Тихомиров П. В. Пособие к изучению древнейшей греческой философии [Рец. на:] Таннери П. Первые шаги древнегреческой науки / Пер. Н. Н. Полыновой, С. И. Церетели, Э. Л. Радлова и Г. Ф. Церетели. Предисл. А. И. Введенского. СПб.,1902 // Богословский вестник 1903. Т. 1. № 3. С. 581—594 (2-я пагин.).
Пособіе къ изученію древнѣйшей греческой философіи.
правитьСовершенно справедливо въ предисловіи къ настоящей книгѣ проф. Введенскій указываетъ на общепризнанное высокопоучительное значеніе греческой философіи, характеризуемое слѣдующими словами Виндельбанда: «Опираясь на сравнительно небольшой кругъ свѣдѣній, греческая философія съ какою то особенно величественною простотой создаетъ понятія для его переработки съ точки зрѣнія познанія; со смѣлой неустрашимостью мысли развиваетъ она всѣ необходимѣйшія основныя положенія міросозерцанія. Въ этомъ и состоитъ типическое свойство античнаго мышленія и высокопоучительное значеніе его для исторіи. Нашъ современный языкъ и наше современное міровоззрѣніе сплошь проникнуты данными античной науки; a наивное упорство, съ которымъ древніе философы доходили до одностороннѣйшихъ выводовъ въ отдѣльныхъ вопросахъ мысли, прекрасно уясняетъ намъ ту фактическую и психологическую необходимость, съ какой возникаютъ не только философскія задачи, но и постоянно повторяющіяся въ исторіи попытки къ ихъ разрѣшенію». Проникнуть въ лабораторію философствующаго духа на самыхъ раннихъ ступеняхъ его развитія, познакомиться съ его основными запросами и тенденціями весьма важно для пониманія и оцѣнки не только ближайшихъ послѣдующихъ явленій философской мысли (гдѣ существуетъ уже прямая историческая зависимость), но в<> многихъ случаяхъ и философіи нашего времени, не смотря на гораздо большую сложность послѣдней и связь съ несравненно высшимъ уровнемъ другихъ наукъ: элементарные психологическіе мотивы философствованія и формы зависимости его отъ состоянія положительныхъ знаній не могутъ не повторяться и въ болѣе развитомъ мышленіи, потому что природа то человѣческая остается вѣдь одна и та же. Изученіе античной философіи въ этомъ случаѣ особенно полезно потому, что, во первыхъ, къ доктринамъ древнихъ мы можемъ отнестись съ большимъ безпристрастіемъ, чѣмъ къ современнымъ философемамъ, представляющимъ зачастую для насъ не одинъ только теоретическій интересъ; — a во вторыхъ, совершенно чуждый намъ кругъ научныхъ представленій древности и обусловленное этимъ своеобразіе тогдашнихъ философскихъ идей требуютъ отъ изучающаго постояннаго упражненія въ отрѣшеніи отъ современныхъ точекъ зрѣнія и въ умѣньи становиться на точки зрѣнія изучаемыхъ мыслителей, чѣмъ и развивается та драгоцѣнная способность входить въ духъ извѣстной доктрины и понимать ея подлинныя пружины и отношенія, которая столь необходима всякому историку философіи.
Книга Таннери, посвященная первому періоду греческой философіи, — отъ Ѳалеса до эпохи софистовъ и Сократа, — является серьезно задуманной и очень хорошо выполненной попыткой подобнаго проникновенія въ кругъ научно-философскихъ идей древности. Въ этотъ періодъ философія еще не обособилась отъ другихъ наукъ. Поэтому изученіе собственно философскихъ взглядовъ этого періода болѣе, чѣмъ какого либо другого, возможно только въ самой тѣсной связи съ развитіемъ научнаго міросозерцанія вообще. Таннери такъ и дѣлаетъ, почему и книгу свою озаглавливаетъ — не «исторія древне-греческой философіи», a «первые шаги древне-греческой науки». Заглавіе это выражаетъ, между прочимъ, сознательное стремленіе автора избѣжать тѣхъ односторонностей, какія допускаются въ изображеніи разсматриваемаго періода греческой мысли нѣкоторыми историками философіи. «Принято считать, говоритъ онъ, первыхъ греческихъ мыслителей философами, a потому ихъ мнѣнія изучались преимущественно философами, историки же отдѣльныхъ наукъ обыкновенно принимали безъ провѣрки выводы, формулированные наиболѣе авторитетными историками философіи. Однако не трудно замѣтить важные недостатки метода, принятаго философами для возстановленія системъ первыхъ физіологовъ, недостатки, препятствующіе ясному пониманію начала развитія наукъ. Философъ конечно прежде всего старается выдѣлить руководящую метафизическую идею изъ разрозненныхъ отрывковъ и отдѣльныхъ извѣстій, приводимыхъ древними авторами относительно каждаго физіолога. Въ крайнемъ случаѣ онъ и самъ формулируетъ эту идею, не заботясь о томъ, соотвѣтствуютъ ли употребляемые имъ термины данной эпохѣ, или нѣтъ. Затѣмъ онъ группируетъ вокругъ этой основной идеи второстепенныя, на его взглядъ, мнѣнія, по возможности устанавливаетъ между ними логическую связь и указываетъ ихъ взаимное вліяніе; но тезисами чисто научнаго характера онъ или пренебрегаетъ, или же приводитъ ихъ вскользь, ради ихъ оригинальности». При этомъ и самыя философскія воззрѣнія раскрываются не безошибочно — «вслѣдствіе стремленія приписывать какому либо мыслителю эпохи эллинизма понятія, впервые разъясненныя Аристотелемъ». Авторъ, впрочемъ, допускаетъ, что «при соблюденіи должныхъ предосторожностей описанный имъ методъ (который въ сущности впервые былъ введенъ самимъ Аристотелемъ) является единственнымъ, дѣйствительно отвѣчающимъ цѣлямъ исторіи философіи: какъ бы ни было искусственно достигнутое такимъ образомъ возстановленіе мыслительнаго процесса каждаго отдѣльнаго философа, въ совокупности оно даетъ логическое построеніе, болѣе или менѣе удовлетворяющее нашъ умъ и дающее намъ картину постепеннаго — сознательнаго или безсознательнаго — прогресса человѣческой мысли въ области метафизики». «Но, прибавляетъ онъ. эта картина не открываетъ намъ всей истины; на этомъ я особенно настаиваю: она даетъ намъ лишь ограниченный уголокъ ея, да и то со спеціальной точки зрѣнія. Поэтому, исторія науки должна служить дополненіемъ къ исторіи философіи; она должна быть возстановлена непосредственно, независимо отъ исторіи философіи и съ помощью совершенно иного метода» (стр. 10—11). Намъ эта критика историко-философскаго метода кажется нѣсколько несправедливой: далеко не всѣ, во-первыхъ, историки философіи игнорируютъ связь древнѣйшихъ философскихъ идей съ тогдашнимъ общенаучнымъ развитіемъ; a во-вторыхъ, едва ли сообразно съ научнымъ достоинствомъ исторіи философіи считать для нея допустимымъ усвоеніе древнѣйшимъ мыслителямъ Аристотелевскихъ понятій и необязательнымъ возстановленіе истиннаго образа мыслей этихъ мыслителей. Но, разумѣется, эта несправедливость не мѣшаетъ намъ признать, что самъ авторъ понимаетъ свою задачу вполнѣ правильно и научно, и считать его книгу полезнымъ пособіемъ къ изученію древнѣйшей греческой философіи.
Относительно своихъ задачъ, метода и научнаго значенія своей работы авторъ даетъ слѣдующія разъясненія: «До Платона почти всѣ мыслители Эллады были не философами въ современномъ смыслѣ этого слова, но физіологами, какъ тогда говорили, т. е. учеными. Вся ихъ наука была, правда, рядомъ заблужденій, нагроможденіемъ неосновательныхъ гипотезъ, но это не важно: путь отъ невѣжества къ истинѣ лежитъ чрезъ заблужденія; гипотеза же, поскольку она можетъ быть провѣрена, есть лучшее средство приблизиться къ достовѣрности. Исторія происхожденія наукъ должна прежде всего разсмотрѣть эти заблужденія, заняться этими первыми гипотезами; ея задача — указать, въ какой степени однѣ изъ нихъ способствовали развитію мысли, другія же препятствовали ему. Зерномъ системъ древнихъ физіологовъ служила не какая либо метафизическая система, но общее представленіе міра, образованное y каждаго изъ них, на основаніи совокупности его частныхъ знаній. Только отправляясь отъ этихъ конкретныхъ представленій, физіологи могли подняться до абстракцій, еще непривычныхъ въ то время; эти абстракціи и составили впослѣдствіи область собственной философіи, между тѣмъ какъ ученые спеціалисты мало-по-малу утрачивали къ нимъ всякій интересъ. Но для того, чтобы найти это зерно, чтобы возстановить общее міропредставленіе физіологовъ, очевидно, необходимо поставить на первое мѣсто взгляды послѣднихъ на различные физическіе вопросы, которыми въ исторіи философіи обыкновенно пренебрегаютъ, отводя имъ послѣднее мѣсто. Нужно прежде всего постараться связать другъ съ другомъ эти мнѣнія и по возможности объяснить ихъ историческое преемство. Очевидно, что намѣченный мною методъ совершенно противоположенъ (?) тому, который обыкновенно употребляется въ исторіи философіи. Результаты, къ которымъ можетъ привести систематическое примѣненіе этого метода, выяснятся по прочтеніи отдѣльныхъ монографій, собранныхъ въ этомъ томѣ. Какъ бы несовершенны ни были эти первыя попытки, я все же рѣшаюсь утверждать, что лишь этимъ путемъ можно внести порядокъ и ясность въ область, гдѣ до сихъ поръ господствовала сбивчивость и неизвѣстность; этотъ методъ особенно способствуетъ нахожденію единства и внутренней связи между такими ученіями, которыя съ философской точки зрѣнія разсматриваются, какъ противорѣчивыя и несовмѣстимыя….. Я не задавался исключительной цѣлью собрать въ этомъ томѣ матеріалы для исторіи происхожденія наукъ, — я хотѣлъ прибавить къ нимъ нѣсколько теоретическихъ соображеній, a также дать нѣчто въ родѣ дополненія къ исторіи происхожденія философіи» (стр. 11—13).
Что касается формы изложенія, то авторъ даетъ рядъ монографій, посвященныхъ отдѣльнымъ мыслителямъ. «Я не скрываю отъ себя, говоритъ онъ, тѣхъ важныхъ неудобствъ, которыя представляетъ эта форма для настоящей исторіи научныхъ доктринъ: она или затемняетъ связь между отдѣльными ученіями, или же, при стремленіи отмѣтить ихъ преемство, приводитъ къ скучнымъ повтореніямъ. Мнѣ кажется однако, что еще не насталъ надлежащій моментъ для попытки написать подобную исторію; теперь намъ гораздо нужнѣе спеціальныя изслѣдованія и детальный разборъ, хотя бы отъ нихъ и пострадало единство работы» (стр. 14). Не отрицая важности предпринимаемой авторомъ работы, мы не можемъ однако согласиться съ нимъ въ томъ, чтобы въ настоящее время невозможна была связная и цѣльная исторія древнѣйшей греческой философіи: детальныхъ филологическихъ и историческихъ изслѣдованій уже и теперь сдѣлано въ этой области весьма достаточно, — настолько, что, по убѣжденію нѣкоторыхъ историковъ философіи, мы теперь исторію древней философіи знаемъ даже лучше средневѣковой. Но, разумѣется, и этотъ несправедливый упрекъ автора историкамъ философіи отнюдь не обезцѣниваетъ его собственной работы. Порядокъ своихъ монографій авторъ опредѣляетъ хронологіей тѣхъ мыслителей, которыми онъ занимается въ своей книгѣ. «Только этимъ путемъ, говоритъ онъ, и можно установить преемство научныхъ знаній и отмѣтить распространеніе открытій; даже съ философской точки зрѣнія хронологическій методъ не представляетъ серьезныхъ неудобствъ въ примѣненіи къ такой эпохѣ, когда школъ собственно не существовало, за исключеніемъ пиѳагорейской; — впрочемъ, перемѣны, которымъ подверглось ученіе послѣдней, намъ почти совершенно неизвѣстны» (стр. 15).
Какъ видимъ, авторъ болѣе всего стремится къ разрѣшенію собственно исторической задачи — къ возстановленію ученій древне-греческихъ мыслителей въ ихъ подлинномъ и точномъ смыслѣ, въ ихъ дѣйствительной обстановкѣ и реальныхъ отношеніяхъ, a философско-критической задачѣ усвояетъ подчиненное значеніе. Соотвѣтственно этому, существеннѣйшую важность для него представляетъ установка хронологіи философовъ и критика источниковъ. Изслѣдованію этихъ двухъ вопросовъ и посвящены двѣ первыхъ главы его книги.
Такъ какъ всѣ безъ исключенія труды философовъ досократовской эпохи утрачены, то Таннери совершенно справедливо видитъ себя вынужденнымъ предварительно рѣшить вопросъ о цѣнности источниковъ, которыми онъ пользовался для своихъ монографій. Источники эти — двоякаго рода: во-первыхъ, отрывки изъ сочиненій философовъ, сохраненные полиграфами и комментаторами греко-римскаго періода, и, во-вторыхъ, такъ называемые доксографы. Что касается отрывковъ, то, по словамъ Таннери, "не говоря уже о тѣхъ сомнѣніяхъ, которыя можетъ вызывать вопросъ о подлинности этихъ отрывковъ, нужно замѣтить, что послѣдніе вообще не могутъ быть обособлены отъ текста сохранившихъ ихъ писателей, которые обыкновенно такъ или иначе толкуютъ ихъ смыслъ, зачастую весьма темный. Поэтому невольно возникаетъ вопросъ, существовало ли сочиненіе того или другого «„физіолога“» въ то время, когда дѣлались дошедшіе до насъ наброски, было ли оно цѣликомъ прочтено авторомъ, такъ что послѣдній могъ вполнѣ проникнуться духомъ античныхъ ученій, или же онъ просто взялъ эти цитаты изъ вторыхъ рукъ, изъ какихъ нибудь неполныхъ эксцерптовъ или y другихъ авторовъ, тоже болѣе или менѣе ненадежныхъ. Всѣ эти вопросы требуютъ, конечно, детальнаго разсмотрѣнія въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ; къ несчастію, при современномъ состояніи нашихъ знаній они вообще врядъ ли могутъ быть окончательно рѣшены. Напримѣръ, было бы очень интересно узнать въ точности, до какой степени сохранились въ неприкосновенности труды Гераклита или Парменида; но мы должны сознаться въ полномъ своемъ невѣжествѣ относительно этого вопроса". "Я думаю однако, прибавляетъ онъ, что чѣмъ глубже мы будетъ проникать въ неизвѣстную намъ область исторіи античнаго міра, тѣмъ скорѣе придемъ къ убѣжденію, что цитаты вообще, a въ особенности тѣ изъ нихъ, которыя приводятся y авторовъ времени упадка, далеко пс всегда берутся прямо изъ цитируемыхъ трудовъ. Въ древности сочиненія античныхъ авторовъ, за исключеніемъ классиковъ, были вообще рѣдки и цѣнились очень дорого; ихъ можно было найти только въ большихъ библіотекахъ. Поэтому въ большинствѣ случаевъ довольствовались добываніемъ свѣдѣній изъ компиляцій или полиграфическихъ сборниковъ. Подобные сборники, касающіеся самыхъ разнообразныхъ предметовъ, сохранились и до нашего времени, но мы знаемъ навѣрное, что ихъ было гораздо больше, и не сомнѣваемся, что при ихъ составленія они, подобно нашимъ словарямъ, большею частью служили другъ для друга источникомъ. Итакъ, нельзя дать общихъ правилъ для опредѣленія цѣнности отрывковъ древнихъ физіологовъ, какъ историческихъ источниковъ (стр. 15—17).
Иначе обстоитъ дѣло съ другимъ источникомъ. «Если задаться вопросомъ, какими источниками пользовались греческіе доксографы, что между ними общаго, и въ какой степени ложно довѣрять каждому изъ нихъ, — то на эти вопросы мы можемъ найти болѣе или менѣе точные отвѣты» (стр. 17). Поэтому въ І-ой главѣ авторъ ограничивается лишь исторіей доксографовъ, не касаясь критики отрывковъ. Надо, впрочемъ, замѣтить, что эта глава не обработана авторомъ самостоятельно, a написана на основаніи Prolegomena, предпосланныхъ Германомъ Дильсомъ его изданію «Doxographi graeci» (Berlin, 1879).
Итогъ изслѣдованія въ этой главѣ сводится къ тому, что «сочиненія физіологовъ никогда не были прямыми источниками доксографовъ; послѣдніе имѣютъ своимъ первоисточникомъ обширный историческій трудъ Ѳеофраста, впрочемъ, рано утраченный и замѣненный сокращеніями и компиляціями, по которымъ и составлялись дошедшіе до насъ сочиненія доксографовъ» (стр. 17; ср. стр. 29)[1]. Историческое сочиненіе Ѳеофраста по своему происхожденію стоитъ въ связи съ обыкновеніемъ Аристотеля — прежде чѣмъ излагать свое ученіе, приводить мнѣнія, высказанныя по данному вопросу до него, и опроверженіемъ ихъ подготовлять почву для развитія собственныхъ теорій. Научныя сочиненія Стагирита даютъ намъ множество историческихъ свѣдѣній, драгоцѣнныхъ по причинѣ ихъ древности и полной компетентности автора (стр. 19). "Интересъ, который представляли разсѣянныя такимъ образомъ въ сочиненіяхъ Арнстотеля историческія свѣдѣнія, a равнымъ образомъ самые пробѣлы въ этихъ свѣдѣніяхъ, должны были вызвать y лицъ, желавшихъ отдать себѣ отчетъ въ понятіяхъ прошлыхъ временъ, потребность въ составленіи цѣлаго труда, посвященнаго полному и правдивому анализу сочиненій древнихъ физіологовъ. Таковы были однѣ изъ тѣхъ задачъ, какія поставилъ себѣ Неофрастъ, самый извѣстный изъ учениковъ п послѣдователей Аристотеля. Написанная имъ исторія, повидимому, была извѣстна въ древности въ двухъ различныхъ редакціяхъ: одна въ 16 книгахъ носитъ заглавіе «О мнѣніяхъ физиковъ (περὶ φυσικῶν δοξῶν), другая въ 18 кн. — „О физикахъ (περὶ υοσικῶν)“….. Отъ этого обширнаго труда сохранился только одинъ цѣльный отрывокъ, относящійся къ „ощущеніямъ“, и нѣсколько цитатъ, большая часть которыхъ находится y Симплиція, заимствовавшаго ихъ y Александра Афродисійскаго» (стр. 19—20). Сочиненіемъ Ѳеофраста широко пользовались составители біографій и авторы «Διαδοχαὶ φιλοσύφων», дѣлая изъ него извлеченія. Одно изъ подобныхъ извлеченій легло въ основу ,,Philosophumena" Ипполита. Пользовались и другими сокращеніями изъ Ѳеофраста, все болѣе и болѣе удаленными отъ первоначальнаго источника (напр., авторъ псевдо-Плутарховыхъ «Строматъ», Діогенъ Лаэртскій, церковные писатели — Евсевій, Ѳеодоритъ, Ириней, Арнобій, Августинъ, Епифаній и др.). Въ александрійскую эпоху составленъ былъ (тоже не дошедшій до насъ) сборникъ на манеръ Ѳеофрастова, извѣстный въ наукѣ подъ именемъ Placita. Ихъ остатки сохранились въ двухъ дошедшихъ до насъ компиляціяхъ: Placita псевдо-Плутарха и первая книга «Эклогъ» Стобея. Эти и другіе труды, извѣстные подъ именемъ «источниковъ», имѣютъ въ высшей степени относительную цѣнность, — лишь поскольку они приближаются къ Ѳеофрасту.
Вторая глава, трактующая хронологію «физіологовъ», тоже составлена по Дильсу (статья въ Rheinisches Museum XXXI, 1, 15). Ѳеофрастъ далъ мало хронологическихъ указаній, потому что въ его эпоху датами еще не интересовались. «Начало хронологіи было положено Эратосѳеномъ. Вѣроятно, онъ bнтересовался не только царями, но и философами; впрочемъ, отъ него дошла до насъ только одна такого рода статья у Діогена Лаэртскаго (VIII, 51), который, повидимому, взялъ ее изъ вторыхъ рукъ: въ своихъ „Олимпійскихъ побѣдахъ“ Эратосѳенъ отмѣтилъ по Аристотелю какъ побѣдителя на 71 Олимпіадѣ дѣда Эмпедокла, носившаго то же имя, что и его внукъ. Во II в. до Р. X. собранныя Эратосѳеномъ хронологическія свѣдѣнія получили распространеніе благодаря дидактической поэмѣ, успѣхъ которой былъ такъ великъ, что заставилъ забыть сочиненія самого Эратосѳена, по крайней мѣрѣ, поскольку они касались хронологіи философовъ: четыре книги ,χρονικά» Аполлодора Аѳинскаго, написанныя трехстопнымъ стихомъ и обнимавшія періодъ отъ взятія Трои (1184) до 144 г., были посвящены царю Атталу II Пергамскому; но авторъ, должно быть, далъ впослѣдствіи второе продолженное изданіе, такъ какъ Діогенъ Лаэртскій относитъ по Аполлодору смерть Карнеада къ Ол. 162, 4 = 129/8. Діогенъ Лаэртскій часто цитируетъ Аполлодора, хотя, вѣроятно, чрезъ посредство одного изъ біографовъ, автора «Διαδοχαὶ φιλοσόφων», или другого компилятора, какъ напримѣръ Памфилы. Во всякомъ случаѣ, даты Діогена Лаэртскаго съ ссылками на Аполлодора единодушно признаются наиболѣе достовѣрными, a потому возстановленіе хронологіи древнихъ философовъ по Аполлодору представляетъ собою интересную задачу, имѣющую преимущество выполнимости предъ возстановленіемъ дѣйствительной и точной хронологіи" (стр. 31—32). Мы не будемъ останавливаться на выполненія авторомъ этой задачи. Замѣтимъ только, что онъ, выступая рѣшительнымъ сторонникомъ мысли о невозможности возстановить дѣйствительную хронологію досократовскаго періода и о необходимости, поэтому, довольствоваться хронологіей Аполлодора, подчеркиваетъ вмѣстѣ съ тѣмъ и крайнюю сомнительность Аполлодоровыхъ датъ, — именно для этого періода: «начиная съ Сократа, говоритъ онъ въ заключеніе этой главы, хронологія философовъ стоитъ на болѣе прочныхъ основаніяхъ; въ ней уже не встрѣчается больше значительныхъ разногласій и серьезныхъ затрудненій, и здѣсь то можно убѣдиться въ богатствѣ свѣдѣній Аполлодора, который сумѣлъ воспользоваться ими для окончательнаго возстановленія хронологіи, по крайней мѣрѣ. важнѣйшихъ лицъ. Вполнѣ ясно, напротивъ, что для періода. на которомъ мы остановились (досократовская философія). y Аполлодора не было, за малымъ исключеніемъ, никакихъ точныхъ свѣдѣній. Мы видѣли, на какомъ произвольномъ фундаментѣ и изъ какого недостовѣрнаго матеріала онъ первый построилъ хронологію философовъ; но, по крайней мѣрѣ. какъ я уже сказалъ, его сочиненіе систематично, и его даты не представляютъ никакого историческаго противорѣчія. Даже болѣе того, мы видѣли, что поправки, которыя пытались внести въ данныя Аполлодора, начиная съ Сосикрата, были обоснованы такъ же мало, какъ и гипотезы самого Аполлодора и привели къ различнымъ ошибкамъ» (стр. 55). Незавидно оказывается, положеніе историка древнѣйшей греческой философіи, вынужденнаго довольствоваться по вопросамъ хронологіи лишь такимъ суррогатомъ истины. Но съ неизбѣжностью надо мириться; вѣдь и безъ точной хронологіи мы все-таки можемъ довольно точно изучать генезисъ и взаимныя вліянія философскихъ идей этого періода. A затѣмъ, почему не надѣяться на лучшее будущее, которымъ можетъ подарить насъ классическая археологія съ ея постоянно умножающимися открытіями?…
Слѣдующія главы, — съ III по XIII, — представляютъ изъ себя рядъ монографій: о Ѳалесѣ, Анаксимандрѣ, Ксенофанѣ, Анаксименѣ, Гераклитѣ, Гиппасѣ и Алкмеонѣ, Парменидѣ, Зенонѣ, Мелиссѣ, Эмпедоклѣ и, наконецъ, Анаксагорѣ. Послѣдняя глава (XIV) посвящена пиѳагорейской ариѳметикѣ. Въ этихъ монографіяхъ собрано и обсуждено все существенно важное, что даютъ памятники для исторіи того или иного философа. При этомъ авторъ не уклоняется и отъ критическихъ экскурсій въ область раздѣляющихъ историковъ философіи разномнѣній. Нѣкоторые отдѣлы, впрочемъ, и здѣсь составлены несамостоятельно (напр., космологія Анаксимандра возстановляется по Тейхмюллеру, II и III отдѣлы о Гераклитѣ — тоже и под.). Историческую обстановку и кругъ научныхъ идей каждаго философа, a также и его собственно философскіе взгляды авторъ старается возстановить съ возможною полнотой 1). Все это дѣлаетъ книгу Таннери, прежде всего, весьма полезнымъ справочнымъ пособіемъ по исторіи древнѣйшей философіи, тѣмъ болѣе, что на русскомъ языкѣ другой подобной книги въ настоящее время не существуетъ. Не вправѣ игнорировать ее и спеціалистъ. такъ какъ многія мнѣнія и сужденія автора заслуживаютъ самаго серьезнаго вниманія и научной критики. Достоинства книги въ особенности возвышаются присоединенными къ ней приложеніями перевода первоисточниковъ. 0 цѣнности этихъ приложеній нечего и говорить: это — прямо самое лучшее, что только могъ сдѣлать для своихъ читателей историкъ древнѣйшей греческой философіи, потому что ничего подобнаго и сколько нибудь равноцѣннаго доселѣ въ русской учено-учебной литературѣ еще не было. Сохранившіеся отрывки изъ сочиненій философовъ разсматриваемаго періода даны въ приложеніи всѣ, и для русскаго изданія они переведены прямо съ греческаго текста: отрывки Эмпедокла переведены Э. Л. Радловымъ, прочіе — Г. Ф. Церетели, при чемъ переводъ отрывковъ Гераклита былъ проредактированъ извѣстнымъ проф. В. К. Ернштедтомъ. Доксографы переведены г. Церетели по изданію Дильса въ томъ размѣрѣ, въ какомъ они приложены къ книгѣ Таннери. Что касается достоинствъ этого перевода, то мы, на основаніи сличенія съ подлинникомъ многихъ мѣстъ его, находимъ его очень хорошимъ. Эти приложенія къ книгѣ Таннери не только даютъ возможность читателю провѣрять выводы автора по первоисточникамъ, но и могутъ служить прекраснымъ пособіемъ при практическихъ занятіяхъ по древней философіи съ учащимися.
Главныхъ недостатковъ въ книгѣ Таннери мы усматриваемъ четыре:
1) нѣкоторое незаслуженное и не оправдываемое недовѣріе къ свидѣтельствамъ о древнѣйшихъ философахъ Аристотеля; по нашему мнѣнію, свидѣтельства Аристотеля, конечно, не исключаютъ критическаго отношенія къ нимъ, но, во всякомъ случаѣ, въ общемъ заслуживаютъ весьма большого довѣрія и даже могутъ быть критеріями при опредѣленіи цѣнности позднѣйшихъ свидѣтельствъ.
2) Компилятивность нѣкоторыхъ отдѣловъ.
3) Нѣкоторое предубѣжденіе противъ историковъ философіи и ихъ методовъ, влекущее за собою сравнительную бѣдность эрудиціи и неосвѣдомленность по нѣкоторымъ важнымъ научнымъ разногласіямъ.
4) Меньшее вниманіе къ собственно философскимъ взглядамъ изучаемыхъ мыслителей, чѣмъ къ ихъ естественнонаучнымъ и математическимъ ученіямъ и познаніямъ.
Но всѣ эти недостатки нисколько не мѣшаютъ намъ видѣть въ этой книгѣ полезный вкладъ въ литературу по исторіи философіи, a въ переводѣ ея на русскій языкъ крупную услугу какъ дѣлу преподаванія философіи въ нашемъ отечествѣ, такъ и дѣлу распространенія философскихъ знаній въ нашемъ образованномъ обществѣ.
1) Чтобы дать читателямъ возможность судить о разнообразіи, полнотѣ и серьезности, вопросовъ, трактуемыхъ книгой Таннери, мы считаемъ умѣстнымъ привести здѣсь приложенный къ ней, въ видъ оглавленія, подробный конспектъ ея содержанія. Гл. III: Ѳалесъ Милетскій. Ѳалесъ заимствовалъ изъ Египта не только свои математическія и астрономическія знанія, но равнымъ образомъ и свою космологію, 57. — Жизнь Ѳалеса, предсказаніе имъ солнечнаго затменія, 59. — Свѣдѣнія Ѳалеса по ариѳметикѣ, 66. — Свѣдѣнія Ѳалеса по геометріи, 68. — Чего Ѳалесъ не могъ знать? 75. — Возстановленіе космологической системы Ѳалеса, 78. — Остальные взгляды Ѳалеса, 81. Гл. IV: Aнaксимандръ Mилетскій. I. Анаксимандръ, какъ ученый, 85. — Гномонъ и солнечные часы древнихъ, 86. — Небесная сфера. 88. — Первая географическая карта, 91. — Система. Возстановленіе космологіи по Тейхмюллеру, 92. — Новыя детали, 95. — Возможныя предположенія относительно высоты колецъ и степени прозрачности оболочки, 96. — Безконечное и неопределенное. Анаксимандръ мыслилъ безконечнымъ время, но не пространство, 99. — Понятіе Анаксимандра о матеріи, какъ о неопредѣленномъ цѣломъ, 103. — IV. Доктрины о происхожденіи міра. Историческій очеркъ ученій о вѣчности міра, его сотвореніи, періодической эволюціи и энтропіи, 106. — Критика эволюціонизма и энтропіи, 112. — Гл. V: Ксенофанъ изъ Колофона. I. Тезисъ Пиѳагора. Можно ли найти окольнымъ путемъ нѣкоторыя доктрины Пиѳагора? 121. — Вдыханіе міромъ пустоты, отрицаемое Ксенофаномъ, 123. — Исторія понятія о безконечномъ, 125. — 27. Ксенофанъ, какъ поэтъ. Жизнь и характеръ Ксенофана, 130. — Борьба Ксенофана съ политеизмомъ, 132. — III. Ксенофанъ, какъ физіологъ. Его мнѣнія о природѣ, 134. — Ненаучный характеръ физическихъ мнѣній Ксенофана, 137. — IV. Заблужденіе Ѳеофраста. Мнѣніе Ксенофана о безконечности, 138. — Гл. VI: Aнaксименъ. I. Понятіе ἄπειρον y Анаксимена. Анаксименъ не считалъ матерію безконечной: онъ придаетъ слову ἄπειρον то же значеніе, что и Анаксимандръ, 144. — II. Космологическая система. Успѣхи въ области науки, 148. — Гипотеза темныхъ небесныхъ тѣлъ для объясненія фазъ и затменій, 151. — Твердость небеснаго свода, 154. — Порядокъ планетъ; сближеніе съ Гераклитомъ, 156. — III. Единство матеріи. Анаксименъ первый безусловно признавалъ единство матеріи, 158. — Эмпирическій плюрализмъ въ современной наукѣ, 160. — Монизмъ недоказуемъ, 163. — Гл. VII: Гераклитъ Эфеоскій: I. Космологическая система. Общій очеркъ. 166. — Подробности эволюціи возникновенія и разрушенія міра. 168. — Гераклитъ, какъ теологъ. Спеціальный и антинаучный характеръ философіи Гераклита. 170. — Понятіе о Логосѣ, 172. — III. Вліяніе Египта. Миѳъ о Діонисѣ и Просимнѣ, 173. — Различные элементы въ ученіи Гераклита, 177. — IV. Судьба душъ. Относящіяся къ ней египетскія вѣрованія. 181. Обсужденіе отрывковъ Гераклита, 183. — І. Сознательность Логоса. Богъ Гераклита сознателенъ и личенъ, 186. — Гл. VIII: Гиппасъ и Алкмеонъ. Гиппасъ, 190. — Приверженцы пиѳагореизма: Алкмеонъ и Парменидъ,102. — Доксографія, 193. — Двойныя сочетанія y пиѳагорейцевъ. 195. — Космологія Алкмеона, 198. — Два курса преподаванія y Пиѳагора, 199. — Форма свѣтилъ и объясненіе затменій въ школѣ Пиѳагора, 200. — Физіологическіе взгляды Алкмеона, ощущенія, 204. — Происхожденіе человѣка, 206. — Гл. IX: Парменидъ Элейскій; I. Истина и мнѣніе. Положеніе, занимаемое Парменидомъ; его реализмъ, 210. — Идеализмъ, какъ результатъ впервые основанной Парменидомъ теоріи познанія, 212. — II. Дуализмъ Парменидовой физики. Ея пиѳагорейскій характеръ, 218. — Двѣ формы бытія, 219. — Происхожденіе міра, 221. — III. Космологія. Сопоставленіе съ мнѣніями Пиѳагора, Ксенофана и Анаксимандра, 222. — «Вѣнцы» Парменида, 224. — Научные успѣхи, 226. — IV. Элементы пиѳагореизма въ системѣ Парменида. «Ананке» и миѳологическія олицетворенія. 229. — Теорія свѣта: сопоставленіе съ Эмпделокломъ и Филолаемъ, 239. — Гл. X: Зенонъ изъ Элеи. Значеніе его діалектики съ точки зрѣнія исторіи математики, 235. — Значеніе отрицанія Зенономъ множественности, 237. — Отрицаніе Зенономъ множественности направлено противъ понятія точки y пиѳагорейцевъ, 238. — Аргументы Зенона по Евдему и Симплицію, 240. — Новое объясненіе аргументовъ противъ движенія, 245. — Зенонъ остается на конкретной почвѣ, какъ и Парменидъ, 248. — Успѣхи Зенонова ученія, 250. — Гл. XI: Mелиссъ Сaмосскій. Мелиссъ, авторъ трансцендентальнаго монизма, обыкновенно приписываемаго всей элейской школѣ, 252. — Причины недостаточно высокой оцѣнки Мелисса, 254. — Опроверженіе критики Аристотеля, 256. — Мелиссъ не зналъ ни Анаксагора, ни Эмпедокла, ни атомистовъ, 258. — Мелисъ не физикъ, 261. — Гл. XII: Анаксагоръ изъ Клазоменъ. I. Анаксагоръ, какъ человѣкъ и ученый. Характеръ Анаксагора, 263. — Научные труды, приписываемые Анаксагору, 264. — Астрономія Анакоагора, 266. — II. Теорія матеріи. Различеніе матеріи и причины движенія, 269. — Безконечная дѣлимость матеріи и неразложимость ея на составныя части. 271. — III. Критика теоріи матеріи Анаксагора. Ея цѣнность, 273. — Современная Кантовская форма теоріи матеріи Анаксагора, 274. — Новое объясненіе нѣкоторыхъ отрывковъ, 278. — IV. Историческое вліяніе теоріи Анаксагора. Ея отношеніе къ теоріи идей. 281. — Матерія по Платону. 282. — Гл. XIII: Эмпедоклъ Агригентскій. Любовь и ненависть Эмпедокла — протяженные элементы. 287. — Происхожденіе этихъ понятій. 289. — Вопросъ о взаимной несводимости Эмпедокловыхъ элементовъ. 290. — Силы, которыя допускалъ Эмпедоклъ кромѣ любви и ненависти: притяженіе подобнаго подобнымъ и законъ взаимнаго перемѣщенія стихій. 291. — Притяженіе подобнаго подобнымъ. 292. — I. Космологія Эмпедокла, 293. — Эклектическій характеръ представленій Эмпедокла. 297. — II. Космологія Эмпедокла, 299. — III. Характеристика ученія о четырехъ элементахъ, 302. — Гл. XIV: О пиѳагорейской ариѳметикѣ. Появленіе ариѳметики въ сочиненіяхъ Эвклида, 305. — Никомахъ и Ѳеонъ Смирнскій, 307. — Ямвлихъ, 308. — Теологумены. 310. — Отрывокъ изъ Спевзиппа о Пиѳагорейскихъ числахъ, 311. — Вопросъ о происхожденіи мистическихъ спекуляцій надъ числами декады, 312. — Относящіяся къ этому вопросу цитаты изъ древнихъ Пиѳагорейцевъ, 314. — Цитаты объ Ариѳметикѣ научнаго характера, 317. — Когда жилъ Ѳимаридъ, единственный пиѳагореецъ, писавшій объ ариѳметикѣ? 312. — Ариѳметическія эпанѳемы y Ямвлиха, 324. — Переводъ отрывковъ изъ Спевзиппа и пояснительныя примѣчанія, 325.
- ↑ Что касается исторіи математики, то она была впервые написана только Эвдемомъ, современникомъ Ѳеофраста. «Этимъ историческимъ трудомъ пользовались въ концѣ александрійскаго періода Геминъ въ своей „Теоріи математики“, a въ концѣ греко-римской эпохи — Порфирій и Паппъ; въ „Комментаріяхъ къ Эвклиду“. Изъ этихъ то утерянныхъ трудовъ, a не изъ самаго Эвдема, взяты цитаты, приведенныя въ „Комментаріяхъ на первую книгу Эвклида“, написанныхъ Прокломъ въ 5 вѣкѣ. Что же касается до длиннаго и очень важнаго отрывка, сохраненнаго Симплиціемъ, то онъ, вѣроятно, былъ заимствованъ изъ спеціальной компиляціи 3-го столѣтія. Въ 4-мъ вѣкѣ исторія Эвдема, вѣроятно, была потеряна, да и раньше она почти не служила прямымъ источникомъ, за исключеніемъ немногихъ случаевъ» (стр. 17—18).