Похороны по первому разряду.
правитьВъ кабарэ «Кривая сова» сегодня опять было шумно и весело, какъ и всегда, когда баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна, по выраженію молодой польской піанистки, «жонглировалъ своей баронской короной», какъ и всегда, когда приближался конецъ мѣсяца, и изъ баронскаго кошелька уплывали послѣднія монеты. Ибо денегъ у барона Фридриха фонъ Готсейна было лишь ровно столько, чтобы при строгой экономіи сводить концы съ концами, то-есть не дѣлать долговъ больше, чѣмъ въ томъ можно было сознаться почтенному дядюшкѣ, важному барону Арниму фонъ Готсейна. Почтенный же дядюшка, баронъ Арнимъ фонъ Готсейна старшей линіи, соглашался платить долги племянника только потому, что надѣялся этимъ помочь ему сдѣлать блестящую партію: по его мнѣнію, такому молодому, красивому, лишенному состоянія Готсейнѣ не оставалось ничего другого, какъ позаботиться о продолженіи рода и, разумѣется, получить за это изрядный кушъ въ видѣ приданнаго.
Но надежды барона Арнима фонъ Готсейна старшей линіи все не сбывались, и новогодній подарокъ племяннику — чекъ на государственный банкъ — выдавался въ послѣдніе годы все съ большимъ и большимъ неудовольствіемъ. Надо сознаться, баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна младшій и не думалъ идти навстрѣчу желаніямъ стараго дяди. Вмѣсто того, чтобы принимать участіе въ аристократическомъ лаунъ-тенисѣ, который баронъ Арнимъ фонъ Готсейна отъ времени до времени устраивалъ въ саду своего роскошнаго особняка на Вильгельмштрассе, вмѣсто того, чтобы еженедѣльно появляться въ оперѣ въ ложѣ графини Деллингеръ, старой пріятельницы барона Арнима, вывозившей въ свѣтъ трехъ дочерей, правда невѣроятно тощихъ, но съ полумилліоннымъ приданымъ, вмѣсто того, чтобы хоть изрѣдка бывать съ визитомъ у почтенной баронессы фонъ Мюленъ, остраго язычка которой всѣ такъ боялись, но въ салонѣ которой устраивались самые неожиданные браки, вмѣсто всего этого баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна сочинял и какіе-то пикантные стишки, печаталъ ихъ въ пятачковыхъ иллюстрированныхъ журналахъ, ѣздилъ въ началѣ мѣсяца съ пѣвичками на автомобилѣ въ Потсдамъ, а въ концѣ мѣсяца на трамваѣ въ загородные сады поближе. Когда были деньги, обѣдалъ въ шикарномъ ресторанѣ у Гиллера, а когда денегъ не было, столовался съ молодыми художниками въ дешевой кухмистерской, чтобы «изучать нравы», и въ концѣ-концовъ чуть не довелъ до нервнаго удара барона Арнима фонъ Готсейна старшаго, выступивъ въ одномъ изъ маленькихъ «этихъ, э… учрежденій» — кабарэ «Кривая сова».
Но молодой баронъ Фридрихъ былъ, повидимому, неисправимъ, и кабарэ «Кривая сова», гдѣ онъ то исполнялъ трогательные романсы фальшиво, но съ большимъ чувствомъ, то лихо танцовалъ подъ негритянскіе напѣвы «кекъ-уокъ» и «ки-ка-пу», скоро пріобрѣло популярность и сдѣлалось излюбленнымъ мѣстамъ залитыхъ брилліантами, праздныхъ дамъ, которымъ импонировали фиглярскіе прыжки «самаго настоящаго» барона.
Сегодня вечеромъ баронъ пѣлъ фальшивѣе и чувствительнѣе обыкновеннаго, прыгалъ выше и причудливѣе, и дамы были внѣ себя отъ восторга, смѣялись, неистово аплодировали: «Браво, браво». Онѣ такъ смѣялись, что видны были блестящія золотыя пломбы и такъ аплодировали, что лопались по швамъ туго стягивавшія руки перчатки.
Но наконецъ, все же пора было кончить. Баронъ былъ красенъ, потенъ и не очень красивъ въ такомъ видѣ. Нѣкоторыя изъ присутствующихъ дамъ, — повидимому, постоянныя посѣтительницы «Кривой совы» и даже, кажется, причислявшія себя къ артисткамъ, на томъ основаніи, что онѣ подпѣвали иногда шансонеткамъ, — протягивали ему бокалы съ шампанскимъ.
— Немного прохладительнаго, баронъ…
— Глотокъ шампанскаго, баронъ…
И баронъ пилъ одинъ бокалъ за другимъ, смѣялся, игриво цѣловалъ руки въ блестящихъ кольцахъ и въ бѣлыхъ перчаткахъ съ разъѣхавшимися швами.
Очень толстая, величественно возсѣдавшая дама познакомила его съ своей дочерью:
— Дочь моя Мелли, баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна.
Онъ съ надменной небрежностью наклонилъ голову, безцеремонно разсматривая изящную фигурку въ гладкомъ бѣломъ платьѣ, узкое, розовое личико, пышные темные волосы, почти презрительно сжатыя тонкія губы.
— Ради Бога, простите, я въ такомъ костюмѣ…
Мать разсѣянно улыбалась.
— Вѣдь мы не въ салонѣ…
Но ему непріятно было стоять такъ, безъ фрака, съ болтающимся краснымъ галстухомъ надъ разстегнутымъ бархатнымъ жилетомъ. Лакей принесъ ему фракъ. Дамы не прочь были помочь ему одѣться. Чтобы отклонить ихъ услуги, онъ долженъ былъ сдѣлаться грубымъ; потомъ, чтобъ спастись отъ ихъ приставаній, закричалъ громовымъ голосомъ: «Вальсъ!» — притянулъ къ себѣ сопротивлявшуюся молодую дѣвушку и закружился съ ней по залу.
Но повсюду стояли столики, и послѣ первыхъ же па Мелли сказала:
— Нѣтъ, прошу васъ, оставимъ это. Вы видите, все равно ничего не выходитъ.
Онъ подвелъ ее къ небольшому столику (далеко отъ столика, за которымъ сидѣла мать) и заказалъ бутылку сельтерской воды.
— Вамъ, вѣроятно, тоже хочется пить, фрейленъ. Вода утоляетъ жажду лучше шампанскаго. Къ тому же она и дешевле… — смѣясь, прибавилъ онъ. Потомъ послѣ короткой паузы, видя, что молодая дѣвушка ничего не отвѣчаетъ, заговорилъ снова:
— Вѣроятно, вы рѣдко бываете здѣсь, фрейленъ. Я не видѣлъ васъ, кажется, раньше…
Мелли отвѣтила очень серьезно:
— Я здѣсь въ первый и, конечно, въ послѣдній разъ.
— Развѣ? Почему же? Развѣ вамъ здѣсь не нравится?
— Отвратительно, — послѣдовалъ короткій отвѣтъ.
— Ого!
Онъ громко поставилъ свой стаканъ на столъ и съ любопытствомъ посмотрѣлъ на нее. Она спокойно выдержала его взглядъ, ея узкое милое личико было при этомъ такъ строго, что онъ наклонился и спросилъ не то отечески, не то язвительно:
— Тогда зачѣмъ же вы пришли сюда, фрейленъ?
— Развѣ молодая дѣвушка приходитъ куда-нибудь? Ее просто привозятъ… берутъ съ собой. Теперь въ модѣ бывать въ кабарэ, это шикарно. Такъ, по крайней мѣрѣ, увѣряютъ мои кузины и тетушки. И, кажется, еще больше въ модѣ принимать во всемъ этомъ участіе… — Она иронически посмотрѣла на своего собесѣдника. — Нѣкоторые изъ нашихъ знакомыхъ даже открыли здѣсь свое призваніе, но идти на сцену слишкомъ поздно… и вотъ онѣ здѣсь поютъ и танцуютъ и дѣлаютъ себя всеобщимъ посмѣшищемъ.
— Какъ я? — спросилъ баронъ тихо.
Молодая дѣвушка не сразу отвѣтила: ей было непріятно, что она зашла такъ далеко. Баронъ Фридрихъ весело разсмѣялся.
— Ну да, я знаю, вы не хотѣли обидѣть меня. Но имѣете ли вы понятіе о томъ, какъ хорошо сбросить иногда съ себя фракъ, и выкинуть какую-нибудь веселую шутку, безумно веселую…
— Нѣтъ, отчего же… я могу представить себѣ… Только публики не должно быть при этомъ. Или всѣ вмѣстѣ должны веселиться, дурачиться… а такъ…
Она покачала головой, но видя, что онъ продолжаетъ съ улыбкой смотрѣть на нее, вдругъ разсердилась.
— Вы разыгрываете роль клоуна передъ всѣми этими чужими людьми. Какъ вы не понимаете, что они смѣются не вмѣстѣ съ вами, а надъ вами. Къ тому-же вы баронъ… И они смѣются вдвое больше, а если бы вы были графомъ, смѣялись бы еще больше…
— Однако, однако, фрейленъ…
На другомъ концѣ залы мать сіяла отъ радости, что дочь ея разговариваетъ такъ долго съ барономъ. Теперь можно ужъ рискнуть пригласить его. Видя, что молодая пара подходитъ къ ней, она поднялась и громко, чтобы всѣ слыхали, заговорила:
— Заходите, пожалуйста, баронъ! Мы будемъ вамъ такъ рады…
Ему неудобно было отвѣтить отказомъ, и онъ пробормоталъ что-то невнятное.
Чортъ побери, однако!.. Ловко, очень ловко отдѣлала его хорошенькая еврейка… словно она чопорная баронесса фонъ Мюленъ… четырнадцать поколѣній предковъ… да… или молоденькое воплощеніе чиновничьей благопристойности съ пятаго этажа, занятаго вдовой статскаго совѣтника… а не дочь «крупнаго негоціанта». Мамаша, видно, помѣшана на томъ, чтобы тоже «имѣть салонъ»… Къ чорту!.. На сегодня съ него предостаточно. Онъ сослался на усталость, попрощался и поскорѣе ушелъ.
Возмутительно! Даже повеселиться немножко нельзя: непремѣнно удовольствіе будетъ испорчено чѣмъ-нибудь. Никакой радости въ жизни… Что ждетъ его дома? Неоплаченные счета, болтливая, любопытная, вѣчно напоминающая о долгахъ хозяйка, въ устахъ которой слово «баронъ» звучитъ, какъ пощечина… Пфуй, пфуй!..
О прекрасныхъ глазахъ молодой еврейки думалъ онъ… Что-то все-таки есть въ ней такое… Словно настоящая дама изъ общества и денегъ у нея, вѣроятно, тоже достаточно. Салонъ Левенштейнъ… да, недурно… Сегодня гость, завтра другъ, потомъ зять. Теща на каждомъ шагу будетъ говорить ему: — Баронъ, ты…
Онъ вдругъ громко расхохотался. Пора, пора, наконецъ, покончить съ надоѣвшей нуждою. Къ тому-же дѣвочка ему нравится. Онъ легъ и сладко уснулъ.
На слѣдующее утро онъ, вѣроятно, забылъ бы уже обо всемъ; но хозяйка принесла ему вмѣстѣ со счетомъ портного и письмомъ отъ пріятеля, который когда-то далъ взаймы ему сто марокъ и теперь настойчиво просилъ возвратить долгъ, изящную серебристо-сѣрую карточку:
Мадамъ Левенштейнъ, née Гиршбергъ.
Вторникъ; 5—7 час. Кенигрецерштрассе, 41.
Итакъ, госпожа Левенштейнъ отправила приглашеніе еще вчера вечеромъ. Энергичная дама, чортъ побери! Сегодня вторникъ… да… вѣжливость за вѣжливость.
Въ половинѣ шестого баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна входилъ элегантно одѣтый, аристократъ съ головы до ногъ, въ салонъ госпожи Левенштейнъ.
Хозяйка встрѣтила его съ бурной радостью.
— Ахъ, милый баронъ. — Она сразу сдѣлалась фамильярна:
— Мелли, пришелъ нашъ милый баронъ.
Готсейна младшій поморщился.
— Господа, позвольте представить вамъ нашего друга, барона Фридриха фонъ Готсейна.
Нѣкоторыя изъ присутствующихъ дамъ видѣли его въ кабарэ; здѣсь въ салонѣ онѣ раскланялись съ нимъ почти холодно. Только одна воскликнула:
— Ахъ, баронъ, какъ я рада! Захватили вы съ собою гитару?
Кровь бросилась ему въ голову.
— Въ слѣдующій разъ, — колко отвѣтила Мелли, протягивая гостю стаканъ чаю.
Хозяйка дома сдѣлала гримасу.
— Что ты, Мелли! Вѣдь баронъ здѣсь не для того, чтобы играть на гитарѣ. Напейтесь, пожалуйста, чаю, милый баронъ, а потомъ вы, конечно, споете намъ что-нибудь. Мелли будетъ аккомпанировать вамъ.
Баронъ Фридрихъ вспылилъ.
— Хорошо, но я ставлю условіемъ, чтобы всѣ дамы легли на коверъ и ударяли головой о полъ въ тактъ музыкѣ, — сказалъ онъ съ вызывающимъ видомъ.
Гости натянуто улыбались. Мелли отвела его въ сторону, чтобы показать какія-то старинныя гравюры. Дамы перешептывались.
— Все-же онъ очень красивъ…
— Когда онъ поетъ негритянскія пѣсни и танцуетъ кэкъ-уокъ, онъ еще лучше…
— Состоянія у него, конечно, нѣтъ?
— Надо думать… Сталъ бы онъ иначе вести себя такъ!
— Очень декоративенъ, — авторитетно протянула хозяйка и тутъ-же рѣшила пригласить его уже на послѣзавтра къ обѣду.
Надо отдать госпожѣ Левенштейнъ справедливость: она умѣла быть радушной, когда хотѣла привлечь кого-нибудь. И баронъ Фридрихъ фонъ Гостейна младшій скоро сдѣлался частымъ гостемъ въ ея домѣ.
Мелли держалась съ нимъ по-товарищески, но мать была необычайно любезна. За столомъ онъ долженъ былъ сидѣть рядомъ съ ней; въ правомъ углу гостиной, по его указанію, была переставлена мебель, съ нимъ совѣтывались, въ какой театръ идти, однажды ему даже пришлось выбрать госпожѣ Левенштейнъ по своему вкусу матерію на платье. Хозяинъ, игравшій безцвѣтную роль въ домѣ, предлагалъ ему за столомъ лучшія сигары и старѣйшія вина и дружески хлопалъ его по плечу. Все это было немножко смѣшно, но показывало, что Фридрихъ фонъ Готсейна сдѣлался своимъ человѣкомъ въ домѣ.
И, повидимому, барону ничего не оставалось больше, какъ дѣйствительно сдѣлаться «своимъ». Долги все росли, кредиторы надоѣдали все больше и больше, положеніе становилось безвыходнымъ.
Ждать дольше было невозможно. И вотъ однажды утромъ баронъ одѣлся тщательнѣе обыкновеннаго и ровно въ двѣнадцать часовъ дня позвонилъ у дверей квартиры г. Левенштейна.
Онъ былъ вполнѣ увѣренъ въ успѣхѣ и ничуть не тревожился. Но непріятнымъ казалось, что приходится дѣйствовать подъ давленіемъ обстоятельствъ, что очень значительную роль во всемъ этомъ играютъ два просроченныхъ векселя. Дѣвушка заслуживала, чтобы руки ея добивались по склонности, безъ всякихъ постороннихъ разсчетовъ… Ну, что-жъ, за то потомъ она не сможетъ пожаловаться на него… да… изъ нея выйдетъ очаровательная баронесса Готсейна.
Ему гораздо пріятнѣе было бы говорить лично съ ней. Но Мелли не было дома, и его приняла мать.
— Очень рада васъ видѣть, милый баронъ!
Она была необычайно толста въ этомъ широкомъ краснемъ плюшевомъ пенюарѣ. При видѣ ея баронъ почти забылъ о цѣли своего визита. «Неужели Мелли со временемъ будетъ такой же», мелькнуло у него въ головѣ. Легкій морозъ пробѣжалъ у него по кожѣ.
— Что новаго, милый баронъ? Мелли ушла съ знакомыми на выставку. Пріѣхали вчера изъ Бреславля. Очень богатый лѣсопромышленникъ… и сынъ его, только что устроившійся адвокатъ… замѣчательно симпатичные люди… Завтра познакомитесь съ ними.
Она сіяла отъ радости. Готсейна сидѣлъ противъ нея, вертѣлъ въ рукахъ блестящій цилиндръ и почти застѣнчиво откашливался… Наконецъ, началъ говорить. Сначала тихо, запинаясь, потомъ все горячѣе, съ возрастающимъ жаромъ и искренностью. Онъ представлялъ себѣ прекрасные, темные глаза Мелли, ея изящную тоненькую фигурку и, чтобы не разбить настроенія, избѣгалъ смотрѣть на сидѣвшую противъ него вульгарную толстую женщину въ красномъ плюшевомъ пенюарѣ. Онъ говорилъ очень долго, онъ чувствовалъ, что долженъ мотивировать свое предложеніе, долженъ заставить повѣрить въ свое чувство къ Мелли, убѣдить хотя бы себя самого. Наконецъ, кончилъ, опять повертѣлъ въ рукахъ цилиндръ и ждалъ отвѣта.
Госпожа Левенштейнъ не прерывала его; ея глаза все время были закрыты. Нѣтъ, подумайте только: настоящій баронъ стариннаго рода проситъ руки внучки Якова Гиршберга изъ Иноврацлава… Какъ аристократически держитъ онъ себя… какъ рыцарски! Она блаженно улыбалась.
Что, онъ кончилъ уже? Пересталъ говорить?.. Жаль, очень жаль! Она могла бы слушать его еще часъ, по крайней мѣрѣ… Съ усиліемъ открыла она увлаженные слезами глаза.
— Милый баронъ… вы не можете представить себѣ, какую честь дѣлаете намъ своимъ предложеніемъ. Вѣрьте мнѣ, прошу васъ. Мой мужъ будетъ очень польщенъ! Но… но, къ сожалѣнію., мнѣ тяжело говорить вамъ это… не сердитесь на меня, милый баронъ… У насъ совсѣмъ другіе планы относительно Мелли… Мы современные люди… титулъ, конечно, прекрасная вещь… но мы обязаны позаботиться о будущемъ нашей дочери. И какъ разъ все такъ сложилось… сынъ нашего бреславльскаго компаньона… Вы не повѣрите, баронъ, какой это серьезный молодой человѣкъ… какой способный… Всегда круглое пять, на всѣхъ экзаменахъ. Конечно, очень пріятно быть баронессой, но въ нашъ вѣкъ финансовая аристократія на первомъ мѣстѣ!
Она повторяла любимую фразу своего мужа. Потомъ, видя замѣшательство барона, прибавила съ материнской улыбкой:
— Всѣ мы знаемъ, конечно, что вы очень милый молодой человѣкъ… всѣ мы цѣнимъ и любимъ васъ… но все же вѣдь вы — не Крезъ… Если мужъ мой можетъ помочь вамъ чѣмъ-нибудь… онъ съ радостью все для васъ сдѣлаетъ! Только не покидайте насъ… Мы всѣ васъ такъ любимъ… Зачѣмъ вамъ жениться? Съ вашимъ титуломъ, съ вашей наружностью… Всѣ женщины влюблены въ васъ… повѣрьте мнѣ… Васъ всюду примутъ съ распростертыми объятіями — всюду.
Баронъ Фридрихъ то краснѣлъ, то блѣднѣлъ. Передъ глазами его вертѣлись огненные круги. Ему казалось, что вотъ въ самомъ дѣлѣ поднимаются толстыя руки, чтобы заключить его въ тѣсныя объятія, чтобъ погрузить его въ пурпурныя волны необъятнаго плюшеваго пенюара. Онъ вскочилъ, какъ безумный, пробормоталъ что-то нечленораздѣльное и стремительно выскочилъ изъ комнаты внизъ по лѣстницѣ поскорѣе на улицу.
Дома его ждало письмо.
До меня доходятъ странные слухи. Говорятъ, будто ты вращаешься въ неподходящемъ обществѣ и живешь свыше средствъ. Пока ты будешь вести такой образъ жизни, ты, конечно, не можешь разсчитывать на мою поддержку. Въ послѣдній разъ готовъ я придти тебѣ на помощь, но только при томъ обязательномъ условіи, что ты пойдешь навстрѣчу моимъ предположеніямъ. Не очень молодая, но очень симпатичная дама изъ общества согласилась бы протянуть тебѣ руку, послѣ того, какъ первые шаги для этого сдѣланы были лично мною. Надѣюсь, ты вполнѣ оцѣнишь мои заботы о тебѣ и самымъ рѣшительнымъ образомъ заявляю тебѣ, что со своей стороны ты обязанъ приложить всѣ усилія, чтобы осуществить мой планъ. Жду тебя въ среду къ обѣду. Среди небольшого числа приглашенныхъ ты встрѣтишь свою будущую жену и, конечно, самъ поймешь, какъ держать себя».
Готсейна младшій насмѣшливо улыбнулся. «Не очень молодая, но очень симпатичная дама»… Какая-нибудь старая карга, которая поскорѣй желаетъ пріобрѣсти себѣ за деньги молодого, красиваго мужа. Омерзительно! Если онъ женится на ней, онъ будетъ спасенъ, избавленъ отъ нужды, почти нищеты… Не женится — и опять придется жить подачками дяди, влюбленными взглядами женщинъ, слыть «эксцентричнымъ барономъ», богемой… Нѣтъ, дѣйствительно, такъ нельзя больше, ему до смерти все недоѣло! Довольно… довольно… Онъ сумѣетъ взять старую каргу въ руки… онъ приструнитъ ее хорошенько… И покажетъ себя госпожѣ Левенштейнъ, née Гиршбергъ… припомнитъ ей старое!..
Торопливо присѣлъ онъ къ столу, набросалъ почтительнѣйшее письмо барону Арнимуфонъ Готсейна, благодарилъ его за хлопоты и за: любезное приглашеніе и обѣщалъ въ среду непремѣнно придти. Потомъ пошелъ завтракать къ Гиллеру. Что, въ сущности, было большимъ легкомысліемъ… такъ какъ приближался конецъ мѣсяца.
— Позвольте, милая фрейленъ фонъ Кнорингъ, представить вамъ моего племянника барона Фридриха фонъ Готсейна.
Баронъ фонъ Готсейна старшій дѣлалъ въ послѣдній разъ то, что считалъ своимъ родственнымъ долгомъ. Онъ откашлялся, бросилъ многозначительный взглядъ на племянника и оставилъ его наединѣ съ его «нареченной».
Фрейленъ фонъ Кнорингъ была, вѣроятно, очень хороша въ свое время, манеры ея еще и теперь отличались благородной изысканностью. Баронъ Фридрихъ поцѣловалъ ея руку съ той ласковой почтительностью, съ какой цѣловалъ когда-то руки пріятельницамъ покойной матери. Но сейчасъ же у него явилось страстное желаніе сказать ей какую-нибудь дерзость, что-нибудь очень грубое, рѣзкое: пусть она видитъ, что онъ вовсе не намѣренъ разыгрывать съ ней слащавую комедію нѣжности.
— Сударыня, — насмѣшливо процѣдилъ онъ и вскинулъ монокль, заранѣе пріобрѣтенный имъ спеціально для сегодняшняго дня.
Спокойные, добрые, еще очень красивые глаза посмотрѣли на него съ изумленіемъ. Онъ покраснѣлъ, какъ ребенокъ, торопливо сбросилъ монокль, но сейчасъ же разсердился на себя и, стараясь выиграть время, пробормоталъ:
— Какой у васъ очаровательный вѣеръ!
— Подарокъ его величества покойнаго короля Гановерскаго.
— Какъ?!.
На лицѣ его отразился испугъ. Фрейленъ фонъ Кнорингъ ласково улыбнулась.
— Мнѣ этотъ вѣеръ достался отъ матери: мать моя была фрейлиной королевы.
— Ахъ, такъ… простите…
Баронъ Фридрихъ задумался. Онъ считалъ и считалъ… странно, очень странно! Числа все не сходились… Капли пота показались у него на лбу. Фрейленъ фонъ Кнорингъ пришла ему на помощь.
— Моя мать была при дворѣ еще до своего замужества… Потомъ она послѣдовала за королевой въ изгнаніе. Король умеръ задолго до моего рожденія. Говорятъ, онъ былъ чудный человѣкъ, — всегда веселый, какъ всѣ слѣпые.
Готсейна младшій все высчитывалъ и высчитывалъ… въ лучшемъ случаѣ ей могло быть лѣтъ сорокъ пять… Сорокъ пять лѣтъ!
Она дала ему время оправиться: начала разсказывать исторію вѣера. У матери ея было большое горе, она узнала нѣчто, что угрожало ея семейному счастью. Тогда королева дала отцу фрейленъ фонъ Кнорингъ вотъ этотъ вѣеръ, чтобъ онъ отнесъ его своей женѣ. Она сама получила его въ подарокъ отъ короля въ аналогичномъ случаѣ… И осушила свои слезы… Такимъ образомъ, миръ былъ опять возстановленъ, и съ тѣхъ поръ вѣеръ хранится въ семьѣ, какъ чудодѣйственный талисманъ…
Рѣчь фрейленъ фонъ Кнорингъ звучала, какъ ручеекъ. Ея рѣчь не знала точекъ, а только многоточіе. Отъ времени до времени она вздыхала. Совсѣмъ тихо. Видно было, что исторія вѣера была важнымъ событіемъ въ ея жизни. Повидимому, и сама она, какъ этотъ вѣеръ, хранилась гдѣ нибудь въ старинномъ ларцѣ среди душистыхъ сашэ и только отъ времени до времени въ торжественныхъ случаяхъ появлялась на свѣтъ Божій.
Готсейна смотрѣлъ на свою будущую жену съ робкой почтительностью, какъ смотрятъ на старинные портреты предковъ. А въ головѣ вертѣлось: наличныхъ — десять марокъ, вѣрнаго прихода въ будущемъ мѣсяцѣ — сто пятьдесятъ марокъ, мелкіе долги — шестьдесятъ марокъ, за комнату, бѣлье — пятьдесятъ марокъ… остается всего пятьдесятъ марокъ на цѣлый мѣсяцъ… Немного, чортъ побери! Онъ выпрямился. Пригласили обѣдать.
Баронъ Арнимъ позаботился о томъ, чтобы фрейленъ фонъ Кнорингъ была моложе всѣхъ присутствующихъ. Въ богатой столовой непріятно пахло муміями и барону фонъ Готсейна младшему вдругъ показалось, что роскошные цвѣты на столѣ испускаютъ удушливый трупный запахъ.
Вначалѣ разговаривали тихо и чопорно; всѣ, казалось, знали, зачѣмъ они здѣсь и поэтому были особенно любезны съ молодымъ барономъ. До нихъ дошли слухи, что онъ хочетъ покончить съ грѣхами молодости? Очень хорошо, что онъ, наконецъ, образумился и собирается жениться на хотя немолодой и болѣзненной, но очень богатой фрейленъ фонъ Кнорингъ. Нѣкоторые при этомъ заходили еще дальше: у нихъ есть дома еще «младшая», двѣнадцати-четырнадцатилѣтняя дѣвочка… Когда молодой баронъ овдовѣетъ лѣтъ черезъ десять — гм… ничего нельзя знать заранѣе. Тогда онъ будетъ недурной партіей…
На столѣ стояли старыя вина, и настроеніе мало-по-малу подымалось. Старики пили за здоровье своихъ сѣдовласыхъ сосѣдокъ, вспоминали прошедшія времена… Графиня Деллингеръ и какой-то отставной генералъ внезапно открыли, что они въ молодости влюблены были другъ въ друга, баронесса Мюленъ декламировала своему сосѣду стихотвореніе, которое посвятилъ ей ея первый поклонникъ, и дряхлѣющій камергеръ, очень любившій французскую литературу, а въ особенности Арсена Гуссе, прибавлялъ въ концѣ длинной рѣчи: — Да, мой милый Арсенъ не даромъ говорить: никогда нельзя бить женщину, даже цвѣткомъ.
Всѣ были необычайно милы, эстетично настроены, поэтичны, всѣ съ умиленіемъ смотрѣли на «жениха и невѣсту», какъ про себя называли уже молодого барона и фрейленъ фонъ Кнорингъ… Какъ рыцарски держалъ онъ себя… Фрейленъ фонъ Кнорингъ должна радоваться, что будетъ имѣть такого мужа!
А баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна младшій совершенно забылъ свою роль и чувствовалъ себя превосходно возлѣ «очаровательной старой фрейленъ».
— У васъ прелестныя руки!.. Какъ у покойной мамы. Когда у меня болѣла голова, она всегда должна была прикладывать къ моему лбу свою руку.
Фрейленъ фонъ Кнорингъ ласково, но немного растерянно улыбалась.
— Да, есть женщины, которыя рождены быть матерями, — продолжалъ баронъ, ничего не замѣчая, — святыя женщины, на которыхъ можно молиться! Не знаю только почему, мнѣ всегда нравились совсѣмъ другія женщины, такъ называемыя неприличныя бабенки… Странный вкусъ, не правда-ли, фрейленъ? Мама не разъ предсказывала мнѣ, что я плохо кончу… Боюсь ея предсказанія начинаютъ сбываться…
— Вы еще такъ молоды, — неосторожно замѣтила фрейленъ фонъ Кнорингъ, — гораздо моложе, чѣмъ я думала.
Готсейна младшій весело разсмѣялся.
— О, держу пари, вамъ изобразили меня пожилымъ, степеннымъ холостякомъ. Правда?
Онъ такъ искренно хохоталъ, что она начала смѣяться вмѣстѣ съ нимъ… тѣмъ болѣе, что со всѣхъ сторонъ съ ней чокались… и ей сдѣлалось весело…
— Фрейленъ фонъ Кнорингъ очень интересна сегодня, — тихо сказала графиня.
— Любовь преображаетъ людей, — осклабился генералъ.
— Для васъ нѣтъ ничего святого, — погрозила она ему. Молодой баронъ поднялъ бокалъ.
— Позвольте мнѣ, фрейленъ фонъ Кнорингъ, выпить за ваше здоровье. Я никакъ не думалъ, что вы такъ очаровательны.
Фрейленъ фонъ Кнорингъ скромно отнѣкивалась.
— Увѣряю васъ, вы очаровательны, вы внушаете такое довѣріе. Исповѣдываться можно вамъ… покаяться во всѣхъ своихъ прегрѣшеніяхъ.
Она вдругъ испугалась.
— О нѣтъ, прошу васъ…
Баронъ Фридрихъ смѣялся — громче, быть можетъ, чѣмъ позволялъ этикетъ; но онъ чувствовалъ себя превосходно, и въ погребахъ стараго барона такія чудесныя вина…
— О, не бойтесь, не бойтесь! Мою исповѣдь могъ бы услышать ребенокъ. Я хотѣлъ только разсказать вамъ исторію своихъ несчастій, несчастій барона, у котораго нѣтъ гроша за душою, отъ котораго оберегаютъ красивыхъ дѣвушекъ, какъ ягнятъ отъ коршуна… Вы умны, вы добры, вы поймете меня… У меня никогда не было права выбора, я никогда не могъ сказать, вотъ эту хотѣлъ бы я назвать своей женою… Я ѣздилъ съ ними на велосипедѣ, катался верхомъ, игралъ въ тенисъ, танцовалъ, видѣлъ вокругъ себя молодыхъ, юныхъ красавицъ и долженъ былъ молчать, ни на что не надѣяться: я могъ получить только то, что оставляли, чѣмъ пренебрегали другіе. Мать моя умерла въ квартирѣ, состоявшей всего изъ двухъ комнатъ; но у нея былъ салонъ и она была знатной дамой. Ей могъ я все сказать, она понимала меня. Вотъ уже три года не говорилъ я по душѣ ни съ одной женщиной; но къ вамъ я почувствовалъ сразу довѣріе… У васъ такіе добрые глаза, такія нѣжныя руки… Я хотѣлъ бы положить голову къ вамъ на колѣни и все разсказать вамъ, какъ матери. Вы поняли бы тогда, что значитъ быть красивой бездѣлушкой, которая должна достаться тому, кто дастъ за нее большую цѣну… Ваше здоровье!..
Но почему не подымаетъ она своего бокала, почему глаза ея безпомощно блуждаютъ вокругъ, почему въ нихъ видно страданіе? И почему такъ тихо сдѣлалось вдругъ въ пахнущей муміями, разукрашенной цвѣтами столовой? Не стучатъ ли кости въ могильной тишинѣ, не движутся ли безтѣлесные призраки?..
Нѣтъ…
Баронъ Арнимъ фонъ Готсейна поднялся изъ-за стола. Онъ былъ очень блѣденъ, но держалъ себя безупречно, какъ всегда… Торопливо, съ неудовольствіемъ задвигались стулья, угрожающе зашуршали шелковыя платья, возмущенно зашаркали лакированные ботинки.
Поднялся и баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна младшій. Онъ хотѣлъ предложить руку фрейленъ фонъ Кнорингъ, но она куда-то исчезла. Что это, въ чемъ дѣло? Или вино ему бросилось въ голову?
Два ливрейныхъ лакея неподвижно стояли въ дверяхъ и молча ждали, пока всѣ выйдутъ изъ комнаты.
Медленно прошелъ баронъ Фридрихъ въ гостиную. Тамъ сервированъ былъ кофе. Никто не сказалъ ему ни слова, никто не обращалъ на него вниманія, но взгляды преслѣдовали его, какъ удары хлыста…
Библіотека была освѣщена. Онъ услышалъ голоса дяди и фрейленъ фонъ Кнорингъ. Когда онъ вошелъ, баронъ Арнимъ провожалъ свою гостью въ переднюю. Она уходитъ уже? Жаль, очень жаль… единственная симпатичная особа изъ всего общества…
На столѣ стоялъ наполовину наполненный водою стаканъ, молодой баронъ осушилъ его. Только теперь замѣтилъ онъ, что туда подмѣшано было нѣсколько капель эфира… Это его освѣжило… голова его прояснилась немного. Неужели онъ сдѣлалъ какую-нибудь глупость? Сказалъ что-нибудь лишнее? Онъ бросился въ вестибюль. Дверь на лѣстницу была еще полуоткрыта, онъ успѣлъ увидѣть лакея позади исчезавшей женской фигуры въ шелковомъ сѣромъ манто.
Баронъ Арнимъ фонъ Готсейна стоялъ, тяжело дыша, прислонившись къ старинному шкапу изъ темнаго дерева съ матовыми инкрустаціями, художественной рѣзьбой и искусно сдѣланнымъ секретнымъ замкомъ. Тамъ хранились фамильныя бумаги рода Готсейна.
Увидѣвъ племянника, старый баронъ выпрямился.
— Фрейленъ фонъ Кнорингъ ушла уже, дядя? — спросилъ баронъ Фридрихъ съ искреннимъ сожалѣніемъ. — Знаешь, она была бы чудесной женой для тебя, удивительно симпатичная…
Баронъ Арнимъ фонъ Готстейна старшій медленно и однотонно отвѣтилъ, не глядя на барона фонъ Готсейна младшаго.
— Ты очень обяжешь меня, если никогда не переступишь больше порога моего дома.
Баронъ Фридрихъ поблѣднѣлъ и отшатнулся.
— Я не понимаю тебя, дядя!
— Очень жаль. Ты держалъ себя такъ, какъ можетъ быть принято держать себя въ томъ обществѣ, гдѣ ты вращаешься, но не въ нашемъ. Ты разговаривалъ съ дамой — знаешь ли ты еще, что такое дама? — какъ съ какой-нибудь… особой…
Баронъ Фридрихъ смотрѣлъ на него, все еще ничего не понимая.
— Ты сдѣлалъ фрейленъ фонъ Кнорингъ всеобщимъ посмѣшищемъ. Ты оскорбилъ ее. Оскорбить даму и къ тому же мою гостью, этого совершенно достаточно. Намъ не о чемъ говорить больше.
Нѣсколько минутъ Готсейна младшій стоялъ, словно вкопанный, потомъ разразился безумнымъ хохотомъ:
— Ахъ, вотъ что! Но если бы я, еще не достигшій тридцатилѣтняго возраста, высказывалъ сорокапятилѣтней женщинѣ чувства, которыхъ не могу къ ней питать, высказывалъ только затѣмъ, чтобы продаться ей, тогда вы, въ вашемъ обществѣ, нашли бы это очень похвальнымъ? Не я сдѣлалъ ее посмѣшищемъ, а ты… всѣ вы, вашимъ безсовѣстнымъ сводничествомъ!..
— Паяцъ! — презрительно пожалъ плечами старшій баронъ и повернулся къ нему спиною.
Готсейна младшій побагровѣлъ отъ злости.
— Паяцъ?.. хорошо, но во всякомъ случаѣ честный паяцъ!
Онъ такъ громко кричалъ, что въ дверяхъ гостиной появились испуганныя лица; тамъ думали, что случилось что-нибудь…
— О, ничего, ничего… — успокаивалъ старый баронъ, моментально овладѣвъ собою. — Не сыграть ли намъ пару роверовъ?
И онъ исчезъ вмѣстѣ съ другими за тяжелой шелковой портьерой.
Проводившій фрейленъ фонъ Кнорингъ лакей возвратился.
— Господину барону угодно будетъ пальто?
Готсейна утвердительно кивнулъ головой, машинально опустилъ руку въ карманъ фрака, досталъ портсигаръ, золотую спичечницу, которую подарилъ ему къ Рождеству дядя, и закурилъ папиросу. Онъ надѣлъ пальто и всунулъ лакею въ руку спичечницу вмѣсто монеты.
— Господинъ баронъ…
Но баронъ Готсейна уже спускался по лѣстницѣ.
И вотъ опять стоитъ онъ на улицѣ и опять закрылась за нимъ тяжелая дверь… навсегда.
Баронъ вынулъ часы. Ровно одиннадцать. Домой? Онъ съ ужасомъ вспомнилъ банальную обстановку дешевой меблированной комнаты, коптящую керосиновую лампу, хозяйку…
Нѣтъ… онъ не можетъ теперь быть одинъ… Онъ хочетъ видѣть людей… веселыхъ, беззаботныхъ людей. Поскорѣе въ кабарэ, къ «Кривой совѣ»!.. Эй, автомобиль! Теперь уже все равно…
— А, баронъ! Вотъ и баронъ!
Дамы захлопали въ ладоши, когда баронь Фридрихъ фонъ Готсейна въ пальто и на бекрень надѣтомъ цилиндрѣ вошелъ въ маленькій, накуренный залъ.
— Веселья, музыки! — закричалъ онъ.
Сбросилъ цилиндръ, пальто, прищурился: дымъ дешевыхъ сигаръ слѣпилъ глаза.
Лакей принесъ ему бокалъ шампанскаго:
— Третій столикъ слѣва. Тамъ пьютъ за здоровье барона.
Онъ быстро выпилъ. Кто-то сѣлъ за рояль.
— Негритянскую пѣсенку, баронъ!.. Кэкъ-уокъ, баронъ!..
Онъ пѣлъ негритянскія пѣсни, танцовалъ кэкъ-уокъ и ки-ка-пу, пѣлъ, снова танцовалъ… Слѣва присылали ему бокалъ шампанскаго, справа бокалъ шампанскаго…
Директоръ кабарэ сіялъ.
— Я охотно ангажировалъ бы васъ, баронъ. И хорошо платилъ бы… Можно было бы совершить турнэ по провинціи…
Готсейна смѣялся.
— От-лич-но!
Онъ такъ долго смѣялся, что это сдѣлалось, наконецъ, невѣжливымъ. Но директоръ ничуть не обидѣлся: подсѣлъ къ нему ближе, заказалъ бутылку вина и началъ подсчитывать…
Готсейна пилъ и смѣялся, потомъ сдѣлался вдругъ серьезенъ: «Баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна — негритянскія пѣсни и кэкъ-уокъ!» — звучитъ недурно…
И вдругъ ударилъ кулакомъ по столу:
— Чѣмъ продаваться женщинамъ… Ужъ лучше платите мнѣ вы! Ваше здоровье!
Онъ такъ громко смѣялся, что смѣхъ его заглушалъ музыку.
— Значитъ, по рукамъ, милый баронъ?
Барона Фридриха передернуло… Милый баронъ… Если бы только вся эта банда не становилась сразу такъ фамильярна… брр…
— Вина сюда!
Баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна сидѣлъ одинъ за столомъ и долго еще опоражнивалъ бокалъ за бокаломъ, бокалъ за бокаломъ…
Онъ заливалъ виномъ свое прошлое, все то, что не подходило къ его новой жизни…
Хоронилъ себя по первому разряду.