По поводу круговой поруки.
правитьI.
правитьВсякое новое правительственное мѣропріятіе, затрагивающее какое нибудь бытовое явленіе народной жизни, возбуждаетъ всегда, если не въ обществѣ, то, по крайней мѣрѣ, въ печати, большую или меньшую тревогу. То же повторилось и ныньче, когда стало извѣстно, что съ окончательною отмѣной подушной подати министру финансовъ предоставлено внести въ государственный совѣтъ предложеніе объ измѣненіи законовъ, касающихся отвѣтственности плательщиковъ во взносѣ казенныхъ сборовъ. Что правительство, устанавливающее налоги, должно обезпечить правильное, и вѣрное ихъ поступленіе, это, конечно, не подлежитъ никакому сомнѣнію. Но если это такъ, то почему же предполагаемая и совершенно неизвѣстная еще перемѣна законовъ объ отвѣтственности плательщиковъ возбуждаетъ сомнѣнія, тревоги и боязнь? Только потому, что при существующей до сихъ поръ подушной системѣ правильное поступленіе подушной подати гарантировалось круговою порукой, а круговая порука связана съ общиной. Въ этихъ двухъ бытовыхъ учрежденіяхъ хранятся гарантіи не одного правильнаго поступленія государственныхъ доводовъ, а и всего будущаго народнаго благосостоянія, будущаго народно-общественнаго развитія. Понятно поэтому, что всякій разъ, какъ только затрогивается вопросъ объ общинѣ, неизбѣжно является боязнь, чтобы этому лучшему бытовому явленію русской жизни не было нанесено какого-нибудь ущерба. И эта боязнь имѣла и имѣетъ свое основаніе въ фактахъ той непослѣдовательности, которую являла постоянно паша администрація, до сихъ поръ не выработавшая еще точныхъ основаній для своихъ отношеній къ сельскому населенію.
Единственный, точно выработанный у насъ принципъ есть принципъ власти. Уже со времени Всеволода III можно прослѣдить послѣдовательное развитіе этого принципа въ его традиціонномъ, наслѣдственномъ и усиливающемся ростѣ черезъ весь родъ московскихъ князей и царей къ Петру Великому и до нашего времени. Что же касается отношеній органовъ автократической власти къ народу и основаній для управленія имъ, то въ этой области государственнаго права наша администрація не выработала и не установила никакихъ традицій, какія, напримѣръ, установились въ правительствѣ Англіи, Франціи, Германіи. Возьмемъ хотя народное образованіе и систему налоговъ. Въ Пруссіи народное образованіе установилось еще при Штейнѣ и восемьдесятъ лѣтъ идетъ изъ года въ годъ въ одномъ направленіи, совершенно независимо оттого, какой министръ завѣдуетъ министерствомъ просвѣщенія. У насъ же до сихъ поръ дѣлаются только опыты и пробы и не установилось ни прочной системы, ни типа школы, вполнѣ приспособленнаго къ народнымъ нуждамъ.
Еще бблыйею неустойчивостью и отсутствіемъ общихъ принциповъ, основанныхъ на знаніи народной жизни и народныхъ нуждъ, отличалось всегда наше управленіе сельскимъ населеніемъ. Киселевъ, напримѣръ, ставитъ фискальные интересы на второй планъ и главной его цѣлью было увеличеніе благосостоянія крестьянъ. Поэтому вездѣ, гдѣ только можно, онъ противодѣйствовалъ увеличенію съ крестьянъ прямыхъ налоговъ; когда производилось переложеніе податей съ душъ на землю, Киселевъ не позволилъ увеличивать общую сумму оброчной подати привлеченіемъ къ ней прибылыхъ душъ по новымъ ревизіямъ. Переложеніе дѣлалось съ цѣлью уравненія платежей соотвѣтственно качествамъ почвы, промысловымъ занятіямъ и вообще хозяйственнымъ выгодамъ крестьянъ. Переложеніе было актомъ поданной справедливости, а не средствомъ для увеличенія платежей. Когда по новой ревизіи были увеличены подушный окладъ и земскіе сборы, то Киселевъ, чтобы облегчить крестьянъ, приказалъ уменьшить общественный сборъ (зависѣвшій непосредственно отъ министра государственныхъ имуществъ) на 506,876 руб. въ годъ. Когда производилась люстрація казенныхъ имѣній западныхъ губерній и регулированіе прибалтійскихъ, то основная задача заключалась въ томъ, чтобы облегчить крестьянамъ повинности и дать имъ достаточный земельный надѣлъ. Въ западныхъ губерніяхъ было окончательно переведено на оброкъ 680 тысячъ душъ (изъ 701 тыс. всего населенія), земли прибавлено крестьянамъ 358,958 десят., а повинности уменьшены на 605,387 руб.; въ балтійскихъ губерніяхъ на 64 тысячи душъ прибавлено земли 12,803 дес., а повинности уменьшены на 119,090 руб. Прибалтійскіе помѣщики были очень недовольны регулированіемъ казенныхъ имѣній, потому что крестьяне, жившіе на казенныхъ земляхъ, имѣли больше угодій, повинностей платили меньше, а пользованіе землей было обезпеченнѣе, чѣмъ въ имѣніяхъ помѣщичьихъ. Поэтому ни одинъ крестьянинъ, жившій на казенной землѣ, не перешелъ на помѣщичью землю, тогда какъ крестьяне на помѣщичьихъ земляхъ постоянно добивались мѣстъ на земляхъ казенныхъ. Но самый характерный фактъ, это то, что религіозное движеніе въ Лифляндіи въ 1846 и въ Послѣдующихъ годахъ происходило лишь въ помѣщичьихъ имѣніяхъ, а крестьяне на казенныхъ земляхъ не принимали въ немъ никакого участія.
Въ бумагахъ, оставшихся послѣ Киселева, сохранилась его собственноручная замѣтка, въ которой Киселевъ говоритъ вотъ что: е Въ Россіи нельзя и, скажу болѣе, не должно въ настоящемъ ребяческомъ ея положеніи стремиться къ возвышенію до послѣдней возможности государственныхъ доходовъ; государственная жизнь развивается и должна развиваться медленно и съ нею только умножаются капиталы, безъ которыхъ промышленности быть не можетъ; мы на этой стезѣ находимся едва десятки лѣтъ и должны бороться не только со всѣми недостатками нашей юности, но и съ географическимъ положеніемъ нашего обширнаго государства, съ климатомъ суровымъ и со всѣми лишеніями, отъ того проистекающими. Усиливать подати и сборы можно, но отбирать у бѣднаго послѣднее — значитъ произносить приговоръ всякому будущему преуспѣянію, и я дозволяю себѣ думать и скажу, что каждый, сверхъ мѣры исторгнутый отъ плательщика рубль удаляетъ на годъ развитіе экономическихъ силъ государства. Умноженіе доходовъ должно зависѣть не отъ внезапнаго и произвольнаго возвышенія налоговъ, но отъ средствъ, коими плательщики обладаютъ; до улучшенія ихъ быта всякое новое требованіе возвышенныхъ платежей увеличитъ недоборы и уничтожитъ въ самомъ началѣ развитіе самостоятельности плательщиковъ… увеличеніе доходовъ должно и можетъ быть, но при настоящихъ условіяхъ все зависитъ отъ времени: переселите 800 тыс. душъ, употребите капиталы на устройство оброчныхъ статей и лѣсовъ, откройте широкіе пути торговли, дайте народу денежные способы и тогда ожидайте увеличенія доходовъ".
Въ засѣданіи у Государя (въ январѣ 1845 г.) секретнаго комитета объ увеличеніи по нѣкоторымъ статьямъ государственныхъ доходовъ Канкринъ, между прочимъ, замѣтилъ, что увеличеніе доходовъ отъ государственныхъ имуществъ не соотвѣтствуетъ расходамъ на содержаніе министерства по новымъ штатамъ, введеннымъ Киселевымъ. Киселевъ принялъ замѣчаніе Канкрина за личный намекъ и въ блестящей рѣчи изобразилъ положеніе государственныхъ крестьянъ въ самыхъ мрачныхъ краскахъ. Затѣмъ онъ прибавилъ, что непосредственный начальникъ департамента государственныхъ имуществъ, сенаторъ Дубенскій, привлеченъ уже за злоупотребленія и невниманіе къ дѣлу къ законной отвѣтственности и что тому же слѣдовало бы подвергнуть и высшаго начальника (Канкрина), который въ 18-ти лѣтнее управленіе такъ отодвинулъ назадъ управленіе крестьянами и такъ мало пекся о благѣ ввѣренныхъ ему 8 милл. душъ. «На меня, — заключилъ Киселевъ свою рѣчь, — долгъ русскаго и вѣрноподданнаго налагаетъ другія обязанности, Я принялъ государственныхъ крестьянъ не съ тѣмъ, чтобы выслужиться внезапнымъ возвышеніемъ съ нихъ доходовъ казны, а съ тѣмъ, чтобы исправить сначала ихъ состояніе, и думаю, что такимъ образомъ болѣе усердствую моему отечеству, нежели тѣ, которые во всѣхъ своихъ начинаніяхъ имѣютъ всегда въ виду одну только личную свою пользу».
Въ этихъ замѣткахъ о Киселевѣ, взятыхъ мною у Заблоцкаго (Графъ П. Д. Киселевъ и его время), заключается вся податная теорія, которой держался Киселевъ въ управленіи крестьянами. Киселевъ не отрицалъ, что корову нужно доить, но онъ зналъ также, что ее нужно и кормить. Другіе администраторы думали иначе, а между ними и противникъ Киселева, Муравьевъ. Муравьевъ (при Императорѣ Александрѣ II) принадлежалъ къ числу главныхъ порицателей дѣйствій и системы Киселева и говорилъ, что доходъ казны «можетъ быть значительно увеличенъ при умѣньи взяться за дѣло, — умѣньи, котораго не доставало Киселеву, какъ теоретику, а не практику». И вотъ, вступивъ въ управленіе государственными имуществами, Муравьевъ показалъ то умѣнье, котораго не доставало Киселеву. Муравьевъ сейчасъ же началъ съ увеличенія налоговъ и всевозможнаго урѣзыванія крестьянскихъ земель. Онъ увеличилъ оброчную подать съ государственныхъ крестьянъ и обратилъ въ оброчныя статьи земли, бывшія въ пользованіи крестьянъ сверхъ 8 и 15-ти десятинной пропорціи. У крестьянъ западныхъ губерній были тоже отрѣзаны излишки и превращены въ оброчныя статьи, а оброкъ съ крестьянъ увеличенъ. Съ 1857 г., когда вступилъ въ управленіе государственными имуществами Муравьевъ и началась новая система, окладъ денежныхъ сборовъ съ государственныхъ крестьянъ увеличенъ съ 41.914,192 руб. до 56.877,349 руб.; одинъ сборъ оброчной подати, составлявшій въ 1861 г. 24.437,430 руб., увеличенъ къ 1865 г. до 31.806,501 р. Муравьеву же принадлежитъ мысль, что государственные крестьяѣе, подобно помѣщичьимъ, должны, выкупить свои надѣлы, и теперешнее обращеніе оброчной подати въ выкупные платежи, съ надбавкой 45 % или увеличеніемъ ежегодныхъ платежей государственныхъ крестьянъ на 14 милл., составляетъ только заключительное слово этой мысли. При Киселевѣ свободные казенные участки, смежные съ казенными селеніями и необходимые государственнымъ крестьянамъ, высочайше повелѣно не предъявлять на общихъ торгахъ, а сдавать государственнымъ крестьянамъ съ надбавкой 1 %; Муравьевъ же эти безпереоброчныя земли приказамъ отдавать съ торговъ.
Къ какимъ же результатамъ привела система Муравьева? Въ отвѣтъ приведу два факта и оба изъ оффиціальныхъ источниковъ. Въ отчетѣ о дѣятельности министерства государственныхъ имуществъ съ 1862 по 1872 г., представленномъ Государю Зеленымъ, смѣнившимъ Муравьева, говорится, что «въ послѣдніе годы, предшествовавшіе Положенію 19 февраля (т.-е. при Муравьевѣ), главное вниманіе министерства государственныхъ имуществъ было обращено на увеличеніе доходовъ съ казенныхъ имѣній въ западныхъ губерніяхъ. Въ этихъ видахъ была поспѣшно (!) произведена новая люстрація, крестьянскій оброкъ былъ увеличенъ, а изъ свободныхъ земель были образованы фермы, отданныя въ долгосрочное арендное содержаніе. Эти мѣры имѣли свою невыгодную сторону. Оброкъ, возвышенный не вездѣ равномѣрно и соотвѣтственно средствамъ крестьянъ, оказывался въ иныхъ мѣстностяхъ слишкомъ обременительнымъ, а отрѣзки крестьянскихъ земель для обмѣна и образованія фермъ, стѣснили крестьянское хозяйство. Крестьяне, нуждаясь въ землѣ, снимали за большія деньги угодья, отрѣзанныя къ фермамъ, а оброчные содержатели фермъ ставили крестьянъ въ экономическую отъ себя зависимость, иногда худшую, чѣмъ прежнія обязательныя отношенія».
Еще болѣе поразительные факты приводитъ г. Анучинъ (извѣстный статистикъ и управляющій самарскою казенною палатой) въ запискѣ, поданной имъ въ 1877 г. министру финансовъ о причинахъ обѣднѣнія Самарской губерніи, которыя онъ ставитъ въ прямую зависимость отъ сдачи съ торговъ земель, находившихся прежде у крестьянъ въ безпереоброчномъ содержаніи. Муравьевъ, неоспоримо, поднялъ этой мѣрой доходъ отъ казенныхъ земель, но только какою цѣной? «Фактъ повальнаго обѣднѣнія значительной части населенія Самарской губерніи послѣ 1874 г. неоспоримъ, — говоритъ г. Анучинъ, — но одинъ ли голодъ былъ причиною такого обѣднѣнія? Бывшая въ Самарской губерніи коммиссія, основываясь, главнымъ образомъ, на докладѣ одного изъ своихъ членовъ, управляющаго государственными имуществами въ Самарской губерніи, находила причины обѣднѣнія въ голодѣ и приписывала какъ самые неурожаи 1872—1873 г., такъ и послѣдовавшее затѣмъ обѣднѣніе случайной метеорологической причинѣ — засухѣ. Между тѣмъ, произведенныя мною изслѣдованія, — говоритъ г. Анучинъ, — съ цѣлью разъясненія платежныхъ средствъ самарскаго населенія, совершенно подрываютъ установившійся взглядъ, обнаруживая, что обѣднѣніе самарскаго населенія началось гораздо ранѣе голода, благодаря постоянному вліянію причинъ чисто-экономическаго свойства, и что засухи играли при этомъ роль неблагопріятныхъ случайностей, усугублявшихъ вредное вліяніе вышеупомянутыхъ коренныхъ и постоянныхъ культурно-экономическихъ условій и вызвавшихъ кризисъ, который и безъ нихъ, хотя и позже, но непремѣнно бы наступилъ. Явное доказательство этому представляется въ томъ, кажущемся на первый взглядъ весьма загадочнымъ обстоятельствѣ, что отъ неурожаевъ болѣе всего пострадало среднее, степное пространство Самарской губерніи: южная часть Бузулукскаго уѣзда и сопредѣльная съ нею сѣверная полоса Николаевскаго. Обѣднѣніе этой части губерніи началось ранѣе голода. На населеніи Бузулукскаго уѣзда еще съ начала 60 годовъ считается хроническая недоимка 200 т. руб. и никакими мѣрами строгости она не могла быть взыскана, несмотря на настоянія казенной палаты и на энергію полиціи, бездѣйствію которой накопленіе этой недоимки сперва приписывалось. Всѣхъ удивляло то, что недоимка накопилась на государственныхъ крестьянахъ, въ благосостояніи которыхъ не сомнѣвались, ибо они окружены большими пространствами казенныхъ земель. Сравненіе положенія государственныхъ крестьянъ по подворнымъ описаніямъ 1858 и 1867 годовъ разъяснило, что причиной накопленія недоимки на Бузулукскомъ уѣздѣ было сильное обѣднѣніе его населенія въ этотъ промежутокъ времени. У крестьянскихъ обществъ Бузулукскаго уѣзда находилось до 1860 г., на основаніи закона 1850 г., въ безпереоброчномъ содержаніи 227 казенныхъ участковъ, площадью въ 120 т. десятинъ, съ платою, среднимъ числомъ, по 15 коп. за десятину; а въ пользованіи крестьянскихъ обществъ Николаевскаго уѣзда было 200 т. десятинъ изъ платы, среднимъ числомъ, по 8 коп. за десятину. Въ 1860 г. для увеличенія доходовъ съ казенныхъ оброчныхъ статей, находившихся у крестьянъ въ безпереоброчномъ пользованіи, велѣно отдавать ихъ съ торговъ; вслѣдствіе этого цѣны на нихъ поднялись въ нѣсколько разъ — втрое, впятеро, даже вдесятеро и болѣе».
Общій результатъ этой мѣры былъ такой: у крестьянъ Бузулукскаго уѣзда, вмѣсто прежнихъ 120 т. десятинъ, осталось только 30 т. десятинъ, а у крестьянъ Николаевскаго уѣзда, вмѣсто 200 т. десятинъ, — 45 т. десятинъ. Остальное, необходимое для посѣва количество земель крестьяне должны были брать уже отъ крупныхъ съемщиковъ, изъ вторыхъ или изъ третьихъ рукъ, по цѣнамъ, конечно, высшимъ, чѣмъ состоявшіяся на торгахъ, и платить въ 20 или 30 разъ дороже прежняго.
При этомъ порядкѣ спекуляція казенными оброчными землями стала азартною игрой, въ которой разорились не только крестьяне, но и тѣ, кто хотѣлъ поживиться на ихъ счетъ. Но не выиграло и государственное казначейство. Если возвышеніе цѣнъ и дало казнѣ нѣсколько сотенъ тысячъ рублей, за то она потеряла на недоимкахъ въ платежахъ разорившихся съемщиковъ и крестьянъ. Вслѣдствіе непомѣрнаго возвышенія цѣнъ и притѣсненій со стороны крупныхъ съемщиковъ, крестьяне стали предпочитать самостоятельному хозяйству посторонніе заработки. Отъ итого число крестьянъ, разбиравшихъ земли изъ вторыхъ и третьихъ рукъ, годъ отъ году уменьшалось, а съ уменьшеніемъ ихъ числа становился менѣе выгоднымъ промыселъ крупныхъ арендаторовъ, снимавшихъ большіе участки, чтобы раздавать ихъ по мелочамъ крестьянамъ. Спекулятивная горячка начала утихать и приливъ смѣнился отливомъ. Участки оставались на торгахъ не разобранными, многіе отказывались отъ участковъ, на которые уже были заключены контракты, предпочитая лучше выплатить неустойку; чѣмъ платить оброкъ, недоимки стали расти и увеличиваться годъ отъ году и цѣны на земли упали. Такъ, еще до голоднаго періода многія казенныя оброчныя статьи въ Бузулукскомъ уѣздѣ спустились ниже той цѣны, по которой онѣ раздавались въ безпереоброчное содержаніе крестьянскимъ обществамъ до 1860 года, т.-е. до введенія на нихъ торговъ.
Прошло двадцать пять лѣтъ, и вотъ въ какомъ видѣ является отношеніе къ тѣмъ же деревенскимъ вопросамъ теперешней администраціи. По представленію министра государственныхъ имуществь, статсъ-секретаря Островскаго, въ ноябрѣ 1884 г. состоялся законъ, предоставляющій крестьянскимъ обществамъ брать въ аренду казенныя земли безъ торговъ. Законъ этотъ снова возвращаетъ насъ къ 1850 году, когда тоже состоялось высочайшее повелѣніе о непредъявленіи къ торгамъ свободныхъ казенныхъ участковъ, въ которыхъ могутъ нуждаться крестьяне. Это высочайшее повелѣніе Императора Николая вошло въ VIII т. Св. зак. и отмѣнено Императоромъ Александромъ II по представленію Муравьева. Такимъ образомъ, законъ 1850 г. былъ отмѣненъ, чтобы черезъ 35 лѣтъ опять явиться почти въ прежнемъ видѣ, и еще разъ въ теченіе 25 лѣтъ (съ 1860 по 1884 г.) повторился уже сдѣланный разъ графомъ Киселевымъ опытъ (съ 1837 по 1850 г.) — можетъ ли существовать нашъ крестьянинъ тѣмъ количествомъ земли, которое ему дано. Къ 1884 г. получился тотъ же выводъ, который уже былъ разъ полученъ въ 1850 г.
Переселенческій вопросъ (тотъ же самый вопросъ: довольно ли крестьянину земли?) въ эти 25 лѣтъ испыталъ подобную же повторительную пробу и снова получился старый, уже извѣстный выводъ. Въ министерство гр. Киселева переселеніе крестьянъ составляло предметъ особенной заботливости администраціи и Киселевъ думалъ, что для благосостоянія государственныхъ крестьянъ необходимо переселить изъ нихъ 800 т. или почти 10 %. Въ послѣдовавшій затѣмъ освободительный періодъ вопросы сельскаго населенія были предоставлены своему собственному теченію и укладъ новаго земледѣльческаго быта свершился подъ воздѣйствіемъ новыхъ аграрныхъ условій, созданныхъ освобожденіемъ. Власть земли надъ мужикомъ развернула тутъ вполнѣ свою ломящую силу и представила такіе факты, что всѣ убѣдились, что борьба съ этою ломящею силой для крестьянина невозможна. Если бы всѣ оффиціальныя и неоффиціальныя изслѣдованія народнаго быта за послѣднія тридцать лѣтъ были собраны и разработаны, то безъ всякаго преувеличенія можно сказать, что получилась бы картина болѣе мрачная, чѣмъ та, которую нарисовалъ Киселевъ въ 1845 г. въ секретамъ комитетѣ (отпуская членовъ комитета послѣ этого засѣданія, Императоръ Николай имъ сказалъ: «благодарю васъ, господа, что меня просвѣщаете»). И дѣйствительно, въ послѣднее время обнаружилось явленіе, тогда еще небывалое. Прежде необходимость въ постороннихъ заработкахъ создала отхожіе ремесленные промыслы, теперь же въ губерніяхъ, отличавшихся всегда плодородіемъ, какъ бы нарочно скопились всѣ неблагопріятныя условія, чтобы довести мужика до крайняго положенія. Увеличеніе населенія, измельчаніе надѣловъ, истощеніе почвы и крайне обременительные платежи довели земледѣльческое хозяйство крестьянъ до такихъ дефицитовъ, что продолжать земледѣліе для многихъ крестьянъ оказывалось невозможнымъ. Испробывая разные способы борьбы, крестьяне сначала снимали въ аренду помѣщичьи земли, — не помогло; тогда они стали сдавать свои земли крестьянамъ болѣе зажиточнымъ (бывали случаи сдачи крестьянами-общинниками своей земли на 12 лѣтъ), — и это не помогло. Осталось послѣднее средство — сбѣжать съ своей не кормящей земли и искать работы на сторонѣ. Но какую же могъ найти себѣ работу коренной земледѣлецъ, кромѣ земледѣльческой? И вотъ, отъ своей полосы онъ пошелъ въ земледѣльческіе батраки, изъ хозяина превратился въ работника.
Въ другихъ мѣстахъ бывшей житницы Россіи, напримѣръ, въ Заволжскомъ краѣ, повторилось подобное же явленіе, хотя и въ иной формѣ. Постоянное обѣднѣніе населенія создало, наконецъ, болѣе 20 % безлошадныхъ крестьянъ, которымъ осталось идти въ батраки или выселяться. Безпорядочное переселеніе, ничѣмъ не регулируемое, охватило цѣлыя деревни и приняло бродяжническую, скитальческую форму. Цѣлыми толпами двигались крестьяне изъ Бурской, Орловской, Тамбовской, Рязанской, Саратовской губерній за Уралъ, въ Сибирь, въ Троицкъ, въ Бійскій уѣздъ, въ Тургайскую область. Очень часто такой переселенческій потокъ сталкивался съ встрѣчнымъ потокомъ разоренныхъ и разочаровавшихся скитальцевъ, увлеченныхъ мечтами о лучшихъ мѣстахъ и теперь возвращавшихся домой, потому что они не нашли не только лучшихъ, но и никакихъ мѣстъ.
Но неурядица въ земельныхъ отношеніяхъ принимала иногда болѣе мрачный, трагическій характеръ. Такъ, въ Малороссіи и особенно въ Кіевской губерніи поземельныя столкновенія приводили къ военнымъ судамъ и въ постоямъ военныхъ командъ. Военные суды, конечно, сдѣлали свое дѣло и покарали виновныхъ, но земельнаго вопроса они разрѣшить не могли.
Общій результатъ всей массы печальныхъ фактовъ, обнаруженныхъ жизнью сельскаго населенія, выразился, наконецъ, назначеніемъ коммиссіи по переселенческому вопросу. Эта коммиссія была слѣдствіемъ не теоретическихъ или туманныхъ предрѣшающихъ соображеній, а неустранимымъ практическимъ отвѣтомъ на запросъ самой жизни, чтобы положить конецъ повсюдной анархіи аграрныхъ отношеній, не терпимой ни въ какомъ гражданскомъ общежитіи. Попытки народа найти собственными средствами какой-нибудь выходъ изъ неблагопріятныхъ условій не могли привести ни къ чему безъ правительственной поддержки, и вотъ, въ газетахъ является извѣстіе, что коммиссія по переселенческому вопросу выработала проектъ, разосланный для разсмотрѣнія по министерствамъ и сущность котораго заключается въ учрежденіи центральной коммиссіи для заправленія изъ Петербурга переселенческимъ движеніемъ. Затѣмъ, въ дополненій къ этому извѣстію, Новости сообщили, что, съ цѣлью упорядоченія переселенія крестьянъ, въ распоряженіе министра государственныхъ имуществъ будетъ отпущено въ 1886 году 223,119 р. Такимъ образомъ, черезъ 25 лѣтъ снова повторяется то, что въ министерство гр. Киселева имѣло уже свою организацію, но на этотъ разъ помощь потребуется уже не для 800 т. крестьянъ, какъ думалъ Киселевъ. На чемъ основывалъ свою цифру гр. Киселевъ, намъ неизвѣстно; но если основываться на разсчетѣ нуждающихся въ землѣ, сдѣланномъ г. Южаковымъ («Нормы народнаго землевладѣнія». Рус. Мы, сентябрь), то крестьянъ, которымъ еще возможно помочь переселеніемъ, окажется не меньше 2 милліоновъ.
II.
правитьТо, что мы сейчасъ говорили, составляетъ одну изъ послѣднихъ и весьма поучительныхъ страницъ изъ исторіи нашей администраціи. Въ тысячелѣтнемъ прошломъ русской земли страничка эта составляетъ очень короткій, едва возникающій моментъ будущихъ и уже, конечно, иныхъ, чѣмъ былыя, отношеній государства къ народу.
Прежнія отношенія государства въ народу были всегда чисто-фискальными. Правительству княжеской и царской Руси были чужды государственныя понятія, управленіе народомъ имѣло вотчинный характеръ и на крестьянскія общины смотрѣли только какъ на источникъ всякихъ платежей и повинностей. Со времени Петра Великаго народу не стало легче. Петръ только точнѣе опредѣлилъ рабочую народную силу, сосчиталъ ее (ревизія) и установленіемъ подушной подати закрѣпилъ точной, опредѣленной цифрой государственные доходы съ крестьяне". Что же касается внутренней жизни народа, то Петръ Великій въ нее не вдавался. Народъ жилъ по старинѣ, по обычаю, патріархально, не зная никакихъ юридическихъ опредѣленій своимъ внутреннимъ распорядкамъ, и управлялся своими выборными, а, быть можетъ, и наслѣдственными старѣйшинами. До конца XVIII столѣтія администрація не втиралась въ народную жизнь, да и ровно ничего о ней не знала. Если же въ интересахъ государственнаго порядка администрація налагала свою руку на народъ, то не для того, чтобы закрѣпить, а чтобы разрушить народный бытъ. Такъ, исключительно ради фискальныхъ цѣлей сельскія общества, владѣвшія землею въ разныхъ дозахъ и въ разномъ количествѣ, соединялись въ одно податное общество, а селенія большія, напротивъ, раздѣлялись на два или больше податныхъ участка; для отбыванія рекрутской повинности существовало новое дѣленіе по 1,000 душъ въ участкѣ; для ссыпки хлѣба въ запасные магазины опять свое дѣленіе, для дорожной повинности опять свое и т. д. Одна и та же деревня дѣлилась на столько участковъ, сколько ей приходилось отбывать разныхъ повинностей, и все управленіе народомъ состояло только изъ разнаго рода сборщиковъ, надъ которыми высилась безапелляціонная власть исправника. Даже Екатерина II, предполагавшая, подобно грамотамъ дворянству и городамъ, дать е сельскому свободному сословію" гражданскія права, ограничилась только указомъ 19 мая 1769 г., которымъ повелѣвалось: «въ случаѣ неуплаты крестьянами въ годовой срокъ подушной недоимки, забирать въ города старостъ и выборныхъ, держать подъ карауломъ, употреблять ихъ въ тяжкія городовыя работы безъ платежа заработныхъ денегъ, доколѣ вся недоимка заплачена не будетъ». Императоръ Александръ 1 ограничился только подтвержденіемъ, въ 1811 году, екатерининскаго указа 1769 г. Всѣ подати взыскивались по подушной системѣ, безъ всякаго соображенія съ доходами земли и администрація никогда не знала, да и не хотѣла знать, какимъ способомъ и изъ какихъ источниковъ народъ покрываетъ платежи. Даже высшая центральная власть не имѣла никакого точнаго и яснаго представленія объ обязанностяхъ государства въ народу. Напримѣръ, Екатерина 11, думавшая дать государственнымъ крестьянамъ гражданскую полноправность, дарила населенныя имѣнія своимъ любимцамъ и сотни тысячъ свободныхъ крестьянъ превратила въ крѣпостныхъ. Императоръ Александръ 1, положившій предѣлъ подобному закрѣпощенію свободныхъ людей, превратилъ десятки тысячъ государственныхъ крестьянъ въ военныхъ поселянъ. Императоръ Николай I, уже думавшій объ освобожденія помѣщичьихъ крестьянъ, продолжалъ обращеніе государственныхъ крестьянъ въ военныхъ поселянъ и болѣе 300 т. душъ государственныхъ крестьянъ сдѣлалъ удѣльными. Превращеніе государственныхъ крестьянъ въ удѣльныхъ прошло черезъ министра финансовъ и государственный совѣтъ, «но ни министръ, ни государственный совѣтъ во всемъ своемъ составѣ, — говоритъ Заблоцкій, — не встрѣтили никакого препятствія къ перемѣщенію людей изъ свободнаго сословія въ но я у крѣпостное; ни одинъ голосъ не раздался въ защиту того принципа здравой политики, что можно и даже должно безправнымъ давать гражданскія права, но не наоборотъ». По понятіямъ времени, государственные крестьяне были собственностью казны и, какъ государственная собственность, были свободны; но въ силу того же начала государство могло ими распоряжаться но своему усмотрѣнію и давать имъ то или другое назначеніе. Отсюда вытекало и другое правительственное понятіе, что государство, какъ владѣлецъ крестьянъ, могло заботиться о нихъ настолько, насколько требовали того фискальные интересы. Эту мысль высказалъ за 1834 г. государственный совѣтъ совершенно опредѣленно, не усмотрѣвъ въ предположеніяхъ объ устройствѣ управленія государственныхъ крестьянъ ничего иного, какъ преобразованіе системы податей на лучшихъ уравнительныхъ началахъ. Такимъ образомъ, крѣпостныя привычки, въ которыхъ вырастало правящее сословіе, съ крайнихъ его верховъ и до крайнихъ низовъ, полное абсолютное незнаніе народа и условій его быта, отождествленіе государства съ казной, а иногда и съ высшею администраціей, отсутствіе государственныхъ понятій и крѣпостническія наклонности и повадки, съ которыми администрація внѣдрялась въ крестьянскій бытъ и ломала его по своимъ фискальнымъ соображеніямъ, — вотъ что руководило исключительно отношеніями правящихъ лицъ и администраціи къ сельскому населенію. Даже наиболѣе просвѣщенный изъ администраторовъ крѣпостной эпохи, проникнутый идеей освобожденія, гр. Киселевъ, не имѣлъ Точнаго представленія о крестьянскомъ мірѣ и онъ былъ для него только фискально-юридическимъ понятіемъ. Насколько гуманный гр. Киселевъ, старавшійся водворить въ своемъ управленіи только законность и уничтожить всякій произволъ, не могъ отрѣшиться отъ того, противъ чего самъ «ратовалъ, и обнаруживалъ наклонность къ административному насилію, можно убѣдиться изъ его проекта управленія государственными крестьянами. По этому проекту малоземельныхъ крестьянъ слѣдовало или надѣлять землею изъ свободныхъ казенныхъ участковъ, или переселять на свободный казенныя земли. Въ послѣднемъ случаѣ, „на мѣстахъ новыхъ водвореній учреждаются отдѣльные семейные участки, въ видѣ хуторовъ, на правѣ постояннаго потомственнаго пользованія и безъ раздробленія между членами семейства“. Спрашивается, въ силу какого права гуманный Киселевъ, возмущавшійся въ другихъ привычками насилія, разрѣшаетъ сотнямъ тысячъ нуждающихся крестьянъ переселеніе только на томъ условіи, если они откажутся отъ своего исконнаго обычая жить слободами и общинами и устроятся на новомъ мѣстѣ неудобнымъ и непривычнымъ для нихъ способомъ?
И, между тѣмъ, несмотря на всѣ эти многовѣковыя неурядицы, сельское населеніе, какъ бы замуравленное въ себѣ, сохранило и сберегло всѣ формы и традиціи своего быта и народныхъ учрежденій. Только въ этомъ сохраненіи традицій и въ живучести народныхъ формъ жизни, которыя сохранилъ народъ, и заключается секретъ тѣхъ неистощимыхъ средствъ, которыя далъ народъ государству. Причина этой силы оставалась тайной многіе вѣка, пока ее не открылъ для насъ, русскихъ, иностранецъ, пріѣхавшій нарочно въ Россію для изученія ея народныхъ бытовыхъ учрежденій. Изслѣдователемъ этимъ былъ прусскій баронъ Гакстгаузенъ.
За много ранѣе до посѣщенія Россіи Гакстгаузенъ изучалъ въ Германіи поземельное устройство, во всемъ, что касается состоянія земледѣльцевъ, устройства общинъ, отношенія земледѣльцевъ къ семьѣ, къ господину, въ общинѣ и государству. Затѣмъ, по порученію прусскаго правительства, Гакстгаузенъ изслѣдовалъ народныя отношенія во всѣхъ провинціяхъ прусской монархіи и собранный имъ матеріалъ послужилъ основаніемъ и пособіемъ для законодательныхъ работъ.
Во время путешествія (отъ 1830—1838 г.) по Пруссіи Гакстгаузенъ встрѣтилъ, при разъясненіи историческаго развитія нѣкоторыхъ частностей сельскихъ учрежденій Германіи, загадочныя отношенія, не вытекавшія изъ основъ чисто-германской народной жизни. Такъ какъ въ этихъ, хотя и первобытныхъ германскихъ странахъ жили отъ VI до XII столѣтія славянскія племена, впослѣдствіи мало-по малу истребленныя или огерманизированныя, то Гакстгаузенъ пришелъ къ заключенію, что эти загадочныя отношенія должны корениться въ основахъ народной жизни и въ древнѣйшихъ славянскихъ учрежденіяхъ. Такимъ образомъ, для его историческихъ изслѣдованій явилась необходимость въ болѣе обширномъ изученіи народной жизни и сельскихъ учрежденій славянъ въ такихъ мѣстностяхъ, гдѣ коренные славянскіе элементы поземельнаго устройства сохранились чистыми, безъ постороннихъ вліяній. Подобными мѣстностями могли быть южныя провинціи Австріи, Сербія, Болгарія и преимущественно Россія. Со стороны русскаго правительства Гакстгаузенъ встрѣтилъ величайшую готовность къ содѣйствію его ученымъ изслѣдованіямъ и Императоръ Николай приказалъ всѣмъ властямъ не только оказывать Гакстгаузену полное покровительство, но и сообщать ему документы изъ архивовъ и присутственныхъ мѣстъ.
Гакстгаузенъ пріѣхалъ въ Россію въ 1843 г. Весной того же года онъ черезъ Москву отправился на сѣверъ, осмотрѣлъ части лѣсной области, затѣмъ повернулъ въ Волгѣ, проѣхалъ на востокъ до Казани, потомъ на югъ до Саратова, объѣхалъ губерніи черноземной полосы — Пензенскую, Тамбовскую, Воронежскую, Харьковскую, далѣе черезъ Екатеринославль проѣхалъ степныя пространства до Керчи въ Крыму, изъ Керчи завернулъ въ южно-кавказскія земли, объѣхалъ Крымъ и берегомъ достигъ Одессы. Изъ Одессы онъ отправился въ Подолію и Волынь, доѣхалъ до Кіева и черезъ Черниговъ, Орелъ и Тулу вернулся въ Москву. Такимъ образомъ, Гакстгаузенъ имѣлъ возможность познакомиться съ характеристическими особенностями каждой отдѣльной полосы и собрать богатый матеріалъ, по крайней мѣрѣ, для выясненія той основной идеи, ради которой онъ и предпринялъ путешествіе по Россіи. Не огриначившись тѣмъ, что видѣлъ, Гакстгаузенъ, вернувшись домой, долго изучалъ Россію еще и по документамъ и только въ 1847 году явились первыя 29 главъ его книги (Изслѣдованія внутреннихъ отношеній народной жизни и въ особенности сельскихъ учрежденій Россіи), а остальныя въ 1852 г. На русскомъ языкѣ его книга явилась только въ 1870 году.
Въ предисловіи Гакстгаузенъ, между прочимъ, говоритъ: „Авторъ этого сочиненія пробылъ въ Россіи съ небольшимъ годъ, и потому не хочетъ выдавать себя за человѣка, изучившаго русскій народный бытъ во всей его полнотѣ. Но онъ можетъ чистосердечно сознаться, что приступилъ къ своему труду безъ предубѣжденій, что онъ относился къ нему съ глубочайшимъ благоговѣніемъ и любовью ко всякой свѣжей, простой, не извращенной жизни. Болѣе чѣмъ двадцатилѣтнее изслѣдованіе и путешествіе изощрили до извѣстной степени его наблюдательность, и потому онъ надѣется дать въ этой книгѣ не только нѣчто новое и совершенно неизвѣстное, но и нѣчто вызывающее на размышленіе и изученіе; онъ беретъ на себя смѣлость думать, что указалъ новый путь для изученія русскаго народа. Онъ думаетъ, что достаточно прочно установилъ тотъ принципъ, который долженъ служить путеводною нитью для всякаго, желающаго изучить общественное состояніе Россіи, равно какъ и для правительства, которое пожелало бы развить народную жизнь на дѣйствительно народныхъ началахъ, а не предписывать формальныя улучшенія на бумагѣ. Пусть просвѣщенные и образованные люди провѣрятъ результаты, къ которымъ пришелъ авторъ, — онъ особенно желалъ бы этого со стороны русскаго правительства, — пусть они соглашаются съ ними или оспариваютъ ихъ, онъ желаетъ только одного, чтобы книга его способствовала улучшенію жизни русскаго народа“.
Что же новое и совершенно неизвѣстное открылъ въ Россіи Гакстгаузенъ? Собственно, новаго онъ не открылъ ничего; онъ только возвелъ въ сознаніе то, что многіе и тогда знали, но не сознавали. Вотъ краткій общій выводъ Гакстгаузена о соціальныхъ основахъ русскаго быта, какими онъ ихъ нашелъ въ 1843 году, т.-е. сорокъ лѣтъ назадъ.
Въ русской семьѣ господствуетъ полное равенство правъ; но пока она нераздѣльна, она подчинена отцу, а послѣ его смерти — старшему брату. Та же семья, только въ большихъ размѣрахъ есть русская община. Отдѣльный членъ ея имѣетъ только право пользованія землею, и, притомъ, такъ, что каждый, вновь родившійся членъ общины получаетъ равныя права со всѣми остальными членами. Поэтому вся земля дѣлится равномѣрно между всѣми живыми членами общины для временнаго пользованія ею и дѣти не наслѣдуютъ участка отца. Сыновья требуютъ себѣ участка земли не въ силу права наслѣдства, а въ силу личныхъ правъ, какъ члены общины. Такъ какъ каждый русскій селянинъ принадлежитъ къ какой-нибудь общинѣ и, какъ членъ общины, имѣетъ равномѣрный участокъ земли, то въ Россіи нѣтъ пролетаріата. „Во всѣхъ государствахъ Западной Европы, — продолжаетъ Гакстгаузенъ, — существуютъ предвѣстники соціальной революціи противъ богатства и собственности. Въ Россіи такая революція невозможна, такъ какъ эти мечты европейскихъ революціонеровъ имѣютъ уже свое реальное осуществленіе въ русской народной жизни“.
Гакстгаузенъ находитъ русское общинное устройство однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ и интереснѣйшихъ государственныхъ учрежденій, какія только существуютъ въ мірѣ. По его мнѣнію, оно представляетъ неизмѣримыя выгоды для внутренняго общественнаго состоянія. Въ общинѣ есть органическая связь и лежатъ такая крѣпкая общественная сила и порядокъ, какихъ нигдѣ нѣтъ въ другихъ странахъ. Пока существуетъ общинное устройство, человѣкъ можетъ обѣднѣть и это не повредитъ его дѣтямъ, потому что они получатъ свой участокъ по общинному праву: дѣти, при общинѣ, не наслѣдуютъ нищеты отца. Русское равномѣрное раздѣленіе земли между членами общины, но мнѣнію Гакстгаузена, совершенно соотвѣтствуетъ настоящему общему соціальному положенію страны, а также и степени развитія хлѣбопашества въ Россіи. „И надо прибавить, — говоритъ онъ, — что оно не заключаетъ въ себѣ ничего противнаго успѣхамъ сельскаго хозяйства. Пусть только не вводятъ никакихъ насильственныхъ мѣръ, въ годы новыхъ ревизій, въ примѣненіи къ дѣлу этого принципа; поселяне сами лучше всѣхъ знаютъ, что для нихъ полезно: они сами собою ввели уже въ этотъ принципъ понадобившіяся видоизмѣненія и впослѣдствіи сами введутъ другія видоизмѣненія, какія имъ понадобятся. Если въ чемъ, то именно въ этомъ дѣлѣ надо остерегаться слишкомъ усерднаго вмѣшательства“.
Въ первый разъ русское общество познакомилось съ книгой Гакстгаузена въ 1857 году изъ статьи о ней Н. Г. Чернышевскаго въ Современникѣ. Это было время, когда устанавливались и выяснялись основы» начала, на которыхъ должно было свершиться освобожденіе, и когда впервые экономическіе, юридическіе и бытовые вопросы русской народной жизни стали предметомъ публичнаго обсужденія. При этомъ обсужденіи обнаружились два направленія, существующія еще и до сихъ поръ. Представители землевладѣнія и люди «порядка», т.-е. тѣ, кто считалъ общину учрежденіемъ чуть не соціалистическимъ, а крестьянское самоуправленіе началомъ республиканскимъ, явились, конечно, противниками общины и ихъ органъ Экономическій Уког зашелъ, провозглашая формулу «laissez faire, laissez passer», проповѣдывалъ индивидуальное начало и личную крестьянскую собственность. Люди же, не считавшіе принципъ «laissez faire, laissez passer» способнымъ создать крѣпкія общественныя основы и дать народу то благосостояніе, ради котораго и свершилось его освобожденіе, встали за общину и общинное землевладѣніе и органомъ мнѣнія этихъ людей явился Современникъ. Его полемика съ Экономическимъ Указателемъ выяснила больше всего значеніе общины и всю опасность уничтоженіе общиннаго землевладѣнія.
Но противники общины оказались настолько вліятельными и мнѣнія ихъ, какъ видно, настолько вѣскими, что Положеніе 19 февраля обошло вопросъ о сельской общинѣ, но за то создало цѣлый рядъ возможностей для выхода крестьянъ изъ общины и для образованія въ ней совершенно постороннихъ элементовъ, дѣйствующихъ на нее разрушительно. Такъ, по ст. 8 и 9 Положенія о выкупѣ крестьянскія общества и каждый домохозяинъ могутъ выкупить усадебную осѣдлость или цѣлымъ обществомъ, или отдѣльно каждымъ домохозяиномъ. Въ ст. 54 Общаго положенія устанавливается необходимость согласія не менѣе 2/3 всѣхъ крестьянъ, имѣющихъ голосъ на сходѣ, для рѣшенія слѣдующихъ дѣлъ: о замѣнѣ общиннаго пользованія землею участковымъ или подворнымъ (наслѣдственнымъ), о раздѣлѣ мірскихъ земель на постоянные наслѣдственные участки. Статьей 163 Положенія о выкупѣ, «по согласію двухъ третей голосовъ на сходѣ, общество можетъ раздѣлить пріобрѣтенныя земли на подворные участки». А знаменитая 165 ст. того же Положенія о выкупѣ говоритъ, что если домохозяинъ, желающій выдѣлиться, внесетъ въ уѣздное казначейство всю причитающуюся на его участокъ выкупную ссуду, то общество обязано выдѣлить крестьянину, сдѣлавшему такой взносъ, соотвѣтственный участокъ.
Положеніе 19 февраля нигдѣ не говоритъ прямо, какъ оно смотритъ на общину и придаетъ ли ей то экономически-общественное значеніе, какое въ ней усматривали Гакстгаузенъ и русская общинная партія. Изъ того, что Положеніе требуетъ 2/3 голосовъ для раздѣла мірскихъ земель на наслѣдственные участки, можно бы заключить, что оно желаетъ оградить общину отъ разрушенія, и весьма вѣроятно, что составители и думали объ этомъ; но несомнѣнно также и то, что они считали дѣломъ справедливости не закрывать доступа и личному началу и устранялись отъ окончательнаго разрѣшенія спорнаго вопроса, предоставляя разрѣшеніе его жизни. Этотъ палліативный характеръ Положенія создалъ то, что и слѣдовало ожидать, ибо открылъ дорогу для покровительствующихъ личному началу административныхъ мѣропріятій и создалъ послѣдствія, которыя теперь уже для всякаго очевидны. Напримѣръ, Муравьевъ былъ всегда крайнимъ представителемъ и защитникомъ личнаго начала и, воспитанный на старыхъ французскихъ экономическихъ понятіяхъ, онъ считалъ личный интересъ единственнымъ могучимъ двигателемъ экономическаго прогресса. Поэтому Муравьевъ, будучи министромъ государственныхъ имуществъ, очень покровительствовалъ 165 ст. Положенія о выкупѣ и оказывалъ даже денежное пособіе тѣмъ крестьянамъ, которые желали выдѣлиться изъ общины. Министерство гр. Валуева тоже покровительствовало личному началу. Однимъ словомъ, во весь періодъ освобожденія во главѣ администраціи, имѣвшей ближайшее отношеніе къ крестьянамъ, находились почти постоянно лица, руководившіяся формулой «laissez faire, laissez passer», на которой они были воспитаны. Только съ назначеніемъ на постъ министра государственныхъ имуществъ статсъ-секретаря Островскаго замѣчается поворотъ къ тѣмъ болѣе правильнымъ понятіямъ, основаннымъ на уваженіи къ бытовымъ народнымъ учрежденіямъ и къ народному общинному строю жизни, противодѣйствіе которому составляло основаніе программы муравьевскаго и послѣдующаго управленія. Такъ, волостная община сѣвера, неизвѣстная министерству государственныхъ имуществъ (графа Валуева), была спасена только министромъ Островскимъ отъ разрушенія ея слишкомъ усердными землемѣрами, дѣйствовавшими согласно инструкцій, составленныхъ въ Петербургѣ людьми, совсѣмъ не имѣвшими понятія о бытовыхъ и общинныхъ условіяхъ фвера. Административные поклонники формулы «laissez faire, laissez passer» были, конечно, правы, когда приписывали такое могучее значеніе личному почину, личной энергіи и личной самостоятельности. По ихъ государственная ошибка заключалась въ той непроницательпости и въ той страстности, съ которой они взяли на себя роль антитезы предъидущимъ порядкамъ. Если министерство гр. Киселева обнаруживало слишкомъ много попечительства, то смѣнившія его министерства уже совсѣмъ отвернулись отъ крестьянина, освобожденнаго Положеніемъ 19 февраля отъ всякой надъ нимъ опеки, и, желая расчистить путь личному почину и личной энергіи, открыли дорогу только кулакамъ и міроѣдамъ. Коммиссіи свѣдущихъ людей было очень хорошо извѣстно, какимъ образомъ поощреніе личной энергіи и личнаго почина помогло кулакамъ выдѣляться изъ общины и какъ не трудно было подобнымъ энергическимъ людямъ добиться согласія общества, хотя крестьяне расчлененіе общины и не считали выгоднымъ. Поэтому коммиссія при обсужденіи выкупныхъ платежей обратила особенное вниманіе на 165 ст. и ходатайствовала объ ея отмѣнѣ, т.-е. о томъ, чтобы крестьянскіе надѣлы не могли быть отчуждаемы и чтобы общину не могли растащить по частямъ люди съ «личною энергіей и личнымъ починомъ». Если для защиты общественныхъ крестьянскихъ надѣловъ еще мало сдѣлано, за то въ Сводѣ данныхъ государственнаго банка о поступленіи особыхъ взносовъ отъ бывшихъ помѣщичьихъ крестьянъ по 1883 годъ имѣются достаточныя указанія, чтобы судить, какъ прогрессивно растетъ въ деревняхъ «личная энергія» людей почина и преуспѣваетъ въ медвѣжьихъ углахъ французская формула «laissez faire, laissez passer», на которой пытались воспитать понятія нашего мужика. Отъ начала выкупной операціи и по 1882 годъ поступило взносовъ, относящихся къ 165 ст., 5.186,025 руб. 12 коп. На эту сумму выкуплено 178,066 дес., составляющихъ 47,735 надѣловъ (я беру эти свѣдѣнія изъ газеты).
Хотя по отношенію къ общему числу ревизскихъ душъ 47 тыс. надѣловъ составляютъ менѣе одного процента (0,91), но и абсолютно взятые они составляютъ явленіе, весьма прискорбное и вовсе не мелкое; ибо кто же можетъ предусмотрѣть, въ какомъ размѣрѣ пойдетъ это движеніе, если ему не будетъ положенъ предѣлъ? А цифры Свода заставляютъ думать, что чѣмъ дальше, тѣмъ быстрѣе идетъ выкупъ единичныхъ надѣловъ изъ общинъ. Такъ, «въ 1863» г. особые взносы по ст. 165 простирались только до 2,614 руб. 68 коп.; къ концу шестидесятыхъ годовъ они не достигали ста тысячъ руб., но съ 1870 г. начинается быстрое и довольно постоянное увеличеніе этихъ взносовъ, а, слѣдовательно, и уменьшеніе мірской земли. Въ 1870 г. сумма взносовъ простиралась до 124,169 р., въ 1872 г. — 332,379 руб., въ 1876 г. — 457,820 руб., а въ 1880 г. взносы возрасли уже почти до милліона рублей, а именно до 933,495 р." (Новости), При такой возрастающей прогрессіи выкупа надѣловъ, 165 ст. является уже несомнѣнно враждебною силой для цѣлости крестьянской общинной земли. Какъ росъ выкупъ въ послѣдніе три года (съ 1882), намъ неизвѣстно, но если онъ и не превышалъ 1 милліона въ годъ, крестьянская община; все-таки, и несомнѣнно, стоитъ на пути разрушенія, покровительствуемаго Положеніемъ 19 февраля. Противодѣйствующихъ этому разрушенію какихъ-нибудь внѣшнихъ условій мы не знаемъ и законодательная власть на защиту общины пока не выставила ничего.
Въ такомъ видѣ и стоитъ вопросъ объ общинѣ въ настоящее время.
III.
правитьЧитатель можетъ замѣтить, что, вмѣсто круговой поруки, которой должна быть посвящена настоящая статья, она трактуетъ только объ общинѣ. Но община и круговая порука понятія нераздѣльныя: какъ община невозможна безъ круговой поруки, такъ круговая порука невозможна безъ общины. Земельная община есть общій производительный фондъ селенія, а круговая порука есть взаимное несеніе тягостей и обязательствъ, лежащихъ на той же землѣ. Это, такъ сказать, общіе и нераздѣльные плюсъ и минусъ крестьянскаго быта, которые народъ слилъ въ одно, когда легли на него государственныя тягости и когда «свободное сельское общество превратилось въ податную единицу, а податной системѣ было придано значеніе постоянной контрибуціи», какъ выражается Заблоцкій. Круговая порука есть народная страховая система распредѣленія платежей, одна изъ натуральныхъ формъ подоходнаго обложенія и осуществленіе идеи податной справедливости, какъ ее понялъ и осуществилъ народъ.
Когда Петръ Великій ввелъ ревизію и установилъ подушную подать, онъ имѣлъ въ виду лишь точность и опредѣленность государственнаго бюджета. Петровская подушная подать была не личнымъ, а имущественнымъ налогомъ, ибо тѣмъ же указомъ 1718 г. должны были облагаться подушною податью только тѣ, кто «пашетъ землю» или «производитъ промыслы и торговлю»; «гулящихъ же людей», т.-е. не имѣющихъ земли или торговыхъ и промышленныхъ заведеній, Петръ повелѣлъ приписывать въ землѣ и отъ оклада уволилъ слугъ, людей не способныхъ въ работѣ, неизлѣчимыхъ больныхъ и увѣчныхъ. Екатерина II, въ разъясненіе указа Петра, повелѣла, «чтобы всѣ лица, положенныя въ подушный окладъ, были подѣлены землей по 15 дес. на душу въ губерніяхъ многоземельныхъ и по 8 дес. въ малоземельныхъ». Но ни указъ Петра, ни указъ Екатерины не были приведены въ исполненіе. Администрація строго смотрѣла, чтобы всѣ тѣ, кто «пахалъ землю», платили подати, «но о томъ, чтобы люди, платящіе подати, были надѣлены землей», никто не думалъ (Васильчиковъ). При такомъ порядкѣ народу уже самому приходилось искать правды и самому создавать податную справедливость. И онъ ее нашелъ въ созданной имъ раскладкѣ податей и въ круговой порукѣ.
Подушную подать народъ никогда не раскладывалъ по душамъ и подушный счетъ вела только администрація. Народъ же поступалъ такъ: сдѣлавъ всѣ разсчеты по числу душъ, начальство разсылало по мѣстамъ составленныя имъ росписи и смѣты, а деревня, получивъ ихъ, счетъ душъ принимала только къ свѣдѣнію и интересовалась лишь общею суммой обложенія (конечно, не провѣряя ее, потому что это и не повело бы ни къ чему), которую и распредѣляла по тягламъ. Кто землей не пользовался и не несъ тягла, тотъ не облагался и податью. «Министры, губернаторы, исправники, становые вели свой счетъ по душамъ, тоесть считали обложенными податями и повинностями всѣхъ людей, малолѣтнихъ и взрослыхъ, живыхъ и мертвыхъ, записанныхъ въ ревизію, но народъ здравымъ своимъ смысломъ отвергалъ эту вопіющую несправедливость и исправлялъ податную систему самовольною раскладкой всѣхъ налоговъ по земельному владѣнію» (Васильчиковъ: «О самоуправленіи»).
Упражняясь больше двухсотъ лѣтъ въ раскладкѣ налоговъ, народъ выработалъ очень многосложную систему, регламентація которой было не подъ силу даже такой опытной, развитой и способной администраціи, какъ французская. Общество, не связанное никакими указаніями и нормами, поступало въ каждомъ данномъ случаѣ соотвѣтственно мѣстнымъ обстоятельствамъ, какъ указывалъ ему здравый смыслъ и чувство справедливости. То оно распредѣляло налоги по ревизскимъ душамъ, то по наличнымъ, то по числу работниковъ или тяголъ, то по землѣ, по полосамъ или по надѣламъ, то по состоятельности или зажиточности семьи, то считая цѣлыми душами, то дробями ихъ. Дѣйствуя по усмотрѣнію, крестьянскій міръ, руководствуясь разными неуловимыми признаками податной способности каждаго изъ своихъ членовъ, развилъ въ себѣ замѣчательную способность уравнительной раскладки налоговъ. И мірскія раскладки никогда не возбуждали ни протестовъ, ни жалобъ. Если бы самая даровитая и образованная администрація въ мірѣ вздумала взять на себя это дѣло и устранить народъ отъ самообложенія, то, конечно, ей только пришлось бы сознаться въ своемъ безсиліи и въ невозможности административными средствами свершить подобную работу даже съ самою приблизительною удовлетворительностью. Поэтому понятно, что предоставленное народу право самообложенія (раскладка) является неустранимымъ слѣдствіемъ простой физической невозможности замѣнить народную раскладку какою-нибудь другою системой, въ которой народъ не принималъ бы участія и которая, въ то же время, была бы настолько уравнительна и справедлива, какъ существующая.
Круговая порука въ народной раскладкѣ составляетъ одно изъ неустранимыхъ и существенныхъ условій не только мірской отвѣтственности передъ казной во взносѣ платежей, но и справедливой ихъ раскладки. Взаимная отвѣтственность, при которой каждый отвѣчаетъ за каждаго, служитъ не только моральною, но и дѣйствительною угрозой противъ неравномѣрныхъ обложеній бѣдныхъ за счетъ богатыхъ. При круговой порукѣ деревенскіе оптиматы не имѣютъ никакого разсчета облагать бѣдняковъ непосильной для нихъ долей, потому что имъ самимъ придется ее доплатить, и въ этомъ случаѣ круговая порука служитъ лучшимъ ручательствомъ, что богатые не переложатъ часть своихъ платежей на бѣдныхъ.
Конечно, круговая порука не принадлежитъ къ такимъ благодѣтельнымъ учрежденіямъ, которое вызывало бы со всѣхъ сторонъ только похвалу и благодарность. Это невозможно по самому страховому существу круговой поруки и по тѣмъ полицейско-принудительнымъ мѣрамъ, которыми обставлена круговая порука, какъ фискальное учрежденіе. Въ двойственности круговой поруки, т.-е. какъ средства фискальнаго, обезпечивающаго вѣрность поступленія съ народа податей и устанавливающаго его отвѣтственность на случай неисправности, и какъ средства страховаго, оберегающаго бѣдныхъ отъ непосильныхъ платежей, и заключаются причины всѣхъ нареканій противъ круговой поруки.
Законъ въ интересахъ фиска устанавливаетъ такой порядокъ отвѣтственности. Если крестьянинъ окажется неисправнымъ и за нимъ окажется недоимка, то сельскому обществу предоставляется принимать слѣдующія мѣры:
1) обратить на возмѣщеніе недоимки доходъ съ принадлежащаго недоимщику въ собственность недвижимаго имущества",
2) отдать самого недоимщика или кого-либо изъ членовъ его семейства въ посторонніе заработки, въ томъ же уѣздѣ или собственномъ, съ условіемъ выработанныя деньги обратить въ мірскую кассу. Отдавать въ заработки въ другія, не отдаленныя губерніи дозволяется только по приговору сельскаго схода, и, притомъ, только такихъ неисправныхъ плательщиковъ, которые не платятъ повинностей по упорству, нерадѣнію или распутству;
3) опредѣлить къ недоимщику опекуна, безъ разрѣшенія котораго не дозволять неисправному хозяину отчуждать что-либо изъ его имущества и изъ его доходовъ до пополненія недоимки, или, вмѣсто неисправнаго хозяина, назначать старшимъ въ домѣ другаго члена той же семьи;
4) подвергнуть продажѣ принадлежащее недоимщику лично недвижимое имущество, за исключеніемъ лишь выкупленной крестьяниномъ усадьбы;
5) продать ту часть движимаго и строеній недоимщика, которая не составляетъ необходимости въ его хозяйствѣ, и отобрать у недоимщика часть отведенныхъ ему полевыхъ угодій или даже весь его полевой надѣлъ.
Если, за всѣми употребленными мѣрами, недоимка не будетъ пополнена къ сроку, то она раскладывается сельскимъ сходомъ на прочихъ крестьянъ того же общества; если же неисправнымъ окажется все общество, то оно понуждается къ уплатѣ недоимки полиціей, а въ случаѣ безуспѣшности мѣръ понужденія, полиція должна продать крестьянское движимое имущество, если только вслѣдствіе какого-либо бѣдствія не сдѣлано по предварительному о томъ ходатайству отсрочки въ платежѣ.
Эти требованія выставляютъ 187—191 статьи Общаго положенія, затѣмъ въ статьяхъ 126—130 Положенія о выкупѣ указываются мѣры для взысканія недоимокъ выкупныхъ платежей. Въ этихъ статьяхъ повторяется то же, что говорится въ ст. 187—191 Общаго положенія, но съ нѣкоторыми дополненіями. Такъ, если слѣдующій съ общества выкупной платежъ за которое-либо полугодіе въ срокъ внесенъ не будетъ, то начальство можетъ принять слѣдующія мѣры: предписать сельскому начальству несостоятельнаго общества никого не увольнять по паспортамъ изъ селенія и не возобновлять паспортовъ находящихся въ отлучкѣ крестьянъ; вмѣсто избранныхъ обществомъ должностныхъ лицъ, назначать другихъ; распорядиться, чтобы общество ставило неисправныхъ крестьянъ на заработки по контрактамъ; произвести черезъ земскую полицію опись всего крестьянскаго движимаго имущества и, исключивъ изъ него то, что составляетъ необходимость въ крестьянскомъ хозяйствѣ и не можетъ быть продано безъ разоренія крестьянъ, распорядиться, черезъ земскую же полицію, продажей остальной части имущества.
Впрочемъ, ст. 130 предусматриваетъ и несостоятельность общества «отъ какихъ-либо особыхъ несчастныхъ событій: пожара, наводненія, повальной болѣзни, общаго неурожая или падежа скота и т. п.». Въ подобныхъ случаяхъ предоставляется крестьянскому присутствію войти съ представленіемъ объ облегченіяхъ и льготахъ къ высшему правительству; но за то «если недоимка произошла единственно отъ нерадѣнія и дурнаго поведенія крестьянъ, то губернское начальство принимаетъ строгія мѣры во взысканію недоимки и для исправленія крестьянъ».
Всѣ эти мѣры, въ сущности, вѣрны традиціи, установленной Екатериной И указомъ 1769 г. Но Екатерина подвергаетъ личной отвѣтственности только старостъ, предполагая, что отъ ихъ неисполнительности накапливаются недоимки, по новымъ же установленіямъ, тому, чему при Екатеринѣ подвергались только старосты, могутъ быть подвергнуты цѣлыя селенія. Заблоцкій указъ Екатерины называетъ «жестокимъ», но и средства, которыми пользуется теперешнее фискальное управленіе, тоже едва ли можно назвать мягкими. Вообще дѣйствующія правила, устанавливающія отвѣтственность плательщиковъ, имѣютъ чисто-карательный характеръ, точно они указываются не Положеніемъ 19 февраля, а Уложеніемъ о наказаніяхъ. Собственно это мѣры взысканія, а не хозяйственныя мѣры, имѣющія хозяйственную цѣль и предусматривающія послѣдствія. Исходя изъ уголовныхъ, карательныхъ началъ, правила какъ бы предполагаютъ со стороны недоимщиковъ только злостность и злую волю. Такъ, по первому параграфу 188 ст. Общаго положенія, наиболѣе снисходительному, для пополненія недоимки долженъ быть удержанъ доходъ съ принадлежащаго недоимщику недвижимаго имущества. Конечно, это мѣра вполнѣ справедливая, если у недоимщика есть собственность, приносящая ему доходъ, а онъ _ платить податей не желаетъ. Но какая недвижимая собственность имѣется у нашихъ крестьянъ, живущихъ на общественной землѣ? Избы? Но, вѣдь, избы никакого дохода не приносятъ. Усадьбы, еслы онѣ выкуплены? Усадьба значитъ огородъ и коноплянникъ (если онъ есть и если онъ служитъ доходною статьей); но если огородъ и коноплянникъ находятся на собственной землѣ и обрабатываются не для дохода, то на нихъ запрещенія наложить нельзя, и точно также по прямому смыслу статьи нельзя наложить запрещенія на огородъ и коноплянникъ, обрабатываемые даже съ промышленною цѣлью, если земля подъ ними не составляетъ собственности недоимщика. Очевидно, что въ параграфѣ этомъ заключается или противорѣчіе, или недомолвка, и несомнѣнный общій смыслъ его въ томъ, что недоимки должны обращаться на доходъ, но какой можетъ быть у крестьянина доходъ, остается не выясненнымъ.
По второму параграфу, недоимщика, т.-е. домохозяина или кого-нибудь изъ его семьи, должно отдать въ посторонніе заработки. Если недоимщикъ человѣкъ бѣдный, трудолюбивый и покорный (такъ прямо не выражается статья, но таковъ ея смыслъ въ послѣдующемъ изложеніи), то его слѣдуетъ отдать въ заработки въ свой уѣздъ или въ сосѣдній, а если онъ человѣкъ упорный, нерадивый или распутный и только поэтому на немъ и накопилась недоимка, то его слѣдуетъ отдать на работу въ другую губернію, но не отдаленную и не иначе, какъ по приговору сельскаго схода. Очевидно, что упорному, нерадивому (вѣроятно, въ смыслѣ уплаты податей) и злостному недоимщику отдается предпочтеніе передъ недоимщикомъ трудолюбивымъ и не упорнымъ, но который не платитъ по бѣдности. Но не въ этомъ смѣшеніи экономическихъ и моральныхъ основаній заключается уязвимость этого параграфа, а въ его практической непримѣнимости. Отношенія крестьянъ въ общинѣ гораздо взаимно бережливѣе, чѣмъ это желаютъ установить правила о взысканіи недоимокъ. Деревенское общежительство создалось не сегодня и у каждой деревни есть своя не писаная и, можетъ быть, много вѣковая исторія. Дѣды и прадѣды теперешнихъ общинниковъ жили на томъ же мѣстѣ и такою же деревней. Тутъ они родились, тутъ состарились, тутъ и умерли. Не одно поколѣніе вмѣстѣ тутъ народилось и вмѣстѣ пережило всякія горести и напасти. И не одинъ передѣлъ земли да круговая порука соединяютъ общину въ союзъ и міръ, а есть у нея и нравственныя связи, и очень крѣпкія, крѣпкія до того, что мужикъ говоритъ: «на міру и смерть красна». И вотъ этотъ то міръ, крѣпкій не однѣми матеріальными связями, хотятъ превратить въ полицейскую агентуру фискальнаго вѣдомства и крестьянамъ приказываютъ отдавать другъ друга въ заработки, да еще съ характеромъ ссылки. Никогда этого мужики не сдѣлаютъ, по крайней мѣрѣ, при обыкновенныхъ, правильныхъ условіяхъ деревенскихъ отношеній.
Точно также ни одинъ крестьянинъ не возьметъ на себя «опекунства», которое требуетъ § 3. Какой же, крестьянинъ согласится внѣдриться въ чужой домъ, стоять надъ чужимъ добромъ и отбирать отъ такого же крестьянина, какъ онъ, всякую вырученную имъ копѣйку? Это уже совсѣмъ не въ нравахъ деревни.
Еще меньше можно требовать, чтобы, ради исполненія §§ 4, 5 и 6 Общаго положенія, деревня стала продавать движимое и недвижимое имущество своихъ односельчанъ. Боли, мужикъ не платитъ потому, что ему нечего и не изъ чего платить, ни у кого не поднимется рука, чтобы продать его послѣднюю коровенку или отобрать отъ него землю, чтобы пустить съ кошелемъ на четыре стороны. Все это не мірское дѣло и уже совсѣмъ не мірская обязанность общины.
Поэтому-то послѣднее слово во взысканіи недоимокъ всегда принадлежало полиціи.
Эта-то карательная сторона такъ называемой «отвѣтственности» и дѣлала круговую поруку явленіемъ ненормальнымъ и даже противуобщественнымъ, а не собственно система самораскладки. Поэтому если вѣрить газетнымъ извѣстіямъ о предполагаемомъ измѣненіи законовъ объ отвѣтственности плательщиковъ, то есть основаніе думать, что не окончательная отмѣна подушной подати вызываетъ это предположеніе. Въ статьяхъ 264—269 Мѣстнаго положенія, подъ заглавіемъ О мѣрахъ взысканія денежной недоимки при личной отвѣтственности каждаго домохозяина за себя, слово въ слово, съ незначительными измѣненіями въ частностяхъ, повторяются тѣ же мѣры взысканія, о которыхъ мы уже говорили, съ тою только разницей, что при круговой порукѣ- обязанности взысканія возлагаются на сельское общество, а при личной отвѣтственности — на сельское начальство, и полиція для «мѣропріятій» не приглашается. Но и при круговой отвѣтственности всѣ мѣры взысканія имѣютъ личный характеръ, т.-е. взысканія должны дѣлаться съ отдѣльныхъ неплательщиковъ, и только, когда оказывается неисправнымъ все сельское общество, взысканіе обращается на общину. А если, такимъ образомъ, личная отвѣтственность закономъ установлена и формулирована и если эта формулировка удовлетворяетъ фискальную администрацію, зачѣмъ же существующее хорошее подвергается измѣненію? Очевидно, что или мѣры взысканія оказываются не соотвѣтствующими общимъ правительственнымъ цѣлямъ, или же неудовлетворительна собственно податная сторона круговой поруки, какъ актъ самораскладки. Но податная сторона круговой поруки едва ли можетъ допустить какія-либо перемѣны. У финансовой администраціи не достанетъ ни средствъ, ни способовъ, ни возможностей замѣнить крестьянскую самораскладку какою-нибудь другою чисто-административною системой, да едва ли у министерства финансовъ могутъ быть достаточно уважительныя государственныя или политическія причины, чтобы лишить народъ права, которымъ онъ пользовался еще въ крѣпостную эпоху. Министерство могло бы лишь регламентировать частности, обезпечивающія правильность и справедливость раскладовъ, и только. Значитъ, остается предположить, что неудовлетворительными оказываются мѣры отвѣтственности.
И дѣйствительно, отвѣтственность въ ея существующемъ размѣрѣ и формѣ не можетъ не вызывать нареканій. Послѣ ряда реформъ, такъ рѣзко измѣнившихъ условія народной жизни, послѣ отмѣны подушной подати и послѣ попытокъ новаго министерства финансовъ ввести перемѣны въ податной системѣ, «отвѣтственность плательщиковъ» въ томъ традиціонномъ видѣ, въ какомъ она сохранилась въ Положеніи 19 февраля, уже, конечно, становится анахронизмомъ.
Въ системѣ отвѣтственности не то вызываетъ неудовольствіе, что отвѣтственность существуетъ, а то, что она превышаетъ предѣлъ человѣческихъ силъ и является не только уголовно-карательною мѣрой, но и источникомъ разоренія. Едва ли въ программу какого бы то ни было фискальнаго управленія можетъ входить пониженіе податной способности населенія и совращеніе числа плательщиковъ.
Говорить въ тысячный разъ о бѣдности народа послѣ всѣхъ извѣстныхъ оффиціальныхъ, земскихъ и частныхъ статистическихъ изслѣдованій и указаній было бы болѣе, чѣмъ общимъ мѣстомъ. Не о бѣдности народа можетъ быть теперь рѣчь, не о недостаткѣ надѣловъ, а о томъ страшномъ кризисѣ, который переживаетъ земледѣліе Россіи. На памяти русской исторіи это, кажется, единственный, моментъ по той трудности задачи, которая предстоитъ народу, и по нравственному, умственному и физическому напряженію, вызываемому этимъ разрѣшеніемъ.
Нашъ сельско-хозяйственный кризисъ намѣтился еще при помѣщичьемъ правѣ, когда невыгодное сельское хозяйство создало хищническую эксплуатацію земли. Затѣмъ, съ освобожденіемъ крестьянъ и съ увеличеніемъ населенія распахано было все, что только можно распахать: лѣса свелись, луга превратились въ пашни, всѣ прежніе промыслы, составлявшіе подспорье крестьянскихъ хозяйствъ, — звѣриные, рыбные, — оскудѣли, даже у инородцевъ сталъ отживать скотоводческій бытъ. При крайнемъ напряженіи трехпольной системы уменьшеніе луговъ привело къ сокращенію скота, сокращеніе скота уменьшило удобреніе, а уменьшеніе удобренія уронило урожайность земли. И народъ поползъ врозь, отыскивая новыхъ мѣстъ и ища спасенія въ переселеніи. Но если бы переселеніе было организовано на самыхъ свободныхъ началахъ и при самомъ широкомъ пособіи, оно, все-таки, не могло бы устроить всего земледѣльческаго населенія и оказалась бы неизбѣжной перемѣна системы полеводства, т.-е. переходъ отъ трехпольнаго хозяйства къ многопольному съ травосѣяніемъ. Для народа, и стомилліоннаго народа, какъ нашъ, переходъ отъ трехпольной системы къ многопольной будетъ едва ли легче перехода отъ кочеваго быта къ земледѣльческому. Европа уже пережила нашъ теперешній кризисъ въ концѣ прошлаго столѣтія, а для насъ онъ только наступилъ. Поэтому задача нашего государственнаго хозяйства должна заключаться въ томъ, чтобы понять всю важность и трудность этого момента для народа и по возможности облегчить ему переходъ къ новой системѣ. У правительства есть для этого всѣ средства и возможности, какъ законодательныя, такъ и административныя. Но помочь народу можетъ только совокупность мѣръ и поддержаніе преимущественно наиболѣе обѣднѣвшей и слабой части сельскаго населенія, для бѣднаго борьба съ кризисомъ собственными средствами невозможна и онъ погибнетъ, т.-е. броситъ землю и превратится въ захребетника. Вѣдь, и, 165 ст. вноситъ свое разъѣдающее начало только потому, что слабый крестьянинъ не можетъ бороться съ кризисомъ, а кулаки и вообще болѣе сильные люди, освобождаясь отъ общины, скупаютъ крестьянскіе усадьбы и надѣлы. Вредъ 165 §ст. не въ томъ одномъ, что деревенскіе оптиматы выкупаютъ свои надѣлы, а еще больше въ томъ, что они вносятъ деньги за чужіе надѣлы. При такомъ положеніи перемѣны въ податной системѣ сохранили бы народу много силъ, необходимыхъ ему для борьбы съ кризисомъ. И вотъ въ этомъ-то смыслѣ новый законъ объ отвѣтственности могъ бы оказаться въ высшей степени благодѣтельнымъ для народа.
Уже было сказано, что трудность отвѣтственности не въ томъ, что она отвѣтственность, а въ томъ, что она отнимаетъ отъ бѣднаго послѣднюю корову въ такой моментъ, когда онъ и съ коровой едва существуетъ. Отвѣтственность при круговой порукѣ только этимъ и тяжела, ибо народъ, имѣющій силу платить, не затрудняется податями. Поэтому всѣ трудности взысканія недоимокъ исчезнутъ, какъ только исчезнутъ самыя возможности недоимокъ. Наша податная система никогда не знала плательщика «низшаго разряда», его знала только община, отвѣчая за него круговою порукой. Между тѣмъ, во всей Европѣ существуетъ минимумъ обложенія и извѣстная часть дохода обложенію не подвергается. Нашего минимальнаго плательщика до сихъ поръ еще никто не опредѣлилъ и не былъ никѣмъ отысканъ тотъ низшій предѣлъ, дальше котораго не могутъ спускаться земскіе сборы, а налоги государственные должны быть возможно понижены или же и вовсе не доходить. Другаго болѣе справедливаго средства покончить съ тягостными сторонами круговой поруки нѣтъ.
Но, чтобы явилась возможность возникновенія подобныхъ податныхъ отношеній, нужно, чтобы финансовая администрація установила иную народно-фискальную политику. Подобная новая политика, конечно, не всегда зависитъ отъ доброй воли администраціи, да и добрая воля имѣетъ свои предѣлы. Наконецъ, наступаетъ время, когда и администрація встрѣчаетъ естественные для себя законы, отъ которыхъ она уже не можетъ отклониться. Мы уже видѣли, какими особенностями отличалось управленіе графа Киселева. Это было управленіе гуманное, заботливое, попечительное даже въ излишествѣ, ибо смотрѣло на крестьянина, какъ на неразумнаго и полудикаго ребенка. При такомъ взглядѣ на народъ совершенно ясно, какое направленіе должна была принять добрая воля Киселева. Добрая водя Муравьева была уже совсѣмъ иная. Муравьевъ вступилъ въ управленіе государственными имуществами въ самое трудное для Россіи время, когда дрогнулъ весь строй русскихъ экономическихъ и юридическихъ отношеній и когда глубокій переворотъ охватилъ уже наше земледѣліе. Для Муравьева былъ совсѣмъ не ясенъ этотъ критическій моментъ въ русской жизни и какого напряженія силъ онъ требуетъ, чтобы изъ хаотическаго броженія выработать новый бытовой порядокъ. Добрая воля муравьевскаго управленія и послѣдующаго, во всю эпоху реформъ, заключалась въ томъ, что были приняты одностороннія мѣры въ пользу сильной части деревенскаго населенія и въ ущербъ мелкимъ, слабымъ общинникамъ. Этими мѣрами клалось основаніе для возникновенія въ деревнѣ крупной и мелкой собственности и крупнаго и мелкаго деревенскаго (мужицкаго) землевладѣнія. Результаты этихъ одностороннихъ мѣръ оказались въ настоящее время очевидными и вызывающими опасеніе за цѣльность народнаго быта. Административныя традиціи Россіи до освобожденія теперь уже невозможны, также невозможна и предвзятая система муравьевскихъ началъ, построенныхъ на отжившихъ уже французскихъ экономическихъ идеяхъ, приложеніе которыхъ въ Европѣ во время подобнаго же земледѣльчески-экономическаго кризиса привело къ тому, что всѣ мелкія хозяйства разстроились и крестьяне остались безъ земли. Новая жизнь требуетъ и новыхъ отношеній къ ней администраціи; но эти новыя отношенія, не похожія на всѣ предъидущія, должны быть еще созданы и выработаны. Въ системѣ управленія министерствъ государственныхъ имуществъ и финансовъ уже чувствуется новая струя. Но три-четыре года новой практики народно-государственнаго хозяйства въ тысячелѣтней исторіи русскаго народа, едва 25 лѣтъ освободившагося отъ крѣпостнаго права, такой короткій моментъ, о ближайшемъ будущемъ котораго еще нѣтъ возможности судить. Мы говоримъ о будущемъ, въ смыслѣ прочной, установившейся и не мѣняющейся системы. Такое будущее для Россіи несомнѣнно. И также несомнѣнно, что слѣдующія поколѣнія, для которыхъ мы подготовляемъ порядокъ, будутъ жить спокойнѣе и счастливѣе насъ, людей, захваченныхъ кризисомъ.