразованія. Да наконецъ самая эта его попытка, — не есть ли уже она — плодъ дѣятельности пробудившагося церковнаго сознанія, возрождающагося духа въ нѣдрахъ самой церкви?
И г. Д. X. и г. Ив.-П., оба согласны въ одномъ, что нужно прежде всего снять съ церкви давленіе государственной стихіи, возвратить церкви свободу внутренней жизни, какъ самоопредѣляющемуся организму. Дѣйствительно, это преобладаніе государственнаго начала мертвитъ самый жизненный нервъ церковнаго организма. Но г. Ив.-П. указываетъ при этомъ самое гнѣздилище зла, вкладываетъ, такъ-сказать, палецъ въ самыя раны, а вмѣстѣ съ этимъ (и тѣмъ самымъ) опредѣляетъ простой, практическій способъ врачеванія. Изложимъ его воззрѣніе на эту сторону вопроса вкратцѣ, его же словами.
«Исходнымъ пунктомъ церковнаго преобразованія или — лучше сказать — возвращенія къ древнимъ и правильнымъ церковнымъ порядкамъ, говоритъ г. Ив.-П. въ 16 No „Руси“, должно быть признаніе, твердое и общее признаніе, того основнаго положенія, что церковь въ государствѣ есть самостоятельный духовный организмъ, который не можетъ управляться подобно другимъ отраслямъ государственнаго управленія (вѣдомствамъ или министерствамъ), но который можетъ жить и развиваться лишь по своимъ внутреннимъ началамъ и законамъ». Это признаніе необходимо даже съ точки зрѣнія государства, «ибо*церковь тогда можетъ быть нравственною опорою государства, когда живетъ своею самостоятельною жизнью, когда ея силы не искажаются давленіемъ другихъ внѣшнихъ силъ». Изъ этого конечно не слѣдуетъ, чтобы между государствомъ и церковью не было никакой связи, никакого взаимообщенія, — взглядъ, который пытаются, хотя и не успѣшно (какъ мы это уже выше разъяснили) установить на Западѣ. Справедливо замѣчаетъ г. Ив.-П., что «фактически никакъ нельзя провести рѣшительнаго разобщенія между церковью и государствомъ, когда церковь и государство имѣютъ своими членами однихъ и тѣхъ же живыхъ людей. Напротивъ, желательно — говоритъ авторъ — чтобы между церковью и государствомъ существовало возможно близкое взаимообщеніе, чтобъ церковь и государство помогали другъ другу въ осуществленіи задачъ и въ достиженіи цѣлей того и другаго» (разумѣется, когда нѣтъ въ этихъ задачахъ и цѣляхъ прямаго противорѣчія). «Задача церкви, продолжаетъ г. Ив.-П., религіозно-нравственное воспитаніе людей по идеаламъ вѣчной жизни; задача государства — внѣшняя охрана людей и устройство общественнаго быта въ его временномъ земномъ состояніи». Но взаимодѣйствіе тотчасъ уничтожается, какъ скоро одна сила вторгается насильственно въ область другой силы. Это и случилось у насъ, при вторженіи свѣтской власти въ область церковную. Г. Ив.-П. признаетъ за государствомъ полное право имѣть особенный органъ (напримѣръ, въ лицѣ оберъ-прокурора Св. Синода), наблюдающій за тѣмъ, чтобы стремленія представителей церкви не нарушали интересовъ государства, но — оговаривается онъ -- «этимъ и должно ограничиваться отправленіе этого органа, этой власти».
«Въ управленіе внутреннею жизнью церкви: въ завѣдываніе духовнымъ образованіемъ, духовнымъ судомъ, въ назначеніе должностныхъ лицъ, а тѣмъ болѣе самихъ правителей церкви, и еще менѣе въ установленіе самыхъ основъ церковной жизни, въ опредѣленіе ученія и каноновъ церкви, въ учрежденіе обрядовъ, а также и въ духовно-религіозныя отношенія — эта власть (поясняетъ г. Ив.-П.) не должна мѣшаться», т. е. во все то, во что теперь именно и вмѣшивается государственная власть въ лицѣ оберъ-прокурора… Въ XI письмѣ (№ 15 «Руси») авторъ подробно разсматриваетъ отношеніе этого свѣтскаго сановника къ Синоду и къ церкви. «Онъ, — говоритъ г. Ив.-П., — несомнѣнно имѣетъ въ Русской церкви такую власть, какой не можетъ имѣть въ своемъ вѣдомствѣ ни одинъ министръ, какой не можетъ имѣть никакой патріархъ». Ибо всякій патріархъ въ своемъ округѣ ограничивается мнѣніемъ своего синода и собирающихся въ церкви соборовъ, а этого ограниченія со стороны церковной въ Россіи для оберъ-прокурора не имѣется: онъ зависитъ исключительно отъ одной верховной государственной власти.
Вовсе не нужно, чтобъ эта послѣдняя отстранялась отъ церкви и была къ ней совершенно индифферентна. Было бы желательно, по мнѣнію г. Ив.-П., чтобъ государи наши имѣли какъ можно болѣе личныхъ отношеній къ церкви, но при посредствѣ духовныхъ пастырей, а не свѣтскихъ чиновниковъ… «Православная церковь — говоритъ онъ — всегда готова была признавать христіанскихъ государей своими защитниками, своими первыми сынами, но не главами. Ученіе о человѣческомъ главенствѣ надъ церковью опровергается православною церковью, какъ». Поэтому авторъ выражаетъ желаніе, чтобъ отмѣнено было и то выраженіе, находящееся въ формѣ епископской присяги, приложенной къ Духовному Регламенту, по которому Государь признается «главою Святѣйшаго Синода». «Церковь, продолжаетъ авторъ, всегда готова принимать отъ Государя и по своимъ церковнымъ дѣламъ всякія изъявленія мнѣній и желаній, и исполнять ихъ, если то не противорѣчитъ божественнымъ канонамъ, но повелѣній церкви не можетъ давать православный Государь». Желательно, дополняетъ г. Ив.-П., чтобъ соотвѣтственно сему въ письменныхъ сношеніяхъ власти съ церковью отмѣнены были формулы, выражающія этотъ характеръ повелѣнія, напримѣръ: «по указу Его Императорскаго Величества Святѣйшій Синодъ слушали», «быть по сему», и т. д.
Строгой критикѣ подвергается авторомъ учрежденіе Святѣйшаго Синода въ томъ видѣ, какъ онъ созданъ былъ Петромъ, да существуетъ и до сихъ поръ, т. е. не въ видѣ собора епископовъ, избранныхъ церковью, а въ видѣ именно Духовной Коллегіи (какъ онъ и былъ первоначально названъ), члены которой не избираются церковью, а назначаются каждый годъ высочайшею властью, по докладамъ оберъ-прокурора. «Внутреннее управленіе церкви, говоритъ г. Ив.-П. въ заключеніи своей послѣдней, XII статьи, должно быть безусловно предоставлено ей самой; а характеръ этого внутренняго самостоятельнаго церковнаго управленія опредѣляется ясно какъ исторіей церкви, такъ и ея внутреннимъ существомъ, выраженнымъ самымъ названіемъ ея, которое даетъ себѣ церковь, въ своемъ исповѣданіи вѣры. Церковь называетъ себя соборною, а потому и характеръ церковнаго управленія долженъ быть — соборный». Вотъ это-то соборное начало и проведено авторомъ, въ его предположеніяхъ о преобразованіи церковнаго управленія, отъ самыхъ мелкихъ ячеекъ церковнаго организма до самыхъ крупныхъ дѣленій и во всеобщности Русской церкви. Это-то и составляетъ главное содержаніе, главную задачу его труда, причемъ забота автора выражается особенно въ томъ, чтобъ показать возможность водворенія этого священнаго вѣчнаго начала и въ нашей современной жизни, — съ нѣкоторымъ лишь примѣненіемъ къ! условіямъ текущей дѣйствительности.
«Никакія историческія обстоятельства, никакія формы народнаго и церковнаго управленія, говоритъ г. Ив.-П., не могутъ устранить въ жизни церковной надобности собирать соборы. Въ древней церкви митрополиты, не исполняющіе правилъ о сознаніи соборовъ (въ своемъ округѣ), подвергались эпитеміи, а властители (архонты), препятствующіе созыванію соборовъ, даже и отлученію отъ церкви». Вправивъ еще разъ мнѣніе о необходимости возобновленія правильнаго періодическаго созыванія соборовъ въ Русской церкви, — «вотъ при такихъ порядкахъ, — заканчиваетъ этими словами авторъ свою послѣднюю статью, — мы полагаемъ, и могло бы возстановиться у насъ правильное теченіе и самостоятельное развитіе церковной жизни».
Если можно спорить съ частностями предположеній автора, или осуждать излишество мелочныхъ подробностей, то нельзя не признать, что въ основу всего труда положенъ истинный, православный, широкій взглядъ на значеніе и призваніе церкви въ мірѣ, и что въ русской литературѣ до сихъ поръ не было такого систематическаго, полнаго и въ то же время сжатаго изложенія недостатковъ, нуждъ и потребностей русскаго церковнаго управленія. Предлагаемыя же авторомъ внѣшнія формы должны прежде всего разсматриваться какъ внѣшніе способы того «возвращенія Русской церкви свободы отъ государственнаго давленія, свободы внутренней жизни и самоопредѣленія», котораго такъ горячо желаетъ и г. Д. X., да и мы всѣ вмѣстѣ съ нимъ. Остальное будетъ зависѣть отъ насъ самихъ, отъ силы и жизненности въ насъ церковнаго духа.