Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси»
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Изъ газеты «Русь».
правитьПольскій ли городъ Кіевъ?
править«Польскій ли городъ Кіевъ или русскій? Достояніе ли онъ польской національности или Русской земли?» вотъ вопросъ, повидимому странный, съ русской точки зрѣнія даже забавный, во всякомъ случаѣ простой, несложный, который мы уже давно приняли за правило предлагать на первыхъ же порахъ каждому Поляку, удостоивающему насъ личнымъ знакомствомъ и политическою бесѣдой. Мы совѣтуемъ всѣмъ нашимъ читателямъ непремѣнно употреблять при встрѣчахъ и разговорахъ съ Поляками тотъ же самый элементарный пріемъ: онъ съ перваго же раза устраняетъ двусмысленное празднословіе, упрощаетъ и опредѣляетъ взаимныя отношенія. Въ самомъ дѣлѣ, если вашъ собесѣдникъ польскаго происхожденія способенъ на поставленный ему вопросъ о русскомъ значеніи Кіева не только отвѣчать отрицательно и признать его достояніемъ польскимъ, но даже запнуться, замяться въ своемъ отвѣтѣ, то всякія дальнѣйшія рѣчи излишни, — толковать болѣе уже не о чемъ. Если уже на «матерь русскихъ городовъ», «колыбель русскаго государства», «священную купель Русскаго народа» Поляки въ состояніи простирать свои виды, то тутъ мѣсто не разсужденіямъ, а развѣ лишь, въ лучшемъ случаѣ, сожалѣнію, именно о такомъ ненормальномъ состояніи духовныхъ способностей.
А между тѣмъ, много ли найдется Поляковъ изъ шляхты и особенно изъ такъ-называемой «интеллигенціи», которые бы не запнулись, не замялись въ отвѣтѣ, которые бы добросовѣстно, прямо, честно отказались отъ польскихъ притязаній хотя бы только именно на Кіевъ? Мы таковыхъ знаемъ очень мало, да и тѣ позволяли себѣ выражать подобное отреченіе лишь съ главу на глазъ, въ интимной бесѣдѣ. Во время оно, графъ Ст, на вопросъ нами предложенный, отвѣчалъ не только положительно, въ смыслѣ русскомъ, но начертилъ намъ даже карту проектированнаго имъ этнографическаго размежеванія; онъ даже великодушно уступалъ Россіи четыре уѣзда въ Гродненской губерніи! Мы тѣмъ не менѣе отнеслись къ нему дружелюбно, какъ къ первому встрѣченному нами Поляку, который не ставилъ польскаго вопроса на радикальное основаніе: «все или ничего», или «отъ моря до моря», и убѣждали его (онъ отправлялся за границу) опубликовать свои мнѣнія и отъ своего имени особою брошюрой, чтобы такимъ образомъ составить противовѣсъ многообильной и сумасбродной польской заграничной публицистикѣ. Онъ отказался. Онъ объяснилъ, что парижская польская эмиграція, отъ которой болѣе или менѣе всѣ «польскіе патріоты» зависятъ, такого изданія, такого отреченія даже отъ Кіева никогда не дозволитъ. Точно также не признавали для себя возможнымъ подобнаго гласнаго отреченія и многіе другіе Поляки, обращавшіеся къ намъ уже позднѣе, въ равное время, съ равными планами «примиренія». Не очень давно въ «Голосѣ» печатались «письма польскаго публициста». Они, конечно, не вполнѣ отвѣчаютъ требованіямъ русскаго національнаго чувства, и какъ-то мало внушаютъ довѣрія, но тѣмъ не менѣе они для польской интеллигенціи значительный шагъ впередъ. Мы уже готовы были порадоваться даже и такому умѣренному прогрессу польской мысли, — какъ польскіе заграничные публицисты поспѣшили сами предохранить васъ отъ увлеченія! Польскія заграничныя газеты (а гдѣ же и искать выраженія настоящей, искренней польской думы, въ органахъ печати вполнѣ свободной?) съ неистовствомъ, съ яростью набросились на упомянутыя «письма», между прочимъ именно за то, что авторъ при сужденіи объ автономіи польской національности ограничивался такъ-называемой «Конгрессувкой» или «Царствомъ Польскимъ», устраняя самый вопросъ о какихъ-то польскихъ правахъ въ Югозападномъ и Сѣверозападномъ краѣ Россіи. Да и давно ли самъ препрославленный польскій романистъ Крашевскій, — на юбилей котораго сунулись было спроста нѣкоторые Русскіе, да и поплатились срамомъ, — торжественно заявилъ, что современныя поколѣнія Поляковъ не имѣютъ права отрекаться за будущія поколѣнія отъ притязанія на эти провинціи, т. е. лишать такого «достоянія» своихъ дѣтей и потомковъ? Этимъ все сказано, — но этимъ же предопредѣлены и наши отношенія къ Полякамъ, и самое рѣшеніе польскаго вопроса.
Спрашивается: къ чему же вся эта преждевременная трата либерально-чувствительныхъ словъ и краснорѣчивыхъ завѣреній въ братской любви по отношенію къ «Польшѣ», которыми, особенно съ нѣкотораго времени, преисполнены страницы многихъ нашихъ газетъ и журналовъ? Зачѣмъ представлять эту задачу такою головоломною и истощаться въ придумываніи способовъ къ ея разрѣшенію, когда она вовсе не головоломна и вовсе не сложна, и благополучное ея разрѣшеніе зависитъ прежде всего отъ самихъ Поляковъ? Вѣдь конечно, никто изъ авторовъ всѣхъ вышеупомянутыхъ статей, если только онъ Русскій, не предполагаетъ же поступиться «Польскому народу», какъ бы далеко ни простирался его космополитизмъ и либерализмъ. Слѣдовательно, всѣ сладкія пѣсни о примиреніи, объ установленіи modus vivendi двухъ народностей и пр, обрываются сразу, на первомъ же пунктѣ, и пока можетъ оставаться хоть тѣнь сомнѣнія относительно этого пункта, не можетъ быть и рѣчи ни о какомъ мирѣ. Мало того: всякая рѣчь о мирѣ со стороны Русскаго является — въ наиблагопріятнѣйшемъ истолкованіи — тупоуміемъ, а не то такъ преступленіемъ и измѣной, — измѣной Русскому народу, котораго даже изъ отдаленнѣйшихъ концовъ Сибири «языкъ доводитъ до Кіева» на поклоненіе его исторической святынѣ, который одинаково готовъ постоять за Кіевъ, какъ и за Москву. Если же «польскій патріотъ» будетъ отказываться и утверждать, что такихъ дерзкихъ помышленій Поляки вовсе и не питаютъ, то пусть потрудится заявитъ о томъ всенародно. Что они питали эти помышленія очень недавно, всего шестнадцать — семнадцать лѣтъ тому назадъ, это доказывается исторіей послѣдняго польскаго возстанія: съ тѣхъ поръ Поляки не представили намъ ровно никакихъ залоговъ въ своемъ исправленіи и отрезвленіи — даже по отношенію къ Югозападному краю. А безъ этихъ залоговъ, хотя бы только въ видѣ единодушнаго открытаго заявленія всѣхъ польскихъ публицистовъ и выдающихся общественныхъ дѣятелей, мы не имѣемъ ни малѣйшаго повода полагаться на ихъ голословныя и частныя, съ глазу на глазъ увѣренія, особенно когда заграничные Поляки сами какъ будто о томъ лишь и заботятся, чтобъ воздержать наше простодушіе отъ всякаго на этотъ счетъ самообольщенія. Мятежническія дѣйствія Поляковъ въ 1863 году въ предѣлахъ Кіевской, Волынской, Подольской губерній были, какъ извѣстно, подавлены въ нѣсколько дней — никакъ не государственною силою, не распорядительностью начальства, а энергіею самого русскаго мѣстнаго сельскаго населенія. Это свидѣтельство мысли и воли самого народа, вмѣстѣ съ упомянутыми выше разоблаченіями польской истинной думы польскими же заграничными публицистами, должно бы, кажется, образумить и тѣхъ нашихъ умственныхъ недоносковъ, которые заражены какимъ-то полонофильскимъ украйнофильствомъ и бредятъ какою то федераціей 15 милліоннаго (!) «Южно-Русскаго народа» съ «братьями-Поляками!» Казалось бы, ясно какъ день, что если подобныя бредни, состоящія въ прямомъ противорѣчіи съ завѣтными чаяніями Поляковъ, Поляками не преслѣдуются, а поощряются, то стало-быть онѣ почему-либо на руку польскому политическому властолюбію. Казалось бы, современный образъ дѣйствій Поляковъ въ Галиціи и страданія трехъ милліоновъ галицкихъ Русскихъ обличаютъ въ истинномъ свѣтѣ существо польскихъ воззрѣній на автономію Южноруссовъ. Но если такія логическія соображенія не подъ силу нашимъ многоумнымъ «федералистамъ», то достаточно, думаемъ, было бы хоть только припомнить программу или планъ, начертанный знаменитымъ польскимъ бунтаремъ, Мѣрославскимъ. Планъ состоитъ въ томъ, чтобы вмѣсто открытыхъ возстаній достигать польскихъ цѣлей пока лишь расшатываніемъ русской государственной крѣпости самими же Русскими. Не утаивая своего глубокаго презрѣнія къ русской интеллигентной средѣ, Мѣрославскій выражаетъ увѣренность, что въ ней всегда съ избыткомъ найдется ограниченныхъ, наивныхъ или пустыхъ головъ, которыя Полякамъ удобно будетъ поддѣть на удочку демагогическихъ или національно-революціонныхъ теорій (напр. хохломанства, сепаратизма, федераціи), натравить ихъ на русскую правительственную власть, затѣмъ, когда онѣ довольно и съ успѣхомъ въ этомъ направленіи поработаютъ, воспользоваться ослабленіемъ русскаго государства для осуществленія польскихъ замысловъ, вышвырнувъ, разумѣется, русскихъ глупышей за бортъ. Такъ какъ этотъ драгоцѣнный документъ, попавшій въ руки правительства, былъ своевременно обнародованъ, — естественно было надѣяться, что русское общество достаточно предупреждено, и «глупышей» не найдется… Нашлись и пошли на удочку, даже не остались безъ нѣкоторой поддержки и въ нашей мнимолибералъной печати, конечно не злоумышленности ея, а простоты ради…
Объ этомъ украйнофильствѣ, впрочемъ, мы еще будемъ имѣть случай говорить. Мы нисколько не смѣшиваемъ съ нимъ естественную, законную любовь къ малороссійской родинѣ, къ прелестнымъ малороссійскимъ пѣснямъ, нарядамъ и говору. Справедливость понуждаетъ однакоже насъ заявить, что виною недоразумѣнія въ этомъ отношеніи со стороны правительства всего болѣе образъ дѣйствій бывшаго профессора Драгоманова, который, подъ видомъ безхитростнаго ученаго и литератора, состоялъ, какъ обнаружилось потомъ, агентомъ заграничной польско-украйнофильской политической партіи. Его эмиграція, его дѣятельность какъ эмигранта въ Женевѣ, наконецъ послѣдняя его брошюра на французскомъ языкѣ, въ которой онъ — «хотя принципу и отвергаетъ политическое убійство, однакоже самый фактъ убійства 1 марта вполнѣ одобряетъ и похваляетъ», окончательно свидѣтельствуетъ — какова нравственная подкладка того фальшиво-народнаго, преступнаго направленія, которое называетъ себя «украйнофильскимъ» и только компрометтируетъ невинное и безвредное пристрастіе Малороссовъ къ нѣкоторымъ племеннымъ ихъ отличіямъ.
Итакъ, мы довольно, кажется, упростили «польскій вопросъ», пріурочивъ его къ Кіеву и Югозападному краю, отъ притязаній на которые Поляки все еще не отреклись — не только въ своемъ сознаніи, но и дѣломъ, ибо продолжаютъ интриговать, въ той или другой формѣ, въ ущербъ русскимъ государственнымъ и народнымъ въ тѣхъ областяхъ интересамъ. Нельзя же либерально простирать руки, чтобы сжать въ своихъ дружескихъ объятіяхъ человѣка, который, сладко вторя вашимъ либеральнымъ рѣчамъ, въ то же самое время протягиваетъ руку въ вашъ карманъ и тащитъ оттуда бумажникъ. Такого человѣка, по неволѣ, приходится ударить но пальцамъ, а если онъ не унимается, то впредь до окончательнаго исправленія держать, хотя бы и скрѣпя сердце, наперекоръ нашему добродушію, «подъ интердиктомъ»…
Но дѣло идетъ не объ одномъ Кіевѣ и Югозападномъ краѣ. Предположимъ, что съ одной стороны нѣтъ даже никакого повода опасаться (хотя, къ несчастію, при нашей административной неумѣлости и фальшивомъ общественномъ либерализмѣ, именно русскимъ народнымъ интересамъ всегда и всюду можетъ грозить опасность отъ «культурныхъ» иноплеменниковъ), — но есть и другой край, имѣющій не менѣе, если не болѣе, правъ на наше вниманіе и охрану: это — Бѣлоруссія. Болѣе правъ имѣетъ она на нашу заботливость, на усиленное попеченіе именно потому, что она долѣе была нами забыта, и Русскій народъ въ ней, отчасти по нашей винѣ, болѣе забитъ, слабѣе народа Украйны. Мы полагаемъ, что на прямо поставленный вопросъ: слѣдуетъ ли предоставить Бѣлоруссію Полякамъ, т. е. допустить въ ней господство польскаго національнаго элемента, — отвѣтитъ энергическимъ отрицаніемъ даже большая часть русскихъ публицистовъ, бродящихъ теперь въ печати вокругъ, да около «польскаго вопроса» и почему-то никакъ не попадающихъ въ самую сердцевину. Надо надѣяться, что редакторъ «Русской Мысли», напримѣръ, не согласится выдать Бѣлоруссовъ во власть Полякамъ и признаетъ совершенно излишнимъ въ наше время, послѣ возстанія 1863—64 гг, всякій опросъ русскаго населенія. Кажется, оно высказалось достаточно! Если же такъ, то и программа нашей административной политики опредѣляется сама собою: это — одновременно съ энергическимъ подъёмомъ русскаго мѣстнаго народнаго элемента въ экономическомъ, соціальномъ и политическомъ отношеніяхъ, — энергическое же отрицаніе всякихъ правъ польской національности въ краѣ, исключая, разумѣется, области вѣроисповѣдной внутри ея предѣловъ, — строго очерченныхъ предѣловъ: при этомъ, разумѣется, никакихъ сдѣлокъ, никакихъ компромисовъ, ни тѣни какихъ-либо уступокъ. Подъ Бѣлоруссіей мы разумѣемъ здѣсь губерніи Могилевскую, Минскую, Витебскую, Виленскую и Гродненскую. Мы виноваты, мы въ долгу предъ этимъ краемъ! Послѣ возвращенія его Россіи при Екатеринѣ, мы сами усиленно содѣйствовали его ополяченію — всею тяжестью правительственной власти, особенно въ царствованіе Александра I, который, какъ извѣстно, хотѣлъ даже слить нераздѣльно всѣ эти губерніи съ созданною имъ «Польшею». Забвеніе русской исторіи, неуваженіе къ правамъ русской народности, возведеніе національной безличности въ принципъ, въ обязательную высшую ступень «культурнаго» развитія, благоговѣніе къ европеизму, оцѣнка русскихъ интересовъ сквозь призму европейскихъ, фальшиво-либеральныхъ доктринъ и, вслѣдствіе этого, безсознательное служеніе интересамъ чужимъ, въ ущербъ русскимъ, — вотъ господствующія черты нашей внутренней и внѣшней политики въ эту эпоху, даже наперекоръ величавому вразумленію 1812 года. Для утѣшенія угнетенной польской національности подвергнутъ былъ, въ упомянутомъ нами краѣ, сугубому гнету Русскій простой народъ. Русское общество, съ своей стороны, не вдругъ и даже довольно поздно уразумѣло грѣхъ своего невѣжества. Можно сказать, къ стыду нашему, что едвали не въ началѣ шестидесятыхъ годовъ, послѣ долгаго перерыва, оно вновь, неожиданно, открыло для себя Бѣлоруссію, словно какую Америку, и Христофоромъ Колумбомъ въ этомъ отношеніи явился для него чуть ли не М. О. Кояловичъ съ своими пламенными статьями въ газетѣ "Дены. Польское возстаніе довершило наше воспитаніе. Это позднее сознаніе не ослабляетъ, а лишь усиливаетъ долгъ Россіи предъ Бѣлоруссіей.
Впервые ожилъ, вздохнулъ свободно и предался радостнымъ надеждамъ Бѣлорусскій народъ только при Муравьевѣ, котораго, разумѣется, за то и предавали анаѳемѣ, купно съ Поляками, всѣ наши такъ-называемые «западники» и мнимые «либералы», отъ фельетонистовъ до государственныхъ мужей включительно. Послѣ Муравьева и продолжавшаго его дѣло генерала Кауфмана (управленія графа Баранова, по кратковременности, нечего и считать), наставшіе русскіе правители края руководствовались, кажется, только однимъ принципомъ: дѣйствовать какъ разъ въ противоположномъ Муравьеву направленіи, изгладить въ польскомъ обществѣ печальную память недавняго прошлаго, поднять его духъ и подавить духъ русскаго населенія. Десятилѣтняя, энергически послѣдовательная административная дѣятельность именно въ томъ смыслѣ — истинный грѣхъ русской администраціи предъ Россіей, нисколько не исправленный и генераломъ Альбединскимъ. Мы уже указывали въ «Руси» на современное печальное положеніе дѣлъ въ нашей Сѣверозападной окраинѣ, на дѣятельныя интриги польскаго католическаго духовенства, на подъемъ польскаго общественнаго духа, на оскорбленія, испытываемыя Русскими, не находящими себѣ поддержки въ представителяхъ русской власти. Мы тогда же выразили мнѣніе, что край этотъ имѣетъ не одно стратегическое значеніе, и что, какъ ни важно въ этомъ послѣднемъ отношеніи пребываніе въ немъ нашего геніальнаго- инженера, однако же, кромѣ инженерной геніальности, въ этихъ именно губерніяхъ едвали не болѣе чѣмъ гдѣ-либо требуется и административный талантъ, дѣйствующій въ рѣзкоопредѣленномъ, національномъ русскомъ направленіи. Если относительно Югозападныхъ губерній Поляки выражаются еще болѣе или менѣе сдержанно, то относительно губерній Виленской и Гродненской, напр, они почти вовсе и не стѣсняются. Наши публицисты, вдругъ, ни съ того, ни съ сего, поднявшіе въ печати польскій вопросъ въ смыслѣ болѣе или менѣе благопріятномъ для Поляковъ, и не подозрѣваютъ, какое содраганіе производятъ ихъ статьи въ немногихъ истинно русскихъ, достойныхъ, еще невыгнанныхъ оттуда русскими властями дѣятеляхъ и во всѣхъ коренныхъ Бѣлоруссахъ, — какъ, поднимая духъ въ Полякахъ (т. е. вызывая наружу ихъ дерзкую заносчивость), каждая статья повергаетъ въ уныніе и безъ того подавленный духъ Бѣлорусса. Публицисты, затѣвающіе миролюбивыя мелодіи, могутъ быть увѣрены, что каждый ихъ гармоническій аккордъ сказывается на мѣстѣ, въ жизни, горькимъ диссонансомъ для русскаго крестьянина, для самыхъ дорогихъ священныхъ его интересовъ.
Что же касается Литвы, то помѣщаемое ниже письмо г. Мурашка достаточно поясняетъ, какого направленія обязана держаться Россія по отношенію къ Литвѣ, не только для своей государственной пользы, но и для пользы самого Литовскаго племени.
Выводъ изъ всего этого слѣдующій:
Пока русскіе народные интересы въ Югозападной Украйнѣ, въ Бѣлоруссіи или вообще въ Сѣверозападномъ краѣ не будутъ признаны первенствующими, главенствующими, исключающими какое бы то ни было соперничество, пока они не будутъ упрочены твердо и незыблемо, пока пребываетъ хоть тѣнь польскихъ посягательствъ на безусловныя права русской тамъ національности, пока Поляки не перестанутъ мечтать, не только о возстановленіи Польши до раздѣла 1772 г, но даже о водвореніи въ тѣхъ краяхъ своего господства или хоть бы только о поддержаніи еще существующаго, по нашей винѣ, ихъ преобладанія въ какой бы то ни было формѣ, — до тѣхъ поръ съ нашей стороны не можетъ быть и рѣчи ни о какихъ не только миролюбивыхъ заискиваніяхъ, но и ни о какихъ уступкахъ, способныхъ лишь усилить польскую притязательность и ослабить наши способы обороны. Ибо наши отношенія къ Полякамъ опредѣляются именно этою потребностью самообороны, и наша политика въ такъ называемой «Конгрессувкѣ» или «Царствѣ Польскомъ», или «Привислинскомъ краѣ», другого значенія, собственно говоря, не имѣетъ. Только тогда, когда Поляки вполнѣ, искренно и безусловно откажутся отъ своихъ замисловъ о возстановленіи Польши со включеніемъ въ ея границы нашей Украйны и Бѣлоруссіи, вообще Сѣверозападныхъ губерній безъ исключенія, и согласятся ограничить смыслъ этого термина «Польша» значеніемъ чисто этнографическимъ, — только тогда, а не ранѣе, откроется возможность и примиренія, и признанія правъ польской народности въ ея естественныхъ предѣлахъ. До тѣхъ поръ Поляки, ни по чьей винѣ, какъ только по собственной, должны, по выраженію Хомякова, приведенному въ «Русской Мысли», оставаться подъ интердиктомъ.
Если же кому изъ Русскихъ такой выводъ покажется слишкомъ суровымъ и строгимъ, то пусть же, повторяемъ, онъ попробуетъ заручиться отъ всѣхъ польскихъ передовыхъ людей и вожаковъ торжественнымъ, всенароднымъ за себя и за потомковъ отреченіемъ отъ Кіева, — хоть отъ одного, отъ этого клича, не разъ слышаннаго нами, за границей, въ ихъ застольныхъ пѣсняхъ: « Spotkamy sic w Kijowie!» Кажется, это аргументъ вразумительный: Кіевомъ-то, мы полагаемъ, не поступится ни одинъ Русскій, какою бы либеральною маниловщиною по отношенію къ Полякамъ ни былъ онъ одержимъ.
Комментаріи къ настоящему настроенію духа у Поляковъ, обильно представляемые польскими заграничными газетами, сообщимъ послѣ.