Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дѣла Россіи. Статьи изъ «Дня», «Москвы» и «Руси». Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860—1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
По поводу дѣла о поддѣлкѣ фальшивыхъ серій Полякомъ Шипшинскимъ.
правитьЧитатели найдутъ въ нынѣшнемъ No корреспонденцію — потрясающаго интереса. Г-жа Кохановская передаетъ намъ нѣкоторыя новыя подробности о дѣлѣ, уже отчасти извѣстномъ Русской публикѣ по краткимъ сообщеніямъ о немъ, напечатаннымъ въ газетахъ. Мы разумѣемъ здѣсь поддѣлку фальшивыхъ серій въ Изюмскомъ уѣздѣ, успѣшно предпринятую и совершенную Полякомъ Шипшинскимъ, въ соучастіи съ двумя предводителями дворянства и другими представителями благороднаго сословія. Если сообразить всѣ наиболѣе рѣзкія особенности Харьковскаго дѣла съ таковыми хе особенностями поддѣлки пятипроцентныхъ билетовъ, открытой въ Москвѣ, то нельзя не поразиться сходствомъ въ характеристическихъ чертахъ: то же участіе Поляковъ, то же участіе Русскихъ дворянъ — «столбовыхъ» и «крупныхъ собственниковъ», то же участіе лицъ «образованнаго» класса. Харьковское происшествіе, разсматриваемое въ связи съ Московскимъ, такимъ образомъ уже не представляется частныхъ исключительнымъ случаемъ, изъ котораго было бы несправедливо дѣлать общіе выводы и заключенія. Напротивъ: въ этомъ-то и состоитъ истинно трагическая сторона событія, что общіе выводы не только сами собою напрашиваются, но, такъ сказать, обязательно налагаются на наше общественное сознаніе самыми обстоятельствами дѣла. Отъ нихъ, отъ этихъ выводовъ, невозможно отворотиться, какъ бы мы о томъ ни старались. Да и не слѣдуетъ. Слѣдуетъ посмотрѣть имъ прямо въ глаза… Гдѣ не производится фальшивой монеты? гдѣ не бываетъ испорченныхъ людей, преступниковъ закоснѣлыхъ или вовлеченныхъ въ преступленіе голодною нищетою, неистовою страстью, наконецъ — падкими на соблазны — нравственнымъ невѣжествомъ и грубостью окружающей среды? Вездѣ въ этихъ преступныхъ дѣяніяхъ вы легко можете сослѣдить ихъ внутреннюю духовную генеалогію. Уголовная статистика уже давно выработала общія положенія, въ силу которыхъ можно a priori опредѣлить, къ какому преступленію, при какихъ условіяхъ и обстановкѣ жизни каждый способенъ. Такъ напримѣръ, богатый человѣкъ склоннѣе стать убійцей, нежели мелкимъ воришкой; такъ есть преступленія, свойственныя преимущественно дворянскому, и другія — свойственныя простонародному классу, и т. д. Но въ Харьковскомъ и Московскомъ дѣлѣ, кромѣ какихъ-нибудь пройдохъ Поляковъ, Евреевъ, нѣсколькихъ Армянъ, мы видимъ участіе или прикосновенность людей, которые никакъ не подходятъ ни подъ категорію выше-очерченныхъ нами преступниковъ, ни вообще подъ какія бы то ни было общія положенія, выработанныя статистической криминальной наукой. Вспомнимъ только имена лицъ, замѣшанныхъ въ дѣлѣ. Это все добрыя дворянскія имена; людей съ этими именами вы можете не однажды встрѣтить въ такъ-называемомъ «лучшемъ обществѣ»; эти фамильныя имена имѣютъ многочисленное родство въ свѣтскомъ кругу, окружены, болѣе или менѣе, своего рода аристократическимъ блескомъ, по крайней мѣрѣ на мѣстахъ ихъ жительства. Это люди нѣкогда блиставшіе въ свѣтѣ, «вполнѣ джёнтльмены», какъ любятъ выражаться на свѣтскомъ жаргонѣ; люди съ изящными свѣтскими манерами, получившіе общее всѣмъ дворянское воспитаніе и образованіе, владѣющіе иностранными, или, вѣрнѣе, французскимъ языкомъ не хуже, если не лучше, чѣмъ своимъ собственнымъ. Мало того: это люди, имѣющіе значительное и почетное общественное положеніе въ своихъ губерніяхъ. Кто живалъ въ Курской и Харьковской губерніи, тотъ знаетъ, какимъ авторитетомъ въ кругу дворянъ и даже въ народѣ пользовались эти люди, напр. хоть несчастный г. Солнцевъ — мѣстный аристократъ по современному, ходячему въ дворянствѣ опредѣленію, или «столбовой Русскій баринъ» по понятіямъ купцовъ и мѣщанъ. Мало этого: изъ этихъ людей, одинъ занималъ еще недавно, въ прошломъ году, а другой занимаетъ еще и въ настоящее время — самую почетнѣйшую, по мнѣнію нѣкоторыхъ, должность — предводителя дворянства; и тотъ и другой вполнѣ законные представители благороднаго Россійскаго сословія, по свободному уполномочію дворянъ — свободно, по собственному вкусу и разсмотрѣнію, примѣнившихъ къ нимъ «выборное начало». Можно правительство винить за многое, но уже никакъ не приходится винить ни правительство, ни чиновниковъ, ни бюрократію за то, что дворянство избираетъ своими представителями людей, способныхъ войти въ связь съ дѣлателями фальшивыхъ ассигнацій. Можно было бы наконецъ ожидать, что чувство если не честности, то хоть дворянской чести, столь сродное, какъ говорится, дворянину и еще болѣе оживленное уполномочіемъ всего дворянскаго уѣзднаго общества, удержитъ въ предѣлахъ чувство корыстолюбія въ носителѣ чести дворянской — г-нѣ Бахмутскомъ предводителѣ, по крайней мѣрѣ на время его предводительства. По отвлеченной теоріи, по принципу, люди при подобной обстановкѣ и условіяхъ жизни, не будучи прочно гарантированы отъ увлеченій личныхъ страстей, напр. любви, ревности, мести, ненависти, азартныхъ игръ и даже ихъ послѣдствій (чего въ настоящемъ случаѣ не было), въ то же время считаются довольно вѣрно застрахованными отъ искушеній грубаго воровства и поддѣлки государственныхъ денегъ. Но ни дворянское чувство чести, ни почетное званіе, ни лестная довѣренность всего дворянскаго общества, ни положеніе въ свѣтѣ, ни столбовитость, ни родовитость, ни доброе фамильное имя — не оказались въ настоящемъ случаѣ достаточно надежнымъ обезпеченіемъ противъ соблазна. Можетъ-быть, впрочемъ, они не выдержали непривычнаго имъ гнета бѣдности, обрушившейся на нихъ вмѣстѣ съ эманципаціей крестьянъ? Но если это и справедливо по отношенію къ г-ну, Солнцеву, котораго состояніе разорено (въ какой однакоже степени, мы не знаемъ), то едвали можетъ служить оправданіемъ г-ну Бахмутскому предводителю дворянства, который владѣетъ 22-мя тысячами десятинъ земли и ѣздитъ шестерикомъ. Да развѣ наконецъ нѣтъ разницы въ степени образованія и развитости, между разорившимся мужикомъ, — ставшимъ разбойникомъ и разорившимся дворяниномъ — ставшимъ фальшивымъ монетчикомъ? Что же это такое наконецъ? Гдѣ коренится возможность такихъ явленій въ дворянскомъ образованномъ быту? Тутъ нѣтъ мѣста внезапному ослѣпленію, внезапному одуряющему припадку корыстолюбія; не въ чаду безумной страсти совершалось преступленіе, — не таково его свойство. Оно совершалось исподоволь, осмотрительно, медленно, опасливо; оно тянулось не часъ и не день, а мѣсяцы, и можетъ-быть годы; оно требовало, для своего совершенія, полнаго обладанія умомъ и памятью и всегдашняго присутствія духа; оно не могло не быть провѣрено всѣми понятіями ума о нравственности, не могло не быть взвѣшено и обсужено совѣстью. Слѣдовательно и умъ, и память, и совѣсть оказались довольно сговорчивыми и удобными соглядатаями и пособниками преступленія. Но нельзя ли предположить, такъ какъ въ этихъ событіяхъ можно подозрѣвать махинацію политической мести со стороны Польскихъ эмигрантовъ, — нельзя ли предположить, что Русскіе сознательно приняли участіе въ подобномъ заговорѣ противъ своего отечества? Хотя участники преступленія и не могли не знать, что подрываютъ кредитъ Русскаго государства и еще болѣе разоряютъ разоренную Русскую землю, однакоже трудно, почти невозможно допустить мысль, чтобъ они вполнѣ сознательно подали руку врагу Россіи, на вредъ ей: мы осмѣливаемся даже гадать, что навѣрное эти дворяне, безъ особеннаго лицемѣрія, года два тому назадъ сочиняли и писали патріотическіе адресы и не менѣе патріотическія телеграммы. (Намъ бы очень хотѣлось получить объ этомъ вѣрную справку.)
Дѣло въ томъ, что умышленное участіе Русскихъ дворянъ и представителей образованнаго класса въ политическомъ заговорѣ, какъ бы ни было оно нелѣпо, безобразно и преступно, еще имѣло бы нѣкоторый смыслъ, было бы еще доступно прямому объясненію, обличало бы въ виновныхъ какое-либо положительное, хотя бы только политическое убѣжденіе. Но здѣсь есть нѣчто еще худшее, если это возможно: т. е. отсутствіе всякихъ — и политическихъ и нравственныхъ, дурныхъ или добрыхъ — какихъ бы то ни было убѣжденій, всесовершеннѣйшая деморализація.
Еще не такова бѣдность, чтобы довести до отчаянія, но уже и малѣйшее ощущеніе стѣсненности въ жизни, похожее на бѣдность, способно, въ людяхъ этого закала и этой среды, тотчасъ же расшатать и безъ того тонкія и зыбкія правила честности) взлелѣянныя въ нихъ средою; рождается желаніе пріобрѣсти денегъ, является соблазнъ, — и не устоять противъ него въ этихъ людяхъ ни чувству дворянской чести, ни чувству свѣтскаго нравственнаго приличія; всѣ эти привязи оказываются такъ плохи, такъ слабы сами по себѣ, при отсутствіи развитаго нравственнаго сознанія, что не въ состояніи сдерживать въ предѣлахъ не то чтобы страсть, но даже и прихоть человѣка, и сдается онъ преступленію и грѣху — такъ себѣ, даже безъ особенно упорной борьбы. Это особенно часто мы видимъ у насъ въ Россіи; разумѣется и въ этомъ случаѣ имѣется своего рода постепенность. Есть въ этихъ людяхъ, пожалуй, и патріотизмъ; и въ ихъ сердцахъ легко можетъ взмылиться нѣчто похожее на чувство любви къ отечеству, особенно про всеобщемъ возбужденіи окружающей ихъ среды; и ихъ на ту минуту можетъ увлечь оно на самопожертвованіе — особенно въ виду врага, въ его военно-вражьей обстановкѣ; но этотъ пылъ не выдерживаетъ никакого продолжительнаго испытанія, тухнетъ отъ какой-нибудь бездѣлицы и положительно ненадеженъ въ невоенное время, въ тѣсномъ смыслѣ этого слова, на поприщѣ невоенной дѣятельности. Вспомнимъ только всѣ ужасы госпитальныхъ злоупотребленій во время севастопольской осады, которыя совершать, казалось, могли бы только враги Россіи и которыя совершались нашими же Русскими, еще недавно совершавшими чудеса браннаго патріотизма. Патріотизмъ неосмысленный, нынче же бросающійся на шею непріятелю, съ которымъ вчера боролся и котораго, по недостатку смысла и нравственной чуткости, не умѣетъ распознать въ новомъ его видѣ! патріотизмъ, готовый, въ минуту порыва, «сложить голову», «постоять грудью» на полѣ брани — и неспособный потерпѣть бѣдность и лишеніе, постоять волею, сердцемъ, убѣжденіемъ противъ нравственныхъ соблазновъ отъ того же врага, въ сферѣ мирныхъ общественныхъ отношеній! Когда мы слышимъ раздающіеся въ этой средѣ возгласы патріотическаго негодованія противъ Поляковъ, Нѣмцевъ и т. д., мы, признаться, не даемъ имъ никакой особенной цѣны и увѣрены заранѣе, что при малѣйшемъ препятствіи, при самомъ неважномъ затрудненіи въ жизни, при невиннѣйшихъ обольщеніяхъ лести — и Полякъ и Нѣмецъ легко, даже безъ борьбы, возьмутъ верхъ надъ негодующими, взойдутъ имъ въ душу и подчинятъ своему вліянію. — Есть у людей такого закала и умъ и смѣтливость, но умъ лѣнивъ, не развитъ, не привыкъ къ сопротивленію, не привыкъ быть царемъ въ головѣ и править. Есть, конечно, и у нихъ понятія о добрѣ и злѣ, о грѣхѣ, о преступленіи; но понятія нравственныя такъ спутаны, перебиты и шатки, религіознаго воспитанія, по обычаю дворянскому, почти никакого нѣтъ и не было, а если и было, то такое поверхностное и формальное, что не могло выдержать состязанія съ тѣмъ ходячимъ курсомъ нравственности, который изучается въ свѣтѣ, который — особенно въ силу господствующихъ модныхъ теорій матеріализма и практицизма — представляетъ всѣ истины лишь съ относительнымъ, а не безусловнымъ значеніемъ, возвеличиваетъ въ. принципъ общественныхъ отношеній эгоизмъ, поклоняется страстямъ, возводя ихъ въ предметъ какого-то особеннаго культа, а въ жизни, въ области житейскихъ отношеній требуетъ эластичности, сдѣлокъ, компромисовъ, внѣшняго благоприличія, формальной, наружной правды. И такъ, неразвитое мышленіе, неразвитая совѣсть, безъ царя въ умѣ, безъ царя въ душѣ, съ волею слабою, уступающею первому соблазну, не только не похожіе на какое-нибудь огнеупорное тѣло, но представляющіе собою какую-то нравственную мякоть, безъ костей и мускуловъ, безъ высшихъ порывовъ духа и безъ твердыхъ положительныхъ правилъ; не склонные ни къ упорной борьбѣ, ни къ настойчивому достиженію цѣли, не выдерживающіе ни упрямаго труда, ни мирнаго продолжительнаго гражданскаго подвига, — эти люди лично почти не способны на какое бы то ни было смѣлое предпріятіе и оказываются, поэтому, самой лакомой и вѣрной добычей для всякаго энергическаго злоумышленника. Явится Полякъ, Жидъ, Нѣмецъ — вообще человѣкъ предпріимчивый, съ какой-нибудь волей, хотя бы и злой, — натуры, такъ сказать, сухощавой, мускулистой въ нравственномъ отношеніи, — и онъ становится полнымъ господиномъ, забираетъ этихъ дряблыхъ людей въ свою полную власть и дѣлаетъ ихъ послушными, жалкими орудіями своей воли. Такъ мы видимъ, что коноводъ всего дѣла, панъ Шипшинскій, дерзко величающій себя въ острогѣ «главнымъ директоромъ банка фальшивой монеты», да какой-то Жидъ, да какой-то Нахичеванскій Армянинъ — люди самаго дурнаго тона и стоящіе на низшей, повидимому, ступени общественной лѣстницы, — вотъ эти-то люди и опутали, скрутили, вовлекли въ гнусное преступленіе свѣтскихъ Русскихъ кавалеровъ и дамъ — благородныхъ Русскихъ дворянъ — крупныхъ собственниковъ, подвизавшихся на поприщѣ и государственной и общественной службы. Слѣдствіе по обоимъ дѣламъ еще не окончено, открывается громадное развѣтвленіе систематическаго заговора, составленнаго для поддѣлки фальшивыхъ ассигнацій въ Россіи, съ громаднымъ числомъ участниковъ, — въ томъ числѣ и изъ благороднаго и образованнаго сословія…
Конечно, возможность этихъ преступленій коренится въ личныхъ условіяхъ нравственности самихъ преступниковъ, но изъ той характеристики этихъ нравственныхъ условій, которую мы представили, читатель видитъ, что они не имѣютъ въ себѣ ничего индивидуально-типическаго, чего-нибудь случайнаго и исключительнаго, свойственнаго только этимъ, а не другимъ лицамъ. Напротивъ — это типическія условія цѣлой среды, въ которой возросли, воспитались и образовались несчастные участники преступленія. Сохрани насъ Богъ отъ мысли (которую наши доброжелатели захотятъ, можетъ-быть, усмотрѣть въ нашихъ словахъ), будто мы считаемъ вообще наиболѣе способными къ такому дѣлу — наши образованные, преимущественно высшіе классы. Наиболѣе способны къ этому дѣлу бѣдные люди изъ низшихъ сословій по своей невольной неразвитости, грубости и невѣжественности. Но возможность такого явленія въ нашей средѣ можетъ, въ настоящемъ случаѣ, при изложенныхъ нами данныхъ, объясниться только общимъ нравственнымъ состояніемъ цѣлой среды. Мы не можемъ же не признать, что гражданская честность у насъ вообще добродѣтель рѣдкая, не говоря уже о какой-либо высшей доблести; что нравственность частнаго лица есть у насъ явленіе чисто личное, личная заслуга, личный подвигъ, — вовсе не плодъ нашего общественнаго воспитанія и общественной нравственности. Можно даже сказать, что у насъ члены общества хороши бываютъ только лично, вопреки самому обществу и господствующему въ немъ нравственному духу. Дворяне, уличаемые теперь въ поддѣлкѣ серій и пятипроцентныхъ билетовъ — только цвѣтъ распустившійся на деморализованной почвѣ нашей общественной среды. Развѣ не изъ этой среды большинство чиновниковъ, если не взяточниковъ (которыхъ также не мало), то низкопоклонниковъ и человѣкоугодниковъ изъ-за почестей и. отличій? Развѣ не эта среда оказалась неспособною поддержать, черезъ три года, институтъ мировыхъ посредниковъ на прежней степени гражданской нравственности? Развѣ, наконецъ, не эта патріотическая среда вѣшается теперь на шею иностранцамъ, нашимъ отъявленнымъ врагамъ и ругателямъ, бѣжитъ, чуть не въ половинѣ своего состава, за границу, воспитываетъ для Россіи тамъ, среди враговъ, будущихъ Русскихъ дѣятелей и готова совсѣмъ экспатрироваться — ради невозможности, послѣ освобожденія крѣпостныхъ крестьянъ, держать экипажъ и лошадей, пользоваться внѣшнимъ комфортомъ и проживать по прежнему на «дворянскую широкую ногу»??
Мы должны желать какъ можно большей гласности въ этомъ дѣлѣ и какъ можно болѣе тщательнаго изслѣдованія, — какъ можно болѣе данныхъ о воспитаніи и образѣ жизни фальшивыхъ монетчиковъ изъ нашей образованной среды. Пусть само общество произведетъ то, что называется enquête parlementaire, т. е. изслѣдованіе причинъ преступленія и связи его съ современнымъ нравственнымъ состояніемъ общества. Авось либо, при мрачномъ свѣтѣ позора, содрогнемся мы, увидѣвъ наши недуги и язвы, и поймёмъ, что если у насъ нужно «образованіе», то еще нужнѣе воспитаніе, котораго въ нашей дворянской средѣ почти нѣтъ вовсе, — что необходимо выработать намъ, наконецъ, въ нашемъ общественномъ сознаніи твердыя опоры и путеводныя нити, чтобъ окончательно не пасть и не заплутаться въ современномъ хаосѣ нашего общественнаго развитія. Мы не на доброй дорогѣ.