Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860—1886)
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси». Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
По поводу политическаго убійства въ Одессѣ.
правитьВъ эти священные дни всеобщихъ усиленныхъ молитвъ и поклоненія страстямъ Христовымъ, когда по всему необъятному пространству нашей, издревле «Святою» прозванной Руси такъ высоко подъемлется, такъ становится строгъ и благоговѣйно-важенъ душевный строй православнаго народа и всего Русскаго вѣрующаго общества, — какимъ пронзительнымъ разладомъ прозвучала, какою мучительною болью отозвалась въ сердцахъ вѣсть о новомъ «политическомъ» убійствѣ въ Одессѣ!.. Какъ устало отъ этихъ содроганій обиды и ужаса Русское сердце! какъ хотѣлось бы ему отдохнуть, отвыкнуть отъ нихъ, умириться духомъ, отдаться благой надеждѣ, что пора дикихъ, чудовищныхъ, кровавыхъ злодѣйствъ миновала!.. И казалось — зло и злоба стали наконецъ скудѣть, истощаться, и отвращающійся крови Царь призналъ возможною и уже благовременною милость, — даровалъ жизнь девятерымъ недавно осужденнымъ на смерть преступникамъ… Доколѣ же будетъ продолжаться это наругательство надъ нашимъ отечествомъ, это пятнанье нашей земли позоромъ? Долго ли будутъ враги Русскаго народа полагать преграды его благоденствію, его преуспѣянію и возрастанію въ мирѣ и тишинѣ, въ духѣ истинной свободы и истиннаго просвѣщенія?.. Годъ тому назадъ еще была кое-какая возможность допустить, хотя и съ натяжкою (и не мы это допускали, а такъ склонны были разсуждать многіе, очень ужъ мягкодушные люди), будто совершители убійствъ и подкоповъ служили отвлеченной идеѣ — «конечно, фанатической, но все же идеѣ», дѣйствовали путемъ «безъ сомнѣнія ложнымъ, пожалуй, гнуснымъ», но «съ благородною цѣлью» (!), — будто они и впрямь способны были еще обольщаться и обольщались безобразною фантазіей, что творятъ зло для блага народа, что народъ оцѣнитъ, наконецъ, ихъ заслуги, дастъ себя увлечь именно по тому пути, на который бы имъ желалось его направить… Но если годъ тому назадъ еще позволительно было предположить такого рода фантазіи или самообманъ, то въ настоящее время, послѣ вразумленій, дарованныхъ опытомъ цѣлаго года, нѣтъ болѣе мѣста никакимъ подобнымъ извиняющимъ или болѣе или менѣе смягчающимъ вину обольщеніямъ: во имя народа дѣйствовать уже не приходится; сомнѣваться, на чьей сторонѣ будетъ народъ, уже нельзя; онъ достаточно проявилъ и свой государственный смыслъ, и свою непоколебимую волю. Никакая «искренность» увлеченія или убѣжденія уже невозможна, не мыслима теперь для участниковъ кроваваго революціоннаго сообщества, да ея уже и нѣтъ. Старые сообщники, очевидно, обратили себѣ въ настоящую пору кровавые замыслы въ ремесло, создали себѣ изъ него «общественное положеніе», благо — къ посрамленію цивилизаціи XIX вѣка — въ нѣкоторыхъ, хвастающихъ своею культурою странахъ, всякое звѣрство съ политическою окраскою, направленное на чужое, хотя бы и дружественное государство, пользуется покровительствомъ законовъ! Позднѣйшіе же новобранцы, теперь завербованные, теперь вступающіе въ ряды террористической рати, только лгутъ себѣ и людямъ, нагло лгутъ, ссылаясь на «благородство цѣли», любовь въ народу или въ человѣчеству и вообще на какую-либо «возывшенность мотивовъ»… Они уже лишены права самообмана, и если тѣмъ не менѣе примыкаютъ въ сообществу убійцъ, то не вслѣдствіе «благороднѣйшихъ побужденій человѣческой природы» (по любимому выраженію фельетониста одной «либеральной газеты, всегда съ обязательнымъ бѣшенствомъ набрасывающагося на „Русь“), а вслѣдствіе самыхъ низкихъ ея побужденій, вслѣдствіе тайнаго, хотя бы и не вполнѣ сознаннаго согласія души на злое и подлое. Они должны знать и заранѣе себѣ прямо вымолвить, что вступаютъ въ ряды не болѣе не менѣе какъ измѣнниковъ своей землѣ и народу, какъ отъявленныхъ ненавистниковъ всего, что народу дорого и свято, ненавистниковъ, презрителей не только Царя, но и самого народа, и не только народа, но и Бога, стало бить всякой нравственной на землѣ правды. И если они этого сами себѣ сказать еще не могутъ, недостаетъ духа или еще не доразумѣли, то.все, что только еще есть мало-мальски честнаго въ Россіи, должно вездѣ, всюду твердить, вопить имъ объ этомъ, преслѣдовать спасительнымъ обличеніемъ явно, громко, не оговариваясь, не оглядываясь по сторонамъ, де труся „общественнаго мнѣнія“ во образѣ „либеральныхъ“ фельетонныхъ хватовъ, не виляя, не лукавя, безъ запинокъ, безъ недомолвокъ. И кто этого не творитъ, тотъ не честенъ. Позорный недостатокъ гражданскаго мужества, значитъ, не пересиливается въ немъ ни искреннею любовью въ добру, ни страстнымъ желаніемъ во-время образумить, спасти погибающаго ближняго… Преступенъ, въ душевной подлости повиненъ тотъ педагогъ, который имѣетъ возможность посѣять въ сердцахъ ввѣренной ему молодежи отвращеніе въ революціонному терроризму, ко всей этой „политической дѣятельности“, вооруженной подлогомъ, воровствомъ, револьверомъ, динамитомъ, къ этому гнусному насилованію воли и совѣсти родной страны, — и не пользуется этою возможностью, не сѣетъ этихъ плодотворныхъ сѣмянъ — страха ради „либераловъ“, изъ-за популярничанья и тому подобныхъ низкопробныхъ нравственныхъ поводовъ! Такой педагогъ въ буквальномъ смыслѣ слова душегубецъ, ибо губитъ душу и жизнь ввѣренныхъ ему юныхъ питомцевъ, и къ нему должны быть примѣнены слова Евангелія: „Иже аще соблазнитъ единаго малыхъ сихъ вѣрующихъ въ Мя, уне есть ему да обѣсится жерновъ оселскій на выи его и потонетъ въ пучинѣ морстѣй!“
Такое же отчасти педагогическое значеніе имѣетъ для общества и литература. А что творитъ наша литература? Какъ отзовется о ней будущій историкъ россійской словесности, хоть бы за послѣдніе два года? Совершились важныя событія, поставившія ребромъ для русскаго общества вопросъ о томъ, чѣмъ только и живъ человѣкъ, живо всякое человѣческое общежитіе, — о нравственныхъ началахъ. Во имя общественныхъ интересовъ содѣяно страшное посягательство на общественную совѣсть и честь. Торжествовало зло. Что же, навѣрное печать — спроситъ себя будущій изслѣдователь, — напрягла всѣ свои силы, чтобы помочь ослабѣвшему общественному сознанію, отцѣдить истину отъ чуждыхъ ей ядовитыхъ примѣсей, очистить понятія, въ которыхъ все перемѣшалось, добро и зло, ложь и правда, свѣтъ и тьма, — заставить возненавидѣть и зло, и ложь, и тьму?… Навѣрное теперь не только каѳедра, но и газетная трибуна поставила себѣ задачей возбудить поникшій духъ патріотической доблести, строго, твердо, неуклонно опредѣлить долгъ и обязанности гражданина, отдѣлить путь нечестивыхъ отъ пути честныхъ людей, выше, какъ можно выше, поднять и окружить обаятельнымъ ореоломъ знамя нравственныхъ, единственно спасительныхъ и плодотворныхъ началъ, — знамя христіанское?.. И обратится изслѣдователь за отвѣтомъ въ нашей беллетристикѣ, журналистикѣ, газетамъ, и за исключеніемъ немногихъ одинокихъ голосовъ, подобныхъ гласу вопіющаго въ пустынѣ, — что же найдетъ онъ въ той безднѣ „либеральнаго“ словоизверженія, которымъ питалось и питается большинство русскаго общества? Ничего, что одушевило бы читателя любовью въ своей землѣ, въ своему народу, что воспитывало бы въ немъ уваженіе къ народной духовной личности, къ историческимъ преданіямъ, къ предназначенію родной страны, ничего укрѣпляющаго, подъемлющаго душу, ничего, кромѣ разъѣдающаго отрицанія и междустрочной проповѣди, направленной въ сокрушенію въ сердцѣ всякой надземной святыни!.. Вотъ препрославленный Ювеналъ, который, казалось, долженъ бы устремить стрѣлы своего негодованія именно на трагическую пошлость злодѣйскихъ теорій, нанесшую столько позора и горя его отечеству (и какая благодарная тема!), но который вмѣсто того, упражняясь въ грошовомъ, плоскомъ глумленіи надъ вздорными, повидимому, пустяками, подтачиваетъ въ робкихъ, боящихся насмѣшки душахъ самое зарожденіе того именно честнаго гражданскаго негодованія, которое было бы теперь на потребу, — всякую способность духовной реакціи въ смыслѣ прибытка положительной. нравственной силы. Его могли бы безъ малѣйшаго смущенія совѣсти, чуть не съ восторгомъ читать (хотя, по всей вѣроятности, ни его, да и ничего не читаютъ) даже наши террористы, не моргнувъ ни однимъ глазомъ, не извлекши для себя ни одного отрезвляющаго, цѣлительнаго слова!.. Вотъ фельетонисты, изрыгающіе, напротивъ, пѣну злобы и негодованія опять-таки не на тѣхъ, которые задерживаютъ въ Россіи правильный, органическій ходъ ея развитія, а на разные отживающіе порядки, уже давно осужденные въ сознаніи не только общества, но и правительства и ожидающіе лишь себѣ мирной, пристойной могилы, да плодотворной, разумной замѣны, — фельетонисты, которые словно бы поставляютъ себѣ цѣлью только одно: поддерживать въ обществѣ тотъ духъ раздраженія и отрицанія, который ничего не творитъ, ничего не а создаетъ, который способенъ лишь злобить или же разрушать и мертвить. И почти таково (за немногими исключеніями) все писаніе нашего мнимо-либеральнаго лагеря отъ старцевъ до юношей: оно, повторяемъ, воздѣлываетъ лишь одну почву — почву отрицанія, на которой не взойти никакому здоровому колосу, не возрости молодому поколѣнію въ духѣ гражданской доблести, уваженія и любви къ своему народу. А между тѣмъ взрывъ общественнаго негодованія, и именно той части общества, которая называетъ себя „интеллигенціей“ по преимуществу, „партіей либеральнаго прогресса“, „передовою“ и т. д.} и въ этомъ смыслѣ имѣетъ нѣкоторое обаяніе для несчастной, недозрѣлой умомъ молодежи, — какъ бы онъ могъ, безъ сомнѣнія, подѣйствовать на молодежь отрезвительно! Но эта интеллигенція, эта партія своимъ авторитетомъ не воспользовалась, а, напротивъ, вознегодовала… на что же? на слишкомъ будто бы искреннее, по поводу совершившихся злодѣяній, выраженіе негодованія со стороны нѣкоторыхъ, немногихъ газетъ, выказавъ по этой части необычайнѣйшую чувствительность… Никогда до такой низкой степени не падало ни одно общество!
Одинъ изъ фельетонныхъ Ноздревыхъ одного изъ московскихъ подголосковъ „Голоса“, въ статьѣ по поводу 57 No „Руси“ прошлаго года, отважился даже сдѣлать очень прозрачное кощунственное уподобленіе- нашихъ соціалистовъ-революціонеровъ — самому Христу и признать за ними право сказать — конечно по адресу правительства — словами Христа къ архіерею: „аще злѣ глаголахъ, свидѣтельствуй о злѣ, аще ли добрѣ, что Мя біеши!!…“ (Sic. Въ смыслѣ уподобленія ошибиться нельзя. Если кто станетъ это отрицать, мы назовемъ газету и No). Точно будто Христосъ творилъ политическіе заговоры, замышлялъ убійства, училъ убивать револьверами изъ-за угла и проводить динамитные подкопы!! Но если наше правительство упрямится, не слѣдуетъ наставленію Христа, отчего бы самому автору не заняться „свидѣтельствомъ о злѣ“, т. е. обличеніемъ преступнаго ученія, и тѣмъ самымъ не отклонить отъ заблуждающихся „біющей“ руки государственной власти? Нѣтъ, онъ отъ такого обличенія воздержался, а, напротивъ, своимъ святотатственнымъ уподобленіемъ оправдавъ, успокоивъ юную совѣсть, можетъ быть смутилъ, утвердилъ во злѣ не одинъ юный, незрѣлый умъ, можетъ быть сгубилъ не одну юную жизнь!
Ничего не можетъ быть фальшивѣе, безнравственнѣе, вреднѣе и гибельнѣе, какъ господствующее въ нашей литературѣ стремленіе: извинить, смягчить, ослабить, стушевать, — не говоримъ уже о попыткахъ оправдать, возвеличить, возвесть на степенъ героизма и мученичества, — злодѣйскіе подвиги вашихъ революціонеровъ. Если это происходитъ не отъ лицемѣрія, не отъ подлости душевной, не отъ страха предъ „либералами“, не вслѣдствіе заискиванія благосклонности въ большинствѣ публики, а отъ жалости и вообще отъ болѣе доброкачественныхъ побужденій, то подобное явленіе свидѣтельствуетъ лишь объ избыткѣ слабосердечія (что вовсе не добродѣтель) или о явномъ недомысліи, — о скудости умственной и душевной. Истинная любовь наказуетъ, обличаетъ, усиливается спасти, вразумить, наставить на правый путь, а не потворствуетъ лжи и заблужденію, подталкивая тѣхъ, кого любитъ, на путь, несомнѣнно ведущій къ погибели. У насъ очень часто въ послѣднее время стали напирать на христіанскую любовь». Повидимому, добрый признавъ, ибо «пребываяй въ любви въ Богѣ пребываетъ», и наоборотъ. Но ни одного слова, ни одного понятія не употребляли такъ во зло, какъ именно «христіанскую любовь», низводя послѣднюю на степень слащавой сантиментальности или безразличнаго, чуть не нѣжнаго отношенія къ пороку и даже въ злодѣю: не въ человѣку въ злодѣѣ, способному очиститься отъ грѣха и воспрянуть въ красотѣ безсмертнаго духа, а чуть ли не въ самому его грѣху и даже грѣховному образу! Любовь въ ближнему не исключаетъ отвращенія во злу и пороку, и если судъ надъ душой человѣческой принадлежитъ не человѣку, а Богу, то судъ надъ внѣшнимъ дѣяніемъ человѣческимъ человѣку не возбраненъ, а вмѣненъ въ обязанность, какъ вмѣнено ему въ обязанность и дано ему мѣрило знать и цѣнить, что зло, что добро предъ Божіей правдой. Ибо Богъ милосердъ и благъ, но и правосуденъ… Въ томъ-то и горе, что мѣрило распознаванія добра и зла почти утратилось въ Русскомъ обществѣ, да и не можетъ не утратиться при отрицаніи самой правды Божіей, вслѣдствіе чего и происходитъ, что о гуманности наиболѣе толкуютъ тѣ, которые преклоняются ницъ предъ террористической оргіей первой Французской революціи или же сами упражняются въ человѣколюбіи посредствомъ револьвера и динамита, — равно какъ о христіанской любви вкривь же и вкось, но наставительно толкуютъ тѣ самые публицисты, которые ни въ Христа, ни въ Бога не вѣруютъ, а творятъ себѣ кумиромъ собственный свой человѣческій ограниченный умишко!
Благодареніе Богу — весь этотъ болѣзненный нравственный процессъ совершается не въ народѣ вашемъ, но надъ народомъ, въ паразитахъ на народномъ тѣлѣ, имѣющихъ свою самостоятельную, отдѣльную отъ народнаго организма жизнь. Не то мы хотимъ сказать, что народный организмъ самъ по себѣ вполнѣ здоровъ, вполнѣ свободенъ отъ всякихъ недуговъ, но мы думаемъ, что въ его организмѣ кроются самобытные, внутренніе задатки оздоровленія, — если только ему удастся сохранить себя отъ заразы паразитныхъ болѣзней во образѣ мнимой высшей культуры: ибо истинная высшая культура можетъ быть лишь желанна, да только не о ней хлопочутъ наши подобострастные поклонники «послѣднихъ словъ науки» и «западно-европейскаго прогресса»! Основнымъ залогомъ оздоровленія въ нашемъ народномъ организмѣ служитъ народная вѣра въ Бога и въ Божью правду, вѣра живая, дѣйственная — не смотря на внѣшній темныя стороны, неразлучныя съ человѣческой немощью, съ тьмою невѣжества и нерадѣніемъ пастырей о просвѣщеніи паствы. Нашъ народъ — христіанинъ, и крестьяне — во истину христіане или, по ихъ произношенію, «хрестьяне» (какъ глумилась надъ этимъ тождествомъ газета «Голосъ»!). Онъ и не откажется отъ имени христіанскаго народа, хотя-бъ его Петербургскіе публицисты и прозывали за то «святою скотиной»; онъ не послѣдуетъ примѣру Франціи, которая стремится вычеркнуть себя изъ числа христіанскихъ націй, — конечно, только Франція офиціальная, т. е. въ лицѣ мнимыхъ представителей французскаго народа въ Парижскомъ парламентѣ, воспрещающая въ своемъ новомъ законѣ о воспитаніи народномъ даже упоминаніе имени Божія въ народныхъ обязательныхъ школахъ. Онъ жаждетъ истиннаго христіанскаго просвѣщенія и не позволитъ выбросить изъ своей духовной пищи тотъ «хлѣбъ животный», котораго бы желали лишить его наши восторженные поклонники новѣйшей французской учебной реформы, указывающіе на нее («Голосъ», № 72), какъ на предметъ истинной «гордости для Франціи предъ всею Европою»!… Но пока и нѣтъ у нашего народа соотвѣтственныхъ его духовной потребности школъ, благодатно воспитывается онъ обрядами и таинствами, на всемъ необъятномъ пространствѣ отечества нашего, въ объемѣ семидесятимилліонной семьи, въ братскомъ о Христѣ единствѣ, въ святомъ союзѣ церковномъ.
Да не смущается же сердце ваше. Велика вѣра нашего народа во Христа и въ Бога, и какія бы испытанія ни предстояли Россіи, позволительно уповать, что онъ претерпитъ до конца и спасется, — спасетъ и насъ, и Россію. Облегчимъ же его подвигъ долготерпѣнія, а можетъ быть и самую мѣру ниспосылаемыхъ Россіи испытаній; будемъ же всѣ мы и сами съ народомъ въ единствѣ духа, въ единствѣ надежды и вѣры, — и водворится тогда, Богъ дастъ, въ нашей державѣ миръ, любовь и совѣтъ.