Попался (Новиков-Прибой)
| Попался |
| Дата создания: 1913, опубл.: 1914[1]. Источник: А. С. Новиков-Прибой. Собрание сочинений в 5 томах. — М.: Правда, 1963. — Т. I. — С. 72—76. |
Матрос второй статьи Круглов, небольшой, тощий, в темно-серой шинели и желтом башлыке, выйдя из экипажа на двор, остановился. Посмотрел вокруг. Просторный двор, обнесенный высокой каменной стеной, был пуст. В воздухе чувствовался сильный мороз. Солнце, не успев подняться, уже опускалось, точно сознавая, что все равно не согреть холодной земли. Чистый, с голубоватым отливом, снег искрился алмазным блеском. Огромное красное здание экипажа покрылось седым инеем.
Круглов широко улыбнулся, хлопнул себя по бедрам и, подпрыгнув для чего-то, точно козел, быстро побежал к кухне, хрустя снегом.
— Как, браток, приготовил? — войдя на кухню, спросил он у кока, беспечно стоявшего около камбуза с дымящеюся цигаркой в зубах.
— За мешком стоит, — равнодушно ответил тот, кивнув головой в угол.
Круглов вытащил из указанного места котелок, наполненный остатками матросского супа, и, увидев, что суп без жира, упрекнул:
— Не подкрасил, идол!
— Это за семишник-то? — усмехнувшись, спросил кок.
— Рассуди, воловья голова, жалованье-то какое я получаю…
— Это меня не касается.
— Не для себя ведь я… А ежели с тобою этакое приключится…
— Со мною?
— Да.
Кок, сытый и плотный, сочно заржал.
— Приключится? Скажешь тоже! Ах ты, недоквашенный! Лучше плати-ка скорее, а то ничего не получишь.
Обиженный и недовольный Круглов отдал коку две копейки, спрятал котелок под полу шинели и, поддерживая его через карман левой рукой, вышел на двор. Благополучно миновал дежурных, стоящих у ворот. На улице встречались матросы, женщины, штатские. Разговоры, лай собак, скрип саней, стук лошадиных копыт, хлопанье дверей — все это наполняло воздух глухими звуками жизни.
Весело шел Круглов, поглядывая по сторонам и стараясь не расплескать супа. Но, свертывая с главной улицы в переулок, он столкнулся с капитаном второго ранга Шварцем, вышедшим из-за угла. Офицер был известен своею строгостью, и матрос, увидев его, невольно вздрогнул. Быстро взмахнул правую руку к фуражке, а другую машинально дернул из кармана, облив супом черные брюки.
— Эй, как тебя, что это ты пролил? — остановившись, спросил Шварц.
Матрос тоже остановился, смущенно глядя на офицера и не зная, что сказать.
— Почему же не отвечаешь?
— Жидкость, ваше высокоблагородье…
— Что?..
— Виноват… это… это… — забормотал Круглов и, словно подавившись словами, замолк.
Приблизившись, офицер откинул полу его шинели.
— Ах, вот что у тебя!
А в карманах нащупал куски хлеба.
Матросу стало жарко, точно он попал в натопленную баню.
— Твой билет! — сердито крикнул офицер, обсасывая обледеневшие усы.
Круглов покорно отдал ему маленькую квадратную картонку в жестяной оправе со своей фамилией, названием роты и экипажа, а тот, прочитав, заговорил, отчеканивая каждое слово:
— Так, одного со мной экипажа. Так! Воровством занимаешься! Казенное добро таскаешь!
Матрос сгорал от стыда.
— Никак нет, ваше высокобродье. Остатки это… Остатки от матросского обеда… В помойную яму их выбрасывают.
— Подожди! Отвечай на вопросы! Куда это хлеб и суп несешь?
Матрос, собравшись с духом, решил сказать всю правду.
Идти пришлось недолго. Миновали несколько домов, и матрос привел офицера во двор, откуда они спустились в подвал.
В помещении было темно, сыро, пахло чем-то прокисшим и тухлым. Кроме переднего угла, где стоял стол с обедающими за ним людьми, все остальные были заняты кроватями, корзинами, подушками. На полу валялся пьяный, оборванный мужчина, на нем, взвизгивая, сидела верхом двухлетняя девочка, а вокруг бегали два мальчика, чумазые, босые, без штанов. Около печки возилась с посудой кривая женщина, несуразно толстая, в засаленном фартуке. Девица лет семнадцати, нагнувшись над корытом с горячей водой, намыливала себе голову. Против окна уродливо-горбатый слесарь починял старые, ржавые замки.
Все удивленно уставились на офицера, а он, впервые увидев обитателей подвала, вдохнув отравленный воздух, брезгливо поморщился.
— Где здесь булочница? — поздоровавшись, спросил Шварц, чувствуя какую-то неловкость.
— Какую вам: Петровну или Маньку? — переспросила его кривая женщина.
— Старуху, больную!
— Эта здесь.
Кривая подошла к одной кровати, раздвинула ситцевую занавеску и, толкая рукой в постель, сказала:
— Петровна, к тебе пришли…
Под грудою лохмотьев что-то зашевелилось, а потом высунулась наружу растрепанная седая голова старухи. Лицо было худое, мертвенно-желтое, черные, помутневшие глаза слезились. Шевеля синими губами, точно собираясь что-то сказать, она недоуменно смотрела на офицера.
Шварц хотел учинить форменный допрос, но, смутившись и покраснев, слабо проговорил:
— Извините… как вас… Супу вам матрос принес…
Старуха молча таращила глаза.
Офицер вынул из кармана рубль и, сунув больной, направился к двери.
— Спасибо, родимый, — услышал он хриплый голос.
— Выгружайся скорее и выходи, — сказал Шварц матросу и вышел на двор. От непривычки к дурному воздуху его мутило.
Круглов, опорожнив котелок и карманы, последовал за ним. Радуясь, он благодарно смотрел на офицера, а тот, выйдя на улицу, заговорил просто:
— За доброту твою — хвалю. Молодец!
— Рад стараться, ваше высокобродье!
Офицер сделал серьезное лицо.
— Подожди стараться! Слушай дальше! А за то, что нарушил закон…
Он затруднялся, какое наказание применить к провинившемуся. Нужно бы покарать матроса надлежащим порядком, но ему, точно тяжелый, несуразный сон, мерещилась уродливая, затхлая жизнь подвала и одинокая, забытая богом и людьми старуха. Совесть офицера смутилась, а вместе с нею поколебалась всегдашняя твердость и уверенность.
— Да, вот как… — идя рядом с матросом, удивлялся он сам себе.
Простить матроса совсем он тоже не мог: против этого протестовало все его существо.
— Э, черт возьми! — досадливо выругался он, а Круглов, не расслыхав, спросил:
— Чего изволите, ваше высокобродье?
— А вот что изволю… За нарушение закона ты должен… должен…
И опять не поворачивался язык произнести нужные строгие слова. Мозг озарился мыслью, что, быть может, во всем мире нашелся один лишь человек, этот нескладный матрос, который пожалел старуху, умирающую в чужом доме, среди чужих людей.
Круглов робко косился на офицера, не понимая его волнения.
На дворе экипажа, против канцелярии, Шварц, все еще колеблясь, приказал идти матросу в роту и, когда тот отошел от него, крикнул вслед:.
— Слушай! На двое суток в карцер пойдешь!
— Есть, ваше высокобродье! — бойко ответил матрос.
Они разошлись оба довольные.
Примечания править
- ↑ Рассказ был написан в январе 1913 года на острове Капри, во время пребывания Новиков-Прибоя у А. М. Горького. Впервые опубликован во 2 номере газеты «Смелая мысль» от 18 мая 1914 года. Рассказ перепечатывался во всех изданиях сборника «Морские рассказы».