По «Манчжурке» (Шмидт)/ДО

По "Манчжурке"
авторъ Петр Юльевич Шмидт

Опубл.: 1902. Источникъ: az.lib.ru • (Путевые наброски).
Текст издания: «Русское богатство», № 8, 1902.

ПО «МАНЧЖУРКѢ».

(Путевые наброски).

I.

Въ концѣ сентября мнѣ предстояло выѣхать изъ Владивостока. Я торопился въ Петербургъ и не хотѣлъ ѣхать моремъ на «добровольцѣ» — путь и долгій, и дорогой. Начинаю наводить справки о другомъ пути, которымъ за послѣднее время уже многіе пользовались — отъ Хабаровска пароходомъ по Амуру и Шилкѣ и затѣмъ отъ Стрѣтенска по Сибирской желѣзной дорогѣ.

— Опоздали, батенька, — говоритъ мнѣ одинъ изъ владивостокскихъ знакомыхъ, стоящій въ курсѣ этого дѣла, — мы еще вчера телеграмму получили, что уже по Шилкѣ шуга пошла. Пароходы теперь дальше Благовѣщенска не пойдутъ. Коли охота вамъ сидѣть въ этомъ богоспасаемомъ градѣ мѣсяца полтора до саннаго пути или предпринять путешествіе отъ него до Стрѣтенска верхами, везя вещи на вьюкахъ, — поѣзжайте! Только я не могу вамъ этого рекомендовать…

Начертанная перспектива прельщала меня еще менѣе, чѣмъ путешествіе на добровольцѣ, и я выяснилъ своему знакомому, въ какомъ нахожусь затруднительномъ положеніи.

— А я вамъ вотъ что посовѣтую — поѣзжайте вы черезъ Манчжурію, — этой осенью многіе уже такъ проѣхали. Путь довольно скорый, хотя и мало комфортабельный…

— Но позвольте, вѣдь дорога еще не закончена, путь еще не сомкнутъ?

— Ну, такъ что-жъ за бѣда? До того мѣста, гдѣ укладка кончается, поѣздка ходятъ, за перерывомъ — тоже. Верстъ 100 сдѣлаете на лошадяхъ для разнообразія. За то будете въ Петербургѣ не болѣе какъ черезъ мѣсяцъ, Манчжурію увидите, проѣдете однимъ изъ первыхъ по всему Сибирскому пути… Только смотрите, шубу не забудьте взять, — не глядите на то, что мы здѣсь во Владивостокѣ въ однихъ пиджакахъ гуляемъ, въ Манчжуріи теперь уже почти зима…

Я сдался на эти доводы и рѣшилъ ѣхать черезъ Манчжурію. Заручившись отъ того же знакомаго рекомендательнымъ письмомъ, заявляюсь къ одному изъ желѣзнодорожныхъ заправилъ. Пріемъ, конечно, самый любезный и предупредительный.

— Вамъ угодно билетъ для проѣзда черезъ Манчжурію?.. Съ удовольствіемъ… Я вамъ дамъ до Харбина, а тамъ вы потрудитесь обратиться къ инженеру X. — Онъ вамъ устроитъ дальнѣйшій проѣздъ.

— Сколько же это будетъ стоить? — спрашиваю я, направляя руку по привычкѣ въ карманъ за бумажникомъ.

— Ничего! У насъ пока движеніе временное и мы возимъ пассажировъ даромъ. Но за то ужъ, извините, — за удобства не ручаемся! Я вотъ вамъ написалъ сейчасъ: «Билетъ II-го класса», но вы не посѣтуйте, если вамъ, можетъ быть, придется ѣхать въ третьемъ или даже въ товарномъ вагонѣ, а то и на платформѣ, пожалуй. Вагоновъ у насъ еще очень мало, а пассажирскихъ въ особенности!

Какъ ни мало утѣшительнаго заключало въ себѣ это заявленіе, все же оставалось только взять билетъ, поблагодарить за любезность и откланяться, памятуя мудрыя русскія пословицы: «на нѣтъ и суда нѣтъ» и «даровому коню въ зубы не смотрятъ».

II.

Сборы у меня были не долги и черезъ день я уже сидѣлъ въ удобномъ купэ Уссурійской желѣзной дороги. Въ окнахъ мелькали знакомые виды Уссурійскаго края — синяя гладь Амурскаго залива съ его то обрывистыми, то низменными берегами, покрытыми кустарниками, — когда-то здѣсь были густые дремучіе лѣса, но они ушли на постройку и отопленіе Владивостока, и теперь уже желѣзная дорога находится въ большомъ затрудненіи — не хватаетъ топлива. Кое-гдѣ на срѣзахъ выемокъ, по которымъ пробѣгаетъ поѣздъ, виднѣются темныя горизонтальныя полосы, — это слои каменнаго угля. Его добываютъ здѣсь во многихъ мѣстахъ вблизи отъ линіи, но, къ сожалѣнію, онъ плохого качества — слишкомъ разсыпчатый, сильно спекающійся и оставляетъ огромное количество золы.

Но вотъ мы миновали заливъ и начались виды степного характера: пологіе холмы, покрытые сѣрой, уже бурѣющей травой, кое-гдѣ слѣды пахоты въ видѣ болѣе темныхъ, правильныхъ полосъ, далѣе — ровная, гладкая, сѣрая степь съ безконечными рядами стоговъ сѣна…

— И почему это все уже такъ сѣро и мертво у васъ? — обращаюсь я къ случайномъ сосѣду по вагону, мѣстному старожилу. — Вѣдь у насъ на югѣ Россіи въ концѣ сентября и деревья еще въ своемъ осеннемъ нарядѣ стоятъ, и трава не совсѣмъ побурѣла, а тутъ деревья голы и ни одной зеленой былинки?..

— Заморозки ранніе, да и засуха осенью. У васъ осенью дожди, сырости сколько угодно, а тутъ, вы видѣли, почти цѣлый мѣсяцъ ни капли дождя, а утренники уже порядочные… Да и зимою то здѣсь снѣгу выпадаетъ два вершка, только въ ложбинахъ и щеляхъ и держится, а на холмахъ вѣтеръ все сдуваетъ начисто…

— Что же, это не отражается на земледѣліи?

— Какъ не отражается! Конечно! У насъ озимые посѣвы почти невозможны — или совсѣмъ не всходятъ или очень плохи — вымерзаютъ… Только и можно сѣять яровые… Да и плодовыя деревья страдаютъ часто. Имъ вредятъ еще весенніе морозы: пригрѣетъ ихъ на южныхъ склонахъ весеннее солнце, они обрадуются веснѣ, выгонятъ почки, а тамъ, смотришь, морозъ хватилъ и почки поморозилъ…

Мелькаютъ изрѣдка въ окнахъ вагона и сѣрыя, разбросанныя селенія — ихъ много уже возникло и развилось вдоль желѣзной дороги. Здѣсь между Никольскомъ-Уссурійскимъ и Владивостокомъ едва-ли не наиболѣе густо населенное мѣсто края — «густо» населенное, разумѣется, относительно.

Вотъ, напримѣръ, станція Надеждинская — большое село, на взглядъ домовъ 300. Бѣлыя мазанки вытянулись длинной вереницей, бѣлѣетъ церковь вдали, машетъ крыльями мельница, горделиво поднимаютъ къ небу свои длинныя шеи журавли-колодцы — обычная картина южнорусской деревни, ничего характернаго не представляющая взорамъ. Только бѣлыя молчаливыя фигуры флегматичныхъ корейцевъ съ аршинными трубками въ зубахъ, да носатые, вѣчно болтающіе на своемъ гортанномъ нарѣчіи манзы (такъ называютъ здѣсь китайцевъ) напоминаютъ, что находишься на дальней окраинѣ.

— Какъ живутъ у васъ тутъ наши россійскіе переселенцы? спрашиваю я у своего собесѣдника. — Мнѣ ни разу не пришлось побывать здѣсь по поселкамъ…

— Да, первое время имъ туго приходится… Являются они обыкновенно лѣтомъ, а то и осенью — пока имъ землю отведутъ, пока пособіе получатъ, смотришь, не успѣютъ выстроиться къ зимѣ, приходится зимовать въ землянкахъ, — много мретъ, конечно, въ особенности ребятъ… Холостые — тѣ стараются больше на первое время въ батраки поступить. Въ большинствѣ случаевъ норовятъ также новоселы къ старымъ деревнямъ приписаться, — но это не дешево стоитъ, меньше 50 рублей рѣдко сельскій сходъ возьметъ за приписку, да еще и водки въ добавокъ выставить надо… Ну, конечно, и съ земледѣліемъ у нихъ первое время дѣло не клеится, пока не попривыкнутъ — вѣдь условія то здѣсь совсѣмъ не тѣ, что въ Россіи, пріемы обработки тоже должны быть другіе, — у манзъ и корейцовъ приходится учиться… Ну, со временемъ, какъ ознакомятся съ условіями, такъ въ большинствѣ случаевъ устраиваются недурно — при такомъ надѣлѣ, какъ у нихъ, — 100 десятинъ — это не такъ и трудно… Начинаютъ землю сдавать въ аренду корейцамъ исполу или на другихъ, еще болѣе выгодныхъ условіяхъ… Нерѣдко и совсѣмъ на корейскихъ спинахъ потомъ выѣзжаютъ, сами ничего почти не дѣлаютъ — и такіе случаи мнѣ извѣстны…

Въ такихъ разговорахъ мы незамѣтно доѣхали до г. Никольска-Уссурійскаго, гдѣ намъ предстояло разстаться, — здѣсь отходитъ вѣтвь на ст. Гродеково у границы Манчжуріи, тогда какъ Уссурійская дорога идетъ далѣе на Хабаровскъ, куда и направлялся мой спутникъ.

Являясь важнымъ узловымъ пунктомъ и въ то же время центромъ довольно густо населенной и богатой мѣстности, Никольскъ-Уссурійскій за послѣднее время сильно разросся. Онъ расположенъ въ широкой котловинѣ, и разбросался по ней на большомъ протяженіи.

— Мѣста-то у насъ много, — говорилъ мнѣ одинъ изъ обывателей Никольска, — да вотъ бѣда, слишкомъ здѣсь низко, кругомъ горы, каждый почти годъ наша рѣчка разливается и приходится иной годъ изъ дома въ домъ переправляться на лодкахъ, а то и спасаться на крышахъ, — вода сноситъ даже дома, тонутъ, конечно, и люди… И чтобы городъ немного повыше построить"…

Въ виду центральнаго положенія Никольска желѣзнодорожная администрація избрала его главнымъ пунктомъ для устройства своихъ мастерскихъ, складовъ и другихъ учрежденій. Рядомъ со станціей, пока еще маленькой и тѣсноватой, выросъ довольно обширный желѣзнодорожный городокъ. Цѣлый рядъ солидныхъ кирпичныхъ корпусовъ съ крышами оцинкованнаго желѣза заключаетъ въ себѣ мастерскія, гдѣ собираются и ремонтируются вагоны и паровозы. Нѣсколько пониже, но тоже кирпичные, тянутся домики рабочихъ и мастеровъ. Поодаль виднѣется церковь, выстроенная въ какомъ-то фигурномъ стилѣ. Цѣлую улицу образуютъ прекрасно устроенныя казармы желѣзнодорожнаго батальона съ образцовымъ при нихъ госпиталемъ и столовою, — въ послѣдней имѣется даже сцена для солдатскихъ спектаклей.

Вагонъ нашъ, предназначенный на границу Манчжуріи, отцѣпили отъ поѣзда, который ушелъ въ Хабаровскъ, — намъ приходилось ждать болѣе часа, такъ что я имѣлъ полную возможность проѣхаться по городу. Почему-то у насъ постоянно строятъ желѣзныя дороги такъ, какъ будто онѣ представляютъ для города такую же опасность, какъ динамитный заводъ: вокзалъ стараются запрятать какъ можно дальше города. Такъ и отъ здѣсь — вокзалъ находится въ двухъ верстахъ отъ черты города и соединенъ съ послѣднимъ дамбой, мощеной булыжникомъ. Но Боже мой, что это за мостовая! Устроителя ея слѣдовало бы въ наказаніе провозить по ней раза два въ день! Надо думать, однако, что самъ онъ, подобно другимъ благоразумнымъ жителямъ города Никольска, предпочитаетъ пользоваться проходящей нѣсколько поодаль грунтовою дорогой, — тамъ приходится вязнуть по ступицу въ жидкой грязи и переѣзжать въ бродъ рѣчку, но за то остаются цѣлы кости и колеса, подвергающіяся на «шоссе» серьезной опасности.

Городъ, какъ оказалось, содержитъ все, что здѣсь, на нашемъ востокѣ, по штату городамъ содержать полагается. Есть у него базарная площадь со множествомъ китайскихъ лавченокъ, торгующихъ съѣстными припасами, галантереей, мѣховыми товарами, старымъ желѣзомъ, готовымъ платьемъ и не знаю чѣмъ еще, есть каланча съ соннымъ пожарнымъ, имѣется нѣсколько крупныхъ магазиновъ — конечно, на первомъ планѣ вездѣсущіе на востокѣ «Кунстъ и Альберсъ» и «Чуринъ», — стоятъ и нѣсколько общипанныхъ извозчиковъ на площадкѣ, тщетно ожидая, что ихъ найметъ кто-нибудь. Жизни и движенія замѣтно мало. Русскаго населенія на улицахъ почти не видно — больше мелькаютъ синія кофты китайцевъ, которые здѣсь, какъ и вездѣ у насъ на востокѣ, доставляютъ почти исключительно рабочій элементъ. Улицы города не производятъ блестящаго впечатлѣнія — домишки, кромѣ какъ на главной улицѣ, маленькіе, бревенчатые, или, чаще, мазанки. Изъ торгово-промышленныхъ заведеній преобладаютъ тѣ, которыя стоятъ въ связи съ акцизнымъ вѣдомствомъ, — то и дѣло встрѣчаешь вывѣски: «Продажа питей», «Пивная», «Портерная», и т. д. По улицамъ мирно разгуливаютъ куры, гуси и свиньи, воскрешая въ памяти давно знакомый образъ нашего россійскаго захолустнаго городишки. Опять-таки лишь безусыя и безбородыя, косатыя фигуры манзъ нарушаютъ эту иллюзію…

Возвратившись на вокзалъ своевременно, я имѣлъ возможность убѣдиться въ томъ, что городъ Никольскъ-Уссурійскій, не смотря на свою внѣшнюю захудалость, бодро шествуетъ по пути прогресса — онъ обзавелся уже собственнымъ «выразителемъ общественнаго мнѣнія» — таковымъ является газета «Никольскъ-Уссурійскій Листокъ Объявленій». Издается и редактируется она бывшимъ старшимъ наборщикомъ одной изъ владивостокскихъ типографій, а нынѣ владѣльцемъ типографіи и писчебумажнаго магазина въ Никольскѣ г. М. Номеръ этого почтеннаго органа, выходящаго два раза въ недѣлю, предложилъ мнѣ на платформѣ мальчишка лѣтъ 10, въ пиджакѣ съ чужого плеча, въ картузѣ и съ пачкой газетъ подъ мышкой.

— Сколько стоитъ? спрашиваю его.

— Десять копѣекъ! бойко отвѣчаетъ мальчуганъ.

— Дорого цѣнятъ господа никольскіе литераторы свои труды, — говорю я одному изъ мѣстныхъ обывателей, съ которымъ познакомился.

— Да, а вы посмотрите, что за газета! Вѣдь она не столько перомъ, сколько ножницами составляется. А вотъ видите этого мальчишку-газетчика — вы не смотрите на него, что онъ такой плюгавый — это нашъ главный «собственный корреспондентъ». Онъ здѣсь на вокзалѣ и всѣ новости для газеты собираетъ. Вотъ придетъ онъ къ редакторути отрапортуетъ: «Жандаръ на станціи сказывалъ, намедни хунхузы на чугункѣ сторожа убили», — смотришь, въ слѣдующемъ номерѣ «Листка» появляется сенсаціонное извѣстіе: «Намъ сообщаютъ изъ достовѣрныхъ источниковъ, что на дняхъ произведено нападеніе на одного изъ сторожей Уссурійской желѣзной дороги. Шестеро хунхузовъ напали на него ночью»… затѣмъ приводится рядъ потрясающихъ подробностей!..

Истраченнаго гривенника мнѣ не пришлось пожалѣть: изъ «Статистическаго очерка г. Никольскъ-Уссурійскаго», помѣщеннаго въ номерѣ, я почерпнулъ въ высшей степени любопытныя свѣдѣнія, представляющія выводъ оффиціальной статистики — а именно, что еще пять лѣтъ тому назадъ городъ Никольскъ-Уссурійскій занималъ первое мѣсто въ области… по количеству въ немъ свиней и ословъ^[1]. Надо надѣяться, что онъ не утратилъ и по сіе время своего первенства.

III.

Но вотъ я и опять въ купэ. Вагонъ нашъ прицѣпили къ небольшому поѣзду, отправляющемуся «на границу», т. е. на станцію Гродеково, — состоялъ онъ преимущественно изъ товарныхъ вагоновъ и платформъ, занятыхъ желѣзнодорожнымъ грузомъ.

Мѣстность становится пустынною — сѣрая, голая степь, покрытая уже высохшею травою, пологіе увалистые холмы и безконечная вереница телеграфныхъ столбовъ у полотна — вотъ все, что видно изъ оконъ вагона. Около станцій чаще всего однѣ желѣзнодорожныя постройки.

Солнце уже сѣло, начинаетъ темнѣть и при сгущающихся сумеркахъ окружающая природа кажется еще болѣе печальной и безотрадной. Неужели таково преддверіе богатой Манчжуріи? Оживится-ли когда-нибудь эта степь? Будетъ-ли желѣзная дорога въ состояніи вздохнуть жизнь и въ эту пустыню? Возможно, что пустыня эта только кажущаяся, и стоитъ только приняться за нее, чтобы она превратилась въ плодородную равнину, способную кормить многочисленное населеніе…

Мы подошли къ станціи Гродеково уже въ совершенной темнотѣ.

— Жаль, что вамъ не удалось посмотрѣть Гродеково днёмъ, — говоритъ одинъ изъ дорожныхъ знакомыхъ, вы бы увидели здѣсь большое и прекрасно обстроенное селеніе! Тутъ выстроено уже до ста домовъ и все кирпичные, хорошіе…

На станціи толчея и давка. Здѣсь приходится проститься съ удобнымъ купэ и пересаживаться въ другой поѣздъ, въ которомъ вагоновъ второго класса что-то незамѣтно и имѣется лишь одинъ вагонъ третьяго.

Обращаюсь къ начальнику станціи.

— Да, вамъ придется до слѣдующей станціи — Пограничной — проѣхать въ третьемъ классѣ. Это не далеко, всего 18 верстъ, меньше часа ѣзды…

— А второй классъ тамъ будетъ?

— Какъ же, какъ же! Тамъ довольно вагоновъ второго класса, — говоритъ онъ, очевидно, чтобы только отъ меня отдѣлаться.

Подчиняюсь необходимости и забираюсь въ вагонъ третьяго класса, биткомъ набитый самой разношерстной публикой — тутъ и рабочіе, и солдаты, и бабы съ огромными узлами, и офицеръ съ семействомъ — всѣ такъ или иначе причастны къ желѣзной дорогѣ.

Въ вагонѣ почти темно. То тутъ, то тамъ раздаются энергичные разговоры.

— Ты чего мой мѣшокъ сбросилъ?.. Не видишь развѣ, что мѣсто занято?.. Осторожнѣе, легче, чортъ, куда на ребенка лѣзешь…

— Я сейчасъ кондуктора позову!..

— Хоть начальника станціи!.. слышится короткій діалогъ въ другомъ концѣ вагона.

Наконецъ, послѣ тысячи препирательствъ, кое какъ размѣстились на узкихъ неудобныхъ скамейкахъ, идущихъ вдоль вагона. Поѣздъ тронулся и медленно поползъ въ гору черезъ перевалъ. Со временемъ здѣсь будетъ тоннель, теперь же приходится подниматься «тупиками», т. е. по склону горы полотно проложено зигзагомъ.

Выхожу на площадку, темно, не видно ни зги, кромѣ фонарей и фигуръ стрѣлочниковъ, мелькающихъ на поворотахъ, гдѣ поѣздъ стрѣлкою переводится на другой путь — слѣдующее колѣно зигзага.

Но вотъ мы взобрались на послѣдній зигзагъ, и передъ нами станція Пограничная — здѣсь начинается уже манчжурская желѣзная дорога или въ просторѣчіи «Манчжурка», и опять предстоитъ пересадка.

На недостроенной платформѣ темно, лишь въ станціонномъ домикѣ виденъ свѣтъ. Во мракѣ толчется толпа пріѣхавшаго съ нами народа, сваливая свои узлы и сундуки прямо на землю. Приходится ждать поѣзда часа полтора и почему-то предъявлять свои билеты начальнику станціи для подписи. Спрашиваю, будутъ ли вагоны второго класса.

— Второго? Нѣтъ классныхъ вагоновъ совсѣмъ не будетъ… Крытые вагоны — будутъ…

Что такое «крытые» вагоны, для меня было не вполнѣ ясно, и только когда станціонный сторожъ втащилъ мои вещи въ обыкновенный товарный вагонъ, уже наполовину набитый народомъ — преимущественно желѣзнодорожными рабочими, я понялъ коварный смыслъ этого слова.

— Все же не на платформѣ! — замѣтилъ сторожъ мнѣ въ утѣшеніе.

Въ вагонѣ царила полнѣйшая тьма — свѣтились лишь красными точками папироски и трубки. Сѣрая публика въ этой темнотѣ усаживалась, располагаясь на своихъ мѣшкахъ и тюкахъ и, конечно, дѣло не обходилось безъ ругани, визгливаго бабьяго крика, тщетныхъ взываній къ кондуктору… У кого-то въ темнотѣ стащили шейный платокъ, другой потерялъ свой узелъ…

— Машка, Машка! Да гдѣ ты, подлая, задѣвалась? — вопилъ въ темнотѣ бабій голосъ.

Я съ грѣхомъ пополамъ отыскалъ себѣ мѣстечко въ углу и расположился по примѣру прочихъ на своихъ вещахъ.

Къ счастью, отыскался, наконецъ, у одного изъ рабочихъ огарокъ, и его слабый желтый свѣтъ нѣсколько разсѣялъ царившую тьму. Картина напоминала одну изъ сценъ Дантова ада. Сдавленные, буквально какъ сельди въ бочкѣ, сидѣли, стояли и толклись на мѣстѣ между своими тюками темныя бородатыя фигуры грѣшниковъ въ тулупахъ, солдатскихъ шинеляхъ, огромныхъ бараньяго мѣха папахахъ. О томъ, чтобы лечь, нечего было и думать, — особые счастливцы, какъ я, напримѣръ, могли сѣсть на полъ, прислониться спиной къ своимъ чемоданамъ и вытянуть ноги, другимъ приходилось торчкомъ сидѣть на мѣшкахъ.

Между тѣмъ, народу все прибывало и прибывало, одинъ за другимъ карабкались въ широко распахнутыя двери. Тутъ только понялъ я фатальное значеніе примелькавшейся надписи:

40 человѣкъ 8 лошадей,

красующейся на каждомъ товарномъ вагонѣ, — насъ было все же менѣе сорока, а между тѣмъ тѣснота и давка были невѣроятныя!

Наконецъ, послѣ продолжительныхъ препирательствъ и отборной ругани, кое какъ размѣстились и съ общаго совѣта рѣшили больше никого въ вагонъ не пускать.

— Отваливай, отваливай! Нѣтъ у насъ больше мѣста! — объявляли сидящіе у двери каждому новому, желавшему вскарабкаться въ вагонъ, и въ большинствѣ случаевъ онъ покорно шелъ отыскивать себѣ мѣсто по другимъ вагонамъ. Двое какихъ-то картузовъ обнаружили, однако, явное нежеланіе подчиниться общественному приговору и ввалили въ вагонъ свои тюки. Въ дверяхъ завязалась схватка, приправляемая изысканнымъ сквернословіемъ, и въ результатѣ осаждавшіе принуждены были съ позоромъ отступить и очистить поле битвы.

Скоро, впрочемъ, насталъ конецъ нашимъ сборамъ. Раздались свистки паровоза и вагонъ тронулся, сильно раскачиваясь и тряся всѣхъ насъ, набитыхъ и теперь закупоренныхъ вплотную.

О снѣ мы и не мечтали — всю ночь пришлось промаяться, лишь подремывая на своихъ неудобныхъ мѣстахъ. Ругань поутихла и по угламъ вагона раздавались теперь уже болѣе спокойные разговоры. Передавались владивостокскія впечатлѣнія (большая часть рабочихъ ѣхала изъ Владивостока), сводящіяся главнымъ образомъ къ гулянкамъ по заведеніямъ, велись нескончаемые разсчеты, сколько выпито было вмѣстѣ сороковокъ, сколько еще осталось выпить за счетъ того или другого. Рядомъ со мной старикъ съ длинными сѣдыми усами разсказывалъ отставному солдату въ потрепанной шинели и рыжей шапкѣ о томъ, какъ онъ былъ на военной службѣ въ прежнія времена. Въ другомъ углу шелъ разговоръ о хунхузахъ и ихъ нападеніяхъ. Нашлось и нѣсколько любителей пѣнія, и подъ монотонный стукъ колесъ затянули вѣчнаго «Хазъ-Булата удалого», «Стрѣлочка» и т. п. Затянули и еще какую-то незнакомую мнѣ пѣсню.

— Однако, сибирская! — замѣчаетъ старикъ.

Начинаю прислушиваться, — и… волоса становятся дыбомъ!

Отца я зарѣзалъ,

Мать я удавилъ,

Сестренку-дѣвченку

Въ рѣкѣ я утопилъ…

пѣлъ одинъ голосъ, съ особымъ удовольствіемъ выводя «сестре-е-енку-дѣвче-енку».

Погибъ я мальчишка,

Погибъ я навсегда,

Не выйду изъ острога

Я больше никогда…

подхватываетъ нѣсколько голосовъ, придавая особенно минорный оттѣнокъ послѣднимъ двумъ строкамъ.

Откуда взялась эта ужасная пѣсня? Въ какихъ острожныхъ нѣдрахъ она родилась и какъ могла найти почву для своего распространенія?..

IV.

Съ разсвѣтомъ въ нашемъ «крытомъ» вагонѣ стало нѣсколько свободнѣе, — ночью во время остановокъ на промежуточныхъ станціяхъ часть рабочихъ вышла.

Я выглянулъ изъ двери, замѣнявшей намъ и окно, и увидѣлъ, что ландшафтъ уже значительно измѣнился. Полотно пролегало долиной между горными склонами, покрытыми кое-гдѣ лѣсомъ. Горы здѣсь не высоки, очертанія ихъ округлы, но мѣстами видны обрывистыя скалы. Въ узкихъ долинкахъ, пересѣкавшихъ ту, по которой мы ѣхали, лежалъ еще утренній туманъ и ползъ по склонамъ, поднимаясь кверху. По временамъ попадались китайскія деревушки съ сѣрыми глинобитными фанзами, правильными полосами полей вокругъ и синими, неуклюжими фигурами копошащихся на нихъ китайцевъ. Мы подходимъ къ большой станціи Мурень, красиво расположенной между горами. Китайская деревушка, давшая станціи свое названіе, ютится гдѣ-то на заднемъ планѣ и едва замѣтна, тогда какъ вокругъ станціи разрослось желѣзнодорожное поселеніе — цѣлый рядъ кирпичныхъ домиковъ, гдѣ живутъ инженеры, мастера, рабочіе. Недалеко отъ станціи разбитъ садикъ съ фигурными мостиками и бесѣдками.

На станціи оказался и буфетъ, хотя плохенькій. Захожу туда, чтобы напиться чаю, и застаю группу желѣзнодорожныхъ служащихъ за бесѣдой о хунхузахъ.

— Да-съ, вотъ вы увѣряете, что хунхузовъ здѣсь уже совсѣмъ сократили и вывели, — говоритъ одинъ изъ нихъ, высокій плечистый старикъ въ форменной тужуркѣ, — а я вамъ вотъ что разскажу, что со мной случилось не дальше какъ недѣли двѣ тому назадъ. Собрались мы вчетверомъ — я и еще трое съ нашей станціи, изъ нихъ двое казаковъ бывалыхъ, — на охоту за косулями. Ну, отправились мы рано утромъ въ тайгу верхами и до обѣда проохотились. Охота не особенно была удачна — загнали одного козла, приторочили. Сѣли на пригоркѣ и закусываемъ. Вдругъ видимъ, сторонкою двое манзъ пробираются и поглядываютъ на насъ. — «Хунхузы»! — говоритъ одинъ изъ казаковъ, — «соглядатаи! — надо ихъ пристрѣлить». — Я еще ихъ начинаю уговаривать — «Полно, говорю, какіе хунхузы, у нихъ и ружей нѣтъ, чего мы будемъ въ безоружныхъ стрѣлять». — Не послушали меня, однако, казаки, вскочили на коней, погнались за китайцами, а тѣ какъ въ воду канули — пропали въ кустахъ и точно ихъ и не было! Казаки возвращаются и торопятъ насъ собираться — «скорѣй, скорѣй, ѣдемте, а то какъ бы на насъ не нагнали, — они видѣли, что насъ мало»! Мы собрались живой рукой, поѣхали, — только съѣхали съ бугра и по ложбинкѣ направились вдругъ съ противоположнаго пригорка — бацъ-бацъ, залпъ по намъ. Пули просвистали надъ самыми головами, лошади шарахнулись въ сторону. На счастье казакъ не растерялся — «Айда, назадъ, кричитъ, назадъ». — Повернули коней и поскакали назадъ, благо никого не задѣло. Рѣшили мы съ другой стороны холмъ обогнуть, а тамъ приходилось по болоту проѣхать и за нимъ переправиться черезъ рѣку. Только что на середину болота выѣхали — лошади вязнутъ, еле ноги вытаскиваютъ, — вдругъ опять выстрѣлы съ другого бугра. Перебѣжать ли манзы успѣли, или у нихъ другая засада была приготовлена, кто ихъ знаетъ. Тутъ уже намъ отступать некуда было, пришлось и черезъ болото, и черезъ рѣку пройти подъ выстрѣлами. Ну, да и стрѣлки же они! Кажется, если бы я на ихъ мѣстѣ былъ, — ни одного человѣка живымъ бы не отпустилъ — мы у нихъ всѣ какъ на ладони были, а они стрѣляли, стрѣляли и всего лишь лошадь подъ казакомъ убили, да и то случайно, навѣрное, — уже по другую сторону рѣки. Казакъ ѣхалъ позади всѣхъ, мы и не замѣтили, что съ нимъ случилось, и ускакали благополучно…

— Ну, а казакъ этотъ что же?

— Онъ къ землѣ припалъ и въ кусты поползъ, да тамъ до вечера и просидѣлъ, держа винтовку на готовѣ. Ночью лишь на станцію вернулся, когда мы уже лошадей собирали, чтобы его идти выручать…

— Да, только это еще неизвѣстно, какіе это хунхузы были — китайскіе или русскіе, — вы ихъ такъ и не видѣли, — замѣчаетъ одинъ изъ собесѣдниковъ, молодой человѣкъ въ косовороткѣ, повидимому желѣзнодорожный техникъ, — а я вотъ про какой случай слышалъ. Появилась около Харбина шайка хунхузовъ, человѣкъ шесть, и удивительно они были ловки и свирѣпы. Рѣзали они мирныхъ китайцевъ безпощадно, было и нѣсколько случаевъ нападенія на русскихъ. Начали ихъ выслѣживать, послали команду съ офицеромъ — никакъ въ руки не даются! Вотъ-вотъ, кажется, сейчасъ ихъ солдаты накроютъ, — смотришь, опять вывернулись между пальцами и исчезли, а тамъ черезъ день-другой еще нѣсколько фанзъ разграблено и сожжено. Наконецъ, удалось таки командѣ двоихъ застрѣлить, — остальные убѣжали. Одного изъ застрѣленныхъ солдатъ взялъ за косу, чтобы оттащить, — смотритъ, коса сейчасъ же оборвалась. Что за притча? Присматриваются ближе — и что же оказывается. Не китаецъ — а русскій переодѣтый китайцемъ, бритый и съ привязной косой. Смотритъ второго — и тотъ такой же маскарадный китаецъ. Черезъ нѣсколько дней и остальную компанію переловили — все прогнанные желѣзнодорожные рабочіе, — переодѣлись хунхузами и занимались разбойнымъ дѣломъ. Вотъ вѣдь до чего нынче изобрѣтательность доходитъ!..

Пришелъ кондукторъ и заявилъ, что поѣздъ сейчасъ отходитъ, — звонковъ на «манчжуркѣ» пока еще не полагается, — поѣздъ свиснетъ и пойдетъ, — кто останется — пеняй на себя, зачѣмъ не усмотрѣлъ. Къ тому же, сколько поѣздъ на станціи простоитъ, никто не вѣдаеть, и начальникъ станціи отвѣчаетъ обыкновенно на вопросъ объ этомъ съ неопредѣленностью дельфійской пифіи: — «А вотъ какъ локомотивъ наберетъ воды и дровъ, такъ и пойдетъ»…

Впрочемъ, на краткость остановокъ на станціяхъ пожаловаться нельзя, — кажется ни на одпой станціи мы не стояли меньше получаса, — мои товарищи по несчастью, т. е. по вагону, при такихъ остановкахъ, чтобы не терять по пусту драгоцѣннаго времени, раскладывали обыкновенно тутъ же у насыпи огонекъ и кипятили чайники, а то успѣвали и зажарить фазана или сварить картошку.

За Муренью дорога идетъ долиной между склонами горъ, — устроить полотно на этой ровной долинѣ было не трудно: набросали невысокую насыпь, положили шпалы и рельсы, прорыли по бокамъ канавы, — и путь готовъ. Это, однако, лишь «времянка» — временный путь; онъ заливается разливами рѣкъ и если бы оставить его здѣсь навсегда, ежегодно происходилъ бы перерывъ въ движеніи и починка пути. Потому настоящій путь проводится по краю долины, по склонамъ горъ, — здѣсь дѣлается выемка и путь прокладывается по образовавшемуся карнизу. Мѣстами приходится дѣлать огромныя насыпи, на нихъ копошатся еще китайцы-рабочіе, таская землю прямо небольшими корзиночками и сбрасывая ее по скату насыпи. Сколько такихъ корзиночекъ надо было высыпать, чтобы образовались тѣ огромныя груды земли, которыя видишь по склонамъ, окаймляющимъ долину! На значительныхъ протяженіяхъ земляныя работы на настоящемъ пути уже закончены и идетъ укладка шпалъ.

Я разговорился съ однимъ изъ сосѣдей по вагону, молодымъ парнемъ изъ переселенцевъ, пришедшихъ на Амуръ изъ центральныхъ губерній. Онъ работалъ здѣсь въ прошломъ году на постройкѣ дороги.

— Хорошо платили, — говоритъ, — простой рабочій 35 рублей въ мѣсяцъ получалъ, и работы всего 24 дня въ мѣсяцъ считалось, а если еще и остальные дни работаешь, такъ прибавка въ 9 рублей…

— Ну, а какъ же жилось-то?

— Да жилось ничего, — сносно. Конечно, въ шалашахъ жили, все равно какъ вонъ манзовскіе изъ парусины виднѣются. А только пожаловаться грѣхъ, — хлѣбъ почти всегда былъ, а если и не хлѣбъ, такъ рисовая или просяная каша…

— Сколько же удалось заработать?

— Да я не пью, такъ сотни двѣ съ половиной домой къ Пасхѣ привезъ, ну, а кто выпивать любитъ, само собой, много не накопитъ, — потому водка здѣсь шибко дорога, особливо въ прошломъ году — полтора рубля за бутылку платили, только ужъ потомъ, какъ подвозу больше стало, по восьми гривенъ продавали…

— Ну, братъ, эка удивилъ! вмѣшивается въ разговоръ отставной солдатъ, — я на Сахалинѣ въ командѣ былъ, такъ тамъ, другъ любезный, зимой спиртъ и по пяти рублей стоитъ, а то и по десяти платятъ, — только дай! Потому взять по поселкамъ негдѣ, надо въ Корсаковскъ ѣхать, да и тамъ еще поселенецъ не больно-то получитъ, да и не много, въ препорцію… Хорошо еще коли удастся смотрителя надуть, да на мертвыхъ наполучать…

— Какъ это на мертвыхъ?

— Да, такъ! — тамъ спиртъ только по запискамъ изъ казеннаго склада продается, а записки смотритель поселеній пишетъ по спискамъ, которые каждымъ селеніемъ представляются, — потому на каждаго поселенца полагается на праздникахъ бутылка спирта. Ну, такъ вотъ старосты и вписываютъ въ списокъ и мертвецовъ, и младенцевъ грудныхъ, случается, — оно и выходитъ бутылокъ много. А смотрителю гдѣ же всѣхъ провѣрить! Наберутъ они спирту, потомъ дѣлятся. Кто поприжимистѣй, тотъ спиртъ-то припрячетъ, да и продаетъ, когда у другихъ весь выйдетъ, — рублей за пять, за шесть, а то и за десять, вмѣсто рубля съ копѣйками… А то что — полтора!..

Разсказъ этотъ былъ встрѣченъ всеобщимъ одобреніемъ: «Ай да молодцы!.. Вотъ такъ наживаются!»

Я обратился къ своему первому собесѣднику:

— Ну а что же теперь то, кончились работы совсѣмъ, что ли? Куда же ты теперь отправляешься?

— Какое! Еще съ осени, какъ только съ войной послабже стало, насъ анжинеры разсчитывать начали и взамѣсто насъ манзъ брать. Работа манзы — дѣло извѣстное, какая его работа! Ковырнетъ лопатой — покуритъ, ковырнетъ другой разъ — посидитъ. За то и платятъ ему всего 60 копѣекъ въ день и доволенъ манзюкъ, да и найти ихъ всегда сколько угодно можно, — а не понадобились, — прогналъ и никакого разговору… Анжинерамъ, своимъ порядкомъ, надо чтобы подешевле, чтобы карманъ набить… Меня еще, спасибо десятнику, только уже къ Пасхѣ разсчитали… Теперь въ Харбинъ ѣду работы искать…

Удивительное дѣло! почти всѣ мои спутники ѣдутъ въ Харбинъ, и всѣмъ Харбинъ представляется какой-то землей обѣтованной, гдѣ мѣста и деньги прямо сами напрашиваются, только бери… А въ Харбинѣ, между тѣмъ, какъ мнѣ потомъ говорили, всѣ должности уже сильно переполнены, создалась сильнѣйшая конкурренція и такъ къ тому же уменьшается спросъ на рабочія руки, въ виду окончанія постройки дороги, что получить мѣсто — дѣло не изъ легкихъ и немногимъ счастливцамъ удается пристроиться.

Между тѣмъ, вотъ еще, напримѣръ, рабочій, — раньше онъ на рыбныхъ промыслахъ въ Николаевскѣ служилъ, въ прошломъ году попалъ сюда зимою на постройку, но къ лѣту опять ушелъ на промысла. Теперь же снова ѣдетъ искать мѣста и, конечно, въ Харбинъ. На одной изъ станцій кто-то изъ служащихъ, знавшій его ранѣе, предлагалъ ему мѣсто на станціи не то смазчика, не то сцѣпщика съ 45 рублями жалованія. — Нѣтъ, братъ, я ужъ лучше въ Харбинъ поѣду, тамъ повыгоднѣе найду!.. Такъ и отправился дальше въ погонѣ за призрачнымъ счастьемъ въ Харбинѣ.

V.

Поѣздъ ползетъ по долинѣ, окруженной невысокими горами. Машинистъ боится давать ходъ посильнѣе — какъ бы насыпь не разлѣзлась или шпала не выскочила, — вѣдь «времянка» не надежна! Иногда путь пересѣкаетъ рѣчка тоже съ временнымъ деревяннымъ мостомъ, — тутъ ужъ паровозъ совсѣмъ почти осганавливается, потомъ тихо-тихо вступаетъ на мостъ, какъ бы нащупывая дорогу. Вагонъ за вагономъ медленно вкатывается на деревянные пролеты, мостъ скрипитъ и потрескиваетъ въ связяхъ. Всѣ тревожно выглядываютъ въ пріоткрытую дверь вагона и видятъ подъ собою саженей на десять бурливую рѣчку, пѣнящуюся между камнями.

— Далеко-ль летѣть, паря? — балагуритъ кто-то, хотя и у самого скребутъ кошки на сердцѣ.

— Чай, шишекъ то понаставишь! — замѣчаетъ другой.

Но вотъ, не смотря на скрипъ и трескъ балокъ и брусьевъ, мостъ благополучно миновали. Машинистъ даетъ протяжный, торжествующій свистокъ и прибавляетъ ходу, публика успокаивается и принимается за прерванные разговоры и чаепитіе.

Опять мелькаютъ мимо телеграфные столбы, парусинные шалаши рабочихъ, копошащіеся у насыпи манзы… На заднемъ планѣ тянутся лѣсистые склоны горъ, теперь сѣрые, непривѣтливые. Кое-гдѣ бѣлѣетъ уже снѣгъ по склонамъ и въ лощинахъ — онъ выпалъ сегодня ночью впервые.

Вдругъ сильный толчокъ, другой, третій. Паровозъ безпомощно дергаетъ и останавливается. Всѣ опять высовываются, испуганные, изъ вагоновъ.

— Что? Что такое? Что случилось?..

— Ничего! Вагонъ сошелъ съ рельсовъ, одинъ изъ переднихъ…

— А-а-а…

Всѣ успокаиваются — дѣло слишкомъ обыкновенное и вноситъ даже пріятное раэнообразіе въ скучное путешествіе. Всѣ, кому не лѣнь, вылѣзаютъ изъ вагона и отправляются къ мѣсту катастрофы. Дѣйствительно, одинъ изъ переднихъ вагоновъ сошелъ съ рельсовъ и какъ-то жалостливо накренился. Около него собралась уже толпа, хлопочутъ кондуктора и другая поѣздная прислуга. Добыли захваченные на такой случай домкраты, толстые брусья, публика приглашается «пособить». Начинаютъ вагонъ раскачивать, чтобы опять накатить на рельсы. Охотниковъ приложить свою физическую силу — сколько угодно, еще больше добровольцевъ-совѣтчиковъ.

— Да ты подальше его запихни!.. Тащи, тащи, его!.. Неладно, братцы! Надо бы съ другой стороны!.. Зайди справа!.. Подсаживай, подсаживай!.. — раздаются возгласы безъ конца.

Всѣ топчутся, кричатъ, безъ толку раскачиваютъ вагонъ. Наконецъ, послѣ получасовой возни кое-какъ направляютъ колеса, локомотивъ дергаетъ, вагонъ окончательно вскакиваетъ на рельсы. Домкраты и брусья убираются до слѣдующаго подобнаго случая.

— Садись по вагонамъ! — кричигъ кондукторъ. Паровозъ зычно свиститъ и поѣздъ снова ползетъ, извиваясь между холмами…

За станціей Таймагоу будетъ тоннель, надъ которымъ теперь еще работаютъ. Пока приходится спускаться съ возвышеннаго плато, гдѣ мы теперь находимся, тѣмъ же способомъ, какъ поднимались на Пограничной, т. е. тупиками, проведенными по крутому склону.

Картина сверху открывается довольно своеобразная. У ногъ, глубоко внизу, разстилается долина съ рѣчкой, вьющейся по ней, какъ змѣя. По крутому склону видны сразу шесть полосъ рельсовъ, одна подъ другою. Наклонъ ихъ замѣтенъ на глазъ и кажется такимъ крутымъ, что никогда нашему поѣзду на нихъ не удержаться! Посмотришь внизъ — и голова кружится. Неужели мы будемъ тамъ внизу, гдѣ видна эта послѣдняя сторожевая будка?.. Является непреодолимое желаніе выйдти изъ вагона и пѣшкомъ спуститься по откосу — на собственныхъ ногахъ оно, какъ будто, все же будетъ надежнѣе!.. Нѣкоторые малодушные пассажиры, выпрыгиваютъ изъ вагоновъ и направляются по тропинкѣ внизъ къ послѣдней стрѣлкѣ.

Собираюсь, однако, съ духомъ и не слѣдую ихъ примѣру, — надо же попробовать, какъ спускаются по тупикамъ!

Еще на предыдущей станціи поѣздъ нашъ получилъ на подмогу второй локомотивъ, который былъ прицѣпленъ къ послѣднему вагону. Теперь локомотивы начали работать поперемѣнно: передній дотащилъ поѣздъ до первой стрѣлки, тамъ онъ отцѣпился и до слѣдующей стрѣлки поѣздъ шелъ съ заднимъ локомотивомъ, оказавшимся теперь спереди. На этой стрѣлкѣ локомотивы снова помѣнялись ролями — такимъ образомъ, дѣйствующій локомотивъ былъ всегда спереди и тормозилъ раскатывающіеся вагоны.

Спускаться по тупикамъ можьно лишь съ крѣпкими нервами или… съ завязанными глазами!

Поѣздъ, попавъ на уклонъ тупика, все прибавляетъ и прибавляетъ скорости, наконецъ, онъ несется съ горы, точно закусивъ удила. Вы видите подъ собою глубокій и крутой обрывъ, долину съ рѣчкой, еле различимыя фигурки людей, копошащихся внизу… Вагонъ начинаетъ покачиваться отъ сильнаго хода и какъ будто кренится къ обрыву… А что, какъ онъ сойдетъ съ рельсовъ? а что, какъ не удержитъ локомотивъ и мы вылетимъ за сгрѣлку?..

Но нѣтъ!.. слава Богу!.. Ходъ постепенно замедляется, — вагонъ дрожитъ еще отъ разбѣга, какъ разгоряченный конь, но мало-по-малу, локомотивъ начинаетъ тормозить его бѣгъ, — нѣсколько толчковъ, мы перескакиваемъ черезъ стрѣлку и, наконецъ, останавливаемся.

Всѣ облегченно вздыхаютъ — одно колѣно проѣхали! Послѣ остановки минутъ на пять, во время которой локомотивы перецѣпляются, снова такая же бѣшеная скачка до слѣдующей стрѣлки.

Мало-по-малу, хотя и съ растрепанными нѣсколько нервами, мы достигаемъ все же самаго низа. Оглянешься назадъ — и не вѣрится, что спустились съ этой крутой стѣны, поднимающейся теперь надъ головою…

Недалеко за этимъ спускомъ поѣздъ проходитъ по краю высокаго откоса.

— Здѣсь недавно крушеніе было! — замѣчаетъ одинъ изъ спутниковъ, — Насыпь размыло и поѣздъ подъ откосъ свалился…

Выглядываемъ изъ двери и видимъ, дѣйствительно, ужасную картину: подъ откосомъ лежитъ исковерканный паровозъ и нѣсколько разбитыхъ товарныхъ вагоновъ. Шатуны локомотива торчатъ какъ кости гигантскаго животнаго, труба безпомощно свернулась на бокъ, вагоны — груда обломковъ. Что случилось съ пассажирами? Никто не могъ мнѣ ничего сказать о числѣ пострадавшихъ.

— Кто же ихъ знаетъ! Вѣдь пассажиры здѣсь безплатные! — отвѣчаетъ свѣдущій человѣкъ, сообщившій о крушеніи.

Прочь, скорѣе прочь отъ этого страшнаго memento mori!..

Опять тяутся сѣрые склоны горъ, сѣрыя фанзы деревушекъ, сѣрыя полосы полей..

Но вотъ показываются домики станціи, — почти всѣ станціи въ этой восточной части дороги уже недурно обстроились, около нѣкоторыхъ возникли цѣлые городки прочно построенныхъ бревенчатыхъ зданій съ желѣзными крышами.

На платформѣ толчея: толпятся наши пассажиры въ зипунахъ, въ тулупахъ, въ пиджакахъ, въ солдатскихъ шинеляхъ. Между ними снуютъ китайцы въ своихъ неизмѣнныхъ засаленныхъ синихъ куртцахъ и ватныхъ штанахъ и грязные корейцы съ волосами, зачесанными торчащей вверхъ шишкой.

Корейцы представляютъ здѣсь пришлый элементъ, нашедшій себѣ пріютъ, благодаря желѣзной дорогѣ — ихъ очень охотно брали на работы, особенно въ прошломъ году, когда побаивались брать китайцевъ. По внѣшности, по крайней мѣрѣ, корейцы сравнительно съ китайцами менѣе консервативны и воспріимчивѣе къ продуктамъ цивилизаціи — въ костюмѣ ихъ замѣчаются всѣ переходы отъ типичнаго корейскаго къ европейскому. Начинается вліяніе цивилизаціи съ головы: кореецъ, вмѣсто своей черной шляпы изъ бамбуковыхъ волоконъ, надѣваетъ на традиціонную шишку поярковую шляпу, оставаясь по-прежнему въ бѣлыхъ, вѣрнѣе грязныхъ, штанахъ и курткѣ.

При дальнѣйшей эволюціи, шишка погибаетъ подъ ножницами и къ поярковой шляпѣ присоединяется пиджакъ, — ноги, однако, еще корейскія и даже въ корейскихъ лаптяхъ. Наконецъ, и ноги облачаются въ европейскіе брюки, и въ результатѣ — джентельмэнъ, напоминающій нѣсколько шарманщика.

Вотъ встрѣчаются два такіе джентльмэна.

— Какъ нашъ сдоловице? — галантно спрашиваетъ одинъ другого, протягивая ему руку по-европейски.

— Холосо, холосо! — лопочетъ тотъ, и далѣе разговоръ идетъ уже по-корейски — русскій языкъ играетъ въ ихъ обиходѣ роль французскаго и выражаетъ высшую степень европеизма и образованности.

Идетъ оживленный торгъ бубликами, лепешками, ппрожками съ подозрительной начинкой и особенно обширная торговля фазанами. Фазановъ приносятъ цѣлыми огромными связками, штукъ по двадцати. Продаютъ ихъ по 25—35 копѣекъ за пару, продаютъ даже и живыхъ фазановъ, — говорятъ, ихъ китайцы ловятъ особыми западнями.

Почти на каждой станціи имѣется уже буфетъ, помѣщающійся обыкновенно въ особомъ строеніи, отдѣльномъ отъ станціи, — не рѣдко и идти въ него цѣлое путешествіе. Хозяевами буфетовъ являются преимущественно армяне и греки, почему то спеціализировавшіеся по буфетной части. Въ силу этого обстоятельства и меню обѣдовъ часто имѣетъ восточный колоритъ: подается какой-то приторный супъ съ черносливомъ, мясо, въ изобиліи приправленное лукомъ и жареной морковью, баранина съ чеснокомъ…

Внѣшность буфетной обстановки не казиста: столъ покрытъ грязной клеенкой, на немъ дешевенькія канделябры, засиженныя мухами, на стойкѣ — батарея бутылокъ и за ней въ замусленномъ сюртукѣ самъ хозяинъ. Прислуживаютъ обыкновенно оборванные и грязные китайчата — «бойки», какъ вообще принято у насъ на востокѣ называть китайскую прислугу. Въ нѣкоторыхъ буфетахъ заботы объ удобствѣ посѣтителей простираются такъ далеко, что подаются салфетки, свидѣтельствующія, впрочемъ, о томъ, что стирать ихъ здѣсь некому. На станціяхъ особо важныхъ и значительныхъ дѣло доходитъ даже до присутствія на столѣ скатерти, а на стѣнахъ премій «Нивы».

Какъ бы, однако, ни были плохи буфеты, все же лучше, чѣмъ ничего! Захваченные нами консервы и другая провизія лежатъ пока непотревоженные, — да и негдѣ съ ними возиться въ тѣснотѣ нашего «крытаго» вагона.

На вторую ночь удалось устроиться поудобнѣе: можно уже было улечься на полъ, который представлялъ, однако, разительное сходство съ мусорной кучей. Въ эту ночь я съ благодарностью вспомнилъ совѣтъ своего владивостокскаго знакомаго — купленная мною шуба-барнаулка оказалась какъ нельзя болѣе у мѣста, — выпалъ снѣгъ и прихватилъ морозъ, да такой, что въ нашемъ вагонѣ у одного изъ спутниковъ вода въ чайникѣ замерзла.

Всю ночь мы простояли на мѣстѣ на одной изъ станцій — надо было сгружать какіе-то матеріалы, засвѣтло не поспели, приходилось ждать разсвѣта.

Утромъ сгрузили и пошли. Снова потянулись лѣсистые склоны, теперь уже бѣлые отъ выпавшаго за ночь снѣга, снова станціи съ восточными буфетами, гдѣ по стѣнамъ въ изобиліи пестрѣютъ тараканы, — говорятъ, ихъ раньше въ Манчжуріи не было, они появились послѣ прихода русскихъ, какъ первый даръ европейской цивилизаціи. Всюду та же толпа синихъ носатыхъ сыновей неба, грязныхъ корейцевъ и разношерстной сѣрой публики.

Оказывается, я въ поѣздѣ не единственный представитель такъ называемыхъ «привилегированныхъ» пассажировъ, — ѣдетъ еще, напримѣръ, офицеръ съ семействомъ — женой, тещей, бонной, тремя дѣтьми и тремя возами корзинъ, бауловъ, дѣтскихъ колясочекъ, картонокъ… Видъ его возбуждаетъ глубокое состраданіе — мнѣ кажется, онъ очень не далекъ отъ самоубійства… Помѣщаются всѣ они въ такомъ же «крытомъ» вагонѣ, какъ и мы, при чемъ, въ качествѣ привилегированпыхъ, занимаютъ мѣсто, предназначенное для 20 человѣкъ или 4 лошадей, — остальная половина вагона занята сбившимися въ кучу рабочими. Дѣти плачутъ, капризничаютъ, жена съ подвязанной щекой и теща трагически заворачиваются въ шубы и стонутъ, вещи (37 мѣстъ по счету жены и 38 «безъ зонтика» по счету тещи) постепенно растериваются. Офицеръ клянетъ свою судьбу и, чтобы отвестр душу, учиняетъ при каждой остановкѣ разносъ своему денщику, за то, что онъ плохо смотритъ за вещами.

Ѣдетъ еще купецъ изъ Никольска, жена какого-то начальника станціи, содержатель буфета на одной изъ дальнѣйшихъ станцій… Все люди мало интересные. Вообще путь становится скучнымъ и, если бы не два приключенія, пожалуй, мы бы совсѣмъ соскучились…

Поѣздъ нашъ шелъ по равнинѣ, поросшей кустарниками. То и дѣло локомотивъ вспугивалъ мирно разгуливавшихъ по насыпи и по полотну фазановъ. Красивыя птицы тяжело поднимались на воздухъ и опускались на землю въ нѣсколькихъ десяткахъ шаговъ, недовѣрчиво поглядывая на потревожившее ихъ невиданное чудовище. Вдругъ раздается выстрѣлъ, затѣмъ толчекъ, грохотъ сталкивающихся буферовъ и поѣздъ неожиданно останавливается…

Всѣ испуганно высовываются изъ дверей вагона…

— Что такое?.. Что случилось?.. Ужъ не нападеніе ли хунхузовъ?..

Видимъ, съ паровоза соскакиваетъ какая-то фигура и опрометью бросается въ кусты…

— Хунхузъ, хунхузъ и есть! — поспѣшно заключаетъ кто-то, — машиниста убилъ!..

Но вотъ та-же фигура появляется изъ кустовъ… съ мертвымъ фазаномъ въ рукахъ! Дѣло разъясняется: машинистъ, очевидно страстный охотникъ, не утерпѣлъ и выстрѣлилъ по фазану, кочегаръ побѣжалъ поднимать подстрѣленную птицу…

Спутники мои всѣ хохочутъ, въ особенности потѣшаются надъ парнемъ, увидавшимъ хунхуза…

На одной изъ станцій поѣздъ нашъ долго стоялъ, что-то сгружая, кого-то дожидаясь… Пассажиры разбрелись кто куда, а тутъ машинистъ почему-то заторопился, далъ свистокъ и, едва успѣли пассажиры вскарабкаться въ свои вагоны, какъ поѣздъ уже тронулся и сразу пошелъ быстрѣе, чѣмъ обыкновенно.

Видимъ, къ насыпи мчится со всѣхъ ногъ какой-то оставленный пассажиръ, повидимому, изъ рабочихъ. Добѣжалъ до поѣзда, пробуетъ вскарабкаться въ одинъ изъ вагоновъ, но вагоны все товарные, безъ подножекъ, вскочить на ходу невозможно… Къ нему протягиваются спасительныя руки сострадающихъ его горю товарищей, — пытается за нихъ ухватиться, но поѣздъ идетъ уже быстро, и это не удается… Тогда его осѣняетъ мысль, геніальная по своей простотѣ: онъ схватываетъ подвернувшуюся ему подъ ноги шпалу, которая валялась тутъ же на насыпи, и пихаетъ ее подъ колеса ближайшаго вагона. Вагонъ, разумѣется, сходитъ съ рельсовъ и… поѣздъ останавливается! Онъ залѣзаетъ въ вагонъ…

Собирается, конечно, толпа, всѣ высыпаютъ изъ вагоновъ. Поднимается крикъ, шумъ… Какъ?.. Кто?.. Какимъ способомъ попала шпала подъ кодеса вагона?..

Добираются до виновнаго, который только виновато ухмыляется, когда на него набрасывается все «начальство».

— Попытка произвести крушеніе поѣзда!.. Протоколъ!.. Составить на него протоколъ!..

Однако, прежде всего приходится подумать о вагонѣ. Начинается обычная канитель съ раскачиваніемъ, криками, руганью, безконечными совѣтами, дерганіемъ паровозомъ… Виновникъ самъ помогаетъ раскачивать…

Провозились болѣе получаса и забыли о протоколѣ… «Покушавшійся на крушеніе поѣзда» мирно усѣлся въ вагонъ и поѣхалъ далѣе…

Хотя медленно, но все же мы подвигаемся впередъ: къ вечеру выяснилось, что до Харбина осталось уже всего нѣсколько станцій и утромъ мы должны туда пріѣхать.

VI.

Было уже свѣтло, когда я проснулся отъ сильнаго толчкавъ бокъ, — это мой сосѣдъ началъ двигать свои тюки, между которыми я былъ затиснутъ.

— Сейчасъ къ Старому Харбину подходимъ, вотъ уже и станція видна, — говоритъ одинъ изъ спутниковъ, бывавшій здѣсь ранѣе.

Протискиваюсь не безъ труда къ двери вагона. Поѣздъ дѣйствительно подходитъ къ Харбину. Видѣнъ рядъ кирпичныхъ построекъ, — очевидно, желѣзнодорожныхъ, за ними куча сѣрыхъ крышъ, — китайскія фанзы.

— А вотъ и Новый Харбинъ, — говоритъ тотъ же бывалый человѣкъ, указывая на виднѣющуюся вдали группу домовъ и церковь.

Разспрашиваю его, гдѣ мнѣ удобнѣе остановиться, — оказывается въ Новомъ Харбинѣ, и даже не въ самомъ Харбинѣ, а «у Пристани».

Послѣ краткой остановки у Стараго Харбина, поѣздъ тронулся и остановился уже окончательно, пройдя 4 версты, отдѣляющія новый городъ отъ стараго. Здѣсь до прихода русскихъ не было ничего, кромѣ нѣсколькихъ фанзъ, теперь же выросъ цѣлый городъ, — правильнѣе, впрочемъ, сказать — растетъ: всюду видны еще груды кирпича, камня, извести…

Приходилось позаботиться прежде всего о временномъ пріютѣ и о дальнѣйшемъ передвиженіи.

Поѣздъ остановился не доходя до станціи, такъ какъ путь былъ загроможденъ вагонами. Изъ затрудненія съ вещами насъ сейчасъ же выручилъ цѣлый рой китайскихъ «ходя» (такъ зовутъ здѣсь всюду китайцевъ при обращеніи, — кажется, это обозначаетъ просто — «человѣкъ»), окружившихъ вагоны.

— Капитана, капитана, лаботаю? (есть работа?)… Моя лабота, капитана!.. Таскайло (таскать) надо?.. Моя шибко знакомый, капитана!.. — лопотали они, расхватывая мои вещи.

— Гостиницу знаешь? — спрашиваю одного изъ китайцевъ, — онъ, мнѣ казалось, обнаруживалъ наибольшія познанія въ томъ своеобразномъ волапюкѣ, который установился всюду на русскомъ востокѣ для объясненія съ китайцами, корейцами и японцами.

— Кстица? Моя понимай! Шибко тадека есть! (очень далеко), забормоталъ онъ и, подхвативъ мой чемоданъ, рысцой затрусилъ по насыпи. За нимъ потянулись гуськомъ и другіе пятеро, нагруженные корзинкой, портъ-плэдомъ и другими моими вещами.

При первой же встрѣчѣ съ русскимъ рабочимъ выяснилось, однако, что китаецъ, выказавшій такія познанія, «понималъ» плохо и велъ насъ совсѣмъ не по той дорогѣ, по которой слѣдовало. Измѣнивъ курсъ по указаніямъ рабочаго, мы направились къ «Пристани», — совсѣмъ обособленной части города, расположенной на берегу рѣки Сунгари и находящейся на разстояніи примѣрно двухъ верстъ отъ Новаго Харбина. Ее отдѣляетъ отъ послѣдняго широкая равнина, очевидно, заливаемая водою въ половодье. Черезъ эту равнину намъ и предстояло перебраться. Скоро мои китайцы устали.

— Мало-мало куль-куль (покурить)! — попросилъ одинъ изъ нихъ. Получивъ разрѣшеніе, они сбросили ношу на землю, выкурили трубочку, посидѣли нѣсколько минутъ и снова отправились.

Послѣ нѣсколькихъ такихъ «куль-кулей» мы добрались, наконецъ, до «Пристани». Это оказалась довольно обширная часть города, по существу пока едва ли не являющаяся главною, — въ ней сконцентрировалась исключительно частная предпріимчивость, какъ кажется, совершенно изгнанная изъ Новаго и Стараго Харбина тамъ всѣ строенія казенныя.

Путемъ разспросовъ встрѣчныхъ я узналъ, что всѣ гостиницы располагаются около средней улицы. Попавъ на эту улицу, я дѣйствительно убѣдился въ томъ, что недостатка въ гостиницахъ нѣтъ; затрудненіе состояло скорѣе въ избыткѣ ихъ, — которую выбрать?

По внѣшности всѣ онѣ внушали мало довѣрія — отели эти представляли изъ себя одноэтажныя мазанки, очевидно перостроенныя изъ китайскихъ фанзъ. Названія, красовавшіяся на вывѣскахъ, также не обѣщали ничего хорошаго: «Гостиница Москва и намера», «Ресторанъ Свиданіе Друзей», «Гастиница Россія съ билліардомъ» и т. д.

Когда мнѣ, наконецъ, надоѣло выбирать, и стало ясно, что лучшаго ожидать нечего, я рѣшилъ остановиться въ ближайшей слѣдующей. Таковой оказалась «Гостиница Халкида II-го класса», какъ значилось на вывѣскѣ, рядомъ съ которой у воротъ красовалась другая, написанная аршинными буквами: «Номера».

Пришлось пройти черезъ довольно грязный дворъ, гдѣ китаецъ раскладывалъ покупаемыя имъ у гостиницы бутылки, — очевидно, гостиница работала на славу, — весь дворъ былъ устланъ бутылками и я съ трудомъ лавировалъ между ними, — затѣмъ я поднялся по лѣстницѣ и попалъ въ темный корридоръ «номеровъ».

— Есть свободный номеръ? — обращаюсь къ заспанному номерному.

— Есть-съ, пожалуйтесъ! — и онъ распахнулъ передо мной двери съ такимъ видомъ, какъ будто хотѣлъ меня несказанно поразить великолѣпіемъ номера.

Я вошелъ и оказался въ каморкѣ шага четыре въ длину и столько же въ ширину, съ однимъ окномъ, желѣзной кроватью, столомъ, покрытымъ грязной клеенкой, двумя стульями и кривоногимъ умывальникомъ.

— Ну, а получше то у васъ нѣтъ?

— Нѣтъ-съ! Помилуйтесъ, номеръ первый сортъ, — чистый, свѣтлый, теплый, съ ковромъ-съ! — и онъ съ гордостью указалъ на дешевенькій китайскій коверъ, украшавшій стѣну надъ кроватью и заставившій меня призадуматься: не лучше ли бы было, если бы его тамъ небыло?

— А что этотъ номеръ стоитъ?

— Три съ полтиной въ суткисъ! — сообщилъ онъ такимъ тономъ, какъ будто бы иначе и быть не могло.

Я собирался было изумиться, но во время вспомнилъ, что я вѣдь въ «богатой» Манчжуріи, мысленно махнулъ рукой и велѣлъ таскать вещи. Дѣйствительно, какъ позднѣе оказалось изъ разспросовъ, въ Харбинѣ и нѣтъ номеровъ дешевле трехъ рублей, при чемъ о послѣднихъ выражались, что лучше въ нихъ не останавливаться.

Разобравшись, помывшись и напившись чаю, я рѣшилъ прежде всего узнать о дальнѣйшей своей судьбѣ, т. е. главнымъ образомъ, когда явится возможность двинуться далѣе.

Оказалось, что для наведенія справокъ необходимо ѣхать опять въ Новый Харбинъ. Нанимаю извозчика довольно общипаннаго и непрезентабельнаго вида.

— Въ управленіе желѣзной дороги.

— Два съ полтиной!

Я опять намѣревался удивиться, но снова вспомнилъ, что нахожусь въ Эльдорадо, гдѣ деньги падаютъ золотымъ дождемъ и… смирился, тѣмъ болѣе, что возница убѣдилъ меня, что такова «такція», которая прибита гдѣ-то на облучкѣ. Поискалъ ее глазами — не нашелъ и пришлось повѣрить на слово.

Мы направились по той же дорогѣ, по которой утромъ я тащился съ китайцами.

Поднимаясь на гору къ Новому Харбину, извозчикъ обращается ко мнѣ:

— А вотъ какіе у насъ, баринъ, дѣла дѣлаются!.. Ѣхалъ я здѣсь вчера вечеромъ, домой возвращался. Вдругъ наскакиваетъ на меня въ темнотѣ солдатъ съ шашкой — хочетъ зарубить. Замахнулся онъ на меня — я только рукой отмахнуть успѣлъ, онъ мнѣ руку то во какъ перерубилъ. А потомъ шашка соскочила и на дрожкахъ зарубку сдѣлала! — Дѣйствительно, рука извозчика была забинтована марлей, а на краю дрожекъ виднѣлась глубокая зарубка.

— Какъ же ты спасся? — спрашиваю его.

— Да по лошади хлестнулъ, едва ускакать успѣлъ, — хорошо еще патруль попался… Свезли въ лазаретъ меня на перевязку…

— Ну, а солдата-то нашли?

— Нешто его найдешь? Темно, ночь вѣдь!.. Хорошо, что зарубилъ не шибко… Да и много тутъ всякаго бываетъ… Вотъ одинъ зарубленный лежитъ ужъ… Тоже подъ вечеръ около этого мѣста человѣкъ шелъ, торговецъ, наскочилъ на него солдатъ, зарубилъ и обобралъ… Такъ и не нашли, кто убилъ, только видно, что шашкой…

— Извѣстное дѣло, мѣста глухія, вотъ и хунхузятъ… — прибавилъ онъ, подумавъ.

Мы взобрались по крутому подъему на гору, террасой поднимающуюся надъ низиной, гдѣ располагается «Пристань». Передъ нами оказалось нѣсколько досчатыхъ бараковъ, по бокамъ и сверху засыпанныхъ землею. Маленькія окошечки подслѣповато смотрятъ на свѣтъ божій.

— Что это такое? — спрашиваю извозчика.

— Да войска стоятъ, баринъ, дома-то имъ неказистые выстроили…

Надъ однимъ изъ бараковъ точно такой же постройки красуется надпись «Военное Собраніе».

За то далѣе начинаются желѣзнодорожныя постройки — прочно и красиво выстроенные кирпичные дома, съ желѣзными крышами, хорошими печами и двойными окнами. Нѣкоторыя зданія, напримѣръ, домъ главнаго инженера, госпиталь, школа выдѣляются и своими размѣрами, и красивой архитектурой. Недурна также церковь въ какомъ-то очень причудливомъ стилѣ.

Ближе къ станціи возводятся различныя мастерскія, склады, локомотивные сараи, высокая водокачка, для которой вода проведена почти за двѣ версты изъ рѣки Сунгари. Сама станція пока еще мала и едва вмѣщаетъ самое необходимое, но противъ нея возведено уже огромное зданіе будущаго вокзала — кажется это будетъ одинъ изъ лучшихъ вокзаловъ на востокѣ.

За полотномъ вытянулись въ три улицы дома для служащихъ и для различныхъ частей управленія дороги. Частью они уже вполнѣ закончены, частью строятся, — вокругъ хлопочутъ манзы, таская воду, кирпичи, известку, другіе кладутъ стѣны, пригоняютъ рамы, кроютъ крыши. Русскихъ между ними почти не видно: и подрядчики, и рабочіе — китайцы.

Большая часть домовъ уже имѣетъ номера, такъ какъ всѣ они возводятся по заранѣе выработанному плану. Смотрю на номера и не вѣрю глазамъ: № 527, № 565 и т. д. Позднѣе я разспросилъ объ этомъ одного изъ своихъ новыхъ харбинскихъ знакомыхъ: дѣйствительно возведено уже болѣе 600 домовъ — цѣлый городъ выросъ изъ-подъ земли, какъ въ сказкѣ, если и не въ одну ночь, то все же для города въ очень короткое время!

Наконецъ, мы добрались до управленія. Разыскиваю одного изъ инженеровъ, къ которому у меня была рекомендація, и прошу оказать содѣйствіе при дальнѣйшемъ передвиженіи.

— Вы пріѣхали довольно удачно, — говоритъ онъ, — завтра четвергъ, — слѣдовательно пойдетъ почтовый поѣздъ. У насъ пока два такихъ поѣзда въ недѣлю, а по остальнымъ днямъ поѣзда какъ придется ходятъ, лишь по мѣрѣ надобности. Сегодня, напримѣръ, ѣхать не рекомендую, — можете застрять на какой нибудь станціи. Останьтесь здѣсь до завтра — тогда ужъ безъ остановки поѣдете вмѣстѣ съ почтою…

Совѣтъ былъ дѣльный. Я рѣшилъ остаться до завтра, отчасти даже довольный, что могу, такъ сказать, на законномъ основаніи пробыть день въ Харбинѣ и ознакомиться ближе съ этимъ новымъ очагомъ русской культуры на востокѣ.

VII.

Изъ управленія я пошелъ домой пѣшкомъ. По дорогѣ остановился у одного изъ строящихся домовъ, чтобы посмотрѣть, какъ китайцы работаютъ.

Въ своихъ синихъ кофтахъ и штанахъ, съ косами, завернутыми въ шиньоны и повязанными платками, они производятъ впечатлѣніе какихъ-то бабъ, вырядившихся въ полумужскіе костюмы. Нѣсколько человѣкъ таскало кирпичи изъ сложенныхъ штабелей, другіе, сидя на корточкахъ на строящейся стѣнѣ, укладывали ихъ, методически смазывая известкой. Работа у нихъ шла не быстро, но поражала своей аккуратностью, — каменщики китайцы, говорятъ, идеальные. Они перебрасывались непонятными звуками на своемъ гортанномъ нарѣчіи, но, судя, по крайней мѣрѣ, по интонаціи, не было ни ссоръ, ни ругани, столь неизбѣжной при русской работѣ.

— Твоя лабота деньги одно солнце сколько есть (сколько зарабатываешь денегъ въ одинъ день?) — спрашиваю одного изъ китайцевъ, примѣняясь къ мѣстному діалекту.

— Шибька мала, капитана! Пятидесять копѣйка, капитана! Лабота много, деньга мала, кушай мала!.. — отвѣчаетъ онъ.

Прошелся по улицѣ будущаго городка: куда ни взглянешь, вездѣ еще идетъ постройка, вездѣ груды мусора, кирпича, песку, досокъ и бревенъ…

Для кого эта масса строющихся домовъ? Гдѣ въ настоящее время ютятся ихъ будущіе обитатели? Обращаюсь за разъясненіемъ къ одному изъ мѣстныхъ обывателей — офицеру, съ которымъ познакомился при выходѣ изъ управленія.

— И теперь уже здѣсь порядочное желѣзнодорожное населеніе, — отвѣчаетъ онъ, — а когда мастерскія и склады функціонировать начнутъ и еще народу прибавится. Большинство пока живетъ въ кое-какъ перестроенныхъ фанзахъ, частью даже въ землянкахъ. Кромѣ того, и для различныхъ отдѣловъ управленія много построекъ нужно — нѣдь тутъ будетъ главный центръ управленія желѣзной дорогой, — въ Портъ-Артурѣ и Никольскѣ только концевые пункты ея.

Разспрашиваю своего спутника объ общихъ условіяхъ жизни здѣсь.

— И не говорите! Жизнь здѣсь анафемская! Съ семьей жить — не приведи Богъ. Живешь въ землянкѣ, — зимой сыро, холодно, отовсюду дуетъ. Дѣти хвораютъ, жена у меня тоже расклеилась — лѣчить некому, доктора плохіе, полковые только… А безъ семьи — съ ума сойдешь или сопьешься! Интересовъ общественныхъ никакихъ, нравы — дикіе… Почта пока приходитъ Богъ знаетъ какъ: то черезъ мѣсяцъ, то черезъ полтора получаемъ газеты и письма изъ Россіи… Къ тому же дороговизна… Вы не повѣрите: я получаю около 300, — казалось бы достаточно? — живу скромнешенько — а не хватаетъ… Деньгамъ здѣсь цѣны нѣтъ, швыряютъ ихъ охапками на вѣтеръ, потому все и дорого до безобразія…

Мы въ разговорахъ дошли до станціи, гдѣ мнѣ пришлось распроститься съ моимъ новымъ знакомымъ — онъ ѣхалъ въ Старый Харбинъ.

Благополучно добрался я до «Пристани» и, идя пѣшкомъ, могъ теперь болѣе подробно познакомиться съ этой наиболѣе живою частью Харбина.

Здѣсь цѣлый рядъ уже вполнѣ сформировавшихся улицъ, но дома большею частью или настоящія китайскія фанзы, или фанзы нѣсколько передѣланныя, или по плану своему русскіе дома, но выстроенные на китайскій ладъ. Постройка такого дома не представляетъ большихъ затрудненій. Строится изъ толстыхъ брусьевъ и плахъ остовъ, какъ бы каркасъ дома, рамы дверей и оконъ подпираются брусками. Затѣмъ будущія стѣны забираются дранью и образовавшаяся рѣшетка съ обѣихъ сторонъ замазывается глиной: китаецъ беретъ мокрую глину лопаточкой и сажаетъ комокъ за комкомъ на рѣшетку, потомъ для окончательной отдѣлки, глина выравнивается, штукатурится или просто бѣлится, устраиваются полы, потолки и крыша — и домъ готовъ. Конечно, стѣны такого дома непрочны и довольно продувныя, но вѣдь холода здѣсь большіе рѣдки, а на долговѣчность никто и не претендуетъ, — за то дешево и скоро.

Что поражаетъ, такъ это необычайное развитіе мелкой промышленности и торговли. Года три тому назадъ здѣсь нельзя было достать хлѣба, а теперь, что ни домъ — либо ремесленникъ какой-нибудь, либо лавочка въ немъ. Нѣсколько булочныхъ и кондитерскихъ, нѣсколько часовыхъ дѣлъ мастеровъ и ювелировъ, цѣлый рядъ сапожниковъ, портныхъ, парикмахеровъ всѣхъ національностей — есть между ними и японцы, и китайцы, и евреи, и армяне; если приглядишься къ вывѣскамъ — цѣлое столпотвореніе вавилонское или нашествіе дванадесяти языковъ!

Впрочемъ, чтобы вынести такое впечатлѣніе, нѣтъ надобности и вывѣски читать, стоитъ только присмотрѣться къ встрѣчнымъ на улицѣ: кромѣ синихъ куртокъ манзъ, снующихъ всюду, встрѣчаешь то и дѣло крючкомъ изогнутые армянскіе и грузинскіе носы, еврейскіе пейсы, выпуклые съ огромными бѣлками глаза грековъ, вертлявыя фигурки черномазыхъ японцевъ… Рѣже натолкнешься на чисто русскую физіономію, но и та преобразилась въ типъ «манчжурца» — типъ, находящійся въ ближайшемъ родствѣ съ описаннымъ Щедринымъ въ свое время «ташкентцемъ». Глаза пріобрѣли болѣе хищный блескъ, ротъ расширился, въ виду увеличенія аппетита, на головѣ появилась огромная мохнатая папаха, дабы наводить подобающій страхъ на «невѣрныхъ»… Типу этому свойственно носить сапоги бутылками, рубаху-косоворотку, толстую цѣпь новаго золота на жилетѣ; выступать храбро и съ гордостью посреди улицы и давать въ ухо нахалу-манзѣ, если онъ осмѣлился не посторониться передъ насадителемъ культуры…

Появилось здѣсь и нѣсколько крупныхъ магазиновъ, — конечно, между ними неизбѣжный «Чуринъ», — строится нѣсколько настоящихъ домовъ, т. е. домовъ изъ кирпича, двухъ-этажныхъ…

Иду далѣе по главной улицѣ и вижу каланчу, а подъ нею городового, правда, пока, кажется, единственнаго въ городѣ, — но все же какая трогательная, родная картина въ сердцѣ Манчжуріи!..

Далѣе замѣчаю, что и крупная промышленность не дремлетъ: на самомъ бррегу Сунгари выросла паровая мельница — огромное кирпичное зданіе съ высоченными трубами. Говорятъ, она работаетъ на славу и приноситъ хозяину ея, богатому купцу, недурной доходъ.

Съ набережной, по которой проведено полотно желѣзной дороги, открывается превосходный видъ на широкую рѣку, мирно катящую свои волны, и на длиннѣйшій желѣзнодорожный мостъ, перебросившійся съ берега на берегъ, какъ изящное, ажурное кружево…

Любуясь видомъ, я почувствовалъ, однако, что одной эстетики для человѣка мало, чтобы быть счастливымъ: существуютъ и болѣе грубыя, но насущныя потребности — изъ нихъ первая — удовлетвореніе голода. Приходилось подумать объ обѣдѣ, время было уже позднее.

VIII.

Предстояло отыскать мѣсто, гдѣ бы можно было пообѣдать безъ опасности для жизни — задача въ Харбинѣ не изъ легкихъ. Обѣдать въ своей «Халкидѣ» я положительно боялся — слишкомъ уже откровенный маргариновый запахъ несся изъ кухни. Неподалеку и нашелъ ресторанъ, на видъ, казалось, болѣе благообразный — на вывѣскѣ было написано просто «Ресторанъ Ланько».

Народу было мало — за столиками сидѣло два, три человѣка, и буфетчикъ за стойкой, обильно уставленной бутылками, имѣлъ скучающій видъ.

Обтрепанный половой подалъ мнѣ замусленную бумажку, гдѣ каракулями было изображено:

Обѣдъ изъ трехъ блюдъ. 1 р. 25 к.

1. Супъ Котофэй.

2. Андрей Котъ.

3. Кампотъ.

Такой составъ обѣда заставилъ меня призадуматься — вѣрно въ Харбинѣ бычачье мясо дорого! Голодъ, однако, превозмогъ, я рѣшилъ рискнуть и велѣлъ подавать. Впрочемъ, въ теченіе обѣда дѣло разъяснилось: супъ «котофэй» оказался супомъ «pot au feu», «Андрей Котъ» — антрекотомъ.

За спрошенную мною бутылку американскаго пива съ меня взяли 1 р. 50 к. — цѣна необыкновенная даже и для Манчжуріи — въ ПортъАртурѣ бутылка стоитъ 30—40 коп. и даже въ ресторанѣ берутъ только 60.

Я уже кончалъ обѣдъ, когда въ ресторанъ вошелъ мой недавній сотоварищъ по вагону — купецъ, ѣхавшій изъ Никольска. Онъ подсѣлъ за мой столикъ и мы разговорились.

Жалуюсь ему на манчжурскія цѣны.

— Это что! Вы бы въ прошломъ году побывали здѣсь, во время осады!.. Тогда всѣ лавочники и рестораторы разбѣжались, осталось здѣсь двое-трое, такъ за то они ужъ и брали цѣны съ публики за свою храбрость!.. Въ ресторанѣ Гамартелли платили по 25 руб. только за право посидѣть у столика — и всегда всѣ столы были заняты, изъ-за нихъ чуть не дрались… Дома сидѣть всѣ боялись — а на людяхъ и смерть красна!.. Обѣдъ стоилъ 3 рубля, бутылка пива тоже 3 рубля, бутылка водки доходила до 5 рублей — прекратился подвозъ… Когда войска пришли, да у всѣхъ офицеровъ карманы золотомъ набиты, такъ цѣны еще поднимались, прямо житья не стало… Былъ здѣсь одинъ маленькій трактиришко, до войны онъ еле держался, а тутъ хозяину повезло, удалось транспортъ напитковъ во время получить — въ два мѣсяца 70.000 заработалъ… Теперь онъ и заведеніе свое продалъ, и самъ въ Россію уѣхалъ…

— Но чѣмъ же вы объясняете теперешнія грабительскія цѣны, — неужели только однымъ срываніемъ съ публики, благо даетъ, спрашиваю своего собесѣдника.

— Да, конечно, это главное!.. Но, кромѣ того, и провозъ дорого обходится, т. е. собственно не провозъ, а подмазка…

— Какъ же это такъ?

— А вотъ-какъ. Пріѣдетъ харбинскій купецъ въ Портъ-Артуръ, скажемъ, заберетъ тамъ товару, возьметъ подрядъ на цѣлый вагонъ, заплатитъ за него впередъ, погрузитъ товаръ и отправится съ нимъ вмѣстѣ… Проѣдетъ нѣсколько станцій — объявляютъ, что вагонъ отцѣпить надо и на запасный путь поставить… Что такое? Почему? — «Подшипники горятъ, надо подшипники мѣнять»… Ну, если онъ человѣкъ опытный, догадается, что придется съ недѣлю на запасномъ пути простоять, и взмолится къ кондуктору: «Нельзя-ли дескать, какъ-нибудь не мѣнять подшипниковъ, — смазать ихъ, что-ли»? — «Отчего же, можносъ…» — «Ну, а что же это будетъ, милый человѣкъ, стоить? — „Да не знаю ваше степенство, а только прошлый разъ такой же случай былъ, такъ платили…“ Ну, и называетъ любую цыфру — 25, 100, 200 рублей — сообразуясь съ богатствомъ купца, цѣнностью его груза и всѣми другими условіями… Раскошелится купецъ, заплатитъ и ѣдетъ до слѣдующаго загоранія подшипниковъ…

— Ну, и что же, часто такъ подшипники загораются и много на ихъ смазку приходится тратить?

— Да, частенько! Вѣдь тутъ уже дѣло совѣсти кондукторовъ и смазчиковъ — они этимъ завѣдуютъ, начальникъ станціи не полѣзетъ самъ подъ вагонъ смотрѣть, горятъ подшипники или не горятъ, изъ-за частнаго груза… Одинъ купецъ было на хитрость пустился, накупилъ онъ товаровъ, везетъ ихъ въ вагонѣ и вездѣ объявляетъ, что это грузъ для инженера Кондаковскаго — есть такой инженеръ въ Харбинѣ, одинъ изъ крупныхъ желѣзнодорожныхъ заправилъ, большой кутила и не безъ денегъ, конечно, — ему постоянно вина и закуски изъ Артура вагонами присылаютъ… Ну, разъ грузъ для инженера — подшипники боятся горѣть, и вагонъ идетъ благополучно… Только вдругъ на одной уже изъ близкихъ къ Харбину станцій вагонъ отцѣпляютъ и ставятъ на запасный путь. — „Да вѣдь это грузъ для инженера Кондаковскаго!..“ — заявляетъ купецъ, по обыкновенію, въ разсчетѣ на магическое дѣйствіе этихъ словъ. — Да-съ это намъ извѣстно, — такъ инженеръ Кондаковскій изъ Харбина на эту станцію теперь переѣхали тутъ и живутъ…» Попался купецъ въ просакъ — радъ былъ, что при помощи радужной раздѣлался…

Мы расплатились и вышли изъ ресторана. Едва мы сдѣлали нѣсколько шаговъ по улицѣ, какъ натолкнулись на сценку совершенно въ манчжурскомъ жанрѣ.

По улицѣ шествовалъ высоченный «манчжурецъ» въ огромной, бѣлой лохматой папахѣ и держалъ за косу худенькаго пожилого китайца, который волочилъ на своей спинѣ тяжелую толстую четырехъ-пятнаршинную плаху. Подъ своей грузной ношей китаецъ, видимо, изнемогалъ и, съ трудомъ перебирая ногами, едва поспѣвалъ за «капитаномъ». Тотъ, широко шагая, тянулъ его за косу, какъ за веревку, и голова несчастнаго манзы кривилась на сторону отъ боли.

— Капитана!.. Косибе ломайло! (коса оборвется)… Ломайло, мала-мала, капитана!.. — плаксиво причиталъ онъ.

— Мэль, ломайла… Мей! (не оборвется), — отвѣчалъ тотъ хладнокровно и шагалъ далѣе, безпощадно дергая за косу.

— Куда ты его тащишь? — спрашиваетъ мой спутникъ.

— Въ полицію веду! Съ постройки плаху стащилъ. Какъ не углядишь — такъ и стащутъ. Народъ шибко вороватый! — отвѣчаетъ манчжурецъ. — Ну, ну, чортова кукла, чего сталъ! Ходи мало-мало! — обращается онъ къ своей жертвѣ.

Китаецъ сдѣлалъ съ десятокъ шаговъ и опять остановился. Онъ рѣшилъ еще разъ попытаться умилостивить неумолимаго блюстителя казенной собственности — всталъ на колѣни и, кланяясь въ ноги, началъ причитать:

— Капитана, капитана!.. моя хунхуза нѣту!.. Моя мала-мала… Полица моя кантами (срубятъ голову!..) О-о-о, капитана, шибко шанго (хорошій) капитана!.. — только и можно было разобрать въ его жалостливыхъ вопляхъ.

Манчжурецъ не выпускалъ, однако, косы изъ руки, на которую былъ намотанъ конецъ ея. Когда китаецъ клалъ земные поклоны, коса натягивалась и, казалось, вотъ-вотъ разорвется — онъ ежился отъ боли, но страхъ передъ «полиціей» и передъ «кантами» заставлялъ его терпѣть и кланяться до земли…

— Мэю кантами!… Мэю!.. Вставай, каналья! Пойдемъ!.. — непреклонно требовалъ манчжурецъ.

Вокругъ нихъ собралась толпа — человѣкъ 20 китайцевъ. Я ожидалъ, что они пойдутъ на выручку товарищу, попавшему въ бѣду, и уже опасался нѣсколько за мирный исходъ этой гнусной сцены… Китайцы все подходили и подходили, образуя тѣсный полукругъ, но вмѣсто сочувствія — одни опасливо поглядывали на побѣдоноснаго мужчину въ папахѣ, — другіе даже подсмѣивались надъ несчастнымъ старикомъ, кланявшимся въ ноги, и одобряли дѣйствія насильника.

Собрались и нѣсколько русскихъ поглазѣть на даровое зрѣлище.

— Такъ и надо ему, косатому дьяволу!.. Тащи, тащи его! — поощряли нѣкоторые.

Нашлись, однако, голоса и въ пользу китайца.

— Да брось ты его, паря! Ну, что ты съ него возьмешь! — усовѣщевалъ бородатый мужикъ, судя по заткнутому топору плотникъ.

— Вишь, бѣдный человѣкъ — лежало плохо, ну и сперъ!.. Чего ты его въ полицію тащишь, — далъ пинка хорошаго, да и все тутъ!.. — рекомендовалъ подошедшій солдатъ.

Китаецъ, между тѣмъ, припалъ головой къ землѣ, слезы катились градомъ изъ его красныхъ, воспаленныхъ глазъ… Въ лепетѣ его ничего уже нельзя было разобрать… Манчжурецъ дергалъ за косу, но безуспѣшно — тотъ не вставалъ. Наконецъ, ему, повидимому, самому надоѣло это занятіе.

— А и впрямь, ну его къ шуту! — проговорилъ онъ, выпуская изъ рукъ косу, и далъ такого пинка старику, что тотъ откатился на нѣсколько шаговъ. — Это уже окончательно развеселило собравшихся китайцевъ.

— Ходя! Таскайло! — повелительно произноситъ манчжурецъ, обращаясь къ первому попавшемуся китайцу и указывая на валяющуюся плаху.

Тотъ попробовалъ было запротестовать, говоря, что у него есть работа, но «капитанъ» крикнулъ, и «ходя» послушно взялъ плаху и потащилъ назадъ на постройку.

Публика разошлась. Старикъ китаецъ поплелся, охая и отирая рукавами кофты свою физіономію отъ слезъ и пота, какъ видно очень счастливый, что такъ дешево отдѣлался и избѣжалъ «кантами»…

Мы прошлись еще по городу. Начинало темнѣть, я вернулся въ свой номеръ и занялся писаньемъ.

Утомленный дорогою и днемъ, обильнымъ впечатлѣніями, я хотѣлъ пораньше лечь спать. Но не тутъ-то было! Сосѣди мнѣ попались самые безпокойные. По корридору разносился визгливый хохотъ и звуки раздирательныхъ романсовъ, отъ которыхъ не спасали плохо запирающіяся двери и тонкія стѣны…

Я люблю капусту, квасъ

И немножко также васъ…

выводилъ женскій голосъ…

И об-божа-аю

И об-божа-а-аю…

подхватывалъ густой баритонъ, отъ звуковъ котораго у меня звенѣла лампа…

Полюбить я васъ готова,

Только не продать себя…

раздавалось черезъ нѣкоторое время подъ звукъ тренькающей гитары, затѣмъ слышалось щелканье пробокъ, раскатистый хохотъ, визгъ и топанье нѣсколькихъ паръ ногъ по корридору… Мнѣ удалось заснуть только послѣ полуночи…

IX.

На слѣдующее утро предстояло перебраться съ вещами на станцію, расположенную по ту сторону Сунгари, такъ какъ желѣзнодорожный мостъ былъ еще не вполнѣ законченъ и поѣзда черезъ него не ходили. Опять пришлось нанять цѣлый караванъ косатыхъ «ходя», нагрузить ихъ своими чемоданами и отправиться въ путь, словно какъ въ дебри Африки.

Подходимъ къ мосту. Стоятъ два стражника и не пускаютъ моихъ китайцевъ, отъ которыхъ я поотсталъ.

— Это ваши китайцы?

— Мои.

— Ну, тогда, пущай, идутъ!

Въ это время подходятъ еще два китайца и хотятъ прошмыгнуть вмѣстѣ съ моими на мостъ. Стражники накидываются на нихъ.

— Цубо (слушай)! Куда лѣзешь, косоглазый чортъ! Твоя ходи нѣту! — кричитъ одинъ изъ стражниковъ, давая китайцу основательный подзатыльникъ.

— Отчего вы ихъ не пускаете? — спрашиваю.

— Не приказано пущать на мостъ китайцевъ!

— А русскимъ черезъ мостъ ходить можно?

— Можно!

— Какъ же китайцамъ то на ту сторону попасть?

— Пущай черезъ рѣку на шаландѣ ѣдутъ!

Что за дикое распоряженіе, подумалъ я про себя. Впослѣдствіи мнѣ говорили, будто бы было покушеніе сжечь мостъ и виновными оказались китайцы, но, во-первыхъ, какъ его сжечь, когда онъ весь желѣзный, а во-вторыхъ, если даже и было такое попушеніе, почему же за грѣхи одного или хотя бы нѣсколькихъ китайцевъ должно платиться все китаіское населеніе города, руками котораго возведенъ этотъ мостъ?

На другомъ концѣ моста опять стоитъ стража.

— А обратно моихъ китайцевъ пропустишь по мосту пройти? — обращаюсь я къ стражнику.

— Никакъ невозможно! Потому не приказано пущать. Да и гдѣ же ихъ разберешь, ваши они или не ваши!

— Ну, я имъ записку дамъ, вотъ на этой карточкѣ, чтобы ты ихъ узналъ. А вотъ это тебѣ за хлопоты! — сказалъ я, присовокупляя къ своимъ словамъ аргументъ, въ магическомъ дѣйствіи коего мнѣ довольно часто приходилось убѣждаться.

— Что же! Пусть идутъ! Тоже вѣдь люди! Чего жъ имъ за перевозъ платить! — философски замѣчаетъ стражъ, уже совсѣмъ инымъ тономъ.

Надо было видѣть радость моихъ китайцевъ, когда, разсчитавъ ихъ, я далъ имъ карточку и объяснилъ, чтобы передали солдату у моста! Они смѣялись, прыгали, низко кланялись мнѣ, прикладывая руку къ сердцу, радуясь, что не придется потерять чуть ли не полъ-дня и значительную часть заработка изъ-за переправы.

— Твоя шибко шанго (хорошій), капитана! Шибко шанго!.. — лопотали они на своемъ русско-китайскомъ волапюкѣ.

Вѣроятно, до неба донеслись молитвы моихъ китайцевъ — счастье мнѣ положительно улыбнулось! На станціи встрѣчаю одного изъ хорошихъ знакомыхъ, до нѣкоторой степени даже собрата по оружію, — съ нимъ я собирался сперва ѣхать вмѣстѣ изъ Владивостока, но затѣмъ, сильно торопясь, не дождался его и выѣхалъ днемъ раньше.

— Что, батенька, уѣхали отъ меня? — встрѣчаетъ онъ не безъ нѣкотораго злорадства. — Нѣтъ, меня не обгоните. Вы посмотрите-ка, какимъ я арсеналомъ запасся!

При этомъ онъ вытащилъ изъ кармана цѣлый пукъ предписаній, разрѣшеній, телеграммъ отъ власть имущихъ и рекомендательныхъ писемъ къ начальникамъ движенія и различнымъ желѣзнодорожнымъ заправиламъ.

— Я передъ каждой большой станціей, гдѣ предвидѣлись какія-либо затрудненія по части передвиженія, телеграфировалъ начальнику станціи: «на основаніи телеграммы такого-то прошу приготовить вагонъ». Вотъ какъ предусмотрительные-то люди поступаютъ! За то ѣхали мы до сихъ поръ въ собственномъ служебномъ вагонѣ, своей небольшой компаніей. А про запасъ у насъ еще генералъ есть, съ нами ѣдетъ, — онъ хоть и штатскій генералъ, а все же «ваше превосходительство»! Чуть какое-нибудь затрудненіе, такъ мы его сейчасъ выдвигаемъ. Пожалуй ужъ, по знакомству и васъ съ собой прихватимъ!

Такимъ образомъ, вмѣсто ожидаемаго «крытаго» вагона со всѣми его удобствами или даже, можетъ быть, платформы, я великолѣпно устроился въ служебномъ вагонѣ и ѣхалъ далѣе въ сообществѣ очень милыхъ людей.

Служебный вагонъ нашъ былъ, правда, 4-го класса, но все же тамъ были, по крайней мѣрѣ, окна, скамейки, на которыхъ можно было сидѣть и лежать, было куда поставить вещи и имѣлась даже маленькая печурка, на которой мы грѣли чайники и консервы.

Послѣ продолжнтельнаго стоянія на станціи, во время котораго локомотивъ прицѣплялъ къ нашему поѣзду безчисленное количество товарныхъ вагоновъ и платформъ, мы, наконецъ, тронулись.

Мѣстность за Сунгари приняла совершенно иной и довольно печальный характеръ — это была настоящая солончаковая пустыня, преддверіе Гоби. До самаго горизонта не видно ничего, кромѣ гладкой, какъ бы укатанной, сѣрой поверхности, покрытой сѣрой травой. Мѣстами встрѣчаются пологіе увалистые холмы, но и тѣ мертвы и голы…

Станціи, примѣнительно къ окружающей средѣ, изъ бревенчатыхъ сдѣлались глинобитными, крохотными мазанками…

Онѣ здѣсь еще не успѣли обстроиться и производятъ впечатлѣніе какихъ-то курятниковъ, — приходится удивляться, какъ могутъ жить тамъ многочисленные служащіе!

Путь былъ скучный. Матеріала для наблюденій никакого. Поѣздъ нашъ тащился страшно медленно, стоялъ часами на станціяхъ и ночью не рѣшался идти, — до разсвѣта мы простаивали обыкновенно на станціи. Мы коротали время въ разговорахъ и въ чтеніи. Во время остановокъ выходили изъ вагона, чтобы поразмяться и посмотрѣть на станцію и на свой поѣздъ. На нѣсколькихъ платформахъ ѣхали съ нами китайцы-рабочіе. Они, видимо, страшно мерзли, бѣдняги, въ своихъ ватныхъ кацавейкахъ и кутались въ одѣяла и даже въ рогожи.

Случались и совершенно неожиданныя остановки. Какъ то мы вдругъ остановились посреди голой степи, и съ одной изъ платформъ стали сбрасывать ящики со скрѣпами для рельсъ, тяжести непомѣрной. Сбросили ящиковъ 20 — вдругъ, оказывается, не тѣ, которые слѣдовало, — надо ихъ опять нагружать.

— Тащи манзъ сюда! — распоряжается оберъ-кондукторъ.

— Эй, ходя! ходи, работай мало-мало! — кричатъ на китайцевъ кондуктора, а непокоряющихся стаскиваютъ съ платформы за ноги и даютъ пинка.

— Твоя машинка плати нѣту (ты за машину не заплатилъ)! — приводятъ они въ качествѣ неопровержимаго аргумента.

Солдатикъ, сидѣвшій на одной изъ платформъ, тоже не утерпѣлъ.

— Ишь, манзы поганые, — изъ-за нихъ только нашъ братъ, солдатъ, мается! Пойду и я, стащу хоть одного за ноги!

Около платформы, съ которой сброшенъ грузъ, поднимается невообразимая сутолка. Манзы ухватываются чуть не по десяти человѣкъ за одинъ ящикъ и все-таки не могутъ его сдвинуть съ мѣста, такъ какъ только мѣшаютъ другъ другу.

— Тунъ-тунъ-тунъ-тунъ-тунъ!..

— Я-я-я-я-я! — раздаются ихъ возгласы, которыми они думаютъ помочь дѣлу, а ящикъ ни съ мѣста.

— Фангуля, фангуля (вали)! — командуетъ кто-то изъ русскихъ.

— Подпирай, подпирай!.. Вотъ такъ, шибко шанго! — кричитъ другой.

— Работай, ходя, работай, — а то чэга (этотъ) капитана твоя кантами (срубитъ голову)! — стращаетъ китайца третій, указывая на кондуктора.

— Ужъ и работники же эти манзы, чтобъ имъ сдохнуть! Я одинъ такой ящикъ переверну, а они всемеромъ не могутъ! — хвастается молодой паренъ, уснащая свои слова свойственными русскому человѣку цвѣтистыми выраженіями.

— Ну, ужъ и перевернешь!

— А вотъ и переверну! — огрызается парень, — понатужился и, дѣйствительно, перевернулъ…

По крайней мѣрѣ, съ полчаса еще раздавались китайскіе:

— Тунъ-тунъ-тунъ-тунъ-тунъ!

— Я-я-я-я-я! — а мы стояли на мѣстѣ, нагружая ящики, выброшенные по чьему-то мудрому распоряженію…

X.

Къ вечеру слѣдующаго по выѣздѣ дня мы добрались до Цицикара, но самаго города не видали, — онъ въ 29 верстахъ. Заночевали у станціи того же наименованія.

Утромъ мы подошли къ рѣкѣ Нонни и стали. Разнеслась тревожная вѣсть: на мосту стоятъ платформы съ камнемъ, пройти черезъ мостъ нельзя и намъ придется стоять здѣсь до вечера, а можетъ быть, и до завтрашняго дня. Невозможнаго въ этомъ ничего не было — тѣмъ болѣе, что платформы съ камнемъ, дѣйствительно, упорно стояли на мосту!

Въ качествѣ испытаннаго средства пустили въ ходъ генерала, а затѣмъ и сами отправились просить завѣдующаго постройкой моста. Черезъ полчаса дѣло было улажено, — намъ обѣщали убрать платформы и переправить нашъ вагонъ черезъ мостъ, такъ что онъ долженъ былъ поспѣть къ поѣзду, отходящему съ той стороны рѣки черезъ нѣсколько часовъ.

Около строющагося моста здѣсь образоваюсь порядочное поселеніе: выстроены огромныя мастерскія для сборки моста, въ нихъ шипятъ и пыхтятъ паровики, около нихъ всѣ китайскія фанзы превратились въ дома для рабочихъ. На рѣкѣ у берега стоятъ баржи со строительными матеріалами. По рѣкѣ бѣгаетъ пароходикъ, всюду навалены груды камня и бревенъ и копошатся рабочіе…

Прогуливаясь по мѣстечку, я замѣтилъ китайскую кумирню, обнесенную стѣною и украшенную шестами съ фигурой вродѣ фонаря на концѣ. Подхожу ближе съ намѣреніемъ посмотрѣть ее и… полное разочарованіе. Надъ входомъ въ бывшую китайскую святыню красуется вывѣска: «Первый ресторанъ Нонни!» Китайцы, впрочемъ, мало смущены такой метаморфозой, — нѣсколько длиннокосыхъ сыновъ неба прислуживаютъ въ томъ же самомъ ресторанѣ…

Появились здѣсь и русскія лавки, — колбасная, мясная, булочная, магазинъ «общества потребителей». На ряду съ ними процвѣтаетъ и китайская торговля, — на китайскомъ базарѣ среди маленькихъ парусинныхъ лавчонокъ, торгующихъ разной дрянью, толчея, крики, оживленный торгъ и раскатистая русская ругань…

Часа черезъ два платформы, дѣйствительно, убрали, и нашъ вагонъ китайцы-рабочіе перетолкнули въ ручную черезъ временный деревянный мостъ, построенный параллельно возводимому желѣзному. Отъ послѣдняго виднѣлось пока лишь нѣсколько готовыхъ быковъ и нѣсколько строющихся. На другой сторонѣ насъ прицѣпили къ новому поѣзду. Послѣ нѣкотораго ожиданія мы тронулись, и снова потянулась передъ глазами сѣрая солончаковая, словно вымершая степь съ рѣдкими глинобитными мазанками-станціями…

На слѣдующій день намъ опять объявили, что поѣздъ дальше не пойдетъ, такъ какъ въ этомъ нѣтъ экстренной надобности… Опять пришлось хлопотать и намъ, и въ особенности нашему генералу, посылали телеграммы, вели продолжительные дипломатическіе переговоры съ начальникомъ станціи… Результатъ всей этой канители получился, однако, поразительный, — къ нашему вагону прицѣпили локомотивъ и потащили насъ экстреннымъ поѣздомъ!

Показались уже отроги Хинганскаго хребта и нѣсколько оживили ландшафтъ. Полотно дороги пролегало мѣстами долинами рѣчекъ, извиваясь между невысокими горами, показались кое-гдѣ и деревья, теперь, однако, голыя, безлистыя…

Наконецъ, на станціи Ялъ намъ окончательно объявили, что дальше не повезутъ, — полотно впереди чинилось, рельсы были разобраны, слѣдовательно, тутъ уже не могли помочь не только никакія телеграммы, но даже и самъ нашъ генералъ! Впрочемъ, до Хинганскаго перевала, откуда начинался полный перерывъ пути, оставалось всего верстъ 20, а тамъ намъ все равно пришлось бы ѣхать на лошадяхъ.

Съ большимъ трудомъ добыли мы здѣсь нѣсколько троекъ въ поселкѣ, образовавшемся около станціи, взгромоздились со всю своею поклажею на неуклюжіе тарантасы и загремѣли по довольно сносной грунтовой дорогѣ по долинѣ рѣки. Дорога эта идетъ прямѣе желѣзнодорожнаго полотна, которое здѣсь извивается по откосамъ, — начинается уже подъемъ къ Хинганскому перевалу.

Мѣстность была пустынная, — не видно было даже ни китайскихъ фанзъ, ни полей. Единственными встрѣчными попались намъ нѣсколько неуклюжихъ двухколесыхъ китайскихъ арбъ, нагруженныхъ сундуками, узлами, самоваромъ, образами, гармоникой… На одной изъ арбъ сидѣли двѣ бабы съ дѣвочкой, за ними слѣдовали запыленные и усталые трое мужчинъ, — повидимому, мелкіе ремесленники, а, можетъ быть, и просто рабочіе.

— Куда это вы, братцы, ѣдете? — спрашиваемъ ихъ.

— Въ Харбинъ, на заработки! — былъ обычный отвѣтъ…

Во время дальнѣйшаго пути на лошадяхъ мы встрѣчали цѣлые караваны такихъ искателей приключеній. Это цѣлое переселеніе народовъ!.. Они идутъ и идутъ, подряжаютъ манзъ для перевозки вещей, ночуютъ нерѣдко въ степи, по цыгански, въ дорогѣ болѣютъ женщины, мрутъ дѣти, но это другихъ не останавливаетъ въ ихъ стремленіи въ Харбинъ — это новое «золотое дно», какимъ Харбинъ представляется по разсказамъ, по темнымъ слухамъ русскому рабочему человѣку!

— Вы не повѣрите, сколько народу теперь идетъ въ Манчжурію изъ Россіи — говорилъ мнѣ одинъ изъ желѣзнодорожныхъ инженеровъ, — все, конечно, главнымъ образомъ неудачники, прогнанные съ мѣстъ или не умѣвшіе устроиться на родинѣ… Идутъ съ женами, съ дѣтьми, прямо, можно сказать, куда глаза глядятъ! Не имѣютъ ни малѣйшаго представленія ни о Манчжуріи, ни о Харбинѣ, ни о томъ, нужны-ли они будутъ тамъ, есть-ли тамъ мѣста… Вотъ, напримѣръ, недавно является ко мнѣ машинистъ съ одного изъ русскихъ заводовъ, съ нѣкоторымъ техническимъ образованіемъ, съ аттестатомъ, — обтрепанный, голодный, ни копѣйки денегъ. Проситъ Христомъ-Богомъ устроить его хоть куда-нибудь, — предлагаю мѣсто кочегара при машинѣ — соглашается! Взялъ денегъ впередъ и черезъ три дня запилъ — пришлось прогнать…

Уже вечерѣло, когда мы подъѣхали къ самой подошвѣ главнаго Хинганскаго хребта. Дорога давно уже постепенно поднималась въ гору и здѣсь подъемъ сталъ круче. Вскорѣ появились и постройки селенія, которое возникло у перевала и строющагося здѣсь огромнаго Хинганскаго тоннеля, — оно довольно живописно разбросано по склонамъ ущелья. Большое количество построекъ какого-то американскаго типа, гостиницы, лавки, звуки гармоники и граммофона, доносившіеся до насъ, указывали намъ, что жизнь здѣсь кипитъ и лучи цивилизаціи проникаютъ въ дикій Хинганъ, гдѣ недавно еще нельзя было путешествовать иначе, какъ съ вооруженнымъ конвоемъ. Въ качествѣ обратной стороны медали мы повстрѣчали нѣсколько въ дребезги пьяныхъ субъектовъ и даже одно «мертвое тѣло», мирно покоившееся въ канавѣ. Впрочемъ, тому было законное основаніе — день былъ воскресный…

Пришлось похлопотать о дальнѣйшемъ передвиженіи. Благодаря предусмотрительности моего спутника, его письмамъ и телеграммамъ, мы и здѣсь нашли прекрасный пріемъ у одного изъ инженеровъ.

Дѣло устроилось въ нѣсколько минутъ — мы получили право воспользоваться для проѣзда до станціи Якши, откуда уже ходили поѣзда, «казенными» тройками, и при томъ даже даромъ.

— Что же вашъ тоннель? — спрашиваю я, — скоро-ли будетъ готовъ?

— Ну, нѣтъ, не такъ то скоро! Тоннель вѣдь не шуточный, — длиною въ три версты. Сверлимъ мы его и съ обоихъ концовъ и съ середины, изъ вертикальной шахты, но до сихъ поръ просверлено лишь около 200 саженъ. Готовъ онъ будетъ не раньше какъ къ 1904 году, а до тѣхъ поръ придется по тупикамъ спускаться и подниматься!

— Какъ же вы его сверлите?

— Машины у насъ для сверленія примѣняются дѣйствующія сжатымъ воздухомъ. Вы видѣли, вѣроятно, недалеко отъ входа въ тоннель длинное зданіе, — тамъ стоитъ паровикъ, нагнетающій воздухъ по трубамъ къ сверлильнымъ машинамъ въ тоннелѣ. Когда высверлено отверстіе, въ него закладывается небольшой динамитный патронъ и производится взрывъ, затѣмъ каменные обломки удаляются уже въ ручную и увозятся вагонетками. Трудна работа тѣмъ, что все сплошныя и самыя твердыя первозданныя породы — граниты, гнейсы… Хорошо еще, что рабочіе у насъ взяты опытные, почти все итальянцы, — они, положительно, врожденные динамитчики, замѣчательно ловко управляются! Рабочіе эти такъ отъ одного строющагося тоннеля къ другому и переходятъ… Съ русскими рабочими не приведи Богъ, сколько бы тутъ несчастныхъ случаевъ было!..

Не мало интересныхъ разсказовъ услышали мы здѣсь и про минувшую войну.

Передъ самымъ открытіемъ военныхъ дѣйствій никто на Хинганѣ не ожидалъ войны, никто къ ней не былъ приготовленъ и всего-навсего было здѣсь 40 казаковъ конвоя на 300 верстъ участка. Съ китайскимъ генераломъ Пао строители дороги были въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ, — нерѣдко и они у него обѣдали, и онъ у нихъ. Когда дошли первые слухи о безпорядкахъ, Пао самъ предложилъ дать китайскій конвой, и одно время Хинганъ охранялся 500 китайскими солдатами. Но вотъ въ одинъ прекрасный день Пао присылаетъ сказать, что до сихъ поръ онъ охранялъ, а теперь будетъ воевать! — «Неужели вы съ нами генералъ, воевать будете?» — спрашиваетъ его завѣдующій работами по телефону. — «Нѣтъ, я самъ воевать не буду, а только не могу поручиться на моихъ солдатъ и прошу васъ отсюда уйти!» — отвѣтилъ Пао. Пришлось послушаться добраго совѣта и очистить Хинганъ. Когда черезъ нѣсколько мѣсяцевъ русскіе войска снова заняли перевалъ, почти безъ боя, оказалось, что ничто изъ оставленнаго имущества не тронуто, всѣ склады стоятъ запертыми и запечатанными и на дверяхъ ихъ наклеены китайскіе надписи «не смѣть трогать»! Китайцы объяснили это такъ, что русскіе теперь ушли и желѣзная дорога составляетъ собственность богдыхана, а потому никто не смѣетъ трогать ея имущество…

Была уже ночь, когда мы выѣхали на казенныхъ тройкахъ съ Хингана, поднялись по крутому спуску на перевалъ и покатили затѣмъ по ровной, полого спускающейся дорогѣ подъ гору. Въ ночной тиши особенно рѣзко звенѣли наши колокольчики, при свѣтѣ мѣсяца пустынныя, голыя горы и долины казались еще безжизненнѣе и печальнѣе…

Два раза намъ пришлось перемѣнить лошадей на промежуточныхъ станціяхъ. Это была довольно скучная и продолжительная процедура — приходилось стучаться, будить станціоннаго смотрителя, дожидаться, пока онъ растолкаетъ ямщиковъ, пока они полусонные запрягутъ лошадей… Мы не хотѣли, однако, ночевать, такъ какъ боялись опоздать къ поѣзду, который долженъ былъ отойти отъ станціи Якши не то въ 12, не то въ 2, не то въ 4 часа дня — когда именно, никто хорошенько не зналъ.

На послѣднюю станцію «Якши Казачьи» мы пріѣхали уже поздно утромъ и тамъ застряли надолго. Смотритель не хотѣлъ давать намъ лошадей, увѣряя, что ихъ нѣтъ. Вся станція представляла изъ себя не что иное, какъ три старыя монгольскія юрты, обнесенныя заборомъ. Мы прождали часа два въ холодной юртѣ и прождали бы, вѣроятно, и еще дольше, если бы насъ не догналъ одинъ изъ путейцевъ. Онъ распорядился — и сейчасъ же нашлись лошади! Черезъ четверть часа мы катили уже снова по низкимъ увалистымъ холмамъ, спускающимся въ голую гладкую степь.

Китайцы смѣнились здѣсь монголами въ мохнатыхъ шапкахъ, появились верблюды и стада овецъ, — мы проѣхали уже настоящую Манчжурію и были въ томъ уголкѣ ея, который, собственно, и по характеру мѣстности, и по составу населенія скорѣе принадлежитъ Монголіи.

На станціи Якши оказалось, что пріѣхали мы все же слишкомъ рано, — поѣздъ долженъ былъ отойти въ 6 часовъ. Мы имѣли время смыть съ себя толстый слой насѣвшей лёссовой пыли и пообѣдать. На станціи, однако, буфета не было, пришлось поискать по поселку, состоящему главнымъ образомъ изъ землянокъ желѣзнодорожныхъ рабочихъ. На одной изъ подслѣповатыхъ хижинъ красовалась надпись «Гостиница съ нумерами», — не найдя ничего лучшаго, мы избрали ее мѣстомъ удовлетворенія голода.

Оказалось, содержатъ это почтенное учрежденіе русскій въ компаніи съ какимъ-то кавказцемъ.

— Не можетели вы намъ, можетъ быть, шашлыкъ приготовить? обращается одинъ изъ спутниковъ къ этому послѣднему.

— Нэвозможно! — отвѣчаетъ тотъ.

— Почему же?

— Маргарыну нэту!

Возражать противъ такого аргумента было нечего и мы удовольствовались щами и какими-то обрывками жареной баранины, которые были намъ предложены за рубль съ персоны.

На станціи намъ опять удалось получить вагонъ, — впрочемъ, уже не цѣлый, а лишь два отдѣленія.

Снова потянулась передъ глазами унылая панорама солончаковой степи, однообразіе которой нарушалось лишь рѣдкими, кое-какъ слѣпленными, еще не отстроившимися станціями…

Два дня такого скучнаго, томительнаго пути, — и мы на станціи Китайскій Разъѣздъ садимся въ поѣздъ Сибирской желѣзной дороги и прощаемся съ «манчжуркой». Здѣсь кончаются всѣ наши, неизвѣстно на чемъ, собственно, основанныя привилегіи, — мы превращаемся въ обыкновенныхъ пассажировъ и принуждены вести обычную ожесточенную борьбу изъ-за мѣстъ съ другими пассажирами, изъ-за багажа — съ кондукторами…

П. Ю. Шмидтъ.

"Русское богатство", № 8, 1902

---

1. См. № 73 «Листка» за 1901 г.