Последняя часть истории Англии Маколея (Арсеньев)/ДО

Последняя часть истории Англии Маколея
авторъ Константин Константинович Арсеньев

Опубл.: 1861. Источникъ: az.lib.ru • Часть первая.

ПОСЛѢДНЯЯ ЧАСТЬ ИСТОРІИ АНГЛІИ МАКОЛЕЯ.

Въ началѣ нынѣшняго года, въ Лондонѣ, а вслѣдъ затѣмъ и въ Лейпцигѣ, вышла въ свѣтъ послѣдняя часть Исторіи Англіи, Маколея (лонд. изд. т. V; лейпц. изд. т. IX и X). Послѣдовательный разказъ событій доведенъ въ ней только до апрѣля мѣсяца 1700 года. Къ нему присоединены два отрывка: о послѣднихъ дняхъ Іакова II и Вильгельма III. Задача, которую первоначально поставилъ себѣ Маколей, осталась далеко не выполненною. Онъ хотѣлъ дойдти до новѣйшей, современной исторіи Англіи, и остановился при самомъ началѣ XVIII вѣка. Весь описанный имъ періодъ времени составляетъ не болѣе пятнадцати лѣтъ. Онъ не успѣлъ окончить даже царствованіе Вильгельма III. Какъ объяснить такое несоотвѣтствіе, между цѣлію и исполненіемъ? Маколей работалъ надъ Исторіей Англіи болѣе пятнадцати лѣтъ, и умеръ шестидесяти лѣтъ отъ роду. Продолжая свой трудъ въ тѣхъ же размѣрахъ, онъ, при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, могъ довести его развѣ до Ганноверскаго дома. Очевидно, -что, подвигаясь впередъ въ своихъ занятіяхъ, Маколей невольно измѣнилъ объемъ и планъ ихъ, невольно увлекся богатствомъ и обиліемъ предмета, желаніемъ исчерпать его до конца, передать его въ возможно-полной и вѣрной картинѣ. Онъ рѣшился изобразить только одну эпоху, но изобразить ее такъ, чтобъ она вся, съ своими лицами, интересами, страстями, возстала передъ лицомъ читателей. Для достиженія этой цѣли, Маколей не жалѣлъ ни усилій, ни времени; онъ изучалъ съ одинаковымъ вниманіемъ важнѣйшіе историческіе акты и ничтожнѣйшія, повидимому, произведенія народной литературы, общія стремленія страны и мелкія побужденія отдѣльныхъ дѣятелей ея. Плодомъ такого изученія была исторія, единственная въ своемъ родѣ, образецъ и, надѣемся, начало дальнѣйшихъ трудовъ на томъ же поприщѣ. Еслибы Маколей ограничился общими, главными чертами англійской исторіи, еслибъ онъ старался представить только результаты народной жизни, не проникая въ самый процессъ ея, то ему можетъ-быть удалось бы исполнить свою первоначальную программу, и мы имѣли бы превосходную исторію Англіи XVIIІ вѣка, Но, при всѣхъ своихъ достоинствахъ, исторія эта ничѣмъ не отличалась бы отъ множества другихъ произведеній: она не составила бы эпохи въ исторической наукѣ, какъ не составили въ ней эпохи Essays Маколея. Историческій методъ, дающій Маколею мѣсто среди величайшихъ историковъ новаго времени, могъ быть созданъ только при болѣе ограниченной, болѣе тѣсной задачѣ. Маколей не принадлежалъ къ числу геніальныхъ мыслителей, чувствующихъ себя свободно только среди безконечнаго разнообразія историческихъ событій, подмѣчающихъ внутреннюю связь между отдаленными эпохами, открывающихъ общіе законы историческаго развитія. Его дарованіе, не менѣе сильное, но менѣе глубокое, неотразимо влекло его къ подробному анализу отдѣльныхъ событій. Конечно, такой анализъ всегда входилъ въ составъ исторіи, всегда былъ необходимою ея частію; но заслуга Маколея заключается въ тѣхъ пріемахъ, съ которыми онъ приступилъ къ этой старой исторической операціи. Открытіе и разработка забытыхъ или пренебреженныхъ источниковъ историческаго знанія; разложеніе событій на ихъ составныя части, отдѣленіе общаго отъ личнаго, необходимаго отъ случайнаго; рельефное до совершенства очертаніе историческихъ дѣятелей, не только главныхъ, но и второстепенныхъ; удивительно полное изложеніе pro и contra каждаго вопроса, занимавшаго умы людей; оцѣнка событій и лицъ по всѣмъ правиламъ исторической справедливости, принимающей во вниманіе условія времени и мѣста, но никогда не упускающей изъ виду вѣчныя понятія добра и истины — вотъ существенныя, характеристическія черты Исторіи Англіи, и вмѣстѣ съ тѣмъ самаго дарованія Маколея. Онъ понялъ, въ чемъ заключается его главная сила, и, не измѣняя заглавія своего сочиненія, измѣнилъ самый предметъ его: исторія Англіи сдѣлалась исторіей революціи 1688 года. Вотъ почему Исторія Маколея кажется намъ не великолѣпнымъ фрагментомъ, какъ выразился г. Вызинскій, а художественнымъ цѣлымъ, почти оконченнымъ по формѣ и совершенно оконченнымъ по содержанію. Она почти окончена по формѣ, потому что ей не достаетъ только послѣднихъ двухъ лѣтъ царствованія Вильгельма III; она совершенно окончена по содержанію, потому что заключаетъ въ себѣ полную картину переворота, произведеннаго въ Англіи паденіемъ Іакова II. Послѣднія черты этой картины такъ же замѣчательны, какъ и прежнія: талантъ историка и здѣсь является въ полномъ своемъ блескѣ, поддерживаемый и одушевляемый высокимъ интересомъ предмета.

Почитатели Маколея, и всѣ вообще любители исторіи обязаны глубокою благодарностію издательницѣ послѣднихъ томовъ Исторіи Англіи, леди Тревельянъ, сестрѣ писателя. Она обнародовала безъ измѣненій все то, что осталось въ бумагахъ ея брата, не спрашивая себя, достаточно ли отшлифовано изложеніе, подведены ли всѣ нужныя ссылки, получилъ ли, однимъ словомъ, разказъ ту окончательную отдѣлку, безъ которой не выпустилъ бы его въ свѣтъ самъ Маколей. Мало того: леди Тревельянъ сообщила публикѣ описаніе послѣднихъ дней Вильгельма III, хотя описаніе это, очевидно, не было приготовлено авторомъ къ печати. Она поняла, что какая-нибудь неровность слога или незаконченность картины не повредитъ репутаціи Маколея, и что мысль умершаго писателя можетъ явиться передъ публикой, и безъ народной Формы. Какой контрастъ между спокойною разсудительностію леди Тревельянъ и суетнымъ идолопоклонствомъ Густава де-Бомона, не рѣшившагося напечатать вторую часть l’Ancien regime et la Revolution, Токвиля, только потому, что она не была окончательно пересмотрѣна авторомъ! Печатать каждую строчку, оставшуюся послѣ великаго писателя, и класть подъ спудъ цѣлыя сочиненія его, одинаково странно и нелѣпо: но изъ двухъ крайностей мы предпочитаемъ первую, потому что рядомъ съ ненужнымъ и излишнимъ, она можетъ дать публикѣ много полезнаго и замѣчательнаго. Нельзя забывать различіе, существующее въ этомъ отношеніи между великимъ поэтомъ и великимъ историкомъ, философомъ или публицистомъ. Неоконченныя и не отдѣланныя произведенія поэта рѣдко могутъ имѣть большую цѣну, потому что въ поэзіи самая высокая идея необходимо нуждается въ изящной Формѣ. Но неоконченное сочиненіе историка можетъ содержать въ себѣ новые Факты, новую теорію, новый взглядъ на отдѣльное событіе или на цѣлую эпоху. Оно можетъ увеличить массу человѣческихъ познаній, содѣйствовать разрѣшенію спорныхъ вопросовъ, и все это независимо отъ того, какимъ слогомъ оно написано, въ какой степени удовлетворительна его внѣшняя Форма. Немногія страницы, посвященныя Маколеемъ смерти Вильгельма III, конечно не отличаются особенно тщательною художественною отдѣлкой: но развѣ онѣ не служатъ лучшимъ заключеніемъ великаго труда, героемъ котораго, по выраженію Times, былъ Вильгельмъ III?

I.

Общественное мнѣніе въ Англіи никогда не измѣнялось такъ часто и такъ быстро, какъ при Вильгельмѣ III. Восторгъ, съ которымъ онъ былъ встрѣченъ въ 1688 г., скоро уступилъ мѣсто холодности, близкой къ антипатіи. Въ избавителѣ скоро стали видѣть иностранца, равнодушнаго къ интересамъ Англіи. Якобиты старались очернить короля самыми гнусными клеветами. Торіи не могли примириться съ происхожденіемъ его власти, виги — съ его снисходительностію къ торіямъ. Церковь возставала противъ его вѣротерпимости. Народъ не могъ привыкнуть къ его голландскимъ войскамъ. Но были минуты, въ которыя Вильгельмъ опять пріобрѣталъ утраченную популярность. Когда Англіи угрожало вторженіе, когда якобиты замышляли убійство Вильгельма, когда Іаковъ II обнародовалъ свои безумныя деклараціи, народъ дружно соединялся вокругъ воздвигнутаго имъ престола. Когда англійская армія торжествовала при Бойнѣ или при Намюрѣ, англійскій флотъ — при Ла-Гогѣ, удовлетворенное чувство національной гордости заставляло народъ быть справедливымъ къ Вильгельму. Никогда можетъ-быть это примиреніе между королемъ и страной не было такъ полно, какъ въ эпоху заключенія Рисвикскаго мира. Народъ прославлялъ государя, умѣвшаго доставить ему въ одно и то же время и спокойствіе, и славу. Описаніемъ этого времени оканчивается 8-й томъ Исторіи Маколея, послѣдній вышедшій при его жизни.

Согласіе между королемъ и народомъ, по обыкновенію, не, было продолжительно. 9-й томъ начинается описаніемъ реакціи, возникшей почти непосредственно послѣ Рисвикскаго мира. Война съ Франціей довела сухопутныя силы Англіи до неслыханныхъ прежде размѣровъ. Въ рядахъ арміи считалось до 87 тысячъ человѣкъ. Постоянное войско, со временъ Долгаго Парламента и Кромвеля, было предметомъ ненависти и ужаса для всего англійскаго народа. Виги видѣли въ немъ могущественнѣйшее орудіе тиранніи, торіи — величайшую опасность для престола, для религіи, для собственности. Въ военное время необходимость заглушала требованія осторожности и страсти; но онѣ пробудились съ новою силой, какъ только миновала внѣшняя опасность. Вопросъ о распущеніи или сокращеніи войска поставленъ былъ на очередь не только парламентомъ, но и цѣлою страной. Журналы и памфлеты предупредили пренія въ палатѣ общинъ. Примѣръ всѣхъ странъ, всѣхъ народовъ приводимъ былъ въ подтвержденіе вреда, приносимаго постоянными войсками; примѣръ самой Англіи — въ подтвержденіе безполезности ихъ.. Не регулярнымъ арміямъ она была обязана побѣдами при Креси, при Азинкурѣ, при Флоэденѣ, величіемъ своимъ въ царствованіе королевы Елизаветы. Защитники правительства, во главѣ которыхъ стоялъ лордъ канцлеръ Сомерсъ, не смѣли требовать постояннаго войска: они предлагали войско срочное, существованіе котораго каждый годъ утверждалось бы парламентомъ. Они также обращались къ исторіи, и старались доказать, что регулярная армія доставила Спартѣ преобладаніе надъ Греціей, что отсутствіе регулярной арміи было причиною пораженія Римлянъ при Каннахъ. Они утверждали, что неопытная милиція не отстоитъ Англію противъ ветерановъ Лудовика XIV. Но аргументація обѣихъ сторонъ представляла только внѣшнюю сторону дѣла. Для вождей оппозиціи, вопросъ о постоянномъ войскѣ былъ орудіемъ противъ правительства, средствомъ возбудить противъ него народъ и въ особенности избирателей. Лишь только собрался парламентъ, Гарлей, предводитель торіевъ, предложилъ привести регулярную армію въ то самое положеніе, въ какомъ она была послѣ Нимвегенскаго мира, то-есть сократить ее болѣе нежели въ пятнадцать разъ. Несмотря на то, что Вильгельмъ III въ тронной рѣчи именно настаивалъ на необходимости сильнаго постояннаго войска, предложеніе Гарлея было принято значительнымъ большинствомъ голосовъ. Министрамъ удалось однако истолковать рѣшеніе парламента въ самомъ благопріятномъ для нихъ смыслѣ, и составъ регулярной арміи былъ опредѣленъ въ 10 тысячъ человѣкъ.

Это первое пораженіе правительства не нарушило однако добраго согласія между королемъ и парламентомъ. Палата общинъ, избранная въ 1695 году, скоро послѣ смерти королевы Маріи, послѣ взятія Намюра, среди всеобщей реакціи въ пользу Вильгельма, состояла преимущественно изъ виговъ, преданныхъ новой династіи и послушныхъ голосу министерства. Уступивъ, по вопросу о постоянномъ войскѣ, отчасти собственному предубѣжденію противъ регулярныхъ армій, отчасти настоятельному требованію общественнаго мнѣнія, палата, во всѣхъ остальныхъ дѣлахъ, продолжала оказывать Вильгельму твердую и постоянную поддержку. Но за силою закона о трехлѣтнемъ срокѣ (Triennial Bill), въ 1698 году должны были произойдти во всей Англіи новые выборы въ палату общинъ. Министерство довѣрчиво ожидало исхода выборовъ. Оно справедливо гордилось своею политикой, справедливо приписывало ей благосостояніе и спокойствіе страны, и надѣялось получить одобреніе народа. Надежда эта оказалась тщетною. Разнородные элементы оппозиціи слились въ одно могущественное цѣлое; торіи, якобиты, недовольные виги, присвоили себѣ названіе народной партіи (Country party), названіе популярное еще со временъ Росселя и Сиднея. Приверженцы министерства получили прозваніе придворной партіи, напоминавшее народу времена Кабалы и Джеффрейза. Каждый отдѣлъ коалиціи имѣлъ свои причины негодованія въ прошедшемъ, свои надежды въ будущемъ; но всѣ они единогласно возставали противъ постояннаго войска, противъ пожалованія государственныхъ земель и противъ Голландцевъ. Имъ удалось увлечь за собою большинство избирателей. Въ Лондонѣ выборы склонились въ пользу правительства; но оно потерпѣло пораженіе въ большей части городовъ и графствъ. Кандидаты министерства во многихъ мѣстахъ были побѣждены недостойнѣйшими изъ прежнихъ слугъ Іакова II.

Засѣданія новаго парламента открылись въ декабрѣ 1698 года. Тронная рѣчь Вильгельма принята была радушно: въ спикеры былъ избранъ кандидатъ министерства. Обманутый этими внѣшними признаками согласія, Вильгельмъ рѣшился потребовать у парламента удвоенія сухопутнаго войска. Министерство, ближе знакомое съ намѣреніями палаты общинъ, полагало ограничиться прежнимъ, десятысячнымъ составомъ. Пока министры спорили съ королемъ, Гарлей предложилъ уменьшить постоянное войско до семи тысячъ человѣкъ. Предложеніе это было принято палатою, съ тѣмъ многозначительнымъ добавленіемъ, чтобы все войско состояло изъ природныхъ Англичанъ. Другими словами, палата потребовала расгіущенія голландскихъ войскъ, состоявшихъ въ англійской службѣ.

Негодованіе короля не знало предѣловъ. Онъ дорожилъ, и дорожилъ не безъ причины, своею голландскою гвардіей. Она сопровождала его въ походѣ 1688 г., она сражалась вмѣстѣ съ нимъ на берегахъ Войны, на поляхъ Бельгіи. Но этого мало: рѣшеніе палаты должно было повредить Вильгельму во мнѣніи европейскихъ державъ, должно было уменьшить его вліяніе, стѣснить свободу его дипломатическихъ переговоровъ. Европа знала, что англійскій король силенъ только поддержкою своего народа; она помнила, что Карлъ II и Іаковъ II, лишенные этой поддержки, были простыми вассалами Лудовика XIV. Въ версальскомъ кабинетѣ была уже приготовлена депеша, Съ предложеніемъ Вильгельму тѣхъ унизительныхъ услугъ, которыми пользовались его предшественники черезъ посредство Барильйона и Бонрепо. Депеша эта не была отправлена, но самый Фактъ составленія депеши чрезвычайно замѣчателенъ. Вильгельмъ не могъ равнодушно думать о предстоявшей ему участи. Онъ рѣшился отказаться отъ престола, произнести передъ парламентомъ прощальную тронную рѣчь и удалиться въ Голландію. Проектъ прощальной рѣчи былъ уже составленъ; убѣжденія министровъ долго не могли измѣнить рѣшимость короля. Но его хладнокровное мужество наконецъ взяло верхъ надъ страстнымъ порывомъ. Онъ далъ свое согласіе на билль о сокращеніи войска. Но этимъ еще не окончилась борьба. Смерть баварскаго принца, предполагаемаго наслѣдника испанскаго престола, дала королю новый поводъ настаивать на усиленіи сухопутнаго войска. Парламентъ готовъ былъ допустить численное увеличеніе арміи, лишь бы только она продолжала состоять изъ однихъ природныхъ Англичанъ: но Вильгельмъ, увлекаемый пристрастіемъ къ своимъ вѣрнымъ Голландцамъ, рѣшился простъ о возстановленіи голландской гвардіи. Просьба эта была представлена палатѣ лордовъ въ формѣ билля, палатѣ общинъ — въ формѣ посланія, написаннаго съ начала до конца собственною рукой короля. Это отчаянное усиліе осталось тщетнымъ; палата общинъ отвергла просьбу короля и представила ему адресъ, въ которомъ объясняла причины своею рѣшенія. Вильгельмъ долженъ былъ покориться; голландскія войска оставили Англію.

Но вопросъ о постоянномъ войскѣ не былъ единственнымъ, не былъ даже главнымъ поводомъ къ столкновенію между королемъ и парламентомъ. Еще болѣе волновалъ страну, еще болѣе безпокоилъ Вильгельма вопросъ о пожалованіи коронныхъ земель. Англійскіе государи съ незапамятныхъ временъ смотрѣли на эти земли, какъ на свою частную собственность, и свободно дарили ихъ своимъ придворнымъ. Пожалованіе коронныхъ земель не было отнесено биллемъ правъ къ числу злоупотребленій королевской власти. Вильгельмъ считалъ себя въ правѣ слѣдовать примѣру своихъ предшественниковъ. Коронныя земли казались ему лучшимъ средствомъ для обогащенія его голландскихъ любимцевъ. Но эти любимцы были предметомъ ненависти для всѣхъ Англичанъ, предметомъ зависти для англійской аристократіи, которая не могла равнодушно видѣть ихъ между собою и престоломъ. Каждое пожалованіе, сдѣланное Зюлестеііну, Гинкеллю или Оверкерку, возбуждало сильнѣйшій ропотъ и въ парламентѣ, и въ народѣ. Всѣхъ ближе къ Вильгельму, и потому всѣхъ ненавистнѣе для Англичанъ, былъ Бентмикъ, лордъ Портландъ, давнишній другъ Вильгельма, товарищъ молодости его. Вильгельмъ хотѣлъ поставить родъ Бентинковъ наряду съ древнѣйшими и знатнѣйшими домами Англіи. Въ концѣ 1695 г. онъ велѣлъ казначейству заготовить патентъ на пожалованіе Бентинку великолѣпнаго короннаго помѣстья, цѣною въ 100.000 фунтовъ. Это превзошло мѣру терпѣнія парламента. Палата общинъ, несмотря на всю свою преданность, обратилась къ королю съ просьбой отмѣнить пожалованіе. Она не оспаривала его законности, но признавала его вреднымъ для государства. Король принужденъ былъ уступить, но этимъ только отсрочилъ бурю. Въ началѣ 1698 года, то-есть еще прежде распущенія парламента, вопросъ о коронныхъ земляхъ былъ поднятъ палатой общинъ въ другой, болѣе грозной формѣ. Торіи предложили уничтожить всѣ пожалованія коронныхъ земель, сдѣланныя послѣ революціи 1688 года. Министры не рѣшились прямо воспротивиться предложенію, но отклонили его ловкимъ ударомъ. Они предложили уничтожить вмѣстѣ съ тѣмъ и всѣ пожалованія временъ Карла II и Іакова II, пожалованія, сдѣланныя преимущественно или даже исключительно въ пользу торіевъ. Торіи принуждены были отступить, и вопросъ о коронныхъ земляхъ остался безъ разрѣшенія.

Если палата общинъ, вообще расположенная къ престолу, такъ враждебно смотрѣла на пожалованія Вильгельма, то тѣмъ съ большею силой должна была напасть на нихъ новая палата, выбранная въ 1698 году, подъ вліяніемъ оппозиціи. Въ концѣ сессіи 1698—1699 г., палата назначила коммиссію изъ семи членовъ для составленія отчета о земляхъ, конфискованныхъ въ Ирландіи по поводу послѣдняго возстанія. Вопросъ объ этихъ земляхъ возбужденъ былъ въ первый разъ палатой общинъ въ 1690 г. Палата положила обратить ихъ на государственныя надобности. Билль по этому предмету былъ внесенъ въ палату лордовъ, но не былъ еще разсмотрѣнъ ею, когда Вильгельмъ, торопясь на конгрессъ въ Гагу, отсрочилъ засѣданія парламента. Прощаясь съ палатами, онъ обѣщалъ имъ не располагать конфискованными землями, пока парламенту не представится случаи вновь заняться этимъ дѣломъ. Прошло нѣсколько парламентскихъ сессій; палаты нѣсколько разъ имѣли случай поднять вопросъ объ ирландскихъ конфискаціяхъ, но онѣ не воспользовались этими случаями. Тогда Вильгельмъ счелъ себя въ правѣ располагать конфискованными землями, какъ обыкновенною коронною собственностію. Значительная часть ихъ была возвращена прежнимъ владѣльцамъ; еще болѣе значительная часть была пожалована разнымъ приближеннымъ Вильгельма. Между лордомъ Вудстокомъ (старшимъ сыномъ Портланда) и лордомъ Альбемарлемъ, новымъ любимцемъ Вильгельма, раздѣлено было пространство земли, равное по объему цѣлому графству. Объ этихъ именно Фактахъ и должна была представить отчетъ коммиссія, назначенная парламентомъ. Донесеніе ея, подписанное четырьмя членами, исполнено было горькихъ обвиненій противъ правительства, противъ самого Вильгельма. Онъ присвоилъ себѣ земли, которыя парламентъ хотѣлъ обратить на государственныя надобности, онъ нарушилъ если не букву, то по крайней мѣрѣ смыслъ обѣщанія, торжественно даннаго палатамъ; онъ обогащалъ чужеземцевъ въ то время, когда Англія стонала подъ тяжестію налоговъ; онъ оказалъ преступную снисходительное!ь къ мятежникамъ, католикамъ, непримиримымъ врагамъ церкви и государства. Меньшинство коммиссіи протестовало противъ выводовъ большинства, но не могло опровергнуть фактической стороны отчета.

Прямымъ и единственнымъ назначеніемъ коммиссіи было изслѣдованіе всего того, что относилось къ конфискованнымъ ирландскимъ помѣстьямъ. Увѣренное въ поддержкѣ парламента и народа, большинство коммиссіи рѣшилось превысить свою власть, выйдти изъ предѣловъ своихъ обязанностей. Еще прежде восшествія на англійскій престолъ, Вильгельмъ имѣлъ любовную связь съ Елизаветою Виллье, въ послѣдствіи вышедшею замужъ за лорда Оркнея. Связь эта давно прекратилась, но Вильгельмъ сохранялъ къ леди Оркней чувства привязанности и уваженія. Желая обезпечить ея участь, онъ подарилъ ей значительный участокъ земли изъ числа ирландскихъ коронныхъ помѣстій. Земля эта издавна была собственностію короны, и потому вовсе не подлежала разбору коммиссіи. Несмотря на то, большинство коммиссіи упомянуло о ней въ своемъ отчетѣ, преувеличивъ въ нѣсколько разъ цифру приносимаго ею дохода.

Успѣхъ отчета былъ огромный и полный. Возвращеніе пожалованныхъ земель сдѣлалось любимою мыслію парламента и народа. Оно должно было облегчить финансовыя затрудненія страны, унизить Вильгельма, нанести чувствительный ударъ голландскимъ любимцамъ и ирландскимъ папистамъ. Четыре члена коммиссіи, подписавшіе донесеніе, были великолѣпно награждены палатою общинъ. Три члена, составлявшіе меньшинство, подверглись преслѣдованіямъ и нареканіямъ: одинъ изъ нихъ былъ даже заключенъ подъ стражу. Въ палату общинъ внесенъ былъ билль объ уничтоженіи всѣхъ ирландскихъ пожалованій Вильгельма, безъ различія коронныхъ и конфискованныхъ земель. Король желалъ удержать за собою по крайней мѣрѣ одну треть конфискованныхъ помѣстій. Желаніе это было заявлено палатѣ общинъ. Вмѣсто отвѣта, палата немедленно постановила двѣ. резолюціи, порицавшія въ самыхъ сильныхъ словахъ образъ дѣйствій правительства по предмету ирландскихъ пожалованій. Резолюціи эти были представлены королю спикеромъ, въ сопровожденіи всѣхъ вождей оппозиціи. Отвѣтъ Вильгельма, выражавшій сомнѣніе въ справедливости дѣйствій палаты, только усилилъ бурю. Палата дала полную волю своимъ страстямъ, своимъ предубѣжденіямъ. Гинкелль, усмиритель ирландскаго возстанія, Рювиньи, главный виновникъ побѣды при Агримѣ, были лишены всего того, что пожаловалъ имъ Вильгельмъ; но въ пользу герцога Ормонда, единственною заслугою котораго были его торійскія убѣжденія, сдѣлано было исключеніе изъ общаго правила. Безспорныя права были нарушены. Католическимъ владѣльцамъ угрожала новая конфискація. Составленный такимъ образомъ билль поспѣшно былъ утвержденъ палатою общинъ. Но въ палатѣ лордовъ перевѣсъ былъ еще на сторонѣ виговъ; нельзя было ожидать, чтобъ она приняла безъ измѣненія подобный законъ. Тогда палата общинъ рѣшилась прибѣгнуть къ крайней, чрезвычайной мѣрѣ. Она соединила законъ о пожалованіяхъ съ биллемъ, установлявшимъ поземельную подать на слѣдующій годъ, и въ этомъ видѣ внесла его въ палату лордовъ. Палата лордовъ не имѣетъ права измѣнять финансовые билли; она можетъ принимать или отвергать ихъ только въ полномъ ихъ составѣ. Отвергнуть финансовый билль значило ставить правительство на цѣлый годъ безъ средствъ къ существованію: принять его безъ измѣненія значило слѣпо подчиниться палатѣ общинъ. Негодованіе лордовъ было глубоко. Въ поступкѣ палаты общинъ они видѣли посягательство на законныя права верхней палаты. Присоединяя къ финансовымъ биллямъ законы, не имѣющіе ничего общаго съ финансами, палата общинъ могла парадизировать всю дѣятельность палаты лордовъ, уничтожить все ея конституціонное значеніе. Верхняя палата сохранила бы право говорить «да» или «нѣтъ», но на самомъ дѣлѣ всегда была бы принуждена отвѣчать «да». Дѣло шло о ея будущности, о ея чести, и она рѣшилась выдержать отчаянную борьбу. При третьемъ чтеніи билля, предложено было сдѣлать въ немъ нѣсколько частныхъ исправленій; предложеніе это было принято, исполнено, и билль отосланъ назадъ въ палату общинъ. Палата общинъ единогласно отвергла измѣненія, сдѣланныя палатою лордовъ. Она не могла поступить иначе. Принять эти измѣненія значило бы допустить право палаты лордовъ исправлять финансовые билли, то-есть отказаться отъ одного изъ важнѣйшихъ преимуществъ нижней палаты. Назначена была, какъ всегда въ случаѣ разногласія, конференція между обѣими палатами. Отъ имени палаты общинъ говорилъ Гарлей. Онъ доказывалъ незаконность рѣшенія, постановленнаго лордами, напоминалъ имъ объ отвѣтственности, которую они принимаютъ передъ страною, останавливая утвержденіе финансоваго билля. Лорды остались непоколебимы. Большинствомъ 47 голосовъ противъ 34 рѣшено было не отступать отъ прежняго мнѣнія. Весь Лондонъ былъ въ смятеніи; никто не могъ предвидѣть, чѣмъ кончится борьба между законодательными сословіями. Палата общинъ въ свою очередь объявила лордамъ, что рѣшеніе ея неизмѣнно. Общественное мнѣніе было сильно расположено въ пользу билля. Нельзя было и думать о распущеніи палаты общинъ, о производствѣ новыхъ выборовъ. Конечно, соединеніе обыкновеннаго закона съ финансовымъ биллемъ противорѣчило духу конституціи; но палата лордовъ выбрала дурную минуту для защиты своего конституціоннаго права. При другихъ обстоятельствахъ, образъ дѣйствій палаты общинъ возбудилъ бы негодованіе народа^[1]; но билль объ ирландскихъ пожалованіяхъ былъ такъ популяренъ, что страна готова была провести его какимъ бы то ни было, хотя бы и не строго конституціоннымъ способомъ. Дальнѣйшее сопротивленіе становилось невозможнымъ. Министры, самъ король совѣтовали лордамъ уступить. Уартонъ, самый ревностный защитникъ измѣненій, удалился изъ Лондона, архіепископъ кентерберійскій и нѣкоторые другіе прелаты вышли изъ палаты передъ самою подачей голосовъ, какъ Веллингтонъ при вотированіи билля о реформѣ. Билль былъ принятъ безъ измѣненій, большинствомъ пяти голосовъ, и немедленно утвержденъ королемъ. Дѣло было разрѣшено миролюбиво; но раздраженіе, произведенное имъ, долго еще отзывалось на взаимныхъ сношеніяхъ короля и палаты общинъ. Пораженіе, понесенное Вильгельмомъ, не осталось безъ вліянія на общій ходъ европейскихъ событій.

Съ нападеніями на общую политику Вильгельма тѣсно были соединены нападенія на отдѣльныхъ совѣтниковъ его. Во главѣ министерства стояли въ это время предводители виговъ, члены такъ-называемой вигской юнты, лордъ-канцлеръ Сомерсъ, первый лордъ казначейства Монтегю и первый лордъ адмиралтейства, Эдуардъ Россель, графъ Орфордъ. Мало похожіе другъ на друга, они всѣ были предметомъ равной ненависти для торіевъ. Въ Сомерсѣ торіи видѣли главную опору вигской партіи, высоко честнаго, мудраго государственнаго человѣка, уважаемаго всѣми, даже врагами, одинаково замѣчательнаго и знаніемъ дѣла, и опытностію, и вѣрнымъ взглядомъ на вещи. Монтегю, первый Финансистъ своего времени, основатель англійскаго банка, покровитель капитала и торговли (monied interest), былъ особенно ненавистенъ сельскому джентри (country gentlemen), землевладѣльческому классу, представителямъ такъ-называемаго landed interest. Быстрое возвышеніе Монтегю, его гордость, его самоувѣренность еще болѣе увеличивали число его личныхъ враговъ. Россель, способный адмиралъ, но жадный, безчестный администраторъ, человѣкъ безъ правилъ и безъ убѣжденій, обязанъ былъ своему имени высокимъ мѣстомъ въ рядахъ вигской партіи. Измѣнчивый во всемъ, онъ былъ постоянно вѣренъ наслѣдственной враждѣ своей къ торіямъ, и столь же постоянно былъ ненавидимъ ими.

Первое нападеніе противъ Монтегю было.сдѣлано въ парламентскую сессію 1697—1698 г., то есть въ то время, когда преобладаніе въ палатѣ общинъ еще принадлежало вигамъ. Его обвинили сначала въ злоупотребленіяхъ по выпуску изобрѣтенныхъ имъ билетовъ казначейства, потомъ въ тайномъ принятіи въ даръ отъ короля значительнаго участка коронной земли. Усилія его враговъ на этотъ разъ были тщетны. Палата не только оправдала его, но вотировала ему благодарность за услуги, оказанныя имъ государству. Онъ достигъ повидимому высшей степени вліянія и славы. Палата общинъ безпрекословно признавала его своимъ руководителемъ (leader); авторитетъ его въ Финансовыхъ дѣлахъ былъ безграниченъ; онъ пользовался довѣріемъ и уваженіемъ Вильгельма. Когда наступили общіе выборы 1698 года, вестминстерскіе избиратели, самая образованная корпорація во всей Англіи, послали его своимъ представителемъ въ палату общинъ. Но здѣсь положеніе его совершенно измѣнилось. Большинство принадлежало торіямъ; руководителями палаты были Гарлей, Сеймуръ, Гоу (Howe), злѣйшіе враги Монтегю. Каждая мѣра, предлагаемая Монтегю, подвергалась строгому, недоброжелательному разбору, и часто отвергалась только потому, что онъ предложилъ ее. Изъ двухъ Финансовыхъ плановъ, палата принимала наименѣе выгодный для страны, если только другой былъ начертанъ Монтегю. Все краснорѣчіе его было безсильно противъ множества мелкихъ враговъ, которые не осмѣливались возражать ему открыто, но не давали ему говорить, безпрестанно прерывали его смѣхомъ и оскорбительными восклицаніями. Выведенный изъ терпѣнія, постоянно угрожаемый формальнымъ обвиненіемъ, Монтегю воспользовался промежуткомъ между двумя парламентскими сессіями, чтобы сложить съ себя званіе перваго лорда казначейства. Онъ оставилъ за собою только доходную синекуру, которую приготовилъ себѣ, на всякій случай, при самомъ началѣ торійской реакціи.

Россель еще ранѣе Монтегю пересталъ быть членомъ министерства. Его морское управленіе подверглось строгому и во многихъ отношеніяхъ заслуженному порицанію палаты общинъ. Предложеніе удалить его отъ должности было отвергнуто ничтожнымъ большинствомъ четырехъ голосовъ. Королю представленъ былъ адресъ съ просьбою прекратить злоупотребленія, вкравшіяся въ морское вѣдомство. Было обнаружено, что Россель занималъ въ одно и то же время двѣ несовмѣстимыя должности — перваго лорда адмиралтейства и флотскаго казначея, изъ которыхъ одной принадлежалъ надзоръ за другою. Король предложилъ Росселю удержать за собою одну изъ этихъ должностей и отказаться отъ другой. Выборъ Росселя склонялся въ пользу менѣе почетной, но болѣе доходной и безопасной должности казначея. Друзья его съ трудомъ уговорили его не жертвовать властью изъ-за денегъ. Онъ остался первымъ лордомъ адмиралтейства, но не надолго. Горя мщеніемъ противъ торіевъ, онъ хотѣлъ удалить изъ адмиралтейства одного изъ приверженцевъ этой партіи, сэръ-Джорджа Рука. Вильгельмъ не нашелъ достаточнаго основанія къ удаленію Рука, и раздраженный Россель подалъ въ отставку, соединяя въ одной общей ненависти и торіевъ, и самого Вильгельма.

Вигская юнта болѣе не существовала: Россель и Монтегю были удалены отъ всякаго участія въ дѣлахъ управленія; но торжество оппозиціи не могло быть полнымъ, пока во главѣ министерства оставался Сомерсъ. Противъ него сосредоточены были всѣ усилія торіевъ. Его политическая дѣятельность была безукоризненна; его скромность, его умѣренность пріобрѣли ему друзей даже въ рядахъ противной партіи; но такіе люди, какъ Сеймуръ и Гоу, ненавидѣли его тѣмъ сильнѣе, что не могли не уважать его. Сомерсъ спокойно выжидалъ опасность. Онъ не готовилъ себѣ пути къ отступленію, не старался, подобно Монтегю, обезпечить себя въ будущемъ доходнымъ мѣстомъ. За нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, губернаторъ Нью-Йорка и Массачусется, графъ Белламонъ, снарядилъ военный корабль для преслѣдованія пиратовъ, свирѣпствовавшихъ въ Индѣйскомъ океанѣ. Сомерсъ, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими вигами, участвовалъ въ этомъ дѣлѣ денежнымъ взносомъ, и, въ качествѣ лорда-канцлера, приложилъ государственную печать къ патенту, одобрявшему предпріятіе Белламона. Но командиръ корабля, капитанъ Киддъ, обманулъ довѣріе Белламона. Вмѣсто того чтобы прекратить морской разбой, онъ самъ принялъ участіе въ немъ. Извѣстіе объ этомъ было радостно принято торіями. Всякое оружіе казалось имъ годнымъ для борьбы съ ненавистнымъ противникомъ. Они стали утверждать, что Сомерсъ заранѣе зналъ о преступной цѣли капитана Кидда. Въ палату общинъ внесена была резолюція, осуждавшая въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ выдачу вышеупомянутаго патента. Принятіе этой резолюціи неизбѣжно должно было имѣть послѣдствіемъ выходъ Сомерса изъ министерства. Но безумная злоба торіевъ завлекла ихъ слишкомъ далеко. Нелѣпость обвиненія, взведеннаго на Сомерса, была слишкомъ очевидна, несправедливость его — слишкомъ возмутительна. Резолюція была отвергнута большинствомъ пятидесяти шести голосовъ. Оппозиція замолкла, въ ожиданіи болѣе удобнаго случая. Случай этотъ не замедлилъ представиться. Вильгельмъ подарилъ Сомерсу небольшой участокъ коронной земли для покрытія издержекъ, сопряженныхъ съ достоинствомъ пера и съ званіемъ канцлера. Такое пожалованіе было совершенно въ порядкѣ вещей, и не противорѣчило ни законамъ, ни обычаямъ страны. Но оно было сдѣлано въ военное время, и этого обстоятельства было достаточно, чтобы дать торіямъ новый поводъ къ обвиненію Сомерса. Не рѣшаясь открыто напасть на него, они предложили палатѣ такую общую резолюцію, которая заключала въ себѣ косвенное осужденіе его. Хитрость эта была разоблачена вигами. Партіи какъ бы помѣнялись своими ролями. Приверженцы правительства, обыкновенно не рѣшительные и робкіе, громко и смѣло возвысили голосъ въ пользу Сомерса; оппозиція, обыкновенно надменная и дерзкая, унизилась до лжи, увѣряя, что вовсе не имѣла въ виду обвинять лорда-канцлера. Резолюція была отвергнута большинствомъ пятидесяти голосовъ. Третье нападеніе на Сомерса, въ этотъ разъ уже безъ всякихъ прикрытій, было сдѣлано въ самомъ концѣ бурной сессіи 1699—1700 г., по поводу вопроса объ ирландскихъ пожалованіяхъ: но и оно осталось безъ успѣха. Неутомимой враждѣ торіевъ удалось наконецъ провести обвиненіе противъ Сомерса: но это относится уже къ другой, позднѣйшей эпохѣ, до которой, къ сожалѣнію, не дошелъ Маколей. Мы еще будемъ имѣть случай возвратиться къ этому обвиненію, состоящему въ связи съ внѣшнею политикой Вильгельма.

Итакъ, послѣ выборовъ 1698 года, большинство палаты общинъ было одинаково враждебно и политикѣ министерства, и личностямъ министровъ. Несмотря на то, составъ министерства долго оставался безъ всякаго измѣненія. Даже послѣ выхода Монтегю и Росселя, виги продолжали преобладать въ совѣтѣ короля. Это ненормальное положеніе дѣлъ могло имѣть самыя гибельныя послѣдствія. Нѣтъ ничего опаснѣе для государства, говоритъ Маколей, какъ постоянное разногласіе палаты общинъ съ исполнительною властью. Самое дурное министерство не такъ вредно, какъ отсутствіе министерства, то-есть его безсиліе, его политическая ничтожность. Согласіе между министерствомъ и парламентомъ давно уже сдѣлалось необходимымъ условіемъ англійскаго государственнаго быта. Каждый разъ, когда вновь выбранная палата отказываетъ министерству въ своемъ довѣріи, министерство немедленно выходитъ въ отставку, и мѣсто его занимаютъ его противники. Члены вигской юнты поступили иначе: они остались въ кабинетѣ, потерявъ большинство въ палатѣ общинъ. Они не понимали, что польза государства, польза собственной ихъ партіи необходимо требовала выхода ихъ изъ министерства. Составленіе новаго правительства было бы поручено предводителямъ оппозиціи. Отвѣтственность, сопряженная съ властью, укротила бы горячіе порывы торіевъ. Они перестали бы нападать на придворныхъ, потому что сами сдѣлались бы придворными, перестали бы требовать уменьшенія налоговъ, распущенія регулярной арміи, потому что убѣдились бы въ опасности и неудобоисполнимости этихъ требованій. Союзъ между торіями и недовольными вигами прекратился бы самъ собою; умѣренные виги, безсильные въ министерствѣ, сдѣлались бы грозными въ оппозиціи; популярность Гарлея перешла бы къ Монтегю и Сомерсу, и черезъ нѣсколько лѣтъ народный голосъ единодушно истребовалъ бы возвращенія имъ власти, которой они были такъ достойны.

Но эти простыя истины, плодъ опытности пяти поколѣній, не были доступны государственнымъ людямъ XVII столѣтія. Понятія, господствовавшія прежде революціи, не уступили еще мѣста болѣе здравымъ началамъ. Даже Сомерсъ, передо вой человѣкъ своего времени, не вполнѣ сознавалъ необходимость единодушія между парламентомъ и исполнительною властью. Въ началѣ 1699 года Англія, можно сказать, осталась безъ министерства; и съ этихъ поръ начинается періодъ неограниченнаго, деспотическаго господства палаты общинъ, періодъ, прерываемый только короткими промежутками согласія ея съ королемъ и министрами. Въ продолженіе пяти или шести лѣтъ палата общинъ успѣла нарушить нрава короля и лордовъ, судебныхъ мѣстъ и избирательныхъ корпорацій, права, освященныя временемъ, утвержденныя великою хартіей, — успѣла, однимъ словомъ, возбудить противъ себя единодушную ненависть народа. Эта анархія, этотъ разладъ между представителями страны и самою страной продолжался до общихъ выборовъ 1705 года, возстановившихъ, и уже навсегда, правильное отношеніе между главными частями англійскаго государственнаго организма.

Въ Times, при разборѣ послѣдняго тома Исторіи Англіи, сдѣлано нѣсколько возраженій противъ взгляда Маколея на парламентскій кризисъ 1699. года; Глубокое знакомство съ государственнымъ бытомъ Англіи, одно изъ главныхъ достоинствъ Маколея, объясняетъ, по мнѣнію Times, и нѣкоторыя его ошибки. Онъ понималъ, въ чемъ заключается источникъ и основа современнаго величія Англіи; онъ зналъ, какимъ учрежденіямъ, какимъ особенностямъ своей исторической жизни она обязана своимъ исключительнымъ положеніемъ среди западно-европейскихъ государствъ. Сочувствіе его къ этимъ учрежденіямъ заставляло его забывать, что они не всегда были удобоосуществимы на практикѣ, что развитіе ихъ требовало много времени и не могло совершиться безъ препятствій. Маколей находитъ, что дѣйствія вигской юнты въ 1699 г. не соотвѣтствуютъ идеалу министерства, въ новѣйшемъ, конституціонномъ смыслѣ этого слова. Но нельзя упускать изъ виду, что при спорномъ престолонаслѣдіи, при шаткости династіи, строго-конституціонное правительство было совершенно не возможно. Если Вильгельмъ былъ правъ, не отрекаясь отъ престола, то неужели его министры были виноваты, продолжая служить ему? Каково было бы положеніе Вильгельма въ рукахъ Гарлея и Сеймура, или даже въ рукахъ Мальборо и придворныхъ, окружавшихъ принцессу Анну?

Намъ кажется, что Times напрасно обвиняетъ Маколея въ увлеченіи или ошибкѣ. Революція 1688 года была торжествомъ парламентарнаго правленія; она была произведена во имя согласія между парламентомъ и престоломъ. Парламентъ получилъ то преобладающее значеніе, котораго такъ давно домогался, и которому такъ упорно противились Стюарты. Король лишенъ былъ возможности дѣйствовать помимо парламента; совѣтники короны принуждены были искать поддержки въ представителяхъ страны. Это новое положеніе дѣлъ не могло установиться вдругъ, безъ борьбы, безъ потрясеній. Смыслъ, характеръ революціи, ясный для потомства, не былъ вполнѣ понятенъ для современниковъ; многіе принимали принципъ, но не сознавали или не допускали всѣхъ его послѣдствій. Условія, необходимыя для правильной организаціи новаго порядка вещей, не могли выработаться сразу. Они слагались постепенно, сами собою, подъ вліяніемъ неотразимой силы вещей, незамѣтно даже для тѣхъ, кто участвовалъ въ развитіи ихъ. Отсюда противоположность между общимъ ходомъ событій и дѣйствіями отдѣльныхъ лицъ. Общій ходъ событій ведетъ, мало-по-малу, къ осуществленію принциповъ 1688 года; отдѣльные политическіе дѣятели, даже расположенные въ пользу этихъ принциповъ, колеблются между ними и старыми преданіями, и часто жертвуютъ первыми изъ-за послѣднихъ. Несправедливо было бы осуждать ихъ за это; но позволительно, кажется, искать въ этомъ причину безпорядковъ, которыми такъ богата всякая переходная эпоха. Маколей не обвиняетъ вигскую юнту за то, что она оставалась въ кабинетѣ вопреки большинству палаты общинъ. Онъ говоритъ только, что выходъ ея изъ министерства былъ бы болѣе полезенъ для страны. Вопросъ идетъ вовсе не о томъ, правы ли, или виноваты вигскіе министры. Нельзя упрекать ихъ въ непониманіи того, что, по справедливому замѣчанію Маколея, не было вполнѣ доступно даже передовымъ людямъ этого времени. Вопросъ заключается только въ томъ, какое значеніе имѣла бы въ 1699 году перемѣна министерства: благодѣтельное ли, какъ полагаетъ Маколей, или пагубное, какъ утверждаетъ Times.

Понятіе о министерствѣ, какъ о собраніи лицъ, единодушныхъ между собою и поддерживаемыхъ большинствомъ палаты общинъ, принадлежало къ числу неизбѣжныхъ, логическихъ послѣдствій революціи 1688 года. Необходимость такого министерства чувствовалась еще прежде нежели была сознана. До революціи, совѣтники короны не составляли одного цѣлаго, не были соединены между собою никакою внутреннею связью. Они дѣйствовали независимо, отдѣльно другъ отъ друга, не оказывали другъ другу никакой взаимной поддержки, не считали себя солидарными передъ страною, часто даже избирались изъ среды различныхъ политическихъ партій. Вильгельмъ III, вступивъ на престолъ, послѣдовалъ въ этомъ отношеніи примѣру своихъ предшественниковъ. Онъ составилъ министерство изъ самыхъ разнородныхъ элементовъ, соединилъ въ немъ торіевъ, триммеровъ (tiers-parti) и виговъ, политическихъ соперниковъ и личныхъ враговъ. Эта нестественная комбинація, предпринятая въ видахъ примиренія партій привела къ совершенно-противоположнымъ результатамъ. Министерство истощало свои силы во внутреннихъ несогласіяхъ и не могло руководить дѣятельностью парламента. Въ палатѣ общинъ не было ни министерской партіи, ни оппозиціи, этихъ существенныхъ условій правильнаго парламентарнаго правленія. Ряды защитниковъ и противниковъ правительства безпрестанно перемѣшивались, смотря по тому, какого именно министра преимущественно затрогивалъ спорный вопросъ. По выраженію одного изъ тогдашнихъ государственныхъ людей, никто не зналъ заранѣе, что сдѣлаетъ завтра палата общинъ. Въ 1693 году зло достигло крайнихъ предѣловъ. Изъ двухъ государственныхъ секретарей, одинъ былъ пламенный вигъ, другой — ревностный тори. Этотъ послѣдній, Ноттингамъ, состоялъ въ открытой враждѣ съ первымъ лордомъ адмиралтейства, Росселемъ. Вильгельмъ, по совѣту Сендерланда, сдѣлалъ первый шагъ къ преобразованію министерства, и сдѣлалъ его въ пользу виговъ. Ноттингамъ, несмотря на личное къ нему расположеніе Вильгельма, былъ удаленъ отъ должности. Мѣсто его заступилъ одинъ изъ главныхъ виговъ, Шрусбери. Это было только началомъ кризиса. Кермартенъ все еще былъ президентомъ совѣта, Годольфинъ — первымъ лордомъ казначейства. Но и они вскорѣ подверглись судьбѣ остальныхъ торіевъ, и въ 1696 г. министерство состояло уже исключительно изъ виговъ. Гармонія, установившаяся внутри кабинета, не могла не отозваться и въ палатѣ общинъ. Выборы 1695 года доставили большинство вигской партіи: но этого было мало, нужно было удержать за собою большинство, организовать изъ него прочный оплотъ противъ всѣхъ замысловъ якобитовъ, противъ всѣхъ нападеній торійской оппозиціи. Эта цѣль, недоступная для прежнихъ разрозненныхъ кабинетовъ, была достигнута единодушіемъ вигскаго министерства. Сильное постоянною поддержкой палаты, оно устроило Финансы страны, привело въ порядокъ монетную систему, окончило долговременную войну почетнымъ, давно желаннымъ миромъ. Наступили общіе выборы 1698 года. Большинство въ палатѣ общинъ перешло на сторону торіевъ. Согласіе между палатой и министерствомъ сдѣлалось невозможнымъ. Съ этого времени начался рядъ внутреннихъ волненій, обезсилившихъ Англію извнѣ, угрожавшихъ опасностію ея государственнымъ учрежденіямъ. Итакъ, періодъ единодушной дѣятельности министерства и палаты общинъ былъ счастливѣйшимъ періодомъ царствованія Вгльгельма. И прежде, и послѣ этого періода мы видимъ одинаковыя смуты, одинаковые безпорядки, и по тождеству явленій имѣемъ право заключить о тождествѣ причинъ. Послѣдствія не могутъ быть искоренены до тѣхъ поръ, пока существуетъ причина. Разногласіе между министерствомъ и палатою общинъ въ 1693—96 годахъ было устранено преобразованіемъ министерства; въ 1699 году оно могло быть устранено только совершенною перемѣной кабинета. Но по мнѣнію Times, отставка вигскаго министерства должна была принести еще болѣе вреда чѣмъ пользы. Мнѣніе это противорѣчитъ послѣдующимъ Фактамъ царствованія Вильгельма. Уже въ концѣ сессіи 1698—99 г., король допустилъ въ министерство двухъ умѣренныхъ торіевъ. Затѣмъ, въ 1701 г., въ самый разгаръ торійской реакціи, Вильгельмъ принужденъ былъ образовать чисто торійское министерство. Неотразимая сила вещей заставила его вступить въ соглашеніе съ торжествующею партіей. И что же? несмотря на несвоевременность этой уступки, она не произвела тѣхъ вредныхъ результатовъ, о которыхъ говоритъ Times. Правда, Вильгельмъ долженъ былъ отказаться отъ своихъ любимыхъ плановъ, долженъ былъ терпѣливо переносить преобладаніе Лудовика XIV, но причиною всего этого было не столько торійское министерство, сколько торійская палата общинъ. Положимъ, что исполнительная власть находилась бы и въ это время въ рукахъ виговъ: развѣ они имѣли бы возможность объявить войну Франціи, развѣ палата общинъ позволила бы имъ привести въ дѣйствіе намѣренія Вильгельма? Развѣ въ 1699 году, когда министерство все безъ раздѣла еще принадлежало вигамъ, Гарлей и Сеймуръ не были сильнѣе нежели Монтегю и Сомерсъ? Министерство не могло провести ни одной мѣры, не могло исполнить ни одного желанія Вильгельма; предводители оппозиціи могли быть заранѣе увѣрены въ успѣхѣ каждаго своего предложенія. Перемѣна кабинета нисколько не уменьшила бы власти виговъ, нисколько не ограничила бы прерогативы короля. Виги и безъ того лишены были всякой власти, прерогатива короля и безъ того была осуждена на бездѣйствіе. Вспомнимъ, что онъ вынужденъ былъ утвердить ненавистный ему билль объ ирландскихъ конфискаціяхъ. Положеніе Вильгельма и его министровъ было такъ худо, что не могло почти перемѣниться къ худшему. Отказавшись отъ внѣшнихъ признаковъ власти, виги, по справедливому замѣчанію Маколея, легко могли возвратить себѣ самую сущность ея. Изъ словъ Times можно было бы заключить, что Гарлей и Сеймуръ были якобитами, что передача власти въ ихъ руки немедленно повлекла бы за собою низверженіе Вильгельма, возвращеніе Іакова II. Нисколько: Гарлей и Сеймуръ не были заговорщиками. Они хотѣли достигнуть власти, но не для того чтобы передать ее падшей династіи. Припомнимъ, что даже при другихъ обстоятельствахъ, болѣе благопріятныхъ для реставраціи, Гарлей (графъ Оксфордскій) не рѣшился стать на сторону претендента. Столь же не основательно было бы предполагать, что торіи воспользовались бы властью для насильственнаго возведенія на престолъ принцессы Анны. Анна, какъ всѣмъ было извѣстно, находилась подъ безусловнымъ вліяніемъ лорда Мальборо. Дѣйствовать въ пользу Анны значило бы дѣйствовать въ пользу Мальборо, а на это конечно не согласились бы ни Гарлей, ни Сеймуръ.

Итакъ, перемѣна кабинета не грозила опасностью ни протестантскому престолонаслѣдію, ни самому Вильгельму. Единственнымъ послѣдствіемъ ея, по всей вѣроятности, былъ бы переходъ исполнительной власти отъ виговъ къ торіямъ. Но торійское министерство не было бы новостью для Вильгельма. Въ первые годы его царствованія, главные совѣтники его принадлежали къ партіи торіевъ. Онъ высоко цѣнилъ умъ и опытность Кермартена, честность и прямоту Ноттингама, Финансовыя способности Годольфина. Даже Сеймуръ занималъ нѣсколько времени довольно важную должность въ министерствѣ. Вильгельмъ не питалъ особеннаго расположенія ни къ торіямъ, ни къ вигамъ: онъ былъ одинаково чуждъ страстямъ и предразсудкамъ обѣихъ партіи. Онъ долго сохранялъ равновѣсіе между ними, и рѣшился дать предпочтеніе вигамъ только потому, что нашелъ въ нихъ больше сочувствія къ своей иностранной политикѣ. Рисвикскій миръ не прекратилъ дипломатической дѣятельности Вильгельма. Онъ сознавалъ возможность новой войны, и потому желалъ удержать власть за вигскимъ министерствомъ. Онъ слышалъ возгласы торіевъ противъ регулярныхъ армій, высокихъ налоговъ и государственнаго долга, и не хотѣлъ дать имъ возможность осуществить эти возгласы на самомъ дѣлѣ. Мы уже видѣли, что сопротивленіе Вильгельма было безплодно, что политика его была парализирована торіями гораздо прежде вступленія ихъ въ министерство. Мы думаемъ, согласно съ Маколеемъ, что Гарлей и Сеймуръ, какъ министры, оказались бы гораздо менѣе враждебны политикѣ Вильгельма, нежели какъ оппозиціонные ораторы. Вотъ почему мы вполнѣ раздѣляемъ взглядъ Маколея на кризисъ 1699—1700 года. Подобно другимъ парламентскимъ кризисамъ Англіи, онъ могъ быть предупрежденъ или прекращенъ только перемѣною кабинета. Перемѣна эта совершилась въ 1701 году: но двухлѣтняя отсрочка дорого стоила вигскимъ министрамъ, а вмѣстѣ съ ними и всему государству.

Мнѣніе Маколея о кризисѣ 1699 года можетъ быть признано образцомъ исторической критики, въ высшемъ, обширномъ значеніи этого слова. Оцѣнка историческихъ лицъ и событій, слагается изъ двухъ совершенно различныхъ элементовъ. Каждый историкъ есть прежде всего человѣкъ своего времени, онъ невольно подчиняется его вліянію, онъ не можетъ отрѣшиться отъ его идей, отъ его взглядовъ. Онъ долженъ пользоваться всѣмъ запасомъ знанія и опытности, выработаннымъ предшествующими вѣками. Отсюда возможность постоянной переработки даже извѣстныхъ фактовъ, переработки, составляющей прогрессъ исторической науки. Но съ другой стороны, историкъ долженъ перенестись мысленно въ описываемую имъ эпоху, усвоить себѣ ея понятія и взгляды, воскресить передъ собою давно-исчезнувшее расположеніе умовъ, со всѣми его заблужденіями и предразсудками. Однимъ словомъ, онъ долженъ смотрѣть на событія съ точки зрѣнія и того времени, въ которое онъ пишетъ, и того времени, въ которое они совершились. Трудности этой задачи огромны; удовлетворить всѣмъ требованіямъ ея могутъ только великіе писатели. Историку постоянно угрожаетъ опасность уклониться въ ту или другую сторону, впасть въ ту или другую крайность. Онъ можетъ слишкомъ безраздѣльно углубиться въ прошедшее, или слишкомъ исключительно держаться настоящаго; онъ можетъ увлечься историческимъ оптимизмомъ или историческою нетерпимостью. Если историкъ, подъ вліяніемъ ложно-понятаго безпристрастія, старается отдѣлиться отъ всего того, что даетъ ему окружающая сфера, отъ своихъ убѣжденій, отъ своихъ симпатій, если онъ упускаетъ изъ виду живую связь, существующую между прошедшимъ и настоящимъ, онъ рискуетъ обратиться въ простаго разказчика событій. Лишенный всякой нравственной опоры, онъ будетъ одинаково относиться къ добру и ко злу, одинаково спокойно объяснять и то, и другое, выводя всѣ событія изъ закона исторической необходимости, оправдывая всѣхъ историческихъ дѣятелей неотразимою силою фатума. Если, напротивъ, историкъ ни на минуту не можетъ освободиться изъ-подъ вліянія настоящаго, если онъ судитъ людей другой эпохи такъ же строго, какъ и своихъ современниковъ, если онъ требуетъ отъ первыхъ такъ же много, какъ и отъ послѣднихъ, то приговоры его, очевидно, будутъ слишкомъ односторонни, чтобы быть справедливыми. Есть, безъ сомнѣнія, истины вѣчныя, есть причины, которыя неизбѣжно приводятъ къ извѣстнымъ послѣдствіямъ, есть принципы, нарушеніе которыхъ никогда не проходитъ даромъ для общества. Но эти истины сознаются не вдругъ, эти причины долго остаются нераскрытыми, эти принципы торжествуютъ только послѣ упорной борьбы, — и какъ многіе изъ нихъ не восторжествовали еще и въ наше время! Историки, увлекающіеся прошедшимъ, часто не признаютъ общихъ истинъ, общихъ принциповъ, или по крайней мірѣ отвергаютъ вліяніе ихъ на общество, въ данную эпоху. Историки, увлекающіеся настоящимъ, вдаются въ противоположную крайность: они не прощаютъ никому и никогда нарушеніе извѣстнаго принципа, они безпощадно преслѣдуютъ всякое, даже безсознательное сопротивленіе извѣстной идеѣ. То же самое можно сказать и объ отдѣльныхъ историческихъ законахъ, относящихся къ данному порядку пещей, къ извѣстному образу правленія, къ той или другой сторонѣ народной жизни. Пояснимъ нашу мысль примѣромъ. Къ числу принциповъ, принятыхъ, хотя и далеко не осуществленныхъ нашею эпохой, принадлежитъ принципъ вѣротерпимости. Мыслители и государственные люди согласны въ томъ, что вѣротерпимость справедлива, что она необходима для благосостоянія народовъ, что преслѣдованіе, даже стѣсненіе религіозныхъ мнѣній не достигаетъ своей цѣли или, лучше сказать, достигаетъ цѣли совершенно противоположной. Возобновленіе гоненій за вѣру въ наше время было бы преступленіемъ, не допускающимъ никакого оправданія, потому что оно было бы недобросовѣстно, потому что основаніемъ его служило бы не искреннее убѣжденіе, а политическій разчетъ. Виновниковъ такого гоненія исторія справедливо могла бы заклеймить всею тяжестью своего обвинительнаго приговора. Она не поколеблется осудить австрійскій конкордатъ, или шведскіе законы противъ католиковъ. Но было время, когда принципъ вѣротерпимости былъ доступенъ только немногимъ высокимъ умамъ, когда фанатизмъ считался добродѣтелью, когда гонимые, достигая власти, въ свою очередь обращались въ гонителей. Нѣтъ сомнѣнія, что и въ это время преслѣдованія за вѣру причиняли страшный предъ обществу; но виновники преслѣдованій, въ большей части случаевъ, дѣйствовали по убѣжденію, подчиняясь господствующимъ понятіямъ своей эпохи. Какъ посмотритъ на такую эпоху историкъ, переносящій въ прошедшее всѣ требованія настоящаго? Онъ заставитъ нѣсколько отдѣльныхъ лицъ отвѣчать за вину цѣлаго народа, цѣлой эпохи, которой они были только самыми вѣрными представителями. Это будетъ именно то наказаніе десятаго, о которомъ говоритъ Маколей въ своей статьѣ о Макіавелли. Съ другой стороны, историкъ, въ изученіи прошедшаго забывающій о настоящемъ, будетъ смотрѣть равнодушно на всѣ ужасы религіознаго фанатизма. Онъ скажетъ, что ужасы эти были неизбѣжны, что они составляли тяжелое испытаніе, черезъ которое должно было пройдти общество для собственной же своей пользы; что бѣдствія религіозной войны вызвали на свѣтъ дарованія, которыя безъ нея остались бы скрытыми, — силы, которыя безъ нея не нашли бы себѣ употребленія; что преслѣдованіе есть пробный камень истины и необходимая школа для всякаго новаго ученія^[2]. Отсюда естественно проистекаетъ полное оправданіе всѣхъ тѣхъ, кто принималъ участіе въ гоненіяхъ за вѣру. Этотъ послѣдній взглядъ еще опаснѣе перваго. Намъ кажется, что истина по серединѣ. Принципъ вѣротерпимости такъ тѣсно связанъ съ достоинствомъ и благомъ человѣческаго рода, что нарушеніе его во всѣ времена неизбѣжно должно было приводить къ однимъ и тѣмъ же бѣдственнымъ послѣдствіямъ, но не всѣ виновники этихъ бѣдствій подлежатъ равной отвѣтственности передъ судомъ исторіи. Отвѣтственность ихъ должна возвышаться по мѣрѣ того, какъ вырабатывался и выяснялся принципъ вѣротерпимости. Передъ судомъ исторіи, какъ и передъ обыкновеннымъ судомъ, степень вины преступника зависитъ отъ степени сознательности преступнаго дѣйствія. Столь же необходимо обращать вниманіе на источникъ гоненія, на побужденія гонителей. Нельзя смѣшивать политика съ энтузіастомъ, государственнаго человѣка, подписывающаго декретъ о гоненіи, съ ослѣпленнымъ народомъ, терзающимъ еретиковъ. Первый, въ большей части случаевъ, дѣйствуетъ подъ вліяніемъ чисто свѣтскихъ соображеній, переплетающихся съ религіознымъ Фанатизмомъ, иногда только прикрываемыхъ имъ; послѣдній повинуется увлеченію, свободному отъ всякихъ эгоистическихъ разчетовъ. Какъ ни смутны были въ XVI вѣкѣ понятія о вѣротерпимости, невозможно оправдать Екатерину Медичи за Варѳоломеевскую ночь, Елизавету англійскую — за антипапистскіе законы, потому что и для той, и для другой чисто-религіозные интересы стояли далеко не на первомъ планѣ. Кто поставитъ на одинъ рядъ средне вѣковыхъ инквизиторовъ, жестокихъ, но почти всегда добросовѣстныхъ служителей ложно-понятаго ученія, и іезуитовъ XVII вѣка, преслѣдующихъ протестантизмъ безъ твердаго убѣжденія въ истинѣ католической вѣры? Односторонность нетерпима въ исторіи: безусловное оправданіе и безусловное осужденіе одинаково ведутъ къ несправедливости и ошибкамъ.

Возвратимся теперь къ нашему предмету. Революція 1688 года установила въ Англіи парламентарное правленіе, но не выработала вдругъ всѣхъ его существенныхъ условій; какъ посмотрѣли бы на этотъ Фактъ историки двухъ упомянутыхъ нами оттѣнковъ? Историкъ Фаталистъ могъ бы сказать, что парламентарное правленіе, въ первомъ періодѣ своего существованія, не нуждалось въ тѣхъ условіяхъ, которыя сдѣлались для него необходимы въ послѣдствіи; что нельзя было насильно, преждевременно навязать ему эти условія; что строго конституціонное министерство, произведеніе позднѣйшей эпохи, было неудобопримѣнимо при Вильгельмѣ III, было бы даже пагубно при немъ, что смуты, наполняющія царствованіе этого государя, были неизбѣжнымъ послѣдствіемъ новаго порядка вещей и не могли быть предупреждены никакою перемѣной министерства. Мы уже видѣли, что этого именно взгляда придерживается Times. Историкъ, безусловно подчиняющійся вліянію настоящаго, впалъ бы въ другую крайность: исходя изъ той мысли, что согласіе между министерствомъ и парламентомъ всегда было условіемъ sine qua non парламентарнаго правленія, онъ приписалъ бы упорству вигской юнты всѣ безпорядки послѣднихъ лѣтъ царствованія Вильгельма. Онъ осудилъ бы Сомерса и Монтегю такъ же строго, какъ осудилъ бы Пальмерстона и Джона Росселя, еслибы они задумали удержать за собою власть вопреки рѣшенію палаты общинъ. Маколей сумѣлъ найдти средину между обоими крайними мнѣніями. Онъ показалъ, что разногласіе министерства и палаты общинъ было главною причиной прискорбныхъ событій 1699—1701 г., что отставка вигскаго кабинета послужила бы ко благу страны, короля, даже самихъ виговъ; но онъ не обвинилъ ни Вильгельма, ни его министровъ, потому что они дѣйствовали по убѣжденію, потому что они, какъ и всѣ вообще современники ихъ, не успѣли еще уяснить себѣ взаимныя отношенія парламента и министерства. Эта строгая справедливость, этотъ историческій тактъ составляетъ отличительную черту всѣхъ почти сужденій Маколея. Вотъ почему мы позволили себѣ войдти въ такой подробный разборъ взгляда его на кризисъ 1699—1701 г. Въ этомъ взглядѣ отразился весь историческій методъ Маколея.

II.

Послѣдніе годы царствованія Вильгельма составляютъ замѣчательную эпоху въ дипломатической исторіи Европы. Почти непосредственно вслѣдъ за Рисвикскимъ миромъ начались переговоры о наслѣдствѣ испанскаго престола. Карлъ И, король испанскій, былъ бездѣтенъ; слабое сложеніе его заставляло со дня на день ожидать его смерти. Ближайшимъ наслѣдникомъ его былъ дофинъ, сынъ Лудовика XIV; мать дофина, Марія Терезія, была сестра Карла II и старшая дочь Филиппа IV; но при вступленіи въ бракъ, она отреклась за себя и за своихъ дѣтей отъ всякихъ правъ на испанскій престолъ, и это отреченіе, внесенное въ пиринейскій договоръ, клятвенно было подтверждено Лудовикомъ. Вторымъ претендентомъ былъ императоръ Леопольдъ, мать котораго, Марія-Анна, была дочерью Филиппа III и слѣдовательно теткою Карла II. Съ генеалогической точки зрѣнія, права Леопольда конечно уступали правамъ дофина; за то они не были стѣснены никакимъ отреченіемъ. Наконецъ, третьимъ претендентомъ былъ малолѣтній сынъ курфирста баварскаго, Іосифъ. Бабка его, императрица Маргарита, была родная сестра королевы Маріи-Терезіи, и слѣдовательно младшая дочь Филиппа IV. Маргарита также отреклась отъ права на испанскую корону, но отреченію ея не доставало многихъ формальностей, и притомъ оно было уничтожено завѣщаніемъ Филиппа IV.

Итакъ, Франція опиралась на право первородства, Австрія — на святость договоровъ. Франція старалась доказать недѣйствительность отреченія Маріи-Терезіи, ссылаясь на то, что оно не было утверждено кортесами. Австрія напоминала о торжественной клятвѣ Лудовика XIV, о крестѣ и Евангеліи, на которыхъ онъ обѣщалъ соблюдать всѣ условія Пиринейскаго мира. Соединеніе въ одномъ лицѣ коронъ Французской и испанской угрожало величайшею опасностью Габсбургскому дому; столь же опасно было бы для Бурбоновъ восшествіе императора на испанскій престолъ. Остальныя европейскія государства одинаково боялись возвышенія и Франціи и Автріи. Вотъ почему наибольшая вѣроятность успѣха была на сторонѣ, Іосифа Баварскаго. Возвышеніе Баварскаго дома не было страшно для Европы. Приверженцы Франціи отдавали преимущество правамъ Баваріи передъ правомъ Австріи; приверженцы Австріи отдавали преимущество правамъ Баваріи передъ правами Франціи. Іосифъ былъ кандидатомъ осторожныхъ и миролюбивыхъ людей во всей Европѣ.

Испанская монархія не составляла одного цѣлаго ни въ географическомъ, ни въ національномъ отношеніи. Она состояла изъ странъ и народовъ, случайно поставленныхъ подъ господство одной общей власти и соединенныхъ между собою чисто внѣшнею связью. Неаполитанецъ не считалъ себя соотечественникомъ фламандца, который въ свою очередь не имѣлъ и не хотѣлъ имѣть ничего общаго съ Испанцемъ. Въ самой Испаніи Аррагонія, Каталонія, Бискайя нетерпѣливо несли иго Кастиліи. Одна только Кастилія была заинтересована въ единствѣ Испанской монархіи. Во всѣхъ частяхъ этой монархіи Кастильянцамъ принадлежало первое мѣсто: въ Кастиліи было пребываніе короля, въ Кастилію стекались и въ Кастиліи тратились богатства Новаго Свѣта. Она готова была признать надъ собою чью бы то ни было власть, лишь бы только эта власть оставалась въ тѣхъ же размѣрахъ, въ какихъ пользовался ею Карлъ II. Самъ Карлъ, безчувственный ко всему, дорожилъ цѣлостью своей монархіи. Онъ хотѣлъ завѣщать ее одному лицу, но, мучимый страхомъ смерти, окруженный интригами враждующихъ партій, онъ не рѣшался выбрать наслѣдника, не рѣшался сдѣлать завѣщаніе. Неизвѣстность продолжалась, и съ каждымъ днемъ дѣлалась все болѣе и болѣе томительною для Европы.

При такомъ положеніи дѣлъ, испанское наслѣдство не могло не сдѣлаться предметомъ дипломатическихъ сношеній между Франціей и Англіей. Переговоры происходили сначала между французскими министрами и Портландомъ, чрезвычайнымъ посломъ Вильгельма III въ Парижѣ, потомъ между самимъ Вильгельмомъ и Талларомъ, Французскимъ посланникомъ при лондонскомъ дворѣ. Они окончились въ Голландіи при общемъ содѣйствіи Вильгельма, Портланда, Таллара и великаго пансіонера Гейнзіуса. Плодомъ этихъ переговоровъ былъ такъ-называемый первый раздѣльный трактатъ. Іосифъ Баварскій признанъ былъ наслѣдникомъ испанскаго престола, но въ вознагражденіе другимъ претендентамъ назначены были слѣдующія части испанской монархіи: дофину Неаполь, Сицилія и Гипускоа (въ сѣверной Испаніи); эрцгерцогу Карлу, второму сыну императора Леопольда — герцогство Миланское. Слухъ объ этомъ трактатѣ скоро дошелъ до испанскаго двора. Негодованіе въ Кастиліи было всеобщее. Чтобы предупредить исполненіе трактата, Карлъ II торжественно объявилъ своимъ наслѣдникомъ Іосифа баварскаго. Но не прошло и нѣсколькихъ недѣль, какъ неожиданный случай возвратилъ все дѣло въ прежнее состояніе неизвѣстности. Малолѣтній наслѣдникъ испанскаго престола умеръ скоропостижною смертью. Братьевъ у него не было, и единственными претендентами на испанскую корону остались дофинъ и императоръ. Дипломатія ни минуты не оставалась праздною. Лудовикъ XIV согласился признать эрцгерцога Карла наслѣдникомъ испанскаго престола, съ тѣмъ чтобы къ долѣ Французскаго претендента было присоединено Миланское герцогство, которое Франція хотѣла промѣнять на Лотарингію. На этомъ основаніи заключенъ былъ между Франціей, Англіей и Голландіей второй раздѣльный трактатъ. Маколей не успѣлъ дойдти до этого времени. Онъ описалъ только ходъ переговоровъ, предшествовавшихъ заключенію втораго трактата, и бурю, которую они возбудили въ Испаніи. Главнымъ участникомъ раздѣльныхъ трактатовъ былъ Лудовикъ XIV. Ему принадлежала иниціатива этого дѣла, онъ, а не Вильгельмъ III, извлекалъ изъ него непосредственную выгоду. Но испанскіе министры боялись Лудовика XIV, и потому обратили весь свой гнѣвъ противъ Вильгельма. Испанскій посланникъ въ Лондонѣ предъявилъ дерзкую ноту, въ которой предавалъ дѣйствія Вильгельма суду парламента и народа. Таковы были послѣдствія парламентской сессіи 1698— 99 г.: къ такимъ результатамъ привело разногласіе между министерствомъ и палатою общинъ. Дальнѣйшій ходъ дѣла изложенъ въ общихъ чертахъ въ статьѣ Маколея о войнѣ за испанское наслѣдство (Essays, т. II). Въ ноябрѣ 1700 г. умеръ Карлъ II, объявивъ своимъ наслѣдникомъ втораго сына Дофина, Филиппа, герцога Анжуйскаго. Лудовикъ XIV, въ явное нарушеніе раздѣльнаго трактата, позволилъ своему внуку вступить на испанскій престолъ, и рѣшился поддержать его на немъ всею силой своего оружія. Вильгельмъ жаждалъ войны, но большинство въ палатѣ общинъ принадлежало торіямъ, которые упорно противились его желаніямъ. Собственная неосторожность Лудовика перемѣнила положеніе дѣла. Когда въ сентябрѣ 1701 г. умеръ Іаковъ ІІ. Лудовикъ, вопреки Рисвикскому миру, призналъ его сына королемъ Великобританіи, подъ именемъ Іакова III. Лишь только вѣсть объ этомъ дошла до Англіи, въ общественномъ мнѣніи произошелъ одинъ изъ тѣхъ переворотовъ, о которыхъ мы упоминали въ началѣ нашей статьи. Вѣрноподданническіе адресы стекались со всѣхъ сторонъ къ престолу Вильгельма; новые выборы дали большинство вигамъ; образовано было вигское министерство, и Англія дѣятельно стала приготовляться къ войнѣ. Вильгельмъ не дождался конца этихъ приготовленій; но дѣло, начатое имъ, не могло уже быть остановлено, и въ маѣ 1702 года, черезъ два мѣсяца послѣ его смерти, Англія, Голландія и Австрія въ одинъ и тотъ же день объявили войну Франціи и Испаніи. Война, возникшая вслѣдствіе неисполненія раздѣльнаго трактата, окончилась черезъ двѣнадцать лѣтъ раздѣломъ Испанской монархіи.

Раздѣльные трактаты подверглись строгому осужденію со стороны историковъ. Они были признаваемы дѣломъ несправедливымъ, безполезнымъ, даже вреднымъ. Маколей возсталъ противъ этого общепринятаго взгляда. Защита раздѣльныхъ трактатовъ начата была имъ еще въ 1833 г., въ упомянутой нами статьѣ о войнѣ за испанское наслѣдство; онъ продолжаетъ защищать ихъ еще съ большею силой, и, по нашему мнѣнію, совершенно убѣдительно, въ послѣднемъ томѣ своей Исторіи. Въ статьѣ 1833 года онъ говоритъ преимущественно о второмъ трактатѣ, въ Исторіи — о первомъ; но доводы, приводимые въ защиту одного изъ нихъ, почти безусловно примѣняются и къ другому. Онъ доказываетъ прежде всего, что раздѣльные трактаты не противорѣчіи!! прежнимъ обязательствамъ Англіи и Голландіи, что Вильгельмъ III никогда не обѣщалъ поддерживать притязанія императора на испанскую корону. Онъ оправдываетъ вмѣшательство иностранныхъ государствъ въ дѣло объ испанскомъ наслѣдствѣ. Это было дѣло общеевропейское, а не исключительно-испанское. Отъ рѣшенія его зависѣла свобода, независимость европейскихъ государствъ, угрожаемыхъ чрезмѣрнымъ возвышеніемъ Австріи или Франціи. Противники трактатовъ защищаютъ войну за испанское наслѣдство; они признаютъ, что союзники имѣли право вооруженною рукой препятствовать восшествію Филиппа на испанскій престолъ; но не лучше ли было достигнуть этой цѣли миролюбивыми средствами? Англія и Голландія болѣе всего должны были опасаться усиленія Франціи; неужели онѣ не могли воспротивиться ему дипломатическимъ путемъ, путемъ, освобождавшимъ ихъ отъ тягостей новой, раззорительной войны? При заключеніи трактатовъ не было принято въ соображеніе благосостояніе народовъ, не были приведены въ извѣстность ихъ желанія, не были уважены священныя права національностей; но какой трактатъ этого, или даже гораздо позднѣйшаго времени, не подлежитъ тому же самому упреку? Достаточно вспомнить о трактатахъ 1815 года. Притомъ, между отдѣльными частями Испанской монархіи не было, какъ мы уже сказали, никакой внутренней связи: монархія эта не составляла одной націи. Неаполитанцы безъ всякаго отвращенія перешли бы подъ власть Франціи, Миланцы — подъ власть австрійскаго принца или лотарингскаго герцога; одно чужое иго не хуже другаго. Гипускоа, нѣсколько лѣтъ спустя, сама предлагала себя Франціи, лишь бы только не были нарушены ея старинныя привилегіи. Но не слишкомъ ли велика была доля, предоставленная Франціи по раздѣльнымъ трактатамъ? Маколей утверждаетъ, что Неаполь и Сицилія послужили бы для Франціи болѣе въ тягость, нежели въ пользу, и что такъ именно смотрѣлъ на дѣло самъ Лудовикъ XIV; что Лотарингія, которую Лудовикъ думалъ пріобрѣсти въ замѣнъ Миланскаго герцогства, de facto и безъ того принадлежало Франціи. Гипускоа, по своему стратегическому положенію, была довольно важнымъ пріобрѣтеніемъ для Франціи; но пріобрѣтеніе это не было опасно ни для Англіи, ни для Голландіи. Всего драгоцѣннѣе для Лудовика была Бельгія; за нѣсколько бельгійскихъ крѣпостей онъ согласился бы пожертвовать всѣмъ Неаполемъ, но Бельгіи именно и не уступилъ ему Вильгельмъ. Однимъ словомъ, раздѣльные трактаты были справедливы, съ точки зрѣнія современныхъ имъ понятій о международномъ правѣ; они не дробили національностей, они были вполнѣ согласны съ интересами Голландіи и Англіи; исполненіе ихъ могло упрочить спокойствіе всей Европы, а пострадала бы отъ нихъ существенно одна только кастильская гордость. Остается разрѣшить еще одинъ вопросъ: возможно ли было исполненіе раздѣльныхъ трактатовъ, или, другими словами, можно ли было предполагать, что они будутъ исполнены Лудовикомъ XIV? Исторія Англіи не даетъ отвѣта на этотъ вопросъ, но въ опытѣ 1833 года Маколей разрѣшаетъ его отрицательно. "Лудовикъ XIV, говоритъ онъ, былъ самымъ вѣроломнымъ изъ политиковъ. Онъ ненавидѣлъ Голландцевъ, ненавидѣлъ Вильгельма III. Онъ продолжалъ ненавидѣть ихъ и тогда, когда сдѣлался ихъ союзникомъ. Нетрудно было предвидѣть, что онъ нарушитъ свои обязательства, какъ только найдетъ это для себя выгоднымъ. Исходя изъ этого убѣжденія, Маколей, въ своей статьѣ писанной въ 1833 г., рѣшительно осуждалъ второй раздѣльный трактатъ. Трудно сказать утвердительно, измѣнилось ли въ послѣдствіи мнѣніе Маколея, или онъ только не успѣлъ повторить его въ своей Исторіи, потому что не успѣлъ дойдти до заключенія втораго трактата; но мы склоняемся въ пользу перваго изъ этихъ предположеній. Конечно, второй трактатъ по самому существу былъ менѣе проченъ нежели первый; возвышеніе австрійскаго эрцгерцога гораздо скорѣе могло встрѣтить противодѣйствіе со стороны Франціи нежели возвышеніе баварскаго принца; но аргументы, приводимые Маколеемъ, вѣроломство Лудовика XIV, ненависть его къ Голландіи и Англіи, неудержимое честолюбіе его, относятся одинаково къ обоимъ трактатамъ. Между тѣмъ Исторія Англіи содержитъ въ себѣ безусловное одобреніе перваго раздѣльнаго трактата. Вотъ почему мы думаемъ, что неудобоисполнимость раздѣльныхъ трактатовъ не казалась уже Маколею достаточнымъ основаніемъ къ осужденію ихъ.

Первоначальный взглядъ Маколея на раздѣльные трактаты нашелъ недавно защитника въ нашей исторической литературѣ. Вотъ что говоритъ профессоръ Вызинскій въ лекціяхъ своихъ объ Англіи въ XVIII столѣтіи: «Критики, которымъ подвергались въ Англіи трактаты о раздѣлѣ, были заслужены. Несмотря на свою дипломатическую ловкость, Вильгельмъ предавался непонятному обольщенію. Лудовикъ и минуту серіозно не думалъ объ исполненіи трактатовъ въ случаѣ смерти испанскаго короля. Онъ дѣйствовалъ съ свойственнымъ ему двуличіемъ. Съ одной стороны, онъ обѣщалъ всевозможное Вильгельму, съ другой, сейчасъ по заключеніи втораго трактата о раздѣлѣ, самъ тайно довелъ о немъ до свѣдѣнія Карла II.» Итакъ, по мнѣнію г. Вызинскаго, Вильгельмъ не долженъ былъ заключать раздѣльныхъ трактатовъ, потому что долженъ былъ заранѣе предвидѣть ихъ неудобоисполнимость. Намъ кажется, что г. Вызинскій смѣшиваетъ здѣсь неудобоисполнимость съ невѣроятностію исполненія. Дѣйствительно, зная характеръ и образъ дѣйствій Лудовика, Вильгельмъ не могъ имѣть твердой надежды на исполненіе трактатовъ; онъ долженъ былъ сознавать, что нарушеніе ихъ со стороны Франціи возможно, даже вѣроятно. Но теорія вѣроятностей не всегда оправдывается на самомъ дѣлѣ. Благоразуміе Лудовика могло на этотъ разъ одержать верхъ надъ его честолюбіемъ и тщеславіемъ; онъ могъ предпочесть вѣрную, несомнѣнную выгоду выгодѣ большей, но гадательной. Та же самая ревнивая заботливость о своихъ интересахъ, которая могла повести его къ нарушенію трактатовъ, могла склонить его и къ исполненію ихъ. Война, окончившаяся Рисвикскимъ миромъ, истощила Финансовыя силы Франціи; Лудовикъ легко могъ отступить передъ мыслію о новой войнѣ. Въ промежутокъ времени между заключеніемъ трактатовъ и смертію Карла II, могли произойдти такія событія, которыя окончательно обезпечили бы исполненіе трактатовъ. Лудовикъ XIV могъ умереть, и на Французскій престолъ могъ вступить государь болѣе умѣренный, болѣе добросовѣстный; новые выборы могли возстановить согласіе между Вильгельмомъ и палатою общинъ, императоръ Леопольдъ могъ приступить къ раздѣльному трактату, и въ виду англійскихъ вооруженій, въ виду полнаго согласія между Голландіей, Австріей и Англіей, самъ Лудовикъ XIV не рѣшился бы, можетъ-быть, посадить своего внука, вопреки трактатамъ, на испанскій престолъ. Наконецъ, Карлъ II могъ умереть безъ завѣщанія, могъ распорядиться престоломъ въ пользу австрійскаго эрцгерцога: какъ поступилъ бы въ этомъ случаѣ Лудовикъ XIV? Однимъ словомъ, раздѣльные трактаты не были безусловно неудобоисполнимы; нарушеніе или исполненіе ихъ зависѣло отъ множества обстоятельствъ, которыхъ нельзя было предвидѣть заранѣе. Шансовъ нарушенія было больше, но и шансы исполненія были далеко не маловажны. Но положимъ, что раздѣльные трактаты были безусловно неисполнимы, и что Вильгельмъ долженъ былъ предвидѣть неизбѣжное нарушеніе ихъ Лудовикомъ XIV; даже и въ такомъ случаѣ, мы готовы были бы одобрить политику Вильгельма. Заключеніе трактатовъ и тогда имѣло бы двоякую, совершенно разумную цѣль: съ одной стороны оно свидѣтельствовало передъ Англіей, передъ всей Европой, о желаніи Вильгельма предотвратить вой ну, окончить дѣло миролюбиво; съ другой стороны, оно опутывало Лудовика такою сѣтью, изъ которой онъ не могъ вырваться безъ новаго вѣроломства, безъ новаго нарушенія святости договоровъ. Вся отвѣтственность за войну, за сопряженныя съ нею бѣдствія, должна была пасть на Лудовика; вся слава умѣренной и безкорыстной политики должна была принадлежать Вильгельму, если не въ глазахъ современниковъ, то по крайней мѣрѣ въ глазахъ потомства. Многіе, въ томъ числѣ и г. Вызинскій, обвиняютъ Вильгельма въ излишнемъ пристрастіи къ войнѣ, въ равнодушіи къ жертвамъ, которыхъ она требуетъ; заключеніе раздѣльныхъ трактатовъ служитъ блистательнымъ опроверженіемъ этого несправедливаго упрека. Г. Вызинскій говоритъ, что Вильгельмъ обратился къ дипломатіи только тогда, когда отчаялся найдти средства для вооруженнаго сопротивленія Лудовику. Факты, сообщаемые Маколеемъ, не согласуются съ мнѣніемъ г. Вызинекаго. Дипломатическія сношенія объ испанскомъ наслѣдствѣ начаты были вопервыхъ не Вильгельмомъ, а Лудовикомъ, вовторыхъ начаты были еще прежде общихъ выборовъ 1698 года, то-есть въ то время, когда Вильгельмъ могъ еще разчитывать на поддержку парламента, когда еще не одержала верха торійская реакція. Г. Вызинскій смѣшалъ сессію 1697—1698 года, съ сессіею 1698—1699 г. Такъ напримѣръ, намѣреніе Вильгельма отречься отъ престола и удалиться въ Голландію, отнесено г. Вызинскимъ къ сессіи 1697—1698 г., между тѣмъ какъ прежде общихъ выборовъ 1698 года, при единодушіи короля, министерства и парламента, Вильгельмъ не только не имѣлъ, но и не могъ имѣть такого намѣренія. Оно явилось гораздо позже, въ 1699 году, подъ вліяніемъ парламентской резолюціи о голландской гвардіи. Г. Вызинскій ошибается также и въ цифрѣ войска, опредѣленной въ сессію 1697—1698 г.; мы уже видѣли, что цифра эта была не семь, а десять тысячъ. До семи тысячъ она была уменьшена уже вновь выбранною палатой общинъ, въ сессію 1698—1699 г. Промежутокъ времени между 1693 и 1698 г. доказалъ Вильгельму, что палата общинъ, въ которой преобладаютъ виги, можетъ быть скупа на деньги и на войско въ мирное время, но не отступитъ ни передъ какими пожертвованіями въ случаѣ войны съ Франціей. Въ этой увѣренности Вильгельмъ и вступилъ въ переговоры съ Лудовикомъ XIV, обращаясь къ нему, какъ равный къ равному, готовый на миролюбивое соглашеніе, но вовсе не расположенный купить его цѣною какихъ бы то ни было уступокъ. Онъ не боялся предстоявшихъ общихъ выборовъ; онъ надѣялся, вмѣстѣ съ министрами, что выборы эти попрежнему дадутъ большинство вигамъ. Повторяемъ, въ основаніи переговоровъ о раздѣлѣ лежало со стороны Вильгельма чистосердечное желаніе мира, а не горькое убѣжденіе въ невозможности войны. «Признаюсь вамъ, писалъ Вильгельмъ Портланду, — я такъ желаю избѣгнуть войны въ продолженіе того короткаго времени, которое мнѣ еще остается жить, что я готовъ сдѣлать все для поддержанія мира, все, что только согласно съ моею честью и моею совѣстью.» Мы не видимъ причины сомнѣваться въ искренности этого желанія.

Осуждать Вильгельма за раздѣльные трактаты можно было бы, по нашему мнѣнію, только въ такомъ случаѣ, еслибъ онъ почилъ на лаврахъ, еслибы Лудовику XIV удалось, какъ выражается г. Вызинскій, пустить ему пыль въ глаза, еслибъ онъ, однимъ словомъ, совершенно упустилъ изъ виду возможность новой войны. Но мы видимъ совершенно противное. До самой своей смерти, Вильгельмъ постоянно заботился о военныхъ силахъ Англіи: отсюда его столкновенія съ парламентомъ, отсюда его пристрастіе къ вигскому министерству. Если его усилія были тщетны, то это уже не его вина. Онъ вызвалъ изъ Мадрита посланниковъ англійскаго и голландскаго, и такимъ образомъ далъ просторъ интригамъ Французской дипломатіи; но могъ ли онъ поступить иначе послѣ дерзкой ноты испанскаго правительства? Притомъ, посланники свободныхъ державъ присутствіемъ своимъ не предупредили бы тѣхъ темныхъ, подземныхъ происковъ, къ которымъ прибѣгали маркизъ де-Гаркуръ и союзникъ его Портокарреро. Вильгельмъ всѣми мѣрами старался поддержать союзъ съ Австріей, привлечь императора Леопольда ко второму раздѣльному трактату; старанія его не были вполнѣ успѣшны, но они приготовили союзъ 1702 года. Итакъ, съ этой точки зрѣнія образъ дѣйствій Вильгельма также представляется безукоризненнымъ.

Остается разсмотрѣть конституціонную сторону вопроса. «Вильгельмъ, говоритъ г. Вызинскій, велъ все дѣло самымъ неконституціоннымъ образомъ. О всѣхъ переговорахъ и договорахъ по раздѣлу долгое время ничего не было извѣстно въ Англіи ни парламенту, ни даже министерству. Англійскій король ничего не можетъ дѣлать безъ своихъ министровъ, которые отвѣчаютъ за всѣ мѣры внутренней и внѣшней политики; но Вильгельмъ мало заботился о конституціи, когда дѣло шло о войнѣ или дипломатіи. Изъ Голландіи онъ потребовалъ отъ канцлера лорда Сомерса бланковъ съ государственною печатью, не говоря ни слова о томъ, чѣмъ думаетъ наполнить эти бланки. Онъ наполнилъ ихъ своими трактатами о раздѣлѣ. Когда, наконецъ, весь ходъ дѣлъ сталъ извѣстенъ въ Англіи — негодованіе было всеобщее»… Далѣе г. Вызинскій говоритъ о процессѣ, начатомъ нижнею палатой (въ 1701 году), противъ Сомерса за нарушеніе конституціи. «Довѣріе Сомерса къ Вильгельму увлекло его къ неосторожному, противозаконному поступку. Вильгельмъ въ простомъ письмѣ изъ Голландіи потребовалъ отъ него бланковъ съ государственною канцлерскою печатью. Сомерсъ немедленно послалъ ему бланки, не много зная о содержаніи трактатовъ, которыми Вильгельмъ хотѣлъ наполнить ихъ, и не говоря объ этомъ ни слова другимъ министрамъ… Сомерсъ старался оправдывать себя тѣмъ, что какъ членъ тайнаго совѣта, онъ повиновался именному приказанію своего государя. Такого оправданія не можетъ допускать англійская конституція… По смыслу ея, если король повелѣваетъ что-нибудь противозаконное, министръ не долженъ повиноваться; онъ обязанъ выйдти въ отставку, иначе онъ принимаетъ на себя отвѣтственность и подвергается опасности уголовнаго процесса… Лордъ Сомерсъ нарушилъ это правило. Онъ былъ несомнѣнно виноватъ… Тутъ же обвинены были вмѣстѣ съ Сомерсомъ Галифаксъ (Монтегю) и Орфордъ (Россель), товарищи его по министерству; они даже не знали ничего о трактатахъ раздѣла.» Палата общинъ приняла обвиненіе и внесла его въ палату лордовъ. Но между обѣими палатами возникъ споръ о мѣрахъ, которыя слѣдовало принять въ отношеніи къ обвиненнымъ до окончанія процесса. «Несмотря на всѣ протесты нижней палаты, въ назначенный день лорды приступили къ суду надъ Сомерсомъ; но никто не явился изъ другой палаты, чтобы поддерживать обвиненіе, и Сомерсъ былъ объявленъ невиновнымъ. Вслѣдъ за этимъ перы оправдали и другихъ вигскихъ министровъ.» Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ Сомерсъ, вмѣстѣ съ другими вигами, возвратился въ министерство, образованное Вильгельмомъ въ концѣ 1701 года.

Прежде всего мы не можемъ не обратить вниманія на противорѣчія и неточности, допущенныя г. Вызинскимъ. Въ одномъ мѣстѣ онъ говоритъ, что Вильгельмъ не сказалъ Сомерсу ни слова о томъ, чѣмъ будутъ наполнены бланки. Въ другомъ мѣстѣ сказано, что Сомерсъ немного зналъ о содержаніи трактатовъ, которыми Вильгельмъ хотѣлъ наполнить бланки. Посмотримъ теперь, какъ изложено это дѣло у Маколея. Во все время переговоровъ, Вильгельмъ дѣйствительно не спрашивалъ совѣта ни у одного изъ своихъ англійскихъ министровъ. Но самые трактаты не могли быть заключены безъ участія одного изъ государственныхъ секретарей и безъ приложенія большой государственной печати. Портландъ вступилъ въ письменное сношеніе съ Вернономъ (однимъ изъ государственныхъ секретарей), самъ Вильгельмъ — съ Сомерсомъ. Увѣдомляя Сомерса объусловіяхъ предположеннаго договора, Вильгельмъ разрѣшилъ ему сообщить все дѣло тѣмъ министрамъ, которыхъ онъ сочтетъ достойными этого довѣрія. За тѣмъ, если мнѣніе Сомерса окажется въ пользу договора, Вильгельмъ просилъ немедленно выслать ему надлежащія полномочія, скрѣпленныя государственною печатью, но съ пробѣломъ для именъ уполномоченныхъ. Сомерсъ въ точности исполнилъ порученіе Вильгельма. Онъ вступилъ въ письменныя совѣщанія съ Шрусбери и Росселемъ, въ словесныя съ Монтегю и Вернономъ. Плодомъ этихъ совѣщаній было письмо, написанное королю отъ имени всѣхъ главныхъ министровъ. Они вполнѣ одобряли принципъ договора и выражали только нѣкоторое сомнѣніе относительно подробностей его, находя ихъ слишкомъ благопріятными для Франціи. Впрочемъ они предоставляли все дѣло мудрости и дипломатической опытности Вильгельма. Вмѣстѣ съ письмомъ, отправлены были и полномочія, написанныя собственною рукой Вернона, съ пробѣломъ для именъ уполномоченныхъ. При этомъ Сомерсъ просилъ короля назначить уполномоченными Англичанъ по рожденію или по натурализаціи, для того чтобъ они могли быть отвѣтственны передъ парламентомъ. Просьба Сомерса была уважена Вильгельмомъ; уполномоченными со стороны Англіи были назначены Вилліамсонъ, Англичанинъ по рожденію, и Портландъ, Англичанинъ по подданству. Вотъ разказъ Маколея, основанный конечно на достовѣрныхъ свѣдѣніяхъ и документахъ. Еслибы г. Вызинскій прочиталъ свои лекціи годомъ позже, онъ безъ сомнѣнія не сталъ бы утверждать, что раздѣльные трактаты не были извѣстны англійскому министерству, что Монтегю и Россель въ особенности ничего не знали о нихъ, что Сомерсъ не зналъ ничего или зналъ немного о томъ, чѣмъ будутъ наполнены посылаемые имъ бланки. Замѣтимъ мимоходомъ, что Сомерсъ не посылалъ Вильгельму никакихъ бланковъ съ государственною печатью, и что Вильгельмъ не наполнялъ этихъ бланковъ раздѣльными трактатами. Были посланы только полномочія, съ пробѣлами или бланками для именъ уполномоченныхъ.

Но и независимо отъ этихъ фактическихъ ошибокъ, мы не можемъ согласиться съ самымъ мнѣніемъ г. Вызинскаго. Г. Вызинскій забылъ, что великія конституціонныя начала, которыми управляется современная Англія, далеко не всѣ были выработаны и осуществлены въ царствованіе Вильгельма. Источникъ этихъ началъ конечно должно искать въ древнѣйшей исторіи Англіи; но до революціи 1688 г., они находились въ смутномъ, хаотическомъ состояніи, часто оспаривались въ теоріи, еще чаще нарушались на самомъ дѣлѣ. Революція, какъ мы уже сказали, положила основаніе парламентарному правленію въ новѣйшемъ смыслѣ этого слова; но старыя порядокъ вещей не вдругъ уступилъ мѣсто новому. Старыя преданія долго еще уживались съ новымъ принципомъ. Мы уже видѣли, что въ царствованіе Вильгельма не было еще правильныхъ, строго конституціонныхъ отношеніи между министерствомъ и палатою общинъ; точно также не успѣли установиться при немъ и правильныя отношенія между королемъ и министерствомъ. До революціи, король принималъ дѣятельное участіе въ правленіи; онъ былъ, можно сказать, своимъ собственнымъ первымъ министромъ. Карлъ II, лѣнивый и безпечный, мало занимался правительственными дѣлами: это была одна изъ причинъ, возстановившихъ противъ него общественное мнѣніе. Іаковъ II принялъ лично на себя завѣдываніе флотомъ, и заслужилъ этимъ всеобщее одобреніе. Вильгельмъ, слѣдуя примѣру своихъ предшественниковъ, съ самаго начала своего царствованія присвоилъ себѣ исключительное и самостоятельное распоряженіе иностранными дѣлами. Противъ этого не возражалъ никто: ни министры, ни парламентъ, ни нація. Между всѣми государственными людьми того времени не было ни одного, кто бы могъ успѣшно вести внѣшнюю политику. Царствованія послѣднихъ Стюартовъ были отличною школой для внутренней политики, но не могли образовать искусныхъ дипломатовъ. Правительство Карла II и Іакова II принимало самое второстепенное участіе въ общеевропейскихъ дѣлахъ, и англійскіе посланники при континентальныхъ дворахъ были простыми сателлитами французской политики. На сколько Кермартенъ, Галифаксъ, Сомерсъ, Монтегю превосходили Вильгельма въ умѣньи направлять парламентскіе дебаты, на столько Вильгельмъ превосходилъ ихъ въ дипломатическомъ искусствѣ. При такомъ положеніи дѣлъ онъ естественно могъ и долженъ былъ принять на себя веденіе переговоровъ о раздѣлѣ испанскаго наслѣдства. Въ этомъ не было ничего неслыханнаго, ничего новаго, ничего не согласнаго съ конституціей, какъ ее тогда понимали лучшіе передовые люди Англіи. Вигскіе министры вполнѣ довѣряли Вильгельму въ дѣлахъ внѣшней политики; они добровольно отклоняли отъ себя всякое участіе въ этихъ дѣлахъ. Несмотря на то, Вильгельмъ спрашиваетъ ихъ совѣта, проситъ ихъ прислать полномочіе только въ томъ случаѣ, если мнѣніе ихъ окажется въ пользу предполагаемаго трактата. Министры совѣщаются между собою, разсматриваютъ планы Вильгельма, одобряютъ ихъ и увѣдомляютъ о томъ Вильгельма, который тогда только приступаетъ къ заключенію трактата. Чего же болѣе можно было требовать отъ короля въ тогдашнее время, при тогдашнихъ понятіяхъ о правахъ и обязанностяхъ королевской власти? Намъ могутъ возразить, что образъ дѣйствій Вильгельма и его министровъ уже и тогда признаваемъ былъ не конституціоннымъ, что Сомерсъ, Россель и Монтегю были обвинены именно въ нарушеніи конституціи. Но мы думаемъ, что этому обвиненію плохо вѣрили сами торіи, что нарушеніе конституціи было не столько причиною, сколько поводомъ къ преслѣдованію вигскихъ министровъ. Если припомнить, какія нелѣпыя обвиненія взводила на Сомерса неумолимая вражда торіевъ, напримѣръ обвиненіе въ морскомъ разбоѣ, по поводу дѣла капитана Кидда, то не трудно будетъ понять, что и въ 1701 г. торіями руководило не убѣжденіе въ винѣ Сомерса, а слѣпая ненависть къ нему, желаніе погубить его во что бы то ни стало. Г. Вызинскій говоритъ, что оправданія Сомерса противорѣчили англійской конституціи. Но если Сомерсъ рѣшился привести ихъ передъ враждебною ему палатой общинъ, то не слѣдуетъ ли заключить изъ этого, что противорѣчіе, ясное и очевидное для насъ, не было еще сознаваемо ни самимъ Сомерсомъ, ни современниками его? Въ ревностномъ служеніи конституціоннымъ началамъ, въ правильномъ пониманіи и добросовѣстномъ примѣненіи ихъ, Сомерсъ безъ сомнѣнія не уступалъ ни одному изъ государственныхъ людей временъ Вильгельма. Онъ могъ ошибаться и дѣйствительно ошибался, но ошибки его раздѣляла съ нимъ вся его нація, вся его эпоха. Такъ было и въ настоящемъ случаѣ: образъ дѣйствій Сомерса при заключеніи трактатовъ не соотвѣтствовалъ идеалу англійской конституціи; еще менѣе соотвѣтствовали ему оправданія Сомерса передъ палатою общинъ. Но заблужденіе Сомерса было добросовѣстно, оно было плодомъ историческихъ преданій, историческаго развитія англійской государственной жизни; для того чтобъ оно разсѣялось, необходимъ былъ цѣлый рядъ благопріятныхъ обстоятельствъ, необходима была слабость Анны, особенное положеніе первыхъ двухъ Георговъ, Этотъ переходъ къ новымъ понятіямъ очень хорошо объясненъ самимъ г. Вызинскимъ, въ двѣнадцатой лекціи; зачѣмъ же онъ упустилъ его изъ виду въ лекціяхъ третьей и четвертой? Итакъ, ни въ переговорахъ о раздѣлѣ, ни въ самыхъ раздѣльныхъ трактатахъ, мы не видимъ ни малѣйшаго повода къ обвиненію Вильгельма или его вигскихъ министровъ. Осужденія, по нашему мнѣнію, заслуживаютъ только одни торіи, которые своею недальновидною политикой, своею мелкою враждой къ Вильгельму и къ вигамъ, не менѣе, можетъ-быть, самого Лудовика XIV содѣйствовали успѣху Французской политики. На торіевъ упадаетъ отвѣтственность и за войну 1702—1713 г., и за безславное окончаніе ея.

Послѣдняя часть Исторіи Англіи заключаетъ въ себѣ, къ сожалѣнію, весьма не много подробностей о внутреннемъ бытѣ страны. Исторія такъ-называемой Даріенской компаніи (для колонизаціи Панамскаго перешейка), напоминающая безумное увлеченіе временъ Лау во Франціи и компаніи Южнаго моря въ Англіи; судъ надъ Спенсеромъ Коуперомъ, дуэль Сеймура и Кирка, живые примѣры того, до чего доходила въ это время взаимная вражда партій, — вотъ единственныя черты изъ народной жизни, сообщаемыя Маколеемъ. Еслибъ ему удалось дойдти до конца царствованія Вильгельма, онъ по всей вѣроятности заключилъ бы его великолѣпнымъ очеркомъ наукъ, литературы, всего умственнаго движенія Англіи въ концѣ XVII столѣтія, ея матеріальнаго благосостоянія, нравовъ и обычаевъ народа. Недостатокъ такого очерка одинъ только нарушаетъ полноту картины, завѣщанной намъ Маколеемъ. Онъ восполняется, но лишь отчасти, тѣми отдѣльными указаніями, которыя разсыпаны по всей Исторіи Маколея, тѣмъ глубокимъ знакомствомъ съ полемическою литературой, которое поражаетъ насъ почти на каждой страницѣ, тѣми историческими портретами, которые характеризуютъ не только изображаемое лицо, но и цѣлую эпоху. Послѣдняя часть Исторіи въ этомъ отношеніи нѣсколько бѣднѣе прежнихъ. Она оставляетъ неразрѣшенными нѣкоторые вопросы, которые невольно возникаютъ при чтеніи ея. Такъ напримѣръ, Маколей говоритъ о республиканскихъ убѣжденіяхъ нѣкоторыхъ крайнихъ виговъ, но не знакомитъ насъ ни съ численною силой этой партіи, ни съ самою сущностію ея убѣжденій, ни съ ея практическими стремленіями и цѣлями. Мы знаемъ изъ другаго источника (Исторія Англіи съ 1113 года по 1783 г., лорда Магона), что число республиканцевъ въ Англіи, въ концѣ XVII и въ началѣ XVIII вѣка, было крайне незначительно; но въ чемъ именно состояла ихъ теорія, какъ далеко доходили ихъ желанія? въ какомъ отношеніи находились они къ преданіямъ 164-9 года? Руководствовались ли они высокими взглядами Мильтона, политическимъ Фанатизмомъ Людло и Брадшау, религіознымъ Фанатизмомъ Флитвуда и Гутчинссна, или нивеллерскими тенденціями Лильберна? Идеаломъ ихъ были ли республики древняго міра, или первобытное христіанское общество, какъ его понимали пуритане? На всѣ эти вопросы мы не находимъ отвѣта у Маколея. Въ одномъ только мѣстѣ, говоря о Чарльзѣ Спенсерѣ (въ послѣдствіи лордъ Сендерландъ, министръ королевы Анны и Георга I), Маколей выставляетъ, на видъ оригинальный образъ мыслей этого аристократическаго республиканца, увлекавшагося одною только внѣшнею Формой, именемъ республики, и считавшаго Римъ временъ Опимія и Верреса, Венецію временъ совѣта Десяти, свободными государствами, потому что они не признавали надъ собою власти короля. Но Маколей не говоритъ намъ, было ли это личное мнѣніе Сендерланда, или убѣжденіе цѣлаго оттѣнка республиканской партіи.

Къ послѣднимъ годамъ царствованія Вильгельма относится, между прочимъ, посѣщеніе Англіи Петромъ Великимъ, въ 1698 году. Послѣ краткаго очерка торговыхъ сношеній Россіи и Англіи, Маколей описываетъ личность Петра, любопытство, которое онъ возбудилъ въ Лондонѣ, старанія его избѣжать этого любопытства. Петръ пробылъ въ Англіи болѣе трехъ мѣсяцевъ; сначала онъ жилъ въ Лондонѣ, но вскорѣ переселился въ Дептфордъ, чтобы быть подальше отъ толпы, и поближе къ своимъ любимымъ занятіямъ. Единственный знатный Англичанинъ, въ обществѣ котораго Петръ находилъ удовольствіе, былъ эксцентрическій маркизъ Кермартенъ, такой же страстный любитель моря и корабельнаго дѣла, какъ и самъ Петръ. Нѣсколько разъ посѣщалъ Петра извѣстный епископъ Бернетъ, надѣявшійся обратить его въ англиканское исповѣданіе. Впечатлѣніе, произведенное въ Англіи пріѣздомъ Петра, скоро было забыто. Англіи нечего было еще ни опасаться, ни надѣяться отъ новой сѣверной державы. Но не прошло и двадцати лѣтъ, какъ положеніе дѣлъ совершенно перемѣнилось. Стангопъ и Тауншендъ, министры короля Георга I, были уже внимательны къ политикѣ санктъ-петербургскаго кабинета; Вальполь долженъ былъ слѣдить за покровительствомъ, которое Екатерина I оказывала претенденту. Въ 1770 году, Чатамъ является пламеннымъ защитникомъ союза съ Россіей «You know that I am quite a Russ» (вы знаете, что я совершенно Русскій), говоритъ онъ въ одномъ изъ своихъ дружескихъ писемъ. Черезъ сто лѣтъ послѣ посѣщенія Петра, мысль Чатама была осуществлена сыномъ его, Уильямомъ Питтомъ.

К. Арсеньевъ. (Окончаніе слѣдуетъ.)

"Русскій Вѣстникъ", № 6, 1861

---

1. Такъ это и случилось нѣсколько лѣтъ спустя, при королевѣ Аннѣ, по поводу билля on occasional conformity. Билль этотъ два раза былъ принимаемъ палатою общинъ и два раза отвергаемъ палатою лордовъ. Чтобы сломить оппозицію верхней палаты, торіи предложили соединить этотъ законъ съ Финансовымъ биллемъ. Это предложеніе не было принято и содѣйствовало паденію торійскаго министерства.
2. Опроверженіе этого послѣдняго софизма можно найдти во второй главѣ сочиненія Дж. Ст, Милля On liberty. Онъ доказываетъ фактически, что преслѣдованіе всего чаще одерживаетъ верхъ надъ истиной или по крайней мѣрѣ надолго замедляетъ торжество ея; онъ напоминаетъ о томъ, сколько реформаторовъ пало въ борьбѣ съ католическою церковью, пока наконецъ Лютеру не удалось побѣдить ее, во сколькихъ странахъ огнемъ и мечомъ были совершенно уничтожены послѣдствія реформы (Южные Нидерланды, Испанія, Австрія).