После труда (Андреевская)/ДО

После труда
авторъ Варвара Павловна Андреевская

Опубл.: 1902. Источникъ: az.lib.ru • Находка
Вместо красного яичка
Неприятная встреча
Долг платежом красен
Что ни делается — все к лучшему
Ни на час без проказ
Это невозможно!
Ближней дорогой
Катин сон
На новую квартиру
Баба-яга
Верная подруга
Соня и Верочка
Бабушкина сказка
Мишка Топтыгин
На узелки
Рыжий котенок

ПОСЛѢ ТРУДА

РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ДѢТСКОЙ ЖИЗНИ В. П. Андреевской. ВТОРОЕ ИЗДАНІЕ. Съ . 6-ю раскрашенными рисунками. С.-ПЕТЕРБУРГЪ. ИЗДАНІЕ Ф. А. БИТЕПАЖА. ОГЛАВЛЕНІЕ.

Находка (съ картинкой)

Вмѣсто краснаго яичка

Непріятная встрѣча (съ картинкой)

Долгъ платежемъ красенъ

Что ни дѣлается — все къ лучшему

Ни на часъ безъ проказъ (съ картинкой)

Это невозможно!

Ближней дорогой

Катинъ сонъ (съ картинкой)

На новую квартиру

Баба-яга

Вѣрная подруга

Соня и Вѣрочка

Бабушкина сказка (съ картинкой)

Мишка Топтыгинъ

На узелки (съ картинкой)

Рыжій котенокъ

НА УЗЕЛКИ.

— Дѣтишки, сказать ли вамъ радость! — обратилась однажды Анна Павловна Бѣльская къ своимъ маленькимъ дѣтямъ.

— Скажи, мамочка, скажи, скажи!

— Можетъ быть вы не желаете? — возразила она смѣясь.

— Напротивъ, — отвѣчала старшая дочь Леночка.

— Развѣ можно не желать услышать то, что пріятно? — добавила меньшая Анюта,

— Еще бы, — подхватилъ Коля: — говори, мамочка, говори скорѣе…

— Ну, такъ и быть, слушайте: сегодня послѣ завтрака, когда папа вернется со службы, мы всѣ въ открытой коляскѣ ѣдемъ за городъ, и знаете куда именно?

— На фарфоровый заводъ?

— На ферму?

— На взморье?

Мама отрицательно покачала головой.

— Да, говори же, мамочка, не томи! — взмолился Коля, и хорошенькіе глазки его заволоклись слезами.

— Мы ѣдемъ на дачу къ тетѣ Сонѣ, — пояснила тогда мама.

Услыхавъ это извѣстіе, дѣти пришли въ такой неописанный восторгъ, что захлопали въ ладоши и начали подпрыгивать, а Коля, отъ избытка радости, даже два раза перекувырнулся на коврѣ, причемъ чуть-чуть не сбилъ съ ногъ проходившую въ эту минуту старушку няню.

— Господи, что такое? съ нами сила крестная! — замѣтила послѣдняя, сторонясь съ испугомъ: — вѣчно ты, Николенька, меня, старуху, испугаешь.

— Не ворчи, няня, вѣдь ты знаешь, какая радость-то? — сегодня послѣ завтрака мы всѣ ѣдемъ на дачу къ тетѣ Сонѣ.

— Ну, такъ что же, съ Богомъ! — только кувыркаться-то зачѣмъ.

— Затѣмъ, няня, что я очень счастливъ.

Няня улыбнулась и, махнувъ рукой, вышла изъ комнаты.

Дѣти съ нетерпѣніемъ ожидали возвращенія отца; часовая стрѣлка, висѣвшихъ на стѣнѣ часовъ, показывала двѣнадцать, и горничная накрывала въ столовой завтракъ.

— А вотъ и папа! — радостно вскричалъ Коля, издали завидѣвъ отца, который, придя домой, сейчасъ же велѣлъ кучеру запрягать лошадей. Мама приказала немедленно садиться за завтракъ, но дѣтямъ было не до ѣды, — они давно уже одѣлись и съ нетерпѣніемъ ждали блаженной минуты, когда сядутъ въ коляску. Наконецъ эта минута наступила, щегольская коляска подкатила къ подъѣзду.

— Ну, друзья, въ путь-дороженьку, — сказалъ тогда папа.

Вся семья поспѣшно вышла на крыльцо; мама первая сѣла въ коляску, за нею папа, между ними помѣстилась, маленькая Анюта съ куклой на рукахъ, а Леночка и Коля расположились напротивъ.

Дача тети Сони находилась верстахъ въ 15 отъ города, и почти все время шла лѣсомъ; дѣтямъ это чрезвычайно нравилось. Но вотъ, наконецъ, коляска выѣхала на поляну, обогнула небольшую рощу и остановилась около изящнаго сѣренькаго домика — это была дача тети Сони.

— Дорогіе гости! — заговорила послѣдняя, выбѣжавъ на встрѣчу: — вотъ такъ обрадовали, спасибо.

Дѣти наперерывъ другъ передъ другомъ обнимали милую, дорогую тетю, и всѣ трое, въ одинъ голосъ, принялись разсказывать разныя разности. Тетя повела ихъ въ садъ, гдѣ въ одной изъ бесѣдокъ, на кругломъ столикѣ, стояли прекрасныя ягоды; маленькіе гости расположились около и съ наслажденіемъ принялись за предложенный имъ тетей десертъ. Затѣмъ мама, папа и тетя ушли въ; комнаты; дѣти остались одни.

Долго бродили они по дорожкамъ, наконецъ Леночка сѣла на стулъ подъ деревомъ, Анюта со своей куклой и Коля — расположились около.

— Разскажи намъ какую нибудь исторійку, — обратились двое младшихъ дѣтей къ старшей сестрицѣ.

— Съ большимъ удовольствіемъ, — отвѣчала послѣдняя, но не успѣла открыть ротъ, чтобы начать обѣщанный разсказъ, какъ замѣтила, что съ дерева что-то шлепнуло ей на полѣпи; она опустила глаза и увидѣла прехорошенькаго сѣренькаго птенчика, который вѣроятно по нечаянности свалился съ гнѣзда; бѣдняжка трепеталъ отъ страха и всѣми силами старался подняться на крылышкахъ, но они оказались слишкомъ слабы, чтобы поддержать его, онъ бился на мѣстѣ и отчаянно чирикалъ.

— Надо попробовать снова посадить его въ гнѣздо, — сказала Леночка.

Коля постарался влѣзть на одинъ изъ толстыхъ суковъ дерева, но гнѣздо найти, при всемъ желаніи, не могъ.

Анюта тѣмъ временемъ бросилась въ комнаты, чтобы сообщить обо всемъ случившемся; тетя дала маленькую клѣтку, и позволила дѣтямъ, посадивъ туда птенчика, увезти его съ собою въ городъ. Это была новая радость, по поводу которой, впрочемъ, дѣло не обошлось безъ спора, такъ какъ каждому хотѣлось присвоить себѣ птенчика, но тетя явилась неожиданной примирительницею, и въ одинъ мигъ съумѣла водворить спокойствіе.

— Я зажму въ рукѣ четыре кончика носоваго платка, — сказала она, на одномъ изъ кончиковъ будетъ завязанъ узелокъ, кто его вытянетъ, тому и достанется птичка — согласны?

— Согласны! — отвѣчали дѣти.

— Но, чуръ, уже потомъ не ссориться.

— О, конечно!

Тетя приступила къ дѣлу; дѣти съ замираніемъ сердца подошли ближе, осторожно, каждый двумя пальчиками, взялись за кончики платка и потянули ихъ кверху.

Счастье выпало на долю Леночки.

— Ура! птенчикъ мой! — вскричала она и, посадивъ крошечную птичку на ладонь, принялась ласкать и цѣловать.

Коля и Анюта молча смотрѣли на старшую сестру; они сдержали данное тетѣ слово, и не только не затѣяли ссоры о птенчикѣ, но даже въ душѣ не питали къ Леночкѣ ни малѣйшаго чувства зависти за то, что онъ принадлежитъ исключительно ей. Бережно всѣ втроемъ посадили его въ клѣтку, устроили ему тамъ гнѣздышко изъ травы и моху, повезли съ собою въ городъ, и первое время, пока онъ не умѣлъ еще кушать зернышекъ, по очереди кормили изо рта.

РЫЖІЙ КОТЕНОКЪ.

Паша была простая крестьянская дѣвочка; она жила въ деревнѣ со своей матерью и двумя старшими сестрами, Лизой и Наташей. Сестры не любили Машу за ея некрасивое личико, которое между тѣмъ отличалось чрезвычайно пріятнымъ выраженіемъ; не любили за то, что она слишкомъ скоро утомлялась во время прогулокъ и часто отказывалась участвовать въ различныхъ играхъ, но главное, почти ненавидѣли за ея густые, рыжіе волосы, составлявшіе постоянно предметъ насмѣшекъ не только со стороны подругъ, но даже цѣлой деревни, прозвавшей бѣдняжку «рыжимъ котенкомъ».

Сначала Маша никакъ не могла примириться съ этою обидною кличкою, но потомъ настолько привыкла, что даже смотрѣла съ удивленіемъ на того, кто называлъ ее иначе.

— Эй, ты, рыжій котенокъ, чего заспалась? — сказала ей однажды мама рано утромъ: — сестры давно встали, пора въ школу идти.

— Сейчасъ, мама, — отозвалась дѣвочка и, лѣниво протирая заспанные глазки, начала поспѣшно одѣваться.

— Сегодня къ намъ въ школу пріѣдетъ одна богатая графиня, — замѣтила Лиза: — учитель велѣлъ всѣмъ почище одѣться, такъ, пожалуйста, мама, достань намъ новыя платья.

— Хорошо, Лизочка, достану, только вотъ что: два-то у меня готовы, а въ третье не успѣла рукава вшить.

— Не бѣда, котенокъ можетъ остаться въ старомъ.

При этихъ словахъ Маша печально опустила головку, но ни мать, ни сестры не обратили на нее ни малѣйшаго вниманія, полагая, вѣроятно, что на такую дурнушку въ самомъ дѣлѣ не стоитъ надѣвать ничего порядочнаго. Да и сама Маша въ глубинѣ души вполнѣ раздѣляла это убѣжденіе, такъ какъ давно уже привыкла къ мысли, что она дурна, неуклюжа и что наряды, которые украшаютъ другихъ дѣвочекъ, къ ней все равно не только не пойдутъ, а еще пожалуй сдѣлаютъ безобразнѣе. Скромно пріютившись на краешекъ стола, она принялась за приготовленный матерью завтракъ и внимательно слѣдила глазами какъ старшія сестры облачались во все новое Но вотъ, наконецъ, онѣ одѣлись.

— Съ Богомъ, въ путь-дорогу, — сказала мама, и дѣвочки весело выбѣжали на улицу.

До школы надобно было идти около полу-часа; маленькія путешественницы все время почти бѣжали, боясь опоздать; и дѣйствительно, едва успѣли онѣ занять свои обычныя мѣста на скамейкахъ противъ учителя, какъ у подъѣзда остановился щегольской экипажъ, изъ котораго, при помощи ливрейнаго лакея, вышла очень нарядно одѣтая дама, а за ней маленькая дѣвочка, которая всѣмъ дѣтямъ показалась тоже очень нарядною и красивою, несмотря на то, что волосы ея были точно такого же золотистаго, то есть, говоря проще, рыжаго цвѣта, какъ у Маши.

— Здравствуйте, мои маленькіе друзья! — ласково обратилась графиня къ школьницамъ: — я считаюсь попечительницею здѣшняго училища, нарочно пріѣхала изъ города познакомиться съ вами и привезла каждой изъ васъ по небольшому подарку.

Съ этими словами графиня приказала лакею внести привязанную на запятки экипажа корзинку.

Дѣвочки повскакали со скамеекъ, окружили графиню и наперерывъ другъ передъ другомъ принялись протягивать ручейки. Одна Маша, не двигаясь съ мѣста, молча смотрѣла на шумную толпу подругъ; она не смѣла разсчитывать на подарокъ, не смѣла потому, что, какъ уже сказано выше, привыкла всегда и во всемъ быть обиженною.

Развѣ возможно мнѣ, такой дурнушкѣ, рыжему котенку, получить модной матеріи на платье, или хорошенькій платочекъ, которыми графиня одѣляетъ подругъ, — нѣтъ, никогда! Я увѣрена, что графиня на мою долю ничего не захватила, а если и захватила, то стоитъ ей взглянуть только на мои рыжіе волосы, чтобы отвернуться съ отвращеніемъ и насмѣшкою, какъ это часто дѣлаютъ Лиза и Наташа. Но, думая такъ, бѣдняжка жестоко ошиблась; раздавая подарки, графиня, а главное ея маленькая дочь, почти сейчасъ же замѣтили среди шумной толпы стоявшую совершенно равнодушно въ отдаленіи Машу.

— Мама, обрати вниманіе на эту дѣвочку, — шепнула маленькая графиня Нина: — она какъ-то сторонится, не рвется впередъ наравнѣ съ остальными, не протягиваетъ рукъ и даже словно или нехочетъ, или не надѣется получить никакого подарка.

Графиня повернула голову по тому направленію, гдѣ стояла Маша, и знакомъ позвала ее къ себѣ.

Маша нерѣшительно выступила впередъ.

— Какъ зовутъ тебя, дружокъ? — спросила она ее.

— Машей, — отозвалась дѣвочка.

— Почему ты не подходишь ближе, развѣ тебѣ не хочется имѣть никакой обновки?

— Нѣтъ, я очень бы желала получить что-нибудь, но вѣроятно вы мнѣ ничего не дадите.

— Почему ты такъ думаешь?

Маша совершенно растерялась, ей первый разъ въ жизни пришлось говорить съ такой знатной дамой и еще вдобавокъ передъ цѣлымъ классомъ подругъ, которыя, стоя за ея спиною, навѣрное переглядывались и смѣялись. Графиня между тѣмъ повторила вопросъ.

— Потому что я… рыжій котенокъ, — запинаясь и едва сдерживая слезы, пролепетала Маша.

— Какъ рыжій котенокъ, что это значитъ? — переспросила графиня.

Но вмѣсто отвѣта услыхала: съ одной стороны — взрывъ хохота цѣлаго класса, а съ другой — глухое рыданіе несчастной Маши.

Это такъ заинтересовало добрую женщину, что она непремѣнно потребовала объясненія. Учитель, который хорошо зналъ причину всего случившагося, страшно переконфузился, дѣвочки струсили, Наташа и Лиза покраснѣли до ушей, а бѣдная Маша едва стояла на ногахъ, но тѣмъ не менѣе отвѣчать все-таки пришлось ей, потому что, какъ графиня, такъ и Ниночка, взявъ ее за обѣ руки, твердо рѣшили не выпускать до тѣхъ поръ, пока не добьются истины.

— Меня зовутъ «рыжій котенокъ» за мои рыжіе волосы, — начала наконецъ пояснять Маша, захлебываясь отъ слезъ и волненія: — я слабая, некрасивая дѣвочка… меня не стоитъ одѣвать въ новое платье, — все равно буду смѣшна и неуклюжа.

Слушая эту прерывистую, полную безнадежнаго отчаянія, рѣчь, графиня сама чуть-чуть не расплакалась; она нѣжно обняла дѣвочку и проговорила тихо, ласково, задушевно: — Ты жестоко ошибаешься, мой маленькій дружокъ, въ тебѣ нѣтъ ничего смѣшнаго; у моей Нины точно такіе же волосы, но надъ нею никто не смѣется; стыдно и грѣшно тѣмъ, кто вздумаетъ безъ всякой основательной причины поднимать тебя на смѣхъ! — при этомъ графиня строго окинула глазами всѣхъ присутствующихъ. — Кромѣ подарковъ, я намѣрена была еще раздать всѣмъ дѣвочкамъ понемногу денегъ, но теперь, за ихъ дурное поведеніе относительно тебя, онѣ ихъ не получатъ, и вся сумма достанется тебѣ. На, возьми ее, отнеси матери и знай, что съ этой минуты я считаю тебя своей воспитанницею, то есть, буду постоянно о тебѣ заботиться, наблюдать, чтобы ты была одѣта не только не хуже, но даже лучше остальныхъ подругъ своихъ, а главное, хорошо училась.

Маша съ благодарностью бросилась цѣловать руку графини, которая впослѣдствіи дѣйствительно доказала на дѣлѣ все то, что обѣщала на словахъ и, постоянно покровительствуя Машѣ, сдѣлала навсегда счастливою не только ее, но и всю семью.

СОНЯ И ВѢРОЧКА.

Маленькія сестрички, Соня и Вѣрочка, жили между собою такъ хорошо и дружно, что всѣ знакомые ставили ихъ въ примѣръ своимъ дѣтямъ; онѣ постоянно вмѣстѣ гуляли, играли, разговаривали… Словомъ сказать, жили, какъ говорится, душа въ душу.

Но вотъ, въ одинъ прекрасный день у нихъ въ домѣ случилось большое несчастіе. Вѣрочка, спускаясь по лѣстницѣ съ балкона въ садъ, споткнулась, упала и такъ сильно расшиблась, что ее почти безъ чувствъ отнесли въ спальню. Мама поспѣшно уложила ее на кроватку, папа самъ поѣхалъ за докторомъ, а несчастная Соня, совершенно потерявъ голову, какъ сумасшедшая бѣгала изъ комнаты въ комнату, обливаясь горючими слезами.

— Полно, матушка-барышня, — уговаривала старушка няня: — къ чему раньше времени отчаяваться… Богъ дастъ, все кончится благополучно, Вѣрочка поправится и вы опять по прежнему будете вмѣстѣ играть и бѣгать.

Но Сопя не унималась, словно предчувствуя бѣду, — и дѣйствительно, предчувствіе не обмануло ее.

Пріѣхавшій докторъ внимательно осмотрѣлъ больную и объявилъ родителямъ, что положеніе ея крайне опасно, такъ какъ жестоко расшиблена голова и у нея, по всей вѣроятности, начинается воспаленіе въ мозгу. Услыхавъ ужасную новость, Соня разрыдалась пуще прежняго; отчаяннымъ крикамъ ея, вѣроятно, не было бы конца, еслибъ докторъ не предупредилъ, что этимъ она тревожитъ больную, — тогда дѣвочка моментально стихла, забилась въ уголъ около печки въ столовой и, притаивъ дыханіе, молча смотрѣла и слушала все, что говорилось около.

Цѣлую недѣлю пролежала Вѣрочка въ одномъ положеніи; наконецъ, однажды ей сдѣлалось такъ худо, что даже докторъ струсилъ и объявилъ родителямъ, что онъ положительно отчаявается и что только одинъ Богъ можетъ спасти больную. Мама залилась слезами, папа поблѣднѣлъ какъ полотно, а Сопя съ нѣмымъ отчаяніемъ бросилась на колѣни передъ большимъ образомъ Спасителя и принялась горячо молиться; она молилась долго, долго, молилась такъ, какъ только могла и умѣла.

Съ вечеру Вѣрочкѣ стало легче. Вся семья ожила и набожно перекрестилась.

— Мама, Боженька услышалъ мою молитву, Вѣрочкѣ лучше, — сказала тогда Соня: — какъ только она поправится, я непремѣнно хочу поблагодарить Его.

— Кого?

— Боженьку.

— Да, дружокъ, ты должна постоянно помнить и знать, что Онъ одинъ, по своей безграничной милости, спасъ намъ Вѣру.

— Вотъ потому-то я и хочу благодарить Его, но только не знаю какъ и чѣмъ?

— Конечно, молитвою.

— Этого мало, мамочка, надо сдѣлать какой-нибудь хорошій подарокъ.

Мама улыбнулась.

— Господь Богъ не требуетъ отъ насъ никакихъ подарковъ, — продолжала мама, сажая Соню на колѣни: — Ему нужны наши чистая совѣсть и добрыя дѣла. Старайся всегда въ продолженіе дня вести себя такъ, чтобы вечеромъ встать на молитву съ совершенно покойнымъ сердцемъ и полнымъ сознаніемъ, что ты никому не сдѣлала ничего дурнаго. Затѣмъ, если возможно, ищи средства помочь бѣдному, накормить голоднаго, успокоить страждущаго, — этимъ ты угодишь Богу, который въ продолженіе всей твоей жизни не оставитъ тебя своимъ милосердіемъ.

Соня внимательно слушала маму, стараясь запомнить и уловить каждое ея слово, и вечеромъ, улегшись въ кроватку, долго не могла заснуть, стараясь придумать какъ бы и чѣмъ особенно угодить Богу за то, что Онъ сохранилъ Вѣрочку. Вѣрочка между тѣмъ съ каждымъ днемъ чувствовала себя все лучше и лучше. Къ концу слѣдующей недѣли она уже могла сидѣть въ креслѣ, а затѣмъ гулять по саду и даже немного бѣгать. Жизнь маленькихъ дѣвочекъ снова потекла обычнымъ порядкомъ и, казалось, ни въ чемъ не измѣнилась: онѣ по-прежнему были счастливы, довольны, покойны. Только Соня по временамъ глубоко задумывалась надъ тѣмъ, что она еще никакъ не могла найти случай сдѣлать какое-нибудь доброе дѣло, чтобы угодить Господу. Но вскорѣ этотъ случай однако представился.

Дѣло было въ Воскресенье. Соня и Вѣрочка, въ сопровожденіи няни, отправились гулять. Мама дала имъ рубль на гостинцы.

— Какъ ты думаешь, Вѣрочка, чего бы намъ купить на этотъ рубль? — спросила Соня, развертывая передъ сестрою новенькую рублевую бумажку.

— Пастилы, мармеладу и орѣховъ.

— Да, да, я люблю очень орѣхи, въ особенности грецкіе; вотъ какъ разъ и лавка, гдѣ они продаются! — добавила дѣвочка, указывая рукою на большой фруктовый магазинъ.

Съ этими словами онѣ свернули съ тротуара, чтобы подняться на ступеньки, и вдругъ замѣтили въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя маленькаго, очень бѣдно одѣтаго мальчика, который шелъ куда-то торопливо и отъ времени до времени утиралъ рукавомъ своего ободраннаго кафтана полные слезъ голубые глазки.

— Бѣдненькій, съ нимъ должно быть случилось какое-нибудь несчастіе! — замѣтила Вѣрочка, и подозвала къ себѣ мальчугана. — Чего ты плачешь, голубчикъ? — спросила она его.

— Ахъ, милая барышня, какъ мнѣ не плакать, когда мама больна, а у насъ нѣтъ денегъ, чтобы купить лѣкарство; сейчасъ былъ докторъ, прописалъ микстуру, за нее надо заплатить въ аптекѣ, — вотъ я и бѣгу теперь на рынокъ продать съ шеи мой серебряный крестикъ, — наше послѣднее богатство…

«Отдать ему развѣ рубль, предназначенный на гостинцы, — мелькнула мысль въ головѣ Сони: — это будетъ доброе дѣло, исполнить которое я такъ давно стремилась…» — «Да, но вѣдь пастила, мармеладъ и орѣхи вещь очень вкусная!» — словно шепнулъ ей какой-то недобрый, внутренній голосъ, и маленькая рученка, готовая было протянуть мальчику рублевую бумажку, снова опустилась въ карманъ. Она машинально взглянула на Вѣрочку, блѣдныя впалыя щеки которой живо напомнили ей только что пережитую тяжелую пору ея опасной болѣзни, и безъ дальнихъ разсужденій, она поспѣшно передала деньги мальчику.

— Не ходи на рынокъ… оставь на себѣ серебряный крестикъ… — скороговоркой прошептала она ему: — вотъ тебѣ цѣлый рубль, его навѣрно достанетъ, чтобы заплатить за лѣкарство и можетъ быть еще останется на молоко или булки.

Мальчикъ съ удивленіемъ поднялъ глаза на Соню, открылъ ротъ, чтобы выразить ей свою благодарность, но она уже была далеко. Вѣрочка и няня, все время молча смотрѣвшія на вышеописанную сцену, едва успѣвали слѣдовать за нею.

— Вѣрочка, милая, — обратилась Соня къ сестрѣ, когда послѣдняя догнала ее: — ты на меня не сердишься?

— За что?

— За то, что я тебя оставила безъ обѣщаннаго лакомства?

Вѣрочка пристально взглянула на Соню. Ея прекрасные, выразительные, черные глаза казалось безъ словъ говорили: «Соня, Соня, развѣ ты не можешь понять или догадаться, что я отлично знаю, почему ты поступаешь подобнымъ образомъ!»

— Значитъ, ты не сердишься, да? — вкрадчиво повторила Соня. Вѣрочка, вмѣсто отвѣта, бросилась ей на шею… Сестрички крѣпко обнялись и дружески расцѣловались. День этотъ остался для нихъ навсегда памятенъ, и былъ однимъ изъ лучшихъ дней счастливой поры дѣтства.

БАБУШКИНА СКАЗКА.

Большіе стѣнные часы, висѣвшіе въ классной комнатѣ одного женскаго пансіона, только что пробили два. За дверью раздался звонокъ — это означало, что классы окончены и дѣвочки могутъ расходиться по домамъ.

Оживленная толпа съ шумомъ хлынула на улицу; за нѣкоторыми воспитанницами приходили матери, за нѣкоторыми — прислуга, нѣкоторыя шли домой однѣ, а Настюшу Домонтовскую всегда ожидалъ у подъѣзда маленькій братишка Павликъ. Онъ не входилъ въ сѣни пансіона потому, что имѣлъ обыкновеніе являться съ саночками, въ которыя усаживалъ Настюшу и везъ домой, весело подпрыгивая и помахивая головкой, точно молодая лошадка.

— Ай, какъ сегодня холодно! — сказала дѣвочка, усаживаясь въ свой обычный экипажъ. Вези меня скорѣе, Павликъ, я совсѣмъ замерзла.

Мальчикъ не заставилъ дважды повторить себѣ предложеніе везти санки скорѣе, — онъ вообще любилъ бѣгать, а потому просьба сестры приходилась ему по сердцу.

На дворѣ между тѣмъ было дѣйствительно очень, очень холодно; снѣгъ хрустѣлъ подъ ногами, и всѣ деревья, съ верху до низу покрытыя инеемъ, казались словно обсахаренными. Настюша чрезвычайно обрадовалась, когда путешествіе пришло къ концу и, выйдя изъ санокъ, она очутилась въ дѣтской.

— Ну, няня, — сказала дѣвочка, обратившись къ старушкѣ-нянѣ: — ужъ и холодно же на дворѣ. Я тебѣ доложу, просто — бѣда.

— Да, кажись градусовъ 10 будетъ, — отозвалась старушка и, взявъ маленькія ручки дѣвочки въ свои морщинистыя руки, начала крѣпко оттирать ихъ, чтобы согрѣть хотя немного.

— Почему нельзя, чтобы всегда было лѣто? — снова начала Настя.

— Да ужъ такъ Богомъ сотворено, мой касатикъ. Если бы на дворѣ постоянно стояло лѣто, то мы не цѣнили бы его, а вотъ какъ нѣсколько мѣсяцевъ въ году приходится пробыть подъ морозомъ, такъ поневолѣ радуешься солнышку.

Разговоръ на эту тему между маленькой дѣвочкой и няней продолжался вплоть до обѣда. Затѣмъ Настя сѣла приготовлять уроки къ слѣдующему дню, и въ 8 часовъ, напившись чаю, снова отправилась въ дѣтскую, чтобы ложиться спать.

— Бабушка, у меня сна нѣтъ ни въ одномъ глазку, — обратилась она къ проходившей въ эту минуту старухѣ, матери ея отца.

Бабушка взглянула съ улыбкой.

— Зачѣмъ хитришь, — ласково сказала она Настѣ: — вѣдь знаю къ чему дѣло клонится.

Настя засмѣялась, обняла ея шею пухлыми рученками и проговорила тихо, вкрадчиво: — а если знаешь, такъ тѣмъ лучше…

— Знаю, знаю, хочешь сказочку послушать; такъ и быть, изволь, разскажу. Слушай, только про что или про кого?

— Все равно, бабушка.

— Разсказать тебѣ совершенно новую сказку про снѣгъ? Я недавно вспомнила.

— Разскажи, разскажи, бабушка.

— Хорошо, — отвѣчала старушка и, присѣвъ на стулъ, который стоялъ у кроватки дѣвочки, начала разсказъ свой слѣдующимъ образомъ:

"Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ росло много разныхъ цвѣтовъ, ягодъ, деревьевъ, травы и вообще всякой зелени; солнышко почти постоянно грѣло ихъ своими лучами; когда имъ становилось ужъ черезчуръ жарко, то ихъ поливалъ дождикъ, они оживали и становились еще свѣжѣе, еще красивѣе. Носившееся на небѣ бѣлое облако съ завистью смотрѣло внизъ. — «Почему я не могу имѣть у себя разноцвѣтные цвѣта, — думало оно: — мнѣ такъ надоѣло мое вѣчно бѣлое платье! Спуститься развѣ на землю, да попросить у травы и у цвѣтовъ подѣлиться со мною ихъ наряднымъ костюмомъ». И не долго думая, облако, воспользовавшись первымъ сумрачнымъ днемъ, привело задуманный планъ въ исполненіе и, въ видѣ маленькихъ отдѣльныхъ снѣжинокъ, начало мало-по-малу падать на землю.

— Милая роза, — наговорила одна изъ снѣжинокъ: — я давно уже любуюсь твоимъ красивенькимъ платьицемъ, будь добра, не откажи удѣлить мнѣ одинъ лепестокъ, — и съ этими словами снѣжинка упала прямо на прекрасную-блѣдно-розовую розу.

— Извини, при всемъ желаніи не могу исполнить твоей просьбы, — отвѣчала послѣдняя, невольно вздрогнувъ отъ прикосновенія холодной снѣжинки.

— Почему?

— Если ты возьмешь отъ меня хотя одинъ лепестокъ, то я начну вять, и черезъ нѣсколько дней не буду никуда годиться.

Снѣжинка осталась очень недовольною подобнымъ отвѣтомъ. "Но, можетъ быть, остальныя подруги мои счастливѣе, — подумала она: — тогда я постараюсь отъ нихъ поживиться

Предположенія ея однако не сбылись; остальныя снѣжинки, упавшія на деревья, листья и даже на простую траву, всѣ безъ исключенія получили отказъ. Дѣлать было нечего, пришлось не только замолчать, но даже въ концѣ-концовъ изъ снѣжинокъ превратиться въ простыя капельки воды, такъ какъ на землѣ оказалось гораздо теплѣе, чѣмъ на облакахъ, и снѣжинки, растаявъ, превратились въ такъ-называемую росу. Но вотъ къ утру вышло солнышко, земля согрѣлась, снѣжинки почувствовали, что какая-то невидимая сила тянетъ ихъ кверху.

— Этого еще недоставало, — сказали онѣ другъ другу: — пожалуй, вернемся домой ни съ чѣмъ, наши собратья будутъ смѣяться надъ нами.

Сопротивляться однако не было никакой возможности, снѣжинки поднимались все выше и выше и дѣйствительно вернулись обратно въ облака, но уже не въ формѣ снѣжинокъ, а въ видѣ простаго, прозрачнаго пара.

Собратья сначала не узнали ихъ, но затѣмъ, когда все разъяснилось, полагали, что вѣроятно онѣ не съумѣли обдѣлать дѣло какъ слѣдуетъ, и отправили новую партію. Въ результатѣ получилось то же самое; такимъ образомъ повторялось нѣсколько разъ. Тогда, въ концѣ-концовъ всѣ онѣ пришли въ негодованіе и на общемъ совѣтѣ порѣшили выпасть на землю цѣлымъ облакомъ и покрыть собою всѣ цвѣты, растенія, дома, деревья…

— Не далѣе какъ завтра утромъ — предложила одна изъ снѣжинокъ.

— Зачѣмъ завтра, лучше сегодня, — отозвалась другая.

— Сейчасъ, сію минуту! — подхватили остальныя и, безъ дальнихъ разговоровъ, цѣлою гурьбою отдѣлились отъ облака и полетѣли внизъ. За ними немедленно послѣдовала еще точно такая же партія, за нею еще и еще. Деревья, цвѣты, листья пришли въ отчаяніе, но подѣлать ничего не могли, — снѣгъ лежалъ густо, плотно покрылъ собою все окружающее пространство и, расположившись повидимому очень удобно, оставался такимъ образомъ вплоть до самой весны

Здѣсь голосъ бабушки затихъ, она низко нагнулась надъ изголовьемъ Насти и, увидѣвъ, что дѣвочка уже спитъ, тихими шагами вышла изъ комнаты.

МИШКА ТОПТЫГИНЪ.

Въ одномъ дремучемъ, предремучемъ лѣсу жилъ большой бурый медвѣдь, котораго звали Мишка Топтыгинъ. Всѣ остальные медвѣди очень любили Мишку.

Любили его также и маленькіе медвѣжата, для которыхъ не было лучшаго удовольствія, какъ побалагурить съ мохнатымъ дѣдушкой, да послушать его разсказы. Пристанутъ, бывало, точно смола къ тѣсту: "разскажи, да разскажи, какъ ты въ неволю попалъ, и какъ тебя люди плясать учили — «Отстаньте!» — неохотно отвѣтитъ Топтыгинъ, закутанный въ такую теплую мохнатую шубу, что нельзя даже хорошо разсмотрѣть его сложеніе. — «Ну, ужъ такъ и быть разскажу, только чуръ, сидѣть смирно, не дурачиться!» — прибавитъ наконецъ Мишка.

Мохнатая компанія тихо садится около Мишки и онъ начинаетъ рѣчь вести слѣдующимъ образомъ: "Много, много воды утекло, милыя дѣтушки, съ тѣхъ поръ, какъ я былъ такимъ же маленькимъ, да удаленькимъ, какъ вы теперь. Жилъ съ матерью въ берлогѣ, она любила меня, заботилась и всякій разъ, уходя изъ дому, строго наказывала, до ея возвращенія никуда не отлучаться. Сначала я слушался, а потомъ, какъ подвыросъ, да сдружился съ товарищами, они и сбили меня съ толку: я отправился вмѣстѣ съ ними побродить по бѣлу свѣту.

Шли мы по лѣсу цѣлою гурьбой, свернули вправо по тропинкѣ, такъ намъ показалось хорошо, да весело. Сухіе сучья трещали подъ ногами, кругомъ просторъ, солнышко свѣтитъ, птички чирикаютъ. Мы разыгрались на славу: и по деревьямъ то лазали, и въ перегонку бѣгали, и боролись другъ съ другомъ. Все было прекрасно, какъ вдругъ, откуда ни возьмись, навстрѣчу намъ попадается человѣкъ съ огромною собакой; увидавъ ихъ, я до того перепугался, что не могъ двинуться съ мѣста, а затѣмъ, какъ человѣкъ этотъ подошелъ ближе, схватилъ меня, отвелъ въ деревню — ничего не помню. Знаю только, что когда я очнулся, то уже увидѣлъ себя далеко отъ родного лѣса, отъ берлоги, отъ матери. Но такъ какъ нашъ братъ, медвѣдь, пойманный въ дѣтствѣ, легко дѣлается ручнымъ, то новая жизнь не показалась мнѣ печальной; я даже полюбилъ моего хозяина, шелъ на его голосъ, и онъ зачастую возился со мною, точно съ собаченкою, научая выдѣлывать разныя смѣшныя штуки, но чѣмъ больше подросталъ я, тѣмъ становился угрюмѣе. Хозяинъ вѣроятно зналъ, что это всегда такъ бываетъ съ медвѣжатами, пересталъ пускать меня на свободу, отъ времени до времени подпиливалъ когти, зубы, и въ одинъ прекрасный день, продѣвъ въ ноздри кольцо, объявилъ, что будетъ учить меня плясать для того, чтобы потомъ водить на показъ и зарабатывать деньги. Вотъ тутъ-то, милыя дѣтушки, наступила для Мишки тяжелая пора! Заперли меня въ клѣтку, да въ клѣтку не простую, а съ желѣзнымъ поломъ, который постепенно подогрѣвался снизу. Въ первую минуту я, конечно, этого не замѣтилъ, но зато, когда онъ раскалился чуть не до-красна, рѣшительно не зналъ какъ быть, и чтобъ хотя нѣсколько избѣгнуть жара, поднявшись на заднія лапы, принялся подскакивать, что вѣроятно стоявшимъ вокругъ мужичкамъ очень понравилось, такъ какъ они вдругъ ни съ того, ни съ сего, начали свистать, да бить въ барабаны; часа два морили меня невольною пляскою. Но вотъ, наконецъ, мало-по-малу полъ охладился, я ожилъ, — только увы! не надолго. На завтра началась та же потѣха, послѣ завтра — та же, и такимъ образомъ изо дня въ день цѣлую недѣлю, по прошествіи которой меня выпустили изъ отвратительной клѣтки.

"Больше я ее никогда не видѣлъ, но тѣмъ не менѣе не могъ вспомнить, безъ особаго ужаса О ней и всякій разъ, заслышавъ свистки да барабаны, невольно представлялъ себя сидящимъ въ своей темницѣ, и отъ одной мысли снова почувствовать подъ подошвами раскаленную плиту, пускался въ. плясъ что было силы. «Ну Мишка, теперь ты у меня молодецъ, — сказалъ хозяинъ: — пойдемъ-ка въ путь дорогу!» и, надѣвъ на меня толстую цѣпь, сталъ водить по бѣлу-свѣту. Долго ходили мы съ нимъ такимъ образомъ… гдѣ не перебывали, чего не перевидали! Другой разъ до того, бывало, намаешься, что не до пляски, а дѣлать нечего — пляшешь. «Кланяйся, говорятъ, Мишка, не то дубиной по головѣ попадетъ» — кланяешься. — «Покажи, какъ ребятишки въ полѣ горохъ воруютъ» — и я всѣмъ моимъ грузнымъ тѣломъ опускаюсь на землю, да на потѣху собравшейся толпѣ взадъ и впередъ ползаю. Думалъ всю жизнь такъ придется провести шатаючись; однако, года черезъ полтора, вожакъ мой захворалъ и умеръ. Остался у него сынъ, который, не пожелавъ возиться съ косолапымъ Мишкою, отвелъ его въ лѣсъ и, поблагодаривъ за то, что онъ столько времени прокармливалъ семью — пустилъ на свободу.

«Дѣло подходило къ зимѣ, надо было позаботиться о берлогѣ, такъ какъ съ наступленіемъ холодовъ, мы, медвѣди, всегда въ нее забираемся. Я поспѣшно принялся за работу: вырылъ себѣ глубокую яму въ самой глухой чащѣ лѣса, натаскалъ туда мху, листьевъ, травы, хворосту, и устроилъ мягкую и удобную постель. Большую половину зимнихъ мѣсяцевъ проводилъ въ спячкѣ, вставая изрѣдка только для того, чтобы напиться, да кое-что перехватить на-скоро. Зимой вѣдь мы не ѣдимъ много, лѣтнимъ жиромъ сыты бываемъ».

«И свою лапу сосемъ», — вставилъ словцо одинъ изъ медвѣжатъ.

— Нѣтъ, дружокъ! — ласково остановилъ его Мишка, — это глупыя выдумки, которымъ, впрочемъ, нынче уже не вѣрятъ даже дѣти. Лапу мы сосемъ очень часто, но просто такъ, по привычкѣ, и вовсе не для того, чтобы насытиться.

— Ну, дѣдушка, дальше, дальше? — настаивали остальные слушатели.

— Да что дальше, дальше ничего не будетъ. Прошла зима, наступило лѣто, поспѣли ягодки…

— А какъ же ты, дѣдушка, бъ улей медъ ходилъ воровать? — заговорилъ опять тотъ же медвѣженокъ.

— Другой разъ когда-нибудь разскажу, сегодня некогда. И, вставъ съ мѣста, Топтыгинъ, тяжело переваливаясь съ боку на бокъ, скрылся въ густой чащѣ лѣса.

НАХОДКА.

Сарскіе только-что перебрались на дачу, которая была расположена на большой проѣзжей дорогѣ.

Дѣти Дарскихъ: Аня, Шура и Вася, пріѣхали туда въ первый разъ, такъ какъ дача была куплена недавно и они еще ее ни разу не видали, то все казалось имъ тамъ крайне интересно; въ особенности полюбили дѣти большой зеленый лугъ передъ дачей, и находили, что трава, которая росла на немъ, скорѣе походитъ на дорогой бархатный коверъ, чѣмъ на обыкновенную зелень, и играли тамъ очень охотно. По вечерамъ любимою прогулкой всѣхъ была дорога на станцію, гдѣ останавливался поѣздъ. Въ одну изъ подобныхъ прогулокъ, когда они, набѣгавшись вдоволь, возвращались домой порядочно утомленныя, Вася вдругъ замѣтилъ лежащій около канавы большой свертокъ.

— Ба, ба, ба! — вскричалъ онъ радостно: — стойте, господа, я сдѣлалъ находку!

— Какую? — къ одинъ голосъ спросили Шурочка и Аня.

— По знаю, что-то невидимому очень большое.

Дѣти со всѣхъ ногъ бросились къ канавѣ; мама, которая была вмѣстѣ съ ними, пошла туда же. Свертокъ дѣйствительно лежалъ тамъ, Вася первый нагнулся къ нему и поднялъ; несмотря на свою наружную величину, онъ оказался нисколько не тяжелымъ.

— Что бы тамъ такое было? — сказалъ мальчикъ и, присѣвъ на траву, началъ развертывать бумагу, въ которой оказалось серсо.

— Ахъ, какая прелесть! — вскричали дѣти: — какое счастіе, мы давно желали имѣть эту игрушку и все не удавалось! Пойдемъ, мамочка, скорѣе домой, чтобы, грѣхомъ, не попался хозяинъ и не отнялъ.

— Но, друзья мои, — возразила мама: — мнѣ кажется, что еслибъ нашелся хозяинъ, то вы не должны ожидать, чтобы онъ отнялъ у васъ серсо, а вѣроятно сами добровольно отдадите ему его.

Дѣти молча опустили глаза.

— Какъ, неужели вы со мною несогласны? — снова спросила мама.

— Я, мамочка, несогласенъ, — твердо сказалъ Вася: — находка слишкомъ хороша для того, чтобы разстаться съ нею.

— Я тоже, — подтвердила Шура нерѣшительно.

— А ты, Аня? — обратилась мама къ старшей дочери.

— Право, не знаю, что сказать, мнѣ такъ давно хотѣлось имѣть серсо…

— Но подумайте, дружки, что вѣдь вы нашли его, а не купили, слѣдовательно, оно принадлежитъ другимъ дѣтямъ; пользоваться имъ, все равно, что пользоваться чужою собственностью!

Дѣти снова опустили глаза и ничего не отвѣчали. Вася бережно завернулъ серсо въ толстую синюю бумагу, перевязалъ краснымъ спуркомъ какъ прежде и, закинувъ на плечо, съ сіяющей улыбкой пошелъ по направленію къ дому. Мама, Аня и Шура слѣдовали за нимъ. Мама не возобновляла больше разговора про неожиданную находку; что она думала о ней — неизвѣстно; дѣти же тѣмъ временемъ, взявшись за руки, тихо перешептывались, мысленно рисуя передъ собою пріятную картину, какъ они съ завтрашняго дня начнутъ играть въ серсо на своемъ любимомъ бархатномъ лужкѣ передъ домомъ.

Но ихъ серсо было отдано на сбереженіе гувернанткѣ, которая, узнавъ какимъ образомъ оно досталось дѣтямъ, повторила почти слово въ слово то, что только что сказала мама; но они попрежнему отнеслись чрезвычайно холодно къ замѣчанію, и одна развѣ Аня какъ будто нѣсколько поняла его, потому что въ первую минуту взглянула какъ то особенно тревожно и тоскливо. Съ наступленіемъ слѣдующаго дня дѣти пользовались каждой свободной минуткой, бѣжали на лугъ и, до того увлекались игрой, что порою даже опаздывали къ завтраку и обѣду. Въ одну изъ подобныхъ минутъ увлеченія, когда игра шла особенно оживленно и весело, они вдругъ замѣтили проходившаго по дорогѣ мальчика, который, судя по своему костюму жокея, вѣроятно принадлежалъ къ числу прислуги какого-нибудь знатнаго богатаго дома.

Поровнявшись съ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ играли дѣти, онъ остановился, чтобы посмотрѣть на ихъ веселую игру; но судя по грустному выраженію лица и заплаканнымъ глазамъ, смотрѣлъ просто такъ, машинально, а мысли находились гдѣ-то далеко. Вася подбѣжалъ къ нему ближе съ намѣреніемъ строго спросить — кто онъ такой и что ему надобно, но случайно взглянулъ на маленькаго жокея, причемъ столько горя, столько непритворной тоски было на его блѣдномъ личикѣ, что невольно почувствовалъ къ нему состраданіе.

— Ты, кажется, о чемъ-то плакалъ? — спросилъ онъ его ласково.

Мальчикъ ничего не отвѣчалъ.

— Скажи, вѣрно тебя кто-нибудь обидѣлъ? — продолжалъ Вася, заглядывая мальчику въ глаза, которые дѣйствительно наполнились слезами.

— Нѣтъ, баринъ, меня никто не обидѣлъ, я самъ во всемъ виноватъ!

— Но что же съ тобою случилось, скажи, можетъ быть можно помочь горю!

— Ахъ, милый баринъ, никто моему горю помочь не можетъ! — отозвался мальчикъ, обливаясь горючими слезами.

— Но въ чемъ же оно заключается? — вмѣшалась въ разговоръ подошедшая въ эту минуту Аня.

— Да вотъ, видите-ли, я нахожусь въ услуженіи у одного богатаго графа, который живетъ здѣсь по сосѣдству; графъ очень добрый господинъ, но въ то же самое время чрезвычайно строгъ; на дняхъ онъ прислалъ изъ города графинѣ и дѣтямъ разныя закупки, я поѣхалъ за ними на станцію, получилъ все какъ слѣдуетъ, уложилъ въ телѣжку и доставилъ на дачу; выгружая, мнѣ показалось, что одного пакета не хватаетъ, но полагая, что можетъ быть ошибся, я промолчалъ; графиня не взглянула на списокъ, такъ дѣло и кончилось. Сегодня утромъ пріѣзжаетъ графъ, спрашиваетъ у меня списокъ, начинается провѣрка; оказалось, что одного изъ пакетовъ нѣтъ. «Какого именно» спрашиваетъ графъ. — Я говорю: «не знаю, Ваше Сіятельство». — «Какъ, говоритъ, не знаешь; давай, братецъ, доискиваться!» и вотъ послѣ продолжительныхъ усилій въ концѣ-концовъ доискались, что не хватаетъ какой-то дѣтской игрушки. — «Говори, куда дѣвалъ?» — спрашиваетъ онъ меня сердито. — Я опять-таки отвѣчалъ: «Не знаю, Ваше Сіятельство». «Врешь, каналья!» — крикнулъ тогда на меня графъ, — «или сознавайся или сію минуту вонъ, и ни копѣйки денегъ». Что я могъ сказать на это, когда въ самомъ дѣлѣ не зналъ когда именно и гдѣ затерялъ пакетъ.

«Такъ не знаешь?» — въ двадцатый разъ спросилъ меня графъ, сердито топнувъ ногою. — «Не знаю», отвѣчалъ я. — «Убирайся сію минуту». — Я упалъ на колѣни и просилъ хотя отдать мнѣ заслуженное жалованье, но графъ возразилъ, что потакать воришкамъ не намѣренъ, и что если я желаю остаться у него и получить разсчетъ, то долженъ немедленно доставить пропавшую игрушку. — «Гдѣ же я возьму ее, Ваше Сіятельство?» попробовалъ было я оправдаться, но графъ вмѣсто отвѣта приказалъ вытолкнуть меня на улицу. И вотъ я теперь безъ гроша денегъ долженъ вернуться домой, гдѣ меня ожидаетъ бѣдная больная мать и четверо голодныхъ ребятишекъ.

Кончивъ свой разсказъ, мальчуганъ горько заплакалъ.

— Бѣдняжка, какъ мнѣ жаль тебя; а какая это была игрушка, не знаешь? — спросилъ Вася.

Мальчикъ отрицательно покачалъ головой.

— Помню только, — сказалъ онъ сквозь слезы: — что маленькая графиня называла ее серсо.

— Серсо?.. — дрожащимъ голосомъ переспросили дѣти.

— Не была ли она завернута въ толстую синюю бумагу?

— Да, и перевязана краснымъ снуркомъ, — добавилъ маленькій жокей. — А вы почему знаете?

— Потому, потому… что мы нашли этотъ свертокъ на дорогѣ.

— И куда же вы дѣли его? — радостно спросилъ мальчикъ: — скажите мнѣ, ради Бога, гдѣ онъ теперь?

Дѣти переглянулись. Васѣ въ первую минуту явилась злая мысль промолчать, но, по счастію, онъ во-время одумался и, обратившись къ маленькому жокею, сейчасъ же сказалъ ему:

— Это самое серсо, въ которое мы играемъ, было завернуто въ синюю бумагу и перевязано краснымъ снуркомъ, — сказалъ онъ: — намъ очень жаль разстаться съ нимъ, потому что мы всѣ давно желали имѣть его… но разъ ты заявляешь, что оно принадлежитъ маленькой графинѣ, и что ради его тебѣ отказали отъ мѣста, — возьми его и доставь по назначенію.

Маленькій мальчикъ съ благодарностью бросился цѣловать руку Васѣ, а Аня и Шурочка поспѣшно собрали палки и кольца, завернули серсо въ ту же самую синюю бумагу, перевязали краснымъ снуркомъ и передали мальчику.

Въ первую минуту имъ показалось очень скучно безъ любимой игрушки, но затѣмъ, вспомнивъ, сколько горя причинила маленькому жокею ихъ забава, они вполнѣ примирились съ мыслью навсегда отъ нея отказаться.

ВМѢСТО КРАСНАГО ЯИЧКА.

Дѣло было въ Великомъ посту на Страстной недѣлѣ. Вѣра Ивановна Ленина, жившая со своею маленькой внучкой Варей, поѣхала въ церковь, а Варю оставила дома, такъ какъ на дворѣ шелъ сильный дождь. Варя, въ ожиданіи возвращенія бабушки, сѣла къ столу и въ обществѣ няни принялась строить карточные домики. Ожидать, однако, пришлось не долго; бабушка вернулась менѣе чѣмъ черезъ часъ и вошла въ комнату вмѣстѣ съ какою-то маленькой, очень бѣдно одѣтой, дѣвочкой.

— Бабушка, кто это? — робко спросила Варя, оглядывая незнакомку, когда она вошла въ диванную.

— Сейчасъ узнаемъ, — отвѣчала бабушка и, обратившись къ дѣвочкѣ, сдѣлала тотъ же самый вопросъ, на которой послѣдняя въ краткихъ словахъ разсказала слѣдующее:

Семья дѣвочки, состоящая изъ отца, матери и пятерыхъ крошечныхъ братьевъ, существовала однимъ лишь скромнымъ жалованьемъ отца, работавшаго гдѣ-то на фабрикѣ, да трудомъ матери, ходившей поденно мыть полы и стирать господское бѣлье; но нѣсколько дней тому назадъ отецъ, вслѣдствіе серьезной болѣзни, не могъ вставать съ постели; мать принуждена была сидѣть неотлучно при немъ, и заработки прекратились; нужда между тѣмъ усиливалась, оставался одинъ исходъ — просить милостыню… и Стеша, такъ звали дѣвочку, рѣшилась ежедневно утромъ и вечеромъ направляться съ этою цѣлью къ собору, гдѣ, вставъ въ ряды нищихъ, тоже протягивала ручонку… и гдѣ Вѣра Ивановна, замѣтивъ ее, привезла съ собой.

— Пожалуйста, Настасьюшка, — обратилась она къ вошедшей ключницѣ: — напой дѣвочку чаемъ, дай поѣсть; бѣдняжка очень голодна и озябла.

— Охота вамъ, сударыня, всякую дрянь съ улицы подбирать! Еще стащитъ что нибудь! — грубо отозвалась Настасья.

— Настасья! — остановила ее бабушка такимъ рѣзкимъ голосомъ, какимъ говорила только тогда, когда была сильно чѣмъ-нибудь разгнѣвана.

Ключница знала это, и потому, не смѣя возражать, немедленно взяла Стешу за руку и повела въ свою комнату; у дѣвочки навернулись слезы.

Въ первую минуту она какъ будто даже не хотѣла идти, но потомъ, вѣроятно подъ вліяніемъ голода, подавила въ себѣ чувство самолюбія и послѣдовала за Настасьей.

— Какая злая эта Настасья, — сказала Варенька, когда онѣ удалились.

— Нѣтъ, дружокъ, ее нельзя назвать злою, — замѣтила бабушка: — но она, какъ каждый необразованный человѣкъ, подчасъ ошибочно смотритъ на вещи. Поди-ка, взгляни, однако, дала-ли она дѣвочкѣ перекусить, — добавила бабушка послѣ минутнаго молчанія: — да кстати отнеси десятирублевую бумажку, чтобы послала размѣнять, мнѣ къ завтрему нужны мелкія деньги, и потомъ прикажи подать къ чаю какое-нибудь варенье.

Варя съ большимъ удовольствіемъ отправилась исполнять порученіе и, отворивъ дверь комнаты Настасьи, увидѣла ее сидящею за самоваромъ подлѣ Стеши, съ которою она теперь уже очень дружелюбно разговаривала. Стеша, тоже повидимому совершенно успокоившись, усердно дула на блюдечко горячаго чая и закусывала постными баранками.

— Положите, матушка-барышня, деньги на столъ, — сказала ключница: — сейчасъ пошлю Гришутку въ булочную. Кушай, кушай, родимая, — обратилась она къ Стешѣ, подкладывая ей большой ломоть бѣлаго хлѣба.

Всѣ эти подробности, конечно, слово въ слово были переданы Варенькой бабушкѣ.

— Вотъ, видишь-ли, Настасья далеко не такая злая, какъ ты думала; я ее давно и хорошо знаю.

Не успѣла бабушка проговорить эти слова, какъ Настасья показалась въ дверяхъ, держа банку съ вареньемъ.

— Смотри-ка, дно банки какъ будто мокрое, — замѣтила бабушка.

— Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, видно банка треснула; ничего, переложу въ другую.

— Накормила-ли ты нищенку?

— Какъ же, сударыня, до-сыта; и еще съ собою дала кое-что.

Варя лукаво взглянула на бабушку. Настасья направилась къ двери, безпокойно поглядывая на дно разбитой банки, изъ которой дѣйствительно выступали капли сиропа. Въ комнатѣ наступило молчаніе, но черезъ нѣсколько минутъ дверь снова скрипнула, и на ворогѣ показалась Стеша. Добродушное личико ея больше не имѣло выраженія грусти, а на блѣдныхъ щечкахъ показался румянецъ.

— Ну что, голубушка, отогрѣлась? — спросила бабушка.

Стеша, вмѣсто отвѣта, бросилась цѣловать ея руку.

— Теперь ступай съ Богомъ домой; да отнеси отъ меня папѣ и мамѣ къ празднику немного денегъ, вмѣсто краснаго яичка, --добавила старушка, доставъ изъ кошелька трехрублевую бумажку, — завтра приходи опять, я приготовлю тебѣ ватную кацавейку и теплые сапожки.

Привыкшая получать одни мѣдные гроши, Стеша до того обрадовалась нежданному богатству, что въ первую минуту рѣшительно не знала какъ съ нимъ поступить; сначала она принялась разсматривать бумажку, потомъ положила на ладонь, погладила рукою и наконецъ, бережно зажавъ въ кулакѣ, со словами: «спаси васъ Господи и помилуй!» опрометью выбѣжала изъ комнаты.

Сцена эта глубоко тронула маленькую Вареньку. Она задумалась; но вотъ дверь, ведущая въ сосѣднюю комнату, распахнулась, и на порогѣ показалась Настасья.

— Я вамъ новость сообщу, — сказала она совершенно упавшимъ голосомъ.

— Какую? — спросила бабушка.

— Пока я ходила сюда спрашивать на счетъ варенья, Стеша, не долго думая, стащила десять рублей, которые барышня положила на столъ.

— Неужели! — вскричали въ одинъ голосъ бабушка и внучка.

Настасья утвердительно кивнула головой.

— Можетъ быть бумажка упала на полъ?

— Вездѣ переискала, сударыня, и только что хотѣла идти къ вамъ, полагая, что дѣвочка еще здѣсь, какъ вдругъ смотрю въ окно, пострѣленокъ нашъ бѣжитъ мимо, что есть духу… Лицо такое радостное, точно кладъ какой нашла! Я открыла форточку, кричу: «постой, молъ, Стешенька, воротись!» А она такъ и улепетываетъ.

Напрасно бабушка старалась оправдать Стешу, сказавъ про подаренную трехрублевку вмѣсто краснаго яичка.

Настасья слушать не хотѣла и въ концѣ-концовъ представила столько убѣдительныхъ доводовъ относительно того, что деньгамъ некуда дѣваться, что волей-неволей пришлось согласиться, особенно, когда бабушка вмѣстѣ съ Настасьей собственноручно обыскала всю комнату, приказавъ при себѣ отодвинуть комодъ, шкафъ, кровать и прочую мебель, гдѣ даже невозможно было предполагать присутствіе пропавшихъ денегъ. Тяжело забилось дѣтское сердечко Вареньки, жаль ей стало Стешу и больно за нее. На другой день бабушка опять поѣхала въ церковь, а Варя, присѣвъ къ окну, съ нетерпѣніемъ ожидала ея возвращенія, надѣясь узнать что-нибудь утѣшительное, однако Стеши на этотъ разъ не было на паперти въ числѣ нищихъ.

«Явится-ли за сапогами?» подумала Варя и при малѣйшемъ шорохѣ невольно вздрагивала, но увы! — Стеша не приходила!

Пробило четыре часа… Раздался благовѣстъ къ вечернѣ, по вчерашнему къ подъѣзду подали возокъ, и бабушка отправилась. Варя засѣла за карточные домики, но они не тѣшили ее; на душѣ стало какъ-то тоскливо; но желая нѣсколько разсѣяться, она принялась играть съ Маркизомъ — онъ вырвался и убѣжалъ прямо въ комнату Настасьи, которая въ это время перекладывала клубничное варенье изъ разбитой банки въ крѣпкую, и какъ разъ приподняла разбитую банку, чтобы легче перелить сиропъ, въ тотъ моментъ, когда Маркизъ, прыгнувъ на столъ, нечаянно толкнулъ ее подъ локоть, банка выскользнула, покатилась на полъ и, конечно, разбилась въ дребезги,

— Ахъ ты, негодный! — крикнула Настасья, высоко поднявъ руку, чтобы ударить Маркиза, но вдругъ остановилась.

— Барышня… барышня! — позвала она Варю: — идите сюда скорѣе, посмотрите!..

Варя подбѣжала, нагнулась, и что же? — на днѣ разбитой банки лежала, вся покрытая сиропомъ, пропавшая десятирублевая бумажка.

Оказалось, что Настасья сама, вернувшись изъ комнаты бабушки, вчера еще поставила банку на столъ, не замѣтила, какъ накрыла ею лежавшія тамъ деньги; дно было липкое, бумажка пристала, да такъ крѣпко, что едва-едва могли отодрать ее. Боже мой, какъ обрадовалась Варя за маленькую нищенку, которую успѣла полюбить всею душою, и съ какимъ нетерпѣніемъ ожидала пріѣзда бабушки, чтобы сообщить о томъ, что Стешу обвинили напрасно.

НЕПРІЯТНАЯ ВСТРѢЧА.

Ниночка, Леля и Федя отправились однажды гулять очень далеко; день стоялъ жаркій, солнце пекло невыносимо, по дѣтки не замѣчали ни того, ни другого, во-первыхъ потому, что дорога, по которой они шли, тянулась лѣсомъ и съ обѣихъ сторонъ окаймлялась густыми, тѣнистыми деревьями, а во-вторыхъ, можетъ быть также потому, что на душѣ у нихъ было слишкомъ весело.

— Не пора-ли вернуться? — предложила Ниночка.

— Что ты, что ты! — возстала остальная компанія: — здѣсь такъ хорошо, и чѣмъ дальше, тѣмъ, вѣроятно, будетъ еще лучше.

— Я дальше не пойду, — настаивала Ниночка. — Папа вчера говорилъ, что за этой горкой водится очень много змѣй.

— Ну, такъ что же? — отвѣчала Леля.

— Какъ такъ что же? Ты полагаешь, что встрѣча съ ними очень пріятна.

— Не могу судить, потому что никогда не испытывала.

— Пойдемъ, пойдемъ, — упрашивалъ Федя: — увидишь, ничего особеннаго не случится.

Ниночка въ первую минуту остановилась въ нерѣшимости, но затѣмъ, уступивъ настоятельному желанію младшей сестры и брата, нехотя рѣшилась послѣдовать за ними. Горка была довольно высокая, къ тому же приходилось на разстояніи нѣсколькихъ десятковъ шаговъ идти по солнцу, но наша маленькая компанія взобралась все-таки совершенно свободно и, судя по наружному виду, казалась попрежнему, довольною и счастливою.

— Какъ здѣсь хорошо! — восторженно воскликнула Леля: — посмотри Ниночка направо, нашъ домъ кажется отсюда точно игрушка.

Ниночка повернула голову по тому направленію, куда указывала маленькая сестричка, и невольно залюбовалась.

— Вѣдь правда? — снова заговорила Леля.

— Правда.

— Вотъ видишь-ли, а ты не хотѣла идти. — Ниночка ничего не возражала и, постоявъ еще нѣсколько минутъ, отправилась дальше. Федя и Леля послѣдовали за нею; но не успѣли они спуститься къ небольшой равнинѣ, которая лежала за горкой, какъ вдругъ замѣтили, что постоянный спутникъ ихъ Амишка, бѣжавшій впереди, вдругъ шарахнулся въ сторону, поджалъ хвостъ и залился громкимъ пронзительнымъ лаемъ. Дѣти съ любопытствомъ подошли ближе, и что же? — вдругъ увидѣли въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя на пескѣ довольно длинную пестренькую змѣю.

— Бѣгите назадъ скорѣе! — совѣтовала Нина.

— Конечно, мѣшкать нечего, — согласилась Леля и дѣвочки уже готовы были стремглавъ броситься въ обратный путь, по Федя остановилъ ихъ:

— Нѣтъ, — сказалъ онъ торжественно: — отъ непріятелей убѣгаютъ только трусы, я никогда итого не сдѣлаю, — и, поднявъ палку, онъ замахнулся на змѣю.

Тогда, не желая выказать себя трусомъ передъ младшимъ братомъ, Ниночка и Леля тоже остановились, первая принялась угрожать своимъ зонтикомъ, вторая длинною палкою, на концѣ которой была прикрѣплена сѣтка, чтобы ловить бабочекъ.

Змѣя очевидно испугалась таки, потому что, повернувшись въ противуположную сторону, по прошествіи нѣсколькихъ минутъ скрылась въ травѣ между сухими листьями. Дѣти продолжали стоять на одномъ мѣстѣ, махать палкой и кричать изо всей силы до тѣхъ поръ, пока шелестъ сухихъ листьевъ наконецъ совершенно затихъ. Убѣдившись тогда, что противникъ ушелъ далеко, они съ торжествующимъ видомъ отправились домой. Впереди всѣхъ мчался Федя.

— Мама, папа! — крикнулъ онъ, первый подбѣжавъ къ балкону, гдѣ сидѣли родители, — поздравьте насъ, мы одержали блестящую побѣду — и подробно разсказалъ обо всемъ случившемся.

ДОЛГЪ ПЛАТЕЖЕМЪ КРАСЕНЪ.

Соня очень любила подавать бѣднымъ; если у нея заведется копѣечка, она при первомъ удобномъ случаѣ непремѣнно отдастъ ее нищему; Вѣрочка, напротивъ, предпочитала купить какое-нибудь лакомство и даже зачастую смѣялась надъ сестрою, называя ее «сердобольною».

— Охота тебѣ отдавать все нищимъ! Ты думаешь они спасибо скажутъ? — Никогда! — утверждала Вѣрочка. То ли дѣло, какъ я распоряжаюсь моими деньгами!.. Вотъ я сейчасъ купила на двѣ копѣйки грушъ; посмотри какія спѣлыя, превосходныя, если хочешь, можешь еще достать себѣ, не всѣ распроданы.

— Нѣтъ, — отозвалась Соня: — я грушъ не люблю, а лучше отдамъ мои 2 копѣйки той бѣдной старушкѣ, которая всегда стоитъ около мостика; она выглядитъ такой бѣдной, пусть купитъ себѣ хлѣба!

— Да ужъ ты сердобольная! — насмѣшливо возразила Соня: — что съ тобою говорить. — Подобная бесѣда между двумя маленькими сестрами повторялась довольно часто, но въ результатѣ каждая все-таки оставалась при своемъ мнѣніи.

Жили онѣ со своими родителями на дачѣ въ небольшой деревушкѣ, гдѣ находились еще нѣсколько семействъ дачниковъ. Жизнь всѣхъ шла чрезвычайно однообразно, потому что деревенька эта была совершенно въ сторонѣ, и въ ней ни о музыкѣ, ни о какихъ особенныхъ увеселеніяхъ никто не имѣлъ понятія.

Но вотъ однажды туда заѣхала какая-то странствующая труппа и, расположившись на лугу за рѣчкой, намѣрена была дать нѣсколько представленій. Дачники всѣ, безъ исключенія, поспѣшили запастись билетами, въ числѣ прочихъ, конечно, родители Сони и Вѣрочки. Но къ сожалѣнію случилось такъ, что отцу неожиданно понадобилось въ самый день спектакля отлучиться въ городъ, а мать почувствовала себя нездоровой.

— Ступайте однѣ, — сказала она дѣвочкамъ: — здѣсь деревня вѣдь, не городъ — можно; тѣмъ болѣе, что и публика-то будетъ все знакомая. — Дѣвочки сначала боялись идти безъ мамы и принялись упрашивать ее, а затѣмъ, когда она на-отрѣзъ отказалась, волей-неволей пошли однѣ, но такъ какъ на переговоры времени было потрачено порядочно, то онѣ, взглянувъ на часы, съ ужасомъ замѣтили, что до начала представленія осталось всего четверть часа.

— Скорѣе, скорѣе! — торопила Вѣрочка, и, взявъ за руку Соню, со всѣхъ ногъ пустились бѣжать по направленію къ мостику, добѣжавъ до котораго съ ужасомъ замѣтила, что онъ оказался разобраннымъ.

— Вотъ тебѣ разъ, что тутъ дѣлать! — вскричали онѣ съ отчаяніемъ.

— Надо обойти кругомъ!

— Но вѣдь это по крайней мѣрѣ съ полверсты дальше, мы навѣрное опоздаемъ!

— Боже мой, что намъ дѣлать, что намъ дѣлать! — отчаянно повторяли дѣвочки.

— Барышня милая! — раздался вдругъ голосъ стару шки нищей, дайте, я перенесу васъ на рукахъ прямо въ бродъ, рѣка здѣсь не глубока, — сказала она, подойдя къ Сонѣ.

— Но, бабушка, тебѣ, во-первыхъ, будетъ тяжело, во-вторыхъ, ты замочишь ноги, — нерѣшительно отвѣчала Соня.

— Ничего, голубушка барышня, я вѣдь не благородная, не изнѣженная, ничего мнѣ не сдѣлается.

И, не желая слушать никакихъ возраженій, старушка, ловко подобравъ свое синее холстинное платье, приподняла Сонга на руки и перенесла на противуположный берегъ.

Вѣрочка осталась на мѣстѣ; ей совѣстно было просить старушку перенести и ее; совѣстно потому, что она ни разу еще не подала ей ни грошика. Она надѣялась втайнѣ, что старушка сама предложитъ, но старушка не предложила.

— Извините, барышня, — крикнула она ей: — васъ уже я отказываюсь переправлять, потрудитесь обойти кругомъ.

Вѣрочка готова была расплакаться, но тѣмъ не менѣе все-таки пошла кругомъ и, конечно, опоздала къ представленію.

ЧТО НИ ДѢЛАЕТСЯ — ВСЕ СЪ ЛУЧШЕМУ.

— Мама, милая, еслибъ ты знала, какое со мною случилось несчастіе, — сказала Женичка, вбѣжавъ въ столовую, гдѣ мама, стоя около буфета, доставала кухаркѣ провизію.

— Что такое? — испуганно спросила мама.

— Я потеряла золотой браслетъ, который ты подарила мнѣ вчера! — и съ этими словами дѣвочка залилась горючими слезами.

— Перестань, дружокъ, не плачъ! — старалась успокоить ее Вѣра Степановна, такъ звали маму. — Положимъ, я донимаю, что тебѣ очень жаль золотой браслетъ, но если такъ случилось — дѣлать нечего, и убиваться, право, не стоитъ. Да знаешь, даже существуетъ русская пословица, которая говоритъ: «что ни дѣлается, все къ лучшему!» — добавила она смѣясь.

— Да, но тутъ примѣнить эту пословицу къ дѣлу никакъ нельзя, — отозвалась Женичка и, стараясь скрыть слезы, дѣлала надъ собою всевозможныя усилія, чтобы казаться покойной, по тѣмъ не менѣе мысль о золотомъ браслетѣ не покидала ее.

Прошло нѣсколько дней, дѣвочка продолжала грустить молча до тѣхъ поръ, пока вдругъ случилось одно слѣдующее, совершенно неожиданное, обстоятельство.

Въ томъ же домѣ, гдѣ нанимали квартиру родители Женички, жила одна бѣдная женщина, по имени Мавра; она ходила по домамъ шить бѣлье, мыть полы, стирать и вообще занималась различными поденными работами, чтобы на вырученныя деньги содержать семью, состоящую изъ больнаго мужа и двухъ маленькихъ сыновей. Въ числѣ прочихъ, Мавра отъ времени до времени заходила за шитьемъ къ матери Женички.

— Ну, что твой мужъ поправляется? — спросила Вѣра Степановна бѣдную женщину.

— Ничего, сударыня, теперь слава Богу, а одно время было очень плохо: думала, умретъ сердечный; лѣчиться было не на что, а ныньче, вотъ какъ докторъ сталъ ходить каждый день, да пищу начала давать сытную, хорошую, такъ скоро полегчало.

— Откуда же ты денегъ взяла? Видно добрые люди выручили?

— Гдѣ тамъ, матушка барыня! Добрые люди въ нашъ вѣкъ не выручатъ, случай такой подвернулся, развѣ я вамъ не разсказывала.

— Нѣтъ, Мавра, ты мнѣ ничего не говорила. Да вѣдь мы давно съ тобою не видѣлись.

— Какъ же, какъ же, — продолжала словоохотливая женщина, — дѣло было такъ: возвращаюсь я вечеромъ съ работы усталая, измученная, и думаю: вотъ приду домой, опять увижу нищету, голодъ и бѣднаго больнаго мужа, хоть бы на дорогѣ найти кѣмъ-нибудь забытый рублишко. Сейчасъ бы зашла въ булочную, купила ему булочку, потомъ въ лавку, захватила бы чайку, сахару!.. И что же вы думаете, сударыня, не успѣла я мысленно проговорить себѣ все это, какъ вдругъ почувствовала подъ ногами что-то твердое, круглое; нагнулась и увидѣла прекрасный золотой браслетъ…

— Браслетъ?.. — перебила Мавру стоявшая тутъ же Женичка, — ужъ не…

Но Вѣра Степановна незамѣтнымъ образомъ сдѣлала ей знакъ молчать и дѣвочка не договорила начатую фразу.

— Да, барышня, браслетъ, — продолжала Мавра. — Я подняла, конечно, и съ радостью принесла домой, мужъ нѣсколько дней не велѣлъ мнѣ продавать его и посылалъ аккуратно каждое утро къ сосѣду-портному за газетою, чтобы прослѣдить — не заявилъ-ли кто. Прошла цѣлая недѣля, никто не заявлялъ о браслетѣ, тогда я пошла къ золотыхъ дѣлъ мастеру и продала его за 25 рублей, и сейчасъ же побѣжала къ доктору, такъ какъ моему мужу въ этотъ день сдѣлалось особенно худо. Докторъ явился немедленно, осмотрѣлъ его и сказалъ, что еслибъ мы промедлили еще нѣсколько дней, то спасти несчастнаго было бы невозможно, теперь надежда оставалась и онъ обѣщалъ приложить все свое стараніе поставить больнаго на ноги; прописалъ лѣкарство, велѣлъ сварить крѣпкій бульонъ и каждый день дѣлать соленыя ванны. Прежде ни о чемъ подобномъ мы, конечно, никогда не смѣли даже и мечтать, но теперь на 25 рублей можно было распорядиться отлично; и вотъ, благодаря Господа, мой бѣдный Павелъ, уже два дня какъ не только встаетъ съ постели, но даже понемногу принимается за работу.

Женичка внимательно слѣдила за разсказомъ Мавры, и затѣмъ, когда она, забравъ шитье, удалилась, долго еще толковала съ мамой обо всемъ случившемся.

— А знаешь, мамочка, — сказала она въ заключеніе: — вѣдь пословица-то: «что ни дѣлается, все къ лучшему», пожалуй оправдалась. Еслибъ я не потеряла браслетъ, а Мавра не нашла его, то ея несчастный мужъ можетъ быть давно бы умеръ безъ помощи доктора и безъ питательной пищи.

— Не только можетъ быть, дружокъ, а навѣрное, — отвѣчала мама.

— О, тогда я нисколько не жалѣю браслета, это украшеніе, безъ котораго обойтись легко, въ особенности, когда дѣло касается человѣческой жизни.

Мама съ удовольствіемъ слушала слова Женички; она видѣла изъ нихъ, что дѣвочка имѣетъ доброе хорошее сердце, и, нѣжно притянувъ ее къ себѣ, горячо поцѣловала.

НИ НА ЧАСЪ БЕЗЪ ПРОКАЗЪ.

Вася былъ очень хорошій, добрый мальчикъ, только одна бѣда — шалить любилъ ужасно: ни одного часа не проходило, чтобы онъ чего-нибудь не напроказилъ, такъ что мама и няня по очереди всегда находились при немъ и слѣдили за его каждымъ шагомъ.

Но вотъ однажды случилось такъ, что мама занялась варкою варенья, а нянѣ пришлось отправиться на почту съ какимъ-то очень нужнымъ письмомъ.

— Вася, посиди, голубчикъ, смирно, я сейчасъ вернусь, — сказала няня: — и если будешь умникъ, принесу гостинца.

— Хорошо, няня, — отвѣчалъ мальчикъ и, какъ бы въ доказательство того, что дѣйствительно намѣренъ сидѣть смирно, открылъ первую попавшуюся на глаза книгу.

Няня успокоилась и вышла изъ дома. Вася прочиталъ цѣлую страницу, но затѣмъ это надоѣло ему: онъ захлопнулъ книгу и, облокотившись на руку, сталъ пристально смотрѣть въ окно.

«Скучно сидѣть въ комнатѣ, надо что-нибудь придумать», мысленно сказалъ онъ самъ себѣ и, выйдя на улицу, оглянулся на всѣ четыре стороны.

«Ба, ба, ба! что тамъ за скопище?» проговорилъ мальчуганъ, замѣтивъ вправо по дорогѣ цѣлую толпу дѣтей, которыя, окруживъ маленькую вороную лошадку, любовались, какъ сидѣвшая на ней дѣвочка, лѣтъ пяти, ѣхала, вѣроятно, кататься.

«Это должно быть Леночка Смѣльская! дай-ка забѣгу сзади, да незамѣтнымъ образомъ стегну лошадку, — то-то испугается!»

И, не долго думая, нашъ шалунишка привелъ задуманный планъ въ исполненіе. Но не успѣлъ онъ это совершить, какъ дѣйствительно испуганная неожиданностью лошадь сначала шарахнулась въ сторону, а затѣмъ встала на дыбы и, сердито замахавъ головою, въ одну минуту сбросила Леночку на землю.

— Ай, ай, ай! — закричала дѣвочка: — ай, помогите, мнѣ больно руки, ужасно больно!

Но находившіяся тутъ дѣти до того испугались, что, вмѣсто того, чтобы подойти и оказать какую-нибудь помощь несчастной дѣвочкѣ, разбѣжались по домамъ; одинъ только Вася остался на мѣстѣ.

— Мама, мама! — крикнулъ онъ, увидя мать: — иди сюда скорѣе, иди, ради Бога!

— Что случилось? — испуганно спросила мама, выглянувъ изъ окна кухни, которое выходило какъ разъ на проѣзжую дорогу. Увидѣвъ лежавшую на травѣ окровавленную Леночку, дочь одного изъ сосѣдей, мама поспѣшно сняла съ плиты мѣдный тазикъ съ кипящимъ вареньемъ и, какъ была, просто въ капотѣ, безъ шляпы, побѣжала къ ней.

— Леночка, милая, что съ тобою? — спросила она дѣвочку.

Леночка въ короткихъ словахъ, слабымъ голосомъ передала, что лошадь ея испугалась и сбросила.

— Но почему же это могло случиться? — обратилась тогда мама къ Васѣ, стоявшему на прежнемъ мѣстѣ съ кнутомъ въ рукѣ.

Мальчикъ покраснѣлъ до ушей.

— Понимаю… вѣрно опять твои проказы! — добавила она сурово и, осторожно поднявъ Леночку, отнесла къ ея родителямъ, которые жили тутъ же недалеко.

Сію минуту послали за докторомъ, который велѣлъ первымъ дѣломъ уложить дѣвочку въ постель и сдѣлать перевязку.

— У нея сильно расшиблены руки и, вѣроятно, придется пролежать около недѣли, — сказалъ докторъ и обѣщалъ на слѣдующій день придти снова.

Вася этимъ временемъ, съ полными слезъ глазами, ни на шагъ не отходилъ отъ кровати бѣдной больной дѣвочки, и цѣлуя ея маленькія ручки, съ искреннимъ раскаяніемъ просилъ не сердиться за его глупую выходку.

— Ты будешь наказанъ! — сказала мама, уводя его домой.

Вася ничего не возражалъ, не оправдывался, онъ вполнѣ сознавалъ свою вину и безропотно перенесъ наложенное на него наказаніе, которое, впрочемъ, казалось ему ничтожнымъ въ сравненіи съ тѣмъ безпокойствомъ, которое онъ переживалъ до окончательнаго выздоровленія Леночки.

По прошествіи недѣли она наконецъ поправилась. Вася узналъ объ этомъ съ большимъ удовольствіемъ, и, встрѣтившись съ нею вторично, просилъ прощенія и далъ честное, благородное слово на будущее время никогда не дѣлать подобныхъ дурачествъ.

ЭТО НЕВОЗМОЖНО!

— Любочка, когда же ты наконецъ исправишься и перестанешь шалить? Подумай, вѣдь тебѣ скоро минетъ 6 лѣтъ! — сказала однажды мама своей маленькой дѣвочкѣ. — Право же, дружокъ, стыдно; пора въ концѣ-концовъ взяться за дѣло и быть благоразумной.

Но Любочка, къ сожалѣнію, продолжала по-прежнему лѣниться, шалить и не слушаться. То, бывало, урока не выучитъ къ назначенному часу, то прольетъ что-нибудь, сломаетъ, то платье разорветъ или запачкаетъ и на замѣчаніе матери, что «пора, молъ, пора исправиться», всегда отвѣчаетъ одно и то же: «мамочка, это невозможно!»

— Почему, объясни пожалуйста?

— Сама не знаю почему, но только право невозможно!

— Попробуй!

— Хорошо, — отвѣчала Люба: — и дѣйствительно, день-два вела себя какъ слѣдуетъ, а потомъ опять принялась за старое.

— Невозможно, мамочка, положительно невозможно! — твердила дѣвочка.

— А если я тебѣ докажу, что возможно? — строго замѣтила мама. — Стоитъ только захотѣть — и все будетъ возможно.

Любочка взглянула на нее съ удивленіемъ.

— Да, докажу непремѣнно! — добавила мама серьезно и, надѣвъ шляпу и пальто, отправилась на улицу. — Любочка осталась одна. «Что хочетъ сдѣлать мама? — говорила она сама себѣ, усѣвшись въ раздумьи на диванѣ. — Какъ она докажетъ возможность того, что ни въ какомъ случаѣ невозможно. Я душевно рада была бы исправиться, но право же это никакъ, никакъ нельзя!»

Въ подобномъ размышленіи прошло около часа; много чего передумала Любочка и вѣроятно долго не встала бы съ мѣста, еслибы по прошествіи нѣкотораго времени не услыхала въ прихожей звонокъ и голосъ мамы.

— Это ты мамочка? — отозвалась она, выбѣжавъ навстрѣчу. — Что ты принесла такое большое, завернутое въ бумагу?

— Сейчасъ увидишь, — отвѣчала мама и, развязавъ пакетъ, вынула изъ него прекрасную, большую куклу съ восковой головкой и вьющимся бѣлокурымъ парикомъ.

— Ахъ, какая прелесть! — вскричала Любочка. — Для кого это?

— Для тебя, конечно.

— Для меня, мамочка, неужели? О, какъ я рада, какъ счастлива! — и Любочка принялась безъ конца покрывать поцѣлуями руки, шею, лицо своей милой, доброй мамы.

— Постой, постой, — остановила ее послѣдняя: — умѣрь восторгъ, кукла куплена дѣйствительно для тебя, но только ты едва-ли получишь ее.

— Какъ это, почему? — тревожно спросила Люба.

— Потому что я рѣшила отдать тебѣ ее не иначе, какъ только тогда, когда ты совершенно исправишься… Но, къ сожалѣнію, это ты находишь положительно невозможнымъ.

— Почему же невозможно, мамочка? Я постараюсь попробовать.

— Ты столько разъ пробовала, даже начинала… и успѣха все-таки не выходило.

— Да, но на этотъ разъ я увѣрена, успѣхъ выйдетъ непремѣнно.

— Посмотримъ!

— Посмотри, — повторила Любочка. И что же, сверхъ всякаго ожиданія, она дѣйствительно по прошествіи самаго короткаго срока настолько измѣнилась къ лучшему, что никто въ домѣ не узнавалъ ее.

— Вотъ, видишь ли, — сказала тогда мама: — развѣ я не права была, когда говорила, что стоитъ только пожелать и немного надъ собою поработать, чтобы достигнуть того, что прежде казалось невозможно, а ты вѣдь не была согласна со мною, правда?

— Правда, мамочка, теперь я вижу, что жестоко ошибалась.

— Слѣдовательно, на всѣ мои замѣчанія не будешь больше отвѣчать: "это невозможно! "

— О, конечно! — отвѣчала Люба улыбаясь.

Тогда мама достала изъ комода спрятанную куклу и передала дѣвочкѣ.

Люба очень полюбила куклу, назвала ее Додо, почти постоянно забавлялась съ нею, и при этомъ всегда вспоминала, что, благодаря ей, нашла средство исправиться и не говорить больше: «это невозможно!»

БЛИЖНЕЙ ДОРОГОЙ.

Одинъ небогатый крестьянинъ отдалъ своего сынишку Митюшу въ услуженіе къ садовнику; садовникъ заставлялъ его чистить дорожки въ саду, поливать клумбы, полоть ихъ и вообще ухаживать за посаженными тамъ цвѣтами.

Митюшу все это очень забавляло, но потомъ начало мало-по-малу настолько надоѣдать, что онъ сталъ относиться къ своей обязанности чрезвычайно недобросовѣстно; садовникъ даже нѣсколько разъ жаловался отцу.

Отецъ сердился на Митюшу, но такъ какъ вообще былъ характера довольно мягкаго, то, вмѣсто того, чтобы побранить мальчугана или даже наказать какъ-нибудь, ограничивался однимъ выговоромъ.

Митюша слушалъ его разсѣянно, обѣщалъ исправиться, но при первомъ удобномъ случаѣ снова принимался за старое.

Но вотъ, наконецъ, посаженные въ клумбахъ цвѣты выросли; уходъ за ними съ каждымъ днемъ становился все легче и легче.

— Я пересадилъ изъ клумбъ 30 горшковъ резеды и левкоевъ, — сказалъ однажды хозяинъ Митюгаѣ: — отправляйся-ка завтра раненько въ городъ, чтобы продать ихъ.

— Хорошо, — отозвался мальчикъ: — но какимъ образомъ я понесу ихъ?

— Такимъ, какъ всегда носятъ товаръ разнощики. Составь на доску и неси на головѣ, только смотри не ходи ближней дорогой черезъ паркъ; тамъ теперь живутъ дачники, у нихъ есть сердитая собака, она иногда бросается на проходящихъ, укусить не укуситъ, а испугать можетъ, и ты еще со страху, пожалуй, уронишь цвѣты и переломаешь.

Митюша на словахъ обѣщалъ не ходить ближней дорогой, но въ душѣ думалъ иначе. «Что я за дуракъ идти кругомъ, когда паркомъ на половину ближе», сказалъ онъ самъ себѣ мысленно и, нагромоздивъ горшковъ 30 на доску, переодѣлся въ свое праздничное платье и отправился въ городъ.

Подойдя къ парку, онъ замѣтилъ, что дорога загорожена и кромѣ того на столбѣ прибита надпись: «постороннихъ лицъ предупреждаю не проходить». Митюша былъ грамотный, а потому, остановившись около столба, сейчасъ же прочелъ надпись.

«Глупости какія!» вскричалъ онъ съ досадой и, переправившись черезъ изгородь, пошелъ прямо по усыпанной краснымъ пескомъ дорожкѣ.

«Никакой собаки нѣтъ», подумалъ мальчуганъ, быстро шагая по извилистымъ тропинкамъ парка, но не успѣлъ онъ завернуть за уголъ, какъ увидѣлъ бѣжавшаго на встрѣчу громаднаго чернаго водолаза, который бросился на него съ громкимъ лаемъ.

— Прочь! — крикнулъ Митюша дрожащимъ отъ страха голосомъ, но водолазъ, вмѣсто того, чтобы уйти, со всей силой толкнулъ его своими тяжеловѣсными лапами въ спину. Митюша моментально упалъ на траву, лотокъ съ цвѣтами полетѣлъ тоже, водолазъ прыгнулъ на нихъ и въ видѣ забавы принялся топтать и раскидывать.

Митюша горько заплакалъ.

— Что скажетъ хозяинъ! — вскричалъ онъ отчаянно и, боясь подступиться къ цвѣтамъ, отошелъ въ сторону; водолазъ, этимъ временемъ натѣшившись вдоволь, отправился домой.

Тогда Митюша, обливаясь слезами, снова подошелъ къ мѣсту катастрофы и принялся подбирать разбитые горшки, и всѣ до одного изломанные и потоптанные цвѣты.

Съ замираніемъ сердца, предчувствуя грозу, вернулся онъ къ хозяину.

— Такъ скоро? — спросилъ его послѣдній: — неужели уже распродалъ?

Митюша вмѣсто отвѣта поставилъ передъ нимъ лотокъ съ печальными остатками.

— Что это такое! — воскликнулъ садовникъ, всплеснувъ руками. — Вѣрно ты, каналья, несмотря на мое запрещеніе, пошелъ паркомъ? — и, не желая слушать возраженія, началъ угощать мальчугана колотушками.

— Ай, ай, ай! — кричалъ Митюша, но садовникъ продолжалъ колотить его все сильнѣе и сильнѣе.

— Не надо мнѣ такихъ помощниковъ! — сказалъ онъ наконецъ въ заключеніе, и безъ долгихъ разсужденій выгналъ Митюшу изъ дому.

Пошелъ бѣдняга къ отцу, разсказалъ чистосердечно все какъ было. Отецъ принужденъ былъ оставить его у себя и содержать на свои скудныя средства, для чего приходилось цѣлыя ночи напролетъ просиживать за работой. Это не могло пройти безъ слѣда для его и безъ того уже слабаго здоровья; по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ онъ заболѣлъ и умеръ. Митюша понималъ вполнѣ, что онъ былъ виновникъ смерти отца; мысль эта преслѣдовала его въ продолженіе всей жизни и легла тяжелымъ укоромъ на совѣсть.

КАТИНЪ СОНЪ.

Прекрасный тѣнистый садъ снился маленькой Катѣ. Вотъ она идетъ по широкой, обсаженной густыми березами, аллеѣ, направо видитъ массу всевозможныхъ цвѣтовъ, налѣво тоже самое, впереди бѣжитъ мопсикъ Туту. Катюша идетъ слѣдомъ за нимъ, а куда — и сама не знаетъ.

Идутъ, идутъ они, конца нѣтъ широкой дорожкѣ, но вотъ наконецъ тамъ вдали показалось что-то синеватое. Катюша подходитъ ближе и видитъ большое озеро, у берега котораго устроена пристань; на пристани цѣлая масса дѣтей, одни изъ нихъ играютъ съ маленькими птичками, сидящими на сѣрой мраморной тумбѣ, другія толпятся внизу. Катюша поровнялась съ ними.

— Что вы тутъ дѣлаете? — спрашиваетъ она.

— Поджидаемъ волшебницу Бѣляну со свитой; этотъ садъ принадлежитъ ей, она обыкновенно разъ въ день прогуливается по всѣмъ дорожкамъ, и каждому, кто попадетъ на встрѣчу, даетъ какой-нибудь подарокъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Какъ это хорошо! Значитъ я тоже могу надѣяться на подарокъ?

— Конечно!

Катя постаралась пробраться впередъ, разсчитывая встать на видъ, чтобы замѣтить волшебницу раньше другихъ и первой получить подарокъ.

— Откуда же она придетъ? — спросила Катя одну изъ стоявшихъ около нея дѣвочекъ.

— Она пріѣдетъ въ лодкѣ по озеру. И какая у нея лодка превосходная! Ты никогда не видала?

— Никогда.

— О, въ такомъ случаѣ это будетъ для тебя двойное удовольствіе.

— Но что же она такъ долго не показывается?

— Погоди, имѣй терпѣніе. Да вотъ, кажется, она какъ разъ и легка на поминѣ, — добавила дѣвочка, указывая своимъ маленькимъ пальчикомъ на виднѣвшееся вдали озера какое-то непонятное бѣлое пятно.

Катя стала смотрѣть пристально. Чѣмъ ближе подвигалось пятно, тѣмъ явственнѣе и явственнѣе можно было различить изящную маленькую лодочку необыкновенной бѣлизны; вся она, казалось, была сдѣлана изъ легкихъ бѣлыхъ перышекъ, и весла и скамейки, все было совсѣмъ бѣлаго цвѣта, только на одномъ изъ концовъ высоко поднимался ярко красный флагъ.

Въ лодочкѣ сидѣла царевна, за нею слѣдовало еще нѣсколько точно такихъ же лодочекъ, гдѣ помѣщалась свита.

Катя сдѣлала шагъ впередъ и протянула руку… Но каково же было ея удивленіе, когда вдругъ на мѣсто лодочки съ сидѣвшей тамъ прекрасной царевной — передъ нею очутился большой, бѣлый лебедь и нѣсколько пестренькихъ уточекъ.

— Что это? — съ удивленіемъ спросила Катя, и… — открывъ свои хорошенькіе глазки, — проснулась.

НА НОВУЮ КВАРТИРУ.

Родители Сережи Муромскаго собирались переѣзжать на новую квартиру. Наканунѣ назначеннаго для переѣзда дня пришли артельщики и, съ помощью домашней прислуги, начали укладывать въ корзины хрусталь, посуду и разныя мелкія вещи. Сережа вызвался помогать имъ, но они отказались.

— Почему? — спросилъ мальчикъ.

— Потому что только будете мѣшать намъ — шутя отозвались артельщики.

Сережа обидѣлся подобнымъ замѣчаніемъ, надулъ губки, молча отошелъ въ сторону и началъ придумывать, какъ бы отомстить имъ. Они же принялись за укладку высокихъ стеклянныхъ банокъ, наполненныхъ вареньемъ.

— Смотри, Николай, — сказалъ старшій артельщикъ своему помощнику: — ставь банки такъ, чтобы онѣ помѣстились въ одну корзинку, иначе придется покупать другую, а это лишній двугривенный.

Николай въ знакъ согласія кивнулъ головой и, замѣтивъ, что лежавшаго на полу сѣна недостаточно, вышелъ въ другую комнату, чтобы принести еще.

— Стой, голубчикъ, — сказалъ тогда Сережа вполголоса, лукаво подмигнувъ вслѣдъ удалявшемуся артельщику: — я удружу тебѣ слѣдующимъ образомъ: мама приказала мнѣ самому на рукахъ перенести мою новую лошадку, а я незамѣтнымъ образомъ подсуну ее подъ банки и заложу сѣномъ, она займетъ порядочно мѣста, сохранится гораздо лучше, а банки не взойдутъ и тебѣ волей-неволей придется потратить двугривенный.

Не долго думая, мальчуганъ привелъ задуманный планъ въ исполненіе и устроилъ все такъ ловко, что возвратившійся съ сѣномъ артельщикъ ничего не замѣтилъ.

— Что за оказія, — сказалъ онъ: — банки-то не влѣзли!

— Вотъ, видишь-ли, — сердито замѣтилъ старшій: — вѣрно ты плохо укладывалъ?

— Не знаю, Иванъ Егоровичъ, кажись хорошо, самъ не понимаю, какъ это могло приключиться. Прикажете снова разобрать корзину?

— Не надо, это возьметъ слишкомъ много времени; дѣлать нечего, бѣги скорѣе въ лавочку за корзиной.

Николай побѣжалъ въ лавочку, а Иванъ Егоровичъ принялся заколачивать ящикъ.

Сережа торжествовалъ; но каково же было его разочарованіе и горе, когда при разборкѣ корзинъ оказалось, что одна изъ банокъ разбита въ дребезги, а его любимая лошадка совершенно испорчена и съ ногъ до головы замарана вареньемъ, перемѣшаннымъ съ сѣномъ.

БАБА-ЯГА.

— Сони, бѣги сюда скорѣе, бѣги, — кричалъ маленькій Степа: — я тебѣ покажу бабу-ягу, которая остановилась у насъ на дворѣ — подбираетъ старыя тряпки, черепки изъ битой посуды и разную дрянь. Ой, какая она страшная, ой, ой! Дѣвочка прибѣжала на голосъ брата и высунулась въ окно.

— Какая же это баба-яга, Степа, какъ тебѣ не стыдно, это просто бѣдная тряпичница!

— Но она ужасно противная, грязная, на нее гадко взглянуть!

— Что дѣлать, батюшка баринъ, не глядите, коли гадко! — отозвалась старуха, услыхавъ черезъ открытое окно слова мальчика.

— Еще огрызается! — вполголоса замѣтилъ Степа и, сердито взглянувъ на тряпичницу, высунулъ языкъ.

— Ай, да баринъ, нечего сказать! — отозвалась послѣдняя.

— Не сердись на него, бабушка, онъ маленькій! — вступилась Соня.

— Я, матушка, не сержусь, только обидно… — и по морщинистымъ щекамъ старушки покатились крупныя слезы.

Соня, которая отъ природы была одарена очень добрымъ сердцемъ, не могла равнодушно видѣть это; она поспѣшно соскочила съ мѣста, бросилась въ свою комнату, достала изъ комода рублевую бумажку, въ которой заключалось все ея богатство и, спустившись по черной лѣстницѣ на дворъ, передала ее старой женщинѣ.

— Господь помилуй и благослови васъ, милая барышня! — отозвалась послѣдняя и, взявъ въ свои загорѣлыя руки пухленькую ручку Сони, почтительно поцѣловала ее.

— Соня, она замораетъ тебя! — опять крикнулъ Степа, продолжавшій стоять по прежнему у открытаго окна.

Соня взглянула на него умоляющимъ взоромъ.

— Не замараю, будьте покойны, я осторожно! — возразила старушка и, осыпая Соню благодарностью и молитвами, ушла со двора.

— Степа, Степа, какъ тебѣ не стыдно, какъ не грѣшно оскорблять подобнымъ образомъ несчастную женщину! — упрекала Соня брата, поднявшись въ комнату.

Но Степа, вмѣсто отвѣта, засмѣялся и, подпрыгивая на одной ножкѣ, отправился въ кабинетъ отца за оставленной тамъ на этажеркѣ книгой съ картинками.

Прошло около недѣли. Соня ежедневно въ одинъ и тотъ же часъ подходила къ окну, надѣясь еще разъ увидѣть старую тряпичницу, чтобы ласковымъ взглядомъ или улыбкою загладить грубое обращеніе брата, но старуха не показывалась.

Наконецъ наступило воскресенье. Мама и папа обѣщали дѣтямъ ѣхать съ ними кататься; въ ожиданіи коляски, они вышли на крыльцо.

— Соня, пока не подали лошадей, я успѣю сбѣгать въ игрушечный магазинъ, который здѣсь за угломъ, купить кнутикъ?

— Зачѣмъ?

— Папа позволилъ мнѣ сѣсть на козлы рядомъ съ кучеромъ и погонять лошадей; это выйдетъ очень забавно.

— Хорошо, пойдемъ вмѣстѣ.

— Пойдемъ.

И спустившись съ лѣстницы дѣти бѣгомъ, бросились по направленію къ игрушечному магазину; но не успѣли они сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ услышали позади себя шумъ колесъ быстро ѣхавшаго экипажа. Соня обернулась и увидѣла, что какая-то незнакомая карета несется во весь духъ прямо на нихъ.

— Степа, берегись! — крикнула она братишкѣ и, схвативъ его за руку, отдернула въ сторону съ такою силою, что оба кубаремъ полетѣли въ канаву.

— Карета промчалась мимо, не причинивъ имъ вреда, но зато пребываніе въ канавѣ не прошло безслѣдно; чистенькія платья были всѣ покрыты пылью, соромъ.

— Какъ мы въ такомъ видѣ пойдемъ по улицѣ! — почти съ отчаяніемъ вскрикнулъ Степа.

— Право, — отозвалась Соня: — спрячемся куда-нибудь на дворъ и попробуемъ, хотя немного, почистить другъ друга.

— Только надо это сдѣлать какъ можно скорѣе, иначе схватятся дома.

Говоря подобнымъ образомъ, дѣти не теряя времени почти бѣгомъ направились къ первому, стоявшему на пути, двору, и каково же было ихъ удивленіе, когда они увидѣли тамъ старую тряпичницу.

— Что съ вами приключилось? — спросила она, взглянувъ на ихъ запыленные костюмы.

Соня въ короткихъ словахъ передала обо всемъ случившемся.

— Давайте, милая барышня, я васъ почищу.

И старушка, снявъ съ шеи пестрый ситцевый платокъ, принялась смахивать имъ соръ и пыль, покрывавшіе бѣлое платье дѣвочки. По прошествіи нѣсколькихъ минутъ, ни о томъ, ни о другомъ не осталось и помину.

— А какъ же быть съ вами? — обратилась тогда тряпичница къ маленькому мальчику: — я съ большимъ удовольствіемъ готова услужить вамъ, по боюсь прикасаться — баба-яга вѣдь такая грязная сама, что на нее смотрѣть гадко!

Степа покраснѣлъ до ушей и горько расплакался.

— Прости меня, бабушка, — сказалъ онъ: — я знаю, что жестоко обидѣлъ тебя, по право больше не буду.

— Господь Богъ проститъ, голубчикъ, я на васъ не сержусь, только дайте честное слово никогда не насмѣхаться надъ бѣдными людьми и не обижать ихъ, имъ и безъ того тяжело живется на свѣтѣ.

Съ этими словами старушка принялась отчищать бархатную курточку Степы, который, дѣйствительно, съ этого достопамятнаго для него дня, совершенно измѣнился къ лучшему.

ВѢРНАЯ ПОДРУГА.

Отецъ маленькой Дуни былъ лѣсничій; онъ жилъ постоянно среди довольно густаго лѣса, такъ какъ его обязанность состояла въ томъ, чтобы караулить этотъ лѣсъ.

Дунѣ волей-неволей приходилось конечно жить тамъ же. Мать ея умерла давно. Дуня даже не помнила ее, потому что осталась сиротой очень маленькою.

Жизнь дѣвочки тянулась чрезвычайно однообразно; главное, она скучала тѣмъ, что никогда не имѣла подруги, такъ какъ по сосѣдству никого не было. Правда, раза два въ недѣлю, отецъ водилъ ее въ деревенскую школу, гдѣ Дуня встрѣтилась съ дѣвочками ея лѣтъ, но онѣ неохотно сходились съ нею, вѣроятно потому, что рѣдко видѣли.

Была у Дуни кукла, довольно большая, хорошая, подаренная на елку сосѣднею помѣщицею.

«Но что кукла? Не живая вѣдь, не только никогда ничего не скажетъ, но даже и не пошевелится!» зачастую говорила сама себѣ дѣвочка, и всегда при этомъ задумывалась.

Въ одну изъ подобныхъ минутъ, когда на душѣ дѣвочки было какъ-то особенно тоскливо и она, сидя на тесовомъ крылечкѣ отцовскаго домика, чуть-чуть не плакала, со стоявшаго около высокаго дерева вдругъ что-то шлепнулось на траву.

Дуня встала съ мѣста, подошла ближе къ дереву, нагнулась и увидѣла прехорошенькаго, маленькаго птенчика, который вѣроятно свалился съ гнѣзда.

— Бѣдняжка! — сказала дѣвочка, взявъ его въ руки: — ушибся? — и принесла въ избушку, гдѣ начала внимательно разсматривать. Оказалось, что птенчикъ повредилъ себѣ одну изъ маленькихъ ножекъ.

Дуня намочила тряпку, сдѣлала компрессъ, обложила больную ножку птички и уложила ее въ вату. Затѣмъ, когда пришла пора обѣдать, хотѣла дать вареной крупы и булочку, но птенчикъ былъ еще слишкомъ малъ и не умѣлъ кушать. Дѣвочкѣ пришлось кормить его изо рта.

Такимъ образомъ прошло около двухъ недѣль, птенчикъ мало-по-малу росъ, поправлялся, и въ концѣ-концовъ почувствовалъ себя совершенно здоровымъ. Тогда Дуня, не желая его лишать свободы, рѣшилась въ одинъ прекрасный день выпустить.

Птичка съ видимымъ наслажденіемъ вспорхнула на дерево, весело защебетала и скрылась изъ виду; но затѣмъ, по прошествіи нѣкотораго времени, снова прилетѣла на крылечко.

Дуня вынесла ей хлѣба, птичка поклевала и опять куда-то отправилась.

На слѣдующій день повторилось то же самое и такъ пошло постоянно. Дуня уже знала часъ, когда прилетала ея вѣрная подруга, ежедневно ожидала ее съ угощеніемъ и не жаловалась больше на свое одиночество.