Португалія и ея литература*).
правитьВсѣ, за незначительными исключеніями, португальскіе литераторы отводятъ выдающееся мѣсто среди современныхъ поэтовъ старику Кастильо, ослѣпшему шести лѣтъ отъ роду. Маститый поэтъ, не принадлежащій ни къ какой школѣ, ни къ какой партіи, служитель чистаго искусства, какъ принято говорить, дѣйствительно съумѣлъ въ высшей степени гармонично слить вдохновеніе съ искусствомъ и чувство — съ знаніемъ. Легкимъ, мелодичнымъ, изящнымъ и звучнымъ стихомъ воспѣваетъ онъ обыкновенно природу, любовь, уединеніе и грусть. Кромѣ оригинальныхъ стихотвореній, у него много и переводовъ. Благодаря ему, португальская литература обогатилась образцовыми переводами изъ Виргилія, Овидія и Анакреона. Кастильо — непосредственный, истинный талантъ; онъ родился поэтомъ; поэзія — его призваніе, его страсть, судьба его, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и единственное утѣшеніе, единственный яркій лучъ, освѣщающій его грустную жизнь.
Антоніо Фелиціано де-Кастильо (Antonio Feliciano de Castilho) родился въ Лиссабонѣ 26 янв. 1800 г. (ум. 1875 г.), и только что засѣлъ за склады, шести лѣтъ отъ роду, лакъ навсегда потерялъ зрѣніе вслѣдствіе несчастнаго ушиба, отъ котораго у него горломъ пошла кровь и онъ чуть не умеръ. Тяжкое воспоминаніе объ этомъ ужасномъ событіи запечатлѣлось, конечно, глубоко въ наболѣвшей душѣ его. «Всякій разъ, — говоритъ онъ, — какъ только вспомню тотъ страшный день, — день, кажущійся мнѣ теперь какою-то отдаленною вѣчностью, — у меня тотчасъ же сжимается сердце. Представьте себѣ человѣка въ тотъ моментъ, когда онъ, въ ожиданіи цѣлаго міра восторговъ, готовится сѣсть на раззолоченный корабль, качающійся на серебристомъ лонѣ моря, внезапно очутился въ самомъ глухомъ тюремномъ подземельи… Этимъ несчастнымъ, и несчастнымъ не по своей винѣ, былъ я».
Кастильо упросилъ родителей позволить ему вмѣстѣ съ братьями ходить въ школу и слушать курсъ ученія, и съ этого времени для бѣднаго слѣпаго, одареннаго богатою фантазіей, началась новая, интеллектуальная жизнь, раздвинулись свѣтлые и широкіе горизонты. Вѣчно одинокій среди юныхъ и шумныхъ товарищей, онъ сидѣлъ неподвижно, безмолвно, съ опущенною головой и напряженнымъ слухомъ, внимательно слѣдя за уроками, которые перечитывалъ вмѣстѣ съ нимъ братъ его Августинъ. Въ свободное же отъ занятій время, пока другія дѣти развлекались играми, онъ размышлялъ надо всѣмъ слышаннымъ отъ учителя и только что другими прочитаннымъ. Понятно, что, съ этимъ непрерывнымъ прилежаніемъ, съ этою сосредоточенностью мысли, слѣпой юноша, получившій по окончаніи университетскаго курса степень кандидата, въ пору совмѣстнаго ученія съ братьями, былъ для нихъ не только опередившимъ ихъ товарищемъ, а болѣе того — терпѣливымъ и нѣжнымъ учителемъ.
Удивительные и быстрые успѣхи Кастильо въ переводахъ съ латинскихъ классиковъ уже рано убѣдили его учителей въ томъ, что поэзія — положительное призваніе юноши. Первое изъ поэтическихъ произведеній его, обратившее на него всеобщее вниманіе, былъ сборникъ, озаглавленный Cartas de Echo е Narciso (Переписка Эхо съ Нарцисомъ), отличающійся богатствомъ фантазіи, чувства и удивительно-рѣдкимъ описательнымъ талантомъ, — такія встрѣчаются тамъ великолѣпныя картины природы. Въ этомъ счастливомъ опытѣ своемъ Кастильо сразу соединилъ выдающіяся качества какъ Филинто, такъ и Бокажа, т.-е. старательную отдѣлку формы, изящество и чистоту языка перваго, и плавность, звучность, непосредственность стиха втораго. Печатая свою Переписку Эхо съ Нарцисомъ, Кастильо, конечно, не могъ предвидѣть, какой значительный переворотъ въ его общественномъ и семейномъ положеніи произведетъ этотъ его сборникъ. Онъ могъ разсчитывать на благосклонный отзывъ друзей или на нападки зоиловъ, какъ онъ называлъ критиковъ, но уже никоимъ образомъ не на то письмо, которое онъ получилъ 27 апрѣля 1824 г. и которое заключало въ себѣ неожиданный и удивительный вопросъ: «Еслибъ къ вамъ явилась Эхо, взяли бы вы примѣръ съ своего Парциса?» Письмо было подписано «Maria de Espectacao» и повергло Кастильо сначала въ недоумѣніе и колебаніе. Онъ долго не зналъ, отвѣчать ему или нѣтъ на полученное посланіе, опасаясь, что это — чья-либо мистификація и насмѣшка, но, наконецъ, отвѣтилъ, хотя и очень осторожно. Ему не пришлось раскаяться въ принятомъ рѣшеніи, такъ какъ корреспонденткой его, послѣ долгихъ розысковъ съ его стороны, оказалась донна Марія де-Баэна, сестра извѣстнаго сатирика Никола Торентино, имѣвшая среди предковъ своихъ еще болѣе извѣстнаго поэта Антоніо Феррейра, въ наслѣдство отъ котораго къ ней перешло много итальянскихъ, испанскихъ и португальскихъ книгъ.
Продолжавшаяся нѣсколько лѣтъ романтическая и таинственная переписка закончилась тѣмъ, что молодые люди вступили въ бракъ. Въ 1837 г. Кастильо овдовѣлъ и затѣмъ женился во второй разъ на Карлоттѣ Видаль, очень образованной сеньорѣ, хорошо знавшей французскій, англійскій, шведскій и датскій языки и переводившей съ итальянскаго и испанскаго.
Въ 1828 году, еще во время таинственной переписки съ неизвѣстною корреспонденткой, Кастильо издалъ новый сборникъ стихотвореній подъ заглавіемъ Amor е mélancolie, въ которомъ въ яркихъ краскахъ, звучнымъ и гармоничнымъ стихомъ, изливаетъ чувства, волновавшія въ ту пору его влюбленную душу. Слѣдующій затѣмъ прекрасный сборникъ его А Primavera (Весна) написанъ имъ въ деревнѣ, гдѣ, по семейнымъ обстоятельствамъ, Кастильо прожилъ около семи лѣтъ съ однимъ изъ своихъ братьевъ, вдохновляясь природой, шелестомъ вѣтра, пѣніемъ птицъ и нѣжнымъ шепотомъ ручья. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ здѣсь ревностно предался также и серьезнымъ занятіямъ и еще болѣе обогатилъ свой умъ солидными и обширными знаніями. Здѣсь же, на деревенскомъ досугѣ, переведены имъ, прекрасно и тщательно, Метаморфозы Овидія и написаны первыя статьи о средствахъ распространенія первоначальнаго образованія, — вопросъ, сильно интересовавшій его и разрѣшенію котораго въ Португаліи онъ такъ много потомъ содѣйствовалъ.
Еще болѣе широкую популярность пріобрѣлъ Кастильо своими двумя романтическими поэмами: А mite do casstello (Ночь въ замкѣ) и О Ciumes do bardo. Сюжетомъ первой поэмы служитъ легенда изъ временъ крестоносцевъ. Здѣсь поэтъ изображаетъ яркими красками ревность со всѣми ея перипетіями, — неувѣренностью, бредомъ, противорѣчіями, преступностью и раскаяніемъ. И въ Ciumes do bardo также передается легенда весьма мрачнаго колорита. Бардъ садится въ лодку рыбака и ѣдетъ съ нимъ въ открытое море во время бури и мрака; но душа его неспокойнѣе самой бури и рыбакъ уже одинъ на разсвѣтѣ возвращается въ портъ. Нѣкоторые критики считаютъ именно Ciumes do bardo самымъ выдающимся произведеніемъ Кастильо.
Среди литературныхъ тріумфовъ и возростающей популярности Кастильо матеріальное положеніе его было далеко незавидное. Послѣ тщетныхъ поисковъ и ожиданій подходящей должности въ отечествѣ, поэтъ былъ вынужденъ отправиться въ чужія страны, гдѣ долженъ былъ принять ради пасущаго хлѣба предложенную ему подачку труда. Въ 1845 году онъ уѣхалъ на островъ Санъ-Мигель, а девять лѣтъ спустя, въ 1854 г., въ Бразилію. Когда въ Португаліи узнали, что авторъ Echo е Narciso и А Primavera покидаетъ родину, гдѣ для него не нашлось хотя бы самой скромной должности, раздался громкій взрывъ негодованія, и многіе профессора и литераторы протестовали, путемъ печати, противъ такой постыдной для Португаліи эмиграціи извѣстнаго писателя. Но тѣ, отъ которыхъ зависѣло измѣнить подобное положеніе дѣлъ, оставались глухи, — и Кастильо уѣхалъ въ Бразилію. Здѣсь онъ завелъ литографію, основалъ общество любителей искусства и литературы, открылъ двадцать народныхъ школъ, написалъ множество статей въ земледѣльческой газетѣ, трактатъ о стихосложеніи и перевелъ почти всего Овидія. Тутъ же была имъ написана и единственная его оригинальная драма Камоэнсъ, не предназначавшаяся для сцены, но, тѣмъ не менѣе, съ большимъ успѣхомъ и при весьма торжественной обстановкѣ поставленная въ Ріо-Жанейро.
По возвращеніи своемъ въ Лиссабонъ, Кастильо подарилъ публику новымъ сборникомъ стихотвореній О outono (Осень), въ которомъ собраны наиболѣе зрѣлыя его произведенія, отличающіяся какъ обработаннымъ въ совершенствѣ языкомъ, такъ и особенно звучнымъ и гармоничнымъ стихомъ.
Кромѣ чисто-литературной его заслуги, за Кастильо числится еще и другая: неутомимая и дѣятельная пропаганда въ пользу первоначальнаго образованія — этого краеугольнаго камня всѣхъ прогрессивныхъ политическихъ и соціальныхъ учрежденій. Не оставляя литературы, слѣпой поэтъ посвятилъ большую часть жизни улучшенію и, по возможности, широкому распространенію первоначальнаго образованія. Онъ не только писалъ съ этою цѣлью многочисленныя статьи, въ которыхъ настаивалъ на непремѣнной обязательности первоначальнаго образованія и на необходимомъ содѣйствіи государства именно въ этомъ смыслѣ, основываясь на примѣрахъ Америки и Швейцаріи, но изобрѣлъ остроумный методъ одновременнаго и правильнаго обученія чтенію, письму и языку; кромѣ того, онъ лично училъ нѣкоторое время бѣдныхъ дѣтей и, наконецъ, издалъ массу книгъ для народнаго чтенія.
За всѣ свои заслуги передъ отечествомъ Кастильо былъ, наконецъ, сдѣланъ членомъ академіи наукъ, членомъ совѣта министерства народнаго просвѣщенія и правительственнымъ комиссаромъ школъ.
Какъ мы уже говорили, Кастильо держался всегда вдали отъ политики, отъ всякихъ партій и литературныхъ теченій. Правда, онъ въ своихъ произведеніяхъ весьма измѣнчивъ: то онъ рьяный послѣдователь классицизма, то экзальтированный романтикъ, — и именно эта непослѣдовательность, которую нельзя не поставить ему въ упрекъ, и даетъ его литературной физіономіи отпечатокъ нерѣшительности, неопредѣленности и вѣчнаго колебанія. Онъ не только не обладаетъ нужною вѣрой въ идею, чтобы убѣдить другихъ, но, напротивъ, его воззрѣнія до того неустойчивы, что на нихъ, незамѣтно для него, отпечатлѣваются поперемѣнно всѣ господствующія вліянія. Впрочемъ, самъ онъ принимаетъ указанную нами непослѣдовательность за независимость, и даже хвалится тѣмъ въ предисловіи къ Giumes do bardo такимъ образомъ: «Какъ изслѣдователь, а не перебѣжчикъ, переходилъ я изъ области старой школы въ область новыхъ и, говоря по правдѣ, не принадлежу ни къ какой изъ нихъ».
Къ общей характеристикѣ стихотвореній и особенно поэмъ Кастильо отличающихся простотой и несложностью фабулы, нельзя не добавить, что въ нихъ не слѣдуетъ искать какой-либо глубокой философской мысли. За то въ звучныхъ строфахъ его найдется много нѣжности, чувствительности, страсти, лиризма, а, главнымъ образомъ, цѣлые потоки гармоніи, причемъ внѣшняя форма и языкъ просто образцовы и доведены до совершенства.
Занявъ почетное мѣсто среди португальскихъ поэтовъ, старый Кастильо охотно оказывалъ покровительство всѣмъ начинающимъ литераторамъ, къ которымъ онъ былъ крайне снисходителенъ и всегда склоненъ всѣхъ восхвалять и всѣми восхищаться. Да и вообще по природѣ онъ былъ замѣчательно мягокъ и добръ и всѣ симпатіи его были постоянно на сторонѣ слабыхъ и несчастныхъ. Какъ одно изъ лучшихъ своихъ воспоминаній, хранилъ онъ поднесенное ему живущими въ Порто-Алегре португальцами золотое перо за спасеніе имъ — путемъ стихотворнаго посланія на имя бразильской императрицы — жизни осужденнаго на смерть.
Резюмируя только что сказанное нами, придется повторить, что Кастильо, прославленный авторъ Primavera и Outono, — этотъ эклектикъ въ литературѣ, неопытный драматургъ, превосходнѣйшій знатокъ языка, поэтъ чувства, стихотворецъ плавный, гармоничный и изящный, неподражаемый переводчикъ Овидія и Виргилія, неутомимый проповѣдникъ первоначальнаго образованія, — составляетъ выдающуюся литературную славу современной Португаліи.
Геркулано де-Карвальо несомнѣнно самый добросовѣстный и талантливый историкъ, самый ученый беллетристъ, наиболѣе глубокій мыслитель и почти единственный поэтъ-философъ Португаліи XIX вѣка. Родился онъ въ Лиссабонѣ 28 марта 1810 г. (ум. 13 сент. 1877 г.) и уже съ дѣтства подавалъ блестящія надежды. Принадлежа къ партіи либераловъ, онъ оказалъ великія услуги дѣлу и пострадалъ за него, какъ и другіе его единомышленники, подвергнувшись въ молодости гоненіямъ, преслѣдованіямъ и ссылкѣ. Въ литературѣ Геркулано сдѣлалъ себѣ впервые имя изданнымъ имъ въ 1838 г. прекраснымъ поэтическимъ сборникомъ А harpa do crente (Арфа вѣрующаго)Правда, онъ еще раньше пріобрѣлъ себѣ среди читающей публики нѣкоторую извѣстность, выпустивъ за два года передъ тѣмъ маленькій томикъ стихотвореній, но съ изданіемъ А harpa извѣстность его значительно выросла. Среди безчисленнаго множества португальскихъ поэтовъ, наполнявшихъ и наполняющихъ своими произведеніями литературный рынокъ, Геркулано выдѣлился весьма выгодно по силѣ и энергіи стиха и глубинѣ мысли. Строгая и серьезная поэзія Геркулано носитъ такой оригинальный отпечатокъ, что его стихотворенія никогда не смѣшаешь ни съ чьими другими. Оставивъ въ сторонѣ любовныя, идиллическія и тому подобныя, говоря по правдѣ, уже нѣсколько избитыя темы, Геркулано поднимается въ самую возвышенную область мысли, и хотя въ стихахъ его мало лиризма, за то много содержательности. Уже въ этомъ раннемъ сборникѣ поэта сказалось стремленіе его къ независимости и къ уединенію, его гордость и строгость, нѣкоторая эксцентричность и мизантропія, выступившія впослѣдствіи болѣе ярко и составившія затѣмъ преобладающія черты его характера.
Для театра Геркулано написалъ лирическую драму Os infantes ет Ceuta (Инфанты въ г. Сеута); но этотъ единственный опытъ его указываетъ въ немъ присутствіе и драматическаго таланта, и такое знаніе сцены, что захоти онъ только, онъ могъ бы успѣшно конкуррировать съ самыми выдающимися послѣдователями и преемниками прославленнаго основателя португальскаго театра, Альмейды Гаррета.
Будучи однимъ изъ выдающихся оригинальныхъ лирическихъ поэтовъ Португаліи, но, какъ и всѣ безъ исключенія португальскіе писатели, потративъ много времени на переводы, Геркулано, однако, не удовольствовался поэтическими своими лаврами и перешагнулъ въ область исторіи. Задача, взятая имъ на себя, была вполнѣ достойна его, такъ какъ до него въ Португаліи вовсе не существовало исторіи въ настоящемъ смыслѣ этого слова. Собирая нужные ему матеріалы по монастырямъ и архивамъ, встрѣчая ежеминутно на пути всевозможныя затрудненія, Геркулано не только не остановился предъ всѣми этими препятствіями, а они, напротивъ, подстрекали его. Первымъ значительнымъ плодомъ историческихъ его трудовъ были изданныя имъ Leendas е narrativas — сборникъ историческихъ повѣстей и легендъ, относящихся къ эпохѣ отъ X до XV вѣка и къ началу XIX в. Еще до Leendas е narrativas появился первый сборникъ Геркулано Monasticon, содержащій въ себѣ два историческіе этюда, положившіе въ Португаліи начало новому литературному жанру, созданному Геркулано, — исторической повѣсти. Послѣдняя имѣла многочисленныхъ, послѣдователей, и между ними такія выдающіяся имена, какъ Гарретъ, Жендесъ Леаль и друг. Историческія легенды и повѣсти Геркулано представляютъ собою вѣрную картину нравовъ и общества изображаемой имъ отдаленной эпохи и выказываютъ глубокое знаніе авторомъ исторіи того времени. Прекрасное историческое изслѣдованіе Геркулано, озаглавленное Исторія возникновенія и введенія инквизиціи въ Португаліи (Historia da origem е do establecimento da inguisicao em Portugal) рисуетъ продолжавшуюся 20 лѣтъ борьбу между королемъ дономъ Хуаномъ III и его подданными еврейскаго вѣроисповѣданія, — въ виду стремленія перваго ввести инквизицію въ свои владѣнія и попытокъ вторыхъ помѣшать ему въ осуществленіи его намѣренія, а когда имъ это не удалось, то всѣ старанія ихъ направились хоть на нѣкоторое смягченіе ужасовъ инквизиціи. Какую мрачную общественную картину рисуетъ намъ добросовѣстный историкъ! Крайне неспособный, развратный, находящійся вполнѣ въ рукахъ монаховъ, король-фанатикъ донъ Хуанъ мечтаетъ о введеніи въ Португаліи инквизиціи, какъ легкаго и удобнаго способа конфисковать въ пользу короны богатыя имущества евреевъ. Всюду, на всѣхъ ступеняхъ администраціи всегда на первомъ планѣ подкупъ, — онъ царитъ и при дворахъ короля и папы, и въ судахъ, и въ римской куріи, и у ея нунціевъ и т. д. Родовитые дворяне, наприм., графъ де-Вилла-Нева, просятъ и получаютъ исключительную привилегію открывать публичные дома, льстясь на доходы съ этихъ позорныхъ заведеній. Богатые аббаты содержатъ на счетъ монастырей охотничьихъ собакъ, лошадей, соколовъ, любовницъ и незаконныхъ дѣтей своихъ. Изъ 160 монахинь монастыря въ Іорвао — большая часть тамъ же и родилась. Духовники не стыдятся открывать тайну исповѣди; громадный долгъ тяготѣетъ надъ государствомъ; грубая, невѣжественная, жестокая народная толпа врывается отъ времени до времени въ дома такъ называемыхъ «nuevos cristianos», т.-е. евреевъ, обращенныхъ въ дѣтствѣ или уже родившихся въ христіанствѣ, и творитъ надъ ними всяческія безобразія, насилія и погромы, и т. д. все въ томъ же родѣ.
Сообщая о первыхъ дѣйствіяхъ только что введенной въ Лиссабонѣ, Опорто и Коимбрѣ инквизиціи, Геркулано знакомитъ насъ съ прологомъ безконечной серіи auto da fe, превратившихъ впослѣдствіи всю португальскую территорію въ громадный костеръ, на которомъ сжигались человѣческія жертвы. Читая повѣствованіе правдиваго историка объ учрежденіи, зародившемся въ 1184 г. и сдѣлавшемся извѣстнымъ въ XIII вѣкѣ подъ именемъ инквизиціи, — учрежденіи, преслѣдовавшемъ въ Португаліи самыхъ просвѣщенныхъ людей, — кровавомъ, безпощадномъ, жестокомъ учрежденіи, дѣйствовавшемъ скрытно, во тьмѣ, этой необходимой атмосферѣ всѣхъ преступленій, и покрывшемъ весь полуостровъ шпіонами, палачами, кострами, трауромъ и позоромъ, — невольно содрогаешься въ душѣ при одномъ воспоминаніи обо всемъ этомъ.
Самая выдающаяся литературная заслуга Геркулано — начатая имъ (написано имъ всего четыре тома) и, къ сожалѣнію, не конченная исторія Португаліи. Не мало пришлось ему одолѣть труда для достиженія своей цѣли: нужно было рыться по архивамъ, разнымъ библіотекамъ, монастырямъ, разыскивать и прочитывать рукописи, переводить иностранные документы, разбирать древнія надписи и т. н. Геркулано — историкъ въ лучшемъ смыслѣ слова; это далеко не простой лѣтописецъ, хроникеръ военныхъ событій, восшествій на престолъ государей и т. д.; онъ не передаетъ голые историческіе факты, но освѣщаетъ ихъ со всѣхъ сторонъ, вдумывается въ причины, вызвавшія появленіе ихъ, указываетъ на послѣдствія, которыя они за собой влекутъ, и пристально вглядывается, главнымъ образомъ, во внутреннюю жизнь всякой данной эпохи. Объясняя происхожденіе, развитіе и превратность судебъ племенъ, изъ которыхъ съ теченіемъ вѣковъ образовалась португальская національность, Геркулано подробно останавливается на экономической, политической и соціальной организаціи Португаліи. Принявшись писать исторію Португаліи, Геркулано вдохновляется лишь единственнымъ побужденіемъ — историческою истиной; ничто иное не руководитъ имъ — ни самолюбіе, ни патріотизмъ, ни интересы партіи; онъ не льститъ никому — ни королямъ, ни народу. Предпославъ труду своему обширное, изящное и ученое введеніе, Геркулано начинаетъ его собственно съ XII вѣка и доводитъ до половины XIII вѣка. Охвативъ, такимъ образомъ, болѣе чѣмъ вѣковой періодъ, — съ воцаренія АльфонсаЭнрикеца I до смерти Альфонса III, — историкъ набрасываетъ намъ великолѣпную картину все яснѣй и яснѣй изъ средневѣковаго тумана вырисовывающейся лузитанской національности. Этотъ наиболѣе важный и интересный періодъ португальской исторіи знаменуется безпрерывною борьбой и внутри, и внѣ страны: внутри — крестьянъ съ сеньорами, сеньоровъ между собой и королей съ духовенствомъ, а извнѣ — войной съ маврами, съ мятежными жителями Галиціи и съ могущественными испанцами.
Къ сожалѣнію, Геркулано, — по какой причинѣ, неизвѣстно, — вдругъ прервалъ начатый имъ капитальный трудъ. Конечно, не изъ-за недостатка читателей, такъ какъ первые томы его исторіи выдержали въ короткое время четыре изданія. Весьма возможно, что нѣкоторое вліяніе на рѣшеніе его имѣли безконечныя непріятности, клеветы и угрозы, обрушившіяся на него градомъ при появленіи его книги со стороны разныхъ обскурантовъ, въ особенности же католическаго духовенства. Болѣе всего преисполнилось послѣднее негодованіемъ противъ отрицанія историкомъ извѣстной традиціи, будто Альфонсу-Энрикецу передъ знаменитымъ сраженіемъ съ маврами при Урикѣ въ 1139 г. явился благословившій его Спаситель и предсказалъ ему славную побѣду. Геркулано взглянулъ на это преданіе какъ на легенду, и этого было достаточно, чтобы большая часть духовенства накинулась на историка съ ругательствами и всевозможными инсинуаціями, и кругомъ него загорѣлась непристойная полемика, по пріемамъ и клеветническимъ нападкамъ на личность писателя напомнившая грустный эпизодъ Бокажа съ «Новою Аркадіей». Не было недостатка въ клеветникахъ, утверждавшихъ печатно, будто Геркулано сталъ писать португальскую исторію, имѣя затаенною цѣлью загрязнить славу родины и продать независимость отечества; а съ церковныхъ каѳедръ громили его еретикомъ и безбожникомъ. Плохо бы пришлось ему, еслибъ онъ жилъ во времена инквизиціи: не миновалъ бы онъ костра, на которомъ погибъ злосчастный драматургъ Сильва. Но Геркулано храбро защищался противъ сыпавшихся на него насмѣшекъ, оскорбленій и клеветъ, а осмѣлившимся угрожать ему онъ отвѣтилъ слѣдующими надменно-презрительными словами: «Если общественная власть не въ силахъ охранять личную безопасность гражданъ, пусть этимъ послѣднимъ разрѣшатъ прибѣгнуть къ собственной защитѣ. Что же касается Якововъ Клемановъ, то ихъ появленіе непремѣнно обусловливается искреннимъ убѣжденіемъ, доходящимъ до иступленія и фанатизма, но немыслимо тамъ, гдѣ убѣжденія — спекуляція. Чтобы быть Яковомъ Клеманомъ еще не достаточно съумѣть убить, — нужно съумѣть и самому умереть».
Вѣрно ли наше предположеніе, или нѣтъ, о причинѣ побудившей историка бросить начатый имъ трудъ, — такъ или иначе, но, во всякомъ случаѣ, Геркулано прекратилъ работу и удалился въ деревенское уединеніе близъ Сантарема, гдѣ и занимался плантаціей оливъ.
О Геркулано нельзя сказать того, что мы говорили объ Альмейдѣ Гарретѣ, что онъ родился подъ необычайно счастливою звѣздой, какъ разъ въвремя. Напротивъ того, Геркулано представляетъ собою типъ совершенно неподходящій къ нынѣшнему вѣку. Не смягчаемая ничѣмъ строгость, суровость, рѣзкая откровенность, цѣльность его характера и непреклонность убѣжденій плохо гармонируютъ съ полутѣнями, полукрасками, всяческими компромиссами и снисходительностью нашихъ дней. Гордость, просвѣчивающая во всѣхъ его дѣйствіяхъ, — великое качество и, вмѣстѣ съ тѣмъ, недостатокъ Геркулано. Напрасно крайне благосклонный къ славному историку король донъ Педро Y посѣтилъ его въ скромномъ его жилищѣ и упрашивалъ принять изъ рукъ его орденъ de la Torre de Espada, — Геркулано отказался, говоря, что онъ родился плебеемъ и желаетъ и умереть таковымъ. Напрасно избиратели въ 1841 г. предлагали ему выбрать его въ депутаты, — онъ и имъ отказалъ. Безъ всякихъ усилій и стараній съ его стороны, только давъ на то свое согласіе, онъ могъ бы сдѣлаться депутатомъ, пэромъ, министромъ, титуловаться виконтомъ, какъ Гарретъ, или маркизомъ и герцогомъ, и украсить грудь любыми орденами — и онъ отказался отъ всего, даже отъ славы!
Бросивъ писать и удалившись добровольно въ деревенское уединеніе, юнъ жаждалъ одного — покоя и забвенія. Самъ Геркулано писалъ по этому поводу слѣдующее одному изъ своихъ друзей: «Самое страстное мое желаніе теперь — полное, безусловное забвеніе. Тотъ день, когда имя мое почему-либо мелькнетъ въ печати, — несчастный для меня день: словно незримыя ножницы разрѣзаютъ нѣсколько или много тѣхъ нитей забвенія, которыя въ одиночествѣ моемъ я тку кругомъ себя».
Выдѣляясь среди остальныхъ современныхъ ему португальскихъ литераторовъ оригинальностью таланта и научнымъ авторитетомъ, Геркулано удалось основать школу и имѣть многочисленныхъ учениковъ и послѣдователей. И если про кого-либо можно сказать, что слогъ рисуетъ человѣка, то это именно про него: слогъ его удивительно сжатый, точный, догматичный, цѣльный и ясный. Хотя, какъ мы видѣли, литературныя заслуги Геркулано весьма многосторонни и онъ всюду — въ поэзіи, въ драмѣ, въ беллетристикѣ и въ исторіи — занимаетъ одно изъ перворазрядныхъ мѣстъ, звучностью и легкостью стиха равняется съ Бокажемъ, чистотой и правильностью языка — съ Филинто, знаніемъ сцены — съ Гарретомъ, а въ беллетристикѣ даже превосходитъ, за исключеніемъ Кастелло Бранка, всѣхъ своихъ современниковъ, но, все-таки, онъ прежде всего и больше всего историкъ. Это его наиболѣе прочная слава въ португальской литературѣ.
Мендесъ Леаль — одновременно лирикъ, драматургъ, беллетристъ, критикъ, философъ, академикъ, историкъ, біографъ, публицистъ, парламентскій ораторъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, занималъ высокій административный постъ — должность министра иностранныхъ дѣлъ. Подобное разнообразное примѣненіе таланта, свойственное, какъ мы уже имѣли случай замѣтить, многимъ португальскимъ писателямъ, наприм., Маседо, Гаррету, Геркулано и друг., находитъ себѣ объясненіе не столько, конечно, въ врожденной этимъ португальскимъ литераторамъ универсальности таланта, сколько въ болѣе скромныхъ причинахъ; такъ, наприм., оно стоитъ въ зависимости отъ незначительности тамошняго литературнаго рынка, гдѣ большая производительность даетъ лишь скудные матеріальные результаты. Какъ бы то ни было, 15 толстыхъ томовъ, которые получатся, если собрать всѣ произведенія Мендеса Леа ля, доказываютъ, во всякомъ случаѣ, необычайное его трудолюбіе.
Хозе да Сильва Мендесъ Леаль (Jose da Silva Mendes Leal) родился въ Лиссабонѣ 18 октября 1820 года. Онъ сынъ бѣднаго учителя музыки, не имѣвшаго средствъ дать ему хорошее образованіе, и Мендесъ Леаль всѣмъ рѣшительно обязанъ одному себѣ — упорному и неутомимому своему трудолюбію, прилежанію и преодолѣвавшей всѣ преграды энергіи. Съ людьми случается иногда то же, что бываетъ и съ рѣками: самыя большія изъ нихъ имѣютъ часто самые незначительные источники. Благодаря выдающемуся таланту и неусыпному труду, Мендесъ Леаль съумѣлъ добиться громкаго имени, какъ драматургъ и лирическій поэтъ, сдѣлался членомъ академіи наукъ лишь благодаря обширнымъ своимъ знаніямъ, сталъ во главѣ національной библіотеки, отличился въ парламентскихъ преніяхъ и занялъ видное мѣсто въ администраціи. Мендесъ Леаль не ограничился сотрудничествомъ въ чисто-литературныхъ журналахъ, а писалъ въ ежедневныхъ политическихъ газетахъ бойкія и талантливыя статьи, не разъ производившія большую сенсацію, вызвавшія парламентскіе кризисы и паденія министерствъ. Своею публицистическою дѣятельностью Мендесъ Леаль пробилъ себѣ путь въ административныя сферы, такъ какъ обратившія на него всеобщее вниманіе статьи открыли ему двери въ палату народныхъ представителей. Ставъ министромъ, — хотя въ министрѣ часто просвѣчиваетъ поэтъ, — Мендесъ Леаль усердно продолжалъ заниматься и литературой.
Не останавливаясь на его административной дѣятельности, скажемъ лишь мимоходомъ, что въ этомъ отношеніи онъ меньше блисталъ послѣдовательностью, чѣмъ безупречною честностью.
Мендесъ Леаль — превосходный лирическій поэтъ. Съ золотаго вѣка Камоэнса португальская лира не издавала столь нѣжныхъ и гармоничныхъ звуковъ, какъ у него. Въ искреннихъ, красивыхъ и задушевныхъ стихахъ воспѣваетъ онъ славу, традиціи и вѣрованія своей родины. Чувство, образы, обороты рѣчи, — все носитъ у него печать національности. Между лучшими стихотвореніями его выдаются: А alcachobra, написанное на старинное народное повѣрье, No alto da Asuda, считающееся образцомъ описательной поэзіи. Но стихотвореніе, доставившее Мендесу Леалю наибольшую популярность, какъ поэту, озаглавлено: О pavilhâ о negro (Черный флагъ). Негроторговческій корабль Charles et Georges былъ взятъ въ море портутугальскимъ бригомъ и отведенъ въ лиссабонскій портъ, а французская эскадра не только позволила себѣ увести его оттуда, но Наполеонъ III потребовалъ еще съ португальцевъ денежное вознагражденіе. Этотъ актъ ничѣмъ не оправдываемаго насилія вызвалъ въ Португаліи единодушный громкій взрывъ общественнаго негодованія. Прекрасное и энергичное стихотвореніе Мендеса Леаля явилось вѣрнымъ отголоскомъ чувства общественнаго негодованія и имѣло поэтому такой выдающійся успѣхъ. Впрочемъ, почти всѣ лирическія стихотворенія Мендеса Леаля вызываютъ обыкновенно въ читающей публикѣ, и особенно въ молодежи, большой восторгъ. Нельзя, однако, не пожалѣть о томъ, что, при богатой фантазіи, при обладаніи легкимъ, звучнымъ стихомъ и при глубокомъ знаніи языка, Мендесъ Леаль, также какъ и Бокажъ, не далъ ни одного большаго эпическаго произведенія, хотя, наприм., оды его Васко де-Гама и Къ Карлу-Альберту, несомнѣнно, обнаруживаютъ въ талантѣ поэта всѣ необходимыя данныя для достиженія блестящихъ результатовъ въ эпическомъ жанрѣ.
Мендесъ Леаль много занимался переводами. Съ греческаго онъ перевелъ Иліаду, затѣмъ переводилъ немало съ итальянскаго и даже — что очень удивительно — кое-что съ испанскаго, именно изъ Эспронседы. Хотя Мендесъ Леаль болѣе выдавался какъ лирикъ, но и какъ драматургъ онъ имѣлъ значительный успѣхъ. Посвятивъ себя предпочтительно театру, онъ поставляетъ туда массу вещей. Впрочемъ, среди всей плеяды молодыхъ писателей, набросившихся на театръ послѣ Альмейды Гаррета и ихъ достаточно незначительныхъ произведеній, больше бьющихъ на эффектъ, чѣмъ отличающихся какимъ-либо національнымъ отпечаткомъ, Мендесъ Леаль наиболѣе талантливый и выдающійся драматургъ. Онъ, какъ и Альмейда Гарретъ, старается популяризовать въ своихъ драмахъ и комедіяхъ историческія событія и народныя традиціи. Но и у него, за исключеніемъ такихъ дѣйствительно прекрасныхъ бытовыхъ драмъ, какъ Os homens de marmora (Мраморные люди), ВеДго и А Escala social (Общественная лѣстница), попадается немало и слабыхъ вещей. За то только чти названныя три произведенія даютъ ему право на занесеніе его имени въ исторію театра рядомъ съ Жиль Висенте и Альмейдой Гарретомъ.
Os homens de marmora — умно задуманная и прекрасно выполненная картина современныхъ нравовъ, а Педро имѣетъ еще, кромѣ того, и біографическій интересъ, такъ какъ герой пьесы — снимокъ съ самого автора. Педро — бѣдный поэтъ, который день и ночь, безъ отдыха и перерыва, борется долгіе годы съ разными матеріальными невзгодами и съ апатіей публики, пока, наконецъ, силой таланта и упорнаго труда не добивается успѣха какъ въ литературѣ, такъ и въ административной сферѣ. Escala social — самое лучшее, наиболѣе широко задуманное драматическое произведеніе Мендеса Леаля. И, тѣмъ не менѣе, несмотря на несомнѣнныя достоинства трехъ названныхъ драмъ, собственно комедія еще болѣе породила къ таланту автора. Такъ, наприм., легкая его комическая бездѣлушка Curar saudades имѣла шумный и заслуженный успѣхъ; въ ней масса блестящаго остроумія, тонкаго вкуса и шутливости.
Какъ біографъ и историкъ, Мендесъ Леаль весьма зауряденъ; но какъ беллетристъ заслуживаетъ нѣкотораго вниманія. Наилучшими его повѣстями считаются Саіамаг и Um sonho do vida (жизненный сонъ). Въ повѣсти своей Саіамаг Мендесъ Леаль, слѣдуя примѣру Геркулано, взялъ историческій сюжетъ — эпизодъ изъ войны Бразиліи съ Голландіей въ XVIII вѣкѣ — и справился съ нимъ весьма умѣло; нравы и характеры того времени типичны и согласны съ историческою правдой, а діалоги и описанія живы и ярки. Главную заслугу Um sonho do vida составляетъ простота замысла и изящество изложенія, самый же сюжетъ весьма баналепъ и избитъ: это — нѣчто вродѣ нѣмецкой баллады, переложенной на португальскую прозу.
Мендесъ Леаль былъ какъ-то особенно чувствителенъ къ критикѣ и плохо ее переносилъ. А добросовѣстная критика не могла бы не указать ему на весьма замѣтныя неровности въ его талантѣ, находящія себѣ объясненіе какъ въ чрезмѣрной его плодовитости, такъ и въ томъ, что онъ ужь слишкомъ разбрасывался и не совсѣмъ вѣрно понималъ свое призваніе. По свойствамъ своего таланта онъ, несомнѣнно, болѣе всего лирическій поэтъ, а, между тѣмъ, посвятилъ себя предпочтительно театру, да и тутъ комическій жанръ ближе подходитъ къ нему, а онъ написалъ десять драмъ на одну комедію. Литераторъ по призванію и наклонностямъ, онъ истратилъ много силъ на публицистическую и парламентскую борьбу.
Но, во всякомъ случаѣ, трудолюбіе этого превосходнѣйшаго лирическаго поэта, пріобрѣвшаго себѣ также историческими своими драмами и бытовыми комедіями имя выдающагося драматурга, просто изумительно. Безъ отдыха и перерыва переходитъ онъ отъ литературныхъ занятій къ министерскимъ и парламентскимъ трудамъ, и только кое-когда развѣ позволитъ себѣ одно развлеченіе: послушать музыку, которую онъ страстно любитъ.
Кастелло Бранко (Castello Branco), родившійся въ Лиссабонѣ 10 марта 1826 года и умершій весною нынѣшняго года (въ послѣднее время онъ ослѣпъ и, въ отчаяніи, покончилъ свою жизнь выстрѣломъ изъ револьвера), обладаетъ, также какъ и Мендесъ Леаль, весьма многостороннимъ талантомъ: онъ былъ и драматургъ, и лирическій поэтъ, и сатирикъ, и богословъ, и беллетристъ. Впрочемъ, его популярность и извѣстность, — а онѣ весьма велики, — всецѣло зиждятся на его беллетристическихъ произведеніяхъ, въ поразительною вѣрностью передающихъ картины современнаго быта.
Въ исторіи португальской литературы XIX в. особенно выдаются имена трехъ писателей, слава которыхъ прочностью своею превзойдетъ славу всѣхъ остальныхъ современныхъ писателей, это: Альмейда Гарретъ, положившій въ Португаліи начало самобытнаго національнаго театра, Геркулало — исторіи и Кастелло Бранко — современной бытовой повѣсти. У послѣдняго еще то преимущество передъ двумя первыми, что Альмейда Гарретъ, имѣлъ хоть предшественника въ лицѣ Жиля Висенте, Геркулано — въ лицѣ Хуана де-Барроса, а Кастелло Бранко первый ввелъ въ Португалію современную бытовую новеллу.
Дѣтство и первая молодость популярнаго беллетриста не оставили въ немъ пріятныхъ воспоминаній, такъ какъ, раздѣляя судьбу Эмиля Жирардена по отношенію къ родителямъ, онъ былъ лишенъ тѣхъ нѣжныхъ заботъ и попеченій, которыя окружаютъ другихъ, болѣе счастливыхъ дѣтей. Въ ранней юности Кастелло Бранко, также какъ и Викторъ Гюго, и Ламартинъ, имѣлъ легитимистскія наклонности и симпатіи, но впослѣдствіи держалъ себя внѣ всякихъ партій и, исключительно предавшись литературѣ, никогда не занималъ никакихъ должностей и мѣстъ. Весьма болѣзненный съ виду, юнъ въ первой молодости долго былъ, какъ и Эспронседа, игрушкой своихъ страстей, но потомъ остепенился и удалился въ деревню, въ уединеніе.
Кастелло Бранко былъ чрезвычайно трудолюбивъ и до того плодовитъ, что написалъ свыше 200 томовъ повѣстей, весьма обогатившихъ прижимистаго его издателя; самъ же онъ остался такимъ же необезпеченнымъ, какимъ былъ и до того. Эта чрезмѣрная плодовитость составляетъ и главный его недостатокъ, потому что, вслѣдствіе спѣшной работы, въ произведеніяхъ его, конечно, является нѣкоторая недодѣланность, монотонность и встрѣчаются повторенія.
Кастелло Бранко сотрудничалъ также въ разныхъ газетахъ Опорто и Лиссабона, но публицистическія статьи его довольно заурядны.
Онъ также много переводилъ съ французскаго, напр., Le génie du christianisme, Les martyrs — Шатобріана и т. п. Какъ поэтъ и драматургъ, онъ не оказалъ значительныхъ услугъ отечественной литературѣ, плаксивая и сантиментальная муза его ничѣмъ не выдается. Тоже можно сказать и о его сатирахъ и историческихъ новеллахъ. Выдающаяся заслуга его, какъ мы уже говорили, — созданная имъ въ Португаліи современная бытовая повѣсть, которой до него тамъ вовсе не было, а пробавлялись тамъ все больше переводами, подражаніями и копіями съ иностранныхъ образцовъ, особенно съ французскихъ. Всѣ же произведенія Кастелло Бранна носятъ національный отпечатокъ. Онъ, если можно такъ выразиться, самый португальскій писатель изъ всѣхъ современныхъ ему писателей. Тотъ, кто желаетъ изучить португальскій народъ и португальское общество со всѣми свойственными ему особенностями, пороками и добродѣтелями, нравами и обычаями, стремленіями и заботами и современнымъ соціальнымъ положеніемъ страны, пусть прочтетъ повѣсти Кастелло Бранка. Событія, характеры, мѣстность, колоритъ, рисунокъ, всякая подробность, — все у него чисто-португальское. У Кастелло Бранка — тонкій наблюдательный умъ; онъ хорошо изучилъ общество, въ которомъ вращается, и съ фотографическою точностью рисуетъ въ своихъ очеркахъ какъ высшіе, такъ и низшіе слои общества, проникая всюду: въ тюрьмы, въ школы и студіи художниковъ, въ старинные замки провинціальныхъ гидальго, въ золоченные кабинеты министровъ и въ скромныя хижины крестьянъ. Особенно достается отъ. него разжирѣвшимъ капиталистамъ Опорто, надменнымъ и тщеславнымъ, стремящимся купить себѣ дворянство и титулъ бароновъ. Эти новоиспеченные бароны — вчерашніе торгаши, сегодняшніе аристократы, чаще всего служатъ мишенью его нападокъ и ироніи. Онъ хорошій психологъ и, изучивъ человѣческое сердце, описываетъ его такимъ, какимъ оно и есть на самомъ дѣлѣ, со всѣми его странностями, непослѣдовательностью и вѣчными иллюзіями.
Кастелло Бранко не писалъ большихъ романовъ, а только маленькіе очерки. Но, къ сожалѣнію, при всѣхъ своихъ достоинствахъ, очерки Кастелло Бранка, — эти вѣрныя картины современныхъ нравовъ, — изобилующіе легкими и пикантными діалогами и прекрасными описаніями, отличающіеся гибкимъ и изящнымъ слогомъ и оригинальностью вымысла, совершенна лишены какой-бы то ни было выдержанной тенденціи или идеи и опредѣленнаго, стойкаго міросозерцанія. Напротивъ того, взгляды и мнѣнія автора часто сбивчивы, а иногда даже прямо противорѣчивы въ разныхъ его повѣстяхъ. Мысль его не беретъ высокаго полета. Главная цѣль его — пріятно занять читателя, чего онъ вполнѣ и достигаетъ.
Въ послѣднее время въ Португаліи, какъ мы уже говорили, появилось особенно много поэтовъ и въ числѣ ихъ не мало талантливыхъ, наприм., Квенталъ, Араухо, Хоао де-Деусъ и друг.; извѣстными и популярными считаются также Гомесъ де-Аморимъ, Агостино д’Орнелласъ и Томасъ Рибеиро. Послѣдній родился въ 1831 г., въ весьма достаточной семьѣ, нѣкоторые члены которой еще и раньше пописывали стихи. Дѣтство свое То"асъ Рибеиро провелъ въ живописнѣйшей мѣстности.
Въ университетѣ онъ слушалъ курсъ юридическихъ наукъ. По политическимъ убѣжденіямъ Рибеиро — радикалъ. Вдохновеніе свое онъ почерпаетъ въ двухъ источникахъ: человѣчество и отчизна, и поклоняется двумъ святынямъ: независимости и любви къ ближнему. Выступилъ онъ на литературное поприще сборникомъ, озаглавленнымъ Sons que passant, имѣвшимъ значительный успѣхъ. Рибеиро вообще чрезвычайно популяренъ въ публикѣ и среди общества, изданія его стихотвореній быстро расходятся другъ за другомъ. Ко всему прочему, онъ еще прекраснѣйшій чтецъ стиховъ и владѣетъ замѣчательно пріятнымъ голосомъ.
Стихотворенія Рибеиро выдаются соединеніемъ правильнаго, изящнаго языка съ оригинальностью, выразительностью, простотой и искренностью стиха и отсутствіемъ всякой аффектаціи и вычурности. Кромѣ того, онъ еще одаренъ замѣчательнымъ описательнымъ талантомъ, и въ этомъ отношеніи трудно представить себѣ что-нибудь болѣе совершенное первыхъ строфъ стихотворенія его Азидга. Томасъ Рибеиро обогатилъ португальскую литературу и двумя поэмами, изобилующими многими литературными красотами: А Delfina do mal и Bon Jaime. Въ первой онъ воспѣлъ любовь къ ближнему, во второй — родину, причемъ не преминулъ сдѣлать сильныя вылазки противъ Испаніи, такъ какъ и Рибеиро принадлежитъ къ ярымъ противникамъ проекта иберійскаго единства.
Агостино д’Орнелласъ прославился превосходнымъ переводомъ Фауста Гёте (переводъ Кастильо того же Фауста, появившійся въ 1872 г., оказался весьма неудовлетворительнымъ).
Гомесъ де-Аморимъ, горячій почитатель и лучшій другъ Гаррета, умершаго на его рукахъ, прекрасную біографію котораго онъ написалъ въ 3 томахъ, — весьма талантливый лирикъ, выдающійся романистъ и драматургъ. Многіе изъ его драмъ переведены по-французски.
Для полноты картины, скажемъ въ заключеніе нѣсколько словъ и о женщинахъ-писательницахъ въ Португаліи.
Уже въ XVI и XVII вѣкахъ португальскія хроники называютъ имена нѣкоторыхъ женщинъ, выдававшихся поэтическимъ талантомъ или ученостью. Такъ, наприм., Хуана де-Вацъ, основательно знавшая греческій, латинскій и европейскіе языки и писавшая стихи; Паула Висенте, дочь прославленнаго основателя португальскаго театра, о которой передаютъ, что она помогала отцу въ его «autos» и сама писала комедіи, впрочемъ, не дошедшія до насъ; донья Бернарда Феррейра, прозванная почитателями ея десятою музой и четвертою граціей и восхваляемая Лопе-де-Вега за ея португальскіе, испанскіе и итальянскіе стихи. А позже донья Изабелла де-Кастра, Маріана Алкофорада, Маріана Пиментель, Франциска де-Коста и друг.
И въ нынѣшнее время газеты Лиссабона, Опорто и Ріо-Жанейро часто съ похвалой отзываются о стихахъ, повѣстяхъ и комедіяхъ разныхъ писательницъ, напр., Матильды Васконселлосъ, Маріи Прата, Пелегрины Сузы и друг. Но изъ португальскихъ писательницъ прошлыхъ и теперешнихъ временъ наиболѣе выдающеюся считается донья Леонора де-Альмеида, маркиза де-Алорно, а по мужу графиня Оэнхаузенъ, извѣстная въ литературѣ подъ аркадскимъ прозвищемъ Альсипы. Она единственная почти слава португальской аристократіи въ XIX вѣкѣ. Въ послѣднее время все выдающееся по уму и таланту въ Португаліи идетъ прямо и непосредственно изъ низшихъ классовъ народа, а не изъ дворянства, такъ что поневолѣ задаешь себѣ вопросъ, куда же дѣвались.потомки храбрыхъ рыцарей, изгнавшихъ мавровъ, смѣлыхъ и отважныхъ мореплавателей, открывшихъ новыя страны свѣта, и разныхъ ученыхъ и государственныхъ дѣятелей? Куда, въ какія сферы мы бы ни направили свои взоры — въ литературныя, научныя, административныя или военныя — всюду мы видимъ однихъ лишь плебеевъ. Музинхо де-Сильвеира, самый выдающійся дѣятель по насажденію общественныхъ реформъ, Эстебанъ, первый парламентскій ораторъ и властелинъ трибуны, Франциско де-Санъ-Луисъ, наиболѣе образованный изъ епископовъ, посвятившій себя защитѣ и пропагандѣ новыхъ идей, экономистъ Оливеръ Маррека, Бокажъ, Филинто, Гарретъ, Геркулано, Кастильо, Мендесъ Леа ль, Кастелло Бранко, — всѣ вышли изъ безвѣстныхъ рядовъ толпы. Это явленіе объясняетъ въ нѣкоторомъ смыслѣ и радикальную перемѣну въ учрежденіяхъ и нравахъ португальскаго общества.
Несчастье, обрушившееся на семью Леоноры де-Альмеиды, когда она еще была ребенкомъ, много способствовало тому, что молодая дѣвушка очень рано занялась поэзіей и литературой. Отецъ ея, только что готовившійся отправиться къ занимаемой имъ должности посланника при дворѣ Людовика XV, былъ арестованъ и заключенъ въ тюрьму по подозрѣнію въ учаетіи въ заговорѣ 3 сентября 1758 г. Дочь его Леонора, которой тогда не было еще полныхъ восьми лѣтъ (родилась она 31 октября 1750 г.), попала съ матерью и сестрой въ монастырь. Въ этомъ заключеніи ей суждено было провести цѣлыхъ 18 лѣтъ, до восшествіи на престолъ доньи Маріи La Piadosa, открывшей двери тюрьмы многочисленнымъ жертвамъ маркиза де-Помбаля. Въ безмолвныхъ стѣнахъ кельи, гдѣ изъ-за гордой и неподатливой натуры своей Леонорѣ де-Альмеидѣ пришлось испытывать не мало гоненій и притѣсненій, — грусть и одиночество вложили ей лиру въ руки. Обогативъ въ монастырѣ свой умъ познаніями и углубившись въ изученіе отечественныхъ, а также греческихъ и латинскихъ классиковъ, молодая поэтесса рано начала писать стихи. Изъ всѣхъ оставшихся послѣ нея многочисленныхъ поэтическихъ произведеній наиболѣе прочувствованныя, менѣе всѣхъ грѣшащія аффектаціей и риторикой относятся именно ко времени ея пребыванія въ монастырѣ. Здѣсь же ей представился случай познакомиться съ Филинто, Бокажемъ и другими вліятельными членами «Аркадіи», которые очень восхищались ею и ея поэтическимъ талантомъ. Упомянутымъ случаемъ явились такъ называемые «outeiros», т.-е. происходившія, отъ времени до времени, въ дворахъ женскихъ монастырей поэтическія состязанія или нѣчто вродѣ литературныхъ турнировъ, начинавшихся съ заката солнца и продолжавшихся до глубокой ночи. Эти «outeiros» еще не совсѣмъ исчезли послѣ 1832 г., такъ какъ Кастелло Бранка передаетъ намъ въ одной изъ своихъ повѣстей, что онъ самъ присутствовалъ на такомъ оригинальномъ литературномъ празднествѣ въ монастырѣ Санта-Клара въ Опорто. Къ назначенному дню стекались со всѣхъ сторонъ лучшіе поэты, собиралось много, народа, а монахини за рѣшетчатыми окнами говорили заранѣе подготовленные, или же только что пришедшіе имъ на умъ нѣсколько строкъ стиховъ, служившихъ темой для импровизаціи сонетовъ, элегій и разныхъ куплетовъ. Наиболѣе отличившіяся въ поэтическомъ состязаніи вознаграждались, обыкновенно благосклонно расположенною аудиторіей, сыпавшимся на нихъ дождемъ конфектъ и сладостей и шумными апплодисментами, сопровождаемыми смѣхомъ и свистками. Послѣдній способъ выражать свое одобреніе, т.-е. смѣхъ и свистки, показался бы намъ нѣсколько страннымъ, но въ Португаліи онъ означаетъ высшую степень энтузіазма и восторга. «Outeiros» совпадали обыкновенно съ какимъ-нибудь счастливымъ событіемъ или торжествомъ, и для забавы народа, явившагося съ музыкой и пѣніемъ, зажигались огни и устраивались фейрверки, которые еще болѣе усиливали возбужденіе и радостные возгласы зрителей.
Выйдя на свободу изъ монастыря 25 лѣтъ и явившись при португальскомъ дворѣ, Леонора де-Альмеида затмила здѣсь всѣхъ придворныхъ дамъ блестящимъ умомъ и красотой. Про нее можно было бы повторить сказанное однимъ царедворцемъ о герцогинѣ д’Эстампъ, фавориткѣ Франциска I: «Она была самая красивая женщина между наиболѣе умными, и самая умная между наиболѣе красивыми женщинами». Всѣмъ многочисленнымъ искателямъ ея руки предпочла она графа Оэнгаузена-Грэмбурга, двоюроднаго брата владѣтельнаго германскаго герцога Шаумбургъ-Липпе. Уѣхавъ съ мужемъ въ Вѣну, она и тамъ продолжала заниматься поэзіей и литературная ея извѣстность только росла. Послѣ смерти мужа маркиза де-Алорно вернулась въ Португалію, гдѣ салонъ ея сдѣлался центромъ для всего выдающагося въ странѣ по наукѣ, литературѣ и искусствамъ. Тогда же открыла она на собственныя средства школу для дѣвочекъ и сама стада во главѣ школы. Но, къ сожалѣнію, ей пришлось скоро бросить начатое дѣло, такъ какъ страхъ передъ вторженіемъ французскихъ войскъ въ Португалію въ 1808 г. заставилъ ее удалиться въ Англію. Объ этомъ періодѣ ея жизни до 1814 г., когда она окончательно вернулась въ Португалію, продолжая заниматься литературой до послѣднихъ дней, и уже въ преклонномъ возрастѣ, 89 лѣтъ отъ роду, умерла здѣсь 17 окт. 1839 г., — сказано очень глухо въ ея біографіи, составленной, повидимому, ея дочерьми, весьма скупыми на свѣдѣнія, касающіяся жизни и литературной дѣятельности ихъ матери, а взамѣнъ того пропечатавшихъ подробную и пространную генеалогію высокородовитой поэтессы. Аристократическіе потомки ея не поняли, повидимому, что въ литературѣ какой-нибудь удачный сонетъ цѣнится выше самаго блестящаго генеалогическаго дерева.
Дочери маркизы де-Алорно озаботились издать полное собраніе сочиненій своей матери. Отличительную черту поэзіи маркизы де-Алорно составляетъ богатая, цвѣтистая фантазія и содержательность, особенно же нѣкоторыхъ басенъ и мелкихъ стихотвореній. Но за то языкъ ея и способъ выраженія, преимущественно же въ послѣдующихъ годахъ, загромождены постоянными обращеніями къ миѳологіи; склонность ея къ риторикѣ и аффектаціи тоже много портитъ ея произведенія. Впрочемъ, слишкомъ обвинять ее за это нельзя, такъ какъ нѣкоторая аффектація и риторичность были въ духѣ того времени.
Маркиза де-Алорно оставила также много переводовъ и даже слишкомъ много, такъ какъ стихъ ея нѣсколько прозаиченъ и не отличается ни силой, ни изяществомъ. Переводила она съ латинскаго и греческаго, съ нѣмецкаго, французскаго, итальянскаго и англійскаго языковъ.
По своимъ политическимъ убѣжденіямъ, несмотря на то, что сама она пробыла въ заключеніи 18 лѣтъ, маркиза де-Алорно стояла за старый порядокъ и возставала противъ принциповъ французской революціи 1789 г. Но, тѣмъ не менѣе, она поддерживала дружескія отношенія со многими соотечественниками, столь же вольнодумными, какъ Филинто; да и въ собственныхъ произведеніяхъ, если внимательно вчитаться въ нихъ, увидишь кое-что плохо согласующееся съ излюбленнымъ ею режимомъ. Дѣло въ томъ, что при восшествіи на престолъ дона Хуана VI революціонный духъ уже глубоко проникъ въ интеллигентные классы, и, преслѣдуемая въ оффиціальныхъ сферахъ, свобода мысли прокладывала себѣ всюду путь, и иногда даже самымъ неожиданнымъ образомъ, при содѣйствіи наиболѣе рьяныхъ ея противниковъ.
Въ произведеніяхъ маркизы де-Алорно больше непосредственности, чѣмъ искусства, больше таланта, чѣмъ вдохновенія; она менѣе заботилась о формѣ, чѣмъ о содержаніи, и менѣе думала о славѣ, чѣмъ просто желала излить свои чувства. Несмотря на многочисленные недостатки, она, все-таки, самая выдающаяся поэтесса своей родины и имѣла бы еще большее литературное значеніе, еслибъ была менѣе аффектирована, риторична и не испещряла такъ сильно всѣ свои произведенія миѳологическими именами и ссылками.