Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси»
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Статьи из газеты «День» (1863)
правитьПольскій вопросъ долженъ быть разрѣшенъ какъ земскій русскій вопросъ
правитьСлухи о войнѣ смолкаютъ, но мы еще не въ правѣ рѣшать: затишье ли это предъ грозою, или же дѣйствительно грозовыя тучи бѣдны электричествомъ и расползутся по горизонту безъ грома и молніи. Во всякомъ случаѣ Россія не можетъ обнадеживаться мечтами о мирѣ, потому что если войны и не будетъ въ текущемъ году, она можетъ быть въ слѣдующемъ или 65-мъ, — если не за Польшу, то за Турцію, если не на Сѣверѣ, то на Югѣ. Теперешній миръ есть только перемиріе, болѣе или менѣе продолжительное перемиріе, не разрѣшающее, но только отсрочивающее разрѣшеніе міровыхъ громадныхъ вопросовъ. И не Россіи, конечно, будетъ зачинщицею кровавой распри, но самъ Западъ, послушный какому-то безотчетному стремленію, побуждаемый роковымъ требованіемъ исторіи. Это все та же борьба двухъ просвѣтительныхъ началъ, двухъ общественныхъ стихій, двухъ міровъ. Какъ бы смиренно ни вела себя Россіи въ отношеніи къ Западу, — она смущаетъ его. она безпокоитъ его — громадная, могучая, своеобразная, — неразгаданная! Именно «неразгаданная», по прекрасному выраженію Самарскихъ дворянъ въ ихъ адресѣ Государю. Не своя она Западу. Все въ ней чуждо ему, непонятно и странно, несмотря на внѣшній лоскъ европеизма, несмотря на идолопоклонство предъ Европой верхнихъ слоевъ народа, несмотря на всѣ духовныя и нравственныя завоеванія, сдѣланныя въ Россіи Западомъ съ эпохи Петровскаго переворота. Есть въ ней какая-то крѣпкая сердцевина, которую не могли еще пробить ни внѣшняя сила, ни ржавчина порочной цивилизаціи. Не видать въ ней подчасъ, въ этой сердцевинѣ, ни признака жизни, — но она даетъ жизнь и мощь всему организму, и заявляетъ о себѣ, въ часы общественной опасности, новымъ приливомъ жизни и крѣпости. Казалось бы — сгнила и прогнила вся Россія насквозь, по замѣчаніямъ иностранцевъ, и наблюденія ихъ надъ Русской дѣйствительностью, надъ Русскимъ обществомъ, оправдываютъ, повидимому, такое мнѣніе: Россіи нѣтъ, говорятъ они, а есть только Имперія, — нѣтъ у Россіи ни мысли, ни рѣчей, ни голоса, а въ безпредѣльномъ ея пространствѣ раздаются только слова команды, да однообразное «слушай» часовыхъ!… И вдругъ, въ то самое время, когда Западъ собирается нанести ей окончательный ударъ, — ударъ на смерть, онъ встрѣчается грудь съ грудью и лицомъ въ лицу съ невѣдомою, безгласною силой Земли, предъ которою отступаетъ въ страхѣ и недоумѣніи. Изъ-за офиціальной Россіи, или, какъ выражаются нѣкоторые, Русляндіи, выглядываетъ и выдвигается порою Русь, — съ ея древнимъ духовнымъ и бытовымъ строемъ, — и она-то спасала всякій разъ Русскую державу, и спасетъ еще не разъ, съ Божьей помощью! Внѣшнему врагу ее не сокрушить; войсками ея не одолѣть; война, вызывая ее къ жизни и бодрости, даетъ ей только новую силу и плотность… Ее сокрушить, ослабить можемъ только мы, держа ее насильственно въ невѣжествѣ, въ духотѣ и нѣмотѣ; ей опаснѣе войны — миръ и мирныя козни; ей страшенъ только одинъ врагъ — внутренній, свой, домашній, оплетающій ее хитрою сѣтью нравственнаго соблазна и лжепросвѣщенія. Народной Руси вреднѣе всего — отступничество отъ Русской народности, наше ненародное общество и все то, что поистинѣ можетъ назваться «Русляндіей» и «Русляндцами».
Но мы увлеклись въ сторону, и вѣруя, что Русляндія не долго будетъ заслонять собою коренную народную Русь, — обратимся къ нашей живой исторической дѣйствительности. Слухи о войнѣ смолкаютъ, но нельзя не пожалѣть, что они смѣняются слухами о дипломатической конференціи, имѣющей будто бы собраться въ Петербургѣ изъ представителей всѣхъ державъ, участвовавшихъ въ Вѣнскомъ конгрессѣ. Россія не можетъ поставить свою волю въ зависимость отъ рѣшенія конференціи, и потому мы предполагаемъ, что дѣло идетъ не о конференціи, а о новомъ взаимномъ обмѣнѣ совѣтовъ и мыслей между державами, въ депешахъ и нотахъ, обыкновеннымъ путемъ и способомъ дипломатіи. Это было бы тѣмъ болѣе вѣроятно, что Польскій вопросъ въ послѣднее время подвергся важному видоизмѣненію въ своемъ характерѣ. Изъ Европейскаго, болѣе или менѣе способнаго возбудить притязанія державъ, основанныя на призракѣ международнаго права, онъ становится, съ каждомъ днемъ сильнѣе и рѣзче, вопросомъ Русскимъ, вопросомъ внутреннимъ, земскимъ. Пламя Польскаго возстанія обхватило или обхватываетъ, кажется, все Польское шляхетское населеніе Западно-Русскаго края, и вызываетъ, въ отпоръ себѣ, сопротивленіе Русскаго крестьянскаго населенія. Это уже не встрѣча войска съ войскомъ, а народа съ народомъ, угнетенной Русской народности съ народностью привилегированной — Польской. Для Бѣлоруссіи — въ этомъ отпорѣ лежитъ залогъ новаго бытія, новой жизни. Никогда еще Бѣлорусскій народъ не выступалъ, какъ народъ, дѣятелемъ на арену исторія; у него не было, какъ у Малороссовъ, тѣхъ воинственныхъ, славныхъ воспоминаній, которыя поддерживаютъ въ народѣ чувство народности и силы; онъ добываетъ ихъ теперь: апатія вѣковъ разбита, и уже ничто отнынѣ не должно бы, кажется, остановить развитіе его народнаго самосознанія. Да, для Бѣлоруссіи настоящее мгновеніе есть рѣшительный переломъ ея судьбы — къ возрожденію или къ смерти, и направить этотъ переломъ въ ту или другую сторону зависитъ единственно отъ Россіи: ибо и смерть можетъ сдѣлаться жребіемъ Бѣлорусской народности, если Россія, вмѣсто поддержки и организаціи крестьянскаго движенія, станетъ усмирять его силою, и по прежнему забудетъ о Русской стихіи этого края. На насъ лежитъ тяжкій грѣхъ относительно Западной Руси, на насъ лежитъ великая, святая обязанность-- исправить нашу неправду, загладить наши вины, возвратить Русскому народу въ Русской землѣ права Русской народности, угнетенію которой мы такъ долго содѣйствовали. Если бы до нашего времени вплоть продолжалась система управленія, принятая въ томъ краѣ Императрицею Екатериною, можетъ быть и помину бы не было о Польской народности, по крайней мѣрѣ въ нѣкоторыхъ, собственно такъ-называемыхъ Бѣлорусскихъ губерніяхъ. Она не считала ихъ Польскими и никогда бы не допустила того преобладанія Польскаго элемента, которое водворилось тамъ, въ первой четверти нашего столѣтія, въ эпоху нашего «галантерейнаго обращенія» съ Европой. Не на памяти ли нашихъ отцовъ совершилось то чудовищное явленіе, что край, въ продолженіи вѣковъ, силою своихъ Русскихъ элементовъ тяготѣвшій въ Россіи, по присоединеніи къ Россіи ополячился такъ, какъ въ продолженіи вѣковъ не могли его ополячить Поляки? что Русскія дворянскія фамиліи, еще православныя, еще помнившія свое Русское происхожденіе въ эпоху присоединенія, отступились отъ вѣры и отъ народности и стали крѣпчайшею опорою Полыни уже подъ Русской державой? не въ тридцатыхъ ли только годахъ ввели мы обязательное преподаваніе Русскаго языка въ учебныхъ заведеніяхъ нашего святого Кіева, догадавшись наконецъ, что Кіевъ не Польша?! Ие былъ ли Западно-Русскій край для насъ, для нашего общества въ Россіи, еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ, страною невѣдомою, а Русская въ ней народность какимъ-то нежданнымъ открытіемъ?.. Со стыда сгорѣть долженъ всякій Русскій, если узнаетъ подробно всю исторію Западно-Русскаго края со дня присоединенія его къ Россіи до послѣдней поры, и мы постараемся когда-нибудь представить въ нашей газетѣ историческій очеркъ этихъ 90 лѣтъ Русскаго управленія со времени перваго раздѣла Польши--на изумленіе и поученіе нашему обществу. Да, на Россіи, на Русскомъ правительствѣ, на Русскомъ обществѣ лежитъ великій долгъ въ отношеніи къ Западно-Русскому краю. Время уплаты наступило, — и не явимся же мы теперь несостоятельными должниками! А случаевъ и способовъ къ уплатѣ много: стоитъ только прочесть хоть въ этомъ же No нашей газеты — «воззваніе къ Русскимъ изъ Западно-Русскаго края».
Въ какомъ-то роковомъ ослѣпленіи, безъ надеждъ на успѣхъ, съ безуміемъ отчаянія, возстаютъ Поляки въ средѣ многочисленнаго православнаго населенія Занадно-Русскихъ губерній, образуютъ шапки, грабягь и жгутъ деревни и, переполняя мѣру вѣкового народнаго озлобленія, сами накликиваютъ, призываютъ на себя гибель — и гибнутъ. Это не борьба, это — самоистребленіе, это то опьяненіе духа, которое овладѣваетъ иногда человѣкомъ на краю бездны, вертитъ и кружить, слѣпить ему очи и увлекаетъ въ пропасть. Страшное и грустное зрѣлище! Кажется, будто исторія сама вырываеть изъ власти людей рѣшеніе трудной задачи и сама берется рѣшить ее — быть можетъ такъ, какъ не дерзнула бы захотѣть никакая людская воля, ни пожелать--ничье человѣческое сердце! Впрочемъ — ни мысль, ни чувство не должны признавать себя побѣжденными, и какой бы ни былъ исходъ событій, мы не можемъ не трудиться надъ возможнымъ проблематическимъ разрѣшеніемъ Польско-Русскаго вопроса.
Мы возвращаемся къ мысли, высказанной нами въ предшествующей статьѣ. Намъ возражали доводами въ пользу неразрывнаго соединенія, даже слитія, не указывая къ тому никакихъ другихъ способовъ, кромѣ систематическаго насилія и военной диктатуры. Но военная диктатура, которая является необходимою въ настоящее время для усмиренія мятежа, для упраздненія диктактуры революціонной, можетъ быть мѣрою только временною, но никакъ не системою нормальнаго управленія. Развѣ администрація послѣднихъ 30 лѣтъ привела къ слитію Польши съ Россіей? Развѣ этотъ способъ управленія не также ли тяжелъ для насъ, для нашей совѣсти, какъ онъ тяжелъ для Польскаго чувства и Польскаго благосостоянія? Развѣ ослабленіе системы, неминуемое послѣ долгаго напряженія, не произведетъ тѣхъ же результатовъ, какіе мы уже видѣли и испытали? Развѣ общественное мнѣніе Россіи. — теперь, въ пылу справедливаго негодованія, требующее диктатуры и вообще строгаго распорядка въ Царствѣ Польскомъ, — не повернется опять на сторону тѣснимыхъ, какъ скоро пройдетъ этотъ гнѣвный пылъ и нравственное чувство возьметъ опять верхъ надъ холодными разсчетами политической мудрости? И мы, Русскіе, не должны отказываться отъ коренныхъ свойствъ нашего народнаго характера, и насиловать наше народное благодушіе. Намъ не зачѣмъ учиться штатсъ-наукѣ у Нѣмцевъ, мы никогда не будемъ такими мастерами въ темномъ искусствѣ — угнести, стереть, обезнародить чужую народность, какъ Пруссаки или Австрійцы. — Повторимъ уже сказанное нами однажды: то, что не тревожитъ совѣсти другихъ Западныхъ народовъ, не нарушаетъ ихъ жизненной, цѣльности, то, благодаря Бога, намъ дается не легко, вноситъ смущеніе и вызываетъ противодѣйствіе въ нашей внутренней общественной жизни. Мы не должны я не можемъ забыть, что дѣйствительная сила, дѣйствительное значеніе принадлежатъ въ исторіи только нравственнымъ истинамъ, вѣчнымъ началамъ любви и справедливости, — а теорія государственнаго эгоизма, доктрина практической необходимости и все это ученіе о какой-то особенной политической нравственности съ каждымъ днемъ сильнѣе и ярче обличаются исторіей въ несостоятельности… Но, кажется, была бы возможность избѣгнуть того «насильственнаго» соединенія Польши съ Россіей, котораго домогаются нѣкоторые органы Русской печати.
Положимъ, что было бы признано нужнымъ, какъ сказано въ нашей статьѣ 15 No, «услышать голосъ самой страны, узнать, какой именно организаціи желала бы Польша». Чего бы могла она пожелать, какъ высказался бы этотъ голосъ? Позволимъ себѣ нѣкоторыя догадки. Допустимъ, что она могла бы заявить мнѣніе — о необходимости возстановленія Польши въ границахъ 1772 гада. Но мыслимо ли даже такое предположеніе? То, что можетъ еще возглашаться въ лѣсахъ, на пирахъ, въ спичахъ и революціонныхъ прокламаціяхъ, гдѣ не требуется ни логики, ни правды, а одно только патріотическое возбужденіе, то разлетится въ прахъ при малѣйшемъ прикосновеніи здраваго смысла, не выдержитъ никакой спокойной критики, а потому и не можетъ стать предметомъ того легальнаго заявленія, о которомъ мы говорили въ послѣднемъ No. Въ самомъ дѣлѣ могла ли бы Польша предъявить такое притязаніе въ виду рѣшительнаго несогласія не только Россіи, которая никогда и ни въ какомъ случаѣ не отступитъ отъ обладанія Западно-Русскимъ краемъ, — не только Австріи, не только Пруссіи, но даже и Англіи, довольно рѣшительно высказавшей недавно свой взглядъ на возстановленіе этихъ предѣловъ — устами своего министра, графа Росселя? Польшѣ пришлось бы вести войну съ тремя державами, а съ Россіей — сверхъ того — войну народную: крестьянство въ Западныхъ губерніяхъ, кажется, лишаетъ отнынѣ Поляковъ всякой надежды на обладаніе этимъ краемъ. Однимъ словомъ, подобное заявленіе даже немыслимо со стороны всей Польской націи, взятой въ ея всенародной цѣльности, а еслибъ оно и было сдѣлано, то, повторяемъ, отняло бы, у Европы всякій поводъ къ коалиціи и къ войнѣ съ Россіей. — Позволимъ себѣ и другую догадку. Польша могла бы пожелать совершеннаго отдѣленія Царства Польскаго отъ Россіи. Можетъ быть Россія и сама пожелала бы этого, но всѣ сколько-нибудь разумные Поляки не могли бы не видѣть, что такого рода рѣшеніе было бы гибелью для Польши. Не говоря уже о той анархіи, которая бы воцарилась въ странѣ тотчасъ послѣ выхода изъ нея Русской арміи и Русской администраціи (потому что Россія, конечно, не взяла бы на себя труда организировать и укрѣплять отдѣленную Польшу), — Австрія и Пруссія не потерпѣли бы самостоятельности властолюбиваго сосѣда и совершили бы новый, восьмой раздѣлъ Польши, отъ участія въ которомъ Россія разумѣется бы воздержалась и избѣгла бы обычнаго нареканія! Россія была бы чиста, а Европа, составляющая теперь коалиціи противъ Россіи, не пошла бы никогда крестовымъ походомъ на Австрію и Пруссію за возстановленіе Польши, — въ этомъ не могутъ сомнѣваться Поляки! Она бы нашла для себя выгоднымъ всякое усиленіе Завидныхъ державъ на счетъ Россіи, и участь Польши даже не возбудила бы и сожалѣнія въ Европейской публикѣ, воспламеняющейся теперь не столько сочувствіемъ въ «угнетеннымъ» Полякамъ, сколько ненавистью въ «угнетателямъ-варварамъ» Русскимъ!? Намъ передавали изъ достовѣрнаго источника слова одного Прусскаго государственнаго человѣка, что если Россія почему-либо выведетъ свои войска изъ Польши, Прусскія войска немедленно вступятъ въ Польшу, — и конечно, не одни, а по соглашенію съ Австріей. — Слѣдовательно — отдѣленіе отъ Россіи подвергло бы Польшу неминуемо новому раздѣлу и ввергло бы ее въ пасть германизма, — котораго она такъ боится, съ которымъ она, по собственному ея сознанію, не въ силахъ бороться!..
«Je conserverai jusqu’а la mort une juste reconnaissance envers ce prince (l’empereur Alexandre) pour avoir ressusite le nom polonais». Я сохраню до смерти справедливую признательность Императору Александру за то, что онъ воскресилъ имя Польское, писалъ лучшій изъ Поляковъ, знаменитый Костюшко, князю Адаму Чарторыжскому, въ Вѣнѣ 13 іюня 1815 года, слѣдовательно послѣ прокламаціи Императора Александра къ Полякамъ 13 (25) мая, о присоединеніи Варшавскаго герцогства къ Россіи и о переименованіи его въ «Царство Польское». «Воскресилъ имя Польское….» Чтожъ это значитъ? Развѣ не только самой Польши, но даже и имени ея не существовало, — оно исчезло, стерлось съ лица земли? Дѣйствительно было такъ: послѣ трехъ раздѣловъ, — имени Польскаго уже не встрѣчалось на географическихъ картахъ: были — Познань, Галиція, губерніи Волынская, Подольская, Минская, и проч, было Варшавское герцогство, принадлежавшее сначала (хотя не подъ этимъ названіемъ) Пруссіи, потомъ съ этимъ названіемъ переданное Саксонскому курфюрсту; были Прусскіе, Австрійскіе, Русскіе, Саксонскіе подданные, жители Познани, Подоліи, Волыни и проч, но оффиціальнаго бытія не имѣли ни Поляки, ни Польша, — и только названіе «Польскихъ легіоновъ», помогавшихъ Наполеону І-му въ порабощеніи Европы, напоминало еще міру о несчастномъ имени Польскомъ! — Да, Польша, Польское имя возстановлены самою Россіей; ей обязаны Поляки своимъ политическимъ возрожденіемъ! Поляки не даромъ прозвали Александра І-то своимъ «воскресителемъ» (wskrzesiciel). Если бы Русскій Императоръ въ 1815 году отказался вовсе отъ Варшавскаго герцогства и оно осталось бы за Саксонскимъ королемъ, или, что всего вѣроятнѣе, было бы подѣлено между Австріей и Пруссіей, — Костюшко, конечно, не имѣлъ бы повода благодарить Русскаго Императора за воскрешеніе Польши: Польское имя не только бы не существовало въ настоящую пору, но объ немъ не было бы и помину; оно было бы забыто міромъ, точно также, какъ названіе Бургундіи, Венеціанской республики и многихъ другихъ разрушившихся политическихъ организмовъ.
Если воскресеніе Польши совершилось, по отзову самихъ Поляковъ, чрезъ присоединеніе Варшавскаго герцогства къ Россіи подъ видомъ Царства Польскаго, то неужели не понимаютъ Поляки, что во власти Россіи и похоронить Польшу тѣмъ же самымъ способомъ — переименованіемъ Царства Польскаго снова въ Варшавское герцогство и отдѣленіемъ его отъ Россіи?
Они не могутъ этого не разумѣть и не видѣть, и мы убѣждены, что еслибъ найдено было средство услышать разумный голосъ самой страны, — этотъ голосъ поднялся бы не за отдѣленіе и не за возстановленіе, а предложилъ бы такую мѣру, такую комбинацію, которую Россія могла бы принять безъ ущерба для своей безопасности; фактъ насилія, положимъ и мнимый, но признаваемый таковымъ Поляками, былъ бы упраздненъ, и соединеніе Польши съ Россіей скрѣпилось бы добровольнымъ рѣшеніемъ самой Польской націи….