Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
По поводу Скерневицкаго свиданія.
правитьДесять дней тому назадъ взоры всего міра были прикованы къ мѣстечку на русской государственной территоріи въ Варшавской губерніи — Скерневицы, гдѣ происходилъ съѣздъ трехъ могущественнѣйшихъ монарховъ вселенной; гдѣ, однимъ словомъ, въ изящномъ замкѣ, — сооруженномъ послѣднимъ изъ польскихъ королей Станиславомъ Августомъ, — гостили у Русскаго Императора Императоры Австрійскій и Германскій, имѣя при себѣ министровъ иностранныхъ дѣлъ, графа Кальноки и князя Бисмарка. Громъ газетной музыки предшествовалъ событію и не умолкалъ потомъ до конца, да и до сихъ поръ еще не совсѣмъ затихъ, продолжая прославлять на всѣ лады благодѣянія мира и дружества. Но кромѣ этихъ благъ, никакой иной программы, ниже малѣйшаго ея признака, не удалось уловить любознательнымъ репортерамъ и корреспондентамъ, какъ ни напрягались ихъ взоры и слухъ. Свиданіе совершилось въ такомъ же торжественномъ порядкѣ и чинѣ, какъ и предшествовавшія свиданія (на нашей памяти это уже третіе или четвертое), по тому же установленному этикету, съ тѣмъ же традиціоннымъ у царей обмѣномъ вѣжливостей, взаимнымъ переоблаченіемъ въ національные мундиры и ордена и взаимными же августѣйшими очередными салютами при церемоніальныхъ маршахъ во главѣ перваго взвода полковъ своего имени. Закулисная же сторона этого пышнаго событія пока еще мало, почти совсѣмъ не извѣстна, а потому «серьезнымъ органамъ печати» ничего болѣе и не оставалось, какъ снова затянуть гимны миру, — которому, впрочемъ, едвали и угрожала близкая серьезная опасность. Мы, Русскіе, вѣдаемъ, что не наша политика подавала какіе-либо поводы ожидать отъ нея нарушенія общественной тишины. Вотъ почему, при всемъ кажущемся однообразіи общаго газетнаго хора, можно легко подмѣтить въ немъ нѣкоторое различіе интонацій. Самыми борзыми и громкими запѣвалами, въ тонѣ мажорномъ, были германскіе публицисты, самыми нескладными и хриплыми — австрійскіе, — русская же печать, въ большинствѣ своихъ представителей, выводила высокія ноты хотя и стройно, но довольно сдержанно и какъ-то недоумѣнно. Одинъ только оффиціозный органъ русскаго Министерства иностранныхъ дѣлъ, Journal de St. Pétersbourg, — постоянно, точно по должности неловкій и словно обязательно безтактный. — вздумалъ было, въ виду предстоявшаго событія, какъ бы кстати, выгораживать русскую дипломатію отъ всякаго подозрѣнія въ солидарности съ такъ-называемыми славянофилами (въ чемъ ее даже и грѣхъ было бы заподозрить), и выясняя точку зрѣнія русскаго дипломатическаго патріотизма на отношенія Россіи къ Европѣ, изрекъ тономъ магистра, что Россія должна-де прежде всего «стремиться стать одною изъ передовыхъ европейскихъ націй». (Должно-быть, нагляднымъ выраженіемъ именно такого стремленія и служитъ изданіе органа русскаго Министерства иностранныхъ дѣлъ, хоть и на русскія народныя деньги, но на иностранномъ языкѣ и подъ редакціей иностранца!). — Выходка почтеннаго журнала, къ утѣшенію нашему, только пуще смутила русскихъ читателей, даже и не сочувствующихъ направленію «Руси»: всѣмъ имъ хорошо вѣдомо, что означало до сихъ поръ для Россіи на русскомъ дипломатическомъ языкѣ подобное притязаніе на «европеизмъ». Всѣмъ имъ отъ такого оффиціознаго усердія стало какъ-то не совсѣмъ ловко, что можетъ-быть невольно и отразилось, хотя и слегка, на общемъ тонѣ русскихъ хвалебныхъ причитаній миру и дружбѣ…
Кому уже несомнѣнно во всемъ этомъ событіи было вполнѣ по себѣ, вполнѣ ловко, это — Германіи! По крайней мѣрѣ, судя по общему впечатлѣнію описательныхъ телеграммъ, маститый вождь ея остался какъ-то особенно доволенъ своимъ посѣщеніемъ, былъ какъ-то особенно благодушенъ. Это вполнѣ понятно и вполнѣ законно: умыселъ мира принадлежитъ Германіи, — Австрія и Россія только ея соумышленники…
Что война есть величайшее изъ бѣдствій, а миръ — величайшее изъ благъ для человѣчества, — это нѣсколько всѣмъ извѣстно, и мы въ этомъ отношеніи не отдѣляемъ своего голоса отъ общаго миролюбиваго хора печати. Не видимъ надобности и скрывать, что именно Россія, послѣ недавней кровопролитной войны, имѣетъ полное основаніе желать себѣ отдыха и досуга для своего внутренняго домашняго дѣла. Не можетъ подлежать и сомнѣнію, что недавнее свиданіе могущественныхъ монарховъ Европейскаго материка было дѣйствительно знаменіемъ мира, и въ этомъ смыслѣ заслуживаетъ не только искренняго сочувствія, но и благословенія со стороны подвластнаго имъ народонаселенія. Нельзя отрицать и великаго значенія именно личныхъ отношеній между государями даже и въ наше время, даже и для такихъ странъ, гдѣ механизмъ правленія, какъ въ Австріи и Германіи, осложненъ разными неуклюжими конституціонными снарядами. Можно теперь быть вполнѣ увѣреннымъ, что сами монархи другъ съ другомъ воевать не располагаютъ и исполнены мирныхъ чувствъ. Посколько дѣло зависитъ отъ воли самимъ государей, а не отъ силы вещей, миръ народовъ, по крайней мѣрѣ на Европейскомъ материкѣ, долженъ считаться обезпеченнымъ…. Но на долго ли? неизвѣстно… Въ древней Руси, въ эпоху частыхъ междоусобныхъ удѣльныхъ войнъ и частаго же взаимнаго крестнаго цѣлованія въ знакъ примиренія и дружбы, сложился своего рода афоризмъ, упоминаемый и лѣтописью — «миръ стоитъ до рати, а рать до мира»: истина, не замысловатая, но… живая, — живая и для нашихъ дней! Если бы Скерневицкое свиданіе монарховъ (вовсе и не состоявшихъ между собою въ войнѣ) было только однимъ обмѣномъ одушевляющихъ ихъ, въ настоящій мигъ, личныхъ чувствъ дружбы и миролюбія, тогда бы оно и не представляло особенной важности. Но нѣмецкія газеты прямо заявляютъ, что это свиданіе — «лига мира», т. е. именно соумышленіе державъ на огражденіе международнаго мира. А такое соумышленіе, понятно, можетъ происходить не иначе, какъ на общей, всѣми сторонами признанной единой основу, предполагаетъ добровольное взаимное ихъ подчиненіе — сообща опредѣленнымъ и для каждой стороны обязательнымъ условіямъ. Вступленіе Россіи въ этотъ «заговоръ» или лигу на пользу мира и составляетъ предметъ ликованія германской печати. Всему свѣту доказанное, столькими испытаніями подтвержденное русское миролюбіе представлялось, очевидно, нашимъ сосѣдямъ еще недостаточною порукою для «спокойствія народовъ» или точнѣе — ихъ самихъ: имъ казалось необходимо нужнымъ это миролюбіе закрѣпить, формуловать и такъ-сказать опротоколить; требовалось, однимъ словомъ, чтобъ Россія не только добровольно блюла миръ, но и приняла на себя и цѣпи мира.
Она ихъ и приняла. Понятно поэтому и извинительно наше желаніе взвѣсить тяжесть этихъ мирныхъ и дружественныхъ цѣпей и увѣдать точный смыслъ добровольно возложенныхъ нами на себя обязательствъ. А что таковыя обязательства нами на себя возложены (какъ возложены они, не споримъ на себя и нашими обоими союзниками), объ этомъ свидѣтельствуютъ и органъ нашей дипломатіи — Journal de St.-Pétersbourg, и оффиціозные органы германскаго канцлера… Одинъ изъ послѣднихъ прямо утверждаетъ, что «свиданіе только запечатлѣло собою уже состоявшееся прежде соглашеніе». По словамъ берлинской газеты «Post», слѣдуетъ «ожидать проявленія давно подготовленныхъ и нынѣ окончательно принятыхъ рѣшеній»… Не иное что гласила и русская французская газета, утверждавшая на своемъ путаномъ и извитомъ языкѣ, что свиданіе должно-де «быть истолковано не въ смыслѣ формальныхъ союзовъ или спеціальныхъ соглашеній, а въ смыслѣ полнаго согласія трехъ державъ по всѣмъ великимъ вопросамъ, озабочивающимъ общественное мнѣніе» (!), въ смыслѣ освященія благополучно существующаго порядка вещей (?), въ смыслѣ «единенія, основаннаго на уваженіи къ трактатамъ и сохраненіи европейскаго status quo», съ тѣмъ, чтобы «всякій вопросъ, выступающій изъ рамокъ нынѣшняго status quo встрѣтилъ державы не разрозненными и отдѣльно дѣйствующими, а объединенными рѣшимостью дѣйствовать сообща» или въ духѣ примиренія взаимныхъ интересовъ…
Еще выразительнѣе характеризуетъ установившееся согласіе или соглашеніе статья того же французскаго органа русской дипломатіи, появившаяся вслѣдъ за окончаніемъ свиданія или по отъѣздѣ изъ Скерневицъ императоровъ Германскаго и Австрійскаго, — статья основанная, по словамъ газеты, на «извѣстіяхъ полученнныхъ изъ безусловно достовѣрнаго источника». Свиданіе, — вѣщаетъ газета, и на этотъ разъ не оффиціозно только, а какъ бы оффиціально, — «констатировало согласіе о замѣнѣ, въ рамкахъ настоящаго statu quo, принципа разрозненнаго дѣйствія принципомъ единодушія и примиренія», съ каковой «точки зрѣнія и будутъ обсуждаться всѣ спеціальные вопросы, которые уже существуютъ или могутъ возникнуть въ Европѣ впослѣдствіи»… «Миръ вполнѣ и дѣйствительно обезпеченъ», — внушительно заключаетъ Journal de St.-Pétersbourg свою статью, — не только между Россіей, Австро-Венгріей и Германіей, «но и въ остальной Европѣ, потому что объ это твердое и прямодушное ихъ согласіе», подкрѣпленное «нравственною и матеріальною силою, коею онѣ располагаютъ», «должны сломиться всякіе разсчеты, которые бы имѣли въ виду ихъ разногласіе или соперничество»!…
Это уже не разглагольствіе редакціи, — это — вѣщаніе, и до такой степени вѣское и внушительное по отношенію къ «остальной Европѣ», что оно можетъ исходить лишь изъ непосредственнаго оффиціальнаго источника. Тройственный союзъ или, пожалуй, только «согласіе» — является отнынѣ новымъ могущественнымъ факторомъ европейской международной политики. Безсмысленно предполагать, что подобное «согласіе» или «соглашеніе» можетъ состояться безъ взаимнаго нравственнаго обязательства, безъ ограниченія въ извѣстной степени личной свободы дѣйствія. Предъ подобнымъ самоограниченіемъ въ виду возвышенной цѣли мира — можно только съ благодарностью преклониться. Желательно лишь знать: въ равной ли мѣрѣ всѣмъ (не въ принципѣ, а на практикѣ) распредѣлены доли этого самоограниченія, всѣмъ ли одинаково нужны и благотворны? Позволимъ себѣ пояснить нашу мысль самою простою притчей.
Сидитъ себѣ Иванъ-богатырь на своемъ родимомъ просторномъ полѣ. Всего у него избытокъ, силенъ онъ какъ никто, — и какъ никто же — простодушенъ и смиренъ, и ни на чье чужое добро, увалень, не зарится! Два у него сосѣда — Климъ и Карпѣ. Климъ, растерявъ не мало своего добра, запахалъ часть чужаго поля и, озираясь по сторонамъ, только и гадаетъ о томъ: какъ бы половчѣе прибрать къ рукамъ и остальную долю, — на что Иванъ глядя — косится. Другой сосѣдъ, Карпъ, тоже богатъ, не меньше Ивана, только богатство его силою и обидою нажито, и грызетъ Карпа раздумье: ну, что если обиженные сосѣди когда-нибудь, собравшись, вздумаютъ отнять захваченное у нихъ добро, призвавъ богатыря Ивана на помощь? Долго мекалъ умомъ своимъ Карпъ; какъ быть, что дѣлать, — перекинулся словомъ-другимъ съ Климомъ — и идутъ оба къ Ивану. Такъ и такъ, молъ, «солидарность интересовъ, status quo, благо мира» и все эдакое; хорошо бы, говорятъ, освятить благополучно существующій порядокъ, жить-дескать промежь себя въ нерушимой дружбѣ и согласіи, — чтобъ было-де между нами такъ, какъ и теперь стоитъ: т. е. чтобъ мнѣ, Карпу, безъ порухи владѣть моимъ недавнимъ стяжаніемъ, а тебѣ, Ивану, моимъ недругамъ, въ случаѣ ихъ озорничества, николи не помогать; мнѣ, Климу, но прежнему пахать въ чумомъ сосѣдскомъ полѣ, а тебѣ, Ивану, въ томъ мнѣ помѣхи не чинить, хотя бы я и совсѣмъ его отхватилъ: коли мы, говорятъ, твердо и прямодушно будемъ держаться другъ друга, никто, говорятъ, на наше согласіе, основанное на уваженіи къ взаимнымъ правамъ, и не посягнетъ, и процвѣтетъ, молъ, кругомъ миръ и тишина", — и пошли расписывать! Красно расписали. Шевельнулось было въ головѣ Ивана: «мнѣ-то какая отъ того польза? мнѣ вѣдь ничего чужаго не надо»!… Но не дали ему сосѣди и съ мыслями разобраться, понаперли на него и съ другаго конца, иными рѣчами: «мы вѣдь это тебѣ добра желаючи говоримъ, — а то вѣдь вишь ты какой уродился, никому не подъ стать, народъ только собою пугаешь! Нужно тебѣ себя передъ людьми оправить, а то вѣдь тебѣ, пожалуй, и не сдобровать: ужъ очень ты себѣ на умѣ, больно» хитеръ и боекъ, да и по откровенности сказать, худая о тебѣ слава ходитъ: не то, что ты тамъ невѣжа, или лапотникъ, и не то, чтобы тамъ кабака или чего такого, а… «политики захватовъ» придерживаешься"!… Даже испугался Иванъ, сталъ было божиться и клясться: «никакой такой я политики отродясь знать не зналъ, вѣдать не вѣдалъ! напраслину терплю горькую»!… «Ладно, не кручинься, только держись насъ обоихъ, мы о тебѣ славу пустимъ добрую, даже въ газетахъ безкорыстіе и миролюбіе, и великодушіе твое превознесемъ, и въ хорошую компанію введемъ, пожалуй къ передовымъ, къ образованнымъ господамъ сопричислимъ». — «Ой-ли»?… И думаетъ Иванъ: отчего бы и не такъ? я какъ былъ Иванъ, такъ и останусь Иваномъ, при томъ же полѣ; а съ сосѣдями дружить — все же много покойнѣе будетъ, да и Чести прибудетъ"? «Чтожъ, говоритъ, я съ моимъ удовольствіемъ» — и ударилъ Иванъ съ сосѣдями по рукамъ, и отъ души самъ первый порадовался, видя ихъ превеликую радость, — самъ же обоихъ и благодаритъ!…
Таковы мы съ точки зрѣнія русскихъ дипломатическихъ дѣйствій! Просимъ извиненія у читателей за такую, пожалуй, тривіальную притчу. Было бы неумною ошибкою видѣть въ ней какую-либо попытку уподобленіи, тому недавнему европейскому событію, величавость котораго мы не менѣе всякаго другаго признаемъ, и не только величавость, но и дѣйствительно великое, въ высшей степени серьезное и чреватое послѣдствіями событіе. Мы хотѣли только изъ-подъ наслоеній цвѣтистаго, высокопарнаго, дутаго и притомъ малопонятнаго слога оффиціальныхъ комментаріевъ и оффиціозныхъ гимновъ выдернуть самую сущую суть дипломатическихъ взаимныхъ отношеній иностранныхъ и русскихъ, какъ мы ее понимаемъ, и передать ее читателямъ въ наиболѣе вразумительной формѣ. Въ самомъ дѣлѣ, припомнимъ политическія обстоятельства, предшествовавшія настоящему событію. Пруссія, совершивъ великій кровавый подвигъ объединенія Германіи — «огнемъ и желѣзомъ», по выраженію геніальнаго своего канцлера, — разгромивъ Австрію и Францію, разрубивъ у первой всякую политическую связь съ германскинъ отечествомъ, отодравъ отъ второй Альзасъ и Лотарингію, даже вопреки желаніямъ населенія, — Пруссія, ставъ во главѣ новой Германской имперіи, не могла, конечно, не озаботиться — какъ бы укрѣпить и упрочить свое созданіе. Возвеличеніе ея было слишкомъ быстро, напряженіе усилій слишкомъ тягостно, ряны нанесенныя врагомъ слишкомъ глубоки, слишкомъ чувствительны: все повидимому угрожало опасностью новорождающемуся исполинскому дѣтищу. Парализовать враговъ и даже только возможныхъ соперниковъ дипломатическими маневрами и политическими комбинаціями было изначала вспомогательною, а потомъ и существенною задачею князя Бисмарка. Сближеніемъ Пруссіи съ Франціей онъ заставилъ послѣднюю присутствовать сложа руки при сокрушеніи Австріи; затѣмъ союзомъ съ Россіей" воздержалъ Австрійцевъ отъ помощи Франціи и далъ возможность Германіи сокрушить ее безпрепятственно. Было потомъ время, когда германскій канцлеръ искалъ тѣснѣйшаго сближенія съ Россіей, полной солидарности въ активной политикѣ: это было тогда, когда и Австрія и Франція еще не оправились отъ недавняго пораженія. Планы князя Бисмарка были широки и смѣлы, и не щадили ни Франціи, ни Австрійской монархіи. Но Россія не отважилась идти рука объ руку а княземъ Бисмаркомъ въ этой «политикѣ приключеній». Напротивъ, Русскій Государь рѣшительно воспротивился новой войнѣ съ Франціей, которою Германія хотѣла было ее доконать, — и германскій кабинетъ вынужденъ былъ уступить. Стало явнымъ, что услуга оказанная Германіи Россіей въ первую ея войну съ Французами и вообще наше положеніе въ Европѣ давали намъ нѣкоторый политическій перевѣсъ, — что конечно было не по нраву новой Имперіи… Военные успѣхи Россіи въ 1877 г. грозили еще пущимъ увеличеніемъ ея перевѣса и вообще ея обаянія и силы: это еще менѣе могло входить въ разсчеты германской политики! Послѣдовалъ Берлинскій трактатъ, при «маклерствѣ» германскаго канцлера, — и побѣдоносная Россія была развѣнчана и унижена! Этому униженію, впрочемъ, — какъ потомъ довольно основательно объяснялъ, въ свое оправданіе, самъ «честный маклеръ», — въ сильной степени содѣйствовало наше собственное, но истинѣ колоссальное политическое слабодушіе. Какъ бы то ни было, послѣ Берлинскаго трактата между Россіей и Германіей наступило сильное охлажденіе. Князь Бисмаркъ бросился въ Вѣну, заключилъ, хотя бы и не формальный, тѣсный союзъ съ Австріей и далъ могущественный толчокъ ея внутренней и внѣшней политикѣ, ея движенію на Востокъ, т. е. на Балканскій полуостровъ, раскрылъ предъ нею новые политическіе горизонты, заслонявшіе стародавніе горизонты Россіи… Австрія, опираясь на союзъ Германіи, ожила, — въ ней прибыло и силы и духу, и даже дерзости по отношенію къ вамъ. Время было выбрано удачное, такъ какъ послѣдняя война значительно истощила русскія силы и средства. Россія была слишкомъ озабочена внутренними дѣлами, была наконецъ сама смущена собственною своею политическою несостоятельностью, сбита съ позиціи приключившимся ей въ Берлинѣ позоромъ, — и никла духомъ. Тѣмъ не менѣе вызывательныя дѣйствія Австріи, ея вторженіе въ сферу русскихъ интересовъ, ея интриги на. Балканскомъ полуостровѣ, ея католическія миссіи среди православныхъ Славянъ, ея тайныя конвенціи съ одурѣвшимъ Сербскимъ правительствомъ, автономія, данная ею Полякамъ въ Русской Галиціи, преслѣдованіе русскихъ Галичанъ, однимъ еловомъ — цѣлый рядъ дѣйствій враждебныхъ Россіи или оскорбительныхъ для русскаго достоинства, — дѣйствій дозволенныхъ себѣ Австріей единственно въ виду союза ея съ Германіей, — все это не могло наконецъ не произвести въ Россіи сильнаго раздраженія, становившагося подъ конецъ уже грознымъ… Не то чтобъ Россія въ самомъ дѣлѣ грозила войной, — хотя въ Берлинѣ отчасти умышленно, отчасти искренно, приписывали уже намъ разные воинственные замыслы и серьезно пугались всякаго передвиженія русскихъ войскъ около прусской границы; — но раздраженіе Россіи открывало возможность для нѣкоторой политической комбинаціи, предотвратить которую князю Бисмарку было весьма желательно Вести войну съ Россіей, хотя бы и въ союзѣ съ Австро-Венгріей, было дѣломъ слишкомъ рискованнымъ, на которое могли бы отважиться развѣ только нѣмецкіе шовинисты, а не берлинскіе искушенные опытомъ мудрецы. Такая война истощила бы силы Германіи прежде, чѣмъ бы истощились силы самой Россіи; при такой войнѣ, Германіи пришлось бы имѣть дѣло не съ одною русскою арміей, но и съ Русскимъ народомъ. Но главное: не могло подлежать и сомнѣнію, что Франція непремѣнно воспользовалась бы этою войною съ Россіей, для отместки Германіи и напала бы на нее съ тылу. Франція же въ послѣднее время видимо укрѣпилась, и чѣмъ сильнѣе охлаждались взаимныя отношенія Россіи и Германіи, тѣмъ, казалось, сильнѣе обозначался въ будущемъ союзъ Франціи и Россіи. Такой союзъ безъ сомнѣнія перевѣсилъ бы значеніе союза Германіи съ разноплеменною и только что начавшею свое новое политическое переустройство Австрійскою монархіей. Такъ или иначе, но князь Бисмаркъ призналъ, что наступила пора положить конецъ возврастающей непріязни Россіи, предотвратить возможность союза ея съ Франціей и вернуться вновь къ традиціямъ дружбы, которымъ, съ своей стороны, лично, такъ вѣренъ пребывалъ въ сердцѣ своемъ Императоръ Вильгельмъ" Задумано — сдѣлано. Внезапный крутой вольтфасъ — и русскій министръ иностранныхъ дѣлъ, г. Гйрсъ, по собственному приглашенію князя Бисмарка, въ гостяхъ у него въ Фирцинѣ. Тогда-то и состоялось то знаменитое соглашеніе, котораго Скерневицкое трехъ-императорское свиданіе было только подтвержденіемъ и санкціею. — Германскій кабинетъ, съ точки зрѣнія своихъ интересовъ, поступилъ вполнѣ основательно и мудро, но спрашивается: кожу собственно било нужнѣе сближеніе Россія съ. Германіей? кто отъ такого сближенія наиболѣе въ выигрышѣ? Россія не искала войны съ своимъ могущественнымъ сосѣдомъ, да и не имѣла серьезныхъ поводовъ опасаться объявленія войны со стороны Германіи, — войны, которая тотчасъ же стала бы общеевропейскою и вызвала бы Францію къ «реваншу», Германія же, сближаясь съ Россіею, вновь изолировала Францію и избавлялась отъ кошмара французской отместки…
Кстати: мы нарочно подчеркиваемъ слова о приглашеніи г. Гирса германскимъ канцлеромъ, вопервыхъ потому, что это такъ и было, и поворотъ въ политикѣ князя Бисмарка былъ совершеннымъ сюрпризомъ для русскаго кабинета (немедленно впрочемъ плѣнившимъ сердца русскихъ дипломатовъ, и до такой степени, что въ этомъ отношеніи къ князю Бисмарку можно бы примѣнить теперь выраженіе Пушкина о Байронѣ, именно, что. «онъ властитель нашихъ думъ»…) Вовторыхъ. этотъ фактъ приглашенія какъ бы умышленно игнорируется германскою печатью. Такъ напримѣръ, за какіе-нибудь дней двѣнадцать до свиданія Императоровъ, въ одной серьезной нѣмецкой газетѣ, мюнхенской «Allgemeine Zeitung», въ статьѣ, которая вся — хвалебный гимнъ политикѣ князя Бисмарка, называемаго «Наполеономъ мира», — были напечатаны, между прочимъ, такія строки: «Сама Россія признала недавно это верховенство Германіи (Suprematie) и молила о доступѣ для себя въ великую лигу мура»… Нельзя поэтому не порадоваться, что свиданіе Императоровъ произошло на русской территоріи и что императоръ Францъ-Іосифъ почтилъ первый нашего Государя своимъ посѣщеніемъ…
Недоразумѣніямъ между Россіею и самою Германіею уладиться было нетрудно, такъ какъ никакого въ сущности столкновенія или антагонизма ихъ политическихъ обоюдныхъ интересовъ вовсе и не имѣется: ничто, положительно, не вынуждаетъ ихъ ко вмѣшательству въ дѣла другъ друга, а потому ничто и не мѣшаетъ ихъ мирному и даже дружественному сосѣдству. Камнемъ преткновенія въ сближеніи Россіи съ Германіей была собственно Австріи, и именно Австрія одушевленная, подкрѣпленная союзомъ съ Германіей, подталкиваемая ею на такъ-называемый «Востокъ», въ область традиціонныхъ интересовъ Россіи. Не входило, однакоже, на сей разъ въ планы германскаго кабинета, какъ въ былое время, основывать свой новый союзъ или сближеніе съ Россіей на разрывѣ съ Австріей, на ея расчлененіи или даже только на ослабленіи своихъ съ нею связей, — да и обстоятельства измѣнились: не въ прежнемъ положеніи Франція и не въ прежнемъ Австрія. Монархія Габсбурговъ, въ союзѣ съ Римскою церковью (предъ могуществомъ которой уже отчасти спасовало, какъ мы знаемъ, само протестантское правительство Германіи), все еще можетъ стать притягательнымъ центромъ для враждебныхъ германскому единству элементовъ, именно германскихъ католиковъ и партикуляристовъ. Короче сказать: Германіи было нужно все-таки не выпускать Австрію изъ своихъ рукъ и держать ее на вожжахъ… дружбы. Но какъ согласить интересы Россіи и Австріи?:. Трудность соглашенія представлялась даже не со стороны русской дипломатія. Русская дипломатія, какъ извѣстно, отличается прежде всего деликатностью души и сердцемъ мягчайшимъ воска — въ личныхъ сношеніяхъ съ иностранными дипломатами, особенно когда послѣдніе обращаются къ ея «европейскимъ» чувствамъ и образу мыслей. Вообще она — существо покладистое и чрезвычайно чувствительное ко всякимъ знакамъ вниманія, къ «общественному мнѣнію Европы», къ тому, что скажутъ о ней въ газетахъ. Вѣдь въ настоящемъ случаѣ самъ князь Бисмаркъ пошелъ къ ней на встрѣчу: не торговаться же съ нимъ! этого я деликатность не допускала! Мудреную проблему соглашенія русскихъ и австрійскихъ интересовъ германскій канцлеръ разрѣшилъ однимъ изъ тѣхъ дипломатическихъ фортелей или просто словечекъ, которые имѣютъ магическое обаяніе для слуха, отчасти и для мысли гг. дипломатовъ: status quo! т. е. соглашеніе основанное на сохраненіи настоящаго положенія вещей въ теченія опредѣленнаго или неопредѣленнаго срока. Это соглашеніе принято было нами съ радостью и даже съ благодарностью, именно потому, прежде всего, что оно отсрочивало разрѣшеніе головоломныхъ проклятыхъ вопросовъ и обезпечивало намъ нѣсколько лѣтъ отдыха и покоя, по мнѣнію русскихъ дипломатовъ — даже cim dignitate!
Труднѣе было, повидимому, уладить дѣло съ австрійскимъ кабинетомъ. Уже одно посѣщеніе г. Бирсомъ князя Бисмарка встревожило австрійскихъ политиковъ: не на австрійскій ли счетъ воздвигается зданіе русско-германскаго союза или согласія? Было логически несомнѣнно, что при новомъ И1 сближенія Германіи съ Россіей прежній австро-германскій союзъ, заключенный въ духѣ скорѣе Россіи враждебномъ, чѣмъ благопріятномъ, утрачивалъ въ значительной степени свое прежнее значеніе, — съ чѣмъ вмѣстѣ неминуемо должно было послѣдовать и ослабленіе австрійской силы и прыти.
На открытый антагонизмъ съ Россіей Австрія можетъ отважиться единственно при условіи — имѣть на своемъ флангѣ дружественную Германію; единоборство съ нами для нея нимало не привлекательно. Вотъ почему, вслѣдъ за сепаратнымъ соглашеніемъ русскаго и германскаго кабинетовъ въ лицѣ ихъ министровъ, пошли толки о желаніи и австрійскаго кабинета вступить также съ Россіей" въ сепаратное соглашеніе. Германія поспѣшила успокоить Австрію и даже ублажить ее разными своими, намъ впрочемъ неизвѣстными, истолкованіями того настоящаго смысла, въ какомъ слѣдуетъ-де ей, Австріи, понимать русско-германское соглашеніе. И вотъ, послѣ свиданій и Германскаго Императора съ Австрійскимъ, и астрійскаго министра графа Кальноки съ княземъ Бисмаркомъ, послѣдовало, къ вящему удовольствію сихъ обѣихъ имперій — общее соглашеніе ихъ съ Россіей, ознаменованное на дняхъ Скерневицкимъ событіемъ.
Status quo — вотъ существенныя основы этого общаго соглашенія, такъ торжественно и неоднократно провозглашенныя органомъ нашего Министерства иностранныхъ дѣлъ. Что же это за status quo? Если, напримѣръ, человѣкъ занесъ ногу въ чужой огородъ, — какъ тутъ опредѣлить ему status quo? Status quo для него значило бы — держать ногу занесенною на воздухѣ, что вѣдь не совсѣмъ и удобно, а отдернуть ногу было бы ужъ, пожалуй, и уклоненіемъ отъ status quo; перейти же обѣими ногами въ чужое поле было бы и подавно — явнымъ его нарушеніемъ. Но у дипломатовъ всѣ термина и понятія обладаютъ необыкновенною растяжимостью, какъ это, вѣроятно, и не замедлитъ оказаться вскорѣ на дѣлѣ;
Послѣ блистательнѣйшихъ нашихъ кровавыхъ надъ Typціей побѣдъ, плодами ихъ, какъ извѣстно, воспользовалась главнымъ образомъ Австрія, которая безъ всякаго объявленія войны, безъ соглашенія съ Турціей, среди полнаго мира, захватила двѣ большія ея славянскія области, Боснію и Герцеговину, несмотря на протестъ и противодѣйствіе славянскаго населенія. Правда, это нахальнѣйшее нарушеніе международнаго права было санкціонировано Берлинскимъ конгрессомъ въ формѣ временною занятія или оккупаціи для умиротворенія этихъ провинцій: новое наругательство надъ истиной, надъ Славянствомъ и надъ Россіей, которую тутъ же чуть не обвинили въ личномъ захватѣ — за проектированное ею по Санъ Стефанскому договору, свыше желанной для неславянской Европы мѣры, надѣленіе частью турецкихъ славянскихъ земель Славянскихъ же княжествъ!.. Подвиги Австріи въ Босніи и Герцеговинѣ всѣмъ вѣдомы; но муки, которыя терпятъ отъ австрійскихъ властей православные Славяне, и лютыя гоненія и посрамленія, которымъ насланныя Австріею католическія миссіи подвергаютъ тамъ Православную церковь, не выбываютъ въ европейскихъ сердцахъ не только негодованія за мучителей, — даже и сожалѣнія къ жертвамъ. Приглашая Россію примкнуть къ «передовымъ Европейскимъ націямъ», органъ русской дипломатіи, должно-быть, подразумѣваетъ, что и для русскихъ политиковъ обязательно относиться къ австрійскимъ насиліямъ надъ православными жителями Босніи и Герцеговины также «по европейски»…
Наглая комедія оккупаціи обходится Австріи не дешево. Умиротворительница вынуждена держать тамъ мечъ наголо и отъ времени до времени чинить кровавую расправу надъ тѣми, которыхъ пришла будто бы опекать. Тяготясь этимъ лицемѣріемъ, все же нѣсколько стѣсняющимъ ея свободу дѣйствій, и желая разомъ пресѣчь всѣ надежды жителей на наступленіе срока оккупаціи, Австрія домогается обратить оккупацію въ аннексію, т. е. попросту включить Боснію и Герцеговину въ составъ Имперіи, такъ чтобы значительная часть Славянскаго Балканскаго полуострова считалась уже совсѣмъ Австріей! Какъ же согласить это, уже подготовляемое ею событіе съ «соглашеніемъ» основаннымъ на status quo?
Не ручаемся за достовѣрность, но имѣемъ нѣкоторый поводъ предполагать, что по предложенію князя Бисмарка принято: обращеніе Австріею оккупаціи въ аннексію, т. е. присоединеніе въ Австріи Босніи и Герцеговины, считать не нарушеніемъ statue quo, а лишь законнымъ его растяженіемъ… До сихъ поръ Австрія колебалась; ей и хотѣлось, и кололось: Россія пендантически настаивала на обязательности для всѣхъ (не для нея только одной) буквы Берлинскаго трактата; отступленіе Австріи отъ этого трактата очевидно давало бы и другимъ законный поводъ къ его нарушенію. Теперь Австрія успокоилась: ей одной предоставлено его безнаказанно нарушить. Какъ же не быть довольной! Намъ сообщаютъ изъ Герцеговины, что Австрія пытается оформить свою «аннексію» въ видѣ великодушнаго съ ея стороны снисхожденіи къ народнымъ просьбамъ, для чего австрійскіе чиновники и заставляютъ по всей странѣ подписывать сочиненныя ими же петиціи… Чего же лучше? Вѣроятно русская дипломатія первая же и будетъ ее привѣтствовать съ успѣшнымъ присоединеніемъ Босніи и Герцеговины!
Но можетъ-быть, въ силу «соглашенія», и для Россіи допущено растяженное толкованіе status quo съ нарушеніемъ буквы Берлинскаго трактата, т. е. по дипломатическому выраженію — «компенсація» за выгоды пріобрѣтаемыя Австріей на Балканскомъ полуостровѣ? Такою компенсаціею, по нашему мнѣнію, могло бы быть лишь предоставленіе Россіи обоихъ проливовъ: права Султана на проливы не болѣе положительны, чѣмъ его же права на Боснію и Герцеговину, и если допускается быть въ предѣлахъ Турецкой имперіи территоріи Австрійской, то почему же не быть въ предѣлахъ той же Имперіи и территоріи Русской? Мы однако же крѣпко сомнѣваемся въ томъ, чтобъ такая компенсація была дана Россіи состоявшимся торжественнымъ «соглашеніемъ», развѣ лишь въ формѣ признанія такого ея права «въ принципѣ», въ отдаленной, весьма еще туманной перспективѣ будущаго! Гораздо вѣроятнѣе, что въ видѣ великой и богатой для нея милости было «соглашено» — включитъ въ пресловутый status quo возможность возсоединенія Восточной Румеліи съ Болгарскимъ Княжество"… Но эти два факта: узаконенное Россіей" включеніе въ составъ Австрійской державы двухъ Славянскихъ земель, и возсоединеніе Румеліи — вовсе не равнозначительны. Румеліоты настолько теперь, стараніями Россіи, свободны и самостоятельны, что имъ не худо и въ настоящемъ ихъ положеніи, тѣмъ болѣе, что въ еамонъ Княжествѣ дѣла, еще не. пришли въ должный порядокъ; соединеніе это должно неминуемо совершиться само собою; годомъ ранѣе, годомъ позднѣе — это уже безразлично: вопросъ этотъ уже безповоротно предрѣшенъ, благодаря Россіи и принесеннымъ ею жертвамъ, и окончательное его разрѣшеніе — для самой Россіи личной силы ровно никакой не прибавитъ. Къ тому же можно съ вѣроятностью ожидать, что при первомъ приступѣ къ этому дѣлу та же Европа станетъ, пожалуй, вопить о несвоевременности, объ опасности угрожающей ея миру, о необходимости отсрочки, — а у насъ вѣдь сердце не камень: нравственнымъ спокойствіемъ Европы мы очень вѣдь дорожимъ!…
Не знаемъ, касалось ли «соглашеніе» дѣленія Балканскаго полуострова на двѣ такъ-называемыя «сферы интересовъ», русскихъ въ восточной половинѣ и австрійскихъ въ западной… Для чести русскаго имени хотимъ думать, что — нѣтъ. Такое дѣленіе едвали и возможно безъ точнаго размежеванія на практикѣ; но уже допущеніе такого дѣленія, хотя бы только «въ принципѣ», можетъ отозваться, какъ для Славянъ, такъ и для насъ, тяжелыми практическими послѣдствіями. Почему?
Да потому, что сочетаніе политики пассивной съ политикою омтмекои, на общемъ основаніи status quo — для пассивной едвали когда можетъ стать выгоднымъ! Оно осуждаетъ первую еще на пущую, хотя бы и любезную ей, неподвижность во имя соблюденія status quo, и нисколько не сдерживаетъ, напротивъ узаконяетъ, окрыляетъ — живую, зиждительную дѣятельность второй, хотя бы, пожалуй, въ предѣлахъ того же самаго status quo, не говоря уже о растяженномъ его истолкованіи! Не нарушая statue quo, Австрія опояшетъ Балканскій полуостровъ желѣзными дорогами, окружитъ Черногорію рядомъ крѣпостей, подчинитъ Болгаръ и Сербовъ экономическому игу, наводнитъ Болгарію, Сербію, Македонію іезуитскими миссіями, своими воспитательными заведеніями, католическою пропагандою, наконецъ нѣмецкими колонистами… А мы?.. а нашъ states qao?..
Чтожъ! насъ теперь восхваляютъ въ Европѣ именно за то, что мы «пошли на сдѣлку» съ Австріей относительно Балканскаго полуострова и «отказались отъ политики захватовъ»: это текстуально. И на томъ спасибо!
Что же касается польскихъ интригъ въ Галиція, то несомнѣнно, благодаря «соглашенію», онѣ на время притихнутъ; Полякамъ прикажутъ быть поскромнѣе; но фактъ автономіи польской надъ Русскимъ Народомъ въ Галиціи все же останется…
Благословляемъ миръ и тишину, дарованные намъ «соглашеніемъ» — но не станемъ же дремать подъ сладкою сѣнію мира, сдѣлавъ себѣ изъ status quo — перину! Сосѣди наши дремать не станутъ, да и изъ status quo сумѣютъ свить себѣ жгутъ… Жгутъ на Славянъ — и на насъ.