Полярность
авторъ Константин Дмитриевич Бальмонт
Источникъ: Как предисловие // Уольтъ Уитманъ. ПобѢги травы. — М.: Книгоиздательство "Скорпiонъ", 1911. — С. 6-8.

Въ Америкѣ было три великихъ Поэта, и два изъ нихъ — предѣльные. Ихъ имена — Эдгаръ По, Уитманъ, и Лонгфелло.

"Пѣсни о Невольничествѣ" Лонгфелло, такiя его стихотворенiя, какъ "Гимнъ къ Ночи", "Псаломъ Жизни" и "Затерянный", касаются нѣжнѣйшихъ струнъ нашей души, а его космогоническая поэма "Пѣснь о Гайаватѣ", представляетъ крупную попытку отобразить сквозь призму современной впечатлительности первобытныя сказанiя первородныхъ сыновъ Земли, вѣдающихъ первый поцѣлуй Солнца и Луны. Лонгфелло, однако, болѣе изящный Поэтъ, нежели сильный, и нигдѣ онъ не достигаетъ той предѣльности, которую мы чувствуемъ на каждой страницѣ въ творчествѣ Эдгара По и Уольта Уитмана. Онъ могъ быть, и не быть. Съ Лонгфелло мы богаче, но и безъ него мы не были бы бѣдняками. А Эдгаръ По и Уольтъ Уитманъ были неизбѣжны въ истекшемъ столѣтiи. Безъ нихъ 19-й вѣкъ не могъ бы осуществиться и быть законченнымъ. Они такъ же неизбѣжны въ жизни нашей души, какъ первая любовь, первое горе,лунный вечеръ, и солнечное утро. Какъ могъ бы я дышать, а со мной тысячи людей, еслибъ не было "Ворона" Эдгара По, съ его незабвеннымъ "Nevermore"? Если бы ко мнѣ не наклонялись по ночамъ, и не цѣловали меня призрачнымъ поцѣлуемъ, Аннабель-Ли и Морелла и Лигейя? И какъ могли бы звучать колокола, вечернiе и утреннiе, еслибъ не было "Колокольчиковъ и Колоколовъ" безумнаго Эдгара? И развѣ я не былъ среди Масокъ Красной Смерти?

И развѣ я не бѣжалъ въ безумномъ испугѣ, изъ падающего Дома Эшеръ? И не ходилъ ли я безъ конца, безъ конца, безъ конца, съ жестокимъ Человѣкомъ Толпы, ночью, утромъ, вечеромъ, ночью, утромъ, ночью, утромъ, ночью — ночью съ Человѣкомъ Толпы? И слыша, какъ меня мучаетъ сердце-изобличитель, не говорилъ ли я себѣ много разъ: Вильямъ Вильсонъ?

Эдгаръ По — Сѣверный Полюсъ, и всѣ Южныя страны, черезъ которыя проходишь, идя на Сѣверный Полюс. Эдгаръ По — сладчайшiй звукъ лютни, и самое страстное рыданiе скрипки. Ощущенiе, возведенное въ кристальность. Зачарованный пышный залъ, кончающiйся магическимъ зеркаломъ, въ которое глянешь — и больше ужъ некуда идти. Эдгаръ По — горнило самопознанiя. Онъ старшiй братъ нашъ, любимый одинокiй, и мы терзаемся, что не можемъ переброситься въ Прошлое, къ нему, вѣрной толпой нашей, теперь такой многочисленной, къ нему, Королю нашему, который былъ тогда брошенъ, въ страшный мигъ своей единственной великой битвы. Миръ, миръ ему, красивому ангелу Печали, онъ живетъ среди насъ, въ нашихъ тонкихъ ощущенiяхъ, въ безумныхъ вскрикахъ нашей скорби, въ звучныхъ ритмахъ нашихъ пѣсенъ, въ риѳмахъ конечныхъ и начальныхъ, въ красивыхъ движенияхъ юной дѣвушки, которая думаетъ сейчасъ о немъ, и тихую поступь которой я слышу сейчасъ черезъ стѣны, черезъ тысячеверстныя разстоянiя трехъ чуждыхъ странъ.

Если Эдгаръ По есть движенiе души моей отъ Южныхъ улыбокъ къ Сѣверу, отъ цвѣтовъ и поцѣлуевъ — къ кристалламъ льдовъ, Уольтъ Уитманъ есть движенiе обратное, отъ скорбей и сомнѣнiй онъ приходитъ къ положительному началу, черезъ него душа моя, постепенно освобождаясь отъ фанатизма сердца, отъ горячей моей приверженности къ единичнымъ событiямъ и ощущенiямъ единичной моей жизни, вступаетъ въ океанъ Всемiрности и, сливъ всѣ инструменты въ громовой органъ, поетъ самозабвенно — "Осанна!" Уольтъ Уитманъ есть Южный Полюсъ. Въ областяхъ Южнаго Полюса тоже есть много тѣхъ же самыхъ льдовъ, которые намъ уже извѣстны, ибо странствiе на Сѣверный Полюсъ мы предпринимали многократно. Но тутъ есть еще много неизслѣдованнаго и неожиданнаго. На Южномъ Полюсѣ, достовѣрно, есть теплыя средиземные моря, въ которыхъ никто еще не плавалъ, острова съ цвѣтами и плодами, похожими на наши — и непохожими на наши. Чрезъ непрерывную символизацiю всего, что на мигъ возникаетъ въ текущемъ потокѣ жизни, черезъ впаденiе всѣхъ единичныхъ ручьевъ въ одинъ вселенскiй Океанъ, Уитманъ, много и много разъ побѣдно подходитъ къ мiровому утвержденiю Я, заглянувшаго въ зеркало и ушедшаго отъ него, къ Бытiю Утвержденному, которое вѣчно себя растрачиваетъ, не теряя ни одной своей капли, — быть можетъ, и теряя, да такъ что не жалко.

Можно любить, или не любить Уитмана, но устранить его невозможно. Онъ Поэтъ Настоящаго и Грядущаго. Онъ часть, и крупная часть, того будущаго, которое быстро идетъ къ намъ, которое вотъ уже дѣлается настоящимъ. Идеализованная Демократiя. Просвѣтленное Народовластiе. Побѣдное шествiе Человѣчества въ дѣлѣ завоеванiя Планеты. Это идетъ, это придетъ. Отъ насъ зависитъ, будетъ ли это идущее самымъ уродливымъ кошмаромъ, изъ всехъ донынѣ бывшихъ, или же — первой по истинѣ свѣтлой эрой Сознательнаго Человѣческаго Лика. Какъ бы то ни было, лавина идетъ, и Уитманъ намъ крикнулъ объ этом.

Собранные въ этомъ томѣ, переводы стиховъ Уитмана, за исключенiемъ 20-30 вещей, напечатанныхъ главнымъ образомъ въ журналахъ "Вѣсы!" и "Перевалъ", появляются въ печати впервые. Они явились результатомъ многолѣтняго чтенiя книги Уитмана "Leaves of Grass", и сдѣланы въ осень 1903-го года, и въ осень 1905-го года, въ наши сѣверные зачарованные часы запоздалыхъ утръ и вечеровъ, на берегу Балтiйскаго Моря, въ местечкахъ Меррекюль и Силламэгги, а также въ осенней Москвѣ 1905-го года подъ непрекращавшуюся музыку ружейныхъ залповъ.

При передачѣ строкъ Уитмана на Русскiй языкъ, я соблюдалъ наивозможно-большую точность, прибѣгая къ перефразировкамъ лишь тамъ, гдѣ этого категорически требовало мое художественное воспрiятiе. Великая заслуга Уитмана — что онъ создалъ свой собственный поэтическiй язык, добровольно отказавшись отъ доступныхъ намъ всѣмъ созвонностей риѳмъ. Безъ риѳмъ, безъ обычныхъ прикрасъ стиха, безъ обычной, свойственной стиху, правильной размѣрности, онъ достигаетъ особаго внутренняго ритма, создаетъ дикiе циклическiе напѣвы, и втягиваетъ въ свой стихъ нѣжнѣйшiя напѣвности, что таятся въ движенiи волнъ, и шелестѣнiи вѣтерковъ. Ужь когда ему было 70 лѣтъ, онъ говорилъ:

Если бы выборъ имѣлъ я сходствовать съ лучшими Бардами,
И по волѣ моей состязаться
Съ Гомеромъ... съ плѣненными скорбью Га́млетомъ, Лиромъ,
Отелло — Шекспира,
Съ Теннисономъ, съ прекрасными лэди его,
Напѣть и измыслить лучшее, замыселъ избранный влить въ совершенную
риѳму, усладу пѣвцовъ; —
Это, все это, о, Море, охотно-бъ я отдалъ,
Если бы дало ты мнѣ колебанье единой волны,
Ухватку ея,
Или вдохнуло бы въ стихъ мой дыханье свое единое,
И оставило въ немъ этотъ запахъ.

Уитманъ этотъ выборъ имѣлъ, и сдѣлалъ его. Въ его творчествѣ дышетъ Море. Нѣтъ тутъ, или мало тутъ, сладости. Свѣжiй соленый духъ. Уитманъ самъ — Водяной. Онъ — Морской Царь, пляшетъ — корабли опрокидываетъ, косматый, лохматый, нелѣпый, прекрасный, такъ вотъ и захватывающiй.

Одинъ изъ вѣрныхъ Уольта Уитмана молвилъ: "Когда я читаю Уольта Уитмана, Природа говоритъ ко мнѣ, когда я читаю Природу, Уольтъ Уитманъ говоритъ со мной". Это такъ. Прикоснемся-жь къ Побѣгамъ Травы, и побудемъ въ солнечномъ Утрѣ. Отъ Полдня до Звѣздной Ночи.

К. Бальмонт

1908. 13 марта.

Долина Березъ