Тебе, который с юных дней Меня хранил от бури света,
Тебе усердный дар беспечного поэта — Певца забавы и друзей. 5 Тобою жизни обученный, Питомец сладкой тишины, Я пел на лире вдохновенной Мои пророческие сны,—
И дружба кроткая с улыбкою внимала 10 Струнам, настроенным свободною мечтой;
Умом разборчивым их звуки поверяла И просвещала гений мой! Она мне мир очарованья В живых восторгах создала, 15 К свободе вечный огнь в душе моей зажгла, Облагородила желанья,
Учила презирать нелепый суд невежд И лести суд несправедливый: Смиряла пылкий жар надежд 20 И сердца ранние порывы. И я душой не изменил Её спасительным стараньям: Мой гений чести верен был И цену знал благодеяньям!
25 Быть может, некогда твой счастливый поэт,
Беседуя мечтой с протекшими веками, Расскажет стройными стихами Златые были давних лет; И, вольный друг воспоминаний, 30 Он станет петь дела отцов: Неутомимые их брани И гибель греческих полков.[2] Святые битвы за свободу И первый родины удар 35 Её громившему народу, И казнь ужасную татар.[3] И оживит он — в песнях славы — Славян пленительные нравы: Их доблесть на полях войны, 40 Их добродушные забавы И гений русской старины Торжественный и величавый!
А ныне — песни юных лет, Богини скромной и весёлой, 45 Тебе дарит рукой не смелой Тобой воспитанный поэт!
Пускай сии листы, в часы уединенья, Представят памяти твоей Живую радость прошлых дней, 50 Неверной жизни обольщенья И страсти ветренных друзей;
Здесь всё, чем занят был счастливый дар поэта,
Когда он тишину боготворил душой,
Не рабствовал молве обманчивого света 55 И пел для дружбы молодой!
