Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Почему Австрія не можетъ сдѣлаться Славянскою державой.
правитьПродолжаемъ нашу бесѣду объ Австріи. Ставимъ снова вопросъ: почему бы Австрійской имперіи не сдѣлаться чисто-Славянскою — по численному господству ея Славянскаго населенія? Потому, вопервыхъ, что идея панславизма есть, вообще, идея покуда еще совершенно отвлеченная, — теорія, а не живая реальная сила; вовторыхъ потому, что идея панславизма въ примѣненіи къ Австріи, идея всеславянства съ политическимъ объединеніемъ его въ лицѣ Нѣмецкаго императора, есть идея уже сама по себѣ мертворожденная, фальшивая въ самомъ своемъ основаніи; втретьихъ потому, что еще значительная часть Славянскихъ племенъ обезсилена въ своемъ развитіи внутренними духовными противорѣчіями. Все это, надѣемся, станетъ читателю ясно изъ послѣдующаго изложенія.
Отвлеченныя понятія тогда становятся дѣйствительною силою въ исторіи, когда обособляются и конкретируются, какъ выражаются Нѣмцы, въ живомъ, реальномъ явленіи. Идея какой-либо національности тогда только перестаетъ быть отвлеченною и пріобрѣтаетъ значеніе живаго историческаго двигателя, когда облекается плотью и кровью, воплощается въ живой, цѣльный организмъ, въ цѣльную народную личность, съ рѣзко опредѣленной индивидуальностью. Славянъ — вообще не существуетъ, а существуютъ Славянскія племена съ ихъ различными историческими судьбами, съ ихъ племенною особенностью и племеннымъ эгоизмомъ, — Русскіе, Поляки, Сербы, Чехи и пр. Ни одно изъ нихъ не хочетъ, или не можетъ, да и не всякое изъ нихъ призвано пожертвовать своею живою историческою индивидуальностью, своею личностью, въ пользу другаго, Славянскаго же племени. Слѣдовательно для воплощенія идеи всеславянскаго союза или братства необходимо было бы найти, вопервыхъ, въ личной племенной особенности каждаго — элементъ общій, принадлежащій всѣмъ имъ вмѣстѣ и каждому порознь, — тѣ стороны, которыми эти племена соприкасаются между собою и которыя даютъ имъ общій Славянскій типъ, несмотря на племенное различіе. Вовторыхъ, необходимо было бы найти такое высшее начало, которое бы могло стать общимъ знаменемъ и было бы довольно сильно, чтобъ обуздать духъ племеннаго эгоизма и побудить всѣ эти племенныя личности, чрезъ взаимное самоограниченіе, составить общій согласный хоръ. Мы разсматриваемъ вопросъ отвлеченно, а priori. Какіе же это могутъ быть общіе признаки Славянства? Признаки физіологическаго свойства: кровное родство, единство, «расы», сходство обычаевъ и нарѣчій, — и признаки духовнаго свойства Настолько ли могуче значеніе физическаго родства, чтобъ послужить основаніемъ всеславянскому союзу, заглушить личный племенной эгоизмъ и сдѣлать изъ идеи панславизма живую, творческую, историческую силу? Какъ ни важна, ни почтенна въ нашихъ глазахъ связь единой леменности, породы — или «расы», но она недостаточно могуча, — мы должны въ этомъ сознаться, — чтобъ подчинить себѣ элементъ духовный и создать Славянское цѣлое — при рѣзкомъ рззличіи признаковъ духовнаго свойства. И именно въ Славянскихъ племенахъ элементъ духовный стоитъ выше элемента физическаго, и родство духовное цѣнится выше плотскаго. Духовный же элементъ — не значитъ только душевныя и нравственныя качества племени, а главнѣйшимъ образомъ элементъ вѣры — религіозные и нравственные идеалы, отношеніе племени къ вѣчному и абсолютному, къ Истинѣ, къ Правдѣ — къ Богу. Въ этомъ, можно сказать, и заключается общее, духовнаго свойства всѣхъ Славянскихъ народовъ: именно въ томъ, что главное содержаніе духа есть у нихъ — вѣра, что болѣе чѣмъ для какихъ либо народовъ вѣра для нихъ есть не одно лишь субъективное, личное чувство, но начало общественное и бытовое, управляющее жизнью. Но въ этомъ же самомъ содержится основаніе и къ разъединенію Славянскихъ племенъ — по различію идеаловъ вѣры, по различію вѣроисповѣданій. На этомъ основаніи интересъ единоплеменности уступаетъ высшему интересу единовѣрія, и для Русскаго православнаго народа, напримѣръ, православный Грекъ, даже православный Нѣмецъ болѣе братъ, чѣмъ Полякъ-католикъ или даже Русскій, ставшій латиняниномъ. Конечно, братское чувство не должно бы заглушаться ни въ какомъ случаѣ и напротивъ должно бы еще сильнѣе стремиться къ тому, чтобы съ братьями по крови вступить и въ братство духовное, — но народъ не «интеллигенція», народныя массы не занимаются пропагандою, не основываютъ своихъ могущественныхъ симпатій на филологическихъ и археологическихъ изслѣдованіяхъ, и Славянская единоплеменность, напр. съ Полякомъ католикомъ, вовсе не способна приводить Русскаго мужика въ умиленіе. Дѣло же интеллигенціи въ такихъ случаяхъ тогда только можетъ имѣть успѣхъ, когда коренится въ живомъ сознаніи или непосредственномъ чувствѣ народа, когда за интеллигенціей стоитъ поддержка народныхъ массъ.
Такимъ образомъ идеѣ панславизма (разсматриваемаго еще вообще какъ понятіе, внѣ соображеній о практическомъ примѣненіи и политической формѣ) не достаетъ высшаго духовнаго объединяющаго начала; единоплеменности недостаетъ единовѣрія, безъ котораго единоплеменность ничего не значитъ, безсильна. Такова воля не наша, а самихъ Славянскихъ народовъ, таковъ наглый фактъ, котораго не признать не можетъ интеллигенція, какъ бы ей этого ни хотѣлось. Но не признавая еще идею панславизма живою историческою, тѣмъ менѣе политическою силою, мы вполнѣ сочувствуемъ ей въ томъ отношеніи, что она будитъ Славянскія племена къ самосознанію, къ уразумѣнію своихъ племенныхъ и общихъ Славянскихъ началъ, къ отысканію общихъ признаковъ внѣшнихъ и нравственныхъ, и общаго объединяющаго духовнаго начала. Но покуда таковое не будетъ сыскано, а главное пока не убѣдятся всѣ Славянскія племена въ его необходимости, до тѣхъ поръ эта идея осуждена остаться отвлеченною мечтою. Она не отвлеченна лишь для тѣхъ Славянскихъ племенъ, которыя не только единоплеменны, но и единовѣрны, и собственно — для Славянъ провославныхъ, потому что православіе (мы не хотимъ здѣсь распространяться объ его внутреннемъ содержаніи и тождествѣ съ Славянскою духовной стихіей, а ограничиваемся внѣшними признаками), — потому что православіе, допуская національную церковь, дѣлаетъ возможнымъ общеніе духовное и церковное — въ сферѣ Славянской національности. Между тѣмъ для католическихъ различныхъ Славянскихъ племенъ единовѣріе ихъ между собою не можетъ имѣть" значенія для ихъ національнаго родства, такъ какъ интересъ церковный не совпадаетъ у нихъ съ интересомъ Славянской національности: ихъ церковный центръ — Римъ, — ихъ объединяющее церковное начало — Латинское, а не Славянское. Православные Славянскіе народы не перестаютъ тяготѣть другъ къ другу и рано или поздно обрѣтутъ какую-нибудь форму ближайшаго соединенія или взаимной опоры, тѣмъ болѣе, что къ числу православныхъ Славянскихъ племенъ принадлежитъ одна изъ могущественнѣйшихъ державъ міра — единственная независимая Славянская держава — Россія. Но это вовсе не есть еще идея панславизма, особенно какъ его понимаетъ Западно-Славянская интеллигенція.
Обратимся теперь именно къ этой идеѣ — въ частномъ примѣненіи ея къ Австріи. И здѣсь, точно также, собственно «Славянъ», «Славянъ вообще» не существуетъ: существуютъ католики-Чехи, Моравы, Силезцы, католики-Поляки, Хорваты, Словинцы, Словаки; протестанты Словаки, православные Сербы и уніаты Руссы. Однимъ словомъ, десять Славянскихъ племенъ, изъ которыхъ ни одно не хочетъ уступить своей національной особенности въ пользу другаго и изъ которыхъ многія еще раздѣлены между собою цѣлою бездною въ отношеніи религіозномъ (напримѣръ, латиняне и православные), или традиціонною племенною ненавистью, какъ Русскіе и Поляки въ Галиціи. Не говоря уже о высшемъ духовномъ объединяющемъ началѣ, о чемъ мы только что упоминали, — для совмѣстнаго политическаго существованія различныхъ Славянскихъ племенныхъ особенностей, необходимовысшее политическое органическое начало, которое примирило бы въ себѣ эти различія, покоряло бы въ себѣ племенной эгоизмъ, объединило бы въ себѣ племенныя особенности, растворило бы въ своемъ могущемъ растворѣ всѣ эти Славянскіе ингредіенты, хотя бы настолько, насколько это нужно для единства политической жизни. Но такого высшаго полическаго начала Австрійскимъ Славянамъ и недостаетъ. Оно должно быть непремѣнно: вопервыхъ Славянскимъ, а вовторыхъ такимъ — верховное преимущество котораго признавалось бы само собою, безъ спора Но въ Славянскомъ мірѣ только одна Россія представляетъ въ себѣ живое политическое начало, мы же говоримъ теперь собственно объ Австріи. Что значило бы для Австріи стать Славянскою державою? Стать ли ей Чешскою? или Хорватскою, или Сербскою, или Польскою? потому что быть «Славянской вообще» невозможно. Но Сербы скорѣе покорятся Нѣмцамъ, чѣмъ своимъ же братьямъ, порвавшимъ съ ними духовное единство вѣры и измѣнившимъ преданіямъ православія; точно также и Русскіе въ Галиціи относительно ненавистныхъ имъ Поляковъ. Самое первое мѣсто среди Австрійскихъ Славянъ занимаетъ Чешское племя, но и оно, несмотря на сравнительное превосходство своей культуры, не имѣетъ въ себѣ сильнаго политическаго элемента. При всемъ нашемъ уваженіи къ благороднымъ подвижникамъ Чешской народности, мы не можемъ не сказать, что Чехія носитъ въ себѣ постоянное внутреннее противорѣчіе, которое мѣшаетъ ей развиваться въ Славянскомъ смыслѣ, и вслѣдствіе котораго самое возрожденіе въ ней національности представляется болѣе теоріей Славянской народности, чѣмъ живою, непосредственною силой. «Культура», которою она любитъ гордиться и которая въ ней возникла древнѣе, чѣмъ въ прочихъ чисто-Нѣмецкихъ земляхъ, — эта культура не производила однакожъ до сихъ поръ ничего оригинальнаго, самобытнаго, такого, чѣмъ бы обогатилось человѣчество. Культура эта не имѣетъ въ себѣ ничего Славянскаго, она по характеру своему чисто-Нѣмецкая, и тогда какъ на Нѣмецкой родной своей почвѣ она породила великановъ мысли и знанія, — наоборотъ, на Чешской, Славянской почвѣ, въ силу этого внутренняго противорѣчія, она не создала ни замѣчательнѣйшаго поэта, ни художника, ни мыслителя. Напротивъ — то, что по истицѣ должно питать въ Чехіи чувство исторической гордости и составляетъ ея славу, въ чемъ сказалась самобытность ея національнаго духа, — явленіе Гуса, гуситство и религіозныя войны съ Нѣмцами, — отъ всего этого отреклась Чехія. Если это отреченіе отъ началъ гуситства послѣдовало, два вѣка тому назадъ, лишь по кровавой неволѣ, послѣ знаменитой «Пражской экзекуціи», — то въ настоящее время Пражскіе ученые и патріоты весьма добровольно отрицаютъ эти начала, хотя и хлопочутъ о возрожденіи Чешской національности. По крайней мѣрѣ они еще не пришли къ сознанію необходимости выдти изъ этого внутренняго противорѣчія. Даже трудно понять ихъ отношеніе къ этому лучшему моменту своей народной исторической жизни. Въ Гусѣ выразилось стремленіе Чешскаго народа выбиться изъ-подъ гнета латинской лжи и возвратиться къ той чистотѣ идеала вѣры и церкви, которая свойственнѣе внутреннимъ требованіямъ Славянскаго духа и память о которой была насаждена, съ древнѣйшихъ временъ, православною проповѣдью христіанства. Чешскіе патріоты гордятся своимъ Гусомъ — этимъ противникомъ латинства, — но продолжаютъ пребывать въ латинствѣ, — и чествуя память сожженнаго Римомъ, на кострѣ, Гуса — чествуютъ и Римъ, сохраняя строжайшую вѣрность Риму. Они праздновали недавно память Св. Кирилла и Меѳеодія и на алтарь изобрѣтателей Славянской азбуки повергали Латинскій алфабетъ. Намъ прискорбно это выразить, но при такомъ постоянномъ, внутреннемъ духовномъ противорѣчіи не можетъ возникнуть въ Чехіи никакой дѣйствительной, цѣльной Славянской силы. Такимъ образомъ ни одно изъ Славянскихъ племенъ Австріи не могло до сихъ поръ, да и не можетъ, стать центромъ для 15-ти-милліоннаго Славянства Имперіи. У Австрійскихъ Славянъ нѣтъ общаго Славянскаго знамени.