Похождения Дика Темпля (Гринвуд)/ДО

Похождения Дика Темпля : и его товарищей по лондонским трущобам
авторъ Джеймс Гринвуд, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1877. — Источникъ: az.lib.ru • (Dick Temple).
Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», №№ 5-7, 1878.

ПОХОЖДЕНІЯ ДИКА ТЕМПЛЯ
и
ЕГО ТОВАРИЩЕЙ ПО ЛОНДОНСКИМЪ ТРУЩОБАМЪ.

РОМАНЪ

Джемса Гринвуда.

Автора «Исторіи Найденыша».

I.

Утромъ, въ началѣ іюня, красивый молодой человѣкъ въ халатѣ и туфляхъ сидѣлъ одинъ за завтракомъ въ очень дурномъ настроеніи духа. Впрочемъ, строго говоря, нельзя сказать, чтобъ онъ сидѣлъ за завтракомъ, такъ какъ онъ не прикасался къ вкуснымъ, разнообразнымъ яствамъ, которыя могли бы удовлетворить самый утонченный вкусъ. Очевидная причина этого страннаго отсутствія аппетита въ здоровенномъ двадцати-шестилѣтнемъ юношѣ лежала передъ нимъ на столѣ въ видѣ письма, только что полученнаго по почтѣ.

Хотя письмо это было написано женщиной и состояло изъ четырехъ страницъ, въ немъ не говорилось о любви, а начиналось оно: «милый племянникъ», и оканчивалось: «твоя любящая тётка Тобита Сомерфильдъ». На конвертѣ же былъ адресъ: «Ричарду Темплю Эсквайру».

Онъ читалъ и перечитывалъ, повидимому, непріятное посланіе, бросалъ его на столъ, потомъ снова бралъ въ руки и, вставъ съ мѣста, подходилъ къ окну, какъ бы надѣясь, что, ближе къ свѣту, оно и по содержанію станетъ свѣтлѣе, но видя, что смыслъ мелко написанныхъ строчекъ все тотъ же, онъ сталъ нетерпѣливо ходить по комнатѣ, выражая свое неудовольствіе отрывочными фразами, далеко нелестными для того, къ кому онѣ относились.

— Нечего сказать, пріятная перспектива! Чортъ возьми! Что скажетъ Джекъ? Весело быть нянькой девонширскаго болвана. Этотъ щенокъ, у котораго не успѣло еще высохнуть молоко на губахъ, конечно, въ русыхъ кудряхъ, съ коленкоровымъ зонтикомъ въ рукахъ и съ цѣлымъ букетомъ въ петлицѣ. Нѣтъ, благодарю, слуга покорный.

Въ эту минуту на лѣстницѣ послышались торопливые шаги.

— А вотъ и Джекъ, промолвилъ Темпль, складывая письмо и пряча его въ карманъ: — ему надо будетъ сказать эту пріятную вѣсть, а потомъ пора готовиться къ пыткѣ.

Кто то постучалъ въ дверь набалдашникомъ трости и черезъ секунду ожидаемый гость вошелъ въ комнату.

Нельзя было сказать, съ строго приличной точки зрѣнія, чтобъ мистеръ Джекъ Моллетъ имѣлъ почтенный, внушительный видъ. Почти одинаковыхъ лѣтъ съ Темплемъ, онъ казался гораздо старше и болѣе опытнымъ въ жизни. На немъ была сѣрая высокая шляпа, легко осѣнявшая коротко остриженную голову, въ галстухѣ красовалась булавка съ синей эмалевой подковой, снабженной рубинами вмѣсто гвоздей; его трость, слишкомъ короткая, чтобъ опираться на нее, торчала изъ кармана пальто; на ногахъ у него были патентованные башмаки и суконныя штиблеты. Въ то же время, онъ былъ далеко не уродъ и, несмотря на слишкомъ румяное лицо, излишнюю развязность и рѣзкія манеры, отличался такой веселой, добродушной и открытой наружностью, что не совсѣмъ привлекательныя черты его внѣшности легко стушевывались.

Замѣтивъ сразу вытянутое лицо своего друга и нетронутый завтракъ, мистеръ Моллетъ остановился въ дверяхъ. Сіяющее лицо его омрачилось и онъ огласилъ воздухъ продолжительнымъ, грустнымъ свистомъ.

— Войди, Джекъ! воскликнулъ Дикъ Темпль нетерпѣливо: — изъ дверей очень дуетъ.

— Я не знаю, откуда дуетъ: въ дверь или изъ двери, отвѣчалъ Моллетъ, подходя къ столу: — но отъ тебя несетъ холодомъ, Дикъ.

— Прости, старина, произнесъ со смѣхомъ Темпль, протягивая руку: — я въ такомъ скверномъ настроеніи. Ты еще не завтракалъ?

— Нѣтъ, но и ты тоже.

— У меня нѣтъ аппетита.

— Быть можетъ, ты принялъ лекарство? замѣтилъ Моллетъ садясь за столъ и наваливая на тарелку ветчины и цыпленка.

— Ты правъ, Джекъ, я принялъ лекарства и очень противнаго, и не скоро позабуду его.

Моллетъ сочувственно вздохнулъ и указывая на конвертъ, валявшійся на столѣ, прибавилъ:

— Оно было въ этомъ завернуто?

Темпль молча кивнулъ головою.

— Я такъ и думалъ, продолжалъ Моллетъ: — но все же не отчего отчаяваться, мужественный британецъ. Сладки плоды испытанія. Если судьбѣ угодно, чтобъ мы не платили своихъ долговъ, то дадимъ же кредиторамъ примѣръ терпѣнія и покорности. Но въ чемъ дѣло, къ чему тебя приговорили?

— Я никогда не видывалъ такого человѣка, какъ ты, Джекъ! воскликнулъ Темпль съ неудовольствіемъ: — ты никогда не можешь быть серьёзнымъ. Прочти это письмо и оно тебя поразитъ, несмотря на всю твою напускную философію.

— Благодарю, я лучше перенесу ударъ, слушая чтеніе этого страшнаго письма. Но неужели твоя тётка до того нечеловѣчна, что отвѣчала рѣшительнымъ отказомъ на твои пламенныя просьбы и краснорѣчивыя увѣренія въ раскаяніи?

— Будь любезенъ, помолчи немного и выслушай…

— Ты самъ виноватъ. Ты не хотѣлъ воспользоваться соломинкой. А это была блестящая мысль.

— О какой соломинкѣ ты говоришь, чортъ возьми!

— О символической. Я совѣтовалъ тебѣ написать тёткѣ, что ты прибѣгаешь къ ней, какъ утопающій хватается за соломинку; а ты сочинилъ обрубленную мачту и въ отчаяньи обхватывающаго ее матроса на погибающемъ кораблѣ. Конечно, и эта картина не дурна, но она слишкомъ энергична и не можетъ войти въ голову раскаивающемуся грѣшнику, преслѣдуемому кредиторами. Вотъ тётка тебѣ и отказала, а соломинка была бы и поэтичнѣе и дѣйствительнѣе.

— Да погоди, болтунъ, кто тебѣ сказалъ, что она мнѣ отказала! воскликнулъ Темпль со смѣхомъ.

— Кто мнѣ сказалъ, продолжалъ Моллетъ, широко открывая глаза отъ изумленія: — да зачѣмъ мнѣ было объ этомъ и говорить. Я слышалъ отказъ тётки Тобиты въ воздухѣ, еще на лѣстницѣ, видѣлъ его въ нетронутомъ завтракѣ, въ твоихъ нахмуренныхъ бровяхъ.

— Такъ позвольте мнѣ увѣдомить васъ, мой проницательный другъ, что вы изволите ошибаться, сказалъ Дикъ Темпль, замѣтно повеселѣвъ отъ добродушной болтовни пріятеля.

— Въ какомъ отношеніи?

— Въ отношеніи моей почтенной тетки Тобиты.

— Какъ! ты хочешь сказать, что она…

— Да, она не отказала мнѣ въ просьбѣ.

Джекъ Моллетъ былъ такъ удивленъ, что кусокъ страсбургскаго паштета упалъ съ вилки, которую онъ несъ ко рту.

— И презрѣнный металлъ… началъ онъ, но Темпль его перебилъ.

— Будетъ, не безпокойся. Но дѣло совсѣмъ не въ деньгахъ; намъ обоимъ грозитъ большая непріятность…

Но Джекъ Моллетъ не слушалъ своего пріятеля, а, вскочивъ изъ-за стола, въ порывѣ радости перепрыгнулъ черезъ три стула, какъ бы играя въ чехарду и потомъ, схвативъ Дика за обѣ руки. воскликнулъ:

— Другъ мой, ты меня воскресилъ, и такъ какъ я теперь новый человѣкъ, то меня надобно крестить. Въ чемъ прикажешь, въ шампанскомъ или въ бургонскомъ? Я думаю, лучше въ бургонскомъ. Это будетъ символъ той скромной добродѣтельной жизни, которую мы съ тобой поведемъ съ этого дня.

И. наполнивъ стаканъ краснымъ виномъ, онъ выпилъ его залпомъ.

— Теперь я чувствую и аппетитъ, продолжалъ Джекъ, снова принимаясь за паштетъ: — ахъ! Дикъ, человѣкъ никогда не знаетъ всей тяжести гнетущаго его бремени, пока милосердная судьба не освободитъ отъ него несчастнаго.

— Но ты, Джекъ, забываешь, замѣтилъ Дикъ, снова принимая серьёзный видъ: — что насъ ожидаетъ непріятность, о которой ты даже не подозрѣваешь.

— Къ чорту ее! Потопимъ ее въ винѣ, отвѣчалъ Джекъ, наливая себѣ второй стаканъ вина.

— Нѣтъ, другъ мой, намъ надо встрѣтить мужественно и лицомъ къ лицу грозящую опасность.

— Ну, разсказывай. Но, вѣдь главное дѣло кончено. Она даетъ всѣ 500 фунтовъ, Дикъ, безъ скидки?

— Да, она гораздо добрѣе ко мнѣ, чѣмъ я стою, произнесъ Темпль, съ чѣмъ-то въ родѣ раскаянья въ голосѣ.

— Это не тётка, а золото! воскликнулъ Моллетъ, продолжая запивать виномъ куски паштета и цыпленка.

— Если ты согласенъ вести себя, какъ разумное существо, хотя пять минутъ, то ты услышишь…

— Что-нибудь очень непріятное. Хорошо, я слушаю. Но, пожалуйста, Дикъ, въ самомъ страшномъ мѣстѣ остановись, и дай мнѣ приготовиться къ грозному удару. Погоди, любезный другъ, ужасное подозрѣніе вкралось въ мое сердце. Неужели за пріятную сумму 500 фунтовъ, тебѣ придется перемѣнить жизнь и вмѣсто празднаго существованія, вырабатывать хлѣбъ въ потѣ лица? Нѣтъ, какъ это блюдо чечевицы ни соблазнительно, ты, Дикъ, не продавай своего первенства.

— Вотъ въ чемъ дѣло. Если я соглашусь на предписываемыя тёткой условія, то я болѣе несвободный человѣкъ.

— Какъ несвободный? воскликнулъ Джекъ Моллетъ съ искреннимъ безпокойствомъ: — я не понимаю.

— Да, я не буду воленъ дѣлать, что хочу. Я тебѣ говорилъ, Джекъ, что дѣло очень серьёзное. Начальство рѣшило, что въ послѣднее время колесо моей жизни вертѣлось слишкомъ быстро, и потому припасло для меня спасительный тормазъ. Оказывается, что мнѣ жить болѣе одному не подобаетъ и…

— Прости, другъ, мою болтовню! воскликнулъ Джекъ, вскакивая со стула въ сильномъ волненіи: — я и не помышлялъ, что имѣю дѣло съ несчастнымъ, стоящимъ на краю супружеской бездны.

— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ со смѣхомъ Дикъ: — дѣло еще не такъ худо, какъ ты думаешь. Но, лучше всего, прочтемъ поскорѣе письмо:

"Милый племянникъ, я была очень рада получить твое письмо, такъ какъ я вижу, что ты, по крайней мѣрѣ, здоровъ, хотя и находишься въ затруднительномъ положеніи, то есть на столько здоровъ, на сколько можетъ быть дурной, легкомысленный мальчикъ, преданный куренію, пьянству, неприличному обществу и безсоннымъ ночамъ. Впрочемъ, ты единственный сынъ моей бѣдной сестры и я не могу поступить съ тобою такъ, какъ бы ты заслужилъ. Конечно, я не стану терять время и въ двадцатый разъ давать тебѣ совѣты, которыми ты презираешь, какъ происходящіе отъ глупой, по твоему, старухи. Да проститъ тебя небо, Дикъ, какъ я тебя прощаю, и да увидишь ты свое заблужденіе, когда еще не будетъ поздно исправиться. Я получила, согласно моему желанію, списокъ твоихъ долговъ и громадная ихъ сумма привела меня въ ужасъ; одно меня утѣшаетъ, что ты далъ мнѣ слово, какъ честный человѣкъ, что у тебя нѣтъ болѣе долговъ. Я надѣюсь, что ты исполнишь свое обѣщаніе воздерживаться впредь отъ всякихъ излишнихъ расходовъ, и прилагаю при семъ чекъ на моего банкира въ 560 фунтовъ стерлинговъ. По уплатѣ всѣхъ долговъ, у тебя останется 50 фунтовъ стерлинговъ, которыхъ тебѣ хватитъ до слѣдующей полугодовой получки.

"Скажу тебѣ откровенно, что одно мѣсто въ твоемъ письмѣ меня особенно безпокоитъ. Ты, конечно, не забылъ, что и въ прошедшемъ письмѣ я просила тебя бросить знакомство съ Джекомъ Моллетомъ. (Названная личность встаетъ и почтительно кланяется). Я знаю достовѣрно, что это гадкій, легкомысленный, неприличный и развратный молодой человѣкъ (милая, добрая, чистосердечная старуха! замѣчаетъ Моллетъ), недостойный быть товарищемъ моего племянника. Но ты не даешь мнѣ никакого удовлетворительнаго отвѣта по этому вопросу, а только увѣряешь, что твой другъ Моллетъ не такъ черенъ, какъ его малюютъ. Но довольно проповѣдей. Ты удивишься, племянникъ Дикъ, что я имѣю до тебя просьбу. Она касается до твоего двоюроднаго брата Софтлея. Мнѣ нечего тебѣ напоминать, что этотъ милый мальчикъ былъ съ дѣтства моимъ настоящимъ сыномъ и всегда довольствовался обществомъ своей старой тётки и двоюродной сестры Ады, не выражая ни малѣйшаго желанія предпринять путешествіе хотя бы на двадцать миль отъ дома. Послѣ такой мирной, спокойной жизни, вдругъ мой милый Самюэль захотѣлъ повидать свѣтъ, то есть провести сезонъ въ Лондонѣ. Я ни сколько не скрываю отъ тебя. Ричардъ, что хотя осуждаю безумную расточительность, но считаю полезнымъ для молодого человѣка жизненный опытъ, такъ какъ на семъ свѣтѣ слабые, незнающіе люди всегда терпятъ невзгоды. Но я боюсь отпустить бѣднаго Самюэля безпомощнымъ и безоружнымъ въ лондонскіе вертепы. Я не хочу этимъ сказать, чтобъ онъ не понималъ всей важности своего предпріятія; онъ даже, скажу тебѣ откровенно, придаетъ слишкомъ большое значеніе своей поѣздкѣ въ Лондонъ и смотритъ на себя, по выраженію Ады, какъ на Мунго Парка, отправляющагося въ дикія пустыни Африки.

"Итакъ, Самюэль рѣшился на этотъ шагъ; мало того, онъ уже вчера выѣхалъ изъ Девоншира въ вашу громадную столицу и ты вѣроятно увидишь его вскорѣ послѣ полученія этихъ строкъ. Прошу тебѣ, Дикъ, побереги его. Будь его постояннымъ товарищемъ, покажи ему все замѣчательное въ Лондонѣ и, если ты сохранилъ хоть каплю любви къ своей старой тёткѣ Тобитѣ и дорожишь ея добрымъ мнѣніемъ, прошу тебя, очень прошу, предохрани его отъ всякихъ напастей..

Любящая тебя тётка

Тобита Сомерфильдъ".

— Ну. что ты на это скажешь, Джекъ? произнесъ Дикъ Темпль, пряча письмо въ карманъ.

— Относительно любезныхъ выраженій старухи о твоемъ покорномъ слугѣ?

— Нѣтъ, это пустяки, а что ты скажешь о моемъ прелестномъ братцѣ и о пріятной просьбѣ тётки?

— Трудно выразить свое мнѣніе о такомъ деликатномъ вопросѣ. Что ты знаешь о мистерѣ Самюэлѣ Софтлеѣ?

— Очень мало.

— Онъ дѣйствительно такой прелестный недоросль, какимъ изображаетъ его твоя почтенная тётка?

— Я не имѣлъ удовольствія его видѣть съ тѣхъ поръ, какъ еще юношей провелъ мѣсяцъ у тётки. Ему тогда была только семнадцать лѣтъ.

— И, повидимому, вы не заключили тогда дружественнаго союза на всю жизнь?

— Онъ тогда былъ — помни, что съ тѣхъ поръ прошло шесть лѣтъ — самый милый недоросль и примѣрный юноша, какого можно только себѣ представить. Однажды у него цѣлый день болѣла голова оттого, что я курилъ при немъ трубку.

— А съ тѣхъ поръ онъ развился?

— Я не имѣю о немъ никакихъ свѣдѣній, кромѣ этого письма. Конечно, я могу отказаться отъ чести, оказываемой мнѣ тёткой.

— Нѣтъ, другъ мой, это невозможно! воскликнулъ поспѣшно Джекъ Моллетъ: — неизбѣжнымъ результатомъ такого безумія была бы пріостановка всякихъ субсидій отъ твоей тётки, что было бы для насъ чрезвычайно непріятно, въ виду продолжающагося гнѣва моего родителя. Нѣтъ, Дикъ, мы должны принять это испытаніе, я говорю мы, потому что я тебя, конечно, не покину въ такую критическую минуту.

— Я зналъ, что могу разсчитывать на твою дружбу, отвѣчалъ Дикъ Темпль, пожимая съ благодарностью руку своего пріятеля: — я полагаю, что намъ отдѣлаться отъ этой каторги нельзя, не возстановивъ противъ себя начальство.

— А я думаю, замѣтилъ Джекъ: — что можно выйти изъ нашего затруднительнаго положенія.

— Какъ?

— Подожди. Ты увѣренъ, что твой двоюродный братецъ невинный младенецъ, незнакомый съ лондонскимъ нечестіемъ?

— Да, кажется; а судя по письму тётки, онъ ожидаетъ здѣсь увидѣть нѣчто ужасное.

— Не отпугать ли намъ его сразу и, увѣряя, что мы начинаемъ знакомить его съ лондонской жизнью въ самой невинной ея формѣ, повести его прямо въ развратную трущобу. Если подобное зрѣлище его не отвадитъ отъ насъ, то значитъ въ немъ болѣе толку, чѣмъ мы полагаемъ.

— Это хорошая идея, мой другъ, но если онъ, испугавшись, уѣдетъ обратно въ Девонширъ и разскажетъ моей тёткѣ, что онъ видѣлъ и какія забавы мы считаемъ самыми невинными, то вѣдь я на вѣки погибъ въ ея глазахъ. Нѣтъ, Джекъ, твоя выдумка никуда не годится. Намъ лучше терпѣливо перенести посланное на насъ испытаніе.

— Или не поступить ли намъ совершенно иначе, продолжалъ ловкій Джекъ: — вѣдь нѣтъ никакихъ доказательствъ, что ты ведешь безумную жизнь, какъ увѣрена твоя тётка, несмотря на всѣ твои протесты. Ты невиноватъ, если мистръ Самюэль Софтлей упорно считаетъ тебя завсегдатаемъ тѣхъ увеселительныхъ лондонскихъ трущобъ, съ которыми онъ вдругъ захотѣлъ познамиться. Славная была бы шутка обморочить его.

— Я тебя не понимаю.

— Очень просто. Я не предлагаю представиться ему невинными агнцами; но хорошо было бы, еслибъ онъ, вмѣсто развратныхъ кутилъ, какими насъ рисовала твоя тётка, нашелъ бы двухъ скромныхъ юношей, единственнымъ развлеченіемъ которымъ служатъ прогулки по паркамъ и платоническое ухаживаніе за красавицами въ загородныхъ садахъ. Если черезъ недѣлю или двѣ подобнаго веселаго препровожденія времени, онъ попросилъ бы какой-нибудь болѣе пряной забавы, то мы могли бы взять съ него торжественную клятву не говорить ни слова тёткѣ Тобитѣ и потомъ повести его въ театръ или въ ресторанъ. Я тебя увѣряю, Дикъ… но что это стучатъ?

— Войдите.

— Извините, сэръ, сказала вошедшая служанка: — васъ спрашиваетъ какой-то джентльмэнъ.

Заговорщики взглянули другъ на друга со страхомъ.

— На что онъ похожъ? спросилъ шепотомъ Темпль.

— На провинціала. Вотъ его карточка.

— Я такъ и думалъ, сказалъ Дикъ, взглянувъ на карточку: — это нашъ врагъ.

Но черезъ минуту, онъ весело произнесъ, обращаясь къ служанкѣ:

— Конечно, просите мистера Софтлея.

II.

По внѣшности, мистеръ Самюэль Софтлей далеко не походилъ на врага; въ немъ не было ничего злого, или скрытнаго. Стоя въ дверяхъ, какъ бы въ рамкѣ, онъ казался полнѣйшимъ олицетвореніемъ молодого провинціальнаго англичанина. Значительно выше средняго роста, здоровенный, широкоплечій, съ короткими вьющимися, русыми волосами, голубыми глазами, нѣжнымъ цвѣтомъ лица, нѣсколько загорѣлымъ, онъ былъ совершеннымъ контрастомъ того изнѣженнаго, лѣниваго недоросля, которымъ его рисовалъ Темпль, а потому Джекъ Моллетъ былъ внѣ себя отъ изумленія. Кромѣ того, отъ мистера Софтлея несло свѣжимъ, здоровымъ воздухомъ, которымъ такъ славится Девонширъ съ своими знаменитыми лугами и фруктовыми садами. Но всего замѣчательнѣе въ немъ была удивительная живость и энергія, которыя нисколько не соотвѣтствовали его скромному, застѣнчивому обращенію.

Невозможно было не отвѣчать на его радушное привѣтствіе и дружеское пожатіе руки.

— Это — мой другъ, мистеръ Джекъ Моллетъ, о которомъ вы, вѣрно, слыхали, сказалъ Дикъ.

Софтлей отвѣчалъ, знаменательно сверкнувъ глазами, что слава этого джентльмэна достигла до Девоншира, и что онъ надѣялся имѣть удовольствіе поближе съ нимъ познакомиться.

— А когда вы пріѣхали? спросилъ Дикъ.

— Съ десяти-часовымъ поѣздомъ, и я голоденъ, какъ охотникъ, отвѣчалъ Софтлей, бросая умильные взгляды на столъ, изъ-за котораго только что всталъ Моллетъ.

— Неудивительно, отвѣчалъ Дикъ: — теперь уже часъ; гдѣ вы…

— Я такъ и думалъ, что вы удивитесь. Меня самого крайне изумило то, что со много случилось. Я былъ бы здѣсь уже три часа тому назадъ, еслибъ не подвергся странному приключенію. Я вамъ все разскажу, утоливъ предварительно мой голодъ.

Говоря это, онъ снялъ польто и перчатки, пока Дикъ Темпль переглянулся съ Джекомъ Моллетомъ.

— Должно быть, это приключеніе очень интересное, замѣтилъ послѣдній: — такъ какъ оно такъ рѣзко запечатлѣлось въ вашей памяти, что его не могло изгладить зрѣлище Лондона.

— Какъ, изгладить зрѣлище Лондона! повторилъ весело Софтлей, принимаясь за завтракъ: — да оно случилось здѣсь. Въ Девонширѣ, любезный сэръ, о такихъ дѣлахъ и помину нѣтъ. Только въ вашемъ нечестивомъ Лондонѣ можно имѣть удовольствіе попасть въ среду воровъ. Ха, ха, ха! Простите мою грубую откровенность, но вы согласитесь со мною, когда услышите мою исторію.

Дикъ Темпль и мистеръ Моллетъ стали въ тупикъ. Согласно тому понятію, которое наши друзья составили себѣ о молодомъ провинціалѣ, онъ долженъ былъ отличаться застѣнчивостью, особливо въ присутствіи такихъ опытныхъ столичныхъ жителей, какъ они, но, вмѣсто того, онъ оказался развязнымъ, веселымъ и, судя по его намекамъ, вышелъ торжествующимъ героемъ изъ приключенія, случившагося съ нимъ въ теченіи первыхъ трехъ часовъ, проведенныхъ въ Лондонѣ.

— Вамъ трудно было найти сюда дорогу отъ вокзала? спросилъ Дикъ.

— Нѣтъ, я пріѣхалъ въ кэбѣ. А развѣ, любезный двоюродный братецъ, путешествіе изъ одного конца Лондона въ другой считается труднымъ подвигомъ?

— Нѣтъ, для лондонцевъ это ничего, произнесъ Дикъ съ замѣтнымъ неудовольствіемъ: — они привыкли держать ухо востро. Но провинціалы, пріѣзжающіе сюда впервые, часто подвергаются сильнымъ непріятностямъ. Я увѣренъ, что мой другъ Моллетъ поддержитъ меня въ этомъ.

— Конечно, прибавилъ Джекъ: — я видалъ не одного провинціала, котораго тотчасъ по пріѣздѣ въ Лондонъ такъ ощипывали, что нетолько у него пропадалъ кошелекъ, но и самый карманъ, въ которомъ находился кошелекъ.

— Это случалось тотчасъ по прибытіи въ вокзалъ желѣзной дороги? спросилъ Софтлей, знаменательно подмигивая.

— Да.

— Напримѣръ, на Падингтонской станціи?

— Я докажу съ газетами въ рукахъ, сказалъ Джекъ: — что большую часть провинціаловъ обманываютъ именно на Падингтонской станціи.

Послѣднія слова, произнесенныя Джекомъ Моллетомъ совершенно серьёзно, возбудили почему то взрывъ смѣха въ мистерѣ Самюэлѣ Софтлеѣ, и онъ такъ сильно хохоталъ, что долженъ былъ бросить завтракъ.

— Позвольте мнѣ васъ спросить, сэръ, воскликнулъ онъ, наконецъ, приходя въ себя и отирая платкомъ лицо, на которомъ выступилъ потъ: — видали ли вы когда-нибудь, при вашей долголѣтней опытности, провинціала, который обошелъ разбойниковъ, хотѣвшихъ его обмануть?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Джекъ: — конечно, всякое бываетъ, но подобный диковинный случай былъ бы опубликованъ въ газетахъ.

— Въ такомъ случаѣ, воскликнулъ съ торжествомъ мистеръ Софтлей: — вы видите передъ собой человѣка, который совершилъ такой неслыханный подвигъ.

— Неужели? воскликнули въ одинъ голосъ наши друзья.

— Это фактъ, увѣряю васъ, и я долженъ прибавить, что если мошенники, въ руки которыхъ я попалъ, представляютъ хорошій образецъ этого почтеннаго сословія, то, моему мнѣнію опасности, грозящія новичкамъ въ Лондонѣ, ужасно преувеличены. Вашъ лондонскій мошенникъ — презрѣнный трусъ, готовый дать тягу, какъ только онъ видитъ, что имѣетъ дѣло съ энергичнымъ, рѣшительнымъ человѣкомъ, который не позволитъ себя дурачить.

— Я долженъ вамъ откровенно сказать, любезный двоюродный братъ, произнесъ Темпль со смѣхомъ: — что вы меня приводите въ изумленіе!

— Ну, признаюсь, и я самъ былъ удивленъ своей прыти. Еслибъ наканунѣ моего отъѣзда изъ дома, меня кто нибудь спросилъ: «считаешь ли ты себя способнымъ обойти лондонскаго мошенника?» то я отвѣчалъ бы: «конечно, нѣтъ», а теперь я вызываю ихъ всѣхъ на борьбу и берусь побороть цѣлую дюжину этихъ презрѣнныхъ трусовъ. Ха! ха! ха! Я право не вѣрилъ своимъ глазамъ, когда два мошенника, напавшіе на меня, обратились въ бѣгство, забывъ даже свои деньги.

— Такъ дѣло шло о деньгахъ? спросилъ Дикъ Темпль, который приходилъ въ большее и большее изумленіе.

— Конечно, дѣло шло о моихъ дерьгахъ, которыми они хотѣли поживиться. Безъ всякаго сомнѣнія, это были записные мошенники. Но еслибъ вы только слышали, какъ они ловко говорили; естественно, что простяки попадаются въ ихъ сѣти. Я по опыту теперь знаю, что надо быть очень сметливымъ для борьбы съ такими ловкими обманщиками.

— Ну, примите наше поздравленіе, произнесъ Дикъ, съ нѣкоторымъ недовѣріемъ: — и разскажите намъ все по порядку.

— Сейчасъ, отвѣтилъ Софтлей, послѣ минутнаго колебанія: — но не забывайте, что я сначала не угадалъ обмана. Я въ этомъ откровенно сознаюсь. Но кто сталъ бы подозрѣвать почтеннаго, стараго джентльмэна въ черной шляпѣ, въ синемъ фракѣ, съ бронзовыми пуговицами, съ золотой, тяжелой цѣпью у часовъ и въ суконныхъ штиблетахъ? Я увѣренъ, что вы, Дикъ, и вы, мистеръ Моллетъ поддались бы ловкому обманщику.

— Вы, вѣроятно, правы, любезный Софтлей, сказалъ Дикъ: — но что-же сдѣлалъ джентльмэнъ въ суконныхъ штиблетахъ? Вы еще намъ не сказали, какъ вы съ нимъ познакомились.

— Онъ подошелъ ко мнѣ. Я дожидался моихъ вещей, когда вдругъ онъ ударилъ меня по плечу съ такой невинной, добродушной улыбкой, которая шла бы къ векфильдскому пастору. Вы не можете себѣ представить, Дикъ, какъ я доволенъ, что поборолъ этого низкаго обманщика. Онъ держалъ въ рукахъ бумажникъ въ кожанномъ переплетѣ и сказалъ: «извините, молодой человѣкъ, это вѣрно вы потеряли»? Я отвѣчалъ: «нѣтъ, не я; почему вы полагаете, что я его потерялъ?» «Мнѣ казалось, что я видѣлъ, какъ вы его обронили, продолжалъ почтенный джентльмэнъ: — какъ жаль, что онъ не вашъ. Куда я его теперь дѣну?» Я на это замѣтилъ: «А развѣ здѣсь нѣтъ отдѣленія для пропавшихъ вещей, какъ у насъ на станціяхъ въ Девонширѣ?» "Не знаю, отвѣчалъ онъ: — я, подобно вамъ, провинціалъ и пріѣхалъ въ Лондонъ только по дѣлу о завѣщаніи одного стараго дяди. А грѣхъ отдать этотъ бумажникъ въ безчестныя руки, не правда ли? Мнѣ очень хочется раскрыть его и посмотрѣть, нѣтъ ли въ немъ визитной карточки или письма, по которымъ можно было бы узнать его собственника. Конечно, не мое дѣло было раскрывать чужой бумажникъ, тѣмъ болѣе, что въ немъ были отдѣленія для денегъ, повидимому, туго набитыя, но какъ-то инстинктивно, я остался и присутствовалъ при осмотрѣ бумажника старымъ негодяемъ. «Боже милостивый!» воскликнулъ онъ съ испугомъ: — да здѣсь банковые билеты на громадную сумму. Но не успѣлъ онъ произнести этихъ словъ, какъ къ намъ подбѣжалъ другой джентльмэнъ, страшно взволнованный и едва переводя духъ. «Извините, господа, это моя собственность! воскликнулъ онъ: — я ее обронилъ пять минутъ тому назадъ, выходя изъ вагона перваго класса». «Ну, слава Богу, что нашелся собственникъ, сказалъ старый джентльмэнъ: — но извините, сэръ, если этотъ бумажникъ вашъ, то скажите, что въ немъ находится». Другой джентльмэнъ тотчасъ отвѣчалъ: "тутъ банковыхъ билетовъ на 460 фун. стерл. и около 20 ф. золотомъ, а во внутреннемъ отдѣленіи, вы найдете мою карточку — Брезіеръ. Старикъ заглянулъ во внутреннее отдѣленіе и вынулъ карточку. «Мистеръ Даніель Брезіеръ, солильщикъ рыбы въ Дормутѣ», прочелъ онъ. «Да, да, это я, произнесъ мистеръ Даніель Брезіеръ, пряча въ карманъ, найденное сокровище: — вы не можете себѣ представить, господа, какъ я вамъ обязанъ. Еслибъ простой бѣднякъ нашелъ мой бумажникъ, то я далъ бы ему пять фунтовъ и тѣмъ дѣло было бы кончено». Вы извините меня, что я вхожу въ такія подробности, замѣтилъ Софтлей, вдругъ прерывая свой разсказъ: — но я желаю дать вамъ понятіе о тѣхъ людяхъ, съ которыми я имѣлъ дѣло. Еслибъ они были простые воры, то мнѣ нельзя было бы хвалиться своей побѣдой надъ ними.

— Я ни мало не сомнѣваюсь, что это первостепенные мошенники, отвѣчалъ Дикъ Темпль, подмигивая въ то же время Джеку Моллету: — но, пожалуйста, продолжайте.

— Собственникъ бумажника объяснилъ далѣе, что намъ онъ, какъ джентльмэнамъ, не можетъ заплатить деньгами, а потому предложилъ намъ стаканъ вина. Мы приняли его любезное предложеніе и всѣ втроемъ отправились въ ближайшую таверну.

— Извините, что я васъ перебью, сказалъ Моллетъ: — но вы до этой минуты ничего не подозрѣвали?

— Ничего. Какъ только возникло въ моей головѣ подозрѣніе, такъ я тотчасъ сталъ держать ухо востро, какъ сдѣлалъ бы каждый разумный человѣкъ на моемъ мѣстѣ. Когда мы усѣлись за столикъ и намъ подали бутылку вина, то старикъ въ суконныхъ штиблетахъ замѣтилъ, что онъ можетъ остаться только нѣсколько минутъ, такъ какъ его ждетъ стряпчій по дѣлу о завѣщаніи дяди. «Странное стеченіе обстоятельствъ, замѣтилъ мистеръ Брезіеръ: — у меня также дѣло по завѣщанію, но надѣюсь, что оно не столь непріятно». «Ну, судя по вашему бумажнику, ваши дѣла не могутъ быть очень непріятны», замѣтилъ старикъ, подмигивая мнѣ. «Однако, увѣряю васъ, что я нахожусь въ очень непріятномъ положеніи, отвѣчалъ мистеръ Брезіеръ: — я вамъ скажу по секрету, между нами, господа, что моей теткѣ не слѣдовало позволять писать завѣщанія». Старикъ воскликнулъ съ глубокимъ интересомъ: «Отчего?» «Она была съумасшадшая, отвѣчалъ Брезіеръ: — мнѣ, конечно, жаловаться не на что; за исключеніемъ нѣкоторыхъ мелочей, я получилъ все наслѣдство, но я говорю съ вами искренно и потому повторяю, что тётка была съумасшедшая». "Да вы почему это думаете? спросилъ старикъ, какъ бы въ разсѣянности, наливая мнѣ еще стаканъ вина. «Я вамъ сейчасъ объясню, продолжалъ Брезіеръ, понижая голосъ: — во-первыхъ, я, какъ житель Ярмута, не могъ знать хорошо Лондона, а тётка вздумала дать мнѣ странное порученіе, предполагая, что мнѣ близко знакомъ классъ столичныхъ водовозовъ и фонарщиковъ». «Отчего же вы не объяснили ей, что она заблуждается», замѣтилъ старый джентльмэнъ въ суконныхъ штиблетахъ. «Но, вѣдь я не зналъ объ ея намѣреніяхъ и не подозрѣвалъ, что она оставитъ мнѣ что-нибудь. Это доказываетъ только, что она питала ко мнѣ большое довѣріе. Зная, что она любитъ соленую рыбу, я посылалъ ей иногда въ подарокъ корзину соленой рыбы — это мнѣ ничего не стоило при моемъ ремеслѣ — а старуха пришла къ тому убѣжденію, что я былъ человѣкъ надежный и оставила мнѣ всѣ свои деньги, подъ тѣмъ только условіемъ, чтобы, въ теченіи трехъ мѣсяцевъ послѣ ея смерти, я роздалъ собственноручно или черезъ довѣренныхъ лицъ 500 ф. ст. самымъ достойнымъ вдовамъ лондонскихъ водовозовъ и фонарщиковъ». «Странное условіе, замѣтилъ старикъ: — и вы должны непремѣнно его исполнить?» «Непремѣнно, иначе наслѣдство перейдетъ не ко мнѣ, а къ отдаленному родственнику, отвѣчалъ ярмутскій солильщикъ рыбы: — а дѣло въ томъ, — я вамъ говорю, господа, по секрету, — что срокъ приближается. Признаюсь, это дѣло мнѣ не улыбается и я его все откладывалъ; теперь же остается только одна недѣля, и если я не раздамъ эти деньги по назначенію до будущаго вторника до двѣнадцати часовъ, то я лишусь наслѣдства». «Я очень сожалѣю васъ», замѣтилъ старикъ и не желалъ бы быть на вашемъ мѣстѣ. «А вы?» прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ. Я сказалъ, что не желалъ бы исполнять такое порученіе. «Какъ мнѣ жаль это слышать», воскликнулъ Брезіеръ: — «у меня только что блеснула въ головѣ счастливая мысль». — Какая? спросилъ я. Онъ поспѣшно отвѣчалъ: — «Все дѣло легко бы устроилось, еслибъ два джентльмэна, подобные вамъ, взялись мнѣ помочь». «Это невозможно, отвѣчалъ наивно старикъ въ штиблетахъ: — мы ничего не знаемъ здѣсь. Къ тому же мы вамъ совершенно незнакомы, и счастье ваше, что вы напали на честныхъ людей. Впрочемъ, если вы дѣйствительно довѣряете намъ, то я долженъ сказать — конечно, за одного себя»…

Софтлей снова прервалъ свой разсказъ и, переводя дыханіе произнесъ:

— Тутъ только я понялъ, что нахожусь въ рукакъ ловкихъ мошенниковъ, о продѣлкахъ которыхъ, основанныхъ на воображаемомъ довѣріи къ несчастнымъ жертвамъ, такъ часто пишутъ въ газетахъ. Первой моей мыслью было вытолкать ихъ въ шею изъ комнаты, но потомъ я рѣшился, и вы, конечно, согласитесь, что мой планъ былъ великолѣпный, довести дѣло до конца, притворившись, что пойманъ въ ихъ сѣти. Чтобъ быть краткимъ, я не стану описывать всѣхъ подробностей всѣмъ знакомой исторіи. Старикъ въ суконныхъ штиблетахъ отвелъ меня въ сторону и объяснилъ, что, несмотря на всѣ свои занятія, онъ согласенъ принять на себя порученіе солильщика рыбы, если я сдѣлаю тоже. «Конечно, прибавилъ онъ: — онъ долженъ намъ дать, скажемъ, по 150 ф. ст. безъ всякихъ условій, вполнѣ надѣясь на нашу честность». Я изъявилъ свое согласіе съ видимымъ удовольствіемъ, такъ что у стараго мошенника засверкали глаза. Солильщикъ рыбы не представилъ никакихъ возраженій, и только замѣтилъ: «Мнѣ необходимо имѣть какое-нибудь доказательство вашей надежности, такъ какъ, по завѣщанію моей тётки, люди, которымъ я поручу исполненіе ея воли, должны быть вполнѣ надежными». Вотъ, прибавилъ онъ, вытаскивая кожанный кошель: — здѣсь 45 золотыхъ, пересчитайте ихъ и убѣдитесь, что они не фальшивые. Ну, теперь я завяжу его узломъ. Сколько у васъ, господа, при себѣ денегъ?" Старикъ въ суконныхъ штиблетахъ отвѣчалъ, что у него 17 ф. ст. 15 шил., а у меня было немного менѣе, около 15 ф. ст. «Мы помѣняемся кошельками прибавилъ солильщикъ рыбы: — я возьму самый тощій, вашъ, продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ: — а вы возьмите самый толстый, мой. Теперь я уйду отсюда на четверть часа, а, по моемъ возвращеніи, если все будетъ благополучно, то мы кончимъ наше дѣльце».

— Но вы, конечно, не отдали ему своего кошелька? замѣтилъ Джакъ Моллетъ, едва удерживаясь отъ хохота.

— Вы только послушайте, какъ я поступилъ, произнесъ торжественно Софтлей: — вы не сдѣлали бы этого, какъ опытные, благоразумные лондонцы. Вы, по всей вѣроятности, не довели бы шутки до конца, а, расхохотавшись, позабавились бы на счетъ разочарованныхъ мошенниковъ. Но я сдѣлалъ лучше. Я передалъ мошеннику мой кошелекъ, а у него взялъ кожанный кошель съ 45 золотыми. Потомъ, всталъ и воскликнулъ: «Проклятые мошенники, вы ошиблись на этотъ разъ. Я не предамъ васъ полиціи, а накажу другимъ образомъ. Вы думали меня поймать, а я обойду васъ. Все, что тутъ есть лишняго противъ той суммы, которая находится въ моемъ кошелькѣ, я отдамъ бѣднымъ. А если вы тотчасъ не уйдете отсюда, то…» Мнѣ не пришлось повторить этого требованія, ибо пойманные мошенники въ ту же минуту спаслись бѣгствомъ. Оставшись одинъ, я заплатилъ за вино, взялъ кэбъ и пріѣхалъ сюда. Извините меня, мистеръ Моллетъ и вы, Дикъ, но я, какъ провинціалъ, попавшій въ Лондонъ, горжусь своимъ подвигомъ.

— И вы дѣйствительно взяли деньги этого негодяя? спросилъ Джекъ Моллетъ съ такой саркастической улыбкой, что Софтлей воскликнулъ съ негодованіемъ:

— Вы мнѣ не вѣрите! Вотъ посмотрите.

И онъ бросилъ на столъ кожанный кошель, который зазвенѣлъ такъ странно, что Джекъ Моллетъ быстро взглянулъ на Дика и громко расхохотался.

— Чему вы смѣетесь? воскликнулъ Оофтлей, съ изумленіемъ смотря на обоихъ друзей.

— Попался молодецъ! воскликнулъ Джекъ, не переставая хохотать.

— Я дорого бы далъ, прибавилъ Дакъ, также смѣясь: — чтобъ увидать, какъ эти пристыженные вами мошенники бѣжали съ позоромъ. Вы можете быть увѣрены, что они не скоро забудутъ этотъ урокъ. Ха! ха! ха! Старый джентльмэнъ въ суконныхъ штиблетахъ ловкій человѣкъ, но не тягаться ему съ девонширцемъ.

— Я, право, не понимаю, что съ вами! воскликнулъ гнѣвно Софтлей, покраснѣвъ до корней волосъ: — я не привыкъ, чтобъ надо мною издѣвались или мнѣ не вѣрили. Сдѣлайте одолженіе, объясните, чему вы смѣетесь.

— Вы уморите меня со смѣха, произнесъ Джекъ, хватаясь за ручки креселъ. — вы лучше пересчитайте деньги въ мѣшкѣ.

— Я уже ихъ считалъ, сэръ, отвѣчалъ оскорбленный провинціалъ: — но, если вамъ угодно…

Онъ развязалъ кошель и высыпалъ деньги въ тарелку. Въ туже минуту онъ увидалъ, что дѣйствительно мошенники съиграли съ нимъ злую шутку. Солильщикъ рыбы, отдавая ему кошель, ловко подмѣнилъ настоящіе золотые гановерскими медалями, которыя всѣ вмѣстѣ не стоили полуфунта стерлинговъ.

Около минуты Софтлей, въ какомъ-то оцѣпенѣніи, смотрѣлъ на груду фальшивыхъ золотыхъ, а мистеръ Моллетъ и Дикъ Темпль держались за бока. Потомъ онъ старательно собралъ всѣ медали, спряталъ ихъ обратно въ кошель, завязалъ его и произнесъ, нахмуря брови:

— Подождите, господа, исторія еще не кончена. Вы теперь въ правѣ смѣяться и будьте увѣрены, этотъ урокъ будетъ мнѣ всегда памятенъ. Но вы видѣли только первый актъ комедіи, перейдемъ теперь ко второму.

Онъ вскочилъ со стула, нахлобучилъ на глаза шляпу и взялъ изъ угла свою толстую, тяжелую палку.

— Эй! куда вы? воскликнулъ Дикъ Темпль: — не сердитесь, любезный Софтлей, мы болѣе смѣяться не будемъ.

— Не церемонтесь, отвѣчалъ Софтлей: — смѣйтесь на свободѣ, пока я не вернусь, а это будетъ скоро.

— Но куда вы идете? Что вы хотите сдѣлать?

— Право не знаю, произнесъ Софтлей, гнѣвно сверкая глазами: — если я немного успокоюсь, прежде чѣмъ найду этихъ мошенниковъ, то, пожалуй, только пересчитаю имъ ребра.

— Неужели вы хотите гоняться за негодяями? Вѣдь это напрасный трудъ.

— Я ихъ найду, во что бы то ни стало.

— Пустяки. Конечно, это очень непріятно, но…

— Но я отправлюсь на Падингтонскую станцію, рѣшительно отвѣчалъ Софтлей: — вы, пожалуйста, и не пытайтесь меня остановить, а лучше укажите любезно, гдѣ стоятъ по сосѣдству кэбы.

— Нѣтъ, если вы уже непремѣнно хотите отправиться, то мы насъ не отпустимъ одного, сказалъ Дикъ: — вѣдь изъ этого не можетъ выдти ничего дурного, Джекъ?

— Напротивъ, наша экскурсія можетъ привести къ хорошимъ результатамъ, если мистеръ Софтлей дастъ вѣрныя примѣты мошенниковъ. Во всякомъ случаѣ, мы можемъ заѣхать въ полицію и тамъ заявить о случившемся.

Но мистеръ Софтлей не хотѣлъ и слушать о вмѣшательствѣ полиціи.

— Какая мнѣ польза, если ихъ арестуютъ? воскликнулъ онъ, размахивая своей палкой.

— Однако, замѣтилъ Джекъ Моллетъ: — мы все же, съ вашего позволенія, заѣдемъ прежде всего въ полицейскую контору. Я знакомъ съ дежурнымъ офицеромъ и онъ намъ укажетъ, гдѣ всего вѣроятнѣе найти вашего солильщика рыбы и его пріятеля. Но позвольте мнѣ еще вамъ замѣтить, что для нашихъ поисковъ было бы очень полезно, еслибъ вы перемѣнили вашу шляпу и рубашку, воротнички которой далеко не модные.

Софтлей послѣдовалъ этому дружескому совѣту, измѣнивъ нѣсколько свой костюмъ, благодаря гардеробу Дика Темпля, предоставленному въ его распоряженіе, и черезъ четверть часа наши друзья уже ѣхали по направленію къ Падингтонскому вокзалу.

По дорогѣ, Джекъ Моллетъ взошелъ одинъ въ полицейскую контору, а Дикъ и Софтлей дожидались его въ кэбѣ. Черезъ нѣсколько минутъ, Джекъ вернулся, но очень мрачный.

— Дѣло труднѣе, чѣмъ я полагалъ, сказалъ онъ: — вы, вѣроятно, не согласитесь прибѣгнуть къ помощи двухъ или трехъ сыщиковъ?

— Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ спокойно Софтлей.

— Я такъ и объяснилъ моему пріятелю, полицейскому инспектору. Онъ хорошо знаетъ вашихъ мошенниковъ и далъ мнѣ адресъ полпивной, гдѣ ихъ можно найти. Она помѣщается въ улицѣ Малой Часовни и въ ней собираются исключительно мясники. Но трудность заключается въ томъ, что, по словамъ инспектора, всякій, приходящій не въ одеждѣ мясника, возбудитъ тамъ подозрѣніе и, конечно, при такихъ условіяхъ, намъ нечего туда и соваться.

— Жаль, замѣтилъ Дикъ Темпль: — а дѣлать нечего. Надо ѣхать домой.

— Да, это тѣмъ болѣе непріятно, что мы уже напали на слѣдъ, прибавилъ Джекъ: — но все же, мистеръ Софтлей, вы должны согласиться, что намъ напрасно продолжать наши поиски

— Нѣтъ, я не согласенъ, отвѣчалъ Софтлей.

— Но, какая же польза упорствовать?

— Можетъ быть, мы что нибудь и сдѣлаемъ, замѣтилъ Софтлей чрезвычайно спокойно.

— Вы слышали, произнесъ Дикъ: — что никто, кромѣ настоящихъ мясниковъ, не можетъ переступить порога этого заведенія, а вѣдь мы трое нисколько не походимъ на мясниковъ, особенно въ эту минуту.

— Что до меня касается, отвѣчалъ Софтлей, послѣ минутнаго молчанія: — то я скорѣе превращусь въ мясника, чѣмъ снесу это оскорбленіе; я лучше пойду въ услуженіе къ мясникамъ и научусь ихъ ремеслу, чѣмъ проглочу эту пилюлю. Я готовъ заплатить сто фунтовъ, чтобъ только потягаться снова съ этимъ проклятымъ солильщикомъ рыбы.

Джекъ Моллетъ посмотрѣлъ съ восхищеніемъ на девонширскаго юношу.

— Мистеръ Софтлей, произнесъ онъ: — я уже однажды имѣлъ удовольствіе пожать вамъ сегодня руку, но позвольте мнѣ сдѣлать это еще разъ. Не примите моихъ словъ за пустой комплиментъ, но вы пришлись мнѣ по сердцу и, хотя вы еще слишкомъ мало меня знаете, чтобъ судить о томъ, какое у меня сердце, но…

— Но, какъ я ни плохъ по части краснорѣчія, перебилъ его со смѣхомъ Дикъ: — право, Джекъ, теперь не время болтать безъ удержу. Надо рѣшить, что намъ дѣлать?

— Намъ надо превратиться въ мясниковъ, вотъ и все, замѣтилъ хладнокровно Джекъ.

— Слѣдовательно, велите возницѣ вести насъ въ ближайшую лавку, гдѣ можно купить одежду мясниковъ.

Дикъ покачалъ головою.

— Быть можетъ, для сцены были бы хороши костюмы мясниковъ новые, съ иголочки, замѣтилъ онъ: — но, настоящіе мясники тотчасъ признали бы въ насъ замаскированныхъ франтовъ. Нѣтъ, надо придумать что-нибудь другое. Какой человѣкъ нашъ возница, Джекъ?

— Старый воробей, себѣ на умѣ. Да, ты правъ, всего лучше посовѣтоваться съ нимъ.

Дѣйствительно, пяти-минутнаго объясненія и обѣщанія золотого было достаточно, чтобъ вполнѣ снискать сочувствіе возницы.

— У меня есть пріятель, мясникъ въ Крофордской Улицѣ, сказалъ онъ: — онъ такого же роста, какъ одинъ изъ васъ, а одежда его сподручнаго какъ разъ подойдетъ къ другому. Къ тому же, если куртка будетъ немного и широка, то грѣхъ не великъ, еще удобнѣе драться.

По счастью, мясникъ въ Крофордской Улицѣ былъ дома и радушно принялъ возницу, какъ стараго пріятеля. Въ двѣ минуты, послѣдній объяснилъ, въ чемъ дѣло, и мясникъ выразилъ такое сочувствіе, точно его собственный кошелекъ попалъ въ руки «низкихъ тварей», какъ онъ назвалъ въ порывѣ негодованія ярмутскаго солильщика рыбы и стараго джентльмэна въ суконныхъ штиблетахъ. Онъ нетолько согласился одолжить требуемые костюмы, но и просилъ позволенія принять участіе въ игрѣ; когда же ему въ этомъ было отказано въ любезныхъ выраженіяхъ, то онъ объявилъ, что все-таки пойдетъ посмотрѣть на такую веселую комедію.

Не болѣе четверти часа потребовалось на переодѣваніе и. замѣнивъ свои пальто и шляпы синими куртками и мягкими шапками, наши друзья снова сѣли въ кэбъ. Возница съ веселой улыбкой объявилъ, что они прекрасно замаскированы, особливо мистеръ Софтлей, который теперь держалъ въ рукахъ, вмѣсто камышевой трости съ золотымъ набалдашникомъ, толстую ясеневую палку.

Такимъ образомъ, они снова пустились въ путь и остановились въ пятнадцати шагахъ отъ небольшой невзрачной полпивной, адресъ которой былъ у Джека Моллета.

— Вотъ и пріѣхали, сказалъ возница. — Не безпокойтесь обо мнѣ. Я объѣду съ другой стороны по переулку, и, оставивъ лошадь съ торбой, загляну къ вамъ.

— Пойдемъ! воскликнувъ Софтлей, выпрямляясь во весь ростъ и махая палкой: — мы знатно накажемъ мошенниковъ.

— Такъ не годится, любезный сэръ, произнесъ Джекъ Моллетъ смѣясь: — мясники, заходящіе въ таверну выпить пива, не походятъ на разбойниковъ, грозящихъ смертью хозяину таверны и всему его семейству. Нѣтъ, ужь лучше я буду церемоніймейстеръ. Да кстати посмотримъ настоящее имя вашего солильщика рыбы, прибавилъ онъ, вынимая изъ кармана записку, данную ему полицейскимъ инспекторомъ: — Лолиперъ, не надо этого забывать. Ну, идемте вольнымъ, неторопливымъ шагомъ. А о чемъ же мы будемъ говорить? Вы знаете, мы должны быть простыми, скромными мясниками.

— Я думаю, что лучше всего намъ говорить о говядинѣ, замѣтилъ Софтлей.

— Этотъ предметъ разговора былъ бы кстати, еслибы мы не были джентльмэнами, не отличающими грудинку отъ огузка, отвѣчалъ Джекъ: — нѣтъ, я лучше буду разсказывать вамъ о письмѣ, полученномъ мною отъ брата изъ Австраліи. Ну, я войду первый и спрошу кружку пива.

И, тотчасъ перемѣнивъ предметъ разговора, онъ сталъ высчитывать, сколько у его брата въ Австраліи лошадей и свиней. Съ этими словами онъ толкнулъ плечемъ въ дверь и вошелъ въ таверну.

Это былъ грязный, тѣсный вертепъ съ деревяннымъ поломъ, посыпаннымъ отрубями, чернымъ закоптѣлымъ потолкомъ и сильнымъ запахомъ собачьей конуры. Въ буфетѣ торговля шла не очень бойко, но въ концѣ комнаты, виднѣлась дверь, которая часто отворялась и, очевидно, въ сосѣднемъ помѣщеніи пировало веселое общество.

— У васъ тамъ знатно кутятъ, замѣтилъ Джекъ, любезно обращаясь къ хозяину.

— А пусть ихъ, пока не дѣлаютъ скандала, отвѣчалъ содержатель таверны.

— Конечно. Позвольте намъ кружку пива и трубку. Кстати давно ли вы видѣли Лолипера?

— Лолипера, да онъ и теперь здѣсь. Развѣ вы его не слышите? Онъ вскорѣ напьется, какъ стелька, если будетъ такъ угощать всю компанію, какъ онъ дѣлаетъ съ двѣнадцати часовъ. Онъ ужасный дуракъ въ этомъ отношеніи. Когда у него заведутся деньги, то онъ не знаетъ имъ счета.

— Да мы всѣ не умѣемъ быть разсчетливыми, замѣтилъ Джекъ Моллетъ, закуривая трубку, и въ теченіи пяти минутъ продолжалъ хладнокровно разсказывать о похожденіяхъ въ Австраліи своего брата.

— Эй! хозяинъ, воскликнулъ онъ неожиданно: — кружка пустая. Не наполнить ли ее? Да кстати ужь не усѣсться ли намъ, какъ слѣдуетъ?

— Войдите въ комнату, тамъ мѣста довольно, сказалъ любезно хозяинъ: — я намъ пришлю туда пива.

— Пойдемте скорѣе, шепнулъ Софтлей своимъ товарищемъ, когда хозяинъ отвернулся: — а то, пожалуй, мошенникъ улизнетъ.

Говоря это, онъ судорожно сжималъ свою палку.

— Позвольте мнѣ замѣтить вамъ, двоюродный братецъ, сказалъ Дикъ Темпль, вспоминая, быть можетъ, просьбу тетки Тобиты охранять Самюэля отъ всякихъ опасностей: — что ярмутскій солильщикъ рыбы не отличается большей живучестью, чѣмъ другіе люди, и что его убійство, хотя бы и въ обоюдной дракѣ, преслѣдуется закономъ.

Софтлей молча кивнулъ головой и, черезъ минуту, наши друзья очутились въ сосѣдней комнатѣ, чрезвычайно грязной, полутемной отъ облаковъ табачнаго дыма и очень душной отъ большого огня въ каминѣ, несмотря на іюнь мѣсяцъ.

Съ перваго взгляда было ясно, что тутъ происходила крупная попойка. На полудюжинѣ длинныхъ, узкихъ етоловъ красовалась почтенная батарея жестяныхъ кружекъ и стакановъ. Только на одномъ изъ нихъ, къ величайшему удовольствію всего общества, стоялъ пожилой джентльмэнъ и пѣлъ комическую пѣсню, сильно топая ногами и размахивая руками. Эта пѣсня такъ поглощала вниманіе всѣхъ присутствующихъ, что появленіе трехъ новыхъ мясниковъ не было никѣмъ замѣчено. Они усѣлись въ уголкѣ за пустымъ столомъ, но не успѣлъ Софтлей опуститься на стулъ, какъ онъ снова вскочилъ и едва Джекъ Моллетъ успѣлъ удержать его за рукавъ.

— Оставьте меня! воскликнулъ онъ такъ громко, что его всѣ услышали бы, еслибъ припѣвъ пѣсни, подхваченной хоромъ, не заглушалъ его голоса: — господинъ, который стоитъ на столѣ, и есть старый мошенникъ, въ суконныхъ штиблетахъ! Я его тотчасъ узналъ. Ради Бога, пустите меня, мистеръ Моллетъ. А вонъ тотъ молодецъ, сидящій въ кружкѣ съ длинной трубкой, его товарищъ, Лариперъ или какъ его тамъ зовутъ.

— Хорошо, отвѣчалъ Моллетъ шопотомъ: — если они оба здѣсь, то намъ надо вести себя очень осторожно и ловко воспользоваться удобнымъ случаемъ. Намъ нечего торопиться.

По окончаніи комической пѣсни, среди громкихъ криковъ браво и звона жестяной посуды, пѣвецъ быстро соскочилъ со стола, высоко закидывая ноги.

— Дерзкій нахалъ, сказалъ на ухо Дику Софтлей: — онъ даже не перемѣнилъ штиблетъ. Я хорошо замѣтилъ ихъ, когда онъ подпрыгнулъ на воздухъ.

— Типіе, тише! Мистеръ Лолиперъ всталъ, онъ вѣрно произнесетъ рѣчь.

Дикъ Темпль былъ правъ. Человѣкъ, на котораго онъ указывалъ, тяжело поднялся съ креселъ, покачиваясь, какъ пьяный. Онъ былъ лѣтъ тридцати, широкоплечій, дюжій молодецъ съ раскраснѣвшимся отъ пива лицомъ, растегнутымъ жилетомъ и съ развязавшимся галстухомъ.

— Слушайте, слушайте! Мистеръ Лолиперъ говоритъ.

— Ужь не лучше ли ему ловить рыбу! воскликнулъ кто то: — вѣдь ты, Джекъ, пошелъ теперь по рыбному ремеслу.

— Какое вамъ дѣло, какимъ ремесломъ я занимаюсь, отвѣчалъ Лолиперъ, нахмуривъ брови: — я плачу за ваше пиво — вотъ и все. А, еще новые гости! милости просимъ! Какъ васъ звать? Пейте на здоровье. Въ кошелькѣ денегъ хватитъ на всѣхъ.

Наши друзья посмотрѣли въ ту сторону, куда указывалъ Лолиперъ, и въ туже минуту въ комнатѣ произошла общая суматоха.

— Мерзавецъ! это мой кошелекъ! воскликнулъ Софтлей, бросаясь на мистера Лолипера и хватая его за горло.

По счастью, для почтеннаго солильщика рыбы, Софтлей въ порывѣ гнѣва забылъ взять свою палку, которую онъ поставилъ въ уголокъ. Впродолженіи двухъ или трехъ минутъ, изумленный и полузадушенный негодяй не могъ перевести дыханія. Но его товарищъ, джентльмэнъ въ суконныхъ штиблетахъ, который, между тѣмъ, отъ духоты снялъ свой сѣдой парикъ и обнаружилъ коротко обстриженные, рыжіе волоса, схватилъ у камина кочергу и замахнулся ею. Въ это самое мгновеніе Дикъ Темпль нанесъ ему ловкій ударъ въ переносицу и онъ такъ сильно ударился головою о стѣну, что кочерга выпала у него изъ рукъ.

Видя паденіе своего товарища, Лолиперъ собрался съ силами и хотя съ трудомъ, но довольно громко произнесъ:

— Неужели вы это дозволите? Васъ дюжина, а ихъ только трое. Бейте ихъ. Смазните кружкой этого негодяя. Онъ меня душитъ.

— Молчи, дерзкій мошенникъ! воскликнулъ Софтлей и съ такой силой встряхнулъ Лолипера, что глаза у него закатились: ты меня не узналъ? Ты обманомъ похитилъ у меня этотъ самый кошелекъ. Я говорю правду, господа! это воръ и мошенникъ, котораго надо упрятать въ тюрьму. Отдай мнѣ мои деньги, разбойникъ, или я тебя задушу.

Голосъ Софтлея, а главное его слова убѣдили Лолипера, что онъ имѣлъ дѣло съ своей несчастной жертвой. Онъ никогда не воображалъ, что простодушный, безпомощный провинціалъ, котораго онъ такъ легко обошелъ, нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, былъ столь сильнымъ и рѣшительнымъ бойцомъ.

Дѣло приняло отчаянный оборотъ. По физической силѣ ярмутскій солильщикъ рыбы могъ потягаться съ своимъ неожиданнымъ противникомъ. Съ дикимъ ревомъ онъ откинулся назадъ и, разорвавъ свой галстухъ пополамъ, освободился изъ рукъ Софтлея.

— Чортъ тебя возьми! воскликнулъ онъ, посинѣвъ отъ зло бы: — если хочешь драться, то выходи честно на бой. Я справлюсь и съ полдюжинной такихъ молодцовъ.

Съ этими словами, онъ замахнулся и хотѣлъ нанести страшный ударъ Софтлею, который ловко увернулся. Несмотря на это, онъ выказалъ удивительное хладнокровіе.

— Хорошо, быть по твоему, разбойникъ, произнесъ онъ опуская руки: — слышите, господа, что говоритъ вашъ пріятель? Онъ хочетъ честнаго боя. Ну, дайте намъ мѣста и я готовъ съ нимъ помѣриться, хотя онъ этого и не достоинъ.

Не успѣлъ онъ произнести этихъ словъ, какъ Лолиперъ, вполнѣ полагаясь на свою силу и хитрость, бросился на него головой впередъ, какъ разъяренный баранъ, въ надеждѣ свалить его съ ногъ и спастись бѣгствомъ. На это ему не удалось. Софтлей быстро отскочилъ и сначала ударилъ въ бокъ Лолипера такъ, что тотъ поднялъ голову, а потомъ нанесъ ему такой сильный ударъ въ лицо, что онъ упалъ съ громкимъ стономъ.

Но все же онъ не потерялъ присутствія духа и, вытащивъ изъ кармана кошелекъ, который спряталъ въ ту минуту, какъ Софтлей пересталъ его душить, онъ бросилъ его близь стоявшему пріятелю.

— Возьми, Боби, воскликнулъ онъ: — и утекай.

Но Джекъ Моллетъ оказался проворнѣе Боби и, схвативъ на лету кошелекъ, спокойно сунулъ его въ карманъ.

— Дѣло кончено, господа, сказалъ онъ: — мы получили то, что искали, да и эти два молодца будутъ долго васъ помнить, мистеръ Софтлей. Намъ можно теперь и уходить.

Однако, дѣло далеко не было окончено. Лолиперъ, распростертый на полу, громогласно воскликнулъ:

— Раздѣлите деньги между собою, друзья. Онѣ мои. Я ихъ честно у него выигралъ. Вздуйте его, молодцы, и возьмите себѣ деньги.

Затѣмъ наступила общая свалка.

За исключеніемъ товарища Лолипера, стараго джентльмэна въ штиблетахъ который притворялся доселѣ лежащимъ безъ чувствъ, не было, вѣроятно, ни одного человѣка въ комнатѣ, который признавалъ бы себя воромъ. Даже на мистера Лолипера и его товарища не смотрѣли въ этомъ свѣтѣ.

Замѣчательно, и слѣдуетъ обратить на это вниманіе руководителей народныхъ школъ, что поддонки общества имѣютъ особыя понятія о чужой собственности. Они готовы признать, что человѣкъ, похитившій часы изъ кармана, деньги изъ конторки или кусокъ говядины изъ мясной лавки, дѣйствительно воръ, но они никогда не назовутъ воровствомъ, если тѣже самые предметы пріобрѣтены хитростью и обманомъ. Теорія, что люди съ деньгами и безъ ума должны быть эксплуатированы людьми съ умомъ и безъ денегъ, распространена гораздо болѣе въ извѣстномъ классѣ, чѣмъ нѣкоторые полагаютъ. Смѣлость, хитрость и неразборчивость въ средствахъ считаются въ этомъ классѣ законнымъ, оборотнымъ капиталомъ бѣдняка и когда онъ пускаетъ его въ ходъ, то можетъ вполнѣ справедливо пользоваться прибылью, какъ бы отъ этого ни страдали другіе. Въ глазахъ этого класса нѣтъ ничего дурного въ томъ, чтобъ пользоваться глупостью сосѣда или его оплошностью.

Такимъ взглядомъ отличались и посѣтители таверны. Хотя, по всей вѣроятности, они знали, чѣмъ существуетъ Лолиперъ и его товарищъ, но въ этомъ ремеслѣ не находили ничего преступнаго и, слыша заявленіе Лолипера, что онъ отдаетъ деньги въ ихъ собственность, они бросились, какъ одинъ человѣкъ за Джека Моллета. Послѣдній достойно встрѣтилъ ихъ. Схвативъ толстую палку Софглея, онъ вскочилъ на столъ и началъ размахивать ею надъ головами осаждающей его толпы. Но многочисленность враговъ была ему не по силамъ, и къ тому же его товарищи не могли оказать ему никакой помощи. Лолиперъ, воспользовавшись удобной минутой, схватилъ за ноги Софтлея и повалилъ его на полъ; въ туже минуту старикъ въ штиблетахъ также очнулся и вдвоемъ они угрожали такой опасностью юному девонширцу, что Дикъ Темпль едва могъ охранить его отъ серьёзныхъ увѣчій. Наконецъ, и Джекъ Моллетъ былъ сбитъ толпою со стола и лежалъ во прахѣ.

Однако, судьба не дремала. Возница, выпивъ кружку пива, возвратился на свои козлы и терпѣливо ждалъ выхода своихъ сѣдоковъ. Вдругъ, онъ увидалъ быстро шедшаго по улицѣ своего пріятеля мясника, мистера Шартрибса и снова отправился съ нимъ въ таверну. Но не успѣли они выпить за здоровье другъ друга, какъ въ сосѣдней комнатѣ раздался шумъ упавшаго стола. Разумѣется они побѣжали на этотъ стукъ.

— Не мѣшайте, господа, воскликнулъ хозяинъ: — пусть ихъ деруться. Къ намъ пожаловали три шпіона, и я былъ бы очень доволенъ, еслибъ имъ выкололи глаза.

Вѣроятно, въ исполненіе этого желанія хозяина, слуга таверны держалъ дверь въ комнату, гдѣ происходила драка, но мясникъ и возница отбросили его и поспѣшили на помощь къ несчастнымъ.

— Полиція! воскликнулъ испуганный слуга, и этотъ крикъ вмѣстѣ съ неожиданнымъ появленіемъ новаго подкрѣпленія произвели панику.

Большинство участниковъ въ дракѣ бросилось къ дверямъ, но, конечно, къ этому числу не принадлежали старикъ въ штиблетахъ, съ большимъ фонаремъ подъ глазомъ и Лолиперъ, едва не проглотившій нѣсколькихъ зубовъ, благодаря сильному столкновенію съ могучимъ кулакомъ.

— Я боялся, что опоздаю, сказалъ мистеръ Шартрибсъ, быстро снимая сюртукъ и обращаясь къ Лолиперу: — ну, выходи! ты еще въ состояніи бороться со мною.

— Я думалъ, что пришла полиція, промолвилъ мрачно Лолиперъ.

— Мы успѣемъ съ тобою помѣриться, пока явится полиція, прибавилъ Шартрибсъ, подмигивая Дику Темплю: — я ее обогналъ.

— Она идетъ сюда!

— Да, три полисмэна, отвѣчалъ Шартрибсъ съ удивительнымъ хладнокровіемъ.

Лолиперъ тотчасъ вскочилъ на ноги, озираясь съ ужасомъ по сторонамъ, а его товарищъ бросился къ двери, но, спотыкнувшись о подставленную ему мясникомъ ногу, снова растянулся на полу.

— Пустите насъ! воскликнулъ Лолиперъ, поблѣднѣвъ, какъ полотно.

— Мы васъ не будемъ держать, когда придетъ полиція, замѣтилъ саркастически Шартрибсъ.

— Нѣтъ, отпустите сейчасъ. Какая вамъ польза, почтенные джентльмэны, запрятать насъ въ тюрьму? Вы уже и такъ насъ достаточно наказали.

Шартрибсъ, видя, по глазамъ нашихъ друзей, что они желали поскорѣе окончить дѣло, торжественно произнесъ:

— Не мнѣ, совершенно чуждому человѣку, вмѣшиваться и давать совѣты, но, еслибъ спросили мое мнѣніе, то я сказалъ бы, что эти два мошенника не получили достойной кары. Можетъ быть, для перваго пріема этого и достаточно, но я предложилъ бы, прибавилъ онъ, грозно оглядывая оставшихся въ комнатѣ посѣтителей: — тотчасъ дать паціентамъ и второй пріемъ!

— Не болтайте попусту, вѣдь полиція можетъ нагрянуть каждую минуту, воскликнулъ жалобно Лолиперъ и продолжалъ смиренно, обращаясь къ Софтлею: — Вы не можете себѣ представить, какъ я повредилъ себѣ всю внутренность, грохнувшись подъ столъ; положимъ, я этого заслужилъ, но отпустите насъ, сэръ, умоляю васъ. Чего ты, Шинеръ, валяешься и стонешь. Встань, и проси прощенья у джентльмэновъ также смиренно, какъ я.

Мистеръ Шинеръ съ трудомъ поднялся, придерживая ротъ окровавленнымъ платкомъ.

— Отпустите насъ, повторилъ онъ столь же жалобнымъ голосомъ, какъ его товарищъ.

— Что вы скажете, сэръ? спросилъ мясникъ у Софтлея, который, по счастью, вмѣстѣ съ своими друзьями получилъ только нѣсколько незначительныхъ синяковъ: — вамъ и этимъ джентльмэнамъ рѣшить, можете ли вы простить такимъ мошенникамъ.

— Мы можемъ ихъ отпустить, отвѣчалъ со смѣхомъ Дикъ Темпль. — Мы покончили съ ними всѣ разсчеты, не правда ли, господа?

— Конечно, прибавилъ Софтлей, который теперь желалъ только поскорѣй вырваться на чистый воздухъ изъ этой трущобы: — они могутъ улепетывать, насколько хватитъ силъ.

Лолиперъ подмигнулъ своему товарищу и, пробормотавъ что-то въ родѣ благодарности, они поспѣшно направились къ дверямъ.

III.

Спустя нѣсколько дней послѣ описанныхъ происшествій, мистеръ Самюэль Софтлей предпринялъ одинъ экскурсію въ сѣверныя предмѣстья Лондона, съ цѣлью посмотрѣть камень, на которомъ сидѣлъ сэръ Ричардъ Витингтонъ, по словамъ извѣстной легенды, когда онъ услыхалъ колокольный звонъ, приглашавшій его вернуться въ Лондонъ и сдѣлаться лордъ-мэромъ. Услыхавъ, что этотъ памятникъ старины вполнѣ сохранился, и нетолько можно было его видѣть, но даже и посидѣть на немъ, молодой девонширецъ захотѣлъ воспользоваться этой привилегіей всякаго лондонскаго жителя.

Причиной же того, что мистеръ Софтлей отправился въ это путешествіе одинъ, былъ отказъ Темпля и Моллета сопровождать его. Дѣйствительно, когда Софтлей объяснилъ свое намѣреніе товарищамъ, то Дикъ Темпль отвѣчалъ, что напрасно терять полдня на подобное странствіе, когда можно было въ пять минутъ познакомиться съ камнемъ Дика Ватингтона и его исторіей, благодаря безчисленнымъ разсказамъ и брошюрамъ объ этомъ популярномъ предметѣ. Джекъ Моллетъ вполнѣ согласился съ этимъ, но одной изъ главныхъ характеристическихъ чертъ Софтлея было упорное, непреодолимое стремленіе исполнить во что бы то ни стало всякій задуманный имъ планъ, а потому онъ рѣшился отправиться одинъ на поклоненіе историческому камню.

Нельзя сказать, чтобъ его ожиданія вполнѣ оправдались, когда онъ достигъ своей цѣли; напротивъ, онъ сильно разочаровался. Камень былъ на лицо, но предпріимчивый трактирщикъ, заведеніе котораго находилось рядомъ, такъ старательно озаботился объ его сохраненіи, что съ антикварской точки зрѣнія, онъ едва былъ узнаваемъ. Нетолько старинная легенда была вырѣзана на камнѣ, подобно надписи на гробницѣ, но весь онъ былъ выкрашенъ и лакированъ; кромѣ того, было прибавлено большими буквами: «Этотъ національный памятникъ подновленъ на счетъ Джона Паркинса, живущаго напротивъ». Наконецъ, вокругъ этого почтеннаго остатка старины возвышалась громадная желѣзная рѣшетка, выкрашенная зеленой краской и осѣненная большимъ фонаремъ съ надписями: «Бифстекъ, ростбифъ, котлеты». Такимъ образомъ, камень Витингтона оказался столь мало подходящимъ къ тому понятію, которое о немъ составилъ себѣ Софтлей, что онъ спросилъ у перваго прохожаго, дѣйствительно ли это былъ подлинный камень.

— Какой камень, сэръ? спросилъ съ изумленіемъ прохожій.

— Да камень Дика Витингтона. Вы лондонецъ и должны знать, что я говорю о камнѣ, на которомъ знаменитый Дикъ сидѣлъ съ своей палкой и узломъ, когда бѣднымъ мальчикомъ онъ хотѣлъ уйти изъ Лондона и колокольный звонъ возвратилъ его обрати".

— Честное слово, сэръ, я никогда не слыхивалъ этой исторіи. Была она въ газетахъ?

Этотъ странный отвѣтъ человѣка, очевидно, природнаго лондонца, заставилъ Софтлея внимательно посмотрѣть на него. Это былъ старикъ маленькаго роста, очень грязный и оборванный, въ фуражкѣ, носимой обыкновенно школьниками, изъ подъ которой торчали сѣдые волосы, въ длинномъ поношенномъ сюртукѣ, такихъ же панталонахъ, стоптанныхъ сапогахъ. Но его нищенскій видъ и хромота не мѣшала ему, повидимому, заниматься ремесломъ, потому что на каждомъ плечѣ онъ несъ по небольшой палкѣ, на которой висѣло около двадцати мѣшковъ изъ толстой коричневой бумаги.

Съ перваго взгляда Софтлей подумалъ, что въ этихъ мѣшечкахъ были сухія травы, которыми торговалъ старикъ. Но потомъ онъ замѣтилъ, что бумага была вся истыкана мелкими отверстіями не болѣе горошины, и пришелъ къ тому убѣжденію, что тутъ были какія нибудь живыя существа, вѣроятно крысы. Но крысы могли легко прогрызть бумагу и потому онъ рѣшился выяснить это любопытное обстоятельство.

— Увѣряю васъ, сэръ, повторилъ старикъ: — я никогда не слыхалъ объ этой исторіи, но какой же дуракъ былъ мальчишка, что удачно стащивъ узелъ, онъ вернулся въ Лондонъ, потому лишь, что услыхалъ колокольный звонъ. Если вы идете въ одну сторону со мной, то будьте такъ добры разскажите бѣдному, неграматному старику объ этомъ странномъ мальчишкѣ.

— Вы неграматный? спросилъ Софтлей: — но какъ же вы ведете свое дѣло?

— Мнѣ для него не надо граматы. Лишь бы знать часы, вотъ и все, что требуется.

Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана запертой ящичекъ съ отверстіемъ, въ которомъ виднѣлись часы.

— Вы очень бережете ихъ, замѣтилъ Софтлей, удивляясь, что нищій имѣетъ часы и носитъ ихъ еще въ запертомъ ящикѣ: — это вѣрно остатокъ счастливыхъ дней, а, быть можетъ, наслѣдственное сокровище?

— Эти часы не мои, отвѣчалъ старикъ: — я только по нимъ разсчитываю полётъ.

— Объясните, пожалуйста, какъ вы летаете по часамъ? спросилъ Софтлей, все болѣе и болѣе изумленный.

— Это не тайна, отвѣчалъ со смѣхомъ старикъ: — но прежде вы разскажите про интереснаго мальчишку Витингтона.

— Я иду съ вами по одной дорогѣ, и потому съ удовольствіемъ исполню ваше желаніе, насколько помню всѣмъ извѣстную исторію о Витингтонѣ и его кошкѣ.

— А у него была и кошка? воскликнулъ старикъ: — только, пожалуйста, не говорите ничего хорошаго объ этомъ проклятомъ животномъ.

— Вы не любите кошекъ, другъ мой? спросилъ съ улыбкой Софтлей.

— Я ихъ ненавижу! воскликнулъ гнѣвно странный незнакомецъ: — вотъ что бы я сдѣлалъ со всѣми кошками, еслибъ только могъ.

Говоря это, онъ пришелъ въ такую ярость, что, стащивъ съ головы фуражку, бросилъ ее на землю и сталъ дико топтать. Потомъ, недовольствуясь этимъ, онъ кинулъ ее подъ колеса проѣзжавшей мимо телеги и съ злобной радостью смотрѣлъ, какъ она превратилась въ блинъ.

— Вотъ что я сдѣлалъ бы съ кошками, повторилъ онъ и, поднявъ шапку, надѣлъ ее себѣ на голову.

— Я очень сожалѣю, что вы такой врагъ кошекъ, замѣтилъ Софтлей, не приходя въ себя отъ удивленія: — и полагаю, что не зачѣмъ вамъ разсказывать исторію о кошкѣ Дика Витингтона, такъ какъ она была прекрасное, благородное животное.

— Это ложь и я слушать вашей исторіи не хочу. Но все же благодарю васъ за любезность.

— Позвольте узнать, отчего вы такъ ненавидите этихъ животныхъ? Причинили онѣ вамъ какой-либо вредъ? спросилъ Софтлей.

— Причинили ли мнѣ вредъ кошки! воскликнулъ старикъ съ негодованіемъ: — да посмотрите на меня. Я въ лохмотьяхъ. Развѣ, кромѣ нищаго кто нибудь надѣнетъ такіе сапоги и такую шапку?

— Ваша одежда въ очень неудовлетворительномъ положеніи, произнесъ добрый юноша, рѣшившій уже мысленно пожертвовать на ея исправленіе нѣсколько шиллинговъ: — но я не понимаю, какое отношеніе имѣютъ кошки къ вашей одеждѣ?

— Онѣ во всемъ виноваты, воскликнулъ старикъ со слезами на глазахъ: — кошка привела въ лохмотья мою одежду, кошка лишила меня приличной шляпы и обуви, кошка разорила меня и сдѣлала тѣмъ, чѣмъ я теперь.

— Но что вы такое? спросилъ поспѣшно Сафтлей, радуясь случаю разрѣшить непонятную для него загадку.

— Кто я? Да развѣ вы не видите? Это все ровно, что спросить у полицейскаго или у почтальона, кто онъ такой. Всякому видно, кто я.

— Можетъ быть всякому лондонцу, но я пріѣзжій.

— Подождите, я вамъ кое-что покажу, произнесъ таинственный старикъ и, быстро снявъ съ палки одинъ изъ бумажныхъ мѣшечковъ, распустилъ веревку, которою онъ былъ связанъ: — теперь вы понимаете, кто я?

— Голубь! воскликнулъ съ удивленіемъ молодой девонширецъ.

— Да, я обучаю голубей читать по часамъ, сказалъ старикъ торжественно: — и за это получаю по полу-пенсу съ голубя.

— Я все же ничего не понимаю.

— А кажется, не трудно. Дойдя до конца этой дороги, я выпушу голубей, конечно, по часамъ и потомъ возвращусь въ Бетна-Гринъ. Принести голубей такую даль, около тринадцати миль и спустить ихъ стоитъ по пенсу со штуки, но, благодаря проклятымъ кошкамъ, я долженъ довольствоваться половиной.

Вскорѣ Софтлей съ своимъ новымъ товарищемъ достигли конца дороги и старикъ, снявъ съ плечъ свою ношу сталъ выпускать голубей изъ ихъ бумажной темницы. Однако, двухъ-часовое заключеніе нисколько не подѣйствовало на птицъ и онѣ были также свѣжи и бодры, какъ бы вылетали изъ голубятни. Прежде чѣмъ выпустить ихъ на волю, старикъ тщательно гладилъ ихъ съ головы до хвоста и, выпуская почти на землю ловкимъ движеніемъ руки, замѣчалъ на часахъ секунду. Софтлей хотѣлъ спросить, къ чему была такая аккуратность, но старикъ остановилъ:

— Не мѣшайте мнѣ, сэръ, я выпускаю ихъ на разстояніи четверти минуты и каждая секунда дѣлаетъ разницу, особливо, когда день гонки такъ близокъ.

Выпустивъ послѣднюю птицу, которая не кружилась сначала, какъ другія, а прямо полетѣла, какъ стрѣла, старикъ произнесъ: — Ты, красавица, возьмешь призъ въ понедѣльникъ. Это вѣрно. Я никогда не видывалъ такого голубя, кромѣ одного, но противъ него была злая судьба.

Голубятникъ тяжело вздохнулъ, связалъ въ узелъ бумажные мѣшечки и повѣсилъ его на одну изъ палокъ.

— Они прямо полетятъ домой? спросилъ Софтлей.

— Конечно.

— Почему же, конечно?

— Потому что они хотятъ ѣсть.

— Но вѣдь они завтракали?

— Завтракали! воскликнулъ старикъ, презрительно взглянувъ на юношу: — нѣтъ, со вчерашняго дня имъ не давали ни зерна. Ихъ надо строго держать относительно пищи, а то не будетъ изъ нихъ никакого толку. Если ихъ кормить въ волю, то они залѣнятся и станутъ, пожалуй, залетать по дорогѣ къ знакомымъ голубямъ. Но съ другой стороны, если имъ не давать достаточно пищи, то они будутъ искать ее по дорогѣ. Вотъ почему ихъ надо держать въ такомъ положеніи, чтобъ они говорили себѣ: «Я хочу ѣсть и чѣмъ скорѣе долечу до дома, тѣмъ скорѣе поѣмъ; тамъ меня ждетъ самый лучшій и обильный обѣдъ». Естественно, что они послѣ этого и летятъ, какъ на парахъ.

— А можете вы надѣяться на инстинктъ молодыхъ голубей, также, какъ на старыхъ?

— Нѣтъ, ихъ надо пріучать мало по малу. Прежде всего, вы выпускаете ихъ изъ голубятни, потомъ относите на маленькое разстояніе, наконецъ, на большее и такъ далѣе, до тѣхъ поръ, пока голубь пролетаетъ десять миль такъ же легко, какъ десять шаговъ.

— Вы очень опытный человѣкъ въ этомъ дѣлѣ?

— Да, всю жизнь имъ занимаюсь. Десятилѣтнимъ мальчикомъ я пускалъ голубей на гонки и выигралъ призъ.

— Во всякомъ случаѣ вы не разбогатѣли отъ вашего занятія?

— Это вина не голубей, а низкихъ мерзавцевъ, которые не брезгаютъ сообщничествомъ кошекъ. Счастье было почти въ моихъ рукахъ, по противъ меня возстала судьба, въ лицѣ Джо Мугериджа и чорта въ кошачьей шкурѣ. А противъ судьбы ничего не подѣлаешь.

Любопытство Софтлея было сильно возбуждено и онъ предложилъ старому голубятнику пол-гинеи, если онъ подробно разскажетъ ему исторію мистера Мугериджа и его кошки, но подъ условіемъ вычета за всякую дикую выходку, въ родѣ страннаго пассажа съ фуражкой. Старикъ согласился, и они оба сѣли на одну изъ скамеекъ, поставленныхъ доброжелательными властями для утомленныхъ странниковъ.

— Пять лѣтъ тому назадъ, началъ свой разсказъ голубятникъ: — я былъ хозяиномъ сапожной мастерской. У меня было достаточно работы для полудюжины подмастерьевъ; мое заведеніе стоило около 400 фунт. ст. и я получалъ отъ 6-ти до 7-ми фунт. чистаго дохода въ недѣлю Какъ я уже сказалъ, я чрезвычайно любилъ голубей, занимался, для своей забавы, ихъ обученіемъ и держалъ пари на всѣхъ голубиныхъ гонкахъ. Джо Мугериджъ, цирюльникъ, жилъ рядомъ со мною и мы были закадычными друзьями. Странно вспоминать теперь, сколько пріятныхъ часовъ провели мы вмѣстѣ за пивомъ и трубкой. Когда однажды Мугериджъ занемогъ, то я даже исполнялъ его обязанность цирюльника и брилъ нѣкоторыхъ изъ его кліентовъ, а во время моей болѣзни, Джо сиживалъ со мною цѣлые вечера. Хотя онъ очень высокаго роста, а я маленькаго, но были мы словно близнецы и я васъ спрашиваю, естественно ли, чтобъ, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ такой дружбы, человѣкъ сдѣлалъ бы самую низкую подлость? Однажды мы сидѣли, по дружески, на крышѣ, наблюдая за голубями, какъ вдругъ увидали, что какая-то птица летитъ прямо на насъ съ необыкновенной быстротой. Она пролетѣла надъ самыми нашими головами и мы убѣдились, что это былъ голубь, но необыкновенный, не принадлежавшій никому изъ сосѣдей на разстояніи десяти миль, такъ какъ мы знали всѣхъ окрестныхъ голубей. — «Боже мой! какая птица! воскликнулъ Мугериджъ: — я сейчасъ далъ бы за нее фунтъ». — «Я не продалъ бы ее и за пять фуртовъ, отвѣчалъ я: — еслибъ она только сдѣлала мнѣ честь залетѣть въ мою голубятню, то ужь какъ бы я сталъ ухаживать за нею». Въ эту самую минуту голубь неожиданно влетѣлъ въ голубятню, и я захлопнулъ дверцу. Дѣло было странное, удивительное. Однако, вскорѣ Джо произнесъ, повидимому, спокойно, хотя я видѣлъ, что онъ, изъ зависти, готовъ былъ кусать себѣ локти: — «Конечно, пополамъ, Борней Боджеръ»? — «Нѣтъ, Джо», отвѣчалъ я, какъ бы не замѣчая, что онъ изъ злобы величаетъ меня по имени и фамиліи. — «Отчего?» спросилъ онъ, нахмуривъ брови. — «Оттого, отвѣчалъ я: — что, когда счастье сваливается съ неба, то его нельзя дѣлить. Я увѣренъ, что за такой птицей пустятся въ погоню и я буду вынужденъ ее отдать. Но обѣщаю тебѣ. Джо, если она останется у меня, то я тебѣ дамъ на выборъ трехъ лучшихъ голубей». Но Джо не успокоился, и чѣмъ болѣе онъ смотрѣлъ на удивительнаго голубя, тѣмъ болѣе его разбирала зависть. Наконецъ, онъ воскликнулъ, выходя изъ себя: «Я васъ болѣе не знаю, Борней Боджеръ, и прошу не приходить болѣе ко мнѣ въ цирюльню, а то я перерѣжу вамъ горло. Голубей вашихъ я буду всячески ловить, а эта птица не принесетъ вамъ счастья. На ней мое проклятіе и она васъ раззоритъ. Лучше послѣдуйте моему совѣту, выпустите ее на волю». Тогда я не обратилъ никакого вниманія на его слова, но потомъ часто объ нихъ думалъ.

Старикъ замолчалъ и, вынувъ изъ кармана грязный платокъ, обтеръ себѣ лобъ, на которомъ выступили крупныя капли пота.

— Конечно, вы не были такъ глупы, чтобъ послѣдовать его совѣту, замѣтилъ Софтлей.

— Кто бы это сдѣлалъ на моемъ мѣстѣ? Я, конечно, только посмѣялся его угрозамъ, а онъ поспѣшно ушелъ, обѣщая жестоко отомстить мнѣ. Въ тотъ же вечеръ, онъ страшно напился, сломалъ ногу и былъ отправленъ въ больницу. Я очень о немъ пожалѣлъ, особенно, когда узналъ, что у него были припадки дикой злобы противъ меня, которые дѣлали его совершенно съумасшедшимъ, такъ что его должны были сдерживать два сторожа. Я, впрочемъ, надѣялся, что онъ поправится и мы снова будемъ друзьями. Но вернемся къ голубю. Никто его не требовалъ и онъ оказался, какъ я и полагалъ, необыкновенной, неслыханной птицей. Полетъ его былъ такъ быстръ, что трудно было вѣрить. Я, конечно, пробовалъ и обучалъ его по секрету отъ всѣхъ, такъ что его необыкновенныя достоинства были извѣстны только мнѣ и моему маленькому внуку. Я подготовилъ голубя къ гонкѣ и рѣшился держать за него громадныя пари. Зная, что такую игру можно вести только разъ въ жизни, я поставилъ на карту все, взялъ изъ банка деньги, отложенныя мною на черный день, заложилъ всю обстановку и товаръ въ моей мастерской, мебель, часы и даже платье. За все я получилъ около 740 фунт., и могъ навѣрно на нихъ выиграть сумму въ пять разъ большую, то есть 4,000 фунт. Пари держалъ со мною незнакомый человѣкъ, говорившій, что онъ дѣйствуетъ отъ имени другого. Я былъ увѣренъ, что выиграю, ибо мой голубь не могъ дать маху. Вы можете себѣ представить, какъ я заботился объ этой птицѣ, отъ которой зависѣла вся моя судьба; естественно, что я не спалъ, не ѣлъ и не пилъ отъ безпокойства. Около этого времени, вернулся домой Мугериджъ, блѣдный, изнуренный, но спокойный, тихій и дружественно расположенный ко мнѣ. Я едва не расплакался, когда увидалъ его, и мы совершено помирились. Онъ, повидимому, ничего не зналъ о моихъ дѣлахъ и совершенно разстрогался, когда я разсказалъ ему о томъ счастьѣ, которое меня ожидало. Одно только меня удивило, что, услыхавъ, какъ я поставилъ все, что имѣлъ, на карту, онъ разразился истерическимъ хохотомъ, который я приписалъ его недавнему съумасшествію. «Какъ я радъ, сказалъ онъ, наконецъ: — ты вполнѣ заслуживаешь своего счастья и мы весело заживемъ съ тобою, Борней. Послѣ гонки, я приду считать съ тобою твое богатство». И онъ опять засмѣялся такъ дико, что мнѣ стало неловко. Ахъ! еслибъ я тогда предугадалъ его низкое коварство. Проклятый, вѣроломный…

Тутъ старикъ пришелъ снова въ бѣшенную ярость и, вторична бросилъ на землю свою фуражку, но Софтлей удержалъ его.

— Успокойтесь, вы вели себя до сихъ поръ отлично, сказалъ онъ: — лучше разскажите, что случилось потомъ.

— Что случилось? Мнѣ стыдно разсказывать, отвѣчалъ старикъ: — онъ меня совершенно обошелъ и я, какъ дуракъ, поддался. Онъ попросилъ взглянуть на голубя, котораго я держалъ въ своей комнатѣ, въ небольшомъ, нарочно сдѣланномъ для него ящикѣ. Мугериджъ разсыпался въ похвалахъ и, вынувъ изъ кармана какія-то сѣмена, хотѣлъ дать ихъ голубю, но я помѣшалъ, говоря, что птица ѣстъ только особое сѣмя. Право, я тогда и не подозрѣвалъ, что онъ, разбойникъ, хотѣлъ отравить мое сокровище. Видя неудачу своего коварнаго плана, онъ немного осовѣлъ, но вскорѣ оправился и сказалъ любезно, что голубю слѣдовало бы дать поболѣе свободы. «Конечно, не хорошо, что онъ остается безъ движенія, отвѣчалъ я: — но страшно выпускать его на волю, какіе-нибудь разбойники свернутъ ему голову». Мугериджъ поднялъ на смѣхъ мои опасенія, но все же согласился со мною, что лучше голубя не выпускать. «А вотъ, что я вамъ скажу, прибавилъ онъ: — у меня есть большой, пустой шкафъ, въ которомъ голубю было бы отлично». Это было очень, мило съ его стороны, но я и на это не согласился, замѣтивъ, что у меня самого наверху пустой шкафъ. При этомъ Мугериджъ просіялъ и мы его тщательно осмотрѣли вдвоемъ. Онъ такъ, повидимому, заботился обо мнѣ, что совѣтовалъ запереть шкафъ на-замокъ, а ключъ носить при себѣ. Я такъ и сдѣлалъ и, увидавъ подъ ключемъ свое сокровище, впервые, послѣ долгаго времени, свободно вздохнулъ. На другой день вечеромъ, ко мнѣ пришелъ Мугериджъ и предложилъ играть въ карты. Я согласился, но, во время игры, услыхалъ наверху какой-то скрипъ. Сердце у меня дрогнуло и я пошелъ со свѣчей въ ту комнату, гдѣ стоялъ роковой шкафъ. Все было въ порядкѣ и дверца шкафа заперта на замкѣ. «Ну, ты успокоился?» спросилъ Джо Мугериджъ, который послѣдовалъ за иною. — «Да, успокоился», отвѣчалъ я. Но, въ ту же минуту, поднеся свѣчу къ шкафу, увидалъ въ одно изъ маленькихъ отверстій, просверленныхъ въ немъ для воздуха, нѣчто оледѣнившее мою кровь.

Старый голубятникъ тяжело перевелъ дыханіе, развязалъ галстухъ, туго затягивавшій его шею, и продолжалъ отрывисто:

— Говорятъ, что въ глазахъ утопающаго въ одну секунду проходитъ вся его жизнь. Смотря въ отверстіе шкафа, я почувствовалъ тоже самое. Я увидалъ, какъ заложилъ все, что у меня было, какъ поставилъ всѣ вырученныя деньги на карту, какъ проигралъ ее и сдѣлался хуже нищаго.

— Но что же было въ шкафу? спросилъ съ нетерпѣніемъ Софтлей, сочувственно отирая своимъ платкомъ слезы, выступившія на глазахъ старика.

— Глазъ, отвѣчалъ онъ, гнѣвно вспоминая страшное зрѣлище: — сначала я не увидалъ глаза, а что то блестящее, какъ звѣзда, потомъ что то бѣлое подъ низомъ и, наконецъ, приблизивъ свѣчу къ самому шкафу, я разсмотрѣлъ ясно глаза и зубы кошки. Право, не знаю, что со мной сталось, я забылъ о замкѣ и, сунувъ руки въ отверстіе, рванулъ такъ сильно дверцу, что она подалась. Тогда все обнаружилось. Въ шкафу и стѣнѣ было продѣлано отверстіе, въ которое и просунута кошка. Стѣна эта была сосѣдняя съ его квартирой и кошка была его. Да, сэръ, кошка тащила мое сокровище въ отверстіе и когда я бросился на нее, то она оставила въ моихъ рукахъ голубя съ оторванной головой, а сама исчезла.

Грустное воспоминаніе совершенно одолѣло бѣднаго старика и, бросившись навзничь на скамейку, онъ сталъ въ отчаяніи бить но воздуху ногами.

— Онъ сознался въ своемъ низкомъ поступкѣ? спросилъ Софтлей.

— Нѣтъ, отвѣчалъ старикъ, тихо плача: — онъ увѣрялъ, что ничего не зналъ и даже повелъ меня въ свою комнату, гдѣ, по его словамъ, случайно выпали кирпичи изъ стѣны, такъ что кошка, услыхавъ чутьемъ о близкомъ присутствіи птицы, могла незамѣтно проложить себѣ дорогу съ шкафъ.

— Можетъ быть, это и правда, замѣтилъ Софтлей: — ваше озлобленіе очень понятно, но вѣдь…

— Да! онъ самъ, черезъ подставное лицо, держалъ со мною паря! воскликнулъ голубятникъ, снова приходя въ ярость: — онъ выигралъ у меня 80 фунт. ст., купилъ все мое имущество и выгналъ меня изъ квартиры, въ которой я жилъ девятнадцать лѣтъ. «Какъ вы себя чувствуете, Борней Боджеръ?» спросилъ онъ меня съ ужасной улыбкой, когда я выходилъ на улицу нищимъ. — «Я — погибшій, несчастный человѣкъ», промолвилъ я. — «Очень радъ, проклятый! воскликнулъ онъ: — я поклялся тебя раззорить — и раззорилъ. Я все задумалъ и все исполнилъ. Благодари Бога, что ты еще живъ, а въ тотъ вечеръ, когда ты самовольно присвоилъ себѣ голубя, я едва удержался, чтобъ не сбросить тебя съ крыши на мостовую. Смотри, будь впредь осторожнѣе и не переходи мнѣ поперекъ дороги». Я потомъ нѣсколько разъ публично упрекалъ его за эти безжалостныя слова, но онъ увѣряетъ, что никогда ихъ не говорилъ. Онъ до сихъ поръ процвѣтаетъ, а я долженъ унижаться передъ нимъ изъ-за куска хлѣба. Онъ содержитъ таверну въ Вайтчапелѣ, которая пользуется самой дурной славой, а я прислуживаю на кухнѣ или спускаю для него голубей. Вотъ до чего я дошелъ.

— Какъ понять ваши слова, что эта таверна пользуется дурной славой? спросилъ Софтлей, вынимая изъ кармана обѣщанный золотой: — что въ ней продаются дурные напитки?

— Какой вы невинный юноша! воскликнулъ старикъ, съ улыбкой смотря на золотую монету: — да благословитъ васъ Господь за вашу доброту, по простите меня за нескромный вопросъ: давно ли вы въ Лондонѣ?

— Нѣсколько дней.

— Какъ! вы только нѣсколько дней въ Лондонѣ и не имѣете никакого покровителя?

— Къ чему мнѣ покровитель, я и одинъ не пропаду, отвѣчалъ юноша, покраснѣвъ.

— Удивляюсь, что до сихъ поръ вы не пропали, произнесъ старикъ, пряча въ ротъ, вѣроятно, на время, золотую монету: — то есть не вы, а ваши деньги. Удивляюсь, что васъ еще не обобрали и не раздѣли до нага.

— Но кто же эти страшные разбойники, которые могли бы такъ нецеремонно обойтись со мою? спросилъ, съ усмѣшкой, Софтлей.

— Я вамъ скажу или, лучше, покажу, чтобъ вы не забыли, отвѣчалъ старикъ: — клянусь, никогда въ жизни я не знавалъ человѣка, которому такъ желалъ бы услужить, какъ вамъ. Вотъ разбойники, которые готовы всегда васъ обобрать.

Съ этими словами, онъ вынулъ кармана два или три пригласительныхъ билета, совершенно новенькихъ, только что отпечатанныхъ, и подалъ Софтлето. На этихъ билетахъ стояло:

«Общество можетъ помочь человѣку, когда человѣкъ не можетъ помочь себѣ. Джекъ Корникъ, болѣе извѣстный подъ названіемъ Эгшельса, приглашаетъ друзей и товарищей на вечеръ къ пріятелю Мугериджу „Три Бутылки“, Іельпени-Стритъ, Бетна-Гринъ, въ слѣдующій понедѣльникъ. Джекъ считаетъ излишнимъ напоминать своимъ друзьямъ, что его девятимѣсячное пребываніе въ Каменномъ Домѣ привело въ безпорядокъ его дѣла, тѣмъ болѣе, что онъ лишился и похоронилъ ребенка, а жена, его находится въ сильнѣйшей чахоткѣ. Друзья, откликнитесь! Въ 8 часовъ Эгшельсъ займетъ предсѣдательское мѣсто, товарищемъ его будетъ Билли Сольмонъ. Участвуетъ много талантовъ обоего пола. Лотерея начнется въ 9 часовъ».

Софтлей прочелъ два раза это странное приглашеніе и. покачавъ головою, воскликнулъ:

— Объясните, пожалуйста, что это за вечеръ?

— Это нѣчто въ родѣ концерта и проч., отвѣчалъ старикъ, послѣ минутнаго размышленія: — но на этотъ вечеръ не приглашается ни публика, ни полиція.

— А что значитъ Каменный Домъ, о которомъ упоминаетъ мистеръ Эгшельсъ?

— Тюрьма.

— Такъ это воръ? воскликнулъ Софтлей въ изумленіи.

— Да, онъ занимается этимъ ремесломъ съ дѣтства, произнесъ хладнокровно мистеръ Боджеръ.

— А Билли Сольмонъ?

— Онъ высидѣлъ въ тюрьмѣ пять лѣтъ и находится подъ надзоромъ полиціи.

— Такъ вѣрно и всѣ гости воры, а «Три Бутылки» воровской притонъ?

— Вы угадали совершенно вѣрно.

— И туда никого не пустятъ, кромѣ друзей и товарищей?

— Вѣроятно.

— Отчего?

— Вотъ вопросъ! они не могли бы веселиться на свободѣ въ присутствіи чужихъ. Къ тому же, они боятся появленія переодѣтыхъ полицейскихъ. Для этого и выдаются билеты.

— И никто безъ билетовъ не допускается?

— Никто. Этимъ путемъ поддерживается замкнутость этого избраннаго кружкй.

— А лицамъ, имѣющимъ билеты, не задаютъ никакихъ вопросовъ?

— Никакихъ. Билеты выдаются только людямъ, вполнѣ надежнымъ. Къ тому же, кромѣ полиціи, имѣющей свободный доступъ во всякое время, никто не вздумаетъ совать носъ въ такой вертепъ. Вы не знаете, что это за люди!

И мистеръ Боджеръ протянулъ руку, чтобъ взять билетъ у Софтлея, который глубоко задумался.

Передъ нимъ былъ счастливый случай отличиться въ глазахъ его лондонскихъ друзей: Темпля и Моллета. Они въ это утро смѣялись надъ его донкихотствомъ и нелѣпымъ желаніемъ поклониться камню Дика Витингтона. Конечно, его экскурсія оказалась неудачной и, хотя онъ слышалъ интересную исторію голубятника, но она не имѣла ничего общаго съ знаменитымъ лондонскимъ лордъ-мэромъ. Но теперь представлялся великолѣпный случай отмстить его друзьямъ. Дѣло въ томъ, что Софтлей еще наканунѣ спрашивалъ у нихъ, существуютъ ли въ Лондонѣ тѣ страшные вертепы, гдѣ происходили въ старину ужасныя оргіи воровъ и разбойниковъ, на что ему отвѣчали, что эти вертепы существовали лишь въ сказкахъ. И вотъ неожиданно въ его рукахъ было доказательство противнаго.

— Сколько у васъ билетовъ? спросилъ онъ у Боджера.

— Три.

— Я возьму ихъ. Почемъ билетъ?

— Вы ихъ возьмете? воскликнулъ старикъ съ изумленіемъ: — и намѣрены ими воспользоваться?

— Конечно, отвѣчалъ спокойно Софтлей.

Боджеръ посмотрѣлъ пристально на молодого девонширца и вдругъ въ глазахъ его что-то блеснуло.

— А! я понимаю, произнесъ онъ: — я сначала васъ не призналъ; вашъ братъ всегда одѣтъ очень бѣдно.

— За кого же вы меня принимаете?

— За миссіонера. Очень похвально обращать погибшія созданія на истинный путь, и я вамъ очень благодаренъ за сдѣланное мнѣ добро, но не трудитесь ходить въ «Три Бутылки» Тамъ вы никого не обратите.

Съ большимъ трудомъ Софтлей убѣдилъ стараго голубятника, что его предположеніе было совершенно ложное и что онъ лишь желалъ познакомиться съ любопытной, мало извѣстной стороной лондонской жизни. Къ тому же, онъ отправится въ этотъ воровской вертепъ не одинъ, а съ двумя друзьями, опытными лондонцами, которые не ударятъ лицомъ въ грязь и не скомпрометируютъ мистера Боджера.

— Объ этомъ безпокоиться нечего, отвѣчалъ старикъ: — билеты не нумерованы и никто не знаетъ, отъ кого они получены. Но будьте осторожны насчетъ вашей одежды. Лохмотья васъ выдадутъ; надо быть одѣтымъ бѣдно, но прилично.

— Я васъ понимаю.

— Не надо также быть слишкомъ щедрымъ и угощать всѣхъ; вообще остерегайтесь обратить на себя вниманіе, а то васъ тотчасъ выгонятъ, ибо я никогда не видывалъ человѣка, который меньше васъ походилъ бы на вора или мошенника. Ну, теперь я васъ предупредилъ, возьмите билеты, если желаете, для себя и вашихъ друзей. Но, смотрите, не сердитесь на меня за послѣдствія. Мы тамъ увидимся, но, прошу меня не признавать, а то мнѣ будетъ худо.

— Но вѣдь насъ не ожидаетъ никакой серьёзной опасности, если даже узнаютъ, кто мы такіе? спросилъ Софтлей.

— Не безпокойтесь, я буду въ числѣ слугъ и первый замѣчу, если противъ васъ станутъ что-нибудь затѣвать. Запомните, какъ я ношу свою фуражку и посматривайте на меня по временамъ, Если я ее надвину на лѣвое ухо, то значитъ — «остерегайся», если же на правое, то — «спасайся бѣгствомъ». Обѣщайте мнѣ, что вы обратите вниманіе на эти сигналы.

Софтлей спряталъ въ карманъ билеты и обѣщалъ нетолько слѣдить за сигналами старика, но и щедро вознаградить его, если все обойдется благополучно. Въ эту минуту, по дорогѣ проѣхалъ кэбъ, и молодой человѣкъ, подозвавъ возницу, поспѣшно отправился домой, чрезвычайно довольный своимъ неожиданнымъ знакомствомъ съ голубятникомъ.

IV.

Намъ нечего распространяться о подробностяхъ торжества мистера Софтлея надъ Дикомъ Темплемъ и его товарищемъ, которые встрѣтили его насмѣшками, когда онъ вечеромъ явился къ нимъ. Съ саркастической улыбной спрашивали они, успѣшно ли онъ совершилъ свою экскурсію, правда ли, что Витингтонъ просидѣлъ свой кошель, и хорошо ли слышенъ съ камня звонъ церковныхъ колоколовъ. — Я не имѣю ничего сообщить интереснаго по этому предмету, отвѣчалъ Софтлей очень любезно: — потому, вѣроятно, что у меня не было достаточно времени. Хотя я новичекъ въ Лондонѣ, но считаю первой своею обязанностью позаботиться о томъ, чтобъ показать своимъ лондонскимъ пріятелямъ все любопытное и замѣчательное въ столицѣ. Напримѣръ, вчера вы увѣряли, что нѣтъ болѣе ужасныхъ вертеповъ, гдѣ въ старину разбойники и воры дѣлили свою добычу, пьянствовали и кутили; мнѣ показались ваши слова сомнительными и я посвятилъ цѣлый день на собраніе справокъ. Какъ я и ожидалъ отъ столь невинныхъ, благовоспитанныхъ молодыхъ людей, вы совершенно ошибаетесь.

Дикъ и Моллетъ переглянулись и язвительная улыбка показалась на ихъ устахъ,

— Мы будемъ очень счастливы воспользоваться вашимъ открытіемъ, отвѣчалъ Дикъ: — вѣроятно вы поступили въ число кроваваго братства, и приняли присягу на кинжалѣ?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Софтлей, вынимая свой бумажникъ: — если умѣючи взяться за дѣло, то также легко проникнуть въ эти вертепы, какъ въ театръ. Вы, конечно, знаете «Трехъ Горностаевъ»?

— Нѣтъ, не имѣю удовольствія быть знакомымъ ни съ однимъ изъ нихъ, отвѣчалъ Дикъ со смѣхомъ: — гдѣ живутъ эта благородныя животныя?

— Какъ? вы не знаете, «Три Горностая» въ Іельпени-Стритѣ, въ Бетна-Гринѣ? вы, вѣроятно, забыли, что эту таверну содержитъ Джо-Мугериджъ.

Дикъ Темпль и Моллетъ снова переглянулись, но на этотъ разъ съ изумленіемъ.

— Чортъ возьми! что вы знаете о Бетна Гринѣ? воскликнулъ Дикъ.

— Вотъ, произнесъ Софтлей, вынимая изъ бумажника три билета: — каждому по одному. Тамъ будетъ концертъ и лоттерея. Вы не знаете Эгшельса? Онъ будетъ предсѣдательствовать.

Сказавъ это, онъ не выдержалъ и громко расхохотался.

— Ха! ха! ха! хороши пріятели, взявшіеся показать Лондонъ провинціалу, продолжалъ онъ: — а провинціалъ долженъ показывать природнымъ лондонцамъ диковинки Бетна-Грина.

Затѣмъ онъ добродушно разсказалъ, какъ онъ получилъ эти билеты и передалъ предостереженія стараго голубятника.

Прежде, чѣмъ наши друзья разстались въ этотъ вечеръ, было рѣшено отправиться на пирушку къ «Тремъ Горностаямъ» Джеку Моллету поручено, во-первыхъ, добыть приличные случаю костюмы, а во-вторыхъ, посѣтить на другой же день мистера Мугериджа для предварительной рекогносцировки.

Джекъ Моллетъ исполнилъ аккуратно оба порученія. Онъ всегда отличался особымъ талантомъ замаскировываться и на этотъ разъ такъ ловко повелъ дѣло, что обманулъ самого Мугериджа.

— Проникнувъ въ роковое логовище «Трехъ Горностаевъ», я выпилъ водки съ хозяиномъ, сказалъ Моллетъ, объясняя своимъ друзьямъ результатъ его похожденій: — и не, оспаривая его предположенія, что занимаюсь составленіемъ прошеній, замѣтилъ, что, можетъ быть, зайду въ понедѣльникъ съ двумя пріятелями посмотрѣть на пирушку. Мистеръ очень любезно пригласилъ меня на этотъ вечеръ, но я сомнѣваюсь, чтобъ эта таверна была такимъ адскимъ вертепомъ, какъ мы полагаемъ. Я видѣлъ въ буфетѣ около десяти посѣтителей, пившихъ водку и пиво, но всѣ они казались скорѣе портными и ткачами, оставшимися безъ работы, чѣмъ ворами.

Эти слова, однако, нисколько не уменьшили любопытства Софтлея и, припоминая совѣтъ Боджера одѣться бѣдно, но прилично, онъ нашелъ, что свидѣтельство Моллета только подтверждало указанія стараго голубятника.

Въ понедѣльникъ вечеромъ, наши друзья, прилично замаскированные и подъ предводительствомъ Моллета, вошли въ узкую, грязную улицу, въ одномъ изъ домовъ которой помѣщались «Три Горностая». Погода была самая подходящая для подобнаго предпріятія; дождь моросилъ и хотя была весна и только восемь часовъ, но газъ уже горѣлъ въ тавернѣ. Мистера Мугериджа не было на лицо а его мѣсто за прилавкомъ занимала мистрисъ Мугериджъ, бывшая прежде замужемъ за извѣстнымъ боксёромъ, который, судя по ея изломанному носу и многимъ недостающимъ зубамъ, практиковалъ свое искуство и дома. Одѣта она была великолѣпно, въ черномъ атласномъ платьѣ, а золотая цѣпочка отъ часовъ, красовавшаяся на ея шеѣ, была такъ массивна, что могла выдержать громадную, толстую фигуру трактирщицы, еслибъ ее повѣсили на ней. Но, какъ Моллетъ предупреждалъ своихъ друзей, внѣшній видъ таверны сильно разочаровалъ, ихъ съ перваго же взгляда. Въ буфетѣ было около полудюжины молодыхъ людей, которые пили и курили молча или шопотомъ разговаривали между собою; по ихъ мрачной наружности можно было предположить, что если они и были воры, то, вѣроятно, дошли до убѣжденія, хотя слишкомъ поздно, что честность — лучшая политика, и потому оплакивали отсутствіе въ нихъ этого выгоднаго качества. Мистеръ Боджеръ находился въ буфетѣ. Съ такимъ же грязнымъ лицомъ, какъ въ первый разъ, когда его увидалъ Софтлей, но съ еще болѣе краснымъ носомъ, старикъ въ углу наполнялъ плевальницы опилками. Замѣтивъ появленіе нашихъ друзей, онъ мигнулъ Софтлею и незамѣтно знаками далъ почувствовать, что лучше всего теперь сѣсть на скамейку, потребовать какого-либо напитка и закурить по примѣру остальныхъ посѣтителей. Они тотчасъ послѣдовали его совѣту.

Но гдѣ же долженъ былъ происходить вечеръ, со всѣми обѣщанными удовольствіями? Конечно, не слѣдовало спрашивать или выражать нетерпѣнія, хотя часъ, назначенный въ билетахъ, уже прошелъ, не было никакихъ признаковъ подготовлявшагося торжества. Въ буфетѣ не красовалось афиши и не виднѣлось блестяще-освѣщенной лѣстницы въ верхній этажъ. Да и судя по размѣрамъ дома, на верху не могло быть достаточно большой комнаты для концерта, лоттереи и прочихъ удовольствій. Однако, часть загадки вскорѣ была разрѣшена. Боджеръ, забравъ въ охапку нѣсколько плевальницъ, подошелъ къ двери въ концѣ корридора, выходившаго изъ буфета, отперъ и скрылся. Почти въ туже минуту двое юношей, въ нахлобученныхъ на уши шапкахъ и на глухо застегнутыхъ сюртукахъ, вошли съ улицы въ буфетъ, низко поклонились мистрисъ Мугериджъ и направились вслѣдъ за Боджеромъ къ отворенной двери. Но хозяйка, гордо отвѣтившая на ихъ поклоны, рѣзко ихъ остановила.

— Куда вы идете? Вернитесь, сказала она громко.

— Вѣдь тамъ лоттерея, сударыня, смѣю спросить? произнесъ очень смиренно одинъ изъ юношей.

— Развѣ ты не видишь, дуракъ, что еще не началась? произнесла гнѣвно дама въ атласномъ платьѣ: — и не начнется, пока Джо не придетъ. Если ты не станешь ждать, то убирайся.

Юноша скромно извинился и, подойдя къ выручкѣ, спросилъ два стакана джину. Мистрисъ Мугериджъ удостоила собственноручно налить требуемаго напитка, и гордо бросила въ ящикъ деньги, словно онѣ дѣйствительно презрѣнный металлъ, какъ ихъ иногда называютъ.

— Благодарю васъ, сударыня, произнесъ другой юноша: — честь имѣю кланяться.

Потомъ они оба сѣли на скамейку, какъ дѣти въ присутствіи строгой гувернантки, и начали молча, какъ бы изъ подтишка, курить трубки.

Мистеръ Софтлей былъ внѣ себя отъ изумленія. Неужели эти скромные юноши были воры, да еще лондонскіе? Неужели они принадлежали къ тѣмъ разбойничьимъ шайкамъ, которыя наводили ужасъ на мирныхъ гражданъ и составляли вѣчную заботу полиціи? Ему очень хотѣлось задать эти вопросы своимъ товарищамъ, но послѣдніе упорно молчали, покуривая трубки.

Въ это время въ таверну вошли мужчина и женщина средняго роста и очень прилично одѣтые. Они казались зажиточными работниками. Тихо подойдя къ выручкѣ, мужчина любезно кивнулъ головою хозяйкѣ и шопотомъ спросилъ:

— Можно пройти, сударыня?

— Вамъ? не думаю.

— Отчего же нѣтъ?

— Не разговаривать. Сказано: проваливай, а то я распоряжусь сама.

Женщина хотѣла сказать что-то непріятное, но мужчина остановилъ ее и, вынувъ изъ кармана золотой, положилъ его на выручку.

— Это на лоттерею, если вы будете такъ любезны, что возьмете для насъ билеты, сказалъ онъ почтительно и тотчасъ удалился вмѣстѣ съ женщиной.

— Ну, ужь это нахально, шепнулъ на ухо Софтлею одинъ изъ юношей.

Софтлей не посмѣлъ ничего отвѣтить, а только кивнулъ головой.

— Они только сегодня, утромъ вышли, и полиція ихъ ищетъ по другимъ двумъ дѣламъ, продолжалъ юноша: — вѣдь это все равно, что прямо пригласить сюда полицію и прямо предать насъ въ ея руки.

— Но они очень смиренно послушались хозяйку.

— Еще бы не послушаться. Они знаютъ тётку Мугериджъ, также хорошо, какъ мы съ вами. Вѣдь вы ушли бы тотчасъ, еслибъ она велѣла?

По счастью для Софтлея, ему не пришлось отвѣчать на этотъ затруднительный вопросъ. Въ туже самую минуту явился мистеръ Мугериджъ, въ сопровожденіи некрасиваго человѣка не первой молодости, съ коротко обстриженными, но сильно напомаженными волосами, песочнымъ цвѣтомъ лица и больными глазами. Хотя шляпа была у него надѣта франтовски на бекрень и онъ курилъ сигару, каждый опытный человѣкъ легко призналъ бы въ немъ арестанта, только, что выпущеннаго изъ тюрьмы, и еслибъ теперь вдругъ вошелъ въ таверну смотритель Кольдбадской тюрьмы, то онъ естественно приложилъ бы руку къ козырьку. Это былъ мистеръ Джонъ Карпикъ, болѣе извѣстный подъ названіемъ Эгшельса, девяти мѣсячное пребываніе котораго въ Каменномъ Домѣ, вмѣстѣ со смертью ребенка и болѣзнью жены, дѣлало необходимымъ лоттерею для поправленія его финансовъ.

Мистеръ Мугериджъ тотчасъ призналъ Джека Моллета и, пожавъ ему руку, представилъ мистеру Эгшельсу, какъ человѣка, который можетъ всегда угостить. Моллетъ немедленно распорядился угощеніемъ и воспользовался случаемъ, чтобъ представить знаменитому вору своихъ друзей.

— Это лондонскіе молодцы? спросилъ Эгшельсъ конфиденціально.

— Бирмингамскіе, отвѣчалъ шопотомъ Моллета.

— Красивая рожа, замѣтилъ Эгшельсъ, указывая на Софтлея: — такая благородная физіономія должна быть очень выгодной. Онъ занимается тѣмъ же ремесломъ, какъ вы?

Моллетъ кивнулъ головой, и чтобъ означить свое ремесло, сталъ чертить буквы перстомъ правой руки по ладони лѣвой.

— Неужели? воскликнулъ Эгшельсъ съ отвращеніемъ: — это значитъ зарывать талантъ въ землю. Одѣньте этого молодца прилично, научите его хорошимъ манерамъ и чрезъ мѣсяцъ его никто не отличитъ отъ настоящаго джентльмэна. А сами знаете, какую пользу можно извлечь изъ этого.

Между тѣмъ, публика, получившая приглашенія мистера Эгшельса, стала такъ быстро собираться, что вскорѣ буфетъ былъ переполненъ и мистеръ Мугериджъ, приказавъ старому Боджеру «освѣтить залу», повелъ приглашенныхъ въ заднюю дверь.

«Зала» оказалась кегельбаномъ, въ которомъ были убраны кегли, полъ посыпанъ опилками и поставлены для посѣтителей стулья и скамейки. Въ одномъ концѣ виднѣлись столъ и кресло, въ противоположномъ такой же столъ и такое же кресло; это были мѣста для предсѣдателя и его товарища. Освѣщеніе было хотя и газовое, но не очень блестящее, и дождь сочился съ крыши; но никто не обратилъ на это вниманія. Публика смиренно заняла свои мѣста, словно проникнуть въ эту «залу» было особенной привилегіей, за которую она должна была питать большую благодарность.

Всѣхъ присутствующихъ было около тридцати человѣкъ, большею частью молодыхъ людей, сопровождаемыхъ женами или любовницами. Но во всемъ этомъ обществѣ не было ничего страшнаго и его можно было также мало сравнить съ вертепомъ разбойниковъ, какъ ручныхъ кроликовъ съ львами и тиграми. Конечно, тутъ было нѣсколько юношей, только что вышедшихъ изъ тюрьмы, которые, привыкнувъ къ спокойной, сытной тюремной жизни, считали не большимъ рискомъ открыто попирать всѣ законныя преграды; они съ презрѣніемъ смотрѣли на трусовъ, смиренно преклонявшихся передъ Мугериджемъ, который зналъ ихъ прошлое, и, сидя на столахъ вмѣсто скамеекъ, громко кричали и смѣялись. Но ихъ неприличному поведенію вскорѣ былъ положенъ конецъ. Мистеръ Мугериджъ, повидимому, зналъ всѣ частныя дѣла своихъ посѣтителей гораздо болѣе, чѣмъ можно было ожидать отъ простого содержателя таверны; онъ шепнулъ имъ что-то на ухо, и черезъ минуту, они смиренно забились въ уголокъ.

Вообще, къ изумленію мистера Софтлея, всѣ присутствующія были до того нищенски одѣты, и ихъ глаза были такъ боязливо потуплены, что казалось невозможнымъ причислить ихъ къ тому опасному классу, для употребленія котораго строятъ громадныя тюрьмы изъ гранита и держатъ армію здоровенныхъ полицейскихъ. Такъ какъ настоящій вечеръ былъ торжественнымъ празднествомъ, то было бы не удивительно, въ виду средняго дохода лондонскихъ воровъ, разсчитаннаго статистиками, еслибъ на столахъ красовались кружки съ водкой и водой, а на кухнѣ жарилась баранина и ростбифъ; но въ дѣйствительности, все общество довольствовалось пивомъ и трубками. Здѣсь не было и помина о тѣхъ роскошныхъ и безумныхъ кутежахъ, которые задавали въ старину воры и разбойники, не разсчитывавшіе на долгое существованіе, а потому жившіе весело, беззаботно. Теперешніе воры походили на бѣдныхъ забитыхъ псовъ съ поджатыми хвостами.

Но, можетъ быть, еще не былъ пробужденъ сильный духъ, воспламеняющій воровъ. Конечно, Эгшельсъ еще не произнесъ своей рѣчи. Гордо поднявъ голову и тщетно стараясь взбить пальцами отсутствующія кудри, какъ слѣдовало, по его мнѣнію, всякому оратору, онъ прокашлялся и произнесъ:

— Милостивые государыни и государи!

Раздалось нѣсколько восклицаній: «Браво, Эгшельсъ!» «Рады тебя видѣть, голубчикъ», и послышался звонъ кружекъ и стакановъ. Но вообще пріемъ былъ очень сдержанный, хотя его нельзя было объяснить равнодушіемъ собравшейся публики. Одинъ фактъ, что собралось столько народу, вполнѣ доказывалъ несправедливость подобнаго подозрѣнія; поэтому скромное поведеніе публики должно было служить скорѣе комплиментомъ для Эгшельса. Всѣмъ было извѣстно, что для приданія большаго блеска вечеру, на немъ будетъ присутствовать жена предсѣдателя, которая, по словамъ пригласительнаго билета, умирала отъ чахотки. На всѣ вопросы пріятелей о здоровьи его жены, Эгшельсъ постоянно отвѣчалъ, что ей осталось жить только нѣсколько дней и что она страшно кашляетъ, а потому ея участіе въ концертѣ и лоттереи представлялось особенно интереснымъ.

— Но если ей такъ дурно, замѣчали нѣкоторые: — то вѣдь нельзя знать, когда она окочуриться.

— Да, да, отвѣчалъ Эгшельсъ со слезами на глазахъ: — она можетъ умереть во всякую минуту, прежде чѣмъ вы успѣете опомниться.

Поэтому не удивительно, что появленія больной женщины всѣ ожидали съ нетерпѣніемъ. Наконецъ, она вошла въ сопровожденіи мистера Мугериджа, который посадилъ ее рядомъ съ мужемъ. Вся публика встала и раздались громкія рукоплесканія. Съ перваго взгляда было очевидно, что слова Эгшельса объ ея болѣзни не были нисколько преувеличены. Хорошенькая, молодая женщина, небольшаго роста, она отличалась простодушнымъ дѣтскимъ лицомъ и русыми волосами; алыя пятна на щекахъ служили рельефнымъ контрастомъ съ ея чернымъ платьемъ и такой же креповой шляпкой. При самомъ ея появленіи, произошелъ эпизодъ, очевидно, случайный, хотя нельзя было подготовить ничего болѣе искуснаго. Какъ подобало предсѣдателю большаго общества, Эгшельсъ, бросивъ сигару, курилъ длинную трубку; увидавъ, что жена явилась ровно въ срокъ, онъ былъ этимъ такъ доволенъ, что привѣтствовалъ ее облакомъ дыма, отчего она страшно раскашлялась, держась одной рукой за бокъ, а другой за столъ. «Что я вамъ говорилъ?» ясно выразилось на лицѣ Эгшельса.

Освобожденный воръ милостиво принялъ рукоплесканія, предназначавшіяся его женѣ и возобновившіяся еще съ большей силой, когда она перестала кашлять. Спустивъ ноги и откинувшись на спинку кресла, онъ одной рукой обнялъ за талію свою жену, едва державшуюся на ногахъ и какъ бы собиравшуюся исполнить его предсказаніе.

— Не лучше ли вашей женѣ выйти на свѣжій воздухъ? спросилъ Софтлей.

— Нѣтъ, ей и здѣсь хорошо, отвѣчалъ любезный супругъ, подмигивая: — у нея упорный характеръ. Она не хотѣла идти сюда, вотъ и все.

— И не удивительно! воскликнулъ съ негодованіемъ молодой девонширецъ. И онъ, по всей вѣроятности, наговорилъ бы много непріятнаго Эгшельсу, еслибъ Джекъ Моллетъ не дернулъ его за рукавъ.

— Мой другъ хочетъ сказать, объяснилъ Моллетъ: — что она, быть можетъ, въ своемъ болѣзненномъ положеніи не хотѣла присутствовать при вашемъ торжествѣ.

— Вашъ другъ очень добръ, и она, вѣроятно, сама поблагодарила бы его, еслибъ знала, что вы нашли предлогъ для ея упорства, отвѣчалъ Эгшельсъ, хотя и шопотомъ, но такъ, что бѣдная женщина слышала каждое слово. — Я посовѣтывалъ бы ей вести себя какъ слѣдуетъ. Можетъ же она не давать мнѣ спать всю ночь своимъ кашлемъ, а теперь ей только надо время отъ времени хорошенько закашлять. Вѣдь отъ этого зависитъ успѣхъ моего дѣла.

И негодяй скрестилъ руки, оттолкнувъ отъ себя жену.

По счастью для Софтлея, Моллетъ крѣпко держалъ его за рукавъ, а то увлекающійся молодой человѣкъ непремѣнно бросился бы на Эгшельса и вышвырнулъ бы его изъ комнаты. Кромѣ могучихъ рукъ пріятеля, его удержалъ неожиданный сигналъ со стороны Боджера. Старикъ вдругъ нахлобучилъ свою фуружку на лѣвый глазъ, что означало, по его уговору съ Софглеемъ: «берегись».

Между тѣмъ, привѣтствія замолкли; Эгшельсъ грустно улыбнулся, положилъ на столъ трубку и, вынувъ изъ кармана платокъ, отеръ имъ глаза, послѣ чего выпилъ стаканъ водки съ водою, и прокашлявшись, поднялся съ своего мѣста.

Но, въ эту минуту Мугериджъ, никогда не забывавшій интересовъ таверны произнесъ:

— Подождите минуту. Надо дѣлать все по порядку. Объявите прямо, чѣмъ будутъ пить за ваше здоровье: водкой? на шиллингъ или на четыре пенса?

— Да, да, да! воскликнуло нѣсколько голосовъ: — подайте всѣмъ водки на шиллингъ;

— Вотъ это хорошо, промолвилъ почтенный хозяинъ: — эй, Борней, поварачивайся скорѣй!

Эгшельсъ снова усѣлся въ свое кресло, но очень неохотно и шопотомъ объяснилъ Софтлею, что предложеніе трактирщика противорѣчило его личнымъ интересамъ.

— Я думаю, что, въ наказаніе старику Мугериджу, я не скажу ни слова, прибавилъ онъ: — жадная скотина! Ему хорошо, вмѣсто четырехъ пенсовъ съ человѣка, взять по шиллингу, но вѣдь эти деньги идутъ изъ моего кармана.

— Какимъ образомъ? спросилъ Софтлей.

— Конечно, не прямо, а косвенно. Всѣ эти люди бѣдняки и, вѣроятно, идя сюда, рѣшили пожертвовать шиллингъ, а теперь Мугериджъ стащилъ съ нихъ за водку то, что они положили бы мнѣ въ тарелку.

— Я надѣюсь, что онъ не испортитъ вашей рѣчи! замѣтилъ Дикъ Темпль.

— Да онъ совершенно ее испортилъ. Я только что приготовился говорить цѣлый часъ безъ умолку, какъ онъ пресѣкъ весь потокъ моего краснорѣчія.

— Не бойся, у тебя рѣчь польется, какъ только ты начнешь, замѣтила мистриссъ Эгшельсъ.

— Держи языкъ за зубами или я тебѣ заткну глотку дымомъ и ты опять залаешь, промолвилъ Эгшельсъ гнѣвно.

Однако, видя, что его стаканъ былъ наполненъ наравнѣ съ другими, почтенный предсѣдатель смягчился и, хлѣбнувъ водки, снова поднялся съ креселъ.

— Милостивые государыни и милостивые государи! началъ онъ: — я не мастеръ говорить и вы это сами знаете, такъ какъ не впервые мнѣ приходится благодарить васъ за ваше сочувствіе и помощь, чтобъ выдти изъ затруднительнаго положенія, въ которомъ можетъ, впрочемъ, очутиться каждый изъ васъ. Я желалъ бы имѣть возможность сказать, что съ гордостью принимаю ваши привѣтствія, но, въ настоящее время, могу только благодарить, а гордиться мнѣ нечѣмъ, ибо я ничего не сдѣлалъ особеннаго, а заперли меня за самый пустякъ.

— Пропусти это, голубчикъ Эгги, промолвилъ шопотомъ Мугериджъ.

— Хорошо, хозяинъ, и такъ мы не будемъ говорить о непріятныхъ предметахъ на настоящемъ веселомъ торжествѣ. (Смѣхъ и одобреніе). Впрочемъ, не къ чему объ этомъ и распространяться. Вся исторія была напечатана въ газетахъ, хотя я и не очень люблю видѣть свое имя въ печати. Другіе гордятся этимъ и нѣкоторые рады просидѣть шесть мѣсяцевъ, чтобъ только попасть въ газеты. Но я не таковъ. (Смѣхъ). Если я немного погорячился въ послѣдній разъ… Хорошо, мистеръ Мугериджъ, я не буду входить въ подробности — я помялъ кое-кого, то всякій на моемъ мѣстѣ сдѣлалъ бы тоже. Повторяю, все это было въ газетахъ, и хотя я нисколько не самолюбивъ, но не могу забыть, что судья сказалъ, обращаясь ко мнѣ, между прочимъ: — съ вашими способностями и умомъ, вы могли бы быть украшеніемъ общества, еслибъ употребили то и другое на хорошія цѣли. Можетъ быть, это была только болтовня, но въ устахъ такой особы, какъ судья, подобныя слова были дорогимъ для меня комплиментомъ, служившимъ мнѣ утѣшеніемъ во все время моего пребыванія въ тюрьмѣ. Вы всѣ знаете, что человѣкъ, сидя въ одиночествѣ, дѣлается очень мягкимъ. Конечно, думалъ я, жизнь моя тяжелая, но, стало быть, стоитъ жить, если судья меня отличаетъ и, такъ сказать, гладитъ по головкѣ. (Рукоплесканія).

— Короче, короче! воскликнулъ Мугериджъ.

— Но все это ничего, продолжалъ ораторъ: — въ сравненіи съ тѣми бѣдствіями, которыя обрушились на меня и на мое семейство во время моего заточенія. Уходя изъ дома, я оставилъ славную, маленькую дѣвочку, начинавшую только-что бѣгать и называть маму дурными словами, конечно, въ шутку, и жену, можетъ быть, блѣдную и худую, Ее здоровую, обѣщавшую долгое мнѣ счастье. А возвратясь, что я нашелъ? Ребенокъ давно умеръ и похороненъ, а мать… посмотрите на нее, еле-живая, съ раздирающимъ кашлемъ…

Говоря это, мистеръ Эгшельсъ былъ такъ разстроенъ, что выпилъ залпомъ свой стаканъ водки и полстакана у сосѣда. Слезы показались у него на глазахъ и онъ могъ продолжать только послѣ нѣкотораго молчанія.

— Но я буду кратокъ, по совѣту нашего достойнаго хозяина, и перейду къ дѣлу. Вы всѣ знаете, для чего я васъ пригласилъ сюда — для оказанія помощи мнѣ и моему семейству, какъ я въ свою очередь часто дѣлалъ въ отношеніи васъ. Я не буду останавливаться на этомъ деликатномъ предметѣ, замѣчу только, что бѣдная жена моя обойдетъ всѣхъ съ тарелкой, чтобъ избавить васъ отъ угрызенія совѣсти, еслибъ вы ушли отсюда, забывъ положить свою лепту. (Смѣхъ). Этотъ сборъ имѣетъ цѣлью отправку бѣдной женщины въ Брайтонъ для поправленія ея здоровья. Быть можетъ, и удастся еще ее спасти. Теперь перейдемъ къ лоттереѣ, прибавилъ Эгшельсъ, принимая неожиданно веселый тонъ: — лоттерея дѣло не новое, но на этотъ разъ въ ней будетъ нѣчто необыкновенное. Вы уже слышали, что именно будетъ разыгрываться; эту вещь нельзя публично выставить, но выигравшій ее, получитъ завтра утромъ отъ мистера Мугериджа сверточекъ. Выигрышъ — серебрянные часы, и я только замѣчу, что причиной моего послѣдняго исчезновенія изъ общества были часы. Въ газетахъ прямо говорилось: — «серебрянные часы, работы мистера Виллея, № 9664». Но дѣло въ томъ, что часы, которые тотчасъ будутъ разыгрываться въ лоттереѣ, того же мастера и подъ тѣмъ же нумеромъ. Какъ это случилось, не могу объяснить.

Около минуты, въ комнатѣ царило молчаніе, пока присутствующіе соображали тайный смыслъ загадки, но потомъ блестящая мысль, какъ бы озарила ихъ разомъ. Поднялся такой шумъ отъ рукоплесканій и звона стакановъ, что мистеръ Мугериджъ въ испугѣ вскочилъ на столъ и умолялъ присутстлующихъ успокоиться.

— Дурного тутъ нѣтъ ничего, прибавилъ Эгшельсъ съ улыбкой торжества; — и я полагаю, что это только одно изъ тѣхъ странныхъ сходствъ, о которыхъ такъ часто пишутъ въ книгахъ.

Новыя рукоплесканія, сопровождаемыя громкимъ хохотомъ, привѣтствовали эти слова и одинъ юный представитель общества воровъ потребовалъ немедленнаго представленія публикѣ означенныхъ часовъ; но тутъ Мугериджъ вскочилъ блѣдный отъ злобы и, схвативъ несчастнаго молодого человѣка за волосы, вышвырнулъ его изъ комнаты.

— Слушайте, молодцы, грозно сказалъ онъ, возвращаясь на свое мѣсто: — вы меня знаете и я васъ знаю. Скажу одно слово: берегитесь.

— Ну, я кончилъ, произнесъ Эгшельсъ: — прикажите наполнить наши стаканы и мы начнемъ концертъ. Первымъ солистомъ будетъ жена, но не забывайте, что она умираетъ, а потому молчите, или вы не. услышите ея голоса.

Онъ обернулся къ женѣ, чтобъ сказать ей, съ какой пѣсни начинать, но ея смертная блѣдность его поразила.

— Что съ тобою? воскликнулъ онъ нетерпѣливо.

— Мнѣ дурно, отвѣчала бѣдная женщина, едва слышнымъ голосомъ и со слезами на глазахъ.

— Пустяки! промолвилъ презрительно образцовый супругъ.

— Мнѣ очень дурно, милый Джекъ, отпусти меня домой.

— Иди домой, если не боишься послѣдствій. Иди, иди!

Эгшельсъ произнесъ эти слова въ полголоса, но Софтлей ихъ разслышалъ и вздрогнулъ отъ сожалѣнія къ бѣдной страдалицѣ и гнѣва къ лицемѣрному извергу, называвшему себя ея мужемъ.

— Вы опять выходите изъ себя, произнесъ шопотомъ Дикъ Темпль: — если вы не будете осторожнѣе, то вашъ пріятель тотчасъ надвинетъ свою шапку на правое ухо и намъ придется бѣжать отсюда прежде, чѣмъ начнется настоящее представленіе.

— Вы сами не усидѣли бы на моемъ мѣстѣ, еслибъ слышали то, что я слышу, отвѣчалъ Софтлей: — тутъ кроется тайна, Дикъ. Я рѣшительно не понимаю, какъ этотъ негодяй поймалъ такое нѣжное созданіе, очевидно, хорошо воспитанное и принадлежащее совершенно иной сферѣ. Пари держу…

— Шш! она смотритъ въ нашу сторону, промолвилъ Джекъ Моллетъ.

Дѣйствительно, бѣдная женщина смотрѣла на нашихъ друзей не вопросительно и не гнѣвно, а съ очевидной мольбой, чтобъ они прекратили всякій разговоръ о ней.

— Впрочемъ, когда ты обойдешь съ тарелкой все общество и соберешь деньги, произнесъ также тихо, какъ прежде Эгшельсъ: — то ты можешь уйти домой, если хочешь. Твоя могильная рожа здѣсь вовсе не кстати.

— Я не могу, милый Джекъ, промолвила съ испугомъ несчастная.

— Что не можешь?

— Собирать деньги. Пожалуйста, не заставляй меня. Лучше побои, только не это униженіе.

— Ничего, важная барыня! руки не отнимутся, отвѣчалъ Эгшельсъ, передразнивая умоляющій тонъ его жертвы: — они не хуже тебя. Ты, пожалуй, скажешь, что и я хуже тебя. Ну, смотри, не перечь мнѣ, а то я заставлю тебя проплясать передъ ними на столѣ шотландскій танецъ. Да что тутъ говорить, бери тарелку и обходи публику.

Съ этими словами Эгшельсъ приказалъ Боджеру подать съ полки глубокую тарелку и, обращаясь къ публикѣ, сказалъ съ улыбкой, дѣлавшей еще болѣе отвратительнымъ его лицо:

— Милостивыя государыни и милостивые государи! къ сожалѣнію, моя бѣдная жена не можетъ долѣе здѣсь оставаться. Хотя она и увѣряетъ, что это ничего, но я вижу, что духота и дымъ ей не по силамъ. Но все же она споетъ вамъ пѣсню… Что ты говоришь, голубушка?

Онъ наклонилъ голову и бѣдная женщина промолвила шопотомъ:

— Ради Бога, милый Джекъ, пощади меня!

— Хорошо, голубушка, произнесъ громко негодяй и, обращаясь къ публикѣ, продолжалъ: — жена проситъ вамъ передать, что она споетъ «Шопотъ Ангела», а потомъ она обойдетъ публику съ тарелкой, пока я спою что-нибудь.

Софтлей не могъ болѣе себя сдерживать и такъ крѣпко дернулъ за рукавъ Эгшельса, что тотъ едва не упалъ.

— Въ чемъ дѣло? спросилъ послѣдній съ негодованіемъ.

— Ваша жена, кажется, желаетъ уйти домой? произнесъ Софтлей.

— Мало ли чего она желаетъ, отвѣчалъ Эгшельсъ: — но вы какъ знаете ея желанія? Развѣ она вамъ ихъ передавала?

— Послушайтесь моего совѣта и отпустите ее домой, а то будетъ худо.

— Что вы хотите этимъ сказать? промолвилъ негодяй, поблѣднѣвъ отъ злобы и бросая убійственные взгляды на жену и Софтлея.

Молодой человѣкъ хотѣлъ было броситься на Эгшельса, но бѣдная женщина взглянула на него съ такимъ ужасомъ и съ такой мольбой, что руки у него опустились. Между тѣмъ, публика начинала съ любопытствомъ смотрѣть на происходившее, а Боджеръ пришелъ въ сильное смущеніе и не зналъ куда дѣть свою фуражку. По счастью, Дикъ Темпль во-время явился на выручку своего товарища.

— Мой другъ хочетъ сказать, промолвилъ онъ: — что пѣніе можетъ повредить вашей женѣ. Онъ по медицинской части и боится дурныхъ послѣдствій.

— Вотъ что! произнесъ Эгшельсъ со смѣхомъ: — а то онъ такъ серьёзно заговорилъ, что я не могъ понять, въ чемъ дѣло. Не безпокойтесь, она споетъ отлично и безъ всякаго вреда. Ну, начинай, Карри.

Бѣдная женщина, повидимому, желала положить конецъ столь пугавшему ее столкновенію и тотчасъ запѣла маленькимъ нѣжнымъ голосомъ: «Шопотъ Ангела». Мистеръ Эгшельсъ билъ тактъ ложкой по стакану и повторялъ, вмѣстѣ со всей публикой послѣднюю строку каждаго куплета. Когда она кончила и съ трудомъ переводила дыханіе, раздалось нѣсколько криковъ «бисъ», но большинство публики протестовало изъ сожалѣнія къ бѣдной женщинѣ, и мистеръ Эгшельсъ, послѣ минутнаго размышленія, также нашелъ, что повтореніе было излишне.

— Ну, теперь, сказалъ онъ: — пока она будетъ обходить комнату съ тарелкой, я спою вамъ что-нибудь.

Судя по раздавшимся рукоплесканіямъ, мистеръ Эгшельсъ пользовался большой вокальной славой. Онъ шепнулъ испуганной женѣ, чтобъ она не выводила его болѣе изъ терпѣнья, а безмолвно повиновалась и, откашлявшись, началъ пріятнымъ фальцетомъ трогательный романсъ, вполнѣ подходившій къ данному случаю. Еслибъ въ его репертуарѣ находилось описаніе жестокаго недуга, которымъ страдала его жена, то онъ не преминулъ бы воспользоваться имъ, но за недостаткомъ подобнаго, вполнѣ соотвѣтственнаго сюжета, онъ сдѣлалъ выборъ наиболѣе удачный изъ имѣвшихся въ его распоряженіи романсовъ.

Онъ съ большимъ чувствомъ пѣлъ о брошенной мужемъ молодой женѣ, которая, голодная, полузамерзшая, съ ребенкомъ на рукахъ, блуждала по пустынной равнинѣ, и съ отчаяніемъ видѣла, что ея дѣтищемъ, овладѣваетъ не сонъ, а смерть. Всѣ присутствующіе, затаивъ дыханіе, слѣдили за грустной исторіей и эффектное, патетическое пѣніе трогало до глубины души эти грубыя существа; а Билль Сольмонъ, занимавшій мѣсто товарища предсѣдателя, замѣтилъ въ полголоса, что онъ терпѣть не можетъ слушать подобное пѣніе, потому что онъ становится послѣ этого бабой и не можетъ убить даже мухи.

Между тѣмъ, молодая женщина обошла всю комнату съ тарелкой въ рукахъ и сборъ былъ очень удачный. Когда же она остановилась передъ мистеромъ Софтлеемъ, то онъ положилъ на тарелку два золотыхъ. Это такъ тронуло мистера Эгшельса, которому пѣніе не мѣшало зорко слѣдить за опускаемыми въ тарелку монетами, что онъ на секунду остановился въ описаніи смерти брошенной жены и ея ребенка и дружески кивнулъ головой щедрому джентльмэну.

Романсъ Эгшельса окончился въ одно время съ обходомъ публики его женою и, пока раздавались рукоплесканія, онъ преспокойно считалъ деньги. Всего оказалось собраннымъ 6 ф. 10 шил. и когда Эгшельсъ объявилъ объ этомъ громогласно, Мугериджъ бросилъ на столъ полфунта для круглаго счета.

Спрятавъ деньги въ карманъ, Эгшельсъ просилъ позволенія у публики отпустить жену, и съ любезной улыбкой вывелъ ее изъ комнаты. Тогда Билль Сольмонъ затянулъ веселую пѣсню и, подъ ея громкіе звуки, наши друзья перекинулись нѣсколькими отрывистыми фразами.

— Не уйти ли намъ теперь? сказалъ Софтлей.

— Отчего же именно теперь? спросилъ Дикъ Темпль.

— Потому что со мной сдѣлается ударъ, если я не найду исхода накипѣвшей во мнѣ злобѣ. Меня что-то давитъ, словно мы всѣ трое участвовали въ убійствѣ, не правда ли мистеръ Моллетъ?

— Нѣтъ, я не чувствую себя убійцей. Конечно, все, что мы видѣли и слышали, ужасно, а нашъ рыжій пріятель — первостепенный негодяй. Но щекотливое дѣло вмѣшиваться между мужемъ и женой. Да и что же вы можете сдѣлать, мистеръ Софтлей?

— Избить злодѣя до полусмерти, промолвилъ юный девонширецъ: — подло и безчеловѣчно не заступиться за эту бѣдную женщину. Вы замѣтили, какъ она его боится и вмѣстѣ съ тѣмъ какое она питаетъ къ нему отвращеніе.

— Я понимаю ваше негодованіе, благородный рыцарь, замѣтилъ Дикъ Темпль: — но боюсь, чтобъ васъ не ожидало разочарованіе, если вы послѣдуете за дракономъ въ его логовище. Что вы скажете, если женщина, которую вы хотите освободить изъ когтей чудовища, бросится на васъ, какъ дикій звѣрь — а подобныя сцены бывали не разъ.

— Я знаю только одно, что никогда въ жизни мнѣ не было такъ стыдно за себя, какъ въ эту минуту, сказалъ Софтлей: — и право удивляюсь, что вы оба не раздѣляете моего желанія наказать этого мерзавца.

И Софтлей, покраснѣвъ до корней волосъ, сталъ нетерпѣливо барабанить пальцами по столу.

Въ эту минуту возвратился Эгшельсъ въ очень веселомъ настроеніи духа, оттого ли, что онъ надѣялся на собранныя деньги послать жену на морской берегъ, или отъ стакана водки, который онъ выпилъ мимоходомъ въ буфетѣ. Во всякомъ случаѣ, глаза его блестѣли и носъ покраснѣлъ. Какъ только онъ помѣстился на свое предсѣдательское кресло, началась лоттерея, которая, въ сущности, не имѣла большого интереса, такъ какъ въ подобныхъ лоттереяхъ взять выигранную вещь считалось въ высшей степени неприличнымъ, и къ тому же въ настоящемъ случаѣ, часы даже не были на лицо, по рѣшительному требованію Мугериджа. Всѣ присутствующіе воры, ихъ жены и любовницы, а также мистеръ Софтлей съ товарищами бросили по очереди кости и тотъ, у кого сумма очковъ оказалась наибольшей, выигралъ номинально призъ. Этимъ дѣло и кончилось.

Но, если лоттерея была не интересна, то и слѣдовавшія за нею удовольствія не отличались большимъ оживленіемъ или оригинальностью. Дикъ Темпль и Моллетъ не хотѣли уходить изъ «Трехъ Горностаевъ» по той причинѣ, что вечеръ, обѣщавшій имъ столь много новаго и любопытнаго, только что начался, и, судя по безцвѣтному началу, вѣроятно, все интересное было отложено въ конецъ. Но, къ величайшему изумленію нашихъ друзей, они не дождались и въ концѣ вечера осуществленія надеждъ, возбужденныхъ въ нихъ неожиданнымъ доступомъ на концертъ воровъ. Они считали себя достаточно знакомыми съ свѣтлой и темной стороной Лондона, чтобъ имѣть понятіе о томъ, что должно было происходить на подобномъ сборищѣ воровъ, и невинный, умѣренный характеръ удовольствій, которыми потѣшались эти страшные враги общества, совершенно привелъ ихъ въ тупикъ, такъ какъ они могли себя вообразить скорѣе въ исправительномъ учрежденіи для преступниковъ, чѣмъ въ разбойничьемъ вертепѣ. Дѣло въ томъ, что не одинъ Дикъ Темпль или Джекъ Моллетъ, а большинство природныхъ лондонцевъ отличается такой же ложной увѣренностью, что среди городскихъ трущобъ еще находятся и теперь страшные подземные вертепы, гдѣ каждую ночь члены кроваваго братства воровъ и разбойниковъ собираются для своихъ чудовищныхъ кутежей. Согласно оффиціальнымъ свѣдѣніямъ, въ Лондонѣ существуетъ 10,000 людей, которымъ честный трудъ такъ же незнакомъ, какъ санскритскій языкъ, и которые каждый день съ утра принимаются за эксплуатацію своихъ согражданъ путемъ обмановъ и воровства, подобно тому, какъ въ десять разъ большее рабочее населеніе принимается за свою тяжелую работу. Но если мы и признаемъ что, въ виду возможной неаккуратности статистическихъ цифръ и значительнаго количества воровъ, упрятанныхъ временно въ тюрьмы, только половина ихъ дѣйствуетъ на свободѣ, то все же страшно подумать, что 5,000 существъ, по ремеслу мошенниковъ, озлобленныхъ противъ общества, ищутъ днемъ и ночью, чѣмъ бы поживиться на чужой счетъ, побуждаемые роковой мыслью, что только воровство даетъ имъ кусокъ хлѣба, и что внѣ этого ремесла — ихъ ожидаетъ голодная смерть. Воръ работаетъ, хотя и безъ опредѣленнаго плана, съ понедѣльника утра до субботы ночи (по полицейскимъ отчетамъ видно, что очень мало кражъ совершаются по воскресеньямъ) столь же дѣятельно, какъ и честные работники. Съ одинаковымъ рвеніемъ принимается онъ за каждую штучную работу и торопится ее окончить, чтобъ приняться за другую. Иначе, еслибъ воры и машенники вели праздную жизнь и предавались пьянству, то чѣмъ существовали бы ихъ жены и дѣти, чѣмъ платили бы они за свои жилища, въ какихъ бы они трущобахъ ни находились?

И, однако, зная все это, большинство лондонцевъ увѣрено, что полиція и судьи отвергаютъ существованіе разбойничьихъ вертеповъ, для кутежей и разврата на чудовищной ногѣ, лишь съ цѣлью успокоить боязливые умы. Естественно, что воры такіе же люди, какъ и честные рабочіе, и, окончивъ свои дневные труды, какого бы характера они ни были, желаютъ отдохнуть, покурить и выпить съ пріятелями въ удобномъ, спокойномъ мѣстечкѣ, гдѣ имъ нечего бояться полиціи и слѣдователей. Но куда имъ идти? Конечно, не въ чистую таверну. Можетъ быть, въ минуты отдыха, человѣку непріятенъ разговоръ объ его ремеслѣ, но точно также ему не можетъ быть пріятно находиться въ обществѣ людей, которые систематически проклинаютъ его ремесло. Воры не могутъ посѣщать музыкальные или танцовальные вечера, ибо тамъ присутствуетъ постоянно преслѣдующая ихъ полиція, которая, по своей тупости, напоминаетъ, что никакой человѣкъ, не можетъ быть постоянно при исполненіи своихъ обязанностей. Куда же дѣться лондонскому вору въ свободную минуту? У него денегъ куча. Если мы въ этомъ сомнѣваемся, то ученые статистики покажутъ намъ, сколько вырабатываетъ въ день каждый воръ. Ихъ разсчетъ очень простъ. Они опредѣляютъ, сколько въ недѣлю крадутъ въ Лондонѣ вещей, въ какую сумму оцѣниваются эти кражи потерпѣвшими лицами, и дѣлятъ полученную цифру на извѣстное число воровъ обоего пола, за писанныхъ въ черной книгѣ полиціи. Я забылъ разсчитанную такимъ образомъ цифру еженедѣльныхъ доходовъ лондонскаго вора, но полагаю, что она равняется 15—12 ф. или во всякомъ случаѣ не менѣе 10-ти въ недѣлю. А 10 фун. въ недѣлю значительная сумма для человѣка, не имѣющаго изысканныхъ вкусовъ и излишнихъ потребностей. Онъ не долженъ ни платить подоходнаго налога, ни заботиться о воспитаніи дѣтей. Онъ живетъ изо-дня въ день и платитъ чистыми деньгами за все, что покупаетъ, такъ какъ ему ничего не повѣрятъ въ кредитъ. Поэтому нѣтъ причины, по которой ловкій, искусный воръ не кутилъ бы въ минуты отдыха. Но гдѣ? Безъ сомнѣнія, въ тѣхъ тайныхъ вертепахъ, двери которыхъ заперты тяжелыми засовами и охранены часовыми, подающими сигналы своимъ товарищамъ о приближеніи опасности. Легко нажитое легко и проживается, и если воръ правой рукой крадетъ, то лѣвой бросаетъ ворованныя деньги. Ему необходимы сильныя ощущенія и, еслибъ онъ откладывалъ заработанный грошъ въ банкъ, то его способности къ воровству скоро померкли бы.

Таково, по крайней мѣрѣ, общее заблужденіе, а какъ далеко оно отъ дѣйствительности можетъ доказать только что видѣнная нами картина бенефиса Эгшельса въ «Трехъ Горностаяхъ». Доброе старое время, воспѣтое романистами, когда процвѣтали знаменитые воры, давно уже прошло и это ремесло стало очень плохимъ въ нашу эпоху. Конечно, есть мошенники, которые пьютъ шампанское и роскошно одѣваются, пока имъ везетъ счастье, но на каждаго такого блестящаго представителя воровского міра приходятся десятки мелкихъ воровъ, которые вырабатываютъ гораздо менѣе каменьщиковъ или простыхъ поденьщиковъ. Въ Лондонѣ существуютъ сотни воровъ, извѣстныхъ полиціи и заклейменныхъ, которые не получаютъ болѣе 10 или 12 шиллинговъ въ недѣлю. Эти несчастныя, забитыя существа, окрашенныя съ головы до ногъ мрачнымъ цвѣтомъ тюрьмы; живя постоянно подъ страхомъ закона, они также мало свободны на свободѣ, какъ и въ заключеніи. Они ѣдятъ плохо и мало, живутъ не лучше нищихъ, ходятъ въ лохмотьяхъ, съ побѣлѣвшими локтями и въ дырявыхъ башмакахъ. Въ отношеніи физической силы, любой лондонскій полицейскій поборетъ пятерыхъ мелкихъ воровъ.

Къ подобному разряду воровскаго класса Лондона принадлежало и общество, собравшееся на вечеръ Эгшельса у «Трехъ Горностаевъ». Никто не смѣлъ громко восхвалять свое ремесло или его блестящихъ представителей. Никто въ этомъ собраніи пятидесяти или шестидесяти воровъ не дерзнулъ запѣть извѣстныя пѣсни о знаменитыхъ разбойникахъ. Одинъ юноша затянулъ было «Ура! братья разбойники», но хоръ подтянулъ очень слабо, а Мугериджъ такъ злобно взглянулъ на юношу, что тотъ немедленно перешелъ въ меланхолическій романсъ. Вообще, наибольшимъ успѣхомъ пользовалась меланхолическая, слезливая поэзія, воспѣвающая ангеловъ, матерей, оплакивающихъ своихъ дѣтищъ, дѣтей, жаждущихъ материнскаго поцѣлуя, и т. д. Мистеръ Эгшельсъ былъ въ этомъ отношеніи драгоцѣнная находка.

Въ то время, какъ онъ, закативъ глаза, сантиментальничалъ и звалъ свою мать поправить ему подушку въ колыбели, къ нему подошелъ старикъ Боджерь и шепнулъ что-то на ухо.

— Кто тебѣ сказалъ? спросилъ нетерпѣливо Эгшельсъ: — она сама тебя прислала?

— Дѣвочка прибѣжала за вами, отвѣчалъ Боджеръ такъ громко, что Дикъ Темпль и его товарищи ясно разслышали: — ей очень худо и она требуетъ васъ.

— Хорошо, приду, промолвилъ Эгшельсъ и снова затянулъ: «О! мама приди…»

Но на полусловѣ остановился, и, вынувъ изъ кармана шиллингъ, произнесъ:

— Пошли ей джину, успокоится.

— Ей надо доктора, а не водки, отвѣчалъ Боджеръ, качая головою съ упрекомъ.

— Такъ пошли дѣвчонку за докторомъ и не приставай ко мнѣ, сказалъ Эгшельсъ, пряча шиллингъ.

— Она была, но докторъ не идетъ.

— Отчего?

— Требуетъ прежде уплаты стараго долга и говоритъ, что все же отъ смерти ее не избавитъ.

Тутъ мистеръ Эгшельсъ залился слезами и, совершенно забывъ, что у него въ карманѣ семь фунтовъ стерлинговъ, началъ жаловаться на свою несчастную судьбу. Вдругъ ему въ голову вошла блестящая мысль.

— Вы, кажется, сказали, что вашъ пріятель по медицинской части? спросилъ онъ у Дика Темпля.

Молодой человѣкъ былъ такъ изумленъ этимъ вопросомъ, что сразу его не понялъ, а когда Эгшельсъ повторилъ свои слова, то онъ хотѣлъ объяснить все это ошибкой. Но мистеръ Софтлей самъ воскликнулъ:

— Да, да, вы правы. Я знаю немного медицину. Что вамъ угодно?

— Сдѣлайте одолженіе, сходите посмотрѣть на мою жену, отвѣчалъ мягкимъ тономъ Эгшельсъ.

— Но я боюсь, что не буду въ состояніи ей помочь.

— Никто ей не поможетъ, она умретъ и тѣмъ лучше, то есть для нея. Захватите изъ аптеки какого-нибудь грошоваго лекарства, а когда вернетесь, то я васъ угощу. Боджеръ! пусть дѣвчонка его проводитъ.

— Я сдѣлаю все, что могу, сказалъ Софтлей, вставая изъ-за стола и бросая знаменательный взглядъ на своихъ удивленныхъ товарищей: — вы меня подождете, Дикъ?

— Нѣтъ, я пойду съ вами, а Джэкъ останется здѣсь, сказалъ Темпль и шепнулъ что-то на ухо Моллету, который скорчилъ гримасу, но молча кивнулъ головой.

Черезъ минуту Софтлей и Дикъ Темпль вышли изъ комнаты.

V.

— Что вы задумали, любезный другъ? воскликнулъ Дикъ Темпль, смотря съ изумленіемъ на своего двоюроднаго брата, когда они очутились на улицѣ подлѣ дѣвчонки, о которой говорилъ эгшельсъ.

— Надѣюсь, ничего дурного, отвѣчалъ Софтлей серьёзно.

— Вы хотите дѣйствительно выдать себя за доктора?

— Нѣтъ, но я намѣренъ прежде всего доставить бѣдной женщинѣ хорошаго доктора.

— Какимъ образомъ?

— Очень просто.

И, обратившись къ маленькой оборванной дѣвченкѣ, стоявшей подлѣ нихъ, онъ спросилъ, гдѣ жилъ докторъ, который отказался пойдти къ больной, прежде чѣмъ ему заплатятъ 7 шиллинговъ и 6 пенс.

— Вонъ тамъ, гдѣ-то, отвѣчалъ ребенокъ, указывая на уныло горѣвшій фонарь въ ста шагахъ разстоянія.

— И докторъ сказалъ, что онъ тотчасъ пойдетъ, какъ получитъ деньги?

Софтлей вынулъ изъ кармана кошелекъ, но Дикъ Темпль схватилъ его за руку.

— Если вы будете такъ неосторожны, то васъ тотчасъ окружатъ стаи воровъ, сказалъ онъ въ полголоса: — къ тому же, вы не сдѣлаете глупости повѣрить этой дряни золотой.

— Отчего?

— Оттого, что вамъ надо будетъ проститься съ нимъ и, что еще хуже, докторъ не увидитъ ни пенса.

— Нечего дѣлать, надо рискнуть, отвѣчалъ Софтлей послѣ минутнаго размышленія и, обращаясь къ дѣвочкѣ, которая внимательно смотрѣла на разговаривавшихъ: — могу я тебѣ довѣрить?

— Что?

— Вотъ это?

И Софтлей показалъ золотую монету дѣвочкѣ, глаза которой заблистали.

— Конечно, можете, воскликнула она, поспѣшно протягивая руку: — этими деньгами надо заплатить доктору и онъ тогда пойдетъ къ ней. Я скорѣе умру, чѣмъ возьму хоть пенсъ изъ этихъ денегъ, даже еслибъ я голодала — вѣдь эти деньги ея.

— А еслибъ онѣ были его, то вы взяли бы ихъ? замѣтилъ Темпль.

— Чьи его?

— Ея мужа. Вы его знаете?

— Еще бы! сказала дѣвочка, пожимая плечами: — я знаю ихъ обоихъ. Я все для нихъ дѣлаю.

— Что вы для нихъ дѣлаете? спросилъ съ изумленіемъ юный девонширецъ.

— Все въ домѣ.

И дѣвочка бросила искоса нетерпѣливый взглядъ на золотую монету, которую онъ все еще держалъ въ рукахъ.

— Да, бѣдная женщина, вѣрно, сама не можетъ ничего дѣлать, замѣтилъ Софтлей съ сожалѣніемъ: — онѣ, кажется, очень больна.

— Страшно, отвѣчала дѣвочка, выжимая свои длинные волосы, промокшіе на дождѣ: — и ей каждый разъ хуже, когда онъ ее побьетъ.

— Развѣ онъ ее бьетъ?

— Онъ еще сегодня передъ концертомъ побилъ ее, потому что она не хотѣла идти съ нимъ. Впрочемъ, прибавила она, вдругъ заподозривъ въ незнакомцахъ друзей Эгшельса: — можетъ быть, онъ это дѣлаетъ ради шутки.

— Почему вы это думаете?

— Я ничего не думаю, отвѣчала дѣвочка, опасаясь проговориться: — я знаю только одно, что она страшно больна, и что если вы хотите довѣрить мнѣ деньги для доктора, то дѣлайте это скорѣе.

Все это время они медленно шли по направленію, указанному дѣвочкой, и теперь остановились подъ самымъ фонаремъ.

— Такъ возьмите деньги, сказалъ Софтлей: — только не потеряйте. Заверните въ бумагу, которая торчитъ у васъ изъ-за пазухи.

Дѣвочка вскрикнула и поспѣшно закрыла шаль, которая, распахнувшись, обнаружила уголъ конверта.

— Что у васъ тамъ? спросилъ Темпль, который очень хорошо видѣлъ, что это было письмо.

— Ничего, отвѣчала дѣвочка, еще крѣпче прижимая шаль къ своей груди: — какое вамъ до этого дѣло? Дайте мнѣ деньги, если хотите, и отпустите меня.

— Я боюсь, что наша новая пріятельница далеко не такъ невинна, какъ кажется, замѣтилъ Темпль своему пріятелю и прибавилъ, обращаясь къ дѣвочкѣ: — если ты прячешь такъ старательно письмо, то положи его скорѣе въ почтовый-ящикъ, пока оно еще не совсѣмъ измялось.

— Это не письмо, упорствовала дѣвочка.

— Вы напрасно говорите неправду, сказалъ Софтлей: — вы, можетъ быть, не хотите…

— Я вамъ говорю, что это не письмо… не письмо… не письмо! О! Боже мой! что мнѣ теперь дѣлать?

Настойчиво поддерживая свою ложь, дѣвочка съ нетерпѣніемъ топала обнаженной ногой по мостовой. Отъ этого гнѣвнаго движенія, что-то лопнуло въ ея скудной, едва державшейся на тѣлѣ одеждѣ и письмо, проскользнувъ подъ платьемъ упало въ грязь. Сначала она этого не замѣтила и наступила на него, но потомъ быстро схватила письмо и старалась обтереть его о свои лохмотья.

— Что я надѣлала! промолвила она со слезами на глазахъ: — вы видѣли письмо и скажете ему, и онъ опять ее побьетъ.

— Кто онъ?

— Конечно, Эгшельсъ. Пожалуйста, не говорите ему. Она написала письмо и взяла съ меня слово, что я положу его на почту.

Со слезами бѣдная дѣвочка продолжала обтирать конвертъ и тѣмъ еще болѣе загрязнила его.

— Не пугайся, дѣвочка, сказалъ мягко Софтлей, увидавъ съ удивленіемъ черную печать на письмѣ: — скажи, кто его писалъ?

— Она, мистриссъ Карникъ; она просила меня сохранить письмо въ тайнѣ отъ всѣхъ, а я вотъ что надѣлала, промолвила съ отчаяніемъ дѣвочка и стала отирать слёзы своими волосами, словно платкомъ.

— Клянусь небомъ, Дикъ, сказалъ Софтлей, очень взволнованный: — тутъ скрывается какая-нибудь ужасная тайна. Выслушай меня, дѣвочка! прибавилъ онъ: — мы пошли съ тобою ради нея, а не для него.

— Но вы его знаете?

— Да, но мы не друзья. Не бойся, мы тебя не выдадимъ. Разскажи намъ все, что ты знаешь объ этомъ письмѣ

— Она его писала.

— И дала его тебѣ, чтобъ положить на почту.

— Да… нѣтъ. Положить на почту надо было не теперь.

— А когда?

— Послѣ.

— Послѣ чего?

— Послѣ ея смерти, отвѣчалъ ребенокъ и залился слезами.

— Боже мой! Что все это значитъ, Дикъ? спросилъ Софтлей,

— Она писала понемногу каждый день, не имѣя силы много писать, продолжала дѣвочка: — вы меня не выдадите?

— Нѣтъ, бѣдняжка, не безпокойся.

— Она постоянно одна и ей не съ кѣмъ говорить, кромѣ меня. Вотъ сегодня вечеромъ, докончивъ письмо и запечатавъ его, она сказала: «Маджи, я вѣрю тебѣ, какъ честной дѣвушкѣ и прошу тебя, спрячь это письмо куда нибудь внѣ нашего дома, такъ, чтобъ ни онъ, ни кто другой не знали, а потомъ опусти его въ почтовой ящикъ.»

Дѣвочка была такъ взволнована, что нѣсколько минутъ молча плакала, прислонясь къ фонарю.

— И ты обѣщала исполнить ея желаніе?

— Конечно, развѣ я ей могу въ чемъ-нибудь отказать? Она мой лучшій другъ.

— А куда ты хотѣла спрятать покуда письмо? спросилъ Дикъ Темпль, заинтересованный не менѣе своего друга этой драматической исторіей.

— Я хотѣла пойти къ бабушкѣ и положить письмо на шкафъ. Но теперь, что мнѣ дѣлать? оно такъ грязно, что на почтѣ не разберутъ адреса.

Она подала письмо мистеру Софтлею, и онъ безнадежно покачалъ головою. Жидкая грязь, размазанная по всему конверту совершенно стушевала написанныя буквы.

— Не можешь ли ты чего нибудь разобрать? сказалъ онъ, подавая письмо Темплю.

— Относительно адреса ничего, кромѣ одного слова Сомерсетширъ.

— А что ты скажешь о почеркѣ?

— Красивый, изящный.

— Аристократичный. Чѣмъ болѣе узнаешь объ этомъ странномъ дѣлѣ, тѣмъ оно кажется непонятнѣе. Но намъ необходимо раскрыть эту тайну.

— Все это очень странно, и мы, конечно, имѣемъ полное право вмѣшаться въ такое таинственное, хотя и вполнѣ частное дѣло, замѣтилъ Темпль.

— Еще бы! произнесъ рѣшительно Софтлей, и прибавилъ, отдавая письмо дѣвочкѣ: — въ такомъ видѣ не стоитъ отдавать его на почту, но все-же сдѣлай съ нимъ, что хотѣла и спрячь пока на шкафъ. Но, главное, сбѣгай теперь поскорѣе за докторомъ и скажи, что ему за все заплатятъ. Потомъ вернись сюда и проводи насъ къ ней.

Маджи побѣжала со всѣхъ ногъ, несмотря на темноту и дождь; черезъ нѣсколько минутъ, она возвратилась и объявила, что докторъ уже надѣваетъ шляпу и пальто, чтобъ идти къ больной.

— Если мы пойдемъ не торопясь, то онъ насъ догонитъ.

Однако, они миновали три или четыре узкія, грязныя, зловонныя улицы прежде, чѣмъ Маджи остановилась передъ домомъ, у дверей котораго стоялъ докторъ.

— Вотъ и онъ, произнесла поспѣшно Маджи: — я ему ничего не говорила о васъ, а вы ему не упоминайте о письмѣ. Мы и будемъ квиты.

— Я думаю, намъ лучше не входить къ больной прежде, чѣмъ уйдетъ докторъ, замѣтилъ Дикъ Темпль.

Дѣвочка молча кивнула головой, какъ бы соглашаясь съ правильностью замѣчанія Темпля. Докторъ былъ молодой человѣкъ, въ синихъ очкахъ и съ большой, толстой палкой въ рукахъ: послѣднее обстоятельство доказывало, что онъ не былъ близко знакомъ съ населеніемъ этого воровского квартала. Еслибъ онъ былъ обычнымъ врачемъ воровъ и мошенниковъ, то онъ зналъ бы, что не подвергается никакой опасности и что только два человѣка: докторъ и миссіонеръ — не мѣстный пасторъ, а миссіонеръ, то есть, пламенный проповѣдникъ и чтецъ священнаго писанія — могутъ во всякое время безопасно появляться въ самыхъ ужасныхъ трущобахъ. Не говоря ни слова и бросивъ подозрительный взглядъ на нашихъ друзей, онъ поднялся по лѣстницѣ въ сопровожденіи Маджи.

— Мы подождемъ, пока докторъ сойдетъ внизъ, произнесъ на ухо дѣвочкѣ Софтлей, и, чтобъ не обратить на себя вниманія прохожихъ, онъ съ своимъ товарищемъ закурилъ трубку. Прошло десять минутъ и Маджи явилась вся въ попыхахъ.

— Пожалуйте! сказала она.

— Но докторъ еще не ушелъ?

— Онъ ждетъ денегъ. Я вѣдь ему сказала, по вашему же желанію, что ему уплатятъ прежде его ухода.

— Я объ этомъ и забылъ, произнесъ Софтлей: — пойдемъ, Дикъ.

Маджи повела ихъ по темной лѣстницѣ въ верхній этажъ и тамъ, отворивъ дверь, они очутились въ маленькой, плохо меблированной комнатѣ, но чрезвычайно опрятной. Бѣдная больная сидѣла на креслѣ, прислонясь къ подушкѣ передъ каминомъ, изъ котораго отъ времени до времени выбивало облако дыма, прямо ей въ лицо, вѣроятно отъ сильнаго вѣтра.

При входѣ двухъ неизвѣстныхъ ей людей, она сначала подумала, что это буйные товарищи ея мужа, но потомъ узнала въ нихъ тѣхъ самыхъ джентльмэновъ, которые выказали ей сочувствіе въ концертной залѣ. Она покраснѣла и хотѣла встать, чтобъ ихъ достойно встрѣтить.

— Пожалуйста, не вставайте, сударыня, произнесъ учтиво Софтлей: — рѣшившись посѣтить васъ, мы нисколько не имѣли въ виду васъ обезпокоить.

Тонъ и манеры молодого человѣка обнаруживали въ немъ малое знакомство съ поддонками общества, и это еще болѣе удивило больную.

— Здравствуйте, друзья! сказалъ сухо докторъ, смотря на вошедшихъ, также не безъ удивленія.

— Вотъ этотъ джентльмэнъ сказалъ, что онъ вамъ заплатитъ, сказала Маджи доктору, указывая на Софтлея: — кто же солгалъ?

— Я только думалъ, что вы могли ошибаться, замѣтилъ докторъ, покраснѣвъ: — извините, сэръ, что я васъ обезпокоилъ, но эта дѣвочка…

— Мнѣ надо у васъ просить извиненія, сэръ, перебилъ его Софтлей съ приличнымъ поклономъ: — мнѣ не слѣдовало васъ задерживать.

Съ этими словами онъ подалъ ему золотой, который составлялъ неслыханную плату за посѣщеніе доктора въ этомъ кварталѣ.

— А какъ здоровье вашей паціентки, сэръ? спросилъ Дикъ Темпль, кашляя отъ густого дыма, наполнявшаго комнату: — я не думаю, чтобъ эта атмосфера была ей полезна.

— Конечно, этотъ дымъ только усиливаетъ ея недугъ, отвѣчалъ докторъ, пожимая плечами: — я рѣшительно не понимаю, зачѣмъ люди живутъ въ такихъ дьявольски нездоровыхъ квартирахъ. Половина ихъ болѣзней происходитъ отъ подобныхъ жилищъ, а потомъ они обращаются за медицинской помощью къ приходу.

— То есть, вы хотите сказать, къ приходскому доктору, поправилъ его Темпль: — это, вѣроятно, вы?

— Да, вы не ошиблись, я приходскій докторъ, но имѣю и частную практику.

— Бѣдная больная, принадлежащая къ послѣднему разряду, чувствовала бы себя, но вашимъ словамъ, гораздо лучше, еслибъ она дышала лучшимъ воздухомъ? произнесъ Софтлей.

— Безъ всякаго сомнѣнія, дурной воздухъ и недостатокъ пищи довели ее до ея настоящаго положенія, совершенно безнадежнаго.

— Ну, будемъ надѣяться, что дѣло не такъ плохо.

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ докторъ, который откровенно высказывалъ свои приговоры прямо въ лицо больнымъ: — я только что передъ вашимъ приходомъ, сказалъ ей: «вамъ не жить». Болѣзнь слишкомъ далеко зашла, и теперь нечего толковать о душѣ, недостаточной пищи и проч. Лучшій уходъ и всѣ удобства, какія только можно купить деньгами, въ настоящую минуту ни къ чему не поведутъ. Это значило бы только бросать деньги.

— Дѣло не въ деньгахъ, произнесъ Софтлей, сдерживая свое негодованіе: — а вѣдь вы все же согласны, что хорошій воздухъ и нѣкоторыя удобства были бы полезны вашей паціенткѣ?

— Но я не хочу жить, произнесла просто, нисколько не жалуясь на свою судьбу, больная: — Богу извѣстно, что мнѣ не къ чему жить. Моя жизнь только длинный рядъ несчастій и горя. Для меня дни, недѣли и мѣсяцы — все равно, такъ почему же не умереть сегодня? Жизнь для меня не имѣетъ никакой цѣны, и, какъ правильно разсуждаетъ этотъ джентльмэнъ, прибавила она съ нѣкоторой горечью: — лечить меня только пустая трата денегъ, которыхъ у насъ, къ тому же, и нѣтъ. Мнѣ лучше умереть. Я говорю это совершенно чистосердечно и на основаніи такихъ фактовъ, которые вамъ совершенно неизвѣстны.

Она съ трудомъ произнесла эти слова, часто останавливаясь и переводя дыханіе, а, умолкнувъ, опустилась головой на подушку и едва не лишилась чувствъ, такъ что вѣрная Маджи приложила ей мокрое полотенце ко лбу.

— Я это и говорю, замѣтилъ хладнокровно докторъ, надѣвая шляпу: — васъ что-то мучить. Всѣ лекарства на свѣтѣ васъ не могутъ вылечить. Васъ терзаетъ совѣсть. Вѣдь вы, друзья мои, должны также знать, какъ тяжелы угрызенія совѣсти.

Этотъ неожиданный намёкъ привелъ въ негодованіе Софтлея, но Дикъ Темпль весело разсмѣялся.

— Тутъ нѣтъ ничего смѣшного! сказалъ докторъ: — я нисколько не хочу васъ обидѣть, а только говорю откровенно.

— Это и видно, замѣтилъ Темпль.

— Не мое дѣло говорить проповѣди, продолжалъ докторъ, закрывая глаза: — я не пасторъ; не мнѣ и вмѣшиваться въ чьи бы то ни было дѣла — я не судья и не полицейскій. Но, повторяю, совѣсть всегда совѣсть и какъ бы мы ни смѣялись надъ нею или ни презирали ее, она, въ концѣ концевъ, возьметъ свое. Прощайте, мистрисъ… какъ васъ тамъ зовутъ, пошлите черезъ полчаса въ аптеку.

Съ этими словами онъ удалился, гордо сознавая свое превосходство надъ окружавшими его.

Послѣ его ухода, наступило молчаніе, которое нарушено было маленькой Маджи.

— Вотъ этотъ господинъ далъ мнѣ деньги для доктора, сказала дѣвочка, краснѣя до корней волосъ: — но я забыла сдачу; онъ, пожалуй, подумаетъ, что я хочу удержать ее для себя, но вѣдь вы, сударыня, знаете, что это неправда.

— Конечно, Маджи, я могу отвѣчать за твою честность, сказала больная съ улыбкой, но тотчасъ же прибавила грустно: — впрочемъ, мое ручательство не большая рекомендація.

Однако, слова больной, повидимому, нисколько не были пріятны дѣвочкѣ, которая вся дрожала, какъ въ лихорадкѣ.

— Все же я ручаюсь головой за ея честность, продолжала бѣдная женщина: — я не могу ничемъ ее наградить за ея вѣрную службу, но, видитъ Богъ, что я готова была бы для нея сдѣлать все, Поди сюда, Маджи.

Дѣвочка подошла, опустивъ глаза, къ креслу больной, которая, обнявъ ее, крѣпко поцѣловала. Но это было слишкомъ; мысль о томъ, что она не оправдала довѣрія своей госпожи, тяготила бѣдную Маджи съ той самой минуты, какъ письмо выпало изъ ея пазухи на улицѣ, и ласки мистрисъ Эгшельсъ были для нея самымъ тяжелымъ наказаніемъ. Она теперь упала на колѣни и, закрывъ лицо руками, истерически зарыдала.

— Что съ тобою, Маджи, что случилось? спросила больная съ испугомъ.

— Не хвалите меня, не ласкайте меня, стонала маленькая преступница: — лучше браните меня или даже бейте.

— За что, что ты сдѣлала?

— Я не сдержала своего слова.

— Ты не сдержала своего слова, Маджи? воскликнула больная, задрожавъ всѣмъ тѣломъ: — Что это значитъ?

— Я сдѣлала это не нарочно; оно выпало случайно изъ подъ моего платья. Спросите у этихъ господъ.

— Что выпало? Письмо?

— Да, оно упало въ грязь и я наступила на него ногой.

— Боже милостивый! воскликнула несчастная женщина, вскакивая съ креселъ: — ты мнѣ не измѣнила, Маджи, ты не отдала письма?

— Нѣтъ, я не такая еще злодѣйка, отвѣчала дѣвочка, не вставая съ пола: — я его подняла и спрятала.

— Никто его не видалъ?

— Никто, кромѣ этихъ господъ.

— Они видѣли? промолвила больная, и смертная блѣдность покрыла ея дотолѣ пылавшія щеки.

— Только адресъ.

— О, Боже мой! Боже мой! Это слишкомъ жестоко, отчего я не умерла ранѣе! воскликнула несчастная женщина, закрывая лицо руками.

Софтлей шепнулъ что-то своему пріятелю и потомъ сказалъ громко:

— Позвольте мнѣ, сударыня, успокоить васъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, уйдите, оставьте меня!

— Я хотѣлъ только сказать, продолжалъ молодой человѣкъ: — что ваша тайна, насколько она намъ извѣстна, останется всегда для насъ священной.

Она недовѣрчиво покачала головой и пробормотала какъ-бы про себя:

— Вы его друзья и товарищи.

— Вы совершенно ошибаетесь, сударыня, хотя ваше предположеніе, повидимому, основательно. Мы не мошенники, а джентльмэны. Наше же присутствіе въ этомъ отвратительномъ вертепѣ объясняется глупой шалостью. Вотъ моя карточка.

— А вотъ моя, прибавилъ Темпль.

Больная взяла обѣ карточки, прочитала ихъ и, взглянувъ съ изумленіемъ на обоихъ друзей, промолвила:

— Я ничего не понимаю. Что все это значитъ?

— Только то, что узнавъ о вашемъ бѣдственномъ положеніи, мы пришли предложить вамъ свою посильную помощь.

— Но какъ вы сюда, попали? Здѣсь вамъ не мѣсто. Вы не знаете, чѣмъ вы рискуете.

— Иногда люди попадаютъ въ такія мѣста помимо своей воли, произнесъ Софтлей, пристально смотря на больную.

— Вы меня обманываете! воскликнула она гнѣвно: — гдѣ письмо?

Мэджи, не поднимаяясь съ полу, къ которому она припала своей растрепанною головою, вытащила изъ-за пазухи запачканный конвертъ и подала его своей госпожѣ, которая радостно вскрикнула. Какъ ни измято и забрызгано грязью было письмо, печать на немъ сохранилась въ цѣлости. Черезъ минуту, мистрисъ Эгшельсъ бросила его въ каминъ и съ нетерпѣніемъ слѣдила за быстрымъ превращеніемъ бумаги въ пепелъ. Потомъ, она опустилась въ кресло и снова ея глаза болѣзненно засверкали, а на щекахъ показались красныя пятна.

— Теперь, по крайней мѣрѣ, никто не узнаетъ, промолвила она и, неожиданно припомнивъ, что въ комнатѣ были чужіе, прибавила: — извините меня, господа, я написала это письмо по глупому капризу больной женщины, но гораздо лучше, что я его уничтожила.

— Это ваше дѣло, сударыня.

— Конечно. Но, позвольте васъ спросить, что вамъ угодно?

Софтлей взглянулъ вопросительно на Темпля, но тотъ только молча кивнулъ головою, и онъ, не желая касаться щекотливаго вопроса при дѣвочкѣ, замѣтилъ:

— Не пора ли, Мэджи, пойти за лекарствомъ?

Мистрисъ Эгшельсъ пеняла намёкъ и, поцѣловавъ все еще плакавшую дѣвочку, сказала:

— Иди, но по дорогѣ ты зайдешь къ моему мужу и скажешь, что его здѣсь ждутъ по дѣлу.

— Нѣтъ, этого не надо! воскликнулъ поспѣшно Темпль: — мы вовсе не желаемъ его видѣть.

— Но онъ долженъ знать, что вы здѣсь.

— Онъ и такъ знаетъ, произнесъ Софтлей и въ двухъ словахъ разсказалъ, что вызвало ихъ посѣщеніе и какъ самъ Эгшельсъ послалъ его къ женѣ.

— Это на него находитъ, промолвила больная съ презрительной улыбкой: — говорите, что вы хотѣли сказать, я васъ слушаю.

— Мнѣ нечего распространяться, я только желаю убѣдить васъ, что мы пришли сюда не изъ пустаго любопытства, а съ искреннимъ желаніемъ быть вамъ полезнымъ.

— Вы ничего не можете для меня сдѣлать, будьте въ этомъ увѣрены.

— Будьте съ нами откровенны. Мы вполнѣ можемъ и готовы васъ спасти. Неужели нѣтъ средства вырвать васъ изъ того бѣдственнаго положенія, въ которомъ вы находитесь?

— Никакого!

— Подумайте хорошенько. Развѣ вы не желаете оставить эту ужасную трущобу и увидать себя среди людей, которые стали бы сердечно заботиться о васъ? Если я не ошибаюсь, то вы не всегда жили въ такой отвратительной обстановкѣ.

Она не отвѣчала впродолженіи нѣсколькихъ минутъ, но потомъ промолвила со слезами на глазахъ:

— Да благословитъ васъ Господь за вашу доброту. Благодарю васъ отъ всей души, но теперь поздно.

— Нѣтъ, вы знаете старинную пословицу.

— Я не смѣю принять вашей помощи.

— Не смѣете?

— Да. Вы заблуждаетесь на мой счетъ. Вы ужаснулись бы, еслибъ знали, на какое существо вы обратили свое сочувствіе.

— Вы сами ошибаетесь; мы очень хорошо знаемъ, кто вы, замѣтилъ Дикъ Темпль, сердце у котораго было такое же доброе, какъ и у его двоюроднаго брата.

— Кто-же я?

— Бѣдная, больная, страждущая женщина, которой, быть можетъ, суждено жить не долго. Мы знаемъ также, что съ вами обращаются жестоко, гадко, что васъ даже бьютъ.

— Тише, тише, ради Бога! промолвила несчастная, прикладывая палецъ къ губамъ и бросая испуганные взгляды на дверь: — вы его не знаете, онъ, можетъ быть, насъ подслушиваетъ.

— Кто, вашъ мужъ?

— Да, человѣкъ, который выдаетъ себя за моего мужа, произнесла больная съ горечью.

— Вы его боитесь?

— Я его боялась, пока мнѣ страшна была мысль, что онъ меня убьетъ, но теперь я смерти не боюсь, я жажду ея.

Она схватилась руками за голову, и слёзы тихо покатились по ея впалымъ щекамъ.

Вдругъ она приподнялась и, схвативъ за руку Софтлея, произнесла съ жаромъ:

— У васъ есть жена?

— Нѣтъ.

— Мать, или сестра?

— Нѣтъ, но есть люди, которыхъ я люблю не менѣе горячо.

— Вы надо мной не издѣваетесь? спросила больная, послѣ, минутнаго молчанія: — вы только что сказали, что были въ «Трехъ Горностаяхъ», ради шутки. Вѣдь вы здѣсь не для шутки? Вѣдь было бы слишкомъ жестоко смѣяться надъ несчастной женщиной, хотя и низко упавшей!

— Успокойтесь, отвѣчалъ Софтлей, глубоко тронутый: — я никогда не простилъ бы себѣ такой низости. Клянусь, что мы оба пришли сюда только съ самымъ искреннимъ желаніемъ спасти васъ.

— Я вамъ вѣрю, и открою вамъ свою тайну. Слишкомъ горько умереть несправедливо опозоренной. Вѣдь вы меня не выдадите?

— Клянусь, нѣтъ.

VI.

— Вы видѣли адресъ на письмѣ? спросила больная съ жаромъ: — и читали его?

— Конвертъ былъ такъ запачканъ, что можно было разобрать только одно слово, отвѣчалъ Софтлей.

— Какое?

— Названіе графства, куда адресовано письмо — Сомерсетъ.

— Да, ровно шесть лѣтъ и одинъ мѣсяцъ тому назадъ, я покинула Сомерсетъ, сказала несчастная женщина, послѣ минутнаго молчанія: — много, много времени прошло съ тѣхъ поръ, но все же мнѣ иногда кажется, что все это — сонъ, страшный сонъ, отъ котораго я вдругъ проснусь и всё опять пойдетъ постарому. Я точно вчера была невинной молодой дѣвушкой, окруженной любящими родителями, добрыми подругами и всѣми удовольствіями веселой, счастливой жизни. И какъ всё вдругъ измѣнилось! Свѣтъ, счастье уступили мѣсто мраку, горю, униженію, позору, отъ которыхъ нѣтъ спасенія.

— Я это подозрѣвалъ, замѣтилъ Софтлей съ глубокимъ сочувствіемъ.

— Почему? спросила съ удивленіемъ больная.

— Съ первой минуты, какъ я васъ увидалъ въ этомъ низкомъ обществѣ, я подумалъ, что вы не принадлежите къ этой презрѣнной средѣ. Но, если я и предчувствовалъ грустную исторію, то никогда не воображалъ столь печальной, драматической…

— Вы совершенно ошибаетесь, сэръ! перебила его несчастная съ горестью.

— Въ чемъ?

— Въ томъ, что вы воображаете мое прошедшее какой-то романической драмой. Я вамъ обѣщала разсказать мою исторію; слушайте, если у васъ хватитъ терпѣнья. Мнѣ теперь двадцать пять лѣтъ, а тогда было восемнадцать. Однажды лѣтомъ, у насъ по сосѣдству была цвѣточная выставка.

— Въ Сомерсетѣ?

— Да, въ Сомерсетѣ. Вы это уже знаете, но я не хочу обозначить вамъ точнѣе мѣстопребываніе моихъ родителей. Кто знаетъ, къ какимъ дурнымъ послѣдствіямъ могла бы повести совершенная откровенность съ моей стороны! Цвѣточная выставка происходила въ мѣстечкѣ, отстоявшемъ отъ дома моего отца на двадцать миль, и вблизи жило знакомое семейство, которое пригласило меня отправиться вмѣстѣ на выставку. Вся поѣздка должна была продолжаться не болѣе семи или восьми часовъ, и, отправляясь на желѣзную дорогу, я нисколько не думала прощаться съ родителями. Отецъ былъ въ саду, и я только издали крикнула ему «прощайте», а мать поцѣловала поспѣшно въ дверяхъ и побѣжала, ни разу не оглядываясь, веселая, счастливая. Но, съ той минуты, вотъ уже шесть лѣтъ, я умерла для своего семейства. Я потомъ не разъ думала, что, еслибъ въ то памятное утро я упала мертвая въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома, то это было бы благодѣяніемъ для моихъ бѣдныхъ родителей и для меня самой. По-крайней мѣрѣ любящія, милыя моему сердцу люто закрыли бы мнѣ глаза и опустили въ могилу, и къ ихъ горю не примѣшивался бы стыдъ. Быть можетъ, вамъ кажется странными, господа, что я говорю обо всемъ этомъ спокойно, безъ слёзъ; но я столько разъ повторяла себѣ эту грустную повѣсть и такъ много плакала, что слёзы изсякли. Но вернемся къ разсказу. Выставка была очень блестяща и многолюдна, а когда она кончилась, друзья проводили меня на желѣзную дорогу; но въ вокзалѣ было столько народу, что они не могли посадить меня въ вагонъ. Это былъ лондонскій поѣздъ, и его переполняли пассажиры, ѣхавшіе со скачки, происходившей въ одномъ изъ сосѣднихъ городовъ. Однако, я сѣла въ совершенно пустое отдѣленіе. Не успѣлъ кондукторъ захлопнуть дверь, какъ я увидала, на противоположномъ диванѣ, что-то блестящее. Между подушкой и окномъ торчала золотая цѣпочка. Конечно, мнѣ не слѣдовало до нея прикасаться, но я была молодая, пылкая, легкомысленная дѣвушка. Я дернула за цѣпочку и выдернула великолѣпные, маленькіе, золотые часы съ брильянтами и изумрудами. Я очень испугалась и не знала, что мнѣ дѣлать. Очевидно, эти часы были потеряны какой нибудь дамой, и мнѣ стало очень жаль бѣдную женщину, лишившуюся такой драгоцѣнной вещи. Я не знала, какія правила существуютъ на желѣзныхъ дорогахъ относительно пропажи вещей, и не подозрѣвала, что моя обязанность была отдать часы желѣзнодорожнымъ чиновникамъ. Послѣ нѣкотораго размышленія, я рѣшилась ихъ сохранить и отвезти отцу, который могъ лучше всего отыскать ихъ собственника. У меня не было своихъ часовъ, и я положила находку за лифъ; почти въ ту же минуту какой-то господинъ заглянулъ въ окно вагона. Наши глаза встрѣтились, и онъ поспѣшно отошелъ, но черезъ нѣсколько мгновеній онъ вернулся. Я теперь еще помню странный, проницательный взглядъ, который онъ бросилъ на меня, но тогда я не обратила на этотъ взглядъ никакого вниманія. Онъ снова посмотрѣлъ въ окно, какъ бы отъискивая что-то, и, отворивъ дверцу, вошелъ въ вагонъ. По моей неопытности, онъ показался мнѣ джентльмэномъ. Онъ былъ хорошо одѣтъ, на немъ были золотыя запонки, и онъ отличался хорошими манерами. Онъ не тотчасъ сѣлъ, а сталъ пристально оглядывать диваны.

" — Извините меня, сказалъ онъ, наконецъ: — вы давно въ этомъ вагонѣ, или только-что вошли?

" — Я сѣла, какъ пришелъ поѣздъ, отвѣчала я,

" — Видѣли вы, кто отсюда вышелъ? Извините за эти вопросы, но для меня они очень важны.

" — Я никого не видала.

" — И никто не входилъ сюда, кромѣ васъ?

" — Никто.

"Даже кондукторъ не заглядывалъ?

" — Нѣтъ, отвѣчала я, начиная ощущать нѣкоторое смущеніе.

" — Благодарю васъ. Я ищу свой зонтикъ, конечно, это — вздоръ но мнѣ онъ дорогъ. Вѣроятно, я забылъ его въ буфетѣ.

"Я думала, что онъ спроситъ о часахъ, но онъ замолчалъ, и я замѣтила, что на немъ были часы. Онъ сѣлъ противъ меня и, вынувъ изъ кармана газету, углубился въ чтеніе. Поѣздъ тронулся, и мы молча проѣхали нѣсколько миль. Я помню это такъ ясно, какъ будто все случилось вчера. У меня никогда не было часовъ, и, слыша мѣрный стукъ часовъ у себя за пазухой, я съ дѣтскимъ любопытствомъ нѣсколько разъ заглядывала на нихъ изъ-подъ шали. Вдругъ раздался шелестъ бумаги и, поднявъ глаза, я увидала, что газета выпала изъ рукъ незнакомца, и онъ спалъ, откинувшись на спинку дивана. Однако, онъ не долго оставался въ этомъ положеніи. Минутъ черезъ пять, онъ проснулся, торопливо сунулъ руку въ боковой карманъ сюртука и сталъ оглядывать подушки на диванѣ и коверъ на полу.

« — Позвольте спросить, сказалъ онъ совершенно инымъ тономъ и, смотря на меня такъ, что мнѣ стало страшно: — вы далеко ѣдете»?

"Я отвѣчала, что вовсе не желаю вступать въ разговоръ съ незнакомыми.

" — Вы боитесь унизить свое достоинство, сказалъ онъ съ грубымъ смѣхомъ: — но вы, умная барышня, мнѣ не отвѣтили на мой вопросъ, а я этого добьюсь. На какой станціи вы выйдете?

"Я не хотѣла обнаружить свой страхъ, и потому какъ можно спокойнѣе отвѣчала, что остановлюсь на слѣдующей станціи или черезъ двѣ.

« — Понимаю, произнесъ незнакомецъ съ улыбкой: — вамъ все равно, гдѣ выйти, только улизнуть бы, не возбудивъ подозрѣнія».

"Я начинала сильно бояться и, вспоминая многочисленные разсказы объ оскорбленіяхъ, нанесенныхъ женщинамъ въ вагонахъ, подумала, что этотъ господинъ, вѣроятно, былъ на скачкахъ и, быть можетъ, выпилъ черезъ мѣру.

" — А! теперь для меня все ясно, продолжалъ онъ, указывая на букетъ, который я держала въ рукахъ: — вы были на цвѣточной выставкѣ, и тамъ, вѣроятно, не было никакой работы, такъ вы захотѣли воспользоваться удобнымъ случаемъ, представившимся по дорогѣ.

" — Я ѣду домой, сэръ, и, конечно, меня встрѣтитъ на станціи отецъ или кто нибудь изъ нашихъ друзей, отвѣчала я, надѣясь отдѣлаться этимъ отъ его преслѣдованій.

" — О! вы ѣдете домой, неужели? произнесъ онъ оскорбительнымъ тономъ: — надо сознаться, что вы отлично играете роль скромной молодой дѣвушки. Вы ѣдете домой, а я полагаю, что вашъ домъ вездѣ, гдѣ есть извѣстное казенное зданіе.

"Я снова объяснила, что онъ принималъ меня, вѣроятно, за кого нибудь другаго и что я не желала бы долѣе продолжать подобный разговоръ.

" — Очень вѣроятно, отвѣчалъ незнакомецъ съ нѣкоторымъ негодованіемъ: — но прежде, чѣмъ мы разстанемся, намъ надо поговорить серьёзно. Вы не понимаете, о какомъ казенномъ зданіи я говорю? Хорошо, я скажу прямо, что вашъ домъ — тюрьма. Ну довольно притворяться; я знаю, кто вы, и вамъ меня не провести. Вы — такая ловкая актриса, что мнѣ любопытно посмотрѣть, какъ вы съиграете свою роль въ судѣ.

"Теперь стало ясно, что онъ не былъ пьянъ, и въ моей головѣ блеснула мысль еще болѣе страшная — не съумасшедшій ли онъ, убѣжавшій изъ дома умалишенныхъ. Въ испугѣ я вскочила и подбѣжала къ окну, чтобъ посмотрѣть, не видна ли станція. Но онъ грубо меня удержалъ и силою посадилъ на диванъ.

" — Нѣтъ, нѣтъ, я этого не дозволю! воскликнулъ онъ: — вы — дьявольски красивая дѣвушка и удивительная актриса, но я теперь вполнѣ увѣренъ, что вы — старая преступница.

"Я хотѣла закричать, разбить окно, но отъ страха языкъ и руки меня не слушались.

" — Вы ловко придумали выбросить украденную вещь, прибавилъ онъ: — но это мнѣ не съ руки.

"Онъ взглянулъ на меня проницательно, и я почувствовала, что щеки мои поблѣднѣли и губы задрожали. Въ послѣднія минуты, его дерзкое обращеніе заставило меня забыть обо всемъ, но эти слова были слишкомъ ясны. Онъ говорилъ о часахъ.

" — Боже мой! промолвила я: — неужели вы подозрѣваете меня?..

" — Какъ могу я дерзко подозрѣвать васъ въ воровствѣ и утверждать, что у васъ за пазухой мои часы! произнесъ онъ со смѣхомъ: — вы, моя милая, поступайте-ка на сцену на роли невинныхъ дѣвушекъ. Смотря на васъ, право, я не могу вѣрить, что вы — воровка и что вы, пользуясь моимъ сномъ, вытащили мои часы изъ моего кармана.

"Я едва не упала въ обморокъ отъ страха и стыда. Я была вполнѣ увѣрена, что часы — не его, но какъ же онъ зналъ, что они — не мои? Это была страшная дилемма, и, несмотря на всю мою молодость, я понимала, какъ тяжело мнѣ доказать свою невиновность, если онъ будетъ упорствовать въ своемъ жестокомъ обвиненіи.

" — Вы очень хорошо знаете! воскликнула я съ отчаяніемъ: — что ваше обвиненіе ложно. Слава Богу, сейчасъ будетъ станція..

" — Я обвиняю васъ ложно, сказалъ онъ спокойно: — можетъ, быть. Въ такомъ случаѣ, я готовъ на колѣняхъ просить у васъ извиненія. Но надо доказать, что мои слова — ложь. А я могу описать подробно всѣ примѣты той вещи, въ кражѣ которой я васъ обвиняю. Это — маленькіе, дамскіе, золотые часы съ брилліантами и изумрудами, на длинной золотой цѣпочкѣ, змѣйкой, съ сломаннымъ крючкомъ. Мы сейчасъ можемъ удостовѣриться, правъ ли я. Вы, вѣроятно, не имѣли случая хорошенько разглядѣть вашей кражи? выньте ее изъ-за пазухи и посмотримъ вмѣстѣ. Вы видите, я могу легко доказать, что эти часы — моя собственность, то-есть, они не мои, а мнѣ даны для починки. Я — лондонскій часовщикъ.

"Легко себѣ представить, что я чувствовала въ эту минуту! Онъ зналъ до малѣйшихъ подробностей вещь, находившуюся въ моихъ рукахъ, и безполезно было оспаривать взводимое имъ на меня страшное обвиненіе. Черезъ пять минутъ, поѣздъ долженъ былъ остановиться, и онъ, конечно, принялъ бы мѣры къ моему аресту. Какой ужасъ быть арестованной за воровство въ глазахъ родственниковъ и друзей! Какъ явиться передъ судьею съ украденными часами въ рукахъ и съ единственнымъ невѣроятнымъ оправданіемъ: «я ихъ нашла». Во что бы то ни стало, надо было избѣгнуть подобнаго стыда, и я рѣшилась прибѣгнуть къ его состраданію.

" — Увѣряю васъ, сэръ! воскликнула я: — что я — честная дѣвушка, дочь джентльмэна и неспособна на такое позорное преступленіе, въ которомъ вы меня обвиняете.

" — Такъ вы утверждаете, что я ошибаюсь?

" — Да, да.

" — И вы утверждаете, что у васъ за пазухой нѣтъ часовъ?

"Какъ могла я это отрицать? Я признала, что часы у меня, но клялась, что нашла ихъ за подушкой дивана въ вагонѣ.

" — Вы можете клясться, сколько хотите, отвѣчалъ онъ: — но я знаю, что во снѣ я вдругъ почувствовалъ, какъ чья-то рука опустилась въ мой. карманъ…

— Онъ солгалъ, разбойникъ! воскликнулъ Софтлей, выходя изъ себя: — это просто былъ низкій мошенникъ.

— Вы сейчасъ увидите, что совершенно правы, отвѣчала молодая женщина, продолжая свой разсказъ: — онъ прямо объяснилъ мнѣ, что сразу догадался о моей кражѣ; но, зная, какъ опасно обвинять въ такомъ преступленіи безъ достаточныхъ уликъ, не сказалъ ни слова, пока не увидалъ торчавшаго изъ моего лифа кончика золотой цѣпочки. Потомъ онъ прибавилъ, что можетъ предать меня суду, который, конечно, приговоритъ меня къ тюремному заключенію. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ далъ мнѣ почувствовать, что отъ него зависѣло облегчить мою судьбу.

— Но вы, конечно, замѣтилъ Дикъ Темпль: — не были такъ слабы, чтобъ поддаться негодяю, и поступили какъ слѣдовало въ подобномъ случаѣ?

— Я теперь знаю какъ слѣдовало поступить, но тогда не знала и помнила только, какъ трудно было опровергнуть взведенное на меня страшное обвиненіе. Онъ воспользовался моими опасеніями и сталъ распространяться о тюремныхъ порядкахъ, объ арестантской одеждѣ, о вѣчномъ позорѣ, которое обезчеститъ мое имя. Тщетно увѣряла я, что отецъ мой имѣлъ порядочное состояніе и мнѣ не было причины воровать, тщетно я умоляла его на колѣняхъ сжалиться надъ невинной дѣвушкой и не подвергать ея незаслуженной погибели. Онъ отвѣчалъ, что очень сожалѣетъ меня и что никто не могъ желать зла такой хорошенькой, молоденькой женщинѣ; но когда я продолжала упрашивать его, то онъ сталъ смѣяться своимъ холоднымъ, безжалостнымъ смѣхомъ. Вы, можетъ быть, господа, замѣтили, какъ онъ странно смѣется?

Дикъ Темпль взглянулъ на своего друга, и оба пожали плечами, глубоко сожалѣя бѣдную женщину.

— Какъ могли мы обратить вниманіе на его смѣхъ, когда мы его ни разу не видали? отвѣчалъ Софтлей.

— Нѣтъ, вы его видѣли сегодня.

— Этого негодяя? Гдѣ и когда?

— Въ концертѣ. Это — рыжій Эгшельзъ, какъ его называютъ товарищи.

— Боже мой! воскликнулъ Софтлей, который въ простотѣ своей души, не подозрѣвалъ, что джентльмэнъ, спутникъ несчастной женщины въ вагонѣ, и низкій воръ составляли одно лицо: — неужели такой презрѣнный невѣжда и негодяй запугалъ васъ, образованную особу?..

— Позвольте мнѣ продолжать мой разсказъ, перебила его больная, кашляя: — а то, можетъ быть, у меня не хватитъ силъ его окончить. Къ тому же, прибавила она съ испугомъ: — пожалуй, возвратится онъ… мой мужъ…

— Объ этомъ не безпокойтесь! воскликнулъ Софтлей: — зная, что онъ не имѣетъ никакой законной власти надъ вами, мы не допустимъ его тиранить васъ, если вы сами того не пожелаете. Но вы очень устали и ослабли. Дикъ, гдѣ твой коньякъ?

Темпль имѣлъ привычку, отправляясь въ какое нибудь далекое странствованіе, брать съ собою фляжку съ коньякомъ. Онъ тотчасъ налилъ живительной влаги въ стаканъ воды и подалъ больной.

— Вы остановились на томъ, что поѣздъ подходилъ къ станціи, на которой вамъ надо было выйти, произнесъ послѣ нѣкотораго молчанія Софтлей, видя, что бѣдная женщина проводила рукой по лбу, какъ бы собираясь съ мыслями.

— Да, и чѣмъ ближе мы подходили къ станціи, тѣмъ болѣе усиливались мое отчаяніе, продолжала свой разсказъ больная: — онъ до того меня напугалъ, что я думала, онъ одинъ могъ спасти меня отъ тюрьмы. Я вынула изъ-за лифа ненавистные часы и умоляла взять ихъ, если они были его. Но онъ отказался, говоря, что онъ тогда сталъ бы самъ хуже вора. Я снова упала на колѣни, умоляя его сжалиться, и, въ эту минуту, поѣздъ уменьшилъ ходъ, приближаясь къ станціи. Онъ вдругъ смилостивился и сказалъ, что, еслибы я могла проѣхать съ нимъ еще одну станцію, то, можетъ быть, мнѣ удалось бы его убѣдить въ моей невиновности. Я съ радостью ухватилась за это предложеніе. Во всякомъ случаѣ я не могла выйти блѣдная, заплаканная на станцію, гдѣ ожидали меня отецъ и друзья. Слѣдующая станція была только въ двухъ миляхъ разстоянія, и я могла легко оттуда возвратиться домой одна. Поэтому, я согласилась, и онъ опустилъ штору у окна, чтобы меня никто не увидалъ. Да проститъ ему Господь этотъ коварный обманъ. Онъ меня погубилъ. Поѣздъ не остановился на слѣдующей станціи, а пошелъ прямо въ Лондонъ. Онъ, конечно, это зналъ, хотя увѣрялъ меня въ противномъ. Я до того перепугалась, что упала въ обморокъ и очнулись только на лондонской станціи. Я была тогда такъ слаба, что не могла понять всей грозившей мнѣ опасности, а онъ совершенно подчинилъ меня своей волѣ угрозами и даже злодѣй опоилъ меня дурманомъ. Впослѣдствіи, онъ мнѣ объяснялъ, что никогда не намѣревался оставить меня при себѣ и что только моя красота, увы! помѣшала ему выгнать меня на улицу. Жаль, что онъ этого не сдѣлалъ; всѣ мои страданія кончились бы разомъ. Я, вѣроятно, съ отчаянія бросилась бы въ рѣку. Но судьба рѣшила иначе. Онъ назвалъ себя Гербертомъ Гордономъ, приказчикомъ въ магазинѣ золотыхъ дѣлъ мастера и часовщика. Онъ обѣщалъ жениться на мнѣ и откладывалъ со дня на день. Я ему вѣрила и чувствовала себя столь преступной и презрѣнной, что была ему благодарна за его доброе обращеніе и обѣщаніе женитьбой помирить меня съ моими родителями. Такъ прошелъ мѣсяцъ, и я не имѣла никакого извѣстія изъ дома. Мы жили, какъ мужъ и жена; у насъ было много денегъ, квартира наша была порядочная, и я вѣрила, что семейныя обстоятельства заставляли его откладывать нашу свадьбу. Во все это время онъ не допускалъ до меня ни одной газеты, чтобы я не могла прочитать объявленія отца, который обѣщалъ половину своего состоянія тому, кто сообщитъ о моемъ мѣстопребываніи. Но не долго продолжалось мое невѣдѣніе. Однажды, ночью, онъ возвратился поздно, блѣдный, едва переводя духъ, словно шибко бѣжалъ.

" — Запри дверь, поспѣшно произнесъ онъ шепотомъ: — сорвалось, Карри, и неудивительно! Я слишкомъ рисковалъ въ послѣднее время, и все ради тебя.

"Онъ ужасно измѣнился и не корчилъ уже джентльмена, какъ прежде. Я въ испугѣ спрашивала въ чемъ дѣло; но онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, торопливо раздѣлся и легъ въ постель. Потомъ, онъ приказалъ мнѣ вынуть изъ кармановъ нѣсколько золотыхъ колецъ, запонокъ и брошекъ.

" — Возьми всѣ эти вещи, сказалъ онъ: — и тѣ, которыя принесъ въ понедѣльникъ, бѣги скорѣе въ садъ и закопай ихъ въ землю. Да главное: помни, что ты никогда этихъ вещей не видывала и что я, больной, пролежалъ весь вечеръ въ постелѣ. По дорогѣ въ садъ, запри на засовъ наружную дверь: я, ка жется, заперъ ее только на ключъ, и они легко могутъ сломать нашъ дрянной замокъ.

" — Кто они, Гербертъ? спросила я, начиная подозрѣвать ужасную истину, такъ какъ до тѣхъ поръ полагала, что драгоцѣнныя вещи, которыя онъ приносилъ домой, онъ бралъ для торговли изъ магазина: — кого ты боишься?

" — Кого! Полиціи, дура! отвѣчалъ онъ гнѣвно.

"Я упала въ кресло и едва не лишилась чувствъ. Но онъ старался меня успокоить, говоря, что наше положеніе еще не отчаянное, если я исполню его приказаніе. Я сдѣлала усиліе надъ собою и, сунувъ въ карманъ драгоцѣнныя вещи, спустилась по лѣстницѣ. Но было уже поздно. Хозяинъ квартиры отворилъ дверь полицейскимъ чиновникамъ. Я совершенно забыла о драгоцѣнностяхъ въ моемъ карманѣ и поспѣшно заявила на вопросъ одного изъ полицейскихъ: дома ли Гордонъ или, какъ они его называли, Карникъ? — что мой мужъ боленъ и весь вечеръ пролежалъ въ постелѣ. Я такъ была довольна за это исполненіе приказанія мужа, что, войдя въ спальню вмѣстѣ съ полиціей, отвѣчала успокоительнымъ жестомъ на его тревожный, вопросительный взглядъ. Увидавъ его въ постелѣ, полицейскіе расхохотались и прямо объявили, что они пришли его арестовать за кражу драгоцѣнныхъ вещей, произведенную въ этотъ самый вечеръ на Оксфордской Улицѣ.

" — Вы, господа, ошибаетесь! воскликнула я: — мой мужъ — честный человѣкъ! онъ — прикащикъ въ магазинѣ золотыхъ дѣлъ мастера и часовщика.

" — Какъ? вы, жена Джэка Карпика, не знаете, что онъ — одинъ изъ главныхъ воровъ въ Лондонѣ? спросилъ старшій изъ полицейскихъ чиновниковъ.

"Тутъ я лишилась чувствъ и, когда пришла въ себя, то я сидѣла въ креслѣ и одинъ изъ полицейскихъ спрыскивалъ мнѣ лицо водою, а на столѣ лежали драгоцѣнныя вещи, вынутыя изъ моего кармана. Чтоже касается до моего мужа, то онъ уже былъ одѣтъ и на рукахъ у него были колодки. Онъ страшно кричалъ и бранился, а когда я открыла глаза, бросился ко мнѣ и хотѣлъ избить колодками. Но полицейскіе его удержали.

" — Вы этимъ только испортите себѣ дѣло, сказалъ старшій полисмэнъ: — вѣдь она ни въ чемъ не виновата.

" — Она не виновата? проклятая измѣнница! воскликнулъ онъ: — но это ей не послужитъ на пользу. Она такъ же, какъ и я, погрязла по уши въ тинѣ.

" — А можетъ быть, судъ посмотритъ иначе на вашу жену.

" — На мою жену? со смѣхомъ произнесъ мой мужъ: — она — столько же моя жена, сколько вы. Она — воровка, и мы съ нею занимаемся однимъ ремесломъ.

Несчастная разскащица вдругъ остановилась и съ испугомъ промолвила:

— Это онъ идетъ по лѣстницѣ.

— Надѣюсь, что нѣтъ, отвѣчалъ Софтлей, котораго слова больной привели въ сильнѣйшее волненіе: — возьми мою палку, Дикъ, а то я убью этого злодѣя.

Однако, это была ложная тревога. По лѣстницѣ прошелъ кто-то въ верхній этажъ.

— Теперь мнѣ остается немногое досказать, продолжала больная слабымъ голосомъ.

— Конечно, вы на судѣ объяснили подробно ваши отношенія къ этому негодяю? произнесъ Темпль.

— Нѣтъ. Я была такъ поражена и убита той страшной бездной, въ которую я упала, что ничего не дѣлала, ничего не говорила. Всякое усиліе, впрочемъ, было тщетно. Какъ могла я примириться съ своими родителями? Я была любовницей вора и, впродолженіи цѣлаго мѣсяца, жила на ворованныя деньги. Я не могла очистить себя отъ позорнаго сообщничества съ преступниками, и мнѣ было все равно, чѣмъ ни кончится наше дѣло. Я знаю теперь, что подобный взглядъ на мое положеніе былъ легкомысленный и безумный; но тогда я считала за лучшее — молчать. На судѣ я не сказала ни слова, а онъ — человѣкъ, меня погубившій, старался меня потопить. Насъ присудили къ тюремному заключенію на одинаковый срокъ, и я не жаловалась. Я желала только одного — чтобъ мой позоръ не былъ никѣмъ узнанъ.

— Но, конечно, ваше безуміе имѣло конецъ, замѣтилъ Софтлей: — выйдя изъ тюрьмы, вы не возобновили добровольно вашихъ прежнихъ отношеній съ негодяемъ, который васъ такъ гнусно предалъ.

— Нѣтъ, мое безуміе продолжалось и въ тюрьмѣ. Я пришла въ такое отчаяніе и апатію, что, можетъ быть, сама отыскала бы его, еслибъ онъ меня не нашелъ. Его выпустили нѣсколькими днями раньше, и онъ встрѣтилъ меня при моемъ выходѣ изъ тюрьмы. Я нисколько не удивилась, я этого ожидала и даже не была очень огорчена. Въ моемъ отчаянномъ положеніи, я поддалась своей судьбѣ и не имѣла нравственной силы вступить въ борьбу съ человѣкомъ, жертвой котораго я была. Но я не желала сдѣлаться воровкой, и, видитъ Богъ, я виновна только въ томъ, что жила съ воромъ, что, видя себя одинокой, обезчещенной, я приняла предложенные мнѣ кровъ и пищу.

— И вы съ тѣхъ поръ съ нимъ не разставались?

— Нѣтъ, хотя я много отъ него выстрадала, конечно, не болѣе того, что я заслужила. Я надѣюсь, что эти страданія, отчасти, загладили мою вину. Онъ ужасно жестокъ, и я его ненавижу. Благодаря ему, умеръ мой милый ребёнокъ, и я дошла до того положенія, въ которомъ вы меня видите. Слава Богу, что конецъ всѣмъ моимъ мученіямъ недалекъ.

— Но вы еще намъ не объяснили, замѣтилъ Дикъ Темпль: — исторіи часовъ. Онъ, конечно, въ то время былъ уже воромъ.

— Онъ самъ укралъ эти часы и, впослѣдствіи, упрекая меня въ глупости, разсказалъ всѣ подробности дѣла. Онъ возвращался въ тотъ вечеръ со скачекъ въ вагонѣ, гдѣ сидѣло много мужчинъ и женщинъ. Ему удалось украсть у одной дамы часы съ цѣпочкой, но, боясь, что его поймаютъ, онъ сунулъ ихъ за подушку дивана. Выйдя на станціи вмѣстѣ съ другими и замѣтивъ, что обокраденная имъ дама преспокойно уѣхала, ничего не подозрѣвая, онъ немедленно вернулся въ вагонъ, гдѣ засталъ меня. Послѣдующее вамъ извѣстно. Замѣтивъ, что изъ моего лифа торчитъ кончикъ золотой цѣпочки, онъ сначала хотѣлъ только запугать меня и заставить отдать часы; но моя красота и дѣтская невинность возбудили въ немъ дьявольское желаніе увезти меня въ Лондонъ, гдѣ онъ хотѣлъ меня бросить. Но потомъ онъ влюбился въ меня, и я, какъ существо совершенно отличное отъ тѣхъ, съ которыми онъ дотолѣ звался, имѣла на него чарующее вліяніе; боязнь же, что, узнавъ объ его ремеслѣ, я его покину, заставила его скрывать отъ меня свою тайну впродолженіи цѣлаго мѣсяца. Вотъ почему онъ меня обманывалъ, увѣряя, что живетъ честнымъ трудомъ. Я его ненавижу болѣе всего за этотъ обманъ, и, кажется, была бы способна его убить, еслибъ имѣла на то силы. Я желаю только одного — умереть безъ него, а то я, но своей слабости, его прощу. Вотъ вся моя исторія, и теперь, господа, пожалуйста, уйдите, не то онъ можетъ вернуться, а вы не знаете, какой онъ дикій звѣрь въ пьяномъ видѣ.

Софтлей отвелъ къ окну Дика Темпля и, помѣнявшись съ нимъ нѣсколькими словами, сказалъ, обращаясь къ больной:

— Намъ нечего терять время. Мы обѣщали вамъ помочь и готовы сдержать свое слово. Вы не можете сожалѣть объ этомъ негодяѣ и, конечно, съ радостью разстанетесь съ нимъ.

— Разстаться съ нимъ? повторила въ изумленіи несчастная женщина: — Это невозможно! Вы, вѣрно, не понимаете, какъ я больна. Я не могу стоять на ногахъ. Вы желаете мнѣ добра, и я вамъ за это очень благодарна, но не издѣвайтесь надо мною.

— Даю вамъ слово, что мы васъ тотчасъ увеземъ отсюда и помѣстимъ въ такое мѣсто, гдѣ вамъ будетъ хорошо.

— Неужели это возможно? произнесла больная въ сильномъ волненіи: — о! еслибъ я дѣйствительно могла спокойно, вдали отъ него, провести свои послѣдніе дни.

— Мы вамъ доставимъ возможность осуществить это желаніе. Ободритесь. Къ тому же. кто можетъ сказать, какое благодѣтельное вліяніе можетъ имѣть на васъ деревенская жизнь, къ которой вы привыкли!

Въ эту самую минуту, возвратилась Мэджи съ лекарствомъ.

— Вамъ приказано сейчасъ принять лекарство, сказала дѣвочка, вынимая стклянку изъ-подъ своей мокрой шали, но, къ ея величайшему изумленію, Софтлей поспѣшно выхватилъ у нея изъ рукъ стклянку и сунулъ ее себѣ въ карманъ.

— Теперь есть дѣло поважнѣе, сказалъ онъ: — не снимайте шали, дитя мое, и приведите намъ кэбъ.

— Нечего мнѣ бѣгать за кэбами, отвѣчала Мэджи, замѣтивъ волненіе своей госпожи: — я здѣсь нужна, а вы сами себѣ найдете экипажъ.

— Вы насъ не понимаете, сказалъ Темпль: — вы желаете добра этой женщинѣ?

— Еще бы! вотъ вопросъ!

— И вы готовы ей услужить?

— Видитъ Богъ! отвѣчала со слезами Мэджи.

— Въ такомъ случаѣ, вы не можете сослужить ей большей службы, какъ доставъ кэбъ.

— Какъ! кэбъ для нея? воскликнула дѣвочка съ изумленіемъ, краснѣя и блѣднѣя въ одно время: — вы уѣзжаете для вашего здоровья?

— Я не знаю. Мэджи, я нахожусь какъ бы во снѣ, отвѣчала больная.

— Предоставьте все намъ, сказалъ Софтлей: — бѣгите скорѣе, Мэджи, и приводите кэбъ. Вотъ деньги для задатка возницѣ, а то онъ, пожалуй, не поѣдетъ съ вами.

Мэджи дождалась рѣшительнаго согласія своей госпожи и тогда пустилась изъ комнаты со всѣхъ ногъ.

Черезъ десять минутъ, въ отдаленной, пустынной улицѣ раздался шумъ колесъ.

— Готово! воскликнула Мэджи, появляясь въ дверяхъ и едва переводя дыханіе: — Но онъ идетъ.

— Кто онъ?

— Извѣстно кто! Они заворачивали изъ-за угла, когда я вышла кэба.

— Они? Одинъ мужъ вашей госпожи, но другой? Каковъ онъ изъ себя?

— Высокій человѣкъ, въ фуражкѣ и матроской курткѣ.

— Прекрасно, это — нашъ пріятель! воскликнулъ Софтлей: — а я думалъ, что онъ идетъ съ какимъ нибудь своимъ пьянымъ товарищемъ.

Между тѣмъ, больная, которая, во время отсутствія Мэджи, надѣла свою единственную шаль и шарфъ Софтлея, пришла снова въ страшное волненіе и не могла подняться со стула.

— Не лучше ли намъ увезти ее прежде, чѣмъ они явятся? сказалъ шепотомъ Темпль: — конечно, помощь Джона Моллета была бы намъ очень полезна, но я полагаю, что мы можемъ обойтись и безъ него.

— Но что онъ подумаетъ о насъ, видя, что мы уѣзжаемъ въ кэбѣ?

— Мы крикнемъ ему, чтобъ онъ взялъ другой кэбъ и ѣхалъ домой. Негодяй слишкомъ пьянъ, чтобъ преслѣдовать насъ. Пойдемте скорѣй.

Софтлей безъ всякаго труда снесъ съ лѣстницы больную на своихъ могучихъ рукахъ, словно она была ребёнокъ. Дикъ Темпль отправился впередъ и обѣщалъ дать на чай возницѣ, если онъ поѣдетъ хорошо. Но не успѣла несчастная женщина помѣститься въ кэбѣ, какъ вблизи раздался грубый, пьяный голосъ Экшельза, котораго велъ Джэкъ Моллетъ:

— Вонъ мой домъ, гдѣ ваши товарищи сидятъ цѣлый часъ вмѣсто того, чтобъ вернуться къ намъ. Я имъ задамъ за это, а ей еще больше.

— Вы говорите о домѣ, у котораго стоитъ кэбъ? Да это Дикъ и мистеръ Софтлей садятся!

— Да, да, отвѣчалъ Темпль: — мы послѣ все это вамъ объяснимъ. Извините, что мы васъ оставили такъ долго съ этимъ животнымъ. Вы, конечно, поѣдете съ нами?

— Съ вами? спросилъ съ изумленіемъ Моллетъ, замѣтивъ, что въ кэбѣ сидѣла жена Эгшельза. — Что все это значитъ, Дикъ?

— Не спрашивайте теперь: намъ нельзя терять ни минуты.

— Но что мнѣ дѣлать съ этимъ человѣкомъ? Онъ, кажется, заснулъ.

— Бросьте его, пусть валяется въ грязи, или онъ такъ пьянъ, что не можетъ стоять на ногахъ?

Но мистеръ Эгшельзъ не спалъ; онъ просто пришелъ втупикъ, увидавъ блѣдное лицо несчастной женщины въ кэбѣ.

— Хорошо ли я вижу? воскликнулъ онъ: — это — ты! Хитрое животное, еще притворялась умирающей. Выходи вонъ или я тебя вытащу за волосы.

— Дотроньтесь до нея рукой, и я васъ задушу, произнесъ Софтлей: — она уѣзжаетъ отъ васъ совершенно добровольно. Спросите ее сами.

Но Эгшельзъ бросился къ кэбу и замахнулся на Софтлея, который однако отвелъ предназначавшійся ему ударъ.

— Что же это вы трое составили противъ меня дьявольскій заговоръ? воскликнулъ онъ: — погодите, я позову полицію, и она вамъ покажетъ, какъ увозить чужихъ женъ!

— Ты знаешь, негодяй, что лжешь, отвѣчалъ Темпль: — намъ извѣстны всѣ твои низости въ отношеніи этой бѣдной женщины. Убирайся и благодари небо, что отдѣлался такъ дешево. Ты довелъ ее до этого положенія своей страшной жестокостью; не добивай же ея до конца.

— Жена она моя, или нѣтъ, по она принадлежитъ мнѣ, и я ее вытащу изъ этого проклятаго экипажа.

— Ради Бога, Джонъ, промолвила слабымъ голосомъ бѣдная женщина: — не мѣшай мнѣ уѣхать. Я просила этихъ господь увезти меня отсюда. Да проститъ тебѣ небо…

Но въ эту минуту доведенный до бѣшенства негодяй бросился къ кэбу съ намѣреніемъ избить несчастную, однако, преданная Мэджи, не допустила подобнаго злодѣйства и неожиданно распростерлась во всю длину на тротуарѣ у нота Эгшельза, который поскользнулся и упалъ головою впередъ на колеса кэба. Оставивъ его безчувственнымъ, почти мертвымъ на землѣ, наши друзья ускакали въ кэбѣ. По счастью, въ фляжкѣ Дика Темпля былъ еще коньякъ, и съ его помощью удалось привести въ себя бѣдную больную, упавшую въ обморокъ отъ страха. Когда сна очнулась, Темпль спросилъ у Софтлея, куда онъ думаетъ отвезти несчастную.

— Конечно, въ гостинницу, гдѣ я живу, отвѣчалъ юный девонширецъ: — тамъ много женщинъ, и онѣ будутъ ухаживать за нею, по крайней мѣрѣ, до завтра.

— Что вы на это скажете, Джэкъ? спросилъ Темпль у Молета, повидимому, не сочувствуя плану своего пріятеля.

— Моего совѣта никто не спрашивалъ, произнесъ Молетъ, которому далеко не нравилась новая донкихотская выходка Софтлея: — но я все-же скажу, что трое молодцовъ въ одеждѣ истребителей крысъ, увозя молодую женщину, не могутъ не возбудить подозрѣнія.

— Замолчите, вонъ — что вы надѣлали! воскликнулъ Софтлей, указывая на больную, которая снова лишилась чувствъ.

— Мнѣ очень ее жаль, отвѣчалъ Молетъ: — и вамъ извѣстно, что я никогда не причинялъ никому ни малѣйшей непріятности преднамѣренно. Но позвольте воспользоваться тѣмъ, что бѣдная женщина меня не слышитъ, и указать вамъ, что мы, въ нашей теперешней одеждѣ и съ безчувственной женщиной на рукахъ, не можемъ разсчитывать на хорошій пріемъ въ какой бы то ни было приличной гостинницѣ.

— А все же я попробую, произнесъ рѣшительно Софтлей: — возница! въ гостинницу Вебстера, въ Кумберландской Улицѣ, въ Адельдфи.

Лошадь снова понеслась, и чрезъ дзадцать минутъ кэбъ уже былъ въ Адельдфи. Хотя всѣ ставни въ гостинницѣ были уже закрыты по причинѣ поздняго времени, у подъѣзда стоялъ экипажъ, и слуги вынимали изъ него багажъ.

— Чортъ возьми! это непріятно, воскликнулъ Софтлей и послѣ минутнаго размышленія, прибавилъ: — мы вотъ какъ сдѣлаемъ, Дикъ: вы оставайтесь здѣсь съ больной, а я пойду и переговорю прежде съ хозяиномъ. Онъ и его жена, кажется — хорошіе люди.

И, не дожидаясь отвѣта, Софтлей выскочилъ изъ кэба и вбѣжалъ въ гостинницу.

VII.

По счастью, хозяинъ гостинницы находился въ сѣняхъ, отдавая приказанія слугамъ насчетъ багажа только-что прибывшаго пассажира.

— Любезный сэръ, началъ Софтлей, подходя къ нему, но хозяинъ съ удивленіемъ взглянулъ на его сѣрую, плисовую куртку, волосатый жилетъ, желтую косынку вмѣсто галстуха и мѣховую шайку въ рукахъ.

— Что вамъ угодно? спросилъ онъ, съ гордымъ презрѣніемъ.

— Развѣ не видите, что я — вашъ жилецъ? отвѣчалъ Софтлей съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ, но въ ту же минуту и къ величайшему удивленію хозяина, онъ широко раскрылъ глаза и воскликнулъ, указывая на одинъ изъ чемодановъ, внесенныхъ слугами: — Боже мой! Это невозможно, а все же два чемодана не могутъ такъ походить другъ на друга.

Полагая, что этотъ неожиданный посѣтитель былъ или пьянъ или хотѣлъ какимъ-нибудь искуснымъ образомъ овладѣть чужой собственностью, хозяинъ гостинницы всталъ передъ чемоданомъ и громко закричалъ:

— Питеръ! выгони этого молодца и позови полицію.

Между тѣмъ, Софтлею удалось прочесть надпись на чемоданѣ.

— Боже милостивый! воскликнулъ онъ: — я такъ и думалъ «Малый Газельмиръ, въ Девонѣ». Мистеръ Вебстеръ, успокойте меня; дама, которой принадлежитъ этотъ багажъ…

— Какое вамъ до нея дѣло, сэръ?

— Она — моя родственница. Но, чего онъ, разбойникъ, смѣется? Послѣднія слова относились не къ хозяину гостинницы, а къ одному изъ слугъ, который громко разсмѣялся при такомъ дерзкомъ хвастовствѣ бѣдно одѣтаго незнакомца.

— А! я и забылъ свой дурацкій маскарадъ, произнесъ Софтлей, черезъ минуту: — не удивительно, что вы меня не узнаете. Но вотъ моя карточка.

— Мистеръ Софтлей! Да это — вы, промолвилъ хозяинъ: — я только-что говорилъ о васъ.

— Съ кѣмъ? Съ дамой, которой принадлежитъ этотъ чемоданъ?

— Да, съ дамами.

— Съ дамами? Развѣ ихъ двѣ? спросилъ Софтлей, дрожа всѣмъ тѣломъ и понижая голосъ.

— Да, двѣ. Онѣ прибыли съ десяти-часовымъ поѣздомъ и находятся теперь въ кофейной комнатѣ.

— Онѣ спрашивали обо мнѣ? промолвилъ шепотомъ Софтлей.

— Какъ же! и приказали тотчасъ ихъ увѣдомить, когда вы вернетесь. Да вотъ и онѣ.

Дѣйствительно, въ дверяхъ показались двѣ дамы. Одна изъ нихъ была красивая старуха съ серебристыми, сѣдыми волосами, величественной осанкой, въ золотыхъ очкахъ, чрезъ которыя глядѣли живые, почти юные глаза; другая представляла образецъ девонширской красавицы: молодая дѣвушка съ черными, блестящими глазами и роскошными каштановыми волосами.

Это была тётка Тобита и кузина Ада.

— Тётя, кузина! произнесъ Софтлей, подходя къ нимъ.

— Боже милостивый! воскликнула старуха: — мы не ошиблись, это — его голосъ, значитъ, это — онъ. Но, какъ онъ одѣтъ! О! Я ужъ никогда не думала, что доживу до подобнаго униженія.

И это былъ мистеръ Самюэль Софтлей, образцовый по скромности и приличію юноша! Это былъ любимый племянникъ, навѣстить котораго она пріѣхала изъ такой дали, въ виду неисполненія имъ даннаго слова — писать, по крайней мѣрѣ, два раза въ недѣлю. И эта ужасная перемѣна произошла не въ годъ, или въ пол-года, а въ одинъ мѣсяцъ!

— Милая тётя, сказалъ, наконецъ, Софтлей, собравшись съ силами: — я понимаю, что васъ удивляетъ этотъ странный костюмъ, по, успокойтесь, онъ не мой.

— Боже милостивый! это еще хуже! воскликнула добрая старуха, заливаясь слезами: — онъ еще въ худшемъ положеніи, чѣмъ я думала. Эта нищенская одежда не принадлежитъ даже ему! Бѣдный, бѣдный! Пойдемъ, Ада, я не могу здѣсь болѣе оставаться.

И она поспѣшно удалилась въ кофейную, куда Ссфтлей послѣдовалъ за нею.

— Милая тётя, сказалъ онъ, затворяя за собою дверь: — и вы, прекрасная кузина, успокойтесь. Внѣшность, я знаю, говоритъ противъ меня…

— Да, по внѣшности, слѣдовало бы его тотчасъ отправить въ полицію, промолвила тётка Тобита сквозь слёзы.

— Но внѣшность обманчива, и вы въ этомъ скоро убѣдитесь. Я очень радъ васъ видѣть обѣихъ и, еслибъ былъ предупрежденъ объ этомъ счастьѣ, то встрѣтилъ бы васъ болѣе прилично. Но, вы, право, не можете себѣ представить, какое благодѣяніе для меня — вашъ пріѣздъ именно въ эту минуту, прибавилъ онъ, вспоминая о несчастной женщинѣ, дожидавшейся его въ кэбѣ: — само Провидѣніе привело васъ сюда, милая тётя.

И онъ такъ пламенно, такъ крѣпко жалъ имъ обѣимъ руки, что тётка Тобита ждала уже отъ него чистосердечнаго признанія въ разгульной жизни, которая довела его до нищеты и заставила бы эту ночь провести въ ночлежномъ пріютѣ, еслибъ онѣ не явились во время.

— Но, какъ ты дошелъ до этого?

— До чего?

— До потери приличнаго платья. Ты его продалъ для куска хлѣба?

Софтлей громко разсмѣялся.

— Нѣтъ, мои дѣла не такъ дурны, произнесъ онъ: — и я еще не унизилъ своего семейства.

— Такъ что же ты говорилъ о Провидѣніи, пославшемъ меня такъ во-время? спросила старуха, нѣсколько успокоенная послѣдними словами Софтлея.

— Я вижу руку Провидѣнія въ томъ, что вы пріѣхали въ Лондонъ именно въ ту минуту, когда я болѣе всего нуждаюсь въ вашей помощи и въ вашемъ совѣтѣ, милая тётя и Ада. Со мною здѣсь случилось нѣсколько необыкновенныхъ приключеній, но послѣднее изъ нихъ, наполняющее теперь всѣ мои мысли, самое удивительное.

— Въ этомъ приключеніи замѣшана молодая женщина? лукаво спросила Ада.

— Вы угадали, отвѣчалъ Софтлей: — да, тутъ замѣшана женщина и молодая; но грустная исторія этого несчастнаго, юнаго созданія возбудитъ въ вашемъ сердцѣ самое глубокое состраданіе.

— Что я слышу! воскликнула тётка Тобита: — ты имѣлъ приключеніе съ молодой женщиной?

— Да, милая тётя, и я вамъ разскажу ея горе. Впрочемъ, еще лучше, подождите минуту, и я вамъ приведу ее.

— Сюда, къ намъ? воскликнули въ одинъ голосъ тётка Тобита и Ада.

— Она дожидается на улицѣ въ экипажѣ, отвѣчалъ Софтлёй: — но, пожалуйста, не тревожьтесь; вашъ пріѣздъ нисколько не измѣнилъ моихъ намѣреній: я хотѣлъ пріютить ее здѣсь, когда и не подозрѣвалъ вашего пріѣзда.

Хладнокровный, самоувѣренный тонъ, которымъ молодой человѣкъ произнесъ эти поразительныя слова, нѣсколько ослабилъ впечатлѣніе, сдѣланное ими на старуху и на ея племянницу; но все же онѣ пришли въ такой тупикъ, что не могли произнести ни слова. Софтлей этимъ воспользовался и разсказалъ, на сколько могъ, кратко печальную повѣсть несчастной больной, Причёмъ искусно скрылъ тѣ подробности, которыя могли возстановить противъ нея тётку Тобиту и ея племянницу. Слёзы состраданія показались на ихъ глазахъ, и, по окончаніи разсказа, онѣ объявили, что тотчасъ переговорятъ съ хозяйкой и найдутъ пріютъ для несчастной въ гостинницѣ, хотя бы на одну ночь. Однако, хозяинъ, если и не хозяйка, выказалъ сопротивленіе и только послѣ долгихъ увѣщеваній согласился отвести больной особый номеръ. Когда все было устроено, Софтлей побѣжалъ на улицу, гдѣ его ожидалъ кэбъ; онъ былъ очень доволенъ, что могъ обрадовать хорошей вѣстью больную и доказать Молету всю неосновательность его мрачныхъ предчувствій.

— А обо мнѣ она спрашивала, то есть, тётка Тобита? воскликнулъ Темпль внѣ себя отъ изумленія при неожиданномъ извѣстіи о прибытіи въ Лондонъ его девонширскихъ родственницъ: — достанется мнѣ теперь: вѣдь, она считаетъ меня вашимъ ангеломъ-хранителемъ, а я дозволяю вамъ являться публично въ такой одеждѣ, прибавилъ онъ, указывая на плисовую куртку.

— Ты лучше самъ пошелъ бы къ ней и объяснился, наивно замѣтилъ Софтлей.

— Какъ? въ этомъ костюмѣ бѣднаго ткача? нѣтъ, благодарствуйте. Она меня не узнаетъ. Я помогу вамъ внести больную на лѣстницу и потомъ предоставлю вамъ въ полное распоряженіе тётку до завтрашняго утра.

Дѣйствительно, они вдвоемъ снесли несчастную женщину въ приготовленную ей комнату, гдѣ передъ пылающимъ каминомъ ее ждали тётка Тобита и Ада. По счастливой случайности, въ гостинницѣ оказался докторъ, и, черезъ нѣсколько минутъ, благодаря попеченіямъ и заботамъ добровольныхъ сидѣлокъ, въ положеніи больной произошла такая счастливая перемѣна, что она чувствовала себя какъ бы въ раю. Но едва успѣли уложить ее въ постель и дать прописанное докторомъ успокоительное лекарство, какъ въ комнату вошла хозяйка гостинницы, чрезвычайно взволнованная. Она вела за руку маленькаго ребёнка въ лохмотьяхъ, забрызганнаго грязью съ головы до босыхъ ногъ, съ изрѣзанными въ кровь руками и съ длинными, всклоченными волосами, которые только и служили доказательствомъ принадлежности его прекрасному полу.

— Я не знаю, хорошо ли я поступила, сказала добрая женщина, уже знавшая грустную исторію больной: — но я не могла признать этой бѣдной дѣвочки. Она на колѣняхъ умоляла дозволить ей проститься съ больной, за которой она долго ухаживала. Ее зовутъ Мэджи.

При этомъ имени больная, уже спокойно дремавшая, вдругъ открыла глаза.

— Мэджи! Мэджи здѣсь, одна! воскликнула она, поднимаясь на постелѣ.

— Не бойся, малютка, сказала хозяйка: — останься здѣсь, а я пойду за теплой водой и тряпками, чтобы перевязать твои окровавленныя руки.

Роскошная обстановка комнаты и присутствіе двухъ неизвѣстныхъ дамъ такъ поразили несчастную дѣвочку, что она, бросившись на колѣни, воскликнула, всхлипывая:

— Простите меня, что я за вами послѣдовала, но мнѣ больно было видѣть, что васъ увезли словно на кладбище, не давъ мнѣ проститься.

— Но какъ же ты это сдѣлала? спросила больная, протянувъ свою исхудалую руку, которую Мэджи покрыла поцѣлуями.

— Я всю дорогу бѣжала за кэбомъ и, стараясь держаться за кузовъ, изрѣзала себѣ всѣ руки о гвозди. На все это ничего, я васъ видѣла и теперь уйду спокойно; да благословитъ васъ Господь, возстановивъ ваши силы за то, что вы сдѣлали для меня, бѣдной сиротки!

Заливаясь слезами, она встала и хотѣла выйти изъ комнаты, какъ вдругъ тётка Тобита остановила её за руку.

— Ты такъ не уйдешь, юный призракъ, сказала она: — кто ты такая? Вы ее, повидимому, знаете? прибавила она, обращаясь къ больной.

— Да, я ее хорошо знаю, отвѣчала несчастная женщина и твердымъ голосомъ разсказала, какъ маленькая Мэджи ухаживала за нею во время ея продолжительной болѣзни безъ всякаго вознагражденія.

Ада плакала отъ умиленія и отерла грязное лицо дѣвочки своимъ кружевнымъ платкомъ.

— А гдѣ твоя мать, голубушка? спросила тётка Тобита.

— А кто ее знаетъ, отвѣчала Мэджи.

— А развѣ ты не знаешь?

— Я не видала ея уже нѣсколько мѣсяцевъ. Она — такая же дрянь, какъ отецъ.

— Гдѣ-жъ твой домъ?

— У меня нѣтъ дома, отвѣчала Мэджи, снова заливаясь слезами, и, указывая на больную, прибавила: — она меня пріютила, и у меня нѣтъ никого, кромѣ нея. Но, это все равно; я ее видѣла и довольно. Я теперь уйду.

— Нѣтъ, произнесла строго тётка Тобита: — неужели ты считаешь насъ какими-то африканскими дикарями?

Немедленно былъ позванъ старый привратникъ гостинницы, и ему поручили пріютить на ночь бѣдную дѣвочку, а на слѣдующее утро купить ей приличное платье, въ которомъ она могла бы съ завтрашняго дня поступить на службу къ теткѣ Тобитѣ.

Однако этимъ неожиданнымъ появленіемъ маленькой Мэджи не окончился рядъ удивительныхъ сюрпризовъ, которымъ подверглись всѣ принимавшіе прямое или косвенное участіе въ спасеніи несчастной жертвы Эгшельза. Теперь очередь придти въ тупикъ была за Джэкомъ Молетомъ. Какъ читатели помнятъ, онъ остался въ кэбѣ, когда Дикъ Темпль и Софтлей понесли въ гостинницу бѣдную больную. Эта работа была нетрудная, и минутъ черезъ пять Дикъ возвратился къ своему товарищу, но послѣдній былъ изумленъ странной перемѣной, происшедшей въ его лицѣ — точно онъ подвергся сильному нравственному удару.

— Ты очень взволнованъ, Дикъ, замѣтилъ онъ: — я надѣюсь, что она не умерла отъ утомленія?

— Она… кто? спросилъ Темпль, смотря въ пространство.

— Конечно, больная.

— Нѣтъ, ей кажется лучше.

Въ эту минуту возница смиренно спросилъ, куда ѣхать, но Темпль гнѣвно закричалъ:

— Къ чорту!

— Что съ тобой? спросилъ Молетъ: — Развѣ случилось что непріятное!

— Не говори со много; мнѣ все противно, самая жизнь опостыла.

Экипажъ покатился, и наши друзья долго молчали; наконецъ, Дикъ Темпль воскликнулъ:

— Нѣтъ, я не могу этого долѣе скрывать! Я ее видѣлъ, Джэкъ!

— Кого, тётку?

— Какъ ты тупъ, Джэкъ! развѣ свиданіе съ тёткой можетъ привести человѣка въ неистовство? Нѣтъ, я видѣлъ Аду.

— Ба! ну что она? Надѣюсь, похорошѣла.

— Да, она прелестна, произнесъ Темпль гробовымъ голосомъ: — такъ прелестна, что ты не удивись, если завтра утромъ найдутъ кого-нибудь въ постелѣ съ прострѣленной головою.

— О комъ ты говоришь? спросилъ Молетъ: — надѣюсь, что не объ одномъ изъ дѣйствующихъ лицъ сегодняшнихъ похожденій?

— Да, объ одномъ изъ самыхъ энергичныхъ дѣятелей этихъ похожденій, который теперь предпочелъ бы все, даже смерть, участію въ этомъ проклятомъ дѣлѣ, отвѣчалъ Темпль съ отчаяніемъ.

— Единственный человѣкъ, подходящій къ твоему графическому описанію — нашъ спитажальскій пріятель, семейную жизнь котораго мы такъ неожиданно повернули вверхъ дномъ, замѣтилъ Молетъ: — но я сомнѣваюсь, чтобъ и онъ наложилъ на себя руку…

— Чортъ бы его побралъ! воскликнулъ Темпль: — развѣ вы не слышите, что я ее видѣлъ?

— Кого?

— Двоюродную сестру Аду. Въ послѣдній разъ я видѣлъ ее три года назадъ. Я просто — идіотъ.

— Какъ? ты себя считаешь идіотомъ за то, что увидалъ свою двоюродную сестру послѣ трехлѣтней разлуки? спросилъ практическій Молетъ.

— Я удивляюсь людямъ, которые могутъ смѣяться надъ своими друзьями, находящимися въ отчаянномъ положеніи, замѣтилъ Темпль съ саркастической улыбкой: — но, вѣроятно, потокъ остроумія нельзя удержать, а потому, Джэкъ, не церемонься со мною, продолжай острить.

— Прости, любезный другъ, отвѣчалъ Молетъ: — я не думалъ, что дѣло такъ важно. Смотри, какъ я теперь серьёзенъ, точно судья. Я надѣюсь, впрочемъ, что твое свиданіе съ тёткой и двоюродной сестрой не привело къ семейной распрѣ.

— Нѣтъ, чортъ возьми! но я очень страдаю вотъ здѣсь! воскликнулъ Темпль, схватываясь рукой за сердце.

— Ну слава Богу, что дѣло не хуже, промолвилъ ничѣмъ не возмутимый Молетъ.

— Какъ?

— Конечно, было бы гораздо хуже, еслибъ прибытіе неожиданныхъ гостей подѣйствовало не на твое сердце, а на карманъ. Я уже боялся, что тётка угрожала лишить тебя всякихъ средствъ къ существованію. Что же касается волненія, въ которое тебя повергла встрѣча съ двоюродной сестрой послѣ трехлѣтней разлуки, то…

— Если ты не можешь говорить о серьёзномъ дѣлѣ, столь важномъ для меня, приличнымъ образомъ, то лучше прекратимъ этотъ разговоръ, произнесъ гнѣвно Темпль: — я тебѣ говорю, что меня терзаютъ невыразимыя муки, а ты смѣешься надо мною.

— Но, Дикъ, какъ это случилось неожиданно! воскликнулъ Молетъ, убѣждаясь, наконецъ, въ искренности своего товарища.

— Нисколько: это — старая исторія. Когда я ее видѣлъ въ послѣдній разъ въ Девонѣ, она была легкомысленной молодой дѣвушкой, и я ухаживалъ за нею въ качествѣ двоюроднаго брата; но признаюсь, что сердце мое тогда молчало и только мсе самолюбіе пріятно щекотало убѣжденіе, что она обращаетъ на меня вниманіе, хотя я узналъ только потомъ изъ письма тётки, что она искренно интересовалась мною. Уѣзжая въ Лондонъ, я, дуракъ, думалъ, что Софтлей легко ее утѣшитъ, и не подозрѣвалъ, какія муки можетъ причинить мнѣ подобная мысль. Правда, Джэкъ, никто не могъ бы догадаться, что высокая, неловкая, нескладная фигура подросточка превратится въ сверхъестественное существо, которое я только-что видѣлъ. А я-то., ха! ха! ха! какъ я хорошъ въ этомъ проклятомъ костюмѣ!

— Она нашла, что ты очень измѣнился?

— Она просто меня не узнала.

— Какъ? ты съ ней не поздоровался!

— Нѣтъ, чортъ возьми! я былъ очень радъ, что она меня не узнала въ этой ужасной одеждѣ. Но, Джэкъ, какіе у ней прекрасные глаза, какіе чудные волосы, какой ангельскій голосъ!

— Такъ она говорила съ тобой?

— Говорила, но не съ Дикомъ Темпль, а съ возницей. Когда я уходилъ изъ комнаты, она меня дернула за рукавъ и, какъ ты думаешь, что мнѣ сказала! «Вы — добрый человѣкъ; вотъ возьмите за вашу любезность къ этой бѣдной женщинѣ», произнесла она и сунула мнѣ въ руку золотую монету. Софтлей это видѣлъ.

— Какъ же они, вѣрно, смѣялись, когда онъ объяснилъ, кто ты такой. Ха, ха, ха!

— И вотъ все, чѣмъ ты можешь утѣшить своего бѣднаго друга! воскликнулъ съ негодованіемъ Темпль.

— Я не зналъ, что ты нуждаешься въ утѣшеніи, Дикъ. Скажите мнѣ: въ чемъ дѣло, что тебя мучитъ?

— Развѣ ты не видишь, что я до безумія влюбленъ въ нее.. Я не подозрѣвалъ, что мое сердце такъ пламенно; одного взгляда ея прелестныхъ глазъ было достаточно, чтобъ воспламенить меня.

— Ну такъ что-жь? Тутъ не изъ чего отчаиваться.

— Проклятая судьба меня преслѣдуетъ, какъ я уже тебѣ сказалъ. Тётка, узнавъ, что я не отвѣчаю нѣжнымъ чувствамъ миссъ Ады, взяла съ меня слово, что я никогда не буду болѣе за нею ухаживать. Она прямо написала мнѣ въ Лондонъ, что сочтетъ меня чужимъ для себя человѣкомъ съ той минуты, какъ я нарушу это обязательство. Я тогда смѣялся, но теперь вижу, какая хитрая и дальновидная женщина — тётка Тобита. Но, а все тебѣ разсказалъ; что бы ты сдѣлалъ на моемъ мѣстѣ?

— Еслибъ мое сердце загорѣлось такъ неожиданно, какъ твое, отвѣчалъ Молетъ: — то я принялъ бы всѣ мѣры, чтобъ его поскорѣе потушить. Но для этого прежде всего надо привести въ извѣстность свое положеніе. Есть ли у тебя союзники, Дикъ? Можешь ли ты разсчитывать на Софтлея?

— Онъ — самая главная преграда къ моему успѣху. Софтлей — женихъ Ады.

— Неужели?

— Конечно, онъ былъ постояннымъ ея товарищемъ, жилъ съ нею подъ однимъ кровомъ, ежедневно гулялъ вмѣстѣ и…

— Можетъ быть, ты только мучаешь себя неосновательными догадками?

— Нѣтъ. Развѣ ты забылъ, что въ письмѣ тётки о прибытіи Софтлея въ Лондонъ прямо было сказано, что Ада одобряла эту поѣздку, имѣвшую цѣлью съ его стороны пріобрѣсти внѣшній лоскъ, который сдѣлалъ бы его совершенствомъ въ ея глазахъ?

— Конечно, тебѣ лучше знать; но мнѣ кажется, что желаніе миссъ Ады отправить своего провинціальнаго двоюроднаго братца въ Лондонъ для окончательнаго его образованія, доказываетъ только, что она предпочитаетъ столичнаго франта провинціальному.

— Ты правъ, Джэкъ, и я очень тебѣ обязанъ, замѣтилъ Темпль послѣ нѣкотораго размышленія.

— А главное, продолжалъ Молетъ, поощряемый успѣхомъ своихъ доводовъ: — ты можешь напередъ сказать, какое впечатлѣніе произведетъ на нее встрѣча съ тобою послѣ трехлѣтней разлуки?

— Дай мнѣ твою руку, Джэкъ; нѣтъ, лучше дай обѣ! воскликнулъ Дикъ Темпль съ восторгомъ: — я не могу сказать, чтобы ты меня совершенно воскресилъ; но теперь, по крайней мѣрѣ, снова блеснулъ передо мною лучъ надежды. Какъ ты думаешь: съ чего мнѣ теперь надо начать?

— Напиши любезную записку тёткѣ Тобитѣ и молодой дѣвушкѣ, а съ другой стороны, пригласи Софтлея пить кофе съ нами завтра утромъ и вывѣдай отъ него, какія онъ питаетъ чувства къ Адѣ.

— Я такъ и поступлю, Джэкъ.

Въ эту минуту кэбъ остановился передъ домомъ, въ которомъ жилъ Дикъ Темпль, и наши друзья разстались.

VIII.

Однако, прошли цѣлые три дня прежде, чѣмъ Дикъ Темпль и Джэкъ Молетъ были обрадованы лицезрѣніемъ мистера Сэма Софтлея.

На другое утро послѣ разговора съ Молетомъ, Дикъ Темпль написалъ тёткѣ любезное письмо, въ которомъ выражалъ свое удовольствіе по поводу ея пріѣзда съ Адой въ Лондонъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, глубокое сожалѣніе, что, благодаря гуманной выходкѣ мистера Софтлея, онѣ принуждены были сдѣлаться прямо съ дороги сестрами милосердія. Въ концѣ онъ увѣдомлялъ тётку Тобиту, что если могъ быть полезенъ ей въ ея добромъ дѣлѣ, то былъ бы очень счастливъ посвятить на это свое свободное время. Кромѣ того, въ припискѣ, на имя Ады, онъ почтительно замѣтилъ, что для здоровья молодой дѣвушки было бы лучше не оставаться долго въ комнатѣ больной женщины, такъ какъ у несчастной могла быть прилипчивая болѣзнь, часто встрѣчающаяся въ средѣ бѣдныхъ людей.

На это почтительное посланіе Темпль получилъ вскорѣ отвѣтъ, нисколько несогласовавшійся съ его надеждами, хотя по формѣ онъ былъ очень приличенъ. По словамъ тётки Тобиты, она съ удовольствіемъ узнала, что онъ здоровъ и не подвергаетъ себя опасности схватить отъ больныхъ заразительный недугъ; но такъ какъ она уже пользовалась услугами одного изъ ея племянниковъ, то не желала злоупотреблять любезностью другаго. Что касается до его полезнаго совѣта миссъ Адѣ, то, къ сожалѣнію, онъ нѣсколько запоздалъ, и молодая дѣвушка уже въ продолженіи многихъ часовъ ухаживала за больной. И хотя ни одна изъ нихъ еще не подверглась заразѣ, но ему было бы гораздо благоразумнѣе не посѣщать ихъ при такихъ обстоятельствахъ.

Столь же неудовлетворителенъ былъ необыкновенный и непонятный отвѣтъ Софтлея на приглашеніе Дика Темпля придти утромъ на чашку кофе:

"Любезный Дикъ, не дожидайтесь меня къ завтраку. Мнѣ невозможно быть у васъ, ѣду въ Сомерсетширъ съ десяти-часовымъ поѣздомъ. Преданный вамъ Самюэль Софтлей.

«Р. S. Бѣдная, маленькая Мэджи чрезвычайно граціозна въ своемъ новомъ платьѣ. Это — удивительный ребенокъ! Послѣ долгихъ увѣщаній она сообщила намъ адресъ, находившійся въ письмѣ, которое сожгла бѣдная женщина. Послѣдняя, узнавъ, что намъ было извѣстно мѣстопребываніе ея родителей, начала такъ ужасно бранить Мэджи за ея измѣну, что дѣвочка разорвала на себѣ новое платье и гнѣвно потребовала свои прежнія лохмотья. Но я все это разскажу вамъ послѣ. Тётка и Ада всю ночь не отходили отъ больной, силы которой быстро падаютъ; я самъ почти ни на минуту не закрылъ глазъ, а когда по временамъ забывался, то меня преслѣдовалъ страшный образъ Эгшельса, сидѣвшаго на мнѣ верхомъ и распѣвавшаго сентиментальные романсы. Возвращусь въ Лондонъ завтра вечеромъ».

— Ты ловко отгадываешь загадки, Джэкъ, сказалъ Темпль съ изумленіемъ. — Объясни мнѣ смыслъ этого письма и ты заслужишь отъ меня вѣчную благодарность. Я же рѣшительно ничего не понимаю.

— Тутъ нѣтъ ничего хитраго, отвѣчалъ Молетъ послѣ минутнаго размышленія: — онъ ѣдетъ въ Сомерсетширъ съ десятичасовымъ поѣздомъ…

— Но для чего?

— Чтобъ привезти бѣдныхъ родителей къ умирающей дочери. Вотъ будетъ раздирательная сцена! Когда онъ придетъ къ намъ, то разскажетъ, какъ все произошло.

— Когда онъ придетъ, повторилъ Темпль съ неудовольствіемъ: — это не будетъ ранѣе завтрашняго вечера, а клянусь небомъ, я не въ состояніи оставаться долѣе въ подобной неизвѣстности. Онъ не написалъ, узнала ли меня Ада въ моемъ проклятомъ нарядѣ. Еслибъ я былъ человѣкъ рѣшительный, то написалъ бы ей прямо, и, признаюсь, презираю себя за то, что меня удерживаютъ низкія, финансовыя соображенія.

— Я вполнѣ одобряю эти соображенія, прибавилъ Джэкъ Моллетъ: — но пожалуйста, добрый Дикъ, не слушайся моего совѣта, а поступай, какъ велитъ тебѣ совѣсть. Напиши миссъ Адѣ, если думаешь, что это необходимо.

— Я самъ не даю себѣ отчета въ своихъ словахъ, но еще не совершенно сошелъ съ ума и, конечно, не буду ей писать.

Несмотря на это, Дикъ Темпль, въ тотъ же день вечеромъ, удалился въ свою комнату подъ предлогомъ головной боли и написалъ длинное посланіе молодой дѣвушкѣ. Онъ клялся ей въ вѣчной любви и признавался, что, увидавъ ее неожиданно наканунѣ, почувствовалъ, какъ открылась въ его сердцѣ старая рана, которую онъ тщетно старался залечить по жестокому приказанію тётки. Онъ зналъ, что это письмо навлечетъ на него неудовольствіе старухи и лишитъ всякихъ средствъ къ существованію, но все это было ничто въ сравненіи съ сочувствіемъ Ады. Онъ не просилъ ничего болѣе; о любви онъ не смѣлъ и говорить. Одно нѣжное слово сожалѣнія, одна фраза, одобряющая его рѣшительный шагъ — и онъ мужественно, съ счастьемъ предпочтетъ корку хлѣба и стаканъ воды роскошной трапезѣ, среди которой его мучила бы томительная неизвѣстность.

Весь слѣдующій день Дикъ Темпль тщетно ожидалъ отвѣта отъ молодой дѣвушки и вечеромъ послалъ вѣрнаго человѣка подсмотрѣть, что дѣлалось въ гостинницѣ, на которой теперь сосредоточивались всѣ его мысли. Онъ вскорѣ вернулся съ извѣстіемъ, что мистеръ Софтлей пріѣхалъ съ какимъ-то старымъ, сѣдымъ джентльмэномъ, а черезъ нѣсколько минутъ отъ Софтлея принесли и письмо, которое, какъ увидитъ читатель, не могло успокоить Темпля.

«Любезный Дикъ, еслибъ вы знали, какъ я желаю видѣть васъ, то повѣрили бы, что непреодолимыя препятствія мѣшаютъ этому. Я думалъ, что личныя непріятности, которыя я навлекъ на себя вмѣшательствомъ въ дѣло бѣдной, больной женщины, окончатся моей поѣздкой въ Сомерсетширъ, но оказывается, что худшее было еще впереди. Всему причиной проклятое письмо, которое попало въ руки Ады, хотя никогда ей не предназначалось. Конечно, я самъ во всемъ виноватъ, но, право, не въ моей власти было измѣнить обстоятельства. Вѣдь бѣдной дѣвушкѣ надо было когда-нибудь это узнать и, быть можетъ лучше, что судьба ранѣе открыла ей глаза. Но я забываю, что вы ничего не поймете изъ моихъ словъ, въ письмѣ объяснять ихъ не могу. Вашъ совѣтъ былъ бы для меня чрезвычайно полезенъ, но я не могу прійти къ вамъ ранѣе завтрашняго утра».

— Бѣдный Софтлей, произнесъ Молетъ, когда Темпль прочелъ вслухъ это письмо: — онъ, кажется, очень разстроенъ. И всему виною проклятое письмо. Вотъ видишь, какъ осторожно надо писать письма, а ты едва не написалъ трогательнаго посланія молодой дѣвушкѣ.

Стоя у окна, Темпль молча барабанилъ пальцами по стеклу.

— Миссъ Ада прочитала письмо, которое ей никогда не предназначалось, сказалъ Молетъ, повторяя слова письма.

— Да, воскликнулъ Темпль съ неожиданнымъ жаромъ. — Я не понимаю этого.

— Отчего?

— Оттого, что проклятое письмо именно предназначалось молодой дѣвушкѣ.

— Ты почемъ знаешь? спросилъ Молетъ съ изумленіемъ.

— Какъ мнѣ не знать, когда я самъ писалъ это письмо.

— Неужели! и ты ей объяснялся въ любви?

— Я предоставилъ перу писать все, что чувствовало мое сердце.

— Но какъ же онъ пишетъ тебѣ такъ любезно, проситъ твоего совѣта и признаетъ, что сямъ во всемъ виновенъ. Это очень странно и можетъ быть объяснено только благородной готовностью пожертвовать собою ради тебя.

— Онъ — великодушный человѣкъ, и я не сомнѣваюсь, что онъ способенъ на самопожертвованіе. Быть можетъ, ты и правъ.

— Будь въ этомъ увѣренъ, иначе нельзя истолковать этого страннаго письма. Славный онъ человѣкъ! и ты ему будешь вѣчно обязанъ. Ну, поздравляю, разопьемъ бутылку за твое счастье.

— Не одну, а двѣ, воскликнулъ, смѣясь, Дикъ Темпль, совершенно просіявъ.

— Хорошо, отвѣчалъ Молетъ: — другую бутылку мы выпьемъ за здоровье благороднаго, великодушнаго Софтлея, пожертвовавшаго собою ради своего друга.

Но, несмотря на догадку Молета, съ которой вполнѣ согласился Дикъ Темпль, наши друзья ждали съ нетерпѣніемъ появленія самого Софтлея, для полнаго разъясненія всѣхъ подробностей дѣла. Имъ пришлось ждать довольно долго, и лишь на другой день вечеромъ, Софтлей вошелъ въ комнату чрезвычайно мрачный и несчастный на взглядъ. Темпль и Джэкъ обмѣнялись знаменательнымъ взглядомъ.

— Очень радъ васъ видѣть, другъ мой, сказалъ Дикъ съ горячимъ сочувствіемъ, не лишеннымъ, однако, нѣкоторой меланхоліи, какъ требовали обстоятельства: — но вы ни на что не похожи. У васъ такое вытянутое лице, словно у гробовщика.

— Это не удивительно, такъ какъ я имѣлъ только-что дѣло съ этими почтенными промышленниками. Слава Богу, что теперь все кончено.

— Значить, бѣдная больная умерла?

— Да, въ прошлую ночь на рукахъ у отца. Бѣдный старикъ Клянусь небомъ, Дикъ, что за 1000 фунт. стерл. я не согласился бы пережить этихъ ужасныхъ трехъ дней.

Вслѣдъ за этимъ, добрый юноша разсказалъ, хотя и кратко, по обстоятельно, какія грустныя обязанности мѣшали ему до сихъ поръ посѣтить пріятелей. Прежде всего, Мэджи, благодаря долгимъ убѣжденіямъ тётки Тобиты и Ады, объяснила адресъ, написанный на копвертѣ, который она должна была отнести на почту послѣ смерти своей госпожи, а больная, узнавъ объ этомъ, осыпала упреками бѣднаго ребёнка, пришедшаго въ ярость и набросившагося на тётку Тобиту съ непонятной для этой почтенной особы бранью. Наконецъ, когда миръ былъ водворенъ, больная согласилась поручить Софтлею отправиться въ Сомерсетширъ и, объявивъ какъ можно осторожнѣе объ ея несчастномъ положеніи, привезти тотчасъ ея бѣдныхъ родителей. Къ ужасу Софтлея, мать оказалась умершей уже нѣсколько мѣсяцевъ отъ горя, а отецъ почти впалъ въ нищету отъ тяжелыхъ расходовъ на розыски таинственно исчезнувшей дочери. Софтлею удалось убѣдить старика немедленно ѣхать съ нимъ Лондонъ, гдѣ они застали еще въ живыхъ несчастную женщину, и она передъ смертью имѣла счастье примириться съ отцомъ. Потомъ она тихо умерла, и старикъ, благодаря щедрости тётки Тобиты… отвезъ тѣло своего дорогаго дѣтища на родину, гдѣ и предалъ землѣ рядомъ съ своей женой. Что же касается до Мэджи, то, несмотря на всѣ принятыя мѣры, она въ это утро убѣжала изъ гостинницы и очутилась на станціи желѣзной дороги, съ твердымъ намѣреніемъ слѣдовать за поѣздомъ до Сомерсетшира и тамъ проводить до могилы единственное существо, сказавшее ей когда-либо доброе слово. Однако, ее во время остановили, и въ настоящее время она находилась снова на попеченіи тётки Тобиты и Ады.

Хотя этотъ разсказъ былъ очень трогателенъ и голосъ Софтлея дрожалъ отъ волненія, но нельзя сказать, чтобъ Дикъ Темпль и Джэкъ Молетъ слушали его съ большимъ вниманіемъ. Ихъ гораздо болѣе занималъ вопросъ, затронутый въ его послѣднемъ письмѣ, и, когда онъ кончилъ, Дикъ поспѣшно произнесъ:

— А какъ здоровье тётки и Ады? Все это, вѣроятно, сильно подѣйствовало на нихъ?

— Онѣ гораздо лучше перенесли всѣ эти треволненія, чѣмъ можно было ожидать, отвѣчалъ Софтлей, глубоко вздыхая и, конечно, думая о чемъ-то поважнѣе, чѣмъ испытанія, выпадающія на долю сестеръ милосердія — вы знаете, Дикъ, тётка — женщина съ сильнымъ характеромъ, и, когда она разъ на что нибудь рѣшилась, то цѣлый полкъ гренадеровъ не собьетъ ее съ избраннаго пути.

Темпль мигнулъ Джэку, и тотъ отвѣчалъ ему такимъ же многозначительнымъ взглядомъ.

— Да, она привыкла столько лѣтъ всѣмъ распоряжаться по своему, отвѣчалъ осторожно Дикъ.

— Не только всѣмъ, но и всѣми, продолжалъ Софтлей: — конечно, нельзя не восхищаться ея благоразуміемъ и здравымъ смысломъ, но, при всемъ моемъ уваженіи къ ней, я долженъ признаться, что, когда она закуситъ удила въ отношеніи этой послѣдней добродѣтели, то съ нею не хватитъ никакого терпѣнья. А что, вы получили мою записку вчера вечеромъ? неожиданно прибавилъ онъ.

— Записку, въ которой вы упоминаете о… о какомъ-то письмѣ? произнесъ Дикъ, выпивая для храбрости стаканъ хереса: — да, получилъ, благодарю васъ.

— Не правда-ли, это было большое несчастье?

— Что?

— Да то, что именно въ такое время ей попалось въ руки это проклятое письмо.

— Въ чьи руки?

— Конечно, миссъ Ады.

— Слава Богу, я боялся уже не попало ли оно прежде къ тёткѣ Тобитѣ. Это было бы хуже.

— Можетъ быть, но все же это было очень некстати.

— Я согласенъ, что оно всегда было бы некстати, или вы уже такъ любезно смотрите на дѣло, замѣтилъ съ улыбкою Дикъ: — но вѣдь вы сами только-что сказали, что бываютъ обстоятельства, къ которымъ нельзя примѣнять правилъ здраваго смысла, строгой отвѣтственности и т. д. Это именно дѣло и относится къ такимъ обстоятельствамъ.

— Вы очень здраво смотрите на случившееся, и по правдѣ я отъ васъ этого не ожидалъ, Дикъ, отвѣчалъ Софтлей съ благодарностью.

— Нашъ другъ Джэкъ, которому извѣстно все, раздѣляетъ мое мнѣніе.

— Конечно, подхватилъ Молетъ.

— И позвольте мнѣ вамъ сказать, Сэмъ, продолжалъ Темпль, смѣло затрогивая жгучій вопросъ: — что я не нахожу словъ для достойнаго выраженія моихъ чувствъ по поводу вашего благороднаго, великодушнаго поступка. Это дѣлаетъ вамъ честь, братецъ.

И, сіяя самой пылкой благодарностью, онъ крѣпко сжалъ руку Софтлея; Молетъ сдѣлалъ тоже. Все шло прекрасно, насколько догадка Молета была справедлива.

— Благодарю васъ, Дикъ, произнесъ Софтлей, съ столь же горячимъ пожатіемъ. Я былъ увѣренъ, что вы во всякомъ случаѣ признаете, что я поступилъ такъ, какъ слѣдовало при подобныхъ затруднительныхъ, непріятныхъ обстоятельствахъ.

— Признайтесь, вамъ вѣрно было очень непріятно!

— Еще бы. Я никогда не чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ.

— Я вполнѣ это понимаю и тѣмъ болѣе цѣню вашъ благородный поступокъ.

— Ну, особаго благородства я тутъ не вижу, скромно замѣтилъ Софтлей.

— Нѣтъ, вашъ поступокъ удивительно благороденъ, и мы это повторяли двадцать разъ, прочитавъ вашу записку, не правда ли, Джэкъ?

— Не двадцать, а, по крайней мѣрѣ, тридцать пять разъ, прибавилъ Молета.

— Но, вѣдь, я былъ виноватъ.

— Вы это говорите въ своей запискѣ, но я рѣшительно на понимаю, какъ вы можете быть виноваты?

— Очень просто: легкомысліе непохвально, а я былъ слишкомъ легкомысленъ.

— Въ чемъ?

— Да вѣдь письмо попало въ руки Ады только по моему легкомыслію.

Темпль взглянулъ съ изумленіемъ на Софтлея, и съ какимъ-то инстинктивнымъ безпокойствомъ промолвилъ:

— Но позвольте, какъ могли вы помѣшать письму дойти до нея? Оно было адресовано не на ваше имя.

— Или я совсѣмъ отупѣлъ, или вы, Дикъ, бредите, воскликнулъ Софтлей со смѣхомъ: — такъ вы хотите сказать, что я не имѣлъ никакого права на свое письмо.

— Я очень сожалѣю, сэръ, что вы играете словами, замѣтилъ Темпль, выходя изъ себя: — вѣдь, вы прекрасно знаете, о какомъ письмѣ мы говоримъ.

— Еще бы, о письмѣ, которое было адресовано на мое имя, въ гостиницу, гдѣ я живу.

— Нисколько, сэръ. Я считаю долгомъ еще разъ засвидѣтельствовать то глубокое чувство уваженія, которое возбуждаетъ во мнѣ ваше великодушное поведеніе относительно меня и этой молодой дѣвушки, но позвольте мнѣ все же заявить, что письмо писано не вамъ, и перехватывать его было неблагородно.

Юный девонширецъ широко раскрылъ глаза отъ удивленія и нѣсколько минутъ не могъ произнести ни слова.

— Мы всѣ, кажется, сошли съ ума, воскликнулъ онъ, наконецъ: — мистеръ Моллетъ, вы, утверждаете, что все знаете, потрудитесь мнѣ объяснить, что это значитъ?

Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ, Молетъ страшно измѣнился, улыбка торжества на его устахъ исчезла, лице вытянулось.

— Дѣло въ томъ… что… началъ онъ.

— Говори, говори, Джэкъ! воскликнулъ Темпль.

— Дѣло въ томъ, что тутъ вѣрно какое-нибудь страшное недоразумѣніе. Увѣрены ли вы оба, что вы говорите объ одномъ и томъ же письмѣ?

— Я говорю о томъ письмѣ, которое я написалъ два дня тому назадъ молодой дѣвушкѣ, произнесъ съ жаромъ Темпль: — высказывая ей всю мою пламенную любовь и…

— Что? воскликнулъ Софтлей громовымъ голосомъ.

— Я въ этомъ письмѣ объяснилъ, продолжалъ Темпль съ отчаяніемъ, не обращая вниманія на знаки Молета: — что былъ увѣренъ въ безнадежности своей любви и жаждалъ только нѣсколько добрыхъ, сочувственныхъ словъ, которыя могли бы придать мнѣ достаточно силъ, чтобъ перенести мужественно горькія послѣдствія моего признанія. И это письмо, повторяю, было адресовано не вамъ, а ей самой.

Невозможно описать перомъ какое впечатлѣніе произвели эти слова на молодого человѣка. Онъ прежде вскочилъ то стула, а потомъ также поспѣшно сѣлъ, при этомъ, лицо его побагровѣло, и черезъ нѣсколько минутъ смертельно поблѣднѣло. Наконецъ, онъ снова вскочилъ и, топая ногами, громко захохоталъ.

— Никогда чортъ не выдумывалъ на горе людямъ такого ужаснаго стеченія обстоятельствъ, воскликнулъ онъ: — вы были откровенны со мною, Дикъ, позвольте и мнѣ отплатить вамъ той же монетой. Вотъ письмо, о которомъ я говорилъ.

И вынувъ изъ бумажника письмо, написанное женскимъ почеркомъ, онъ подалъ его своему двоюродному брату.

— Вы видите, что я говорилъ правду, утверждая, что оно адресовано мнѣ, прибавилъ онъ.

— Такъ вы объ этомъ письмѣ упоминали во вчерашней запискѣ?

— Да, прочтите его.

— Но…

— Прочтите, прошу васъ. Или, можетъ быть, нашъ общій другъ Молетъ прочтетъ намъ письмо вслухъ.

Молетъ вынулъ маленькое письмецо изъ конверта и прочелъ слѣдующее:

«Милый Сомъ, ты съ удовольствіемъ узнаешь, что мнѣ гораздо лучше, т. е. я здорова настолько, насколько я могу быть мой милый, вдали отъ тебя. Еслибъ я не была увѣрена вполнѣ въ твоей любви, то была бы совершенно несчастна. Но есть на свѣтѣ любовь, презирающая пространство, и такой любовью мы связаны. Только пиши, пиши по чаще, длинныя, хорошія письма къ твоей до глубочайшихъ изгибовъ сердца

Еленѣ Брейтвэтъ».

Нельзя сказать, чтобы Темпль очень внимательно слушалъ чтеніе, но при имени Брейтвэтъ, онъ поднялъ голову:

— Брейтвэтъ, повторилъ онъ: — я слыхалъ это имя. Это знаменитый желѣзнодорожникъ и инженеръ, у котораго большое помѣстье по сосѣдству съ тёткой Тобитой.

— Да — Елена, если я не ошибаюсь, его единственная дочь.

— Вы не ошибаетесь, отвѣчалъ холодно Софтлей: — я впродолженіи многихъ мѣсяцевъ ухаживалъ за миссъ Еленой Брейтвэтъ, и, какъ вы видите по этому письму, которое, конечно, останется для всѣхъ тайной, не правда ли, наша любовь взаимная?

— Но, съ тѣмъ вмѣстѣ, вы признаете, что вели себя все это время не такъ, какъ слѣдовало бы джентльмэну! воскликнулъ горячій Темпль.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что вы, въ одно и тоже время, систематически обманывали молодую дѣвушку, которая, живя подъ кровомъ вашей тётки, могла вдвойнѣ считать себя безопасной отъ вашихъ преслѣдованій.

— Не могу скрыть, что эти слова страшно звучатъ въ вашихъ устахъ, отвѣчалъ Софтлей со смѣхомъ: — вы намекаете…

— Я просто говорю, что вы были въ глазахъ всѣхъ женихомъ Ады.

— И по этой причинѣ, вы, мой достопочтенный, двоюродный братецъ, сочли себя вправѣ написать ей письмо съ пламеннымъ объясненіемъ въ любви? Но не будемъ ссориться, Дикъ, по крайней мѣрѣ, прежде, чѣмъ мы совершенно выяснимъ наше взаимное положеніе. Увѣряя, что я обманулъ Аду, вы такъ же неосновательны, какъ наша почтенная тётка. Я это рѣшительно отрицаю. Между нами не было никакихъ нѣжныхъ отношеній.

Несмотря на всю радость Темпля при этомъ чистосердечномъ признаніи, онъ замѣтилъ съ достоинствомъ:

— Однако, тётка Тобита думала иначе.

— Я не виноватъ, что она и вы объясняете простую братскую фамильярность болѣе глубокимъ чувствомъ. Но, во всякомъ случаѣ, сама Ада — лучшій судья въ этомъ дѣлѣ!

— И она васъ оправдываетъ?

— Еще бы! во все время, какъ я ее знаю, она ни разу не намекнула мнѣ, что смотритъ на меня, какъ на поклонника, а, тѣмъ болѣе — жениха. Правда, она часто смѣялась надо мною, но это — еще не доказательство, что она смотритъ на меня, какъ на своего будущаго мужа.

— Но я знаю по горькому опыту, что, при такихъ обстоятельствахъ, настоящія чувства человѣка можно очень легко истолковать ложно.

— Успокойтесь, въ этомъ случаѣ ничего не было подобнаго. Впрочемъ, я не утверждаю, чтобъ никогда не имѣлъ намѣренья жениться на Адѣ. Болѣе года я ухаживалъ за нею, но все тщетно. Тогда я не могъ понять ея холодности, но теперь мнѣ все ясно.

— Неужели? воскликнулъ Темпль съ жаромъ.

— Конечно. Ея и ваше поведеніе въ эти послѣдніе дни, кажется, довольно ясны. Но, въ такомъ случаѣ, меня скорѣе надо хвалить, чѣмъ бранить, за то, что я не влюбился въ воспитанницу нашей почтенной тётки. Однако, надо же мнѣ вамъ объяснить, въ какомъ незавидномъ положеніи я нахожусь. Какъ я уже сказалъ, я получилъ письмо Елены, т. е. миссъ Брейтвэтъ, утромъ, на слѣдующій день послѣ пріѣзда тётки, среди хлопотъ о нашей бѣдной больной; по легкомыслію, я забылъ его на столѣ, и, когда вернулся, черезъ пять минутъ за нимъ, то уже было поздно.

— Ада его уже прочла?

— Да, и что гораздо хуже, она ради шутки, вѣроятно, показала письмо тёткѣ Тобитѣ.

— Когда это было? спросилъ поспѣшно Темпль разсчитывая, когда его письмо могло дойти до молодой дѣвушки.

— Утромъ, третьяго дня, передъ самымъ моимъ отъѣздомъ въ Сомерсетширъ, но онѣ обѣ скрыли это обстоятельство отъ меня до моего возвращенія вчера, вечеромъ.

— И тогда задали вамъ?

— Не Ада, а тётка Тобита. Она на меня набросилась, какъ звѣрь. Право, еслибъ я подозрѣвалъ, то удвоилъ бы старанія пріобрѣсть руку Ады. Никогда въ жизни я не былъ такъ прижатъ къ стѣнѣ и очень сожалѣю, что не было въ комнатѣ Ады, чтобы меня защитить.

— Гдѣ же она была?

— Должно быть неподалеку, какъ и оказалось впослѣдствіи, и, вѣроятно, она слышала всѣ непріятные эпитеты, которыми меня забросала тётка. Она обвиняла меня въ измѣнѣ, коварствѣ, обманѣ и пр. и пр. Она прямо объявила, наконецъ, что я былъ въ пятьдесятъ разъ хуже васъ, Дикъ.

— Такъ и мое имя упоминалось? спросилъ съ безпокойствомъ Темпль.

— Нетолько упоминалосъ, но она говорила о васъ очень много, хотя еслибъ вы слышали ея слова, то не были бы очень польщены ими.

— Что же она говорила? намекала она на мое прошедшее поведеніе? Ну, скорѣе переходите къ заключенію вашего разсказа.

— Заключеніе очень просто. Я со срамомъ изгнанъ тёткою. Она назвала насъ съ вами несчастными заговорщиками и объявила, что была бы очень рада, еслибъ насъ завязали въ одинъ мѣшокъ и бросили въ воду. Я никакъ не могъ понять, почему мы заговорщики, но теперь это ясно послѣ вашего признанія, что вы писали къ Адѣ.

— Такъ она ни слова не сказала объ этомъ письмѣ?

— Ни слова. Я думаю, что она намѣревалась повести о немъ бесѣду, когда Ада вбѣжала въ комнату и зажала ей ротъ поцѣлуемъ.

— Неужели вы полагаете, что мил… что Ада нарочно стала цѣловать тётку, чтобъ удержать ее отъ брани противъ меня! воскликнулъ Темпль, вскакивая со стула съ такой быстротою, что стулъ упалъ съ трескомъ.

— Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія. Случайно никто не бросится на шею другому.

— А сказала она что нибудь? спросилъ Темпль въ сильномъ волненіи

— «Что же касается до твоего двоюроднаго братца», начала тётка, а тутъ Ада, вбѣжавъ въ комнату, со слезами на глазахъ воскликнула: «Пожалуйста, тётя, не говорите о немъ ради меня. Бѣдный, какъ онъ должно быть много выстрадалъ въ послѣднее время!»

— А тётка что на это сказала?

— «Пустяки — вотъ все, что она удостоила произнести», и обернулась къ окну. Я никогда не видывалъ, чтобы женщина приходила въ такую ярость, какъ она въ эту минуту.

— Милая, эксцентричная старуха! воскликнулъ Темпль: — такъ она плакала, Сэмъ, и пожалѣла обо мнѣ?

— Кто, наша многоуважаемая тётка?

— Нѣтъ, Ада. И вы хорошо помните, что она сказала «онъ, должно быть, много выстрадалъ въ послѣднее время».

— Да.

Темпль замолчалъ, но послѣ довольно продолжительнаго размышленія неожиданно спросилъ:

— А мистеръ Брейтвэтъ знаетъ о вашей любви къ его дочери?

— Знаетъ и, что еще важнѣе, вполнѣ сочувствуетъ моему браку, отвѣчалъ Софтлей: — ужь если дѣло пошло на откровенности, то я не скрою отъ васъ, что этотъ старый скряга прямо обѣщалъ взять меня къ себѣ въ компаньйоны, если я предамся дѣлу всею душею.

— Чортъ возьми! вы счастливый — человѣкъ, Сэмъ! воскликнулъ Темпль, смотря съ восхищеніемъ на своего двоюроднаго брата: — какъ имѣли вы силы скрыть отъ всѣхъ ваши свѣтлыя надежды? Вѣдь счастье не такъ часто случается на свѣтѣ, какъ горе, и имъ слѣдуетъ всегда дѣлиться. Миссъ Елена — его единственная дочь, если я не ошибаюсь.

— Да, единственная, отвѣчалъ Софтлей спокойно: — а онъ — вдовецъ, такъ что, я полагаю, миссъ Елена, послѣ смерти отца, получитъ порядочно.

— Порядочно, какъ бы не такъ, замѣтилъ Темпль: — старикъ Брейтвэтъ… виноватъ — вашъ будущій тесть, говорятъ, ужасно богатъ.

— Не знаю, до какой ужасной степени онъ богатъ, но у него есть деньги и много, для человѣка въ его положеніи, сказалъ Софтлей и, хлопнувъ руками по колѣнкамъ обоихъ своихъ слушателей, прибавилъ: — но помните, что богатство отца тутъ ни причемъ, и я его не считаю въ числѣ достоинствъ моей невѣсты. Я нарочно объ этомъ упоминаю, ибо наша почтенная тётка намекнула, что, вѣроятно, по этой причинѣ я и люблю Елену.

— Она прямо это сказала?

— Да и еще многое другое, въ чемъ, она, вѣроятно, потомъ раскаялась. Напримѣръ, по ея словамъ, мистеръ Брейтвэтъ, конечно, допустилъ меня ухаживать за его дочерью только потому, что считалъ меня ея наслѣдникомъ. «Мы увидимъ, что онъ скажетъ, произнесла она съ гнѣвомъ: — когда онъ узнаетъ, что всѣ ваши надежды въ этомъ отношеніи погибли на вѣки».

— Но, вѣдь, это она говорила серьёзно, промолвилъ Темпль

— Очень серьёзно. Тётка Тобита на вѣтеръ ничего не говоритъ, отвѣчалъ юноша спокойно: — но, если я и сожалѣю, что безъ намѣренья ее оскорбилъ, то самый фактъ лишенія меня наслѣдства, а, главное, всякихъ средствъ къ теперешнему существованію, меня нисколько не огорчаетъ. Напротивъ, это обстоятельство только ускоритъ то, что она такъ не желаетъ. Я сегодня же напишу Еленѣ и ея отцу, что готовъ немедленно бросить свою праздную жизнь и всецѣло посвятить себя желѣзнодорожному дѣлу и семейному счастью. Я объ одномъ только сожалѣю, расторженіи нашего веселаго товарищества, которое, я надѣялся, продлится хоть полгода. Вамъ, друзья, остается теперь послѣдовать моему примѣру, остепениться и стать полезными членами общества, прибавилъ юноша съ веселымъ смѣхомъ.

Дикъ добродушно расхохотался, но Джэкъ Моллетъ, имѣвшій свои частныя и личныя причины для безпокойства замѣтилъ, что онъ съ удовольствіемъ первый поѣдетъ по той линіи, которую проведетъ новое свѣтило въ желѣзнодорожномъ мірѣ мистеръ Самюэль Софтлей. Конечно, въ этихъ словахъ заключалась нѣкоторая доля сарказма и недовѣрія къ свѣтлымъ надеждамъ юноши, зато Дикъ отнесся къ нимъ очень сочувственно. Онъ самъ, благодаря разсказу Софтлея, пересталъ отчаяваться и лучъ надежды снова блеснулъ въ окружавшемъ его мракѣ, а поэтому, хотя онъ ничего не отвѣчалъ на. приглашеніе двоюроднаго брата послѣдовать его примѣру и жениться, но въ глубинѣ души началъ съ новой силой обдумывать возможность подобнаго счастья.

— Ахъ, да! произнесъ онъ: — ты, Джэкъ, кой-чему учился по инженерному дѣлу?

— Да, но это никогда ни къ чему не пригодится.

— Не знаю; вотъ нашъ другъ Софтлей, вѣроятно, не откажется помочь тебѣ и легко найдетъ мѣстечко за 300 или 400 ф. ст. жалованія.

— Я думаю, что никто изъ васъ въ этомъ не сомнѣвается. Я буду очень счастливъ сдѣлать все, что могу для мистера Моллета, поспѣшно произнесъ Софтлей, который не уступалъ Дику въ игрѣ фантазіи и уже воображалъ себя компаньйономъ фирмы Брейтвэтъ и выдающимъ чеки на 100,000 ф. ст.: — если все пойдетъ хорошо, въ чемъ кажется нельзя сомнѣваться, то, конечно, будетъ не трудно устроить, но я не желалъ бы заранѣе брать на себя обязательства на счетъ размѣра жалованья. Только я не подозрѣвалъ, мистеръ Моллетъ, что вы желаете заняться практическимъ инженернымъ дѣломъ.

— О! да, я этого желаю, произнесъ Моллетъ торжественно: — безъ этихъ занятій моя жизнь никогда не будетъ райскимъ блаженствомъ.

— Дѣло въ томъ, замѣтилъ со смѣхомъ Дикъ: — что нашъ другъ Джэкъ получилъ сегодня непріятное извѣстіе, уничтожившее его всегдашнюю веселость. Неожиданно изсякъ источникъ финансовыхъ его средствъ, и онъ… ну какъ же, Джэкъ, выразиться подилекатнѣе?..

— Раздавленъ, уничтоженъ, отвѣчалъ Моллетъ съ горькой улыбкой: — пятьдесятъ фунтовыхъ бумажекъ составляютъ все мое богатство, а долговъ я имѣю вдвое болѣе. Если вы будете впослѣдствіи членомъ парламента, что очень возможно въ виду вашего блестящаго положенія, то, ради общаго блага, внесите биль о лишеніи права вдовъ выходить вторично замужъ.

Бросивъ этотъ темный намёкъ на безпокоившее его обстоятельство, Моллетъ предоставилъ Софтлею самому отгадывать дальнѣйшія подробности. Но это оказалось не очень труднымъ. Дѣло было въ томъ, что мать Джэка, бывшая вдовою много лѣтъ, щедро поддерживала своего единственнаго сына изъ своихъ достаточныхъ средствъ, отказанныхъ ей покойнымъ мужемъ, поощряя его къ праздной жизни. Но вдругъ, не посовѣтовавшись даже съ Джэкомъ, она, на пятидесятомъ году отъ роду, вышла замужъ за вдовца одинаковыхъ съ нею лѣтъ, но не отличавшагося ея щедростью къ взрослымъ сыновьямъ. Управленіе всѣми ея дѣлами естественно перешло въ руки мужа, и онъ аккуратно уплатилъ два раза на содержаніе Джэка, но, при отправкѣ денегъ въ третій разъ, приложилъ длинное письмо, въ которомъ, среди многихъ полезныхъ, благоразумныхъ и чисто родительскихъ совѣтовъ, прямо высказалъ, что не желаетъ долѣе поощрять молодого человѣка въ вредной для здоровья и души праздной жизни, а потому впредь не будетъ болѣе высылать ему денегъ, предоставляя милому Джэку, какъ уже слѣдовало давно, пользоваться вполнѣ своей независимостью и данными ему природою блестящими способностями.

При этихъ обстоятельствахъ, близкія отношенія Софтлея къ богатому желѣзнодорожнику мистеру Брейтвэту были какъ нельзя болѣе кстати бѣдному Моллету. Онъ съ искренней благодарностью жалъ руку Софтлею и снова повеселѣлъ, даже предложилъ, въ знакъ признательности къ благородному поступку девонширскаго юноши, взять на свой счетъ ложу въ театрѣ и угостить потомъ товарищей ужиномъ. Софтлей охотно согласился, но Дикъ Темпль покачалъ головой.

— Нѣтъ, друзья мои, сказалъ онъ весело: — я съ большимъ удовольствіемъ провелъ бы съ вами цѣлый день, но я занятъ — я отправляюсь къ тёткѣ Тобитѣ и Адѣ, если это вамъ не претитъ, братецъ Сэмъ.

— Нисколько, но это невозможно.

— Отчего?

— Онѣ уѣхали домой по послѣднему поѣзду, взявъ съ собой Мэджи.

— Зачѣмъ такъ скоро? воскликнулъ Дикъ, поблѣднѣвъ.

— Я именно предложилъ этотъ вопросъ почтенной старушкѣ, и она отвѣтила довольно грустно, что, послѣ всего случившагося, ни ей, ни Адѣ не слѣдовало оставаться болѣе въ Лондонѣ. Она еще прибавила: «скажите мистеру Ричарду Темплю, что я изъ дома напишу ему.»

— Ада была при этомъ? спросилъ Дикъ мрачно.

— Была и что-то замѣтила по этому поводу, но право я забылъ, что она сказала, впрочемъ, ничего важнаго.

— Оно, можетъ быть, не важно для васъ! воскликнулъ Дикъ съ нетерпѣніемъ: — но мнѣ каждое ея слово — жизненный вопросъ! Постарайся припомнить, голубчикъ!

— Ахъ да… она сказала: «передайте ему, что письмо будетъ исключительно отъ тётки.»

— Да благословитъ ее Господь за это небольшое утѣшеніе! произнесъ Дикъ съ чувствомъ: — если уже суждено почтѣ руководить нашей судьбой, то намъ остается только ждать терпѣливо. Пойдемте въ театръ.

Они дѣйствительно отправились въ театръ, а потомъ великолѣпно поужинали, не жалѣя ни своихъ головъ, ни кошелька Моллета. По крайней мѣрѣ, этотъ послѣдній имѣлъ удовольствіе предлагать разъ двѣнадцать тостъ «за процвѣтаніе желѣзнодорожнаго дѣла и Брейтвета, какъ одного изъ столповъ этого полезнаго института». Одинъ Темпль былъ не совсѣмъ веселъ и, не отказываясь отъ своей доли шампанскаго, никакъ не могъ уяснить себѣ настоящій смыслъ послѣднихъ словъ Ады: «письмо будетъ исключительно отъ тётки.»

IX.

Спустя два дня, наши друзья сидѣли снова въ квартирѣ Ричарда Темпля, но всѣ они были такъ взволнованы, что набюдательная, зоркая служанка, Мэри Джэнъ, таинственно передала своей сосѣдкѣ, что съ молодыми людьми случилось что-то необыкновенное: вѣроятно, они получили дурныя извѣстія, такъ какъ ея господинъ и его провинціальный пріятель читали письмо.

Увы! это была правда. Конечно, Софтлей поступилъ бы гораздо благоразумнѣе еслибъ не писалъ прелестной Еленѣ и ея практическому отцу тотчасъ послѣ ужина съ шампанскимъ, но извиненіемъ ему могло служить то обстоятельство, что онъ выпилъ, быть можетъ болѣе, чѣмъ слѣдуетъ, съ твердою, однако, рѣшимостью никогда не предаваться подобнымъ кутежамъ. А разъ подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, ему показалось, что медленность совершенно противорѣчила его будущей желѣзнодорожной дѣятельности, и вотъ, возвратясь домой, онъ тотчасъ написалъ два письма и отдалъ ихъ ночному сторожу съ просьбою опустить въ почтовый ящикъ. Покончивъ съ этимъ дѣломъ, онъ легъ спать въ очень хорошемъ настроеніи духа и вскорѣ заснулъ, обдумывая грандіозный планъ тунеля подъ Бискайскимъ Моремъ.

Отличаясь, прежде всего, благородной, прямой душой, Софтлей ничего не скрывъ отъ мистера Брейтвэта, очень подробно и добросовѣстно описалъ, какъ, разсердивъ тётку, онъ лишился всякой надежды сдѣлаться ея наслѣдникомъ и тѣмъ поставилъ себя въ необходимость разсчитывать только на свою дѣятельность и трудолюбіе, что было очень полезно, такъ какъ необходимость работать только удесятеритъ его энергію. Этотъ послѣдній аргументъ казался Софтлею очень ловко подобраннымъ въ посланіи къ практическому, дѣловому инженеру. Письмо его къ Еленѣ было, конечно, въ иномъ, болѣе нѣжномъ духѣ, но и тутъ истина не была омрачена ни малѣйшей тѣнью обмана. Онъ прямо говорилъ, что тётка самымъ нелѣпымъ образомъ приписала ему желаніе жениться на Адѣ, которую онъ могъ только уважать, въ виду его пламенной любви къ Еленѣ. «Я, прибавлялъ онъ: — изъ осторожности не упомянулъ въ письмѣ къ вашему отцу о безсмысленной инсинуаціи тётки, такъ какъ онъ поощряетъ мое ухаживаніе за вами, только рзсчитывая на мое наслѣдство; но, конечно, вы, милая Елена, сочтете одно предположеніе, что я могу сдѣлаться вашимъ мужемъ, не ради вашей любви, а изъ за своего наслѣдства, глубоко оскорбительнымъ для вашей благородной души».

Говорятъ, что чужое горе успокоиваетъ наше собственное, и дѣйствительно, когда Софтлей, приведенный въ отчаяніе полученнымъ изъ Девоншира отвѣтомъ, побѣжалъ къ своимъ друзьямъ, то не безъ внутренней отрады замѣтилъ, что Дикъ Темпль также держалъ въ рукахъ письмо, которое, очевидно, поразило его въ самое сердце.

— Боже мой, Дикъ! воскликнулъ юный девонширецъ: — вы также получили неудовлетворительный отвѣта?

— Неужели и вы?.. началъ было Дикъ, но Софтлей его перебилъ.

— Да, я прозрѣлъ! Я вижу, что любовь, честь, истина — только слова, которыми пускаютъ пыль въ глаза дуракамъ.

— Изъ этого я могу заключить, произнесъ Моллетъ, стараясь, но безъуспѣшно повернуть все въ шутку: — что вамъ не скоро придется раздавать мѣста въ фирмѣ Брейтвэтъ и К^о.

— Скорѣе меня сдѣлаютъ секретаремъ египетскаго сфинкса, чѣмъ я перешагну порогъ этого проклятаго дома, отвѣчалъ Софтлей: — слышите, я называю проклятымъ домъ, въ которомъ, за минуту до прочтенія роковаго письма, жила путеводная звѣзда всей моей жизни. Да, да, проклятый домъ, проклятая фамилія!

— Но что же случилось? спросилъ Дикъ, невольно улыбаясь, несмотря на свое горе.

— Ничего или очень немного: великій Брейтвэтъ, конечно, удостоилъ не многими строчками такого презрѣннаго, нищаго, какъ я. Лучше всего я вамъ прочту его письмо, если васъ это не обезпокоитъ.

— Нисколько, отвѣчалъ Темпль: — я самъ нуждаюсь въ вашемъ сочувствіи.

— Такъ слушайте, началъ Софтлей, вынимая дрожащей рукой изъ кармана роковое письмо: — «Желѣзнодорожный заводъ Брейтвэта въ Шунтсревалѣ, Девонширъ.» Замѣтьте, что старый мошенникъ не удостоилъ меня частнымъ письмомъ, а настрочилъ на офиціальной бланкѣ. "Милостивый государь, въ отвѣтъ на ваше письмо отъ 11 числа, имѣю честь васъ увѣдомить, что вы совершенно ошибочно поняли отношенія мои и моей дочери къ вамъ. Единственной моей цѣлью, съ той минуты, какъ я имѣлъ удовольствіе познакомиться съ вашимъ семействомъ, было поддержать дружескія чувства между сосѣдями, какъ бы они ни отличались другъ отъ друга по своему общественному положенію. Я всегда высоко уважалъ вашу тётку и считалъ, что вы вполнѣ ея достойны… Но изъ вашего письма я вижу, что ошибался. Юноша, не съумѣвшій сохранить довѣрія снисходительной, слабой, извините за выраженіе, родственницы, едва ли можетъ разсчитывать на уваженіе постороннихъ людей. Прошу васъ, не заставлять меня прямо высказать мое мнѣніе о вашемъ поступкѣ въ отношеніи престарѣлой родственницы.

"P. S. Не лишнимъ считаю прибавить, что моя дочь знаетъ содержаніе этого письма и вполнѣ раздѣляетъ мое мнѣніе.

"P. P. S. Послѣ всего, что произошло, вы поймете, какъ тщетны ваши надежды получить мѣсто въ нашей фирмѣ!

"Примите увѣреніе

и пр. и пр.

"Джабетсъ Брейтвэтъ".

— Чортъ бы побралъ и его самого, и его фирму! воскликнулъ Софтлей, комкая письмо: — Я скорѣе пойду въ солдаты, чѣмъ стану служить у такого мерзавца. Но нѣтъ на свѣтѣ человѣка несчастнѣе меня.

— Посмотрите и увидите еще двухъ, отвѣчалъ мрачно Дикъ.

— Простите, я въ своемъ горѣ и забылъ о вашихъ заботахъ — какія извѣстія вы получили отъ Ады?

— Никакихъ, но самыя скверныя отъ тётки.

— Она не одобряетъ вашего ухаживанія за ея protégée?

— Она не одобряетъ моего существованія на землѣ — вотъ что, произнесъ съ горечью Дикъ: — ея отвѣтъ очень коротокъ. Въ виду явнаго вызова, брошеннаго ей племянникомъ, она считаетъ навсегда нарушенными всѣ обязанности къ нему. На основаніи разговора съ Адой, отъ которой у нея нѣтъ секретовъ, она проситъ юношу, обязаннаго теперь зарабатывать себѣ кусокъ хлѣба, бросить всѣ донкихотскія бредни… Надѣясь, что прилагаемые послѣдніе 50 ф. ст., при теперешнихъ обстоятельствахъ, будутъ не лишними, тетка Тобита остается и пр. и пр.

Когда Дикъ Темпль умолкъ, наши друзья взглянули другъ на друга, и лица ихъ были до того вытянуты, что они дружно расхохотались.

— Хорошо смѣяться, но что же намъ дѣлать? сказалъ Софтлей, первый приходя въ себя.

— Въ смыслѣ удовлетворенія? спросилъ Моллетъ: — я лично не имѣю ничего противъ дуэли съ моимъ почтеннымъ вотчимомъ, и вы, я полагаю, имѣете полное право послать вызовъ мистеру Брейтвэту; но нашъ пріятель Дикъ находится въ щекотливомъ положеніи и не можетъ драться съ тёткой Тобитой.

— Хотя она приняла бы поединокъ охотно, еслибъ оружіемъ было перо, отвѣчалъ Дикъ, стараясь улыбнуться: — она чертовски ловко владѣетъ этимъ смертоноснымъ орудіемъ.

— Да, нечего сказать, своимъ письмомъ она васъ убила наповалъ, замѣтилъ Софтлей съ глубокгмъ сочувствіемъ.

Но Дикъ Темпль молча пожалъ плечами. Онъ не напомнилъ своимъ друзьямъ словъ Ады: «скажите ему, что письмо будетъ исключительно отъ тётки», но они глубоко врѣзались въ его сердце, и вотъ почему онъ не считалъ себя совершенно убитымъ.

— Нѣтъ, продолжалъ Софтлей: — я спрашиваю, что намъ дѣлать, т. е. чѣмъ мы будемъ жить? такъ какъ, я надѣюсь, мысль о самоубійствѣ никому не приходитъ въ голову.

— Я предложилъ бы, замѣтилъ Моллетъ: — напечатать въ газетахъ, что: «трое бѣдныхъ сиротъ» и пр. или еще лучше, учредимъ компанію, напримѣръ, носильщиковъ. Спитфильдскіе наряды еще не возвращены старику Исааку.

— Быть можетъ, мысль о компаніи — не шутка, а серьёзное дѣло, сказалъ Темпль, послѣ минутнаго размышленія.

— Да, во для этого необходимы большія деньги, возразилъ Софтлей.

— Нѣтъ, замѣтилъ Моллетъ, который не могъ долго оставаться серьёзнымъ: — за два пенса можно купить метлу и составить компанію на акціяхъ для очистки улицъ отъ…

— Пустяки! я говорю совершенно серьёзно, отвѣчалъ Темпль: — намъ надо что нибудь предпринять; всегда лучше начинать борьбу съ наибольшимъ количествомъ оружія.

— Дикъ правъ! воскликнулъ Софтлей: — намъ надо сообща побороть пустыя преграды, возникшія передъ нами. И чего же намъ не достаетъ юности, силы, ума? Вы не можете отрицать всего этого, мистеръ Моллетъ; зачѣмъ же вы мотаете головой? Потому, что вы не задали себѣ главнаго вопроса: есть ли у насъ капиталъ? А безъ капитала что же мы сдѣлаемъ? Лично я былъ бы очень счастливъ стать компаньйономъ фирмы Темпль-Софтлей и К^о. Но еслибъ, напримѣръ, мы открыли молочную лавку, то у меня не хватило бы денегъ на покупку кадки съ масломъ.

И, выворотивъ свой кошелекъ, онъ показалъ, что у него всего было 5 ф. ст. 2 шил. и 9 пенсовъ, изъ которыхъ ему необходимо было уплатить еще нѣсколькимъ кредиторамъ.

— Платить долги не надо, кредиторы подождутъ, сказалъ Дикъ Темпль: — я намѣренъ всѣ свои деньги положить въ компанейскую кассу. У меня наберется 70 ф.

— Ну, такъ я имѣю право быть головою фирмы, произнесъ Софтлей со смѣхомъ: — у меня болѣе капитала, чѣмъ у васъ обоихъ и нѣтъ вовсе долговъ. Но, несмотря на это, я полагаю, что настоящей головою фирмы долженъ быть наименьшій вкладчикъ; онъ — самый изъ насъ практическій и дѣловой человѣкъ. Не обижайтесь, Дикъ!

— Слушайте, слушайте! воскликнулъ Темпль.

— Значитъ, это дѣло покончено, продолжалъ Софтлей весело: — и теперь только остается мистеру Моллету рѣшить, за какую выгодную спекуляцію должна взяться фирма трехъ джентльменовъ съ капиталомъ въ 250 ф. ст.

— Если только въ этомъ дѣло, отвѣчалъ Моллетъ, не уклоняясь отъ возлагаемой товарищами на него отвѣтственности: то мы можемъ начать сотню выгодныхъ предпріятій. Многіе наживали большія состоянія на гораздо мёньшій основный капиталъ. Напримѣръ, еще теперь живетъ знаменитый лондонскій альдерманъ, который пришелъ 11-ти лѣтнимъ мальчикомъ ить Линкольншира съ 3 ¹/₂ пенсами въ карманѣ. Большая часть дѣтей на его мѣстѣ купила бы себѣ на эти деньги завтракъ.

— И я также, еслибъ пришелъ изъ Линкольншира, не ѣвши и не пивши, замѣтилъ Софтлей.

— А онъ не сдѣлалъ этого, продолжалъ Моллетъ: — впрочемъ, я не увѣренъ, чтобъ онъ ничего не ѣлъ по дорогѣ; нѣтъ, постойте: онъ самъ признавался, разсказывая не разъ свою жизнь за торжественными обѣдами, что сестра дала ему на дорогу большой пирогъ. Какъ бы то ни было, въ одно прекрасное утро онъ очутился на ковентгарденскомъ рынкѣ. Не долго думая, онъ осмотрѣлся и составилъ планъ дѣйствій. Онъ купилъ на свои 3 ¹/₂ пенса, четыре пучка рѣпы и, пройдя на Страндъ, продалъ ихъ за 6 пенсовъ. За 6 пенсовъ онъ купилъ 9 пучковъ рѣпы и продалъ ихъ за 14 и т. д. Продолжая дѣйствовать подобнымъ образомъ, онъ вскорѣ сдѣлался собственникомъ огорода въ Фульгатѣ и большаго количества телегъ и лошадей.

— Онъ хорошо сдѣлалъ, что, наживъ состояніе, бросилъ дѣла замѣтилъ Темпль: — а то, еслибъ онъ продолжалъ все удвоивать покупку рѣпы, онъ кончилъ бы тѣмъ, что черезъ нѣсколько лѣтъ вся рѣпа въ странѣ принадлежала бы ему.

— Да, это — вопросъ ариѳметики, отвѣчалъ Джэкъ Моллетъ, совершенно серьёзно: — разсчетъ и благоразуміе создаютъ всѣ богатыя состоянія. Это можно доказать математически. Нелѣпо приписывать успѣхъ въ комерческомъ мірѣ особому комерческому генію. Нѣтъ, терпятъ неудачу только люди неразсчетливые или неблагоразумные. Вотъ почему, когда за комерческія дѣла возьмется человѣкъ образованный и разумный, онъ всегда одержитъ верхъ надъ простымъ торгашемъ. Вѣдь, господа, не подлежитъ сомнѣнію, продолжалъ Моллетъ, неожиданно открывая въ себѣ столь долго дремавшія комерческія способности: — что человѣкъ, не дѣлающій кредита, продающій свой товаръ съ прибылью 25 % и ограничивающій торговые расходы 10 %, долженъ получать чистаго дохода 15 %. А, вѣдь, это недурно.

Говоря это, Моллетъ посмотрѣлъ на своихъ товарищей съ такимъ торжествомъ, словно онъ дѣйствительно цѣлый годъ велъ торговлю на этомъ основаніи и уже положилъ въ карманъ свои 15 % чистой выгоды. Его энтузіазмъ былъ до того заразителенъ что даже Дикъ Темпль повѣрилъ ему, а Софтлей сіялъ счастьемъ.

— Мы можемъ поздравить себя, мистеръ Моллетъ, воскликнулъ онъ, крѣпко пожимая руки оратору: — что выбрали васъ въ распорядители нашей фирмы. Но что касается нашего предпріятія, то неужели вы считаете рѣпу…

— Нѣтъ, перебилъ его Моллетъ со смѣхомъ: — я думаю, что мы можемъ начать лучше, чѣмъ почтенный альдерманъ. Съ чего бы. напримѣръ, намъ начать? Да вотъ — уголь.

— Уголь! воскликнули въ одинъ голосъ Дикъ и Софтлей.

— Да, это — очень выгодная статья; но вопросъ въ томъ: довольно ли мы сильны, чтобъ поднять такой грузъ?

Софтлей взглянулъ вопросительно на Дика Темпля.

— Я не причудливъ, сказалъ онъ: — но еслибъ было можно взяться за какую нибудь другую, не столь тяжелую работу…

— Не говори глупостей, Джэкъ, прибавилъ Дикъ: — неужели ты хочешь, чтобы мы таскали на своихъ плечахъ мѣшки съ углемъ?

— Нѣтъ, я этого вовсе не желаю и выразился только метафорически, отвѣчалъ Моллетъ: — я предлагаю вамъ заняться не ноской, а торговлей угля. Этимъ дѣломъ занимаются многіе очень почтенные люди, и половина ихъ не имѣютъ ни копей, ни баржъ. Вся обязанность наша будетъ состоять въ наймѣ приличной конторы, пріемѣ заказовъ, доставкѣ товара и полученіи комиссіоннаго процента. Я не говорю, что это — лучшее и единственное предпріятіе, которымъ мы можемъ заняться — нѣтъ! Оно мнѣ первое вошло въ голову, но много есть и другихъ.

Пока Моллетъ говорилъ, Дикъ Темпль лѣниво просматривалъ газету. Вдругъ глаза его заблистали, и онъ воскликнулъ:

— Очень сожалѣю, что вырву изъ рукъ моего друга Джэка пальму первенства, но прослушайте это объявленіе. Вотъ дѣло, котораго мы ищемъ: оно само валится намъ въ руки.

«Господамъ съ гуманнымъ направленіемъ и небольшимъ капиталомъ предлагается принять участіе въ предпріятіи филантропическомъ, имѣющемъ значительную національную важность. Основатель этого человѣколюбиваго учрежденія желалъ бы его расширить, для чего и приглашаетъ одного или двухъ кампаньйоновъ съ 100 ф. ст., вполнѣ гарантируя выгодный процентъ съ ихъ капитала. Рѣдко встрѣчается такой случай сдѣлать добро и въ тоже время нажить хорошія деньги. Обращаться лично къ М. Л. № 187 въ Струтонскомъ Переулкѣ, Вестминстеръ».

— Что вы объ этомъ скажете? прибавилъ радостно Дикъ, окончивъ чтеніе.

— Мнѣ кажется, что это — самое для насъ подходящее дѣло, отвѣчалъ Моллетъ: — не хуже угля.

— Я не хотѣлъ вамъ противорѣчить, сказалъ Софтлей: — но я долженъ заявить, что предпочиталъ бы заниматься чѣмъ-нибудь болѣе приличнымъ, чѣмъ углемъ или рѣпой. Намъ именно нужно выгодное и приличное занятіе. Слѣдуетъ тотчасъ навести справки.

— Тутъ говорится, произнесъ Моллетъ: — объ одномъ или двухъ джентльмэнахъ, навѣрно и трое будутъ не лишними, если каждый представитъ 100 ф. ст. Во всякомъ случаѣ, это дѣло надо изслѣдовать.

Дѣйствительно, спустя два часа, наши друзья отыскивали М. Л. за Вестминстерскимъ Аббатствомъ. Наконецъ, они напали на мальчика лѣтъ 14, съ коротко остриженными волосами и въ красной курткѣ съ бѣлой нашивкой на одномъ рукавѣ.

— № 187, произнесъ онъ, почесывая затылокъ и бросая завистливые взгляды на массивную, золотую цѣпочку Софтлея: — да, это — нумеръ нашей лавочки.

— Мы ищемъ не лавочку, а домъ, возразилъ Софтлей, застегивая свое пальто по знаку Моллета, чтобъ не вводить болѣе въ соблазнъ юношу.

— Называйте какъ хотите — лавочкой, заведеніемъ, домомъ; но вы именно ищете то, о чемъ я говорю, отвѣчалъ мальчикъ, презрительно улыбаясь быстрому движенію Софтлея.

— Отчего вы такъ думаете?

— Вы мнѣ кажетесь именно такими людьми, которые ходятъ къ намъ; вы — добрые и человѣколюбивые. Но вы напрасно застегнули пальто, чтобъ спрятать…

— Спрятать что?

— Сами знаете, продолжалъ юноша, съ гордостью указывая пальцами на бѣлую нашивку на своемъ рукавѣ съ надписью: "Хорошее поведеніе: « — вы могли бы ихъ повѣсить на фонарь, и я все же не дотронулся бы. Я, вѣдь — обращенный.

— Что?

— Мы всѣ — обращенные у мистера Лаггерса.

— Лаггерса! повторилъ Моллетъ, бросая взглядъ на своихъ товарищей: — а какъ его имя?

— Хорошее, въ немъ нѣтъ ничего дурнаго! воскликнулъ мальчикъ, осматривая Моллета съ головы до ногъ: — спросите, кого хотите, никто не скажетъ про него дурнаго слова, а зовутъ его, если вамъ надо знать — Морисомъ.

— Морисъ Лаггерсъ М. Л., это, вѣрно — онъ. Тѣже буквы и тотъ же нумеръ дома.

— Но въ объявленіи не говорилось ничего о кабачкѣ, замѣтилъ Софтлей.

— Какъ о кабачкѣ?

— Да вы слышали, что сказалъ мальчикъ: — лавочка, заведеніе или домъ, очевидно, для продажи крѣпкихъ напитковъ. Признаюсь, странное это занятіе для филантропа и благодѣтеля націи.

— Это, вѣрно — какая-нибудь ошибка; какъ вы думаете, Джэкъ? сказалъ Темпль.

Между тѣмъ, Моллетъ отвелъ въ сторону мальчика и началъ его разспрашивать въ полголоса. Полученные имъ отвѣты, очевидно, были удовлетворительны, ибо онъ далъ мальчику мелкую монету, и тотъ весело удалился.

— Не могу еще сказать ничего рѣшительнаго, прознесъ теперь Моллетъ, качая головой: — одно вѣрно, что М. Л. и Морисъ Лаггерсъ — одно и оже лицо, но я боюсь, что онъ окажется несовсѣмъ пріятной особой. Впрочемъ, надо дѣло разъяснить, и позвольте мнѣ, въ качествѣ распорядителя нашей фирмы, отдѣлиться отъ васъ на время. На основаніи сообщенныхъ мнѣ юношей свѣденій, съ этимъ М. Л. надо обращаться очень осторожно, и потому удобнѣе вступить съ нимъ въ переговоры съ глазу-на-глазъ. Я беру на себя это предварительное изслѣдованіе, а вы меня подождите въ сосѣдней тавернѣ.

Товарищи, конечно, согласились, и Моллетъ одинъ направился къ дому № 187, который оказался частнымъ жилищемъ съ довольно значительной пристройкой въ родѣ сарая, откуда доносились дѣтскіе голоса. На стукъ молодого человѣка, дверь отворила женщина не старая, въ черномъ платьѣ и бѣлоснѣжныхъ воротничкѣ и рукавчикахъ.

— Что вамъ угодно? спросила она грустнымъ голосомъ и съ мрачнымъ выраженіемъ лица.

— Я боюсь, что напрасно васъ потревожилъ, отвѣчалъ очень учтиво Моллетъ: — но скажите пожалуйста, извѣстно вамъ объявленіе?..

— Вы не ошиблись, сэръ? вы желаете видѣть мистера Лаггерса? произнесла женщина съ тяжелымъ вздохомъ.

— Да.

— Не угодно ли вамъ взойти? я доложу, сказала женщина все тѣмъ же мрачнымъ тономъ.

Черезъ, минуту Моллетъ очутился въ маленькой, хорошо меблированной гостиной. Главнымъ ея украшеніемъ были два портрета маслянными красками одного и того же лица, но въ совершенно разныхъ видахъ. Одинъ представлялъ взрослаго мужчину съ отвратительнымъ, звѣрскимъ выраженіемъ, бритой головой, въ полотнянной курткѣ на манеръ мѣшка и съ колодками на рукахъ. Другой портретъ былъ совершенно иной, даже рама была уже не черная, крашенная, а золоченная, рѣзная; бритая голова покрылась роскошной растительностью, старательно раздѣленной проборомъ; полотнянная куртка замѣнилась приличнымъ, моднымъ, но скромнымъ чернымъ сюртукомъ съ геранью въ петлицѣ, блестящей рубашкой, съ золотыми запонками и бѣлымъ галстухомъ. Руки были на свободѣ, въ правой виднѣлся молитвенникъ, и, судя по движенію губъ и набожному блеску глазъ, эта почтенная особа пламенно молилась. Подъ первымъ портретомъ была надпись: „Морисъ Лаггерсъ, № 77 Кальдбатъ, 1868 г.“, а подъ вторымъ — „Морисъ Лаггерсъ, обращенный“.

Моллетъ съ изумленіемъ разсматривалъ эти странные портреты, какъ вдругъ Морисъ Лаггерсъ обращенный, явился передъ нимъ живой. Впрочемъ, была нѣкоторая разница между картиной и оригиналомъ. Бѣлый галстухъ и черный сюртукъ находились на лицо, но первый былъ сомнительной чистоты, а второй сильно потертъ. Въ петлицѣ не виднѣлось геранія, но въ рукѣ у него былъ тотъ же самый молитвенникъ. Онъ тихо напѣвалъ какой то гимнъ, а умные, быстрые глаза его ловко прикрывались личиной набожности, спокойствія и человѣколюбія; но Моллетъ, какъ зоркій наблюдатель, тотчасъ замѣтилъ, что скрывалось подъ этой маской, и наострилъ уши.

— Здравствуйте, нѣжно произнесъ приличный джентльмэнъ протягивая руку, такъ что одинъ палецъ все же оставался въ открытомъ молитвенникѣ: — чему я обязанъ, другъ мой, удовольствію…

— Я пришелъ по дѣлу, коротко отрѣзалъ Моллетъ: — вы — М. Л.?

— Да, сэръ, вашъ покорный слуга и покорный слуга всякаго бѣднаго и униженнаго созданія, которое хочетъ спастись отъ грѣха.

Говоря это, мистеръ Лаггерсъ перебиралъ своими длинными пальцами съ безупречными ногтями страницы молитвенника, словно отыскивая подходящій обстоятельству текстъ.

— Въ сегодняшней газетѣ напечатано объявленіе о дѣлѣ…

— О моемъ дѣлѣ; да, я его напечаталъ.

— Такъ вы — этотъ самый джентльмэнъ…

— Нѣтъ, позвольте, перебилъ Лаггерсъ, выпрямляясь и постукивая по рукѣ въ тактъ молитвенникомъ: — я — не джентельмэнъ. Я стыжусь принимать чужую личину и прямо говорю, другъ мой, я — не джентльмэнъ.

— Извините меня, отвѣчалъ Моллетъ, котораго столько же удивляла, сколько и забавляла эта странная личность: — если вы не джентльмэнъ, то кто же вы такой?

Мистеръ Лаггерсъ молча сунулъ руку въ боковой карманъ сюртука и, вынувъ нѣсколько маленькихъ брошюръ, подалъ ихъ Моллету. словно свою визитную карточку. Моллетъ прочелъ съ удивленіемъ на заглавномъ листѣ брошюры: „Два слова ворамъ, сочиненіе Мориса Лаггерса, обращеннаго вора“.

— Вотъ кто я, мой другъ, сказалъ мистеръ Лаггерсъ, видимо торжествуя.

— Жаль, что вы объ этомъ не упомянули въ объявленіи, сказалъ Моллетъ, взявъ шляпу: — я тогда не обезпокоилъ бы васъ.

— Но, любезный сэръ, отвѣчалъ спокойно Лаггерсъ: — не слишкомъ ли вы быстры въ своихъ заключеніяхъ. Правда, я — обращенный воръ, но я этимъ не хвастаюсь, хотя и горжусь. Еслибъ я не былъ прежде воромъ, то не былъ бы теперь тѣмъ, чѣмъ я есть, вы понимаете?

— Пойму, если вы мнѣ объясните, отвѣчалъ Моллетъ, снова снимая шляпу и кладя ее на столъ.

— Съ удовольствіемъ. Повторяю, я горжусь моимъ презрѣннымъ происхожденіемъ. Выйти изъ нижнихъ рядовъ и возвыситься до верхнихъ — дѣло великое, но быть существомъ почти не человѣческимъ, какой-то гіеной, однимъ словомъ имъ (и онъ указалъ на свой портретъ въ полотняной курткѣ), а потомъ сдѣлаться такимъ (и онъ указалъ на свой второй портретъ въ черномъ сюртукѣ съ геранью въ петлицѣ), это — торжество изъ торжествъ. Я горжусь. что нѣкогда былъ воромъ и, не краснѣя, признался бы, еслибъ былъ фальшивымъ монетчикомъ или убійцей. Впрочемъ, нерѣдко я бывалъ близокъ къ убійству, но какъ-то избѣгалъ его, прибавилъ Лаггерсъ съ тяжелымъ вздохомъ, словно сожалѣя, что упустилъ случай прославить себя въ уголовной лѣтописи своей страны.

— Тѣмъ лучше для васъ, замѣтилъ Моллетъ: — но возвратимся къ вашему объявленію.

— Нѣтъ, позвольте, я съ вами не согласенъ. Еслибъ я былъ обращеннымъ убійцей, то это было бы еще лучше. Но я не хочу жаловаться — мнѣ и теперь недурно.

— Вы говорите съ религіозной или комерческой точки зрѣнія? спросилъ Моллетъ.

— Любезный сэръ, отвѣчалъ Лаггерсъ, смотря въ глаза молодому человѣку: — религія и комерція, для меня — одно и тоже. Одна даетъ мнѣ спокойствіе, а другая — пшеницу и елей. Онѣ отлично идутъ рука объ руку.

— Говоря о пшеницѣ и елеѣ, вы, вѣроятно, разумѣете чистый барышъ, который можно обратить въ деньги и положить въ банкъ?

— Вы — человѣкъ чрезвычайно практичнаго ума, и за это я васъ уважаю, сказалъ Лаггерсъ, пристально посмотрѣвъ на своего собесѣдника, и быстро спряталъ въ карманъ молитвенникъ. Да, небо благословило мои труды въ томъ смыслѣ, въ какомъ вы разумѣете. Но что можетъ сдѣлать одинъ работникъ на такомъ громадномъ полѣ? Вотъ почему я и напечаталъ объявленіе, которое привело васъ сюда, другъ мой.

— Да, поговоримте о дѣлѣ; я именно для этого и пришелъ ка вамъ.

— Какъ человѣкъ практическій и дѣловой, или изъ сочувствія къ моему гуманному предпріятію?

— Исключительно какъ человѣкъ практическій и дѣловой.

— Съ 100 фун. стер. въ карманѣ? спросилъ Лаггерсъ, лицо котораго приняло вдругъ выраженіе портрета № 1: — вы, конечно, обратили вниманіе на эту статью объявленія.

— Конечно, отвѣчалъ Моллетъ, рѣшившись вывести на чистую воду національнаго благодѣтеля: — но признаюсь, я не сочувствую смѣшенію религіи съ комерціей; я — человѣкъ простой и предпочитаю идти прямо къ цѣли. Если вамъ не съ руки имѣть дѣло съ такимъ человѣкомъ, то честь имѣю кланяться.

— Нѣтъ, любезный сэръ, я именно желаю имѣть дѣло съ подобнымъ человѣкомъ, произнесъ Лаггерсъ, конфиденціальнымъ тономъ: — комерческая сторона моего предпріятія требуетъ расширенія, а у меня, чортъ возьми, недостаетъ капитала. Еслибъ же со мной кто-нибудь пошелъ въ долю, то я доставилъ бы ему дьявольскій барышъ. Извините за крупныя выраженія, къ которымъ я привыкъ еще во времена моей грѣховной жизни.

— Согласны вы принять не одного, а нѣсколькихъ человѣкъ съ 100 фун. стер.? спросилъ Моллетъ.

Лаггерсъ пристально посмотрѣлъ на своего посѣтителя, но на его спокойномъ лицѣ нельзя было ничего прочесть.

— Вы — свѣтскій человѣкъ, замѣтилъ онъ послѣ нѣсколькихъ минуть размышленія.

— Да, я ужь вамъ это говорилъ.

— И у васъ есть товарищъ?

— Два, отвѣчалъ Моллетъ, который теперь ясно понималъ, съ кѣмъ имѣлъ дѣло: — мы всѣ охотно вступили бы съ вами въ компанію для выгодной спекуляціи, но у насъ дѣла пошли бы лучше, еслибъ мы сразу стали поступать искренно. Скажите прямо: въ чемъ состоитъ ваше предпріятіе, которое имѣетъ такую значительную національную важность?

Говоря это, Моллетъ громко засмѣялся и подмигнулъ правымъ глазомъ. Но Лаггерсъ, очевидно, не желалъ вторить ему въ этомъ тонѣ и, вынувъ изъ кармана молитвенникъ, онъ снова придалъ своему лицу выраженіе портрета № 1.

— Любезный другъ, сказалъ онъ: — моя откровенность не должна васъ ввести въ заблужденіе насчетъ истиннаго значенія моей дѣятельности. Хотя я не забываю, что у меня жена и дѣти, которыхъ я долженъ кормить, что работникъ достоинъ зарабатываемой имъ платы и что необходимо откладывать деньги на черный день, но я всею душою преданъ этому доброму дѣлу, а что это за дѣло — лучше всего объясняютъ эти двѣ картины.

И, взявъ шелковый зонтикъ, онъ дотронулся имъ до обѣихъ портретовъ, съ самодовольной улыбкой путеводителя по художественной выставкѣ. Потомъ онъ опять спряталъ молитвенникъ и бросилъ на Моллета взглядъ, ясно говорившій: „думай обо мнѣ что хочешь, пріятель, но я — не такой дуракъ, чтобъ показывать свои карты“.

— Но не могли ли бы вы показать мнѣ комерческую сторону вашего добраго дѣла? спросилъ Моллетъ, теперь вполнѣ убѣжденный, что мистеръ Лаггерсъ былъ ловкій мошенникъ.

— Въ десять минутъ вы вполнѣ ознакомитесь съ моимъ благотворительнымъ учрежденіемъ; пожалуйте! сказалъ Лаггерсъ, и тотчасъ повелъ своего посѣтителя, чрезъ боковую дверь, въ низенькое строеніе, которое Моллетъ замѣтилъ съ улицы и от куда доносились дѣтскіе голоса. Это было строеніе небольшое, но переполненное рабочими, мальчиками отъ 9—17 лѣтъ. Нѣкоторые изъ нихъ дѣлали половики, другіе — корзинки, третьи — мелкія оловянныя вещи. Всѣ они были въ красныхъ курткахъ съ бѣлыми нашивками на рукавахъ, и каждый работалъ съ большой энергіей. На стѣнахъ высѣли большія таблицы съ текстами Св. Писанія, а въ концѣ устроено было небольшое возвышеніе съ конторкой, стуломъ и нѣсколькими книгами. При появленіи незнакомаго джентльмэна, глаза всѣхъ рабочихъ обратились на него, а когда Лаггерсъ махнулъ рукой, то мгновенно прекратилась работа въ мастерской.

— Дѣти! воскликнулъ Лаггерсъ: — этотъ джентльмэнъ пришелъ васъ навѣстить, у него въ карманахъ деньги, серебро и золото, и, конечно, дорогіе часы съ дорогой цѣпочкой, но онъ не боится быть среди васъ. Какъ вы думаете, дѣти: поступилъ ли бы онъ такъ же нѣсколько лѣтъ тому назадъ?

— Нѣтъ, отвѣчали хоромъ рабочіе.

— Онъ, вѣдь, избѣгалъ бы вашего общества, неправда ли?

— Да.

— А отчего онъ избѣгалъ бы васъ? Чѣмъ вы были прежде?

— Ворами.

Это слово было произнесено съ такимъ жаромъ и такъ громко, что, вѣроятно, достигло до слуха ближайшаго полицейскаго.

— Скажите, дѣти, продолжалъ Лаггерсъ внушительнымъ тономъ: — чтобы вы сдѣлали, еслибъ въ тѣ мрачные дни очутился среди васъ джэнтльменъ съ деньгами въ карманѣ и золотыми часами?

— Стибрили бы ихъ! воскликнулъ одинъ изъ мальчиковъ.

— Обчистили бы его, прибавилъ другой.

— Взяли бы ихъ на сохраненіе, произнесъ третій.

— Нечего мнѣ объяснять, что бы вы сдѣлали, замѣтилъ Лаггерсъ: — вы поступили бы такъ, какъ я поступалъ сотни разъ, то есть, вы ограбили бы его, неправда ли?

— Да, да! отвѣчали въ одинъ голосъ мальчики, вполнѣ оцѣнивая юмористическую фамильярность своего хозяина.

— Но теперь вы этого не сдѣлали бы? продолжалъ онъ.

— Нѣтъ, нѣтъ!

— Вы теперь предпочитаете честный трудъ?

— Да, да!

— И вы счастливы, счастливѣе, чѣмъ когда вы работали на дьявола?

— Да, да!

— Хорошо, принимайтесь снова за работу; вы знаете, какъ праздность угодна дьяволу.

Работа снова закипѣла.

— Что вы на это скажете? спросилъ Лаггерсъ, выходя изъ мастерской и замѣчая, какое поразительное впечатлѣніе произвела на Моллета вся видѣнная имъ сцена.

До сихъ поръ онъ полагалъ, что М. Л. — обыкновенный обманщикъ, не отличавшійся особенной ловкостью, а теперь онъ почти стыдился своего строгаго сужденія объ эксцентричномъ филантропѣ.

— Это — благородное учрежденіе, отвѣчалъ Моллетъ искренно: — и дѣлаетъ вамъ большую честь.

— Замѣтьте, что тутъ нѣтъ никакого обмана. Рабочіе не были подготовлены къ вашему посѣщенію.

— Удивительно, поразительно. И вы утверждаете, мистеръ Лаггерсъ, что всѣ эти юноши были нѣкогда ворами?

— Здѣсь нѣтъ ни одного, который не находился бы подъ судомъ, по крайней мѣрѣ, три раза, отвѣчалъ Лаггерсъ съ гордостью: — а нѣкоторые судились до пятнадцати разъ и ихъ называли въ газетахъ „неисправимыми ворами“. Я же ихъ сдѣлалъ ручными горлицами.

— Это торжество должно приносить вамъ много удовольствія, сэръ, замѣтилъ Моллетъ.

— Да, не мало, отвѣчалъ Лаггерсъ, подмигивая и понижая голосъ: — каждый изъ этихъ рабочихъ даетъ мнѣ чистаго барыша отъ 8—9 шиллинговъ въ недѣлю. У меня ихъ пятьдесятъ, а нѣтъ причины, чтобъ ихъ не было пятьсотъ — этого добра достаточно. Все дѣло въ капиталѣ, мой другъ, а у меня его недостаетъ, понимаете?

— Я буду съ вами такъ же откровененъ, какъ вы со мной, отвѣчалъ Моллетъ, котораго послѣднія слова Лаггерса привели снова въ смущеніе: — я пришелъ сюда въ качествѣ представителя еще двухъ джентльмэновъ. Они дожидаются меня въ сосѣдней тавернѣ и, такъ какъ это дѣло интересуетъ ихъ столько же, какъ и меня, то позвольте мнѣ сходить за ними или, если желаете, то пойдемте къ нимъ.

— Они — капиталисты? У нихъ есть необходимая сумма? спросилъ Лаггерсъ съ нѣкоторымъ подозрѣніемъ: — это не штучка?

— То есть какъ? спросилъ нетерпѣливо Моллетъ.

— Вы не хотите ли пропечатать меня въ газетахъ? продолжалъ общественный благодѣтель, вытаскивая изъ кармана молитвенникъ: — извините меня, любезный другъ, но я такъ привыкъ къ гоненіямъ, что не довѣряю никому. Я подвергался всякого рода преслѣдованіямъ, насмѣшкамъ и клеветамъ. Меня называли мошенникомъ, прикрывающимся маской набожности. Обо мнѣ говорили самыя ужасныя вещи, а я все же процвѣтаю, и, чѣмъ болѣе меня будутъ преслѣдовать, тѣмъ я болѣе буду процвѣтать.

Внутренній смыслъ этихъ словъ и тонъ, которымъ онѣ были произнесены, ясно говорили: „если вы съ своими друзьями хотите потѣшиться надо мною, то не трудитесь: я привыкъ къ всевозможнымъ оскорбленіямъ; вы не можете осыпать меня такими укоризнами, какихъ я еще не слыхалъ, но къ чему же послужили всѣ эти гоненія? Посмотрите на меня“.

— Вы меня понимаете? спросилъ Лаггерсъ, видя, что Моллетъ смотритъ на него съ изумленіемъ.

— Да; кажется, понимаю, отвѣчалъ Моллетъ, смотря прямо въ глаза Лаггерсу.

— И вы съ своими друзьями желаете серьёзно заняться дѣломъ? спросилъ Логгерсъ.

— Я могу отвѣтить утвердительно, по крайней мѣрѣ, за себя.

— Ну, пойдемте, отвѣчалъ Лаггерсъ взявъ шляпу и зонтикъ.

— Я не знаю, захотите ли вы войти въ таверну, гдѣ меня ждутъ товарищи, замѣтилъ Моллетъ, смотря на бѣлый, почти пасторскій галстухъ и торжественный сюртукъ Лаггерса.

— Какъ дѣловой человѣкъ, я не имѣю ничего противъ; но предпочелъ бы таверну подалѣе отъ поля моей дѣятельности. Еслибъ вы сходили за своими друзьями, то мы отправились бы въ скромный трактиръ неподалеку отсюда, гдѣ мы могли бы говорить на свободѣ.

Моллетъ согласился и, воспользовавшись случаемъ, разсказалъ въ нѣсколькихъ словахъ Дику Темплю и Софтлею результатъ своего свиданія съ великимъ филантропомъ и свое мнѣніе о немъ.

X.

Черезъ нѣсколько минутъ, наши друзья сидѣли съ мистеромъ Лаггерсомъ въ указанномъ имъ скромномъ трактирѣ, въ одномъ изъ переулковъ за Вестминстерскимъ Аббатствомъ. Передъ ними стояли стаканы съ грогомъ, который составлялъ любимый напитокъ великаго національнаго благодѣтеля, какъ онъ самъ сознался своимъ новымъ пріятелямъ.

— Мы всѣ — люди практическіе, сказалъ Лаггерсъ, окидывая присутствующихъ проницательнымъ взглядомъ своихъ быстрыхъ, блестящихъ глазъ, которые странно противорѣчили съ его пасторскимъ, бѣлымъ галстухомъ: — и когда намъ представится возможность сдѣлать добро для себя и для другихъ, то насъ не остановятъ никакія нравственныя сомнѣнія.

— Комерція — всегда комерція, замѣтилъ Дикъ Темпль: — и если представится случай нажить копейку, то не пропускай его. Вы это хотите сказать?

— Пріятно имѣть дѣло съ такими людьми, какъ вы, отвѣчалъ Лаггерсъ съ удовольствіемъ: — не теряешь даромъ времени на пустую болтовню. Пользуйся всякимъ случаемъ нажить деньги — вотъ мой девизъ. Все дѣло въ томъ, чтобы проложить себѣ дорогу впередъ и удержаться на ней. Посмотрите на меня.

Наши друзья исполнили его желаніе.

— Я хочу сказать, продолжалъ общественный благодѣтель: — посмотрите, какой борьбы мнѣ стоило выйти въ люди.

— Неужели? замѣтилъ Моллетъ, чувствуя необходимость что-нибудь сказать.

— Еще бы! Говоря откровенно, въ моемъ ремеслѣ, какъ и во всякомъ другомъ, подвергаешься на каждомъ шагу непріятнымъ столкновеніямъ съ людями, которые низко пользуются чужими талантами и ловкостью. Клянусь небомъ, что я нѣсколько разъ хотѣлъ обнаружить свою игру только для того, чтобъ осрамить лицемѣрныхъ мошенниковъ. Извините, что я прибѣгаю къ сильнымъ выраженіямъ, но, вѣдь, я говорю не съ старыми бабами.

— Конечно, отвѣчалъ Темпль, предупреждая взглядомъ Софтлея, чтобъ онъ удержался отъ неосторожныхъ замѣчаній: — между друзьями не должно быть ничего скрытнаго.

— Я вполнѣ раздѣляю ваше мнѣніе. Многіе изъ моихъ сторонниковъ, люди очень хорошіе, твердо вѣрятъ, что я сплю въ бѣломъ галстухѣ и на грудѣ религіозныхъ брошюръ, вмѣсто подушки. Ха, ха, ха!

— Но о какихъ подражателяхъ вы говорите? спросилъ Дикъ Темпль.

— Ихъ болѣе полудюжины, отвѣчалъ Лаггерсъ, опоражнивая свой стаканъ грога и приказывая трактирному слугѣ подать новую порцію: — пейте, господа, я ставлю на этотъ разъ. Рѣдко мнѣ удается быть въ такомъ пріятномъ обществѣ, и если вы, дѣйствительно, хотите дѣлать дѣло, то я васъ научу, какъ нажить копейку.

— Разскажите же намъ о вашихъ подражателяхъ.

— Вы, вѣроятно, знаете Джэлькса. Нѣтъ! Странно: я полагалъ, что его всѣ знаютъ. Онъ называетъ себя обращеннымъ покупщикомъ краденаго. Онъ содержалъ лавку, нѣчто въ родѣ кассы ссудъ подъ краденыя вещи, и первый послѣдовалъ моему примѣру. Онъ полагалъ, что общество раздѣляетъ мнѣніе закона о томъ, что покупщикъ краденаго хуже вора, но въ глазахъ общества покупщикъ краденаго — такой мелкій мошенникъ, что не возбуждаетъ къ себѣ никакого интереса. Поэтому, Джэльксъ и не очень процвѣтаетъ. Слогерсъ можетъ считаться болѣе моимъ соперникомъ.

— А кто это Слогерсъ? спросилъ Софтлей съ удивленіемъ.

— Вы его не знаете? Это не очень лестно для Слогерса, сказалъ Лаггерсъ, закуривая сигару: — знаменитый Слогерсъ — обращенный боксёръ. Но это еще ничего, его соперничество законное. Меня бѣсятъ мелкіе воришки и бродяги, которые, называя себя обращенными, сами ничего не наживаютъ, а только навлекаютъ позоръ и насмѣшки на насъ. Вы меня понимаете?

Однако, несмотря на лихорадочное вниманіе, съ которымъ наши друзья слушали неожиданныя самоизобличенія Лаггерса, они не могли отдать себѣ вѣрнаго отчета во всемъ слышанномъ.

— Вы понимаете? повторилъ общественный благодѣтель, замѣтивъ смущеніе ясно выражавшееся на лицѣ Софтлея.

— Нѣтъ, я не понимаю одного, отвѣчалъ юный девонширецъ: — какимъ образомъ религіозный проповѣдникъ тѣмъ популярнѣе, чѣмъ большимъ злодѣемъ онъ былъ прежде?

— Это очень просто: чѣмъ больше контрастъ между прошедшимъ и настоящимъ, тѣмъ субъектъ интереснѣе. Повѣрьте мнѣ, что необращенный мошенникъ имѣетъ еще болѣе шансовъ на успѣхъ. Вы понимаете?

Но они рѣшительно ничего не понимали, несмотря на его подмигиванія, долженствовавшія служить коментаріями его словъ.

— Дѣло въ томъ, продолжалъ Лаггерсъ: — что обращенный мошенникъ чувствуетъ себя иногда связаннымъ по рукамъ и ногамъ. Онъ не можетъ вполнѣ свободно пользоваться каждымъ представляющимся случаемъ, такъ какъ ему надо всегда держаться однажды избраннаго пути. Конечно, въ своихъ проповѣдяхъ онъ не и долженъ ограничиваться узкими рамками, и чѣмъ болѣе вы приведете воспоминаній о своей прежней жизни, чѣмъ чернѣе выставите свою прежнюю личность, тѣмъ блестящѣе выступитъ ваша теперешняя свѣтлая фигура. Ха, ха, ха! Быть можетъ, я напрасно обнаруживаю тайны своего мастерства, но вы не можете этимъ воспользоваться, такъ какъ нельзя строить домъ безъ фундамента. Впрочемъ, жаль, что вы, напримѣръ, не обокрали лондонскаго банка: изъ этого можно было, бы выручить многое, и наша компанія была бы гораздо выгоднѣе.

Говоря это, Лаггерсъ тяжело вздохнулъ и принялся за новый стаканъ грогу.

— Но, въ такомъ случаѣ, замѣтилъ Темпль: — намъ нечего и вступать въ переговоры.

— Отчего же нѣтъ? сказалъ снисходительно Лаггерсъ: — вѣдь, вы, вѣроятно, имѣете по капиталу, о которомъ упоминается въ моемъ объявленіи?

— Конечно, отвѣчалъ Темпль, желая понудить Лаггерса на еще большую откровенность: — мы только ждемъ подробнаго объясненія вашего предпріятія, чтобъ положить на столъ 300 ф. ст., хотя мы и не совмѣщаемъ въ себѣ тѣхъ качествъ, о которыхъ вы вздыхаете.

— Что же дѣлать! не всѣ владѣютъ одинаковыми преимуществами. Вы хотите сказать, что ни вы, ни ваши друзья не были никогда въ затруднительномъ положеніи?

— Да, никто изъ насъ не сидѣлъ и часа въ полиціи, произнесъ серьёзно Темпль.

— Это ничего, отвѣчалъ Лаггерсъ съ любезной улыбкой: — я ищу товарищей исключительно для комерческой стороны моего предпріятія. Одинъ изъ васъ видѣлъ, въ чемъ оно заключается, и можетъ вамъ объяснить.

— Я видѣлъ большое количество юношей въ красныхъ курткахъ, которые работали половики, оловянную посуду и корзинки; они не скрывали, что нѣкогда были ворами, а теперь честны и счастливы.

— Вы ясно опредѣлили все дѣло, сказалъ Лаггерсъ, вставая со стула и затворяя дверь, которую слуга оставилъ полуотворенной. — У меня въ мастерской работаютъ только прежніе воры и мошенники. Я ни за что не приму честнаго работника, еслибъ онъ даже пошелъ ко мнѣ даромъ. Это было бы для меня невыгодно. Я самъ — старый грѣшникъ и могу смѣло сказать, что нѣтъ въ Лондонѣ тюрьмы, въ которой я не сиживалъ бы, не говоря уже о Портландѣ и Чатамѣ. Мой планъ очень простъ: я объявляю публично, что даю работу всѣмъ малолѣтнимъ ворамъ. Кажется, противъ этого нельзя ничего сказать?

Наши друзья должны были съ этимъ согласиться.

— Хорошо, вотъ воришки и собираются ко мнѣ. Съ первой же недѣли ко мнѣ пришло человѣкъ двадцать.

— Вы вызывали ихъ по газетамъ? спросилъ Моллетъ.

— Нѣтъ, я самъ ходилъ въ тѣ трущобы, гдѣ ихъ можно всегда найти, и говорилъ имъ: если вы меня не знаете, то конечно слыхали мое имя: я — Морисъ Лаггерсъ. Я бросилъ старую игру и началъ новую, которая гораздо выгоднѣе. Не бойтесь моего чернаго сюртука и бѣлаго галстуха, я не хочу ими васъ унизить. Я васъ знаю и не буду вамъ надоѣдать. Я заведу мастерскую для различныхъ мелкихъ работъ. Если вамъ эти работы неизвѣстны, то васъ имъ научатъ. Я вамъ дамъ уголъ, пищу, одежду и нѣсколько пенсовъ на непредвидѣнные расходы. Поступайте ко мнѣ, попробуйте; если не понравится, то всегда можете уйти. У меня не будетъ другихъ рабочихъ, кромѣ подобныхъ вамъ воришекъ». Какъ я уже сказалъ, съ первой недѣли ко мнѣ явилось двадцать мальчишекъ. Вѣдь это не дурно!

— Конечно, произнесли въ одинъ голосъ Темпль и Моллетъ.

— Но, прибавилъ Софтлей: — если вы начали дѣло безъ капитала, то чѣмъ вы содержали мастерскую?

— Вы затрогиваете самую сущность вопроса, отвѣчалъ Лаггерсъ, снова опоражнивая стаканъ: — у меня были въ рукахъ матерьялы, и я воспользовался ими.

— Какимъ образомъ?

— Слушайте. Въ то время у меня была въ распоряженіи большая зала, и я позволилъ двумъ или тремъ изъ старшихъ моихъ работниковъ приглашать своихъ пріятелей, такихъ же воришекъ, какъ они, на ужинъ, состоявшій изъ хлѣба, мяса, кофе и чая.

— Подобный банкетъ я полагаю, не составлялъ соблазна для такихъ ребятъ? замѣтилъ Софтлей.

— Отчего? спросилъ Лаггерсъ.

— Оттого, что молодые и старые воры, говорятъ, живутъ очень весело. Вы, конечно, можете сказать намъ, насколько это справедливо.

— Все это — пустяки, отвѣчалъ, смѣясь, Лаггерсъ: — безсмысленно преувеличиваютъ доходы воровъ. Конечно, если раздѣлить все количество украденныхъ въ теченіи года вещей на извѣстное администраціи число воровъ, то получится порядочная цифра, но этотъ разсчетъ совершенно ошибоченъ.

— Такъ воровство — не такое выгодное ремесло, какъ увѣряютъ? спросилъ Софтлей, заинтересованный разговоромъ.

— Для новичка, котораго не обучилъ дѣлу отецъ или какой-нибудь родственникъ, это ремесло тяжелѣе работы каменотеса или лѣсопильщика: это — постоянная борьба изъ-за куска хлѣба, сопровождаемая безсонными ночами, страхомъ преслѣдованія и проч. и проч. Мнѣ все это коротко извѣстно; я самъ прошелъ черезъ эту школу. Но я удалился отъ нашего предмета.

— Вы говорили объ ужинахъ, которые вы устраивали молодымъ ворамъ.

— Да, да. Находясь всегда въ затруднительномъ положеніи и нуждаясь въ кускѣ хлѣба, юные воры охотно посѣщали мои ужины, такъ что въ залѣ не оставалось ни одного пустого мѣста. Первое собраніе имѣло удивительный успѣхъ. Повидимому, мои гости собрались съ затаенной мыслью сдѣлать скандалъ, но видя, что ужинъ подадутъ только по окончаніи проповѣди, и что за всякое нарушеніе тишины будетъ строго взыскано, они вели себя чрезвычайно тихо и прилично. На эстрадѣ, рядомъ со мною, сидѣло нѣсколько знатныхъ особъ, а также газетные репортеры. На послѣднихъ я особенно разсчитывалъ. Чѣмъ чаще упоминаютъ въ печати о такомъ человѣкѣ, какъ я, хотя бы и съ невыгодной стороны, тѣмъ глубже засовываетъ онъ руку въ карманы сосѣдей. Я объяснилъ собранію, просто на просто, мой планъ — устроить мастерскую для бѣдныхъ воришекъ, которые желали бы обратиться на путь истинный. Мои слова произвели громадное впечатлѣніе, и въ какую-нибудь недѣлю я собралъ достаточно пожертвованій, чтобъ начать дѣло. Я нанялъ искуснаго подмастерья, чтобъ учить моихъ воспитанниковъ жестяному ремеслу, а самъ обучалъ ихъ плести корзины, потому что я въ тюрьмахъ усвоилъ себѣ много ремеслъ. Мало-по малу, дѣло пошло въ гору, и теперь я могъ бы имѣть еще пятьдесятъ мальчиковъ, еслибъ у меня было достаточно капитала. Въ этомъ-то теперь и весь вопросъ.

— Но откуда явятся громадныя выгоды, о которыхъ вы говорили?

— Я вамъ сейчасъ объясню, продолжалъ Лаггерсъ, наливая себѣ еще стаканъ грогу: — все дѣло ведется такъ открыто и чистосердечно, что не можетъ возбудить подозрѣнія ни въ комъ, по крайней мѣрѣ, ни въ одномъ человѣкѣ, мнѣніемъ котораго можно дорожить. У меня сорокъ работниковъ, и я посылаю ихъ самихъ продавать свои издѣлія на-домъ къ человѣколюбивымъ, филантропическимъ людямъ.

— Но, конечно, эти филантропы не знаютъ, съ какими юношами они имѣютъ дѣло? замѣтилъ Дикъ Темпль.

— Какъ не знаютъ! воскликнулъ Лаггерсъ, широко открывая глаза отъ удивленія.

— Да, я полагаю, что порядочные люди не пустили бы къ себѣ въ домъ вашихъ воспитанниковъ, еслибъ знали, что это — воры, хотя и обращенные.

— Любезный сэръ, вы ошибаетесь такъ же, какъ и многіе другіе, отвѣчалъ Лаггерсъ, громко смѣясь: — я согласенъ съ вами, что порядочные люди прогнали бы моихъ ребятъ изъ своей кухни, еслибъ они являлись скромно просить честной работы и стыдливо сознавались въ своемъ позорномъ прошедшемъ. Но ребята конечно, подъ моимъ руководствомъ, ведутъ себя совершенно иначе: они слѣдуютъ моему примѣру. Они не стыдятся, а гордо бросаютъ всѣмъ въ глаза свое прошедшее. Оно дѣлается для нихъ вывѣской и чрезвычайно выгодной. Каждый изъ нихъ имѣетъ непремѣнно при себѣ аттестатъ, въ которомъ обозначено, сколько разъ онъ судился, и въ какихъ тюрьмахъ сидѣлъ. Самый же процессъ продажи товара моими ребятами происходитъ слѣдующимъ образомъ. Положимъ, что честный рабочій или мелкій промышленникъ приходитъ съ товаромъ къ дверямъ какого-нибудь дома; если, дѣйствительно, кому-нибудь изъ жильцовъ необходимо купить этотъ товаръ, то сдѣлка совершается, но никто не купитъ ничего у подобнаго торговца безъ крайней необходимости. Съ моими ребятами дѣло совершенно иное. Мой молодецъ въ красной курткѣ смѣло звонитъ въ колокольчикъ, и на вопросъ служанки: «что вамъ угодно?» отвѣчаетъ очень учтиво, но ловко, поставивъ свою корзинку на порогѣ такъ, чтобы нельзя было внезапно затворить ему на носъ дверь: «будьте такъ добры, спросите у вашей хозяйки: не желаетъ ли она купить необходимыхъ въ хозяйствѣ вещей у обращеннаго вора?». По большей части, служанка никогда не видывала вора въ очію, и это зрѣлище возбуждаетъ ея любопытство; она впускаетъ въ кухню моего молодца и вызываетъ хозяина или хозяйку. Такимъ образомъ, является удобный случай для выгодной сдѣлки, и только дуракъ могъ бы не воспользоваться ей, а надо вамъ знать, господа, что между моими ребятами немного дураковъ. Вотъ хозяинъ или хозяйка начинаютъ задавать вопросы моему молодцу; онъ предъявляетъ свой аттестатъ и начинаетъ разсказывать всѣ ужасы своей прежней жизни въ лондонскихъ трущобахъ, какъ онъ впервые попалъ въ шайку воровъ, какъ его судили, какъ ему жилось въ тюрьмѣ. Все это очень интересно, гораздо интереснѣе въ устахъ живаго человѣка, чѣмъ въ книгѣ. У меня есть дѣти лѣтъ одиннадцати и двѣнадцати, которые великолѣпно продѣлываютъ эту исторію, прибавилъ съ гордостью Лаггерсъ. Часто я слыхалъ отъ добрыхъ людей, привлеченныхъ въ мое учрежденіе разсказами моихъ молодцевъ, какъ эффектно и трогательно они распространяются о слезахъ матери и молитвахъ сестры. Удивительно, какъ быстро усвоиваютъ себѣ эти дѣти уроки ловкаго учителя.

Говоря это. Лаггерсъ, приступившій уже къ четвертому стакану грога, цинично захохоталъ и хлопнулъ рукою по плечу Софтлея.

— Вы удивляетесь, какъ искусно они разыгрываютъ роль обращеннаго негодяя, замѣтилъ юный девонширецъ съ презрительной улыбкой: — вѣдь вы, конечно, ихъ учите только этому?

— Конечно, отвѣчалъ Лаггерсъ: — но возвратимся къ нашему молодцу: «Теперь вы совершенно бросили свою прежнюю грѣховную жизнь и твердо рѣшились существовать впредь честнымъ трудомъ», спрашиваетъ его хозяйка дома. «О! да, отвѣчаетъ молодецъ: — благодаря заботамъ добродѣтельнаго человѣка, подписавшаго мой аттестатъ; только жаль, что мистеръ Лаггерсъ — бѣдный человѣкъ, и мы существуемъ поэтому только своимъ трудомъ. а въ послѣднее время торговля нашими издѣліями идетъ плохо, и, если дѣла не пойдутъ лучше, то мистеру Лаггерсу придется закрыть мастерскую». Говоря это, свѣтлые, блестящіе глаза юноши отуманиваются слезою, прибавилъ Лаггерсъ, снова ударяя по плечу Софтлея, какъ человѣка всего болѣе способнаго оцѣнить юмористическую сторону его разсказа: — «а что же тогда будетъ съ вами и съ вашими товарищами? спрашиваетъ хозяйка: — вы, конечно, не вернетесь къ своей прежней, воровской дѣятельности?» «Что же намъ иначе дѣлать, сударыня, безъ помощи добраго мистера Лаггерса?» отвѣчаетъ мой молодецъ. Ну, дальше разсказывать нечего, воскликнулъ общественный благодѣтель съ громкимъ смѣхомъ: — Вы теперь понимаете, какъ обдѣлывается дѣльце?

— Вы хотите сказать, замѣтилъ Софтлей: — что обманутая хозяйка платитъ за купленную вещь у вашего воспитанника двойную цѣну.

— Не двойную, а тройную и четверную, отвѣчалъ самодовольно Лаггерсъ: все зависитъ отъ ловкости молодца.

— Чѣмъ онъ старше и опытнѣе, тѣмъ лучше, произнесъ Темпль.

— Нѣтъ, чѣмъ моложе и опытнѣе, отвѣчалъ Лаггерсъ со смѣхомъ: — ребенокъ, бывшій уже разъ восемь или десять въ тюрьмѣ, можетъ выручить всего болѣе денегъ, если онъ обученъ какъ слѣдуетъ.

— Вы намъ объяснили настоящее значеніе аттестата, представляемаго вашими воспитанниками, но подъ какимъ предлогомъ они его носятъ при себѣ?

— Онъ служитъ доказательствомъ справедливости ихъ словъ, отвѣчалъ откровенно Лаггерсъ: — въ этомъ аттестатѣ подъ моею подписью говорится, что предъявитель его находился прежде столько то разъ въ тюрьмѣ за такіе-то проступки, а теперь одинъ изъ лучшихъ учениковъ исправительнаго пріюта, который содержится на сумму, выручаемую отъ продажи издѣлій воспитанниковъ и, главнымъ образомъ, на пожертвованія добрыхъ людей.

— Въ сущности, — сказалъ Софтлей: — этотъ аттестатъ — не что иное, какъ прошеніе о милостыни

— Да, да, вы поняли въ чемъ дѣло, произнесъ Лаггерсъ съ безсмысленной улыбкой пьянаго человѣка: — это — прошеніе о милостыни, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и самая блестящая реклама. Мои двадцать молодцевъ, ходящіе каждый день по улицамъ съ этими аттестатами, исполняютъ роль разнощиковъ объявленій, которыя гласили бы: «окажите покровительство и помощь Лаггерсу, обращенному вору и основателю пріюта для исправленія малолѣтнихъ воровъ».

— И это предпріятіе приноситъ вамъ хорошій доходъ?

— Еще бы. Я могу доказать своими книгами, что каждый изъ моихъ молодцевъ, носящихъ товаръ по домамъ, даетъ мнѣ чистаго дохода отъ 18—20 шил. въ недѣлю. Еслибъ у меня было достаточно капитала, то я могъ бы завтра выпустить шестьдесятъ молодцевъ. Вы видите, что это — спекуляція выгодная. Еслибъ всякій изъ этихъ шестидесяти ребятъ принесъ въ недѣлю 15 шил., то это составило бы 45 ф. ст.; изъ нихъ 15 мнѣ, а по 10 каждому изъ васъ. Неправда ли, это — хорошій доходъ за сто фунтовъ и, при томъ, ваша работа была бы самая легкая.

— Славный процентъ, сказалъ Моллетъ, подмигивая своимъ товарищамъ: — но въ чемъ состояли бы наши занятія?

— Прежде, чѣмъ мы пойдемъ далѣе, отвѣчалъ Лаггерсъ, хитрый умъ котораго не былъ еще совершенно отуманенъ винными парами: — я желалъ бы хоть издали увидать какого цвѣта ваши деньги. Вѣдь, вы сказали, что ваши капиталы при васъ.

По счастію, его любопытство было очень легко удовлетворить. У Софтлея былъ туго набитый кошелекъ, а его товарищи имѣли каждый по билету въ 50 ф. ст.

— Вотъ это — дѣловые люди! воскликнулъ съ восторгомъ общественный благодѣтель, пожимая руки нашимъ друзьямъ, причемъ лицо его приняло такое странное выраженіе, что Моллетъ невольно вспомнилъ портретъ № 1: — всѣ ваши занятія заключались бы въ строгомъ надзорѣ за моими молодцами. Вы понимаете, что имъ нельзя много довѣрять. Я даю имъ маленькій процентъ со всей суммы, которую они мнѣ приносятъ, но и тутъ они меня здорово обсчитываютъ, и это очень естественно. Еслибъ вы составили съ нами компанію, то вамъ пришлось бы слѣдить за ними по улицамъ и почаще отбирать отъ нихъ деньги. Вы видите, что вся ваша дѣятельность ограничивалась бы пріятной работой.

Эти послѣднія слова вызвали такую жалкую улыбку на лицѣ Софтлея, что его товарищи громко разсмѣялись, а Лаггерсъ, полагая, что они хохочутъ отъ радости, также засмѣялся, по, открывъ ротъ, поперхнулся дымомъ сигары и страшно закашлялся. Наши друзья, пользуясь тѣмъ, что его вниманіе было отвлечено, шопотомъ помѣнялись мыслями.

— Пусть его пьетъ еще четверть часа, замѣтилъ Моллетъ: — и онъ свалится. Тогда мы рѣшимъ, что съ нимъ дѣлать.

Но Лаггерсъ неожиданно поднялся; замѣтивъ, что ноги его плохо двигались, посмотрѣлъ на часы и воскликнулъ, значительно трезвѣе прежняго:

— Я не думалъ, что такъ поздно. Мнѣ пора идти!

— Какъ идти? воскликнулъ Темпль: — но мы еще не обдумали всѣхъ условій нашего товарищества.

— Мнѣ надо идти, повторилъ полупьяный филантропъ: — теперь пять часовъ, а въ шесть съ половиною у меня собраніе. Не въ моихъ правилахъ покидать веселое общество, но обязанность прежде всего.

— Нельзя ли отложить это собраніе до завтра? сказали въ одинъ голосъ наши друзья, которые не могли помириться съ мыслью, что не доведутъ Лаггерса до безчувственнаго состоянія.

— Это невозможно, отвѣчалъ общественный благодѣтель. — Приглашенія уже посланы три дня тому назадъ. Вы не можете себѣ представить, какіе разбойники — эта молодёжь: имъ ничего не стоитъ перебить стекла въ окнахъ.

— Я надѣюсь, что вы говорите не о своихъ воспитанникахъ? спросилъ Темпль съ удивленіемъ.

— Нѣтъ, они — спокойные ребята; я говорю о гостяхъ. Ахъ, да: я вамъ не сказалъ, что сегодня — воровской ужинъ, Я пригласилъ около пятидесяти юныхъ воровъ, не принадлежащихъ къ моей мастерской. Знаете — что: приходите всѣ трое на собраніе. Вы увидите, какъ это дѣлается, а потомъ мы покончимъ у меня дома наше дѣло. Согласны?

— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ Темпль: — и я попросилъ бы у васъ позволенія, мистеръ Лаггерсъ, сказать нѣсколько словъ о пользѣ вашего предпріятія. Я привыкъ говорить публично и настолько уже знакомъ съ предметомъ, что могъ бы принести пользу нашему дѣлу. Впрочемъ, если вы имѣете что-нибудь противъ…

— Любезный другъ, перебилъ его Лаггерсъ съ жаромъ: — я очень радъ; я что то чувствую себя не совсѣмъ здоровымъ и не могу много говорить. Вы мнѣ сдѣлаете большое одолженіе, сказавъ рѣчь послѣ меня. Только извините, прибавилъ онъ, схвативъ Темпля за пуговицу сюртука: — не будетъ ли вамъ тяжело говорить послѣ меня? Вѣдь, они привыкли къ высокому краснорѣчію.

Софтлей и Моллетъ старались увѣрить Лаггерса, что ему не чего бояться, что Темпль былъ замѣчательнымъ ораторомъ, могучее краснорѣчіе котораго всегда поражало слушателей.

— Такъ по рукамъ; я васъ жду въ 6 ¹/₂ часовъ, сказалъ Лаггерсъ: — вашъ другъ знаетъ, гдѣ я живу. Мы пойдемъ вмѣстѣ въ собраніе, а до тѣхъ поръ я успѣю отдохнуть.

Онъ выпилъ большой стаканъ содовой воды, поправилъ галстухъ передъ зеркаломъ и удалился болѣе твердой поступью, чѣмъ можно было ожидать.

XI.

Въ положенный часъ, наши друзья были у мистера Лаггерса, который самъ отворилъ имъ дверь. На немъ теперь былъ сюртукъ другой, поновѣе, бѣлоснѣжный галстухъ и черныя, лайковыя перчатки. Онъ былъ блѣднѣе прежняго, и, повидимому, нездоровье, на которое онъ жаловался днемъ, еще не прошло.

— Пришли поскорѣе картины, сказалъ онъ уходя женѣ: — онѣ мнѣ будутъ нужны сегодня ранѣе обыкновеннаго.

— Картины? замѣтилъ Темпль по дорогѣ: — развѣ вы будете читать лекцію съ картинами?

— Нѣтъ, это — мои портреты; вашъ другъ ихъ видѣлъ, отвѣчалъ Лаггерсъ серьёзнымъ тономъ, ясно говорившимъ, что теперь неприлична была между ними прежняя фамильярность: — а вы, мой другъ, не перемѣнили своего намѣренія? прибавилъ онъ, обращаясь къ Темплю.

— Нѣтъ, я все это время только и говорилъ съ друзьями о моей рѣчи и былъ бы очень огорченъ, еслибъ вы меня лишили слова.

— Я надѣюсь, что вы неслишкомъ долго будете говорить.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Темпль: — я буду кратокъ и опредѣлителенъ.

— Хорошо! Вы ничего не имѣете противъ того, чтобъ я представилъ собранію васъ и вашихъ друзей, какъ лицъ, поддерживающихъ, по убѣжденію, наше предпріятіе? Вы сядете на эстрадѣ?

— Конечно. Вы рекомендуете насъ собранію, какъ людей, которыхъ давно знаете и которымъ вполнѣ вѣрите.

— Да, да, предоставьте это мнѣ. Но вотъ мы и пришли, произнесъ общественный благодѣтель, подходя къ плохо освѣщенному строенію, походившему на залу для публичныхъ чтеній или школьную аудиторію.

Всѣ стѣны скромнаго зданія были унизаны объявленіями, писанными и печатными. Въ дверяхъ уже толпились посѣтители. На порогѣ мистера Лаггерса встрѣтилъ привратникъ съ низкимъ поклономъ.

— Что съ вами, Вогстафъ? весело спросилъ обращенный воръ, положивъ руку ему на плечо: — вы, кажется, взволнованы? Васъ кто-нибудь обидѣлъ? Мужайтесь, Вогстафъ. Ваша награда, братъ мой, не отъ міра сего.

— Надѣюсь, мистеръ Лаггерсъ, отвѣчалъ привратникъ: — но мнѣ много пришлось вынести.

Дѣйствительно, его рубашка была измята, разстегнута и запачкана. Галстухъ былъ на боку, лицо покрыто крупными каплями пота, которыя онъ отиралъ платкомъ.

— А, а! молодцы помяли васъ? произнесъ Лаггерсъ, тотчасъ догадавшись, въ чемъ дѣло.

— Помяли, повторилъ Вогстафъ, гнѣвно сверкая глазами: — клянусь небомъ, что стоило пожертвовать половиной денегъ, которыя вы мнѣ сегодня дадите, за право отколотить хорошенько одного изъ нихъ. Мерзавцы! лицемѣры! обманщики! Они — такіе же воры, какъ вы, извините, какъ я.

— Вы исполнили мое приказаніе? спросилъ Лаггерсъ: — и никого не впустили безъ клятвеннаго удостовѣренія, что онъ находился подъ судомъ и сидѣлъ въ тюрьмѣ?

— Конечно, но къ чему служатъ всѣ эти предосторожности, когда разбойники готовы принести какую угодно клятву изъ-за дарового ужина?

— Это — одно изъ самыхъ большихъ затрудненій на подобныхъ собраніяхъ, замѣтилъ Лаггерсъ грустно, но торжественнымъ тономъ: — никогда нельзя имъ вѣрить.

— Вашимъ юнымъ ворамъ?

— Нѣтъ, честнымъ мальчишкамъ, которые, ради ужина, готовы клясться, что они — воры.

Наши друзья съ удовольствіемъ продолжали бы этотъ интересный разговоръ, но внутри зданія разнеслась вѣсть о прибытіи Лаггерса, и общее нетерпѣніе увидать его было такъ значительно, что, шепнувъ своимъ новымъ пріятелямъ не отставать отъ него, онъ скорыми шагами направился въ залу.

Это была большая комната, съ стульями посреди для приличныхъ посѣтителей, и скамейками для толпы болѣзненныхъ, дурно одѣтыхъ, нечесаныхъ и, повидимому, голодныхъ юношей. Это были молодые воры, которыхъ Лаггерсъ любилъ собирать вокругъ себя въ глазахъ своихъ высокихъ покровителей, какъ лучшее доказательство, что начатое имъ великое дѣло процвѣтало. Одного взгляда было достаточно во всякомъ случаѣ, чтобъ убѣдиться въ справедливости словъ Лаггерса, увѣрявшаго, что обращенные имъ на истинный путь негодяи съ удовольствіемъ откликаются на его зовъ.

Они сіяли радостью, что ихъ допустили въ общество порядочныхъ людей и выражали свое удовольствіе веселыми шумными выходками. Они щипали другъ друга, бросались шапками и громко хвалились своими прежними подвигами, такъ какъ Лаггерсъ тѣмъ болѣе гордился своими младенцами, чѣмъ чернѣе было ихъ прошедшее. Однако, не легко было новобранцамъ тягаться съ старой гвардіей этой воровской арміи. Они часто становились въ тупикъ отъ разспросовъ опытныхъ негодяевъ, и цвѣтъ волосъ тюремнаго пастора, имя тюремщика, форма койки и другія подробности тюремной жизни выводили наружу ложь и хвастовство нѣкоторыхъ изъ нихъ.

Царемъ юнаго общества былъ пятнадцатилѣтній злодѣй, который кичился тѣмъ, что три раза судился въ уголовномъ судѣ. Съ достоинствомъ почтеннаго ветерана, онъ засѣдалъ на столѣ, нахлобучивъ шапку на глаза и засунувъ руки за жилетъ. Онъ подробно разсказывалъ свой послѣдній процессъ, вслѣдствіе котораго онъ высидѣлъ девять мѣсяцевъ въ тюрьмѣ, и очень искусно передавалъ рѣчь беззубаго предсѣдателя суда. Этотъ разсказъ возбудилъ самое шумное одобреніе всего общества, и всѣ признали его превосходство; даже его соперникъ готовъ былъ признать себя побѣжденнымъ, какъ вдругъ счастливая мысль блеснула въ его головѣ.

— Вы говорите, Бобби Никеръ, воскликнувъ онъ: — что вы сидѣли въ тюрьмѣ столько же разъ, сколько я?

— Я сказалъ — болѣе и доказалъ это, отвѣчалъ гордо Бобби Никеръ.

— А скажите-ка, спросилъ его соперникъ, бросая по сторонамъ торжествующій взглядъ: — сѣкли васъ когда-нибудь?

— Гдѣ, когда? произнесъ Бобби, пораженный этимъ неожиданнымъ ударомъ.

— Конечно, въ тюрьмѣ.

— Нѣтъ.

— А меня сѣкли два раза, секретнымъ образомъ, какъ говорится въ тюремныхъ правилахъ. Я полагаю, это что-нибудь да значитъ.

Общее мнѣніе подтвердило, что, дѣйствительно, двѣ порки имѣютъ значеніе, и, несмотря на замѣчаніе Бобби, что онъ впервые слышитъ о поркѣ Билли Подвика, и поэтому сомнѣвается въ справедливости его разсказа, среди сторонниковъ Никера произошло смятеніе. Самъ Никеръ въ отчаяніи спросилъ, можетъ ли Подвикъ показать слѣды порки? Билли отвѣчалъ, что готовъ удовлетворить любопытству товарищей и сталъ снимать куртку. Но какой-то любезный юноша замѣтилъ, что въ залѣ — дамы и потому лучше отложить до другого раза предъявленіе доказательствъ.

— Но онъ все же можетъ сказать, какіе у него знаки на спинѣ, сказалъ Никеръ, сверкая глазами.

— Какіе знаки! Конечно, слѣды розогъ.

— Я такъ и думалъ! воскликнулъ Никеръ съ торжествующимъ презрѣніемъ: — замолчите, Билли! Мнѣ за васъ стыдно. Я понимаю что можно говорить о поркѣ кошками, но хвалиться, что васъ сѣкли розгами — достойно не опытнаго вора, а юнаго школьника.

Въ эту минуту, появился Лаггерсъ, и все юное, воровское общество привѣтствовало своего наставника громкими криками и маханіемъ шапокъ. Что-жъ касается до него, то онъ велъ себя въ отношеніи этой шумной, буйной толпы, какъ укротитель дикихъ звѣрей. Для доказательства своей полной власти надъ этими опасными и грозными для другихъ существами, Лаггерсъ спокойно вошелъ въ ихъ среду и, остановившись, сталъ заводить большіе золотые часы, потомъ вынулъ изъ кармана горсть золотыхъ и серебряныхъ монетъ и сталъ пересыпать ихъ изъ одной руки въ другую; наконецъ, намѣренно уронилъ платокъ, но никто не двинулся съ мѣста, и всѣ смотрѣли на него со смиреніемъ ягненка. Только Никеръ нагнулся и подалъ Лаггерсу платокъ, къ величайшему восторгу и удивленію всѣхъ присутствующихъ, которые уже начинали бояться за послѣдствія излишней храбрости Лаггерса.

Общественный благодѣтель обращался съ своими учениками не съ гордымъ достоинствомъ, а фамильярно называлъ ихъ по именамъ; у одного спросилъ, давно ли тотъ вышелъ изъ тюрьмы, у другого — давно ли онъ ѣздилъ въ полицейскомъ фургонѣ. Мальчики отвѣчали ему чрезвычайно просто и умно, такъ что зрители громко выразили свое удовольствіе.

На эстрадѣ уже сидѣло около полудюжины почтенныхъ особъ обоего пола, и еще оставалось нѣсколько пустыхъ стульевъ. Знаменитые портреты висѣли надъ столомъ, съ графиномъ воды и разбросанными книгами. Когда Лаггерсъ вошелъ на эстраду, то всѣ присутствующіе встали и горячо пожали ему руку; появленіе же съ нимъ нашихъ друзей возбудило общее любопытство и толки о томъ, кто они такіе.

Лаггерсъ ни мало не унижался передъ своими уважаемыми патронами, а напротивъ, обращался съ ними очень просто и свободно, что удивило не мало Софтлея и его товарищей.

— А, сэръ Вильямсъ! сказалъ онъ тономъ стараго пріятеля: — какъ вы живете и здоровье всѣхъ вашихъ домашнихъ?

Сэръ Вильямсъ, прибывшій на собраніе съ дочерью, отвѣчалъ:

— Благодарю васъ, мы всѣ здоровы.

— А! это — ваша дочь? продолжалъ Лаггерсъ, удостоивая молодую дѣвушку пожатіемъ своей грубой руки, обтянутой черной перчаткой: — я ее съ перваго взгляда не узналъ. О, сэръ Вильямсъ, вы, конечно, не думали, чтобъ вамъ когда-нибудь пришлось дружески разговаривать съ воромъ, сидѣвшимъ не разъ въ тюрьмѣ.

— Скажите лучше съ бывшимъ воромъ.

— Я не думаю, что я могу называть себя бывшимъ воромъ, такъ какъ нѣкоторые титулы остаются навѣки за человѣкомъ, сэръ Вильямсъ, прибавилъ со смѣхомъ Лаггерсъ. — Въ вашемъ свѣтѣ капитанъ всегда остается капитаномъ, въ моемъ — воръ всегда остается воромъ. Но я не стыжусь, а напротивъ, съ гордостью взираю съ той высоты, на которую я взобрался, въ мрачную бездну, гдѣ я нѣкогда погибалъ. Мнѣ отрадно смотрѣть на эту картину, сэръ Вильямсъ (и онъ указалъ на портретъ № 1); назидательно вспоминать о томъ, какіе славные плоды могутъ вырости на презрѣнной почвѣ.

Сказавъ это, Лаггерсъ обернулся и пожалъ руку другому джентльмэну.

— Я съ гордостью привѣтствую васъ, сэръ, сказалъ онъ: — и протягиваю вамъ руку, которая не разъ лазила въ карманъ ближнихъ съ недостойной цѣлью. О, миссъ Гэкуръ! ваши великолѣпные браслеты меня не мало теперь не соблазняютъ, хотя было время, давно, очень давно, когда я тоже носилъ браслеты.

— Что?

— Да, у меня на обѣихъ рукахъ были холодные стальные браслеты, спаенные между собой.

— Милостивый Боже! воскликнула почтенная дама съ нѣжнымъ состраданіемъ: — неужели вы носили…

— Колодки, да: какъ поклонникъ истины, я долженъ въ этомъ сознаться, сударыня, отвѣчалъ весело Лаггерсъ, словно его скромности было непріятно признать, что получилъ лестное отличіе: — правда, это было не долго.

— На галерахъ!

— Въ Портландѣ, сударыня.

— Вы сдѣлали что-нибудь ужасное?

— Да, отвѣчалъ Лаггерсъ небрежно: — если я не ошибаюсь, то меня тогда приговорили за покушеніе на убійство.

Всѣ присутствовавшіе на эстрадѣ тяжело переводили дыханіе и знаменательно переглянулись, какъ бы поздравляя другъ друга съ храбростью, дозволявшей имъ находиться въ обществѣ такого чудовища.

— Да, продолжалъ Лаггерсъ, оглядывая торжествующимъ взглядомъ все собраніе: — я могу сказать безъ хвастовства: въ тѣ дни не было злодѣя хуже меня. Еслибъ меня тогда схватили и повѣсили безъ суда, то я получилъ бы законную плату за свои преступленія.

— Но, въ чемъ состояло покушеніе на убійство, за которое вамъ сковали руки? спросила пожилая дама, сгаравшая отъ любопытства.

— Позвольте, дайте припомнить, отвѣтилъ общественный благодѣтель, потирая рукою лобъ: — да, я составилъ заговоръ съ двумя товарищами: мы намѣревались разбить голову колодкой нашему тюремщику, но насъ поймали во-время. Извините, что отвлекаю ваше вниманіе неинтересными разсказами отъ серьёзныхъ занятій, для которыхъ мы собрались сегодня.

— О, нѣтъ: ваши прелестные разсказы о прежней, грѣховной жизни такъ интересны, воскликнула пожилая дама, что я готова ихъ слушать до обморока.

Лаггерсъ поклонился съ скромной улыбкой и отвѣчалъ, что любезный комплиментъ почтенной дамы его нисколько не удивлялъ, такъ какъ онъ самъ не могъ вспоминать безъ содраганія о своей прежней жизни, похожей на страшный романъ.

— Но обратимся къ дѣлу, сказалъ онъ, замѣчая съ удовольствіемъ, какое впечатлѣніе произвели его разговоры съ почтенными патронами на нашихъ друзей, занявшихъ также мѣста на эстрадѣ: — это тѣмъ необходимѣе, прибавилъ онъ съ нѣжной улыбкой: — что на мнѣ лежитъ пріятная обязанность сообщить вамъ, любезные братья и сестры, объ удивительной радости, наполнившей сегодня мое сердце.

Эти слова были покрыты дружными рукоплесканіями, и глаза всѣхъ обратились на незнакомыхъ джентльмэновъ, вошедшихъ въ залу вмѣстѣ съ Лаггерсомъ.

— Я имѣю честь представить вамъ, братья, продолжалъ онъ: — трехъ лицъ, чуждыхъ для васъ, но не для меня. Чтожъ, они были — мои друзья? я долженъ отвѣтить — нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ. Эти три джентльмэна. вошедшіе сюда вмѣстѣ со мною въ мирѣ и дружбѣ, были до этого благословеннаго дня моими отъявленными врагами. Васъ это, конечно, удивитъ, друзья; но я долженъ повторить, что впродолженіи многихъ дней, недѣль и мѣсяцевъ, они находились въ рядахъ моихъ самыхъ ярыхъ, низкихъ и безсовѣстныхъ враговъ.

Трудно описать впечатлѣніе, произведенное этимъ потокомъ бранныхъ словъ на тѣхъ лицъ, противъ которыхъ онъ былъ обращенъ. Софтлей хотѣлъ тотчасъ вскочить и объяснить, въ чемъ дѣло, но товарищи его удержали, полагая, что чѣмъ далѣе зайдетъ мистеръ Лаггерсъ, тѣмъ блестящѣе будетъ его обличеніе. Чтоже касается слушателей, то, восторгаясь ангельской добротой Лаггерса, прощавшаго людей, столь низко обходившихся съ нимъ, они явно выражали свое отвращеніе къ этимъ тремъ негодяямъ.

— Да, любезные друзья, продолжалъ Лаггерсъ, чрезвычайно довольный произведеннымъ эффектомъ: — мы всѣ слыхали о волкахъ въ овечьихъ шкурахъ, и, конечно, вамъ не безъизвѣстна исторія о змѣѣ, ужалившей молодую дѣвушку, согрѣвшую ее на своей груди, но, въ сравненіи съ этими тремя врагами, волкъ — только овечка, а змѣя — божья коровка. Они составили заговоръ противъ начатаго мною добраго дѣла, они сыпали на меня безконечныя клеветы и ругательства. Они называли меня лжецомъ, обманщикомъ, мошенникомъ и еще гораздо худшими эпитетами, отъ которыхъ у васъ застыла бы кровь въ жилахъ.

Какъ бы изнемогая подъ гнётомъ этихъ непріятныхъ воспоминаній, общественный благодѣтель остановился и, вынувъ изъ кармана платокъ, отеръ имъ слезу, медленно катившуюся по его щекѣ. Слушатели огласили залу криками «стыдъ, срамъ», и гнѣвные, презрительные взгляды пронизали со всѣхъ сторонъ нашихъ друзей. Только юные воры не принимали участія въ общемъ негодованіи и тихо хихикали, подмигивая другъ другу; они знали ораторскую манеру Лаггерса и предъугадывали окончаніе его рѣчи.

Дѣйствительно, Лаггерсъ самъ нашелъ, что пора успокоить оклеветанныхъ друзей и, прикрываясь платкомъ, бросилъ на нихъ взглядъ, ясно говорившій, что онъ ни мало не хотѣлъ ихъ оскорбить, а только прибѣгалъ къ своей обычной, ораторской уловкѣ сначала очернить предметъ своей рѣчи, чтобы потомъ ярче выставить его бѣлизну.

— Человѣческій языкъ не можетъ выразить тѣхъ страданій, которыя я перенесъ отъ моихъ преслѣдователей, но вдругъ, совершенно неожиданно, въ то самое время, когда я думалъ, что они подготовляютъ въ тайнѣ новыя гоненія, удивительная перемѣна произошла въ нихъ. Да, друзья мои, сегодня утромъ я въ своей комнатѣ молился о томъ, чтобы Господь Богъ смягчилъ ихъ сердца, какъ услышалъ стукъ въ дверь и, отворивъ ее, увидалъ дрожащихъ съ поникшею головою… я не могу уже сказать моихъ враговъ, потому что бѣлое не можетъ быть чернымъ, а моихъ сердечныхъ друзей. Какая перемѣна произошла въ нихъ! Они стояли передо мною смущенные, опустивъ глаза, въ которыхъ уже не сверкало злобы и ненависти, а дрожали слёзы. О! друзья мои, не будемъ изслѣдовать этой тайны, не будемъ докапываться до причины ихъ удивительнаго обращенія на путь истинный. Будемъ довольствоваться тѣмъ, что небесный свѣтъ осѣнилъ, наконецъ, ихъ сердца. «Братъ, сказали они мнѣ: — мы были несправедливы къ Морису Лаггерсу, мы ошиблись въ немъ, мы низко клеветали, называли его обманщикомъ и мошенникомъ, мы заблуждались, считая его маревомъ, сбивающимъ съ пути усталаго странника, тогда какъ онъ свѣтитъ, какъ спасительная луна во мракѣ ночи, указывая дорогу заблудившимся путешественникамъ». Все это они сказали прежде себѣ въ это самое утро, и одинъ изъ нихъ, вотъ этотъ самый, прибавилъ онъ, ударяя по плечу удивленнаго Софтлея, воскликнулъ съ пыломъ раскающагося грѣшника: «пойдемте къ Морису Лаггерсу, признаемся ему въ своемъ заблужденіи и станемъ подъ его святое знамя». «Пойдемъ, пойдемъ!» повторили съ радостью его товарищи, и они пришли ко мнѣ. Они пламенно просили у меня прощенья, и я ихъ простилъ (Громкіе крики одобренія). «Что намъ дѣлать? спросили они: — какъ доказать наше чистосердечное раскаяніе?» Я отвѣчалъ: "пойдемте сегодня со мною на наше собраніе и объявите нашимъ друзьямъ и юнымъ ворамъ, которые явятся въ числѣ пятидесяти или шестидесяти человѣкъ, что вы доселѣ были ослѣплены дьяволомъ, а теперь, прозрѣвъ, готовы публично засвидѣтельствовать громадную, колоссальную важность для всего человѣчества святаго дѣла, скромнымъ орудіемъ котораго Провидѣніе избрало Мориса Лаггерса. Мой другъ, сидящій на-право отъ меня — какъ отрадно назвать злѣйшаго врага сердечнымъ другомъ!.. скажетъ вамъ теперь нѣсколько словъ.

Дикъ Темпль всталъ среди безмолвной тишины, ненарушаемой даже юными ворами, которымъ любопытно было узнать, что скажетъ незнакомецъ.

— На мою, долю выпала непріятная обязанность, началъ онъ: — да непріятная («нѣтъ пріятная!» раздалось со всѣхъ сторонъ) обязанность высказать вамъ, милостивыя государыни и господа, нѣсколько замѣчаній, которыя слегка разойдутся съ тѣмъ, что вамъ только что высказалъ мистеръ Морисъ Лаггерсъ. Я буду кратокъ и прямо скажу, что все слышанное вами изъ устъ его — отвратительная ложь и наглое лицемѣріе. Хотя это, конечно, васъ удивитъ, но я смѣло утверждаю, что мистеръ Морисъ Лаггерсъ — низкій, подлый мошеипикъ, который наживаетъ деньги, обманывая невинныхъ, добрыхъ людей. Я вызываю моихъ двухъ друзей подтвердить мои слова.

— Слушайте, слушайте! громко воскликнули Моллетъ и Софтлей, вставая съ мѣстъ, но Темпль махнулъ рукой, и они снова сѣли.

Что же касается до слушателей, то они только съ изумленіемъ, молча, переглядывались. Неужели, это было то публичное признаніе великихъ достоинствъ Лаггерса, о которомъ онъ только-что упомянулъ? Всѣ взоры естественно обратились къ нему за объясненіемъ. Но на лицѣ его не видно было ни изумленія, ни негодованія. Онъ любезно улыбался и подмигивалъ Темплю; наконецъ, не довольствуясь этимъ безмолвнымъ одобреніемъ, написалъ что-то на лоскуткѣ бумаги и передалъ его Темплю черезъ Софтлея. Очевидно, бѣдный Лаггерсъ былъ жертвою заблужденія; онъ не могъ и вообразить подобной низкой измѣны со стороны своихъ новыхъ друзей и будущихъ товарищей, и полагалъ, что Темпль послѣдовалъ его примѣру и, очернивъ сколько возможно этого общественнаго благодѣтеля, вдругъ представитъ его въ ореолѣ славы передъ восхищенными слушателями.

— Извините господа, сказалъ Темпль, прочитавъ переданную ему записку: — Позвольте мнѣ спросить у мистера Лаггерса: долженъ ли я считать частнымъ сообщеніе того, что онъ мнѣ написалъ?

— Вы можете дѣлать съ этой запиской все, что хотите, любезный другъ, отвѣчалъ Лаггерсъ съ улыбкой, полагая, что ораторъ придумалъ какую-нибудь веселую шутку, которая послужитъ еще къ большему его торжеству: — между соработниками въ одномъ виноградникѣ не должно быть никакихъ церемоній.

— Хорошо, произнесъ Дикъ Темпль: — я не понимаю смысла этой записки, но я ее прочту вслухъ. Вотъ она: «прекрасно начато, но не пересолите; пора перемѣнить тонъ: не жалѣйте блестящихъ красокъ, они всему повѣрятъ».

Сіяющее лицо Лаггерса вдругъ омрачилось, а его ученики подняли дружный, громкій хохотъ.

— Это — ошибка! произнесъ онъ, вскакивая съ мѣста!

— Конечно, и ошибка громадная, отвѣчалъ Темпль, радуясь смущенію обманщика: — это — цѣлый рядъ ошибокъ и заблужденій, которыя я сейчасъ объясню. Вы только-что увѣряли, что знакомы съ вами нѣсколько недѣль…

— Нѣсколько мѣсяцевъ, воскликнули хоромъ юные воры, вскакивая на скамейки, въ предчувствіи скандальной исторіи.

— Вы сказали, что знаете насъ нѣсколько мѣсяцевъ, повторилъ Темпль: — а до сегодняшняго утра ни я, ни мои друзья никогда васъ не видывали.

Лаггерсъ снова вскочилъ, блѣдный, какъ его галстухъ, и хотѣлъ произнести что-то, но его юные друзья подняли страшный смѣхъ и свистъ, а приличные посѣтители громко выразила неодобреніе.

— Мнѣ остается только сказать еще два слова, продолжалъ Темпль: — а потомъ мистеръ Лаггерсъ можетъ защищаться. Обстоятельства, при которыхъ мы имѣли честь познакомиться съ нимъ, были слѣдующія: мы прочитали въ газетахъ объявленіе мистера Лаггерса, приглашавшаго одного или двухъ компаньоновъ съ небольшимъ капиталомъ для расширенія дѣла, чрезвычайно выгоднаго и, вмѣстѣ съ тѣмъ, имѣвшаго національную важность, какъ общественное благодѣяніе. Полагая, что онъ, честный человѣкъ, мы явились къ нему, но вскорѣ убѣдились, что онъ — самый низкій обманщикъ, и рѣшились обличить его поймавъ въ собственныя сѣти. Онъ самъ намъ объяснилъ, что его доброе дѣло — презрѣнная эксплуатація, и что онъ, подъ лицемѣрной маской исправлять воровъ, учитъ ихъ выманивать деньги у добрыхъ людей, подъ ложными предлогами, что приноситъ ему до 15 шил. въ недѣлю чистаго дохода съ каждаго юноши. Онъ здѣсь на лицо: пусть скажетъ, что я говорю неправду.

Дикъ Темпль говорилъ просто, спокойно, а эффектъ его словъ былъ поразительный. Глаза всѣхъ присутствовавшихъ были сосредоточены на Лаггерсѣ. Ни мало не ожидая подобнаго удара, онъ былъ застигнутъ врасплохъ; страхъ и удивленіе выразились на его самодовольномъ лицѣ. По движенію его губъ видно было, что онъ хотѣлъ говорить, но языкъ у него не шевелился и, блѣдный, смущенный, онъ молча, безсознательно обводилъ глазами залу. Почтенные посѣтители начинали искоса поглядывать на Лаггерса, а юные воры окружали толпою эстраду и требовали съ веселымъ смѣхомъ объясненія отъ Лаггерса. Товарищи Темпля сомкнулись вокругъ него.

— Друзья мои! воскликнулъ Лаггерсъ: — меня низко обманули, меня поймали въ западню эти подлые лицемѣры, увѣряя меня, что они раскаялись и будутъ впредь моими друзьями. Они коварно поставили мнѣ западню, и я попался на удочку.

— Вы попались не на удочку, а поддались вліянію грога, замѣтилъ Моллетъ.

Лаггерсъ застоналъ и въ отчаяніи поднялъ глаза къ небу.

— Мой другъ совершенно правъ, прибавилъ Темпль, при общемъ хохотѣ юной толпы: — мистеръ Лаггерсъ, дѣйствительно, можетъ претендовать лишь на грогъ: по его милости, онъ выболталъ намъ всѣ свои тайны. Мнѣ стыдно сознаться, что мы провели съ нимъ три часа сегодня передъ обѣдомъ въ тавернѣ, и онъ порядочно выпилъ.

— Это — ложь! воскликнулъ Лаггерсъ внѣ себя отъ злобы: — это — низкая, подлая ложь.

— Что — ложь? спросилъ спокойно Темпль.

— Увѣреніе, что я былъ въ дьявольскомъ вертепѣ, гдѣ продаютъ спиртные напитки. Друзья мои, не слушайте этого негодяя. Помогите мнѣ вышвырнуть отсюда его и его товарищей. Вы замѣтили, что я молча выслушалъ всѣ клеветы, высказанныя этимъ волкомъ въ овечьей шкурѣ. Я далъ ему говорить на свободѣ, надѣясь, что онъ самъ договорится до чертиковъ. Такъ и вышло. Меня обвиняютъ въ посѣщеніи кабачковъ, меня, который, со времени моего обращенія, далъ себѣ свято хранимый зарокъ — никогда не поддаваться болѣе власти демона пьянства, меня…

— Помолчите на минуту, произнесъ дрожащій, пьяный голосъ человѣка съ краснымъ лицемъ, который весь вечеръ сидѣлъ у стѣны, подлѣ двери: — простите, господа, что я нарушаю порядокъ, но позвольте мнѣ сказать нѣсколько словъ. Знаетъ меня здѣсь кто-нибудь?

Большинство посѣтителей, взглянувъ на незнакомца, молча отвернулось; но воспитанники Лаггерса тотчасъ его признали и весело воскликнули:

— Браво, Поссонъ! мы васъ знаемъ, Поссонъ! У васъ таверна съ кегельбаномъ.

— Правда, меня зовутъ Джонъ Поссонъ; я — англичанинъ и готовъ биться на кулачкахъ со всякимъ, кто посмѣлъ бы сомнѣваться въ справедливости моихъ словъ.

Мистеръ Поссопъ бросилъ вызывающій взглядъ на всѣхъ присутствующихъ и потомъ прибавилъ:

— Я спросилъ: знаетъ ли меня кто здѣсь? и не получилъ отвѣта отъ единственнаго человѣка, котораго я часто видалъ въ своемъ заведеніи. Пусть этотъ человѣкъ, хотя онъ теперь и въ бѣломъ галстухѣ, признаетъ своего стараго пріятеля.

— Проводите меня домой кто нибудь, промолвилъ едва слышнымъ голосомъ Лаггерсъ: — я нездоровъ. Мнѣ надо дома собраться съ силами для борьбы съ могучими врагами. Собраніе закрыто.

— Оттого вы и нездоровы, что выпили сегодня слишкомъ много, продолжалъ безжалостный Поссонъ: — для такого слабаго человѣка четыре стакана грога въ одинъ день слишкомъ много, а, разставшись съ вашими тремя друзьями, вы въ буфетѣ выпили еще рюмку водки. Я говорю правду, и мои слуги могутъ подтвердить мои слова.

Но лучше всякаго свидѣтельскаго показанія было лицо самого Лаггерса, выражавшее самое полное отчаяніе. Еслибъ поразившій его ударъ не былъ такъ неожиданъ, то онъ, вѣроятно, съумѣлъ бы, вооружившись своимъ обычнымъ нахальствомъ, отпарировать его, по теперь онъ упалъ внизъ головою въ вырытую для другихъ яму… Негодяй въ полотнянной курткѣ на портретѣ № 1 казался почтеннымъ членомъ общества въ сравненіи съ этимъ блѣднымъ, дрожащимъ, несчастнымъ человѣкомъ, у котораго на лбу выступилъ холодный потъ.

Юное воровское общество хохотало отъ всей души этой высоко комической сценѣ и три раза прокричало ура Поссону съ акомпаниментомъ свиста и рукоплесканій. Въ благодарность за этотъ знакъ уваженія, содержатель таверны, выходя изъ залы, бросилъ въ толпу горсть серебряныхъ и мѣдныхъ монетъ.

— Купите себѣ на эти деньги честный ужинъ, сказалъ онъ: — а не обязывайтесь такому коварному мошеннику, какъ Лаггерсъ.

Между тѣмъ, джентльмэны, сидѣвшіе на эстрадѣ, въ томъ числѣ и сэръ Вильямъ, объяснились въ пол-голоса съ Дикомъ Темплемъ и его товарищами, помѣнялись карточками и вполнѣ убѣдились въ добрыхъ намѣреніяхъ этихъ строгихъ обличителей обманщика Лаггерса. Наконецъ, сэръ Вильямъ, который, несмотря на преклонный возрастъ, очень энергиченъ и рѣшителенъ, попросилъ позволенія у Лаггерса сказать нѣсколько словъ присутствовавшимъ, которые быстро покидали залу.

— Благодарю васъ, благодарю васъ! воскликнулъ несчастный, хватая руку сэра Вильяма, какъ утопающій хватается за соломинку: — вы меня не покинете въ минуту горя, вы не дозволите нечестивымъ насмѣяться надъ преданнымъ слугою святого дѣла. Любезные друзья и братья, послушайте, что вамъ скажетъ сэръ Вильямъ.

Старый джентльмэнъ пользовался вполнѣ заслуженно общей любовью; онъ былъ хорошій человѣкъ и истинный христіанинъ, хотя слишкомъ иногда предавался своимъ человѣколюбивымъ инстинктамъ, и потому въ залѣ воцарилась всеобщая тишина; даже юная, воровская толпа смолкла.

— Я очень радъ, что самъ мистеръ Лаггерсъ выразилъ желаніе, чтобъ вы выслушали мои слова, сказалъ онъ твердымъ голосомъ: — предупреждаю васъ, что я не скажу ничего пріятнаго, и предпочелъ бы молчать, но я чувствую, что это было бы несправедливо въ отношеніи трехъ джентльмэновъ, впервые сегодня явившихся среди насъ. Друзья мои, мы обмануты, и довѣріе ваше употребили во зло. Я не хочу указывать вамъ, что вамъ дѣлать въ этихъ грустныхъ обстоятельствахъ, а только выражаю свое мнѣніе и твердую рѣшимость никогда болѣе не имѣть никакого дѣла съ мистеромъ Морисомъ Лаггерсомъ и его обществомъ для исправленія малолѣтнихъ воровъ.

Все было кончено: юная воровская толпа, на которую Лаггерсъ всего болѣе разсчитывалъ, открыто смѣялась надъ нимъ: старшіе изъ его молодцевъ приглашали его поиграть въ чехарду или побиться на кулачкахъ; самые преданные сторонники его, пораженные рѣчью сэра Вильяма, съ негодованіемъ качали головой. Онъ самъ, блѣдный, разстроенный, сгорая отъ злобы, пробился къ краю эстрады и хотѣлъ, спрыгнувъ на полъ, обратиться въ бѣгство. И это, вѣроятно, ему удалось бы, еслибъ его не удержала надежда отомстить Дику Темплю, котораго онъ считалъ главной причиной своей погибели. Онъ остановился и, схвативъ графинъ съ водою, пустилъ имъ въ голову Темпля, но Моллетъ перехватилъ на лету графинъ и вылилъ его на голову Лаггерсу при громкомъ хохотѣ молодежи. Въ туже минуту Софтлей далъ ему здороваго пинка въ спину, такъ что уличенный мошенникъ полетѣлъ съ эстрады, а Дикъ Темпль, быстро сдернувъ со стѣны портретъ № 1, ударилъ имъ по головѣ Лаггерса такъ сильно, что полотно прорвалось, и рама повисла на его плечахъ. Въ подобномъ жалкомъ положеніи несчастный выбѣжалъ изъ залы, крича во все горло, что онъ жестоко отомститъ своимъ врагамъ. За нимъ послѣдовала съ дикимъ хохотомъ вся свора его многообѣщающихъ учениковъ.

XII.

Черезъ нѣсколько дней послѣ событій, описанныхъ въ предъидущей главѣ, распорядитель фирмы Моллетъ и К^о глубокомысленно замѣтилъ своимъ двумъ товарищамъ:

— Хотя мы еще не можемъ ничего нажить, но можемъ сохранить и увеличить нашъ оборотный капиталъ строгой экономіей въ расходахъ.

На основаніи этого мудраго совѣта, каждый членъ фирмы произвелъ болѣе или менѣе радикальную реформу въ образѣ своей жизни. Софтлей пришелъ къ тому заключенію, что можно курить такъ же хорошо сигары въ 6 пен., какъ и въ 9, и что нѣтъ никакой необходимости покупать для платковъ духи въ пол-гинеи за флаконъ. Дикъ Темпль купилъ приборъ для бритья и учился, хотя съ большимъ трудомъ, бриться самъ, откладывая, такимъ образомъ, каждый день 6 пен., которые прежде платилъ парикмахеру. Впрочемъ, съ финансовой точки зрѣнія результатъ этого плана былъ не очень выгоденъ, ибо Дикъ болѣе 6 пен. расходовалъ каждый день на англійскій пластырь. Что же касается до Джэка Моллета, то онъ своимъ обычнымъ пламеннымъ энтузіазмомъ заткнулъ за поясъ своихъ товарищей, и, въ одно прекрасное утро, явился въ сапогахъ съ заплатками и въ крашеныхъ, замшевыхъ перчаткахъ, отъ прикосновенія къ которымъ оставались черныя чернильныя пятна. Кромѣ того, наши друзья рѣшили изъ экономіи ѣсть вмѣстѣ на общій счетъ, и въ первый же день, по заключенію этой сдѣлки, Моллетъ къ удивленію товарищей, купилъ на Клерскомъ рынкѣ за 3 пен. кусокъ ветчины.

Однако, несмотря на все это, дѣла фирмы шли далеко не блистательно. Болѣе недѣли прошло со времени рокового пораженія знаменитаго филантропа Мориса Лаггерса, который, повидимому, совершенно исчезъ, но всѣ ихъ усилія найти выгодное помѣщеніе для своей энергіи и капитала не увѣнчивались успѣхомъ. Каждое утро они старательно пробѣгали столбцы объявленій въ газетахъ, и, хотя предлагалось много «рѣдкихъ случаевъ для капиталистовъ», они, наученные опытомъ, не поддавались обману.

Однажды, утромъ, они по обыкновенію обсуждали свое грустное положеніе, какъ вдругъ служанка подала Дику Темплю карточку господина, дожидавшагося на лѣстницѣ. На карточкѣ стояло: «Мистеръ Мотью Стерлингъ, контора на сквэрѣ Хромыхъ Монаховъ».

— Онъ велѣлъ передать карточку именно мнѣ? съ удивленіемъ спросилъ Темпль.

— Да, онъ спросилъ, дома ли вы, и потомъ сказалъ: пожалуйста, передайте ему и скажите, что я жду.

Джэкъ Моллетъ и Софтлей прочли карточку и объявили, что не знаютъ этого господина.

— А славное имя — Стерлингъ, замѣтилъ Джэкъ Моллетъ: — добрые старики, посылающіе тысячу фунтовъ нуждающимся бѣднякамъ, всегда посятъ подобныя имена.

— Къ тому же, отъ этого имени несетъ комерческимъ духомъ, прибавилъ Софтлей: — и адресъ внушаетъ довѣріе.

— Во всякомъ случаѣ, нельзя заставлять его дожидаться на улицѣ, сказалъ Темпль: — и, такъ какъ онъ, вѣроятно, захочетъ говорить со мной наединѣ, то вамъ лучше обоимъ выйти въ другую комнату.

Товарищи признали справедливость этого замѣчанія, и, какъ только они скрылись за дверями, служанка ввела въ комнату мистера Стерлинга.

Его внѣшность сдѣлала еще лучшее впечатлѣніе на Темпля, чѣмъ его карточка. Онъ казался почтеннымъ торговцемъ Сити, однимъ изъ тѣхъ привилегированныхъ лицъ, которые фамильярно относятся къ богатымъ альдерманамъ и до лорда мэра. Этотъ здоровенный, добродушный старый джентльмэнъ, безъ сомнѣнія, былъ богатъ; на высокой его шляпѣ съ широкими полями и золотыхъ очкахъ ясно было написано «.три процента», а бѣлоснѣжная туго накрахмаленная рубашка казалась сшитой изъ банковыхъ билетовъ. На немъ были лайковыя ботинки, суконные штиблеты и тяжелая золотая цѣпь отъ часовъ.

— Вы — мистеръ Темпль? спросилъ онъ учтиво, но тономъ человѣка, привыкшаго къ общему уваженію.

— Къ вашимъ услугамъ, сэръ, не угодно ли вамъ сѣсть?

— Не стоитъ садиться прежде, чѣмъ мы не познакомимся съ вами немного, замѣтилъ добродушно Стерлингъ: — время мнѣ дорого, молодой человѣкъ, и я никогда не сажусь, если нѣтъ необходимости обсудить важнаго дѣла.

— Извините, отвѣчалъ Темпль съ улыбкой: — но я полагалъ, что вы пожаловали сюда по дѣлу.

— Конечно, вы получили мою карточку?

Дикъ Темпль молча поклонился.

— Вамъ, вѣроятно, извѣстно мое имя?

Молодой человѣкъ покраснѣлъ, но долженъ былъ сознаться, что въ первый разъ слышитъ имя Стерлинга.

— Гм! всѣ въ Сити знаютъ контору Мотью Стерлинга, замѣтивъ старый джентльмэнъ съ нѣкоторымъ раздраженіемъ.

— Но я не живу въ Сити, замѣтилъ съ улыбкою Темпль: — и почти не имѣю никакихъ комерческихъ свѣдѣній.

— Вы разумѣете, конечно, практическія свѣдѣнія, а не врожденныя способности къ комерческой дѣятельности? сказалъ Стерлингъ, пристально смотря на Темпля.

— Я былъ бы очень радъ примѣнить на дѣлѣ тѣ способности къ комерческимъ дѣламъ, которыми я дѣйствительно владѣю, отвѣчалъ молодой человѣкъ.

— Это-то и подаетъ мнѣ надежду, что мое посѣщеніе не останется безъ результата.

Джэкъ Моллетъ изъ другой комнаты слѣдилъ черезъ небольшое отверстіе въ двери за разговоромъ Темпля съ неожиданнымъ посѣтителемъ.

— Ну, какъ идутъ дѣла? спросилъ у него шепотомъ Софтлей.

— Отлично, отвѣчалъ, потирая руки, Моллетъ: — кажется, счастье, наконецъ, улыбнулось Дику, только бы онъ не былъ слишкомъ скроменъ. Но тише! старикъ вынулъ другую карточку. Не мѣшайте мнѣ слушать.

— Можетъ быть, вы знаете этого джентльмэна? сказалъ Стерлингъ, подавая Темплю карточку, которую онъ досталъ изъ туго набитаго бумажника.

— Сэра Вильяма Гонстона? воскликнулъ съ удивленіемъ Темпль.

— Да, вы его знаете?

— Я не могу сказагь, чтобъ я его близко зналъ.

— (Проклятая скромность, произнесъ шопотомъ голосъ за дверью).

— Но вы съ нимъ встрѣчались?

— Да.

— И говорили съ нимъ?

— Да.

— Вы попали съ сэромъ Вильямомъ въ довольно непріятную исторію…

— Вы говорите о происшествіи въ залѣ…

— Гдѣ проповѣдывалъ низкій обманщикъ по имени Джогерсъ, Могерсъ, или какъ его!

— Морисъ Лаггерсъ.

— Да, да,

— Я полагаю, что сэръ Вильямъ Гонстонъ былъ пораженъ, увидавъ, какой мошенникъ этотъ Лаггерсъ, замѣтилъ со смѣхомъ Дикъ, недоумѣвая внутренно, какое отношеніе могъ имѣть визитъ мистера Стерлинга къ происшествію въ Струтонской залѣ.

— Я могу васъ увѣрить, сэръ, что сэръ Вильямъ очень вамъ благодаренъ за выказанное вами тогда гражданское мужество.

— Объ этомъ не стоитъ и говорить.

— Вы ошибаетесь. Если такой вліятельный и значительный человѣкъ, какъ сэръ Вильямъ Гонстонъ, считаетъ этотъ фактъ замѣчательнымъ, то о немъ стоитъ говорить. А какое значеніе сэръ Вильямъ Гопстонъ придаетъ вашему поступку, это доказывается тѣмъ, что онъ не пожалѣлъ заботъ, чтобъ оказать вамъ, въ свою очередь, услугу.

— Но позвольте мнѣ объяснить вамъ, сэръ, что хотя мы имѣли счастье…

— Мнѣ все это извѣстно, молодой человѣкъ, перебилъ его Стерлингъ: — сэръ Вильямъ Гонстонъ — мой старый, закадычный пріятель; онъ подробно разсказалъ мнѣ всю исторію, и я вполнѣ съ нимъ согласенъ, что ваше поведеніе дѣлаетъ большую честь вамъ и вашимъ друзьямъ. Вѣдь, васъ было трое, не правда ли?

— Да, я очень благодаренъ сэру Вильяму Гонстону за его лестное мнѣніе, отвѣчалъ Дикъ, смѣясь: — но, право, мы не сдѣлали никакого геройскаго подвига. Въ сущности, это была только школьничья шутка съ нашей стороны.

— Сэръ Вильямъ иначе смотритъ на это дѣло, молодой человѣкъ, сказалъ Стерлингъ: — и я долженъ прибавить, что мой другъ былъ бы очень огорченъ, слыша, какъ вы легко относитесь къ святому дѣлу обличенія лицемѣрнаго мошенника. Ничто не можетъ быть полезнѣе, какъ выводить на чистую воду такихъ негодяевъ, какъ Лаггерсъ. Но поговоримъ о дѣлѣ. По словамъ сэра Вильяма, вы познакомились съ Лаггерсомъ черезъ объявленіе, въ которомъ предлагалось выгодное занятіе. Вы и ваши друзья ищите хорошей работы, и потому вы тотчасъ откликнулись.

— Да, сэръ, отвѣчалъ Дикъ, не скрывая своего удовольствія.

— Позвольте васъ спросить, продолжалъ Стерлингъ: — Вы теперь нашли какое-нибудь занятіе?

— Нѣтъ, мы все еще предаемся праздности, хотя и не по своей винѣ.

— Гм! можетъ быть, вы ничего и не потеряете отъ этой проволочки. Если я не ошибаюсь, вы по прежнему желаете занятія?

— Конечно.

— Вы желаете наживать деньги?

— Да, зарабатывать деньги.

— Хорошо, продолжалъ старый джентльмэнъ, спокойно оглядывая Дика Темпля съ головы до ногъ: — вы мнѣ нравитесь, и теперь я съ вашего позволенія сяду. Посмотримъ, что можно сдѣлать для васъ.

Моллетъ и Софтлей, стоя за дверью, пришли въ неописанный восторгъ. Впродолженіи послѣдней части разговора богатаго посѣтителя съ Темплемъ, Моллетъ передавалъ Софтлею ихъ слова шопотомъ, сопровождаемымъ различными знаками; когда же мистеръ Стерлингъ опустился на стулъ, то Моллетъ внѣ себя отъ восторга схватилъ Софтлея и прошелся съ нимъ вальсомъ по комнатѣ.

— Вы, я полагаю, имѣете практическія свѣдѣнія по веденію книгъ? спросилъ Стерлингъ.

— Я боюсь, отвѣчалъ Темпль, начиная сомнѣваться въ блестящемъ результатѣ разговора: — что именно въ этой отрасли знанія я менѣе всего силенъ. Я не могъ бы тотчасъ взяться за должность бухгалтера, но я довольно быстро усвоиваю что бы ни было, и еслибъ мнѣ представился случай…

— Нѣтъ, нѣтъ, это не годится, перебилъ его Стерлингъ добродушнымъ, но твердымъ тономъ: — нельзя платить 300 ф. ст. въ годъ новичку, который долженъ еще учиться своимъ обязанностямъ.

— Триста фунтовъ въ годъ!

Джэкъ Моллетъ, услыхавъ слова стараго джентльмэна, грустно пожалъ плечами и шепнулъ Софтлею:

— Онъ не сумѣетъ сосчитать гинеи пенсами.

— Если такъ, то я думаю мнѣ надо съ сожалѣніемъ отказаться отъ этого мѣста отвѣчалъ Темпль.

— Жаль, вы мнѣ очень понравились. А ваши друзья, съ которыми васъ видѣлъ сэръ Вильямъ?

— Что вы хотите сказать, мистеръ Стерлингъ?

— Сильны ли они въ ариѳметикѣ?

— Немногимъ болѣе меня, отвѣчалъ Темпль, смѣясь: — но они здѣсь, и вы можете сами ихъ спросить.

— Да, я долженъ это сдѣлать во всякомъ случаѣ.

— Отчего?

— Оттого, что я обѣщалъ сэру Вильяму.

— Такъ вы имѣете дѣло нетолько ко мнѣ, но и къ нимъ? спросилъ Темпль съ удивленіемъ.

— Да, отвѣчалъ Стерлингъ, вынимая изъ кармана дорогую табатерку и медленно нюхая: — когда я могу ихъ увидать?

Темпль, молча, отворилъ дверь въ сосѣднюю комнату, позвалъ своихъ товарищей и представилъ ихъ богатому торговцу Сити. Софтлей и Джэкъ Моллетъ, повидимому, также понравились ему, какъ и Темпль.

— Надо вамъ сказать, произнесъ откровенно Стерлингъ: — что я занимаюсь отдачей въ ссуду капиталовъ подъ вѣрные залоги торговцамъ и другимъ людямъ, нуждающимся въ временной помощи. Мои главныя конторы въ провинціи: въ Манчестерѣ, Бирмингэмѣ и Ливерпулѣ, но недавно я открылъ отдѣленіе и въ Лондонѣ. Поэтому, мнѣ необходимо нанять двухъ или трехъ вѣрныхъ людей для наблюденія за дѣлами. Вы сами понимаете, прибавилъ Стерлингъ, снова доставая табатерку, причемъ обнаружился на его мизинцѣ перстень съ большимъ брильянтомъ: — что человѣкъ въ моемъ положеніи всегда можетъ найти безъ труда сотню приказчиковъ, но я уже вамъ объяснилъ, почему именно я въ этомъ случаѣ взялся самъ за это дѣло.

— А въ чемъ состояли бы наши занятія, мистеръ Стерлингъ, еслибъ мы имѣли счастье поступить къ вамъ на службу? спросилъ Софтлей.

— Строго говоря, это была бы не тяжелая работа. Одинъ изъ васъ сидѣлъ бы въ конторѣ для объясненія съ посѣтителями и пріема денегъ, а другіе два ѣздили бы, конечно, со всевозможными удобствами, по Лондону и провинціи для сбора справокъ о благонадежности моихъ кліентовъ. Я полагаю, что эти занятія были бы вполнѣ по васъ.

— Конечно, отвѣчали въ одинъ голосъ наши друзья.

— Что же касается жалованья, продолжалъ Стерлингъ: — то хотя ваши занятія будутъ не трудныя и займутъ не болѣе семи часовъ въ день, но, въ виду вашей значительной отвѣтственности, я не хочу васъ прижимать. Какъ вы полагаете, пяти гиней въ недѣлю каждому будетъ достаточно?

— Совершенно, отвѣчали молодые люди, радостно посматривая другъ на друга.

— Такъ не угодно ли вамъ пожаловать ко мнѣ завтра въ контору въ двѣнадцать часовъ и мы покончимъ это дѣло, сказалъ Стерлингъ и прибавилъ небрежнымъ тономъ мильйонера: — а такъ какъ мы не знаемъ другъ друга, то помѣняемся адресами нашихъ банкировъ.

— Это необходимо? спросилъ Темпль, бросая испуганные взгляды на своихъ товарищей.

— Это всегда такъ водится, отвѣчалъ Стерлингъ съ улыбкой: — чрезъ руки нашихъ агентовъ проходятъ сотни фунтовъ, а потому вы понимаете, молодые люди, что намъ надо какое-нибудь обезпеченіе.

— Конечно, отвѣчалъ Софтлей, смертельно боясь, чтобъ блестящій случай къ обогащенію не ускользнулъ отъ нихъ: — нельзя ничего сказать противъ вашего предложенія, но, по несчастью, въ эту минуту, мы въ такихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, что ни у одного изъ насъ нѣтъ денегъ у банкира.

— Гмъ! произнесъ Стерлингъ послѣ минутнаго молчанія, вставая со стула.

— Но, любезный сэръ, сказалъ поспѣшно Софтлей: — мы — не совершенно нищіе и могли бы внести каждый, въ видѣ залога, по сту фунтовъ.

Стерлингъ опять произнесъ «гм» и такимъ тономъ, словно переговоры были окончены къ величайшему его сожалѣнію, но вдругъ лицо его смягчилось, вѣроятно, при мысли объ обѣщаніи, данномъ сэру Вильяму Гонстону.

— Хорошо, хорошо, мы поговоримъ объ этомъ завтра, сказалъ онъ, поспѣшно направляясь къ дверямъ: — не забудьте, въ двѣнадцать часовъ, на скверѣ Хромыхъ Монаховъ.

XIII.

Едва успѣлъ скрыться неожиданный благодѣтель, какъ наши друзья поспѣшили воскурить ему ѳиміамъ.

— Клянусь небомъ, намъ, наконецъ, улыбнулось счастье, теперь не будетъ осѣчки, сказалъ Темпль съ благодарностью.

— Что ни говорятъ о старой школѣ англійскихъ торговцевъ замѣтилъ Моллетъ: — нѣтъ лучше ея представителей! Увидавъ Стерлинга, я сразу сказалъ, что онъ для насъ находка. Неправда ли, мистеръ Софтлей?

— Да. По моему всего замѣчательнѣе, что счастливый вѣтеръ подулъ для насъ трехъ въ одно время. Право, я боюсь вѣрить такому счастью.

— Да помилуйте, дѣло уже кончено.

— Я боюсь, что нашихъ залоговъ будетъ недостаточно: вѣдь, сто фунтовъ — очень небольшая сумма.

— Но вы забываете, какой добродушный, славный это старикъ, замѣтилъ Моллетъ: — безспорно, наши залоги очень незначительны, но сочувствіе сэра Вильяма Гонстона значитъ болѣе денегъ. Мы и не подозрѣвали, что наше счастье будетъ зависѣть отъ погибели Лаггерса.

— Не бойтесь, онъ не погибъ, отвѣчалъ Темпль: — легче потопить рыбу, чѣмъ погубить Лаггерса обличеніемъ его подлыхъ поступковъ.

— Онъ, должно быть, очень сердитъ на насъ, произнесъ Моллетъ: — не часто попадается ему въ сѣти такая крупная рыба, какъ сэръ Вильямъ. Однако, ненависть къ намъ Лаггерса не даетъ мнѣ часто спать, хотя я всегда запираю дверь спальни на два замка, изъ боязни, чтобъ разгнѣванный Морисъ не явился ко мнѣ въ одну прекрасную ночь съ любезнымъ намѣреніемъ убить меня.

— Какъ мило было со стороны почтеннаго баронета вспомнить о насъ и поговорить въ нашу пользу съ такимъ вліятельнымъ человѣкомъ, какъ Стерлингъ, замѣтилъ Темпль: — Намъ слѣдовало бы сходить къ сэру Вильяму и поблагодарить его или хотя написать благодарственное письмо.

— Это успѣется, когда мы получимъ обѣщанныя намъ мѣста, сказалъ Софтлей, который не могъ отогнать отъ себя мысли о томъ, что ихъ скромные залоги окажутся, въ концѣ-концовъ, слишкомъ малыми.

На другой день, ровно въ двѣнадцать часовъ, наши друзья остановились передъ довольно невзрачной конторой на скверѣ Хромыхъ Монаховъ, и Темпль постучалъ въ дверь. Молодой человѣкъ, повидимому, еврейскаго происхожденія, спросилъ ихъ имена и почтительно провелъ въ заднюю комнату, которая, очевидно, служила конторой. Посрединѣ стояли три письменные стола, съ грудами книгъ всѣхъ размѣровъ.

— Мистеръ Стерлингъ занятъ, сказалъ быстроглазый еврей: — у него важный кліентъ.

Въ эту минуту, въ наружной комнатѣ раздался звонокъ, и юноша поспѣшилъ туда. Черезъ минуту, онъ вернулся со связкой ключей, отперъ желѣзный шкафъ, вдѣланный въ стѣнѣ, и вынулъ два мѣшка съ золотомъ. Въ отворенную дверцу виднѣлся двойной рядъ подобныхъ мѣшковъ, въ каждомъ изъ которыхъ находилось около пяти сотъ фунтовъ стерлинговъ. Заперевъ шкафъ, юноша отнесъ мѣшки и ключи своему хозяину.

— Это — просто Ротшильдъ, шепнулъ Софтлей товарищамъ: — нечего и думать намъ получить мѣсто въ такой конторѣ и съ такими ничтожными залогами.

Черезъ нѣсколько минутъ, молодой еврей вернулся и объявилъ, что мистеръ Стерлингъ проситъ всѣхъ трехъ джентльмэновъ къ себѣ въ кабинетъ.

— Здравствуйте, господа, здравствуйте, сказалъ мистеръ Стерлингъ, столь же богатый, пріятный и любезный, какъ наканунѣ: — пожалуйста, садитесь. Позвольте, какое намъ дѣльце надо съ вамъ покончить? прибавилъ онъ, проводя рукою по лбу, словно его громадныя денежныя дѣла мѣшаютъ ему помнить о такихъ мелочахъ: — ахъ! да, намъ надо рѣшить вопросъ о вашемъ залогѣ. Какъ же вы полагаете?

— Это дѣло зависитъ отъ васъ, отвѣчалъ Дикъ почтительно: — находите ли вы достаточнымъ залогъ въ сто фунтовъ отъ каждаго изъ насъ.

— Въ какомъ видѣ? спросилъ Стерлингъ машинально перебирая листы своей чековой книжки.

— Чистыми деньгами, конечно, отвѣчалъ поспѣшно Софтлей.

— Конечно, повторилъ Стерлингъ: — ну, это — очень маленькая сумма, очень маленькая и я не желалъ бы, чтобы въ коммерческомъ мірѣ узнали о такой сдѣлкѣ Мотью Стерлинга. Но въ коммерческихъ кружкахъ не знаютъ сэра Вильяма Гонстона и я могу сказать имъ, что я гораздо болѣе дорожу дружбою этого джентльмэна, чѣмъ ихъ уваженіемъ. Поэтому, прибавилъ Стерлингъ, улыбаясь, словно все дѣло заключалось въ шуткѣ между нимъ и сэромъ Вильямомъ Гонстономъ: — я съ вами кончаю.

Наши друзья просіяли. Ихъ бумажники разомъ раскрылись, какъ по мановенію волшебнаго жезла, и, черезъ секунду, триста фунтовъ лежали на столѣ. Все же мистеръ Стерлингъ казался смущеннымъ.

— Здѣсь ровно сколько уговорено, замѣтилъ Дикъ Темпль.

— Не сомнѣваюсь, отвѣчалъ небрежно мильйонеръ: — я не объ этомъ думалъ, а о совершенно другомъ вопросѣ, хотя также касающемся этой маленькой суммы денегъ.

— Смѣю спросить, о чемъ именно?

— Что мнѣ съ ними дѣлать?

Моллетъ хотѣлъ смиренно замѣтить, что хотя эта маленькая сумма и была каплей въ океанѣ богатствъ мистера Стерлинга, не самое безопасное для нея мѣсто, во всякомъ случаѣ, былъ желѣзный сундукъ, стоявшій въ комнатѣ мистера Мендозы.

— Я хочу сказать, продолжалъ Стерлингъ: — куда мнѣ помѣстить эту сумму; вѣдь, какъ она ни мала, а ее нельзя оставлять безъ употребленія. Дѣло въ томъ, господа, что я, по совѣсти, не могу пустить эти деньги въ общій оборотъ съ моими капиталами, такъ какъ онѣ, строго говоря, не поступили ко мнѣ обычнымъ коммерческимъ порядкомъ. Это — вопросъ очень деликатный и вы меня, конечно, понимаете, поэтому, я считаю излишнимъ пускаться въ объясненія.

Наши друзья ничего не понимали, но, глубоко убѣжденные, что мистеръ Стерлингъ былъ самый благородный и великодушный человѣкъ, проборматали только, что они совершенно полагаются на почтеннаго мильйонера.

— Я полагаю, что всего лучше мнѣ взять у васъ эти деньги въ качествѣ займа, произнесъ, послѣ минутнаго молчанія, крупный капиталистъ съ улыбкой.

Его собесѣдники также улыбнулись.

Дѣйствительно, славная шутка былъ заемъ какихъ-то трехсотъ фунтовъ мистеромъ Стерлингомъ, у котораго въ сосѣдней комнатѣ хранились мѣшки съ золотомъ, не говоря уже о его несмѣтныхъ богатствахъ въ англійскомъ банкѣ и другихъ мѣстахъ.

— И хотя, продолжалъ Стерлингъ: — этотъ заемъ чисто номинальный, но все же я не могу взять этихъ денегъ безъ процентовъ, скажемъ хоть пять въ годъ.

Молодые люди были внѣ себя отъ удивленія передъ подобнымъ великодушіемъ и благородствомъ.

— Не намъ отказываться отъ столь выгоднаго предложенія, произнесъ Темпль: — но позвольте мнѣ лично отъ себя замѣтить, что наши деньги, помѣщенныя подобнымъ образомъ, теряютъ всякій характеръ обеспеченія.

— Я васъ не понимаю, отвѣчалъ Стерлингъ.

— Я хочу сказать, что, если мы будемъ въ правѣ взять наши деньги, когда намъ заблагоразсудится, то…

— Но вы не будете имѣть этого права, любезнѣйшій сэръ, перебилъ его мильйонеръ, качая головой: — я далъ бы вамъ слишкомъ дурной примѣръ въ коммерческомъ дѣлѣ, еслибъ допустилъ подобную сдѣлку, несмотря на все желаніе угодить сэру Вильяму Гонстону. Каждый изъ васъ выдастъ мнѣ отдѣльный документъ съ обязательствомъ не брать этихъ денегъ ранѣе шести мѣсяцевъ. Вы согласны на этотъ срокъ?

Отвѣтъ былъ утвердительный, и молодые люди, желая доказать, какъ высоко они цѣнили довѣріе къ нимъ великаго капиталиста, немедленно написали подъ его диктовку требуемыя три бумаги.

Покончивъ съ этой маленькой формальностью, мистеръ Стерлингъ заперъ означенные 300 ф. ст. въ небольшой желѣзный сундучекъ, стоявшій на его письменномъ столѣ.

— Ну, теперь за дѣло, сказалъ онъ поспѣшно: — когда вы думаете, господа, вступить въ свои обязанности?

— Мы въ вашихъ рукахъ.

— Хорошо, примитесь за работу сейчасъ. Я предложилъ бы вамъ, мистеръ Темпль заняться внутренними дѣлами, если вамъ это не противно.

— Я рѣшительно не понимаю, въ чемъ состоятъ внутреннія дѣла, замѣтилъ съ улыбкой Темпль.

— Мы называемъ внутренними дѣлами веденіе книгъ и вообще всѣ занятія по конторѣ. Конечно, вы сначала найдете кое-какія затрудненія, но мой юноша, мистеръ Мендоза, вамъ поможетъ. Что же касается васъ, господа, прибавилъ Стерлингъ, обращаясь къ Софтлею и Моллету: — то вы будьте такъ добры, возьмите на себя внѣшнія дѣла. У насъ ихъ очень много.

— А въ чемъ онѣ заключаются?

— Въ собираніи свѣдѣній. Прежде, чѣмъ выдать ссуду, естественно надо узнать о средствахъ заемщика къ уплатѣ занимаемыхъ денегъ. Посмотримъ, какія у насъ дѣла на очереди.

Говоря это, мистеръ Стерлингъ, вытащилъ изъ подъ конторки кучу печатныхъ бланокъ, на которыхъ записи были сдѣланы различными почерками.

— Вотъ дѣльце, которое даетъ вамъ случай мистеръ Софтгэдъ…

— Меня зовутъ Софтлей, замѣтилъ, покраснѣвъ, молодой, человѣкъ.

— Извините, сэръ. Это дѣльце доставитъ вамъ, мистеръ Софтлей, случай доказать ваши дѣловыя способности. Вы, конечно, знаете что такое купчая?

— Это — юридическій актъ, неправда ли, отвѣчалъ Софтлей, послѣ нѣкотораго размышленія.

— Немножко, продолжалъ Стерлингъ, прикладывая свой указательный палецъ къ носу.

Съ той минуты, какъ онъ окончилъ комерческую сдѣлку съ молодыми людьми и заперъ въ свою кассу 300 ф. ст., почтенный мильйонеръ совершенно измѣнилъ свой тонъ.

— Это — самый удобный юридическій актъ, прибавилъ онъ: — и основа всѣхъ моихъ операцій.

— А дѣло, о которомъ вы начали говорить…

— Это — просьба мелкаго торговца, живущаго въ Чертсеѣ о ссудѣ 70 ф. ст. подъ закладную на 2 мѣсяца. Но мало вѣрится, чтобъ онъ уплатилъ эти деньги. Скорѣе онъ подожжетъ Темзу, чѣмъ внесетъ въ срокъ всю сумму.

— Слѣдовательно, вы ему не дадите ссуды?

— Отчего же?

— Если онъ не въ состояніи уплатить…

— Тѣмъ лучше. Вы это, конечно, понимаете: настолько то вы уже и теперь дѣловой человѣкъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ невинный девонширецъ: — я думалъ, что, сомнѣваясь въ исправномъ платежѣ, вы откажете въ ссудѣ.

Судя по выраженію лица Стерлинга, трудно было сказать, привелъ ли его этотъ безхитростный отвѣтъ въ изумленіе, или въ негодованіе.

— Ну, ну, теперь не время объ этомъ разсуждать, сказалъ онъ: — но позвольте мнѣ замѣтить, что меня сильно удивляетъ, какъ человѣкъ въ вашемъ возрастѣ можетъ имѣть такія нелѣпыя понятія о дѣлахъ. Во всякомъ случаѣ, вамъ слѣдуетъ тотчасъ отправиться въ Чертсей.

— Какимъ путемъ?

— Самымъ обыкновеннымъ: вы поѣдете въ кэбѣ до желѣзной дороги; тоже сдѣлаете въ Чертсеѣ и возвратитесь въ Лондонъ. Прежде всего, прибавилъ Стерлингъ, подмигивая такъ, какъ никогда не сдѣлалъ бы онъ во время своего посѣщенія Темпля: — необходимо поддержать достоинства фирмы; къ тому же, каждый кліентъ платитъ всѣ издержки съ лихвой прежде, чѣмъ ему выдаютъ ссуду.

— Но что же мнѣ надо разузнать, пріѣхавъ въ Чертсей? спросилъ Софтлей, внѣ себя отъ изумленія.

— Цѣнность обеспеченія.

— То есть цѣнность товаровъ въ лавчонкѣ этого мелкаго торговца?

— Нѣтъ, купчая будетъ выдана не на товаръ, а на его мебель.

— Но, почтенный мистеръ Стерлингъ, воскликнулъ съ участіемъ Софтлей: — я обязанъ васъ предупредить, что не различу кресла отъ стула или турецкаго ковра отъ ирландскаго.

— Я былъ въ этомъ увѣренъ, спокойно отвѣчалъ мильйонеръ.

— Но, вѣдь, исполняя подобную обязанность, я долженъ умѣть оцѣнивать вещи.

— Нисколько.

— Какъ?

— Очень просто. Вся обязанность заключается въ томъ, чтобъ взять съ собою печатный бланкъ, въ которомъ выставлены всѣ предметы обыкновеннаго хозяйства, и, осмотрѣвъ квартиру заемщика, внести въ бланкъ все, что вы найдете, увеличивая по возможности достоинство вещей. Вы понимаете?

— Нѣтъ, произнесъ девонширецъ торжественно.

— Однако, это очень просто. Мелкій торговецъ будетъ стараться выказать свои вещи лицемъ, не правда ли?

— Конечно.

— Такъ не мѣшайте ему, а напротивъ, поощряйте эту наклонность. Напримѣръ, если у него тюфяки волосяные, вы запишите ихъ пуховыми, это ему понравится; если у него четыре ковра, пишите шесть, восемь или десять, чѣмъ больше, тѣмъ веселѣе.

— Значитъ, вамъ не нуженъ справедливый инвентарь?

— Это — его дѣло, отвѣчалъ, смѣясь, Стерлингъ: — если онъ подпишетъ опись, то нѣтъ никакого обмана.

— Да кто же подпишетъ ложную опись?

— Всякій, кому деньги нужны до зарѣза и кто знаетъ, что мы дадимъ ему денегъ только въ случаѣ подобной подписи, воскликнулъ Стерлингъ, съ изумленіемъ смотря на наивнаго молодого человѣка: — я теперь вѣрю, что вы ничего не смыслите въ дѣлахъ. Будьте спокойны, онъ подпишетъ. Подобные люди все подписываютъ, при умѣломъ обращеніи съ ними, а такого приличнаго господина, какъ вы, этому не учить. Безъ всякой лести, я увѣренъ, что вы отлично устроите это дѣльце.

— Но будьте такъ любезны: объясните мнѣ, для какой цѣли вы прибѣгаете къ такимъ… особымъ пріемамъ? спросилъ Софтлей, пораженный, такъ же какъ и его товарищи, назидательными рѣчами мильйонера.

— Извольте, произнесъ поспѣшно Стерлингъ: — заемщикъ, какъ мы уже сказали, любитъ показывать лицомъ свои вещи и оцѣнивать ихъ дороже настоящей стоимости, такъ какъ отъ оцѣнки зависитъ размѣръ ссуды и каждый желаетъ выставить себя въ лучшемъ положеніи, чѣмъ онъ на самомъ дѣлѣ. Это — общая человѣческая слабость.

— Да, почти общая.

— Для насъ же важно то, что заемщикъ отвѣчаетъ за вещи, опись которыхъ онъ подписалъ. Это, надѣюсь, вы понимаете?

— Конечно.

— И мы тогда можемъ съ нимъ сдѣлать все, что хотимъ.

— Т. е., какъ?

— Предположите, что, по какой бы то ни было причинѣ, намъ оказалось бы болѣе выгоднымъ не дожидаться этого платежа ссуды; его подпись на ложномъ документѣ даетъ намъ право уничтожить во всякое время заключенную сдѣлку.

— Я право не понимаю почему?

— Потому, что его подпись можетъ служить доказательствомъ растраты вещей, упомянутыхъ въ описи, если онѣ никогда не существовали, произнесъ Стерлингъ со смѣхомъ. — Хоть черезъ недѣлю послѣ подписи имъ подобнаго документа, мы могли бы явиться къ нему и потребовать отчета о томъ, куда онъ дѣлъ не состоящія на лицо вещи. Конечно, мы прибѣгаемъ къ подобнымъ крутымъ мѣрамъ только въ крайности, а обыкновенно придерживаемся условія. Но вамъ пора уже ѣхать, прибавилъ почтенный мильйонеръ: — вы едва поспѣете на поѣздъ.

Софтлей взялъ необходимыя бумаги и отправился въ путь, но очень смущенный и изумленный.

— Ну-съ, теперь ваша очередь, продолжалъ Стерлингъ, обращаясь къ Моллету: — для васъ наберется шесть или восемь мелкихъ дѣлишекъ, которыя вы легко обдѣлаете часа въ два; они помѣчены буквой М и не займутъ болѣе 10 минутъ каждое.

— Что значитъ помѣта буквой М, спросилъ почтительно Моллетъ.

— Что они мертворожденныя.

— Какъ — мертворожденныя?

— Да, такъ называются дѣла о ссудахъ, которыя остаются безъ послѣдствій.

— Зачѣмъ же дѣлать справки по такимъ дѣламъ?

— Для того, чтобы исполнить добросовѣстно взятую на себя обязанность. Мы беремъ впередъ плату за справки о благонадежности заемщиковъ и должны сдѣлать эти справки.

— Зная впередъ, что ссуда не будетъ выдана.

— Да, это легко объяснить. Мы нисколько не основываемся въ своихъ операціяхъ на собираемыхъ справкахъ. У меня есть гораздо болѣе сложная и дорогая система для полученія всѣхъ необходимыхъ свѣдѣній. Намъ эти справки вовсе ненужны, и онѣ производятся только для проформы. Но довольно; вы поймете все это гораздо лучше на практикѣ.

— Подобное ремесло должно быть очень выгодно, замѣтилъ Моллетъ, чувствуя, что его золотыя надежды сильно меркнутъ.

— Еще бы, отвѣчалъ Стерлингъ съ добродушной улыбкой, незамѣтно перешедшей въ саркастическую: — иначе я не могъ бы платить 5 фунт. въ недѣлю джентльмэнамъ, у которыхъ, въ сущности, нѣтъ никакой работы. Но извините: мнѣ пора заняться своими дѣлами. Вы, мистеръ Моллетъ, зайдите по этимъ адресамъ, спросите въ судѣ квитанцію сборщика податей, взгляните мимоходомъ на комнаты, занимаемыя просителями, и скажите, что они получатъ увѣдомленіе отъ конторы на слѣдующій день.

По выходѣ изъ комнаты Моллета, Стерлингъ позвонилъ. Явился молодой человѣкъ, котораго онъ назвалъ Мендозой.

— Этотъ джентльмэнъ займетъ мѣсто мистера Лакспиталя, сказалъ онъ: — вы, Бель, покажете ему, что надо дѣлать.

— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ, низко кланяясь, юный еврей, и тотчасъ прибавилъ: — я могу завтра быть свободнымъ, какъ вы и обѣщали, мистеръ Стерлингъ?

— Нѣтъ, рѣзко произнесъ мильйонеръ.

— Я не имѣлъ ни одного праздника вотъ уже три недѣли, считая воскресенія, замѣтилъ мрачно Мендоза.

— У васъ будутъ праздники каждый день, если вы станете такъ разсуждать, отвѣчалъ грозно Стерлингъ: — ступайте къ своимъ занятіямъ. Мистеръ Темпль, пожалуйста, наблюдайте, чтобъ этотъ юноша не забывался передъ вами.

Съ этими словами, великій капиталистъ удалился, а Мендоза сталъ гнѣвно швырять бумаги по конторкамъ и столамъ, бормоча себѣ что-то подъ носъ.

Такъ прошло нѣсколько времени, и, наконецъ, Темпль замѣтилъ, что, повидимому, Мендоза и не собирается объяснять, въ чемъ будутъ состоять обязанности его въ конторѣ. Но юноша не успѣлъ отвѣтить, какъ раздался стукъ въ дверь.

— Войдите, сердито воскликнулъ взбѣшенный еврей: — чего тамъ шумите!

Въ комнату вошла пожилая женщина, очень приличная на взглядъ, хотя бѣдно обѣтая.

— Извините меня, сэръ, сказала она смиренно, обращаясь къ Мендозѣ, который, увидавъ, съ кѣмъ имѣлъ дѣло, еще болѣе поднялъ носъ: — я не знала, что громко стукнула въ дверь. Я пришла узнать…

— Не стоитъ васъ и слушать, грубо перебилъ ее Мендоза: — принесли вы деньги? Вотъ въ чемъ вопросъ. А если вы пришли только узнать, то я знаю, что вамъ надо. Вы желаете знать, нельзя ли отсрочить продажу, прибавилъ юный еврей, вдругъ измѣнивъ свой тонъ.

— Да, именно, сэръ, благодарю васъ, сказала посѣтительница, просіявъ отъ неожиданности перемѣны въ Мендозѣ: — хотѣла попросить…

— Не трудитесь объяснять; вы устали, переведите духъ. Я знаю, вы хотите просить отсрочки на два дня, скажемъ до четверга.

— Да, сэръ, еслибъ вы были такъ добры.

— И вы готовы обѣщать, что къ этому сроку деньги будутъ непремѣнно готовы, не такъ ли?

Эти послѣднія слова юноша произнесъ съ такой пріятной улыбкой, что обнаружилъ два ряда блестящихъ бѣлыхъ зубовъ.

— Еслибъ вы только знали, какое благодѣяніе вы оказали бы этой милостью мнѣ и моей дочери! Мы написали моему зятю въ Варвикширъ и ждемъ отвѣта съ деньгами каждый день.

— Да, да, перебилъ ее снова Мендоза: — и вы еще хотѣли сказать, что съ удовольствіемъ заплатите, кромѣ долга, всѣ наши мелкіе расходы.

— Конечно, сэръ, хотя они очень велики.

— Вы видите, я знаю все, что вы скажете прежде, чѣмъ вы откроете ротъ, продолжалъ юный еврей съ прежней улыбкой: — Мы никогда не притѣсняемъ своихъ кліентовъ, особливо пожилыхъ дамъ…

— И вы никогда въ этомъ не раскаетесь, молодой человѣкъ, воскликнула бѣдная женщина, преждевременно пылая благодарностью.

— Я увѣренъ. Итакъ, повторяю, мы очень уважаемъ пожилыхъ дамъ, но дѣло прежде всего — дѣло, и мы никогда не отступаемъ отъ своихъ правилъ.

— Однако, вы не хотите сказать…

— Я хочу сказать, сударыня, произнесъ Мендоза, снова измѣняя свой тонъ съ быстротою передвиженія стекла въ волшебномъ фонарѣ: — что вы могли бы пожалѣть свои башмаки и не ходить сюда къ намъ съ такими пустяками. Мы къ нимъ привыкли. Наши правила — наши правила, и ихъ надо исполнять.

— Но сегодня — срокъ! воскликнула старуха, поднимая платокъ къ глазамъ.

— Въ 12 часовъ, спокойно произнесъ юноша.

— Неужели вы намѣрены…

— Я ни мало не удивлюсь, перебилъ ее Мендоза, наслаждаясь смущеніемъ и ужасомъ бѣдной старухи: — если въ эту самую минуту, пока вы теряете здѣсь время въ пустыхъ разговорахъ, одинъ изъ нашихъ фургоновъ нагружаетъ вашу мебель.

— Боже мой! Не говорите этого! воскликнула старуха внѣ себя отъ испуга и, не прибавивъ болѣе не слова, поспѣшила къ дверямъ.

— Г-жа Дольби, подождите минуту, воскликнулъ Мендоза, какъ бы смягчившись.

Бѣдная женщина вернулась, и на блѣдномъ лицѣ ея блеснула тѣнь надежды.

— Вы меня звали, сэръ?

— Да, когда выйдете, то хорошенько затворите дверь. Здѣсь ужасный сквозной вѣтеръ.

Послѣ ухода несчастной, Мендоза громко засмѣялся, но, увидѣвъ, что новый секретарь не раздѣляетъ его веселости, а напротивъ, смотритъ очень гнѣвно, опять перемѣнилъ тонъ.

— Неудивительно, что вы — такъ мрачны, сэръ, сказалъ онъ: — эти попрошайки хоть кого приведутъ въ отчаяніе своимъ визгомъ.

— Какое дѣло у этой дамы? спросилъ Темпль, съ трудомъ удерживаясь, чтобъ не выбросить юнаго еврея за дверь: — что ее такъ тревожитъ?

— Купчая, отвѣчалъ лаконично Мендоза.

— Купчая на ея имущество?

— Да, да. Они всѣ попадаются въ эти тиски. Съ купчей шалить нельзя, вы знаете.

— Я ничего не знаю; но вѣрно многое узнаю, если останусь здѣсь, произнесъ мрачно Темпль: — какъ попала эта бѣдная женщина въ тиски? По вашему выраженію, мой юный другъ? она занимала деньги у мистера Стерлинга?

— Не знаю, отвѣчалъ Мендоза, зѣвая, чтобы доказать свое полное равнодушіе: — ахъ да, я припоминаю, она — только поручительница.

— Кто же заемщикъ?

— Дочь или невѣстка, что-то въ этомъ родѣ. Она — вдова и собрала деньжонокъ, чтобъ открыть школу для дѣтей. Вотъ будетъ потѣха тамъ завтра, ха, ха, ха!

— Я не понимаю, о какой потѣхѣ вы говорите, гнѣвно сказалъ Темпль, съ отвращеніемъ смотря на веселаго юношу: — далеко не потѣшно видѣть, какъ изъ твоего дома вынесутъ весь скарбъ.

— Конечно, нѣтъ; но я себѣ представляю, такъ будутъ рады ученики, придя завтра въ школу и не найдя тамъ ни скамеекъ, ни столовъ. Вотъ картина, ха, ха, ха! Извините, мистеръ Темпль, но я не могу удержаться. Еслибъ я былъ живописецъ, то нарисовалъ бы эту картину и помѣстилъ бы ее въ карикатурной газетѣ.

И юный еврей такъ захохоталъ, что у него можно было сосчитать всѣ зубы во рту.

Все это было непонятно Темплю. Неужели онъ ошибся въ своей оцѣнкѣ характера и объема коммерческихъ операціи Стерлинга? Ему страшно было даже объ этомъ подумать.

— У васъ, значитъ, не будетъ сегодня праздника, сказалъ онъ, желая немного отрезвить юношу и надѣясь вывѣдать кое-что отъ словоохотливаго еврейчика.

Веселое выраженіе лица Мендозы мгновенно исчезло.

— Вы намекаете на то, что сказалъ, уходя, старикъ… мистеръ Стерлингъ?

— Да; вы должны обладать очень веселымъ характеромъ, чтобъ не повѣсить носа послѣ непріятностей, которыя вамъ наговорилъ мистеръ Стерлингъ?

Мендоза перегнулся черезъ свою конторку и бросилъ на Дика не очень любезный взглядъ изъ-подъ лобья.

— Можетъ быть, мистеръ Стерлингъ не всегда разумѣетъ то, что говоритъ, замѣтилъ онъ: — многіе господа ошибались, придавая точный смыслъ всѣмъ словамъ мистера Стерлинга.

Дикъ Темпль теперь чувствовалъ въ глубинѣ своего сердца мучительное сомнѣніе насчетъ прочности блестящихъ надеждъ, основанныхъ на такомъ краеугольномъ камнѣ, какъ мистеръ Стерлингъ.

— Такъ онъ не всегда говоритъ то, что думаетъ? произнесъ Дикъ равнодушнымъ тономъ: — вы уже слишкомъ строги къ нему.

— Я это не говорилъ, а сказалъ: можетъ быть, отвѣчалъ хитрый еврейчикъ.

— Я надѣюсь, что это «можетъ быть» относится къ настоящему случаю.

— Мнѣ все равно, сказалъ съ значительнымъ оживленіемъ Мендоза: — нѣкоторые выносятъ отъ подобныхъ личностей все, что угодно, но другіе на это неспособны. Даже черви иногда возстаютъ противъ человѣка, который топчетъ ихъ ногой.

Желая вызвать юнаго еврея на дальнѣйшія откровенности, Темпль подтвердилъ, что онъ читалъ о подобномъ фактѣ въ естественной исторіи, но прибавилъ, что едвали червь могъ принести большой вредъ человѣку, даже еслибъ онъ возсталъ противъ него.

— Вы говорите о слѣпыхъ червяхъ, произнесъ юный еврей: — а я — о зрячихъ.

— Я о такихъ не слыхивалъ, отвѣчалъ Темпль.

Мендоза покачалъ таинственно головой и сталъ линовать приходо-расходную книгу.

— Извините, мистеръ Темпль, сказалъ онъ, наконецъ: — надѣюсь, что я не забываюсь, а, согласно приказанію мистера Стерлинга, веду себя почтительно съ вами. Но все же я позволю себѣ замѣтить, что бываютъ различнаго рода черви.

— Неужели?

— Да: напримѣръ, если змѣя бросится на васъ за то, что вы на нее наступили, то это не очень пріятно.

— Положимъ, но вы — не змѣя, мистеръ Мендоза.

— Я не желалъ бы быть змѣей, мистеръ Темпль, отвѣчалъ юноша: — это противорѣчило бы всѣмъ моимъ чувствамъ.

Однако, въ его тонѣ слышалось что-то, неотрицавшее возможности подобной метаморфозы при извѣстныхъ обстоятельствахъ.

Темпль задумался, а Мендоза продолжалъ линовать книгу.

— Могу я спросить, кто былъ мистеръ Лакспиталь? неожидано спросилъ Темпль послѣ продолжительнаго молчанія.

— Мистеръ Лакспиталь? повторилъ онъ.

— Да, кто онъ былъ?

— Былъ? Онъ теперь живъ. Онъ былъ здѣсь вчера. Вы не сомнѣвались бы въ томъ, живъ ли онъ, еслибъ слышали вчерашнія его объясненія съ мистеромъ Стерлингомъ. Но почему, говоря о червяхъ, вы вспомнили о мистерѣ Лакспиталѣ, сэръ? прибавилъ юный еврей, бросая проницательный взглядъ на своего собесѣдника.

— Онъ былъ мой предшественникъ, не правда ли?

— Да.

— Отчего онъ отошелъ? Что я услышалъ бы, еслибъ присутствовалъ вчера при разговорѣ мистера Лакспиталя съ мистеромъ Стерлингомъ?

Но безпокойная поспѣшность, съ которой Дикъ закидывалъ вопросами юнаго еврея, заставила послѣдняго быть осторожнымъ, и онъ пожалѣлъ, что далъ слишкомъ воли своему языку.

— Мистеръ Темпль, замѣтилъ онъ хитро: — вы не обидитесь тѣмъ, что я вамъ скажу?

— Безъ причины я никогда не обижаюсь.

— Я полагаю, что старикъ… что мистеръ Стерлингъ сдѣлалъ ошибку, сэръ.

— Я васъ не понимаю, отвѣчалъ Темпль съ нетерпѣніемъ.

— По моему мнѣнію, онъ ошибочно распредѣлилъ васъ троихъ.

— Отчего?

— Одному изъ вашихъ товарищей слѣдовало взяться за конторскія занятія, а вамъ, мистеръ, за роль съищика. Вы такъ ловко беретесь за дѣло.

— Любезный молодой человѣкъ, отвѣчалъ Темпль, негодуя на свою оплошность, которою такъ хитро воспользовался Мендоза: — не думайте, чтобъ я хотѣлъ васъ побудить къ измѣнѣ хозяину. Я здѣсь остаюсь, и самъ, конечно, съ теченіемъ времени, все разузнаю.

— Вы говорите, что остаетесь здѣсь? спросилъ Мендоза, бросая зоркій взглядъ на Темпля:

— Да.

— Развѣ вы уже окончательно приняты, а нетолько на пробу?

— На пробу? Нѣтъ. А развѣ мистеръ Лакспиталь поступилъ на пробу?

— Нѣтъ, но онъ былъ такъ радъ получить мѣсто, что далъ залогъ прежде, чѣмъ вступилъ въ должность, сказалъ Мендоза, покраснѣвъ и сожалѣя, что эти слова сорвались у него съ языка.

— Я и мои товарищи также отдали мистеру Стерлингу наши деньги — триста фунтовъ. Но, можетъ быть, я дурно сдѣлалъ, что упомянулъ объ этомъ. Я надѣюсь, что вы никому не скажете?

— Триста фунтовъ! промолвилъ юный еврей, пораженный первыми словами Темпля и не обращая вниманія на послѣднія: — триста фунтовъ.

— Ну, да. Такъ что-жъ?

— Ничего. Я теперь понимаю, почему мистеръ Стерлингъ обошелся такъ со мною.

Онъ показалъ Темплю, въ какомъ порядкѣ слѣдовало переписывать въ большую книгу инвентаря аукціонныхъ продажъ и, повидимому, серьозно занялся своимъ собственнымъ дѣломъ, но, въ сущности, какъ замѣтилъ Темпль из-подлобья, писалъ различными почерками на клакспапирѣ сотни разъ «500 фунтовъ».

Къ четыремъ часамъ возвратились Софтлей и Джэкъ Моллетъ, а, такъ какъ Стерлингъ еще не пріѣзжалъ и, по заявленію Мендозы слѣдовало уже закрыть контору, то наши друзья отправились домой.

Странно сказать, но они очень мало говорили между собой по дорогѣ о томъ, какъ имъ нравились новыя занятія и мистеръ Стерлингъ. Софтлей казался веселѣе всѣхъ. Ему впервые пришлось заняться какимъ-нибудь дѣломъ, и онъ съ удовольствіемъ припоминалъ всѣ подробности своей поѣздки къ чертсейскому торговцу, который былъ такъ любезенъ, что даже угостилъ его бутылкой хересу.

— А какъ вы справились съ инвентаремъ? спросилъ Темпль.

— Очень просто; это — дѣло самое легкое, и всякій ребенокъ его сдѣлаетъ, отвѣчалъ Софтлей съ улыбкой.

— Однако, по словамъ мистера Стерлинга, это — далеко не дѣтское дѣло, замѣтилъ Дикъ.

— Право, я не помню, что говорилъ объ этомъ Стерлингъ, произнесъ небрежно Софтлей: — но, кажется, онъ совѣтовалъ держать ухо остро и удерживать заемщика отъ всякаго поползновенія на обманъ. Но, въ настоящемъ случаѣ, не было къ этому никакого повода: торговецъ оказался самымъ приличнымъ человѣкомъ.

— И вы повѣрили ему на-слово? спросилъ Темпль.

— Да, любезный другъ, отвѣчалъ наивно девонширецъ: — я никогда, чортъ возьми, не стану подозрѣвать въ чемъ-либо дурномъ человѣка, котораго я вижу въ первый разъ въ жизни. Вотъ что произошло между нами: я сказалъ, что присланъ для составленія инвентаря, а торговецъ объявилъ, что уже инвентарь готовъ. «Я это сдѣлалъ, чтобы избавить васъ отъ лишняго труда», прибавилъ онъ. — «И я могу положиться на его вѣрность?» спросилъ я. «Вполнѣ», отвѣчалъ онъ, и я подписалъ инвентарь, какъ документъ, не подлежавшій никакому сомнѣнію. Вы видите, что это — такое легкое дѣло, что его серьёзно; и нельзя назвать дѣломъ.

— Да, я полагаю мистеръ Стерлингъ не назоветъ дѣломъ ваши дѣйствія, замѣтилъ Джэкъ Моллетъ и потомъ, въ свою очередь, передалъ друзьямъ результатъ своей дѣятельности по «мертворожденнымъ дѣламъ».

Но его тонъ былъ далеко не веселый, и Софтлей замѣтилъ: что кажется Моллету не очень понравились его новыя занятія.

— По правдѣ сказать, отвѣчалъ Джэкъ: я еще не могу составить себѣ положительнаго мнѣнія объ этой отрасли коммерческой дѣятельности мистера Стерлинга: — и очень желалъ бы узнать, въ чемъ именно заключается «тайная система», дающая возможность нашему почтенному хозяину класть въ карманъ значительныя суммы отъ платы за справки по такимъ дѣламъ, которыя, какъ онъ напередъ зналъ, останутся безъ результатовъ.

Что же касается Дика Темпля, то въ виду плачевнаго случая съ бѣдною мистрисъ Дольби и страннаго поведенія Мендозы, онъ не послѣдовалъ примѣру своихъ друзей и въ продолженіи всего вечера упорно молчалъ на счетъ его личной дѣятельности въ конторѣ мистера Стерлинга. Это странное поведеніе, конечно, подѣйствовало на Софтлея и Моллета, такъ что всѣ наши друзья отправились спать въ этотъ день въ очень дурномъ настроеніи духа.

XIV.

Придя въ контору на четвертый день послѣ принятія Моллетомъ и К^о, любезнаго предложенія мистера Стерлинга, наши друзья были изумлены царившимъ тамъ необыкновеннымъ смятеніемъ. Мистеръ Стерлингъ уже былъ въ конторѣ, и его громовой голосъ слышался изъ передней. Очевидно, случилось нѣчто, поколебавшее его обычное спокойствіе; онъ громко бранилъ Мендозу въ своемъ кабинетѣ, и Дикъ Темпль направился туда, оставивъ своихъ друзей въ конторѣ. Судя по слезливымъ восклицаніямъ юнаго еврея, можно было заключить, что онъ находился въ самомъ плачевномъ положеніи.

— Я сдѣлалъ все, что могъ, говорилъ Мендоза: — я не виноватъ.

— Ты не виноватъ? восклицалъ Стерлингъ, внѣ себя отъ гнѣва и передразнивая еврейскій акцентъ юноши: — Ты сдѣлалъ все что могъ? Ахъ ты оселъ! Зачѣмъ ты здѣсь? Зачѣмъ я тебѣ плачу пятнадцать шилинговъ въ недѣлю? Ну-ка скажи?

— Вы не всегда платите, отвѣчалъ уклончиво Мендоза.

— Все равно, плачу или не плачу, произнесъ Стерлингъ довольно нелогично: — но что я имѣю право требовать за эти деньги?

Вмѣсто всякаго аргумента, Мендоза снова пробормоталъ, что онъ ни въ чемъ не виноватъ.

— Ты не виноватъ, дуракъ, мерзавецъ! заревѣлъ почтенный мильйонеръ, выходя совершенно изъ себя, и въ ту же минуту послышался стукъ твердаго тѣла о деревянную перегородку: — ты не виноватъ, что я лишился двухъ возовъ мебели, за которую я на аукціонѣ выручилъ бы пятьдесятъ фунтовъ?

— Это — не моя вина, промолвилъ всхлипывая юный еврей.

— Не вѣрю. Почемъ я знаю, что ты не сошелся съ разбойниками и не подѣлилъ моей ограбленной мебели.

— Мистеръ Стерлингъ!

— Ты еще вздумалъ обижаться! Да твой отецъ, дядя, вся твоя проклятая семья и ты самъ — отъявленные мошенники! Но погоди, я все разузнаю. Когда приходила эта женщина, здѣсь былъ Темпль, и онъ или…

Въ эту минуту, разгнѣванный капиталистъ поднялъ голову и, замѣтивъ въ дверяхъ Темпля, прибавилъ совершенно другимъ тономъ:

— А вотъ и вы, мистеръ Темпль! мы только-что говорили о васъ.

— Я слышалъ, мистеръ Стерлингъ, отвѣчалъ Дикъ, смотря съ удивленіемъ на безпорядокъ, царившій въ комнатѣ: — Въ чемъ дѣло?

— Меня совершенно несправедливо обвиняютъ, воскликнулъ Мендоза со слезами: — со мною обходятся, какъ съ собакой, а я рѣшительно ни въ чемъ не виноватъ.

Судя по багровому лицу Стерлинга, разбросаннымъ по полу конторскимъ книгамъ и растрепанному виду Мендозы, у котораго сюртукъ былъ растегнутъ и галстухъ оборванъ, можно было заключить, что между почтеннымъ капиталистомъ и его приказчикомъ произошло нѣчто болѣе простой брани.

— Въ первый день, вы оставались въ конторѣ до ея закрытія, Темпль? спросилъ Стерлингъ, отирая платкомъ свое пылавшее лицо.

— Да.

— Помните ли вы, что въ контору приходила старая ободранная кошка въ черномъ платьѣ и въ шелковой шляпѣ?

Темпль совершенно серьёзно отвѣчалъ, что онъ не видалъ подобнаго рѣдкаго экземпляра кошачьей породы.

— Послушайте, воскликнулъ Стерлингъ, дико сверкая глазами: — я не терплю шутокъ. Вы можете отвѣтить да или нѣтъ на простой вопросъ.

— Конечно, если вопросъ учтиво мнѣ предложенъ.

— Видѣли вы ее, или нѣтъ? вотъ все, что мнѣ надо.

— Дѣйствительно, приходила дама…

— Хороша дама, чортъ возьми, грубо перебилъ Стерлингъ: — но продолжайте.

— Повторяю, что при мнѣ приходила въ контору дама вся въ черномъ.

— По дѣлу?

— Да.

— А помните ли вы, въ чемъ заключалось это дѣло? Что говорилъ и дѣлалъ этотъ проклятый щенокъ?

— Къ сожалѣнію, да, отвѣчалъ Темпль, съ трудомъ удерживаясь, чтобъ не дать воли своимъ рукамъ: — Но позвольте мнѣ, мистеръ Стерлингъ, прежде всего, посовѣтовать вамъ, говоря со мною, не употреблять неприличныхъ и бранныхъ словъ.

— Невольно выйдешь изъ себя, когда такой проклятый мальчишка вытащитъ изъ кармана пятьдесятъ фунтовъ! Неужели такіе приличные молодцы, какъ вы, никогда не употребляютъ бранныхъ словъ?

— Нѣтъ случается, что такіе порядочные люди, какъ я, дѣлаютъ кое-что и хуже, когда ихъ выводятъ изъ терпѣнія, отвѣчалъ Темпль, бросая знаменательный взглядъ на Стерлинга.

— Конечно, отвѣчалъ капиталистъ, тотчасъ понявъ, съ кѣмъ имѣлъ дѣло: — такъ сдѣлайте милость, если уже я долженъ прилично выражаться, скажите мнѣ: какую сдѣлку заключилъ мой тупоголовый приказчикъ съ этой женщиной?

— Я не помню, чтобы онъ заключилъ какую либо сдѣлку.

— Такъ, по крайней мѣрѣ, объясните, объ чемъ они говорили.

— Я не могу передать вамъ всѣхъ подробностей ихъ разговора; я не трудился запоминать каждое слово, но могу васъ увѣрить, что этотъ молодой человѣкъ ничѣмъ не скомпрометировалъ вашей фирмы. Онъ самымъ нелюбезнымъ образомъ обращается съ вашими кліентами и ничѣмъ не обнадеживалъ бѣдной дамы на счетъ исполненія ея просьбы.

— Теперь, надѣюсь, вы мнѣ повѣрите, промолвилъ оскорбленный еврейчикъ со слезами на глазахъ.

— Если ты посмѣешь сказать еще слово, то я тебѣ снесу голову, отвѣчалъ Стерлингъ, грозно махая линейкой: — но я бы желалъ знать, что онъ именно говорилъ, мистеръ Темпль?

— Насколько я помню, онъ запугалъ бѣдную женщину до истерики, увѣряя, что, по всей вѣроятности, въ то самое время, когда она находилась въ конторѣ, ваши возы уже нагружали ея мебель.

— Вы видите, воскликнулъ Мендоза — какъ я былъ строгъ съ нею.

Стерлингъ бросилъ дикій взглядъ на кочергу у камина и, конечно, схватилъ бы ее, еслибъ пламенный порывъ гнѣва не приковалъ его къ мѣсту. Обезумѣвъ отъ страха, Мендоза спрятался за конторку.

— Такъ вотъ что, воскликнулъ разъяренный капиталистъ: — очень нужно тебѣ было остроумничать и выказываться передъ мистеромъ Темплемъ! а я плати за это пятьдесятъ фунтовъ! На какой чортъ ты предупредилъ эту женщину и ясно сказалъ ей, что я отниму отъ нея мебель если не въ тотъ же день, то на слѣдующее утро.

При этомъ, Стерлингъ бросилъ такой убійственный взглядъ на Мендозу и такъ грозно бросился къ нему, махая линейкой, что Дикъ Темпль поспѣшно всталъ между ними.

— Право, сказалъ онъ, съ трудомъ удерживаясь отъ смѣха: — Вы напрасно, мистеръ Стерлингъ, такъ волнуетесь. Насколько я могъ судить, нельзя поступать грубѣе и жестокосерднѣе вашего юноши.

— Въ этомъ-то онъ и виноватъ, проклятый идіотъ! видя ея отчаяніе, онъ долженъ былъ поступить совершенно иначе.

— Какъ?

— Этотъ нелѣпый вопросъ доказываетъ, какъ мало вы способны къ нашему дѣлу, сказалъ Стерлингъ сердито: — ему слѣдовало успокоить ее и даже, въ крайности, обѣщать отсрочку дня на два. Подобное обѣщаніе ничего не значитъ. Если бы онъ это сдѣлалъ, разбойникъ, то ея мебель уже стояла бы въ нашей кладовой. А теперь гдѣ она? Изчезла, пропала! Мы не знаемъ даже, какіе перевозчики ее увезли.

При этомъ, глаза Стерлинга стали влажными, а голосъ глухо раздавался отъ сильнаго волненія.

— Неужели дама, которая такъ пламенно просила отсрочки платежа, успѣла увезти свои вещи? воскликнулъ Темпль такимъ тономъ, который, конечно, показался бы неприличнымъ Стерлингу, еслибъ онъ былъ въ состояніи что-нибудь замѣтить въ эту минуту.

— Все увезли, сэръ, отвѣчалъ огорченный мильйонеръ: — все, столы, стулья, три кровати съ пуховиками, стоящими, по крайней мѣрѣ, пять фунтовъ каждый.

— Какъ я радъ! воскликнулъ Темпль отъ души.

Слова эти произвели потрясающее дѣйствіе. Мендоза мгновенно отскочилъ отъ конторки, за которой онъ все еще прятался, а Стерлингъ воскликнулъ громовымъ голосомъ.

— Что?

— Можетъ быть, я не вправѣ выражать мнѣніе, столь противоположное интересамъ моего хозяина, отвѣчалъ Дикъ съ презрительной улыбкой: — но я скорѣе увижу его повѣшаннымъ, чѣмъ откажусь отъ моихъ словъ. Я сказалъ и повторяю: какъ я радъ, что бѣдная старушка сохранила свою мебель.

Въ эту минуту, за темплемъ раздались одобрительныя восклицанія Софтлея и Моллета, которые, услыхавъ крупный разговоръ между Дикомъ и Стерлингомъ, незамѣтно взошли въ комнату.

— Что вы сказали? грозно спросилъ Стерлингъ, обращаяськъ Джэку Моллету.

— Я только сдѣлалъ замѣчаніе моему другу; но если вы желаете, то я повторю его въ слухъ.

— Да, я желаю, воскликнулъ Стерлингъ, внѣ себя отъ гнѣва: — только смотрите, не раскайтесь въ своихъ словахъ.

— Я сказалъ, произнесъ Моллетъ съ любезной улыбкой: — большое для насъ счастье, что мы во время узнали, какой вы человѣкъ.

— А я на это отвѣчалъ, прибавилъ Софтлей, дѣлая нѣсколько шаговъ къ Стерлингу: — что, еслибъ вы были помоложе, то я не отказалъ бы себѣ въ удовольствіи изломать свою палку на вашей спинѣ. Пойдемъ, Дикъ, изъ этого воровскаго вертепа. Слава Богу, что мы не находимся въ рукахъ этого пріятнаго джентльмэна и можемъ, когда угодно, разстаться съ нимъ.

Пріятный джентльмэнъ выслушалъ эти оскорбительныя замѣчанія съ удивительнымъ спокойствіемъ. Его гнѣвъ мгновенно исчезъ, и онъ сказалъ совершенно хладнокровно: — я вижу, господа, по вашему странному поведенію, что вы желаете нарушить условіе, такъ недавно заключенное между нами?

Наши друзья отвѣчали, что, дѣйствительно, таково было ихъ желаніе.

— Вы слишкомъ горды, чтобы служить и получать деньги у человѣка, котораго вы съ удовольствіемъ исколотили бы, еслибъ смѣли.

— Вы правы, мистеръ Стерлингъ.

— Вы убѣдились, что занятія въ моей конторѣ несовмѣстны съ возвышенными инстинктами такихъ джентльмэновъ, какъ вы.

— Если вы подразумѣваете, что мы, желая имѣть дѣло только съ честными людьми, не можемъ болѣе оставаться здѣсь, то вы совершенно правы, замѣтилъ Темпль.

— Хорошо, я самъ всю свою жизнь отличался искренностью и уважаю эту добродѣтель въ другихъ. Вы, вѣроятно, желали бы тотчасъ со мною разстаться?

— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

— Я не имѣю ничего противъ. Кажется, насколько я помню, мы не поставили въ условіи никакого срока на отказъ съ вашей или моей стороны.

— По счастію, никакого.

— Именно, по счастію, повторилъ Стерлингъ, улыбаясь съ прежнимъ добродушіемъ, которое такъ плѣнило нашихъ друзей? въ первое ихъ свиданіе: — пріятно разстаться друзьями; я надѣюсь, что ваше кратковременное пребываніе здѣсь принесетъ вамъ какую нибудь пользу.

— Безъ сомнѣнія, замѣтилъ Моллетъ.

— Я сожалѣю, что вы не остались здѣсь долѣе, конечно, сожалѣю для васъ. Нѣсколько мѣсяцевъ энергичной работы въ моей конторѣ сдѣлали бы вамъ много добра, потому что, продолжалъ Стерлингъ: — я долженъ вамъ сказать откровенно, что никогда не видывалъ такихъ простаковъ, какъ вы.

Софтлей вспыхнулъ, но Дикъ удержалъ его за рукавъ и промолвилъ шопотомъ:,

— Мерзавецъ, нарочно хочетъ возбудить ссору, а мы должны не допустить до этого. Прежде получимъ отъ него наши деньги, а потомъ выбросимъ его за окно, если это доставитъ вамъ удовольствіе.

— Однако, продолжалъ мистеръ Стерлингъ, сіяя: — я не питаю къ вамъ никакой злобы, и вы можете сослаться на меня, когда поступите на другое мѣсто. Только, пожалуйста, будьте осторожны. Прощайте, прощайте.

И сіяя, съ пріятной улыбкой, онъ протянулъ обѣ свои руки, словно былъ увѣренъ, что наши друзья съ удовольствіемъ пожмутъ ихъ.

— Извините, пріятель, сказалъ Моллетъ, пораженный менѣе другихъ этой наглой выходкой: — но грустная минута прощанія еще не наступила.

— Я васъ не понимаю, отвѣчалъ любезно Стерлингъ.

— Не лучше ли намъ окончить всѣ наши счеты прежде, чѣмъ мы разстанемся?

— Конечно, если есть между нами счеты, но я таковыхъ не знаю, произнесъ Стерлингъ, усаживаясь въ кресло и вопросительно смотря на Моллета.

— Извините, что мы вамъ напоминаемъ о такой мелочи, которая могла ускользнуть изъ вашей памяти, учтиво сказалъ Моллетъ: — но намъ приходится кое что отъ васъ получить, если я не ошибаюсь.

— Извините, мнѣ кажется, что вы ошибаетесь, отвѣчалъ игриво Стерлингъ.

— Неужели? А наши деньги?

Стерлингъ посмотрѣлъ съ любопытствомъ на каждаго изъ молодыхъ людей и наконецъ спросилъ:

— Что вы сказали, сэръ?

— Я говорю о нашихъ деньгахъ, которыя вы должны намъ отдать.

Стерлингъ медленно покачалъ головой, по потомъ неожиданно воскликнулъ, словно какая мысль его осѣнила:

— Ахъ, да, ваше жалованье за три дня… конечно, вы получите эти деньги, если желаете, но, право, между джентльмэнами…

— Послушайте, пріятель, перебилъ его Моллетъ: — остановитесь во время, а то вы раскаятесь въ своихъ словахъ. Вы хорошо зньете, о какихъ деньгахъ мы говоримъ: — о залогѣ, который вы потребовали, какъ гарантію въ томъ, что мы не уронимъ добраго имени вашей почтенной фирмы.

— А, вы говорите о тѣхъ деньгахъ, сказалъ Стерлингъ съ сладкой улыбкой: — что же вы хотите?

— Только получить ихъ, такъ какъ нѣтъ болѣе причины оставлять ихъ у васъ.

Одно чувство приличія удержало Стерлинга отъ хохота при этомъ чудовищномъ предложеніи возвратить деньги.

— Пустяки! воскликнулъ онъ: — вы смѣетесь.

— Какъ смѣемся?

— Должно быть, смѣетесь, ибо вы просите невозможнаго.

— Что вы хотите сказать? спросили наши друзья въ одинъ голосъ и съ замѣтнымъ безпокойствомъ.

— Вотъ что: въ первый разъ въ моей практикѣ я встрѣчаю такое нелѣпое предложеніе. Конечно, вы не потребуете серьёзно, чтобы я нарушилъ всѣ коммерческія правила?

— Какъ? вы считаете противнымъ коммерческимъ правиламъ возвратить деньги, которыя разъ спрятали въ свой сундукъ? воскликнулъ съ жаромъ Моллетъ: — я понимаю, что это должно быть для васъ очень непріятно, мистеръ Стерлингъ, но что же дѣлать! вамъ надо помириться съ этой мыслью. Довольно, отдайте наши деньги безъ дальнѣйшаго замедленія.

— Любезные господа, отвѣчалъ Стерлингъ съ вызывающимъ спокойствіемъ: — вы ихъ получите съ условленными 5 %.

— Но когда?

— Когда? Въ срокъ. По истеченіи шести мѣсяцевъ.

Говоря это, старикъ такъ добродушно улыбался, что юный еврей рѣшился застегнуть сюртукъ, поправить галстухъ и поднять разбросанныя на полу конторскія книги. Что же касается до нашихъ друзей, то послѣднія слова Стерлинга такъ поразили ихъ, что, въ продолженіи нѣсколькихъ секундъ, они не могли произнести ни слова и только молча смотрѣли другъ на друга.

— Будемте говорить прямо, сказалъ, наконецъ, Темпль: — вы отказывайтесь возвратить намъ триста фунтовъ на основаніи условія, которое мы, по обоюдному согласію, только что уничтожили.

— Вы не совершенно вѣрно излагаете обстоятельства дѣла, сэръ, отвѣчалъ Стерлингъ: — а дѣло самое простое: вы, господа, дали мнѣ въ взаймы триста фунтовъ по пяти процентовъ и выдали письменное обязательство не требовать ихъ обратно ранѣе полугода; поэтому я намѣренъ строго держаться нашего условія.

Въ эту минуту, бѣдные молодые люди какъ бы неожиданно прозрѣли и поняли, въ какую ловушку они попались. Стерлингъ молча посмотрѣлъ на нихъ съ пріятной улыбкой, а Мендоза одобрительно кивалъ головой, словно эта шутка была вполнѣ въ его вкусѣ.

Положеніе нашихъ друзей было отчаянное. Очевидно, они сдѣлали громадную ошибку. Какъ ни мало были они свѣдущи въ практическихъ дѣлахъ, но довольно было взглянуть на сіяющее лицо Стерлинга, чтобы убѣдиться въ его безграничной власти надъ ихъ деньгами. Они добровольно отдали ему свои послѣднія деньги и, на основаніи ихъ собственной росписки, могли получить ихъ только черезъ полгода; но всего вѣроятнѣе, что имъ никогда ихъ не видать, и никакой судъ не могъ имъ въ этомъ помочь.

Наконецъ, Моллетъ отозвалъ своихъ товарищей къ окну, и, послѣ непродолжительнаго совѣщанія, они рѣшили пойти на какую-нибудь сдѣлку хотя бы и невыгодную для нихъ, но которая развязала бы имъ руки.

— Мистеръ Стерлингъ, сказалъ Моллетъ, подходя къ нему въ качествѣ посла: — я желаю сдѣлать вамъ предложеніе.

— Новое? отвѣчалъ рѣзко почтенный капиталистъ: — я слушаю.

— Мы признаемъ, что находимся въ вашихъ рукахъ, хотя мы не можемъ поздравить васъ съ этой побѣдой, въ виду тѣхъ средствъ, къ которымъ вы прибѣгли. Какъ бы то ни было, мы признаемъ себя побѣжденными, это — несомнѣный фактъ.

Стерлингъ поклонился.

— Въ чемъ же заключается ваше новое предложеніе? спросилъ онъ.

— Мы готовы вознаградить васъ за преждевременную отдачу нашихъ денегъ: именно, мы заплатимъ вамъ условленные проценты вмѣсто того, чтобъ получить ихъ съ васъ.

— Условленные проценты? повторилъ Стерлингъ, прищуривая одинъ глазъ: — я васъ не понимаю.

— Мы заплатимъ вамъ пять процентовъ съ трехсотъ фунтовъ за шесть мѣсяцевъ.

— Вы слишкомъ добры, отвѣчалъ Стерлингъ поспѣшно: — но вы несправедливы ко мнѣ, если полагаете, что я приму такое предложеніе. Я, по принципу, долженъ отъ него отказаться.

— Значитъ, вы… началъ Моллетъ съ сіяющимъ лицомъ, но Стерлингъ его перебилъ:

— Значитъ, я не могу согласиться на подобную сдѣлку не только за пять процентовъ, но за двадцать пять или тридцать пять.

— Отчего же вы не можете? воскликнулъ гнѣвно Темпль: — вамъ не у кого просить позволенія.

— Вотъ въ этомъ вы и ошибаетесь, сэръ.

— Какъ?

— У меня есть компаньонъ, который не сойдетъ ни на шагъ съ прямаго коммерческаго пути, даже ради своей родной матери. Сорокъ пять и шестьдесятъ пять процентовъ его не соблазнятъ. Еслибъ вы его знали, то повѣрили бы мнѣ.

Говоря это, Стерлингъ громко разсмѣялся, словно мысль о какой-нибудь уступкѣ со стороны его компаньона была совершенно нелѣпа.

— Мы не знали, что у васъ компаньонъ, замѣтилъ Моллетъ: — нельзя ли его видѣть?

Стерлингъ снова разсмѣялся.

— Если вы очень желаете его видѣть, то онъ, вѣроятно, согласится переговорить съ вами; но повѣрьте мнѣ, что это будетъ только потеря времени.

— У насъ теперь довольно свободнаго времени, и потому сдѣлайте одолженіе, представьте насъ, во всякомъ случаѣ, вашему компаньону, сказалъ рѣшительно Моллетъ. — Здѣсь ли онъ теперь?

— Онъ — аккуратный дѣлецъ и, безъ сомнѣнія, въ конторѣ, ог вѣчалъ Стерлингъ и прибавилъ, обращаясь къ Мендозѣ: — пріѣхалъ мистеръ Л.?

— Да, сэръ, отвѣчалъ Мендоза: — онъ здѣсь съ 9 часовъ.

— Ступайте къ нему, скажите, кто желаетъ его видѣть, и попросите сойти внизъ.

Юный еврей вышелъ изъ комнаты и черезъ нѣсколько секундъ возвратился.

— Что же онъ идетъ? спросилъ Стерлингъ.

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Мендоза такимъ тономъ, какъ будто онъ понималъ, какую шутку разъигрывалъ его хозяинъ, и наслаждался ею.

— Что онъ сказалъ?

— Что очень занятъ и не хочетъ безпокоиться изъ пустяковъ, произнесъ съ улыбкой Мендоза.

— Въ такомъ случаѣ, мы пойдемъ къ нему, воскликнулъ Темпль: — если насъ обманули, то, по крайней мѣрѣ, не поднимутъ на смѣхъ. Моллетъ и Софтлей, пойдемте со мною. Мы найдемъ таинственнаго компаньона, если онъ только здѣсь.

— Вы найдете его во второмъ этажѣ, въ первой комнатѣ, господа, сказалъ Стерлингъ.

Наши друзья поднялись во второй этажъ, гдѣ въ дверяхъ была устроена форточка съ надписью «Контора». Темпль постучалъ въ нее палкой.

— Войдите, воскликнулъ голосъ изнутри.

Голосъ этотъ былъ немузыкальный и вообще не отличался ничѣмъ особеннымъ, но онъ произвелъ удивительное дѣйствіе на Темпля и его товарищей. Они посмотрѣли другъ на друга съ изумленіемъ.

— Вздоръ! Это невозможно! воскликнулъ Софтлей.

— Надѣюсь! А то слишкомъ былъ бы пріятный конецъ исторіи, если это — онъ! прибавилъ Дикъ Темпль.

— Во всякомъ случаѣ, намъ сказали войдите, такъ войдемте, произнесъ практическій Моллетъ.

Они повернули ручку двери, но тщетно. Темпль снова нетерпѣливо стукнулъ въ дверь своей валкой. Тогда форточка медленно отворилась.

Моллетъ сунулъ свою голову въ отверстіе и, быстро отшатнувшись, воскликнулъ гнѣвно:

— Насъ совсѣмъ надули, чортъ возьми! Это — онъ! Это — подлый мошенникъ Морисъ Лаггерсъ!

И въ эту минуту, какъ бы желая положить конецъ всѣмъ сомнѣніямъ, вышеупомянутый джентльмэнъ подошелъ къ отверстію, гладя одной рукой свой носъ, а другой вертя ручку воображаемой шарманки.

— Войдите, господа! воскликнулъ негодяй, смѣясь: — отчего вы не входите; въ послѣдній разъ, когда я имѣлъ честь васъ видѣть, вы распоряжались у меня, какъ дома.

Моллетъ наперъ плечами въ дверь, но безъ всякаго успѣха.

— Дерзкій мошенникъ, воскликнулъ онъ: — я тебѣ подарю деньги, которыя ты, вмѣстѣ съ твоимъ мерзавцемъ-товарищемъ, укралъ у меня, если ты отворишь дверь.

— Вы уже подарили намъ эти деньги, любезные олухи, отвѣчалъ Лаггерсъ, смѣясь: — я былъ увѣренъ, что поймаю васъ рано или поздно. Я поклялся вамъ отомстить. За кого, чортъ возьми, вы меня приняли?

— За подлеца! воскликнулъ Софтлей: — но гдѣ наши деньги, обманщикъ?

— Тамъ, куда вы ихъ положили, простяки, отвѣчалъ Лагтерсъ, выводя изъ себя Софтлея подражаніемъ девонширскому выговору: — приходите черезъ полгода, и я вамъ возвращу деньги съ %, если буду дома. Ха, ха, ха. Кланяйтесь сэру Вильяму Гонстону, когда его увидніе.

Говоря это, Лаггерсъ такъ неожиданно опустилъ форточку, что она едва не задѣла за носъ Софтлея, который, въ эту минуту, хотѣлъ просунуть голову въ отверстіе.

— Я попробую плечомъ! воскликнулъ онъ, стиснувъ зубы и сверкая глазами, но всѣ усилія его и товарищей были тщетны такъ крѣпко былъ задвинутъ засовъ съ внутренней стороны.

— Ну, молодцы, приналягьте, кричалъ съ громкимъ смѣхомъ Лаггерсъ: — ударьте лбами, тогда дверь поддастся!

— Мы только теряемъ время, произнесъ, наконецъ, Темпль, отирая платкомъ лобъ: — задержимъ лучше другого мошенника.

Наши друзья бросились внизъ, но было уже поздно. Дверь конторы была заперта изнутри. Они толкнулись въ комнату Мендозы, но и та была заперта.

— Непріятно потерять деньги, замѣтилъ Софтлей: — но потерять такимъ образомъ, болѣе чѣмъ досадно. Я готовъ заплакать отъ злобы.

Моллетъ не промолвилъ ни слова, но тѣмъ сильнѣе чувствовалъ онъ, какъ унизительно было ихъ положеніе. Ничего не было удивительнаго, что молодого девонширца поймали въ свои сѣти такіе ловкія негодяи, какъ Лаггерсъ и Стерлингъ; даже фактъ обмана Дика Темпля не казался ему необыкновеннымъ, но какъ могъ попасться на удочку онъ, Джэкъ Моллетъ, гордившійся тѣмъ, что держитъ всегда ухо остро и знаетъ всѣ продѣлки лондонскихъ мошенниковъ?

— Если я когда-нибудь еще встрѣчусь съ Морисомъ Лаггерсомъ, то кто нибудь изъ насъ не останется живымъ, бормоталъ онъ мрачно, по дорогѣ домой.

XV.

Если какое-нибудь сомнѣніе оставалось въ умахъ нашихъ обманутыхъ друзей, то оно окончательно разсѣялось на слѣдующій день.

По справкѣ въ извѣстномъ имъ домѣ въ переулкѣ Хромыхъ Монаховъ, оказалось, что мистеръ Стерлингъ занималъ помѣщеніе подъ контору не болѣе полугода и что, въ это самое утро, онъ отослалъ домовладѣльцу ключи квартиры, приказавъ сказать, что болѣе въ ней не нуждался и оставляетъ мебель въ уплату слѣдовавшихъ съ него денегъ.

Все было кончено, какъ выразился Дикъ Темпль, и ихъ несчастные триста фунтовъ пропали безвозвратно. При такихъ обстоятельствахъ, неудивительно, что мрачное отчаяніе овладѣло фирмой Моллетъ и К^о.

Недѣля шла за недѣлей, и ни одинъ лучъ солнца не разсѣялъ мглы, которая заволакивала теперь небосклонъ нашихъ друзей.. Дикъ Темпль получилъ одно письмо изъ Девоншира, но и то свое собственное, которое онъ писалъ теткѣ Тобитѣ Сомерфильдъ. Въ этомъ пламенномъ посланіи онъ умолялъ добрую старуху обдумать зрѣло свое жестокое рѣшеніе, которое могло только привести его къ безвременной могилѣ, а главное — дозволить ему написать еще одно, лишь одно письмо къ Адѣ, торжественно обѣщая молча, безъ ропота сойти въ свою нищенскую могилу, если молодая дѣвушка собственноручно подтвердитъ роковыя слова тётки. Но этотъ «послѣдній вопль отчаянія» не былъ услышанъ, и неумолимая тётка Тобита возвратила письмо нераспечатаннымъ.

Изъ всѣхъ трехъ только Джэкъ Моллетъ не поддался мрачному отчаянію и каждое утро отправлялся за поиски какого-нибудь занятія, которое могло бы спасти ихъ отъ «нищенской сумы», какъ онъ поэтически выражался. Впрочемъ, эта цѣль его поисковъ была только номинальная, а въ сущности, онъ упорно розыскивалъ мошенниковъ, которымъ поклялся отмстить.

Какъ справедливъ ни казался бы успѣхъ въ такомъ уважительномъ предпріятіи, но прошло два мѣсяца, и всѣ усилія Моллета оставались тщетными, такъ что даже въ его стойкомъ сердцѣ надежда начала блекнуть. Но вдругъ, нечаянно и негаданно, онъ нашелъ себѣ отличнаго союзника въ такомъ человѣкѣ, о помощи котораго не мечталъ и во снѣ.

Однажды утромъ, Софтлей и Темпль, сидя за завтракомъ услыхали необыкновенный шумъ на лѣстницѣ, и, черезъ минуту, въ комнату вбѣжалъ Моллетъ.

Онъ былъ не одинъ: онъ тащилъ за воротъ самымъ нецеремоннымъ образомъ невысокаго, худощаваго юношу, который, очень естественно, громко протестовалъ противъ такого грубаго обращенія.

— Пустить тебя, воскликнулъ Моллетъ, тяжело переводя дыханіе: — какъ бы не такъ! Ты уйдешь, когда я съ тобою покончу, если въ тебѣ останется достаточно жизни.

— Но, вѣдь, я — вамъ другъ, клянусь небомъ! отвѣчалъ съ испугомъ юноша.

Его голосъ былъ знакомый, и оба, Софтлей и Темпль, вскочили съ изумленіемъ съ своихъ мѣстъ. Эта поимка чего-нибудь да стоила! Юный еврей, мистеръ Мендоза, приказчикъ фирмы Стерлинга и Лаггерса, стоялъ передъ ними.

— Повторяю, я — вашъ другъ, упорно произносилъ несчастный юноша, котораго Моллетъ тресъ за воротъ, какъ крысоловка свою маленькую жертву: — не позволяйте ему такъ скверно со мною обращаться, господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ Софтлею и Темплю: — клянусь честью, я искалъ вашъ домъ, когда онъ меня схватилъ.

— Да, и я тебя не выпущу прежде, чѣмъ не получу нужныхъ мнѣ свѣдѣній, отвѣчалъ Моллетъ: — заприте, пожалуйста, дверь, Дикъ, а вы, мистеръ Софтлей, потрудитесь принести изъ сосѣдней комнаты пистолетъ.

При этихъ словахъ, Мендоза слезно захныкалъ и опустился бы на колѣни, еслибъ могъ только освободиться изъ рукъ Моллета, который крѣпко держалъ его за воротъ.

— Тише, Джэкъ, воскликнулъ Софтлей со смѣхомъ: — если вы хотите что-нибудь отъ него добиться, то дайте ему вздохнуть, потомъ успѣете задушить.

— Въ чемъ дѣло? спросилъ Дикъ Темпль, заперевъ дверь и спрятавъ ключь въ карманъ: — зачѣмъ вы его привели?

— Я его поймалъ на мѣстѣ преступленія, отвѣчалъ Моллетъ и, какъ бы желая доказать тождественность Мендозы, онъ толкнулъ его такъ сильно въ шею, что бѣдный еврейчикъ завертѣлся, словно волчекъ.

— Въ какомъ преступленіи вы его поймали?

— Въ шпіонствѣ. Онъ шлялся вокругъ нашего дома, подсматривая что-то, вѣроятно, по приказанію его низкихъ хозяевъ. Но, слава Богу, на этотъ разъ судьба намъ улыбнулась, и онъ въ нашихъ рукахъ.

— Господа, промолвилъ Мендоза, съ трудомъ переводя дыханіе: — умоляю васъ, выслушайте меня. Неужели вы позволите ему задушить меня въ вашихъ глазахъ и не дадите мнѣ возможности оправдаться, доказавъ всю ложность его обвиненія.

— Ну говори, разбойникъ, но смотри — не лги; а то ты заплатишь головой! воскликнулъ грозно Моллетъ, выпуская воротникъ Мендозы изъ своихъ рукъ, но, въ тоже время, схвативъ его за рукавъ: — отчего вы не принесли пистолета, Софтлей?

— Нѣтъ, нѣтъ, не надо огнестрѣльнаго оружія, воскликнулъ перепуганный еврейчикъ: — вы, господа, раскаетесь въ своей жестокости, когда узнаете, что я отыскивалъ вашъ домъ нарочно съ цѣлію сообщить вамъ важныя вѣсти.

— Ты не увѣришь насъ, что дѣло не идетъ о новой мошеннической продѣлкѣ, придуманной мерзавцемъ Стерлингомъ, замѣтилъ Дикъ Темпль: — или, можетъ быть, тебѣ приказалъ что-нибудь передать вамъ лицемѣрный негодяй Лаггерсъ. Нечего сказать, славные вы всѣ ребята! Всѣхъ бы на одну висѣлицу!

— Вы совершенно ошибаетесь, отвѣчалъ Мендоза съ необыкновенною искренностью: — я не имѣю ничего общаго съ этими плутами. Позвольте мнѣ, сэръ, прибавилъ онъ, поворачиваясь къ Дику Темплю: — обратиться къ вамъ съ вопросомъ?

Темпль молча кивнулъ головой.

— Помните ли вы, какое замѣчаніе я сдѣлалъ въ первый день вашего поступленія къ намъ?

— Я не помню, чтобы вы сказали нѣчто замѣчательное.

— Какъ? а слова мои о томъ, что иногда возстаетъ и червь на человѣка, который его топчетъ.

— Да, я теперь припоминаю, что вы сказали нѣчто подобное. Но каксе отношеніе…

— Вы сейчасъ увидите. Меня хотѣли совсѣмъ затоптать, и я возсталъ. Да, господа, прибавилъ юный еврей, заскрежетавъ зубами и со слезами на глазахъ: — эти низвіе разбойники топтали меня немилосердно, и вы видѣли мое смиреніе. Пока дѣло шло о моихъ служебныхъ обязанностяхъ, я молча все переносилъ, но я — также человѣкъ и вышелъ изъ себя, когда они коснулись моей слабой струны.

— Твоей головы, мерзавецъ? спросилъ Моллетъ.

— Нѣтъ, главы моего семейства, отвѣчалъ юный еврей.

— Смотри, негодяй, ты все лжешь! Къ чему ты припуталъ главу твоего семейства?

— Сейчасъ узнаете. Вы, конечно, помните, что я сдѣлалъ ошибку по дѣлу старухи, вещи которой…

— Да! да! помню, отвѣчалъ Темпль.

— Можете себѣ представить, господа, что, изъ мести ко мнѣ, этотъ мерзавецъ пустилъ по міру моего дѣда.

Говоря это, Мендоза отеръ свободной рукой слёзы, навернувшіяся на его глазахъ.

— А что сдѣлалъ твой дѣдъ? спросилъ Темпль.

— Ничего; онъ — такой же человѣкъ, какъ и вы, отвѣчалъ поспѣшно Мендоза: — онъ занялъ въ конторѣ деньги и акуратно платилъ проценты; но безъ всякаго предъувѣдомленія его выгнали изъ собственной лавки и продали весь его товаръ, весь его домашній скарбъ, чортъ бы ихъ побралъ, мерзавцевъ! прибавилъ юноша съ одушевленіемъ.

— Такъ ты хочешь дать намъ понять, что ты болѣе у нихъ не служишь?

— Нисколько, отвѣчалъ Мендоза, неожиданно просіявъ и знаменательно подмигивая: — какъ бы я могъ отомстить имъ, еслибъ у нихъ не остался? Вотъ въ этомъ-то вся и прелесть, что я теперь говорю съ вами и все же пользуюсь ихъ довѣріемъ.

И онъ весело разсмѣялся бы, еслибъ строгій, рѣшительный взглядъ Моллета не удержалъ его отъ этой неприличной выходки.

— Поторопитесь съ своимъ объясненіемъ, пріятель, замѣтилъ его мучитель, дергая свою жертву за рукавъ: — а то твой обѣднѣвшій дѣдъ еще болѣе обнищаетъ, купивъ траурную одежду по случаю смерти своего внука.

— Позвольте мнѣ только высказать все, что я хочу, и потомъ вы можете сдѣлать со мною все, что вамъ угодно, если мои слова окажутся неправдой, отвѣчалъ юный еврей, совершенно отрезвленный угрозой Моллета, и, сунувъ руку въ боковой карманъ, онъ досталъ оттуда письмо: — Это — также ложь? прибавилъ онъ, подавая письмо Темплю.

Послѣдній взглянулъ на адресъ и, увидавъ имя Мотью Стерлинга, замѣтилъ:

— Письмо адресовано къ мошеннику, и потому очень вѣроятно, что въ немъ много лжи.

— Оно нетолько адресовано мошеннику, но и писано мошенникомъ, произнесъ Мендоза.

— На конвертѣ штемпель Чельтенгэма, замѣтилъ Моллетъ.

— Да, оно отъ Мориса Лаггерса, который теперь живетъ въ Чельтенгэмѣ, отвѣчалъ Мендоза.

— А на кой чортъ онъ туда поѣхалъ и гдѣ можно его найти въ Чельтенгэмѣ? спросилъ Моллетъ.

— Я не знаю, для чего онъ поѣхалъ въ Чельтенгэмъ, но вы узнаете изъ письма, что онъ тамъ дѣлаетъ, сказалъ Мендоза: — Боже мой! какой ловкій мошенникъ Лаггерсъ! Вы никогда не отгадаете, какую онъ затѣялъ теперь продѣлку. Прочтите.

Дикъ Темпль взялъ письмо и прочелъ вслухъ слѣдующее:

"Чельтенгэмъ, субота, ночью. "Любезный Билли,

"Могу себѣ представить, какъ ты недоволенъ, что я тебѣ еще ничего не написалъ о дѣлѣ, по которому я пріѣхалъ сюда; но увѣряю тебя, мой достойный британецъ, что въ послѣдніе три дня я ни разу не думалъ о цѣли своей поѣздки.

"Ты, можетъ быть, найдешь мое поведеніе очень легкомысленнымъ, но дочти это письмо прежде, чѣмъ судить обо мнѣ. Ты, конечно, согласенъ со мною, что нельзя требовать отъ рыболова, чтобы онъ непремѣнно поймалъ извѣстную рыбу, онъ поймалъ какую-нибудь рыбу. При этомъ лучше словить лососку, чѣмъ камбалу.

"Твой покорный слуга въ это время усердно ловитъ рыбу и, клянусь небомъ, вытащилъ въ своихъ сѣтяхъ мѣшки съ золотомъ. Закрой глаза, мой почтенный другъ, переведи дыханіе и снова прочти эти удивительныя слова — мѣшки съ золотомъ. Я поймалъ ихъ въ мои сѣти и могу вытащить когда угодно на берегъ; единственной преградой къ обладанію этими сокровищами — женщина, которая такъ корыстолюбива, что разстанется съ ними не иначе, какъ сдѣлавшись моей женою. Это — прелюбопытная, удивительная исторія. Я не могу передать на листѣ почтовой бумаги всѣхъ подробностей, но въ кратцѣ вотъ въ чемъ дѣло: Гостинница «Король Георгъ», въ которой я остановился подъ аристократическимъ именемъ баронета Вера-де-Винтля, принадлежитъ какой-то личности, которая довѣряетъ управленіе всѣми дѣлами молодой женщинѣ, лѣтъ двадцати пяти, чрезвычайно пріятной и красивой. Это — очень приличная и нравственная особа, которая никогда не удостоила бы своимъ вниманіемъ человѣка, не носящаго титула баронета и роскошныхъ бакъ (они мнѣ стоили три фунта пять шиллинговъ).

"Когда я впервые ее увидалъ, то не имѣлъ никакой мысли о женитьбѣ. Я слишкомъ былъ занятъ нашимъ маленькимъ дѣльцомъ, но, по своему обыкновенію, былъ очень любезенъ съ этой молодой особой, которая, какъ оказалось впослѣдствіи, имѣетъ почтенную сумму пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ банкѣ. Я намѣренъ, мой другъ, повести дѣло круто и уже успѣшно началъ атаку. Повидимому, она не обращаетъ вниманія ни на кого, кромѣ господина среднихъ лѣтъ, который служилъ впродолженіи двадцати пяти лѣтъ дворецкимъ въ этой гостинницѣ и къ которому моя нареченная жена прибѣгаетъ за совѣтомъ въ каждомъ важномъ дѣлѣ. Необходимо — чего бы это ни стоило — переманить на свою сторону мистера Дика Флинта (такъ зовутъ, почтеннаго дворецкаго). Конечно, будетъ дьявольски неловко, если эта дѣвственная красавица не разстанется съ своимъ золотомъ прежде свадьбы, но ты слишкомъ хорошо меня знаешь и не усумнишься, что подобный пустякъ меня не остановитъ, хотя теперешняя мистрисъ Л., вѣроятно, не одобритъ подобнаго поступка съ моей стороны, конечно, если она объ этомъ узнаетъ. Но это невѣроятно потому, что, если дѣло удастся, такъ какъ я его затѣялъ, то мы съ тобою уѣдемъ въ Америку, и пусть обѣ жены цѣлуются между собою.

«Если тебѣ теперь дѣлать нечего, то пріѣзжай сюда на нѣсколько дней. Конечно, ты не остановишься въ „Королѣ Георгѣ“; я не боюсь тебя, Билли, но полагаю, что это было бы не совсѣмъ ловко. Поэтому я пріѣду къ тебѣ на встрѣчу на желѣзную дорогу и пріищу тебѣ приличное помѣщеніе на другомъ концѣ города. Привези съ собою какъ можно болѣе денегъ; я выдаю себя здѣсь за моднаго франтика, и это очень дорого стоитъ».

"Твой
"М. Л."

«P. S. Вѣроятно, ты болѣе не видалъ нашихъ трехъ болвановъ. Я убѣжденъ, что они болѣе насъ никогда не обезпокоютъ и до сихъ поръ не могу удержаться отъ смѣха при мысли, въ какую ярость пришелъ одинъ изъ нихъ, когда я чуть не прищемилъ у него носа, закрывъ неожиданно форточку въ двери, во время нашего послѣдняго трогательнаго свиданія».

Окончивъ чтеніе, Темпль свернулъ письмо и хотѣлъ спрятать его въ карманъ, но Мендоза, протянувъ руку, воскликнулъ:

— Извините, оно мнѣ необходимо.

— Что?

— Это письмо. Мнѣ нужно его возвратить.

— Возвратить? Кому? спросилъ Софтлей, смотря на юношу съ презрѣніемъ: — кто тебѣ далъ это письмо?

— Никто.

— Какъ ты его досталъ? Это, очевидно — частное письмо, адресованное мошеннику, который называетъ себя Стерлингомъ.

— Мнѣ мудрено было его достать, такъ какъ, повторяю, я все еще пользуюсь его довѣріемъ, отвѣчалъ юный еврей, не краснѣя.

— Ты его вынулъ изъ конторки твоего хозяина?

— Да.

— Ты его укралъ?

— Онъ, можетъ быть, назоветъ это кражей, сказалъ послѣ минутнаго размышленія Мендоза: — но, во всякомъ случаѣ, мнѣ надо положить письмо на мѣсто, а то будетъ нехорошо всѣмъ.

— Т. е. тебѣ.

— И вамъ, господа, если вы пожелаете что-либо предпринять въ настоящемъ случаѣ, замѣтилъ лукаво хитрый еврейчикъ: — вѣдь секретныя свѣдѣнія хороши, когда они остаются въ секретѣ.

— Онъ правъ, сказалъ Темпль, обращаясь къ товарищамъ.

— Весь вопросъ въ томъ, произнесъ Моллетъ: — можетъ ли этотъ воришка разъ въ жизни искренно дѣйствовать въ интересѣ честныхъ людей и противъ мошенниковъ?

— Вотъ адресъ моей частной квартиры воскликнулъ Мендоза, вынимая изъ кармана маленькую печатную карточку: — «Гаундсдичъ, Кутлерская Улица, № 14». Я тамъ родился и взросъ. Если я вамъ измѣню, то вы меня найдете по этому адресу и можете поступить со мною какъ хотите.

Наши друзья отошли въ сторону, и, послѣ минутнаго совѣщанія, Темпль спросилъ Мендозу:

— А чего вы желаете за вашу услугу?

— То есть какъ?

— Что вы желаете получить?

— Сколько денегъ?

— Конечно, чѣмъ же инымъ васъ удовлетворить.

— Вы совершенно ошибаетесь, господа, воскликнулъ Мендоза съ необыкновенной для него искренностью и сверкающими отъ злобы глазами: — я желаю не денегъ, а мести, и этого я добьюсь только, если вы, пользуясь свѣдѣніями письма, накроете мошенниковъ на мѣстѣ преступленія. Я знаю, что у васъ есть съ ними разсчеты. Расквитайтесь теперь съ ними, да хорошенько. Это научитъ мерзавцевъ не топтать въ грязь смиренныхъ червей. Мы не протестуемъ противъ того, что мы черви, но не хотимъ, чтобъ насъ топтали подкованными желѣзомъ сапогами.

Тонъ и выраженіе лица Мендозы ясно доказывали, что имъ руководила не корыстная цѣль, а надежда отомстить своимъ врагамъ, врагамъ главы его семьи.

Черезъ нѣсколько минутъ, его отпустили съ обѣщаніемъ сдѣлать ему приличный подарокъ, если сообщенныя имъ свѣдѣнія приведутъ къ успѣшному результату. Но Моллетъ, на прощаніе, торжественно посовѣтовалъ ему, въ случаѣ, если онъ продолжалъ играть двойную игру, тотчасъ перебраться изъ Кутлерской Улицы въ какую-нибудь отдаленную часть земнаго шара, а то его жизнь будетъ не въ безопасности.

— Ну, господа, воскликнулъ Джэкъ Моллетъ, когда дверь затворилась за Мендозой: — надо рѣшить, что намъ дѣлать. Если эти свѣдѣнія вѣрны, то намъ не чего терять ни минуты. Въ этомъ, конечно, мы всѣ согласны.

— Надо отправиться въ Чельтенгэмъ, замѣтилъ Софтлей.

— Немыслимо что нибудь предпринять, не побывавъ на мѣстѣ, прибавилъ Темпль.

— Вотъ парочка мерзавцевъ, воскликнулъ Софтлей, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ: — право, не знаю, кто изъ нихъ хуже. Впрочемъ, я полагаю, что Лаггерсъ — безсердечный, лицемѣрный, низкій мошенникъ.

— Конечно, нельзя похвалить его намѣренія прищемить тебѣ носъ, замѣтилъ съ улыбкой Моллетъ. — Но все же онъ вправѣ смѣяться, вспомнивъ эту сцену.

— Онъ засмѣется у меня иначе, если я когда нибудь встрѣчусь съ нимъ, произнесъ мрачно молодой девонширецъ: — я не оставлю и слѣда носа на его проклятой рожѣ. Впрочемъ, толки ни къ чему не приведутъ, надо дѣйствовать. Поѣдемте съ слѣдующимъ поѣздомъ, не правда ли, Дикъ?

— Во всякомъ случаѣ, сегодня; вы согласны, Джэкъ?

— Нѣтъ ничего хуже промедленія; но съ другой стороны, мы рискуемъ впасть и въ другую крайность, замѣтилъ Моллетъ.

— Въ какую?

— Отправиться, не приготовившись къ пути.

— Да мы готовы.

— Можетъ быть, произнесъ спокойно Моллетъ: — но, какъ говорится, ѣздить верхомъ нельзя безъ лошади. Прежде, чѣмъ рѣшить эту поѣздку, намъ надо зрѣло обсудить одинъ вопросъ.

— Вздоръ! воскликнулъ съ нетерпѣніемъ Софтлей: — мы можемъ обдумать всѣ подробности по дорогѣ въ Чельтенгэмъ. Ради Бога, Джэкъ, не удерживайте насъ по мелочнымъ причинамъ. Если вы, напримѣръ, скажете мнѣ, что слѣдуетъ хладнокровно подумать о юридическихъ послѣдствіяхъ насильственной смерти этого мерзавца, то я отвѣчу, что принимаю на себя всю отвѣтственность.

— Я нисколько не думалъ о томъ, что можетъ случиться по нашемъ прибытіи въ Чельтенгэмъ, отвѣчалъ хладнокровно Джэкъ.

— А о чемъ же?

— Какъ мы туда доѣдемъ.

— Я васъ не понимаю.

— Откуда мы возьмемъ денегъ на эту поѣздку?

— Чортъ возьми! воскликнулъ Софтлей, понуривъ голову.

— Достать денегъ очень трудно въ нашихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, прибавилъ Моллетъ.

— И подумать только, что мы тутъ бѣдствуемъ, а эти разбойники продолжаютъ мошенничать на наши деньги, произнесъ Софтлей съ отчаяніемъ: — но, клянусь небомъ, они у насъ не уйдутъ! Я продамъ свой послѣдній сюртукъ.

— И пойдете пѣшкомъ въ Чельтенгэмъ въ одной рубашкѣ? спросилъ со смѣхомъ Моллетъ.

— Пойду въ Чельтенгэмъ босой, если понадобится, сэръ, отвѣчалъ девонширецъ, гнѣвно смотря на. Джэка: — не такія лишенія переносили, мистеръ Моллетъ, люди, боровшіеся за святое дѣло освобожденія бѣдныхъ, невинныхъ созданій изъ когтей злодѣевъ.

— Если вы становитесь на такую почву, то я прошу извиненія, сказалъ Моллетъ, неожиданно принимая серьёзный тонъ: — если я позволилъ себѣ засмѣяться, то лишь представивъ себѣ, какъ, въ одно прекрасное утро, вы явитесь въ приличный городокъ Чельтенгэмъ, безъ сюртука, запыленный, нечесанный, небритый, и объявите дворецкому «Короля Георга», мистеру Флинту, что вы защитникъ невинныхъ дѣвъ отъ коварныхъ злодѣевъ. Этотъ планъ очень романтичный, но не практичный.

— Что же вы совѣтуете, Джэкъ? спросилъ Темпль.

— Мы не можемъ предпринять экспедиціи въ Чельтенгэмъ.

— Не можемъ! воскликнули въ одинъ голосъ Софтлей и Темпль.

— Дд, не можемъ всѣ трое. У насъ нѣтъ на это средствъ. Наступило молчаніе, которое первый нарушилъ Софтлей.

— Хорошо, сказалъ онъ, вставая и надѣвая шляпу: — я одинъ возьмусь за это дѣло. Предоставьте все мнѣ. Вы можете, кажется, господа, довѣрить мнѣ защиту вашей чести. Я ѣду съ слѣдующимъ поѣздомъ. Если я вамъ не вышлю удовлетворительныхъ извѣстій о нашемъ врагѣ, то перестаньте со мною знаться.

— Извините меня, воскликнулъ Дикъ Темпль: — я вполнѣ увѣренъ, что вы очень благоразумно повели бы это дѣло, Софтлей, но вы забываете, что я имѣю болѣе васъ права на эту экспедицію.

— Никто не можетъ имѣть правъ болѣе человѣка, надъ которымъ издѣвались на словахъ и на письмѣ. Какъ вы полагаете, мистеръ Моллетъ?

— Я только удивляюсь, съ какимъ хладнокровіемъ вы устранили меня. А я уже воображалъ себя на дорогѣ въ Чельтенгэмъ и, логически говоря, уже сдѣлалъ нѣсколько миль по этой дорогѣ, захвативъ Мендозу. Послушайте, Дикъ и Софглей, позвольте мнѣ продолжать путь и отзовите меня только въ такомъ случаѣ, если я окажусь недостойнымъ вашего довѣрія.

— Не надо забывать, замѣтилъ Дикъ Темпль: — что Лаггерсъ вызвалъ къ себѣ на помощь Стерлинга, такого же ловкаго мошенника, какъ и самъ. Я боюсь, что, если кто-нибудь изъ насъ отправится одинъ, они вдвоемъ пересилятъ. Лучше было бы намъ поѣхать всѣмъ троимъ, если только это можно устроить. Я предлагаю составить тотчасъ финансовый совѣтъ и обсудить, нельзя ли какъ-нибудь добыть денегъ.

Послѣ долгихъ разсужденій, оказалось, что въ общей кассѣ фирмы было всего 5 фунтовъ стерлинговъ и 10 шиллинговъ. Однако, это открытіе нисколько не привело въ уныніе нашихъ друзей, а придало имъ смѣлость отчаянія. Дѣла пришли къ такому кризису, что необходимо было пополнить кассу; къ тому же, уничтоживъ своихъ враговъ, они могли возвратить себѣ и украденные у нихъ 300 фунтовъ, такъ какъ, судя по письму Лаггерса, у него и его товарища въ деньгахъ не было недостатка.

Но весь вопросъ теперь былъ въ томъ, какъ упятерить маленькую сумму пяти фунтовъ и десяти шиллинговъ. Имъ оставалось одно только средство, и Джэкъ Моллетъ прямо указалъ на него. У Софтлея и Дика Темпля было достаточно движимаго имущества, и, черезъ два часа, благодаря любезнымъ услугамъ Моллета, отъ двухъ золотыхъ часовъ, брилліантовыхъ запонокъ, трехъ колецъ съ драгоцѣнными каменьями, золотой табакерки и булавки для галстуха съ большимъ изумрудомъ остались только квитанція закладчика и 27 фунтовъ стерлинговъ.

Имѣя въ рукахъ такую благородную сумму, наши друзья, послѣ хладнокровнаго обсужденія, все-таки рѣшили, что было бы сумасшествіемъ всѣмъ троимъ вдругъ летѣть на поле битвы. Могло оказаться, несмотря на торжественныя завѣренія Мендозы, что доставленныя имъ свѣденія, если не ложныя, то, во всякомъ случаѣ, не таковы, чтобы на основаніи ихъ можно было бы приступить къ немедленнымъ дѣйствіямъ. Съ другой стороны, письмо уже было писано съ недѣлю и, быть можетъ, Лаггерсъ уже исполнилъ свое злодѣйское намѣреніе и теперь спокойно переплывалъ океанъ съ своимъ сообщникомъ. Въ виду всего этого, друзья наши отправили Сама Софтлея въ Чельтенгэмъ для собранія предварительныхъ справокъ, а Дикъ Темпль и Джэкъ Моллетъ должны были дожидаться его письма и уже дѣйствовать согласно полученнымъ свѣдѣніямъ.

Имъ не пришлось, долго тяготиться неизвѣстностью. На третій день послѣ отъѣзда Софтлея, они получили отъ него тревожно ожидаемое письмо, нѣсколько эксцентричное, но вполнѣ удовлетворительное. Вотъ что въ немъ заключалось:

«Любезные друзья, вчера вечеромъ, человѣкъ среднихъ лѣтъ, повидимому, состоятельный скотоводъ, бесѣдовалъ по секрету съ дворецкимъ „Короля Георга“, въ его отдѣльной комнатѣ. Во время ихъ тайнаго совѣщанія, вошелъ въ гостинницу, противъ главнаго подъѣзда которой находится окно вышеупомянутой комнаты, снабженное темными занавѣсками — блестящій франтъ, съ роскошными баками и съ золотымъ лорнетомъ на носу. „Это онъ, сказалъ мистеръ Флинтъ: — узнаете вы его?“ — Узнаю ли я его? отвѣчалъ скотоводъ въ сильномъ волненіи: — я его признаю въ милліонной толпѣ, какъ бы онъ ни переодѣлся. — Такъ я вамъ желаю поскорѣе доканать этого мерзавца, произнесъ мистеръ Флинтъ: — а на помощь вы можете всегда разсчитывать, вотъ вамъ моя рука.»

"Завтра утромъ будьте на чельтенгэмской станціи, я васъ встрѣчу. Впрочемъ, благоразумнѣе было бы намъ встрѣтиться въ гостинницѣ «Три путника», отстоящей отъ станціи на одну милю и гдѣ обыкновенно собираются мои товарищи скотоводы.

Вашъ Самъ".

«P. S. Спросите мистера Джолифа».

XVI.

Врядъ ли самъ Джэкъ Моллетъ могъ бы въ такомъ совершенствѣ гримироваться скотоводомъ, какъ это удалось Самюэлю Софтлею, который, такимъ образомъ, вторично являлся въ чужой шкурѣ, ради торжества истины и справедливости. Шляпа съ широкими полями, сапоги съ коричневыми кожанными отворотами, длинный сюртукъ съ многочисленными карманами и толстая палка невольно внушали мысль, что передъ вами стоялъ скотоводъ. Въ такомъ нарядѣ и называя себя Джономъ Джолифомъ, онъ поселился въ гостинницѣ «Король Георгъ» въ Чельтенгэмѣ.

Юная особа, сидѣвшая за конторкой, обратила на себя особое вниманіе мистера Джолифа. Это была красивая, полная и нарядно одѣтая женщина, какъ слѣдуетъ быть распорядительницѣ большой процвѣтающей гостинницы. Однако, въ первый день, когда увидѣлъ ее мистеръ Джолифъ, она не казалась очень счастливой: она вышла изъ комнаты за буфетомъ съ привѣтливой улыбкой, но наблюдательный скотоводъ замѣтилъ на лицѣ ея слѣды явнаго смущенія, а на глазахъ остатки недавнихъ слезъ.

— Это богатая невѣста, подумалъ Джолифъ: — но на кой чортъ она плачетъ?

Вмѣстѣ съ тѣмъ, наблюдательный скотоводъ, попивая водку съ водою, замѣтилъ присутствіе въ комнатѣ за буфетомъ человѣка среднихъ лѣтъ. Онъ только по временамъ заглядывалъ въ столовую изъ-за занавѣски, полускрывавшей стеклянную часть двери, но Джолифъ успѣлъ разглядѣть, что на немъ былъ бѣлый галстухъ, что его лицо было почти такого же цвѣта и что его волосы были въ такомъ положеніи, какъ будто онъ только-что дико взъерошилъ ихъ руками.

— Это, безъ сомнѣнія, патріархальный слуга, сказалъ самъ себѣ Джолифъ: — покровитель красавицы, но что съ нимъ? увидѣлъ ли онъ призракъ или въ его смущеніи виновенъ злой духъ, обитающій въ тѣлѣ баронета Вера-де-Винтля.

Еслибы способность мистера Джолифа принимать чужой образъ доходила до того, что онъ могъ бы превратиться въ мышь, муху или другое незамѣтное существо, въ такомъ случаѣ, проникнувъ, полчаса тому назадъ, въ комнату за буфетомъ, онъ подслушалъ бы разговоръ между красавицей и патріархальнымъ слугою, который убѣдилъ бы его въ справедливости его послѣдней догадки.

Сначала онъ увидалъ бы патріархальнаго слугу одного въ комнатѣ, мрачно облокотившагося на каминъ, и услышалъ бы, какъ онъ произносилъ вслухъ: «Я не могу болѣе этого терпѣть, нѣтъ, Патти Перкисъ…»

Въ эту самую минуту, какъ бы вызванная изъ-подъ земли, въ дверяхъ показалась красавица-конторщица и съ улыбкой спросила:

— Ты меня звалъ, милый Дикъ?

Но, замѣтивъ его взволнованное лицо и взъерошенные волосы, она прибавила съ испугомъ;

— Что съ тобою, Ричардъ?

— Ничего, отвѣчалъ Ричардъ Флинтъ, стараясь казаться веселымъ: — я совершенно счастливъ и спокоенъ.

— Неужели вслѣдствіе того, что ты счастливъ и спокоенъ, Ричардъ, произнесла красавица: — у тебя галстухъ сползъ, жилетка застегнута криво и голова не причесана.

— Развѣ человѣкъ, чувствующій себя счастливымъ въ глубинѣ своего сердца, имѣетъ время думать о галстухѣ и прическѣ?

— Посмотри мнѣ прямо въ глаза, сказала молодая женщина, взявъ его за руку: — ну, говори откровенно, что съ тобою?

— Если ужь надо говорить правду, Патти, сказалъ честный Дикъ Флинтъ съ неожиданной рѣшимостью: — то я не совсѣмъ счастливъ. Ты въ этомъ не виновата, моя милая, такъ же какъ и сахаръ не виноватъ, что воровскія мухи облипаютъ его. Когда я вижу, что проклятые молодые франты, посѣщающіе гостинницу, ухаживаютъ за тобою подъ самымъ моимъ носомъ, то морозъ пробѣгаетъ по всему моему тѣлу.

— Ты самый милый ревнивый дуракъ, какого когда либо любила женщина, отвѣчала Патти, цѣлуя его: — но развѣ ты не предвидѣлъ, что, при такихъ обстоятельствахъ, это непремѣнно случится?

— Нѣтъ, сказалъ онъ съ изумленіемъ: — а ты предвидѣла?

— Мы оба должны были ожидать затрудненій, произнесла красавица: — но я нисколько не поощряю молодыхъ джентльмэновъ, и даже вчера, въ разговорѣ съ дерзкимъ мистеромъ Спифсомъ, я такъ высоко подымала свой носъ, что онъ и теперь у меня болитъ.

— Фи! воскликнулъ Ричардъ Флинтъ: — неужели ты думаешь, Марта, что я такъ мало себя цѣню, какъ я ни старъ и ни уродливъ, что буду тебя ревновать къ противной обезьянѣ Спифсу?

— Такъ къ кому же меня ревнуетъ Синяя Борода? воскликнула Марта, шутя, надувъ губки.

— Патти! это серьёзное дѣло, сказалъ торжественно патріархальный слуга, останавливая ея легкомысленную руку, хотѣвшую пригладить его волосы щеткой, которой сметали крошки со стола: — личность, на которую я намекаю — не обычный посѣтитель нашего заведенія, и мы должны гордиться, что такой знатный гость удостоиваетъ заглядывать къ намъ, но все же…

— Неужели ты говоришь о баронетѣ Веръ-де-Винтлѣ?

— Вотъ ты и догадалась! воскликнулъ онъ гнѣвно, съ сверкающими глазами: — его имя такъ и просится на твои губы, словно пріятное воспоминаніе объ этомъ надушенномъ франтѣ не покидаетъ тебя никогда. Да, Марта, я говорю объ этомъ молодчикѣ.

— Хорошъ молодчикъ! Кто же послѣ этого джентльмэнъ? замѣтила красавица, желая посердить мужа: — по крайней мѣрѣ, всѣ его дѣйствія обнаруживаютъ въ немъ настоящаго джентльмэна.

— Что ты хочешь этимъ сказать? воскликнулъ, выходя изъ себя, патріархальный слуга.

— Для него нѣтъ ничего слишкомъ дорогого, и онъ платитъ за все по княжески. Нельзя быть щедрѣе его.

— Да, да, я это замѣтилъ! промолвилъ Дикъ съ улыбкой Отелло.

— И онъ происходитъ изъ знатнаго рода.

— А вы почему это знаете, сударыня?

— Онъ мнѣ сказалъ. Его предокъ явился въ Англію съ Вильгельмомъ-Завоевателемъ.

— А! онъ такъ тебѣ сказалъ?

— Да, что же тутъ дурного?

— Ничего, я надѣюсь только, Марта, что его предокъ не щурилъ глазъ и не крутилъ своихъ проклятыхъ усовъ съ цѣлью плѣнить г-жу Завоевательницу, если таковая была, а г-жа Завоевательница, я надѣюсь, продолжалъ патріархальный слуга съ такою свирѣпостью, что красавица расплакалась: — не походила на нѣкоторыхъ женщинъ, не поощряла его ухаживанія, а била по щекамъ нахала.

— Если была на свѣтѣ г-жа Завоевательница, отвѣтила молодая женщина: — то я надѣюсь, что ее признавалъ женою ея законный мужъ, и она не была принуждена скрывать отъ всѣхъ свой бракъ и переносить безпомощно оскорбленія, которыя ей наносилъ ея злой мужъ.

Въ такомъ положеніи дѣлъ прибылъ мистеръ Джонъ Джолифъ, скотоводъ, въ гостинницу «Король Георгъ» и потребовалъ воды и водки въ столовой этого знаменитаго учрежденія. Вотъ причина, почему у красивой молодой женщины за буфетомъ были заплаканные глаза, а у патріархальнаго слуги взволнованное лицо.

Но самъ Джолифъ узналъ всю правду о таинственныхъ слезахъ только спустя нѣсколько часовъ и просилъ отдѣльной аудіенцій у мистера Флинта, о результатѣ которой онъ сообщилъ своимъ друзьямъ. Вмѣсто рекомендательнаго письма, онъ представилъ вѣрную копію съ письма Лаггерса къ его другу Билли. Флинтъ не былъ человѣкомъ блестящаго ума, напротивъ, былъ довольно простоватъ, но однажды усвоивъ себѣ какую нибудь идею, упорно держался ея. Онъ четыре раза прочелъ письмо съ начала до конца и, наконецъ, отдалъ его Джолифу, съ сверкающими глазами.

— Я теперь все понимаю, воскликнулъ онъ: — мои подозрѣнія были, значитъ, основательны.

— Что вы понимаете?

— Вотъ уже три дня онъ пристаетъ ко мнѣ.

— Къ вамъ?

— Да, все выпытываетъ.

— Что?

— О ней, отвѣчалъ патріархальный слуга, понижая голосъ и указывая пальцемъ на буфетъ. — Еслибъ я не былъ круглый дуракъ, то могъ бы и самъ догадаться, что въ этомъ кроется недоброе.

— Въ чемъ?

— Въ его щедрости. Знаете, сэръ, стоитъ мнѣ поправить огонь въ каминѣ, сказать ему — прощайте вечеромъ, или здравствуйте утромъ, чтобы онъ сунулъ мнѣ въ руку шиллингъ или два. Вчера онъ мнѣ далъ всего 17 шиллинговъ и 6 пенсовъ.

— А намекалъ онъ вамъ о своихъ намѣреніяхъ?

— Нѣтъ, ни единымъ словомъ. Ахъ, позвольте: онъ спросилъ меня вчера, часто ли мнѣ случалось получать по нѣскольку фунтовъ за маловажную услугу.

— Онъ зашелъ уже такъ далеко?

— Да, и когда я отвѣчалъ, что желалъ бы имѣть почаще такіе счастливые случаи, то онъ сказалъ, что поговоритъ со мною послѣ подробнѣе.

— Но еще не говорилъ?

— Нѣтъ. Сегодня утромъ, онъ, казалось, хотѣлъ начать со мною разговоръ, но къ нему зашелъ неожиданно пріятель, и они вышли вмѣстѣ.

— Пріятель! произнесъ Джолифъ, широко открывая глаза: — пожилой господинъ?

— Вотъ это такъ настоящій джентльмэнъ, совсѣмъ не походитъ на обманщика, замѣтилъ мистеръ Флинтъ: — такіе джентльмэны, какъ онъ, всегда предсѣдательствуютъ на торжественныхъ обѣдахъ и празднествахъ.

— Толстый, здоровенный, съ громаднымъ жабо?

— Да, толстый и здоровенный, но рубашка у него съ гладкой грудью и брилліантовыми запонками.

— У него сѣдые курчавые волосы и много брелоковъ на часахъ?

— Да.

— Онъ здѣсь живетъ?

— Нѣтъ, онъ остановился гдѣ-то въ частномъ домѣ. Я не знаю его адреса, но, если хотите, я наведу справку, и могу отдать ему вашу карточку, когда его увижу. Я полагалъ бы, сэръ, что такого почтеннаго человѣка надо бы предостеречь отъ мошенника Винтля, который, вѣроятно, замышляетъ что нибудь противъ него.

Скотоводъ засмѣялся.

— Вы не слыхали имени этого почтеннаго господина?

— Нѣтъ, а вы знаете, какъ его зовутъ?

— Да, мистеръ Флинтъ, и я вамъ скажу его имя, подъ величайшей тайной. Этотъ почтенный господинъ — Билли.

— Билли! повторилъ патріархальный лакей съ изумленіемъ: — не можетъ быть, чтобъ это былъ Билли…

— Да, тотъ самый Билли, которому васъ описывали, какъ круглаго дурака.

Мистеръ Флинтъ задумался. Послѣ нѣкотораго молчанія, онъ отеръ платкомъ потъ, выступившій у него на лбу, и спросилъ:

— И этотъ старикъ также имѣетъ виды на мою… на молодую женщину.

— Не думаю, мой другъ. Билли — просто шакалъ, замѣшался сюда для дѣлежа добычи, которую другой достанетъ.

И скотоводъ весело подмигивалъ патріархальному слугѣ и трепалъ его по плечу.

— Но откуда они узнали, что тутъ есть добыча? замѣтилъ Флинтъ: — имъ, кажется, все извѣстно.

— Такъ это правда?

— Что?

— Что у молодой женщины есть деньги. Вы пользуетесь ея довѣріемъ и должны это знать.

— Да, я пользуюсь ея довѣріемъ, но до извѣстной степени.

— Конечно. Вы здѣсь старый слуга и можете оказывать ей родительское покровительство.

Флинтъ засѣменилъ ногами.

— Я полагаю, что для побѣды надъ этими мошенниками намъ надо быть вполнѣ откровенными другъ съ другомъ, произнесъ онъ, наконецъ: — я вамъ открою тайну, сэръ.

— Вы можете быть увѣрены, что никто ея не узнаетъ.

— Благодарю васъ, сэръ. Дѣло въ томъ, что молодая особа, о которой мы говоримъ вовсе не дѣвица Патти Неркисъ, а г-жа Патти Флинтъ.

Скотоводъ привскочилъ съ своего стула такъ высоко, что его шляпа едва не упала съ головы.

— Вы хотите сказать, что вы женаты? спросилъ онъ съ необыкновеннымъ оживленіемъ.

— Да, уже цѣлый годъ, хотя коммерческія соображенія заставляютъ насъ хранить это въ тайнѣ.

Скотоводъ радостно свистнулъ и крѣпко пожалъ руку мистеру Флинту.

— Позвольте мнѣ васъ поздравить, сказалъ онъ: — я очень радъ это слышать для нея, для васъ и для меня. При такихъ обстоятельствахъ, вы, конечно, поможете мнѣ примѣрно наказать негодяевъ.

— Это доставляетъ мнѣ величайшее удовольствіе, сэръ, отвѣчалъ Дикъ Флинтъ: — я здѣсь всѣмъ распоряжаюсь. Составьте планъ дѣйствія и положитесь на меня; я сдѣлаю все, что могу.

Чельтенгэмъ лѣтомъ — одинъ изъ самыхъ пріятныхъ уголковъ Англіи. Во всѣхъ направленіяхъ, въ немъ есть уединенныя, очаровательныя прогулки, но особенно въ восточной и западной его оконечностяхъ. Однако, несмотря на всю ихъ прелесть, около полудня, на другой день послѣ разсказанныхъ событій, въ этихъ райскихъ уголкахъ замѣтно было присутствіе змѣи, и тайно зрѣли два заговора, подводилась мина и контр-мина.

Въ западномъ концѣ города гуляли два джентльмэна; одинъ здоровенный, красиво одѣтый, пожилой человѣкъ съ сѣдыми кудрями и тяжелой золотой цѣпочкой съ многочисленными брелоками, другой, гораздо моложе, также изящно одѣтый, съ длинными усами и баками, но съ такими манерами, которыя обнаруживали въ немъ скорѣе туземца Уайтчэпеля, чѣмъ природнаго джентльмэна, пріѣхавшаго отъ нечего дѣлать на воды въ Чельтенгэмъ.

— Все это хорошо, Морисъ, произнесъ старшій джентльмэнъ: — я не сомнѣваюсь, что вы подѣлитесь со мною, если это дѣло уладится. Но меня безпокоитъ это если.

— Нѣтъ никакого если, отвѣчалъ его товарищъ: — будьте благоразумны, и все намъ удастся. Вѣдь вы сами, Билли, всегда увѣряете, что чѣмъ болѣе дуракамъ показать денегъ, тѣмъ ихъ легче обмануть.

— Но вѣдь вы и до сихъ поръ достаточно бросали имъ пыль въ глаза.

— Да, старый другъ. Я столько разъ мѣнялъ пяти-фунтовыя бумажки, что меня легко было бы обвинить въ сбытѣ фальшивыхъ денегъ. Но этого мало. Еслибъ я могъ показать порядочную сумму денегъ, двѣсти или триста фунтовъ, и положить ихъ, напримѣръ, въ банкъ, такъ, чтобъ она знала, то я увѣренъ, что меня съ разу признали бы богатымъ человѣкомъ, которому нечего ухаживать за женщиной изъ-за денегъ.

— Можетъ быть, вы и правы. Къ тому же, мы можемъ взять деньги назадъ во всякомъ случаѣ, удастся ли наше предпріятіе или нѣтъ. Я привезъ деньги: вотъ онѣ.

— Сколько? спросилъ молодой джентльмэнъ, взявъ протянутый ему мѣшокъ.

— Триста сорокъ фунтовъ. Но, пожалуйста, Морисъ, будьте осторожны. Не слишкомъ играйте съ пойманной рыбой, смотрите, чтобы она не сорвалась съ крючка.

— Старикъ Билли, я могъ бы вытащить эту рыбу и одинъ, отвѣчалъ Морисъ, фамильярно хлопая по плечу почтеннаго джентльмэна: — но при вашихъ мудрыхъ совѣтахъ и помощи, неудача немыслима. Она теперь — зрѣлое яблочко, висящее на деревѣ, и мнѣ стоитъ только покачать дерево, чтобъ оно упало мнѣ прямо въ руки.

— Она скорѣе походитъ на персикъ, чѣмъ на яблоко. Право… Морисъ, она такая славная и розовая, что соблазнила бы всякаго и безъ денегъ.

— Эта мысль только и успокоиваетъ мою совѣсть, Билли, отвѣчалъ франтъ, подмигивая и толкая въ бокъ своего товарища: — я никогда не рѣшился бы бросить красавицу послѣ нашей свадьбы, еслибъ не былъ увѣренъ, что она найдетъ себѣ скоро человѣка, который осушитъ ея слезы и заставитъ забыть обманувшаго ее Адониса. Ну, прощайте, Билли, я полечу на крыльяхъ любви. Ха, ха, ха! Вечеромъ, въ десять часовъ, мы увидимся, и я разскажу, какъ идутъ дѣла.

Между тѣмъ, на восточной сторонѣ города, гуляли и разговаривали между собой три джентльмэна. Средній изъ нихъ по одеждѣ былъ скотоводъ.

— Что касается меня, я вполнѣ одобряю планъ Джэка, говорилъ одинъ изъ нихъ, голосъ котораго напоминалъ Дика Темпля: — осуществленіе этого плана нѣсколько затруднительно, но съ помощью, какъ его зовутъ… мистера Флинта, все уладится. Вы увѣрены, что на него можно будетъ положиться?

— Вполнѣ, отвѣчалъ скотоводъ.

— Моя первая мысль была, произнесъ джентльмэнъ, котораго называли Джэкомъ: — привязать къ корзинкѣ такую веревку, чтобы на извѣстной высотѣ она оборвалась и мошенникъ, упавъ на землю, сломилъ себѣ шею. Но Дикъ полагаетъ, что такъ далеко идти не слѣдуетъ.

— Во всякомъ случаѣ, это излишне, замѣтилъ скотоводъ: — рано или поздно, а ему веревки не избѣжать.

— Но что же станется съ архи-мошенникомъ Билли? Жаль его выпустить на свободу.

— Предоставьте это мнѣ, отвѣчалъ скотоводъ, сверкая глазами изъ подъ широкихъ полей шляпы: — назовите меня болваномъ, если оба негодяи не попадутся въ ловушку, какъ крысы.

— Если я понялъ васъ, то красавица еще не вступила въ нашъ союзъ.

— Теперь, можетъ быть, и она въ числѣ заговорщиковъ, потому что ея мужъ хотѣлъ сегодня утромъ сообщить ей обо всемъ. Я ему оставилъ копію письма Лаггерса, и если этотъ драгоцѣнный документъ не превратитъ ее въ злѣйшаго врага негодяя, то я послѣ этого не знаю женщинъ. Вы, конечно, явитесь въ гостинницу не прежде, чѣмъ я съ вами увижусь.

И наши друзья разстались, крѣпко пожавъ другъ другу руки.

XVII.

Къ величайшему удовольствію баронета Вера-де Винтля, его ухаживаніе за красавицей конторщицей шло съ замѣчательнымъ успѣхомъ.

Возвратясь въ гостинницу послѣ свиданія съ своимъ почтеннымъ другомъ, онъ былъ встрѣченъ самымъ радушнымъ образомъ красавицей. Она улыбалась ему не такъ, какъ улыбается всякій трактирщикъ гостямъ, бросающимъ деньги въ его заведеніи: щеки ея покрылись румянцемъ и глаза заблестѣли съ такимъ выраженіемъ благодарности, что негодяй внутренно засмѣялся, вполнѣ одобряя свое сравненіе молодой женщины съ зрѣлымъ, готовымъ упасть съ дерева яблокомъ.

— Я думала, что вы предприняли большую прогулку, сказала она нѣжнымъ тономъ: — но вы очень скоро вернулись, а погода такая прекрасная.

— Да, но мнѣ было скучно, ужасно скучно, отвѣчалъ джентльмэнъ, бросая убійственный взглядъ на свою собесѣдницу.

— И мнѣ также было очень скучно, произнесла Патти съ такимъ же вздохомъ.

— Вамъ всегда скучно, спросилъ Винтль съ сладкой улыбкой.

— Какъ мнѣ не быть скучно, когда здѣсь не съ кѣмъ сказать слова, отвѣчала красавица пожимая своими пухлыми плечами: — вамъ было бы также скучно, еслибъ вы оставались всегда здѣсь.

— Это зависѣло бы отъ обстоятельствъ. При нѣкоторыхъ условіяхъ, самое скучное мѣсто кажется раемъ.

И Винтль сново бросилъ убійственный взглядъ на молодую женщину.

— Я не понимаю, о какихъ условіяхъ вы говорите, наивно сказала мисъ Патти, смотря ему прямо въ глаза.

— Я говорю, напримѣръ, о пріятномъ обществѣ.

— Какъ рѣдко можно встрѣтить пріятное общество! сказала красавица, покраснѣвъ: — и какъ быстро проходитъ время, когда даже его найдешь.

— Это, обыкновенно, происходитъ оттого, что, сойдясь, люди скрываютъ другъ отъ друга, что ихъ общество пріятно. Застѣнчивость много мѣшаетъ пріятному препровожденію времени. По несчастію, я это испыталъ на себѣ.

— Вы понимаете, что я говорю вообще о случайномъ пріятномъ знакомствѣ, но никогда не скажу, каковы бы ни были мои чувства, чужому человѣку, что его общество мнѣ пріятно.

И прелестная молодая женщина засмѣялась, покраснѣвъ до корней волосъ.

— А развѣ нельзя полюбить съ перваго взгляда? спросилъ баронетъ въ полголоса.

— Очень опасно вѣрить такой любви; я никогда бы ей не повѣрила, промолвила красавица, надувъ губки и качая головой: — конечно, я сама этого не знаю, но такъ думаю, прибавила она, смѣясь и обнаруживая свои бѣлые зубы: — во всякомъ случаѣ, я подождала бы хоть немного. А вы долго остаетесь въ Чельтенгэмѣ, сэръ?

— Боже мой. какая она дура! подумалъ Веръ-де-Винтль, тожъ Морисъ Лаггерсъ: — еще минута, и она на колѣняхъ будетъ просить меня взять ее и ея деньги. Чортъ возьми, какая досада, что я ранѣе не вздумалъ заняться этимъ ремесломъ: я нажилъ бы груды золота.

На вопросъ миссъ Патти, онъ отвѣчалъ, однако, что первоначально хотѣлъ остаться не долго, но теперь не знаетъ, когда рѣшится уѣхать.

— Ахъ, да, кстати, прибавилъ онъ небрежно: — какіе здѣсь банкиры? мой лондонскій агентъ прислалъ мнѣ, по ошибкѣ, слишкомъ много денегъ, а я такъ разсѣянъ, что потеряю ихъ, если мнѣ кто-нибудь ихъ не сбережетъ.

Вынувъ изъ кармана мѣшечекъ, полученный имъ отъ Билли, онъ принялся считать находившіеся въ немъ банковые билеты и золото.

Согласно его предположенію, видъ такой большой суммы поразилъ молодую женщину. Дикъ Флинтъ увѣрялъ ее, что это — нищій негодяй и обманщикъ, а у него оказывалась груда денегъ. Конечно, эти деньги могли быть фальшивыми.

— Теперь уже всѣ конторы закрыты, отвѣчала она: — но, если вы хотите, то я запру ваши деньги въ нашъ желѣзный сундукъ до завтрашняго утра.

Этимъ путемъ она могла убѣдиться, фальшивыя ли у него деньги. Впрочемъ, поспѣшность, съ которой Винтль принялъ ея предложеніе, вполнѣ разсѣяло всѣ ея сомнѣнія.

Вскорѣ послѣ этого, баронетъ вошелъ въ столовую, весело насвистывая, и замѣтилъ, что Флинтъ подавалъ въ эту самую минуту пальто какому-то фермеру, который прошелъ мимо, не поднявъ головы и не промолвивъ ни слова.

— Что это за человѣкъ? спросилъ онъ, бросаясь въ кресло и вынимая изъ кармана надушенный платокъ: — отъ него воняетъ, какъ отъ всѣхъ простолюдиновъ.

Морисъ Лаггерсъ, когда хотѣлъ, могъ отлично корчить аристократа.

— Это, сэръ, одинъ изъ нашихъ старыхъ кліентовъ, отвѣчалъ Флинтъ, который болѣе часа находился въ самой дружеской бесѣдѣ съ ушедшимъ простолюдиномъ.

— Во всякомъ случаѣ, человѣку моего положенія не подобаетъ встрѣчаться съ подобными молодцами, произнесъ Морисъ Лаггерсъ.

— Это хорошій человѣкъ, сэръ, отвѣчалъ, мистеръ Флинтъ, получивъ новыя инструкціи: — онъ крупный фермеръ, скотоводъ, въ нашемъ околодкѣ.

— Можетъ быть, произнесъ небрежно франтъ: — но отчего онъ, приходя сюда, не нарушился, онъ заразилъ весь воздухъ. Здѣсь теперь пахнетъ точно на скотномъ дворѣ, фи, фи!

— Это вамъ, сэръ, такъ кажется, отвѣчалъ мистеръ Флинтъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ: — простому человѣку это вовсе незамѣтно. Этого скотовода всѣ уважаютъ, сэръ, и мнѣ очень жаль, что съ нимъ случилось несчастье.

— У него семейное горе? Онъ потерялъ собаку?

— Нѣтъ, сэръ, онъ потерялъ слухъ.

— Оглохъ?

— Да, сэръ, онъ не слышитъ ни слова, если ему не кричатъ во все горло подъ самое ухо. Это большое несчастье, сэръ.

— Вѣроятно, любезный другъ. Но не приставайте ко мнѣ съ вашими сказками о глухихъ дуракахъ. Меня занимаетъ гораздо интереснѣе предметъ.

— Я надѣюсь, сэръ, что это предметъ вполнѣ вамъ пріятный.

— Не совсѣмъ, Флинтъ. Ваша миссъ Патти совершенно меня изведетъ, если я не буду благоразуменъ. Какая эта очаровательная дѣвушка! Флинтъ! Я сегодня утромъ опять возился съ нею, и мнѣ тяжелѣе чѣмъ когда-нибудь.

— Что вы дѣлали, сэръ? воскликнулъ патріархальный слуга, забывая свой уговоръ съ скотоводомъ и сверкая глазами, въ которыхъ ясно виднѣлись гнѣвъ и ревность.

— Я болталъ съ нею цѣлыя полчаса и упивался ея улыбками, а это опасное препровожденіе времени. Я не могу болѣе терпѣть. Надо, старикъ, что нибудь сдѣлать.

— Я самъ не могу болѣе терпѣть и сдѣлаю что нибудь, не дожидаясь другихъ, промолвилъ сквозь зубы бѣдный мужъ, но тотчасъ, спохватившись, прибавилъ: — Извините, сэръ, у меня дурная привычка думать вслухъ. Я не слышалъ, что вы сказали.

Винтль, пристально посмотрѣлъ на слугу, посвистывая.

— Въ чемъ дѣло, сэръ? спросилъ, Флинтъ, проглатывая свою злобу.

— Ничего, ничего! не извиняйтесь, мой милый, произнесъ со смѣхомъ франтъ: — я вамъ все прощу. Но неужели вы… ха, ха, ха… эта была бы слишкомъ смѣшная шутка.

— Если вамъ все равно, то сдѣлайте одолженіе говорите ясно, а то я ничего не понимаю, произнесъ Флинтъ почти строгимъ тономъ.

Увѣренный въ своей побѣдѣ надъ миссъ Патти и не считая нужнымъ обращать вниманія на какія-нибудь временныя нѣжности, происходившія нѣкогда между лакеемъ и конторщицей, — Моррисъ Лаггерсъ произнесъ весело:

— Впрочемъ, это ваше дѣло. Но, право, смѣшно подумать, что вы могли ворковать вмѣстѣ, какъ голубки — вы, сѣдой старикъ, а она — прелестный майскій цвѣтокъ!

И баронетъ громко разсмѣялся.

Старый Дикъ также улыбнулся съ горькою усмѣшкой. Онъ повторялъ про себя послѣднія слова скотовода: — «Не останавливайте его и терпите всѣ замѣчанія негодяя о вашей женѣ, дайте ему хорошенько влопаться въ ловушку, а тогда мы его и придавимъ».

— Но, шутки въ сторону! она славная дѣвчонка, продолжалъ Винтль, крутя свои усы.

— На вашемъ мѣстѣ я не сказалъ бы ей этого.

— Отчего?

— Она, какъ всѣ женщины, тщеславна и ваши похвалы могутъ вскружить ей голову и сдѣлать ее неспособной къ исполненію своихъ обязанностей.

— Напротивъ, я сказалъ бы это, еслибъ былъ увѣренъ, что она покраснѣетъ. Просто прелесть смотрѣть на ея щечки, когда ихъ покрываетъ румянецъ. Она краснѣетъ, какъ графиня.

— Вамъ и книги въ руки; вы вѣчно живете съ графинями, замѣтилъ ядовито Флинтъ.

— Конечно. Вѣроятно, всѣ молодцы здѣшняго околодка считаютъ миссъ Пусси…

— Эту молодую особу зовутъ Патти, сэръ, произнесъ Дикъ, едва слышно скрежеща зубами и напрягая всѣ свои силы, чтобъ не броситься на стоявшаго передъ нимъ негодяя.

— Можетъ быть, но если вамъ все равно, то я буду называть ее Пусси. Это имя мнѣ болѣе нравится. Я хотѣлъ сказать, что, вѣроятно, во всемъ околодкѣ ее считаютъ славной партіей. Послушайте, Флинтъ, прибавилъ онъ, принимая серьёзный тонъ: — я долженъ, чортъ возьми, открывать свое сердце кому-нибудь, а вы, добрый старикъ, не станете смѣяться надъ подобной откровенностью.

— Нѣтъ, смѣяться не буду.

— Дѣло вотъ въ чемъ… конечно, это останется между нами… Я влюбленъ въ вашу миссъ Патти. Я серьёзно въ нее влюбленъ.

— Вы не первый, замѣтилъ патріархальный слуга, кивая головой и смотря пристально на стклянку съ анчоусами, стоявшую на буфетѣ.

— Можетъ быть, мой старый другъ, но я не думаю, чтобъ кто-нибудь могъ любить ее такъ, какъ я. Вы знаете ее давно?

— Нѣсколько лѣтъ, сэръ.

— И, конечно, принимаете въ ней интересъ?

— Да, сознаюсь, я принимаю въ ней интересъ, замѣтилъ патріархальный слуга съ страннымъ выраженіемъ лица.

— Я не сомнѣваюсь, мой старый другъ, продолжалъ Винтль все болѣе и болѣе конфиденціальнымъ тономъ: — что вы успокоите меня на счетъ… Конечно, въ ея положеніи, отъ молодой дѣвушки нельзя требовать слишкомъ строгой нравственности, но все же…

Флинтъ, во время этой отрывочной, нескладной рѣчи моднаго франта, отошелъ къ камину, но теперь онъ быстро обернулся и, внѣ себя отъ злобы, восклинулъ:

— Если вы или кто-нибудь осмѣлится набросить тѣнь…

— Не волнуйтесь, мой вспыльчивый другъ, перебилъ его Винтль: — клянусь честью джентльмэна, что я и не думалъ набрасывать на нее какую-нибудь тѣнь. Я не требую никакихъ доказательствъ ея добродѣтели послѣ вашей благородной вспышки. Я убѣжденъ, что она хорошая и добрая, дѣвушка. Перейдемъ къ дѣлу. По моему мнѣнію, такой жемчужинѣ не слѣдуетъ пропадать въ этомъ несчастномъ, скучномъ городишкѣ. Она жаждетъ болѣе достойнаго ея общества. Конечно, вы, интересуясь, какъ отецъ, молодой дѣвушкой, это замѣтили.

— Нѣтъ, сэръ, я слишкомъ темный человѣкъ, чтобы замѣтить подобные симптомы.

— Полноте, развѣ вы не замѣтили… это останется между нами… какъ блестятъ ея глаза, когда я заговариваю съ ней.

— Я близорукъ, сэръ, отвѣчалъ патріархальный слуга, энергично поправляя уголь въ каминѣ: — къ тому же, не мое дѣло наблюдать, какъ она смотритъ на гостей. Продолжайте, сэръ.

— Вѣрьте мнѣ, что ея взгляды можно понять только однимъ образомъ; по крайней мѣрѣ, я такъ надѣюсь.

— И я также, воскликнулъ съ жаромъ Флинтъ: — впрочемъ, это до меня не касается, прибавилъ онъ гораздо спокойнѣе.

— Вы ошибаетесь, мой другъ, это до васъ касается, сказалъ Винтль, понижая голосъ и знаменательно смотря на слугу: — я бы желалъ, Флинтъ, чтобы вы мнѣ помогли въ этомъ дѣльцѣ.

— Въ какомъ, сэръ?

— Вы помните, что я вамъ говорилъ вчера, вечеромъ?

— Вы спрашивали, желаю ли я заработать…

— Да.

— Я не думалъ, что вы говорили серьёзно.

— Совершенно серьёзно, произнесъ Винтль, взявъ стараго слугу за пуговку сюртука: — я разсчитывалъ на ваше дружеское содѣйствіе, Флинтъ, въ дѣлѣ, отъ котораго зависитъ все мое счастье, вся моя жизнь. Не обращайте вниманія, добрый другъ, на мои юношескія слезы. Вы нѣкогда были молоды и, вѣроятно, чувствовали, какъ я.

Мистеръ Флинтъ поднялъ глаза къ потолку, какъ бы стараясь припомнить тотъ отдаленный фактъ, на который ссылается баронетъ, но черезъ нѣсколько минутъ отрицательно покачалъ головой.

— Во всякомъ случаѣ, вы можете сочувствовать человѣку, который неожиданно безпомощно и безнадежно влюбился?

— Да, отвѣчалъ Флинтъ, послѣ минутнаго молчанія.

— И можете помочь ему достигнуть единственной цѣли всей его жизни?

— Я готовъ содѣйствовать ему въ достиженіи того, что онъ заслужилъ, отвѣчалъ уклончиво хитрый Ричардъ. — Чего вы отъ меня желаете, сэръ?

— Очень немногаго, Флинтъ. Я знаю, что миссъ Перкисъ, которая, между прочимъ, бѣдная дѣвушка и ничего не принесетъ своему мужу…

— Нѣтъ, сэръ, она получитъ полугодовое жалованье, замѣтилъ съ удивительнымъ хладнокровіемъ патріархальный слуга.

— Фи! я говорилъ вообще, сказалъ Веръ-де-Винтль, махая рукой: — кажется, человѣкъ съ моимъ положеніемъ и состояніемъ можетъ считать ее за бѣдную дѣвушку, и, слава Богу, что этотакъ, мой другъ, а то сказали бы, что я добиваюсь ея денегъ. Но вернемся къ дѣлу. Она цѣнитъ ваши совѣты и вы имѣете на нее большое вліяніе.

— Можетъ быть, я имѣю на нее вліяніе, но самое незначительное.

— Вы говорите это по скромности. Я знаю, что ваше вліяніе очень велико. Употребите его въ мою пользу, я васъ щедро вознагражу.

— Хорошо, отвѣчалъ Флинтъ, смотря въ окно: — но вѣдь это зависитъ отъ…

— Отъ цифры? Конечно, мой добрый другъ. Я имѣю сердце для любви, но голова у меня не дѣловая. Что вы скажете о двадцати фунтахъ?

— А когда они будутъ уплачены? спросилъ Флинтъ, послѣ нѣкотораго размышленія.

— Въ ту минуту, Флинтъ, когда молодая особа выйдетъ изъ гостинницы со мною, чтобъ сдѣлаться моей женою, отвѣчалъ Винтль шопотомъ: — и чѣмъ скорѣе вы заслужите эту круглую сумму, тѣмъ я буду счастливѣе.

Ричардъ Флинтъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ и, наконецъ, остановился передъ своимъ искусителемъ.

— По рукамъ, сказалъ онъ.

Баронетъ поспѣшно протянулъ ему руку и произнесъ, не скрывая своей радости:

— Помните, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Если мы станемъ работать дружно, то двадцать фунтовъ могутъ быть вашими въ концѣ недѣли, а теперь среда.

Мистеръ Флинтъ утвердительно кивнулъ головой и заговорщики разстались на время.

XVIII.

Спустя нѣсколько часовъ послѣ составленія мрачнаго заговора, объясненнаго въ предъидущей главѣ, одинъ изъ заговорщиковъ спокойно сидѣлъ въ своей комнаткѣ, за столовой «Короля Георга», и измѣннически передавалъ содержаніе заговора мистеру Джолифу, скотоводу, слушавшему съ видимымъ удовольствіемъ этотъ назидательный разсказъ.

По всей вѣроятности, никогда заговоръ не доставлялъ такого общаго удовольствія всѣмъ, касающимся до него лицамъ съ той и другой стороны. Баронетъ Веръ-де-Винтль, онъ же Морисъ Лаггерсъ, былъ на седьмомъ небѣ отъ счастья. Этотъ почтенный негодяй гордился своей способностью узнавать людей по наружности, и, какъ читатели видѣли изъ его письма къ своему лондонскому союзнику, онъ нашелъ въ Ричардѣ Флинтѣ отсутствіе тѣхъ качествъ, которыя дѣлали бы его опаснымъ соперникомъ въ случаѣ скрытной борьбы, всегда оканчивающейся въ пользу хитрѣйшаго изъ бойцовъ. Однако, утверждая, что не трудно было побѣдить такого тупоголоваго человѣка, какъ Флинтъ, осторожный Лаггерсъ указывалъ въ то же время на значительное затрудненіе, которое представилось бы, еслибъ этотъ образцовый дворецкій явился открытымъ врагомъ и соперникомъ. Быть можетъ, даже онъ былъ дѣйствительно влюбленъ въ предметъ обожанія Лаггерса, и ему было извѣстно, что у мисъ Перкисъ находилась порядочная сумма въ банкѣ. Но, съ другой стороны, также вѣроятно было, что онъ представлялъ примѣръ преданныхъ слугъ, о которыхъ пишутъ въ романахъ, и нисколько не желалъ жениться на своей юной госпожѣ. Еслибъ послѣднее предположеніе оказалось вѣрнымъ, то Лаггерсъ рѣшился предложить мистеру Флинту за хорошее жалованіе мѣсто тѣлохранителя мистрисъ Веръ-де-Винтль и главнаго наблюдателя надъ всѣми слугами въ Винтль-Голѣ, въ Монтгомериширѣ. Во всякомъ случаѣ, Лаггерсъ слѣпо вѣрилъ въ могущество денегъ и въ невозможность такого факта, чтобъ человѣкъ низкаго класса отказался отъ двадцати фунтовъ стерлинговъ.

Но удивительная тупость этого Чельтенгэмскаго молодца, который съ дѣтской прстотой клюпулъ заброшенную ему удочку, показалась Лаггерсу до того забавной, что онъ послѣ свиданія съ Флинтомъ поспѣшно отправился изъ гостинницы въ отдаленный переулокъ, гдѣ и нахохотался вдоволь. Однако, прежде чѣмъ оставить «Короля Георга», онъ нашелъ возможность помѣняться нѣсколькими словами съ миссъ Патти, которая, съ своей стороны, была такъ обворожительна, что Лаггерсъ началъ размышлять, не лучше ли ему бросить мистера Стерлинга и, вмѣсто него, увезти въ Америку молодую жену. Но, увидавъ въ концѣ переулка своего пріятеля, онъ тотчасъ перемѣнилъ теченіе своихъ мыслей.

Какъ мы уже сказали, скотоводъ и мистеръ Флинтъ, сидя въ святилищѣ послѣдняго, весело обсуждали планъ Джэка Моллета, имѣвшаго цѣлью окончательную погибель низкаго негодяя, который задумалъ уничтожить семейное счастіе мистера Флинта. Мало того, и миссъ Патти, допущенная къ участію въ этомъ военномъ совѣтѣ, предложила свое энергичное содѣйствіе.

— Я не знаю, какъ вы думаете, Флинтъ, сказалъ Джолифъ, наливая себѣ стаканъ вина изъ бутылки, стоявшей на столѣ: — а по моему, Провидѣніе нарочно избрало насъ для наказанія этого злодѣя. Все, кажется, идетъ, какъ по маслу.

— Вы правы, сэръ, отвѣчалъ Флинтъ: — и даже хорошо, что при финалѣ этой исторіи, который, безъ сомнѣнія, причинитъ большой скандалъ, не будетъ присутствовать много зрителей, такъ какъ у насъ теперь гостинница не полна посѣтителями.

— Конечно, подтвердилъ скотоводъ.

— Наша гостинница извѣстна всему околодку, какъ старомодное, семейное заведеніе, и у насъ часто останавливаются капризные господа, которые не любятъ шума. Впрочемъ, какъ я уже сказалъ, теперь у насъ не много гостей, всего съ полдюжины. Нѣтъ, ихъ восемь. Я забылъ парочку, пріѣхавшую въ понедѣльникъ.

— Будьте увѣрены, Флинтъ, что всякая молодая парочка будетъ на нашей сторонѣ, произнесъ со смѣхомъ скотоводъ.

— Но это вовсе не парочка въ томъ смыслѣ, какъ вы полагаете.

— Какъ, это не мужчина и женщина?

— Да, но это старикъ и молодая дѣвушка, вѣроятно, отецъ и дочь.

— Они изъ Лондона?

— Нѣтъ, изъ Западной Англіи.

— Изъ Западной Англіи? повторилъ скотоводъ съ нѣкоторымъ интересомъ: — а изъ какого графства?

— Изъ Девона.

— Я знаю немного эту часть свѣта, замѣтилъ скотоводъ и его веселое лицо какъ будто отуманилось.

— Можетъ быть, вы ихъ знаете, сэръ?

— Врядъ ли. Есть два Девона, сѣверный и южный, и каждый изъ этихъ округовъ очень населенъ.

— Я думалъ, что вы ихъ знаете, потому что у нихъ фамилія очень странная.

— Въ Девонѣ часто попадаются очень странныя фамиліи. Какъ вы называете этихъ господъ?

— Бретвэтъ, произнесъ Флинтъ.

Они сидѣли за старомоднымъ тяжелымъ столомъ съ толстыми ножками, но скотоводъ вскочилъ съ такой неожиданной поспѣшностью, что столъ задрожалъ и бутылка съ виномъ едва не упала.

— Какъ вы сказали? воскликнулъ мистеръ Джолифъ, и его, за минуту предъ тѣмъ, сіявшее лицо вдругъ поблѣднѣло.

Флинтъ испугался и поспѣшно повторилъ:

— Бретвэтъ.

— Вы увѣрены, что они изъ Девона?

— На ихъ сундукахъ и чемоданахъ написано Б-р-е-т-в…

— Довольно, чортъ возьми, воскликнулъ скотоводъ, выходя изъ себя: — я знаю, какъ пишется это имя. Вы сказали, что здѣсь отецъ и дочь?

— Я полагаю, сэръ. Но если вы желаете, то я узнаю навѣрное. Не прикажете ли передать вашу карточку старому джентельмэну?

— Да, такъ же, какъ провалиться сквозь землю, воскликнулъ Джолифъ гнѣвно: — извините меня, я слишкомъ рѣзокъ. А какой это джентельмэнъ… да что вы сидите молча, какъ дуракъ? могли бы, кажется, его описать.

Неожиданная дерзость скотовода, представлявшая столь разительный контрастъ съ его прежнимъ тономъ, чрезвычайно напугалъ Флинта.

— Конечно, сэръ, отвѣчалъ онъ съ нервной дрожью и бросая пламенные взгляды на дверь, въ надеждѣ, что миссъ Патти явится на шумъ: — это господинъ высокаго роста, худощавый, съ выдающимися скулами и съ свѣтлыми, нѣсколько посѣдѣвшими баками. Молодая дѣвушка также высокаго роста, но съ темными, вьющимися волосами и, если смѣю такъ выразиться, прелестнымъ…

Но прежде, чѣмъ мистеръ Флинтъ окончилъ портретъ молодой дѣвушки, скотоводъ уже покинулъ комнату и быстрыми шагами удалился изъ гостинницы.

Временная квартира Темпля и Моллета находилась въ пол-милѣ разстоянія отъ города; но мистеру Джолифу, онъ же и Софтлей, пришлось только пройти пол-дороги, такъ какъ онъ повстрѣчался со своими товарищами. Его смущенный, разстроенный видъ поразилъ ихъ издали.

— Что случилось? спросилъ съ безпокойствомъ Дикъ Темпль: — не тревожьтесь, другъ мой! Что съ вами?

— Все кончено? промолвилъ Софтлей съ тяжелымъ стономъ.

— Все кончено? повторили Джэкъ Моллетъ и Дикъ Темпль въ одинъ голосъ, съ изумленіемъ.

— По крайней мѣрѣ, что до меня касается, продолжалъ Софтлей глухимъ голосомъ и отирая холодный потъ, выступившій у него на лбу: — вы знаете, что я не трусъ, но даю клятву, что не пойду болѣе въ эту проклятую гостинницу, еслибъ даже мнѣ обѣщали груды золота.

Такое странное поведеніе Софтлея можно было объяснить только однимъ образомъ, и его друзья знаменательно переглянулись. Они оба безмолвно пришли къ одному заключенію, что выведенный изъ себя Лаггерсомъ, молодой девонширецъ забылъ свою роль, нанесъ ему побои, можетъ быть, и убилъ его.

— Я всегда этого боялся, промолвилъ Дикъ Темпль: — конечно, теперь не время упрекамъ, любезный другъ, но вы должны, были сдержать свой пылъ и хладнокровно посмотрѣть на дѣло.

— Сдержать свой пылъ! Хладнокровно посмотрѣть на дѣло! повторилъ Софтлей, широко открывая свои голубые глаза: — вотъ прекрасно! чего-же вы отъ меня хотите? Чгобъ я набѣжалъ на него въ этомъ прелестномъ маскарадномъ костюмѣ?

— Такъ вы не бросились на него, не убили его, не уничтожили негодяя? воскликнулъ Джэкъ Моллетъ.

Софтлей посмотрѣлъ прежде на него, а потомъ и на Дика Темпля, внѣ себя отъ изумленія.

— Что вы за чепуху несете, чортъ возьми! произнесъ онъ съ съ сердцемъ: — зачѣмъ мнѣ его уничтожать? Плохое же мнѣніе вы имѣете обо мнѣ, Джакъ, если считаете меня способнымъ напасть и поколотить отца за то, что его дочь не хочетъ выйти за меня замужъ. Да, наконецъ, старикъ Бретвэтъ, я думаю, постоялъ бы за себя.

— Но какое отношеніе имѣетъ къ этому дѣлу мистеръ Бретвэтъ? спросилъ Дикъ Темпль. въ свою очередь пораженный изумленіемъ: — мы думали, что вы говорили о нашемъ почтенномъ пріятелѣ Лаггерсѣ.

— О Лаггерсѣ! Чортъ возьми! Относительно его все идетъ отлично, хотя я боюсь, что не буду въ состояніи привести нашъ планъ въ исполненіе. Мы обсуждали программу нашихъ дѣйствій т. е. я и старый Флинтъ, какъ вдругъ онъ случайно замѣтилъ, что мистеръ Бретвэтъ живетъ съ дочерью въ «Королѣ Георгѣ» съ понедѣльника и останется, вѣроятно, еще нѣсколько времени.

— Пренепріятное столкновеніе! замѣтилъ Джакъ Моллетъ: — но неужели вы думаете, что мистеръ Бретвэтъ признаетъ васъ въ этомъ костюмѣ?

— Она узнаетъ, отвѣчалъ Софтлей: — и разскажетъ славную исторію теткѣ Тобитѣ! да и потомъ, хотя человѣкъ можетъ разлюбить женщину, но онъ все же не хочетъ казаться смѣшнымъ въ ея глазахъ, прибавилъ, покраснѣвъ, юный девонширецъ: — поставьте себя на мое мѣсто, Дика, и Аду на мѣсто Елены.

— Дьявольская неудача, произнесъ Темпль, уклоняясь отъ прямого отвѣта: — и въ ту самую минуту, когда все шло такъ хорошо!

— Я не полагаю, чтобы нашъ другъ, Софтлей, могъ ошибиться, замѣтилъ Джэкъ Моллетъ.

— Т. е. какъ?

— Вы не видѣли сами Мистера Бретвэта?

— Нѣтъ, слава Богу, не видалъ.

— Можетъ, есть другой мистеръ Бретвэтъ въ Девонѣ, кромѣ вашего пріятеля желѣзнодорожника.

— Любезный другъ, отвѣчалъ Софтлей: — ваше предположеніе, можетъ быть, и справедливо, но вы не убѣдите меня, чтобъ два человѣка имѣли одни и тѣже примѣты.

— Я не зналъ, что вамъ дали его примѣты.

— Да, милый Джэкъ, это человѣкъ высокаго роста, худощавый, съ выдающимися скулами и свѣтлыми, сѣдоватыми баками. Это онъ, безъ всякаго сомнѣнія.

Пока Софтлей говорилъ, всѣ трое друзей шли рядомъ по срединѣ дороги. Вдругъ Джэкъ Моллетъ и Дикъ Темпль остановились и какъ то-странно посмотрѣли другъ на друга.

— Неужели это возможно? воскликнулъ Дикъ.

— Вотъ было бы смѣшно! произнесъ Джэкъ Моллетъ, и, къ величайшему отвращенію Софтлея, они оба разразились громкимъ хохотомъ.

— Вы, кажется, болѣе падки на смѣхъ, чѣмъ на сочувствіе несчастному другу, промолвилъ онъ, кусая себѣ губы: — скажите пожалуйста, что вы нашли смѣшного въ моихъ словахъ? Не ужели вы думаете, что два человѣка могутъ такъ близко походить другъ на друга?

— Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ Дикъ Темпль: — подождите минуту, любезный другъ, и вы такъ же громко разсмѣетесь, какъ и мы. Но, шутки въ сторону, повторите примѣты мистера Бретвэта.

Софтлей исполнилъ желаніе своего друга, но съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ.

— Такъ, именно такъ! А онъ сутуловатъ?

— Онъ совсѣмъ горбатъ; но какое отношеніе…

— Потерпите еще минуту. Онъ ходитъ съ палкой?

— Когда я его зналъ, у него всегда была суковатая желтая палка.

— Съ крючкомъ вмѣсто ручки и шелковой кисточкой? спросилъ Дикъ, подмигивая Моллету.

— Да. Но какъ вы это знаете и какое отношеніе, чортъ возьми…

— Еще одинъ послѣдній вопросъ, и вы все узнаете, сказалъ Моллетъ: — у вашего мистера Бретвэта есть какой-нибудь особый знакъ на лицѣ?

— Да, небольшой шрамъ, кажется, отъ обжога.

— Такъ это онъ, мерзавецъ, его опуталъ! воскликнулъ Моллетъ: — я никогда не читывалъ въ сказкахъ такого удивительнаго происшествія.

— Мы съ Джэкомъ видѣли ихъ вдвоемъ вчера вечеромъ и сегодня утромъ. Они гуляли рука объ руку, дружески разговаривая. Бретвэтъ нюхалъ табакъ изъ его табакерки. Вы знаете, Софтлей, его табакерку? Какой хитрый разбойникъ!

— Но о комъ вы говорите? Съ кѣмъ дружески разговаривалъ Бретвэтъ, изъ чьей табакерки онъ нюхалъ табакъ? спросилъ съ нетерпѣніемъ Софтлей.

— Мы говоримъ о мистерѣ Матью Стерлингѣ.

— Неужели? промолвилъ Софтлей, приходя въ тупикъ.

— Эта неожиданная дружба не можетъ обѣщать ничего хорошаго вашему почтенному тестю, отвѣчалъ со смѣхомъ Дикъ Темпль: — такой мерзавецъ, какъ Стерлингъ, поймавъ жертву, не выпуститъ ея изъ рукъ прежде, чѣмъ выжметъ изъ нея весь сокъ.

— Неужели вы думаете, что онъ намѣренъ обмануть стараго Джабеца Бретвэта, который слыветъ самымъ хитрымъ и умнымъ человѣкомъ во всемъ Девонширѣ?

— Да, и еще интереснѣе, что старый Джабецъ Бретвэтъ уже попалъ на удочку, такъ же, какъ и мы, отвѣчалъ Дикъ: — но это такой ловкій разбойникъ, что надуетъ самого чорта, а нетолько старика Бретвэта.

— Но мы этого не должны допустить! воскликнулъ Софтлей, съ своимъ обычнымъ жаромъ: — пойдемте, друзья, вы знаете гдѣ живетъ этотъ негодяй. Мы ему помѣшаемъ окончить дьявольскую игру.

— Не лучше ли прежде узнать, въ чемъ состоитъ эта игра? замѣтилъ Моллетъ: — ложная тревога только выставила бы насъ въ смѣшномъ свѣтѣ и уничтожила бы возможность уловить другую лису.

— Такъ неужели намъ сидѣть сложа руки и смотрѣть, какъ грабятъ человѣка, не предупредивъ его о грозящей опасности? Проклятый Бретвэтъ! я его не очень долюбливаю, но не могу по совѣсти…

— Я вижу въ этомъ перстъ Провидѣнія, перебилъ его Моллетъ.

— Какъ въ томъ, что судьба его выдала связаннаго по ручкамъ и ногамъ разбойникамъ за его дурной поступокъ въ отношеніи нашего друга Софтлея! прибавилъ со смѣхомъ Темпль.

— Нѣтъ, можетъ быть, милосердное Провидѣніе свело мистера Бретвэта и негодяя Билли на счастье Стофтлея и миссъ Елены.

— Полноте болтать вздоръ, воскликнулъ Софтлей съ жаромъ: — для васъ это шутка, а, можетъ быть, это дѣло очень серьёзное для Бретвэта и его дочери.

— И для васъ, отвѣчалъ ничѣмъ неисправимый Джакъ: — развѣ можетъ быть что серьёзнѣе брака?

— Опять понесъ чепуху!

— Нисколько. Вы только лишены той дальнозоркости, которою одаренъ я. Гдѣ же тутъ чепуха? Старый джентльмэнъ съ молодой дочерью, по неожиданной, таинственной случайности, находятся подъ однимъ кровомъ съ женихомъ, отвергнутымъ недавно молодой дѣвушкой. Тутъ же находится, въ образѣ мистера Матью Стерлинга, злодѣй, который стремится запутать въ дьявольскія сѣти отца молодой дѣвушки, раззорить его и погубить. Разбойникъ дѣйствуетъ успѣшно, не подозрѣвая, что ангелъ-хранитель старика и его дочери, въ образѣ вашемъ, мистеръ Самюэль Софтлей, зорко слѣдитъ за его кознями. Наконецъ, наступаетъ критическая минута, еще одинъ шагъ, одна подпись пера, и дьяволъ торжествуетъ; но ангелъ хранитель прилетаетъ, злодѣйство дьявола обличено и онъ попранъ подъ ногами побѣдоноснаго рыцаря. Тогда рыцарь снимаетъ забрало. Молодая дѣвушка, слыша… пожалуйста, не перебивайте! изъ другой комнаты крикъ удивленія отца, вбѣгаетъ. Она, въ одно мгновеніе, все угадываетъ, бросается на колѣни, цѣлуетъ руку избавителя, которая все еще указываетъ съ презрѣніемъ на побѣжденнаго злодѣя. «Кто теяерь скажетъ, что онъ меня недостоинъ!» восклицаетъ дѣвица: — «Не я! произноситъ старикъ дрожащимъ отъ благодарности голосомъ: — О, Самюэль, прости меня! я не подозрѣвалъ, что такая благородная натура скрывалась подъ такой скромной оболочкой. Твою руку, Софтлей, и твою, дочь моя! Да благословитъ васъ Господь!»

— А что намъ дѣлать для скорѣйшаго наступленія этого блестящаго финала? произнесъ Софтлей, оправившись отъ припадка хохота, овладѣвшаго имъ и Дикомъ Темплемъ.

— Я предлагаю, прежде всего, отправиться въ нашу скромную гостинницу и тамъ обсудить дѣло, покуривая трубки, отвѣчалъ Моллетъ.

На другой день, около полудня, баронетъ Веръ-де-Винтль, завтракая въ «Король Георгѣ», спросилъ съ безпокойствомъ у мистера Флинта: какъ шло дѣло, отъ котораго зависѣло счастье всеи его жизни?

Флинтъ осторожно посмотрѣлъ въ дверь и потомъ затворилъ ее.

— Я не хочу пугать васъ, сэръ! сказалъ онъ таинственно.

— Пугать? повторилъ баронетъ, вздрогнувъ: — въ чемъ дѣло?

— Все извѣстно, сэръ, произнесъ шопотомъ мистеръ Флинтъ.

— Что извѣстно, чортъ возьми! воскликнулъ баронетъ, и въ блестящихъ глазахъ его скорѣе виднѣлся Морисъ Лаггерсъ, чѣмъ приличный Веръ-де-Винтль.

— Я говорю вамъ, что все извѣстно, продолжалъ Флинтъ тѣмъ же шопотомъ: — но это, слава Богу, еще не значитъ, что оно всѣмъ извѣстно. Уже не хорошо и то, что онъ знаетъ. Это такой вспыльчивый человѣкъ, что можетъ, не задумавшись, выбросить васъ изъ окна.

— Да, чортъ васъ возьми, говорите громче! воскликнулъ Лаггерсъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ, въ сильномъ волненіи: — о комъ вы говорите?

— О дядѣ миссъ Патти.

— Что же онъ сдѣлалъ?

— Онъ прискакалъ въ попыхахъ, сегодня ночью. Онъ внѣ себя отъ гнѣва. Право, непонятно, какъ онъ узналъ, что вы любезничаете съ его племянницей.

Баронетъ презрительно свистнулъ.

— Только-то! Ну, а молодая дѣвица что говоритъ?

— По правдѣ сказать, произнесъ торжественно Флинтъ: — я не думалъ, что она, въ столь короткое время, такъ воспламенится.

— Противъ меня?

— Нѣтъ, я никогда не видалъ ее въ такомъ энтузіазмѣ.

— Вѣроятно, она не имѣла доселѣ достойнаго предмета, замѣтилъ баронетъ, самонадѣянно мотая усъ: — но о чемъ было дѣло, любезный?

— Я не могу сказать, что именно дѣло шло объ васъ, ибо онъ никогда васъ не видалъ. Но старикъ — онъ отставной офицеръ индійской службы — слышалъ, что кто-то ухаживаетъ за племяницей и что она поощряетъ эту любовь. Боже мой, какъ онъ выходилъ изъ себя!

— А ему какая печаль?

— Вотъ видите, сэръ, вы этого не знаете, и я вамъ не сказалъ бы, еслибъ дѣло не зашло такъ далеко. У миссъ Патти есть деньги.

— Фи! произнесъ презрительно гордый джентльмэнъ: — это до меня не касается.

— Я понимаю, сэръ. Но у нея есть порядочная сумма — три тысячи фунтовъ стерлинговъ.

— Но вѣдь деньги эти ея собственныя? спросилъ баронетъ съ нѣкоторымъ интересомъ: — старому воину до нихъ нѣтъ никакого дѣла?

— Никакого, юридически. Она можетъ каждую минуту подписать чекъ и вынуть всѣ деньги изъ банка до послѣдняго пенса.

Баронетъ спокойно прихлебывалъ кофе и щелкнулъ губами съ особеннымъ удовольствіемъ при этихъ словахъ дворецкаго.

— Быть можетъ, бѣдный старикъ полагаетъ, что обязанъ наблюдать за своей племянницей въ денежныхъ дѣлахъ? замѣтилъ онъ съ гордой улыбкой.

— Нѣтъ, сэръ, я полагаю, что онъ пріискалъ ей другого жениха, отвѣчалъ Флинтъ шопотомъ.

— Какая дерзость!

— Это именно ему и сказала миссъ Патти. По крайней мѣрѣ, таковъ былъ смыслъ ея словъ.

— Повторите ея собственныя слова, такъ какъ вы ихъ слышали.

— Вотъ, видите, сэръ; сидя въ моей комнаткѣ, я слышу все, что говорится въ буфетѣ; я вамъ передамъ, но подъ строжайшей тайной, ея подлинныя слова. «Я вамъ всегда говорила, дядя, сказала она: — что не выйду замужъ за лавочника; я выйду за джентльмэна или ни за кого. Жестоко, съ вашей стороны, мѣшать моему счастью».

— Она такъ и сказала, что жестоко съ его стороны мѣшать ея счастью? воскликнулъ, сіяя торжествомъ, Веръ-де-Винтль: — вы не можете себѣ представить, мой другъ, какъ я доволенъ, что она выказываетъ столько мужества и вкуса въ своемъ выборѣ. Но вы увѣрены, что она говорила обо мнѣ? прибавилъ онъ болѣе серьёзнымъ тономъ.

— Тутъ не можетъ быть никакого сомнѣнія.

— Отчего?

— Отъ того, сэръ, что капитанъ пріѣхалъ и шумъ начался только черезъ часъ послѣ того, какъ я говорилъ съ нею о васъ, произнесъ съ самымъ безстыднымъ спокойствіемъ хитрый дворецкій.

Веръ-де Винтль такъ обрадовался этимъ словамъ, что вскочилъ со стула и, дружески хлопая по плечу Флинта, промолвилъ:

— Такъ вы говорили съ нею обо мнѣ?

— Вы понимаете, что, при такихъ обстоятельствахъ, говорить было не легко, но…

— Не легко и выработать двадцать фунтовъ, которые вы тотчасъ получите, замѣтилъ со смѣхомъ баронетъ: — какъ бы то ни было, вы говорили съ ней?

— Да, и прежде, и послѣ.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Прежде, чѣмъ капитанъ пріѣхалъ, и послѣ…

— Такъ онъ уѣхалъ, разбойникъ? воскликнулъ баронетъ. — Онъ хорошо сдѣлалъ, что убрался во-время.

— Я не говорилъ бы такъ громко на вашемъ мѣстѣ, замѣтилъ Флинтъ: — у него очень тонкія уши.

— Такъ онъ еще не уѣхалъ? спросилъ баронетъ, понижая голосъ.

— Нѣтъ, сэръ, и въ этомъ-то главное затрудненіе, отвѣчалъ дворецкій, качая головой.

— Но что же онъ тутъ дѣлаетъ? спросилъ Веръ-де-Винтль, съ безпокойствомъ смотря на Флинта: — вѣдь молодая дѣвушка объяснила ему свою твердую рѣшимость поступать по собственному усмотрѣнію. Зачѣмъ же онъ не уѣзжаетъ?

— Его посѣщенія обыкновенно продолжаются съ мѣсяцъ.

— Но вы не хотите сказать, что онъ и теперь намѣренъ пробыть здѣсь мѣсяцъ?

— Я боюсь, что таково его намѣреніе, отвѣчалъ торжественно Флинтъ. — Конечно, это большое несчастье. Я слышалъ изъ своей комнатки, какъ онъ сказалъ: — «Послушайте, Патти, человѣкъ, который вздумаетъ повести васъ въ церковь, не получивъ предварительно моего согласія — а я никому не дамъ согласія, кромѣ выбраннаго мною жениха — прежде помѣряется со мною». И, говоря это, онъ страшно стучалъ своей саблей. Но васъ можетъ утѣшать мысль, сэръ, прибавилъ Флинтъ: — что мѣсяцъ пройдетъ скоро, и тогда онъ, вѣроятно, уѣдетъ.

— Чортъ васъ возьми съ мѣсяцемъ! воскликнулъ баронетъ, далеко не аристократическимъ тономъ.

— Конечно, мѣсяцъ — долгое время для человѣка, ожидающаго чего нибудь съ нетерпѣніемъ, замѣтилъ Флинтъ. — Но, по моему, лучше ждать, чѣмъ идти на такой рискъ.

— Чтобъ драться на дуэли съ старымъ рубакой? Нѣтъ, благодарю. Я не военный.

— Я говорю не объ этомъ рискѣ, а о смѣломъ планѣ, который придумала миссъ Патти.

Баронетъ наострилъ уши.

— А какой планъ придумала миссъ Патти? спросилъ онъ.

— Что касается до меня, сэръ, то я не рѣшился бы его исполнить, отвѣчалъ Флинтъ, такъ спокойно, что трудно было сомнѣваться въ истинѣ его словъ: — я такъ ей прямо и сказалъ. Она, кажется, просто рехнулась.

— Но въ чемъ же дѣло? говорите скорѣе.

— Хорошо ей толковать, что надо провести стараго капитана, продолжалъ Флинтъ, серьёзно качая головою: — но я съ этимъ не согласенъ. Я долженъ вамъ сказать откровенно, сэръ, понравится ли вамъ это или нѣтъ, что я не согласенъ съ нею.

— Въ чемъ же вы несогласны?

— Въ томъ, что она, двадцати-пяти лѣтняя дѣвица, мечтаетъ, какъ пансіонерка, о романтичномъ бѣгствѣ съ избранникомъ ея сердца, произнесъ мистеръ Флинтъ съ благороднымъ негодованіемъ.

Веръ де-Винтль радостно вскочилъ со стула.

— Чортъ возьми! вотъ прекрасная мысль! воскликнулъ онъ. — Она предлагаетъ мнѣ похитить ее? гдѣ она? могу ли я тотчасъ ее видѣть и переговорить съ нею?

— Она не дома и вернется не ранѣе вечера. Къ тому же, вамъ не безопасно разговаривать съ нею, когда каждую минуту старый капитанъ можетъ сойти внизъ. Но вѣдь, конечно, сэръ, вы не одобрите ея нелѣпаго плана?

Веръ-де-Винтль схватилъ за руку дворецкаго и произнесъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ:

— Мой другъ, въ ваши годы осторожность и благоразуміе очень естественны, и я уважаю васъ за эти качества. Но дѣло совсѣмъ иное, когда молодыя сердца бьются въ унисонъ! Вы спрашиваете: одобрю ли я планъ миссъ Патти? Да, я его принимаю всѣмъ сердцемъ и душой.

— Но меня пугаютъ избранныя ею средства и время.

— А какое время выбрала моя красавица?

— Ночью… въ двѣнадцать часовъ, отвѣчалъ дворецкій, съ глубокимъ вздохомъ.

Веръ-де-Винтль засмѣялся.

— Конечно, сказалъ онъ: — это самое удобное время. Не выбрать же ей для такого таинственнаго предпріятія полдень!

— Все это можетъ быть, сэръ; но меня очень безпокоятъ средства, къ которымъ она хочетъ прибѣгнуть для успѣшнаго бѣгства.

— Не безпокойтесь, другъ мой, предоставьте мнѣ и молодой дѣвушкѣ распорядиться. Мы съумѣемъ преодолѣть всѣ преграды. Это дѣло, впрочемъ, и не трудное. Стоитъ только подождать, пока всѣ успокоятся въ домѣ, тихонько спуститься по лѣстницѣ, отпереть наружную дверь, сѣсть въ ожидающую за угломъ карету — и дѣло въ шляпѣ. А когда дѣло будетъ въ шляпѣ, благодаря вашей помощи, мой добрый другъ, прибавилъ баронетъ съ такой торжествующей улыбкой, какъ будто въ его рукахъ уже были четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ: — у меня будетъ жена, которую я обожаю, а вы положите въ карманъ двадцать фунтовъ. Нѣтъ, Дикъ Флинтъ, помогите мнѣ жениться на моей красавицѣ какъ можно скорѣе, и я вамъ заплачу не двадцать, а двадцать пять фунтовъ.

— Вы очень щедры, сэръ, отвѣчалъ дворецкій: — но, къ сожалѣнію, это невозможно.

— Что невозможно?

— Бѣгство. По крайней мѣрѣ, въ томъ видѣ, въ какомъ вы предполагаете.

— Отчего?

— Когда дядя миссъ Патти живетъ здѣсь, то онъ командуетъ гарнизономъ по ночамъ, какъ онъ выражается по военному, то-есть запираетъ всѣ двери и прячетъ ключи къ себѣ подъ подушку.

Подобная преграда не заслужила бы даже вниманія Лаггерса, еслибъ его не сдерживала принятая на себя роль знатнаго баронета. Въ прежнюю дѣятельную эпоху его жизни, до Портланда, ни одна дверь не могла бы устоять противъ его ловкой руки.

— Жаль, замѣтилъ онъ послѣ минутнаго молчанія: — но остаются окна.

— Вотъ и она такъ говорить, замѣтилъ Флинтъ, качая головой: — это ея идея.

Никогда, даже въ дни блестящей дѣятельности Лаггерса въ уголовныхъ судахъ, онъ не видывалъ такой удачи. Всѣ, какъ бы сговорившись, играли ему въ руку.

— Конечно, такая благоразумная особа понимаетъ, что, при случаѣ, окно можетъ вполнѣ исполнять обязанности двери, сказалъ онъ.

— Едва ли, сэръ, когда окно въ третьемъ этажѣ, отвѣчалъ спокойно Флинтъ.

— А въ сколькихъ футахъ оно отъ земли?

— Въ сорока пяти.

— Но легко можно взлѣзть въ это окно по лѣстницѣ. У васъ есть лѣстница?

— Да, рабочіе случайно оставили свою длинную лѣстницу. Но опасно взлѣзть по ней на такую вышину въ темную ночь.

Судя по выраженію лица Веръ де-Винтля, онъ раздѣлялъ мнѣніе своего пріятеля и пожелалъ всевозможныхъ бѣдствій старому капитану, который былъ причиною этого затрудненія.

— Что же говоритъ миссъ Патти? спросилъ онъ.

— Она, сэръ! она самая смѣлая женщина на свѣтѣ. Когда я ей указалъ на опасность подобнаго предпріятія, то она засмѣялась и отвѣчала, что также легко сойдетъ по приставной деревянной лѣстницѣ, какъ и по каменной. Но я долженъ признаться, сэръ, что поступилъ, какъ дуракъ, обѣщавъ свое содѣйствіе такому безумному предпріятію.

— Такъ вы обѣщали? спросилъ, Веръ-де-Винтль, широко открывая глаза отъ удивленія.

— Да, сэръ, но я васъ попрошу хоть для моего спокойствія не одобрять этого плана. Вы могли бы въ такомъ духѣ отвѣчать на ея письмо.

— Отвѣчать на ея письмо! воскликнулъ баронетъ: — но я никакого не получалъ.

— Виноватъ, сэръ. Я принесъ намъ письмо отъ миссъ Патти, но совершенно забылъ отдать его вамъ. Вотъ оно, сэръ.

Веръ-де-Винтль поспѣшно взялъ конвертъ, распечаталъ его и прочелъ слѣдующее:

"Очень смѣло, можетъ быть, даже безумно отдавать свою судьбу въ руки почти неизвѣстному мнѣ человѣку. Но я слишкомъ долго терпѣла жестокую тиранію, которая губила всю мою жизнь. Впрочемъ, я уступаю только совѣтамъ моего стараго и уважаемаго друга, Ричарда Флинта, который клянется, что вы совершенно искренны, и что я никогда не раскаюсь въ своемъ довѣріи къ вашей любви, чести и преданности. Если этому суждено совершиться, то чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Флинтъ вамъ все объяснитъ. Я не увижу васъ сегодня, такъ какъ мнѣ надо сдѣлать нѣкоторыя приготовленія, чтобъ покинуть на вѣки жилище моего дѣтства. Вы можете вполнѣ довѣриться Флинту.

Ваша П."

Все шло отлично. Не могло быть и тѣни сомнѣнія; Морисъ Лаггерсъ, конечно, былъ не такой человѣкъ, чтобъ остановиться въ нелѣпомъ колебаній на порогѣ храма счастья. Это была дѣйствительность, а не сонъ. Благодаря своей проницательности, онъ уже замѣтилъ, что дворецкій, по замѣчательной тупости, не былъ въ состояніи играть двойной роли и къ тому же онъ имѣлъ въ рукахъ собственноручное письмо молодой особы. Что значили слова: «мнѣ надо сдѣлать кое-какія приготовленія»? Очевидно, что она подъ этимъ разумѣла полученіе денегъ изъ банка. «Если этому суждено быть, то чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше». Лаггерсъ радостно щелкалъ пальцами, перечитывая эти слова. Наконецъ, онъ свернулъ письмо, пламенно поцѣловалъ его (не замѣчая дьявольской улыбки, освѣтившей при этомъ лицо Флинта), и спряталъ его въ боковой карманъ.

— Будетъ отвѣтъ? спросилъ дворецій, не сморгнувъ.

И онъ положилъ на столъ передъ Лаггерсомъ бумагу и перо.

— Конечно, и отвѣтъ, пылающій любовью, отвѣчалъ хитрый лицемѣръ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ: — но дайте мнѣ немного подумать. Вы нашъ общій другъ, Флинтъ, прибавилъ онъ съ очаровательной откровенностью: — и я прочту вамъ ея письмо. Это уничтожитъ всякое сомнѣніе на счетъ чувствъ моей красавицы. Вы когда-нибудь любили, Флинтъ?

— Я думалъ, что любилъ, сэръ, но, можетъ быть, я ошибался.

— Ха-ха-ха! каковъ человѣкъ! не увѣренъ любилъ ли онъ! Но вы понимаете, я говорю о такой любви, которая сводитъ съ ума, такъ что вы, отдаваясь ей, всецѣло чувствуете неутолимую жажду убить всякаго, кто вздумалъ бы встать между вами и предметомъ вашего обожанія!..

Слушая эту цвѣтистую рѣчь Веръ-де-Винтля, дворецкій не терпѣливо вертѣлъ въ рукахъ кочергу отъ камина и, какъ онъ впослѣдствіи сознался мистеру Джолифу, ему стоило большого труда удержаться, чтобъ не ударить кочергой гнуснаго обманщика. Но онъ преспокойно отвѣчалъ, что, конечно, запомнилъ бы, еслибъ когда-либо чувствовалъ подобную всеобъемлющую страсть.

— Я очень сожалѣю, потому что вы не будете въ состояніи, въ такомъ случаѣ, оцѣнить ея прелестную записку. Слушайте.

И онъ прочелъ письмо съ начала до конца.

— Ну, что вы объ этомъ скажете? воскликнулъ онъ, снова цѣлуя письмо.

Флинтъ самъ состоялъ членомъ совѣта трехъ, который писалъ это письмо, но онъ совершенно хладнокровно замѣтилъ, что, по его мнѣнію, оно заключало въ себѣ довольно сильныя выраженія.

— И, не правда ли, смыслъ письма несомнѣнный?

— Съ этой цѣлью оно, конечно, и писано.

— Вы замѣтили, Флинтъ, ея слова, что «если этому суждено быть, то чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше». Что вы полагаете означаютъ эти слова?

— Признаюсь, я удивленъ… и очень огорченъ… тѣмъ, что она такъ торопится бросить людей, которые…

— Ну, объ этомъ мы не будемъ говорить. Болѣе нѣтъ никакихъ преградъ?

— Нѣтъ, если судьбѣ такъ угодно, произнесъ Флинтъ съ мнимымъ неудовольствіемъ.

— Вотъ молодецъ! Значитъ, можно устроить это дѣльце завтра ночью?

— Завтра или когда угодно.

— Такъ назначимъ завтрашнюю ночь, воскликнулъ нетерпѣливый баронетъ.

И онъ поспѣшно написалъ отвѣтъ миссъ Патти, умоляя ее, въ самыхъ пламенныхъ выраженіяхъ прекратить его страданія и не дозволять имъ продолжаться долѣе слѣдующей ночи.

— Вы, конечно, устроите все, чтобъ принять молодую особу, когда она благополучно спустится по лѣстницѣ, замѣтилъ Флинтъ: — хорошо было бы, еслибъ вамъ помогъ какой-нибудь вѣрный другъ.

— У меня есть вѣрный, отвѣчалъ Веръ де-Винтль, съ благодарностью пожимая руку дворецкому: — я могъ ему слѣпо довѣрить нетолько свою жизнь, но и жизнь существа, которое дороже мнѣ всего на свѣтѣ. Это почтенный пасторъ, случайно находящійся теперь здѣсь.

— Какъ прекрасно, еслибъ вы могли, сэръ, воспользоваться помощью этого джентльмэна, воскликнулъ Ричардъ Флинтъ, съ удовольствіемъ потирая себѣ руки.

Эта мысль не входила въ голову Лаггерсу. Конечно, онъ все время разсчитывалъ на содѣйствіе своего закадычнаго друга, мистера Матью Стерлинга, на случай бѣгства съ добычею, но онъ не думалъ воспользоваться имъ, какъ орудіемъ для похищенія миссъ Патти.

— Вы правы, Флинтъ, и я очень вамъ обязанъ за эту идею, произнесъ онъ задумчиво.

— Я увѣренъ, что молодая особа сочтетъ за деликатное вниманіе съ вашей стороны участіе вашего друга въ предпріятіи, серьёзно отвѣчалъ дворецкій. — Кто знаетъ, сэръ, можетъ быть, мысль, что ея бѣгство совершается съ благословеніемъ пастора, придастъ ей силы въ послѣднюю минуту!

— Хорошо, будетъ по вашему, мой другъ. Вы можете передать милой Патти, что мой пріятель, почтенный пасторъ, будетъ сопровождать насъ въ нашемъ бѣгствѣ. Завтра утромъ, я поѣду въ Лондонъ, достану разрѣшеніе на бракъ и мы будемъ въ состояніи обвѣнчаться, какъ только достигнемъ мѣста своего назначенія.

— Будьте увѣрены, сэръ, что я передамъ ей все. Но я полагаю, что вамъ лучше бы не показываться сюда до завтрашней ночи. Тогда старикъ, по всей вѣроятности, успокоится, а, можетъ быть, даже подумаетъ, что вы отказались отъ ухаживанія за его племянницей.

— Вы правы, Флинтъ. Я такъ и поступлю. Но мы еще не назначили часа для бѣгства. Вы, кажется, говорили о полуночи?

— Лучше скажемъ, въ двѣнадцать съ половиной, сэръ. Къ этому времени вы придете къ заднимъ воротамъ и я вамъ ихъ отворю. А прежде вы приготовьте карету гдѣ-нибудь по близости.

— Я вашъ должникъ на всю жизнь, добрый Флинтъ, произнесъ негодяй, едва сдерживая свою радость: — я никогда не забуду того, что вы для меня сдѣлали.

И Лаггерсъ отправился къ своему закадычному другу, Билли, которому и передалъ, въ юмористической формѣ, любопытную бесѣду съ мистеромъ Флинтомъ.

— Поведемъ это дѣло вдвоемъ умненько, Билли, и черезъ сорокъ восемь часовъ, мы раздѣлимъ добычу, сказалъ онъ, разставаясь съ своимъ почтеннымъ товарищемъ.

XIX.

Согласно условію, въ ту самую минуту, когда на городскихъ часахъ пробила половина перваго, Веръ де-Винтль, онъ же Морисъ Лаггерсъ, стоялъ у заднихъ воротъ «Короля Георга», гдѣ Ричардъ Флинтъ его уже ждалъ. Ночь была такъ темна, какъ только могли того желать влюбленные или ихъ пособники.

Веръ-де-Винтль крѣпко пожалъ руку дворецкому.

— Мой вѣрный другъ, сказалъ онъ шопотомъ: — ваше одно присутствіе доказываетъ, что все удалось отлично.

— Не совсѣмъ, отвѣчалъ Ричардъ Флинтъ, нерѣшительнымъ голосомъ.

— Не совсѣмъ? воскликнулъ поспѣшно баронетъ: — что же случилось?

— Вотъ видите, Шекспиръ еще сказалъ: «Потокъ истинной любви никогда…»

— Не болтайте вздора, какъ старая баба, перебилъ его Веръ-де-Винтль съ сердцемъ: — скажите прямо, что случилось. Не скрывайте отъ меня правды, какъ бы она ни была непріятна.

Но Флинтъ не торопился; для успѣха его собственнаго плана надо было какъ можно болѣе проволочить время.

— Не моя вина, сэръ, увѣряю васъ, отвѣчалъ онъ: — но, если машина наскоро сложена, то не удивительно, что тотъ или другой винтъ въ ней хлябаетъ.

— Или дурно вертятся колеса оттого, что не смазаны, замѣтилъ сердито баронетъ: — да скажите прямо, чортъ возьми, что вамъ недовольно обѣщанныхъ мною денегъ. Я не стану торговаться и прибавлю еще пять фунтовъ. Слышите, я вамъ дамъ тридцать фунтовъ, только скорѣе приступимъ къ дѣлу.

— Вы ошибаетесь, сэръ, отвѣчалъ Ричардъ Флинтъ оскорбленнымъ тономъ: — я даже не думалъ о наградѣ и совершенно доволенъ тѣмъ, что вы мнѣ обѣщали. Дѣло не въ деньгахъ, а въ лѣстницѣ.

— Что же случилось съ лѣстницей?

— Ея нѣтъ.

— Какъ нѣтъ?

— Маляры, которые ее оставили, какъ я вамъ говорилъ, сегодня вечеромъ пришли и унесли ее.

— А другой лѣстницы нѣтъ?

— Такой длинной — нѣтъ.

Веръ-де-Винтль вышелъ изъ себя. Ему показалось, что его дурачатъ и исчезновеніе лѣстницы только пустой предлогъ, чтобъ отъ него отдѣлаться.

— Послушайте, другъ мой, воскликнулъ онъ, схвативъ за руку Флинта: — я слишкомъ старая птица, чтобы попасться въ такіе силки. Молодая особа, вѣроятно, раздумала — вы такъ бы прямо и сказали.

— Молодая особа также мало раздумала, какъ и вы, отвѣчалъ спокойно Ричардъ Флинтъ.

— Хорошо. Но въ сущности это все равно, такъ какъ, за отсутствіемъ лѣстницы, мы не можемъ достигнуть до ея окошка.

— Оно было бы все равно, еслибъ я не нашелъ способа преодолѣть затрудненіе. Тяжело слышать такія грубыя слова отъ васъ, сэръ, послѣ всего, что я сдѣлалъ для вашей милости.

— А! вы нашли способъ преодолѣть эту преграду, воскликнулъ баронетъ, мгновенно успокоиваясь: — такъ отчего же вы не сказали этого съ самаго начала? Извините меня, любезный другъ, за мою вспыльчивость. Подумайте только, что я долженъ былъ перенести съ тѣхъ поръ, какъ съ вами видѣлся. Укажите на способъ совершить похищеніе моей красавицы и я совершенно успокоюсь.

— Я такъ и думалъ, сэръ. Въ сущности, вѣдь веревка не длинная, только въ нѣсколько аршинъ.

Веръ-де-Винтль пристально посмотрѣлъ на дворецкаго, стараясь прочитать тайный смыслъ этихъ словъ на его лицѣ, насколько это было возможно въ окружающемъ ихъ мракѣ.

— Веревка въ нѣсколько аршинъ? повторилъ онъ.

— Да, сэръ, отвѣчалъ шопотомъ Флинтъ: — все сводится къ веревкѣ и большой корзинѣ.

— Но о чемъ вы говорите, чортъ возьми? произнесъ съ нетерпѣніемъ баронетъ.

— Это очень простей способъ, и я увѣренъ, что вы его вполнѣ одобрите. Съ перваго взгляда, онъ можетъ показаться страннымъ, но въ сущности гораздо безопаснѣе лѣстницы. Выслушайте меня, сэръ. Вотъ въ чемъ дѣло. Окно моей спальни находится прямо надъ окномъ комнаты миссъ Патти. Корзина, которую я выбралъ, громадная, крѣпкая и имѣетъ ручки съ обѣихъ сторонъ. Я привязалъ къ ней надежную веревку, вы сядете — и дѣло въ шляпѣ.

— Куда я сяду? воскликнулъ съ негодованіемъ баронетъ.

— Въ корзину, сэръ, отвѣчалъ Ричардъ Флинтъ съ веселой улыбкой: — одинъ конецъ веревки привязанъ къ ручкамъ корзины, въ которую вы сядете, а другой будетъ въ моихъ рукахъ. Я изъ окна своей комнаты подниму васъ къ окну миссъ Патти; она сядетъ къ вамъ въ корзину и я васъ обоихъ опущу на землю. Вотъ и все.

Этотъ планъ былъ до того удивителенъ, что Морисъ Лаггерсъ всталъ совершенно въ тупикъ, и еслибъ призъ былъ не такъ значителенъ, то онъ, вѣроятно, не рѣшился бы на столь большой рискъ.

— Какъ вамъ нравится это предложеніе, сэръ? спросилъ Флинтъ, первый прерывая молчаніе.

— По правдѣ сказать, я предпочелъ бы всякій другой менѣе рискованный способъ, отвѣчалъ баронетъ съ искуственной веселостью: — а что говоритъ объ этомъ молодая особа?

— Она въ восторгѣ и предпочитаетъ корзину лѣстницѣ.

— Но увѣрены ли вы, что корзина и веревка выдержатъ нашу тяжесть?

— Два часа тому назадъ, сэръ, я дѣлалъ опытъ, отвѣчалъ хитрый Флинтъ: — я положилъ въ корзину три мѣшка картофеля и совершенно легко поднималъ и опускалъ ихъ на веревкѣ. Но всего лучше, сэръ, пойдемте и вы увидите сами, какой это удобный способъ.

Веръ-де-Винтль, въ сопровожденіи дворецкаго, отправился къ задней стѣнѣ гостинницы и увидалъ висѣвшую на воздухѣ обширную корзину. Веревка, на которой она была привязана, была опущена изъ верхняго этажа и казалась до того толстой, что могла сдержать полдюжины человѣкъ.

— А вы увѣрены въ крѣпости рѣшотки у вашего окна? спросилъ баронетъ.

— Совершенно. Она не дрогнула, какъ каменный утесъ, когда на ней повисли три мѣшка картофеля.

Въ рукахъ у дворецкаго былъ маленькій глухой фонарь, съ помощью котораго онъ освѣтилъ корзину. Въ то же время, благодаря этому свѣту, баронетъ увидалъ на землѣ маленькій чемоданъ.

— Это что такое? спросилъ онъ.

— Не знаю, отвѣчалъ шопотомъ Флинтъ: — но полагаю, что тутъ драгоцѣнные предметы. Миссъ Патти просила меня не спускать глазъ съ чемодана, пока все дѣло не кончится.

Эти послѣднія слова окончательно побудили Веръ-де-Винтля рѣшиться на смѣлый подвигъ. Онъ былъ увѣренъ, что въ чемоданѣ находилась часть состоянія легкомысленной молодой дѣвушки. Онъ застегнулъ до верху свое пальто и ухарски нахлобучилъ шляпу.

— Я готовъ, сказалъ онъ: — вѣроятно, молодая особа будетъ ждать меня, когда я достигну окошка?

— Она, конечно, уже теперь стоитъ у окна и удивляется, что вы боитесь рискнуть на такой пустякъ!

— Если я колебался, то потому лишь, что думалъ о ней, а не о себѣ, сказалъ баронетъ такимъ громкимъ шопотомъ, что его должна была слышать миссъ Патти, если она дѣйствительно, какъ полагалъ Флинтъ, стояла у окна. — Но будьте осторожны. Не забывайте, что на вашей веревкѣ будетъ висѣть грузъ въ тридцать фунтовъ.

— Я буду думать, сэръ, что вы висите на ней, отвѣчалъ почтительно Ричардъ Флинтъ: — я теперь пойду въ домъ, сэръ; я нарочно оставилъ открытымъ окно въ прачешной и когда вы увидите, что веревка движется, то садитесь въ корзину. Я васъ тотчасъ и стану поднимать.

Такимъ образомъ, спустя четверть часа, посторонній наблюдатель могъ бы насладиться необыкновеннымъ зрѣлищемъ. Большая корзина медленно поднималась по стѣнѣ; въ ней сидѣла человѣческая фигура и колыхалась изъ стороны на сторону гораздо безжалостнѣе, чѣмъ корабль на морѣ во время бури. Вѣроятно, ни одинъ пассажиръ на кораблѣ, страдающій морской болѣзнью, не жаждалъ такъ пламенно очутиться на твердой землѣ, какъ сидѣвшій въ корзинѣ Лаггерсъ. На верху зрѣлище было гораздо веселѣе. Окно въ комнатѣ мистера Флинта было широко открыто, и веревка, на которой висѣла корзина съ ея несчастной ношей, была прикрѣплена къ рѣшоткѣ окошка. При свѣтѣ ночного фонаря можно было бы ясно разсмотрѣть веселое лицо дворецкаго, который шопотомъ разговаривалъ съ человѣкомъ, имѣвшимъ поразительное сходство съ скотоводомъ, мистеромъ Джолифомъ, помогавшимъ ему по временамъ тянуть веревку, причемъ Лаггерсъ ощущалъ самые странные толчки. Наконецъ, сильный ударъ о стѣну заставилъ его удариться головою о крѣпкій, точно желѣзный ободокъ корзины.

— Вамъ хорошо, сэръ? спросилъ Флинтъ съ трогательнымъ сочувствіемъ.

— Чортъ васъ возьми, я весь въ синякахъ! отвѣчалъ несчастный, скрежеща зубами: — тяните ровнѣе. Вотъ такъ, молодецъ!

— Я думаю теперь довольно.

— Что довольно?

— Поднимать карзину. Вы можете захватиться за подоконникъ и подняться на рукахъ. У нея есть огонь? Если нѣтъ, то постучите. Она, можетъ быть, въ другой комнатѣ.

— Чортъ васъ возьми. Я отъ окна еще на добрый аршинъ.

Съ помощью Джолифа, Флинтъ дернулъ веревку такъ сильно, что корзина ударилась съ трескомъ о стѣну и раздался полузаглушенный стонъ бѣдной жертвы.

— Теперь хорошо, сэръ? спросилъ нѣжнымъ голосомъ Флинтъ.

— Жаль, что я не могу вамъ сказать на ухо, какъ мнѣ хорошо, старый болванъ! отвѣчалъ баронетъ внѣ себя отъ злобы: — развѣ вы не слышите, поднимайте выше!

— Вы погубите насъ всѣхъ, если будете такъ кричать, сэръ, произнесъ дворецкій дрожащимъ шопотомъ: — у старика сонъ очень легкій и если онъ услышитъ… Держитесь, сэръ!

И съ содѣйствіемъ скотовода, Флинтъ придалъ корзинѣ самое опасное вращательное движеніе.

— Господи! воскликнулъ онъ: — что-то случилось. Болѣе не идетъ.

— Что не идетъ?. Что случилось?

— Веревка не поднимается, сэръ.

— Отчего, идіотъ?

— Гдѣ-нибудь задѣла, вѣроятно, между водосточной трубой и стѣной. Берегитесь!

Новый, страшный толчокъ привелъ въ такой ужасъ Лаггерса, что онъ огласилъ воздухъ грубой бранью, которую можно услышать только въ трущобахъ Вайтчапеля.

— Я на вашемъ мѣстѣ, не выражался бы такъ, сэръ, произнесъ съ упрекомъ Флинтъ: — если молодая особа это услышитъ, то измѣнитъ свое хорошее о васъ мнѣніе. Къ тому же, прибавилъ онъ, подмигивая Джолифу: — ужасно было бы встрѣтить неожиданную смерть съ такими нечестивыми словами на устахъ.

И они оба, перегнувшись черезъ подоконникъ, могли различить, несмотря на, темноту, смертельно блѣдное лицо Лаггерса.

— Если ты думаешь издѣваться надо мною, старый дуракъ, воскликнулъ гнѣвно баронетъ: — то ты жестоко ошибаешься. Если ты не можешь или не хочешь поднять меня выше, то опускай на землю, да скорѣе.

— Мнѣ очень жаль, сэръ, отвѣчалъ Флинтъ, совершенно спокойно: — веревка нейдетъ ни вверхъ, ни внизъ. Впрочемъ, держитесь, я еще разъ попробую.

Эта послѣдняя проба такъ чудовищно потрясла корзину, что несчастная жертва едва не выпала изъ нея.

— Негодяй! воскликнулъ Лаггерсъ: — жаль, что я не наверху!

— И мнѣ жаль, сэръ, да и веревкѣ былобы легче, произнесъ невозмутимый Флинтъ, и потомъ съ поддѣльнымъ страхомъ прибавилъ: — Боже милостивый! Я этого только и боялся!

— Чего? что случилось?

— Вы сейчасъ, сэръ, увидите. Да сидите тише. Она рвется

— Что рвется? воскликнулъ Веръ-де-Винтль съ ужасомъ.

— Веревка, отвѣчалъ Флинтъ, дрожащимъ голосомъ.

— Боже мой! Нѣтъ, это не серьёзно! застоналъ несчастный.

— Ахъ, еслибъ это была шутка! отвѣчалъ дворецкій съ мнимымъ испугомъ: — тяжело будетъ мнѣ всю жизнь имѣть на совѣсти смерть человѣка!

— Не теряй голову, проклятый! крикнулъ во все горло Лаггерсъ, забывая, въ своемъ отчаяніи, совѣтъ Флинта говорить шопотомъ: — и скажи мнѣ толкомъ, въ чемъ дѣло.

Флинтъ освѣтилъ фонаремъ веревку и, осмотрѣвъ ее со всѣхъ сторонъ, отвѣчалъ:

— Веревка разсучилась. Я не знаю, сколько въ ней нитей, но уже три лопнули и четвертая сейчасъ лопнетъ. Ничего нельзя сдѣлать до разсвѣта, сэръ. Слава Богу, что свѣтаетъ въ пятъ часовъ.

— Мерзавецъ! воскликнулъ Веръ-де-Винтль: — вѣдь теперь только часъ.

— Мало этого, сэръ, отвѣчалъ Флинтъ: — сейчасъ пойдетъ проливной дождь. Я такъ и ожидалъ. Чувствуете вы первыя капли?

Съ этими словами онъ махнулъ рукою скотоводу и тотъ подалъ ему большую садовую лейку съ брызгалкой. Въ ту же минуту крупный дождь полилъ на несчастнаго въ корзинкѣ. Несмотря на значительный объемъ лейки, вода въ ней постоянно пополнялась Джолифомъ изъ близь стоявшаго ведра, посредствомъ глиняной кружки. Все шло отлично, какъ вдругъ кружка скользнула изъ его руки и, упавъ на голову Лаггерса, разбилась. Въ темнотѣ раздался болѣзненный стонъ.

— Чортъ возьми, воскликнулъ Лаггерсъ: — проклятый мерзавецъ! Ты дорого поплатишься за свою измѣну! Кто бы ни былъ въ этой комнатѣ, запомнитъ обо мнѣ.

И, схвативъ въ корзинѣ большой обломокъ кружки, онъ изо всей силы бросилъ его въ виднѣвшееся надъ нимъ окно, а его раздирающій крикъ разбудилъ почти всѣхъ въ домѣ и повсюду въ окнахъ стали появляться огни.

— Ну, теперь время дѣйствовать, воскликнулъ Джолифъ, обращаясь къ Флинту: — спускайте веревку, только полегче, чтобъ я успѣлъ сбѣжать внизъ.

И онъ бросился изъ комнаты на лѣстницу.

Морисъ Лаггерсъ, ясно слышалъ слова скотовода и промолвилъ сквозь зубы;

— Сорвалось, но игра еще не кончена, какъ увидятъ молодцы. По счастью, я не такой дуракъ, какъ они думаютъ, и не явился сюда совершенно безоружный.

И въ то время, какъ Флинтъ потихоньку опускалъ корзину на землю, Лаггерсъ вынулъ изъ бокового кармана сюртука кистень.

— Я могу положить на мѣстѣ пару молодцевъ этимъ орудіемъ, промолвилъ онъ съ злобной улыбкой: — и если только успѣю добраться до кареты, стоящей у воротъ, то никто уже меня не догонитъ.

Въ эту минуту корзина съ шумомъ ударилась о землю и онъ поспѣшно выскочилъ изъ нея. Но скотоводъ ждалъ его и, бросившись какъ собака на зайца, повалилъ его на землю.

— Не торопитесь, Морисъ Лаггерсъ, воскликнулъ Джолифъ: — вы мой плѣнникъ! Эй, ко мнѣ!

Но портлэндскій арестантъ отличался удивительной силой и ловкостью, которыя теперь были еще удвоены отчаяніемъ.

— Не торопись и ты, проклятый! отвѣчалъ онъ и, выскользнувъ изъ его рукъ, какъ змѣя, нанесъ скотоводу такой страшный ударъ кистенемъ въ голову, что тотъ грохнулся на землю.

Отдѣлавшись отъ своего врага, Лаггерсъ бросился стремглавъ къ воротамъ, но въ тоже мгновеніе изъ дому выбѣжали два человѣка и удержали его въ желѣзныхъ объятіяхъ.

Это были Джэкъ Моллетъ и Дикъ Темпль. По соглашенію съ Флинтомъ, они сидѣли въ засадѣ, дожидаясь минуты дѣйствія, но, по несчастью, опоздали и явились на сцену уже послѣ нанесенія Лаггерсомъ удара Самюэлу Софтлею.

Въ темнотѣ Лаггерсъ не могъ ихъ признать и, чувствуя, что ему одному не совладать съ двумя, во все горло закричалъ:

— Билли! помоги! помоги!

Отважный Билли, онъ же Матью Стерлингъ, услышалъ этотъ отчаянный крикъ о помощи и съ быстротою, достойной лучшаго дѣла, отворилъ калитку и вбѣжалъ во дворъ съ крикомъ:

— Я здѣсь, дружище! въ какую бѣду ты попалъ?

Въ это самое время, въ дверяхъ дома показался Ричардъ Флинтъ съ фонаремъ въ рукахъ и, обнявъ однимъ взглядомъ весь дворъ, понялъ, въ чемъ дѣло, бросился къ калиткѣ и поспѣшно заперъ ее прежде, чѣмъ Билли, хотѣвшій тотчасъ ретироваться при видѣ многочисленныхъ враговъ, могъ осуществить свой планъ бѣгства. Такимъ образомъ и второй негодяй былъ въ плѣну.

Между тѣмъ, въ домѣ засуетились и повсюду слышны были крики: «Пожаръ! воры!» Самые храбрые изъ мужчинъ, поспѣшно одѣвшись, явились на театръ борьбы, и впереди всѣхъ былъ пожилой джентльменъ, въ бѣломъ ночномъ колпакѣ и съ густыми посѣдѣвшими рыжими баками. Рядомъ съ нимъ стояла женщина, въ длинномъ пальто съ капюшономъ на головѣ; она въ сильномъ волненіи спрашивала: не убитъ ли бѣдный джентльмэнъ, лежавшій на землѣ.

— Я ничего не знаю и не у кого спросить о подробностяхъ этой исторіи, отвѣчалъ пожилой джентльмэнъ, но потомъ, замѣтивъ вдали Ричарда Флинта, громко закричалъ: — Пожалуйте сюда, вы должны знать въ чемъ дѣло.

Флинтъ былъ не въ веселомъ настроеніи духа. Дѣло приняло трагическій оборотъ и это ему далеко не нравилось. Онъ подошелъ къ пожилому джентльмэну, ведя за собою своего узника.

— Это одинъ изъ пойманныхъ воровъ, сэръ, сказалъ онъ.

Въ могучихъ рукахъ дворецкаго, одежда мистера Стерлинга сильно пострадала: воротникъ его сюртука торчалъ къ верху, скрывая его уши, бѣлый галстукъ развязался, а шляпа была нахлобучена на глаза. Но, несмотря на все это, пожилой джентльмэнъ тотчасъ узналъ его.

— Это одинъ изъ воровъ! воскликнулъ онъ, схвативъ за шиворотъ Билли, а другой рукой сбивъ у него съ головы шляпу: — я не Бретвэтъ, если этотъ молодецъ не выдалъ мнѣ сегодня чека на триста фунтовъ за акціи угольныхъ копей! Что вы на это скажете, старый разбойникъ?

Но мистеръ Стерлингъ не былъ намѣренъ публично признаваться въ чемъ бы то ни было.

— Я буду защищать себя въ судѣ, отвѣчалъ онъ. — Морисъ! держи языкъ за зубами.

Однако, Лаггерсъ не слушался совѣта своего товарища и нетолько кричалъ во все горло, стараясь освободиться изъ мощныхъ рукъ Моллета, но и кусалъ пальцы своего врага, крѣпко державшаго его за воротъ.

— Ахъ, ты проклятый мерзавецъ, еще кусаться вздумалъ! промолвилъ Джэкъ, нанося ему сильный ударъ по головѣ.

Лаггерсъ громко вскрикнулъ, но не отъ боли, а отъ безсильной злобы. Онъ узналъ голосъ Моллета и, взглянувъ на своихъ противниковъ, заявилъ съ страшнимъ проклятіемъ, что онъ былъ жертвою гнуснаго заговора.

— Это хуже всего, произнесъ онъ мрачно, но тотчасъ прибавилъ съ саркастическимъ смѣхомъ: — но и вашему мистеру Софтлею досталось хорошо. У него мѣдный лобъ, если онъ оправится отъ полученнаго удара.

Совершенно излишне разрѣшать поднятый Лаггерсомъ вопросъ о мѣдномъ лбѣ Софтлея и достаточно сказать, что дѣйствительно онъ оправился. Голова у него даже не была повреждена, какъ оказалось тотчасъ послѣ перенесенія его въ комнату, гдѣ за нимъ ухаживали все еще не оправившіеся отъ испуга мистеръ Бретвэтъ и его дочь. Они теперь признали бѣднаго молодого человѣка и Елена окружала его нѣжными попеченіями.

Вообще эта исторія окончилась счастливо для всѣхъ дѣйствующихъ лицъ, кромѣ, конечно, Лаггерса и его друга Билли, приговоренныхъ судомъ къ долговременному тюремному заключенію. Моллетъ и К^о получила обратно свои триста фунтовъ, обманутый Бретвэтъ — акціи угольныхъ копей, а Самюэль Софтлей, свою возлюбленную Елену, съ согласія ея почтеннаго родителя, который теперь неустанно расхваливалъ благородное поведеніе своего зятя въ Челтенгэмской исторіи, надѣлавшей столько шума въ газетахъ. Онъ даже счелъ своимъ долгомъ посѣтить Тобиту Сомерфильдъ, вѣроятно, по наущенію Дика Темпля, и въ такихъ яркихъ краскахъ описалъ необыкновенный подвигъ ея племянника, что, къ величайшей радости Ады, онъ былъ вызванъ теткой и торжественно прощенъ.

Кто же еще получилъ обратно что нибудь потерянное? Да, старикъ Флинтъ получилъ обратно любовь своей молодой жены, хотя, по всей вѣроятности, только ревность внушила ему мысль, что онъ когда-нибудь терялъ эту любовь. Вскорѣ послѣ того, они покинули Чельтенгэмъ и на деньги Патти купили веселую сельскую гостинницу въ одномъ изъ прелестныхъ уголковъ Кента, изобилующихъ фруктами. А Джэкъ Моллетъ, не нашелъ ли онъ чего нибудь? Конечно, онъ еще не осуществилъ своей главной надежды послѣдовать примѣру друзей Дика Темпля и Самюэля Софтлея, но, вѣроятно, вскорѣ найдетъ себѣ достойную невѣсту, такъ какъ его блестящее положеніе въ фирмѣ Бретвэтъ и К^о должно обратить на него вниманіе каждой молодой дѣвушки, которая ищетъ мужа съ хорошими средствами къ жизни.

Конецъ.

"Отечественныя Записки", №№ 5—7, 1878