Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
По поводу программы коммиссіи Каханова о преобразованіи уѣздныхъ и губернскихъ учрежденій.
правитьПетербургскія газеты сообщаютъ, что извѣстная коммиссія подъ предсѣдательствомъ статсъ-секретаря Каханова о преобразованіи уѣздныхъ и губернскихъ учрежденій изготовила программу своихъ задачъ и передала ее на разсмотрѣніе въ «подлежащія» министерства. Программа, смотря по роду заданнаго труда, можетъ быть или предрѣшеніемъ вопросовъ, или только облегчительнымъ пріемомъ для предстоящей работы, особенно въ тѣхъ Случаяхъ, когда приходится имѣть дѣло съ матеріаломъ не довольно обслѣдованнымъ, подвигаться шагъ за шагомъ въ области неизвѣстнаго, безъ достаточныхъ практическихъ данныхъ, — постоянно искать указаній у самой жизни. А именно этого рода трудъ и предлежитъ вышеупомянутой коммиссіи; потому и программа ея можетъ быть не чѣмъ инымъ какъ облегчительнымъ рабочимъ пріемомъ, какъ опытомъ постановки вопросовъ, отвѣты на которые еще и самой коммиссіи неизвѣстны. Судить о составленной коммиссіею программѣ только на основаніи помѣщенныхъ въ газетахъ свѣдѣній, а частію и выдержекъ, мы не признаемъ возможнымъ, но едвали она противорѣчивъ нашему предположенію. Впрочемъ, какая бы программа ни составлялась, — какъ скоро преступлено будетъ къ разработкѣ самихъ задачъ во всѣхъ ихъ подробностяхъ, работа сама раздвинетъ или переломаетъ рамки, поставленныя программою, если таковыя окажутся узки или непригодны. Мы съ своей стороны готовы вмѣнить въ заслугу коммиссіи именно то, что она не спѣшитъ предрѣшеніемъ вопросовъ, вообще приступаетъ къ дѣлу осмотрительно и, какъ кажется, безъ самонадѣянности. Да и не легокъ, сказать по правдѣ, заданный ей трудъ, касающійся самыхъ существенныхъ условій нашего внутренняго государственнаго и земскаго строя! Только необычайное легкомысліе нашего общества, вмѣстѣ съ пристрастіемъ къ шаблоннымъ опредѣленіямъ, къ моднымъ формуламъ, вообще къ общимъ мѣстамъ доктринъ и теорій, слывущихъ за «либеральныя», отвлекаетъ его вниманіе отъ вопросовъ первостепенной важности на вопросы важности мнимой, отъ задачъ, выдвигаемыхъ самою жизнью, на задачи, порождаемыя отвлеченною мыслью и воображаемыми потребностями, — отъ уѣзднаго устройства на «правовой порядокъ» въ смыслѣ политическаго западно-европейскаго либеральнаго учрежденія. Намъ нѣтъ надобности повторять, столько разъ изложенное нами, мнѣніе о значеніи «уѣздной единицы» въ русской государственной жизни. Постановка «уѣзднаго вопроса» съ 1-го же No «Руси» и указаніе на эту серьезную, практическую, а вмѣстѣ въ тѣмъ подручную задачу. навлекли на нашу гаеету градъ насмѣшекъ и ливень всяческой брани со стороны нашего такъ-называемаго либеральнаго лагеря, не изсякавшій въ теченіи цѣлаго рода. Съ озлобленіемъ, доходившимъ до наивной, комической откровенности, насъ обличали въ тайномъ умыслѣ подмѣнить симъ мизернымъ, низменнымъ, мелкимъ интересомъ высшій интересъ — политическій, коимъ-де одушевлена я коимъ-де замяться призвала «интеллигенція». Намъ ставили въ вину, что мы находили «вѣнчаніе зданія» преждевременнымъ, пока не устроенъ его нижній ярусъ. «Нѣтъ — возражали намъ — надо сначала вѣнчать зданіе, а потомъ ужъ, пожалуй, такъ и быть, заняться и устройствомъ нижняго яруса: такъ будетъ либеральнѣе!». Въ основаніи же всей этой по меньшей мѣрѣ странной и однакожъ заносчивой аргументаціи лежало, безъ сомнѣнія, тайное сознаніе своей совершенной некомпетентности, непригодности къ серьезному труду, къ практическому вершенію задачъ жизни дѣйствительной, реальной, — задачъ своеобразныхъ, съ которыми нельзя никакъ справиться помощью «либерализма вообще» и при разрѣшеніи которыхъ приходится волею-неволею считаться — horribile dtefcu — съ неинтеллигентнымъ мужикомъ; значитъ, пожалуй, «жертвовать мужику интересами интеллигенція» (новый, недавно пущенный въ ходъ доводъ нашихъ, «либераловъ» противъ національнаго направленія во внѣшней и внутренней политикѣ!). И точно — эта непригодность нашихъ мнимыхъ либераловъ не замедлила обнаружиться. Вопреки всѣмъ ихъ возгласамъ вопросъ о преобразованіи уѣзда былъ поставленъ самою жизнью и предложенъ на разрѣшеніе земствамъ. Это предложеніе было своего рода экзаменомъ зрѣлости, повѣркою — насколько отвѣчаютъ своему призванію наши оффиціальныя земства, которыя, въ лицѣ либеральнѣйшихъ своихъ членовъ, непрестанно потрясали воздухъ возгласами о своей политической состоятельности для рѣшенія высшихъ государственныхъ политическихъ задачъ и правоспособности служить представителями земскихъ интересовъ и земской мысли. Мы съ самаго начала нашего изданія отрицали эту правоспособность, доказывали, что земство ваше не пользуется никакимъ авторитетомъ у народа, и совѣтовали земству вмѣсто того, чтобы лѣзть и тянуться вверхъ, пускать корни въ глубь. Конечно, мы подверглись за это лишь новому залпу брани; къ сожалѣнію, однако, послѣдствія экзамена только оправдали наши печальныя предсказанія. Какъ отнеслось большинство земствъ къ заданной имъ работѣ, уже извѣстно; матеріалъ доставленный ими въ коммиссію статсъ-секретаря Каханова, какъ о томъ извѣщалось даже въ газетахъ, большею частью плохаго качества, и разобраться въ немъ не легко. Казалось бы, отъ кого же, какъ не отъ всесословнаго земства ожидать вѣрнаго знанія мѣстныхъ народныхъ интересовъ, точнаго указанія мѣстныхъ нуждъ и потребностей относительно управленія? И такое предположеніе тѣмъ болѣе казалось правдоподобнымъ, что отъ земствъ не переставали исходить притязанія — взяться за наилучшее устройство, не то что какого-нибудь тамъ уѣзда, но цѣлаго государства! Форма призыва «свѣдущихъ людей» по назначенію отъ правительства подверглась осужденію, даже довольно рѣзкому, со стороны наиболѣе «либеральныхъ» земствъ, ибо, по мнѣнію ихъ, единственными представителями земскихъ интересовъ, потребностей и желаній могутъ быть лишь лица, избранныя самими земствами изъ своей среды. А между тѣмъ теперь не только корифеи и Несторы земскихъ учрежденій, но и сама газета «Земство» прямо сознается и утверждаетъ, что по вопросу объ устройствѣ уѣзда земства, въ настоящемъ ихъ видѣ, оказались несостоятельными, и что въ настоящее время избранники земствъ не могутъ быть признаны вѣрными представителями я истолкователями общественной мысли! Однихъ словомъ, обѣими руками расписываются въ томъ, что выражала, еще какъ предположеніе, газета «Русь» и противъ чего они такъ яростно ратовали! Въ газетѣ «Земство», какъ мы уже сообщили, изложенъ даже проектъ особыхъ губернскихъ комитетовъ, составленныхъ изъ нарочито-избранныхъ представителей отъ разныхъ сословій безъ всякаго участія земствъ, для разрѣшенія вопроса объ уѣздѣ. Съ этого, можетъ-быть, и слѣдовало бы начать, — мы и сами на это въ свое время указывали, — но спрашивается: развѣ не всѣ уѣздныя сословія имѣютъ въ земскомъ собраніи своихъ представителей? Къ чему же тогда земское всесословное «представительство», какъ скоро оно не «представляетъ» интересовъ уѣздныхъ сословій, въ ихъ взаимномъ общемъ соприкосновеніи?
Мы впрочемъ нѣсколько снисходительнѣе относимся къ нашимъ земствамъ, чѣмъ газета «Земство», и полагаемъ, что одною изъ главныхъ причинъ ея неудовольствія на земскія собранія — неудача, постигшая во многихъ губерніяхъ излюбленный ею проектъ всесословной волости, который у «либеральной печати» пошелъ почему-то за либеральный. Между гласными земскихъ собраній не мало людей вполнѣ дѣльныхъ, вполнѣ земскихъ, но, независимо отъ органическихъ недостатковъ въ способѣ выборовъ и въ самой формѣ нашихъ настоящихъ уѣздныхъ и губернскихъ парламентовъ, дѣятельность ихъ парализуется большинствомъ, сбитню съ толку либо искренними «либеральными» недоразумѣніями, либо модными притязаніями на «либерализмъ», — безъ всякаго отношенія къ его практической сути" Странное дѣло: люди, кажется, имѣютъ полную возможность знать и вѣдать мѣстную жизнь во всей ея правдѣ, но и слыша не слышатъ и вида не видать, благодаря предвзятымъ мнѣніямъ, доктринерскимъ конькамъ, на которыхъ ихъ посадили чуть ли еще не въ школѣ, — благодаря страху прослыть ретроградами или наконецъ страстному желанію попасть въ передовые, въ мужи прогресса, и если не въ генералы, то хоть въ прапорщики, въ статисты «либерализма». Людей вполнѣ серьезныхъ въ нашемъ такъ-называемомъ либеральномъ лагерѣ очень мало, т. е. людей зрѣлыхъ, которые бы совершенно безпристрастно, объективно относились къ потребностямъ народнымъ, къ условіямъ настоящей, не фантастической жизни, которые бы способны были уразумѣть требованія правды, требованія простаго здраваго смысла и уважить ихъ, хотя бы и въ ущербъ взлелѣяннымъ ими въ себѣ вожделѣніямъ отвлеченной доктрины. Отрѣшась отъ народной основы, не поучаясь уроками, не воспитываясь опытомъ дѣйствительности, они осуждаютъ себя на вѣчную недозрѣлость! Нельзя безъ прискорбія присутствовать при печальномъ зрѣлищѣ, какъ значительная масса нашей интеллигенціи, соскочивъ съ реальной, національной почвы, болтается ногами по воздуху, продѣлываетъ, Богъ знаетъ для чего, разныя либеральныя диковинныя антраша, а иногда, въ лицѣ нѣкоторыхъ, и такія salto-mortale, которыя въ самомъ дѣлѣ кончаются гибелью ..
Покойный Достоевскій въ предсмертномъ No «Дневника Писателя» сказалъ нѣсколько словъ о необходимости опросить народъ на счетъ наилучшаго устройства мѣстнаго, соприкасающагося съ нимъ управленія, — пояснивъ притомъ, что этотъ опросъ долженъ быть сдѣланъ умѣло, не ради только «опроса», но ради дознанія искренней мысли народной. Несмотря на эту оговорку, слова Достоевскаго были встрѣчены съ сочувствіемъ всею нашею, въ томъ числѣ и «либеральною» прессой. Принципъ «народнаго опроса» былъ привѣтствованъ и ею, какъ безъ сомнѣнія самый либеральный и демократическій. Оказывается однако, что налъ «либеральный» лагерь въ сущности вовсе не желаетъ этого опроса, и если готовъ его допустить, то ради лишь формы, застраховавъ себя при этомъ отъ всѣхъ возможныхъ послѣдствій отповѣди народной. Наши мнимые «демократы» и мнимые «либералы» начинаютъ соображать, что мнѣніе Русскаго народа, чего добраго, выскажется совершенно несогласно со многими догматами ихъ либеральнаго символа вѣры. Въ предвидѣніи такого результата, они, замѣтно струсивъ, уже заранѣе запасаются разными либеральными формулами, помощью которыхъ можно было бы вмѣнить голосъ народный ни во что. Такъ сначала попробовали утверждать, что «въ сферѣ идей политическихъ и нравственныхъ у Русскаго народа никакой самобытности нѣтъ и никогда не бывало» — изъ чего, конечно, выводъ одинъ: съ мнѣніемъ такого народа, кромѣ развѣ вопросовъ чисто экономическаго свойства, не зачѣмъ и справляться. Однакожь на подобномъ, слишкомъ ужъ неосмысленномъ основаніи держаться долго было нельзя, и оно, кажется, уже оставлено. Теперь въ ходу другой тезисъ: «народное направленіе представляетъ опасность для русской цивилизаціи»… «Народное направленіе алчетъ принести народу въ жертву интересы интеллигенціи!» Такимъ образомъ представители этой струсившей интеллигенціи (ибо есть интеллигенція, которая для интересовъ просвѣщенія и общественнаго развитія никакой опасности отъ народнаго направленія не боится) сами признаютъ, что подразумѣваемые ими «интересы интеллигенціи» находятся въ прямомъ противорѣчіи съ воззрѣніями и интересами народными. Какіе же это интересы? Вѣдь не объ интересахъ науки знанія, литературы, искусства можетъ идти здѣсь рѣчь, такъ какъ имъ ничто не грозитъ и не о нихъ желательно и назидательно знать народное мнѣніе. Очевидно, что дѣло идетъ объ идеалахъ инаго, болѣе или менѣе политическаго свойства. Нѣкто г. Модестовъ («Голосъ № 82) такъ ужъ прямо и вопитъ, что „наши націоналисты (vulgo славянофилы)“ требуютъ „угнетенія меньшинства большинствомъ“… Г. Модестовъ предпочитаетъ, конечно, угнетеніе большинства меньшинствомъ и принесеніе народа въ жертву „интересамъ интеллигенціи!“ Мы это давно знали и давно обличали нашихъ „либераловъ“ въ деспотической похоти, въ несбыточномъ замыслѣ: владычествовать безгранично, самодержавно, посредствомъ извѣстнаго „правоваго порядка“, надъ народомъ во имя народа! Каково же положеніе было бы нашей великой страны, нашего многомилліоннаго народа — поставленнаго въ зависимость отъ подобной интеллигенціи, которая, отрицая десять вѣковъ народной исторической жмени, его политическія и нравственныя основы, слѣдовательно отнимая у народа изъ-подъ ногъ самую почву, на которой заждется вашъ народно-государственный строй, сама лишена всякой реальной почвы, сама то и дѣло слоняется по всѣмъ вѣтрамъ, дующимъ съ запада, мѣняетъ доктрины какъ модныя платья, на побѣгушкахъ за всѣми „послѣдними словами науки“, пустопорожня отъ всякихъ собственныхъ національныхъ идеаловъ, лишена всякой органической творческой силы?! Но нашъ народъ не флюгеръ, не страдательный матеріалъ, а крѣпкій, живой, самостоятельный историческій организмъ, и спасетъ не только Россію, въ случаѣ, если бы гг. Модестовы взяли какъ-нибудь верхъ, но и нашу интеллигенцію, — ту, которой все злополучное скудоуміе именно оттого и происходитъ, что она не допрашиваетъ духа жизни, сокрытаго и въ старинѣ, и въ настоящемъ Русскаго народа….
Но возвратимся къ коммиссіи статсъ-секретаря Каханова. Мы увѣрены, что члены ея не одержимы никакими предвзятыми доктринами и ищутъ только правды. Конечно, не въ средѣ такъ-называемой „либеральной“ интеллигенціи можно ее найти, да и вообще не въ Петербургѣ, и совѣтъ Достоевскаго подсказывается самъ собою. Еслибъ члены коммиссія пожили лѣтомъ простыми смертными въ деревняхъ гдѣ-нибудь въ глуши Россіи, переспросили народъ, познакомились съ жизнью уѣзда на мѣстѣ, — многіе вопросы стали бы имъ вполнѣ ясны, многія задачи вполнѣ бы упростились, и дѣйствительно-потребное выступило бы предъ ними во всей своей жизненной истинѣ…
На дняхъ пришлось дамъ бесѣдовать съ однимъ очень умнымъ и почтеннымъ крестьяниномъ Орловской губ., гласнымъ въ уѣздномъ земскомъ собраніи. Онъ описывалъ положеніе крестьянскаго экономическаго и нравственнаго быта самыми мрачными красками, очень сходно съ письмомъ крестьянина, напечатаннымъ въ мартовской книжкѣ „Отечественныхъ Записокъ“, и усматривалъ главное зло почти въ томъ же, въ чемъ и онъ, въ чемъ указывали его и саратовскій гласный Кузнецовъ (если не ошибаемся), и другіе гласные изъ крестьянъ, голоса которыхъ однако-же были и остались гласомъ вопіющаго въ пустынѣ. Глухими пребыли къ нимъ наши неисправимые „либералы“… „Нѣтъ власти“, „нѣтъ показателя пути на мѣстѣ, около сельскаго народа“ — вотъ къ чему сводятся рѣчи названныхъ нами крестьянъ. „У насъ двадцать начальствъ, а власти нѣтъ“, пояснялъ намъ орловскій мужикъ: „намъ нужна власть отъ короны, или отъ Царя, а не отъ земства“ (которое не пользуется въ томъ краю никакимъ авторитетомъ), — „ну вотъ какъ были, мировые посредники“. Время мировыхъ посредниковъ, по словамъ крестьянина, вспоминается теперь съ благословеніемъ. Очевидно, что мировой посредникъ представлялся народу надѣленнымъ властью отъ самого Царя; впрочемъ такое же представленіе имѣютъ они и о мировыхъ судьяхъ настоящаго времени, хотя послѣдніе и избираются земствомъ. по мнѣнію Горбачева (такъ звали этого крестьянина), мировой посредникъ или лицо, облеченное властью, должно наблюдать не только за должностными лицами крестьянскаго управленія, но и подавать крестьянамъ совѣтъ и назиданіе въ дѣлѣ семейныхъ раздѣловъ, въ дѣлѣ хозяйства, однимъ словомъ — оказывать властную заботу о крестьянскомъ благосостояніи и благонравіи. Такого же назидателя или „показателя пути“ требуетъ, молитъ съ воплемъ и крестьянинъ „Отеч. Записокъ“. Именно этой властной заботы, совѣта и назиданія желаетъ себѣ народъ; таковъ для него идеалъ власти: „нашъ народъ не загрубѣлый, съ нимъ можно управляться и безъ побоевъ и штрафовъ“, увѣрялъ Горбачевъ. Противъ „палки и кнута“ сильно выражается въ своемъ напечатанномъ письмѣ и другой крестьянинъ (за что похваленъ „Отеч. Записками“), тотъ самый, который требуетъ „показателя пути“ (за что „Отеч. Записки“ сдѣлали ему выговоръ). О всесословной волости никто изъ крестьянъ и не поминаетъ, да она очевидно и не вмѣщается въ ихъ понятіяхъ; напротивъ, они хотятъ сохранить свое крестьянское самоуправленіе во всей его отдѣльности, и для того именно, чтобъ удержать, признаютъ нужнымъ его поддержать помощію авторитета царской, т. е. не сословной и не только земской власти. Орловскій крестьянинъ находитъ между прочимъ, что было бы вполнѣ полезно: волость сократить до размѣра прихода и пріурочить совсѣмъ къ приходу (оставляя міръ и старосту въ каждой деревнѣ): „оно потому лучше, что прихожане другъ друга знаютъ, для всякаго выбора способнѣе, въ приходѣ и безъ того по праздникамъ сходятся, — да лучше и потому, что гораздо дешевле управленіе станетъ: тутъ же и дьячекъ есть грамотей, вмѣсто писаря“…
(Іо вкусу ли намъ мл не по вкусу такая потребность народа въ живой, показующей ему путь, единоличной власти, — мы все же обязаны отнестись съ полнымъ, строгимъ вниманіемъ къ этому народному заявленію. „Русь“, какъ извѣстно читателямъ, постоянно указывала на необходимость возобновленія института мировыхъ посредниковъ, хотя бы подъ другимъ названіемъ и въ другой формѣ, хотя бы чрезъ облеченіе мировыхъ судей властью административною, кромѣ судебной. Никакихъ дѣльныхъ возраженій намъ высказано не было, кромѣ возгласовъ, что мы-де хотимъ „отдать крестьянъ подъ опеку“, „закрѣпостить ихъ снова мѣстнымъ землевладѣльцамъ“, и т. д. Но вотъ и сами крестьяне нежданно подтверждаютъ мнѣніе „Руси“. Какъ тутъ быть? Публицистъ Отеч. Записокъ», напечатавшій письмо крестьянина, спѣшитъ заявить себя несогласнымъ съ его «упорно-кацапскими (?) взглядами», а фельетонистъ «Голоса» (№ 79), нѣкій г. Арс. Введенскій, старается истолковать требованіе крестьянина о «показателѣ пути» по своему и указываетъ намъ на жесткій, хотя и заслуженный, къ несчастію, его отзывъ о бывшихъ помѣщикахъ! Однакожъ извѣстно, что званіе землевладѣльца нисколько не помѣшало мировымъ посредникамъ, особенно перваго призыва, заслужить полное, самое искреннее сочувствіе крестьянъ. Опросите народъ, и кромѣ отдѣльныхъ, исключительныхъ случаевъ, вы услышите отъ него только благодарное слово, вмѣстѣ съ сожалѣніемъ объ уничтоженіи этого учрежденія.
Мы уже однажды объясняли и повторимъ вкратцѣ опять, что но нашему мнѣнію — весь ходъ русскаго историческаго развитія выработалъ два существенныя соціальныя, экономическія, бытовыя и гражданскія или въ извѣстномъ смыслѣ политическія начала, которыя, какъ двѣ струи, протекаютъ сквозь всю нашу жизнь: начало общественное, мірское, хоровое, соборное и начало лично. Эти начала нашли себѣ самое яркое выраженіе, прежде всего, въ двухъ видахъ поземельнаго владѣнія: общинномъ и личномъ, — чѣмъ въ свою очередь обусловливалось различіе и въ быту, и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ. Народъ, въ тѣсномъ значеніи слова, простой народъ, не мыслимъ безъ міра или мірскаго самоуправленія, принципъ котораго проникъ все его нравственное бытіе, воспиталъ его исторически и заключаетъ въ себѣ залогъ не только государственной устойчивости, но и высшаго общественнаго развитія въ духѣ соборномъ, въ духѣ нравственнаго единства. Эта общественность живетъ въ нашемъ простомъ народѣ какъ бы на степени органической стихіи — и составляетъ неотъемлемый удѣлъ той части населенія, которая называлась встарину земщиной. Всѣ попытки русскихъ царей основать внутренній строй управленія на земщинѣ — рушились за неимѣніемъ у земщины личныхъ, достаточно интеллигентныхъ или просвѣщенныхъ грамотностью и знаніемъ силъ. — Въ противоположность земщинѣ, остальное населеніе дробилось на единицы, которыя могли слагаться и слагались въ равные виды совокупности, но совокупность эта не представляла никогда органической цѣльности: ничего подобнаго мірскому устройству и вообще внутреннему самоуправленію не было въ сословіи служиломъ, или, по позднѣйшему выраженію, сословіи личныхъ землевладѣльцевъ, дворянъ и разночинцевъ. Организація и формы самоуправленія, данныя Екатериною, были чисто искусственны, корней не пустили и никакого сословнаго крѣпкаго организма, никакой прочной корпораціи не создали. Крѣпостное право воздвиглось какъ стѣна между этими двумя элементами русской жизни и обезсилило ихъ взаимно. Только по-уничтоженіи крѣпостнаго права сталъ возможенъ истинный земскій строй русскаго государства, или иначе гармоническій союзъ обоихъ началъ: общественнаго (мірскаго, соборнаго) и личнаго. Оба начала имѣютъ важный смыслъ въ психологіи народной и служатъ факторами прогресса нашей страны. Личному началу принадлежитъ по преимуществу починъ, сила двигательная; началу мірскому — сила сдерживающая, контролирующая, отвергающая или претворяющая въ жизнь принимаемое извнѣ. Русскій народъ вполнѣ понимаетъ великое значеніе начала личнаго — въ союзѣ любви, въ единенія духа съ началомъ общественнымъ, соборнымъ. Этимъ объясняется и сознательная любовь народа къ учрежденію верховной единоличной власти, и его желаніе имѣть около себя ближайшаго представителя этой власти — «показателя пути»: а пойдетъ по пути (если таковой дѣйствительно годенъ) онъ самъ своими ногами, о себѣ, по древнему выраженію. Тащить его будетъ не нужно. Затѣмъ, будетъ ли этотъ «показатель» изъ личныхъ землевладѣльцевъ или нѣтъ, народу все равно, только бы онъ являлся предъ народомъ не какъ представитель именно сословный, отъ сословія получающій власть, и не какъ представитель только земства, но и какъ надѣленный полномочіемъ отъ Царя, свыше. Тѣмъ лучше, если онъ и самъ землевладѣлецъ, имѣетъ свою осѣдлость и свой кусокъ хлѣба, а не наймитъ-чиновникъ. Бившіе мировые посредники и настоящіе мировые судьи, повторяемъ, всѣ изъ мѣстныхъ землевладѣльцевъ, — но какъ облеченные властью свыше, они пользовались и пользуются полнымъ народнымъ довѣріемъ.
Во всякомъ случаѣ указанное нами заявленіе, исходящее изъ нѣдръ самого народа, заслуживаетъ полнаго вниманія коммиссіи статсъ-секретаря Каханова, — равномѣрно заслуживаютъ вниманія, по своей несостоятельности, и доводы противъ такого заявленія, исходящіе изъ среды остроумныхъ мыслителей нашего либеральнаго лагеря. Мировыхъ посредниковъ или «показателей пути» изъ среды личныхъ землевладѣльцевъ вовсе не нужно, утверждаютъ они, а нужно, вмѣсто всего этого, пустить въ народъ «интеллигенцію!» Ибо, поясняетъ фельетонистъ «Голоса», г. Введенскій, «истинная интеллигенція была выжита изъ деревни… Если являлся близь народа человѣкъ, говорившій ему объ его правахъ», такого человѣка выгоняли! Вмѣсто личныхъ землевладѣльцевъ, возглашаетъ онъ, пусть «придетъ туда интеллигенція одухотворенная гуманизмомъ человѣчества» (??!), и тогда «настанетъ царство права, вмѣсто произвола, и не исправникъ, а разумъ, свобода и широкая гласность воцарятся въ селахъ и деревняхъ, и народолюбцамъ (т. е. славянофиламъ) не видать вліянія на народъ!» Если въ лицѣ г. Введенскаго мы должны видѣть обращикъ «интеллигенціи», которою предлагается облагодѣтельствовать народъ, то надо надѣяться, что такихъ людей коммиссія постарается именно не допустить до народа — просто за одну ихъ безграмотность, за одинъ этотъ «гуманизмъ человѣчества!» И далось же этимъ господамъ слово «интеллигенція!» Въ томъ жё фельетонѣ, громящемъ личныхъ землевладѣльцевъ, авторъ восторгается г. Щедринымъ, псевдонимомъ М. Б. Салтыкова, который не только дворянинъ (и очень стариннаго рода), но — увы! — и землевладѣлецъ. По разсужденію г. Введенскаго выходитъ, что г. Щедринъ — интеллигенція, а г. Салтыковъ — вовсе не интеллигенція!.. И такихъ-то умниковъ у насъ легіонъ, и они-то составляютъ даже цѣлую «либеральную партію», съ которой петербургская бюрократія признаетъ нужнымъ считаться!