После Нижнего (Дорошевич)/ДО
| Послѣ Нижняго : Трагедія |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ II. Безвременье. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 250. |
Аркадій Счастливцевъ, актеръ и пѣшій путешественникъ.
Титъ Титычъ Брусковъ, московскій 1-й гильдіи купецъ, мануфактуръ-совѣтникъ и тоже пѣшій путешественникъ.
Погорѣлая баба.
Дѣйствіе происходитъ по совершенномъ окончаніи ярмарки въ первыхъ числахъ сентября.
Сцена представляетъ полотно Нижегородской желѣзной дороги. Съ одной стороны выгорѣвшій въ прошломъ году лѣсъ, съ другой — выгорѣвшая въ этомъ году деревня. Посрединѣ дорога, называемая «Владимиркой». Вообще пейзажъ неутѣшительный. Аркадій Счастливцевъ и Титъ Титычъ Брусковъ, съ котомочками за плечами, идутъ по шпаламъ другъ другу навстрѣчу, сталкиваются и чуть не стукаются лбами.
Брусковъ. Аркашка?!
Аркадій (радостно). Какъ есть весь тутъ, Титъ Титычъ!
Брусковъ. Откуда и куда?
Аркадій. Изъ Москвы въ Нижній. На сезонъ. А вы-съ?
Брусковъ (со вздохомъ). А я изъ Нижняго въ Москву!
Аркадій (съ удивленіемъ). Вы пѣшкомъ?
Брусковъ (гнѣвно). Въ спальномъ вагонѣ международнаго общества, въ отдѣльномъ купэ! Не видишь, что спрашиваешь?!
Аркадій. Нѣтъ-съ… я такъ-съ… Для моціона, молъ, пѣшкомъ идете? Для здоровья то-есть? Или по обѣщанію?
Брусковъ (мрачно). Отъ протестовъ!.. Сядемъ, Аркадій!
Аркадій. Гдѣ же-съ?
Брусковъ. Обгорѣлыхъ пней-то мало? Чего-чего… (Садятся.) На что, братъ, поѣдешь? Когда въ карманѣ, вмѣсто денежныхъ знаковъ, — документъ. А на томъ документѣ написано: «Ходилъ я, нотаріусъ, но дома его не нашелъ»… Вотъ и весь мой видъ! А какъ я въ свое время жилъ!
Аркадій. Хорошо-съ?
Брусковъ (воодушевляясь). Какъ я кутилъ! Какъ я кутилъ! Дымъ по ярмаркѣ коромысломъ шелъ! Арфистокъ въ шампанскомъ купалъ, — по сто рублей платилъ, чтобъ лѣзла. Стрюцкихъ заставлялъ живымъ стерлядямъ головы откусывать. Офиціантамъ морды французской горчицей, первый сортъ, мазалъ. Съ Откоса куплетистовъ турманомъ пускалъ и за разорванные фраки наличными платилъ! (Съ вдохновеніемъ.) Сижу я разъ у Барбатенки. Помнишь? Только было въ градусы вошелъ, въ зеркало бутылкой Ледеру нацѣлился, а Николай Густавовичъ, — полицеймейстеръ въ Нижнемъ былъ, — тутъ какъ тутъ. Положилъ это онъ мнѣ руку на плечо. «Ты, — говоритъ, — у меня, — говоритъ, — давно на примѣтѣ, — говоритъ». (Утирая слезу.) Вспомнить лестно! А нынѣ? Лишенъ! Всего лишенъ! Съ товаромъ и безъ денегъ! По шпаламъ иду! Каково это: съ купеческой-то душой да по шпаламъ!
Аркадій. Нынче, дѣйствительно, Титъ Титычъ, такого оживленія на ярмаркѣ нѣтъ!
Брусковъ (махая рукой). Какая ярмарка! Канитель!
Аркадій. Нынче и арфистки ужъ нѣтъ! Воспрещена!
Брусковъ. И хорошо, что воспрещена! Для нея же лучше! Все одно, по такимъ дѣламъ съ голода бы сдохла! И въ шампанскомъ бы нынче не выкупали! Такъ бы и ходила ярмарку не мытая.
Аркадій. Нынче, Титъ Титычъ, вездѣ нравственность вводятъ. Нынче о нравственности большое попеченіе имѣютъ!
Брусковъ (сердясь). Нравственность! Нравственность! А ежели по векселямъ не платить, — это нравственно? Нѣтъ, ты мнѣ по векселю въ срокъ заплати! Вотъ это я понимаю — нравственность! Скоро вотъ совсѣмъ денежныхъ знаковъ ни у кого не будетъ, — всѣ поневолѣ станутъ нравственны. Нравственность!.. (Послѣ паузы.) Ты вотъ что, Аркадій… Я хотѣлъ тебѣ сказать… Помнится мнѣ, мы съ тобой въ послѣдній разъ на ярмаркѣ у Наумова въ гостиницѣ встрѣтились…
Аркадій. У Наумова, какъ же, въ двухсвѣтной!
Брусковъ (басомъ). Ты у меня тогда сто рублей занялъ. До завтра, на честное слово!
Аркадій (безпечно). Все можетъ быть-съ!
Брусковъ (глядя въ сторону и тихо). Такъ не можешь ли хоть ты… въ счетъ долга… немного… по пятаку за рубль…
Аркадій (весело смѣясь). Нашли, Титъ Титычъ, у кого спрашивать! Какія же у актера могутъ быть деньги? У актера теперь марки, а не деньги!
Брусковъ. И имущества у тебя никакого нѣтъ?
Аркадій. Какое же у меня можетъ быть имущество? Узелокъ съ фарсами. Съ французскаго, съ нѣмецкаго, — вообще русскія пьесы. Такъ они гроша мѣднаго не стоятъ.
Брусковъ (со вздохомъ). Такъ! Ни денегъ ни имущества! (Еще разъ вздыхая.) Современно и въ порядкѣ вещей!
Аркадій. Ау васъ, Титъ Титычъ, въ узелочкѣ что?
Брусковъ (хлопая по узелку рукою). Векселя. Протестованные!
Аркадій (безпечно). И охота вамъ такую дрянь съ собой носить!
Брусковъ. Все-таки иногда отъ скуки хоть векселя почитаешь! Имена-то какія подъ ними! Имена-то!
Аркадій. Не платятъ?
Брусковъ (мрачно). Кто нынче платитъ!
Аркадій. Завели нынче, Титъ Титычъ, пренепріятную манеру не платить денегъ! Все больше громкими словами отдѣлываются! Громкихъ словъ сколько хочешь, а денегъ ни сантима. Вотъ хоть бы наше дѣло взять! Въ старину было куда проще. Актеръ ты, — и говорятъ про тебя: «актерствуетъ», купецъ — «купечествуетъ», военный — «воюетъ». А теперь всѣ «государственнымъ служеніемъ» занимаются. Я вотъ въ фарсѣ вторымъ комикомъ служу, по сценѣ, — извините меня, — безъ пьедесталовъ при всей публикѣ хожу. А про меня на съѣздахъ, въ комиссіяхъ говорятъ: «государственнымъ служеніемъ занимается!» Артистъ! Купецъ фабрику имѣетъ, — «двигаетъ промышленность, государственное служеніе!» Да что, Титъ Титычъ, купецъ! Газетчикъ, рецензентъ даже! На что послѣдній человѣкъ! И про того теперь говорятъ: «Публицистъ! Государственное служеніе!» Хотя правовъ-то имъ, Титъ Титычъ, не даютъ! Нѣтъ, шалишь, братъ, мамонишь, на грѣхъ наводишь! Намъ даютъ, а имъ нѣтъ! Потому мы, актеры, тихіе, а они въ газетахъ лаются! И вездѣ эти самыя громкія слова. «Вы артистъ! Ваше дѣло — государственное служеніе!» А только денегъ при этомъ все равно не платятъ. А я, Титъ Титычъ, такъ понимаю. Ежели я тоже государственнымъ служеніемъ занимаюсь, такъ и пусть мнѣ каждое 20-е число изъ казны жалованье платятъ! А громкими словами сытъ не будешь!
Брусковъ (со вздохомъ). Насчетъ громкихъ словъ ты правильно. Много нынче громкихъ словъ развелось. И у насъ тоже. «Всеобщій кризисъ» или еще «временно затруднительныя обстоятельства», опять-таки: «неизбѣжныя всеобщія жертвы». (Оживляясь.) Дозвольте! Жертву я очень даже хорошо понимаю! И завсегда жертву жертвовать готовъ. Такое дѣло купеческое. На пріютъ тамъ, либо на малолѣтнихъ жуликовъ, либо на дѣвицъ, которыя заблудящія. Пущай господа балуются! Я со своей стороны жертву отъ барыша завсегда принести готовъ и медаль получить тоже. Но помилте! Ежели миткаль — 4 съ половиной копейки аршинъ! Это ужъ не жертва, а разореніе!
Аркадій (съ разсужденіемъ). Не поймешь, отчего это такъ плохо нынче у всѣхъ дѣла идутъ! Взять наше дѣло тоже! Ну, какъ тутъ театру существовать можно, когда всѣ люди рецензентами подѣлались!
Брусковъ. Какъ всѣ люди рецензентами?
Аркадій. Ей Богу-съ! Пріѣзжаемъ мы этимъ лѣтомъ въ городъ одинъ съ поѣздкой. Ждемъ публики. Приходитъ городской голова, — безплатный билетъ пожалуйте: «Я рецензентъ, въ мѣстной газетѣ пишу». Члены городской управы — рецензенты. Служащіе контрольной палаты — сплошь рецензенты. «И должность, — говорятъ, — наша такая, контрольная, къ рецензированью располагаетъ!» И всѣ по безплатнымъ билетамъ! Да что! Прокуроръ приходитъ: «Я въ столичныя газеты про васъ рецензіи посылаю!» А? Прокуроръ! Ему бы этихъ рецензентовъ сажать, а онъ самъ занимается! Познакомился, наконецъ, съ акцизнымъ съ однимъ. Одинъ не рецензентъ въ городѣ оказался. «Что бы, — говорю, — вамъ въ театръ сходить!» — «Вотъ еще, — говоритъ, — я лучше въ винтъ по маленькой сяду. Тутъ выиграть можно, а въ театрѣ что выиграешь? Заплатилъ за мѣсто, — пиши пропало. А что играли, я завтра въ газетахъ прочту. Нынче столько рецензій пишутъ!» И точно! Взглянешь въ газеты, — однѣ рецензіи. Только про театръ нынче и пишутъ! По-моему, даже непатріочно. Словно у насъ, кромѣ театра, ничего въ отечествѣ и достопримѣчательнаго нѣтъ! Ну, хорошо, однако! У насъ потому дѣла не идутъ, что публики платной нѣту, все сплошь — одинъ рецензентъ! А у васъ?
Брусковъ (мрачно). У насъ изъ-за мужика остановка. Мужикъ разбаловался, всѣ привычки потерялъ! Старинныя, дѣдовскія, почтенныя! Ужъ не говорю про нашъ, про мануфактурный товаръ! Не то, чтобъ женѣ къ именинамъ, какъ по закону слѣдуетъ, ситцу тамъ или бумазеи на юбку купить, — рыбы сушеной и той по постамъ не ѣстъ!
Аркадій. По-моему, Титъ Титычъ, это даже ужъ и грѣхъ!
Брусковъ. Извѣстно, не во спасенье! Судакъ сушеный такой, что дай лавочному мальчишкѣ, ѣсть не станетъ, взглянуть мерзко, — и того не покупаетъ! «Дорого-ста намъ-ста, мы-ста о постѣ и безъ рыбки». Избаловался, ѣстъ что хочетъ, — и пользуется: такую дрянь жрать зачалъ…
Аркадій. По-моему, Титъ Титычъ, тутъ не иначе какъ тлетворныя ученія виноваты. Мужикъ, я такъ думаю, потому сушеную рыбу ѣсть пересталъ, что, изволите видѣть, за послѣднее время — вегетаріанство…
Брусковъ. Да ужъ тамъ что бы ни было, а только въ эту ярмарку даже рыбой не расторговались. Никогда не было. Завсегда страна солененькое любила. А ты, промежду прочаго, этотъ разговоръ брось. Потому, по теперешнимъ дѣламъ, о съѣстномъ говорить, — только слюна бьетъ. Говори о чемъ-нибудь противномъ, — все не такъ ѣсть хочется. Поговоримъ, напримѣръ, о лягушкахъ. Ежели лягушку, къ примѣру, скатать, разрѣзать, — вотъ, небось, слякоть! Тфу!
Аркадій (мечтательно). Лягушку, конечно, если разрѣзать, такъ слякоть, а только поѣсть все-таки бы не мѣшало!
Брусковъ (входя въ азартъ). Хорошо бы теперь, Аркадій, соляночку изъ стерлядей…
Аркадій (потирая руки и визгливо). А къ ней разстегайчики. И чтобъ разстегайчики были съ семушкой!
Брусковъ (сплевывая). Можно и съ семушкой. А за симъ поросеночекъ, какъ ему по-поросячьему чину быть полагается — съ кашкою. А въ кашку мелко порубить яичекъ, да печеночки въ нее, печеночки, да перемѣшать хорошенько! А сверху мозговъ изъ кости кружочками!
Аркадій (чуть не плача). Титъ Титычъ! Перестаньте Христа ради! Слюна задушитъ!
Брусковъ (съ рѣшимостью, вставая). Идемъ!
Аркадій. Куда-съ?
Брусковъ. Куда влечетъ насъ жалкій жребій нашъ. (Подходятъ къ уцѣлѣвшей избѣ.)
Брусковъ (нараспѣвъ жалобно). Подайте, православные, странникамъ, актеру и купцу, мануфактуръ-совѣтнику…
Погорѣлая баба (выглядывая изъ окна). Проходите, проходите, милые! Проходите, что ли-ча!
Аркадій. Тетенька! Подайте! Они вамъ на это вексель выдадутъ!
Погорѣлая баба. Богъ подастъ на вексель, милые, Богъ! (Захлопываетъ окно.)
Брусковъ (мрачно). Слышалъ?
Аркадій (убито). Слышалъ.
Брусковъ. И никогда при мнѣ впередъ этого слова не произноси. «Вексель»! А ежели когда захочешь произнести, такъ лучше самъ пойди и удавись. Понялъ? Озвѣрѣю и убью!