Послесловие и предисловие к переводу Танаха (Ковсан)

Послесловие и предисловие к переводу ТАНАХа
автор Михаил Леонидович Ковсан

Дата создания: 2018 г. Источник: ссылка, основной источник + (как дополнительный источник) Журнал "Заметки по еврейской истории", номера с начала издания: 204-207 в 2017-2018 гг: текст в номере 204, текст в номере 205, текст в номере 206 текст в номере 207

Вначале

Не желая рассеяться по земле, люди решили построить город и башню «вершиной в небо», но «сошел Господь увидеть город и башню», построенные людьми.

Сказал Господь: Вот, народ один, и язык у всех один, и такое начали создавать,

теперь от них не укроешь, что задумали сотворить.

Давайте спустимся, смешаем там их язык,

чтобы один язык другой не понимал.

Рассеял Господь их оттуда по всей земле,

строить город они прекратили.

Потому назван город Бавель: там Господь смешал язык всей земли,

и оттуда по всей земле Господь их рассеял.

— Вначале, Брешит 11:5-9

С тех пор рассеянные по земле, говорящие на семидесяти языках, люди понимают друг друга с помощью перевода, искупая грех строительства башни.

Мой перевод ТАНАХа, начатый около двадцати лет назад, с публикацией в «Еврейской старине» тома, включающего Свитки, Даниэля, Эзру, Нехемью и Повести лет, а также книги Эзры, Нехемьи в «Заметках по еврейской истории» стал полной публикацией ТАНАХа на русском языке. Все книги содержат несколько видов комментариев. Приличествует эту многолетнюю публикацию завершить эпилогом. Но поскольку работу над переводом завершить невозможно, и она продолжается (в последний упомянутый печатный том вошла уже новая редакция Свитков), то ее необходимо открыть прологом. Поэтому, завершая и начиная, в который раз зададимся вопросом: переводить ТАНАХ для чего? Ведь в разные эпохи уже были созданы переводы Писания, скажем так, понятные русскому.

Эта очень точная фраза нуждается в уточнении. Работая над комментированным переводом ТАНАХа на русский язык, я, говоря языком эпохи Г. Павского, одного из главных героев саги о переводе Писания на русский, положил себе за правило ни с какими переводами не знакомиться, чтобы даже невольно не подвергаться влиянию иных созвучий далеких эпох. Но теперь — дело иное. Любой перевод — коммуникация. Вот, и мой перевод — коммуникация дня сегодняшнего с постоянно длящимся прошлым, мой диалог с предшественниками по переводу. Неудивительно, что, вспоминая их дни и труды, я постоянно сравниваю свой перевод с их отстоящими во времени текстами.

С чего обычно начинают работу? С начала! Одни сначала знакомятся с работой предшественников, другие сразу берут быка за рога, предшественников на потом оставляя. Работу над переводом ТАНАХа — не заслуга, так получилось — начал я с «середины». Как оказалось, это было удачей. Иначе не справиться с первыми двумя стихами книги Вначале и ТАНАХа всего. В них — три проблемы, весьма и весьма не простых.

Два стиха, три проблемы

Вначале сотворил Бог небо и землю.

И земля была полой, пустой, и над бездною тьма,

и над водой дух Бога веет.

Первая. Как переводить первое слово? Почти все переводчики, исключая Острожскую Библию (1581, «искони») и вольнодумца В. И. Кельсиева («сначала», 1835—1872), переводят «в начале», следуя за большинством еврейских комментаторов, шедшими за Раши (1040—1105). Эти переводчики считали, что первое слово подразумевает опущенное существительное (вероятней всего, отглагольное существительное, к примеру, творение). Следовательно, по Раши перевод: В начале (творения). Лишь немногие считали, что первое слово ТАНАХа не подразумевает связанного с ним, тем самым подчеркивая абсолютность начала, творения из ничего.

Вторая. Словосочетанием «необразована (безвидна) и пуста» или «пуста и пустынна» переводили слово-, точней звукосочетание תֹהוּ וָבֹהוּ (тоѓу вавоѓу) с неясным значением, построенное по принципу звукового соответствия: вторая часть, словно эхо, повторяет первую. Перевод на арамейский язык Онкелоса (конец 1 в н. э.) строится, имитируя оригинал, на ассонансе и семантической близости составляющих: цадья верейканья (צדיא וריקניא), пустынная и пустая. Вавилонский талмуд (Хагига 12а) называет тоѓу вавоѓу одной из десяти сущностей, сотворенных в день первый Творения. Рамбан (1194—1270) полагал, что тоѓу вавоѓу — материал, из которого был сотворен мир. Раши, «разлагая» тоѓу вавоѓу, писал: «значение тоѓу — удивление, изумление, когда человек удивляется, изумляется от боѓу, которое в нем». Таким образом, мой перевод, в отличие от предшественников, стремится передать не только общий смысл тоѓу вавоѓу, но и его звукообразовательный характер, в чем я следую за Онкелосом.

Впрочем, история переводов этого звукосочетания столь любопытна и полна курьезов, что заслуживает маленькой, пусть и далеко не полной антологии, в которую включены и украинские переводы.

• Невидима и неукрашена (Острожская Библия, 1581).
• Невидима и неустроена (Елисаветинская Библия, 1751).
• Необразована и пуста (Митрополит Филарет, 1816—1819.).
• Пуста и пустынна (В. И. Кельсиев, 1860).
• Переворот и расторжение (Л. И. Мандельштам, 1862).
• Безвидна и пуста (Синодальный, 1876).
• Пуста и нестройна (О. Н. Штейнберг, конец 19 в.).
• Пуста і пустошня (И. Кулиш, конец 19 в.).
• Пуста та порожня (И. Огиенко, 1940).
• Пуста й порожня (И. Хоменко, 1963).
• Пуста и хаотична (под ред. Д. Йосифона, 1975).
• Неупорядочена (И. Шифман, перевод опубликован в 1993 г.).
• Смятение и пустынность (Ф. Гурфинкель, 1990).

Третья. В ряде переводов о духе Бога сказано, что он носился, а у В. И. Кельсиева и О. Н. Штейнберга, что он парил. Я предпочел «дух Бога веет», настоящим временем глагола несовершенного вида передавая длительность, что не всегда следует делать: времена в ТАНАХе нередко «фиктивны». Образ, создающийся в моем переводе, естественно вытекает из двух значений слова רוּחַ: ветер и дух. «Дух», в отличие от «ветра», может сочетаться со словом «витает» (летает, парит), как принято в русских переводах. Но если «включить» второе значение («ветер»), следует переводить вслед за Онкелосом «веет», сочетая оба значения слова.

Перевод как отрешение

Задачу перевода, используя термины Н. Хомского, можно определить, как передачу глубинной структуры оригинала неповрежденной, изменяя его поверхностную структуру. Язык меняется, поэтому у каждого поколения должен быть свой ТАНАХ, язык которого отстает от своего времени на несколько десятилетий. Доказательством этого служит хотя бы тот факт, что наиболее употребительный на русский язык перевод Писания (Синодальный) время от времени корректируется. Парадокс, но переводчики Ветхого Завета лишь спорадически обращались к оригиналу (переводы с иврита не только в 19 в. в России, но и раньше в Европе вызывали подозрение в скрытом иудаизме), лишь тогда и постольку, когда и поскольку греческий или латинский источники были им непонятны. В отличие от них, переводчик ТАНАХа обращается к Септуагинте, Вульгате или другим древним переводам тогда и постольку, когда и поскольку что-либо не понятно в оригинале.

За последние два столетия исследователи с разной степенью неубедительности, обвиняя Текст в компилятивности, стремились разложить его на составляющие, отделяя фрагменты во времени и пространстве. Я сторонник презумпции невиновности Текста, его неразложимости на составляющие вне зависимости от времени окончательного формирования канона, которое простирается до создания Масоретского текста. Мою работу в традициях русского перевода следует назвать переводом научно-филологическим. В ней я обращаюсь исключительно к тексту ТАНАХа (наиболее полное комментированное издание ТАНАХа института р. Кука в тридцати томах), лишь в случаях неясности апеллируя к древним переводам.

Что имеется в виду, когда говорят о современном прочтении текста (будто может быть какое-либо иное)? Не что иное, как перевод текста с языка времени создания, языка автора на язык читателя, который сам или с помощью комментатора переводит неизвестные или изменившие значение слова, исчезнувшие из употребления синтаксические формы и многое, многое другое на язык своего времени. Создать перевод ТАНАХа, очищенный от толстейшей коры прочтений, — сверхзадача, кажущаяся утопической: слишком много к Тексту прилипло. Пример. Трудно отыскать оригинал Учения (Торы), изданный без великого комментария великого Раши. Из чего вытекает: сегодняшний читатель изучает Текст глазами средневекового ученого, учившегося в немецких иешивах Вормса и Майнца и использовавшего французские слова в своих толкованиях. Конечно, можно переводить, ориентируясь исключительно на его комментарий, но тогда это будет перевод Учения, прочитанного Раши.

У переводчика ТАНАХа предшественники за редким исключением — христиане: евреи прежних времен в переводе отнюдь не нуждались. А у христиан даже канон не один. У православных и протестантов Ветхий завет состоит из 39 книг, у католиков — из 45. Канонизация ТАНАХа (1 в. н. э.) была делом совсем не простым, вызывавшим порой споры неистовые, как в случае с Песнью песней. Предстояло труднейшее: составить единство из разнородного, разножанрового, разновременного и разноязыкового (около половины книги Даниэля 2:4-7:28, части книги Эзры 4:8-6:18, 7:12-26 написаны по-арамейски; два арамейских слова имеются во Вначале 31:47, один стих — у Ирмеяѓу 10:11). Канонизация представляла собой собственно решающий этап становления этого единства. В любом случае переводчик должен постичь аксиому: он переводит различное, объединенное в едином, он переводит самокомментирующую книгу. ТАНАХ — единое целое, хотя часто осознается собранием неких фрагментов, на которые толкователями расчленяется. Увлеченные «расчленители» забывают: текст Писания подобен эйдосу в платоновском смысле, из которого все они вышли и который обязаны сохранять, чтобы самим же было куда возвратиться.

В осознании единства огромное значение имеет умение слышать перекличку стихов в разных книгах, полные и частичные цитаты, многочисленные аллюзии, повторяющиеся мотивы. Переводить «почти одно и то же» по-разному, сходство и различие выделяя, учитывая жанровые особенности — задача отнюдь не из легких. При этом, переводя ТАНАХ как единое целое (а только так нужно переводить), необходимо постоянно помнить о характере каждого текста, о том, что созданы они в разное время, в разных местах, о различии между прозой и поэзией, отличии повествовательной прозы от летописной, дворцовой новеллы Эстер от плача За что? (Эйха?) и о многом другом. Переводя, следует отрешиться от опыта читателя Л. Толстого и М. Пруста, переносивших на бумагу мельчайшие движения души и истории. То, что можно перенести на бумагу, немыслимо перенести на пергамент, папирус, тем более, вырезать в камне.

Перевод — отрешение от своего времени ради возвращения в него. Не с пустыми руками.

Предыстория

Древние переводы

Язык есть отношение между говорящим и слушающим, пишущим и читающим, а перевод есть форма отношения говорящего на одном языке и слушающего на другом, пишущего на одном и читающего на другом. Если язык первичен: Адам сотворен уже говорящим (ребенок рождается «готовым» научиться слушать и говорить), то перевод — важнейшая ступень развития человека, обретшего-преодолевающего вавилонское проклятие-благословение. Каждая эпоха по-своему интерпретирует вечный текст, в той или иной степени предыдущие интерпретации подвергая сомнению и даже полностью отвергая. Как любая интерпретация, перевод устаревает, уступая место идущей на смену. На сегодняшний день Библия переведена полностью или частично более чем на 2500 языков, что означает: около 90 % человечества могут ее читать на родном языке.

Необходимость в переводе ТАНАХа возникла в глубокой древности, в период, когда продолжалась редакция отдельных книг и лишь складывался канон. Мы не знаем, в какой степени владели святым языком изгнанники, вернувшиеся вместе с Эзрой и Нехемьей, но не трудно предположить: их владение ивритом было не идеальным. В книге Нехемьи (8:8) читаем:

Читали книгу, Учение Божие разъясняя,

разумея, чтение постигая.

Вполне вероятно, что «разъясняя» включало в себя перевод на язык доступный вернувшимся. Иврит постепенно перестает выполнять роль разговорного языка к началу 1 в. н. э., в это время значительная часть евреев говорила на греческом и арамейском. Во время богослужения чтение Учения и ѓафтары из Пророков сопровождалось переводом. Так возникла необходимость в письменных переводах на арамейский язык, бывшими достаточно вольными пересказами, среди которых выделяется Таргум (перевод) Онкелоса. До настоящего времени сохранились таргумы всех книг ТАНАХа, за исключением Эзры, Нехемьи и Даниэля. Таргум Онкелоса стал общепринятым в иешивах Бавеля (Вавилона). Название впервые встречается в Вавилонском талмуде (Мегила 3а), где авторство приписывается прозелиту Онкелосу. Кроме собственно перевода в Таргум включен агадический и ѓалахический материал. По большей части Таргум Онкелоса представляет собой практически буквальный перевод Пятикнижия, который иногда заменяется пересказом, а некоторые места, такие как антропоморфное изображение Бога, переданы парафразами. До сегодняшнего дня в синагогах йеменских евреев субботние чтения Учения сопровождаются чтением Таргума Онкелоса. В Галилее был создан Таргум, который известен в двух версиях: Таргум Иерушалми I (Таргум Ионатан бен Узиэль или Псевдо-Ионатан) и Таргум Иерушалми II. Два перевода ТАНАХа определили путь Священного писания в не еврейском мире: греческий Септуагинта и латинский Вульгата, которые после появления христианства стали каноническими книгами, с которых делались переводы на национальные языки.

Септуагинта. Перевод семидесяти. Первый из дошедших до нашего времени переводов ТАНАХа, окончательно сложившийся, вероятно, к началу нашей эры. По рассказу Аристея Птолемей II Филадельф (285—246 гг. до н. э.) пригласил из Иерусалима в Александрию семьдесят два ученых, по шестеро от каждого из колен Израиля, которые создали образцовый перевод Пятикнижия. В своем письме брату Аристей сообщает, что идея перевода принадлежит Деметрию Фалерскому, основателю и главе Александрийской библиотеки, что еврейская община Александрии после завершения работы одобрила перевод, и он должен быть неизменным до буквы под страхом проклятия, что текст перевода согласовывался всеми переводчиками, что до этого перевода существовал более ранний, фрагментарный. О работе над переводом Закона (Учения, Торы) по-своему обыкновению подробно рассказал И. Флавий, в частности сообщая:

Когда же перевод был по прошествии семидесяти двух дней окончен и записан, Димитрий собрал всех иудеев в то место, где происходил самый перевод законов, и прочитал работу громко в присутствии переводчиков. Все собрание выразило одобрение не только мудрым старцам, изъяснившим таким путем законодательство, но и Димитрию, за его счастливую мысль, осуществлением которой он даровал им столь великое благодеяние. При этом народ просил также дать прочитать закон старейшинам.

— Иудейские древности 12:2:13

Филон Александрийский сообщает о ежегодном празднике, устраивавшемся евреями на острове Фарос в память о Переводе семидесяти. Впоследствии семидесяти двум был приписан перевод всего ТАНАХа, действительно выполненный по большей части во 2 и 1 вв. до н. э. Все эти тексты включались в состав Септуагинты. С появлением Нового завета общий текст именуется Библией, а часть, переведенная с ТАНАХа, — Ветхим заветом, который православной церковью и принят в качестве канона. Септуагинта переведена с ивритского источника, отличного от канонического, ее текст не полностью совпадает с текстом ТАНАХа, что вызвано было и тем, что в это время канон еще не сложился. Кроме книг танахического канона в нее включены апокрифы, отличен порядок глав в некоторых книгах, а Эстер, Ирмеяѓу и Даниэль имеют дополнительные разделы. Вполне вероятно, что перевод был предпринят по инициативе эллинизированной многочисленной еврейской общины Александрии. В качестве аргумента того, что описанная в письме Аристея работа над переводом в действительности осуществлялась, приводится то, что в Кумране найдены греческие тексты, тесно связанные с Септуагинтой.

В первые века новой эры в иудо-христианской среде было осуществлено еще несколько греческих переводов. Не позднее 177 г. завершил работу Акила из Понта, о котором рассказывалось, что он был родственником императора Адриана и перешел в иудаизм. Буквальный перевод Акилы высоко оценивал Иероним, использовавший его как подстрочник и пособие по грамматике иврита. В своем переводе Акила буквальный смысл слова предпочитал переносному. Самаритянин Симмах Эвионит, принявший иудаизм (Талмуд: Сумхус, ученик рава Меира), согласно Иерониму, предпочитал смысловой перевод. Он стремился передать целое, а не отдельное слово, употреблял эвфемизмы, парафразы вместо перевода. Стремясь к ясности, он заменял оригинальные топонимы понятными грекоговорящему читателю. Так, Арарат стал Арменией. Близка по своему характеру к переводу Акилы работа другого прозелита Феодотиона, который часто транслитерировал еврейские слова греческими буквами, в первую очередь, названия животных, растений, топонимы, архитектурные и религиозные термины.

Оригеном была создана так называемая Гексапла («ушестеренная», гр.). В нее вошли известные ему тексты, расположенные параллельными столбцами: текст на иврите без огласовок; греческая транскрипция его огласовки; перевод Акилы, перевод Симмаха; Септуагинта; перевод Феодотиона. Цель работы — исправление Септуагинты по еврейскому тексту. Добавленные в текст Септуагинты слова и фразы помечались особыми знаками. Ученики Оригена переписали пятую колонку Гексаплы, сделав достоянием читателей оригеновскую версию Септуагинты. Кроме нее широкое распространение получила Септуагинта Лукиана. От нее пошел Константинопольский текст, который стал основой готского, церковнославянского и старороссийского переводов. На него же опирались и некоторые старолатинские переводчики. От этого гигантского труда сохранились фрагменты.

При всем своем значении Септуагинта испытывала «комплекс неполноценности» по отношению к ТАНАХу. Септуагинта демонстрирует феномен так называемого «библейского языка», отличающегося от литературной нормы и осознающегося священным, что в полной мере было унаследовано переводами на славянский и русский. Септуагинта написана на общегреческом койне, международном языке Восточного Средиземноморья и Ближнего Востока. Что касается серьезных текстуальных расхождений Септуагинты с ТАНАХом, то наряду с предположением о чрезмерной вольности переводчиков, вполне допустима гипотеза, что масоретский текст и Септуагинта восходят к разным редакциям. В Септуагинте насчитывается около шести тысяч отличий от ТАНАХа. Почти все имена и топонимы переданы в соответствии с греческими нормами: Хава — Ева, Ноах — Ной, Моше — Моисес. Существует предположение, что существовали две редакции пророчества Ирмеяѓу, пространная, вошедшая в ТАНАХ, и краткая, переведенная в Септуагинте. Схожая ситуация и со второй половиной книги Имена (Шмот). Перевод затруднялся и тем, что оригинал был написан консонантным письмом, поэтому, вероятно, перевод делался с голоса. В духе своего времени, стремясь сделать текст понятным, переводчики не останавливались и перед его редактированием. Один из стихов рассказа о Каине и Ѓевеле как бы обрывается, оставаясь недосказанным, с чем переводчики Септуагинты не сочли возможным смириться, исправив и сделав ясным.

Сказал Каин Ѓевелю, брату…

Было: когда были в поле […]

— Вначале 4:8

Септуагинта (подстрочный перевод):

И сказал Каин к Авелю, брату его:

«Давай пройдем на поле […]

Другим примером может служить стих из книги Имена (24:10). О Моше, Аѓароне, Надаве, Авиѓу и семидесяти старейшинах Израиля сказано:

Видели они Бога Израиля,

и под ногами Его — как подобие кирпича из сапфира, как само небо по чистоте.

Септуагинта (подстрочный перевод):

И увидели там место, где стоял Бог Израиля…

Переводчики Септуагинты, религиозные евреи, боролись доступными им средствами с антропоморфизмами и „несообразностями“ текста. О Творении мира Господом сказано:

Завершил Бог в день седьмой работу Свою, которую делал,

прекратил в день седьмой работу Свою, которую совершал.

— Вначале 2:2

Получается, что Всевышний нарушил святость субботы, с чем переводчики смириться не пожелали:

И завершил Бог в день шестой дела Свои, которые Он сделал,

И предался покою днем седьмым ото всех дел Своих, которые Он сделал.

Вторым по древности полным переводом, предназначенным не евреям, является Пешита (дословно: простой), перевод на сирийский язык. Первоначально в 1 в. н. э. было, вероятно, переведено Пятикнижие, а во 2 и 3 вв. другие книги ТАНАХа. Ряд факторов свидетельствуют, что это был еврейский перевод, ряд факторов — что перевод был христианский. Многие исследователи полагают, что Пешита является компиляцией из разных источников. Пешита была канонизирована сирийской церковью в конце 3 в., а в 5 в. после ее раскола появились две версии перевода: западная и восточная. Древнейшая рукопись Пешиты датируется 464 годом, первое печатное издание — 1645 г.

Среди тех, кто крайне скептически относился к Септуагинте, был Иероним Стридонский (ок. 345—420 гг.), продолживший традицию аллегорического толкования текста, начатую Оригеном. Богослужебным языком церкви вплоть до 2 в. оставался греческий, однако на западе Римской империи все больше распространялась латынь. Латинские переводы появились рано, и они значительно отличались друг от друга. В первых веках н. э. существовал старолатинский перевод Септуагинты (старая латинская версия), из которого сохранились отдельные фрагменты, цитируемые отцами церкви. По повелению Папы Дамасия I с 383 г. его секретарь Иероним правил латинский перевод, а затем начал работу над собственным. Переводил Иероним по большей части с иврита, в отличие от существовавшего ранее перевода, который принято называть итала, сделанного с Септуагинты. Поставив во главу угла смысл, отказавшись от буквального следования оригиналу, Иероним создает самый авторитетный перевод на латынь — Вульгату. Девиз Иеронима: on verbum e verbo sed sensum exprìmere de sensu (передавать не слово в слово, а смысл в смысл, лат.). Превосходство смысла над буквальным воспроизведением он аргументировал в письме к Паммахию „О наилучшем способе перевода“ приводя примеры неточного цитирования в Евангелии ветхозаветных текстов. Второй его аргумент:

Как бы ни была хороша греческая фраза, но переведенная на латынь дословно, она не зазвучит; и наоборот, то, что хорошо для нас, при переводе слово за слово на греческий грекам нравиться не будет.

В 1546 г. Тридентский собор признал Вульгату основополагающим текстом для решения всех богословских вопросов. Впервые она была издана при папе Сиксте V: Biblia sacra vulgatae editionis (Рим, 1590). Издание послужило основой переводов на национальные языки, важнейшие среди которых перевод 1380 г. на английский профессора Оксфорда Джона Уиклифа, одним из последователей которого был Ян Гус, проповедовавший идею Уиклифа, что люди должны читать Библию на родном языке. Ян Гус был сожжен на костре, для растопки которого использовали перевод Библии Уиклифа. Существует более пятисот переводов Библии на английский, среди которых классический, инициированный королем Яковом I (1611 г.). Классический перевод на немецкий, канонизированный протестантской церковью, завершен Мартином Лютером в 1534 г. В 1965 г. Папа Павел VI принял решение о пересмотре Вульгаты, и в 1979 г. была издана Новая Вульгата, ставшая официальным текстом Библии католической церкви.

Таким образом, и Септуагинта, ставшая основой богослужения в православии и переводов на национальные языки, и Вульгата, ставшая основой богослужения в католицизме и у различных протестантских течений и переводов на национальные языки, восходят к ТАНАХу.

Параллельно с созданием новых версий Ветхого завета, совершенно независимо от них с эпохи Средневековья создаются переводы Пятикнижия и всего ТАНАХа на языки повседневного общения евреев: еврейско-персидский, язык бухарских евреев, еврейско-татарский, еврейско-романский, еврейско-итальянский, еврейско-французский, еврейско-провансальский, еврейско-каталонский, ладино — еврейско-испанский, идиш. В 1783 г. под заглавием „Пути мира“ был опубликован перевод Пятикнижия на немецкий Моше Мендельсона. Он вызвал осуждение большинства раввинов. Перевод еврейскими буквами был напечатан параллельно оригиналу и сопровождался комментарием. В дальнейшем был опубликован и весь ТАНАХ. Важное место в истории переводов занял комментированный перевод Пятикнижия р. Ш.-Р. Гирша в пяти томах (1867—1878). А в пятнадцатитомном переводе ТАНАХа (1926—1937) Мартин Бубер и Франц Розенцвайг впервые в истории переводов священного текста предприняли настойчивую попытку передать поэтику оригинала. Все это были переводы с масоретского текста, следующие за той или иной интерпретацией. Многие переводы записывались еврейскими буквами.

Еще раз вспомним Уиклифа. Он умер в своей постели 1384 г., однако позже его тело было эксгумировано, сожжено и прах брошен в реку Свифт. „Итак, — писал в 1655 г. Томас Фуллер, — Свифт вынес его прах в Эйвон, Эйвон — в Северн, Северн — в море, море — в бассейн мирового океана. Теперь прах Уиклифа стал символом его учения, которое распространилось по всему миру“.

Церковнославянские библии

Первым переводом, доступным русскому читателю, был выполненный с Септуагинты на староболгарский язык Константином (Кириллом) и Мефодием, византийскими миссионерами, приехавшими в Моравию в 864 г. и составившими для этой цели славянскую азбуку. Считается, что Кириллом были переведены все псалмы, после его смерти (869) работу продолжил Мефодий, умерший в 885 г. Ошибки переписчиков требовали постоянных исправлений. С течением времени множилось число списков. Во всем этом хаосе переводы Кирилла и Мефодия затерялись, изменившись до неузнавания. Предпринимались попытки комплексного изучения древних рукописей с целью выявления древнейшего слоя, принадлежавшего перу братьев, попытки, не давшие серьезного результата.

В 1499 г. в новгородском скриптории была завершена кодификация Библии на церковнославянском (древнеболгарском) языке под руководством архиепископа Геннадия Новгородского. Одна из причин, побудившая его инициировать этот труд, были жидовствующие, обладавшие полным текстом Библии. Тексты, соединенные в единую Библию, получившую название Геннадиевской, были переводами с Септуагинты. Книги, которые найти не удалось, перевел с Вульгаты хорватский монах Вениамин. Геннадиевская Библия была использована наряду с переводом Франциска Скорины (Библия руска) при подготовке первой русской печатной Библии, изданной Иваном Федоровым тщанием князя Константина Острожского на Волыни, в Остроге в 1580—1581 гг. По месту издания состоящая из 76 книг обоих заветов Библия именуется Острожской. Практически без изменений она была перепечатана в Москве в 1663 г., и являлась, по сути, официальной вплоть до 1740-х гг., когда подготовили названную по имени императрицы Елисаветинскую Библию (1751), используемую Русской православной церковью до сего дня. Работа над этим славянским переводом была начата еще по указу Петра I от 14 ноября 1712 г. В основу издания были положены новые переводы с греческого, латыни, иврита. В 1756 г. вышло второе издание Елисаветинской Библии. А в 1683 г. в Москве попытку передать Псалтирь „на простом, обыклом словенском языке“ осуществил Аврамий Фирсов „ради истиныя ведомости и уверения неразумных и простых людей“. Только появления перевода Библии на „обыклом“ языке пришлось ждать еще два столетия.

Предшественники

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

На свой знаменитый вопрос А. С. Пушкин получил ответ митрополита Московского Филарета (в миру Василий Михайлович Дроздов, 1782—1867):

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Признанием „высоты духовной“ корреспондента завершил переписку поэт:

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

Строки митрополита Филарета, навечно связавшие его с поэтом, с которым ассоциируется становление русского литературного языка, отнюдь не бесталанны и обнаруживают способность творить на живом языке своего времени, языке Пушкина, что для священнослужителя было делом отнюдь не обычным. Вероятно, именно это качество, соединившись со знаньем Писания, владеньем ивритом, и привело Филарета к необходимости перевода священного текста на русский с языков оригинала.

У истоков

В 1816 г. и в 1819 гг. Филарет издает „Записки, руководствующие к основательному разумению Книги Бытия, заключающие в себе и перевод сей книги на русский язык“. Крупнейший русский богослов 19 в., в новое время прославленный Русской православной церковью в лике святых в святительском чине, окончив в 1803 г. семинарию, В. Дроздов был назначен там преподавателем греческого и еврейского языков, затем учителем поэзии и, наконец, высшего красноречия и риторики. Так началась его блистательная карьера: ректор Санкт-Петербургской духовной академии, архиепископ и член Синода, которым был до самой смерти, но из-за размолвки с обер-прокурором Синода Н. А. Протасовым его, как и Киевского митрополита Филарета (Амфитеатрова), на заседания Синода не вызывали. В 1821 г. Филарет был назначен на московскую кафедру, на которой оставался до смерти. Был причастен к большой российской политике. По поручению Александра I в 1823 г. Филарет составил манифест о переходе прав на престол от Константина Павловича к Николаю Павловичу. После утверждения манифест был Филаретом получен в конверте с надписью императора: „Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть Московскому епархиальному архиерею и Московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого действия“. В день венчания на царство Николая I, с которым в дальнейшем были у него отношения непростые, Филарет был возведен в сан митрополита. В 1856 г. он короновал Александра II. Противник отмены крепостного права, Филарет по настоянию царя готовил окончательную редакцию Высочайшего манифеста 19 февраля 1861 г.

Находясь на вершине церковной иерархии при трех императорах, будучи в совершенной зависимости от климата царствования, Филарет одно из важнейших дел своей жизни (а может, важнейшее) — перевод Священного писания на русский язык, смог осуществить при двух Александрах. „Дней Александровых прекрасное начало“: создание Библейского общества, которого Филарет был директором. С греческого он переводит Евангелие от Иоанна, пишет предисловие к переводу с иврита Псалтири Г. Павского, опередившего свое время, за что оно в лице не лучших, но обладавших властью своих представителей ему отомстило. Прерванная при Николае I работа по переводу была возобновлена и завершена при Александре Освободителе, который оказался не только освободителем крестьян, но и Писания от пут церковнославянского языка. В 1845 г. Филарет разрабатывает принципы перевода в статье „О догматическом достоинстве и охранительном употреблении переводов Священного Писания“. Но лишь с воцарением Александра II он смог поднять в Синоде вопрос о переводе с оригиналов (иврита и греческого) на русский, против чего выступил его друг Киевский митрополит Филарет, с отрицательным отзывом которого царь ознакомил Филарета московского. В ответ, отвергая доводы Киевского митрополита, Филарет написал:

Православная Российская Церковь не должна лишать православный народ чтения слова Божия на языке современном, общевразумительном, ибо такое лишение было бы несообразно с учением святых отец и духом восточнокафолической церкви, с духовным благом православного народа.

Синод принял мнение Московского митрополита, после чего началась работа по переводу. Ветхий завет переводили с иврита, затем редактировали, согласуя со славянской традицией и Септуагинтой. Детище Филарета, Синодальный перевод вышел уже после смерти богослова, филолога, переводчика, человека, выламывавшегося из ряда, которого одни называли масоном, а другие почитали за обскуранта.

Необходимость в русском переводе Писания была вызвана невразумительностью для современника Филарета перевода славянского. Отсюда естественное отторжение от славянизмов, тяжеловесного синтаксиса пропитанной ладаном, закопченной дымом кадил церковной одышливой речи. Отсюда стремление к свободной живой, но не простонародной, а литературной речи, столь естественно зазвучавшей у Н. М. Карамзина, а затем и у А. С. Пушкина.

Коль скоро любой перевод твердо стоит на двух черепахах: верности оригиналу и естественности звучания на языке, воспринимающим слово чужое, то в случае с переводом Писания русский язык должен стремиться к „неслыханной“ простоте, аскетичной лапидарности оригинала. Спустя два века, под этим углом зрения читая перевод Филарета, можно сказать: знания и писательский дар, счастливо соединившись, принесли удивительные плоды. Перевод Филарета и сегодня звучит достаточно современно, хотя его непомерно „одомашнивают“ слишком русские „князь“, „батюшка“, „гусли“, унаследованные и другими поколениями переводчиков. Можно лишь сожалеть, что как переводчик святой Филарет сделал так мало.

В своем переводе я неизменно придерживаюсь принципа, который можно выразить формулой: темное — темным, недосказанное — недосказанным. Иными словами, если понимание оригинала затруднено (часто из-за предельного лаконизма), то переводчик не вправе прояснять текст или досказывать, делая понятным читателю, что не освобождает от обязанности в комментариях обстоятельно объясниться. Перевод Филарета — перевод пояснительный, т. е. такой, в который с целью разъяснения включаются отсутствующие в оригинале слова и предложения. Объяснения, включенные в текст, у Филарета обычно выделяются курсивом или заключаются в скобки.

В моем переводе написание имен собственных максимально адекватно передает их звучание в оригинале. Подход Филарета и вслед за ним едва ли не всех переводчиков Ветхого завета с иврита иной. Сам Филарет по этому поводу в „Записках…“ своих замечал:

Произношение имен собственных по возможности удержано употребленное в переводе славянском, как уже знакомое. Отступлено от оного в тех случаях, где для предупреждения погрешностей или недоразумений нужно было с точностью следовать еврейскому произношению.

В начале 19 столетия, когда в России уже звучали оды Г. Р. Державина, поэтические переложения Жуковского и проза Карамзина, когда явились первые опыты Пушкина, главная книга христианского мира говорила с русскими чадами исключительно на не внятном им языке. В то время как Гаврила Державин в перепеве 81-го псалма „Властителям и судиям“ (1780?) восклицал:

Восстал Всевышний Бог, да судит

Земных богов во сонме их;

Доколе, рек, доколь вам будет

Щадить неправедных и злых?

в церкви, где псалмы читаются едва ли не постоянно, звучало:

бог ста в сонме богов, посреде же боги разсудит. Доколе судите неправду, и лица грешников приемлете?

Церковь читала Библию на своем языке, просвещенная Россия, как А. С. Пушкин и царь Александр Павлович, читали ее по-французски. Писание к тому времени было переведено на многие европейские языки. В католических странах переводы сделаны были с Вульгаты (по мере необходимости сверялись с масоретским текстом).

Славянский перевод был выполнен с Септуагинты, бытовавшей в нескольких (только основных — три) вариантах. Текстологические проблемы греческого перевода, отсутствие качественных копий, невысокая точность и безуспешная борьба церкви с ошибками в переводе и, нельзя не добавить, с просвещенными переводчиками, такими, как Максим Грек, одним словом, множество причин привело к тому, что качество славянской Библии было катастрофичным. И главное: славянский язык, столетия выполнявший роль литературного русского, уже уступил эту роль собственно русскому.

В 1813 г. было образовано Российское Библейское общество, его президентом стал друг царя, министр духовных дел и народного просвещения князь А. Н. Голицын. Одним из основных направлений деятельности Библейского общества было издание перевода Писания на русский язык: Россия догоняла Европу. Однако после смерти Александра I новым царем Николаем I в 1826 г. вскоре после вступления на престол общество окончательно было закрыто. Собственно, еще при Александре наступили те еще времена. Знаменитый Магницкий предлагал прекратить преподавание философии в университетах, а перевод Ветхого завета с иврита назвал „соблазнением в жидовство“. Незадолго до закрытия Общества в 1825 г. было напечатано Восьмикнижие (Пятикнижие, Книга Иисуса Навина, Книга Судей, Книга Руфи) — перевод с иврита и греческого под редакцией Г. Павского, не всегда соответствующий переводу славянскому. В связи с закрытием общества Восьмикнижие не продавалось, напечатанное прежде Пятикнижие было сожжено в печах Александро-Невской лавры. Однако Восьмикнижие было переиздано Британским библейским обществом, а перевод Псалмов Г. Павского вышел в свет с параллельным еврейским текстом в Лейпциге в 1853 г.

У человека, стоявшего у истоков перевода Библии на русский язык, Герасима Петровича Павского (1787—1863) начало карьеры было блестящим. Окончив Александро-Невскую духовную семинарию и Санкт-Петербургскую духовную академию, он стал профессором еврейского языка Петербургского университета, сотрудником Российского Библейского общества, а с 1826 г. учителем Закона Божия наследника Александра Николаевича, будущего Александра II, и великих княжон. В 1814 г. он был назначен на кафедру еврейского языка в Академии, которую занимал до 1835 г. Г. Павский составил грамматику и хрестоматию иврита, а также неизданный еврейско-русский словарь. Преподавая в Академии, протоирей Павский читал студентам свои переводы Писания с иврита на русский, а в Библейском обществе редактировал книги Писания. Сравним его перевод с моим, между которыми два столетия.

Блаженъ мужъ, который не ходитъ на совѣтъ нечестивыхъ, и не стоитъ на пути грѣшныхъ, и не сидитъ въ собраніи развратныхъ,

Но прилѣпляется къ закону Господа, и о законѣ Его помышляетъ день и ночь!

Онъ какъ древо, посаженное при потокахъ водъ, которое плодъ свой приноситъ въ свое время, и котораго листъ не вянетъ: во всемъ, что онъ ни дѣлаетъ, успѣваетъ.

Не такъ съ нечестивыми: они какъ прахъ, развѣваемый вѣтромъ.

И такъ не устоятъ нечестивые на судѣ, и грѣшники въ собраніи праведныхъ. Ибо знаетъ Господь путь праведныхъ; а путь нечестивыхъ погибнетъ.

— Книга Хвалений или Псалтирь на российском языке, гл. 1

Счастлив человек,

что на совет злодеев не шел,

на путь грешников не ступал,

в месте насмешников не сидел.

Только Учение Господа — желанье его:

дни и ночи об Учении размышляет.

Будет, как дерево, посаженное у потоков воды,

что плод в срок дает,

а листья не вянут,

всего, что будет делать, добьется.

Не так злодеи,

их, как мякину, ветер развеет.

Потому не устоят злодеи в суде,

в общине праведных — грешники.

Господь ведает праведных путь,

сгинет дорога злодеев.

— Восхваления, 1

Согласитесь, текст, которому около двухсот лет, звучит достаточно современно. В переводе Г. Павского 89 слов, в Восхвалениях — 67. Разница ощутимая, и вызвана тем, что привольный русский язык длиной слов и фраз намного превосходит скрижальный иврит, поэтому, стремясь приблизиться к ритму, мелодике оригинала, я старался соблюдать строгую диету, ограничивая себя в употреблении „лишних“, прежде всего служебных слов, без которых обойтись удавалось. Сравните, к примеру, протяжный стих перевода Г. Павского и короткий, упругий стих Восхвалений:

Не такъ съ нечестивыми: они какъ прахъ, развѣваемый вѣтромъ.

Иное — злодеи,

они, как мякина: ветер развеет.

Г. Павский, ощущая ритм подлинника, останавливается на полпути. Его стиху (поэтом Г. Павский явно не был) недостает энергии, что вызвано излишним буквализмом его перевода. Впрочем, об этом сам переводчик писал в ответах на вопросы Синода:

Стараясь о точнейшем выражении смысла подлинника и о верности перевода, я иногда терял из вида чистоту русского языка.

В своем русском ТАНАХе я стремился с максимально возможной степенью приблизиться к аутентичному прочтению священных текстов времени их создания, подобно археологу, слой за слоем снимая напластования-прочтения разных веков. Думаю, что под этими словами подписался бы и мой предшественник, во всяком случае, в этом словами казенными его обвиняли. Другое дело, что, как и я, стремясь к „неслыханной простоте“ первоначального, еще не зачитанного текста, Г. Павский оставался протоиреем, видевшим (вольно или невольно, этого уже не узнать) в танахическом тексте предвестия явления в мир Божьего сына, другими словами, читал Ветхий завет глазами верующего в Завет новый. Хотя в отсутствии этой веры его обвиняли. Оговорюсь. Ни у меня, боюсь, ни у кого, нет возможности проследить текстологическую историю текстов Г. Павского. Потому, возможно, некоторые наблюдения над его переводами следует адресовать не ему, а тем, кто его редактировал.

Во 2 стихе 2 главы Книги Хвалений слово машиах (помазанник) написано с заглавной буквы. По-гречески машиах — христос, поэтому и должно быть христианином прочитано как имя собственное. В моих Восхвалениях же переведено „помазанник“, словом, в ТАНАХе относящемся обычно к царю, которого помазывали священным маслом на царство (церемония не проводилась, когда не было сомнения в праве наследования). В своем переводе я принципиально отказался, придерживаясь неукоснительно, от дополнений и разъяснений внутри текста. В нем могут отсутствовать слова, без которых русский текст может и обойтись, но нет и быть не может слов привнесенных. У Г. Павского же мы встречаем слова, заключенные в квадратные скобки (вероятно, добавления из Септуагинты или славянского перевода), и слова, выделенные курсивом (вероятно, введенные переводчиком для лучшего понимания текста).

Спрос на живое библейское слово в Санкт-Петербургской духовной академии, где Г. Павский преподавал, был чрезвычайно велик, но начальством не поощрялся. Некоторые предприимчивые ученики, литографировав переводы Г. Павского, распространяли их в разных городах не только среди студентов и преподавателей духовных академий, но и лиц светских. На протяжении нескольких лет самиздатовские переводы разошлись по стране. В 1841 г. киевский митрополит Филарет, противник Библии на русском, получил донос на распространяемый литографированный перевод. По указанию обер-прокурора Синода графа Н. А. Протасова было начато следствие, во время которого протоирей Г. Павский был вынужден и устно и письменно отвечать на предложенные вопросы, целью которых было в конечном итоге проверить его благонадежность. Расширяясь, следствие велось не только в столице, но и в Москве, Киеве и Казани, во всех духовных академиях. Было изъято и уничтожено около трехсот литографированных и рукописных экземпляров переводов Г. Павского. По одной из копий перевода каждой из переведенных книг было запечатано и сохранено в архиве. На церковном суде обвиненный в ереси Г. Павский утверждал, что о распространении не знал. Настроенный не раздувать пожар, могущий обжечь важных церковных особ, суд протоирею Г. Павскому счел за благо поверить. Он отделался „увещеванием“, за причастными установили постоянное наблюдение, некоторых преподавателей академий велено было уволить. „Один из добрейших, умнейших, ученейших людей в столице“ (так отозвался о нем А. Никитенко, дневниковая запись от 25 апреля 1827 г.), Г. Павский всегда вызывал подозрение у начальства. После доноса царю московского митрополита Филарета о признаках неправославия в книгах учителя Закона Божьего наследника престола Николай I принял объяснения Г. Павского, но митрополит Санкт-Петербургский Серафим, пав перед царем на колени, от имени церкви просил „соблазн“ прекратить. Царь уступил. По слову В. А. Жуковского, руководившего обучением наследника, религия в законоучительстве Г. Павского — это „друг просвещения, такая именно, какая должна жить в душе Государя“. Наследник и его сестры со слезами прощалась с учителем. Запись в дневнике А. С. Пушкина от 8 января 1835 г. начинается так: „Начнем новый год злословием, на счастие…“ Среди прочего в этот день поэт записал:

Филарет сделал донос на Павского, будто бы он лютеранин. — Павский отставлен от великого князя. Митрополит и синод подтвердили мнение Филарета. Государь сказал, что в делах духовных он не судия; но ласково простился с Павским. Жаль умного, ученого и доброго священника! Павского не любят. Шишков, который набил академию попами, никак не хотел принять Павского в числе членов за то, что он, зная еврейский язык, доказал какую-то нелепость в корнях президента.

Поэт имеет в виду книгу Шишкова „Славянорусский корнеслов“ с подзаголовком: „Язык наш — древо жизни на земле и отец наречий иных“.

О замечательном филологе, богослове и переводчике Г. Павском подробно рассказал И. А. Чистович в главе „Перевод священных книг Ветхого Завета на русский язык протоирея Г. П. Павского“ в книге „История перевода Библии на русский язык“ (СПб., 1899). Во введении автор писал об отношении православной церкви к ивриту:

Онъ употребляемъ былъ для возстановленія подлиннаго смысла текста въ тѣхъ случаяхъ, когда греческій былъ неясенъ и еврейскій не казался поврежденнымъ. При множествѣ и разнообразіи списковъ греческаго перевода, въ которыхъ то чего либо не доставало, то было что нибудь излишнее, или перемѣшано было расположеніе частей, еврейскій текстъ употребляемъ былъ для указанія полноты или недостаточности того или другого списка и послѣдовательности и порядка чтеній. Но, при такомъ употребленіи еврейскаго текста, онъ никогда не былъ принимаемъ за норму, опредѣляющую правильность чтеній, имѣющихъ важность въ догматическомъ отношеніи. Такою нормою служило установившееся въ церкви извѣстное пониманіе и толкованіе священнаго текста, или священное преданіе.

„Чисто филологическим переводом“ назвал свои переводы Герасим Петрович Павский, отвечая на вопросы суда Синода. Будучи вполне от мира сего, назвал то ли в насмешку над судьями, то ли по неудержимой ученой наивности.

Неистовый архимандрит

Православная традиция, освятив Септуагинту и славянские переводы, невольно освятила нелепицы, несуразности и ошибки, видимые маломальски образованным глазом. К началу 19 в. стало совершенно очевидно, что единственная возможность очистить текст от ошибок — вернуться к истоку, сделав перевод Ветхого завета с иврита и арамейского, а Нового — с греческого. От века к веку росла и необходимость перевода русского, а не славянского. К началу 19 столетия у русского образованного человека (таких людей стремительно становилось всё больше и больше, и не только в дворянском сословии) было три родных языка: русский разговорный, русский литературный, русский богослужебный — славянский. И международный — французский. Потребность в исправной Библии на живом языке с еще большей остротой ощущалась внутри самой церкви, слово которой с каждым годом было пастве всё более непонятным. Но расстаться с привычным, ею освещенным славянским переводом церковь никак не могла: вся система могла обрушиться, словно карточный домик. Поэтому большинство иерархов противилось возвращенью к истокам, созданию переводов на русский, тем более, переводов с иврита. Причин тому было множество. Иврит преподавался в духовных академиях, но мало кто им в достаточной степени овладевал, а отношение к преподавателям еврейского было весьма настороженным, что объяснялось, в первую очередь, общехристианским комплексом нового Израиля, с недоумением взиравшего на старый Израиль, вопреки всему продолжающий существовать. Кроме того, а может, и прежде всего, было опасение возбудить отпадение в ересь, которая везде, в том числе и в России, стремилась к истокам. В церкви хорошо помнили борьбу архиепископа Геннадия в Новгороде с еретиками, что привело к созданию Геннадиевской библии (1499). Она была переведена частично с иврита, частично с греческого, частично с Вульгаты (ни на славянском, ни на греческом всех библейских книг не сыскали!). „Жидовствующие“ разных видов и степени углубленности в „жидовство“ во все эпохи были в России большой проблемой. Знаменательно, что первые попытки перевода на русский были предприняты не внутри церкви, а, как бы сбоку, извне, в Российском Библейском обществе, созданном „сверху“. В руководстве Общества были и церковные иерархи. Однако оно, тесно связанное с Английским, просуществовало недолго. Либерализм полинял, охранительные интересы взяли вверх, и о необходимости появления исправного текста на живом языке забыли.

Архимандрит Макарий (Михаил Яковлевич Глухарёв, 1792—1847), учивший иврит у Г. Павского, вслед за учителем переводивший библейские тексты с иврита, подобно учителю, немало претерпевший за это, характером с Г. Павским был крайне не схож. Большую часть жизни Г. Павский прожил в столице. В отличие от него, окончив духовную академию (1817), будущий архимандрит отправился в путь по стране. Вначале был отправлен в Екатеринослав, где был пострижен в монашество, где встречался с квакерами Стефаном Грелле де Мобилье и Вильмом Аллено, за что был обвинен в неправославии. В 1821 г. Макарий был назначен ректором Костромской семинарии, а в 1824 г. после отставки едет в Киево-Печерскую лавру. По дороге заехал в Саров, где старец Серафим предсказал ему тяжелый жизненный крест, что вполне оправдалось. Будучи не вполне от мира сего, Макарий искал признания и скверно с ним совместимого уединения. Не задержавшись в шумной и многолюдной лавре, где не находит покоя, а может, тяготясь непризнанием, он отправляется в известную своими садами Китаевскую пустынь под Киевом, а затем просится в Петербург, в академию. Получив отказ, направляется в Глинскую пустынь, где занимается переводами, в частности, „Исповеди“ Августина. Здесь он провел около четырех лет, пока по собственной просьбе получил назначение в Тобольскую епархию для миссионерской деятельности, которая продолжалась около пятнадцати лет до 1844 г. Мысль о переводе Писания у архимандрита Макария зародилась, вероятно, еще в Академии. К 1837 г. он перевел книгу Иова, а в 1839 г. — книгу Исайи, которые через некоторое время сверил с переводами Г. Павского (переводы других книг Писания архимандрит не считал своими; он правил, и не всегда удачно, работы Г. Павского). За несколько лет до этого в письме от 23 марта 1834 г. „О потребности для российской церкви переложения всей Библии с оригинальных языков на современный русский язык“ к своему покровителю митрополиту московскому Филарету, самому переведшему Книгу Бытия на русский язык, он доказывал необходимость перевода с оригинала: Ветхий завет — с иврита, а Новый — с греческого. Сообразуясь с тогдашней церковной и государственной ситуацией, митрополит не дал хода письму. В 1837 г. архимандрит Макарий прислал в комиссию духовных училищ перевод книги Иова с письмом на имя государя с просьбой об издании. В марте 1839 г. он, приехав в Санкт-Петербург, вновь ходатайствует об издании переводов, однако Синод оставляет прошение без действия. Через год, сделав правку своих рукописей по переводам Г. Павского, Макарий вновь и очень резко обращается в Синод, после чего ему была назначена епитимия, чтобы „молитвой с поклонами он очистил свою совесть“. Основываясь на переводе Г. Павского, Макарий перевел весь Ветхий завет, который был опубликован лишь после его смерти в журнале „Православное обозрение“ с апреля 1860 г. по декабрь 1867 г. Примерно в то же время отдельными книгами печаталась вторая версия перевода. Ученик Г. Павского, архимандрит Макарий идет по стопам учителя, стремясь к созданию перевода буквального, как и учитель, жертвуя ясностью русской речи.

В 1861 г. письмо от 23 дня марта 1834 г. архимандрита Макария митрополиту Московскому Филарету было опубликовано. Редакция журнала, предваряя письмо, напоминала читателю:

„Въ настоящее время не можетъ быть сомнѣній относительно необходимости русскаго перевода Библіи. Но въ тридцатыхъ годахъ и позднѣе эти сомнѣнія были сильны, слышались часто и повсюду“.

Главный аргумент архимандрита Макария в пользу перевода Писания на русский язык — непонимание современниками славянского, в чем косвенно и витиевато соглашался и Филарет, назвавший славянский язык „хотя ныне уже не общенародным, однако еще довольно понимаемым внимательными посетителями храмов и читателями Священных книг, даже не имеющими училищного образования“. Архимандрит Макарий писал:

Что же осталось пастырямъ нынѣшней Церкви россійской дѣлать, когда россіяне нашего времени отвыкли употреблять славянскій языкъ въ разговорахъ, въ сочиненіяхъ, въ помышленіяхъ: когда немногіе безъ затрудненій многихъ, и весьма многіе мало понимаютъ его въ священной Библіи, и въ семъ множествѣ обрѣтаются даже многіе клирики; когда живущіе среди насъ христіане иныхъ исповѣданій, читая на своихъ живыхъ языкахъ Библію, исправно переведенную съ еврейскаго и греческаго, изъявляютъ раздражительное для народной ревности сожалѣніе, что россійская Церковь не имѣетъ россійской Библіи…

Московский митрополит Филарет „по должности“ настойчиво утверждал приоритет Септуагинты и славянских переводов („О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания“, 1845). Общую методику определения исправности славянского текста по Филарету кратко можно резюмировать так. В случае неясности славянского текста следует обратиться к Септуагинте, и только в случае неясности и ее — к еврейскому тексту. Митрополит утверждал:

В православном учении о Священном Писании тексту семидесяти толковников надлежит усвоять догматическое достоинство, в некоторых случаях равняющее оный подлиннику и даже возвышающее над тем видом еврейского текста, какой представляется общепринятым в изданиях новейшего времени.

Утверждая приоритет греческого перевода, тем не менее, прекрасно сознавая, что далеко не всегда он достаточно убедителен, и, главное, что нередко Новый завет цитирует Ветхий в еврейском, а не греческом варианте, Филарет замечает:

Впрочем, уважение к тексту семидесяти толковников не должно быть такое исключительное, чтобы текст еврейский надлежало оставить совсем без внимания. Справедливость, польза и необходимость требуют, чтобы и еврейский текст также в догматическом достоинстве принимаем был в соображение при истолковании Священного Писания.

В отличие от прямого архимандрита, митрополит был обязан быть осторожным.

Заботы неуемного в своих благих стремлениях архимандрита были направлены на то, чтобы донести Писание до паствы на родном языке, при этом его нисколько не тревожит мысль о неразрывности формы и содержания. Разумеется, это отнюдь не упрек, просто время осознания необходимости передать в переводе это единств еще не пришло. Осенью 1846 г. Макарий получил долгожданное разрешение на поездку в Иерусалим, но весной, уже закончив приготовления к поездке, заболел и умер. Такова внешняя канва жизни архимандрита Макария, канонизированного в 2000 г. в лике преподобных, среди иного и за перевод Священного писания на алтайский язык. Но не этот перевод был делом жизни Макария, о котором рассказывали, что он мечтал поселиться в Святой земле, в Вифлееме, в пещере Иеронима, переведшего Библию на латынь, и там завершить труд своей жизни — перевод Писания с иврита на русский.

Перевод профессоров Киевской духовной академии

С воцарением Александра II, с либерализацией жизни России и для церкви наступили новые времена. В 1856—1859 гг. Синод принимает решения о работе над русским переводом Писания, о публикации переводов в журналах (идея была высказана еще архимандритом Макарием). В переводе Ветхого завета с иврита наряду с профессорами других академий приняли участие профессора Киевской духовной академии. В это время она была одной из четырех духовных академий России (Санкт-Петербургская, Московская, Казанская), наследницей знаменитых просветительских центров: Киево-Братской школы (1615—1631), учрежденной Елисеем Плетенецким, Киево-Могилянской коллегии (1631—1701), носившей имя митрополита Петра Могилы, Киево-Могилянской академии (1701—1817). Некогда отвергнув переводы тех, для которых они были духовной необходимостью (Г. Павского и архимандрита Макария), Синод предписал исполнить их тем, кто, не имея особых переводческих дарований, по долгу службы должен был явить Писание на русском литературном наречии. После этого оно редактировалось, вносились дополнения и изменения в соответствии с греческим текстом, Вульгатой и некоторыми другими переводами. Затем отредактированное должно было быть рассмотрено, проверено, согласовано и представлено. Работа переводчиков (тех, кто был жив) плохо координировалась, каждый действовал по своему разумению и в меру собственных знаний и литературных талантов. Привести всё в единую систему редакторам было, разумеется, не по силам. Но церковному начальству надо воздать по заслугам: проект был осуществлен! В бюрократических муках был рожден перевод, нареченный по имени автора Синодальный. Перевод в меру неточный, в меру неверный. Со стороны литературной весьма разнородный, ведь корпели над ним множество перьев! По цвету весьма сероватый. И все-таки главное: запоздав на пару столетий, перевод состоялся. Важнейший вклад в него внесли профессора Киевской духовной академии И. П. Максимович (1807—1861), М. С. Гуляев (1828—1866), А. А. Олесницкий (1842—1907). Последний, самый молодой из них, окончив Киевскую духовную академию в 1867 г., был оставлен в ней преподавателем еврейского языка и библейской археологии. В 1873 г. он впервые побывал в Палестине, где изучал древние памятники. Две основных сферы интересов ученого тесно переплелись: исследование и перевод на русский язык книг Ветхого завета и библейская археология. В обоих он шел прежде неизведанными в русской науке путями. Чтобы продемонстрировать это, достаточно назвать несколько его важнейших работ: Риѳмъ и метръ въ ветхозавѣтной поэзіи (1872), Судьбы древнихъ памятниковъ Святой Земли (1875), Книга Притчей Соломоновыхъ и ея новѣйшіе критики (1884), О древнемъ имени Божіемъ (1887), Ветхозавѣтный Храмъ въ Іерусалимѣ (1889), Мегалитическіе памятники Святой Земли (1895). Пожалуй, первым в России А. А. Олесницкий начал заниматься поэтикой библейского текста.

Библия являлась для него не сборником трудных и легких текстов, а живой книгой, полной глубины и красоты, говорящей к тем, кто умеет понимать ее, и особенностями своего языка, и своими образами, и всем строем своей речи.

Так писал В. П. Рыбинский, блестящий ученик замечательного учителя, написавший под его руководством диссертацию „Древнееврейская суббота“.

В „Предварительных замѣчаніях о книгѣ Пророка Исаіи“ А. А. Олесницкий высказал немало нетривиальных суждений. Говоря о составе пророчества, он отмечал: „Книга, надписываемая именемъ сего пророка, — одна изъ обширнѣйшихъ книгъ св. писанія. Она содержитъ въ себѣ собраніе рѣчей, сказанныхъ пророкомъ предъ царями и народомъ въ разное время. Въ ней есть кромѣ того историческія замѣчанія и цѣлыя повѣствованія“. В третьем из шести „Предварительных замѣчаній“ А. А. Олесницкий говорит о характере текста: „Продолжительность пророческаго служенія Исаіи и самое содержаніе его книги заставляютъ думать, что въ ней находятся не всѣ вдохновенныя рѣчи великаго пророка. Во всей книгѣ нѣтъ ни одного указанія на то, чтобы онъ самъ записывалъ свои пророчества. Это даетъ справедливый поводъ догадываться, что его рѣчи собраны разными лицами, частію по памяти, частію по современнымъ запискамъ. На это нѣтъ никакихъ несомнѣнныхъ доказательствъ, но иначе нельзя объяснить недостатокъ полноты и непослѣдовательность въ порядкѣ времени многихъ рѣчей“.

Одна из традиционных переводческих проблем — несоответствие рода ключевого слова в языке-преемнике. Такое слово в 1 главе Иешаяѓу — „город“, оно в иврите женского рода. В моем переводе оно заменено (что объяснено в примечании) словом „столица“: смысл не изменился, а род сохранен. Такое насилие над текстом-транслятором, на мой взгляд, вполне допустимо. У А. А. Олесницкого „город“ становится, добро бы блудником, но — блудницей. Другая проблема — слишком грубая пересадка текста в иноязычную почву и другую эпоху: „князь“, „гусли“, заимствованные у Филарета.

Родившийся в семье профессора Киевской духовной академии Михаил Спиридонович Гуляев прожил короткую жизнь, умерев от холеры, так и не дождавшись выхода в свет книги своих переводов, которые были выполнены в рамках подготовки Синодального издания: Историческія книги Священнаго Писанія Ветхаго Завѣта. (Четыре книги Царствъ, двѣ книги Паралипоменонъ, книга Эздры, книга Нееміи и Эсфирь). — Переводъ съ еврейскаго языка, съ подстрочными примѣчаніями: филологическими, археологическими, историческими и друг. Профессора Кіевской Духовной Академіи Михаила Гуляева. — Кіевъ: Въ типографіи И. и А. Давиденко, 1866. В предисловии к книге М. С. Гуляев дает краткий исторический обзор событий, отраженных в библейских текстах, выделяет основных персонажей повествования, поднимает вопрос об авторах книг, источниках, которыми они пользовались, но, к сожалению, ни слова не произносит о принципах перевода. Книги Шмуэля (две первые книги Царств) отличаются исключительным литературным единством, достигающимся повторяющимися мотивами и сюжетными моделями. Повествования об исторических событиях и „частной“ жизни, отдельные новеллы, молитвы, плачи, притчи, экспрессивные диалоги и монологи героев — всё это делает их с литературной точки зрения чрезвычайно разнообразными. Большая часть текста написана простой, повествовательной, ритмизованной прозой, иногда переходящей в поэзию, что М. С. Гуляев стремится передать в переводе, очищенном от славянизмов и иных архаизмов, как редко какой перевод его времени.

В И. П. Максимовиче редко соединились интерес к словесности и знание иврита и Ветхого завета. Сочетание подобных достоинств в переводчиках, рекрутированных Синодом, было редкостью. Жаль, что на поприще переводов книг Ветхого завета проф. Максимовичем было сделано мало. В некрологе читаем:

Въ послѣднее время онъ посвятилъ труды свои переводу священныхъ книгъ Ветхаго Завѣта съ еврейскаго языка на русскій. Первою книгою, имъ переведенною, была книга Екклезіаста; переводъ этой книги въ прошломъ году посланъ въ Петербургъ на разсмотрѣніе, и, вѣроятно, скоро выйдетъ въ печати. Смерть застала его за переводомъ 1-й книги Царствъ, который началъ печататься въ Трудахъ Кіевской Духовной Академіи за 1861 годъ. Онъ представилъ въ редакцію переводъ 16 главъ этой книги, послѣ его смерти нашли въ его кабинетѣ черновой переводъ 17-й главы и нѣсколькихъ стиховъ 18-й. Если бы продлилась его жизнь, онъ могъ бы сдѣлать довольно полезнаго по этой части, зная еврейскій языкъ такъ, какъ не многіе знаютъ его у насъ въ Россіи.

Переводя Екклесиаст с иврита (насколько известно, это первый перевод книги на русский с оригинала), И. П. Максимович в гораздо меньшей степени, чем переводчики предыдущего поколения (Г. Павский и архимандрит Макарий), жертвовал ясностью русского языка, вне закона объявив славянизмы. Однако он не пытается следовать ритму оригинала, то ли в нем не признавая поэзию, то ли не ощущая возможности ее передать. Перевод И. П. Максимовича прозаический, и четкий, упругий, афористичный Коѓелет предстает рыхлым, тяжеловесным Екклесиастом с длинным, перегруженным, трудно дышащим синтаксисом. В первом же стихе мы сталкиваемся с противоречием. Заглавие книги — транслитерация с греческого, а тот, от имени которого „произносится“ текст, именуется в переводе с греческого „проповедник“. Казалось бы, или — или. Вопрос и в том, насколько „проповедник“ сказано точно. На иврите Коѓелет (слово встречается в ТАНАХе единственный раз) — от корня со значением „собирать“, „созывать“, и более точный его перевод Собиратель. В качестве варианта для Синодального создавался еще один перевод Коѓелета, признанного для этого очень трудным, — профессоров В. А. Левисона и Д. А. Хвольсона, знакомых к началу своей работы с трудом И. П. Максимовича. Их перевод озаглавлен Екклезіастъ, или Проповѣдникъ. А в самом тексте появляется проповедник, как и у И. П. Максимовича, с прописной, хотя совершенно ясно, что речь идет о прозвище конкретного человека. Согласно Традиции, Коѓелет — это Шломо (Соломон), единственный сын царя Давида, бывший царем в Иерушалаиме. Согласно мидрашу Коѓелет раба, имя получено царем, ибо он произносил свои речи в собрании, публично; по Раши: ибо собрал много мудрости; по Авраѓаму ибн Эзре: ибо в нем собралась большая мудрость. К слову, в Синодальном переводе Коѓелет назван Екклесиастом, у переводчика на украинский И. Огиенко — Проповідником, в переводе короля Джеймса — Preacher, у современных переводчиков: Кохелет — у Э. Г. Юнца, Проповедующим в собрании — у И. Дьяконова, Коэлетом — в переводе под ред. Д. Йосифона.

Синодальный перевод. Вокруг и после него

В журнале „Христианское чтение“ за 1874 г. (ч. 1), издававшимся Санкт-Петербургской духовной академией, была опубликована статья „Исторія ветхозавѣтнаго текста и очеркъ древнѣйшихъ его переводовъ по ихъ отношенію къ подлиннику и между собою“, начинавшаяся так:

Въ числѣ благодѣтельныхъ дѣяній нынѣшняго царствованія будущія поколѣнія назовутъ также переводъ Священнаго Писанія на понятный народу языкъ.

Всякій мыслящій человѣкъ, свободный отъ антирелигіозныхъ предразсудковъ, хотя бы онъ самъ относительно религіи придерживался крайне отрицательныхъ взглядовъ, долженъ признать, что мы значительною, быть можетъ, и прекраснѣйшею и лучшею долею нашей цивилизаціи обязаны Библіи.

Автором статьи был Д. А. Хвольсон (1819—1911). После воцарения Александра II митрополит Филарет добился от Синода согласия на подготовку перевода Писания и использование для этого масоретского текста. В основу перевода был положен текст Российского Библейского Общества. Окончательная редакция осуществлялась Синодом и лично митрополитом Филаретом вплоть до его смерти в 1867 г. Переводы Г. Павского и Макария Глухарева были заново отредактированы, и в 1876 г. вся Библия была издана „для домашнего назидательного чтения“. Так завершилась многострадальная эпопея по созданию Синодального перевода. Он был выполнен с масоретского текста, в круглых скобках введены добавления Септуагинты, включенные в Елисаветинскую Библию. В 1882 г. под заглавием „Священные книги Ветхого Завета“ в Санкт-Петербурге по заказу Британского библейского общества был опубликован Ветхий Завет в синодальном переводе с устранением вставок. Вероятно, эта версия послужила основой при перепечатке баптистами в 1926 г. за рубежом, а позже Израильским библейским обществом (Иерусалим, 1991, 1992).

Главным вдохновителем Синодального перевода был митрополит Филарет. А одним из главных исполнителей — Д. А. Хвольсон, включенный вместе с еще двумя профессорами Санкт-Петербургской духовной академии

Е. И. Ловягиным (1822—1909) и М. А. Голубевым (1824—1895), а также историком П. И. Савваитовым (1815—1895) в комиссию по переводу Ветхого завета с иврита. Принявший православие выдающийся русский востоковед, гебраист, член-корреспондент Императорской академии наук (1858), автор множества научных трудов Д. А. Хвольсон подготовил бо́льшую часть книг Ветхого завета, а затем при помощи П. И. Савваитова продолжил работу, начатую В. А. Левисоном. Среди переводов Д. А. Хвольсона — Первая книга Царей (в русской традиции: Третья книга Царств). Свободный от архаики, этот перевод лаконичен, в нем минимум служебных слов, от обилия которых страдают едва ли не все русские переводы, не умеющие изжить лексическую вольность языка, не экономящего слова, которыми воссоздается отнюдь не привольная, далекая и во времени и пространстве изначально жесткая речь. Д. А. Хвольсону в определенной мере удается передать риторику моленья Шломо и внутреннюю силу повествования о том, как собрал царь в Иерушалаим со всего Израиля знатных людей, чтобы, принося жертвы, отнести „ковчегъ Господень и скинію собранія“ в построенный Храм. Кстати, думается, мало у кого из читателей, как современных, так и прежних времен, не возникал вопрос, что это такое скинія ?

Греческий генезис русского православного богослужения дамокловым мечом нависал да и нависает над стремлением дать русскому читателю максимально точный (значит, с иврита) перевод ветхозаветных книг. Иврит или греческий? С одной стороны, точность должна быть превыше всего, ведь сам Спаситель цитировал тексты, которые знал наизусть. С другой стороны — для славян происхождение и почти вся история бытования Писания в России было греческим. Отсюда — один из сотен вопросов: что такое скинія (др.греч., скэнэ, шатёр) и дать ли русский эквивалент этого слова? Существует ли, удачно ли впишется? Какие ассоциации вызовет? Не будут ли мешать другие значения этого слова?

Одним из следствий появления Синодального перевода стала полемика между епископом Феофаном и ответившим на его статью П. И. Горским-Платоновым (Нѣсколько словъ о статьѣ преосвященнаго епископа Ѳеофана: „По поводу изданія Священныхъ книгъ Ветхаго Завѣта въ русскомъ переводѣ“). Первый был противником перевода на русский, тем более с древнееврейского, повторяя аргументы Киевского митрополита Филарета. Выпускнику, а затем профессору Московской духовной академии, гебраисту П. И. Горскому-Платонову (1835—1904) в 1863 г. было поручено исправление текста псалмов, перевод которых был сделан еще в 1822 г. Библейским обществом. Он был сторонником перевода на русский, повторяя аргументы Московского митрополита Филарета. Выделяя курсивом цитируемое, в начале статьи П. И. Горский-Платонов определяет:

Цѣль статьи показать истинное значеніе недавно изданнаго русскаго перевода. Значеніе это, по мысли автора, весьма невелико. Онъ думаетъ, что еврейскій текстъ Священныхъ книгъ испорченъ, и потому переводъ съ него можетъ представлять только нѣчто для соображеній къ пониманію подлиннаго слова Божія; думаетъ, что греческій переводъ ветхозавѣтныхъ книгъ (съ котораго сдѣланъ и нашъ славянскій) имѣетъ точное соотвѣтствіе и согласіе съ тѣмъ словомъ, какое первоначально изошло изъ устъ и рукъ пророческихъ на еврейскомъ.

Приведем выдержки из обширной статьи, которые в достаточной степени дают представление о содержании и тоне ответа П. И. Горского-Платонова. Как и в полемике Филаретов, камнем преткновения является авторитет греческого перевода. По слову П. И. Горского-Платонова,

различие между текстом на древнееврейском и греческом ограничивается тѣмъ, что нѣкоторые стихи, чаще части стиховъ и еще чаще отдѣльныя выраженія и слова представляютъ въ греческомъ переводѣ не тотъ смыслъ, какой представляютъ они въ текстѣ еврейскомъ. Такихъ разностей несравненно менѣе, чѣмъ сходства или тождества между текстами. Если переложить на цифры число случаевъ, когда оба тексты совершенно сходны и когда они разнятся между собою, то цифры по нашему убѣжденію, основанному на посильномъ изученіи этого предмета, должны быть употреблены такія: на сто словъ приходится пять словъ разницы греческаго текста отъ еврейскаго, а въ девяносто пяти словахъ оба тексты сходны между собою. Говоря это мы имѣемъ въ виду весь составъ Библіи. Въ иныхъ отдѣльныхъ книгахъ разности болѣе, въ иныхъ менѣе. Въ пятокнижіи напр. и въ историческихъ книгахъ этой разности менѣе, въ учительныхъ и нѣкоторыхъ изъ пророческихъ книгъ болѣе. Этими счетами мы не хотимъ выразить ту мысль, что разность между еврейскимъ и греческимъ текстами не важна; мы хотимъ только указать ея истинные предѣлы. По нашему убѣжденію греческій текстъ только въ двадцатой своей долѣ расходится съ текстомъ еврейскимъ.

Следующее соображение является продолжением выше приведенного. Высказывая его, П. И. Горский-Платонов не может удержаться от сарказма:

Если въ греческомъ переводъ святая церковь указала намъ подлиннѣйшее откровеніе ветхозавѣтное ; то въ какое затрудненіе придется стать автору предъ тѣми мѣстами Новаго Завѣта, въ которыхъ приводятся слова Ветхаго Завѣта по еврейскому тексту, не согласно съ текстомъ греческимъ? Таковы напр. мѣста: Матѳ. 11, 15. Ср. Ос. 11, 1, Матѳ. 8, 17. Ср. Исаіи 53, 4; Іоан. 19, 37. Ср. Зах. 12, 10; Рим. 9, 17. Ср. Исх. 19, 16. Авторъ, конечно, не согласится съ мыслью, что апостолы не умѣли опредѣлить подлиннѣйшаго откровенія ветхозавѣтнаго. Если же не согласится, то долженъ принять, что греческій переводъ не представляетъ собою подлиннѣйшаго откровенія ветхозавѣтнаго. Если бы онъ былъ таковъ: то апостолы пользовались бы въ указанныхъ мѣстахъ только имъ, а не еврейскимъ текстомъ отъ него отличнымъ и въ то же время одинаковымъ съ нынѣшнимъ текстомъ еврейскимъ.

И, наконец, ироничный пассаж по поводу утверждения, что иудеи (с древнейших времен самым тщательным образом сохранявшие текст Писания) намеренно портили ветхозаветный текст:

Окажется при разсмотрѣніи Ветхаго Завѣта, что „злоумные“ іудеи не съумѣли, при всѣхъ удобствахъ, испортить ни одного мѣста изъ числа тѣхъ, которые имъ полезно было бы испортить, еслибы они этого когда-нибудь желали. Ни обличеніе ихъ нравственныхъ качествъ, упорства и невѣрія, ни пророчества относительно ихъ плачевной судьбы, относительно ихъ разсѣянія; ни пророчества о Мессіи, находившія постоянныя и ясныя приложенія къ лицу Іисуса Христа, — ничто подобное не было испорчено іудеями. Что-нибудь одно изъ двухъ: или іудеи, при всемъ своемъ коварствѣ, были очень просты и несообразительны; или же предположеніе о порчѣ ими Библіи, вслѣдствіе христіанскихъ обличеній, самою Библіею разрушается совершенно.

В 1890 г. ученый опубликовал комментированный перевод с иврита книги Имена (Исход), достаточно точный, без архаизмов, многословия, излишних служебных слов, с передачей ритмического рисунка. Оставаясь верным сложившейся к его времени традиции, он использует слово „фараон“. Я же транслитерирую: Паро. Мои предшественники в этом: В. И. Кельсиев и перевод под ред. Д. Йосифона. Дословное значение слова в египетском: большой дом. Поскольку за единственным исключением в ТАНАХе не приводится имя египетского властителя, слово, по сути, выполняет роль собственного, потому и дается с заглавной.

Один из факторов, отяжеляющих перевод на русский язык, — названия народов. У П. И. Горского-Платонова звучит так:

И сошелъ Я избавить его отъ руки Египтянъ и возвести его изъ земли сей въ землю добрую и пространную, въ землю, текущую молокомъ и медомъ, въ мѣсто Хананеевъ и Хеттеевъ, Амореевъ и Ферезеевъ, Евеевъ и Іевусеевъ.

— 3:8

Имена народов, населявших землю, обетованную Израилю до прихода евреев, равно как и других (например, амалекяне), делает чтение (о произнесении не стоит и говорить) крайне нелегким. Не видя смысла в русификации, я эти собственные транслитерирую, делая их легче читаемыми и произносимыми: кнаани и хити, и эмори, и призи, и хиви, и иевуси.

Среди переводчиков Писания с иврита немало личностей незаурядных. Но столь экзотическая, пожалуй, одна. Священнослужители, профессора духовных академий, митрополит — всё к месту, и споры и распри. Но эмигрант, осужденный, раскаявшийся, вернувшийся и прощенный?! Верные слуги царя и отечества поступают, как следует поступать верным слугам царя и отечества. Присяжные их враги действуют, как действовать должно врагам. А здесь? Дед — священник, отец — чиновник. В. И. Кельсиев учился в Императорском коммерческом училище за счет Российско-Американской компании, а изучал языки, слушал лекции на восточном факультете СанктПетербургского университета. Параллельно: Н. А. Добролюбов, Н. С. и В. С. Курочкины. В 1858 г. отправился бухгалтером на Аляску, с корабля сошел в Плимуте. Так всю жизнь, что ни делал, не завершал, куда ни ехал, не добирался. Русский эмигрант в Англии? Сила притяжения — А. И. Герцен, Н. П. Огарев, М. А. Бакунин. В семье Герцена давал уроки русского языка его дочери. Вольная русская типография, „Колокол“, и — старообрядцы: самобытность, потенциал антиправительности, материалы по истории раскольничества, по фальшивому турецкому паспорту едет в Петербург и Москву. „Загадочным человеком“ его Н. С. Лесков назовет, а А. И. Герцен в „Былом и думах“ (ч. 7, гл. 1) расскажет:

Весной возвратился из Москвы и Петербурга Кельсиев. Его поездка, без сомнения, принадлежит к самым замечательным эпизодам того времени. Человек, ходивший мимо носа полиции, едва скрывавшийся, бывавший на раскольничьих беседах и товарищеских попойках — с глупейшим турецким пассом в кармане — и возвратившийся sain et sauf [здоровым и невредимым, фр.] в Лондон, немного закусил удила.

Герцен Кельсиеву льстил. Тот закусывал удила и много и часто, чем дальше — сильнее и чаще. При поддержке Н. П. Огарева для пропаганды социалистической идеи среди широких народных масс в качестве приложения к „Колоколу“ была основана газета „Общее вече“. Выходила два года: свобода вероисповедания, русский самобытный общинный социализм. Широкие народные массы в лице епископа Пафнутия (Овчинникова) наложили старообрядцам (на них, в первую очередь, и было рассчитано „Общее вече“) запрет на отношения с безбожниками. Но газеты „нигилисту с религиозными приемами“, который „от постоянной критики всего общепринятого… раскачал в себе все нравственные понятия и не приобрёл никакой нити поведения“ (А. И. Герцен), было отнюдь недостаточно. Оставив жену с дочерью на попечение А. И. Герцена, он оправляется в Австро-Венгрию, где его принимают за русского шпиона и вынуждают покинуть страну. Оттуда — в Константинополь, затем — в Тульчу на Дунае, близ русской границы, где основывает коммуну. Он бежит от судьбы, а судьба догоняет. Идеи вспыхивают и гаснут, дела, как вода, уходят в песок. Ему нужны все, ему нужно всё, в результате ни на что он не годен, никому он не нужен. Умирает брат, он начинает пить, оставляет коммуну, бежит на Балканы, в Задунайские княжества. Умирают дети, жена, он сам им выкапывает могилы, хоронит, бежит в Вену, путешествует по Венгрии и Галиции, пишет корреспонденции, очерки, публикуя в русских газетах. В тоске и отчаянии прибывает в Скуляны, в Бессарабии, сообщает, что эмигрант, пишет, находясь в тюрьме, „Исповедь“, отрекается от нигилизма. Александр II, прочитав, дарует прощение. Последние пять лет жизни убегает от прошлого: женится, пишет этнографические очерки, исторические повести, публикуя в славянофильских и консервативных изданиях, пьет, впадает в апатию, в возрасте 37 лет судьба окончательно его настигает.

Он многое в мире страстно желал изменить, свое противопоставить привычному, компромиссному, в том числе желал сделать иной, чем замыслил Синод, перевод Пятикнижия. В 1860 г. под псевдонимом Вадим была издана „БИБЛІЯ. СВЯЩЕННОЕ ПИСАНІЕ ВЕТХАГО И НОВАГО ЗАВѢТА. Переведенное съ еврейскаго независимо отъ вставокъ въ подлинникѣ и отъ его измѣненій, находящихся въ греческомъ и славянскомъ переводахъ“. В предисловии ниспровергатель устоев, переводчик-максималист писал:

Задачею предлагаемаго труда поставили мы себѣ возможно точный переводъ Библіи. Мы хотѣли доставить всѣмъ и каждому возможность имѣть подстрочный переводъ еврейскаго подлинника, и по этому переводу изучать и изслѣдывать писаніе, въ полной увѣренности, что переводъ есть ближайшая, почти фотографическая копія текста.

Образцом для перевода, по собственному признанию, послужила работа А. Бениша, в 1851 г. выпустившего перевод Писания на английский язык.

Онъ сдѣлалъ свой переводъ для своихъ соотечественниковъ англійскихъ евреевъ, и, согласно съ уваженіемъ, которое питаютъ евреи къ буквѣ текста, онъ перевелъ его слово въ слово. Точность этого перевода изумительна.

Вот где собака зарыта! Что под влиянием Бениша переводит В. И. Кельсиев? Бениш переводил для „англійскихъ евреевъ“, следовательно, переводил он Пятикнижие, первую книгу ТАНАХа. Следуя за ним, стремясь к „фотографичности“ текста, что само по себе невозможно, а упрямое стремление к этому просто наивно, В. И. Кельсиев переводит для православных (!) не Ветхий завет, но ТАНАХ. Понятно, его христианину читать не зазорно, равно как еврею — Ветхий завет. При этом и тот и другой ясно должны сознавать, что читают. Греческий перевод может быть призван для понимания темных мест в ТАНАХе, но не с решающим голосом! В то же время, переводя Ветхий завет с иврита, не учитывать Септуагинту и под ее влиянием возникшую русскую традицию, никак невозможно! Одним словом, ТАНАХ и Ветхий завет, как в оригинале, так и в переводе, — разные книги, очень близкие, во многом и совпадающие, и все-таки разные. Поэтому в моем переводе, как и в любом ином переводе ТАНАХа на русский, Хава и Ноах, точно передающие звучание имен на иврите, единственно возможные имена, которые в Ветхом завете на русском не слишком уместны. Не сознавая разницы между ТАНАХом и Ветхим заветом, становясь на ходули, пишет В. И. Кельсиев:

Мы знаемъ какъ многіе не довольны будутъ за то что мы писали еврейскіе имена, такъ какъ онѣ произносятся по еврейски а не такъ, какъ принято ихъ произносить въ церковныхъ книгахъ. Но, опять таки отвѣчаемъ, не наша вина. Библія говоритъ не объ Авраамѣ а объ Абраамѣ, не объ Моисеѣ а объ Моше.

По этому поводу протоирей М. С. Симонович, откликнувшийся на перевод Вадима, писал:

Не знаю, много ли выиграетъ свобода изслѣдованія отъ того, что Ной названъ Ноахомъ, Ева — Хавою, Исаакъ — Іицэхакомъ, Моисей — Моше, и т. д. Но вѣрно то, что ни одинъ изъ переводовъ Библіи на новые европейскіе языки не держится Вадимова произношенія, и справедливо.

Отмечая трудности, его ожидавшие, В. И. Кельсиев ссылался, и справедливо, на не готовность русского литературного языка принять в себя его текст.

Перевести библію на нѣмецкій или на англійскій гораздо легче чѣмъ перевести на русскій. Нашъ языкъ до того не привыкъ къ библейскимъ оборотамъ, къ библейской рѣчи, необходимо полной гебраизмовъ, что мы почти на каждомъ стихѣ встрѣчали неодолимыя препятствія. Всѣ эти выраженья, такъ дико звучащія для русскаго уха, ни чуть не странны, когда вы встрѣчаете ихъ на англійскомъ или на нѣмецкомъ… Причина этого понятна. Европейскіе языки выросли, развивались и даже, можно сказать, родились переводами библіи. Почти вся европейская литература ведетъ свое начало съ реформаціи. Оттого и библейскій языкъ для нихъ свой; онъ имъ легокъ, и понятенъ. У нихъ есть по десяти переводовъ библіи для каждаго языка.

Осознавая, что язык его перевода выглядит странно, В. И. Кельсиев писал:

Мы хотѣли прежде всего точности перевода, его возможно большей вѣрности съ подлинникомъ, и потому, рѣшились даже слѣдовать еврейскому словорасположенію. У насъ не было готовыхъ ни языка, ни выраженій, ни образца и потому можетъ быть мы впали въ крайность.

Оценивая работу Вадима, протоирей М. С. Симонович писал:

Почти фотографическая, какъ выражается Вадимъ, точность перевода Библіи, конечно имѣетъ извѣстныя достоинства, но по исключительности своей она едва ли терпима: для того, чтобы понимать подобный переводъ, нужно быть хорошо знакомымъ съ духомъ еврейскаго языка.

Приговор был однозначным, и нельзя не признать, справедливым. Достаточно того, что ковчег свидетельства в переводе Вадима стал Сундуком Союза Сущего. Даже доброжелательный А. И. Герцен счел перевод неудачей. Время приговор не оспорило, и, тем не менее, стремление В. И. Кельсиева к точности следует оценить. Во всяком случае, А. И. Герцен считал, что он ускорил работу над Синодальным. То, что и в этом начинании В. И. Кельсиев потерпел неудачу, видимо, было предопределено его характером и всей не слишком задавшейся страннической судьбой. И все же работа его была не напрасна. Хотя бы потому, что подтвердила: перевод вообще, Писания в первую очередь, — осторожный, напряженный поиск золотой середины, подобный сказанному об исполнении заповедей:

Осторожно их исполняйте, как Господь Бог вам заповедал, не отходя ни вправо, ни влево.

— Слова, Дварим 5:28

Не отмечая нелепиц (охотников этого сделать было достаточно) и особенностей перевода В. И. Кельсиева, отметим, в частности, что тетраграмматон он передает словом Сущий, что предпочел слову Египет транслитерацию ивритского Мицраjим (именно так, с заимствованной буквой), предпосылал отдельным главам заглавия. Кстати, топонимы в своем переводе я даю, игнорируя русскую традицию, максимально близко к оригиналу. В черновых вариантах был и Мицраим. Почему сменился Египтом? Не ложился в текст, не прижился!

Сага о переводах, противостоянии Филаретов московского и киевского, борьба сторонников перевода с иврита и греческого растянулась на половину столетия. После выхода Синодального публиковались переводы отдельных книг с иврита, рассчитанные на еврейского читателя, общим достоинством которых была верность оригиналу, а недостатком — многословие и не совсем русский язык. Один из переводчиков О. Н. Штейнберг (1830—1908) служил раввином, затем инспектором Виленского еврейского учительского института. Он составил грамматику древнееврейского языка, „Еврейский и халдейский этимологический словарь по книгам Ветхого Завета“, перевел Пятикнижие, книгу Иеѓошуа, книгу Судей, обе книги Шмуэля, книгу пророка Исайи. Переводя, сопоставлял масоретский текст с Септуагинтой и другими древними переводами. Событием стал выход в свет многих ветхозаветных книг в переводе с греческого П. А. Юнгерова, умершего от голода в 1921 г.

Отдельными частями ТАНАХ в переводе В. А. Левисона и Д. А. Хвольсона публиковался в Лондоне в 1866—1874 годах. В 1877 году в Вене Британское библейское общество опубликовало полный текст ТАНАХа. В дальнейшем этот перевод перепечатывался с параллельным еврейским текстом (Вена, 1888, 1897 и др.). С пометой „предназначенный для евреев“ он ввозился в Россию. В 1862 г. в Берлине вышел перевод на русский с иврита Пятикнижия Л. Мандельштама, в издании 1872 г. он был дополнен переводом Псалмов. Книга Псалмов в переводе А. Пумпянского была издана в Варшаве в 1871 г. В 1891 г. им же был опубликован в Петербурге перевод Притч. В 1875 г. вышел перевод Пятикнижия, изданный И. Герштейном, И. Л. Гордоном и Л. Левандой. И. Пирожников опубликовал перевод Плача (Вильна, 1900), Псалмов (там же, 1902) и книги Эстер (там же, 1903). Значительным событием стали переводы А. Эфроса: Песни Песней

(1909) и книги Рут (1925). В 1916 г. Л. Ярошевским был опубликован перевод Песни Песней. В октябрьском номере „Странника“ за 1903 год было объявлено о начале издания „Толковой Библии“ А. П. Лопухина. Он успел подготовить комментарий к Пятикнижию, и хотя год спустя умер, однако издание было продолжено и завершилось в 1913 году.

После долгого перерыва в 1973 г. в книге „Поэзия и проза Древнего Востока“ были опубликованы в переводе С. Апта книга Ионы и 6-8 главы о Потопе из книги Вначале, в переводе И. Брагинского Рут (Руфь), в переводе С. Аверинцева Иов. Сначала в периодике, а в 1993 г. отдельной книгой был опубликован комментированный перевод И. Шифмана: Учение. Пятикнижие Моисеево (1993). В 1992 г. израильским издательством „Шамир“ был выпущен перевод Пятикнижия с фрагментами традиционных комментариев (редактор перевода П. Гиль; под общей редакцией Г. Брановера). А в 1975, 1978 гг. институтом им. раввина Кука под ред. Д. Йосифона был издан ТАНАХ. Оба издания опираются на Синодальный перевод. С середины 1990-х годов перевод с иврита на русский Писания осуществлялся обновленным Библейским обществом.

Украинские переводы

На сегодняшний день насчитывается три полных перевода Ветхого завета с иврита на современный переводчикам украинский язык: Пантелеймона Кулиша, Ивана Пулюя и Ивана Нечуй-Левицкого; Ивана Огиенко; Ивана Хоменко (перевод Р. Турконяка выполнен с греческого языка, перевод митрополита, впоследствии патриарха Филарета вообще сделан с русского Синодального перевода). Важнейшим катализатором утверждения украинского литературного языка и решения связанной с этим проблемы перевода Писания был выход в свет „Кобзаря“ в 1860 г., в составе которого были написанные Тарасом Шевченко еще в 1845 г. перепевы псалмов.

Чи Ти мене, Боже милий,

Навік забуваєш,

Одвертаєш лице Своє, Мене покидаєш?

Доки буду мучить душу І серцем боліти?

Доки буде ворог лютий На мене дивитись

І сміятись!.. Спаси мене,

Спаси мою душу, Да не скаже хитрий ворог:

„Я його подужав“.

І всі злії посміяться,

Як упаду в руки,

В руки вражі, спаси мене Од лютої муки.

Спаси мене, помолюся

І воспою знову

Твої блага чистим серцем,

Псалмом тихим, новим.

— 13, в православной традиции 12

У первого полного перевода на украинский судьба была трудной. Работа была начата в то же время, когда был продолжен после долгого перерыва перевод на русский, завершившийся Синодальным изданием, в начале 1860-х гг. Решился на этот шаг писатель, этнограф, переводчик Пантелеймон Кулиш (1819—1897). Изучив древнееврейский, он переводил Ветхий завет и издал Пятикнижие, книгу Иова, „Псалтирь або книгу хвали Божої, переспів український“. В 1872 г. он завершил перевод Ветхого завета, но рукопись при пожаре сгорела. Кулиш вновь взялся за перевод, но закончить его не успел. Завершали работу И. Нечуй-Левицкий и И. Пулюй. Издание полной Библии на украинском языке было осуществлено в начале 20 в. Библейским обществом.

Второй полный перевод Писания на украинский был начат в 1917 г. министром просвещения и министром вероисповеданий Украинской Народной республики профессором И. И. Огиенко (1882—1972), который считал, что такой перевод должен стать „наилучшим учебником для изучения украинского языка“. Перевод Ветхого завета с иврита был завершен в 1940 г., а полностью Библия в переводе митрополита Украинской Греко-Православной церкви в Канаде Илариона (И. И. Огиенко) была опубликована в 1962 г. Ее текст был снабжен серьезным вспомогательным аппаратом и разделен на фрагменты, снабженные заголовками.

Третий полный перевод Писания на украинский язык И. С. Хоменко (1892—1981) принято называть „римским“, поскольку священник работал над ним в основном в Риме и на острове Капри. Работа проходила под эгидой Украинской Греко-Католической церкви. Отредактированный, прокомментированный, снабженный примечаниями, указателями перевод с иврита, арамейского и древнегреческого „Святе Письмо Старого і Нового Завіту“ увидел свет в 1963 г. Вплоть до смерти, немного не дожив до 90 лет, И. Хоменко готовил второе издание, полагая, что редакторы и цензоры исказили его работу.

Среди трех переводов, безусловно, выделяется работа митрополита Илариона. Два других перевода, в особенности П. Кулиша, библейский текст слишком одомашнивают, представляя события происходящими не в далеком времени и отдаленном пространстве, а здесь, сейчас, так сказать, на хуторе близ Диканьки, где библейские герои говорят на простонародном языке бурлескной „Энеиды“ И. П. Котляревского. Для сравнения достаточно вслушаться в то, как звучит предсмертная речь Моше (Слова 32:1-43), например, 5 стих: „кодло, що перевернулось і спроневірилось“ (П. Кулиш); „кодло крутіїв зрадливих“ (И. Хоменко); но: „покоління невірне й покручене“ (И. Огиенко); „поколение упрямое, криводушное“ (мой перевод). В 15 стихе появляется обычно ласковое, торжественное, а в этом контексте весьма ироничное имя Израиля — Иешурун (от корня со значением „прямой“, „справедливый“, „праведный“). И. Огиенко и И. Хоменко повторяют его близко к оригинальному звучанию: Єшурун. П. Кулиш его переводит (хотя верно, но, по сути, нелепо): праведник. И получается у него вместо горькой иронии оригинала нечто псевдонародное:

І потовстїв праведник та й став буяти; ти став товстий, грубий, жирний! І покинув він Бога, що сотворив його, і став гордувати скельою спасення свого.

В песни Моше есть немало чеканных стихов. Например, он говорит о врагах:

Вино змеиное — их вино,// яд гадюк беспощадный.

— 33

Великолепно этот стих звучит у И. Огиенко:

вино їхнє зміїна отрута і гадюча погибельна їдь!.

Совершенной невнятицей — у П. Кулиша:

Вино їх се їдь гадюча і погибельна отрута змієва;

у И. Хоменко, почти повторившего П. Кулиша:

Вино їхнє — їдь гадюча, погубна отрута гадів.

В отличие от переводов П. Кулиша и И. Хоменко, лексика И. Огиенко строже, ритм ближе к оригиналу. Сравним, к примеру, первый стих переводов той же 32 главы:

Прихилїтесь небеса, я промовляти буду; слухай і ти, земле, слова з уст моїх!

— П. Кулиш

Вслухайтесь небеса, я промовлятиму, слухай слів моїх, земле!»

— И. Хоменко

Слухай, небо, а я говоритиму, і хай почує земля мову уст моїх!

— И. Огиенко

Отмечу, второе полустишие у И. Хоменко получилось удачней, строже, энергичней, ближе к чеканному ритму подлинника, чем у И. Огиенко. А так это звучит в моем переводе:

Внимайте, небеса, буду я говорить,

услышит земля речения моих уст.

Запоздалая рецензия

В позднесоветские времена, когда борьба с религией поутихла, было опубликовано в качестве литературных памятников несколько ветхозаветных текстов. В 1977 г. в книге «Поэзия и проза Древнего Востока» (Библиотека всемирной литературы. Т. 1, «Художественная литература», М., 1973) были опубликованы переводы Песни песней и Экклесиаста, а уже в 1998 г. и Плача Иеремии И. М. Дьяконова (1914—1999), востоковеда, историка, лингвиста, исследователя широчайших интересов, ученого с, как принято говорить, неоднозначной репутацией. Кроме этого перевод Экклесиаста был опубликован в 1995 г. исследователем библейского текста, автором популярных работ по библеистике М. И. Рижским (1911—2000), который перевел также книгу Иова (издана в 1991 г.). Оказавшаяся наиболее популярной у переводчиков библейская книга была напечатана в «Вопросах философии» (1991, № 8, перевод Э. Г. Юнца). В составе перевода Ветхого завета Библейского общества в 2008 и 2011 гг. был напечатан перевод Экклесиаста А. Э. Графова.

Перевод Экклесиаста И. М. Дьяконова, достаточно точно передавая оригинал, страдает характерной переводческой болезнью: стремлением сгладить острые углы, сделать текст «мягче» оригинала, понятней. Пример:

Думы мудрого дельны, а думы глупого бездельны" (10:2).

Так И. М. Дьяконов переводит то, что в дословном переводе звучит:

Сердце мудрого — справа,

а сердце глупого — слева.

Надо сказать, Синодальный перевод, за которым последовали М. И. Рижский и Э. А. Графов, не остерегся буквально передать идиому. А Э. Г. Юнц пошел вслед за И. М. Дьяконовым:

Ум мудреца направлен на доброе, а ум дурака склоняется к злому.

— ссылка

Но, конечно, не только благодаря сглаживанию углов перевод И. М. Дьяконова звучит не только точно, но точно — по-русски. И. М. Дьяконов стремится сделать перевод слишком доступным, понятным, в тексте, а не примечаниях, объясняя неясное. Так, он переводит прозвище царя (Коѓелет, Екклесиаст), от имени которого ведется повествование: Проповедующий в собрании, идя за предшественниками, некоторые из которых переводили: Проповедник (так и у Э. А. Графова) или Учитель. У М. И. Рижского транслитерация с греческого: Экклезиаст. Только Э. Г. Юнц транслитерирует с иврита: Кохелет. Полагаю, что транслитерация, если слово неясно, если существуют разные его объяснения, и тем более, если нет нейтрального слова, за широкой спиной которого всегда удобно переводчику скрыться, транслитерация — наилучшее, оставляющее возможность подробно всё объяснить в комментарии. Коѓелет — это поэзия. И там, где И. М. Дьяконов стремится передать поэтический ритм и лаконизм оригинала, его ждут удачи, как в ряде стихов первой главы:

Что пользы человеку от всех его трудов, над чем он трудится под солнцем?

— 3

Или:

Бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своем ветер,

И на круги свои возвращается ветер…

— 6

Ибо от многой мудрости много скорби,

И умножающий знанье умножает печаль.

— 18

Но тогда, когда поэтический ритм переводчика покидает, слова, становясь чужими, теряя друг друга, рассыпаются, как это часто происходит в конце перевода. Всё вроде точно, всё вроде на месте, но нет слитной, стилистически единой речи, которая есть в подлиннике:

Даже в мыслях не кляни царя,

И в спальном покое не кляни богатых,

Ибо птицы небесные перенесут твою речь,

И пернатые объявят дело.

— 10:20

А так это сказал Коѓелет:

Даже в постели царя не кляни

и в спальне богатого не проклинай,

ибо птица небесная голос твой донесет,

и молвит слово крылатая.

Особенно обидны и пагубны ритмические «прорехи» тогда, когда одно слово должно вести за собой слово другое, когда ритм настолько важен, что без него слова стоят врозь, а потому слабы и почти бесполезны: без них афоризм, требующий словесного аскетизма и звуковой диеты, рассыпается на бессильные составляющие:

И прах возвратится в землю, которою он был,

И возвратится дыхание к богу, который его дал.

— 12:7

К сожалению, у Э. А. Графова получилось и вовсе невнятное:

а тогда то, что от пыли земной, вернется в землю,

дух же вернется к Богу, который его дал".

Столь же слабо и еще дальше от оригинала, с не присутствующими в нем словами получилось у Э. Г. Юнца:

И прах вернется в лоно земли,

А душа возвратится к своему источнику, Богу.

— ссылка

У него, впрочем, даже анекдотические фразы не редкость:

Не будь чересчур праведным, и не очень умничай: стоит ли этим губить себя?

— 7:16

Если начальник распекает тебя, сдержи свои чувства и изъяви покорность: самообладание удерживает от неверного шага

— 10:4

Он старался сочинять изящно, но все, что написано им — чистая правда.

— 12:10

И только у М. И. Рижского перевод этого стиха сохранил верность и букве и духу оригинала:

И вернется прах в землю, чем он был,

А дух вернется к Богу, который дал его.

А так это Коѓелет сказал:

И вернется прах в землю, как было,

а дух к Богу, его даровавшему, возвратится.

У переводчиков отдельных книг Святого писания по сравнению с тем, кто взялся за невозможное — перевести весь корпус, жизнь намного вольготней: они не обязаны «договариваться» со стихами в других книгах. Например, разбираемый стих из Коѓелета не может не учитывать сказанное в книге Вначале:

Создал Господь Бог человека: прах из земли

— 2:7

В поте лица своего будешь есть хлеб до возвращения в землю, из которой ты взят:

ты — прах и в прах возвратишься

— там же 3:19

а также звучащее в Восхвалениях (104:29):

Скрываешь лик — ужасаются, отнимаешь дух — умирают,

в прах возвращаются".

Но сказанное в той же книге переводчик учитывать просто обязан, как это делает И. М. Дьяконов:

Всё — из праха, и всё возвратится в прах…

— 3:20

Э. А. Графов:

Из пыли земной всё явилось и всё возвращается в пыль.

Э. Г. Юнц:

Все вышло из праха, и в прах возвратится.

М. И. Рижский:

Все произошло из праха, все обратится в прах.

А так это сказал Коѓелет:

Всё было из праха, и всё в прах возвращается.

«Прах» — слово славянское, а со славянизмами, любыми архаизмами перевод на современный русский должен быть осторожен. Но «пыль» вместо «праха»?! Всё правильно у Э. А. Графова. Только ужасно!

Лишь в 1993 г. вышел срок книге И. Ш. Шифмана (1930—1990) «Учение. Пятикнижие Моисеева» — плоду многочисленных трудов и многолетнего молчания историка, востоковеда, антиковеда, многим известного под псевдонимом Кораблев. В книге, вышедшей посмертно, — обширное введение и комментарии. К сожалению, этот перевод с выходом в свет запоздал. Можно представить, что творилось бы, если бы он появился раньше лет, скажем, на двадцать.

Золотая тропа

С. С. Аверинцев (1937—2004), гуманитарий в исконном и самом широком значении слова, среди множества совершенного перевел с иврита на русский книгу Иова и ряд псалмов. Наряду с И. М. Дьяконовым он был первым, опубликовавшим библейский текст в советском издательстве («Библиотека всемирной литературы»), тем самым «легализовавшись», получив охранную грамоту на свои не совсем советские интересы. Сегодня трудно понять, какой резонанс имело появление там и тогда того, что не говорилось — прошептывалось. Прошло, ушло, исчезло. В историческое прошлое превратилось. Читая сегодня давнишний перевод Иова, к которому С. С. Аверинцев, опубликовав, не возвращался, особенно сравнивая его с переведенными позже псалмами, убеждаешься: каждый перевод принадлежит своему времени. Уверен, вернись С. С. Аверинцев к Иову, из текста ушел бы Противоречащий (так он решил называть Сата́на); исчезли бы выражения, вызванные соблазном созвучий: «а ты наущал меня на него, ища погубить его без вины» (2 глава), «уметит его медяный лук» (20); ушла бы псевдорусскость: «емлет», «ярить» (3); не нашлось бы места одряхлевшим от времени славянизмам: огнь (20), млеко, ков (21); пропали б искусственные образования: «дряхлолетние» (12) и странные сочетания, вроде «корни пучин» (36); ушел бы «сургуч» (14), появившийся в Средние века, и тюрбан (29), явившийся в русский язык из другого места, иного времени; распрямились бы скрюченные слова: «Сократятся шаги силы его» (18), «По частям его кожу съест,// съест Первенец Смерти члены его» (18). Много чего бы ушло, много чего б изменилось. Зато осталось бы начало 7 главы:

Не повинность ли несет человек на земле,

и не срок ли наемника — срок его?

Как раб, что изнывает по тени ночной,

и наемник, что ждет платы своей,

так и я принял месяцы зла,

и ночи скорби отсчитаны мне.

Ложась, думаю: «Скорей бы встать!» —

и ворочаюсь от вечера до утра.

Каждый осмелившийся переводить библейскую поэзию, согласится с В. Брюсовым:

Передать создание поэта с одного языка на другой — невозможно; но невозможно и отказаться от этой мечты".

Проблема перевода библейских текстов постоянно занимала ученого. В статье «Стилистические проблемы библейского перевода» он стремится определить ту золотую середину или, если калькировать ивритскую идиому, «золотую тропу», которой обязан пройти переводчик святого древнего текста, переводя его на современный секулярный язык. Собственно, сам факт того, что текст записан, в древности означал его сугубую важность: для дел государственных, для дел религиозных, ну, а всё остальное этого удостаивалось по мере соответствия делам истинной важности. Человеку эпохи фиксации всегда всеми всего прочувствовать это непросто. В самом начале статьи С. С. Аверинцев сетует на обилие переводов Писания. Как это часто прежде случалось с русской культурой, и в переводах Писания, когда стало возможно, она устремилась за европейской. Количество переводов Писания на английский насчитывает более пятисот, так что русским переводам по количеству еще догонять и догонять. Что же касается качества — откровенные неудачи оставим — то хорошего, в том числе переводов Писания, много, ведь, не бывает. Хорошие переводы дополняют, замещают недочеты друг друга. Соревноваться им ни к чему.

В статье в лингвистической плоскости четко формулируется принцип золотой тропы:

Нам приходится быть осторожными с ломкой особенно утвердившихся, привычных, вошедших в язык библейских формул. Это не значит, что при наличии очень серьезных мотивов от привычной передачи нельзя отойти. Но «ломка стереотипов» не может становиться для переводчика Слова Божия самоцелью.

Рассмотрев ряд примеров, ученый снова формулирует принцип, на этот раз в плоскости социокультурной:

Мы обязаны сделать все, чтобы Слово не было неопределенно невразумительным. Но мы не можем сделать, чтобы оно перестало быть трудным.

Добавлю: не можем и не должны! Писание — не развлечение. Путь к нему можно и должно сделать доступным: пересказы, пусть даже поэтические перепевы и многое разное и иное. Но сам перевод не может быть облегченным. Слово Господа — слово внятное, но не легкое.

Принцип золотой тропы конкретизирован С. С. Аверинцевым в статье «Два слова о том, до чего же трудно переводить библейскую поэзию», где автор описывает хорошо знакомый каждому, открывшему текст на иврите, шок, от которого не просто оправиться:

Когда мы переходим от русских и церковно-славянских текстов Библии, что у нас на слуху, и от тех греческих оборотов Септуагинты, к которым восходят предлагаемые ими решения, и от привычных из западной словесности латинских библеизмов к древнееврейскому оригиналу, нас потрясает прямота выражения: такая прямота, при которой каждый раз выбирается поистине кратчайший путь от реальности к слову и от слова к сердцу. В сравнении с этой прямотой любое самое прекрасное переложение покажется искусственным и декоративным: торжественность вместо первозданности и благочестие вместо самой святыни. А там слова всё больше краткие, никакого «плетения словес», сплетания корней (так удающегося, признаться, по-гречески и по-славянски); ритм свободный, но отчетливый и сжатый — тонический отсчет ударений, чаще всего по три. Естественный, как дыхание, речитативный распев.

С. С. Аверинцев был покорен древнееврейским словом, поразившим его невероятной емкости простотой. Как любой переводчик с библейского иврита, он обнаруживает то, что не обнаружить никак невозможно: скрижальную ясность и краткость.

Язык Септуагинты — это язык богословской рефлексии; чего стоит, скажем, слово Pantokrátwr, в традиционной славянско-русской передаче «Вседержитель»! Это же вероучительный тезис: Бог объемлет весь универсум Своей властью, Бог всемогущ (в некоторых случаях, например в псалме 90, по масоретскому счету 91, стих 1, где Септуагинта и вслед за ней славянский перевод предлагают иные варианты, Синодальный перевод и дает — вслед за латынью Бл. Иеронима — именно «Всемогущий» как синоним к «Вседержитель»); и сложный состав двукорневого слова — под стать богословской теме. А в подлиннике этому соответствует имя «Шаддай». Различие очень типично. Во-первых, опять-таки по-гречески и по-русски получается вдвое длиннее — по четыре слога против двух. Вовторых, «Вседержитель» — это эпитет, «Шаддай» — имя собственное. Втретьих, в составе этого имени нет абстрактных, мыслительных словконцептов вроде «всё».

Задача переводчика явлена С. С. Аверинцевым очень понятно: сняв за два тысячелетия накопившуюся богословскую рефлексию, достичь ясности оригинала, чтобы, очищенный, отдать текст богословской рефлексии.

Вспоминая иерусалимскую встречу с известным переводчиком Библии на французский Андре Шураки, стремившемуся к максимально буквальному переводу, С. С. Аверинцев припоминает показательный анекдот, услышанный от собеседника.

Еврей переходит границу; таможенник спрашивает: «Что в сумке?» Еврей отвечает: «Шофар» (то самое, от звука чего развалились стены Иерихона, — духовой инструмент из бараньего рога). «А что такое — „шофар“?» — спрашивает таможенник. На этом месте еврей, должно быть, вспоминает всю европейскую традицию библейских переводов: «Ну, труба». — «Так бы и говорил — труба», — ворчит таможенник. А еврей: «Так ведь шофар — это ж не труба…»

Труба (функционально, потому как в него трубят), но и не труба (важно ведь, с какой целью, когда и зачем, сделана из чего). Я долго мучился: рог?, труба?, пока не утвердил права шофара на место в словаре русского языка, правда, курсивом. Увы, мнение С. С. Аверинцева по поводу прав гражданства шофара мне никогда не услышать. Трудно переводить святой текст на русский, если его никогда не прочитает С. С. Аверинцев.

Ученый, переводчик, С. С. Аверинцев писал стихи, но поэтом он не был, и в переводах ему недоставало поэтической смелости взять, может, формально не безукоризненную, но по поэтическому гамбургскому счету единственно верную ноту. Может, поэтому его переводы псалмов выполнены часто штилем слишком высоким. Среди несомненных удач — перевод 118 главы Восхвалений (в русской традиции: 117 псалма).

Славьте Господа, ибо Он — благ,

ибо вовеки милость Его!

пусть же Израиль возгласит:

да, вовеки милость Его!

пусть же возгласит Ааронов дом:

да, вовеки милость Его!

пусть же возгласят благоговейные:

да, вовеки милость Его!

А это мой перевод:

Благодарите Господа, ибо Он благ,

верность Его навеки!

Скажет Израиль:

«Верность Его навеки!»

Скажет дом Аѓарона:

«Верность Его навеки!»

Скажут страшащиеся Господа:

«Верность Его навеки!»

С. С. Аверинцев образовал из библейских стихов вопреки масоретской традиции тематически выделенные строфы. Они весьма убедительны, и, вероятно, не бесполезны читателю, однако я бы не делал этого, и не только потому, что С. С. Аверинцев переводил Ветхий завет, а я — ТАНАХ, но и потому, что разделение на строфы — элемент пояснения, вмешательство во внутренние дела текста, место строф в комментариях. Псалом в переводе С. С. Аверинцева начинается и завершается призывом-рефреном славить Господа, и в оригинале у первого и последнего стихов нет ни малейших отличий. Почему оно, хоть и незначительное, есть в переводе? Почему первая и последняя строфы не выстроены, как предписано оригиналом? Спросить бы!

И мне хотелось начать, как у С. С. Аверинцева, — славьте! — кратко, емко, призывно, но, в отличие от него, в моем переводе в вечной борьбе верностей: верности языку-транслятору и верности языку-преемнику, первая верность хоть не нокаутом — по очкам, побеждает. Но главное: «славить» отдано глаголу однокоренному со словом ѓалель («прославление»). Кстати, 118 глава завершает так называемый «египетский ѓалель» (главы 113—118, по стиху: «Когда из Египта вышел Израиль», 114:1).

Первые четыре стиха моего перевода и первая строфа перевода С. С. Аверинцева отличны по двум параметрам: большей аскетичностью, большим лаконизмом Восхвалений и словом «милость» в Псалмах вместо «верности» в Восхвалениях. Почему и кто прав? У слова חסד два основных значения: верность и милость. Верный завету, Господь милует Свой народ. Оба слова на месте! С. С. Аверинцев выбрал вторичное значение (ключевое для христианина), я выбрал первичное. Иногда, переводя это слово, я даю оба значения, что, конечно, редкое исключение: с древнееврейского переводя, скорей стремишься два слова в одно уместить. Но тут случай особый. Слишком важны оба значения, доставшиеся в русском разным словам. Восхваления требуют особого отношения к ритму, особой лексической аскетичности, и два слова в стих никак «не влезают». Кстати, современное значение חסד — «милость». Так что мой выбор — в определенном смысле и выбор во времени, предпочтение — времени царя Давида.

Поняв С. С. Аверинцева, избравшего «милость», я никак не могу согласиться со словом «благоговейные». Тем более что и в славянском и в Синодальном: «боящиеся Господа» (в современном Библейского общества совсем негодящее, по принципу «объясняю популярно для невежд»: «все, кто верует в Него»). Я предпочел более звучное: «страшащиеся Господа».

Полагаю, мой перевод точней лексически, в нем нет слов, отсутствующих в оригинале: нет «роя пчел», есть просто «пчелы» (12), есть «народы» (10), которые у С. С. Аверинцева превратились в «неверных», что не точно: «гой» в ТАНАХе — другой, чужой народ, со вторичным значением «иноверец». Перевод Восхвалений точней перевода псалма и ритмически: достаточно механически (что, разумеется, решающим не является) сравнить количество слов и букв. Всё это так, и всё это вовсе не значит, что мой перевод лучше перевода С. С. Аверинцева. Просто это перевод другого времени и пространства иного. Одно дело, когда взгляд, не способный проникнуть за горизонт, стелется по снежному бесконечному полю, в котором пропадает звучащее слово, другое — когда упирается в опаленные зноем, близкие к Господу горы, и слово эхом возвращается к человеку.

Похоже, новая эпоха не слишком нуждается в С. С. Аверинцеве.

Думается, и он к ней отнесся бы не очень-то благосклонно. Только Бог с ней, с эпохой, не самой лучшей в истории, но не последней. Куда важней уроки С. С. Аверинцева. Для него перевод — это система, которую можно уподобить свету, идущему от источника к «поглотителю» через стекло — личность самого переводчика. Безличных переводов, кроме машинных, нет, не было и, вероятно, не будет. Поэтому сетовать, что в пастернаковском переводе Шекспира русского поэта больше, нежели английского гения, бесполезно. Сегодня можно лишь сожалеть, что С. С. Аверинцев так мало успел в области переводов Писания. Разумеется, коллективная работа быстрей индивидуальной ведет к поставленной цели. Однако, организуя массовые переводы, заранее нужно смириться с грядущей безликостью, ведь, чтобы достичь минимальной степени сопряженности текстов, недостаточно найти людей, разделяющих одни принципы и способных их воплотить, необходимо осуществить тотальную редактуру, в результате которой одной гребенкой приглаженное станет до невозможности серым. Что и произошло с переводом под ред. Д. Йосифона (крайне неудовлетворительным по целому ряду параметров) и с современным переводом Библейского общества.

Слова, слова, слова

Завершая дело, полезно оглянуться, извлечь уроки, тем более, если работа не останавливается. Начнем, пожалуй, со слов. И не просто слов, но излишних. Их в традиционных переводах немало. И это при переводе с краткого иврита на широкий русский — просто беда. Переводы на русский Писания не обошлись без печальных курьезов. Редкая страница едва ли не всех переводов не поразит читателя начальным назойливым „и“, без которых мой перевод благополучно обходится. Дело в том, что этот союз, традиционно кочующий из перевода в перевод, не соединительный, за который его принимали, но так называемый „вав перевертывающий“, т. е. формант, в сочетании с глаголом в форме будущего времени имеющий значение прошедшего времени. Еще один курьез — обилие неуместных притяжательных местоимений, в обычной русской речи отсутствующих. Причина: в языке оригинала существует так называемый местоименный суффикс, без которого ни одно существительное, обозначающее предмет, кому-либо принадлежащий, права обойтись не имеет. Буквалисты-переводчики переносят его без какой-либо надобности.

Между Сциллой и Харибдой

Споры о том, как переводить, вечны как переводы, в которых после вавилонского разделения люди нуждаются постоянно. С тех самых времен практика перевода и ее теоретическое осмысление находятся между двумя полюсами, в зависимости от эпохи, целей перевода, личности переводчика, словно маятник, склоняясь то в одну, то в другую сторону. В настоящее время наиболее популярным представлением о колебании этого маятника является метафора Фридриха Шлейермахера (1768—1834), в своей лекции „О разных методах перевода“ (1813) сказавшего, что у переводчика есть две возможности: отправить в путешествие автора, приблизив его к читателю, либо отправить в путешествие читателя. В наши дни это представление трансформировалось в понятия „отчуждение“ (foreignizing) и „одомашнивание“ (domestication), занимающие центральное место в теории перевода Лоуренса Венути, который в своей переводческой практике склоняется к „отчуждению“. Такой отчуждающий перевод должен демонстрировать читателю принадлежность другой культуре. Чтобы сделать понятия ясными, доведя их до крайностей, скажем: самый лучший отчуждающий перевод понять читатель не сможет, а самый лучший одомашненный перевод не будет с оригиналом иметь ничего общего. Понятно, что таких переводов не существует, но каждый в той или иной степени склоняется к одной из сторон. Отмечу: лучшие переводы всегда проплывают между Сциллой отчуждения и Харибдой одомашнивания. В таком случае оригинал в максимальной степени зазвучит на языке перевода. Итак, перевод — это плавание между Сциллой верности оригиналу и Харибдой верности языку перевода.

В истории перевода Писания на славянский мы найдем множество примеров перевода отчуждающего, при котором содержание, насилуя, втискивалось в формы, чуждые языку-преемнику. С другой стороны, мы знаем, примеры карикатурного одомашнивания, примеры чему — изуверские переводы библейской поэзии средствами современной поэтики.

Попытки реконструкции древнейшего слоя древних переводов, который можно было бы отнести к Кириллу и Мефодию, не удались. Думаю, слава Богу, ибо вряд ли кого-либо из читателей, кроме самих исследователей, добравшихся до искомого слоя, эта реконструкция могла бы порадовать. И дело не только в том, что язык этого слоя был бы малопонятен. Наверняка этот перевод с греческого на русский был в высшей степени отчуждающим, что обстоятельствами места и времени и, главное, цели, понятно. Миссионеры в те времена не останавливались перед тем, чтобы крестить мечом и огнем, что уж говорить о языке. Думается, перевод Кирилла и Мефодия, преодолевая сопротивление чужого им языка, ломал его нормы, приспосабливая славянский язык к новым понятиям еще чуждого мира. Процесс этот был крайне мучителен. О чем свидетельствует нынешний русский богослужебный, исконные лексемы которого похожи на связки между ключевыми понятиями — транслитерациями греческих слов. О насильственном внедрении свидетельствует то, что русские эквиваленты придуманы не были ни в виде лексем, ни в виде парафраз. Отчуждающий перевод не сводим к буквальному, но буквальное следование оригиналу его характеристическая черта. Септуагинта, а вслед за ней переводы Кирилла и Мефодия стремились к буквализму, который (и то далеко не в полной мере) начал преодолеваться в переводах, в конечном итоге составивших Синодальный. Не будет преувеличением все церковнославянские переводы, начиная с Кирилла и Мефодия вплоть до Елисаветинской Библии, определить как стремившиеся к Сцилле отчуждающего перевода.

Нельзя пройти мимо свойственного, вероятно, лишь переводу Библии парадокса. Две части, составляя для читателя-христианина текстуальное единство, не только написаны в принципиально отличные времена, но и на разных языках. ТАНАХ, составляющий ядро Ветхого завета, — на иврите и арамейском, а Новый завет — на греческом. Собственно, этим и объясняется то, что оригинал ТАНАХа в христианском мире был заменен канонизированной греческой копией, обеспечивающей языковое единство. Вплоть до Реформации церковь нехотя и спорадически обращалась к ТАНАХу в оригинале. В России Синодальный перевод, в основе которого был все-таки масоретский текст, несмотря на его многочисленные серьезные недостатки, был прорывом, после чего появились многочисленные переводы с иврита отдельных книг.

В статье „Отчуждающий перевод Библии“ священник Михаил Самков пишет, что

для православных христиан важно подчеркнуть принадлежность Библии иному онтологическому измерению. В терминологии общей теории перевода мы могли бы понять данный феномен как особый тип отчужденности, который можно назвать онтологической отчужденностью.

Поэтому перевод ТАНАХа на русский, в отличие от „возвышенного“ Ветхого завета, должен быть принципиально иным, воскрешающим простоту древности, максимально приближаясь к разговорному русскому конкретной эпохи. Но впадая в неслыханную простоту, он ни в коем случае не должен соблазняться яркими языковыми метами своего времени.

Человека, знакомого с Ветхим заветом на любом языке, в любом переводе и лишь затем прочитавшего ТАНАХ в оригинале, поражает его простота, но не простота обыденности и безъязыкости. Но — простота слова, вырубленного в камне. Рубить камень — дело не легкое, ведь вырубают лишь то, без чего обойтись невозможно, то, что навсегда. Иными словами, надо переводить так, чтобы пастухи, продолжая пасти стада, пастырями осознавались. Простота, изначальность, первобытность танахической лексики, ее не всегда смягчаемая эвфемизмами прямота требуют от переводчика качеств сурового укротителя широкого, разудалого слова. Вспоминается: „…К тому же я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе“ (А. С. Пушкин — П. А. Вяземскому 1-8 декабря 1823 г.).

В той же статье М. Самков пишет:

Иными мотивами руководствовались при создании немецкого перевода ТАНАХа Мартин Бубер и Франц Розенцвейг, которые также стремились к тому, чтобы их читатели получили при чтении опыт „иного“. По мнению этих немецких философов, библейские тексты стали слишком „своими“, привычными для представителей различных религиозных традиций. Из столетия в столетие на Писание, как на палимпсест, накладывались новые слои интерпретации. На оригинальную и живую речь Библии были наложен совершенно не свойственный ей язык абстракций, в результате чего она сама стала „знакомой абстракцией“.

Эту же цель преследует и мой перевод.

Синодальный перевод вернул русскоязычного читателя с церковнославянских высот на землю: библейский мир стал понятней. Но время идет, язык перевода устаревает. К тому же переводить ТАНАХ не то же, что переводить Ветхий завет: даже разделение текста в ТАНАХе иное. Ветхий завет в соответствии с Александрийским каноном в православии принято делить на четыре раздела: законоположительные книги (Пятикнижие); исторические книги; учительные (поэтические) книги; пророческие книги. А ТАНАХ состоит из трех частей: Учение (Тора, Пятикнижие); Пророки; Писания.

Важнейшая задача современного перевода — приблизить язык Писания к современной литературной речи, по возможности сократив между читателем и Текстом дистанцию. С другой стороны, переводя сегодня ТАНАХ, нельзя не принимать во внимание тысячелетнее бытование русского слова в ветхозаветной среде, постоянно решая: принять устоявшееся или предложить языку новое-старое, исконное слово. Иными словами, пастух и пастырь за тысячу лет русского христианства разошлись настолько, что читателя нелегко убедить, что эти понятия может обозначать одно слово „пастух“, что пастух — это и тот, кто пасет овец, и тот, кто пасет народ, и тот, кто пасет мироздание. Отсюда — убрать непреодолимые стилистические барьеры, которыми столь богата современная речь. В этом и состоит задача переводчика, при этом помнящего, что рот — у человека, а у Бога — уста.

Перевод должен быть настолько дословным, насколько позволяет язык-преемник, и настолько свободным, чтобы не противоречить оригиналу. Используя выражения Иеронима (57 послание Паммахию), определявшего крайности в переводе как verbum e verbo (слово за словом) и sensum de senso (смысл от смысла), определю свой идеал как стремление к verbum e verbo в той степени, в какой это позволяет sensum de senso. Перевод вообще, Писания в частности, — это поиск золотой середины, взвешивание за и против, борение принципов, точнее, компромисс между ними.

Прямое экономное слово

Если сказано в оригинале: „чистая кровь“, зачем переводить „невинная“, „неповинная“? Важнейший принцип моего перевода — стремление к слову прямому. Прямой человек, человек с прямым сердцем, а не чистосердечный или же прямодушный. Аналогичен подход и к переводу идиом. В том случае если понятен дословный перевод, он и должен быть предложен читателю. В Восхвалениях (77:5): „Держишь Ты стражей глаз“. Смысл: не даешь сомкнуть глаз. Стражи глаз — это веки. Буквальный перевод идиом позволяет остановить мгновение, когда, метафора, остывая, еще сживается с языком.

В отличие от иврита, тем более танахического, в русском языке заимствований великое множество. Среди них огромный пласт заимствований из греческого, проникших в язык через Ветхий завет и богослужебную речь. Один из принципов моего перевода на русский — максимально возможный отказ от заимствований. Так, в переводах Ветхого завета одно из наиболее употребительных слов — заимствованное из греческого „ангел“ (вестник), что изначально довольно точно передает основную функцию Господня посланника (не посланца, его, отделяя Богово от человекова, оставим людям). Время внесло в облик этого „вестника“ столь характерно ангельские черты (ребенок с крылышками), что напрочь исказили его. А в ТАНАХе Божий посланник является в образе обычного человека, и даже те места, где о его облике не сказано ничего, именно человеком читатель его и представляет. Вывод: в ТАНАХе по-русски есть место посланнику Господа, но нет места ангелу. Впрочем, как всегда, следует добавить: кроме тех случаев, когда без него не обойтись.

Less is more. Это выражение, как нельзя лучше передает суть перевода с иврита на русский. Чем меньше слов, звуков и букв, тем больше перевод приблизился к оригиналу. Иврит — язык древний. Русский язык крайне юн. Перевод ТАНАХа на русский — это и перевод во времени. Иврит ТАНАХа и современный русский — языки разной избыточности, относительно малой — иврит, относительно большой — современный русский. Язык-транслятор и язык-преемник разделяют тысячелетия. Мир ТАНАХа менее дифференцирован, язык ТАНАХа в меньшей степени насыщен синонимами, в нем очень мало заимствований, словарь танахического иврита намного меньше словаря современного русского. Слова и фразы двух языков разной „длины“. Чтобы вечное слово, переданное временны́м, звучало похоже, чтобы влить старое вино в новый мех, нужно прежде всего сделать русское слово и русскую фразу максимально похожими на танахические, привив русскому скрижальность иврита. Безумно трудно. Поразительно интересно. На чем экономить? На чем угодно, только не на многосмысленном, многоемком слове исконном.

Читаем:

Было: Иеѓошуа, будучи у Иерихо, поднял глаза — видит мужа, стоящего против него, в его руке меч обнаженный…

— Иеѓошуа 5:13

Полустишие передает ошеломление: герой неожиданно видит перед собой вооруженного человека, который окажется главой воинства Господа (там же 14). В оригинале, в котором знаков препинания нет, на месте тире находится очень употребительное в ТАНАХе словечко, передающее неожиданность, ошеломленность и т. п. Обыкновенно הִנֵּה (ѓине) переводится „вот“, как в Синодальном:

Иисус, находясь близ Иерихона, взглянул, и видит, и вот стоит пред ним человек, и в руке его обнаженный меч.

Чего в моем переводе без „вот“ недостает? Смысл передан неточно? Исчезла неожиданность? Напротив, мой текст динамичней.

Господь велит судье Гидону укрепить руки свои перед битвой, для чего тот спускается во вражеский лагерь:

Подошел Гидон, и — сон один другому рассказывает…

— Судьи 7:13

Синодальный:

Гедеон пришел. „И вот (ѓине), один рассказывает другому сон и говорит…“

Однако — что поделаешь! — экономить удается далеко не всегда. Впервые в ТАНАХе выражение לֹא תִנְאָף (не любодействуй) появляется в качестве заповеди, выраженной четко, лаконично и однозначно, как многое в иврите и почти всё в ТАНАХе. В слове два слога, четыре буквы в консонантном письме. В славянском переводе эта заповедь в одно слово не уложилась:

Не прелюбы сотвори».

— Исход 20:14

В дальнейшем и до сего дня укладываются в одно слово, однако какое!

Не прелюбодействуй.

— Синодальный

У Огиенко:

Не чини перелюбу!

Такой глагол и такое отглагольное существительное сущее наказание! Но делать нечего, ведь даже синоним, который использую я, не намного короче:

Не любодействуй.

— Имена 20:12

Темное не отбеливать!

Далеко не все стихи ТАНАХа могут быть ясно прочитаны в добром согласии с главными идеями и контекстом. Причин неясности множество: где-то когда-то кем-то сознательно или бессознательно текст мог быть испорчен недобросовестным или слишком добросовестным, выполнившим функции редактора или цензора переписчиком; намеренно или нет стих был написан неоднозначно; ясный некогда текст — язык изменяется — со временем «потемнел». В принципе переводчика причины неясности не должны слишком тревожить, кроме тех редчайших случаев, когда конъектура обрела авторитет истинной подлинности. Только такого в библеистике еще не бывало. Переводчики в таких случаях не в силах устоять перед искусом прояснить в соответствии со своим пониманием и талантом. Чего делать нельзя: подлог. Выход: искушение преодолеть, как можно буквальней неясно передать, в комментарии с читателем объясниться. Переводчик не волен изменить «темный» оригинал ради ясности перевода. Он может быть верховным повелителем предлогов, союзов, в его почти полной власти порядок слов, но для диалога с неясностями оригинала единственное средство его — комментарий. У Нехемьи (4:6) читаем:

Было: когда пришли евреи, жившие среди них,

они нам сказали: «В десять раз! Изо всех мест к нам возвратитесь!»

Перевод буквальный. Контекст не помощник. Что делать? «Подправить» текст? Отсутствие комментария это, разумеется, провоцирует. Только не комментированный перевод Писания права на существование не имеет. Поэтому, комментируя: евреи, жившие в местах со смешанным населением, передают услышанное от других, которые, запугивая их, говорят, что даже если евреи вернутся из всех мест изгнания, всё равно других будет в десять раз больше. Та же ситуация в последнем, 17-ом стихе этой главы:

Ни я, ни братья мои, ни юноши, ни люди из стражи сзади меня одежд не снимали,

только оружие и воду.

Можно, конечно, добавить в конце и сосуды с водой, иль даже так: и (сосуды) с водой. Зачем? Есть комментарий.

Один из распространенных приемов при переводе, который принято называть объясняющим, — введение недостающих для создания нормальной речи слов. Такие слова-вставки могут выделяться (например, курсивом), а могут не отмечаться никак. В своем переводе я отказываюсь от подобной практики, а в тех считанных случаях, когда без введения слова обойтись невозможно, это в комментарии отмечаю. Обрывистая, прекрасно воссоздающая устную, речь Иова и его друзей понятна далеко не всегда. Элиѓу обращается к Иову:

Так Богу следует говорить: «Несу —

не сломаю».

— Иов 34:31

Здесь читателю необходимо помочь. Смысл: Иов, по мнению Элиѓу, должен был сказать Господу, что он несет ярмо страданий и не сломает его. Если делать иначе, то в этом случае пришлось бы «запихивать» в текст огромное слово, как в стихе, где идет речь о бегемоте:

Как камень, твердое сердце,

прочное, как (не сдвигающийся) жернов нижний.

— там же 41:16

С прибавленным словом текст превратиться в твой, переводом быть перестав.

Резать ли священных коров?

Слово «скиния» прочно утвердилось в русском библейском, хотя в последнее время и были попытки ее заменить, к примеру, «обителью» (И. Ш. Шифман), а в Современном: «священным шатром, шатром соглашения» (В пустыне 9:15). Коль резать так, по мне пусть коровы живут. Скиния — от греческого σκηνή, скэнэ (шатёр) — перевод словосочетания אהל מועד (шатер собрания, шатер свидетельства), обозначавшего Переносной храм, в котором до строительства Храма в Иерусалиме приносились жертвы, а в самой святой его части хранился Ковчег завета, ящик с каменными пластинами с вырезанными буквами, т. е. по-славянски, скрижалями. Полагая, что укорененность скинии в религиозном речевом слое не столь существенна по сравнению с его непонятностью, принимая во внимание, что в современном русском есть нейтральное, не слишком новое слово «шатер», удачно вписывающееся в любой контекст, приходим к выводу, что оно вполне может заменить «скинию» в переводе: шатер собрания (свидетельства).

Устойчивое словосочетание в традиционном русском переводе «рука сильная, мышца простертая» впервые в полном составе появляется в книге Слова (4:34). В славянском переводе это выражение звучало: «рука сильная и мышца высокая»; «рука крепкая и мышца высокая» — в Синодальном. Сохраняется пресловутая «мышца» и в переводах Учения под ред. Д. Йосифона и П. Гиля. Заметим, еще в переводе короля Джеймса в этом выражении появляются более точные синонимы: hand и arm (mighty hand, and by a stretched out arm). У И. Огиенко: «сильна рука і рамено витягнене», в переводе Библейского общества стилистически бессильное и бесцветное: «мощь и сила», в Новом переводе — очень удачное: «могучая длань, простертая рука». У меня: «рука сильная, длань простертая». «Длань» принципу «нет славянизмам» противоречит, но делать нечего, это единственный синоним. А, учитывая, что речь о Господе, стилистически подходящий.

Немало слов и выражений из ТАНАХа попали в христианские языки, где сохраняют библейский возвышенный привкус. «На круги свои», «погоня за ветром» и др. пришли из Коѓелета. Одно из самых знаменитых из этого ряда — ключевое слово ничто, повторяющееся во всех главах книги, кроме 6-ой, 38 раз (в других книгах ТАНАХа еще 32 раза), и ключевое словосочетание — «ничтожное ничто» (еще одна священная корова, традиционное «суета сует» очень неточно).

Переводя традиционно, И. Дьяконов счел необходимым объясниться с читателем: "Переводчик не счел возможным изменить эту знаменитую фразу, вошедшую в пословицу, однако в остальных случаях он переводил слово «хэбэл» не «суета», а «тщета», «тщетный», так как «суета» и «суетный» в современном русском языке слишком ассоциируется с понятиями «суетиться» и «суетный» в смысле «тщеславный». Совершенно верное замечание, однако думается, в данном случае следовало бы пойти Традиции наперекор, во-первых, потому что утвердившийся перевод слишком не точен, а, во-вторых, потому что всё равно в иных местах И. Дьяконов вынужден переводить по-другому. Добавлю: суета сует вызывает образ бессмысленного, хаотичного движения, что звучит по сравнению с оригиналом верхом оптимизма. В оригинале выражение обозначает нечто настолько ничтожное, эфемерное, что его невозможно уловить, нечто совершенно не материальное, а в переносном значении: исчезающее, преходящее, беспредметное, бессмысленное, темное, лживое и пустое, бесполезное, непонятное. «Дуновение», «пар из уст». Традиционным в иврите способом удвоения слов и корней знаменитая лексема обрела превосходную степень и предстала в других языках, подобно Песни песней, заодно обретя и значение переносное.

Передать одновременно и прямое и переносное значение ни в одном языке не удалось. В Вульгате (как и в Септуагинте) по необходимости появилось лишь переносное значение: vanitas vanitatum dixit Ecclesiastes vanitas vanitatum omnia vanitas. В славянском этот стих звучит весьма неуклюже: «Суета суетствий, рече екклесиаст, суета суетствий, всяческая суета». В переводе короля Джеймса: Vanity of vanities. Тем же путем, но очень уж неудачно пошел М. Рижский («нет смысла, нет никакого смысла»), несколько лучше, но раздробив одно слово на три, Э. Г. Юнц (никчемно, напрасно, бесцельно) и удачнее других А. Э. Графов (пустая тщета, пустое).

Исключением является наймарніша марнота у И. Огиенко. Этот украинский эквивалент восходит к словам мара, примара (мираж, призрак), отсюда в русском — марево, некое расплывчатое зрительное ощущение, своей природой схожее с неощущаемым дуновением. И хоть с точки зрения единства прямого и переносного смыслов найденное И. Огиенко замечательно, но у переводчиков всё хорошо не бывает: слишком грубо и зримо звучит марнота, не говоря уже о словосочетании. Как бы то ни было, думаю, что знаменитый стих из Коѓелета (1:2) так звучит гораздо ближе к оригиналу: «Ничтожное ничто, — сказал Коѓелет, —// ничтожное ничто, всё — ничто».

Имя и имена Бога

Уже в первом стихе первой главы первой книги ТАНАХа появляется имя Всевышнего. Слово «Бог» передает אֵּל и אֱלֹהִים. Оба слова многозначны и могут относиться и к языческому богу (второе — богам), и тогда, разумеется, пишутся с прописной. Нет проблем и в переводе имени собственного четырехбуквенного имени (тетраграмматона). Оно было табуировано до того, как сложился канон ТАНАХа, и принято произносить эвфемизм: Адонай (от адон — господин), отсюда в русском: Господь. Впервые в ТАНАХе тетраграмматон появляется в связке Господь Бог в 4 стихе 2 главы книги Вначале. Всего в Тексте это имя появляется около семи тысяч раз, в то время как слово «Бог» (в значении Всевышний) — около двух тысяч пятисот. Уникальность фрагмента текста, в центре которого история первых людей (2:4 — 3:24), в том, что в нем словосочетание Господь Бог встречается двадцать раз из тридцати шести случаев во всем ТАНАХе. В большинстве случаев в русских переводах Ветхого завета тетраграмматон передается согласно древней еврейской традиции.

Центральное место в первом диалоге Моше с Всевышним, посылающим его вывести евреев из рабства, — вопрос об имени Господа. Вариантов накопилось великое множество. От предложенного неистовым архимандритом («Я есмъ Тотъ, Который есмь»), до И. Ш. Шифмана («Я есмь Тот, Кто Я есмь») и Ф. Гурфинкель («Я буду…, как буду…»). Спорить с лингвистическими фантазиями, разумеется, бесполезно, тем более, когда они вызваны совершенно разными идеологическими устремлениями. Поэтому лучше всего (не соврать!) прибегнуть к переводу буквальному:

Сказал Бог Моше: Буду, что буду !

Сказал: Так скажи сынам Израиля: Я буду послал меня к вам.

— Имена 3:14

Так у меня. Понятно, стих не может обойтись без комментария. Буду, что буду. В оригинале: אֶהְיֶה אֲשֶׁר אֶהְיֶה. Перевод дословный. Будущее время глагола «есть» может выражать также постоянное действие, отсюда вариант перевода: Я есть, который есть. А теперь — небольшая антология.

• Короля Джеймса: And God said unto Moses, I AM THAT I AM : and he said, Thus shalt thou say unto the children of Israel, I AM hath sent me unto you.
• Славянский: И рече бог к моисею, глаголя: аз есмь [сый]. И рече: тако речеши сыном израилевым: [сый] посла мя к вам.
• Синодальный: Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий Иегова послал меня к вам.
• П. И. Горский-Платонов: И сказалъ Богъ Моисею: " Есмь, который Есмь "; и сказалъ: такъ скажешь сынамъ Израиля: «Есмь», послалъ меня къ вамъ.
• И. Огиенко: І сказав Бог Мойсеєві: Я Той, що є. І сказав: Отак скажеш Ізраїлевим синам: Сущий послав мене до вас.
• Библейского общества (современного): Бог ответил Моисею: «Я — Сущий. Когда пойдёшь к израильскому народу, скажи им: „Сущий послал меня к вам“».
• Под ред. Д. Йосифона: Что сказать мне им? И сказал Б-г Моше: Я Сущий, который пребудет. И сказал: так скажи сынам Исраэйлевым: Вечносущий послал меня к вам.

Имя Бога אֵל עֶלְיוֹן (Бог Всевышний) переводится мной тоже дословно. Еще одно имя Господа שַּׁדַּי (Всесильный) употребляется по большей части в Учении, а также в Иове, во всем ТАНАХе встречается 48 раз и разногласий не вызывает. А вот имя Господа Саваоф, калька с греческого, усвоенная славянским и перешедшая в Синодальный, ничего читателю не говорит, равно как и транслитерация Цеваот. На иврите имя יְהוָה צְבָאוֹת самым непосредственным образом указывает на силу, могущество, Господа-Воина (возможный перевод), и поскольку имя Всесильный «занято», то наилучший перевод — Всемогущий Господь.

Слово оригинала — слово перевода

Естественное стремление передать одно слово оригинала одним словом перевода часто наталкивается на сопротивление текста: многозначность переводимого не совпадает с многозначностью слова, которым оно передается. К тому же значение слова оригинала может меняться от одной книги к другой: между ними существенная дистанция во времени и жанровые отличия. Одно дело Учение, ядро которого еще изустно создано в пустыне во время Исхода, другое — Повести лет, царские летописи. Поэтому при соблюдении принципа «одно и то же слово — одним и тем же словом» возникает иерархия верности: стиху, ближайшему контексту, и далее — до верности в целом ТАНАХу.

И все-таки одно слово оригинала, особенно если речь идет о близких контекстах и одной и той же книге ТАНАХа, крайне важно переводить одним и тем же словом. Конечно, легко провозгласить, трудно следовать! Так, слово толдот, мн. ч. сопряженной формы толада (потомство, следствие, порождение, происхождение, родословие), встречается в нескольких местах книги Вначале (2:4, 5:1, 6:9, 10:1,32 и др.). Почему следует предпочесть «родословие», произнесенное И. Ш. Шифманом, а не «порождение» Филарета и архимандрита Макария? Или «происхождение» Синодального перевода («походження» И. Огиенко и И. Хоменко по-украински)? Непременная составляющая толада — движение во времени, развитие. Большинство русских переводов от правила «слово оригинала — слово перевода» отступают. Так, митрополит Филарет в одном месте переводит «порождение» (2:4), а в другом — «родословие» (5:1). Сравним.

Мой перевод:

Это родословие неба и земли при их сотворении

в день образования Господом Богом земли и неба.

— 2:4

Филарет:

Сіи суть порожденія небесъ и земли, при сотвореніи ихъ, въ то время, когда Іегова Богъ создалъ небеса и землю…

Синодальный:

Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время, когда Господь Бог создал землю и небо…

В каждом языке есть толика слов очень широкого спектра, конкретное значение которого определяет, может, лучше сказать, уточняет контекст. Такое слово в иврите — נַּעַר, с общим значением «младший». Его можно перевести юноша, отрок, слуга, ученик, молодой человек, молодой воин. При этом «младший» не обязательно очень юн, а юный не обязательно «младший». Каждый раз при переводе возникает дилемма: создать мету оригинала, переводя наиболее объемлющим словом («юноша») или, стараясь максимально точно передать конкретное значение, выбрать иную лексему из ряда. У этой дилеммы однозначного решения нет.

Очень русское слово

В переводе необходимо остерегаться ярко маркированных слов. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет» — не для перевода. Князь. Односложное, хорошо вступающее в отношения с соседями, таящее богатые возможности для аллитерации слово. Хороша Маша, жаль, что не наша. Ведь с князем бояре, набеги, звон оружия и монет, набеги, пиры — допетровская разгульная, развеселая Русь. Князь — несмотря на возможное происхождение от древнегерманского, слишком русское слово, этот титул применяется к русским высокородным особам. Тем не менее, в подавляющем большинстве переводов Писания оно появляется, слишком русифицируя текст. Так, у И. М. Дьяконова в Экклесиасте:

Видел я рабов на конях

И князей, шагавших пешком, как рабы!

— 10:7

Предпочитая избежать слишком национально маркированной лексемы, обычно в подобных случаях я прибегаю к нейтральному слову, применимому и к России 21 в. и к Израилю более чем двухтысячелетней давности. У меня в словаре на этот случай «вельможа».

Аналогичная ситуация с «селом» и «деревней». В ТАНАХе есть ряд слов для обозначения поселений. Во-первых, это крупные поселения, обнесенные или не обнесенные защитной стеной. В этом случае перевод не вызывает проблем: город (в редких случаях, чтобы избежать тавтологии, град) и «город, не обнесенный стеной». Хоть длинно, но принципиально важно. Вовторых, более мелкие населенные пункты, о которых известно немного, но которые, вероятно, отличались тем же: ограждены или нет. Здесь, казалось бы, место селу и деревне. Однако слишком у этих слов «русская» репутация, слишком много вызывают ассоциаций: Л. Н. Толстой и И. С. Тургенев, и многое, многое иное, вплоть до нищей вологодской деревни, которая с каждым годом всё страшнее безлюдней. Поэтому приходится выбрать вместо них бесцветные (что в данном случае замечательно!) «поселения», имея в виду небольшие стеной не огражденные населенные пункты, и «селения» — небольшие и огражденные. Хотя, конечно, жаль расставаться. «Село», «деревня» — открытые слоги, распахнутость, щедрая широта. Село: дома за перелеском, дорога — едва намеченная в траве колея, огороды за домом, за ними — поля. Поселения — тропа, из камня дома, над домами террасы: виноградники, рощи маслин и давильни. Деревня: накатанная дорога, может быть, тракт, улицы домов, за ними до горизонта поля. Селения: по сторонам дороги — груды камней, за домами — поля, загоны овец. И в селах и в деревнях, и в поселениях и селениях — дымы над трубами и звонкие петухи.

Занятое слово, вместо одного слова — два, испытание синонимами

В рассказе о бунтовщике Корахе в оригинале, когда речь идет о народе Израиля и о тех, кто поддерживает Кораха, используется одно и то же слово הָעֵּדָה, обычный перевод которого — община. Если перевести в полном соответствии с оригиналом, получится: «Собрал Корах к входу шатра соборного против них всю общину,// и слава Господня всей общине явилась». Стих очень точен, энергичен, упруг, всем хорош. Только ужасная, всё портящая тавтология, сама по себе противопоказанная русскому языку, а здесь и подавно. Потому в одном случае вместо «общины» приходится прибегнуть к «сообществу», слову скверному во всех отношениях, чтобы получить текст, единственное, но неоценимое достоинство которого — верность смыслу:

Собрал Корах к входу шатра соборного всё сообщество против них,

и слава Господня всей общине явилась.

Говорил Господь Моше и Аѓарону, сказав.

Отделитесь от сообщества этого,

сейчас их пожру.

Пав ниц, сказали: «Боже, Бог духов плоти любой!

Один человек согрешил, а на всю общину Ты гневаешься!»

— В пустыне 16:19-22

Лексический аскетизм — важнейший принцип перевода с танахического иврита на русский. Но и от него приходится отступать, когда у слова оригинала два основных значения, а найти полный эквивалент невозможно и ни от одного из значений с минимальным ущербом для смысла нельзя отказаться. Тогда приходится это слово переводить двумя, с тяжелым сердцем делая примечание: здесь реализуются оба значения слова. Давным-давно потерявшая надежду на рождение сына, родив Ицхака, Сара, при помощи однокоренных существительного и глагола толкуя имя новорожденного, восклицает: "Смех, радость мне Бог сотворил:// всякий услышавший обрадуется за меня и посмеется " (Вначале 21:6).

У слова חסד два основных значения: верность (часто, когда речь идет о верности Господа завету с Израилем) и милость (часто, когда идет речь об отношении к грешному Израилю), в языке ТАНАХа сросшихся воедино, а в русском — не соприкасающихся. Когда это слово характеризует отношение Бога Израиля к народу (особенно часто в Восхвалениях), выбрать одно из значений (= одно слово при переводе) никак невозможно. Впервые слово воедино сросшихся смыслов появляется в Песни моря Моше, в стихе, где говорится о Господе: «Верностью, милостью вел — народ этот спас, // в обитель святости Своей мощью повел» (Вначале 15:13).

Из этого ряда и слово פקד. "Я твой Господь Бог, Бог-ревнитель, ненавидящих Меня помню, караю " (Имена 20:4). То же: יסר. «Сердцем познаешь:// как человек, мучая, учит сына, Господь Бог, мучая, учит тебя» (Слова 8:5). В том случае, когда одно и то же слово с двойным значением повторяется, его значения реализуются в разных частях стиха: " Возблагодарят Бога народы, // Тебя все народы восславят " (Восхваления 67:4).

Притчи (Мишлей) испытывают переводчика на способность создания адекватных оригиналу рядов контекстуальных синонимов, передающих параллелизм, ритм и афористичность оригинала. Мудрость — поучение — разум — разумение — мудрое — знание — умудренность — познание — учение — страх Господень — обличение — совет. Познавать — понимать — обретать помыслы; мудрый — разумный — мудрец. Простак — юноша — глупец — наглец — дурак. Глупость — наглость. Притчи начинаются так:

Притчи Шломо сына Давида,

царя Израиля.

Познавать мудрость и поучение,

речения разума понимать.

Принимать поучение, разумение,

праведность и правосудие, и справедливость.

Давать мудрое простакам,

юноше — знание, умудренность.

Услышит мудрый — умножит познание,

разумный помыслы обретет.

Понимать притчу, присловье,

слова мудрецов, их загадки.

Страх Господень — начало знания,

мудрость и поучение глупцы презирают.

Слушай, сын мой, поученье отца,

учение матери не оставляй.

Они — прекрасный венец твоей голове,

шее твоей — ожерелье

— 1:1-9

Для сравнения антология стихов 2-4.

• Синодальный:

чтобы познать мудрость и наставление, понять изречения разума;

усвоить правила благоразумия, правосудия, суда и правоты;

простым дать смышленость, юноше — знание и рассудительность…

• Современный:

Они написаны для того, чтобы люди обрели мудрость, научились принимать наставления и понимать мудрые изречения.

Они написаны для того, чтобы люди принимали мудрые правила благоразумия, научились добру, справедливости и честности,

чтобы даже глупец научился принимать мудрые решения, а юноша сумел справиться с любыми сложностями.

• Огиенко:

щоб пізнати премудрість і карність, щоб зрозуміти розсудні слова,

щоб прийняти напоумлення мудрости, праведности, і права й простоти,

щоб мудрости дати простодушним, юнакові пізнання й розважність.

Прост, непорочен или невинен? Изреченное слово

В первом стихе книги Иова дается определение главного героя, которое С. Аверинцев переводит: «и человек этот был прост, и праведен, и богобоязнен, и далек от зла». К слову «прост» он дает примечание: «В подлиннике: „tam“ — непереводимое древнееврейское слово, которое означает отсутствие внутренней ущербности, полновесную доброкачественность и завершенное взаимное соответствие всех помыслов, дел и слов. Перед нами возникает образ искренней, чистосердечной, благообразной истовости богатого патриархального „шейха“, неуклонно блюдущего себя от греха и во всем поступающего как положено. Иов — хороший, и ему хорошо, и с ним хорошо; кажется, злу неоткуда войти в его жизнь. Тем более поразительно, что зло входит в его жизнь». В одном не соглашусь с С. Аверинцевым, благословенна его память. Слово там вполне переводимо, но, как часто бывает, переводимо многообразно: русские эквиваленты передают его не вполне. Это характернейшая переводческая проблема: выбрать наиболее адекватное слово. Краткая предыстория.

• Архимандрит Макарий:

и былъ человѣкъ сей мужъ непорочный и справедливый, и боявшійся Бога, и удалявшійся отъ худаго.

• Синодальный перевод (учитывалась работа Макария):

и былъ человѣкъ этотъ непороченъ, справедливъ и богобоязненъ и удалялся отъ зла.

• Под ред. Д. Йосифона (почти буквально следует за Синодальным):

и был человек тот непорочен, справедлив и Богобоязнен, и удалился от зла.

Мне представляется наиболее точным соответствием «непереводимому» слову — невинен. Поэтому мой перевод: «и был человек этот невинен и прям, страшился Бога и от зла удалялся».

О Иешаяѓу известно, что пророчества он произносил устно, обращая их и к «простым» соплеменникам, в основном, жителям Иерушалаима, и к самому царю. Записывал ли их пророк или это делали его ученики, мы не знаем. Равно как неведомо, он ли автор пророчеств, направленных в будущее (многие до времени были сокрыты), или их в свое время в духе пророка написали ученики. Может, в произнесенное им они внесли соответствующие исторические реалии и, несмотря на появление новых пророческих имен, оставаясь верными «своему» пророку, записали, отредактировали и составили его книгу? Поэтому, кстати, не слишком плодотворным представляется сам термин «Второисайя», ведь на протяжении всего текста сохраняется неоспоримое стилистическое единство: схожие мотивы, риторические приемы, самоцитирование и многое другое. Гораздо более плодотворным представляется понятие «школа Иешаяѓу» (бейт мидраш, дом учения на иврите), действовавшая, по крайней мере, до возвращения изгнанников из Вавилона, т. е. до возрождения Храма. «Школа Иешаяѓу» продолжала и развивала традиции, создав жанр пророчества Иешаяѓу, тексты которого (оригинальные, принадлежащие самому пророку или прошедшие ту или иную степень обработки, в том числе и на соответствие реалиям новой исторической эпохи) продолжали письменное, а возможно, и устное существование. Таким образом, на протяжении продолжительного времени (минимум два столетия) текст книги был динамичным: что-то добавлялось и изымалось. Но в основе — изреченное мощное, афористичное слово, как, к примеру, в начале пророчества (1:2-9):

Слушайте, небеса, и, земля, внимай! Господь говорил:

Сыновей Я взрастил и вознес — они против Меня восстали.

Вол знает владельца, осел — ясли хозяина,

Израиль — не знает, народ Мой не ведает.

Горе, грешное племя, народ, от вины согбенный, семя злодеев, дети преступные!

Оставили Господа, презрели Святого Израиля, вспять повернули.

Куда бить вас еще? Грешить вы продолжите —

будет в немочи голова, и занедужит сердце.

С головы до ног нет места живого: раны, ушибы, свежие язвы

не очищены, не перевязаны, маслом не смазаны.

Страна ваша пустынна, города огнем сожжены,

пожирают землю чужие, от вражьего разора безлюдна.

Дочь Сиона останется, как шалаш в винограднике,

как на бахче сторожка, как осажденный город.

Если бы малый остаток Всемогущий Господь не оставил,

были бы Сдомом, на Амору похожи.

Или (2:2-4):

Будет в конце времен: утвердится гора дома Господня вершиной всех гор, всех выше холмов,

и все народы к ней устремятся.

Многие народы пойдут, говоря: «Идите, взойдем на гору Господню, в дом Бога Яакова, Он научит Своим путям, и будем ходить стезями Его,

ибо из Сиона выйдет Учение, из Иерушалаима — слово Господне».

Он рассудит народы, племена обличая,

и перекуют они мечи на плуги, и копья свои — на серпы, народ на народ меч не поднимет, воевать больше учиться не будут.

Как передать записанное устное слово, прозвучавшее на другом языке две с половиной тысячи лет назад? Возможно ли это? Слышно ли оно в моем переводе?

Город или град? Не город — столица. Десница или правая рука?

У перевода ТАНАХа три нет: заимствованиям, новоязу и славянизмам. С первыми двумя очень просто. Царь Давид не может быть ни агрессивным, ни, конечно, крутым. Сложнее со славянизмами, ведь они часть современного русского языка. Но часть архаичная, а перевод ведь на современный язык. Выше мы убедились, что Библия на славянском осознавалась вне церковных стен и даже внутри препятствием пониманию Текста. Отсюда и вывод: чем меньше славянских слов в переводе, тем лучше. Это так. Но не совсем и не всегда. Во-первых, славянизм славянизму рознь.

Некоторые архаический привкус утратили. Во-вторых, к славянизмам (да и к любым архаизмам) приходится прибегать в случае нехватки синонимов, чтобы избежать тавтологии, которую русский язык очень не любит. Как в одном из очень распространенных выражений, где за «рукой» должен идти синоним: «рука сильная, длань простертая». В свою очередь, «длань», передавая древнееврейское слово, должна появиться вместо него и там, где, если бы не было идиомы, без нее можно было бы обойтись. Моше говорит:

Зачем, Господи, гневу Твоему разгораться на Твой народ, который из земли Египет Ты вывел силой великой, дланью могучей?

— Имена 32:11

Еще пример. Такой пассаж звучит не слишком по-русски:

Когда ноги маслом я омывал,

мне скала изливала масла потоки.

Поэтому приходится с неохотой вспомнить елей:

Когда ноги елеем я омывал,

мне утес лил масла потоки.

— Иов 29:6

или же в Восхвалениях (55:22):

Глаже масла уста,

а в сердце — война,

мягче елея слова,

а они — мечи.

Такая же ситуация и с городом-градом, ворогом-врагом (здесь именно славянизм общеупотребителен), воююй-враждуй, голосом-гласом:

За ним голос ревет,

гремит гласом великим,

следов не сыскать, голос слыша Его.

Гласом гремит — чудеса,

творит великое — не постигнуть.

— там же 37:4-5

Впрочем, даже тогда, когда употребительные славянизмы (ни рамена, ни перси в счет не идут) можно заменить русскими синонимами, иногда это лучше не делать: славянизмы короче, тверже, одним словом, больше в переводе с иврита на месте: «От врат смерти меня подними» (Восхваления 9:14). «Ворота смерти» звучат не слишком уж убедительно.

Или:

Столбы врат колебались от гласа взывающих,

дымом дом наполнялся.

— Иешаяѓу 6:4

С врагом моим сразись, Господь,

с ворогом воюй

— Восхваления 35:1

О некоторых устаревших славянизмах приходится сожалеть. Очень жаль, что трехсложное, таящее в себе богатейшие фонетические возможности «вертоград» в дарвиновском отборе уступило место четырехсложному «винограднику», почти невозможному для перевода. Но деться некуда: больше синонимов нет, заменить невозможно.

В первых четырех главах книги За что? стихи расположены в алфавитном порядке (что в переводе, естественно, передать невозможно), в них по 22 стиха, кроме третьей главы, в которой утроенное количество стихов: по три стиха на каждую букву алфавита. Три из пяти глав книги (1, 2, 4) начинаются одинаково: За что? Стихи начала и конца главы перекликаются между собой. Например, стих 1 первой главы перекликается с последним, 2 — с предпоследним: «Нет у нее утешителя// из всех ее любящих» (1:2) — «Услышали — я стенаю,// нет мне утешителя» (1:21). Всё это надо принять во внимание, всё это надо учесть, передав в переводе. И — характерный для танахической поэзии рваный ритм (у каждой строфы может быть свой ритмический рисунок), ритм книги плачей по разрушенному Иерушалаиму, оскверненному Городу.

Иерушалаим, Сион, Город — это вдова, у которой нет утешителя; она — ניִדָה. У этого слова два значения: женщина в период, когда запрещена мужу для интимных отношений; отлученная, изгнанная. В переводе реализованы оба значения слова. Она презренна: увидели ее наготу; на подоле ее — нечистота. Подобные сравнения проходят через весь текст, отсюда вопрос: каким образом всё это «женское» согласовать с родом перевода: в иврите «город» женского рода, в русском — мужского. Если бы дело в одной, нескольких строфах, можно было бы «увернуться»: местоимения, синтаксические уловки. Но весь текст?! Как поступили предшественники? Вот какой у них первый стих.

• Синодальный:

Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! он стал, как вдова …

• Огиенко:

Як самітно сидить колись велелюдне це місто, немов удова воно стало!

• Современный:

Иерусалим покинутая лежит. Город, когда-то такой многолюдный! Великой среди городов она была. Но стала теперь, как вдова …

Дословный перевод невозможен: риторика плача выстроена вокруг образа одинокой, покинутой женщины, ставшей подобной вдове, поэтому я заменил «город» «столицей», что истине не противоречит, а Иерушалаим — по традиционной танахической модели там, где это необходимо, на «дочь Иерушалаима». Таким образом, весь текст переведен в «женский» регистр.

За что сидит одиноко

столица большого народа?

Как вдова, стала

в народах великая,

владычица стран

стала данницей.

Ночью плачет, рыдает,

слеза на щеке,

нет у нее утешителя

из всех ее любящих,

все близкие изменили,

стали врагами.

Иеѓуда ушла из-за гнета

и тяжкой работы,

поселилась среди народов,

покоя не обрела,

все преследователи настигли ее

между теснин.

Скорбны дороги Сиона,

нет идущих на праздники,

ворота пусты,

коѓены стонут,

девы горестны,

а она, горько ей.

Стали враги твои во главе,

вороги благоденствуют:

Господь наслал горе

за множество преступлений,

в плен ее дети ушли

перед врагом.

Покинуло дочь Сиона

всё великолепие,

стали ее вельможи,

как серны, пастбища не сыскавшие,

бредущие без сил

перед преследователем

— 1:1-6

Главная не только семантическая, но и стилистическая оппозиция в ТАНАХе: Бог — человек, что должно найти свое отражение в переводе. Слова высокого стиля — о Господе, нейтрального и низкого — о человеке. Человек строит, приходит. Всевышний воздвигает, является:

Ведь Господь воздвигнул Сион,

явился в величии.

— Восхваления 102:17

Несмотря на то, что «десница» — славянизм, слово широко употребляется в моем переводе. Во-первых, «правая рука» очень тяжело входит в текст, расталкивая соседей. Во-вторых, этот архаизм достаточно употребителен в современном русском (в отличие от «шуйцы»). Так что легкая патина не повредит. В-третьих, это слово, как и другие редкие архаизмы перевода, относится к Богу. В-четвертых, звуковой ряд «десницы» создает богатое возможностями фонетическое поле.

Твоя десница, Господь, — сила могучая!

Сокрушила врага, Твоя десница, Господь!

— Имена 15:6

И, конечно, «десница» совершенно незаменима в синонимическом ряду, к которым питает пристрастие танахическая поэзия:

Могущественна Твоя длань,

рука мощна, воздета десница.

— Восхваления 89:14

Наконец, во многих стихах просто невозможно представить «правую руку»:

Если забуду тебя, Иерушалаим,

забудет десница моя.

— там же 137:5

Меты оригинала

Последний стих — великолепный образец танахической пророческой риторики, образец поэтики параллелизма. Об этом позже, а сейчас еще раз о том, стоит ли покушаться на идиому, прочно вошедшую в русский язык и осознающуюся как библеизм? Вряд ли многие носители русского как родного без запинки ответят, что такое «орала». Кроме того, устаревшее слово явно выбивается из вполне понятного ряда: «И перекуют они мечи на орала (плуги, сохи), и копья свои — на серпы» (Иешаяѓу 2:4). Думается, замена непонятных «орал» на всё еще понятное «плуги» выполнит две задачи. Стих будет служить явной метой инакости текста, давая четкое объяснение того, что такое знакомое, не совсем ясное, но всё еще вспоминающееся «орала».

Ветхий Завет — это ТАНАХ, прочитанный читателем Завета Нового. Задача переводчика ТАНАХа — перевести так, будто Новый Завет он не читал. Делая ТАНАХ доступным читателю Нового Завета, переводчик должен представить пустынные, равнинные, горные пейзажи естественными и живыми, преодолевая убежденность читателя в том, что они священные, а потому — постановочные, иллюзорные, театральные. Убрать сцену, подмостки, занавес, которыми за два с половиной тысячелетия обзавелся священный текст, при этом священности не затронуть — задача невыполнимая, поэтому речь идет лишь об успешном движении в избранном направлении. Отсюда — безусловная важность мет, расставленных на этом пути. Их цель — передать признаки иного, древнего, национального, религиозного сознания формами, приемлемыми языку современному.

Слово для всего Текста

Читать и переводить ТАНАХ как обычный текст с цитатами, явными, скрытыми, аллюзиями, многочисленными или же редкими, невозможно. Пропустить «отсылку» в обычном тексте весьма нежелательно, для перевода нередко ущербно, но не смертельно. Худо-бедно такой перевод стоит, пусть не крепко, но не заваливаясь. Священный текст — дело иное. Его мало читать по горизонтали. Нередко изначально он создан по вертикали как пересказ национального нарратива, как в ряде глав Восхвалений, в которых Исход пересказывается с использованием лексики, тропов, даже синтаксиса второй и пятой книг Учения (Имена, Слова). Собственно, этот рассказ, равно как рассказ о Творении, в той или иной форме присутствует едва ли не во всех книгах ТАНАХа. Поэтому и необходимо его читать и переводить горизонтально-вертикально. Вывод практический: то, что цитируется и пересказывается, должно быть процитировано и пересказано не только согласно одному и тому же переводу, но и с максимальным учетом всех отклонений и особенностей стиля, тем самым на текст ставя мету, танахическое тавро. Отсюда и вывод о бесполезности переводить отдельные книги и сомнительность плодотворности коллективного перевода: как ни редактируй, всё «не выредактируешь». Переводя текст цитирующий/пересказывающий необходимо одновременно возвращаться к цитируемому/пересказываемому, по необходимости (редко не возникающей) его корректируя. Задача усложняется, когда цепочка разрастается. Одно дело, когда несколько текстов восходят к одному и тому источнику, тогда требуется лишь согласование между источником и вариантами цитируемого/пересказываемого. Сложней, когда появляется текст (или тексты) — посредник, вносящий изменения, которые необходимо учесть при вертикальном чтении-переводе. При этом крайне важно отрешиться от следующих за ТАНАХом вариаций в мидрашах, комментариях, относительно рассказа об Исходе — от Ѓагады. К примеру, одна из тем, «вертикально» развивающаяся в ТАНАХе, задана в рассказе о создании человека:

Создал Господь Бог человека: прах из земли, вдохнул в ноздри его дыхание жизни,

душой живой стал человек.

— Вначале 2:7

Ответвлением этой темы становится пророчество змее "есть прах все дни твоей жизни (там же 3:4), а продолжением — пророчество человеку: «Ты — прах и в прах возвратишься» (там же 19). Наиболее интенсивно тема создания человека развивается в Иове, Коѓелете и Восхвалениях.

Вспомни: как глину, создал меня// и в прах возвращаешь? (Иов 10:9); Стал подобен земле, // праху и пеплу я уподобился (там же 30:19); Положит на него сердце Свое —// у него дух и душу возьмет. Всю плоть истребит,// человек в прах возвратится (там же 34:14-15).

Всё было из праха, и всё в прах возвращается (Коѓелет 3:20); И вернется прах в землю, как было,// а дух к Богу, его даровавшему, возвратится (там же 12:7).

Какой прок в крови моей? // Сойду в могилу —// прах возблагодарит,// правду Твою возвестит? (Восхваления 30:10); Ведь Он знает созданья Свои,// помня, что прах мы (там же 103:14); Скроешь лик —// ужаснутся,// дух отнимешь — умрут// и в прах возвратятся. Пошлешь дух Свой — будут сотворены,// и лик земли обновишь (там же 104:29-30).

Еще одна модель, проходящая через весь Текст, — в книге Имена. Вторично вырубив по велению Господа каменные скрижали, Моше поднялся на гору Синай, на которую спускается Бог.

Прошел Господь перед ним, Господь возгласил: Господь Бог милостивый и жалостливый,

гнев отдаляющий, великий в истинной милости, верности.

Милость хранящий тысячам, прощающий вину и преступленье, и грех,

и, очищая, не очищающий, помня, карающий за вину отцов сыновей и сыновей сыновей до третьего и до четвертого.

— 34:6-7

Развернутое определение Всевышнего ставит перед переводчиком ряд задач. Выбор синонимов (милостивый и жалостливый). Передача двух значений одного слова (милость, верность ;помня, карающий). Удвоение однокоренных, имеющее в иврите значение усиления (очищая, не очищающий). Главная задача Текста — максимально полно определить Господа, поэтому стремлением приблизиться к краткости оригинала приходится жертвовать, помня: в дальнейшем Текст будет часто явно и скрыто обращаться к различным частям этого определения. Обычно мой перевод короче Синодального, но в этом случае они практически равны.

И прошел Господь пред лицем его и возгласил: Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный,

сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода.

Очень близко определение Господа цитируется в книге В пустыне (14:18): Господь, гнев отдаляющий и великий в милости, верности, прощающий вину и преступление, и, очищая, не очищающий, помня, карающий за вины отцов сыновей до третьего и до четвертого.

У Иоэля (2:13): Он жалостливый и милостивый, гнев отдаляющий, великий в милости, верности, сокрушается о беде.

У Нахума (1:3) Господь назван «гнев отдаляющим», в молитве Ионы (4:2): «Ты жалостливый и милостивый, гнев отдаляющий, великий в милости, верности, сокрушающийся о беде».

В Восхвалениях: «А Ты, Владыка, Бог милостивый и жалостливый,// гнев отдаляющий, великий в истинной милости, верности» (86:15); «Господь милостив, жалостлив,// гнев отдаляющий, великий в истинной милости, верности» (103:8).

А у Нехемьи (9:17), добавляющему к прежним определениям «милосердный», читаем:

Слушать отказывались, чудеса, которые с ними Ты совершил, не вспоминали, выю ожесточали, бунтуя, голову обращали в рабство вернуться,// но Ты Бог милосердный, жалостливый и милостивый, гнев отдаляющий, великий в истинной милости, верности их не оставил.

Видели, что говорил. Удвоение однокоренных. Сказал, говоря

Балет смотрят, хотя музыка в ней играет не последнюю роль. Оперу слушают, несмотря на то, что опера — действо. Танахический иврит выбирает из чувств доминирующее, называя все остальные: «И явится слава Господня,// и увидит каждая плоть, что уста Господа изрекли» (Иешаяѓу 40:5). Почему не услышит? Может быть, потому что грубая «плоть» не способна голос Бога услышать, ведь только пророкам Он в голосе открывается? Может быть, потому что только зримое, очевидное, глазу видное убеждает? Вопросы можно умножать бесконечно, но они дело — философов. А что мои постоянные спутники?

• Синодальный: И явится слава Господня, и узрит всякая плоть спасение Божие ; ибо уста Господни изрекли это.
• Современный: И явится тогда Господняя Слава, и все её увидят. Ибо Сам Господь сказал так.
• Огиенко: І з"явиться слава Господня, і разом побачить її кожне тіло, бо уста Господні оце прорекли!

Так ли, иначе, все избежали изреченного Господом, каждой плотью увиденного. Наверное, потому что придерживались принципа verba tene, res sequentur (держись сути, слова приложатся, пер. М. Л. Гаспарова), переводили смысл, а не целостный Текст, потому, что не было среди них людей, одновременно знающих досконально иврит и Писание, и поэтов, способных воссоздать древнюю литературу в другом времени, на ином языке. В конце концов, читатель любого текста должен его читать, а не спотыкаться на каждом слове. Читать, подчиняясь ритму, без напряжения внимая словам, а если случится споткнуться, то там и тогда, где и когда необходимо: один раз споткнувшись, обратиться к комментарию, который научит в дальнейшем понимать прежде не понятое. Ничто литературное ТАНАХу не чуждо! А союзник у меня все же есть: «And the glory of the LORD shall be revealed, and all flesh shall see it together: for the mouth of the LORD hath spoken it» (перевод короля Джеймса). Кстати, отметим: пророк был не первым, увидевший голос.

А весь народ видят громы и пламя, и звук шофара, и гору дымящуюся, увидел народ — отпрянули, встали вдали.

Сказал Господь Моше: Так скажи сынам Израиля:

"Вы видели, что с неба с вами Я говорил.

— Имена 20:14

Проблема, стоящая перед любым переводчиком: передавать или нет характерные грамматические особенности оригинала. Как правило, ответ нет. В самом деле, если в переводах с иврита на русский постоянно будет дом большой, а дворец прекрасный, то смысловая акцентированность постпозиции прилагательного на фоне обычной предпозиции исчезнет. Таким образом, переводчик, пытаясь передать характерную для иврита постпозицию прилагательного по отношению к существительному, добьется вовсе не того, к чему он стремился.

Перевод всегда в той или иной степени усыновляет языковые особенности оригинала, обычно свойственные и ему, но в мере иной. В любом случае язык перевода не должен, с одной стороны, перерезывать и грамматическую пуповину, соединяющую его с оригиналом, с другой — слишком назойливо ему подражать. Как обычно, это вопрос вкуса и золотой середины. Одна из особенностей иврита — удвоение однокоренных, имеющее значение усиления. Самое знаменитое выражение этой грамматической формы — Песнь песней. Это словосочетание давно и прочно вошло в русский с характерной маркированностью библеизма. Поэтому относительно широкое употребление этой формы ощущается вполне органично, постоянно напоминая, что за текст перед читателем. Если первое появление этой формы в ТАНАХе можно проигнорировать, переведя удвоение אָכֹל תֹּאכֵל «ешь волю» (Вначале, 2:16), то вошедшее в русский язык в Синодальном переводе «смертью умрешь» (מות תָמוּת, следующий стих) я сохраняю. В этой же главе удвоение однокоренных — в 16 стихе (הַרְבָּה אַרְבֶּה). Господь говорит жене: «Увеличу, умножу мучение беременности твоей: в муке сыновей будешь рожать». В Синодальном: «умножая умножу»; Огиенко переводит буквально: «Помножуючи, помножу». В предшествующих моему переводах удвоение однокоренных то игнорируется, то передается разными способами, в том числе и однокоренными. Я же стремился эту мету оригинала передавать последовательно, при возможности — синонимами, не получалось — удвоением однокоренных.

«Сказал, говоря» (с грамматическими изменениями) — несомненная калька, не несущая ни лексической, ни эмоциональной нагрузки. В современной графике этому словосочетанию соответствует двоеточие после «сказать» перед прямой речью. Это словосочетание Синодальный, несмотря на то, что оно сохраняется в Септуагинте, проигнорировал. У И. Огиенко и у И. Ш. Шифмана оно сохраняется. Последовательно сохраняю его и я как мету оригинала:

Отвечая, Реувен им сказал: «Разве я вам не сказал, говоря: „Из-за мальчика не грешите“, а вы не послушали…».

— Вначале 42:22

Названия книг и имена собственные

В Россию Писание пришло из Византии переведенным с греческого. Поэтому названия книг в Ветхом завете из Септуагинты, некоторые из которых (Паралипоменон, Екклесиаст, Псалтирь) — кальки, русскому уху чужие. Издревле существовали две традиции наименований книг: угаритская, отражающая содержание (ей за Септуагинтой следует русский перевод Ветхого завета) и месопотамская. Так, Учение состоит из пяти книг, по месопотамской традиции именующихся по ключевому слову одного из первых стихов, которым начинается книга: Вначале, Имена, Воззвал, В пустыне, Слова. В православном каноне названия книг — переводы с греческого: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие. Понятно, что переводы Библии придерживаются угаритской традиции, но удивительно, что переводы на русский ТАНАХа (в том числе при цитировании) даются в варианте ветхозаветном. Перевод И. Ш. Шифмана параллельно использует два названия, в некоторых случаях, не следуя современной традиции, приводя словосочетание: В начале — Бытие; И вот имена — Исход; И воззвал — Левит; В пустыне — Числа; Вот слова — Второзаконие. Я названия книг ТАНАХа привожу в дословном переводе, в комментариях «для верности» узнавания добавляя транслитерацию, а в необходимых случаях и соответствие в переводе ветхозаветном. Например: Вначале, Брешит; в русской традиции: Бытие.

Книги исторического характера (две книги Шмуэля и две книги Царей, которые в русской традиции составляют четыре книги Царств) и две книги летописей — Повести лет (принятое название также: Книга хроник; в русской традиции: Паралипоменон, дословно: пропущенное, гр.) в ТАНАХе названы согласно угаритской традиции. Что касается Повестей лет, то предложенное название ориентируется и на древнерусскую традицию. Полагаю, что название Книга хроник скорее подошло бы переводу средневекового текста.

Ряд книг ТАНАХа назван именами героев, которые я, как и все имена и топонимы, считаю совершенно необходимым передавать максимально приближенно к оригиналу. Авраѓам, Ицхак и Яаков. Так я передаю не слишком привычно, но вполне узнаваемо имена праотцов. И здесь, думаю, пора объясниться.

Введение буквы, которой не знали Кирилл и Мефодий, вызвано стремлением более полно, чем когда-либо в истории перевода ТАНАХа и Ветхого завета на русский язык, передать поэтику оригинала, тем более что звук, обозначаемый этой буквой, русскому вовсе не чужд. В нормативном русском он присутствует в единственном слове, однако, в каком: в слове Боѓ. Полагают, что эта орфоэпическая аномалия восходит к традиции Славяногреко-латинской академии, заложенной выходцами из украинских земель, где этот звук является нормой. Также произношение ѓ характерно для южнорусских диалектов. Происхождение многих танахических текстов (Учение, пророки, книги поэзии) не вызывает сомнения: сперва прозвучали и лишь затем, вероятно, не сразу были записаны. Достаточно вспомнить ритм первых стихов Вначале: космологические стихи, вероятно, не одно поколение передавало изустно. Потому и в переводе они непременно должны зазвучать. И «недостающая» буква — одно из средств передачи звучания.

В ТАНАХе, как мы убедились, немало говорящих имен, что искушает, на комментарий не полагаясь, хотя бы самые заметные перевести. Практически все славянские и русские переводы вслед за Септуагинтой искуса этого избежали. Лишь однажды митрополит Филарет перевел «Плачъ Египетскій» характерное для ТАНАХа событийное название Авель Мицраим (дословно: египетский траур, Вначале, 50:11), место, где был похоронен праотец Яаков-Исраэль. Но московский митрополит был далеко не первым, искусу поддавшимся. Еще Онкелос место, где поселился ушедший «от лика Господня» Каин, называет «землей изгнания» (там же 4:16). К оправданию Онкелоса, в котором он не нуждается, нужно заметить: в его распоряжении не было комментария. В оригинале эта земля названа Нод, словом ничего не говорящим читателю. Нод — самокомментирующий топоним, созвучный слову «скиталец» (над). Однако если переводить «говорящие» собственные, то текст будет анекдотичным. В таком случае Адама следует назвать Земляным, Хаву — Жизнью, Жизненной, Ѓевеля — Ничтожным, Тщетным.

Выход — последовательно передавать собственные имена, как они звучат на иврите. Приводя почти знакомые, но непривычно звучащие имена, я напоминаю: перед читателем не Библия, но ТАНАХ, таким образом, эти имена — одна из мет оригинала. К сожалению, оказавшийся наполовину моим союзником в выборе названий книг Учения И. Ш. Шифман, по собственному утверждению переводивший Тору, пошел проторенной дорогой. У него: Авраам, Исаак и Иаков. Меты метами, но, может, этой следовало бы пожертвовать ради комфортной привычности? Думаю, нет. К примеру, что читателю скажет Даниил, имя пророка? Даниэль, производное от дан (судить) и эль (Бог) — дело иное. Узнав из комментария о теофорном элементе этого имени, читатель услышит его и в других именах, и они станут для него говорящими хотя бы наполовину: Ишмаэль, Шмуэль, Иехезкэль.

В первой книге Учения множество имен сопровождается толкованиями:

И человек познал Хаву, жену свою,// зачала она, родила Каина и сказала: «Человека с Господом обрела». И еще родила Ѓевеля, брата его,// Ѓевель был пастухом овец, а Каин был земледельцем.

— Вначале 4:1-2

В комментариях читатель должен узнать, что «человек» (адам) — производное от «земля» (адама), отсюда имя первого человека — Адам. Хава — от корня «жить» (חי). О ней сказано, что «родила Каина», которого «с Господом обрела». Таким образом, имя объяснено. Каин: канити (обрела). В отличие от брата, имя Ѓевель (הֶבֶל) не истолковано. Значение корня: «дыхание уст», нечто настолько ничтожное, эфемерное, что невозможно уловить, совершенно не материальное. Наиболее адекватный перевод: ничто. Отсюда: «Ничтожное ничто, — сказал Коѓелет, — ничтожное ничто, всё — ничто» (1:2).

Не всегда, однако, толкование соответствует лингвистической истине. Казалось бы, перед нами имя и его объяснение:

Назвал его Ноах, сказав:// «Этот утешит нас в нашем труде, в мучении рук наших от земли, проклятой Господом»".

— Вначале 5:29

Толкование «утешит» не соответствует значению имени Ноах («покой»). Зачем Текст нас обманывает? Приводит народную этимологию? Кстати, великий комментатор ТАНАХа Раши замечал, что точно соответствовало бы толкованию имя Менахем.

Единственное исключение из правила максимально близкой к оригиналу передачи имен — это новое имя праотца Яакова: «Не Яаков будешь впредь называться, но Исраэль» (Вначале 32:29), которое объясняется в примечании. Исраэль. В оригинале: ישְִרָאֵּל. Израиль. Исраэль — фонетически точная передача нового имени Яакова. Однако в дальнейшем переводчик прибегает к традиционной в русском языке передаче имени праотца и народа — Израиль, что больше соответствует фонетике русской речи.

Сказанное выше относится и к топонимам, среди которых, несомненно, важнейшее значение имеет Иерушалаим. Иерусалим в русском тексте, конечно, привычней, с другой стороны — оригинал слишком настойчиво диктует иное. Свое слово сказала и графика. Может быть, чуть более точно: Йерушалаим, но заглавному «й» остальные русские буквы наверняка бы объявили бойкот. Колебания переводчика привели к компромиссу: в тексте — Иерушалаим, а в комментариях — Иерусалим.

Все остальные топонимы и в тексте и в комментариях одинаковы, даже если они столь непривычны, как Бавель (Вавилон), Парас (Персия). Исключений из этого правила, пожалуй, лишь два: Сион (Цион) и Ливан (Леванон). Соображение то же, что и в отношении слова Израиль: бо́льшая уживчивость с русской фонетикой. Что особенно важно, ведь Сион и Ливан во множестве присутствуют в Восхвалениях — поэтическом тексте, где отторжение «ц», звучного, яркого, «выпирающего» в переводе весьма ощутимо, а предпочтение Ливана, который на целый слог Леванона короче, позволяет экономить драгоценное при переводе на русский с иврита звуковое пространство.

Кроме Израиля еще только Египет не удостоился точной звуковой передачи, который по частотности употребления названий народов и стран занимает в ТАНАХе второе место. Слово Египет, не имеющее к самоназванию никакого отношения, в европейские языки пришло из греческого. Еврейское же название Мицраим для русской фонетики оказалось слишком чужим. Однако, транслитерация позволила избавиться от традиционных в переводах хананеев, аморреев. Не русифицированные хити, амори — и точней и благозвучней.

Транслитерирую я и названия большинства музыкальных инструментов, чтобы не вызвать у читателя ложных ассоциаций. И дело не только в анекдотических гуслях и свирелях, но и в мало похожих по виду и звучанию скрипках и арфах. Из этого ряда я исключаю «тимпан» и «тарелки», звучание которых за последние три тысячелетия вряд ли изменилось принципиально.

Первые стихи Восхвалений во многих случаях содержат «техническую» информацию (например, Мизмор Давида, 3:1): многие тексты были частью храмового служения, их пение сопровождалось игрой на музыкальных инструментах. Размышляя над возможностями и способами перевода такой информации и познакомившись с множеством толкований, полагая, что все они мало что объясняют, неясное делая еще больше неясным, я прибегаю к транслитерации: не переведу, но не совру. Особое место среди музыкальных инструментов занимает шофар — рог, который употреблялся и употребляется для трубления, часто — символ войны и бедствия. Ввиду чрезвычайно большой употребительности шофар превратился в своеобразный маркер инакости текста.

В ТАНАХе пьют два напитка: яин (вино) и шехар, употребляющийся почти с той же частотностью, что и вино. С яин при переводе проблем не возникает: ивритское слово в разных фонетических одеждах проникло во многие языки, ассоциации, психологические и лингвистические, с этим словом весьма и весьма схожи (хотя и здесь необходимо подчеркивать: в древности вино разводили водой). А что такое шехар не знает никто: то ли разновидность вина, то ли нечто схожее с пивом. Синодальный перевод называет его «крепким напитком», всезнающий Современный — пивом. А я, честно признаваясь, что никогда шехара не пил, даю транслитерацию, в комментарии с читателем объяснившись. Точно также следует транслитерировать названия мер: бат, хомер, эйфа, названий звезд или созвездий, соответствие которых современным неясно:

Свяжешь ты Кимы узлы// или путы Ксила развяжешь? В срок выведешь Мазарот?// Приведешь с детьми Аиш?

— Иов 38:31-32

Коѓен, сатан и цепочки ножные

Производное от прилагательного «святой», существительное «священник» в современном русском — «служитель культа», в первую очередь христианского. Его мы представляем в темной сутане или праздничном облачении, поражающем великолепием. Служитель культа в иудаизме, мусульманстве, буддизме вызывает иные ассоциации. Но ни их, ни православного, ни католического священника, ни служителя культа иных ветвей христианства мы не можем представить за работой, которой были заняты служители культа в Переносном храме в пустыне или в Храме, построенном при Шломо. Их деятельность, образ жизни, одеяние описаны очень подробно, особенно в книге Воззвал. Главное в их служении — жертвоприношения, жизнь — рядом с жертвенником. На священника никак не похожи. И. Ш. Шифман, вероятно, руководствуясь аналогичными соображениями, привычного «священника» заменяет «жрецом», но возникает другая проблема: жрецы были не только служителями истинного Бога, но и языческие. Можно было бы отдать проблему на волю контекста, который расставит всё по местам. Но справлялся он не всегда, потому пришлось, язычникам оставив жреца, прибегнуть к транслитерации, важной мете инакости. К тому же, «коѓен» куда как уживчивей с окружением, чем неуклюжий «священник». Ну, а то, что Великий коѓен сменит Первосвященника сомнений не вызывало.

Особую роль в акцентировании инакости играют вроде бы общие для иудаизма и христианства понятия. Если сатана в представлении не нуждается, то сата́н (или Сата́н) не только непривычен русскому уху, но и отличен от сатаны. У Зхарии:

Показал Он мне Иеѓошуу, Главного коѓена, стоящего перед посланником Господа,// а сатан справа стоит — преградой ему.

— 3:1

Последние слова «преградой ему» («преграждать», «препятствовать», леситно) можно перевести не буквально, а, передавая вторичное значение: обвинять. Роль сатана у Зхарии предельно ясна: он обвинитель, он препятствие на пути Израиля на родину из изгнания. Вот и всё. Так же неожиданно, как появился, тот из видения исчезает: сатан сделал свое дело — сатан может уйти. Наступил черед посланника Господа вразумлять Главного коѓена. Куда как заметней роль Сатана в книге Иова, где некая субстанция зла персонифицировалась и обрела имя собственное. Книга Иова состоит из прозаических пролога (главы 1-2) и эпилога (42:7-17), обрамляющих поэтические главы, в которых — спор Иова с друзьями и Богом. В прологе два главных действующих лица: Господь и Сатан. Контекст диктует написание с заглавной буквы. Так же, с заглавной он фигурирует в Вульгате. В большинстве переводов на славянский и русский: сатана; дьявол — в Септуагинте, Противоречащий — в переводе С. Аверинцева.

К сожалению, транслитерация не является универсальным средством решения переводческих проблем. У Иешаяѓу (3:16-24) встречаем «дочерей Сиона», которые идут, «ногами бренча», и происходит это лишь потому, что у них на ногах украшения в виде цепочки с колокольчиками. Но, благо бы, только лишь ножные цепочки! Лаконичное, как и все тексты ТАНАХа, пророчество Иешаяѓу не скупится, саркастически описывать женские украшения, ставя перед переводчиком бесчисленное количество вопросов, на некоторые из которых нет удовлетворительного ответа. Единственным утешением может служить возможность в комментарии блеснуть эрудицией в знании реалий далекого во времени и пространстве мира. Вот, коль скоро мы о ножных цепочках. Комментирует профессор Киевской духовной академии А. А. Олесницкий:

На востокѣ, красота женской походки поставляется и теперь въ томъ, чтобы шаги были какъ можно менѣе. Чтобы пріучить себя къ такой походкѣ, женщины носили на ногахъ, немного выше колѣнъ, кольца, соединенныя короткими цѣпочками. Можно думать, что у евреевъ эти цѣпочки не были вь общемъ употребленіи и составляли прихоть только самыхъ роскошныхъ женщинъ. О нихъ упоминаетъ одинъ Исаія. Но у женщинъ арабскихъ, отъ которыхъ, вѣроятно, заимствовали и евреянки, такія цѣпочки были обычною принадлежностію наряда тѣхъ, которыя не были обязаны нести тяжелыя работы, столь обычныя для женщинъ кочевыхъ племенъ.

Вернемся к пророку.

Сказал Господь: За то, что дочери Сиона, возгордившись, ходят, вытянув шею, стреляя глазами,

идут величаво, ногами бренча.

Господь оголит темя дщерей Сиона,

Господь их срам обнажит.

В тот день Господь отнимет красу цепочек ножных, солнц, полумесяцев.

Подвесок, браслетов и покрывал.

Повязок, запястий и лент, ожерелий и амулетов.

Перстней, колец носовых.

Плащей, покрывал, платков, кошельков.

Зеркал, шалей, шапочек и накидок.

Будет: не благовония — гной, не пояс — повязка, плешь — вместо прически, не опоясанье — вретище,

язва — не красота.

Признаюсь, в этом фрагменте приходится переводить то, не знаю что, переводить так, не знаю как.

Флора, фауна, география

В эпоху ТАНАХа жизнь даже городских жителей была тесно связана с природой. Искусственная городская среда лишь в очень малой степени была отгорожена от природной. Поля и виноградники городских жителей находились вне стен, которые окружали лишь самые крупные города. В знаменитой утопии Иешаяѓу домашние животные мирно соседствуют с дикими, которыми в жизни реальной были бы мгновенно растерзаны (11:68). С дикими животными в видении и возникают переводческие проблемы.

Жить будет волк с овцой, пантера — с козленком лежать, теленок со львом и вол будут вместе, и малый ребенок их будет пасти.

С коровой медведь вместе будут пастись, лежать — их детеныши, словно вол, лев — есть солому.

И будет младенец над змеиной норой играть, к гнезду гадюки дитя руку протянет.

Пантера (варианты предшественников: барс, тигры, пантера). Поскольку нет данных, о каком конкретно животном идет речь у пророка, на мой взгляд, удачнее всего выбрать название рода, тем более что к зоологической точности пророк наверняка не стремился.

Змея (аспида, кобра, гад), гадюка. Выбирая пару «змея-гадюка», переводчик стремился к максимальной стилистической нейтральности, полагая, что в данном случае пророк не искал эмоциональной окраски (боязнь, брезгливость или нечто подобное). Поэтому при выборе вариантов были отвергнуты стилистически яркие, архаичные «аспид» и «гад», а «кобра» — за большую видовую конкретность. Что касается местоимения в качестве способа разрешения проблемы синонимов, то это крайняя мера, ибо тем самым разрушается параллелизм — базовый элемент танахической поэтики. В своей утопической картине всеобщего природного благоденствия Иешаяѓу не мог обойтись без главного представителя дикого животного мира. Среди животных, упоминающихся в ТАНАХе, лев занимает особое место, ведь сравнение с ним — из наиболее распространенных. При переводе на русский царь зверей представляет непреодолимую проблему. В Вавилонском талмуде мы находим утверждение р. Иоханана, что в иврите шесть слов, обозначающих льва: לביא, ארי, כפיר, ליש, שחל, שחץ (Санѓедрин 95а). Этому богатому синонимичному ряду в языке русском соответствует один-единственный лев.

Герои знаменитой притчи, которые пошли «помазать над собою царя», с которой Иотам, поднявшись на гору Гризим, обращается к жителям Шхема, — деревья (Судьи 9:8-15). Это маслина (варианты предшественников: маслина, оливковое дерево, оливка); инжир (смоковница, фиговое дерево, фіга); лоза (виноградная лоза, виноград); а также терновник и кедр, которые разногласий не вызвали. Маслина и инжир явно предпочтительней оливкового и фигового деревьев. Но, может, фига, а не инжир? Всем хороша, не звучит, как смоковница архаично, коротка, двусложна, с другими словами сочетается беспроблемно. Но подводит скверная репутация омонима. Лоза может быть и не виноградной. Но явно не в этом контексте. Поэтому можно без определения обойтись.

Иные животные, иные растения в картине запустения, нарисованной Иешаяѓу. Господь предаст народы закланию (34:2), «трупы смрадом взойдут», «горы от крови размокнут» (там же 3), воинство небесное увянет, «как лист виноградный или инжира» (там же 4). После того, как меч Господа станет «жирен от крови, тука козлов, баранов, почек овнов» (там же 6), падут «буйволы, быки с волами могучими» (там же 7), пустынной землей «сова овладеет и пеликан, в ней филин и ворон поселятся» (там же 11).

Дворцы колючками порастут, крапивой, репейником — крепости, станут жилищем шакалов, пристанищем сов пустынных.

Пустынные сойдутся с гиенами, перекликаться будут косматые, покой обретя, там лилит успокоится.

Совьет гнездо там кипоз, яйца положит, в тени высидит, выведет, там коршуны соберутся.

— там же 13-15

Это не первая подобная картина у Иешаяѓу.

Пустынные звери будут там обитать,

филины дома их наполнят, пустынные совы поселятся, запляшут косматые. Во дворцах их — гиены выть, в храмах веселья — шакалы;

час его близок, дни его не продлятся.

— 13:21-22

Вполне вероятно, что свою лепту в неясности текста внесли переписчики, однако переводчику спрашивать не с кого: он руководствуется презумпцией невиновности текста, переводя сохранившееся. «Пеликан» в оригинале: קִפּוֹד. Значение слова неизвестно. «Ёж» (Синодальный) выбивается из «птичьего» ряда, и не может быть принят. Косматые (שְׂעִירִים; Синодальный: лешие) — перевод вынужденно буквальный, поскольку невозможно с достаточной уверенностью их идентифицировать с каким-либо видом животных или же птиц. Несмотря на это, принято считать «косматого» пустынным козлом, а, по мнению знатока библейской фауны И. Феликса, это птица, подобная упомянутым в стихе филину и сове. Существует также предположение, что речь идет о сатане, живущем в пустыне. Два слова оригинала вынужденно (не соврать!) передаются транслитерацией. У слова лилит (Синодальный: ночное привидение) возможны два значения: общее название ночных птиц или одного из видов; сатан женского рода. А кипоз (Синодальный: летучий змей) — вероятно, ночная птица, идентифицировать которую не удалось.

В Израиле два с половиной моря. Половина — это Соленое (Мертвое) море, с которым нет при переводе проблем. Всё, что вне ближайшего круга, — «за морем», а то, что, как заповедь, здесь, то «не за морем» (Слова 30:13). Обычно в виду имеется море Великое (Средиземное). А вот, с другим израильским морем — проблема. И столь не простая, что приходится (не соврать!) название водоема, по которому посуху провел Всевышний Израиль, убегающий от преследователей-египтян, транслитерировать. В моем переводе евреи прошли по Ям Суф (Ям-Суф, дословно: Тростниковое море). По разным версиям это Красное море, или Эйлатский залив Красного моря, или Суэцкий залив, или нынешнее Большое Горькое озеро, или Малое Горькое озеро, или озеро Манзала. Красным море впервые было названо в Септуагинте.

Две реки служат важнейшими ориентирами на карте ТАНАХа: на севере — Великая река (река Прат, Эвфрат), на юге — река, или Река, или египетская река, обозначенная в оригинале особым словом, применяющимся почти исключительно к Нилу. Израиль не богат поверхностными водами, поэтому гигантские реки на севере и на юге поражали воображение. С южным гигантом еврей был знаком еще из преданий, ведь Нил — река, игравшая исключительную, можно сказать, государство образующую роль в жизни Египта на протяжении всей его древней истории. Вокруг Нила возникла и развилась египетская цивилизация. У пророка Иехезкэля читаем слова Паро, считавшего себя богом: «Это река — моя, я сам себя сотворил» (29:3), «Это река — моя, я ее сотворил» (там же 9). А в самом Израиле важнейшая река, конечно, Ярден (Иордан). Со словом «река» нет проблем в переводе. Зато с ручьями следует быть осторожным. В отличие от привычных русскому языку, ручьи в Израиле могут не просто пересыхать. Они исчезают, оставляя по себе память в виде засохшего русла, и вновь прорываются, часто в ином, неожиданном месте. Поэтому такие ручьи лучше всего называть «поток». Так, в Восхвалениях (126:4) возвращение пленников на родину сравнивается с потоками в пустыне, которые зимой бурно текут, сметая всё на пути: «Возврати, Господь, пленение наше// потоками в Негеве».

Подобно тому, как пустыни находятся вдалеке, вне России, так и «пустыня» — на периферии русского языка. Не нужны этому понятию тонкие дефиниции, вызывающие к жизни синонимы, есть у него лишь частичные: «пустырь», ассоциирующийся с заброшенным городским пространством и переводу не нужный, и «пустошь», которую за неимением гербовой приходится использовать по полной программе. Ситуация с пустыней напоминает одного русского льва, которому приходится заменять собой шестерых из ТАНАХа. Итак, в переводе более общему מדבר соответствует слово «пустыня», а синонимам — «пустошь». При этом в ТАНАХе «пустыня» — это место засушливое, но такое, где пасут скот. Для обозначения безжизненного места употребляется «пустошь». Итак, есть два слова. Что делать, когда в оригинале в одном стихе три синонима сразу? Мой ответ: один опустить:

Возвеселится пустыня,

и пустошь возрадуется, как лилия, расцветая.

— Иешаяѓу 35:1

Смысл не нарушен, и язык перевода насиловать не приходится. А так в Синодальном: «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс». У Огиенко в этом стихе появляется «степ». Беда лишь в том, что степи в Израиле нет, а если бы и была, то в переводе на русский и украинский ей явно не место: слово для этих языков слишком значимо, у него огромная ассоциативная история. «Степь да степь кругом» с замерзающим ямщиком в переводе ТАНАХа никак не возможно. В моем переводе степь появляется лишь один раз, когда речь идет о Бавеле (Ирмеяѓу 50:12).

Очевидно, что понимание этого стиха из Восхвалений у современников проблем не вызывало. «Властвовать будет от моря до моря// и от реки — до концов земли» (72:8) А ныне требуются объяснения. Одно из морей — это Ям-Суф, южная граница страны (Чермное море, Тростниковое море, Красное море или Эйлатский залив Красного моря). Второе море — это Великое (Средиземное) море, западная граница. Река обозначает северную границу Израиля, это Прат (Эвфрат). Ну, а на долю «концов земли» досталось обозначить границу восточную, вероятно, пустыню Негев.

Приходится на географическую карту Израиля нанести еще одно место, которое в иврите именем собственным не является. В переводе же это имя собственное Арава, обозначающее пустынную, засоленную местность с оазисами, прилегающую к обоим берегам Ярдена и Соленого моря. Кстати, ни к какому иному месту это слово в Тексте не отнесено.

И еще одну, топографическую, особенность иврита, следует передавать в переводе. Там, где по-русски «идут», при необходимости слово заменяя синонимами, на иврите перемещаются с учетом рельефа, другими словами, намного чаще, чем в русском, поднимаются или же опускаются. Возможно, вызвано это тем, что большинство событий, описанных в ТАНАХе, происходит в горах, возможно причина иная, но полагаю, и эта мета инакости должна быть предъявлена читателю перевода. Примеры. «Пришел к ним Иеѓошуа внезапно,// всю ночь поднимался он из Гилгала» (Иеѓошуа 10:9). Синодальный: «Всю ночь шел он из Гилгала». Сказано о муже Ханы: "Этот человек из года в год из своего города поднимался, простирался, жертву Господу Всемогущему в Шило принося… (Шмуэль 1 1:3) Синодальный: «И ходил этот человек из города своего в положенные дни поклоняться и приносить жертву Господу Саваофу в Силом…» Или: «Послал Гидон посланцев на все горы Эфраима, сказав: „Спускайтесь навстречу Мидьяну, захватите воду у них“» (Судьи 7:24). Синодальный: «Гедеон же послал послов на всю гору Ефремову сказать: выйдите навстречу…» Как видим, подниматься-опускаться в Синодальном да и других переводах последовательно игнорируется, там ходят по ровной местности.

Параллелизм

Параллелизм — не внешняя форма, не литературный прием, но выражение сути танахического мышления, удваивающего явления, предметы, понятия, познавая их «стереоскопическую» объемность в многообразии свойств и оттенков. Параллелизм может быть без потерь передан при переводе. Он важнейшая мета оригинала. Примеров даже полного отражения одной части в другой особенно в поэзии ТАНАХа очень немало. Но чаще иначе. Явления, чувства, картины схожи, но не тождественны. Другой сосуд гончара походит на первый, как две капли воды, и вместе с тем в чем-то отличен. Понятия близки, слова, их обозначающие синонимичны, но всегда между ними — зазор, семантический, стилистический. Всё связано, всё повторяет друг друга, и всё индивидуально, друг от друга отлично. Прочитаем:

Нет живого места на теле

от Твоей ярости,

нет покоя костям моим —

согрешил

— Восхваления 38:4

Переводчику удалось в полной мере сохранить синтаксис оригинала, что позволяет отчетливо увидеть особенности и возможности поэтики параллелизма. Первые части обоих полустиший полностью синонимичны: и семантически, и ритмически, и стилистически. Это помогает читателю выявить главное отличие, определить важнейшую точку стиха: Твоей — моим, отчетливо увидеть причинно-следственную связь, выявляемую рефлектирующим сознанием: Твоя ярость, которую я испытываю на себе, есть следствие греха моего. К подобной, воистину «математической» выверенности стремятся многие стихи Восхвалений, что в переводе удается передать не всегда.

Параллелизмом можно счесть дважды звучащий рассказ о творении человека и почти всю книгу Слова, повторяющую повествование об Исходе, и знаменитое повторение прозаического рассказа о гибели Сисры и песню Дворы, и две победы над Голиатом (Голиафом) и немало иного в ТАНАХе.

Параллелизм замедляет движение сюжета, образуя водовороты, останавливая движение вод, затягивая в глубину и отпуская до следующего кружения. Так поэтика отражает круговращение: годовые природные циклы в движущемся времени параллельны историческим циклам с мировыми державами-властителями в пророчестве Даниэля; падение народов — изгнание-раскаяние-возвращение — у больших пророков и частично в Двенадцати.

Древняя поэзия — прежде всего параллелизм. Авторы поэтических книг ТАНАХа на стержень параллелизма научились нанизывать бесчисленное множество смыслов, их чаще всего двусоставный стих превратился в точное и изысканное оружие в охоте за лаконичным, афористичным, единственно точным словом. Параллелизм, подобно синонимам, абсолютным никогда не бывает:

Его злодейство на его голову воротится,

на его темя его злодеяние упадет.

— Восхваления 7:17

Параллельные стихи завершают, дополняют, восполняют друг друга семантически, эмоционально, отчего общий смысл не просто удваивается, но наполняется новыми оттенками. Примеров параллелизма в ТАНАХе великое множество. Но предельная их концентрация в Притчах, где второе полустишие, первое повторяя, его уточняет, развивает, вводя не отмеченные в первом нюансы.

Сын мой, если речения примешь мои, заповеди мои будешь хранить.

Мудрости ухом внимать, направлять сердце к рассудку.

Если к разуму воззовешь, к рассудку голос возвысишь.

Если искать его будешь, как серебро, как клады, разыскивать будешь.

Тогда страх Господень постигнешь, знание Бога отыщешь.

Господь мудрость дает, из Его уст — знание и рассудок.

— 2:1-6

Это достаточно простые примеры: первый стих во втором отражается эхом. Задача переводчика сравнительно не сложна — отыскать подходящие по стилистике и ритму синонимы. Более сложная конструкция у Иешаяѓу (2:4). Если графически выделить полустишия (в большинстве переводов этого нет), знаменитая речь выглядит так:

Он рассудит народы,

племена обличая,

и перекуют они мечи на плуги,

и копья свои — на серпы,

народ на народ меч не поднимет,

воевать больше учиться не будут.

Попутно: учитывая отсутствие вида в иврите, необходимо было выбрать вид в переводе. Например: Он будет судить народы, обличать племена. Однако ясно: пророк категоричен, однозначен, если угодно, нетерпелив. К тому же, «будет судить» слишком длинно, расплывчато, расшатывает категоричность. Но если вид совершенный, значит «рассудит», и тогда — «обличит». Звучит как приговор, чего пророк явно в виду не имел. Потому — деепричастие «обличая»: параллелизм сохранен, категоричность видения не расшатана, «обличая» заданный ритм принял без возражений. К тому же, что такое суд Господа, как не «обличение»?

То, что обозначено в тексте одним стихом, на самом деле представляет собой три стиха и шесть полустиший. Каждое четное полустишие параллельно нечетному. Но кроме этого весь второй стих параллелен первому: в первом — деяние Господа, во втором — деяние «их», народов, людей. А третий стих одновременно параллелен второму и первому. Сколько всего получается параллелей, которые обязан передать переводчик? Я насчитал шесть.

Ритм. Аллитерация. Синонимический ряд

Ритм — важнейший элемент организации текста, во многом определяющий его характер. Это утверждение, само собой разумеющееся по отношению к поэзии, почти столь же безусловно касательно прозы. Из чего следует требование воспроизведения ритма при переводе, трудно выполнимое, когда идет речь о столь далеких языках, как иврит и русский: первый намного «короче» второго. Древняя ивритская поэзия строится на количестве слогов в стихе. Попытки «удержать» это качество может привести лишь к необходимости жертвовать смыслом, чего допустить невозможно. И звукопись оригинала в переводе воспроизвести невозможно. Печально, поскольку танахической речи, поэзии в первую очередь, звукопись весьма характерна. Уже первый стих Учения отмечен четким ритмом и ощутимым, хотя и ненавязчивым звуковым рисунком:

Брешит бара элоѓим эт ѓашамаим веэт ѓаарец

(Вначале сотворил Бог небо и землю).

Даже тогда, когда удается в какой-то мере в переводе аллитерацию передать, она не выполняет тех исключительных функций, которые ей назначены в оригинале.

Создал Господь Бог человека: прах из земли, вдохнул в ноздри его дыхание жизни,

душой живой стал человек.

— Вначале 2:7

В оригинале стих «прошивает» аллитерация:

Создал Господь Бог эт-ѓаадам: афар минѓаадама ваипах беапав нишмат хаим ваеѓи ѓаадам ленефеш хая.

Но главное все же не это. В Учении множество самих о себе и друг о друге говорящих слов, что перевести невозможно, но объяснить необходимо. Слово «человек» (ѓаадам) и соответственно имя первого человека представлено в стихе как производное от «земля» (ѓаадама), слово «вдохнул» (ваипах) связано с «в ноздри» (беапав), "дыхание жизни (нишмат хаим) — с «душою живой» (ленефеш хая).

В завещании-благословении Яакова сыновьям чрезвычайно сложный для понимания стих о Гаде строится на аллитерации:

Гад гдуд иегудену

веѓу ягуд акев.

Редкая удача: его удается перевести очень близко по смыслу и частично воспроизвести аллитерацию:

Гада рать разобьет,

и он следом будет разбит.

— Вначале 49:19

У Иешаяѓу читаем:

Страх, крах, всё во прах —

тебе, земли обитатель.

— 24:17

Те же слова у Ирмеяѓу (48:43) обращены к жителю Моава, что свидетельствует или о том, что Ирмеяѓу цитирует старшего современника или что это выражение было у всех на слуху, представляя собой нечто вроде поговорки или же идиомы. В комментарии об этих словах говорится. В оригинале: פּ חד ו פָ חת וָ ָפָָח (пахад вапахат вапах), дословно: ужас, яма, силки. Перед нами пример чистой звукописи, когда главным субстратом поэзии становится звук. Тем не менее, смысл слов, вошедших в звуковую группу, не растворяется: все они продолжают звучать, образы развиваются в следующем стихе. Это полустишие — пример того, что семантика и звукопись выступают «на равных». Поэтому перед переводчиком возникает непростая дилемма. Поскольку и семантику и звукопись одновременно не передать, что чему предпочесть? Обычный выбор — в пользу семантики. Однако в данном случае переводчик предпочитает относительно близкую звукопись перевода.

Бывает, что возможность передать в переводе аллитерацию оригинала влияет на выбор слова из возможного ряда. Встречающееся у Ирмеяѓу (3:14) выражение шуву ваним шовавим практически буквально можно перевести по-разному: «Вернитесь (возвратитесь), неверные (изменившие, предавшие, распутные) сыновья». Окончательный вариант продиктовала аллитерация. Удалось передать и еще один случай аллитерации у богатого на них Ирмеяѓу (13:17): ведамоа тидма ветерад эйни дима. Если в оригинале выражение «прошивает» звук «д», то в переводе его место занимает еще более звонкий: «Слезы излив, изойдут слезами глаза». Точно также в Восхвалениях (119:152) аллитерации «д» оригинала соответствует «з» перевода. В оригинале: кедем ядати меедотеха, а в переводе: «Издавна из Твоих свидетельств узнал». А также:

Кто на гору Господню взойдет?

Кто встанет на месте святом?

— там же 24:3

Аллитерацию в том же месте звуками оригинала передать невозможно. Но, зная к ней пристрастие текста, желательно прибегать к ней насколько это возможно в иных местах. Аллитерация может «сталкивать» полустишия, может распространяться на два стиха, формы и стилистика ее разнообразны.

Стыдитесь, враги, содрогайтесь,

отступитесь вдруг опозоренными.

— Восхваления 6:11

На меня пасти раскрыли:

лев рычащий терзает.

Пролит, словно вода,

все кости распались,

сердце стало как воск,

во внутренностях растаяло.

— там же 22:14-15

Сердце стучит, оставила сила!

Свет глаз! И они не со мною.

— там же 38: 11

Иудаизм — религия не зрения, иудаизм — религия слуха. Добавим: поэзия ТАНАХа — поэзия слуха, поэзия музыки. Восхваления — важнейшая часть храмовой литургии, поэзия пения, а не чтения. Метафора — зрительный образ, не слишком привычное, оригинально видение, и ею Восхваления относительно не богаты. Поэт поет, ему некогда смотреть по сторонам, выхватывая зрением неожиданное. Он вслушивается в мир и в себя, различая в случайных созвучиях гармонию — голос Всевышнего. Гармонию невозможно увидеть, Бога не видел никто, Господа можно услышать, уловив аллитерацию, ассонанс, а, уловив, уложить в не прокрустово ложе параллелизма, удвоив, утроив музыкальные образы. Аллитерация, конечно, не уникальное поэтическое явление, но последовательность, с которой поэт Восхвалений за ней устремляется, в мировой поэзии встречается редко. Ради созвучий (аллитерации по преимуществу) поэт жертвует не только метафорой, но и зрительным образом вообще, и очень и очень не редко — грамматикой. Созвучие требует такое-то время глагола, значит, оно будет таким. О точности цитирования (Восхваления «очень цитатная» книга) говорить не приходится. Будет процитировано то и так, что и как подчинено вечной погоне за трудноуловимым голосом Бога. И если человек родился пророком-поэтом, его миссия — слушать голос Всевышнего, а, услышав, передать доступными уху смертного бессмертными звуками. Человек слушает, слышит, внимает. Святой благословен Он слушает, слышит, внимает и приклоняет ухо Свое, когда человек обращается с молитвой, молением, мольбой, восхвалением, возвеличивая Всевышнего, в народах Его прославляя. Яркая особенность ТАНАХа, поэзии в особенности, — любовь к синонимическим рядам. Выстраивание подобных синонимических рядов в языке перевода, семантически и стилистически близких к синонимическим рядам оригинала, — одна из важнейших и труднейших задач, тем более, если это делается во всем танахическом корпусе. Так, в двух стихах (Восхваления 68:4-5) безграничное чувство радости и веселья передают семь (!) глаголов, которым надо в переводе найти адекватный синонимический ряд.

А праведники будут веселиться, радоваться пред Богом, в веселии ликовать.

Пойте Богу,

имя Его воспевайте,

превозносите Восседающего на облаках именем Бог, пред Ним возрадуйтесь.

Короткие и длинные, ряды синонимов оригинала прошивают весь Текст, что требует тщательной, филигранной проработки при переводе, помня, что в других местах ряды изменяются, что-то уходит, что-то приходит на смену. Как известно, в ТАНАХе враждуют, воюют, сражаются часто, поэтому частотность слова «враг» со синонимы велика. Нередко само слово повторяется в тексте, и тогда переводчика, избегающего тавтологии, выручает неразлучная пара «враг — ворог». Положение усложняется, если по какой-либо причине к этому средству прибегнуть нельзя. Аналогичная пара в иврите: אויב (оев) и צורר (цорер). Оба слова двусложны, семантически и стилистически практически адекватны, отличаясь этимологией и, понятно, фонетическими возможностями, что, учитывая любовь ТАНАХа к аллитерации, созданию своеобразных звуковых полей, очень важно. Обоим словам соответствует замечательно односложное и открытое для аллитераций, обладающее максимально общим значением «враг», которым оба слова можно успешно передавать. Так происходит всегда, кроме тех случаев, когда оба ивритских синонима сталкиваются в едином контексте. Тогда несколько менее употребительное צורר (цорер) приходится переводить исходя из прямого значения, продиктованного этимологией: притеснитель:

Буду Я враждовать с врагами твоими, теснить твоих притеснителей.

— Имена 23:22

Или:

Подними стопы на сокрушение вечное —

всё в Святилище враг изломал. Рычали притеснители в Твоем празднике,

ставили знаки свои, отметины.

— Восхваления 74:3-4

Перевод поэзии и поэзия перевода

Современный читатель, едва увидев страницу, отличает поэзию от прозы. Первые строки незнакомого произведения заставляют читателя ожидать повторения и развития ритмического рисунка, особой интонации, неожиданной лексики, одним словом, множества того, что в его представлении является поэзией. «Устройство» поэзии направлено на сохранение ее самости, отделенности от прозаического (с точки зрения ее законов) хаоса. «Истинный стих, — писал Вяч. Иванов, — остается доныне замкнутым в себе организмом, живущим как бы вне общей, быстротекущей и забывчивой жизни своею иноприродною жизнью и памятью, — отличным по внутренней форме своего словесного состава и по морфологическому принципу своего строения от других речевых образований…» (Мысли о поэзии). В ТАНАХе поэтическая речь — это речь удивления и восторга, речь пророчества и речь памяти. Поскольку задачи ее не обычны, она устроена необычно. По сравнению с «речью обычной», поэтическая над земным "приподнята и преисполнена смыслами, «не равными» сказанному. Поэтическое слово «объемнее» прозаического.

Понимание древней культуры, поэзии в частности, может быть полным настолько, насколько человек способен отрешиться от сегодняшнего себя в пользу тогдашнего или всегдашнего. Такое отрешение — несомненная функция знания, художественного опыта, способности к внутреннему историческому преображению. Древняя поэзия вообще, древнееврейская в частности, до чрезвычайности аскетична. Поэтические картины ткутся самыми обычными нитями. Слово берется в его «оголенном», первозданном значении, но движущимся к слову-единению смыслов. Любые тропы редки, но если случились, становятся достоянием не только контекста, но — языка. «Нырнуть» в прошлое невозможно. Но можно аккуратно спуститься по исторической лестнице. Иными словами, постичь поэзию Святого писания невозможно без знания побегов, которые дало могучее дерево. Такое дерево представляю в виде глубоко укорененной маслины, чей узловатый причудливый ствол продолжен ветвями, растущими в самых невероятных, неожиданных направлениях.

Великие живописцы одевали библейских героев в одежды своего времени. И если зритель понимал и принимал эту условность, если библейский персонаж в литературных произведениях даже изрекал слово, созвучное своей, а не далекой эпохе, то переводчик такую условность принять не может. Он должен помнить: герой — отнюдь не его персонаж, и слово — отнюдь не его. Поэтому должен совершить невозможное: одеть не своего героя в его одежды, вложить ему в уста его собственное слово.

Сегодня в любом языке переводчик — присяжный поверенный грамматических форм: его свобода реализуется исключительно внутри грамматической клетки. У переводчика ТАНАХа особое положение: он обязан уложить в грамматическую клетку оригинал, автор которого был волен грамматическую клетку разрушить. Авторы танахических текстов, поэтических преимущественно, свободно занимались словотворчеством. Если традиционная грамматическая форма слова их не устраивала (часто изза нарушения ритма текста), они создавали иную, укладывая нужную семантику (= корень слова) в приемлемое прокрустово ложе. Танахический поэт не слишком заботился о согласовании времен, чисел и лиц. Высшая гармония ритмов, созвучий не обращала внимания на школярские неточности. Поэтов не сдерживала грамматика, они сами творили ее. Самый яркий пример — по сути дела, фиктивность грамматической категории времени. Какими формами не было бы выражено время действия, часто его значение определяется исключительно контекстом. Так, разными грамматическими формами прошедшего времени могло выражаться действие и в настоящем и в будущем времени, равно как разные формы будущего могли передавать и прошедшее и настоящее. При этом общая тенденция форм времен таких поэтических текстов, как Восхваления, Притчи — передать настоящее время, обозначить происходящее вечно. У пророков же «про запас» всегда оставалось так называемое пророческое время, когда, имея в виду то, что случится, они говорили: произошло.

Нередко в комментариях к ТАНАХу можно встретить указание «поэтическая форма», за которым может скрываться как необычная грамматическая форма слов, выражений, которая возникла действительно как принесение грамматики в жертву поэзии, но также и как ошибка переписчика. Одно от другого отделить бывает почти не возможно, но это от переводчика и не требуется. В любом случае его удел — грамматическая клетка современного языка.

Переводы поэзии — это проблема. Трудная. Часто — неразрешимая. Чем глубже поэт погружен в таинства собственного языка (= чем больше поэт — поэт), тем труднее его переводить. Тем паче поэзию древнюю. Ведь переводят всегда на современный язык! Ситуация усугубляется, если речь о Священном писании, которое переводили и переводят отнюдь не поэты. Переводили — не будучи переводчиками! Не в том смысле, что плохо знали язык. Отнюдь! Переводили, чтобы использовать перевод для доказательств истин, открывшихся не тогда, но сейчас, не предшественникам — но потомкам.

Переводчик святого текста — его реставратор, очищающий слой за слоем напластования чужих, даже чуждых смыслов — иных эпох, народов иных. Может, переводить поэзию Писания вовсе не нужно? Ведь невозможно. Потому — начинаем!

Между прозой и поэзией

В Учении часто нельзя провести резкую черту между прозой и поэзией. Скорее текст в большей степени то «прозаичен», то «поэтичен». Поэзия или проза? Такой вопрос перед слушателем-читателем древнего текста не возникал.

Вначале сотворил Бог небо и землю.

И земля была полой, пустой, и над бездною тьма,

и над водой дух Бога веет.

Бог сказал: Будет свет, был свет.

Увидел Бог: свет хорош, Бог свет от тьмы отделил.

Нарек Бог свет днем, а тьму нарек ночью,

был вечер, и было утро, один день.

— Вначале 1:1-5

К рассказу о Творении Писание возвращается многократно, и — почти всегда в поэтической форме. Еще один стих:

Сказал Бог: Вот, даю вам семя сеющую траву по всей земле и всякое дерево, у которого плод дерева, сеющее семена,

будет вам в пищу.

— там же 29

Трудно сказать: поэзия перед нами или же проза. Посмотрим, как развивается тема в стихах, о которых можно определенно сказать, что поэзия.

К Тебе все глаза, ожидают,

а Ты еду в срок всем даешь.

Раскрывая руку,

насыщаешь благом желанье любого живого.

— Восхваления 145:15-16

Все от Тебя ожидают:

еду дашь им в срок.

Им дашь — соберут,

раскроешь руку — благом насытятся.

— там же 104:27-28

Пограничье между поэзией и прозой характерно и завещаниям-благословениям Яакова, с которыми он перед смертью обращается к сыновьям. В приведенных пророчествах Реувену, Шимону, Леви упоминаются «проблематичные» поступки, определившие их судьбу. Говоря о Реувене, отец вспоминает, что тот лег с Билѓой, отцовской наложницей (Вначале 35:22), за что и был удален от первенства.

Позвал Яаков своих сыновей

и сказал: «Соберитесь, расскажу вам, что в будущем с вами случится.

Сойдитесь, слушайте, сыновья Яакова,

отца вашего Израиля слушайте.

Реувен, первенец мой, ты сила моя, начало мощи моей,

избыток величия, избыток могущества.

Скор, как вода, ты первенствовать не будешь, ибо поднялся на ложе отца своего,

осквернив ложе отца своего, ты удален.

— там же 49:1-4

В пророчестве о Иеѓуде упоминается город Шило, где в эпоху Судей находился Переносной храм, здесь была резиденция Главного коѓена.

Иеѓуда! Братья будут тебя восхвалять, рука твоя — на шее врагов,

сыновья отца твоего будут перед тобой простираться.

Львенок Иеѓуда! От растерзанного, сын мой, ты удалился,

Опустившись, лег, словно лев, и кто, словно льва, поднимет его?!

Не отойдет скипетр от Иеѓуды и жезл от потомков его,

когда в Шило он придет, повиноваться ему будут народы.

Осла к лозе привязывать будет, к виноградному побегу — осленка,

стирать платье — в вине, в крови виноградной — одежду.

Будут глаза красны от вина,

белы зубы от молока.

— там же 8-12

Такой же пограничный характер имеет и песнь-благословение, с которой перед смертью обращается Моше к коленам Израиля (Слова 33). Подобно пророчествам Яакова, в пророчествах Моше множество аллюзий. Так, в благословении Иосефу звучит выражение „благоволением в кусте обитающего“, напоминающее о том, что Господь явился Моше в горящем и не сгорающем кусте (Имена 3:1-5). Произнеся „в покое, особо живет Израиль“, поэт воскрешает в памяти слова притчи Билама:

С вершины скал смотрю на него, с высот его вижу,

вот, народ особо живет, среди племен не числится.

— В пустыне 23:9

Кроме обычных имен (Израиль, Яаков) еврейский народ в этой песни-благословении именуется редким, поэтическим именем Иешурун („прямой“, праведный»):

Нет Богу подобного, Иешурун,

в небе восседающего — в помощь тебе, в величии Своем — на небесах.

— Слова 33:26

Песнь моря: великая метафора

Один из центральных моментов второй книги Пятикнижия — Песнь моря. Это первый бесспорно поэтический текст в Учении. Эту песнь Моше воспел Господу после чудесного спасения евреев, перешедших море между застывших, стоящих стенами волн. Евреи прошли по суше, обнаженной посланным Господом ветром. А устремившиеся за ними преследователи-египтяне во главе с самим Паро погибли.

Возвратилась вода, покрыв колесницы, наездников всего войска Паро, за ними шедшего в море,

ни одного из них не осталось.

А сыны Израиля прошли в море по суше,

вода им стеной справа и слева.

Спас Господь в этот день Израиль от руки египтян,

видел Израиль египтян мертвыми на берегу моря.

Увидел Израиль великую мощь, которую Господь обрушил на египтян, народ Господа устрашился,

поверили в Господа и в Моше, раба Его.

— Имена 14:28-31

Таков предваряющий песнь прозаический рассказ. Парадоксально, но песнь об этом обратит к Господу не речистый Аѓарон, брат Моше, а он сам, косноязычный, тяжелоустый. Пытаясь уйти от возложенной миссии, он жалуется Богу, и слышит в ответ:

Кто дал уста человеку или кто делает немым, или глухим, или зрячим, или слепым,

не Я, не Господь? Теперь иди,

Я буду с устами твоими, Я научу, что тебе говорить.

— там же 4:11-12

Господь ведет народ Израиля в землю Израиля и учит преодолевать собственное бессилие, рабский страх перед народами сильнее его. Египет, крупнейшая держава древности, и впрямь сильнее евреев, не умеющих держать оружие в руках, которым еще только предстоит завоевать право на свободу и собственную историческую память. Переход через море символизирует рождение народа. Едва родившийся младенец, испытавший восторг удивления перед открывшимся миром свободы, не может не страшиться грозного будущего: впереди встречи с народами, отнюдь не доброжелательными к пришельцам. Уже в первом стихе Песни Моше произносит ключевые слова, их повторит пророчица Мирьям, сестра Моше и Аѓарона, когда она, а за ней все женщины выйдут, танцуя, с тимпанами.

Воспойте Господу: возвысился Он, вознесся,// коня и всадника в море поверг.

— там же 15:21

Характерная особенность древнего иврита, а иврита поэзии в первую очередь, — удвоение однокоренных. «Возвысился Он, вознесся», — говорит поэт. Такое удвоение — логический акцент, усиливающий действие, в других случаях — увеличивающий степень качества. В прозе такой прием встречается не часто, редкий поэтический текст обходится без него.

В отличие от современной поэзии с ее достаточно устойчивым ритмическим рисунком, библейская поэзия организована иначе. Нередко соседние стихи ритмически отличны, и фактором, творящим поэзию, становится контраст между ними. Таким образом, звуковая картина усложняется, нередко обретая симфоническое звучание.

Краеугольный камень поэзии ТАНАХа — параллелизм, который, анализируя псалмы в древнерусской литературе, Д. С. Лихачев назвал стилистической симметрией. Этот прием таит в себе великое множество возможностей, которые в сочетании с многозначностью слов, аллюзиями, аллитерациями чрезвычайно расширяет возможности древней поэзии. Казалось бы, второе полустишие ничего к первому не добавило, и часть слов просто-напросто повторилась, но:

Твоя десница, Господь, — сила могучая!

Сокрушила врага Твоя десница, Господь!

— там же 6

Песнь моря — едва ли не самый востребованный еврейской литургией текст. Воды отходят, разверзается суша! Исполненный мистического восторга образ рождающегося народа. Великая метафора! Перефразируя: длись мгновение, не прекращайся!

Тогда запел Моше и сыны Израиля эту песнь Господу, пели они, возглашали.

Воспою Господу: возвысился Он, вознесся,

коня и всадника в море поверг.

Мощь и песнь моя, Боже был мне спасением,

это мой Бог — Его я восславлю,

Боже отца моего — Его превознесу.

Господь — муж войны,

Господь — Его имя.

Колесницы Паро и войско его в море швырнул,

командиры отборные в Ям-Суф утонули.

Бездны покрыли их,

как камень, погрузились в пучины.

Твоя десница, Господь, — сила могучая!

Сокрушила врага, Твоя десница, Господь!

Огромным могуществом восставших на Тебя сокрушил,

Свой гнев послал — их пожрал, как солому.

Воды от гневного дыхания Твоего взгромоздились, стеной стали струи,

бездны в сердце моря застыли.

Сказал враг: «Погонюсь, настигну,

добычу я разделю,

наполнится ими душа моя,

выхвачу меч — рука моя их уничтожит!»

Дунул дыханьем Своим — их море покрыло,

как свинец, в воды могучие погрузились.

Кто, как Ты, Господь средь богов?

Кто, как Ты, могуч святостью?

Восхваляем, чудо грозное сотворивший!

Простер десницу — их земля поглотила.

Верностью, милостью вел — народ этот спас,

в обитель святости Своей мощью повел.

Народы, услыхав, испугались,

обитателей Плешет трепет объял.

Тогда старейшины Эдома ужаснулись,

вождей Моава дрожь охватила,

все обитатели Кнаана растаяли.

Пали страх и ужас на них,

от мощи великой Твоей, как камень, молчали,

пока проходил, Господь, Твой народ,

пока проходил этот народ, Тобой сотворенный.

Ты их приведешь, на горе Своего удела посадишь,

месте Твоего обитания, Тобой, Господь, сотворенном,

в святилище, Владыка, поставленном руками Твоими.

Господь будет царствовать вечно!

Когда вошли в море кони Паро с колесницами и наездниками,

обратил Господь воды морские на них,

а сыны Израиля прошли в море по суше.

— там же 1-196

Поэзия и пророчество

Четвертая книга Пятикнижия чрезвычайно стилистически разнообразна. «Отчеты» об исчислении, списки стоянок Израиля, строгий, логически выверенный язык законодательной части книги сменяются экспрессивной речью раба Божьего Моше, который не в силах нести бремя ответственности за непокорный народ. Пустынный пейзаж однообразен, условия обитания тяжкие, поводов для радостей мало. Важнейший — вода. Именно вода вдохновляет Израиль на песню, от которой Учение сохранило лишь два полустишия:

Поднимайся, колодец, пойте ему!

Колодец знатными выкопан, жезлом и посохами народа главами вырыт!

— В пустыне 21:17-18

Сказано: Израиль «воспел эту песню». Однако, понятно, что даже если песнь и стала «народной», у нее был автор, возможно, — авторы. Более того, через несколько стихов сообщается, как их называли: «рассказчики притч» (там же 27). Впрочем, слово «притча» в этом словосочетании — перевод весьма условный. В современных языках это понятие распалось на множество: пословица, афоризм, сентенция, пророчество, философское и морализаторское рассуждение, плач, ироническое и саркастическое высказывание. От имени «рассказчиков притч» приводится фрагмент песни, повествующей о войнах древности (там же 27-30).

Один из самых блестящих образцов библейской повествовательной прозы — рассказ о пророке Биламе (в русской традиции: Валаам), нанятом Израиль проклясть и по слову Господа его благословляющий. А притчи Билама — образец древней поэзии, которая, словно вода из скалы, врываются в «сухую пустыню» исчислений, списков, законов и предписаний. Вполне вероятно, рассказ о Биламе возник как воспоминание о реальном событии. Но дошел он до нас лишенный каких-либо индивидуальных отличий. Произошло то, что происходит всегда: "Воспоминание о какомлибо историческом событии или историческом персонаже хранится в народной памяти два — от силы три века. Это объясняется тем, что народная память с трудом удерживает «индивидуальные» события и «подлинные» лица. В своем функционировании она опирается на отличные от истории структуры: использует категории вместо событий, архетипы вместо исторических персонажей " (Мирча Элиаду. Миф о вечном возвращении).

Рассказ о Биламе свидетельствует: пророчество — суверенная территория поэзии. Балак сын Ципора, царь Моава, устрашившись Израиля, побеждающего окрестные народы на пути в землю обетованную Господом, посылает послов к пророку Биламу сыну Беора в Петор, город Арама (Месопотамия) на реке Эвфрат:

Ныне иди, прокляни мне этот народ, ибо он сильнее меня, может, сумею его поразить и из этой земли изгоню,

потому что знаю: кого благословишь — благословен, а кого проклянешь — тот проклят.

— там же 22:6

Ночью к Биламу является Бог и велит Биламу:

Не иди с ними,

не проклинай этот народ, ибо он благословен.

— там же 12

Вторично царь посылает послов. Бог разрешает Биламу идти. Но путь преграждает ослица. Посланник Господа говорит:

Иди с этими мужами, но лишь то, что скажу, говори.

— там же 35

И далее прозаическое повествование прерывается поэтическими пророчествами Билама, свидетельствуя: обо всем можно говорить прозой, пророчествовать можно только стихами. Приведем заключительную часть (глава 24) рассказа.

Увидел Билам, что в глазах Господа хорошо Израиль благословлять, и в этот раз, как прежде, нашептывать не пошел,

к пустыне лицо обратил.

Подняв глаза, увидел Билам Израиль, расположившийся по коленам своим, дух Господа был на нем.

Произнес притчу свою, говоря:

«Слово Билама сына Беора, проницательного мужа речение.

Слово слышащего Божии речи,

видение Всесильного видящего, во сне прозорливого.

Как хороши шатры твои, Яаков,

жилища твои, Израиль!

Как побеги, ручьи, как сады, речные потоки,

как алоэ — посажено Господом, как кедры у вод.

Вода с ветвей стекает его, семя его в водах могучих,

Царь его над Агагом поднимется, царство его вознесется!

Бог вывел его из Египта, словно буйвола, мощь его!

Племена вражьи пожрет, кости их сокрушит, стрелами своими пронзит!

Опустившись, лег, словно лев, и кто его, словно льва, поднимет?!

Благословляющий тебя благословен, проклинающий тебя проклят!»

Разгорелся гнев Барака на Билама, руками всплеснул,

сказал Биламу Барак: «Проклясть врагов тебя я позвал, а ты три раза уже, благословляя, благословил.

Теперь беги себе на место свое,

сказал, что честь тебе окажу, и — Господь тебя чести лишил».

Сказал Балаку Билам:

«Ведь и послам твоим, которых слал ко мне, я сказал, говоря.

Если даст мне Балак дом, полный золота, серебра, не смогу преступить слово Господа Бога, от своего сердца сделав добро или зло,

что скажет Господь, то я скажу.

А я, я теперь к своему народу иду,

пойдем, поведаю, что твоему народу в будущем тот народ сделает».

Произнес притчу свою, говоря:

«Слово Билама сына Беора, проницательного мужа речение.

Слово слышащего Божии речи, знание Всевышнего знающего,

видение Всесильного видящего, во сне прозорливого.

Вижу его — не ныне, зрю — но не близко,

взойдет звезда от Яакова, скипетр поднимется от Израиля, сокрушит

пределы Моава, всех сынов Шета он разобьет.

Будет врагами завоеван Эдом и будет Сеир завоеван,

а Израиль будет могуч.

Покорен будет Яаковом,

уцелевшего в городе он погубит».

Амалека увидев, произнес притчу свою, говоря:

«Начало племен — Амалек, но в будущем сгинет».

Кейни увидев, произнес притчу свою, говоря:

«Крепко жилье твое, гнездо поставил в скале.

Пока не разбит будет Каин,

пленит тебя надолго Ашур».

Произнес притчу свою, говоря:

«Горе тому, кто жить будет, когда Бог сделает это! Корабли из Китима покорят Ашур, и Эвер они покорят, но сгинет и он».

Встал Билам, пошел, на свое место вернулся,

и Балак пошел дорогой своей.

Песнь бездомного на пороге дома, в который он никогда не войдет

Рожденный евреем, воспитанный египтянкой, вышедший из дворца к братьям-евреям, бежавший от преследования египтян в чужую страну и вновь вернувшийся к рабам-братьям в Египет, избранный Господом, чтобы вести Им спасенный народ, Моше от рождения и до смерти скиталец, бездомный изгнанник. Вся пятая книга Учения — предсмертная речь Моше, прощающегося с народом, прощающегося с землей Израиля, которую ему показывает Господь. Мгновение настоящего, последний миг жизни, его последнее обращение — это рассказ о пути из Египта: исход, чудо спасения на море, предстояние на горе Синай, сорокалетнее странствие по пустыне, поражения и победы, передача бремени власти ученику и преемнику, который в Песни назван Ѓошеа сын Нуна. Цель пути двуединая: обретение народом Израиля Бога Израиля по дороге в землю Израиля. Моше повторяет десять речений (заповедей), законы, уставы, в которых речения обретают конкретный смысл и значение. Сюжетный стержень речи Моше ясен и прост: путь народа, исполняющего Господни заповеди, и путь народа, заповеди Всевышнего нарушающего. Бо́льшая часть заключительной книги Пятикнижия прямо или косвенно обращена к уже сказанному, которое она повторяет, по-новому расставляя акценты, порой чрезвычайно лаконично, иногда корректируя сказанное. Поэтому, хотя название Слова книга получила по ключевому слову первого стиха, в древнейших переводах утвердились названия: Δευτερο όμιο (гр.) и Deuteronomium (лат.). По-русски принятое название: Второзаконие.

Текст Учения, написанный прозой, не раз «прорывается» поэзией. Но даже на таком, не обделенном поэзией фоне, особняком стоит вдохновенная Творцом и созданная Моше предсмертная песнь. Адресат песни — народ Израиля, его нынешнее и грядущие поколения. Язык песни (в широком смысле этого слова) — язык своего поколения. Господь обращается к Моше:

А теперь напишите себе эту песнь, сынов Израиля ей научи, в уста им вложи,

чтоб эта песнь о сынах Израиля была Мне свидетельством.

— Слова 31:19

«Напишите себе эту песнь», — это сказано Моше. Подобно тому, как он представляет народ пред Всевышним, а Его — перед народом, Моше должен написать вдохновенную Им песнь от имени всех. Моше-пророку дано провидеть: когда Израиль придет в «землю, о которой клялся его отцам, молоком и медом текущую, будет он есть и насытится, и разжиреет,// и к иным богам обратится, им будет служить и отвергнет Меня, и союз Мой нарушит» (31:20). Главная цель песни: быть свидетельством, не забыться в устах потомков его (там же 21).

Впереди у народа дорога, долгая, бесконечная. И Моше прошел лишь малую ее долю, но значимости безмерной. Без участка, отмеренного ему, последующего пути просто не будет. Потому он должен был пройти его так, как после него будут идти всегда. Он прошел. Его опыт бесценен. Никто кроме него об этом пути не может сказать. Потому его слово — единственно возможное, единственно необходимое. Лишь его слово вмещает ту память, без которой дальнейший путь невозможен. И это слово было услышано, в чем заслуга сказавшего и услышавшего, призвавшего имя Господа и величие Богу воздавшего, заповедовавшего помнить и помнящего, открывшего, услышавшего Всевышнего и слышащего, открывающего.

Сколь долог, бесконечен путь впереди, столь коротко и бесконечно слово народу пустыни, кочевому народу, который и в своей стране, дарованной Господом, полной оседлости не изведает, завоевывая и теряя, в изгнание уходя и из изгнания возвращаясь. Обычное название народа Израиля в Учении: сыны Яакова, сыны Израиля. Но у поэзии особые слова. Иешурун — самое «высокое», самое редкое, самое идеальное имя. И его поэт Моше швыряет безжалостной рукой: Разжирев, Иешурун стал лягаться (там же 32:15).

Песне посвящена бо́льшая часть 32-ой главы книги. У нее четкая структура. Путь народа, осмысленный как диалог Избравшего народ с народом Его избравшим, заключен в раму двух обращений: начального (там же 1 — 7) и конечного (там же 39 — 43). В поэтическом завещании Моше немало прямых и скрытых цитат. Моше уподобляет Господа орлу, парящему над птенцами:

Орлом, храня гнездо, над птенцами парил,// крылья простер, взяв, на крыле его нес.

— там же 11

Тем самым, он воскрешает в памяти знакомый образ:

Видели вы, что Я сделал Египту,// вас поднял на крыльях орлиных, принес вас к Себе.

— Имена 19:4

В тексте несколько раз встречается один из излюбленных приемов — риторический вопрос. Моше задает его и, продолжая стих, сам отвечает:

Как одному преследовать тысячу, двоим десять тысяч прогнать?

— Слова 32:30

И без напоминания Моше ответ слушателю ясен:

Пятеро из вас сотню гнать будут, а сто из вас десять тысяч прогонят,

от меча враги перед вами падут.

— Воззвал 26:8

Недоговоренности, иносказания привычны слушателю-читателю Учения. Моше говорит:

Ревность Его возбуждали чужими,

мерзостями гневили Его.

— Слова 32:16

«Чужие» — это чужие боги, а «мерзости» — языческие боги, языческие ритуалы. В поэтическом завещании Моше встречается несколько знаковых топонимов. Так, говоря о благах, дарованных Господом народу Израиля, поэт упоминает Башан — область в Заиорданье, славившуюся пастбищами и тучным скотом. Вообще, в Песни нет ничего нового. Все сказано. Все знакомо. Новое — характер текста, в котором излишни детали, существующие в параллельной реальности прозаической. Новое — емкость, способность вместить в 43 стиха то, чему посвящены были сотни. Новое — ритм, захватывающий, увлекающий, прорывающийся, словно водные потоки зимой в иссохшей пустыне. Сорок три стиха песни Моше — это история отношений народа и человека с Господом, иными народами и другими людьми, это постоянная событийность реальности и идеала, это падение и вознесение народа и человека, это «я» поэта, становящееся синонимом коллективного «я» народа. Эти сорок три стиха — свидетельство бытия народа и человека в Боге, в слове, Им изреченном и Ему сказанном человеком.

Обычно ритму Учения свойственно более широкое дыхание, стих делится на два полустишия, и одной паузы вполне достаточно, чтобы перевести дух, «восстановить» дыхание. Ритм Песни иной: ломкий, задыхающийся, поэт чаще делает паузы, ибо слова набегают, громоздятся, словно воды моря, расступившиеся перед Израилем. Стих Моше состоит из трех, четырех и даже пяти частей. Обращающийся к небесам и земле пророк-поэт — связующая нить, посредник, а если прибегнуть к кабалистической терминологии, — сосуд брачного союза Господа со Своим народом. Если небеса не услышат, есть ли смысл обращаться к народу? Если Господь слух затворяет — молитва бессильна, а «речения уст» — бесполезны. «Речения уст» Моше — это Учение, первый адепт которого он сам. Он — первый ученик, он — первый учитель. Первый ученик, он познал на себе всю горечь отступления от Учения, и этот опыт обязан передать потомкам. В отличие от пророков — родоначальников дочерних религий иудаизма, Моше не без изъяна, пусть в глазах обычных людей, незначительного; но не их суд, но суд Его — суд истинный. Более чем к современникам, обращается Моше, как и любой человек, готовящийся перейти черту, отделяющую жизнь от смерти, а время — от вечности, к потомкам. На пороге смерти-вечности Моше, вдохновенный поэт, поет песнь, в которой его детище стоит «на пороге»: между верой и неверием, между жизнью истинной и мнимой, между смертью и бессмертием. Итак, Песнь Моше (Слова 32:1-43).

Внимайте, небеса, буду я говорить,

услышит земля речения моих уст.

Польется дождем ученье мое, реченье мое

будет росу источать,

мелким дождем — на травы,

каплями — на траву.

Имя Господа призову —

величие Богу воздайте.

Утес, деяния Его непорочны,

все пути Его истинны,

Бог верный — нет лжи,

праведен Он и прям.

Гибель! Сыны порочные — не Его,

поколение упрямое, криводушное.

Так Господу воздаете,

народ подлый, неумный?!

Не Он ли отец, твой творец,

тебя создавший и утвердивший?!

Вспомни дни древние, постигни лета поколений!

Спроси отца — он расскажет, старейшин — поведают!

Всевышний, наделяя народы,

людей разделяя,

племенам пределы поставил

по числу Израиля сыновей.

Ибо Его народ — доля Господа,

удел владения — Яаков.

В пустынной земле отыскал,

в полом вое пустом,

всматриваясь, кружил,

как зеницу ока, хранил.

Орлом, храня гнездо, над птенцами парил,

крылья простер, взяв, на крыле его нес.

Господь вел его одного,

не было с ним бога чужого.

Вознес на высоты земли,

он ел урожаи полей,

из скалы медом кормил

и маслом — из утеса кремнистого.

Маслом коров, овец молоком,

туком овец и баранов

башанских, козлят,

туком зерен пшеницы,

пил кровь винограда, вино.

Разжирев, Иешурун стал лягаться,

разжирел, растолстел, погрузнел,

бросил Бога, его сотворившего,

утес спасения опозорил.

Ревность Его возбуждали чужими,

мерзостями гневили Его.

Приносили жертвы бесам — не Богу,

богам, которых не знали,

новым, недавно явившимся,

не дрожали ваши отцы перед ними.

Утес, родивший тебя, позабыл,

забыл Бога, тебя сотворившего.

Увидев, негодовал Господь

от ярости на сыновей и дочерей.

И сказал: Скрою лик Свой от них,

на их будущее погляжу:

они — поколение переменчивое,

сыны, у которых нет веры.

Небогом ревность Мою возбуждали,

Ничем гневили Меня,

их ярость возбужу ненародом,

народом подлым буду гневить.

Ибо пламя гнева Моего запылало,

глубины преисподней зажгло,

пожрало землю с плодами,

подожгло основания гор.

Беды на них соберу,

стрелы на них изведу.

На голодом изможденных, пожранных искрами

и черным мором,

на них зуб зверя нашлю,

яд ползающих в прахе.

Извне губит меч, внутри — ужас,

и юношу, и девицу, ребенка с мужем седым.

Сказал бы: Их изведу,

в людях память о них уничтожу.

Если бы гнева врага не боялся,

чтоб их враги чужому не отдали,

говоря: «Наша рука одолела,

это всё не Господь совершил».

Они — народ, мудрость утративший,

нет у них разума.

Будь мудры, рассудили бы,

свое будущее постигли.

Как одному преследовать тысячу,

двоим десять тысяч прогнать,

если бы не утес отдал их,

не Господь выдал их?

Ибо наш утес — не их утес,

не судьи — наши враги!

Ибо от лозы Сдома лоза их,

с полей Аморы,

их виноград — виноград ядовитый,

горькие гроздья у них.

Вино змеиное — их вино,

яд гадюк беспощадный.

Скрыто оно у Меня,

в хранилищах Моих запечатано.

У Меня мщение и воздаяние

в час, когда их ноги споткнутся,

день беды близок,

скоро их будущее.

Господь народ Свой будет судить,

о рабах Своих Он раскается,

увидев: рука ослабела,

нет ни заключенного, ни свободного.

Скажет Он: Где их боги,

утес, за которым они укрывались?

Тук их жертв пожиравшие,

вино возлияний их пившие,

встанут, помогут,

будут укрытием?!

Ныне смотрите: Я — это Я,

нет бога, кроме Меня,

Я умерщвляю и оживляю,

поражаю и Я исцеляю,

от руки Моей нет спасителя.

Руку к небесам поднимая,

говорю: Жив Я вовек!

Если заострю молнией меч,

возьмет рука Моя кары,

врагам мщенье воздам,

ненавистникам отомщу!

Стрелы кровью допьяна напою,

плоть меч Мой пожрет,

кровь убитых и пленных,

головы отомщенных врагов!

Племена, народ Его славьте!

За кровь рабов Своих Он отомстит!

Врагам мщение Он воздаст!

Свою землю искупит и Свой народ!

Проза vs поэзия

О позорной гибели вражеского военачальника Сисры от руки женщины, предсказанной пророчицей Дворой, чрезвычайно поразившей современников, рассказывается дважды: прозой (Судьи 4) и в победной песни Дворы и Барака (там же 5). Начинается песнь традиционным зачином:

Слушайте, цари, внимайте, властители!

Подобное обращение встречается в ТАНАХе 25 раз. Наиболее известный пример из Учения — песнь Моше:

Внимайте, небеса, буду я говорить,

услышит земля речения моих уст.

— Слова 32:1

ср. также:

«Слушайте, небеса, и, земля, внимай!» (Иешаяѓу 1:2)

В поэтической версии событий повествование сгущается, становится слово мощнее, прозрачный прозаический текст темнеет, словно на дне глубокого колодца, вода. Песнь отчетливо сохраняет особенности устного, часто недосказанного, не всегда ясного слова. Быть может, поэтому и возникла необходимость в предшествующем прозаическом тексте.

Воспела Двора и Барак сын Авиноама

в этот день, говоря.

Когда смуты в Израиле разразились,

народ доброй волей Господа благословлял.

Слушайте, цари, внимайте, властители!

Я Господу, я воспою,

я буду петь Господу Богу Израиля!

Из Сеира Господь выходил,

шествовал с поля Эдома,

тряслась земля, небо сочилось,

облака изливались водою.

Таяли пред Господом горы,

это Синай — пред Господом Богом Израиля.

В дни Шамгара сына Аната,

в дни Яэли караваны исчезли,

прохожие тропами шли, путями окольными.

Пропали селенья в Израиле, запропали,

пока я не встала, Двора, я, мать Израиля, встала.

Избрал новых богов — война у ворот,

щит видели и копье

у сорока тысяч в Израиле?

Властителям Израиля — сердце мое,

доброй воли в народе, Господа благословите!

Едущие на белых ослицах,

сидящие на накидках, по дороге идущие, возвещайте!

Вслед голосу командующих у колодцев,

там пойте спасенье Господне,

спасение селений в Израиле,

тогда народ Господень к воротам сойдет.

Пробудись, Двора, пробудись,

пробудись, пробудись, песнь воспой!

Встань, Барак, в плен, сын Авиноама, пленных возьми!

Уцелевшим из сильных Он народ подчинил,

Господь храбрых мне подчинил.

От Эфраима — корни его в Амалеке,

за тобой — Биньямин с народом своим,

от Махира вышли властители,

от Звулуна — несущие трость писца.

Правители Иссахара с Дворой,

Иссахар, как Барак, за ним он послан в долину,

у отделенного Реувена размышления велики.

Отчего среди загонов сидел?

Слушал блеянье стад?

У отделенного Реувена сомнения велики.

За Ярденом живет Гилад.

Зачем на кораблях Дан обитает?

Ашер берег морей населяет,

на заливах своих обитает.

Звулун — народ, смертельно рискующий жизнью,

за холмы в полях — Нафтали.

Пришли цари, воевали,

цари Кнаана тогда воевали

в Танахе, у вод Мегидо,

серебра, добычи не брали.

С небес воевали,

со своих путей звезды с Сисрою воевали.

Поток Кишон их затопил,

поток древний, поток Кишон,

душа моя, шествуй могуче.

Тогда лошадиные копыта стучали

от бега, скачки могучих.

«Прокляните Мероз, — сказал посланник Господень, — кляня, жителей его, прокляните:

на помощь Господу, помощь храбрым Господа они не пришли».

Благословенна в женах Яэль, жена Хевера-кени,

среди жен в шатрах благословенна.

Просил воду — дала молоко,

в чаше знатных поднесла ему сливки.

К колу руку она протянула,

к молоту рабочего — правую руку,

пронзила Сисру, голову разбила она,

поразила, висок пронзила.

К ногам ее склонился, упал и лежал,

к ногам ее склонился, упал,

где склонился, там сраженный упал.

В окно вглядываясь, плача, в окошко мать Сисры смотрела,

отчего медлит прибыть его колесница,

отчего запаздывают колеса его колесниц?

Мудрейшие из знатных ее утешают,

и она отвечает себе, говоря.

Верно, нашли, делят добычу,

на голову мужчины по бабе, по две,

цветная Сисры добыча,

цветная добыча, узорчатая,

цветная, в узорах узорчатая, на шею добыча.

Так сгинут все враги Твои, Господи, любящие Его — как мощь солнечного восхода;

покоилась земля сорок лет.

Масоретский текст и современные издания

Масора

Текст ТАНАХа — один из самых (если не самый) сохраняемый и охраняемый в мировой истории текстов. С начала эпохи Второго храма, начиная с периода возвращения из Бавеля, времени Эзры текст книг, впоследствии вошедших в канон, особенно Учения, тщательно сверялся при переписке, ошибки исправлялись. Работа эта осуществлялась софрим (писцами), которые выработали текстологические принципы масоры (буквально: предание), направленные на сохранение текста: орфографии, огласовки, деления на слова, ударения и контилляции. Можно сказать, что софрим, осознавая свою миссию, воплощали знаменитый призыв р. Ишмаэля:

Сын мой, будь осторожен, ибо дело твое — это дело Небес. Если ты пропустишь одну букву или добавишь одну букву, разрушится весь мир.

— Вавилонский талмуд Сота 20а

Несколькими поколениями семьи Бен-Ашер, жившей в Тверии, была разработана Тивериадская масора, завершенная в 10 в., которая вытеснила другие системы. Обязательное правило масоры — переписывание с авторитетного, тщательно выверенного оригинала. Система эта действует до настоящего времени. Огромное значение для перевода имеет трансформация пунктуационной системы масоры в современную. Конечно, на протяжении веков не все не всегда и не во всем соглашались с пунктуацией масоры, но, во-первых, таких случаев очень не много, а, вовторых, для этого были необходимы очень веские основания. Самый знаменитый пример — стих, которым начинается фрагмент об изгнании человека, съевшего плод с дерева познания добра и зла. «Сказал Господь Бог: Вот, стал человек, как один из нас, добро и зло познавать» (Вначале 3:22). Прочтение, перевод этого стиха даны в соответствии с масорой. Отметим, этот стих — одно из наиболее проблематичных с точки зрения монотеизма выражений в ТАНАХе. Согласно переводу Онкелоса на арамейский, чье прочтение было принято Рамбамом (1135—1204), выражение может быть прочитано вопреки масоретскому так: Стал человек как один (единственный), сам добро и зло познающий.

В Масоретском тексте нет заглавной буквы, которой не было в древности, нет и в современном иврите. Но в языке, жить без нее не умеющем, она не просто неизбежна, но очень полезна. Например, помогает отличать Бога истинного от бога языческого и даже помогает экономить слова:

А произносящий имя Господа смертью умрет, вся община его забросает, закидает камнями,

пришелец и коренной житель, произносящий Имя, умрет.

— Воззвал 24:16

Но и здесь свои подводные камни. В ТАНАХе немало стихов, которые в оригинале могут быть прочитаны по-разному. Например:

Праведность пред Ним будет идти,

на дорогу шаги устремлять.

— Восхваления 86:14

Вполне равноправный вариант перевода:

Праведность перед ним будет идти,

на дорогу шаги устремлять.

В этом случает необходимость выбрать заглавную или прописную неопределенность оригинала уничтожает, заставляя переводчика в комментарии объясниться.

Поэтические книги ТАНАХа, а также поэтические фрагменты в прозаических книгах в моем переводе выделяются, как принято ныне: текст располагается по центру листа. Танахическая поэзия еще в древности выделялась особо: заглавиями, системой акцентуации, а также графически — в некоторых рукописях, а затем и печатных изданиях. Так что предложенное мной новшеством не является.

Наибольшие проблемы при понимании текста возникают с прямой речью и диалогом. Интонационно они отмечены в масоре, но проблемы неизбежны: специальных знаков для этого нет, как и знаков, эквивалентных вопросительному и восклицательному, отсюда понятно, почему переводчики не слишком охотно к ним прибегают. Одним словом, перед переводчиком неизбежно встают и интерпретационные проблемы, отношение к которым он обязан обозначить в своем комментарии. Вообще, не комментированный перевод ТАНАХа (к примеру, под ред. Д. Йосифона) — это, мягко говоря, незаконченная работа.

Прямая речь. Диалог

Будучи сторонником перевода, максимально близкого к оригиналу, не слишком «потворствуя» читателю, тем не менее, я полагаю, что прямую речь и диалог следует выделять, что тем более важно, ибо нередко с этим возникают проблемы. Нередко прямая речь находится внутри другой прямой речи, и тогда приходится использовать другой вид кавычек. Еще не получивший нового имени Аврам обращается к жене:

Было: когда приближался войти в Египет,

сказал Сарай, жене своей: "Ты знаешь, что ты женщина красивая видом.

Будет: увидев тебя, египтяне скажут: «Это его жена»,

меня убьют, а тебя оставят в живых.

Скажи, что ты сестра, чтобы было мне благо, и моя душа благодаря тебе живою была.

— Вначале 12:11-13

Во многих местах обилие прямой речи делало текст пестрящим кавычками. Поэтому было решение прямую речь Бога от них освободить, что отмечается в предисловии. Услышав обетование о рождении через год сына,

Засмеялась Сара, сказав про себя:

«Одряхлев — помолодею?! И господин мой — старик!»

Сказал Господь Авраѓаму:

Почему это Сара смеялась, сказав: «Неужели все-таки, состарившись, я рожу?»

Есть ли от Господа скрытое?

Через год в это же время к тебе возвращусь, и — сын у Сары.

Отнекивалась Сара, сказав: «Не смеялась я, испугалась»,

сказал: Нет, ты смеялась.

— там же 18:12-15

Песнь песней не имеет четкой композиции, напоминая сборник пронзительных обращений, чувственных описаний, выразительных диалогов, пронизанных единым лейтмотивом любви ее и его, повторами строф, выражений. Текст мастерски создает иллюзию реальности, перемежающуюся с реальностью сновидений: он приходит к ней и исчезает, она бросается на поиски и находит, сон оборачивается явью, а явь становится сном. Всё происходит в мире запахов, красок и звуков, в книге всё чувственное ощутимо, а ощутимое чувственно. Показательна первая глава, где после надписания — ее обращение к нему, к «дочерям Иерушалаима», которое сменяется диалогом «прекраснейшей из женщин» и того, кого ее «душа полюбила». Чувственная доминанта текста — запахи благовоний: масла, нерда (в русской традиции: нард), мирры, кофера (хины). В первой главе, как и во всей Песни песней, многочисленны сравнения с природным миром, в частности, с деревьями кедром и кипарисом, древесина которых издает сильный, устойчивый аромат. И в этот мир врывается монолог и диалог, границы которых, безусловно, зависят от интерпретации.

Песнь песней Шломо.

Будет он целовать меня поцелуями уст,

ласки твои лучше вина.

Запах масла чудесен, разлитое масло — имя твое,

потому девушки любят тебя.

Влеки меня за собой — побежим,

привел меня царь в покои свои —

будем радоваться с тобой, веселиться,

вспоминая ласки твои слаще вина,

верно, любят тебя.

Я черна, но красива,

дочери Иерушалаима,

как шатры Кедара,

как покрывала Шломо!

Не смотрите на меня, что очень черна,

на солнце я загорела,

сыновья моей матери на меня разъярились:

поставили стеречь виноградники —

свой виноградник не сберегла.

— Скажи мне ты, кого моя душа полюбила,

где ты пасешь,

где скот в полдень укладываешь?

Может, у стад друзей твоих

мне укрыться?

— Если ты не знаешь, прекраснейшая из женщин,

иди себе по следам скота

и паси овец своих

у жилищ пастухов.

Кобылицей в колеснице Паро

я тебя представлял, моя милая.

Прекрасны щеки твои в подвесках,

шея твоя с ожерельем.

Подвески из золота тебе сделаем

с крапинками серебра.

— Царя за трапезой

моего нерда запах достиг.

Пучок мирры — любимый мой,

между грудями будет он ночевать.

Гроздь кофера — любимый мой

в садах Эйн Геди.

— Милая моя, ты прекрасна,

ты прекрасна, глаза твои — голуби.

— Ты красив, любимый мой, ты прекрасен,

зелено наше ложе.

Кедры — бревна наших домов,

доски его — кипарисы.

Комментарий

Не комментированного текста ТАНАХа, равно как любого другого древнего текста, по-моему, быть не может. При этом важно максимально четко определить рамки комментария, помня: это не толкование текста. Реалии времени, суть происходящего несомненно требуют комментария. Но главное всё же объяснить, почему переведено так, а не иначе. Без комментария невозможно реализовать важнейший принцип любого перевода — не врать. Имею в виду переоценку собственных сил: не всё в оригинале, отстоящем от нас на тысячелетия, понятно; не всё в оригинале может быть прочитано однозначно; не всё, в конечном итоге, переводимо. Поэтому: не понятно — дав в тексте кальку, скажи в комментарии; неоднозначно — дай наиболее приемлемое, а в комментарии — вариант; непереводимо — транслитерируй и в комментарии объясни.

В моем переводе транслитерируются названия большинства музыкальных инструментов, поскольку их соответствие современным нам непонятно (невель), слова, перевод которых заведомо неточен или крайне гипотетичен (шехар); иноязычные для оригинала слова (пардес, сад, заимствование из фарси).

И в случае, когда в тексте невозможно передать особенности оригинала, без комментария обойтись невозможно. Дословный перевод, совершенно понятный: Песнь песней Шломо. Но и в оригинале и в переводе заголовок может быть истолкован дважды двояко: как лучшая песнь (автора, всего ТАНАХа, в мире), написанная Шломо или посвященная ему. Аналогичная ситуация и в ряде глав Восхвалений, где в надписании фигурирует имя Давида, что может указывать на его авторство, на предназначение (для Давида), а также иметь значение: о Давиде, в тех тринадцати случаях, когда текст непосредственно связан с обстоятельствами его жизни.

Прат (Евфрат) — крупнейшая река Западной Азии, множество раз упоминающаяся в ТАНАХе. По ее берегам расположены многие крупные города древности, в том числе центры империй: Бавеля и Ашура (Ассирии), куда были уведены еврейские изгнанники. Тем большее удивление вызывают слова Всевышнего, велевшего жителю Анатота, поселения недалеко от Иерушалаима, купить «пояс льняной», затем пойти к Прату и спрятать его в расселине, а по истечении множества дней пойти к Прату выкопать сгнивший пояс негодный. После чего следует вывод о скверном народе, богам чужим поклоняющимся (Ирмеяѓу 13:1-10). Можно ли этот аллегорический рассказ, один из героев которого Прат, оставить без комментария?

Назывался ли тот источник или проток в окрестностях Анатота Прат или это литературное имя, данное ему пророком, нам неизвестно (сейчас ручей в этом месте называется Прат). Важно другое: с этим названием включается цепь ассоциаций, связанных с изгнанием на берега великой реки, где происходит множество исторических событий, между маленьким Пратом из окрестностей Анатота и Пратом великим утверждается неразрывная связь, подобная той, глазу не видимой, между грехами народа и его изгнанием. Наконец, Прат — четвертая река из вытекающих из Эдена (Вначале 26:14).

А как без комментария понять, чем пугают царя Давида, идущего покорить Иерушалаим: «Не войдешь сюда, слепых и хромых не убрав» (Шмуэль 2 5:6)? Не понять, даже если кое-что к тексту добавить, как делает Синодальный: «И пошел царь и люди его на Иерусалим против Иевусеев, жителей той страны; но они говорили Давиду: „ты не войдешь сюда; тебя отгонят слепые и хромые“, — это значило: „не войдет сюда Давид“». Разве что всё прямо в тексте вроде бы перевода всё понятненько объяснить. Если оставаться верным оригиналу, надо доверить объяснение комментарию. Жители Иевуса говорят выступившему против них Давиду: «Не войдешь сюда, слепых и хромых не убрав». Существует множество толкований этих издевательских слов. Возможно, речь идет об изваяньях божков, охранявших городские ворота.

Невозможно обойтись без комментария и в рассказе о греховной любви царя Давида к Бат Шеве (Вирсавии), начинающейся с настойчиво повторяющейся крыши.

Было: в вечерний час встал Давид с ложа, по крыше царского дома ходил, с крыши увидел: на крыше купается женщина,

видом очень красивая женщина.

— Шмуэль 2 11:2

Читателю, не знакомому с плоскими крышами Иерушалаима, которые в полном смысле слова были частью дома и использовались для различных нужд, трудно представить себе картину, открывшуюся Давиду с крыши царского дома, возвышающегося над домами, вероятно, всего тогдашнего Иерушалаима.

Мой перевод сопровождается тремя видами комментариев. Первый (с буквенной отсылкой) знакомит читателя с важнейшими реалиями (историческими, природными и т. п.); второй (с цифровой отсылкой) посвящен вопросам перевода, здесь иногда даются и варианты текста; третий комментарий — литургический (в соответствии с законами и обычаями земли Израиля). Первые два вида комментариев имеют непосредственное отношение к переводу. В ряде случаев, если отказаться от идеи поясняющего перевода, без комментария обойтись невозможно. Пример: рассказ о рождении и именах сыновей Яакова. Перевести так, чтобы пояснение в тексте объясняло имя при сохранении его звучания никак невозможно. Комментарий незаменим и в том случае, когда перевод по необходимости слишком удаляется от оригинала.

В 38 главе книги Вначале рассказывается о том, что дважды овдовевшая, замужем бывшая за двумя братьями Тамар, сняв с себя одежды вдовы, украсившись, укрыв накидкой лицо, садится у входа в селение, где ее видит, приняв за шлюху, ее тесть Иеѓуда. Побывав у нее и оставив залог, через некоторое время через друга Иеѓуда посылает обещанного козленка. Друг Тамар не находит. Иеѓуде сообщают, что та забеременела, за что должна быть казнена. Перед казнью она посылает тестю вещи, оставленные в залог. Узнав их, Иеѓуда сказал:

Она праведнее меня: моему сыну Шеле не дал ее.

— 26

Без знания реалий суть дела понять невозможно. Здесь впервые в Тексте упоминается левиратный брак (levir — деверь, лат.), смысл которого в том, что, если человек умирает бездетным, брат обязан взять жену умершего в жены, чтобы «установить имя» брату своему. После смерти двух сыновей младшего Шелу Иеѓуда Тамар в жены не дал, чем и вызван нарушивший нормы поведения вдовы ее поступок. В оригинале употребляется слово, обозначающее жениться левиратным браком. В переводе сказано «жениться»: в русском языке специального слова нет, а в лингвистическом комментарии объяснено значение термина. В залог Иеѓуда оставляет печать и шнур. На печати было имя или/и символ владельца, она часто прикреплялась к шнуру или могла быть в виде перстня. Печать свидетельствует о высоком социальном статусе владельца. Об этом тоже идет речь в комментарии. В рассказе употребляются два синонима: Иеѓуда принял Тамар за шлюху, а его друг, отыскивая, кому отдать козленка взамен залога, расспрашивает о блуднице. И здесь без комментария не обойтись: в отличие от «шлюхи», слово «блудница» (קְדֵּשָה), обозначало храмовую проститутку, которая полностью или частично отдавала заработанное в языческий храм.

Голос зовет

Великий стих (Иешаяѓу 40:3), из оборванного прочтения которого возник знаменитый «глас вопиющего в пустыне», отнюдь не пессимистичен.

Этот образец танахического параллелизма — настойчивый призыв, важнейший энергичный акцент «утешительной» части пророчества Иешаяѓу (главы 40-66), которые исследователи именуют «Второисайя». Чтобы энергия стиха стала внятной, сделаем транслитерацию, выделив ударные гласные:

Коль коребамидбар панудерех Адонай

Яшру баарава месила леэлоѓейну.

Синодальный:

Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему…

Перевод достаточно точен, но пропала энергия, стих по-русски широк и приволен: растекается мысию по древу, и степь да степь кругом. Но не на эти ассоциации рассчитывал автор. «Глас» и «стези» в вину трудно поставить: коротки, энергичны, да и в период редакции перевода (70-е гг. 19 в.) звучали чуть менее возвышенно и архаично, чем слышится нам сегодня. Коре, конечно, можно передать и причастием, как в знаменитом выражении, но пять слогов вместо двух там, где так важна энергия речи, это уж слишком. Хорошо бы и без степи, которой в Израиле нет, обойтись.

Огиенко:

Голос кличе: На пустині вготуйте дорогу Господню,

в степу вирівняйте битий шлях Богу нашому!

Замечательно энергичный призыв! Даже во всех смыслах плохое «в степу» звучит мощно, призывно. Но смущает совершенный вид глаголов-призывов: «вготуйте», «вирівняйте». Верно, в иврите нет видов глаголов, и формальных претензий, конечно же, нет. Но, думается, глаголы-призывы должны обозначать действие постоянное, длящееся. «Битий шлях»? К чему добавлять определение, ведь оригинал без него обошелся? Прошу прощения, но можно было бы так: «в степу рівняйте шлях нашому Богу!»

Что ж, уроки извлечены (задним числом, разумеется, изучению предшественников предшествовал собственный перевод), можно и начинать. Коль коре (голос зовет) относится к обоим полустишиям. Дальше — параллелизм! — максимально соблюдая симметрию, ищем синонимы. Пустыня — пустошь, торите — ровняйте, Господь — Бог, путь — дорога. И не имитируя (невозможно!), но приближаясь к ритму оригинала:

Голос зовет: «В пустыне торите Господу путь,

ровняйте в пустоши нашему Богу дорогу».

В первом полустишии оригинала — 13 слогов, в моем переводе — 14, в Синодальном и у Огиенко — 17. Во втором полустишии — в оригинале, у меня и Огиенко — 14, в Синодальном — 15. А теперь — зазвучит ли знаменитый стих в знаменитом контексте (Иешаяѓу 40:1-5)?

Утешайте, утешайте народ Мой, —

ваш Бог говорит.

Сердцу Иерушалаима говорите и возвещайте: срок исполнен, вина прощена,

принял он от Господней руки дважды за все свои прегрешения.

Голос зовет: «В пустыне торите Господу путь,

ровняйте в пустоши нашему Богу дорогу».

Возвысится дол, гора и холм станут ниже,

станет прямой кривизна, горы — долиной.

И явится слава Господня,

и увидит каждая плоть, что уста Господа изрекли.