Н. Я. Абрамовичъ.
правитьПОЭТЪ ЛЮБВИ и ЖАЛОСТИ ЧАРЛЬЗЪ ДИККЕНСЪ.
правитьI.
правитьВъ Англіи, въ семьѣ бѣднаго чиновника родился хилый мальчикъ; съ восьми лѣтъ узналъ онъ нищету, голодъ, страданія бѣдности. Съ одиннадцати лѣтъ онъ долженъ былъ тяжелымъ трудомъ на фабрикѣ зарабатывать себѣ хлѣбъ и умеръ бы отъ голода и холода, если бы съ утра до вечера не исполнялъ своихъ обязанностей фабричнаго рабочаго, потому что некому было о немъ заботиться. И этотъ-то ребенокъ, пережившій въ дѣтствѣ и юности больше страданій, чѣмъ зналъ онъ ихъ во всю остальную жизнь, изъ маленькаго уличнаго лондонскаго бродяги, изъ полунищаго рабочаго превратился во всемірно извѣстнаго писателя, гордость своей родины, котораго знаетъ весь міръ.
Жизнь его представляетъ настоящую сказку, начало которой — грустное и тяжелое, а конецъ — радостный и счастливый.
Почему произошло такое чудо превращенія несчастнаго, замученнаго оборвыша въ человѣка знаменитаго и прославленнаго за свои чудныя созданія отъ палатъ богачей до домишекъ бѣдняковъ?
Произошло это потому, что у нашего оборвыша была рѣдкая по нѣжности и чуткости душа, отзывчивая, свѣтлая и глубокая. Пережитыя страданія, свои и чужія, — глубоко сохранилъ онъ въ душѣ и потомъ сумѣлъ разсказать о нихъ такъ, что, читая его книги, люди переживали описанныя имъ событія, какъ будто все это происходило въ самой жизни. Надъ страницами Диккенса плакали и улыбались, потому что въ нихъ сіяетъ рѣдкая любовь къ людямъ. Даръ Божій — талантъ разсказывать о событіяхъ жизни и людяхъ такъ, чтобы заставить читателя пережить все описанное, страдать вмѣстѣ съ героемъ, радоваться его удачѣ или смѣяться до упаду надъ страницами, гдѣ писатель рисуетъ смѣшныя сцены и комическія положенія его героевъ, — этотъ даръ и соединился въ немъ съ чуткой любовью къ людямъ.
О томъ, какъ превратился Диккенсъ изъ оборвыша во всемірнаго писателя, мы сейчасъ разскажемъ.
Въ предмѣстьи англійскаго города Портсмутъ въ семьѣ чиновника морского интендантства родился 7-го февраля 1812 года Чарльзъ Диккенсъ. Онъ былъ очень болѣзненнымъ и хилымъ; боялись, что ребенокъ не выживетъ. И росъ онъ такимъ же хрупкимъ и слабымъ.
Семья отца Диккенса занимала маленькій домикъ, вокругъ котораго былъ палисадникъ съ цвѣтами, травой и деревьями. Тамъ-то и проводилъ всѣ теплые дни весны, лѣта и осени маленькій Чарльзъ. Росъ онъ одинокимъ мальчикомъ и вполнѣ былъ доволенъ предоставленной свободой:, не скучая въ одиночествѣ и всегда умѣя найти, — чѣмъ себя занять.
По часамъ возился онъ въ пескѣ дорожекъ и въ травѣ, предпринималъ жестокіе бои съ травой, сбивая палкой зеленые сочные стебли и листья, вообразивъ траву враждебнымъ полчищемъ. Или съ дѣтскимъ горячимъ любопытствомъ слѣдилъ за насѣкомыми, за птицами въ садикѣ, или просто ложился въ аллеѣ, въ тѣни, и предавался неопредѣленнымъ думамъ и покою въ этомъ маленькомъ царствѣ деревьевъ и травъ.
Черезъ нѣсколько лѣтъ отца перевели въ Чатамскіе Доки, — другую приморскую часть Англіи, и туда переѣхала вся семья. Здѣсь, уже подросшій и научившійся читать, Чарльзъ горячо принимается за чтеніе.
Въ небольшой библіотекѣ отца лежали старые англійскіе романы: Фильдинга, описывавшаго бытъ старыхъ англійскихъ помѣщиковъ, купцовъ, городскихъ бродягъ; Смолетта, также описывавшаго бытъ старой Англіи, книга приключеній «Робинзонъ Крузо», написанная знаменитымъ Даніелемъ Дефоэ; трогательный романъ «Векфильдскій священникъ» Гольдсмита и др. За всѣ эти книги съ жадностью принялся маленькій Диккенсъ. Онъ забирался по воскресеньямъ на чердакъ, пустой и тихій, садился на ободранную желѣзную кровать и по часамъ не отрывался отъ книги.
Въ то время ему было всего восемь лѣтъ. Изъ воспоминаній людей, знавшихъ его въ дѣтствѣ, мы узнаемъ, что онъ былъ хрупкимъ, хорошенькимъ мальчуганомъ, съ задумчивымъ лицомъ, каштановыми кудрями и свѣтлыми глазами. Но велъ себя мальчуганъ уже тогда странно. Онъ совершенно забросилъ обычныя дѣтскія игры. Почти все время отдавалъ чтенію. Не бѣгалъ, не участвовалъ въ играхъ товарищей, а старался быть ближе къ взрослымъ, внимательно вглядываясь въ ихъ жизнь и стараясь понять многое недоступное еще дѣтскому уму.
Надо прибавить, что еще крошкой Чарльзъ былъ великимъ фантазеромъ. Книги усиливали его мечтательность. Просиживая на чердакѣ часы за книгами, маленькій Диккенсъ вдумывался въ чуждую жизнь, о которой говорилось въ этихъ книгахъ, представлялъ себѣ различныхъ людей, о которыхъ читалъ, и потомъ съ такой же внимательностью относился къ людямъ, посѣщавшимъ домъ его отца, и къ окружавшей его жизни. Всѣ обращали вниманіе на недѣтскую внимательность Чарльза къ жизни взрослыхъ. Онъ казался маленькимъ старичкомъ, напрягавшимъ умъ, чтобъ разобраться во всемъ, что видѣлъ и слышалъ.
И съ этой внимательностью ко всему связывалось то, что Чарльзъ умѣлъ поразительно запоминать разныя мелочи въ характерѣ и въ поведеніи человѣка. И потомъ, когда мальчику хотѣлось позабавиться и посмѣяться, онъ разсказывалъ въ связи съ этими мелочами комическія исторіи, отъ которыхъ взрослые хохотали до упаду, или же пѣлъ комическія пѣсни. Эта черта въ дѣтствѣ указываетъ на то, что еще въ Диккенсѣ-ребенкѣ замѣтно было проявленіе таланта не то писателя, не то артиста.
Въ то же время у Чарльза, среди его совершенно недѣтскихъ занятій, появилось еще одно, которымъ онъ особенно увлекся. Этимъ занятіемъ было — писаніе «драмъ» и повѣстей…
Какимъ образомъ крошка восьми лѣтъ могъ дойти до такихъ игръ, до такихъ занятій, какъ писаніе драмъ? Отецъ его былъ человѣкомъ малообразованнымъ, веселымъ и безпечнымъ, больше любившимъ посидѣть съ трубкою за кружкою «эля» (англійскій напитокъ) съ сосѣдомъ, чѣмъ за книгой. Мать была женщиной добродушной, но больше заботилась объ обѣдѣ и одеждѣ дѣтей, чѣмъ объ ихъ познаніяхъ. Вокругъ Чарльза все были люди довольно грубые по своимъ интересамъ и вкусамъ. Итакъ, приходится признать, что этотъ крошка, разъ очутившись въ театрѣ и потомъ увлекаясь книгами, самъ пришелъ къ первымъ дѣтскимъ попыткамъ писательства, натолкнувшись на то, что было его «призваніемъ» (любимымъ и завѣтнымъ дѣломъ жизни).
Книга сказокъ, «Тысяча и одна ночь», особенно увлекала Чарльза. Онъ переносился въ волшебный міръ. Видѣлъ эти тихія и темныя, утопающія въ садахъ улицы Константинополя, по которымъ тайно бродитъ падишахъ, возстановляя справедливость и защищая слабыхъ; закутанныхъ въ покрывало красавицъ; дивные дворцы падишаха, гдѣ давались волшебные пиры; скользящія по Евфрату убранныя коврами и цвѣтами лодки… Этотъ сказочный міръ, гдѣ бродятъ волшебники, маги, упыри, оборотни, увлекъ англійскаго мальчика, и онъ пишетъ на тему одной сказки изъ «Тысячи и одной ночи» драму подъ названіемъ «Султанъ Маемаръ».
Драма восьмилѣтняго крошки… Конечно, это баыло созданіе наивное и дѣтски-слабое. Но мальчуганъ просиживалъ часы за своими страничками, напрягалъ свой умъ и свою фантазію. Вспомнимъ, что многіе великіе писатели принимались за перо еще въ дѣтствѣ. Такъ, Пушкинъ писалъ семи лѣтъ стихи и пьески, Байронъ и Лермонтовъ принимались въ тѣ же годы за драмы и поэмы. Это удѣлъ исключительныхъ людей.
Изъ всѣхъ, посѣщавшихъ домъ отца, Чарльзъ сильнѣй всего привязался къ двоюродному брату, юношѣ Джемсу Леметру. Между ребенкомъ и юношей завязалась дружба. Джемсъ однажды свелъ своего маленькаго друга въ театръ, гдѣ какъ разъ давалась драма Шекспира «Макбетъ». Пьеса произвела сильное впечатлѣніе на мальчика.
Вскорѣ послѣ того его отдаютъ въ школу. Учитель попался добрый и мягкій, но обстановка школы все же дѣйствовала плохо на мальчика. И когда позже, уже будучи взрослымъ, онъ описывалъ въ своихъ романахъ мірокъ школы, въ скучныхъ стѣнахъ которой жужжитъ дѣтскій рой, эти парты, на которыхъ вырѣзаны иниціалы именъ, коридоры и классы, въ которыхъ томятся унылые школьники, — то во всемъ этомъ былъ отзвукъ дѣтскихъ воспоминаній.
Въ школѣ усилилась нервность хрупкаго мальчика. Съ нимъ иногда бывали нервные припадки. Учился онъ хорошо и удивлялъ своими знаніями всѣхъ. Отъ товарищей онъ отдалялся, бродилъ одиноко, всегда задумчивый, тихій, занятый какими-то своими мыслями, своими фантазіями.
Но внезапно случились событія, которыя перевернули верхъ дномъ весь прежній образъ жизни семьи Диккенсъ. Наступаютъ времена тѣхъ страшныхъ событій въ жизни маленькаго Диккенса, о которыхъ онъ и взрослымъ вспоминалъ съ ужасомъ. Отца его перевели въ Лондонъ. Тамъ дѣла отца пошли все хуже и хуже. Уже нечего было и думать о томъ, чтобы отдать Чарльза въ школу, хотя онъ мечталъ ужъ объ этомъ: ему очень хотѣлось учиться и пріобрѣтать знанія. Денегъ на жизнь не хватало. Отецъ Чарльза сталъ дѣлать долги. Стали сокращать расходы. Перебрались "въ бѣдный лондонскій кварталъ, въ маленькій домикъ (котеджъ) съ садикомъ. Въ домѣ "воцарилерь уныніе. Чувствовалась уже нищета. Чарльзъ одиноко бродилъ по садику, сидѣлъ у окна за книгой, предчувствуя, что бѣдность поведетъ къ чему-нибудь еще болѣе тяжелому и горькому.
Попыталась мать Чарльза устроить у себя школу и пансіонъ для дѣтей. Прибили вывѣску у дверей, стали ждать. Но ни одинъ отецъ съ ребенкомъ не постучался въ дверь пустой школы г-жи Диккенсъ.
А черезъ нѣсколько дней послѣ того въ домѣ ихъ явилась полиція и забрала отца въ долговую тюрьму «Маршальси».
Въ тѣ времена кредиторъ могъ потребовать, чтобъ должника его посадили въ тюрьму и держали тамъ до тѣхъ поръ, пока онъ самъ или кто-нибудь,.сжалившись надъ нимъ, не заплатитъ его долга.
Бывали случаи, когда въ тюрьму Маршальси сажали молодого человѣка, который потомъ превращался тамъ въ старика и умиралъ въ тѣхъ же безрадостныхъ тюремныхъ стѣнахъ.
Въ романахъ «Крошка Дорритъ» и «Давидъ Копперфильдъ» Диккенсъ описалъ дѣтскія впечатлѣнія мрачной тюрьмы, которой теперь уже нѣтъ.
Каменный пустой дворъ, маленькія клѣтки — камеры, въ которыхъ, какъ звѣрей, запираютъ людей, двери съ желѣзными замками; изможденные люди въ арестантскихъ одеждахъ, высокія стѣны тюрьмы и мрачное зданіе надъ туманной Темзой, съ возвышающейся сѣрой каменной башней, — на все это испуганно и тоскливо смотрѣлъ маленькій Чарльзъ. Въ раннемъ дѣтствѣ ему пришлось столкнуться съ самымъ тяжелымъ и страшнымъ, что есть въ жизни. Фантазеръ и мечтатель, который все представлялъ себѣ красивыя сказки и мечталъ о заколдованныхъ дворцахъ и садахъ, онъ ребенкомъ былъ выброшенъ на улицу, столкнулся съ бродягами, воришками, нищими, узналъ тюрьму, голодъ и, наконецъ, безпросвѣтную, тоскливую работу маленькаго фабричнаго рабочаго.
Лучшіе дни своего дѣтства Диккенсъ провелъ въ тюрьмѣ. По воскресеньямъ, въ свободные дни, мать Диккенса съ его сестренкой Фанни и братишкой, отправлялись къ отцу: тамъ въ тюрьмѣ они проводили вмѣстѣ цѣлый день. Мрачными красками Диккенсъ описывалъ эту тюрьму.
Въ то время, какъ отецъ Диккенса короталъ дни свои въ тюрьмѣ, семья его доживала послѣдніе дни въ ихъ домикѣ и кормилась послѣдними остатками достоянья Каждый день приходилось продавать какую-нибудь часть имущества, чтобъ на вырученныя деньги сварить обѣдъ. Домъ все пустѣлъ и пустѣлъ, и грустно въ немъ было измученной отъ заботъ и лишеній молодой женщинѣ и двумъ крошкамъ-дѣтямъ, узнавшимъ уже голодъ и нищету.
Въ концѣ концовъ въ квартирѣ осталась одна кровать. Нечего было уже продавать. Между тѣмъ наступила осень и съ нею осенніе холода. Топить было нечѣмъ. Въ эти горькіе дни послѣднимъ и единственнымъ утѣшеніемъ маленькаго Чарльза были его нѣсколько любимыхъ книгъ, которыя онъ читалъ и перечитывалъ, съ которыми не разставался. Но когда продавать было уже нечего и семьѣ грозилъ голодъ, пришлось Чарльзу, скрѣпя сердце, забрать свои книжки и отправиться продавать ихъ букинисту. Такимъ образомъ изъ дома исчезло рѣшительно все. Въ пустую квартиру смотрѣлъ холодный осенній день сквозь окна, и невольно думалось о безжалостныхъ зимнихъ морозахъ, которые не щадятъ голодныхъ и оборванныхъ бѣдняковъ.
Маленькому Чарльзу и его сестрѣ пришлось близко подлѣ себя почувствовать ужасъ нищеты и безпомощности. Что было дѣлать имъ? Въ огромномъ, шумномъ Лондонѣ не было ни одной близкой души, кромѣ сидящаго въ тюрьмѣ бѣдняка-отца. Помощи ждать было неоткуда. Приходилось покинуть квартиру, за которую не было заплачено, и гдѣ-нибудь на улицѣ умирать отъ холода и голода.
Вотъ тогда-то ребенокъ-Диккенсъ понялъ и до глубины души почувствовалъ весь ужасъ человѣческой нищеты и безпомощности, перестрадалъ чуткой дѣтской душой всю тяготу тѣхъ мукъ, какія тогда переживали онъ и его семья и какія и тогда, и послѣ, и теперь переживали и переживаютъ тысячи безпомощныхъ бѣдняковъ. Сердце ребенка не разъ обливалось кровью отъ обидъ и мукъ, и на себѣ самомъ испыталъ онъ силу терпѣнія и страданія. Впослѣдствіи, когда онъ выросъ, именно эти воспоминанія о пережитомъ заставили его съ такой силой и яркостью обрушиваться на безсердечный человѣческій эгоизмъ, на жестокость и равнодушіе сытыхъ и властныхъ и описывать съ такой необычайной силой ночь зимой на камняхъ лѣстницы бѣдняка («Холодный домъ»), страданія маленькаго, одинокаго бродяги («Оливеръ Твистъ»), горькую участь школьника («Николай Никльби»), жизнь бѣдняковъ въ тюрьмѣ («Крошка Дорритъ») и пр., и пр.
Не зная, какъ быть и что дѣлать, мать Диккенса рѣшилась перебраться съ дѣвочкой къ отцу въ тюрьму, гдѣ семьѣ заключенныхъ давали помѣщеніе. Чарльза же, которому тогда было 11-ть лѣтъ, устроили рабочимъ на фабрикѣ ваксы.
Такимъ-то образомъ мальчикъ сталъ «самостоятельнымъ человѣкомъ» и самъ для себя зарабатывалъ уже на жизнь. Отца и мать видѣлъ онъ лишь разъ въ недѣлю, на фабрикѣ проводилъ три четверти дня, остальное же время тоскливо бродилъ по улицамъ, растерянный, оглушенный шумомъ и грохотомъ лондонскихъ, кипящихъ торговой жизнью, улицъ, съ ужасомъ думая о томъ, что теперь уже нѣтъ возврата къ чистой и свѣтлой жизни, къ книгамъ, къ занятіямъ, къ любимымъ трудамъ, что онъ навсегда останется рабочимъ, грубымъ и грязнымъ, или же не выдержитъ этой тяжелой жизни, заболѣетъ и умретъ. Порой голодъ заставлялъ его останавливаться передъ витриной кондитерской или колбасной и завистливо разсматривать выставленныя на окнахъ вкусныя вещи. Потомъ, вздохнувъ и ощупывая въ карманѣ штанишекъ нѣсколько мелкихъ заработанныхъ монетъ, онъ отправлялся домой; тамъ въ комнаткѣ, которую нанималъ онъ у одной вдовы, онъ находилъ въ ящикѣ стола свой ужинъ — сыръ и хлѣбъ, съѣдалъ его и ложился спать. А на утро снова принимался за свой нелегкій трудъ.
Мальчикъ былъ почти что выброшенъ на улицу. Прямо отъ своихъ книгъ, мечтаній и тихихъ занятій онъ очутился въ дѣловой коммерческой суетнѣ Лондона, въ грубой рабочей средѣ, гдѣ никому до него не было дѣла. Въ своихъ романахъ, гдѣ часто, подъ вымышленнымъ именемъ героя, Диккенсъ описываетъ свое собственное дѣтство, онъ говоритъ о томъ, что испытывалъ какой-то страхъ передъ шумнымъ, трескучимъ Лондономъ, съ его огромными домами, непрерывнымъ грохотомъ ломовиковъ, экипажей, кэбовъ, конокъ, разносчиковъ, непрерывнымъ движеніемъ дѣлового люда, съ его туманами, дождями, свистками заводовъ, звономъ дилижансовъ и пр., и пр.
Представьте себѣ среди всего этого коммерческаго ада маленькую, тщедушную фигурку мечтателя, робко жмущагося къ стѣнамъ, измученнаго и боязливаго. Въ его воображеніи Лондонъ былъ какимъ-то огромнымъ живымъ чудовищемъ. Вотъ какъ «по Диккенсу», т. е. соотвѣственно характеру описаній самого Диккенса, описываетъ Лондонъ тѣхъ временъ одинъ талантливый французскій писатель.
"Дождливый, колоссальный необъятный Лондонъ, отдающій запахами раскаленнаго чугуна и сажи, постоянно дымящійся въ густомъ туманѣ… Тянутся ряды доковъ, теряясь вдали, заполненные кабестанами, тюками, кишащіе людьми, которые карабкаются на мачты, сидятъ верхомъ на реяхъ; а на пристани миріады другихъ, нагнувшись, вкатываютъ въ подвалы бочки.
«Все это волнуется на берегахъ, въ гигантскихъ амбарахъ, омываемыхъ гнилой и темной водой Темзы, въ лѣсу мачтъ и балокъ, разрывающихъ тучи въ небѣ… И въ то же время по всѣмъ направленіямъ мчатся и гудятъ поѣзда, издавая свистки, изрыгая клубы дыма. Среди туманныхъ улицъ тускло горятъ фонари, сверкаютъ рекламы и катятся волны каретъ среди вѣчно занятыхъ, молчаливыхъ людей, съ устремленными впередъ глазами и прижатыми локтями».
Въ такой-то обстановкѣ мрачной лондонской улицы провелъ свое дѣтство Диккенсъ. Онъ былъ — «дитя улицы», потому что въ комнаткѣ своей только ночевалъ.
— Не странно ли, замѣтилъ однажды Диккенсъ, что бѣдному ребенку самое тяжелое въ жизни приходится переносить въ самый хрупкій и нѣжный возрастъ, что именно на слабыя плечи ребенка взваливаютъ самыя большія тяжести? Возьмите, напримѣръ, этихъ безчисленныхъ дѣтей мастеровыхъ, отданныхъ на услуженіе къ сапожникамъ, портнымъ, столярамъ, въ лавочки, въ пивныя… Когда эти дѣти пройдутъ всю тяжкую мудрость своего ученья и выучатся ремеслу, они становятся мастерами или приказчиками, и жизнь ихъ бываетъ тогда гораздо лучше. Но въ дѣтствѣ, робкія, слабыя, жаждущія ласки и участья, они терпятъ голодъ, холодъ, побои, униженья, грязь, лишенія, все то, что трудно вынести даже взрослому человѣку. Не дико ли это?
И если въ такую среду, въ такую жизнь попадаетъ ребенокъ, уже развившійся дома, любящій все красивое, нѣжное, мечтатель, маленькій поэтъ, то ему переносить такую жизнь все равно, что быть на каторгѣ.
И именно это выпало на долю Диккенсу.
Какъ будто нарочно чья-то невидимая рука бросила его, боящагося, тихаго, страдающаго, но съ дѣтства одареннаго способностью все видѣть, наблюдать и замѣчать, въ эту грубую и тяжелую гущу жизни и сказала: «Смотри, увидишь здѣсь своими дѣтскими глазами человѣческое горе, страданіе униженныхъ, брошенныхъ и забытыхъ судьбою, муку дѣтей, муку дѣвушекъ и юношей, страданье безпомощныхъ стариковъ… Увидишь все это, и разскажешь такъ, какъ до тебя никто не разсказывалъ про человѣческую жизнь. Изъ притоновъ нищеты, изъ лачугъ умирающихъ отъ болѣзней и стужи бѣдняковъ — ты поднимешься къ палатамъ счастливыхъ людей, чтобъ сказать имъ, что человѣкъвездѣ человѣкъ, чтобъ описаніемъ мукъ голоднаго и тоски несчастнаго заставить задуматься счастливаго»…
Именно это и выполнилъ Диккенсъ; онъ описалъ все, что видѣлъ, въ десяткахъ большихъ томовъ… Но пока онъ для насъ еще маленькій рабочій, и мы вернемся къ его грустному существованію.
Вотъ какъ онъ описываетъ въ своихъ воспоминаніяхъ мѣсто работы:
«Фабрика помѣщалась въ старомъ потрескавшемся домѣ, выходящемъ на Темзу и совсѣмъ заполненномъ крысами. Я вижу комнаты, съ мрачными стѣнами, лѣстницы, источенныя червями, по которымъ бѣгаютъ огромныя сѣрыя крысы, издавая рѣзкій пискъ, и сырой погребъ, и пыль, и плѣсень, выступающую повсюду. Контора и касса помѣщались въ комнатѣ перваго этажа, окна которой открывались на рѣку. Въ одномъ изъ угловъ этой комнаты помѣстили меня. Работа моя заключалась въ томъ, что я покрывалъ банки съ ваксой бумагой, пропитанной масломъ, потомъ сверху обертывалъ еще голубой бумагой, обвязывалъ тесьмой и обрѣзывалъ ея концы. Затѣмъ я наклеивалъ на банку ярлыкъ, — и она была готова. Внизу въ погребѣ работали еще трое дѣтей. Скоро въ погребъ перевели и меня. Мы всѣ были украшены изодранными фартуками и бумажными колпаками. Товарищей звали Бобъ и Гринъ; одинъ былъ сыномъ посыльнаго, другой извозчика».
Здѣсь-то втроемъ стояли три маленькихъ рабочихъ — Диккенсъ. Бобъ и Гринъ — и съ утра до вечера возились съ банками ваксы. Въ сыромъ смрадномъ воздухѣ Чарльзъ скоро сталъ блѣднымъ, даже зеленоватымъ. Работа въ этой духотѣ и грязи была однообразной и утомительной. — «Когда я вспоминаю это время, говоритъ Диккенсъ, — я дрожу»…
День за днемъ, мѣсяцъ за мѣсяцемъ проходили. Чарльзъ мечталъ и молился о томъ, чтобы измѣнилась какъ-нибудь его судьба, чтобъ кончились нужда и его подневольный, убивающій всю жизнь трудъ. Но не было избавленія ниоткуда.
Питался Диккенсъ провизіей, которую бралъ утромъ изъ дома; ходить въ самый бѣдный ресторанъ не позволяла ему скудость его жалованья. Одна сосиска и двухъ-копеечный хлѣбецъ — вотъ и весь обѣдъ Чарльза. Ребенокъ велъ полуголодное существованіе; иногда, вмѣсто сосиски, онъ съѣдалъ кусочекъ сыра и запивалъ его стаканомъ пива. Молодой аппетитъ даже у хилаго мальчика протестовалъ, и Диккенсъ по цѣлымъ недѣлямъ мечталъ о сытномъ и вкусномъ обѣдѣ. Однажды онъ расхрабрился, рѣшилъ хорошо пообѣдать и отправился въ большой ресторанъ. Въ цѣляхъ экономіи, Чарльзъ захватилъ съ собою хлѣбъ, предполагая, что если онъ пойдетъ со своимъ хлѣбомъ, то обѣдъ въ ресторанѣ, ему дешевле обойдется. Оборваннаго мальчугана не смутилъ на этотъ разъ ни видъ швейцара у дверей, ни нарядная обстановка ресторана, ни разные господа, сидѣвшіе за столиками. Нѣсколько времени Чарльзъ копилъ себѣ изъ своихъ заработковъ на обѣдъ и теперь храбро сѣлъ за столикъ и потребовалъ себѣ обѣдъ. Офиціанты удивленно сошлись смотрѣть на мальчугана, пришедшаго въ ресторанъ съ кускомъ хлѣба подъ мышкой, подали обѣдъ и на чай съ него не взяли.
Дружилъ все это время Чарльзъ съ своей младшей сестренкой Фанни. У нея были рѣдкія музыкальныя способности и позже она поступила въ Академію Искусствъ, гдѣ прекрасно училась. По воскресеньямъ Чарльзъ отправлялся въ тюрьму и цѣлый день игралъ тамъ съ сестренкой. Въ концѣ концовъ, онъ рѣшилъ тоже поселиться въ тюрьмѣ, чтобы хотя по вечерамъ быть въ своей семьѣ, и съѣхалъ отъ старой дамы, у которой жилъ. Онъ снялъ комнату въ одномъ изъ зданій во дворѣ тюрьмы. За стѣной была Темза. По вечерамъ изъ тумана оттуда звучали гудѣнье пароходныхъ трубъ, свистки съ баржъ… Надъ Темзой поднималась въ туманъ одна изъ мрачныхъ башенъ тюрьмы Маршальси. И фантазію мальчика все это настраивало на мрачный ладъ. Уже тогда ему грезились тѣ странныя созданія, полу-дѣйствительныя, полу-сказочныя, которыхъ описалъ онъ потомъ въ своихъ романахъ, какъ «Лавка древности» и въ «Святочныхъ разсказахъ».
Жилище Чарльза въ тюремномъ помѣщеніи тоже было не роскошное. Комнатка его помѣщалась на чердакѣ, и спалъ онъ на голомъ полу. Но даже это помѣщеніе было лучше, чѣмъ прежнее, — усталый и измученный мальчикъ хоть вечеромъ могъ побыть въ кругу близкихъ ему людей.
Каждый день, едва туманное утро проникало свѣтомъ сквозь слуховое окно на чердакѣ, и доносились пронзительные ненавистные свистки фабрикъ, призывающіе рабочихъ на работу, Чарльзъ подымался, наскоро кончалъ свой нехитрый туалетъ, съѣдалъ приготовленный хлѣбъ и выходилъ во дворъ. У воротъ онъ поджидалъ, пока сторожъ откроетъ тяжелую дверь, запиравшуюся на ключъ, и выходилъ на набережную Темзы.
Здѣсь уже кишѣла рабочая суета. Нагружались баржи и барки, двигались рабочіе; сквозь дымные слои облаковъ тускло рдѣло солнце и бросало мрачный отблескъ на грязную поверхность рѣки. Недалеко отъ пристани стоялъ небольшой старый домъ, съ закрытыми наглухо ставнями оконъ и дверей. Оттуда по утрамъ выходилъ низенькій уродливый старичокъ въ ветхомъ и пестромъ кафтанѣ, спѣшилъ куда-то, дѣлая самыя необычайныя гримасы на своемъ лицѣ. Иногда ставни оконъ въ этомъ домѣ открывались, и тогда проходившій мимо Чарльзъ могъ видѣть необычайное обиліе странной мебели, заполнявшей весь домъ, а между вещами иногда мелькало хорошенькое личико хрупкой тоненькой дѣвочки. И этотъ странный домъ, и уродливый старикашка, дѣлающій злыя гримасы, и дѣвочка въ домѣ — все это очень занимало воображеніе маленькаго Диккенса. Надо замѣтить, что память у него была отличная и то, что его интересовало, онъ до мелочей помнилъ. Такъ, напр., этотъ домикъ, и старикъ, и дѣвочка, и набережная Темзы, гдѣ онъ ихъ видѣлъ, — все это, описанное совершенно точно, вошло въ его романъ, — «Лавка древностей». Тамъ эта дѣвочка описывается подъ именемъ Нелли, а на набережной, чтобъ увеличить тревожную грубую суету дневной работы, суету, пугавшую сердце маленькаго Чарльза, онъ помѣстилъ огромный заводъ, шумный, пылающій огнями, грохочущій машинами, съ раскаленными зѣвами громадныхъ печей, возлѣ которыхъ копошатся усталые, грязные рабочіе.
Уже тогда, ребенкомъ, Чарльзъ чувствовалъ, что жизнь бѣдныхъ людей слишкомъ тяжелая; первыя картины этой рабочей жизни бѣдняковъ видѣлъ онъ на набережной. И, выросши, описалъ эти впечатлѣнія дѣтской жизни, отъ которой вѣетъ той болью за людей, которыя переживалъ самъ маленькій Чарльзъ.
Наблюдательный и задумчивый, онъ во всемъ находилъ пищу для своего ума и воображенья. Недостатокъ ученія и вообще скуку своей бѣдной жизни онъ отчасти возмѣщалъ наблюденіями и фантазіями. Все. что ни встрѣчалъ онъ на улицахъ, въ магазинахъ, на фабрикѣ, интересовало его, заставляло думать надъ этимъ, дополнять слышанное воображеніемъ. Нерѣдко, погруженный въ свои вымыслы и наблюденія, мальчикъ не замѣчалъ, какъ кончалъ свой огромный путь отъ тюрьмы къ фабрикѣ.
Становясь за свою стойку и принимаясь за банки ваксы, Чарльзъ не томился отъ скуки, но продолжалъ занимать себя своими фантазіями. Ребяческій мозгъ его непрерывно работалъ и спасалъ его отъ тоски, отъ страданій. Онъ вспоминалъ книги, которыя онъ читалъ, героевъ этихъ книгъ, -ихъ жизнь, ставилъ въ новыя положенія этихъ героевъ и слѣдилъ за разными случайностями ихъ жизни, которыя выдумывалъ онъ самъ. Или же самъ сочинялъ различныя исторіи, сказки, забавляя себя ими, въ то время, какъ руки его сами двигались, обертывая банку бумагой и завязывая ее тесьмой.
Когда гудѣлъ вечерній гудокъ и рабочіе высыпали изъ фабрики, выходилъ на улицу и Чарльзъ и устало брелъ домой. У воротъ тюрьмы уже стояли продавщицы съ лотками и обитательницы тюрьмы. Въ ожиданіи, пока сторожъ откроетъ дверь, маленькій Чарльзъ забавлялъ всю компанію своими исторіями, которыя онъ сочинялъ.
Однажды ему стало не втерпежъ и, придя вечеромъ домой, со слезами онъ началъ умолять отца взять его съ фабрики, разсказывая обо всемъ, что ему приходилось переживать. Но отецъ тогда ничего не могъ сдѣлать: кромѣ Чарльза у него было еще пять дѣтей, а той маленькой пенсіи, которую онъ получалъ, какъ бывшій чиновникъ, еле хватало на всю семью.
Но вотъ, наконецъ, случилось и радостное событіе. Отецъ получилъ небольшое наслѣдство отъ какого-то умершаго родственника. Семья перебирается изъ тюрьмы, нанимаетъ квартиру въ городѣ. Чарльзъ надѣется, что теперь, осуществятся его мечты — бросить фабрику, поступить въ учебное заведеніе, стать образованнымъ и пользоваться всѣмъ прекраснымъ въ жизни. Мальчикъ заводитъ объ этомъ разговоръ съ отцомъ, но — къ ужасу ребенка — отецъ и теперь на это не соглашается. Это была сильнѣйшая обида, полученная Чарльзомъ отъ родителей, которую онъ никогда не могъ забыть.
Все труднѣй становится ему посѣщать фабрику. Все печальнѣй для него становились грезы о другой жизни. Однажды сестра Фанни взяла его съ собою въ Королевскую Академію Искусствъ на торжественный актъ. Мальчикъ былъ смущенъ и очарованъ великолѣпіемъ обстановки зала, какой онъ никогда не видѣлъ, нарядной толпой ученицъ, учителей и гостей. Когда же подъ звуки музыки стали раздавать оказавшимъ успѣхи ученикамъ и ученицамъ награды, и въ числѣ другихъ получила награду сестренка Чарльза — Фанни, мальчикъ вдругъ вспомнилъ всѣ прежнія свои мечты о свѣтлой жизни, о школѣ, вспомнилъ свое полуголодное, грязное и несчастное существованіе и внезапно разрыдался…
Избавленію Чарльза отъ фабрики помогло то, что отецъ поссорился съ фабрикантомъ, у котораго служилъ мальчикъ, и его взяли съ фабрики.
Наступаетъ рѣшительная перемѣна въ жизни Диккенса, — другая полоса жизни.
II.
правитьТакъ какъ небольшое состояніе, полученное благодаря наслѣдству, у отца теперь было, да и къ тому же онъ поступилъ на мѣсто въ редакцію одной газеты въ качествѣ репортера (т. е. человѣка, доставляющаго въ газету свѣдѣнія о событіяхъ, случившихся за день), то Чарльза можно было опредѣлить въ школу.
Онъ, дѣйствительно, поступаетъ въ Коммерческую Академію Вашингтоунъ-Гоузъ.
Здѣсь Диккенсъ начинаетъ понемногу оправляться отъ лишеній прошлой жизни. Онъ поздоровѣлъ физически, укрѣпляетъ нервы, съ любовью много учится и порой предается беззаботному веселью въ кругу товарищей.
Преподаваніе въ школѣ велось довольно плохо. Это была та типичная старая англійская школа, которую потомъ такъ хорошо описалъ въ своихъ романахъ — «Давидъ Копперфильдъ» и «Николай Никльби» — Диккенсъ, высмѣивая порядки этой школы. Учителя мало обращали вниманія на учениковъ, заставляли ихъ зубрить наизусть учебники; вселяли не интересъ къ ученію, къ наукамъ, а скуку и отвращеніе. Въ довершеніе всего, и послушанія добивались посредствомъ царившихъ тогда въ школѣ побоевъ и тѣлесныхъ наказаній. Ученики ненавидѣли учителей, учителя терпѣть не могли дѣтей. Толпа школьниковъ, запертая въ четырехъ стѣнахъ, надъ истрепанными надоѣвшими учебниками, томилась, скучала, проказничала, тайкомъ читала разныя книжки, изрѣзывала доски партъ иниціалами, слонялась по коридорамъ. Все зданіе отдавало скукой и тоской. Именно такъ описывалъ все это потомъ Диккенсъ, мастерски изображая комическія фигуры старыхъ педагоговъ.
Но несмотря на всѣ эти неблагопріятныя условія, Диккенсъ усердно учился. Поработавъ, онъ охотно присоединялся къ играющей толпѣ школьниковъ, вмѣстѣ съ ними бѣгалъ, заводилъ игры, воспитывалъ съ ними бѣлыхъ мышей въ партахъ, писалъ забавныя сценки и потомъ разыгривалъ ихъ съ товарищами.
Поучившись нѣкоторое время, Диккенсъ, по требованію отца, желавшаго сократить расходы, бросилъ школу и поступилъ клеркомъ (писцомъ) въ контору, на небольшое жалованье.
Новый интересный мірокъ раскрылся передъ юношей, который онъ потомъ подробно описывалъ въ своихъ книгахъ.
Въ сырыхъ и низкихъ подвалахъ огромныхъ лондонскихъ домовъ помѣщаются разнообразнѣйшія конторы купцовъ, нотаріусовъ, магазиновъ, адвокатовъ и пр. Нерѣдко эти конторы являются чѣмъ-то въ родѣ раскинутой паутины, куда попадаетъ, какъ муха, наивный неопытный простакъ, котораго дѣльцы обираютъ, какъ липку. Конторы эти, грязныя, еле освѣщенныя низкими окнами и тусклыми лампами, заполнены столами, на которыхъ валяются груды конторскихъ книгъ. Содержитъ контору какой-нибудь дѣлецъ (иногда компанія изъ двухъ и трехъ), и у него въ услуженіи нѣсколько заморенныхъ клерковъ. Они встаютъ до зари, цѣлый день сгибаютъ спину надъ записями и получаютъ за это гроши. Вся ихъ жизнь проходитъ въ утомительномъ трудѣ за эти гроши, при чемъ здѣсь они получаютъ первые уроки ловкаго коммерческаго плутовства, обмана, проводя всю жизнь въ душномъ воздухѣ конторъ, не интересуясь ничѣмъ, кромѣ конторскихъ книгъ и коммерческихъ дѣлъ. Оттого выработался въ концѣ концовъ «типъ» клерка, воспитался рядъ людей, которыхъ профессія дѣлала почти всѣхъ одинаково-жалкими и скучными. Диккенсъ любилъ мастерски описывать людей такого типа, но самъ онъ такимъ не сдѣлался.
Въ немъ жила упорная мечта выбиться изъ жалкаго положенія несчастнаго писца и занять болѣе высокое мѣсто въ жизни. И теперь онъ былъ уже не робкимъ, измученнымъ мальчуганомъ, который только плакалъ, тосковалъ и съ ужасомъ смотрѣлъ на страданія людей, на тяжкую работу и нужду бѣдняковъ, на жестокость и безсердечіе хозяевъ. Теперь это былъ сильный и смѣлый юноша, который рѣшилъ изо всѣхъ силъ пробивать себѣ дорогу въ жизни, зарабатывать себѣ на хлѣбъ, а всѣ свободные часы отдавать ученію, пріобрѣтенію знаній, безъ которыхъ нельзя ничего завоевать въ жизни. Такъ онъ и сдѣлалъ.
Свободные часы спѣшилъ онъ отдать чтенію. Онъ посѣщалъ огромные читальные залы великолѣпной библіотеки Британскаго музея, гдѣ сотни дѣвушекъ и юношей ежедневно занимали мѣста за столами, склонившись надъ книгами. Тамъ Диккенсъ раскрывалъ классиковъ родной и иностранной литературы и уносился въ тотъ міръ, который всегда былъ любимымъ для него. Страсть къ чтенію, развившаяся въ немъ съ дѣтства, не умерла.
Но положеніе Чарльза все-таки не завидное. Работа его въ конторѣ оплачивалась очень скудно, требовала для себя слишкомъ много времени и въ будущемъ не сулила ничего отраднаго. Надо было добиться такой работы, которая улучшила бы условія жизни и дала бы возможность заниматься Диккенсу любимымъ трудомъ.
Видя, что отецъ его служитъ въ газетѣ репортеромъ и зарабатываетъ благодаря тому, что изучилъ такъ называемую «стенографію» (искусство быстро записывать рѣчи на собраніяхъ посредствомъ особой системы знаковъ, сокращающей время записыванія), Чарльзъ рѣшилъ послѣдовать примѣру отца и самъ усердно занялся стенографіей.
Изучивъ ее, онъ сумѣлъ пристроиться въ одной газеткѣ, бросилъ контору, и для него началась тревожная, нервная жизнь репортера.
Газета живетъ интересами сегодняшняго дня, — всѣмъ тѣмъ, что случилось за день. Преступленія, собранія, крахи конторъ, происшествія въ домахъ и на улицахъ — все это долженъ знать репортеръ и немедленно доставлять объ этомъ свѣдѣнія въ редакцію газеты.
Что касается Диккенса, то онъ доставлялъ свѣдѣнія изъ одной области. Именно, — онъ долженъ былъ стенографировать рѣчи, которыя произносились тогда на различныхъ важныхъ общественныхъ собраніяхъ, въ залахъ суда и пр. Записанное же надо было какъ можно скорѣе доставлять въ редакцію.
Диккенсъ юмористически рисуетъ, какъ съ быстротой курьеровъ мчался онъ на мѣсто какого-либо собранія, не обращая никакого вниманія на дождь, грязь, грозу, на ночь и непогоду. Какъ, присутствуя гдѣ-нибудь при выходѣ депутатовъ изъ собранія, онъ подъ проливнымъ дождемъ развертывалъ свой зонтъ, сгибался и, кое-какъ приладившись, на колѣнѣ записывалъ на бумажкѣ чьи-либо слова. Какъ иногда, летя въ каретѣ со скоростью стрѣлы, подпрыгивая на ухабахъ, онъ спѣшилъ изъ какого-нибудь предмѣстья въ редакцію и въ этомъ неудобномъ положеніи, раскачиваясь отъ толчковъ въ каретѣ, онъ при свѣтѣ фонаря записывалъ какое-нибудь происшествіе.
Все это дѣлалось для скорости. Редакторъ принималъ исполнительнаго и быстраго Диккенса съ распростертыми объятіями, уплачивалъ всѣ расходы и благодарилъ за скорость. Много было курьезовъ въ репортерской жизни Диккенса; но отсюда, изъ этой дѣятельности, пошелъ онъ къ своему будущему. Диккенсу въ то время было 23 года.
Скоро его пригласили въ другую, болѣе распространенную газету. Здѣсь Диккенсъ началъ, писать разсказы.
До того, какъ Диккенсъ попалъ въ газету, онъ хотѣлъ поступить на сцену и сдѣлаться актеромъ. Комическій талантъ у него, дѣйствительно, былъ: онъ умѣлъ очень хорошо разсказывать различныя сценки, потѣшая всѣхъ присутствующихъ, а впослѣдствіи выступалъ публично, читалъ и участвовалъ въ любительскихъ спектакляхъ. Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль Диккенсъ практиковался у себя дома, разучивая передъ зеркаломъ различные жесты, движенія и выраженія лица. Въ одномъ изъ маленькихъ театровъ ему назначили вечеръ, когда онъ долженъ былъ выступить на пробу въ небольшой роли. Дѣло было зимой. И какъ разъ за нѣсколько дней до назначеннаго спектакля Диккенсъ простудился, заболѣлъ и слегъ. Видно, не судьба ему была сдѣлаться артистомъ. А вскорѣ послѣ того Диккенсъ сдѣлался репортеромъ и о театрѣ совсѣмъ забылъ.
Но несмотря на то, что репортерская работа отнимала много времени и очень утомляла, молодого Диккенса все-же тянула къ себѣ другая любимая работа. И онъ по вечерамъ, въ свободные часы, сидѣлъ за нею. Ему хотѣлось писать не сообщенія о томъ, гдѣ что случилось, а описывать жизнь людей, ихъ горе и радости, забавныя приключенія съ ними, различныя мѣстности, дома, города и пр. И вотъ однажды Диккенсъ закончилъ первый свой разсказъ — «Обѣдъ въ аллеѣ тополей» и рѣшился гдѣ-нибудь его напечатать.
Это было въ 1833 году. Переписавъ свой разсказъ, Диккенсъ вложилъ рукопись въ пакетъ и понесъ въ редакцію одного небольшого лондонскаго журмальчика. Зданіе редакціи помѣщалось, во дворѣ, и у дверей его былъ большой ящикъ, куда опускались письма и пакеты.
Диккенсъ бросилъ въ ящикъ свой пакетъ и пошелъ домой. А черезъ мѣсяцъ, сидя въ одной библіотекѣ и перебирая новые журналы, Диккенсъ къ своей неописанной радости увидѣлъ, свой разсказъ напечатаннымъ.
Это было такъ неожиданно для него и такъ его взволновало, что онъ долженъ былъ выйти въ другую пустую комнату и остаться тамъ одинъ со своей радостью.
Такъ началась его литературная, карьера.
Но дѣятельность репортера онъ продолжалъ своимъ чередомъ, потому что она давала ему средства къ существованію.
Когда появились прибавленія воскресныя къ той газетѣ, въ которой работалъ Диккенсъ, онъ предложилъ редактору печатать въ этихъ прибавленіяхъ маленькіе разсказы изъ лондонской жизни, за подписью — «Боцъ».
Эти очерки Боца скоро появились. Это былъ рядъ картинокъ городской жизни, рисующихъ купцовъ, писцовъ, чиновниковъ, уличныхъ дѣтей, бродягъ, комедіантовъ и пр.
Но все это не было настоящимъ началомъ славной дѣятельности Диккенса. Онъ сталъ на свою дорогу знаменитаго англійскаго писателя тогда, когда сталъ выпускать по частямъ свой комическій романъ «Посмертныя записки Пикквикскаго клуба».
Мысль написать этотъ романъ пришла въ голову Диккенса такимъ образомъ. — Въ то время жилъ въ Лондонѣ извѣстный, очень талантливый художникъкаррикатуристъ Сеймуръ. Его каррикатуры, смѣшныя и очень живыя, забавляли всю Англіи. Сеймуръ отъ времени до времени выпускалъ цѣлый рядъ (серіи) каррикатуръ, посвященныхъ изображенію однихъ и тѣхъ же выбранныхъ имъ лицъ въ различныхъ положеніяхъ. Здѣсь были купцы, помѣщики, барышни, шалуны-мальчишки, дворники, лакеи, горничныя. Передъ зрителемъ развертывались цѣлыя картины ихъ жизни, очень забавныя.
Издателямъ каррикатуръ этого художника Диккенсъ предложилъ написать смѣшной и забавный романъ и выпускать его съ рисунками этого художника. Въ романѣ своемъ Диккенсъ рѣшилъ осмѣять увлеченія всѣхъ англичанъ охотой, рыбной ловлей, путешествіями, разыскиваніемъ древностей и пр.
Издатели согласились. И вотъ въ самой большой лондонской газетѣ «Таймсъ» появилось объявленіе о томъ, что на дняхъ появится въ свѣтъ комическій романъ Чарльзъ Диккенса подъ названіемъ «Посмертныя записки Пикквикскаго клуба» съ рисунками художника Джона Сеймура, изданіе фирмы юмористическихъ изданій.
Когда появилась первая часть этого романа, то успѣхъ его превзошелъ всѣ ожиданія автора и издателей. Это было полное торжество Диккенса.
Первые выпуски разошлись въ количествѣ сорока тысячъ экземпляровъ. Это принесло Диккенсу большой доходъ. Послѣдующіе выпуски все увеличивали интересъ къ роману публики. Его расхватывали быстро. Старъ и младъ зачитывались «Записками Пикквикскаго клуба» и хохотали надъ нимъ до упаду. Въ теченіе нѣкотораго времени книжечки романа о Пиквикѣ можно было видѣть всюду: на прилавкѣ магазина, на столѣ конторы, въ гостиной богача, въ лачужкѣ столяра, въ каморкѣ швеи…
Разсказываютъ, что больные спрашивали у доктора, доживутъ ли они до выхода слѣдующаго выпуска романа. Не было дома, гдѣ не говорили бы или не читали о мистерѣ Пикквикѣ. Романъ въ короткое время сталъ моднымъ. Изъ увлеченія похожденіями Пикквика появились «Магазины Пик' квикъ», «трости Пикквикъ», «спички Пикквикъ», «шляпы Пикквикъ», по улицѣ катились «кэбы Пикквикъ». Словомъ, успѣхъ былъ необычайный.
Диккенсъ былъ ободренъ. Начало оказалось необыкновенно удачнымъ. Онъ съ жаромъ принялся за дальнѣйшія главы своего романа о Пикквикѣ, работая надъ нимъ съ большимъ увлеченіемъ.
Что же это за «Посмертныя записки Пикквикскаго клуба» и почему онѣ имѣли такой успѣхъ?..
Разскажемъ вкратцѣ содержаніе этого романа. Въ центрѣ его стоитъ внушительная фигура самого мистера Пикквика. Это почтенный старецъ, еще очень подвижный и живой, добродушный толстякъ, который любитъ посидѣть въ компаніи, покурить трубку и выпить грогу и эля (англійскіе напитки), послушать разныя исторіи, поразсказать самому что-нибудь и вообще повеселиться. Мистера Пикквика обуреваетъ горячая страсть къ историческимъ открытіямъ. Подобно ученымъ, занимающимся изученіемъ быта людей въ глубокой древности (археологамъ), Пикквикъ также хочетъ разъѣзжать по различнымъ мѣстамъ, гдѣ, по слухамъ, сохранились еще остатки древности, рыться въ землѣ, находить тамъ какія-нибудь старыя вещи, оповѣщать съ торжествомъ объ этомъ ученыя общества и получать за это одобренія и награды.
Съ этой цѣлью мистеръ Пикквикъ устраиваетъ общество, или клубъ, называетъ его своимъ именемъ — «Пикквикскимъ», такъ какъ онъ основатель и избранъ предсѣдателемъ его, и привлекаетъ еще нѣсколько членовъ. Въ общество вошли: толстый и очень чувствительный Тропманъ, ухаживающій за каждою дамой, сухопарый и длинный мистеръ Уинкль, который объявилъ себя великолѣпнымъ стрѣлкомъ, и мистеръ Снодграсъ, заявившій, что онъ безподобный наѣздникъ.
Съ этими четырьмя «джентльменами» былъ еще лакей Пикквика, разбитной и веселый парень. Собравшись вмѣстѣ, эти господа рѣшили предпринять веселую и полезную поѣздку по окрестностямъ Лондона, чтобы поискать древностей и кромѣ того предаться спорту, т. е. ружейной охотѣ, ѣздѣ на лошадяхъ и пр.
Во время поѣздки съ этими джентльменами происходитъ цѣлый рядъ курьезнѣйшихъ случаевъ, чрезвычайно смѣшно и живо описанныхъ. Событія и случайности въ романѣ перепутаны и связаны между собой.
Мы ограничимся здѣсь пересказомъ нѣсколькихъ смѣшныхъ эпизодовъ изъ этой знаменитой книги Диккенса, одной изъ лучшихъ среди всѣхъ его сочиненій, сразу создавшей ему крупный успѣхъ и извѣстность.
Мистеръ Пикквикъ съ друзьями вначалѣ попадаютъ въ небольшую англійскую деревню, останавливаются на постояломъ дворѣ, обѣдаютъ и затѣмъ идутъ гулять по деревнѣ. Во время этой прогулки вниманіе Пикквика, важно шествовавшаго по деревнѣ, сѣдого, съ розовыми щеками, въ очкахъ и съ огромнымъ животомъ, — привлекъ камень, лежащій у порога одной избы. Пикквикъ останавливается и блѣднѣетъ. Онъ видитъ на камнѣ какую-то полустертую надпись. Ему представляется, что этотъ камень носитъ слѣды давней доисторической жизни. Онъ наклоняется |и дрожащими руками начинаетъ выкапывать камень, подъ громкій хохотъ собравшихся деревенскихъ мальчишекъ, не понимавшихъ, для чего это почтенный господинъ занялся вырываніемъ изъ земли камней. Пикквикъ вырылъ камень, бережно завернулъ его въ свой носовой платокъ и съ торжествомъ вмѣстѣ съ друзьями пошелъ въ гостиницу. — «Я совершилъ великое открытіе», говорилъ онъ. По случаю этого открытія друзья изрядно выпили. На другой же день подробное оповѣщеніе объ открытіи полетѣло отъ Пикквика въ лондонскія ученыя общества. Начался большой шумъ. Устраивались засѣданія обществъ, гдѣ показывали этотъ камень и говорили рѣчи по поводу его. Газеты подняли перебранку по поводу самого открывшаго: одни ругали его, другіе хвалили. Мистеръ Пикквикъ чувствовалъ себя на верху блаженства. И вдругъ крестьянинъ, у порога дома котораго лежалъ этотъ камень, заявилъ, что онъ самъ выдолбилъ на камнѣ эти буквы, которыя Пиквикъ принялъ за слѣды древней жизни. Такъ кончилась смѣхомъ вся "исторія съ открытіемъ.
Здѣсь Диккенсъ осмѣялъ увлеченіе разныхъ господъ историческими открытіями, которыя ничего общаго съ ученой дѣятельностью не имѣютъ.
Потомъ Пикквикъ съ друзьями очутились въ сосѣднемъ городкѣ. По дорогѣ къ нимъ присталъ болтливый и назойливый господинъ, назвавшійся мистеромъ Джунглемъ, который занималъ все общество выдуманными необыкновенными исторіями. Впослѣдствіи этотъ Джунгль оказался большимъ плутомъ и надѣлалъ много хлопотъ мистеру Пикквику.
Компанія вечеромъ засѣдала въ верхнемъ этажѣ гостиницы и ужинала. На столѣ стояло много бутылокъ, изъ которыхъ всѣ усердно наливали въ свои стаканы. За окномъ гостиницы звенѣлъ дождь, а въ столовой горѣлъ каминъ, и друзья за столомъ, уставленномъ вкусными кушаньями и бутылками, съ трубками въ рукахъ, чувствовали себя великолѣпно.
Джунгль такъ усердно подливалъ Пикквику и друзьямъ изъ бутылокъ въ рюмки, не забывая и себя, что Пикквикъ, Снодграсъ и Уинкль скоро опустились въ кресла и погрузились въ глубокій сонъ. А изъ нижняго этажа гостиницы въ то же время раздались звуки музыки. Оказалось, что внизу балъ, на которомъ пляшутъ многія изъ горожанокъ съ мѣстными горожанами. Тропману ужасно захотѣлось пойти на балъ и поплясать съ дамами. Но пойти одинъ онъ не рѣшался, а Джунглю мѣшалъ его плохой старый костюмъ. Тогда Джунгль далъ совѣтъ: пойти въ комнату Уинкля, взять изъ его чемодана новый костюмъ и позволить ему, Джунглю, одѣть его. А потомъ, послѣ бала, они костюмъ положатъ на прежнее мѣсто. Тропманъ былъ доволенъ этой выдумкой, и они такъ и сдѣлали. Но на балу случилось происшествіе. Джунгль сталъ ухаживать очень ловко за старой и богатой дамой, за которой увивался военный докторъ. Черезъ нѣсколько минутъ Джунгль оттеръ доктора на задній планъ и принялся танцовать съ его дамой и ухаживать за нею. Это такъ взбѣсило военнаго доктора, что онъ въ концѣ бала, когда Тропманъ и Джунгль шли на верхъ спать, подбѣжалъ къ Джунглю и желая вызвать его на дуэль, всунулъ ему въ руку свою визитную карточку, — условный знакъ вызова на дуэль. Но Джунгль не имѣлъ никакого намѣренія подставлять свою грудь подъ выстрѣлъ, повертѣлъ карточку и заявилъ доктору, что онъ, слава Богу, здоровъ и въ услугахъ доктора не нуждается. Потомъ онъ шмыгнулъ въ дверь и оставилъ взбѣшеннаго доктора одного.
Тотъ на другое утро, не зная фамиліи Джунгля и замѣтивъ только его костюмъ, разспросилъ лакея гостиницы о фамиліи господина, носящаго такой-то костюмъ. Лакей отвѣтилъ, что описанный костюмъ носитъ мистеръ Снодграсъ. Тогда докторъ посылаетъ къ Снодграсу двухъ товарищей офицеровъ съ вызовомъ на дуэль. И вотъ утромъ будятъ послѣ пирушки Снодграса, ведутъ въ залъ, гдѣ ждутъ его офицеры, заявляющіе, что Снодграсъ оскорбилъ ихъ пріятеля и долженъ принять вызовъ
Снодграсъ ошеломленъ. Онъ не можетъ прійти въ себя отъ вчерашней попойки и рѣшительно не помнитъ, кого онъ обидѣлъ. Но такъ какъ онъ знаетъ, что былъ вчера нетрезвъ и что въ такомъ состояніи часто дѣлаютъ глупости, которыя потомъ улетучиваются изъ памяти, то рѣшаетъ, что онъ, дѣйствительно, вчера кого-то обидѣлъ. Когда же ему описываютъ его собственный костюмъ, въ которомъ щеголялъ на балу Джунгль, Снодграсъ, ничего не знавшій о переодѣваньи, окончательно убѣждается въ своей виновности и, скрѣпя сердце, вызовъ принимаетъ.
Дуэли онъ отчаянно боится. Тѣмъ болѣе, что, нахваставшись о себѣ, какъ о превосходномъ стрѣлкѣ, онъ на самомъ дѣлѣ никогда не держалъ въ рукахъ оружія и даже не знаетъ, какъ съ нимъ обходиться. Но гордость и стыдъ передъ друзьями мѣшаютъ ему просить извиненія.
Цѣлый день тайкомъ ведутся приготовленія. Обливаясь слезами, Снодграсъ пишетъ у себя въ комнатѣ завѣщаніе. Наконецъ, наступаетъ назначенный часъ. Всѣ идутъ за городъ къ мѣсту дуэли. Докторъ отворачивается отъ Снодграса, увѣренный, что передъ нимъ тотъ самый Джунгль, который столь нагло отбилъ у него на балу даму. Но, когда противниковъ ставятъ одного противъ другого, и они подымаютъ пистолеты, докторъ, посмотрѣвъ на Снодграса, вдругъ вытаращилъ глаза и выронилъ пистолетъ. — «Да это не тотъ», закричалъ онъ. Всѣ изумились. Снодграсъ такъ обрадовался такому исходу дѣла, что упалъ въ объятія доктора. И всю эту исторію заключили веселымъ пиромъ.
Затѣмъ Пикквикъ и его друзья попадаютъ въ. домъ къ деревенскому помѣщику. Здѣсь Диккенсъ великолѣпно описываетъ жизнь деревенскаго помѣщика и нравы его веселой жизни. Помѣщикъ добродушный, толстый и хлѣбосольный. У него двѣ дочери и старая дѣва сестра. Любопытенъ его слуга, Джоэ, молодой парень, который такъ толстъ, что весь лоснится отъ жира; щеки его надуты, какъ два красныхъ яблока, и онъ отличается тѣмъ, что всегда спитъ. Посадятъ его на козлы везти куда-нибудь, онъ беретъ вожжи въ руки и засыпаетъ. Стоитъ ли онъ за столомъ, прислуживая обѣдающимъ, онъ подастъ одно блюдо и заснетъ, его будятъ, онъ приноситъ другое и снова засыпаетъ. Не спитъ онъ тогда, когда ему позволяютъ расправиться съ остатками паштетовъ, жареныхъ каплуновъ, гусей, пироговъ и пр.; тогда онъ весело и живо уписываетъ всѣ эти припасы.
Во время посѣщенія деревни хозяину вздумалось пострѣлять воронъ въ саду, а такъ какъ Снодграсъ заявилъ, что онъ великолѣпный стрѣлокъ, то хозяинъ любезно уступилъ ему свое ружье. Получивъ ружье, Снодграсъ долго вертѣлъ его въ рукахъ, не зная, что ему съ нимъ дѣлать. А мальчишки изъ деревни по приказанію помѣщика спугнули съ дерева воронъ. Тогда Снодграсъ сталъ прицѣливаться. Тропманъ, побаивавшійся, что Снодграсъ по неумѣлости попадетъ въ человѣка, спрятался за кустъ. Снодграсъ, сконфуженный, поднялъ, какъ попало, дуло ружья, нажалъ курокъ и выстрѣлилъ. Въ кустахъ раздался крикъ.. Бросились туда и нашли тамъ, вмѣсто убитой вороны, раненнаго дробью несчастнаго Тропмана. Мистеръ Пикквикъ пришелъ отъ этого случая въ великое негодованіе и обругалъ Снодграса.
Гостившій вмѣстѣ съ друзьями Джунгль укралъ богатую сестру помѣщика и вмѣстѣ съ нею тайкомъ уѣхалъ. За нимъ въ догонку бросились Пикквикъ и его друзья. По дорогѣ съ ними случается еще цѣлый рядъ происшествій. — Въ одной гостиницѣ Пикквикъ, засидѣвшись до поздней ночи въ столовой, побрелъ по лѣстницѣ къ себѣ въ номеръ. Но, прійдя туда, вспоминаетъ, что въ столовой на каминѣ забылъ свою любимую трубку. Тогда онъ беретъ свѣчу и снова спускается по лѣстницѣ внизъ, находитъ трубку и возвращается къ себѣ. Но комнатъ въ гостиницѣ такъ много и всѣ онѣ такъ похожи одна на другую, что Пикквикъ забирается въ чужую и, увѣренный, что это его комната, раздѣвается и преспокойно ложится за ширмы на кровать. Какой же его ужасъ, когда черезъ полчаса въ эту комнату входитъ разряженная дѣвица. Замѣтивъ незнакомца въ своей комнатѣ, дѣвица смертельно пугается, Пикквикъ кое-какъ ее успокаиваетъ и убирается изъ комнаты.
И много еще забавныхъ приключеній описано въ этой книгѣ. До слезъ можно хохотать, читая, какъ выѣхали на прогулку Пикквикъ и Снодграсъ въ экипажѣ, а мистеръ Уинкль верхомъ, и какъ упрямая и порывистая кобылка приводила въ ужасъ Уинкля, то останавливаясь, то брыкаясь, то мчась галопомъ; какъ внезапно помчалась лошадь Пикквика и какъ все это закончилось возвращеніемъ пѣшкомъ домой. Не менѣе забавны приключенія Пикквика въ пансіонѣ, гдѣ его приняли за вора. Но есть въ этой книгѣ разсказы и печальные, и страшные. Она вся полна интереса, и не даромъ англичане такъ зачитывались ею и. такъ высоко превознесли автора.
Послѣ успѣха «Пикквикскаго клуба» Диккенсъ сталъ моднымъ писателемъ, и издатели книгъ спѣшили заключить съ нимъ условіе, потому что издатель «Пикквикскаго клуба» много заработалъ. Но и самъ Диккенсъ могъ теперь сказать, что пора бѣдности, нищеты и униженій навсегда прошла. Свое грустное дѣтство онъ вспоминалъ, какъ тяжелый сонъ. Онъ перебрался въ хорошенькій домикъ со своей молодой женой, бросилъ тревожное занятіе репортерствомъ и могъ отдаться исключительно любимой работѣ — писанію романовъ и повѣстей.
Послѣ «Записокъ Пикквикскаго клуба» Диккенсъ написалъ нѣсколько небольшихъ разсказовъ. Но публика и издатели, довольные первымъ романомъ, требовали у автора еще романа. Тогда Диккенсъ заключилъ съ издателемъ условіе еще на одинъ романъ подъ названіемъ «Оливеръ Твистъ» и горячо принялся за него.
Работалъ онъ легко и упорно. Лучшимъ временемъ для работы считалъ утро, потому что тогда голова свѣжѣй. До обѣда 4—5 часовъ сидѣлъ онъ, запершись въ своемъ кабинетѣ, и исписывалъ листъ за листомъ. При чемъ такъ проникался горемъ и радостью героевъ, которыхъ онъ описывалъ, какъ будто это были живые люди. Нерѣдко онъ самъ разражался веселымъ смѣхомъ, описывая смѣшныя приключенія своихъ героевъ, или плакалъ, описывая тяжелую скорбь людей.
Въ противоположность «Посмертнымъ запискамъ Пикквикскаго клуба» въ романѣ «Оливеръ Твистъ» не надъ чѣмъ смѣяться. Послѣ самой смѣшной книги Диккенсъ написалъ самую грустную. Еще въ «Запискахъ Пикквикскаго клуба» онъ показалъ, что умѣетъ не только забавно описывать смѣшныя приключенія людей, но также горячо сочувствовать страданіямъ людей: у него есть въ первомъ романѣ описанія участи должниковъ, арестантовъ, обитателей жалкихъ трущобъ. Но все-таки въ этомъ первомъ романѣ больше смѣшного, чѣмъ грустнаго. «Оливеръ Твистъ» -же весь полонъ болью сердца за человѣческую муку; и надо добавить, что вся эта книга написана подъ впечатлѣніемъ собственныхъ воспоминаній Диккенса о его горькомъ дѣтствѣ.
Романъ «Оливеръ Твистъ» посвященъ описанію жизни бѣднаго ребенка. Ужасъ жизни, бѣдности, тоски, безпомощности, голода и униженій, которыя пережилъ Диккенсъ ребенкомъ, описаны имъ въ этомъ романѣ. Мальчикъ Оливеръ случайно остается на улицѣ безъ родныхъ, его крадутъ уличные воришки и заставляютъ учиться ихъ ремеслу. Диккенсъ подробно описываетъ жизнь воровъ, бродягъ, которыхъ онъ могъ самъ наблюдать въ дѣтствѣ. Маленькій Оливеръ тоскуетъ, мучится, однажды пробуетъ бѣжать, но его ловятъ и калѣчатъ ему ноги. Когда онъ выздоровѣлъ, его берутъ съ собой на одну ночную кражу. Замирая отъ ужаса, мальчикъ лѣзетъ, понукаемый ворами, въ домъ. Кража случайно не удается. Мальчикъ попадаетъ въ руки полиціи, а потомъ своихъ родныхъ.
Въ романѣ есть много сценъ изъ жизни лондонской бѣдноты. Читается романъ съ большимъ увлеченіемъ. Диккенсъ, когда писалъ его, вспоминалъ всю муку прошлыхъ дней и себя самого въ дѣтствѣ — заброшеннаго, замученнаго, усталаго и оборваннаго ребенка.
Диккенсъ быстро написалъ этотъ романъ, и онъ тоже имѣлъ большой успѣхъ. О Диккенсѣ заговорили всюду. Надъ романомъ плакали. Судьба маленькаго несчастнаго Оливера Твиста тронула весь міръ.
III.
правитьВеселый и радушный былъ домъ у Диккенса. Многочисленные друзья его — писатели, художники, актеры, музыканты пріѣзжали туда нерѣдко съ женами и дѣтьми, съ няньками, собаками и кошками. Задавались широкіе и веселые обѣды, шумные, оживленные, на которыхъ много было шутокъ, остроумія и веселья. Самъ Диккенсъ любилъ повеселиться, какъ ребенокъ. По утрамъ хозяинъ и гости выходили на его широкій дворъ, окруженный высокими деревьями, и устраивали всевозможныя игры, бѣга, борьбу, упражненія физическія, которыя такъ любятъ англичане, и пр. Послѣ обѣда начинались безконечные литературные бесѣды и споры. А по вечерамъ въ самой большой комнатѣ отдѣляли мѣсто для подмостковъ, вѣшали заранѣе приготовленный занавѣсѣ, устанавливали декораціи, написанныя друзьями-художниками, и разыгрывали веселые водевили и комедіи, сочиненные для этого радушнымъ хозяиномъ.
Въ домѣ у Диккенса было уютно и весело. Онъ веселыми добрыми глазами смотрѣлъ на весь міръ, на всѣхъ людей, относился къ каждому ласково, участливо, тепло и съ какой-то радостной пріязнью, такъ что отъ одного присутствія веселаго красавца Диккенса становилось весело. А красивъ онъ, по разсказамъ, былъ тогда очень. Густая шапка каштановыхъ кудрей спадала на высокій чистый лобъ, большіе глаза сіяли веселостью и добротою; онъ было строенъ, подвиженъ, вѣчно ходилъ, бѣгалъ, любилъ окружать себя роемъ дѣтворы и игралъ съ нею.
Интересно то, что всѣ испытанныя Диккенсомъ въ дѣтствѣ и юности страданія, несправедливости, обиды не озлобили его души, не сдѣлали его черствымъ, раздражительнымъ и мрачнымъ. Наоборотъ, Диккенсъ тѣмъ больше научился цѣнить и чувствовать человѣческое страданіе, жалѣть и любить людей. Тѣмъ болѣе сталъ онъ веселымъ, радостнымъ и радушнымъ, что послѣ испытанныхъ мукъ еще ярче засіяло для него счастье, еще прекраснѣе сдѣлалась свободная и свѣтлая жизнь.
Но эта веселая жизнь не мѣшала Диккенсу работать очень упорно и много. У него были опредѣленные часы дня, главнымъ образомъ утро, когда онъ, не отрываясь отъ стола, писалъ. И такъ дѣлалъ онъ каждый день. Благодаря этому, трудъ его правильно подвигался впередъ. Увлеченный работой, ярко описывая жизнь людей, которые стояли предъ нимъ, какъ живые, Диккенсъ иногда долго не отрывался отъ работы.
И вотъ послѣ «Оливера Твиста» появляется третій романъ — «Жизнь и приключенія Николая Никльби».
Въ этомъ романѣ Диккенсъ обратилъ вниманіе общества на одно очень характерное явленіе англійской жизни.
Изъ различныхъ провинціальныхъ городкахъ Англіи основывались школы — пансіоны, куда принимали дѣтей на полное содержаніе, т. е. съ тѣмъ, чтобы учить ихъ, кормить, одѣвать, давать помѣщеніе и вообще воспитывать. Въ газетахъ объ этихъ пансіонахъ помѣщались объявленія, гдѣ содержатели школъ расхваливали свои учрежденія, яркими красками расписывали, какъ хорошо содержатся у нихъ дѣти, и предлагали родителямъ отдавать имъ дѣтей на полное воспитаніе, обѣщая вырастить образованныхъ, полезныхъ, здоровыхъ и счастливыхъ гражданъ Англіи.
Содержатели этихъ школъ были большею частію авантюристы, которые искали только легкой наживы. Легковѣрные, родители, въ особенности тѣ изъ нихъ, которые рады были отдѣлаться отъ заботъ о дѣтяхъ и возложить ихъ воспитаніе на чью-нибудь спину, привозили своихъ дѣтей въ эти пансіоны, платили впередъ деньги за ихъ ученіе и содержаніе и потомъ уѣзжали, по цѣлымъ годамъ не видя своего ребенка. Большинство дѣтей поступало туда — сиротъ, которыхъ сбывали съ рукъ родственники или знакомые. Положеніе дѣтей тамъ было ужасное. Дѣтей держали въ грязи, въ холодѣ, почти ничему не учили, не обращали вниманія на ихъ нужды и вдобавокъ ко всему притѣсняли, мучили, унижали и издѣвались надъ ними. Дѣти были какой-то толпой маленькихъ беззащитныхъ рабовъ, отданныхъ во власть жестокому и тупому человѣку.
Диккенсъ имѣлъ возможность разузнать о жизни и о порядкахъ, царившихъ въ этихъ «школахъ». Любя дѣтей, писатель рѣшилъ бороться съ этимъ зломъ и нанести ему ударъ правдивымъ изображеніемъ безобразныхъ явленій.
И вотъ появляется романъ «Николай Никльби», въ которомъ описывается мытарство и мученіе ребенка, попавшаго въ такую школу. Живо и ярко рисуетъ Диккенсъ домъ, гдѣ помѣщается эта школа, толпу худыхъ и загнанныхъ ребятишекъ, превращенныхъ содержателемъ въ домашнюю прислугу, грязную классную комнату, гдѣ иногда происходитъ ученье, побои и издѣвательства учителя, рядъ мошенничествъ, совершенныхъ имъ.
До написанія романа Диккенсъ съ однимъ другомъ нарочно самъ поѣхалъ осматривать эти школы, чтобы увидѣть тѣ безобразія, о которыхъ раньше слышалъ. Благодаря этому, писатель могъ описать эти школы съ такими подробностями, въ которыхъ многіе содержатели узнали себя и свои собственныя школы.
Романъ поднялъ невообразимый шумъ. Въ десять дней разошлось пятьдесятъ тысячъ экземпляровъ. На эти школы, которыя существовали только потому, что на нихъ не обращали вниманія и не устраивали контроля надъ ними, теперь обратили вниманіе. Объ этомъ заговорили всюду: — въ обществѣ, въ газетахъ, въ журналахъ. Всѣ возмущались. И вотъ вслѣдъ за выходомъ романа Диккенса цѣлый рядъ такихъ школъ-вертеповъ закрываютъ, а содержателей ихъ предаютъ суду. Озлобленные учителя грозятъ убить Диккенса. Въ то же время отъ публики получаетъ онъ сотни благодарственныхъ писемъ, отъ людей, благословляющихъ его за борьбу съ этимъ старымъ зломъ.
Нужно ли говорить, что послѣ этого имя Диккенса стало еще болѣе извѣстно и знаменито. Его книги переводили на всѣ языки, его узналъ весь читающій міръ. Всему міру проповѣдывалъ этотъ бывшій уличный бродяжка — любовь, состраданіе, человѣчность, добро…
Вскорѣ послѣ этого Диккенсъ, не удовлетворяясь успѣхомъ своихъ романовъ, задумалъ еще больше сблизиться со своими читателями посредствомъ издаваемаго имъ самимъ журнала. И вотъ сталъ выходить ежемѣсячный его журналъ подъ названіемъ «Семейныя бесѣды». Почти весь этотъ журналъ заполнялъ самъ Диккенсъ — разсказами, очерками, бесѣдами съ читателями, воспоминаніями и пр. На это уходило много труда и времени. Друзья и знакомые удивлялись тому, какую огромную работу могъ исполнять одинъ Диккенсъ. Но черезъ нѣкоторое время онъ журналъ прекратилъ и снова принялся за романы.
Слѣдующимъ романомъ была «Лавка древности». Въ этомъ романѣ много фантастическаго, сказочнаго. И всего страннѣй то, что наряду съ этимъ Диккенсъ отвелъ большое мѣсто изображенію быта, заводскихъ рабочихъ, жизни голытьбы, селящейся по окраинамъ большого города и пр. Особенно удались писателю сцены внутри гигантскаго завода, съ пылающими печами и копошащимися подлѣ нихъ измученными рабочими.
Очень трогателенъ въ романѣ обликъ маленькой Нелли, кроткой и нѣжной дѣвушки, на долю которой выпадаетъ много тяжелыхъ испытаній. Диккенсъ разсказываетъ объ этомъ со своей обычною любовью къ людямъ и теплымъ участливымъ отношеніемъ къ нимъ.
Затѣмъ появился романъ «Бэрнеби Реджъ», въ которомъ описывается народное возстаніе. Романъ этотъ прошелъ безъ шумнаго успѣха. Но вслѣдъ за нимъ выплыло событіе, которое совершенно поглотило вниманіе Диккенса и дало ему содержаніе для новаго большого романа.
Этимъ событіемъ было путешествіе Диккенса въ Америку.
Его туда давно уже звали. Въ Америкѣ романы Диккенса расходились въ большомъ количествѣ, много было тамъ у него поклонниковъ и почитателей его таланта. Диккенсъ въ концѣ концовъ рѣшился туда поѣхать: узнать жизнь страны, нравы ея обитателей, увидѣть картины ея природы.
По пути онъ заѣхалъ въ Шотландію, эту гористую, живописную полудикую страну, которую воспѣлъ въ своихъ стихотвореніяхъ знаменитый шотландскій поэтъ Робертъ Берисъ.
Въ Эдинбургѣ, одномъ изъ главныхъ городовъ Шотландіи, устроили въ честь Диккенса торжественное празднество. На обѣдъ собрались всѣ именитые люди края-правители, ученые, артисты, — чествовали писателя, произносили въ честь его рѣчи, перечисляли его заслуги… Диккенсъ былъ очень взволнованъ этой радостью.
Затѣмъ онъ предпринялъ путешествіе въ глубь Шотландіи, въ ея горы и долины, осматривалъ остатки старинныхъ рыцарскихъ замковъ, которые любилъ описывать въ своихъ историческихъ романахъ Вальтеръ Скоттъ. Любовался горными потоками, дикими пейзажами, живописными типами жителей…
Оттуда онъ двинулся въ Америку.
На пароходѣ «Британія» совершалъ Диккенсъ свой путь. Сперва поѣздка была очень спокойная и пріятная; писатель то проводилъ время въ своей каютѣ, читая и занимаясь, то среди случайныхъ знакомыхъ — спутниковъ въ салонѣ огромнаго океаническаго парохода, то выходилъ на палубу и любовался безбрежной гладью океана. Но противъ Новой Земли пароходъ настигла страшная буря Трудно было ожидать спасенія отъ силы внезапной бури. Нѣсколько часовъ пароходъ швыряло по громаднымъ волнамъ въ грозовой тьмѣ, при грохотѣ грома и блескѣ молній. Люди, испуганные и усталые, молились, ожидая смерти. Но пароходъ выдержалъ морской шквалъ и благополучно прибылъ въ американскій портъ.
Едва Диккенсъ ступилъ ногой на берегъ, съ любопытствомъ оглядывая все окружающее, его обступила большая толпа американцевъ, уже предупрежденныхъ о пріѣздѣ знаменитаго писателя.
И каждый день, куда бы Диккенсъ ни пошелъ, гдѣ бы ни появился, его сопровождала та же толпа любопытныхъ. На улицѣ, въ театрѣ, въ магазинахъ, повсюду американцы во всѣ глаза осматривали автора «Оливера Твиста» и «Записокъ Пикквикскаго клуба», глядя на него, какъ на чудо.
Диккенсъ занялся осмотромъ всего, что интересовало его въ Америкѣ. Со всѣхъ сторонъ изучалъ онъ жизнь американцевъ. Побывалъ въ тюрьмахъ, въ больницахъ, въ школахъ, въ домахъ призрѣнія. Его интересовала жизнь не только богатыхъ, сытыхъ американцевъ, но также и то, какъ обращаются они со своими бѣдняками, больными, дѣтьми.
И въ общемъ Диккенсъ остался очень недоволенъ Америкой. Непріятно ему было то, что такое большое значеніе въ Америкѣ придаютъ богатству, деньгамъ, преимуществамъ, чисто внѣшнимъ, забывая изъ-за нихъ и любовь, и счастье, и свободу. Долларъ (монета) царитъ въ Америкѣ. Кромѣ того результаты осмотра Диккенсомъ разныхъ общественныхъ учрежденій были довольно печальны. Особенно поразили его американскія тюрьмы и то, съ какою жестокостью содержатся въ нихъ заключенные. Грязь, духота, холодъ, удушливый воздухъ царятъ въ клѣткахъ тюремъ.
Таковы же были впечатлѣнія осмотра и другихъ учрежденій. И Диккенсъ излилъ все это въ своемъ новомъ романѣ изъ американской жизни «Жизнь и приключенія Мартина Чодользвита». Романъ этотъ произвелъ большое впечатлѣніе и вызвалъ большой шумъ въ газетахъ. Въ Америкѣ Диккенса обвинили въ неблагодарности за то, что онъ, послѣ оказаннаго ему радушнаго пріема и всѣхъ чествованій, такъ плохо отозвался объ американцахъ и объ ихъ жизни. Но Диккенсъ былъ искрененъ въ своемъ романѣ и передалъ то, что чувствовалъ.
Самымъ красивымъ и лучшимъ изъ всего, что видѣлъ Диккенсъ въ Америкѣ, онъ считалъ водопадъ Ніагару.
Жизнерадостный, простой и веселый, Диккенсъ любилъ все веселое и простое: простыхъ людей, дѣтей и всегда красивую, всегда мирную и ясную природу. Еще издали глухой шумъ водныхъ громадъ Ніагары, пробирающихся между камней и гранитныхъ выступовъ, настроилъ его весело и радостно. Диккенсъ поспѣшилъ къ водопаду и, очарованный, простаивалъ часами передъ рѣкою, съ бѣшенымъ шумомъ низвергающейся черезъ камни, съ разбѣгу наплывая на одинъ выступъ утеса, отталкиваясь отъ него, чтобъ налетѣть на другой и снова оттолкнуться, образовывая водовороты и «буруны», взметая столбы снѣжной пыли, горящіе на солнцѣ, какъ радуга. И надъ всѣмъ здѣсь царитъ грохотъ волнъ, шумъ, плескъ, журчанье струй; какъ будто здѣсь вѣчно совершается дикая и разгульная пляска бѣлыхъ русалокъ, радостно взметающихъ надъ утесами свои дождевыя косы. Диккенсъ самъ становился словно пьянымъ отъ веселья и радости, глядя на эту могучую игру волнъ. Онъ пишетъ съ дороги письма о Ніагарѣ, полныя восторга и восхищенія.
Вообще поѣздка настроила его очень весело, что отразилось на романѣ, написанномъ бодрымъ, горячимъ и яркимъ языкомъ. Путешествія Диккенсъ любилъ страстно и послѣ того не мало мѣстъ на земномъ шарѣ объѣхалъ. Но это путешествіе было первое, а потому такой свѣжей бодростью дышатъ теперь страницы Диккенса. Приведемъ отрывокъ изъ его романа «Мартинъ Чодользвитъ», гдѣ говорится о радости путешествовать. Это кстати познакомитъ читателей съ языкомъ одного изъ лучшихъ его романовъ.
— "Впередъ, несмотря на сгущающійся мракъ! Мы и не думаемъ о темной тѣни деревьевъ, и въ потемкахъ мы такъ же быстро несемся, какъ днемъ, какъ будто освѣщеніе Лондона, отстоящаго теперь отъ насъ миль на 50, если не болѣе, достаточно освѣщаетъ нашъ путь. Впереди попадается деревенскій лугъ, сборище игроковъ въ мячъ, свѣжая зелень котораго отъ каждаго прикосновенія лапты, мяча или ногъ играющихъ издаетъ благоуханіе ночи. Мы мчимся впередъ на свѣжей четвернѣ, взятой въ гостиницѣ «Безрогаго оленя», у дверей которой собрались ея любопытные посѣтители, пока отпряженныя лошади съ висящими постромками сунулись было къ сосѣдней лужѣ, но, преслѣдуемыя крикомъ дюжины здоровыхъ голосовъ дѣтей, съ радостью бѣгавшихъ за ними, не были снова направлены на дорогу. А вотъ и старый каменный мостъ, звучащій подъ копытами лошадей, при чемъ такъ и брызжутъ искры. Опять мы въѣхали въ тѣнь, тамъ дальше открыта застава, еще дальше и дальше, и вотъ мы наконецъ въ деревнѣ… Ура!..
"Эй ты, кондукторъ, брось на минуту свой рожокъ, пройди сюда, ухватясь за покрышку экипажа, и сядь рядомъ. Ты намъ нуженъ, чтобы вмѣстѣ отвѣдать изъ этой корзины. Не бойся, мы не замедлимъ этимъ бѣга лошадей, напротивъ, мы имъ зададимъ жару, — кути, валяй! Ахъ, давно ужъ бутылка этого стараго вина не испытывала прикосновенія холоднаго дыханія ночи. Чудное вино годится, чтобы смочить горло трубачу. Попробуй, небойсь, Билль, поднеси эту бутылочку ко рту. Ну, а теперь соберись-ка, Билль, съ духомъ и хвати въ свой рожокъ. Вотъ такъ музыка, вотъ такъ пѣсня! Туда-туда далеко за холмами отдается. Ей-Богу — правда. Ура! Эхъ, какъ разыгралась сегодня ночью наша пугливая кобыла! Ура! Ура!
"Взгляни наверхъ, — вонъ уже гдѣ луна! Высоко поднялась она, прежде чѣмъ мы ее замѣтили. Освѣщенная ею земля, какъ вода, отражаетъ предметы. Изгороди, деревья, низкія кровли хижинъ, церкви, колонны, старые засохшіе стебли, молодые цвѣтущіе побѣги — все преобразилось… И, любуясь ими, такъ и простоялъ бы надъ ними до утра. Тамъ шумятъ тополи, и ихъ дрожащіе листья видны на землѣ; дубы, наоборотъ, и не думаютъ дрожать. Они крѣпко и давно стоятъ тутъ и наблюдаютъ только за собою, не шевеля ни одной вѣтвью.
"Вотъ разбитая, старая, покрытая мохомъ и плѣсенью, плохо вертящаяся на скрипящихъ петляхъ дверь, какъ сирота, качается надъ своимъ изображеніемъ, а наша собственная тѣнь несется за нами. Ура! Ура! Ура! Черезъ рвы и кусты, по зарослямъ и вспаханнымъ полямъ, по крутымъ отрогамъ холмовъ и еще болѣе крутымъ стѣнамъ, какъ призрачный охотникъ, гонится за нами наша тѣнь.
"А облака… А туманъ въ долинѣ!.. Не тотъ густой туманъ, который было скрылъ ее, а легкій прозрачный паръ, похожій на газовое покрывало… Ура! Да мы путешествуемъ, какъ сама луна,! То скрыты въ гущѣ деревьевъ, черезъ минуту попадая въ полосу тумана, то вдругъ являясь въ полномъ свѣтѣ, то совсѣмъ пропадая изъ виду, мы своимъ бѣгомъ повторяемъ бѣгъ луны. Ура! Я вызываю луну на состязаніе! Гей, — ура!..
«При приближеніи утра красота ночи становилась едва замѣтной. Ура! — Еще два перегона, и проселочныя дороги замѣнились почти сплошной улицей. Ура! Тамъ дальше пошли огороды, цѣпи домовъ, террасы, площади, экипажи, телѣжки, утренніе работники, запоздавшіе гуляки, пьяницы, голодные носильщики… Ура! По переулкамъ безъ счета, ворочаясь то туда, то сюда, черезъ лабиринты безконечныхъ улицъ, достигли мы, наконецъ, той мѣстности, гдѣ помѣщался старый станціонный домъ и, выйдя изъ экипажа, ошеломленные и оглушенные, очутились въ Лондонѣ»…
Такъ описывалъ поѣздку въ Лондонъ Диккенсъ въ своемъ романѣ «Мартинъ Чодользвитъ».
Но такимъ живописнымъ, шаловливымъ, веселымъ слогомъ, какимъ до него не писалъ никто, всѣ свои произведенія написалъ Диккенсъ. У него вообще была масса интересныхъ особенностей, какими плѣняетъ онъ читателя. У Диккенса былъ свой взглядъ на предметы и вещи, по-своему онъ чувствуетъ все, подмѣчаетъ многое, чего никто не видитъ и относится посвоему къ людямъ и вещамъ.
Въ міръ человѣческой жизни Диккенсъ вносилъ фантазію, онъ сплеталъ дѣйствительность со сказкой. И все казалось ему живымъ, роднымъ, во всемъ чувствовалъ онъ слѣды Человѣческихъ жизней, печалей или радостей. Какой-нибудь старый домъ, съ прогнившими лѣстницами, пятнами сырости на стѣнахъ и старой мебелью видомъ своимъ говорилъ ему о протекавшей здѣсь жизни, о молодежи, о старикахъ, о дѣтяхъ. И когда онъ глядѣлъ на какое-нибудь ветхое хмурое зданіе, передъ нимъ всплывали лица когда-то населявшихъ его людей, въ душѣ рождались отзвуки ихъ чувствъ, создавались цѣлыя исторіи, которыя онъ потомъ разрабатывалъ и записывалъ.
Все, что окружаетъ человѣка, было ему дорого и вызывало его пристальное вниманіе. Онъ присматривался къ какимъ-нибудь изъѣденнымъ ржавчиной желѣзнымъ периламъ, къ сморщившимся и скоробившимся желѣзнымъ листамъ, издающимъ трескъ подъ ногою, къ какимъ-нибудь раззореннымъ птичьимъ гнѣздамъ, Прилѣпившимся въ закоулкахъ заплеснѣвѣлыхъ дубовыхъ досокъ… Какъ великолѣпно описалъ онъ въ сказкѣ «Колокола» пестрыхъ пауковъ, лѣнивыхъ и ожирѣвшихъ отъ долгаго спокойствія, которые, вися на паутинкѣ, медленно качаются отъ дрожанія колоколовъ и при внезапной тревогѣ быстро, подобно матросамъ, взбираются наверхъ по своимъ снастямъ, или спускаются на землю, скоро, скоро перебирая своими воздушными двадцатью ногами.
Для Диккенса ничего нѣтъ мертваго, все живое. У него колокола разговариваютъ со старымъ и бѣднымъ уличнымъ посыльнымъ и утѣшаютъ его. Домовой сверчокъ воспѣваетъ прелести домашней жизни и напоминаетъ разорившемуся хозяину о тѣхъ счастливыхъ вечерахъ, которые когда-то были. Въ романѣ «Домби и сынъ» морскія волны, приплывая къ берегу и съ монотоннымъ плескомъ разливаясь по песку, убаюкиваютъ больного ребенка…
Этотъ романъ «Домби и сынъ» одинъ изъ лучшихъ романовъ Диккенса. Послѣ этого романа поняли, какъ великъ талантъ Диккенса, и какъ велика его власть трогать людскія сердца.
Въ домѣ богатаго купца мистера Домби выростаютъ маленькій болѣзненный сынъ и красавица крошка дочь. Матери въ ихъ домѣ нѣтъ. Старикъ Домби весь погруженъ въ свои торговыя дѣла, и въ домѣ царятъ суровое спокойствіе и угрюмая скука. Порой лишь маленькаго сына приласкаетъ старикъ, а между тѣмъ сердце его маленькой дочки изнываетъ отъ жажды ласки и отъ грустнаго одиночества. И вотъ въ описаніе этого дѣтскаго горя Диккенсъ внесъ столько горячей силы, столько тоски и страданья, что надъ этими страницами плакали самые суровые люди.
Какъ будто возрождая впечатлѣнія собственнаго дѣтства, Диккенсъ рисуетъ видѣнія, чувства и картины жизни маленькаго болѣзненнаго Домби и красиво описываетъ, какъ хрупкій, всегда грустный мальчикъ сидитъ въ колясочкѣ на берегу безконечнаго моря, смотритъ въ его даль, а между тѣмъ голубоватыя, прозрачныя волны успокоительно и ласково шумятъ возлѣ него, баюкаютъ, и онъ засыпаетъ подъ ихъ однообразную музыку.
Изъ описаній въ этомъ громадномъ романѣ знаменито описаніе морского магазина и лежащихъ въ немъ по стѣнамъ, на полкахъ и ящикахъ всевозможныхъ морскихъ аппаратовъ, — барометровъ, буссолли, телескопа, зрительныхъ трубъ, плоскошарій, рупоровъ и т. д. Такъ что въ концѣ концовъ магазинъ превращался въ какой-то морской корабль, и отъ описаній Диккенса вѣяло жизнью моря, полной особенной прелести. Происходило это оттого, что каждая вещь навѣвала на писателя соотвѣтствующія картины жизни, и онъ уносился въ свои фантазіи и заражалъ ими читателя.
«Давидъ Копперфильдъ» — романъ двухтомный, огромный. Начинается онъ съ рожденія маленькаго Давида, затѣмъ слѣдуютъ первые годы дѣтства. Ребенокъ рано очутился на улицѣ, безъ всякаго призора. Дѣтство его полно лишеній и тоски. Всевозможныя приключенія — въ школѣ, на службѣ, въ пути во время бѣгства изъ дома, гдѣ ему очень плохо жилось, — проходятъ передъ читателемъ. Въ описаніе юности Давида Диккенсъ внесъ многое изъ своей жизни.
Этотъ романъ считается однимъ изъ лучшихъ произведеній Диккенса. Мы не передаемъ его содержаніе, потому что оно потеряетъ свою силу и красоту въ краткомъ пересказѣ.
За нимъ слѣдовалъ еще цѣлый рядъ романовъ: — «Холодный домъ», «Крошка Дорритъ» и др.
Жизнь старой Англіи возрождается для насъ въ страницахъ его живыхъ книгъ. — Безконечныя вереницы людей проходятъ передъ нами. Мы видимъ бытъ, обстановку домовъ, характеръ жизни современниковъ Диккенса. Писатель вводитъ насъ внутрь бѣднаго и богатаго англійскаго дома, показываетъ семью за вечернимъ кофе, рисуетъ типы отцовъ и матерей, старыхъ лицемѣровъ или скрягъ, несчастныхъ заброшенныхъ дѣтей, безжизненныхъ чиновниковъ-сутягъ; или передъ нами раскрываются душныя адвокатскія и купеческія конторы, въ которыхъ горбятся надъ грудами бумагъ худосочные клерки, и гдѣ обдѣлываютъ свои темныя дѣлишки плутоватые дѣльцы. А то вдругъ передъ нами раскрывается безконечная степная дорога въ туманную и дождливую осеннюю ночь, когда по грязнымъ колеямъ и лужамъ плетется вымокшій и усталый извозчикъ, уныло посасывая свою трубку-носогрѣйку. Лошадь сама плетется, безъ понуканья, и вотъ, наконецъ, начинается городъ и видны освѣщенныя окна дешевой гостиницы. Обрадованный путникъ отдаетъ лошадь служителю и спѣшитъ въ буфетную комнату, гдѣ весело и жарко топится каминъ, а за стойкой, уставленной окороками и колбасами, возсѣдаетъ толстая добродушная хозяйка и наливаетъ озябшему путнику стаканъ горячаго грога.
Но не всегда Диккенсъ рисуетъ такія мирныя картины. Въ «Холодномъ домѣ» онъ описываетъ ужасъ безчеловѣчнаго неправосудія, смерть бѣдняка въ холодную ночь на плитахъ ступеней барскаго дома. И горячо клеймитъ жестокость и безсердечіе человѣка къ гибнущему ближнему.
Диккенсъ умѣетъ негодовать и скорбѣть за человѣка, но умѣетъ и веселиться. Какимъ живымъ весельемъ проникнуты его страницы описанія празд нованія Рождества въ деревнѣ, въ помѣщичьемъ домѣ, гдѣ и старъ и младъ, господа и прислуга собираются въ большой по-праздничному убранной комнатѣ, увѣшанной вѣтвями елей, съ вѣткой рождественской омелы на самомъ почетномъ мѣстѣ, затѣваютъ игры и забавы, а послѣ веселаго и шумнаго ужина придвигаются поближе къ камину, чтобъ послушать страшное рождественское преданіе или хорошую старую святочную пѣсню.
Совсѣмъ иная елка въ городѣ. Диккенсъ описываетъ, какъ въ сочельникъ закрываются конторы и магазины, и писцы и приказчики радостно разбѣгаются домой, потирая носъ и щеки отъ мороза и дѣлая праздничныя закупки. Веселятся не только богатые, но и бѣдные. Вотъ мы очутились въ семьѣ бѣднаго писца, гдѣ за обѣденнымъ столомъ возсѣдаетъ ватага дѣтей и на высокомъ стулѣ маленькій хромой мальчикъ Тиммъ; мать вноситъ на блюдѣ великолѣпнаго зажареннаго съ яблоками гуся, и у дѣтей отъ радости сіяютъ глазенки; даже малютка Тиммъ воодушевляется и вмѣстѣ съ братьями бьетъ ложкой по тарелкѣ и кричитъ: — ура!..
Такъ умѣетъ Диккенсъ понимать и чувствовать веселье и дѣтей, и взрослыхъ! Хвала ему за его нѣжное и прекрасное, чуткое сердце.
Путешествуя по Италіи, Диккенсъ однажды заѣхалъ въ Геную и остановился въ одной гостиницѣ. Утромъ, сидя за письменнымъ столомъ у раскрытаго окна, онъ былъ пораженъ гармоничнымъ утреннимъ перезвономъ многочисленныхъ генуэзскихъ колоколовъ. И подъ эти звуки Диккенсу пришелъ въ голову сюжетъ одной изъ его лучшихъ рождественскихъ сказокъ — «Колокола».
Онъ горячо принялся писать ее: — «Я страдалъ, плакалъ, дрожалъ съ моими дѣйствующими лицами, — пишетъ по этому поводу въ дневникѣ Диккенсъ, — какъ будто всѣ они были живы»…
Послѣ этого Диккенсъ прожилъ недолго. 9 іюня 1870 года его не стало. Онъ умеръ 58 лѣтъ отъ роду.