Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дѣла Россіи. Статьи изъ «Дня», «Москвы» и «Руси». Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860—1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
По поводу Высочайшаго именнаго указа 10 сентября 1881 г.
правитьТяжелое, грустное впечатлѣніе производитъ Высочайшій именной указъ 10 сентября, напомнившій намъ то, что мы, общество, такъ склонны забыть (и что бы такъ хотѣлось забыть!), но чего забывать не слѣдуетъ или еще слишкомъ рано, — тѣ ужасы, которыми не далѣе какъ шесть мѣсяцевъ назадъ, и въ теченіи двухъ предшествовавшихъ лѣтъ, содрогалась Россія, — тотъ позоръ, которымъ она покрылась въ глазахъ всего міра, — тотъ страшный внутренній недугъ, который — всѣ мы это знаемъ — еще не искорененъ, еще продолжаетъ гнѣздиться въ нашемъ общественномъ организмѣ. Это тяжелое чувство слышится и въ словахъ самого Высочайшаго указа". «Незыблемость основныхъ началъ великихъ преобразованій минувшаго царствованія, а равно правильное и спокойное дѣйствіе учрежденій, на твердомъ основаніи общихъ законовъ установленныхъ, составляютъ наиболѣе прочный залогъ благоденствія и преуспѣянія дорогаго нашего отечества», вотъ что исповѣдуетъ торжественно и во всеуслышаніе верховная власть, но — прибавляетъ она — «Мы не могли однакоже не признать, что прискорбныя событія и смута въ государствѣ вызываютъ печальную» (по истинѣ печальную!) «необходимость допустить на время чрезвычайныя мѣры преходящаго свойства, для водворенія полнаго спокойствія», и пр. Безъ сомнѣнія вся Россія пойметъ, какъ не легко должно быть для новаго, молодаго царствованія, въ его первой, такъ-сказать весенней порѣ, надавать подобное «изъятіе изъ общихъ законовъ»; но кто же по совѣсти станетъ отрицать не только право, во и непреложную, хотя и тягостную обязанность для верховной власти установлять «въ исключительныхъ обстоятельствахъ настоящаго времени» и мѣры также «исключительнаго» характера? Кто отважится утверждать, что «исключительныя обстоятельства» совсѣмъ для насъ миновали? Да сохранитъ Богъ Россію отъ новыхъ бѣдствій, но рѣдкій изъ насъ не трепещетъ подчасъ втайнѣ при одной мысли о возможности возобновленія тѣхъ «преступныхъ посягательствъ», о которыхъ напоминаетъ указъ… Повинуясь печальной, преходящей необходимости, верховная власть, какъ гласитъ указъ, обратила «вниманіе и на то, чтобъ эта временныя исключительныя мѣры соотвѣтствовали дѣйствительной потребности охраненія порядка и не подвергали излишнему отягощенію законные интересы вѣрнаго Престолу населенія, несомнѣнно искренно желающаго содѣйствовать сохраненію спокойствія и порядка». Поэтому всѣ изданныя доселѣ для борьбы съ «исключительными обстоятельствами», узаконенія подвергнуты пересмотру, съ цѣлью составить особое «Положеніе о мѣрахъ въ охраненію государственнаго порядка и общественнаго спокойствія», въ которомъ «были бы указаны съ большею чѣмъ нынѣ точностью, съ одной стороны, предѣлы полномочій административныхъ начальствъ при чрезвычайныхъ обстоятельствахъ, а съ другой — сущность обязанностей возлагаемыхъ на населеніе исключительными обстоятельствами государственной жизни».
Составленное на этихъ основаніяхъ Положеніе и обнародовано теперь правительствомъ. Оно устанавливаетъ два вида охраны: «усиленной» и «чрезвычайной». Послѣдняя, слава Богу, нигдѣ нынѣ не вводится, а поземельный, такъ сказать, объемъ охраны «усиленной» (существовавшей и прежде, только подъ другимъ названіемъ) значительно противъ прежняго сокращенъ. Такъ извѣстно, что исключительныя полномочія Московскаго генералъ-губернатора простирались на Тульскую, Смоленскую и на многія другія губерніи, а теперь ограничены одною Московскою; въ Харьковскомъ генералъ- губернаторствѣ отъ усиленной охраны освобождены Курская, Орловская и Воронежская губерніи; въ Одесскомъ — Екатеринославская и часть Таврической. Права, предоставляемый мѣстной администраціи даже при «усиленной», не «чрезвычайной» охранѣ, все-таки чрезвычайны, во едвали превышаютъ тѣ, которыми пользовалась администраціи и въ прежнее время для таковой же «борьбы съ крамолой»: напротивъ вводятся нѣкоторыя правила, нѣсколько ограждающія частныхъ людей отъ чрезмѣрнаго административнаго произвола. Такъ арестъ частнаго лица можетъ быть допущенъ только на опредѣленный срокъ (двѣ недѣли или мѣсяцъ), причемъ немедленно о всякомъ арестѣ, произведенномъ административною или полицейскою властью сообщается прокурору съ подробнымъ разъясненіемъ основаній такой мѣры. Административная высылка можетъ совершиться не иначе, какъ по обсужденіи поводовъ къ высылкѣ въ особомъ совѣщаніи, составленномъ изъ двухъ членовъ Министерства юстиціи и двухъ Министерства внутреннихъ дѣлъ, подъ предсѣдательствомъ товарища министра внутреннихъ дѣлъ, и съ утвержденія самого министра. Съ прочими подробностями Положенія читатели могутъ ознакомиться и сами, такъ-какъ оно воспроизводится нами вполнѣ во «Внутреннемъ Обозрѣніи».
Итакъ, мы вмѣстѣ съ правительствомъ признаемъ «печальную», еще продолжающуюся необходимость исключительныхъ административныхъ мѣръ въ нашемъ отечествѣ, для обезпеченія тишины и спокойствія; но другой вопросъ — въ какой мѣрѣ достигается эта благая цѣль издаваемымъ нынѣ Положеніемъ. Мы не считаемъ себя достаточно компетентнымъ судьею въ этомъ дѣлѣ; здѣсь необходимъ извѣстный запасъ именно полицейско-административной опытности. Но мы знаемъ однако же одно, что полномочія администраціи, даже превышавшія тѣ, которыя устанавливаются нынѣ для «усиленной» охраны, не только не предупредили событія 1 марта, но и дали преблагополучно, въ теченія нѣсколькихъ мѣсяцевъ, совершиться одному изъ самыхъ трудныхъ и сильныхъ подкоповъ на одной изъ самыхъ людныхъ улицъ Петербурга, именно на Малой Садовой: если взрывъ, грозившій опасностью цѣлому десятку тысячъ людей, не былъ произведенъ, то лишь по причинамъ — отъ административной охраны не зависѣвшимъ! Послѣдняя ничего не предупредила и ничему не помѣшала. Поэтому невольно приходишь къ заключенію, что если полиціи будетъ такъ же искусна и прозорлива, какъ она бала до сихъ поръ, то новая регламентаціи, или даже новый придатокъ административныхъ правъ и полномочій самъ по себѣ не придастъ ей ни ума, ни умѣнья. И наоборотъ: будь полиціи у насъ тѣмъ, чѣмъ бы ей слѣдовало быть, будь она, какъ говорится, «на высотѣ своего призванія», не было бы можетъ-быть и особенной надобности въ подобномъ усиленіи средствъ административной охраны. Сочетанье же чрезвычайныхъ полномочій администраціи съ неумѣлой полиціей легко можетъ привести къ напрасному отягощенію жителей, неокупаемому никакимъ удачнымъ результатомъ въ борьбѣ съ крамолой.
Борьба съ крамолой! Само собой разумѣется что борьба съ «горстью тайныхъ злоумышленниковъ», о которыхъ упоминаетъ Высочайшій указъ, иною и не можетъ быть какъ полицейскою. Ихъ надобно переловить, какъ дикихъ звѣрей; слѣдуетъ надѣяться, что скоро и во всемъ мірѣ не найдется имъ почетнаго пристанища, и что ореолъ политическаго злодѣя не станетъ долѣе охранять неприкосновенность убійцы и поджигателя. Но этимъ не исчерпывается борьба съ самою крамолой или, точнѣе сказать, съ духомъ крамолы. Нельзя же не видѣть, что эта горсть не рѣдѣетъ, и убылыя въ ней мѣста немедленно наполняются новобранцами. Стало-быть, есть контингентъ, изъ котораго вербуются эти новобранцы, стало-быть, есть постепенность послѣдовательнаго превращенія мирнаго, добронравнаго юноши въ отчаяннаго тайнаго злоумышленника, неистоваго, кровожаднаго, выпорожнившаго въ себѣ сердце и душу. Вѣдь не вдругъ же онъ сдѣлался такимъ! И вотъ, этотъ контингентъ узнать и изслѣдовать эти фазисы постепеннаго духовнаго превращенія или паденія наблюсти и изучить, — вотъ что было бы въ высшей степени важно, а для борьбы собственно съ духомъ- крамолы представляется условіемъ самымъ существеннымъ и едвали не единственнымъ. Мы уже въ самомъ началѣ изданія «Руси», по поводу нѣкоторыхъ политическихъ судопроизводствъ, толковали о томъ, что въ дѣлахъ, гдѣ является на сцену дѣйствіе не просто личной злой воли, но злой воли совокупной, представляющей собою общее нравственно-теоретическое направленіе или опредѣленный политическій образъ мыслей, однимъ словомъ тамъ, гдѣ обнаруживаются симптомы общественнаго недуга, духовной эпидеміи, не- достаточно однихъ внѣшнихъ пріемовъ и результатовъ формально-юридическаго процесса, имѣющаго одну лишь задачу: утвердить или отвергнуть фактъ преступленія. Для правительства и для общества не столько имѣетъ значенія казнь такова то преступника, сколько изслѣдованіе самаго недуга похищающаго столько жертвъ, — а для итого необходимо прослѣдить біографію обвиняемаго, уловить тѣ причины и условія, которыя совратили его на преступный путь. Ибо только вооружась подобнымъ знаніемъ, можемъ мы изыскать средства для борьбы съ болѣзнью, для предотвращенія гибели многихъ, еще заразой нетронутыхъ. Само собою разумѣется, что такого рода работа одному правительству не по силамъ; она по самому свойству своему требуетъ содѣйствія общественнаго, къ которому ничто бы конечно и не мѣшало правительству обратиться. Самые корни недуга, посколько они духовнаго свойства и упираются въ господство разныхъ лжеученій, ускользаютъ изъ-подъ правительственной компетенціи, изъ сферы его дѣйствія и вліянія: правительство, разумѣется, не можетъ, напримѣръ, заставить ни любить Бога, ни вѣрить въ безсмертную душу! Здѣсь возможна лишь дѣятельность общественнаго свойства. Тѣмъ не менѣе и тутъ найдется не мало внѣшнихъ условій общественнаго строя, отъ правительства болѣе или менѣе зависимыхъ, которыя въ то же время состоятъ и въ прямой или косвенной связи съ явленіемъ самаго недуга.
Возьмемъ, напримѣръ, нашу школу. Не сельскую школу, о которой у насъ стали недавно снова говорить, какъ о какомъ-то «жгучемъ» вопросѣ, не терпящемъ отлагательства. Великое дѣло — народная школа, но къ нему надо относиться благочестиво. Оно можетъ послужить столько же ко благу, сколько и ко вреду, смотря именно по тому, относятся ли къ нему серьезно или легкомысленно, служитъ ли оно орудіемъ христіанскаго просвѣщенія или только наружной, поверхностной, растлѣвающей цивилизаціи. Послѣднее едвали не преобладаетъ. Типомъ для ревнителей такого народнаго образованія можетъ быть указанъ хоть-бы нѣкій фельетонистъ, подвизавшійся когда-то въ «Молвѣ» и теперь гдѣ-то въ журнальныхъ низинахъ проповѣдующій, — который, презирая «сѣрый зипунъ и лапти», умиляется прогрессу въ видѣ пиджака на мужикѣ и экоссезовъ, танцуемыхъ бабами; для него несомнѣнно отраднѣе внимать пѣнію пятнадцатилѣтнихъ крестьянскихъ дѣвчонокъ (что мы сами слышали подъ Москвой): «папироска, другъ мой тайный» (это-де «прогрессъ»!), чѣмъ пѣсни: «внизъ но матушкѣ, но Волгѣ»… На вкусъ указчика нѣтъ, и виды цивилизаціи бываютъ различные; но отъ такого фельетониста-ровнителя, напримѣръ, да упасетъ Господь Богъ наше народное училище. Сельская школа — не «жгучій вопросъ», а органическая народная потребность, несомнѣнно подлежащая удовлетворенію, но именно въ мѣру потребности, въ согласіи съ высшимъ нравственнымъ запросомъ народа…. Мы счастливы, что, начиная съ настоящаго No, будемъ помѣщать въ нашей газетѣ цѣлый послѣдовательный рядъ «Замѣтокъ о сельской школѣ», высокообразованнаго педагога, посвятившаго себя теперь всецѣло сельскому учительству, бывшаго профессора Московскаго университета. С. А. Рачинскаго. Но не о народномъ образованіи наша настоящая рѣчь. Сельская школа, какъ и самый народъ, не имѣетъ ничего общаго съ областью такъ-называемой «крамолы», ни прямыхъ, ни косвенныхъ отношеній.
Иное дѣло наша не-сельская школа. Контингентъ поставляющій юныхъ новобранцевъ въ ряды нигилистовъ, а потомъ въ злоумышленниковъ, проходитъ весь черезъ школу, что несомнѣнно указываетъ если не на положительное, то на отрицательное ея значеніе, именно на ея педагогическое безсиліе. Но мы оставимъ въ сторонѣ ея внутренній строй, и укажемъ мимоходомъ лишь на ея внѣшнее, такъ-сказать соціальное значеніе.
Въ томъ-то и дѣло, что наша школа не просто проводникъ образованія, но созданный государствомъ, съ государственною цѣлью, снарядъ для соціальнаго превращенія цѣлой массы населенія, для формація цѣлаго новаго общественнаго слоя. Этотъ снарядъ дѣйствуетъ уже лѣтъ полтораста. Нуждаясь въ образованныхъ служилыхъ людяхъ, въ контингентѣ для гражданской своей арміи, правительство искусственно отрывало отъ сельской или земской почвы, отъ сословныхъ профессій, людей всѣхъ званій и состояній и тащило ихъ вверхъ, къ высшему образованію — приманкою чиновъ, казенныхъ должностей, привилегированнаго положенія. Все, что такимъ образомъ изъ народа, изъ среды мѣщанъ и купцовъ прежняго времени переваливало чрезъ казенную школу, никогда не возвращалось къ отцовской профессіи, а облекалось въ нѣмецкое платье и обращалось въ чиновниковъ, — въ «господъ» по отношенію къ народу, — высшимъ идеаломъ которыхъ было стать бариномъ на крѣпостномъ правѣ. Что учебный дипломъ, что наука и талантъ уравнивали такимъ образомъ всѣ сословія, приравнивали всѣхъ къ дворянамъ, — этимъ истиннымъ равенствомъ Россія можетъ лишь хвалиться предъ всѣми старыми государствами Европы. Въ самомъ дѣлѣ, какъ ни искусственно было у насъ насажденіе образованія, оно, удовлетворяя государственной потребности, призвало къ жизни вмѣстѣ съ тѣмъ множество дарованій, уничтожило сословныя перегородки, распространило знаніе и просвѣщеніе, хотя, надо сказать, придало русской наукѣ характеръ слишкомъ казенный и школьный. Это одна сторона дѣла. Если взглянуть съ другой стороны, то увидимъ, что такой толчокъ, данный цѣлой массѣ населенія, такое устремленіе всѣхъ вверхъ, подрывая въ корень родовое аристократическое начало, въ то же время создавали, и не могли наконецъ не создать, своего рода привилегированное, относительно настоящей земщины, сословіе, по преимуществу городское, — нѣчто, пожалуй, въ родѣ буржуазіи или средняго сословія на Западѣ, съ того разницею, что у насъ это среднее сословіе имѣетъ своимъ базисомъ государственную службу и табель о рангахъ. Къ этой табели, дѣлившей россійское общество на 14 ранговъ, была пригнана я наша школа. Вопросъ не въ томъ, правильно или неправильно поступило въ свое время правительство, вызвавъ такое форсированное движеніе вверхъ, къ высшему образованію. Такова, повторяемъ, была государственная потребность. Вопросъ въ томъ, продолжается ли эта потребность и въ наше время? Есть ли необходимость упорствовать въ дальнѣйшемъ искусственномъ созиданіи привилегированнаго класса людей, класса «господъ», соціальнаго особаго слоя съ школьнымъ дипломомъ? Нужды государственныя удовлетворены (количественно) свыше мѣры, и если что поражаетъ теперь взоръ наблюдатели, такъ это масса «лишнихъ людей», — такъ-называемаго умственнаго пролетаріата — безъ службы, безъ мѣста, безъ занятій и средствъ къ жизни. Ибо теперь и дворянство — та верхушка, куда все тянулось и гдѣ осѣдало — не болѣе какъ «внукъ пустой»: дворяне безъ права душевладѣльчества, т. е. безъ даровой рабочей силы, безъ оборотнаго капитала и привилегій — своего рода изгои, о которыхъ говоритъ Святославовъ Изборникъ. А между тѣмъ правительство еще усиленнѣе чѣмъ когда-либо подгоняетъ населеніе къ высшему образованію, снабдивъ послѣднее новою, сильною льготою, именно по воинской повинности. У насъ наплывъ студентовъ въ университетахъ достигъ въ послѣднее время такого размѣра, что сдѣлалъ почти невозможнымъ преподаваніе, особенно въ медицинскихъ факультетахъ, и вызвалъ, какъ напримѣръ въ Москвѣ, мѣру непріятнаго свойства: ограниченіе пріема, назначеніе опредѣленной численной нормы студентовъ. Захлопывать двери предъ собравшейся толпой всегда неудобно, всегда производитъ впечатлѣніе раздражающаго характера: лучше было бы предупредить самый сборъ. Уничтожьте чины и льготы по воинской повинности, даруемыя университетомъ и гимназіями, и вы изумитесь, до какой степени самъ собою сократится наплывъ учащихся! Убудутъ всѣ тѣ, которые добиваются высшаго образованія только ради тщеславія, ради «общественнаго положенія» и — главное — ради облегченія воинской повинности, — а не попавъ въ разрядъ «господъ», они удовольствуются можетъ-быть болѣе скромною и свойственною имъ долею работниковъ и тружениковъ — въ промыслахъ, въ торговлѣ, въ сельскомъ хозяйствѣ и въ иныхъ профессіяхъ…
Эта масса «лишнихъ людей» и всякаго рода «изгоевъ», которая плодится теперь неправильною постановкѣ школьнаго дѣла, — едва ли не одна и составляетъ главный контингентъ революціоннаго нигилизма. Что имъ дѣлать? Куда дѣваться? Хотя въ модныхъ романахъ, въ ораторскихъ рѣчахъ, въ драмахъ Шпажинскаго и прославляются, преимущественно бѣлоручками, «честныя мозольныя руки» и вообще физическій трудъ, однакожъ никто изъ побывавшихъ въ университетѣ, какъ бы ни прославлялъ мозоли на рукахъ, никогда не согласится мозолить свои руки (развѣ лишь временно для пропаганды между рабочими), не возьмется даже за истинно честный трудъ пахаря, еслибъ даже ему и предложили даровой земельный надѣлъ. Оставаясь «неудовлетвореннымъ», онъ предпочитаетъ «переустроввать государство и общество».
То же видимъ и въ женскомъ воспитаніи. При недостаткѣ женскихъ учебныхъ заведеній средняго разряда, въ женскія гимназіи устремляется масса дѣвицъ, которыхъ гимназическій курсъ совершенно отрываетъ отъ семейнаго быта и обращаетъ въ своего рода «лишнихъ». Дочь башмачницы или портнихи, попавъ вслѣдствіе упомянутаго недостатка въ гимназію, пренебрегаетъ честнымъ трудомъ матери, никогда не возвращается къ ея профессіи, а становится «барышней» и норовитъ жить «литературнымъ трудомъ» или «учительствомъ», часто не имѣя къ тому никакого призванія. Сколько таковыхъ бѣдствуетъ въ настоящее время! А попробуйте предложить имъ заняться ручнымъ ремесломъ, — онѣ только обидятся, хотя то же произносятъ восторженно общія мѣста о «честныхъ мозоляхъ». О тѣхъ, которыя одарены призваніемъ и талантомъ, и рѣчи нѣтъ. Да мы вообще и не думаемъ запирать двери учебнаго заведенія для кого бы то ни было: сохрани Богъ! пусть двери остаются открытыми, но пусть будетъ устраненъ тотъ порядокъ вещей, который частію насильственно, частію искусственно, всякими соблазнами и приманками, сдвигаетъ людей, вовсе къ тому по своимъ дарованіямъ не призванныхъ, съ ихъ прирожденной общественной основы и, перерождая ихъ въ «господъ» и «барышенъ», образуетъ изъ нихъ цѣлый общественный слой — умственнаго пролетаріата, людей «лишнихъ», «изгоевъ», — надѣляемыхъ въ школѣ высшими вожделѣніями и всяческими аспираціями, которыя конечно не обрѣтаютъ себѣ потомъ въ жизни никакого удовлетворенія и устремляютъ ихъ въ революціонный нигилизмъ: своего рода каррьера и арена честолюбивой дѣятельности!
Вотъ вопросъ, на который, при борьбѣ съ «духомъ крамолы», необходимо обратить вниманіе, который достоинъ общественнаго изслѣдованія, который мы здѣсь только вкратцѣ намѣтили и къ которому еще не разъ возвратимся