Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
По поводу покушенія Березовскаго.
правитьСобытіе 25 мая (6 іюня) само собою выдѣляется изъ общаго рода событій общественной и политической жизни прошедшихъ трехъ мѣсяцевъ, и по своей исключительности, а также по тѣмъ грознымъ послѣдствіямъ, которыя бы оно могло имѣть для Россіи, но которыя милостью Божіею были предотвращены, — занимаетъ первое мѣсто, стоитъ во весь ростъ, не умаляясь даже и въ перспективѣ времени. Намъ нѣтъ надобности вспоминать о томъ взрывѣ негодованія, который электрически потрясъ не только Россію, но и весь Старый и Новый міръ; всѣ подробности покушенія Поляка Березовскаго на жизнь нашего Государя въ Парижѣ, а также и пріема, оказаннаго Ему французскимъ населеніемъ, давно перешли во всеобщее вѣдѣніе Россіи. Но это безумное покушеніе, вполнѣ оправдывающее стародавнее слово Русскаго народа о польской «безмозглости», оживило многія уснувшія чувства и вызвало вновь толки о Польшѣ и польскомъ вопросѣ. Процессъ Березовскаго, который на дняхъ начнется т скоро наполнитъ собою страницы газетъ и журналовъ, и вновь займетъ умы всей Европы. Снова, въ защитительныхъ рѣчахъ адвокатовъ, затрещатъ, по поводу Польши, стереотипныя фразы и та пошлая либеральная реторика, которою только привычное ухо Европейца способно не оскорбляться. Мы, разумѣется, сообщимъ читателямъ этотъ процессъ во всей подробности, но въ ожиданіи процесса, который конечна не представитъ намъ ничего новаго, укажемъ на психическую, такъ*сказать, генеалогію преступленія, поговоримъ не о Березовскомъ собственно, но о Березовскихъ.
Еще не разсѣялся дымъ отъ выстрѣла, раздавшагося въ Булонскомъ лѣсу, какъ уже во Франціи, отчасти и у насъ въ Россіи, озаботились отдѣлить дѣло Польши отъ поступка Березовскаго и покушеніе на жизнь русскаго Государя представить одиночнымъ или «единичнымъ», какъ выражается «Сѣверная Почта», фактомъ. Такое направленіе не только ошибочно, ной вредно, — вредно потому, что мѣшаетъ пролиться свѣту на польское дѣло и умышленно удерживаетъ во тьмѣ умы европейской публики. Само собой разумѣется, что между Березовскимъ и польскимъ простымъ народомъ нѣтъ ничего общаго, но между Березовскимъ и шляхтою — несомнѣнная общность. Само собой разумѣется, что признавать таковую общность или солидарность вовсе не значитъ признавать сплошь всѣхъ польскихъ эмигрантовъ и такъ-называемыхъ патріотовъ способными лично на подлое убійство изъ-за угла, но не подлежитъ сомнѣнію, вопервыхъ, что Березовскихъ не одинъ, а цѣлый легіонъ; вовторыхъ, что между Березовскимъ и всѣми польскими патріотами есть солидарность фанатизма и нравственныхъ началъ: они состоятъ на одной нравственной или, лучше сказать, безнравственной почвѣ. Одна и та же нравственная почва создаетъ и Чарторыйскихъ и Мѣрославскихъ, и Свенторжецкихъ и Березовскихъ, и польскій жондъ и жандармовъ-вѣшателей: это — почва іезуитизма шляхетства, беззаконной политической похоти, посягающей на свободу и независимость чужихъ народностей и простаго народа вообще. Надо наконецъ понять, что само «польское дѣло» есть дѣло нечистое, и польскій патріотизмъ есть явленіе безнравственное. Что такое польское дѣло, эта la sainte cause de la Pologne? — Стремленіе и усиліе осуществить польскій политичеспій идеалъ. Въ чемъ состоитъ этотъ идеалъ? Въ возстановленіи Польскаго государства, польской политической власти надъ Русскими въ Бѣлой Руси, Украйнѣ и Галиціи: польскій патріотизмъ не есть вовсе любовь къ польскому народу и народности, а къ польской гегемоніи, къ польскому политическому преобладанію. Развѣ въ нашей распрѣ съ Поляками рѣчь идетъ о польской народности? Развѣ примѣнимъ къ польскому дѣлу принципъ національностей. какъ ошибочно думаютъ въ Европѣ — принципъ справедливо получившій такую власть въ наше время? — Нисколько. Еслибы Поляки дѣйствовали во имя принципа національностей, такъ они не могли бы посягать насиліемъ на національность другихъ народовъ, національность большинства въ тѣхъ земляхъ, на которыя они простираютъ свои властолюбивыя притязанія. Но въ томъ-то и дѣло, что принципъ національностей, принципъ народности вовсе не служитъ имъ ни основой, ни точкой отправленія. О народности собственно Поляки думаютъ всего менѣе, да искренняя забота о ней и несовмѣстима съ презрѣніемъ шляхтича къ простому народу, для котораго нѣтъ у него другаго названія какъ быдло. Въ этомъ-то и состоитъ особенность польской исторіи, что изъ нея исключенъ народъ, и особенность польской шляхты, что предметомъ ея патріотической любви былъ и есть не польскій народъ и не польская народность, а Польское государство, или, вѣрнѣе сказать, — Польша какъ политическое понятіе, какъ политическій терминъ, то-есть какъ политическое своеволіе шляхты и утѣсненіе свободы чужихъ народовъ и своего собственнаго. Польская шляхта промотала то, что составляетъ самое драгоцѣнное сокровище, условіе силы и жизни каждой націи или государства — простой народъ, отъ чего и сама перестала существовать какъ политическое сословіе, и государство* Польское пало, и самъ народъ лишился политическаго бытія какъ народность. Извѣстно, что человѣкъ илъ простаго польскаго народа ни въ Царствѣ Польскомъ, ни въ Австріи, и" въ Пруссіи не называетъ себя Полякомъ: онъ считаетъ это имя обозначающимъ только шляхтича, а называетъ себя Мазуромъ, Кракусомъ или иначе по мѣстности. Еслибы Поляки были неравнодушны къ своей народности, такъ ихъ. бы всего болѣе пугало онѣмеченіе польскаго народа въ Познани; ихъ злоба преимущественно должна была бы падать на Пруссію, а не на Россію, которая до послѣдняго времени ни въ чемъ не касалась польской народности, не только въ ея этнографическихъ, но даже и въ своихъ русскихъ предѣлахъ, не производила даже ни малѣйшихъ попытокъ обрусѣнія. Но утрата народности не такъ чувствительна для Поляковъ, какъ утрата политическаго преобладанія надъ Русью, и мы видимъ, что въ Познани Поляк" не противопоставляютъ онѣмеченію и сотой доли тѣхъ усилій, какія проявляютъ въ борьбѣ съ германизмомъ Чехи и прочіе Славяне. Еслибы дѣло шло только о польской народности, то не было бы мѣста и такъ-называемому польскому вопросу, и польское дѣло было бы не чуждо правды. Но нужна вся близорукость, вся эакорузлая непонятливость западно-европейскихъ либераловъ, чтобы не видѣть, до какой степени польскій вопросъ зиждется на отрицаніи всякихъ либеральныхъ началъ, и преимущественно тѣхъ, которыя повидимому наиболѣе дороги ревнителямъ польской «справы» въ Европѣ. Въ самомъ дѣлѣ, какія начала проповѣдуются передовыми либералами Запада? Начало демократическое? Но польскій политическій шляхетскій идеалъ есть совершенно антидемократическій въ томъ смыслѣ, какъ понимается это слово на Западѣ; шляхта, конечно, не есть аристократія, но все же привилегированное меньшинство, стремящееся къ преобладанію надъ хлопомъ и во всю свою исторію не признававшее за большинствомъ, за быдломъ, никакихъ правъ на политическое и гражданское бытіе. Духъ шляхты есть духъ закоренѣлаго историческаго презрѣнія къ простому народу, одинаково причастный какъ партіи бѣлыхъ, такъ и партіи красныхъ или демократовъ. — Начало соціалистическое? Но уже изъ сказаннаго видно, что этому началу нѣтъ мѣста въ польскихъ шляхетскихъ стремленіяхъ; это впрочемъ съ неопровержимою ясностью уже доказано Прудономъ. Начало общественнаго самоуправленія, противополагаемое элементу государственному? Но польскій идеалъ есть исключительно политическій, а не общественный, съ тѣмъ особеннымъ отличіемъ, что въ Польшѣ самое понятіе государства, вмѣстѣ съ властью, перенесено было на общество или собственно на шляхту, и даже не на шляхту, а на каждаго шляхтича, отъ чего въ ней не создалось ни общества, ни государства, а вмѣсто общественнаго самоуправленія и государственнаго порядка создалось личное самоуправство шляхтичей-государей. — Далѣе, начало національностей?… Но мы уже показали, что польская политическая программа, которая недавно тиснута новымъ изданіемъ, revue et augmentée, въ адресахъ польской эмиграціи императору Наполеону по поводу преступленія Березовскаго, польское притязаніе возстановить Польшу отъ Балтики до Чернаго моря — есть совершена нѣйшее нарушеніе всякаго принципа національностей. Наконецъ, не противъ ли ультрамонтанства и іезуитизма воюютъ европейскіе либералы? И чье же дѣло такъ отождествилось съ ультрамонтанствомъ и съ іеэуитизмомъ, какъ не такъ-называемое польское дѣло, польская справа, la Rainte cause de la Pologne? Такимъ образомъ Польша какъ политическій идеалъ, Польша польскихъ поэтовъ и патріотовъ, простирающаяся отъ Балтики до Чернаго моря, включающая и Кіевъ, и Подолъ, и Волынь и прочія русскія земли, есть лозунгъ лжи, насилія, угнетенія и отрицанія всякой свободы.
Поэтому-то и польскій патріотизмъ есть такая безнравственная политическая похоть, которая имѣетъ свойство развращать всякаго ею зараженнаго, искажать всѣ его нравственныя понятія и дружить съ ученіемъ іезуитовъ. Безнравственное начало плодитъ безнравственность и поддерживается только безнравственностью. Отсюда прославленіе польскими поэтами подвиговъ коварства и вѣроломства въ родѣ подвига Конрада Валленрода и тому подобныхъ; отсюда поддержка, оказываемая польскими эмигрантами мусульманскому игу надъ Греками и Славянами; отсюда подлое ренегатство, т. е. отреченіе отъ христіанства и принятіе ислама; отсюда наглая и гнусная клевета, употребляемая ими противъ насъ, сознательно и умышленно, какъ орудіе; отсюда жандармы-вѣшатели, поджигатели и политическіе убійцы. Лангевичи, Замойскіе, Чарторыйскіе отрекаются отъ солидарности съ убійствомъ изъ-за угла, на которое покусился Березовскій, но они не отрекаются отъ солидарности съ тремя тысячами убійствъ изъ-за угла, совершенныхъ польскимъ жондомъ, не отрекаются отъ солидарности съ Чайковскимъ и другими ренегатами, подъ именемъ Садыкъ-пашей и иныхъ, проливающими чистую кровь чистыхъ мучениковъ народности. Критянъ, Боснійцевъ, Болгаръ, Сербовъ; — не отрекаются потому, что стоятъ на одной безнравственной почвѣ, принадлежатъ къ одному безнравственному политическому вѣроисповѣданію. Они устыдились поступка Березовскаго только потому, что онъ оскорбилъ чувство гостепріимства и нравственности Французскаго народа, слѣдовательно можетъ быть невыгоденъ для польскаго дѣла. Но Русскій народъ не даромъ признаетъ тѣхъ польскихъ «патріотовъ», которые способны считать Кіевъ польскимъ городомъ и искать порабощенія Руси польскому игу, способными поэтому на всякое зло, и приписываетъ имъ, а никому другому, и поджоги, и покушенія на цареубійство.
Но непослѣдовательности человѣческой природы можетъ случиться, что иной Полякъ, сумасбродствуя о Польскомъ государствѣ отъ Балтики до Чернаго моря, въ то же время не позволитъ себѣ нарушить предѣловъ чести и нравственности; но это — исключеніе и непослѣдовательность, точно такъ же какъ можно быть хорошимъ человѣкомъ и святымъ, будучи даже искреннимъ католикомъ. Но подобно тому, какъ въ католицизмѣ, какъ въ зернѣ, лежитъ начало іезуитизма, и послѣдній есть его необходимый плодъ, логическій выводъ, — такъ и въ политическомъ вѣроисповѣданіи польскихъ патріотовъ лежитъ начало всякой безнравственности. Поэтому и Березовскій не есть случайное явленіе, но вполнѣ логическій продуктъ постыднаго политическаго ученія польской шляхты и безнравственнаго польскаго патріотизма.
Вотъ собственно что мы находили нужнымъ разъяснить, и что стушевывать или замазывать мы считаемъ вреднымъ. Мы знаемъ, что многіе руководствуются въ этомъ замазываніи побужденіями, повидимому, весьма благовидными: «несправедливо заставлять цѣлую націю отвѣчать за поступокъ одного человѣка» — не слѣдуетъ разжигать братскую вражду" и т. д. Несправедливо было бы именно взваливать вину Березовскаго на простой польскій народъ, но вполнѣ справедливо признавать солидарность вины Березовскаго со всею польскою эмиграціей и со всѣми тѣми, которые продолжаютъ считать Кіевъ польскимъ городомъ, Малую, Бѣлую и Червонную Русь польскими землями, и домогаются господства польской народности надъ русскою. По поводу «вражды» слѣдуетъ замѣтить, что Русскій народъ къ ней вообще склоненъ менйе всѣхъ народовъ въ свѣтѣ, и съ этою проповѣдью противъ братской вражды лучше всею обратиться къ тѣмъ, которые вынуждаютъ Русскій народъ враждовать съ ними волей-неволей, которые постоянно нарушаютъ его миръ и мѣшаютъ ему отдѣлаться отъ столь несвойственнаго ему чувства вражды. Что касается до насъ собственно, то мы враждуемъ не противъ лицъ, а противъ началъ, и поддерживать вражду противъ польскихъ шляхетскихъ политическихъ началъ считаемъ священнымъ народнымъ долгомъ. Съ этими началами, съ этими польскими притязаніями, съ этою «Польшею» польскихъ патріотовъ не можетъ и не должно быть ни малѣйшаго примиренія. Тѣмъ не менѣе мы видимъ, что у насъ въ Россіи благородная непріязнь къ «враждѣ», благодушное желаніе мира и сожалѣніе о противникѣ, если и не переходятъ въ совершенное примиреніе съ польскими притязаніями, то однакожъ нерѣдко убаюкиваютъ нашу зоркость и осмотрительность. А между тѣмъ противникъ не мирится и не дремлетъ. Мы будемъ очень рады, если, по ходатайству нашего Государя, оставлена будетъ жизнь Березовскому (мы вообще отрицаемъ въ принципѣ всякую смертную казнь, какая бы ни была вина и кто бы ни былъ преступникъ — Каракозовъ или Березовскій); мы не враги польскаго простаго народа и польской народности, но въ то же время мы рѣшительные враги всякого послабленія, всякого снисхожденія политическому патріотизму польской шляхты, съ одной стороны протестующей противъ выстрѣла Березовскаго, съ другой — нахально предъявляющей, въ то же самое время, притязанія на порабощеніе Польшѣ русской народности Западнаго края и Галиціи…