Поэзія и проза.
Сюльфъ шла по средней аллеѣ сада. Голубой бантъ надъ лѣвымъ ухомъ такъ и сіялъ на солнцѣ, и локоны мягкими волнами опускались на плечи. Въ лѣвой рукѣ она держала свернутую скакалку. На ногахъ были сандаліи и бѣлые, пока еще совершенно чистые носочки, которые составляли пріятный контрастъ загорѣлымъ икрамъ. Сюльфъ была очень заинтересована новыми мѣстами; она пріѣхала сюда только наканунѣ и не успѣла еще осмотрѣть сада. Ея голубые глаза быстро перебѣгали съ одного предмета на другой, жадно ища чего-нибудь интереснаго, но ничего пока не находили. Она надула губы, недовольно закинула голову, какъ это иногда дѣлали взрослые, и нашла, что здѣсь ужасно скучно.
Первые піоны уже распустились, группа сабельниковъ, которымъ было слишкомъ тѣсно на клумбѣ, соскользнули на дорожку, гордясь своими полураспустившимися бутонами. Сюльфъ остановилась возлѣ піоновъ, понюхала самый большой и милостиво кивнула головой. Но видъ сабельниковъ вызвалъ въ ней недовольство. Нельзя же такъ безцеремонно лѣзть на дорожку. Проходивъ цѣлый годъ въ дѣтскій садъ, уже имѣешь представленіе о томъ, что такое порядокъ, а Сюльфъ къ тому же была дѣвочка послушная, особенно въ присутствіи взрослыхъ.
Но теперь ей было ужасно скучно, ничего не подѣлаешь. Ей разрѣшили, сколько душѣ угодно, гулять по саду и по парку. Но за заборомъ начинался широкій свѣтъ, и туда маленькимъ дѣвочкамъ ходить было незачѣмъ.
Сюльфъ искоса посмотрѣла на кусты смородины. Ягоды на нихъ были еще совсѣмъ зеленыя и твердыя, въ этомъ она уже успѣла убѣдиться. Тогда она перевела взгляды на фруктовыя деревья. Нѣтъ, и они тоже не представляли собой никакого интереса для нея. Охъ, какъ скучно!
Сюльфъ остановилась и опустила голову. Въ своемъ бѣломъ коротенькомъ платьѣ съ массой золотистыхъ локоновъ она напоминала въ эту минуту маленькую недовольную фею, которая сбилась съ пути и не знаетъ, что дѣлать.
И вдругъ она услыхала слабый свистъ. Сюльфъ подняла голову, прислушиваясь, откуда онъ доносится.
Старые клены и вязы стояли строгіе и величественные по сторонамъ аллеи, ведущей къ усадьбѣ. Въ вѣтвяхъ ихъ не слышно было птицъ, и тѣмъ не менѣе, свистъ не умолкалъ. Не было никакого сомнѣнія въ томъ, что онъ пытался выводить какую-то мелодію. Два-три тона напоминали пѣсенку, которую напѣвала няня. Но какъ разъ тогда, когда Сюльфъ готова была признать въ ней эту пѣсенку, послѣдовалъ рядъ невѣроятно фальшивыхъ звуковъ. И, когда неизвѣстный артистъ кое-какъ миновалъ ихъ, снова послѣдовало нѣсколько звуковъ изъ этой пѣсенки.
— Онъ совсѣмъ не умѣетъ свистать, — было первой мыслью Сюльфъ. И съ безграничнымъ презрѣніемъ, на какое только способна семилѣтняя дѣвочка, она продолжала: — И все-таки онъ свиститъ, — Сюльфъ пожала плечами и круто повернула обратно. Все здѣсь ей такъ надоѣло, что она рѣшила идти домой.
Потомъ она сейчасъ же развернула скакалку и запрыгала по дорожкѣ. Начала она съ обыкновеннаго шага, по потомъ мало-помалу перешла къ болѣе сложнымъ варіаціямъ. Она дѣлала прыжокъ впередъ, крутилась на мѣстѣ, потомъ прыгала въ сторону, проявляя при этомъ необыкновенную грацію. Дуга скакалки со свистомъ прорѣзала воздухъ, опускалась на дорожку, то позади нея, то впереди. А Сюльфъ ловко перелетала черезъ тѣ круги, которые она сама очерчивала вокругъ себя. Она ни разу не задѣла скакалки и всегда оказывалась по другую сторону замысловатыхъ извилистыхъ дугъ. Ноги ея легко и граціозно перелетали черезъ тѣ препятствія, которыя ставили на ея пути однообразныя чуть замѣтныя движенія рукъ. Она, видимо, наслаждалась своей собственной ловкостью, и съ ея розовыхъ губъ сорвался смѣхъ, похожій на щебетаніе птицъ.
Такимъ образомъ она добѣжала до конца аллеи. Тамъ заборъ преграждалъ ей дальнѣйшій путь. Но вдоль забора шла тропинка, Сюльфъ повернула влѣво и запрыгала дальше. Сандаліи въ ритмичномъ тактѣ хлопали о дорожку, усыпанную пескомъ, пучокъ волосъ съ голубымъ бантомъ подскакивалъ и колыхался отъ малѣйшаго движенія, щеки дѣвочки порозовѣли. Но Сюльфъ и не думала объ усталости. Теперь она до такой степени была увѣрена въ себѣ, что посмотрѣла въ сторону.
Такъ и есть, свистъ раздавался тутъ ее, гдѣ то совсѣмъ близко. Между кустами виднѣлось что-то сѣрое, и, бросивъ еще одинъ взглядъ, Сюльфъ увидѣла мальчика.
— Ахъ! — сказала она.
Свистъ сразу прекратился. Воцарилась тишина. Позади нея дремалъ садъ со всѣми своими цвѣтами, которые тянулись къ свѣту; передъ ней, за заборомъ, тянулась пыльная дорога. А на краю дороги сидѣлъ мальчикъ, который своимъ свистомъ заманилъ ее сюда.
Сюльфъ сдѣлала нѣсколько замысловатыхъ фигуръ и остановилась только тогда, когда убѣдилась въ томъ, что окончательно убила «этого» своей ловкостью. Не обращая никакого вниманія на мальчика по ту сторону забора она стала въ позу, перебросила скакалку черезъ лѣвую руку и откинула назадъ волосы. Потомъ она повернула голову и сдѣлала видъ, что теперь только замѣтила его. Въ ея прелестныхъ глазахъ появилось выраженіе безграничнаго удивленія, и она оправила платье.
Съ минуту она и незнакомецъ обмѣнивались взглядами.
Сюльфъ сейчасъ же составила себѣ ясное представленіе о томъ, какъ слѣдуетъ обращаться съ этимъ мальчикомъ. Она снисходительно улыбнулась. Но ее разсердило безучастное выраженіе его лица. Она подошла ближе и смѣрила его взглядомъ съ головы до ногъ. Однако, мальчикъ, повидимому, ждалъ, чтобы она сдѣлала первый шагъ къ сближенію.
Сюльфъ склонила голову набокъ и продолжала свой осмотръ изъ-подъ полуопущенныхъ вѣкъ.
Мальчикъ былъ изъ простыхъ, это она опредѣлила съ перваго же взгляда. На немъ была надѣта разстегнутая у ворота рубашка. На ногахъ болтались мѣшкообразные штаны, поддерживаемые одной подтяжкой. Прямо на животѣ красовалась большая костяная пуговица. Она особенно заинтересовала Сюльфъ. И ей захотѣлось узнать, есть ли у него такая же на другой сторонѣ. Въ общемъ мальчикъ имѣлъ очень неряшливый видъ. Космы бѣлыхъ волосъ свѣшивались на лобъ, и одежда была не первой чистоты. Сюльфъ невольно сморщила свой тоненькій носикъ.
Когда они достаточно насмотрѣлись другъ на друга, мальчикъ сдѣлалъ попытку улыбнуться.
Сюльфъ отвѣтила ему тѣмъ же, но сейчасъ же опомнилась, и лицо ея смѣшно сморщилось. Такъ всегда дѣлала гувернантка, когда что-нибудь не нравилось ей.
Мальчикъ продолжалъ улыбаться. Доброе сердце Сюльфъ тронулось этимъ усердіемъ, и она кивнула ему. Потомъ она сказала:
— Что ты дѣлаешь?
— Ничего. Я сижу.
— Развѣ тебѣ нечего дѣлать?
— Нѣтъ, — послѣдовалъ спокойный отвѣтъ. — А тебѣ?
Сюльфъ опять сморщила носъ и отступила назадъ, намѣреваясь уходить. Но тутъ она вспоминала о томъ, какъ скучно въ большомъ, пустомъ саду и дома, среди знакомыхъ ей людей. Она быстро измѣнила выраженіе лица и благосклонно спросила:
— Какъ тебя зовутъ?
— Перъ. Но меня называютъ Петтеръ.
Сюльфъ нашла, что это вполнѣ естественно, и нѣсколько разъ повторила имя:
— Петтеръ, Петтеръ, какъ смѣшно!
Петтеръ поднялся, обрадованный тѣмъ, что хоть что-нибудь въ его особѣ удостоилось вниманія этой молодой дамы.
— Да, — согласился онъ съ широкой улыбкой. — Старика тоже зовутъ Перъ, и вотъ они называютъ меня Петтеръ, а то не понять, кого мать зоветъ.
Сюльфъ не совсѣмъ поняла, въ чемъ дѣло.
— Вотъ что, — сказала она и потомъ прибавила: — Знаешь, а ты ужасно потѣшный.
Петтеръ улыбнулся еще шире. Ему очень польстило, что его наружность можетъ казаться смѣшной.
— Развѣ? Хэ-хэ-хэ!
— Не смѣйся. Это некрасиво.
Перъ послушно прервалъ свой смѣхъ. Онъ снова почувствовалъ въ себѣ неувѣренность и сталъ ждать, чтобы Сюльфъ соблаговолила продолжить разговоръ.
— Ты умѣешь прыгать черезъ скакалку? — спросила она, наконецъ.
— Это умѣетъ каждая дѣвчонка.
— Поскачи тогда, — предложила Сюльфъ, уязвленная его тономъ.
— Можно мнѣ взять твою скакалку?
— Нѣѣтъ… нельзя! — Въ мозгу у нея съ быстротой молніи пронеслась мысль, что она должна дать ему скакалку. Однако, новая мысль разсѣяла ея благой порывъ: что если, несмотря на свои широкіе штаны и босые ноги, онъ дѣйствительно хорошо прыгаетъ? Этого она не могла допустить. Быстрымъ движеніемъ она спрятала скакалку за спину, съ презрѣніемъ посмотрѣла на мальчика и важно сказала: — Незачѣмъ и пробовать, ты все равно не сумѣешь.
Перъ открылъ было ротъ, чтобы засмѣяться, но во-время вспомнилъ, какъ было принято его первое проявленіе радости. Онъ сжалъ губы и опустилъ голову.
Увидя, съ какимъ смиреніемъ и покорностью онъ призналъ ея превосходство, Сюльфъ смягчилась.
— Повернись!
Перъ искоса посмотрѣлъ на нее. Такъ ли онъ онъ понялъ ее? И онъ послушно повернулся; ему и въ голову не приходило протестовать.
— Их-хи-хи! — залилась Сюльфъ и всплеснула руками.
— Какой ты смѣшной! — И она продолжала звонко хохотать надъ половинкой оловянной пуговицы, которая сзади придерживала неотъемлемую часть туалета Пера.
Перъ безпомощно оглянулся на нее черезъ плечо, но продолжалъ неподвижно стоять. Волосы спутанными вихрями смѣшивались на коричневую шею, въ окраскѣ которой немалую долю участія принимала грязь. Однако, хуже всего были ноги, онѣ были покрыты цѣлымъ футляромъ изъ засохшей грязи.
Самонадѣянность Сюльфъ еще больше возрасла, когда она мимоходомъ взглянула на свое бѣлое, аккуратно выглаженное платье. Смѣхъ ея перешелъ въ торжествующую трель, и скакалка нѣсколько разъ со свистомъ прорѣзала воздухъ.
— Повернись назадъ! — скомандовала она.
Перъ повернулся. И когда онъ встрѣтился съ взглядомъ ея сіяющихъ глазъ, онъ улыбнулся, потому что она соблаговолила смѣяться. Онъ все продолжалъ находиться въ пріятномъ невѣдѣніи относительно причины ея веселости. Его старое мѣшковатое платье относилось къ порядку дня, и ему и въ голову не приходило, что оно-то и развеселило его новую знакомую.
— Ты умѣешь играть? — внезапно спросила его Сюльфъ.
— Тутъ и умѣть нечего, — послѣдовалъ короткій, почти презрительный отвѣтъ. Какіе она задаетъ странные вопросы, эта дѣвочка въ нарядномъ платьѣ.
— Пойди сюда!
— Нѣтъ, мнѣ туда нельзя.
— Нельзя? — Въ головѣ Сюльфъ пронеслось подозрѣніе, ужъ не сдѣлалъ ли онъ чего-нибудь дурного? Но и оно исчезло безслѣдно, и у нея осталось только предвкушеніе безконечно долгаго, скучнаго дня. — Ты правда умѣешь играть? — спросила она его почти торжественно, точно вопросъ шелъ о какомъ-нибудь дѣлѣ чести.
Петтеръ понялъ, что отъ его отвѣта зависитъ все. На его старообразномъ личикѣ появилось сосредоточенное, искреннее выраженіе.
— Я вѣдь уже сказалъ, что умѣю, — отвѣтилъ онъ.
— А ты чѣмъ играешь? — продолжала Сюльфъ свой допросъ.
— Да чѣмъ угодно.
— У тебя есть пингъ-понгъ, крокетъ, кукла… а еще?..
— Нѣѣть, — отвѣтилъ Перъ, онъ даже и не зналъ, что это такое.
— Съ чѣмъ же ты тогда играешь?: — Сюльфъ сморщила носъ, ея подозрѣнія оправдались.
— Я сдѣлалъ плотину и выстроилъ мельницу.
— Это не игрушки, — замѣтила Сюльфъ съ видомъ опытнаго человѣка.
— А потомъ у меня есть сто коровъ и овцы, онѣ стоятъ въ загонѣ, — продолжалъ Петтеръ. Онъ инстинктивно чувствовалъ, что теперь у него все поставлено на карту.
— Гдѣ?
— Тамъ… у рѣчки.
— Принеси сюда эту плотину, — приказала Сюльфъ.
— Это не годится.
— Почему?
— Вода вытечетъ.
— Вода? Тамъ настоящая вода? — Внезапно вспыхнувшее любопытство разсѣяло всѣ остальныя чувства.
— Понятно, а то мельница не могла бы работать. Петтеръ предвидѣлъ возможность побѣды.
Въ головѣ Сюльфъ поднялся цѣлый вихрь мыслей. И ни одну изъ нихъ она не додумывала до конца, потому что любопытство сильно мучило ее.
— Я хочу посмотрѣть твою мельницу, — заявила она.
— Пойдемъ, — сказалъ Петтеръ и сдѣлалъ движеніе, чтобы идти.
У самаго забора Сюльфъ въ нерѣшительности остановилась. Ей было строго-настрого запрещено…
— Это совсѣмъ, какъ настоящая мельница? — спросила она въ послѣдній разъ, прежде, чѣмъ сдѣлать рѣшительный шагъ.
— Колесо вертится, когда я пускаю воду, — пояснилъ Петтенъ.
— Помоги мнѣ перелѣзть.
Петтеръ не былъ галантнымъ кавалеромъ, а кромѣ того, онъ боялся запачкать своими грязными руками бѣлое платье Сюльфъ. Сюльфъ въ концѣ-концовъ сама справилась, и оказалось, что перелѣзть черезъ заборы гораздо легче, чѣмъ она думала.
— Это далеко? — спросила она, тяжело дыша послѣ непривычной для нея гимнастики.
— Нѣѣтъ. —Петтеръ, который тоже сознавалъ всю незаконность ихъ предпріятій, наискось перешелъ дорогу. — Вонъ тамъ.
Спускъ съ другой стороны былъ довольно крутой, но между листвой просвѣчивала вода. Когда Сюльфъ увидѣла это, всѣ ея колебанія разсѣялись. Ея собственныя игрушки были всѣ такія обыкновенныя и давно уже надоѣли ей. Она сбѣжала съ горы вслѣдъ за Петтеромъ.
А вотъ и ручей! Онъ медленно и меланхолично текъ между топкими берегами. Съ одной стороны росли дикіе ирисы, и черезъ камни была положена полусгнившая доска. Сквозь листву деревьевъ просвѣчивало солнце и бросало на мохъ и на траву веселые, свѣтлые кружочки. Все здѣсь было такъ красиво и замѣчательно, а главное, полно прелести запретнаго. Одно мгновеніе Сюльфъ отъ всего сердца презирала садъ и паркъ, потомъ она забыла и себя, и все на свѣтѣ. Въ ручейкѣ дѣйствительно была устроена плотина, а подъ ней на двухъ параллельныхъ деревянныхъ жердочкахъ было прикрѣплено колесо.
Петтеръ открылъ плотину, и вода хлынула черезъ небольшое отверстіе. Мягкой струей упала она на колесо, и колесо завертѣлось. Сюльфъ до того забылась, что громко закричала ура.
— Гдѣ ты ее купилъ? — спросила она, какъ только первый восторгъ немного остылъ.
— Купилъ? — переспросилъ Петтеръ. Онъ даже не сразу понялъ, въ чемъ дѣло? — Я не купилъ, я самъ сдѣлалъ.
— Самъ?
— Тутъ нѣтъ ничего мудренаго.
Сюльфъ медленно опустилась на кочку, которая, казалось, была поставлена здѣсь нарочно для нея. Петтеръ не солгалъ, онъ, дѣйствительно, своими собственными руками смастерилъ эту мельницу. Въ эту же минуту онъ точно выросъ въ ея глазахъ. Смѣшная костяная пуговица на животѣ превращалась чуть ли не въ знакъ отличія, а широкіе уродливые штаны казались чѣмъ то, присущимъ только геніальнымъ изобрѣтателямъ. Сюльфъ почувствовала себя жалкой и ничтожной. Но она ни за чтоне хотѣла показывать ему этого. Ее, къ счастью, осѣнила мысль объ ея деревянномъ скотномъ дворѣ съ раскрашенными обитателями.
— Гдѣ у тебя коровы и овцы, о которыхъ ты говорилъ? — спросила она строго.
Петтеръ шмыгнулъ подъ кустъ орѣшника.
— Здѣсь, — раздался его торжествующій голосъ.
Сюльфъ пролѣзла подъ кустъ вслѣдъ за нимъ и громко вскрикнула отъ восторга. Въ небольшомъ углубленіи подъ навѣсомъ стояло шесть рядовъ еловыхъ шишекъ. Каждая изъ нихъ была снабжена четырьмя ногами и… у всѣхъ нихъ были настоящіе хвосты и рога!.. Сюльфъ разразилась смѣхомъ. А тутъ же рядомъ стояли сосновыя шишки тоже съ ногами и хвостами.
— Это телята, — пояснилъ Петтеръ и улыбнулся, радуясь ея восторгу.
У него были, кромѣ того, козы и овцы. У одной изъ нихъ подъ подбородкомъ была придѣлана борода.
— Сколько это стоитъ? — спросила Сюльфъ.
Петтеръ въ недоумѣніи молчалъ.
— Гдѣ твоя мама купила это? — переспросила Сюльфъ, чтобы ему было понятнѣе.
— Она мнѣ ничего не покупаетъ.
Сюльфъ прищурила одинъ глазъ, и на ея линѣ снова появилось недовѣрчивое выраженіе.
— А кто же тебѣ тогда подарилъ?
— Мнѣ никто не дарилъ. Я собралъ шишки въ лѣсу.
Сюльфъ осмотрѣлась но сторонамъ, какъ бы ища кочку. Но ея не было. А къ тому же, она уже успѣла привыкнуть къ неожиданностямъ. Она повѣрила Петтеру, но несовсѣмъ, и предложила ему еще одинъ рѣшающій вопросъ:
— Ты мнѣ подаришь все это? — И она исподлобья посмотрѣла на него.
Петтеръ весело разсмѣялся. Ни минуты не раздумывая, онъ аттаковалъ свой скотный дворъ.
— Держи платье, хэ-хэ-хэ!
Сюльфъ послушно разставила подолъ, и Петтеръ щедрой рукой сталъ сыпать въ него свои сокровища.
— Ты можешь взять все. Ахъ, переднія ноги у быка отломались! Но это ничего, я потомъ сдѣлаю.
Сюльфъ выползла изъ-подъ куста.
— И мельницу я тоже хочу, — объявила она.
Петтеръ почесалъ у себя за ухомъ.
— А какъ же вода? — Потомъ онъ подумалъ немного. — Если управляющій позволитъ, то я построю тебѣ плотину въ паркѣ.
— Мнѣ все позволятъ, — заявила Сюльфъ. — Пойдемъ со мной. Петтеръ послѣдовалъ за ней, держа въ рукахъ мельничное колесо. Они перешли черезъ дорогу и направились къ забору. Вдругъ Сюльфъ остановилась: въ паркѣ между деревьями замелькалъ клѣтчатый зонтикъ. Тутъ ей въ первый разъ въ голову пришла мысль о томъ, что она надѣлала. Но, прежде чѣмъ она успѣла придти къ какому-нибудь выводу, раздался голосъ строгій и повелительный:
— Гдѣ ты была, Сюльфъ? У тебя платье все выпачкано.
— Фрекенъ… милая фрекенъ…
По другую сторону забора стояла гувернантка и въ лорнетку разсматривала Петтера.
— Что это за мальчикъ?
— Я… я играла…
— Надѣюсь, не съ нимъ? Вѣдь онъ грязный.
Сюльфъ посмотрѣла на Петтера. Здѣсь онъ былъ совсѣмъ другой, чѣмъ тамъ, въ таинственномъ полумракѣ у ручья. Лицо у него было некрасивое, въ веснушкахъ, глаза безцвѣтные и — нечего скрывать — платье у него было до нельзя грязное. Сюльфъ нѣсколько разъ взволнованно проглотила слюну.
— Что у тебя въ подолѣ?
— Коровы и…
--:Это просто шишки. Сейчасъ же брось! — Гувернантка опустила лорнетку. — Развѣ ты не знаешь, что тебѣ строго-настрого, запрещено выходить изъ парка? Не отвѣчай. Ты отлично знала это. Брось шишки и иди ко мнѣ! — Калитка заскрипѣла на своихъ петляхъ.
И въ эту минуту издалека послышался крикливый женскій голосъ:
— Петтеръ, лѣнтяй, или домой работать. Куда ты пропалъ?
— Слышишь, Сюльфъ? — Гувернантка назидательно кивнула головой. — Пусть это послужитъ тебѣ урокомъ на будущее время. Тебѣ совсѣмъ не слѣдуетъ водиться съ кѣмъ попало. У тебя есть большой красивый паркъ. А за заборъ тебѣ одной ходить нельзя. Помни это. Что скажутъ папа и мама? А я? Ты о себѣ тоже подумай.
Петтеръ отошелъ на нѣсколько шаговъ и остановился, держа въ рукахъ мельничное колесо. Глаза его молили хоть объ одномъ взглядѣ на прощанье, все его существо молило объ этомъ. Сюльфъ посмотрѣла на него. Ея нижняя губа оттопырилась впередъ и слегка, дрожала. Но не отъ жалости, а отъ злости. Она простить себѣ не могла, что пошла за этимъ мальчишкой къ ручью. Онъ былъ такой грязный, некрасивый. Но самое ужасное впечатлѣніе на нее произвелъ этотъ окрикъ издалека. Сюльфъ тряхнула головой, выбросила шишки на дорогу и вошла въ калитку, которая со стукомъ захлопнулась за ней.
— Извините, милая фрекенъ, — сказала она съ искреннимъ раскаяніемъ въ голосѣ. — Я больше никогда не буду.
— Хорошо, дитя мое. Но только пусть это будетъ въ послѣдній разъ. — Гувернантка снисходительно похлопала одну руку дѣвочки. Она была академически образованная воспитательница и заботилась о блатѣ своей ученицы. — Видишь ли, Сюльфъ, надо стараться избѣгать всего, отъ чего можно запачкаться. Ты всегда должна быть чистенькой, милой дѣвочкой, и поэтому надо держаться въ сторонѣ отъ… отъ всего простого и вульгарнаго.
Сюльфъ кивнула головой въ знакъ того, что она поняла. Она развернула скакалку и вопросительно посмотрѣла на свою воспитательницу. Та милостиво кивнула ей. Тогда Сюльфъ весело поскакала по дорожкѣ. Скакалка описывала круги надъ ея головой. Голубой бантъ подпрыгивалъ, а золотистые локоны развѣвались по воздуху, но не путались. Увѣренно и граціозно скакала она все дальше по дорожкѣ.
А мальчикъ, о существованіи котораго она уже забыла, снова тихонько подошелъ къ забору. Онъ прижалъ свое веснушчатое лицо къ деревяннымъ перекладинамъ, которыя навсегда закрывали ему доступъ въ этотъ паркъ, и жадно слѣдилъ за исчезающей вдали лучезарной феей. Его дѣтское сердце напрасно старалось разгадать значеніе того взора, который она на прощаніе бросила ему.
«Я поиграла бы съ тобой, если бы ты не былъ такой грязный», говорилъ онъ. «Да, но когда строишь плотины и скотные дворы, то нельзя не запачкаться», возражалъ на это его практическій умъ. Онъ покачалъ головой и вышелъ изъ канавы, поросшей крапивой. Мельничное колесо онъ все еще держалъ въ рукѣ, готовый пожертвовать, и имъ также. Но Сюльфъ ужъ больше не придетъ къ нему и не попросить подарить ей что-нибудь. Тогда онъ сказалъ вслухъ:
— Фу… а ну ее!..
И онъ вышелъ на дорогу. Онъ не чувствовалъ ни злости, ни огорченія, скорѣе онъ былъ удивленъ. Его босыя ноги поднимали цѣлыя облака пыли. Яркіе лучи солнца падали на предметъ, который Сюльфъ приняла было за знакъ отличія, и который на самомъ дѣлѣ былъ только уродливой костяной пуговицей.