ПОЭМА ЮНОСТИ АБЕЛЯРА.
правитьНИКОЛАЙ МУРАВЬЕВЪ.
правитьАбеляръ, уже магистръ богословія, извѣстный искусной діалектикой и вообще даромъ прекрасной рѣчи, жилъ въ средневѣковомъ Парижѣ убогой студенческой жизнью. И многіе изъ лиценціатовъ, что приходили въ Парижъ изъ Рима, Мадрида, Валенсіи и Прованса съ длинной палкой и котомкой за плечами, жили не лучше, чѣмъ ихъ любимый докторъ, столь краснорѣчивый и ученый.
Но годы и годы за книжнымъ столомъ, гдѣ возвышалось среди старыхъ истрепанныхъ томовъ Распятіе, непрерывное острое мозговое возбужденіе, диспуты и діалектическіе турниры, такъ сильно подымающіе и натягивающіе нервы, — все это не потушило, а, наоборотъ, обострило влеченія иной области существованія, которую суровый докторъ пытался отвергнуть.
Судьбѣ было угодно послать ему жесточайшія испытанія, ибо обычную человѣческую страсть онъ позналъ черезъ искушенія бога любви Эрота такой нѣжности, остроты и мучительной силы, что въ этихъ порывахъ и въ этой борьбѣ докторъ-монахъ вполнѣ искупилъ свое презрѣніе къ священному здоровью тѣла и всѣмъ радостямъ, которыхъ настойчиво и мощно оно требуетъ отъ веселой и мужественной юности.
Его настойчивый и сильный умъ, его необузданное увлеченіе работой, мощное пареніе на высотѣ богословской безумно-отвлеченной мысли, гдѣ онъ боролся съ ересями и утверждалъ съ новой крѣпостью догматы вселенскаго христіанства, — не показывали ли вообще могучую жизненность его натуры?
— Ну, такъ слушайте, что случилось съ докторомъ Абеляромъ и какъ онъ боролся съ любовью, мукой и съ самимъ Сатаной, стремящимся губить ученыхъ монаховъ и святыхъ мужей.
Должно въ этой правдивой исторіи сказать, что среди углубленій въ доказательства и построенія ученыхъ мужей одна какая-либо подробность, случайное упоминаніе какое-либо внезапно отторгали доктора отъ путей его мысли, и дьяволъ впутывался въ нихъ и завладѣвалъ ими. И часто безумный хмѣль страсти бросался ему въ голову, И, какъ нѣкогда передъ святымъ Антоніемъ, проплывали передъ нимъ демонски наглые образы бѣшенаго и неукротимаго вожделѣнія.
«Я борюсь, я его уничтожаю знаменіемъ и силой молитвы, — писалъ знаменитый схоластъ въ своемъ дневникѣ. — Только вчера изъ росписной буквы трактата Расцеллина выползло мелкое нечистое существо и стало принимать соблазнительный образъ. Я въ ужасѣ закрылъ глаза. И тогда изъ тьмы, которой владѣетъ самъ Дьяволъ, всплыла бѣшено несущаяся вереница женщинъ. Онѣ были совсѣмъ наги, на нихъ не было ни признаковъ одежды и онѣ при этомъ изгибались какъ бѣшеныя. Я, какъ сухая лоза, сгоралъ отъ муки… И прошло немало времени, прежде чѣмъ я отогналъ ихъ великимъ напряженіемъ духа».
Но схоластъ былъ упрямъ. Онъ пришелъ къ рѣшенію, что не прятаться пугливо нужно отъ искушеній Духа тьмы, а биться съ нимъ лицомъ къ лицу. Дабы проблема искушенія и борьбы съ нимъ была ясна для всего человѣчества и Дьяволъ пересталъ торжествовать надъ учеными и святыми людьми.
— Пусть онъ идетъ со всѣми своими нечистыми искушеніями. Я здѣсь! — И схоластъ рѣшилъ итти по этому пути до конца.
Однажды выходя изъ воротъ училища святой Женевьевы, гдѣ онъ преподавалъ богословіе, философъ-монахъ замѣтилъ шедшую неподалеку отъ него молодую дѣвушку, подростка. И онъ, не подымая глазъ, проходилъ мимо, черный, худой и угрюмый, далекій всему, чѣмъ жилъ веселый и шумный городъ. Но, уже проходя мимо ея плеча, онъ совершенно невольно повернулъ голову и встрѣтился съ ея взглядомъ. Что-то черное, лукавое и веселое блеснуло монаху въ глаза.
Она тоже была въ черномъ, и была она маленькой, со свѣжимъ бѣлымъ лицомъ и какими-то точками — искорками въ лукавыхъ глазахъ.
Монахъ прошелъ мимо. Потомъ посмотрѣлъ вокругъ себя. Въ воздухѣ чувствовались запахи сентября, возбуждающая сырость, ея легкія вѣянія, обвѣвающія лицо томно и ласкою.
За нимъ стучали чьи-то шаги. Она снова обогнала его и проходя любопытно оглядѣла монаха. И пошла впереди, и монахъ отвертывался, чтобы не видѣть, сколько силы было въ ея фигурѣ и въ движеніи ея ногъ.
О томъ, что въ мірѣ есть книги и среди нихъ труды Тертулліана, Климента Александрійскаго и Оригена, монахъ зналъ твердо. Но тутъ впервые онъ задумался о томъ, что въ мірѣ есть женщины и что ихъ очень много. И что всюду ихъ ищутъ и грѣшатъ съ ними мужчины, И что нѣтъ дома, нѣтъ кровли, подъ которой не дышалъ бы грѣхъ плоти, длящій въ безконечность человѣческій родъ.
Погруженный въ эти мысли о женщинѣ въ мірѣ, схоластъ пришелъ уже въ сумракѣ къ себѣ домой, споткнулся у порога о сваленную въ углу груду рукописей и списковъ, потомъ зажегъ свѣчу и сѣлъ у стола.
Чтобы отогнать мысли, въ которыхъ не было ни начала, ни конца нѣкоторыя несли безпокойство и неопредѣленность, онъ принялся набрасывать начало проповѣди нѣсколько неуклюжими, но полными силы и энергіи фразами.
Затѣмъ онъ легъ спать.
И ему снился сонъ
Надъ Парижемъ разразилась бѣшеная гроза. Узкіе дома съ остроконечными крышами, грязные дворы и пустынныя улицы озаряются непрерывнымъ блистаньемъ и трепетомъ молній. Гулко, залпами разражается громъ, хлещутъ потоки дождя, а по улицамъ журчатъ пѣнные ручьи.
Пустынно, холодно и сыро…
Абеляръ стоитъ у крыльца дома. Кругомъ — ни души. И почему-то странно ему одному, и оглядывается онъ снова кругомъ и видитъ по-прежнему — пустыня и безлюдье. И кто-то словно нашептываетъ ему на-ухо: — «Нѣтъ кругомъ никого. Никто ничего не увидитъ. Все поглотится тайной. Дѣлай же все, что только таится на днѣ сокровенныхъ желаній»…
И отгоняетъ онъ нелѣпый бредъ и идетъ къ себѣ въ комнату и у дверей вздрагиваетъ, потому что бѣглый трепетъ озаряетъ у его дверей женщину.
И мысль въ головѣ его и въ крови его, какъ молнія, — женщина!
Онъ наклоняется беретъ ея мокрую руку, вводитъ женщину въ комнату. Это дѣвушка. Она миніатюрна и юна. Она похожа на ту, которую онъ встрѣтилъ на улицѣ.
Одежда ея вся мокра. Она дрожитъ. Она шепчетъ: «Раздѣнь меня»… — и разстегиваетъ грудь и воротъ его сутаны и улыбается ему… А за окнами хлещетъ и журчитъ дождь, бѣгутъ потоки воды, и порой бѣлый свѣтъ молніи струится мгновенно по комнатѣ.
Пронизываемый болью непреодолимыхъ желаній, для которыхъ нѣтъ въ человѣкѣ сопротивленій, онъ трогаетъ ее, потомъ обнажаетъ ее отъ одеждъ, и рука его скользитъ вдоль ея тѣла. «Тс-сс…» — шепчетъ она, приложивъ пальчикъ къ губамъ, лукаво отходитъ отъ него, — и вдругъ бѣшено бросается въ его объятія.
Какой-то грохотъ и стукъ раздавались кругомъ, и они испуганно оглядывались и съ жадной пугливой поспѣшностью искали губъ другъ друга. Внезапно грянулъ такой оглушительный ударъ, что все кругомъ рухнуло и Абеляръ провалился куда-то внизъ…
Проснулся онъ и въ безпамятствѣ сидѣлъ на кровати. Сердце философа стучало какъ молотъ, весь онъ дрожалъ и пряди волосъ его прилипли ко лбу.
— Поистинѣ, — сказалъ Абеляръ, очнувшись, — не правы тѣ, кто полагаютъ, что Дьяволъ не есть достойный противникъ схоласта и ученаго христіанина. Дьяволъ — очень могущественное существо, и если бы не помощь благости Божіей, нашему человѣческому уму не сдобровать бы въ борьбѣ съ мятежнымъ духомъ.
Вниманіе его наконецъ привлекли удары въ дверь.
— Кто тамъ? Войдите? — крикнулъ Абеляръ.
Высокій старикъ въ одеждѣ зажиточнаго каноника вошелъ и сказалъ, стоя у порога:
— Почетный докторъ, я Фульберъ, вы должны знать меня. Я пришелъ просить васъ принять урокъ въ моей семьѣ.
У, Абеляра все еще кружилась голова, и появленіе каноника Фульбера казалось ему продолженіемъ сна. Онъ, поспѣшилъ облиться холодной водой и потомъ, усадивъ каноника на свое потертое кресло, приготовился его слушать.
— У меня есть племянница, — говорилъ Фульберъ, — ей уже 15 лѣтъ. Изъ нея надо сдѣлать хорошую христіанку и мать. Слава о вашемъ умѣ и познаніяхъ, достопочтенный докторъ, и о вашихъ добродѣтеляхъ облетѣла міръ. Никто, кромѣ васъ, не сможетъ съ должной силой развить юную душу и дать расцвѣсти въ ней всѣмъ христіанскимъ добродѣтелямъ. Будьте же садовникомъ этой юной души, ибо съ большимъ спокойствіемъ никому не ввѣрилъ бы я ея цѣломудрія и молодости.
Послѣ этого длиннаго вступленія каноникъ приступилъ къ денежной сторонѣ дѣла.
Деньги? — У, Абеляра, несмотря на его славу, ихъ было мало. Онъ согласился быть садовникомъ въ цвѣтникѣ Фульбера.
Съ завтрашняго дня должны были начаться уроки.
Абеляръ посѣтилъ каноника на его квартирѣ, и здѣсь-то начались соблазны и козни Сатаны, который болѣе могуществененъ, чѣмъ обычно полагаютъ.
По зову каноника открылась дверь, и въ кабинетъ, гдѣ сидѣли двое ученыхъ мужей, вступила дѣвочка въ черномъ платьѣ и скромно потупила глаза, отвѣсивъ поклонъ. Тогда каноникъ, показавъ на нее, сказалъ:
— Вотъ эта юная дѣвица; теперь вы, докторъ, — наставникъ ея. Будьте строги и не стѣсняйтесь прибѣгать къ наказаніямъ, ибо пути науки требуютъ этого.
Послѣ того докторъ и юная дѣвица, которую звали Элоизой, начали занятія. Элоиза съ нѣкоторымъ смущеніемъ, но безъ страха, смотрѣла на худое черное лицо монаха, съ длиннымъ носомъ, выступающими скулами и горящими проникновенными глазами. Монахъ не смотрѣлъ на нее, опуская все время глаза въ книгу или смотря въ уголъ и давая ученицѣ объясненія. Напрасно она вызывала его на открытый взглядъ, ибо, несмотря на внѣшнюю суровость, чувствовала въ немъ тихій свѣтъ душевной задумчивости, силу души нѣжной и отреченной. Разъ только, гладя на нее и отвѣчая на одинъ изъ ея наивныхъ вопросовъ, монахъ улыбнулся, и это такъ поразило Элоизу, что она захлопала въ ладоши. На шумъ выставилось въ дверяхъ почтенное лицо каноника и его толстый животъ.
— Что случилось? — спросилъ онъ и погрозилъ дѣвушкѣ пальцемъ. — Строгость нужна, — сказалъ онъ наставнику, — не забывайте о розгахъ…
Монахъ ушелъ смущенный. Въ немъ явственно была уже какая-то отрава. Онъ томился великимъ безпокойствомъ и желаніями, которыя не походили на жажду обладать женщиной, во въ то же время были смутны и мучительны. Его состояніе отразилось на его лекціяхъ, собиравшихъ густую толпу молодежи. Что-то болѣе странное, чѣмъ полагалось на чтеніяхъ по богословіи, врывалось въ его рѣчь о Назарейскомъ Учителѣ и Его ученіи, и восторгъ юныхъ баккалавровъ былъ бѣшеный. Но отцы-схоласты смущались новымъ направленіемъ души Абеляра, и въ числѣ смущенныхъ былъ любимый ученикъ его Арнольдъ, стяжавшій впослѣдствіи великую славу подъ именемъ Арнольда Брешіанскаго.
— Онъ становится необузданъ въ своемъ могучемъ краснорѣчіи, — говорилъ Арнольдъ, — легкій уклонъ на-лѣво — и онъ могущественный союзникъ Сатаны, на-право — и эта сила и страстность вольются въ дѣло небеснаго строительства.
Между тѣмъ самъ докторъ худѣлъ и блѣднѣлъ. Его съѣдала жажда и необузданная мечтательность. Его волю и нервы истощали порывы какой-то безпредѣльной нѣжности и небеснаго восторга. Ему снились однообразные сны; онъ неизмѣнно по какой-то дикой долинѣ несъ на рукахъ ребенка-дѣвушку и спасалъ ее отъ дикихъ звѣрей и разъяренныхъ силъ. И прижималъ къ себѣ хрупкое тѣло, и отъ него проникли въ кровь и кости и мышцы монаха какія-то токи мученія, нѣжности, любви, соединенной со страхомъ и мукой.
И слѣды тревоги и мученія отражались на докторѣ, онъ сталъ болѣе угрюмъ и молчаливъ. Только на каѳедрѣ отверзались его вдохновенныя уста, и онъ въ самозабвеніи погружался въ область духовности и служенія ей,
Элоиза замѣтила молчаливость и угрюмость доктора и жаждала узнать его причины. Вслѣдствіе этого ея невнимательность къ урокамъ и объясненіямъ учителя поражали Абеляра. Вспомнивъ настойчивые совѣты каноника, онъ рѣшилъ прибѣгнуть къ легкому наказанію, что было обычно въ то время. Но случилось именно то, чего нетерпѣливо ожидалъ Дьяволъ. Видъ нѣжной наготы тѣла Элоизы смутилъ и очаровалъ бѣднаго монаха. Онъ велѣлъ ей встать и оправить платье, самъ же ушелъ, но черезъ минуту вернулся. И ни онъ, ни Элоиза сами не знали, какъ и почему, едва встрѣтились ихъ взгляды, бросились другъ къ другу и тѣсно сплелись въ объятіяхъ.
Поистинѣ велика была любовь Абеляра. Вся душа его горѣла, какъ въ адскомъ огнѣ, и ему казалось, что Дьяволъ уже завладѣлъ его душой и бросилъ въ геену огненную. Онъ размышлялъ, какъ спастись, и видѣлъ, что сѣти сомкнуты со всѣхъ сторонъ и что спасенія нѣтъ.
Убить себя? — не значитъ ли добровольно отдаться Врагу Свѣта. Убить ее? — при мысли объ этомъ онъ дрожалъ какъ въ лихорадкѣ. Ибо томленіе его души, вызванное любовью, было безпредѣльно, и онъ готовъ былъ пойти на крестъ ради этой дѣвушки. Уйти отъ нея — значитъ впасть — въ тенета Дьявола, ибо нѣтъ безумства, котораго онъ не сдѣлаетъ, тоскуя до ней…
— О, Демонъ, ниспосылающій любовь къ женщинѣ! Ты овладѣлъ мной не черезъ тѣло, а — какъ это ни странно — черезъ душу! Душа моя соблазняетъ меня и понуждаетъ тѣло къ грѣху, ибо я люблю ее, люблю ее, люблю ее!..
Но снова гордость и упрямая сила духа овладѣли Абеляромъ, и онъ сталъ высокомѣрно вызывать Дьявола на бой. И, грѣша любовными объятіями и поцѣлуями съ Элойзой, которая такъ же страстно полюбила его, онъ томился душой и не сдавался въ этой борьбѣ, ища выхода.
Выходъ и разрѣшеніе всего были близки. Ибо не зналъ Абеляръ, что томится онъ любовью духа и что ждетъ его освобожденіе отъ тѣла.
Надъ жизнью его разразился вихрь. Однажды каноникъ засталъ его въ объятіяхъ Элоизы и дико разгнѣвался и поклялся страшно отомстить монаху-соблазнителю. И не прошло недѣли, какъ утромъ, когда монахъ былъ еще въ постелѣ, ворвались къ нему наемные разбойники и слуги каноника и, связавъ его, надругались надъ нимъ и оскопили его.
Вы знаете, читательница, конецъ этой исторіи… Абеляръ заточился въ монастырь и предался уединеннымъ богословскимъ занятіямъ. Элоиза также постриглась. И исторія ихъ безпримѣрной духовной любви въ ихъ письмахъ прошла черезъ вѣка. И теперь, когда отъ праха ихъ слѣда не осталось, мы все еще повторяемъ исторію безсмертныхъ любовниковъ, любовь которыхъ была неистощима.