Поток-богатырь (А. К. Толстой)/ДО
| ← Ушкуйник | Потокъ-богатырь | Илья Муромец → |
| См. Баллады, былины, притчи. Источникъ: Полное собраніе сочинений Гр. А. К. Толстого. — Спб., 1895. — Т. 2. — С. 218—226. |
Зачинается пѣсня отъ древнихъ затѣй,
Отъ веселыхъ пировъ и обѣдовъ,
И отъ русыхъ отъ косъ, и отъ черныхъ кудрей,
И отъ тѣхъ ли отъ ласковыхъ дѣдовъ,
Чтб съ потѣхой охотно мѣшали дѣла,
Отъ ихъ времени пѣсня теперь повела,
Отъ того ль старорусскаго краю,
А чѣмъ кончится пѣсня—не знаю.
У Владиміра-Солнышка праздникъ идётъ,
Пированье идетъ, ликованье,
Съ молодицами гридни ведутъ хороводъ,
Гуслей звонъ и кимваловъ бряцанье;
Молодицы что̀ свѣтлыя звѣзды горятъ,
И подъ топотъ подошвъ, и подъ пѣсенный ладъ,
Изгибаяся, ходятъ красиво,
Молодцы выступаютъ на диво.
Но Потокъ-богатырь всѣхъ другихъ превзошелъ:
Взглянетъ—искрами словно обмечетъ;
Повернется направо—что́ сизый орелъ,
Повернется налѣво—что́ кречетъ:
Подвигается мѣрно и взадъ, и впередъ:
То притопнетъ ногою, то шапкой махнѳтъ,
То вдругъ станетъ, тряхнувши кудрями,
Пожимаетъ на мѣстѣ плечами.
И дивится Владиміръ на стройную стать,
И дивится на свѣтлое око:
— Никому, говорить, на Руси не плясать
Супротивъ молодого Потока!
Но ужъ поздно—встаетъ со княгинею князь,
Hа̀-три стороны въ поясъ гостямъ поклонясь,
Всѣмъ желаетъ довольнымъ остаться —
Это значить: пора разставаться.
И съ поклонами гости уходятъ домой,
И Владиміръ княгиню уводить,
Лишь одинъ остается Потокъ молодой,
Подбочася, по прежнему ходить:
То притопнетъ ногою, то шапкой махнетъ,
Не замѣтилъ онъ, какъ отошелъ хороводъ,
Не слыхалъ онъ Владиміра ласку,
Продолжаетъ по-прежнему пляску.
Вотъ ужъ мѣсяцъ изъ-за̀-лѣсу кажетъ рога,
И туманомъ подернулись балки,
Вотъ и въ ступѣ поѣхала баба-яга,
И въ Днѣпрѣ заплескались русалки;
Въ Заднѣпровьи послышался лѣшаго вой,
По конюшнямъ дозоромъ пошелъ домовой,
На трубѣ вѣдьма по̀логомъ машетъ.
А Потокъ себѣ пляшетъ да пляшетъ.
Сквозь царьградскія окна въ хоромную сѣнь
Смотрятъ свѣтлыя звѣзды, дивяся,
Какъ по бѣлымъ стѣнамъ богатырская тѣнь
Ходить взадъ и впередъ, подбочася.
Передъ самой зарей утомился Потокъ,
Подъ собой уже рѣзвыхъ не чувствуетъ ногъ,
На мостницы какъ снопъ упадаетъ,
На полтысячи лѣтъ засыпаетъ.
Много сновъ ему снится въ полтысячи лѣтъ:
Видитъ славныя схватки и сѣчи,
Красныхъ дѣвицъ внимаетъ радушный привѣтъ
И съ боярами судить на вѣчѣ;
Или видитъ Владиміра вѣжливый дворъ,
За ковшами веселый ведетъ разговоръ,
Иль на ловлѣ со княземъ гуторитъ,
Иль въ совѣтѣ настойчиво споритъ.
Пробудился Потокъ на Москвѣ на рѣкѣ,
Предъ собой видитъ теремъ дубовый,
Подъ узорнымъ окномъ, въ закутномъ цвѣтникѣ,
Распускается розанъ махровый.
Полюбился Потоку красивый цвѣтокъ,
И понюхать его норовится Потокъ,
Какъ въ окнѣ показалась царевна,
На Потока накинулась гнѣвно:
— Шеромыжникъ, болванъ, неученый холопъ!
Чтобъ тебя въ турій рогъ искривило!
Поросёнокъ, телёнокъ, свинья, эѳіопъ,
Чортовъ сынъ, неумытое рыло!
Кабы только не этотъ мой дѣвичій стыдъ,
Что̀ иного словца мнѣ сказать не велитъ,
Я тебя, прощелыгу, нахала,
И не такъ бы еще обругала!
Испугался Потокъ, не на шутку струхнулъ:
— Поскорѣй унести бы мнѣ ноги!
Вдругъ гремятъ тулумбасы, идетъ караулъ,
Гонитъ палками встрѣчныхъ съ дороги;
Ѣдетъ царь на конѣ, въ зипунѣ изъ парчи,
А кругомъ съ топорами идутъ палачи,
Его милость сбираются тѣшить:
Тамъ кого-то рубить или вѣшать.
И во гнѣвѣ за мечъ ухватился Потокъ:
— Что̀ за ханъ на Руси своеволитъ?
Но вдругъ слышитъ слова:—То̀ земной ѣдетъ богъ
То̀ отецъ нашъ казнить насъ изволитъ!
И на улицѣ, сколько тамъ было толпы:
Воеводы, бояре, монахи, попы,
Мужики, старики и старухи —
Всѣ предъ нимъ повалились на брюхи.
Удивляется притчѣ Потокъ молодой:
— Если князь онъ, иль царь напослѣдокъ,
Что̀ жъ метутъ они землю предъ нимъ бородой?
Мы честили князей, но не этакъ!
Да и полно, ужъ вправду ли я на Руси?
Отъ земного насъ бога Господь упаси!
Намъ Писаніемъ велѣно строго
Признавать лишь небеснаго Бога!
И пытаетъ у встрѣчнаго онъ молодца:
— Гдѣ здѣсь, дядя, сбирается вѣче?
Но на томъ отъ испугу не видно лица:
— Чуръ меня, говорить, человѣче!
И пустился бѣжать отъ Потока бѣгомъ,
У того жъ голова заходила кругомъ,
Онъ на землю какъ снопъ упадаетъ,
Лѣтъ на триста еще засыпаетъ.
Пробудился Потокъ на другой на рѣкѣ,
На какой—не припомнить преданье;
Погулявъ себѣ взадъ и впередъ въ холодкѣ,
Входитъ онъ во просторное зданье;
Видитъ: судьи сидятъ, и торжественно тутъ
Надъ преступникомъ гласный свершается судъ:
Несомнѣнны и тяжки улики,
Преступленья жъ довольно велики:
Онъ отца отравилъ, пару тетокъ убилъ,
Взялъ подлогомъ чужое имѣнье,
Да двухъ братьевъ и трехъ дочерей задушилъ—
Ожидаютъ присяжныхъ рѣшенья.
И присяжные входятъ съ довольнымъ лицомъ:
— Хоть убилъ, говорятъ, не виновенъ ни въ чемъ!
Тутъ платками имъ слѣва и справа
Машутъ барыни съ криками: браво!
И промолвилъ Потокъ:—Со присяжными судъ
Былъ обыченъ и нашему міру;
Но когда бы такой подвернулся намъ шутъ,
Въ триста кунъ заплатилъ бы онъ виру!
А сосѣди, косясь на него, говорятъ:
— Вишь какой затесался сюда ретроградъ!
Отстало̀й онъ, то видно по платью,
Притѣснять хочетъ меньшую братью!
Но Потокъ изъ ихъ словъ ничего не пойметъ
И въ другое онъ зданіе входитъ;
Тамъ какой-то аптекарь, не то патріотъ,
Предъ толпою ученье проводить:
Что, молъ, нѣту души, а одна только плоть,
И что если и впрямь существуетъ Господь,
То онъ только есть видъ кислорода,
Вся же суть въ безначальи народа.
И увидя Потока, къ нему свысока
Патріотъ обратился сурово:
— Говори, уважаешь ли ты мужика?
Но Потокъ вопрошаетъ:—Какого?
— Мужика вообще, что смиреньемъ великъ!
Но Потокъ говорить:—Есть мужикъ и мужикъ;
Если онъ не пропьетъ урожаю,
Я тогда мужика уважаю.
— Феодалъ! закричалъ на него патріотъ:
Знай, что только въ народѣ спасенье!
Но Потокъ говоритъ:—Я вѣдь тоже народъ,
Такъ за что жъ для меня исключенье?
Но къ нему патріотъ:—Ты народъ, да не тотъ!
Править Русью призванъ только черный народъ;
То по старой системѣ всякъ равенъ,
А по нашей—лишь онъ полноправенъ!
Тутъ всѣ подняли крикъ, словно дернулъ ихъ бѣсъ,
Угрожаютъ Потоку бѣдою;
Слышно: почва, гуманность, коммуна, прогрессъ,
И что кто-то заѣденъ средою.
Межъ собой впѳрерывъ, на подобье галчатъ,
Всѣ объ общемъ какомъ-то о дѣлѣ кричать,
И Потока съ язвительнымъ тономъ
Называютъ остзейскимъ барономъ.
И подумалъ Потокъ:—Ужъ, Господь борони,
Не проснулся ли слишкомъ я рано?
Вѣдь вчера еще, лежа на брюхѣ, они
Обожали московскаго хана;
А сегодня велятъ мужика обожать.
Мнѣ сдается: такая потребность лежать
То предъ тѣмъ, то предъ этимъ на брюхѣ
На вчерашнемъ основана духѣ.
Въ третій входить онъ домъ—и объялъ его страхъ:
Видитъ, въ длинной палатѣ вонючей,
Всѣ острижены вкругъ, въ сюртукахъ и въ очкахъ,
Собралися красавицы кучей.
Про какія-то женскія споря права,
Совершаютъ онѣ, засуча рукава,
Пресловутое общее дѣло:
Потрошатъ чье-то мертвое тѣло.
Ужаснулся Потокъ, отъ красавицъ бѣжитъ,
А онѣ восклицаютъ ехидно:
— Ахъ, какой онъ пошлякъ! ахъ, какъ онъ неразвитъ!
Современности вовсе не видно!
Но Потокъ говоритъ, очутясь на дворѣ:
— То жъ бывало у насъ и на Лысой Горѣ,
Только вѣдьмы, хоть голы и босы,
Но по крайности есть у нихъ косы!
И что̀ видѣть и слышать ему довелось:
И тотъ судъ, и о Богѣ ученье,
И въ сіяньи мужикъ, и дѣвицы безъ косъ —
Все приводитъ его къ заключенью:
— Много разныхъ бываетъ на свѣтѣ чудесъ;
Я не знаю, что̀ значитъ какой-то прогрессъ,
Но до здраваго русскаго вѣча
Вамъ еще, государи, далече!
И такъ сдѣлалось гадко и тошно ему,
Что онъ на̀ земь какъ снопъ упадаетъ,
И подъ слово «прогрессъ», какъ въ чаду и дыму,
Лѣтъ на двѣсти еще засыпаетъ.
Пробужденья его мы теперь подождемъ,
Что̀, проснувшись, увидитъ, о томъ и споемъ,
А покудова онъ не проспится,
Наудачу намъ пѣть не годится.
Но я слышу вопросъ: Для чего жъ онъ плясалъ
Да еще среди темной палаты?
И къ чему вообще тутъ Владиміра балъ?
Признаемся—кругомъ виноваты!
Но вѣдь еслибъ Потоку сперва не плясать,
То наврядъ ему такъ захотѣлось бы спать,
А морали когда еще надо,
То мораль: не плясать до упада.
Впрочемъ, если внимательно все разберемъ,
Доля правды есть въ новомъ ученьи;
Напримѣръ, слово «почва» мнѣ нравится въ немъ,
Я отъ «почвы» совсѣмъ въ восхищеньи.
Нѣтъ сомнѣнья, что поретъ аптекарей рой
Вообще чепуху—но бываютъ порой
И въ навозѣ жемчужныя зёрна:
«Почва» жъ гадитъ намъ—это безспорно.
Не довольно, во-первыхъ, она горяча;
Во-вторыхъ, не довольно кремниста;
Поискать бы другой, чтобъ уже горе съ плеча!..
— Стой! я слышу: нечисто, нечисто!
Изъ былиннаго тона ты выпалъ давно! —
Ну, воротимся къ тону, для насъ все равно,
Понутру намъ полетъ соколиный —
Ахъ, ты гой-еси, наша былина!
Ахъ, ты гой-еси Кіевъ, родимый нашъ градъ,
Что лежитъ на пути ко Царьграду!
Зачинали мы пѣсню на старый на ладъ,
Такъ ужъ кончимъ по старому ладу!
Ахъ, ты гой-еси, Кіевъ родимый нашъ градъ!
Во тебѣ ли Потокъ пробудиться не радъ!
Али, почвы ужъ новыя ради,
Пробудиться ему во Царьградѣ.
<Начало 1871>