Само собою разумеется, что очень рад бы был сделать все, что могу, для противодействия тому злу, которое так сильно и болезненно чувствуется всеми лучшими людьми нашего времени.
Но думаю, что в наше время для действительной борьбы с смертной казнью нужны не проламывания раскрытых дверей; не выражения негодования против безнравственности, жестокости и бессмысленности смертной казни (всякий искренний и мыслящий человек, и, кроме того, еще и знающий с детства шестую заповедь, не нуждается в разъяснениях бессмысленности и безнравственности смертной казни); не нужны также и описания ужасов самого совершения казней; такие описания могут только успешно подействовать на самих палачей, так что люди будут менее охотно поступать на эти должности и исполнять их, и правительству придется дороже оплачивать их услуги.
И потому думаю, что главным образом нужно не выражение негодования против убийства себе подобных, не внушение ужаса совершаемых казней, а нечто совсем другое.
Как прекрасно говорит Кант, «есть такие заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Нужно сообщить заблуждающемуся уму такие знания, которые его просветят, тогда заблуждение исчезнет само собою».
Какие же знания нужно сообщать заблуждающемуся уму человеческому о необходимости, полезности, справедливости смертной казни, для того, чтобы заблуждение это уничтожилось само собой.
Такое знание, по моему мнению, есть только одно: знание того, что такое человек, каково его отношение к окружающему его миру, или, что одно и то же, в чем его назначение, и потому что может и должен делать каждый человек, а, главное, что не может и не должен делать.
И потому, если уж бороться с смертной казнью, то бороться только тем, чтобы внушать всем людям, в особенности же распорядителям палачей и одобрителям их, ошибочно думающим, что они, только благодаря смертной казни, удерживают свое положение, — внушать этим людям то знание, которое одно может освободить их от их заблуждения.
Знаю, что дело это нелегкое. Наемщики и одобрители палачей инстинктом самосохранения чувствуют, что знания эти сделают для них невозможным удержание того положения, которым они дорожат, и потому не только сами не усваивают этого знания, но всеми средствами… стараются скрыть от людей эти знания, извращая их и подвергая распространителей их всякого рода лишениям и страданиям.
И потому, если мы точно хотим уничтожить заблуждение смертной казни, и главное, если имеем то знание, которое уничтожает это заблуждение, то давайте же будем, несмотря ни на какие угрозы, лишения и страдания, сообщать людям это знание, потому что это единственно действительное средство борьбы.
Оптина Пустынь.
29 октября 1910 г.
Около месяца тому назад я обратился ко Льву Николаевичу с просьбой высказать снова свое мнение о смертных казнях и получил от его дочери, Александры Львовны, извещение, что просьба моя будет исполнена.
«Все это время, — писала Александра Львовна, — отец чувствовал себя нездоровым и только теперь занялся письмом о смертной казни, о чем и просит известить вас».
Письмо Александры Львовны помечено 27 октября, — и таким образом видно, что в последний день своего пребывания в Ясной Поляне Лев Николаевич писал о смертной казни, о «палачах и одобрителях палачей».
Дома он не успел закончить свою статью и, прибывши в Оптину Пустынь, снова принялся за нее. Утром 29 октября приехал к нему, по поручению Александры Львовны, юноша Сергеенко (которого ошибочно смешивают с писателем П. А. Сергеенко, автором книги о Толстом). Лев Николаевич, увидя юношу, очень ему обрадовался. О встретил его в монастырском коридорчике и сперва не узнал, но узнавши, воскликнул:
— Ах, батюшки! Ты как сюда попал?
Юноша хотел передать ему кое-какие известия о Ясной Поляне, но Л.Н. сказал: «Подожди», — и принялся за продолжение статьи. Юноша хотел удалиться, но Л.Н. сказал:
— Вот, только приехал, сейчас же тебе работа!
И продиктовал ему из своей записной книжки твердым, уверенным голосом последние строки статьи:
«И потому, если мы точно хотим уничтожить заблуждение смертной казни, и, главное, если мы имеем то знание, которое уничтожает это заблуждение, то давайте же будем, несмотря ни на какие угрозы, лишения и страдания, сообщать людям это знание, потому что это единственное действительное средство борьбы».
— Ну вот, кажется, теперь мне удалось выразить, — сказал он, — и, только покончив со статьею, перешел к расспросам о деле, а потом опять вернулся к статье.
— Эту статью надо отослать такому-то. Они хотят поместить ее в «Речи». Ты слыхал об этом?
Сергеенко ответил: да, и Л.Н., уйдя на прогулку, попросил его переписать эту статью. Тот переписал, и, хотя Л.Н. вернулся с прогулки очень усталый, но даже не присел отдохнуть, а тотчас же стал перечитывать рукопись и, сделав в ней своею рукой много поправок, очень четко и твердо подписал свое имя. Несмотря на все последующие события, Л.Н. не раз возвращался к своей статье. Из Оптиной Пустыни в Шамардино он ехал один, а сзади, в других санях, следовали за ним д-р Маковицкий и «Алеша». Юноша часто выскакивал из саней, подбегал ко Льву Николаевичу — скажет несколько слов и — обратно.
Л.Н. был очень бодр, восхищался окрестностью, старыми деревьями вдоль большака, избами, крышами и т. д. Завел разговор с ямщиком, высчитывал, сколько тот тратит в год на водку и на табак, и так растрогал крестьянина, что он разрыдался. Потом внезапно остановил свои сани и, когда к нему подбежал «Алеша», сказал:
— Что-то хотел тебе сказать и забыл. Когда вспомню, позову тебя вновь.
Поехали дальше, и вдруг Толстой закричал: «Вспомнил, Алеша, вспомнил!»
Юноша вновь подбежал.
— Ах, как ты скоро бегаешь. — Я насчет статьи. Передай Саше (Александре Львовне), чтобы она переписала, и если Владимиру Григорьевичу (Черткову) статья понравится, пусть он пошлет ее Чуковскому.
Умирая в Астапове, Л.Н. снова вспомнил об этой статье и говорил о ней Ив. Ив. Горбунову-Посадову (руководителю издательства «Посредник»).
Третьего дня, поклонившись великой могиле, я уезжал из Ясной Поляны, и В. Г. Чертков передал мне эту последнюю статью Льва Николаевича, который перед смертью высказывал не раз желание, чтобы гонорар за его предсмертные произведения был обращен на выкуп Ясной Поляны в пользу местных крестьян.
P.S. Ввиду выраженного Львом Николаевичем желания редакция «Речи» определяет гонорар за эту статью, для указанной покойным цели, в 500 рублей.
Источник текста: Речь / 13 (26) ноября 1910