Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
По поводу нѣмецкаго памфлета Менцеля: «Наши границы».
правитьСъ ногъ до головы вооруженная и богатая, свѣжая и увѣнчанная лаврами, еще не увядшими на ея челѣ, Прусссія стоитъ у береговъ Майна, этого германскаго Рубикона. Она не можетъ сдѣлать шагу, чтобы не переступить завѣтной линіи.. Но что такое Майнъ? Конечно, не одна изъ тѣхъ жалкихъ географическихъ и этнографическихъ границъ, которыя существуютъ лишь на языкѣ коварныхъ дипломатовъ, а въ сущности уже давно презрѣнныя человѣкомъ, ежедневно побѣждающимъ внѣшнюю природу. Нѣтъ, значеніе Майна состоитъ въ томъ, что онъ — граница культурная, намѣченная историческимъ развитіемъ юга Германіи. Югъ Германіи, пропитанный католическими и феодальными началами, привыкшій къ независимости, выработавшій себѣ, благодаря безсилію верховной власти, извѣстную долю свободы, находитъ во всемъ противорѣчіе себѣ по ту сторону Майна, особенно во всемогущей Пруссіи. Этого мало. Въ немъ гнѣздится симпатичное воспоминаніе объ одномъ изъ великихъ благъ исторіи, которому серьезно угрожаютъ объединительныя стремленія Берлина, — воспоминаніе, привлекающее къ нему часть разума сѣверной Германіи. Мы говоримъ объ опасеніяхъ многихъ людей, стоящихъ во главѣ нѣмецкаго образованія, за будущее нѣмецкой мысли, науки, развитіе которыхъ, какъ извѣстно, съ трудомъ уживается съ обширностію государственной территоріи, требующей централизаціи жизненныхъ соковъ націи, стоющей нѣкоторыхъ жертвъ. Нѣмцы чувствуютъ, что предстоитъ одно изъ двухъ: или остаться «народомъ мыслителей», космополитомъ, работающимъ на благо всего человѣчества, но ничтожнымъ и смѣшнымъ Донъ-Кихотомъ въ государственномъ смыслѣ, или обратиться въ націю дѣловую, практическую и разстаться съ своимъ вѣковѣчнымъ идеализмомъ, лишиться высокаго мѣста, по праву занятаго ими въ исторіи духовнаго развитія человѣчества. Пока исторія еще не выработала способа соединенія этихъ двухъ задачъ, надъ этимъ вопросомъ не можетъ не задуматься германская нація.
И вотъ, среди крика и гама разныхъ партій, возникшихъ или встрепенувшихся послѣ прусскихъ побѣдныхъ громовъ у Садовой, всплываетъ наверхъ идея о предупрежденіи исторіи, объ осуществленіи формы соединенія двухъ указанныхъ задачъ. Оставаться въ своемъ нынѣшнемъ видѣ, при усиленіи Франціи и Италіи, при грядущемъ рѣшеніи Восточнаго вопроса, нельзя: это сознаетъ югъ Германіи. Онъ желалъ бы объединиться помимо Пруссіи и съ сохраненіемъ самостоятельности своихъ частей. Онъ желалъ бы составить федерацію, на подобіе швейцарской, наименовавъ ее «Южнымъ Союзомъ». И въ этомъ онъ нашелъ себѣ поддержку въ демократахъ Сѣверной Германіи. Послѣдніе нумера всѣхъ иностранныхъ (не однѣхъ нѣмецкихъ) газетъ наполнены толками и извѣстіями о ходѣ этой важной идеи, подогрѣтой подошедшими выборами членовъ второй виртембергской палаты. Но, по нашему мнѣнію, она гораздо интереснѣе для историческихъ книгъ, чѣмъ для органовъ публицистики. Въ ней выражается внутренняя физіономія Нѣмца, его трагическая душевная борьба. Существованіе же ея скоротечно. Въ ней нѣтъ силы; она — пигмей передъ гигантскою логикой событій. Вообще федерація въ обширныхъ территоріяхъ Европы пока еще не болѣе, какъ мечта безъ твердой почвы. Федерація на югѣ Германіи, даже, какъ мечтаютъ нѣкоторые, подъ протекторатомъ Пруссіи, Австріи и Франціи, немыслима: по крайней мѣрѣ, мы желали бы, чтобы намъ объяснили, что общаго найдется между полу-деспотическою и полу-теократическою Баваріей, протестантскимъ и демократическимъ Виртембергомъ, умѣренно либеральнымъ Баденомъ?
А вотъ какъ отвѣчаетъ на эти мечты логика событій, теперь уже достаточно выяснившихся. Оказывается, что мысль о федераціи принадлежитъ главнымъ образомъ лишь демократической, такъ-называемой «народной» партіи въ Виртембергѣ, съ ея безпардоннымъ органомъ «Beobachter». Оказывается, что Баварія первая противъ нея, быть-можетъ мечтая объ устройствѣ юга Германіи на подобіе сѣвера, разумѣется съ условіемъ, чтобы Людвигу I досталась роль Вильгельма I, а Гогенлоэ — роль Бисмарка. Оказывается далѣе, что всѣ толки о пресловутой федераціи возникли изъ проекта южногерманскаго союза, теперь дѣйствительно близкаго къ осуществленію. Но этотъ союзъ имѣетъ лишь военную цѣль. Онъ долженъ сообща съ Сѣверною Германіей защищать Южную. Онъ прямо вытекаетъ изъ пражскаго трактата: его проектъ, наконецъ, сочиненъ г-мъ Гогенлоэ и одобренъ Бисмаркомъ, въ рукахъ котораго крѣпость Майнцъ — этотъ ключъ къ защитительной системѣ юга Германіи.
Несмотря на то пришло время жалкой Австріи передать Пруссіи свое старое названіе «счастливой». То, что для первой было бы гибелью, для второй становится выгодой. Мысль о южной федераціи непосредственно подвигаетъ Пруссію за Майнъ: она также послужила къ ея счастію и косвенно. Она навѣрно привлекла къ Берлину не одно патріотическое сердце, вскрывъ стремленіе заклятыхъ враговъ нѣмецкой націи. Французы, съ свойственнымъ имъ легкомысліемъ, вообразивъ, что федерація уже созрѣла подъ благосклонными лучами тюльерійскаго свѣтила, поспѣшили откровенничать. Когда ихъ дипломатія нажимала въ этомъ смыслѣ правителей Вѣны, ихъ правительственная печать, и столичная («Etendard», «Patrie») и провинціальная («Nouvelliste de Rouen», «Messager de Toulouse»), на всѣ лады воспѣвала этого феникса. Вслѣдъ затѣмъ, съ высоты псевдо-законодательной трибуны, раздался самонадѣянный голосъ Тьера: «Возстановить равновѣсіе въ Европѣ можетъ лишь возрожденіе въ Германіи федеративнаго чувства (le sentiment fédéral); и мы не должны теперь вмѣшиваться въ ея внутреннія дѣла, чтобы не прервать этого драгоцѣннаго направленія умовъ». Счастлива Пруссія и тѣмъ, что въ эти роковыя минуты ея жизни ею руководитъ человѣкъ, который представляетъ рѣдкое чутье потребностей дня. рѣдкое умѣнье налетать на падаль, какъ орлы Наполеона I, и останавливаться, какъ Фабій Медлитель, тамъ, гдѣ таятся искры жизни. Бисмаркъ теперь знать не хочетъ про югъ Германіи. Онъ даже отбивается отъ него: въ «Nord. Allg. Ztg.» и другихъ его органахъ каждый день доказывается, что полное объединеніе Германіи не нужно и почти непригодно. Бисмаркъ теперь сталъ больнымъ человѣкомъ, который, нуждаясь въ покоѣ, борется "съ воинственною партіей въ Берлинѣ; Бисмаркъ теперь «стражъ европейскаго мира и тишины», по сознанію даже прямодушныхъ англійскихъ газетъ. Онъ дѣйствительно взялъ себѣ въ союзники время и, окруженный арміей, готовою къ бою, дружно идетъ съ нимъ рука объ руку. И онъ не ошибся.
Неотразимая сила Бисмарка въ Германіи основывается не на одной арміи. Она заключается въ томъ, что въ этомъ политическомъ тактикѣ съ чертами прежнихъ Гогенцоллерновъ олицетворяется историческое призваніе Пруссіи — собираніе разсыпавшейся храмины нѣмецкой націи. Великій двигатель нашего времени, національная идея безустанно работаетъ въ пользу его въ тѣ минуты, когда онъ болѣетъ, сидитъ сложа руки. Она выразилась и въ таможенномъ парламентѣ, и въ кильскихъ торжествахъ, и въ жалкой роли гитцингскаго изгнанника. Она вызываетъ праздничныя заявленія единства нѣмецкаго духа не на одномъ Сѣверѣ, но также и въ Гессенѣ, Баденѣ, даже Нюренбергѣ. Она направляла отчасти даже новѣйшіе выборы во вторую виртембергскую палату, которые, кажется, заставятъ правительство опереться на національную партію, чтобы не погибнуть подъ ударами «народной». Наконецъ, эта же идея руководитъ перьями германскихъ публицистовъ, одушевленныхъ всегермайскимъ патріотизмомъ, число которыхъ возрастаетъ съ каждымъ днемъ.
Современная германская публицистика — многознаменательна. Ея гордый, кичливый тонъ, ея побѣдоносная увѣренность въ успѣхѣ дѣла, которому она служитъ, притягательная сила, которою она влечетъ къ себѣ извѣстныхъ представителей литературы и науки, — все это указатели будущаго для нашего поколѣнія. Какъ быстро измѣнились времена! Давно ли вдохновляющая ее идея была посмѣшищемъ для множества Нѣмцевъ же, подъ именемъ «великогерманства»! А теперь ея противникъ рискуетъ получить печать измѣнника и предателя… Какъ же мечтаетъ о будущемъ эта публицистика? Какія окончательныя цѣли предписываетъ ей великогерманская идея?
Передъ нами лежитъ политическій памфлетъ, не лишенный нѣкотораго значенія. Онъ занимаетъ 17 листовъ весьма убористой печати и изданъ на дняхъ въ Штутгартѣ. Это — новое изданіе старыхъ мыслей, стараго гнѣва и лжи уже изветшавшаго бойца на полѣ публицистики. Это — «Наши границы» Вольфганга Менцеля, того самого 70-лѣтняго Менцеля, который во время оно странствовалъ по пустынямъ либерализма и раціонализма 30-хъ годовъ, ненавидѣлъ Гёте заодно съ Берне, котораго потомъ возненавидѣлъ въ свою очередь, и своими доносами навлекъ преслѣдованія на своего друга, нѣмецкаго нигилиста Гутцкова. Этотъ Менцель издалъ на своемъ вѣку множество политико-историческихъ памфлетовъ, къ которымъ должно отнести и его ученую «исторію Нѣмцевъ», лишенную всякой учености, руководилъ нѣсколькими журналами, и вотъ уже лѣтъ сорокъ воюетъ на полѣ публицистики. Онъ давно отличался чисто-нѣмецкимъ національнымъ, узкимъ и брюзгливымъ, духомъ. Теперь, предвидя предѣлы своей дѣятельности, онъ рѣшился завѣщать своему народу истинныя границы Германіи.
Менцель весьма развязно обращается съ своимъ землеизмѣрительнымъ аппаратомъ Зная исторію, конечно по-своему, онъ прилагаетъ его не только къ настоящей Германія, но и къ прошедшей, которая, мечтаетъ онъ, пожалуй, можетъ современемъ обратиться въ будущую. По крайней мѣрѣ, онъ оплакиваетъ горючими слезами, осыпая притомъ бранью всѣ другія государства, особенно Австрію, тѣ утраты, которыя потерпѣла нѣмецкая нація съ ходомъ исторіи. Въ самомъ дѣлѣ, не обидно ли, что когда-то (извѣстно только, что послѣ Адама и Ноя) достояніемъ нѣмецкой націи были: Нидерланды отъ Дюнкирхена до Остфрисландіи, эти ФламанДцы, не желающіе теперь «писать по hochdeutsch»; чуть не вся Италія, съ Лонгобардами на сѣверѣ и Норманнами на югѣ; Швейцарія, къ счастію, еще не расторгшая хоть духовныхъ узъ съ Нѣмцами и «стремящаяся теперь поддерживать связи съ обновляющеюся Германіей»; Скандинавія, эта сѣверная колонія Германіи, если иногда и возстающая противъ своей митрополіи, то лишь по интригамъ какихъ-нибудь Русскихъ, этихъ Нѣмцеѣдовъ, «уже поглотившихъ Финляндію, Лифляндію и Эстляндію». О прибалтійскихъ губерніяхъ и говорить нечего: онѣ въ глазахъ Менцеля всегда были и будутъ нѣмецкими. Онъ по поводу ихъ позволяетъ себѣ только излить всю свою патріотическую желчь на соплеменниковъ, которые не энергично даютъ отпоръ русскому варварству и, въ теченіе полутораста лѣтъ, не успѣли преобразовать сѣверныхъ медвѣдей въ нѣмецкихъ носителей цивилизаціи. Его утѣшаетъ тутъ лишь лучшее будущее, открывшееся съ воцареніемъ въ Пруссіи Вильгема I, «правдивою оффиціальною запиской русскаго человѣколюбиваго генерала», Бобринскаго, о церковныхъ дѣлахъ Лифляндіи, да появившимися въ прошломъ году въ Берлинѣ «Livländische Beiträge». Самихъ Русскихъ Менцель, — увы! не признаетъ Нѣмцами, какъ всѣхъ остальныхъ Европейцевъ, не исключая и Англичанъ Но за то же онъ посылаетъ имъ изъ Виртембергскаго королевства замѣчательно-пошлые комплименты. Въ виду зарождающагося теперь русскаго направленія въ Россіи, онъ упрекаетъ насъ въ неблагодарности къ своимъ учителямъ и прибѣгаетъ къ такому грозному пророчеству: «Искоренитъ Россія германизмъ — и окончательно впадетъ въ варварское, чувственное и безсовѣстное (gewissenlose) славянство. Нельзя даже предвидѣть, что станетъ творить возстановленное боярство и импровизованная путемъ отмѣны крѣпостничества демократія, если ихъ уже не будетъ обуздывать нѣмецкая дисциплина». Впрочемъ, здѣсь мы не потратимъ больше чернилъ, чѣмъ сколько нужно на изъявленіе самой решпектной благодарности за состраданіе автору, который бьетъ самъ себя своимъ невѣжествомъ и неприличіемъ. Мы обратимся къ юговосточнымъ границамъ Германіи, которыя всего болѣе занимаютъ Менделя. Здѣсь лежитъ Венгрія. Авторъ, конечно, съ презрѣніемъ отвергаетъ невыгодное родство съ этимъ финскимъ отродьемъ. Но… тутъ опять замѣшалось состраданіе. Того и гляди, что «Россія натянетъ мундиръ своихъ подданныхъ на плечи несчастныхъ Мадьяръ, получившихъ отъ Нѣмцевъ рыцарскіе нравы, конституцію, право, сословное расчлененіе, образованіе». «Только Германія можетъ уберечь ихъ отъ обрусенія»! восклицаетъ Мендель и прибавляетъ: «Мадьяры и Румыны сами по себѣ слишкомъ слабы, чтобы противостоять долго славянскому наводненію, если ихъ не скрѣпитъ германскій цементъ, болѣе сильный, чѣмъ въ Трансильваніи. Нѣмцы не должны щадить ничего, чтобы Нижній Дунай, этотъ оплотъ противъ Россіи, всегда оставался въ нѣмецкихъ рукахъ».