Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
По поводу назначенія новаго Министра Юстиціи.
правитьНазначеніе новаго Министра юстиціи въ настоящую пору кризиса, наступившаго для судебныхъ установленій въ русскомъ общественномъ мнѣніи, не можетъ не представляться особенно важнымъ. Такого интереса никогда доселѣ не возбуждала смѣна лицъ занимавшихъ эту высокую должность. Выборъ палъ на сенатора Н. А. Манасеина, и повидимому удовлетворилъ всѣхъ (кромѣ развѣ прибалтійскихъ бароновъ и ихъ русскихъ петербургскихъ пріятелей). Никто не можетъ предположить въ немъ отъявленнаго врага новыхъ судовъ, — въ немъ, нѣкогда дѣятельномъ и грозномъ прокурорѣ, неотступно преслѣдовавшемъ беззаконный произволъ и злоупотребленія администраціи, даже высшей: свидѣтельствуетъ о томъ дѣло бывшаго Рязанскаго губернатора Болдырева. Никто не имѣетъ повода заподозрить его и въ фанатическомъ пристрастіи къ Судебнымъ Уставамъ 1864 года, — въ такомъ раболѣпномъ доктринерствѣ, для котораго малѣйшее посягательство на какой-либо параграфъ этихъ Уставовъ казалось бы уже чѣмъ-то въ родѣ святотатства. Но такъ какъ Н. А. Манасеинъ принялъ на себя обязанности новаго званія въ то именно время, когда борьба между защитниками и противниками судебныхъ учрежденій достигла крайняго раздраженія; когда, — этого нельзя отрицать, — вслѣдствіе многихъ печальныхъ, широко огласившихся судебныхъ казусовъ, авторитетъ новаго суда нѣсколько пошатнулся въ русскомъ обществѣ, да отчасти и въ народѣ; когда, однимъ словомъ, правительство не могло уже болѣе медлить отвѣтомъ на возбужденный вопросъ, — то стало-быть этотъ отвѣтъ и данъ намъ теперь въ лицѣ вновь назначеннаго министра. Смыслъ этого отвѣта намъ кажется ясенъ: никакой радикальной сломки" Судебныхъ Уставовъ произведено не будетъ, но частныхъ, и притомъ немаловажныхъ, измѣненій слѣдуетъ ожидать непремѣнно. Надо полагать, что и самый споръ между обоими крайними лагерями, въ виду такой перспективы, утратитъ теперь свой запальчивый, страстный характеръ, и что общественная печать окажетъ правительству искреннее и добросовѣстное содѣйствіе въ предпринимаемомъ важномъ трудѣ — не огульнымъ, какъ прежде, подчасъ безшабашнымъ, сплошнымъ порицаніемъ «новаго суда» во имя фальшиво понятаго консерватизма, а тщательною разработкою отдѣльныхъ вопросовъ.
Необходимо однакожь напередъ совсѣмъ отбросить въ сторону нелѣпый въ смыслѣ принципіальномъ, неумѣстный вопросъ о зависимости или независимости суда отъ администраціи, и отказаться отъ неприличныхъ, ставшихъ столь обычными у насъ, инсинуацій — будто всякое осужденіе «администратора» есть посягательство на прерогативы самодержавія, и т. п. Нельзя же «администрацію» исключительно отождествлять съ лицомъ Государя и усматривать въ царскомъ достоинствѣ только высшую іерархическую административную ступень, а въ каждомъ административномъ чинѣ, даже въ урядникѣ — отраженіе Царскаго Величества! Творить судъ и правду — величайшая изъ функцій самой верховной власти. Судъ совершается отъ имени Царскаго Величества. Онъ есть судъ Царевъ — по принципу; слѣдовательно долженъ быть вполнѣ независимъ по существу, развѣ только отъ установленныхъ Царемъ законовъ, вполнѣ обязательныхъ тамъ, гдѣ судитъ не самъ Царь непосредственно, а судятъ, по препорученію его, избранныя имъ, ему подвластныя лица. Между тѣмъ въ одномъ изъ органовъ такъ-называемаго консервативнаго лагеря, наиболѣе искреннемъ, предъявлялось недавно требованіе, чтобы аттестація членовъ суда, представленіе ихъ къ отличіямъ и повышенію были въ каждой губерніи предоставлены губернатору, — такъ чтобы гг. судьи состояли всегда въ нравственной отъ него зависимости! Тамъ же, при назначеніи министромъ сенатора Манасеина, выражалась надежда, что суды познаютъ теперь «идею начальства». Хорошъ былъ бы Царевъ судъ, еслибъ онъ судилъ такъ, какъ начальство прикажетъ, — будь это начальство — не только губернаторъ (а губернаторовъ у насъ чуть не сотня и весьма разнообразныхъ калибровъ), но и самъ министръ — сегодня назначаемый, завтра смѣняемый. Тотъ же органъ печати въ судебномъ процессѣ и рѣшеніи о кронштадтскомъ полицеймейстерѣ Головачевѣ усматривалъ какое-то пораженіе достоинству власти, тогда какъ наоборотъ — это было истинное торжество Царской судебной власти, карающей гласно неправду недостойныхъ своего званія чиновниковъ, хотя бы и «административныхъ!» Странно было бы и останавливаться, на подобныхъ ребяческихъ требованіяхъ, еслибъ они раздавались только въ печати, а не предъявлялись даже въ такъ-называемыхъ «высшихъ сферахъ…»
Несомнѣнно однакоже, что личный составъ судебныхъ учрежденій можетъ оказывать почти неуловимое вліяніе на ходъ судебныхъ процессовъ, и что дѣйствительно многія рѣшенія нашихъ судовъ были окрашиваемы тенденціозностью. Этой тенденціозности, разумѣется, не должно быть мѣста въ судѣ. Судья не имѣетъ права, и въ юридическомъ смыслѣ — истинный преступникъ, когда позволяетъ себѣ при сужденіи о дѣлѣ становиться на «либеральную» или «консервативную» точку зрѣнія. Но это зло, именно у насъ, присуще или было присуще въ равной степени и администраторамъ различныхъ степеней, не исключая и высшихъ, такъ что оно не составляетъ какой-либо органической принадлежности судебнаго института. Фальшивый либерализмъ и теперь крѣпко еще коренится въ различныхъ канцеляріяхъ, оплачиваемый казенными деньгами и награждаемый чинами и орденами. Есть даже цѣлыя отрасли управленія, которыя какъ-то спеціально имѣли такую, конечно, ошибочную, репутацію «либерализма», напримѣръ чиновники по взиманію акциза съ сивухи и иныхъ питій!.. Фальшиво-либеральное направленіе въ русскомъ обществѣ объясняется, какъ мы это часто напоминали, многими историческими условіями нашего развитія, и главнымъ образомъ тою отчужденностью отъ народной жизни, которой въ одинаковой мѣрѣ причастенъ и весь строй русскаго управленія, съ самимъ Петербургомъ во главѣ. Эта болѣзнь, принявъ эпидемическій характеръ и достигнувъ своего апогея въ порожденіи нигилизма и анархизма, начинаетъ уже теперь, и довольно замѣтно, проходить, — и нельзя ставить въ вину исключительно судебному личному составу, что и его не миновалъ общій недугъ: это было нѣчто въ родѣ кори или скарлатины, отъ которой не свободенъ ни одинъ смертный. Но представьте себѣ судебный персоналъ составленнымъ но преимуществу изъ людей вполнѣ серіозныхъ и строго безпристрастныхъ, — и вы убѣдитесь, что зло, на которое наиболѣе указывали противники судебныхъ учрежденій, не состоитъ въ прямой органической сваей съ ними. Разъ, что подобное принципіальное заблужденіе будетъ отброшено, легче станетъ распознавать — откуда именно, сквозь какія именно щели, проходятъ въ нашъ судъ, не безъ торжества иногда, разныя лживыя вѣянія. Все дѣло въ томъ, — и на это вѣроятно будетъ обращено особое вниманіе новымъ министромъ, — что необходима строгая разборчивость въ назначеніи личнаго судебнаго состава. Стать судьей или прокуроромъ — это не должно быть какимъ-то натуральнымъ процессомъ выслуги или карьеры, чѣмъ-то роковымъ — какъ переходъ изъ коллежскаго секретаря въ титулярные за столько-то лѣтъ…
Года два тому назадъ, когда въ русской печати вражда къ новымъ, преимущественно уголовнымъ судамъ дошла до того, что начались воздыханія по судамъ старымъ, дореформеннымъ, «Русь», какъ извѣстно, выступила со статьей обличавшей всю мерзость прежнихъ уголовно-судебныхъ порядковъ, — отлично, по опыту, извѣстную автору статьи, пишущему и эти строки. Мы указали тогда, что старой формѣ уголовнаго судопроизводства недоставало существенныхъ условій, необходимыхъ для отправленія правосудія, именно гласности, — какъ гарантіи правильности судопроизводства; судебнаго слѣдствія, ибо немыслимъ правильный въ живомъ уголовномъ дѣлѣ приговоръ, когда судья вовсе не видитъ въ лицо преступника, не слышитъ его голоса, его объясненій, а долженъ полагаться на записанное постороннимъ слѣдователемъ показаніе; наконецъ — элемента совѣсти, такъ какъ судъ, имѣя дѣло прежде всего съ нравственною стороною дѣянія, гъ внутренними побужденіями человѣка, безконечно разнообразными, не можетъ для опредѣленія истины ограничиваться одними внѣшними, заранѣе предустановленными юридическими признаками. Эти три условія, недостававшія старому уголовному суду, находятся всѣ въ судѣ новомъ, — и въ этомъ состоитъ его существенное преимущество, — но въ самой постановкѣ и обстановкѣ этихъ условій заключаются въ то же время и важные его недостатки, недостатки серіозные, требующіе исправленія. Эта постановка и обстановка почти цѣликомъ заимствованы изъ французскаго, самаго плохаго изъ образцовъ; оттуда же взято и учрежденіе адвокатовъ, или наемныхъ «защитниковъ», которое главнымъ образомъ и скомпрометтировало у насъ новыя судебныя установленія. Не было и нѣтъ у новаго суда болѣе злыхъ враговъ, какъ наши «любодѣи мысли», «софисты XIX вѣка», ораторы, оплачиваемые по стольку-то за каждый цвѣтокъ краснорѣчія. Эта публичная, мерзостная проституція слова безспорно имѣла и имѣетъ самое вредное, деморализующее вліяніе на ходъ русскаго правосудія; она обратила наши судебныя зрѣлища въ безнравственную школу для общества. На этотъ институтъ должны быть, по нашему мнѣнію, направлены по преимуществу удары реформы. Мы не замедлимъ вернуться къ вопросу о новомъ судѣ, и именно уголовномъ, — къ чему теперь можно приступить тѣмъ съ большимъ спокойствіемъ, что о совершенномъ уничтоженіи или радикальной ломкѣ судебныхъ установленій не можетъ уже теперь. слава Богу, быть болѣе и рѣчи…