Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
По поводу безпорядковъ въ Петербургскомъ Университетѣ.
правитьБезпорядки на актѣ 8 февраля въ Петербургскомъ Университетѣ, нахальныя дѣянія студентовъ Когана Бериштейна и Подбѣльскаго, прокламація какого-то студенческаго централистическаго кружка, — все это опять обратило тревожное вниманіе публики на студентовъ, подняло снова вопросы объ организаціи, о правилахъ, корпораціяхъ, и т. д. Университетскій судъ успѣлъ доказать, что громадное большинство студентовъ не принимало никакого участія въ этомъ глупомъ и грубомъ скандалѣ; оно даже искренно порицаетъ виновниковъ оскорбленія, нанесеннаго и г. управляющему Министерствомъ народнаго просвѣщенія и всему университетскому синклиту. Еще бы нѣтъ! Не высокаго бы мнѣнія пришлось намъ быть объ уровнѣ умственнаго и нравственнаго развитія студентовъ, еслибъ подобныя дѣйствія ихъ товарищей не вызвали дружнаго осужденія! Мы даже ожидали чего-нибудь поживѣе порицанія занесеннаго въ протоколъ факультетской сходки, — и нашли бы болѣе чѣмъ естественнымъ даже внезапный взрывъ молодаго честнаго негодованія на людей, не только нагло позорящихъ, но и компрометтирующихъ званіе студента въ глазахъ публики и народа. Да, наконецъ, оно обидно и для достоинства студенческаго: ужь очень все это грубо и, что не менѣе стыдно, не умно… Насъ, впрочемъ, интересуетъ совсѣмъ другой, болѣе общій вопросъ, на который пора бы ужь обратить серьезное вниманіе. Недостаточно произвести слѣдствіе съ тѣмъ, чтобъ вывести заключеніе: «виновными въ безпорядкахъ и въ оскорбленіяхъ должны бытъ признаны такіе-то». Нужно бы заняться спеціальнымъ, историческимъ или біографическимъ, а также психологическимъ изслѣдованіемъ: какимъ образомъ, вслѣдствіе какого сцѣпленія взаимодѣйствующихъ причинъ могли эти виновные молодые люди дойти до содѣянія такихъ проступковъ или преступленій? Какимъ образомъ Пакій Подбѣльскій, уроженецъ Оренбургской глуши, сынъ священника-семьянина, отлично учившійся въ классической гимназіи въ отдаленнѣйшемъ изъ городовъ Европейской Россіи, въ Троицкѣ, награжденный золотою медалью, поэтому — надобно полагать — молодой человѣкъ не лишенный дарованій, не избалованный, пріученный къ труду и къ школьной дисциплинѣ, — какимъ образомъ этотъ несчастный юноша подвергся такому странному умоизступленію? Въ оскорбленіи дѣйствіемъ обвиняется именно онъ. Неужели ни воспитаніе домашнее, ни воспитаніе гимназическое не снабдили его достаточнымъ нравственнымъ и мыслительнымъ критеріумомъ для того, чтобы уразумѣть фальшь и вздорность направленія и прокламацій того центральнаго или централистическаго кружка, къ которому онъ присталъ?… Личныя ли, случайныя, ни отъ кого не зависящія обстоятельства тому причиной, или же обстоятельства общаго характера, пребывающія еще и теперь, продолжающія и по сей часъ оказывать свое пагубное вліяніе на юношей? Исторія послѣднихъ лѣтъ нашей общественной жизни свидѣтельствуетъ, что молодые преступники, обличенные политическими процессами, большею частью почти не виноваты индивидуально, а являются лишь жертвами нравственной эпидеміи: ихъ личная вина развѣ въ предрасположеніи ихъ духовнаго организма къ воспріятію эаразы… Необходимо было бы войти въ сношеніе съ отцомъ Подбѣльскаго, дознать отъ него или отъ товарищей, гдѣ, когда совершился съ молодымъ Подбѣльскимъ переворотъ въ мысляхъ и въ нравственныхъ убѣжденіяхъ (вѣроятно иныя мысли и убѣжденія были ему внушены семьею)? подъ чьимъ вліяніемъ, что именно заставило его, бѣдняка, — отъ котораго семья ожидала, конечно, со временемъ себѣ подспорья, — нанести такой тяжкій ударъ старику-отцу, погубить и самого себя, и изъ-за чего? Мы понимаемъ возможность безразсудныхъ, превратныхъ, даже преступныхъ, но все же благородныхъ по своей идеальной, хотя бы вздорной цѣли, все же возвышенныхъ по сущности порывовъ. Понимаемъ увлеченіе, заблужденіе великодушной мысли и чувства. Но ничего подобнаго здѣсь не видно.
А одинъ ли Подбѣльскій въ такомъ положеніи? Ихъ можетъ-быть десятки, сотни въ настоящую же минуту, во всѣхъ русскихъ университетахъ. Кто же протянетъ имъ вовремя руку помощи, чтобъ спасти, удержать ихъ на краю бездны?
Нужно слышать жалобы отцовъ, нужно читать ихъ письма изъ провинцій, какъ это нерѣдко приходится намъ, для того, чтобы вполнѣ понять истинно-трагичёское положеніе родителей, вынужденныхъ разлучиться съ дѣтьми ради гимназическаго или инаго общественнаго воспитанія въ отдаленномъ городѣ, куда сами родители переселиться не могутъ. «Что станется съ моими добрыми сыновьями черезъ нѣсколько лѣтъ»? писалъ намъ одинъ почтенный обыватель заволжской глуши: «можетъ быть сами застрѣлятся, или застрѣлятъ кого-нибудь?… Кто сохранитъ въ нихъ уваженіе къ высшему нравственному началу, соблюдетъ ихъ для службы отечеству? Кто оградитъ ихъ отъ вредныхъ вліяній, вездѣ, всюду подстерегающихъ теперь молодость? Вѣдь, ей Богу, это не пустыя, праздныя жалобы: когда видишь столько семействъ, пораженныхъ горемъ, оплакивающихъ безвременно погибшихъ дѣтей (не только сыновей, но и дочерей), невольно душа отца трепещетъ отъ страха»… Что отвѣчать на такое письмо? У кого же и въ самомъ дѣлѣ достанетъ духу лицемѣрить, хватитъ безстыдства утверждать, что дѣло воспитанія въ нашихъ общественныхъ учебныхъ учрежденіяхъ обстоитъ вполнѣ благонадежно, или что нравственный авторитетъ преподавателей и профессоровъ такъ силенъ, такъ плодотворенъ, что въ состояніи преодолѣть и всегда преодолѣетъ — и «вѣяніе времени», и злокозненное дѣйствіе какихъ-либо пропагандистовъ разрушительныхъ ученій? Вѣдь кромѣ воспитателей, наставниковъ, профессоровъ, и наконецъ печати — некому и «преодолѣвать», некому и вести борьбу съ этими ученіями! Такая борьба не по силамъ никакой полиціи или администраціи. Ведутъ ли эту борьбу наставники и преподаватели, даже пренебрегая рискомъ прослыть недостаточно либеральными, высоко ли держатъ знамя нравственныхъ началъ — это мы оставляемъ на ихъ совѣсти. Что же касается печати, то, за исключеніемъ очень не многихъ ея органовъ, такъ ли отнеслись прочіе ея органы къ равнымъ бывшимъ въ послѣдніе годы студенческимъ исторіямъ, какъ отнесся, напримѣръ, Достоевскій въ письмѣ къ московскимъ студентамъ, напечатанномъ въ 14 No «Руси»?.. Это единственно правильное и честное отношеніе.
Русская молодежь всегда либеральна и демократична по своимъ чувствамъ. И это въ ней прекрасно, пока это не доктринерство, а просто великодушный инстинктъ молодаго сердца, отвращающійся отъ всякаго рабства, насилія и несправедливости преимуществъ: въ этомъ смыслѣ онъ заслуживаетъ полнаго сочувствія. Но какъ скоро это естественное влеченіе молодой души принимаетъ форму ходячей западно-либеральной доктрины, оно становится ложью. Вотъ чего русскіе молодые люди не разумѣютъ и что должны бы уразумѣть: всякій западно-европейскій либерализмъ на русской почвѣ есть прямая противоположность идеѣ свободы: онъ скрываетъ въ себѣ сознательное или безсознательное презрѣніе къ правамъ русской народной самобытности и своеобразности; онъ есть отрицаніе народнаго міросозерзаніи, народной исторіи; всякое посягательство навязать народу благодѣяніе въ европейско-либеральномъ вкусѣ есть деспотическое посягательство на его свободу. А идеалъ свободы у Русскаго народа, — не столько политической, сколько соціальной и еще вѣрнѣе земской, — несравненно шире всякаго западнаго политическаго и инаго либерализма, хотя и немыслимъ безъ верховной единоличной власти. — Западный демократизмъ на русской почвѣ и по отношенію къ нашему народу тождественъ съ понятіемъ объ аристократизмѣ, ибо исповѣдуетъ не мысль, не убѣжденія и вѣру Русскаго народа, которыя свысока презираетъ, а какую-то доктрину о народѣ вообще, — чуждъ народу нравами, понятіями, духомъ и въ то же время стремится къ командованію надъ нимъ. Народъ для него не живой самостоятельный организмъ, а страдательный матеріалъ и орудіе для осуществленія доктрины. Если молодые русскіе люди хотятъ служить своему народу (ибо нѣтъ другой конкретной формы и для служенія человѣчеству); если одушевлены заботой объ его благѣ, такъ прежде всего, прежде всякаго попеченія объ его экономическихъ интересахъ (требующихъ къ тому же всесторонняго изученія), они должны понять, признать и уважить, полюбить въ немъ его духовную личность, почтить его преданія, его обычаи, его святыню, его идеалы, — отказаться напередъ отъ всякой мысли его учить, а стараться изучить его самого и у него поучиться. Первое и искреннее желаніе ихъ должно быть: не рознить съ народомъ, быть съ нимъ за одно мыслью и душой, и заслужить его доброе о себѣ мнѣніе. Заслужить же такое мнѣніе невозможно, возбуждая въ обществѣ и печати безпрестанные толки по поводу равныхъ студенческихъ исторій, которыя, какъ и. въ послѣднемъ случаѣ, никогда не чужды скверной примѣси западно-революціонной, соціалистической или демократической, пропаганды и агитація. Справедливо увѣщаетъ молодыхъ людей Достоевскій: не слушать тѣхъ, кто, ратуя будто бы въ ихъ пользу, учитъ ихъ вмѣстѣ съ тѣмъ пренебрегать народомъ, обвивать его чернью. Такое обозваніе, такое пренебреженіе — пріемъ именно западныхъ демократовъ, всегда презирающихъ свой простой народъ и тираннически налагающихъ на него ярмо своей доктрины, какъ это мы видимъ во Франціи. Никакія корпораціи и прочія студенческія привилегіи не приведутъ ни къ чему, если студенты сами не проникнутся уваженіемъ и любовью къ своему народу, не почтутъ вмѣстѣ съ нимъ того, что онъ чтитъ, и не поймутъ въ то же время, что главная задача ихъ пребыванія въ университетѣ — это ученіе и ученіе, — это приготовленіе въ себѣ будущихъ дѣятелей, достойныхъ Русской земли и такъ нужныхъ, такъ нужныхъ ей!..