ТУРЦІЯ И ЕЯ РЕФОРМЫ ПО ОТНОШЕНІЮ КЪ РОССІИ
правитьI.
правитьЕслибъ у насъ спросили въ чемъ состоитъ отличительная черта отношеній Турціи къ европейскимъ державамъ, то мы могли бы отвѣтить что въ минувшемъ столѣтіи она распространяла на всю Европу чумную заразу, а въ настоящее время держитъ ее въ постоянной тревогѣ своими хроническими мятежами и возмущеніями. Карантины оцѣплявшіе турецкую границу сняты, но за то опасеніе взрыва на Балканскомъ полуостровѣ принуждаетъ всю Европу стоять въ ружьѣ и стонать подъ невыносимымъ бременемъ вооруженнаго мира. Трудно рѣшить, выиграло ли^человѣчество отъ того что Турція обратилась изъ международнаго депо чумы въ Пандоринъ ящикъ политическихъ тревогъ, но несомнѣнно то что, съ помощью окуриванія, можно было предохранить себя отъ заразы, а средство для предотвращенія турецкихъ неустройствъ еще не открыто. Напротивъ, мятежи, бунты, возмущенія становятся все чаще въ Турецкой имперіи. То въ одномъ, то въ другомъ концѣ этого государства льется кровь, дымятся селенія, истребляются Жатвы. Турецкая армія превратилась наконецъ въ какую-то колоссальную полицейскую команду, которая кидается то въ Албанію, то въ Болгарію, то въ Герцеговину, то въ Критъ, то въ Сирію, то въ Черногорію.
Если вы замѣтите орденъ на груди турецкаго офицера, будьте увѣрены что онъ полученъ за храбрость противъ Критянъ, за военныя дѣйствія противъ Черногорцевъ, за бомбардированіе Бѣлграда. Омеръ-nama пріобрѣлъ громкую военную репутацію не выходя изъ предѣловъ Турціи, Гобартъ-паша обстрѣливалъ своихъ матросовъ у береговъ Крита и еще надняхъ готовился блокировать Египетъ…. Таково турецкое государство во второй половинѣ XIX вѣка.
Туркофилы говорятъ что причиной не прекращающихся безпокойствъ въ Турціи «подстрекательства нѣкоторыхъ державъ», то-есть Россіи; безъ ея «коварной» политики и безъ преобладающаго ея вліянія на единовѣрныхъ ей турецкихъ христіанъ, говорятъ они, подданные султана благоденствовали бы, и сардарь-экремъ не былъ бы вынужденъ играть роль государственнаго исправника…. Старая, знакомая пѣсня! Но пусть и такъ. Положимъ что право пріобрѣтенное Россіей еще въ прошломъ вѣкѣ на вмѣшательство въ дѣла Турціи было опасно для всей Европы: теперь это право не существуетъ болѣе; Турція поставлена Парижскимъ трактатомъ 1856 года подъ коллективную охрану всѣхъ великихъ державъ. Мало того, 9й пунктъ этого трактата устраняетъ даже совокупное ихъ вмѣшательство, во внутреннія дѣла Оттоманской имперіи, и мы видимъ однакоже что дѣла въ ней идутъ еще хуже прежняго, что мѣстныя и общія возмущенія сдѣлались еще чаще нежели были до 1856 года, что они обратились въ хроническое явленіе. А если причиной всѣхъ этихъ золъ есть единство нашего вѣроисповѣданія съ большинствомъ жителей Европейской Турціи, то что же тутъ дѣлать? Странно было бы ожидать что мы сдѣлаемся католиками или протестантами для успокоенія Европы. Да и дѣйствительно ли въ единовѣріи нашемъ съ подданными султана заключается дѣло? При опредѣленіи болѣзни медики нерѣдко ищутъ ея вовсе не тамъ гдѣ она кроется: не впадаютъ ли въ подобную же ошибку и политики стремящіеся къ уврачеванію Турціи? Не вѣрнѣе ли будетъ искать въ собственномъ ея организмѣ причинъ зла, вмѣсто того чтобы искать ихъ въ «московскихъ интригахъ»?
Не восхода слишкомъ далеко и не углубляясь въ обширныя историческія разысканія, мы сдѣлаемъ бѣглое обозрѣніе реформы, которая, по мнѣнію туркофиловъ, должна произвести возрожденіе Оттоманской имперіи. Излагая по слѣдовательно важнѣйшія законодательныя мѣры, изданныя съ тою цѣлью, мы постараемся взвѣсить и ихъ результаты. Мы будемъ приводить факты: читатели сами подведутъ итоги. Эпоха реформы открывается въ Турціи гатти-шерифомъ 1839 года, изданнымъ только что вступившимъ тогда на престолъ султаномъ Абдулъ-Меджидомъ. Въ этомъ любопытномъ актѣ, надѣлавшемъ въ свое время пропасть шуму, пространно излагается что въ теченіе послѣднихъ 150 лѣтъ законы божественные и гражданскіе пришли въ Турціи въ упадокъ, и что настало время позаботиться объ огражденіи жизни, чести и имущества каждаго, о правильной раскладкѣ податей и правильной военной повинности; въ самомъ дѣлѣ, читаемъ мы въ гаттѣ молодаго султана; «жизнь и честь не суть ли драгоцѣннѣйшее достояніе каждаго? Кто, какъ бы ни было велико его отвращеніе отъ насилія, не прибѣгнетъ къ нему и не повредитъ чрезъ то правительству и странѣ, если его жизнь и честь подвергаются опасности? Напротивъ того, если онъ наслаждается полною безопасностью, ничто не заставитъ его отклониться отъ пути законности, и всѣ его дѣйствія будутъ способствовать благу правительства и его братій. Если не существуетъ безопасности имущественной, всякій остается глухимъ ко гласу государя и отечества, никто не печется о преуспѣяніи и выгодѣ общей, погруженъ будучи въ постоянныя опасенія. Если же, напротивъ того, гражданинъ пользуется съ довѣріемъ своимъ имуществомъ, то, будучи полонъ энергіи въ управленіи своими дѣлами, кругъ коихъ онъ старается расширить дабы умножить и свои наслажденія, онъ ежедневно будетъ возрастать въ любви къ государю и отечеству, въ преданности странѣ, и эти чувства сдѣлаются въ немъ источникомъ похвальныхъ дѣяній….» Таковы соображенія, съ коими султанъ Абдулъ-Меджидъ находилъ нужнымъ обратиться къ своимъ подданнымъ. Лѣтъ сто тому назадъ они рѣкою лились изъ-подъ пера французскихъ философовъ; знакомые мотивы привели въ восхищеніе современную французскую печать, которая рѣшила что les grands principes de 1789 получаютъ отнынѣ право гражданства въ Турціи. И точно, гатти-шерифъ провозглашалъ что всѣ тяжебныя и судныя дѣла будутъ отнынѣ производиться публично, согласно «нашему божественному закону», что запрещено будетъ кому бы то ни было покушаться на честь частнаго человѣка, что всякъ будетъ пользоваться невозбранно и безопасно своимъ имуществомъ, и что всѣ эти блага предоставляются подданнымъ султана, какого бы вѣроисповѣданія они ни были…. Оставалось только ѣдать исполненія всѣхъ этихъ обѣщаній, и никто не сомнѣвался что, вслѣдъ за возвѣщеніемъ общихъ началъ, начнется приложеніе ихъ къ дѣлу въ формѣ положительныхъ законовъ, и что струя европейской цивилизаціи не замедлитъ проникнуть въ организмъ Турецкой имперіи и преобразовать ее. Радость была искренняя и всеобщая. Сѣдовласые, величавые дипломаты спѣшили пожать руку автору гатти-шерифа, Решидъпашѣ; принцъ Жуанвильскій, если не ошибаемся, нарочно пріѣзжалъ изъ Парижа чтобы привѣтствовать султана, а журналисты прямо объявляли что Турція «подучила конституцію». Вся европейская семья ликовала «зане родися человѣкъ въ міръ!»
Но вотъ протекло пятнадцать лѣтъ. Вся Европа сбѣжалась отстаивать противъ сѣверныхъ варваровъ молодую, преобразовывающуюся, возрождающуюся Турцію — этого Веніамина европейской семьи. Севастополь былъ близокъ къ паденію; предвидѣлась возможность овладѣть Таврическимъ полуостровомъ; война казалась близкою къ окончанію. И что же? Въ это самое время, именно 14го января 1856 года, лордъ Редклифъ, знаменитый покровитель Турціи, представилъ Поріѣ меморандумъ, въ которомъ мы не безъ удивленія читаемъ слѣдующія многознаменательныя слова: «Военные успѣхи позволяютъ надѣяться что, по всей вѣроятности, соединенныя усилія державъ будутъ рано или поздно имѣть послѣдствіемъ замиреніе, согласное съ желаніемъ Европы и съ потребностями Турціи. При подобныхъ обстоятельствахъ заслуживаетъ особаго вниманія то что должно стать завершеніемъ и вѣнцомъ столь великаго дѣла. Необходимо нынѣ же установить основанія и сообразить по возможности мѣры, потребныя для того чтобы доставить имперіи благія послѣдствія этого дѣла, цѣль столькихъ усилій и жертвъ. Оградить оттоманскую территорію отъ вторженія, но оставить ее вмѣстѣ съ тѣмъ въ жертву внутреннимъ неустройствамъ, которыя видимо разлагаютъ ее, было бы вреднымъ обманомъ, въ которомъ народы, пострадавшіе отъ войны, могли бы, по справедливости, потребовать отчета»…. Какъ же это? Англійскій дипломатъ говоритъ «о внутреннихъ неустройствахъ» Турціи: развѣ гаттъ 1839 года и министры-реформаторы не устранили ихъ? Лордъ Редклифъ говоритъ о разложеніи имперіи и со всею, конечно, вѣжливостью дипломатической рѣчи настоятельно требуетъ коренныхъ и дѣйствительныхъ реформъ, дѣйствительнаго уравненія правъ мусульманъ и немусульманъ, дѣйствительнаго прекращенія лихоимства и злоупотребленій всякаго рода…. Но если такъ, то что же исправлено, преобразовано? Гдѣ же послѣдствія съ такимъ шумомъ провозглашенныхъ и съ такими рукоплесканіями встрѣченныхъ реформъ?
Въ меморандумѣ 14го января 1856 года была изложена обширная программа всестороннихъ преобразованій. Турецкое правительство, конечно, вполнѣ одобрило ее и, при содѣйствіи пословъ британскаго, французскаго и австрійскаго, выработало гатти-гумаюнъ провозглашенный 18го февраля 1856 года. Въ это время Порта имѣла уже не одного Решидъ-пашу, а цѣлую группу людей довольно просвѣщенныхъ для того чтобы понимать какъ легко отводить глаза Европѣ посредствомъ пышныхъ фразъ, или какъ Европа расположена довольствоваться фразами. Новые дѣятели Решидовой школы, Фуадъ-паши и Али-паши, явились представителями либеральной Турціи на Парижскомъ конгрессѣ, и Парижскій конгрессъ вполнѣ удовлетворился второю «конституціонною хартіей» турецкаго правительства. Мало того: великія державы, какъ выше сказано, уклонились отъ частнаго и совокупнаго вмѣшательства во внутреннія дѣла Турціи, вполнѣ довѣряя способностямъ и доброй волѣ Порты. Посмотримъ же въ чемъ состоятъ преобразованія совершенныя вслѣдствіе гатти-гумаюна 1856 года. Со времени провозглашенія помянутаго акта прошло почти четырнадцать лѣтъ; что сдѣлало въ это время правительство султана, и какими послѣдствіями сказались совершенныя имъ преобразованія? Отвѣты на это мы находимъ въ только что вышедшей въ свѣтъ книгѣ, подъ заглавіемъ: Etudes pratiques sur la question d’Orient (Parie, 1869), авторъ которой, скрывшій, къ сожалѣнію, свое имя, коротко знаетъ избранный имъ предметъ.,
ІЗмъ параграфомъ гатти-гумаюна возвѣщалось что Порта безотлагательно приступитъ къ преобразованію провинціальныхъ учрежденій и положитъ въ основаніе ихъ выборное начало, дабы открыть доступъ ко вліянію на мѣстное управленіе мусульманамъ и немусульманамъ. Согласно этому выработана была организація вилаетовъ, или департаментовъ, на основаніяхъ сходныхъ съ французскими провинціальными учрежденіями. Какъ для пріобрѣтенія права быть избирателемъ, такъ и для права быть избранномъ опредѣленъ цензъ; и въ мѣстныя административныя учрежденія, и въ мѣстныя судебныя камеры поступаютъ лица по выбору, но вмѣстѣ съ ними засѣдаютъ и лица назначаемыя правительствомъ. Послѣдніе повсемѣстно Турки и мусульмане, а что касается до лицъ вступающихъ по избранію, то турецкій законодатель предоставилъ администраціи широкое право устранять отъ выборовъ и кассировать выборы, такъ что участіе въ мѣстномъ самоуправленій могутъ принять лишь тѣ кого правительство желаетъ допустить къ тому. Вотъ какъ организована эта система нейтрализованія выборнаго начала. Особый комитетъ, состоящій изъ начальника canàÿcaka или уѣзда, муфтія и трехъ другихъ мусульманъ, вмѣстѣ съ духовными лицами другихъ исповѣданій, избираетъ, по изготовленному заранѣе избирательному списку, шесть мусульманъ и шесть немусульманъ; списокъ этимъ двѣнадцати лицамъ разсылается въ управленія округовъ или волостей, которые имѣютъ право вычеркнуть третью ихъ часть, послѣ чего тотъ же списокъ поступаетъ на разсмотрѣніе губернатору (вали), имѣющему по закону право устранить еще половину избранныхъ общинами лицъ. Разумѣется) устраненія падаютъ преимущественно на христіанъ, изъ которыхъ лишь наименѣе самостоятельные могутъ пройти сквозь эту двойную цензуру; но и на такомъ основаніи избранныхъ христіанъ допускается въ провинціальныя учрежденія вообще меньше нежели мусульманъ: въ административномъ совѣтѣ вилаетовъ засѣдаетъ пять первенствующихъ провинціальныхъ сановниковъ-мусульманъ и затѣмъ по два выборныхъ магометанской и немагометанской вѣры. Подобнымъ же образомъ уѣздный совѣтъ состоитъ изъ пяти мѣстныхъ чиновниковъ-мусульманъ, изъ одното духовнаго немусульманскаго лица и изъ двухъ выборныхъ магометанъ и двухъ же иновѣрцевъ. На такихъ же основаніяхъ составлены и другіе органы мѣстнаго самоуправленія. Вездѣ христіанскій элементъ поставленъ въ положеніе подчиненное мусульманскому, даже тамъ гдѣ, какъ въ Эпирѣ, на 155.000 христіанъ считается только 19.970 Турокъ. Та же система примѣняется нынѣ и къ тѣмъ мѣстностямъ (напримѣръ, Спорадскимъ островамъ), гдѣ до послѣднихъ реформъ существовали особыя права, и гдѣ мѣстное самоуправленіе имѣло дѣйствительное значеніе. Вотъ то уравненіе правъ всѣхъ турецкихъ подданныхъ, вотъ та строгая справедливость, не различающая вѣроисповѣданій, которыя были возвѣщены въ 1839 и въ 1856 годахъ! Въ личномъ составѣ управленія Японскимъ санджакомъ, по исчисленію Levant Herald, цитируемому въ одномъ находящемся у меня подъ рукою сочиненіи, приходится одинъ магометанинъ на 386 жителей того же закона, одинъ Еврей на 1.500 жителей-Евреевъ и одинъ христіанинъ на 30.575 жителей-христіанъ. «Замѣтамъ кстати, продолжаетъ названная газета, что мы нарочно избрали для примѣра Янинскій санджакъ, гдѣ христіане лишь въ пятнадцать разъ многочисленнѣе магометанъ; въ санджакахъ Артекомъ и Превезскомъ первые въ двадцать разъ многочисленнѣе послѣднихъ; Метцола населена исключительно христіанами, и тамъ въ первый разъ послѣ завоеванія (Турками), благодаря системѣ вилаетовъ, явились жудиръ и кадій мусульмане, вмѣсто единовѣрныхъ жителямъ начальствъ.»
То же самое мы должны сказать относительно личнаго состава судебной части. Тамъ тоже допущено выборное начало, но на тѣхъ же самыхъ основаніяхъ какъ и въ административныхъ учрежденіяхъ, и въ той же пропорціи между мусульманами и немусульманами. И компетентность такихъ судовъ расширена сравнительно съ прежними; они вѣдаютъ такія дѣла между христіанами и мусульманами которыя до реформы подлежали особымъ судамъ съ исключительно христіанскимъ личнымъ составомъ…. Послѣ этого можно ли удивляться что турецкіе христіане жалуются нынѣ болѣе прежняго, и не становится ли понятнымъ что мѣстныя возмущенія повторяются въ Турціи что годъ то чаще Но воздержимся отъ личныхъ заключеній и обратимся къ Etudes sur la question d’Orient. Авторъ этого сочиненія приводитъ рядъ любопытнѣйшихъ документовъ, авторитетъ которыхъ несомнѣненъ, и которые неотразимо свидѣтельствуютъ какъ призрачна, какъ лжива эта прославляемая заграничною печатью турецкая реформа. Документы, о коихъ я говорю, суть донесенія британскихъ консуловъ, относящіяся къ самому недавнему прошедшему, къ 1867 году, отчасти извѣстныя изъ газетъ. Вотъ что писалъ салоникскій консулъ отъ 1го апрѣля: «Постановленія гатти-гумаюна 1856 года, касающіяся отношеній Порты къ ея христіанскимъ подданнымъ, никогда не были въ дѣйствительности исполняемы въ чертѣ здѣшняго консульства, ибо, за исключеніемъ обѣщаній свободы вѣроисповѣданій, — обѣщаній строго исполненныхъ, — всѣ прочія постановленія остались какъ бы вовсе неизвѣстными, или же обращены въ мертвую букву. Главная причина неудовольствія христіанъ, — недопущеніе ихъ свидѣтельства въ гражданскихъ судахъ, — было устранено лить по наружности, такъ какъ во вновь учрежденныхъ смѣшанныхъ судахъ отношеніе между числомъ христіанъ и мусульманъ отдаетъ судьбу рѣшеній во власть Турокъ. Неудовлетворительное отправленіе правосудія составляетъ большое зло, на которое христіане здѣшней провинціи въ правѣ жаловаться.» А вотъ что пишетъ консулъ въ Монастырѣ: «Во всѣхъ судахъ немусульмане суть лица безъ рѣчей. Они не могутъ имѣть независимыхъ мнѣній; по большей части ихъ спрашиваютъ уже послѣ того какъ всѣ магометане подали свои голоса, и тогда они принуждены, если только дорожатъ своею безопасностію, не заявлять особыхъ мнѣній. Христіане прикладываютъ свои печати къ актамъ изготовленнымъ въ меджлисѣ (смѣшанный судъ), часто даже не зная ихъ содержанія. Они, правда, имѣютъ право не соглашаться, но такъ какъ они находятся въ пропорціи одного христіанина къ тремъ мусульманамъ и составляютъ постоянное меньшинство, то это подвергало бы ихъ лишь неудовольствію со сторонъ Турокъ и ставило бы въ положеніе опасное, котораго они стараются избѣгать, соглашаясь на все что дѣлается меджлисами. Что же касается до меджлисовъ, то почти всѣ члены оныхъ подлежатъ упреку въ лихоимствѣ. Уголовные суды тоже не свободны отъ подобнаго упрека. Уголовныя дѣла нѣкоторой важности рѣшаются по предварительному соглашенію членовъ-магометанъ, основанному на личныхъ соображеніяхъ, согласно коимъ составляется и письменный приговоръ. Преобладаніе лицъ мусульманскаго закона имѣетъ послѣдствіемъ то что осужденіе обвиняемаго христіанина весьма легко, между тѣмъ какъ обвиняемые изъ Турокъ какъ бы покрыты броней непроницаемою для правосудія. Не подлежитъ сомнѣнію что въ послѣднія десять лѣтъ много христіанъ были жертвою насильственной смерти, и почти всегда убійцами были мусульмане, изъ побужденій мщенія или корысти. Въ нѣкоторыхъ ихъ подобныхъ случаевъ виновные были представлены къ суду, но свидѣтельство христіанъ признавалось недостаточнымъ; виновные подучали свободу, и первымъ дѣломъ ихъ было отмстить гяурамъ.»
Совершенно въ такомъ же смыслѣ доносили вице-консулы дарданельскій и ковальскій; послѣдній изъ нихъ разказыг ваетъ что въ 1864 году, по поводу обвиненія двухъ христіанъ въ убійствѣ совершенномъ надъ Туркомъ, свидѣтели въ пользу обвиняемыхъ, въ качествѣ христіанъ, не были даже выслушаны, и «юридическое смертоубійство было исполнено надъ одною изъ жертвъ, а другая подверглась заключенію»" Таковы отзывы лицъ представляющихъ въ Турціи правительство, повидимому, сильно проникнутое убѣжденіемъ въ благодѣтельности и дѣйствительности турецкой реформы! Адріанопольскій вице-консулъ доносилъ что тамошніе трибуналы «не хотятъ знать показаній дѣлаемыхъ христіанами»; англійскій консулъ въ Превезѣ писалъ: «Турецкое правительство никогда не приступало къ уравненію христіанъ съ мусульманами предъ лицомъ суда. Свидѣтельство ихъ не принимается во вниманіе.» «Здѣшніе христіане, доносилъ скутарійскій консулъ, составляющіе двѣ трети всего населенія, все еще подсудны медждису, то-есть коллегіи, предсѣдаемой губернаторомъ (Туркомъ) и состоящей изъ кадія и муфтіевъ съ одною только пятою частію членовъ-христіанъ…. За то и несправедливости, проистекающія изътакого суда, ежедневны.» Кипрскій вице-консулъ свидѣтельствовалъ что тамошніе христіане «не имѣютъ достаточнаго числа представителей въ судахъ, и свидѣтельство ихъ никогда не принимается, если оно направлено противъ магометанъ». Несомнѣнно, писалъ сулинскій вице-консулъ, что райя находитъ правосудіе рѣдко, чтобъ не сказать — никогда, имѣя дѣло съ мусульманиномъ. Качество христіанина лишаетъ возможности получить удовлетвореніе." А вотъ болѣе подробное объясненіе англійскаго вице-консула въ Кюстенджи: «Предъ судомъ, — доносилъ онъ лорду Лайонсу, британскому послу въ Константинополѣ, — свидѣтельство христіанина противъ Турка не принимается, и каждый райя, еслибы даже онъ могъ представить пятьдесятъ свидѣтелей въ подтвержденіе своихъ показаній, принужденъ купить свидѣтельство двухъ мусульманъ, что и дѣлается ежедневно… Существуетъ законъ, по которому никакой подданный султана не можетъ бытъ задержанъ безъ судебнаго рѣшенія. Но этотъ законъ соблюдается лишь въ отношеніи магометанъ; что же касается райевъ, то ихъ хватаютъ и отправляютъ въ тюрьму безъ всякаго суда и даже спроса, просто по прихоти мѣстныхъ властей, а оставляютъ ахъ въ заключеніи произвольное время. Райя можетъ, конечно, аппеллироваггь; но высшая инстанція, будучи организована на тѣхъ же основаніяхъ какъ а суды первой степени, противопоставляетъ такимъ домогательствамъ всевозможныя затрудненія и проволочки. Кончается обыкновенно тѣмъ что райя беретъ назадъ свою жалобу послѣ разнаго рода хлопотъ, непріятностей и издержекъ.» Въ подтвержденіе своихъ словъ, помянутый консулъ приводилъ искъ одного тульчинскаго христіанина противъ Турка въ покражѣ у него лошадей, которыя и были имъ указаны, а въ доказательство что эти лошади дѣйствительно принадлежала ему, онъ ссылался на все селеніе. Но у него требовали свидѣтеля непремѣнно изъ Турокъ. «Ни одного Турка нѣтъ въ нашемъ селеніи», отвѣчалъ истецъ. — Нѣтъ Турка-свидѣтеля, нѣтъ и лошадей, отвѣчали ему….
Совершенно такія же донесенія какъ изъ Кюстенджи и вообще изъ Европейской Турціи были представлены изъ Смирны, изъ Алепа, изъ разныхъ пунктовъ Малой Азіи. Что можно возразить противъ такихъ свидѣтельствъ? Уравнены ли права мусульманскихъ и немусульманскихъ подданныхъ султана, какъ было торжественно возвѣщено въ 1839 и 1856 годахъ?… И что же! Покойный Фуадъ-паша имѣлъ смѣлость писать представителямъ великихъ державъ что система вилаетовъ вполнѣ отвѣчаетъ видамъ императорскаго правительства, примѣняя на самомъ дѣлѣ № 1 сколь возможно широкихъ размѣрахъ административныя, судебныя и финансовыя реформы; она-де «осуществляетъ предположеніе, выраженное въ фирманѣ 1856 года, касательно допущенія въ учрежденія здѣшней имперіи нѣкотораго числа представителей немусульманскаго населенія». Замѣтимъ что эта дерзкая ложь писалась въ томъ же самомъ году, въ которомъ писались и вышеприведенныя консульскія донесенія, и чрезъ четыре года послѣ подписаннаго нынѣшнимъ султаномъ посланія къ верховному визирю, въ которомъ между прочимъ выражены желанія: «чтобы всѣ подданные, безъ различія происхожденія и званія, были одинаково покровительствуемы, чтобъ они наслаждались благами правосудія и безопасности, и чтобы законъ строго исполнялся всегда въ отношеніи всѣхъ и каждаго» (янв. 1863).
Такъ отправляется правосудіе, такъ дѣйствуютъ органы правительства обязанные производить судъ и правду! Что такимъ судамъ и судьямъ не довѣряютъ частные люди — понятно какъ нельзя болѣе; но имъ, кромѣ того, не довѣряетъ и само правительство: по крайней мѣрѣ оно избѣгаетъ обращаться къ нимъ въ тѣхъ случаяхъ когда само является тяжущеюся стороной, именно въ процессахъ политическаго свойства. Авторъ Etudes pratiques говоритъ что съ 1864 года въ турецкомъ обществѣ стало обнаруживаться нѣкое какъ бы либеральное движеніе. Въ Константинополѣ начала возникать періодическая печать, которая занялась дѣлами внутренняго управленія, стала обнаруживать безпорядки, злоупотребленія, неправильность въ дѣйствіяхъ разныхъ административныхъ властей, заявлять о потребностяхъ страны, указывать на уклоненія отъ провозглашенныхъ правительствомъ принциповъ и т. п. Обращикъ такой печати мы видѣли въ нѣсколькихъ приведенныхъ выше выдержкахъ изъ Levant Herald, и примѣру газетъ издаваемыхъ Европейцами послѣдовали нѣкоторыя турецкія, издаваемыя турецкими подданными; явились писатели, начались переводы книгъ съ европейскихъ языковъ, открылись публичныя лекціи. Удивленная Европа провозгласила существованіе обширнаго умственнаго движенія въ Турціи и, примѣняя къ ней свою терминологію, окрестила эту группу образованныхъ Турокъ названіемъ молодой Турціи. Но турецкое правительство, не менѣе удивленное, за то гораздо менѣе обрадованное чѣмъ западная Европа, рѣшилось положить конецъ этому движенію. Тѣ же самые министры, говоритъ авторъ Etudes pratiques, которые обворожали европейскихъ дипломатовъ своимъ либерализмомъ и вызывались пересадить цивилизацію западной Европы на Балканскій полуостровъ, начали съ ожесточеніемъ преслѣдовать либеральное движеніе, какъ только оно обнаружилось въ ихъ отечествѣ. Настало время террора: ночные аресты, заключенія, высылка въ провинцію и въ тюрьмы Кипра, Родоса, Сенъ-Жанъ д’Акра, приговоры безъ предварительныхъ слѣдствій и процессовъ. Вотъ какъ министерство «преобразующее Турцію» отнеслось къ этому движенію, говоритъ нашъ анонимный авторъ, вотъ какъ оно исполняло слова Гюль-ханейскаго гатти-шерифа: «Жизнь и честь не суть ли драгоцѣннѣйшія достоянія человѣка!»
Посмотримъ, не лучше ли чѣмъ въ юридической сферѣ привились обѣщанныя реформы въ другихъ вѣдомствахъ турецкаго управленія и въ сферѣ другихъ общественныхъ, отправленій. Посмотримъ, не нашло ли законодательство надежныхъ мѣръ къ охраненію имущественной безопасности, о которой такъ распространялся еще Абдулъ-Меджидъ въ своей «конституціонной хартіи» 1839 года? Въ 1867 году послѣдовали по этому предмету двѣ крупныя мѣры, или казавшіяся такими; онѣ касались секуляризаціи вакуфовъ, имѣній принадлежавшихъ мечетямъ.[1] Эти имѣнія признаны были принадлежащими государству и подлежащими переходу въ частныя руки на различныхъ условіяхъ. Такихъ имѣній было необычайное множество; они составляли, говоритъ авторъ Etudes pratiques, три четверти всего пространства имперіи. Очевидно, поступленіе въ распоряженіе правительства такого громаднаго фонда открывало ему обширный кредитъ на европейскихъ биржахъ, кредитъ, которымъ, какъ тотчасъ увидимъ, оно и воспользовалось самымъ широкимъ образомъ. Несомнѣнно что всѣ эти обширныя и вообще плодородныя земли, дотолѣ приносившія мало выгодъ какъ странѣ, такъ и своимъ владѣльцамъ, и не платившія податей, сдѣлавшись добычей частной предпріимчивости, могли бы въ короткое время сильно возвысить экономическое положеніе Турціи. По, кто тѣ которые могли бы ихъ скупать и обработывать? Ужь конечно не Турки, а либо мѣстные христіане и Евреи, либо иностранцы. Турецкое правительство естественно не желало допустить на свою территорію массу иностранныхъ землевладѣльцевъ иначе какъ на извѣстныхъ условіяхъ. Поэтому оно признало въ принципѣ за людьми всѣхъ націй право пріобрѣтать земли въ Турціи, но съ тѣмъ однакожь чтобъ они подчинялись всѣмъ турецкимъ законамъ. На это не много явилось охотниковъ, и такимъ образомъ опасный законъ былъ сведена на нѣтъ очень искусно. По этого было недостаточна Съ своей, чисто турецкой точки зрѣнія, султанское правительство не могло также желать чтобы большое количество турецкихъ земель перешло въ руки мѣстныхъ иновѣрцевъ; съ этою цѣлію оно приняло рядъ негласныхъ мѣръ, которыя парализовали новый законъ и съ этой стороны. Словомъ, говоритъ нашъ авторъ, законъ о вакуфахъ остался мертвою буквой; земледѣліе почти ничего отъ него не выиграло, богатство страны не возвысилось, но за то подъ шумъ этого закона турецкое правительство успѣло занять за границей нѣсколько десятковъ милліоновъ франковъ.
До сихъ поръ намъ приходилось сводить всѣ наши заключенія къ тому что по главнымъ отраслямъ государственнаго управленія, равно какъ и въ кругѣ главнѣйшихъ отправленій народной жизни, весьма немногое измѣнилось въ Турціи. Нельзя того же сказать относительно государственнаго хозяйства и финансоваго положенія: въ этомъ отношеніи дѣла безконечно ухудшились. До эпохи преобразованія Турція была государствомъ бѣднымъ, но по крайней мѣрѣ она не имѣла ни внутреннихъ, ни внѣшнихъ долговъ. Прежде это было государство бѣдное: теперь это государство разорившееся. Министры султановъ прежняго времени страшились долговъ какъ честные дикари; министры Абдулъ-Меджида и особенно Абдулъ-Азиса живутъ долгами; Турцію спасаетъ отъ банкротства единственно то что нѣкоторыя сильныя правительства заинтересованы чтобъ этого не случилось, и что слишкомъ большіе капиталы западной Европы затрачены на поддержку существованія Турціи. До Восточной войны турецкое правительство держалось въ Отношеніи своихъ финансовъ старыхъ преданій и не дѣлало займовъ за границей; оно ограничивалось тѣмъ что понизило качество своей звонкой монеты и выпустило небольшое количество бумажныхъ знаковъ, называемыхъ каиме. Первый внѣшній заемъ былъ сдѣланъ въ 1854 году, подъ вліяніемъ вызваннаго тогда сочувствія къ Турціи, а въ слѣдующемъ году второй, за гарантіей Франціи и Англіи. Эти займы, цифра которыхъ мнѣ неизвѣстна, скоро растаяли, и въ 1858 году въ Англіи сдѣланъ былъ заемъ во 126 милл. франковъ, съ обязательствомъ и съ объявленною цѣлію извлечь бумажныя деньги изъ обращенія. Это былъ послѣдній заемъ въ царствованіе Абдулъ-Меджида. Въ 1861 году вступилъ на престолъ нынѣшній султанъ, и великимъ визиремъ сдѣланъ былъ Фуадъ-паша; съ этого времени займы стали производиться почти ежегодно, а именно: въ 1862 г. — 8 милл. фунт. ст., въ 1863—150 милл. фр., въ 1864—50 милл. фран. въ 1865 г. 150 милл. фр., и на дняхъ газеты возвѣстили еще о новомъ турецкомъ займѣ. Не включая его, цифра всего внѣшняго турецкаго долга, по словамъ автора Etudes pratiques, превосходитъ два милліарда франковъ, при бюджетѣ во 175 милліоновъ франковъ. И при такомъ-то положеніи турецкаго казначейства, въ Константинополѣ и его окрестностяхъ ежегодно строятся дворцы, сооружаются такія колоссальныя зданія какъ сераскиріатъ, или управленіе морскимъ министерствомъ, устраиваются фейерверки, праздники и пышные пріемы для пріѣзжающихъ изъ западной Европы величествъ!..
II.
правитьЕдва ли есть хоть одна страна въ мірѣ, въ отношеніи которой физическая природа была бы такъ щедра и благосклонна какъ въ отношеніи Европейской Турціи: мы будемъ говорить здѣсь о ней одной. Почва ея по плодородію равняется съ самыми цвѣтущими странами міра, а климатъ ея уступаетъ развѣ только италіянскому. Природа создала кромѣ того всѣ условія для того чтобы Турція могла сдѣлаться первенствующею морскою державой. Равняясь Франціи по пространству, она обладаетъ однакоже гораздо большимъ протяженіемъ морскихъ береговъ, и всѣ многочисленныя моря къ которымъ она прилегаетъ находятся между собою въ непосредственномъ соединеніи, такъ что ей нѣтъ надобности, какъ Франціи, содержать двѣ особыя эскадры и нѣсколько военныхъ портовъ: турецкій флотъ, сосредоточенный у Золотаго Рога, можетъ, смотря по надобности, устремиться въ Черное или Адріатическое море, свободно разгуливать по Эгейскому и Средиземному морямъ или же укрыться въ Мраморномъ, гдѣ ему нечего страшиться соединенныхъ эскадръ цѣлаго міра, если только Геллеспонтъ и Босфоръ укрѣплены надлежащимъ образомъ. Мраморное море есть огромный учебный плацъ для турецкихъ кораблей, какого не имѣетъ ни одинъ военный флотъ вселенной; столица Турціи, которая по естественнымъ условіямъ совершенно недоступна съ моря, почти столько же недоступна и для сухопутныхъ армій, ибо съ запада она защищена цѣлыми массами горъ примыкающихъ къ Норическимъ Альпамъ и проходящихъ до самой Мореи, а съ сѣвера — цѣпью Балканъ, этимъ несокрушимымъ бастіономъ, впереди коего протекаетъ многоводный Дунай и разстилаются болота Добруджи.
Когда путешественникъ, сынъ суроваго сѣвера, подплываетъ къ Константинополю, имъ овладѣваетъ и восхищеніе, и какое-то злое чувство, заключающее въ себѣ и зависть, и тѣ нехотѣнія которые должны были овладѣть рожденными среди бѣдной природы воинами Теодорика или Алариха, когда предъ ихъ глазами раскинулись цвѣтущія поля Италіи… Чудная, несравненная картина, столько же говорящая художественному чувству человѣка, какъ и поражающая его воображеніе сознаніемъ скрывающихся за нею задатковъ политическаго, торговаго и всякаго могущества!.. Судно уменьшаетъ ходъ и вступаетъ въ проливъ; нѣтъ болѣе качки; широкій пиръ открывается для взоровъ. Проливъ вьется между холмистыми берегами, гладкій и голубой какъ рѣка. Берега, сначала пустынные и нагіе, начинаютъ одѣваться зеленью садовъ, между вими мелькаютъ жилья, и наконецъ оба берега — правый, Румелійскій, и лѣвый, Анатолійскій, — покрываются сплошною массой темной зелени съ разбросанными въ ней кіосками, дворцами и изрѣдка минаретами. Чѣмъ болѣе пароходъ приближается къ Константинополю, тѣмъ картина ярче и пестрѣе; и вотъ на голубой поверхности пролива, прямо предъ вами, какъ бы изъ лона водъ, возникаетъ высокій зеленый холмъ, перевитый, какъ бы бѣлою лентой, линіей вьющейся по его склонамъ стѣны, и увѣнчанный массою бѣлыхъ зданій съ тонкими минаретами. Это серай, — кремль Стамбула, — съ возвышающимся надъ нимъ оригинальнымъ куполомъ стараго храма Св. Софіи". Между тѣмъ по обоимъ берегамъ дворцы, кіоски и всякаго рода строенія тѣснятся все ближе и ближе другъ къ другу; садамъ нѣтъ болѣе мѣста; они уходятъ вверхъ, въ гору; на узкихъ набережныхъ замѣтно большое движеніе; каики, быстрые какъ водяныя насѣкомыя, снуютъ по всѣмъ направленіямъ; пароходы пересѣкаютъ дорогу одинъ другому; цѣлый лѣсъ мачтъ открывается предъ вами: вы поворачиваете направо и вступаете въ заливъ Золотаго Рога. Налѣво отъ васъ древній городъ Константина и турецкихъ завоевателей, направо — Галата и Пера, городъ Европейцевъ; позади, на Азіятскомъ берегу, Скутари.
Что такое Золотой Рогъ? Это широкій, глубокій заливъ иди, вѣрнѣе, исполинское устье маленькой рѣки впадающей въ Босфоръ съ правой, европейской стороны, — устье, которое быстро расширяется, принимаетъ видъ рога и размѣры морскаго залива. Здѣсь могутъ помѣститься флоты полъ-Европы; здѣсь, подъ защитою холмовъ окружающихъ этотъ заливъ со всѣхъ сторонъ, имъ не страшны никакія бури и никакіе ураганы. Едва ли есть во всемъ мірѣ портъ болѣе безопасный. За то подъ какими флагами, изъ какихъ странъ нѣтъ здѣсь кораблей! Какая жизнь и какое движеніе! Неужели это столица дряхлаго, разлагающагося государства? И точно ли это государство дряхлое и разлагающееся?
Въ этомъ дѣйствительно можно усомниться, глядя съ парохода на дворцы и виллы разсѣянные вдоль Босфора, на эти три обширные города соединенные подъ однимъ именемъ Константинополя, на эти безчисленные флаги, на этихъ людей всевозможныхъ націй объясняющихся между собою на всевозможныхъ нарѣчіяхъ. Но Золотой Рогъ съ тѣснящимися въ немъ кораблями не есть Турція; эти корабли нагружены произведеніями не турецкой почвы и не турецкихъ фабрикъ; грузы ихъ по большей части адресованы не въ Константинополь. Константинополь есть лишь станція на пути торговаго движенія между восточною и западною Европой, между Атлантическимъ океаномъ и Чернымъ и Азовскимъ морями, станція, на которой будетъ еще больше движенія когда изъ кавказскихъ портовъ двинутся продукты Закавказья и Средней Азіи, но которая все-таки останется лишь станціей до тѣхъ поръ пока не измѣнится радикальнымъ образомъ положеніе Балканскаго полуострова. Сойдите съ парохода, и вы увидите другую сторону медали. Вотъ Стамбулъ — турецкая часть Константинополя, а вотъ въ немъ кварталы еврейскій и греческій: и здѣсь, какъ во всей Турецкой имперіи, разнородныя племена ее населяющія стоятъ отдѣльно другъ отъ друга. Вотъ Пера — кварталъ Европейцевъ и почти исключительно иностранцевъ, Франковъ. Этотъ кварталъ, ничтожный по пространству въ сравненіи со Стамбуломъ, несравненно превосходитъ его въ отношеніи удобствъ и развитія цивилизованной жизни. Здѣсь находятся всѣ магазины, всѣ гостиницы; здѣсь редакціи rar зетъ, книжныя лавки, театры; здѣсь агентства и конторы торговыхъ домовъ и обществъ, консульства, посольства; здѣсь сосредоточена политическая и торговая жизнь, здѣсь вырабатываются ноты и меморандумы которыми движется государственная машина Турціи; здѣсь составляются или пріискиваются тѣ капиталы къ которымъ она прибѣгаетъ для продленія своего существованія; здѣсь, наконецъ, сосредоточено все то что составляетъ потребность образованнаго Турка. Пера въ отношеніи Стамбула тоже что Европа въ отношеніи Турціи: она требуетъ чтобы Турокъ пришелъ и поклонился ей. Турокъ посѣщающій Перу, имѣющій дѣло до Перы уже нѣкоторымъ образомъ отрекся Стамбула. Европейцы, пріѣзжая въ Константинополь, привозятъ туда свои привычки, свой образъ жизни, свое распредѣленіе времени, свое убранство комнатъ, и требуютъ чтобы Турки сообразовались со всѣмъ этимъ; они привозятъ туда свою рѣчь и требуютъ чтобы туземцы понимали ихъ. И всего этого они достигаютъ; Турки не только стараются понимать ихъ, но и отвѣчать имъ на ихъ языкѣ. Съ однимъ французскимъ языкомъ, не зная ни слова по-турецки, можно исходить всю Перу вдоль и поперекъ: васъ пойметъ и турецкій чиновникъ, и мелкій лавочникъ, и держатель наемныхъ верховыхъ лошадей. Въ Перѣ даже нищіе просятъ милостыни на иностранномъ языкѣ. Все это очень удобно для иностранцевъ и, безъ сомнѣнія, содѣйствуетъ распространенію въ Европѣ выгодныхъ извѣстій о Константинополѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ составляетъ въ глазахъ наблюдателя явленіе знаменательное, наглядно доказывающее поникновеніе Турціи предъ Европой. Замѣчательно также что самыя тяжелыя и грубыя работы исполняютъ въ Перѣ и вообще въ Константинополѣ Турки, племя господствующее: они переносятъ на себѣ тюки съ товарами, мебель, чемоданы путешественниковъ; они составляютъ особый видъ вьючнаго скота въ столицѣ своего государства, между тѣмъ какъ люди подчиненныхъ племенъ, — Армяне, Далматинцы и Греки, — служатъ драгоманами у путешественниковъ, занимаются въ торговыхъ конторахъ, пускаются въ торговлю и гордо помыкаютъ своими побѣдителями.
Если вдуматься въ это оригинальное явленіе, то откроется ему причина, и причина не случайная, а органическая.
Мѣсяца два тому назадъ, вскорѣ послѣ смерти Фуадъ-паши, въ газетахъ напечатано было письмо приписываемое тому министру; а заключающее въ себѣ его политическую исповѣдь. Разсуждая о средствахъ поставить на прочномъ основаніи Турецкую имперію, онъ говоритъ: «вамъ нужна сила, но не та изношенная сила которая играла такую важную роль въ предшествующей нашей исторіи, а новая, всегда побѣдоносная сила, которую дали европейскимъ государствамъ современное просвѣщеніе и науки». «Эту силу, продолжаетъ покойный верховный визирь, можетъ пріобрѣсти и Турція, ибо всемірный законъ прогресса нисколько не противорѣчивъ мусульманской религіи; напротивъ, исламъ представляетъ сочетаніе всѣхъ истинныхъ началъ, допускающихъ усовершенствованіе міра и человѣчества.» Мало того: «всѣ прочія религіи прикованы къ принципамъ и доктринамъ, ме терпящимъ ни малѣйшаго измѣненія и служащимъ преградой къ развитію человѣческаго ума: одинъ только исламизмъ, свободный отъ всякихъ таинственныхъ и непогрѣшимыхъ постановленій, доставляетъ возможность идти въ уровень со всѣмъ свѣтомъ… Не слѣдуетъ полагать что истина мусульманская отличается чѣмъ-нибудь отъ истины европейской. Нѣтъ, истина повсюду одна: это солнце освѣщающее весь міръ. Такъ какъ, съ другой стороны, исламъ есть универсальное выраженіе всѣхъ истинъ, то всякое новое открытіе, гдѣ бъ оно ни проявилось, у язычниковъ или мусульманъ, въ Мединѣ или Парижѣ, должно всегда принадлежать исламу.» Таковы мысли приписываемыя просвѣщеннѣйшему Турку своего времени, представителю и двигателю реформы въ Турціи, и уже по этому одному нельзя пропустить ихъ безъ вниманія. Но мысль о совмѣстимости прогресса съ магометанствомъ не есть одиночная мысль Фуадъ-паши; ее громко провозглашаетъ партія молодой Туруіи, ею были проникнуты (или казались проникнутыми) государственные люди поднявшіе въ 1854 году всю Европу на защиту Турціи; ее выставляетъ впередъ современная дипломатія, ее лелѣетъ печать въ Англіи и особенно во Франціи. Нѣкоторые изъ французскихъ писателей пространно развиваютъ мысль что Коранъ заключаетъ гораздо болѣе задатковъ для развитія человѣчества нежели Евангеліе и что, по справедливости, не Триста, а Магомета слѣдовало бы признать Богочеловѣкомъ…. Въ такомъ смыслѣ недавно написана нѣкіимъ Мисмеромъ очень задорная книга подъ заглавіемъ: Soirées de Constantinople. Авторъ ея видитъ въ Коранѣ ни болѣе ни менѣе какъ средство возрожденія ддл всего человѣчества, а въ турецкомъ обществѣ образецъ для общественнаго устройства всего міра….
Однако, почему христіанскіе народы первенствуютъ вездѣ, и даже въ Константинополѣ, а мусульманскіе заимствуютъ у нихъ и подчиняются имъ въ Турціи, въ Египтѣ, въ Средней Азіи, вездѣ гдѣ между ними происходитъ встрѣча? Г. Мисмеръ утверждаетъ что мусульмане добродѣтельнѣе христіанъ: этотъ вопросъ можетъ рѣшить лишь уголовная. статистика, которая еще не провела параллели между христіанами и мусульманскими странами; но всѣмъ извѣстно, и самъ Фуадъ-паша свидѣтельствуетъ что народы исповѣдующіе Евангеліе пріобрѣли ту нравственную силу которая подчиняетъ имъ людей воспитанныхъ на иныхъ началахъ. Въ этомъ отношеніи все равно, православные ли они, католики ли, или протестанты: достаточно что они христіане по нравственнымъ своимъ понятіямъ, ибо Евангеліе создало весь духовный строй европейскихъ народовъ. Христіанство создало семью и связало членовъ ея узами взаимной любви, взаимнаго снисхожденія, взаимной довѣренности, взаимнаго уваженія. Вотъ школа, которую прежде всякой другой проходитъ Европеецъ, и гдѣ между тѣмъ онъ нечувствительно привыкаетъ къ дисциплинѣ; вотъ та теплая атмосфера которою онъ дышетъ на зарѣ своей жизни, тотъ сосудъ добрыхъ чувствъ которыми онъ запасается на всю жизнь. Но это не все. Сущность евангельскаго ученія заключается въ борьбѣ духа съ матеріей, и цѣль указанная имъ человѣку — торжество духа. Жить для какого-либо подвига, побѣждать страданія силою духа и умирать возносясь духомъ — вотъ примѣръ завѣщанный Христомъ. Напротивъ того, Коранъ обѣщаетъ и въ будущей жизни матеріальныя наслажденія, и принимая мущину, одного мущину, за центръ всего живущаго, создаетъ вокругъ него не семью, а гаремъ. Развѣ можетъ человѣкъ любить одновременно нѣсколькихъ женщинъ иначе какъ любовью животною? Развѣ можетъ быть миръ и союзъ подъ кровлей, гдѣ нѣсколько женъ и по нѣскольку дѣтей у каждой отъ общаго мужа? Развѣ эти дѣти различныхъ матерей, другъ другу завидующихъ, могутъ быть братьями? Развѣ мыслимы семейныя отношенія между всѣми этими членами гарема?… Турокъ не имѣетъ фамиліи, или родоваго прозвища: онъ Абдалла или Махмудъ, и больше ничего; въ турецкомъ обществѣ не существуетъ той взаимной солидарности между предками и потомками которая образуетъ преемственность между поколѣніями и составляетъ основаніе историческаго движенія въ Европѣ. Какая же цивилизація возможна на приготовленной подобнымъ образомъ соціальной почвѣ? Немыслима даже та цивилизація которую рекомендуютъ европейскіе матеріалисты и реалисты, потому что они требуютъ прежде всего труда, а трудиться не хочетъ и не долженъ фаталистъ-мусульманинъ. Въ этомъ фатализмѣ заключается причина того равнодушія Турокъ къ барышу и наживѣ, той внѣшней честности и того спокойнаго достоинства турецкихъ купцовъ, которыя, въ сравненіи съ суетливою жадностью армянскихъ и греческихъ торгашей, поражаютъ путешественниковъ. Не станемъ оспаривать самаго факта и признаемъ его достойнымъ похвалы, но не забудемъ что онъ привитъ къ такому началу которое противится прогрессу.
Скажутъ, можетъ-быть, что дѣйствительность представляетъ много изъятій изъ вышеприведенныхъ общихъ положеній, что въ мусульманскихъ странахъ, и особенно въ Перѣ, можно видѣть много работающихъ Турокъ, что между образованными Турками обнаруживается реакція противъ многоженства, что принятое ими образованіе есть доказательство что духовные интересы совмѣстимы съ мусульманствомъ. Но Турокъ который имѣетъ одну жену и продолжаетъ любить ее даже послѣ того какъ она состарѣлась, который играетъ съ дѣтьми своими какъ Генрихъ IV и печется о ихъ воспитаніи, который предается умственнымъ интересамъ и, не полагаясь на непосредственное вмѣшательство Аллаха въ его дѣла, устраиваетъ ихъ самъ, не жалѣя трудовъ, — такой Турокъ уже отрекся въ дѣйствительности отъ исламизма. Такимъ Туркомъ былъ, повидимому, и Фуадъ-паша, если приписываемое ему письмо дѣйствительно выражаетъ его мысли. Въ этомъ письмѣ замѣчаются тѣ же самыя мнѣнія какія высказываютъ европейскіе libres penseurs, всѣ тѣ которые не отвергаютъ общихъ христіанскихъ нравственныхъ началъ, не придерживаясь при этомъ никакого положительнаго вѣроученія, не принадлежа ни къ какой существующей церкви. Говоря далѣе о различныхъ религіозныхъ вѣрованіяхъ въ Турціи, Фуадъ-паша замѣчаетъ: "Быть-можетъ, для насъ выгоднѣе стараться распространять между нашими христіанами начала философскія, которыя, парализуя вліяніе духовенства, способствуютъ сближенію людей между собою, и съ этою цѣлію онъ рекомендуетъ обратить вниманіе на народныя школы, въ коихъ вовсе не преподавалось бы религіозныхъ наставленій, и гдѣ сходились бы дѣти всѣхъ племенъ и всѣхъ вѣроисповѣданій. Совершенно въ томъ же смыслѣ высказываются и нѣкоторые европейскіе публицисты, разсуждая о Турціи, напримѣръ г. Бюрнуфъ, въ статьѣ напечатанной въ одной изъ послѣднихъ книжекъ Revue des deux Mondes. Но можно ли представить себѣ цѣлый народъ безъ религіи, массу въ нѣсколько десятковъ милліоновъ libres penseurs? При томъ не слѣдуетъ забывать что султанъ есть вмѣстѣ и калифъ всѣхъ мусульманъ-суннитовъ: захочетъ ли онъ отказаться отъ духовнаго господства надъ большею частію мусульманскаго міра, и не скажетъ ли этотъ восточный папа, подобно западному, non possumus? Такъ какъ рѣчь идетъ о торжествѣ разума и знанія надъ вѣрою, то да будетъ позволено и намъ признать себя невѣрующими въ мечтанія Фуадъ-паши, какъ не подкрѣпленныя ни примѣрами, ни доказательствами. Вѣрнѣе, кажется, допустить что, при дальнѣйшемъ сближеніи мусульманъ съ христіанами, первые все болѣе и болѣе будутъ усвоивать нравственныя понятія послѣднихъ, и наконецъ усвоятъ ихъ религію. Но въ такомъ случаѣ и Восточный вопросъ былъ бы рѣшенъ. Тому изъ преемниковъ Абдулъ-Азиса, при которомъ совершилось бы такое превращеніе, не оставалось бы болѣе ничего какъ послѣдовать промѣру Константина Великаго.
Такова роковая сила движенія которое замѣчается въ современной Турціи. Превращеніе Турокъ въ Европейцевъ есть фактъ несомнѣнный, хотя и совершающійся далеко не такъ быстро какъ увѣряютъ ихъ западные друзья. Этому факту рукоплещутъ, и нерѣдко приравниваютъ его къ тому что совершилось въ прошломъ вѣкѣ въ Россіи. Но говорить такимъ образомъ значитъ не понимать сущности вещей, а видѣть одну ихъ внѣшность. Правда, и у насъ, подобно Турціи, бороды падали какъ жертва европеизму, и у насъ національная одежда была замѣнена одеждой иноземнаго покроя, и ваши вельможи, подобно турецкимъ сановникамъ, усвоивали чуждые языки и чуждыя формы жизни, а простолюдинъ нашъ, какъ и турецкій, не слѣдовавшій за движеніемъ указаннымъ сверху, подвергался глумленію иностранцевъ и презрительному невниманію соотчичей. Но новыя формы жизни не находились въ прямомъ противорѣчіи съ основами нашего быта; освобожденіе женщины изъ терема было лишь возстановленіемъ нашей древней старины; семья всегда существовала у насъ на общихъ христіанскихъ началахъ, всегда существовала преемственность родоваго прозванія, а съ нимъ и семейныя преданія, — основаніе исторической жизни. Стоило стерегъ съ поверхности чуждую, именно азіятскую кору, и европейскій народъ, европейское, хотя и мало образованное общество вступало въ кругъ всемірной исторической жизни. Принципъ прогресса легко принялся на этомъ родственномъ ему стволѣ. Мы сдѣлались Европейцами не жертвуя для того ни нашею національностью, ни нашею религіей. Въ такомъ ли положеніи Турки? Они превращаются въ Европейцевъ, это правда; но что останется отъ исламизма когда превращеніе совершится?
Можно сказать съ увѣренностію что государственные люди Турціи, не исключая и покойнаго Фуада, сочувствующіе, повидимому, совершающемуся въ ней движенію и даже содѣйствующіе ему, страшатся его послѣдствій. Громко провозглашая совмѣстимость исламизма съ прогрессомъ и даже платя щедрою рукой за сочиненія издаваемыя въ этомъ духѣ, они сознаютъ нравственную скудость мусульманскаго общества предъ христіанскимъ. Скажу болѣе: расточая похвалы великодушію Франціи и Англіи, они еще болѣе опасаются дружбы этихъ государствъ нежели вражды Россіи. Западная Европа вѣетъ цивилизаціей на христіанскія населенія Балканскаго полуострова. Такъ или иначе, сознательно или противъ собственной воли, она призываетъ ихъ къ самостоятельной жизни, и въ то же время ослабляетъ мусульманское начало въ турецкомъ племени, нейтрализуетъ, обезличиваетъ его. Еще нѣсколько лѣтъ тѣсной дружбы съ Французами и Англичанами, еще нѣсколько тысячъ образованныхъ Турокъ-Европейцевъ безъ всякаго національнаго типа, — и цементъ долго связывавшій имперію Османовъ потеряетъ свою связующую силу. Повторяю: Западная Европа роковымъ образомъ споемѣшеетвуетъ разложенію Турціи; этого не могутъ не видѣть проницательнѣйшіе между Турками, и еслибы выше цитированное письмо Фуадъ-паши было не апокрифное и не предназначалось бы для печати, то мы увидали бы въ немъ, безъ сомнѣнія, гораздо менѣе оптимизма въ отношеніе «дружественныхъ націй». Непосредственное сосѣдство Турціи съ Европой есть роковой для нея фактъ, и только тяжелымъ сознаніемъ опасности, которой подвергается эта страна попавъ въ струю европейской исторической жизни, можно объяснитъ то тайное и постоянное противодѣйствіе которымъ турецкіе министры отвѣчаютъ на требованіе реформъ, но реформъ существенныхъ, предъявляемое имъ великими державами Запада. Что означаетъ этотъ всѣми замѣчаемый разладъ между провозглашаемыми турецкимъ правительствомъ принципами и приложеніями ихъ къ дѣлу? Почему султанъ Абдулъ-Меджидъ, также какъ и Абдулъ-Азисъ, выражаетъ такое рѣшительное, повидимому, намѣреніе доставить полную равноправность своимъ подданнымъ, безъ всякаго различія происхожденія и вѣроисповѣданія, и почему между тѣмъ во всѣхъ судебныхъ и административныхъ учрежденіяхъ преобразуемой Турціи христіане являются «лицами безъ рѣчей»? Почему не принимается свидѣтельство христіанъ предъ судомъ? Почему они не допущены участвовать въ защитѣ общаго ихъ отечества? Почему на практикѣ затруднено водвореніе въ Турціи европейцевъ-колонистовъ? Реформу Турціи приравниваютъ къ нашей, но Россія постоянно допускала полную равноправность по отношенію къ инородцамъ и даже пришлымъ иноземцамъ; тѣ и другіе нерѣдко пользовались даже преимуществами въ сравненіи съ Русскими по происхожденію и во всякомъ случаѣ были допускаемы пріобрѣтать въ Россіи собственность, участвовать въ ея войскѣ и администраціи, пользоваться покровительствомъ ея законовъ. Какой образованный человѣкъ въ Россіи обращаетъ вниманіе, — французскіе, англійскіе или германскіе звуки слышатся въ фамиліи нашихъ генераловъ, судей, поэтовъ или ученыхъ, и по какому обряду они исповѣдуютъ Христа? Кутузовъ или Багратіонъ, Грейгъ или Лазаревъ, фонъ-Визинъ или Грибоѣдовъ — не всели намъ равно, если эти люди съ русскими и не русскими фамиліями одинаково служили Россіи, ея славѣ, благосостоянію, цивилизаціи? Кому придетъ въ голову устранять въ Москвѣ изъ списка присяжныхъ человѣка, потому что его фамилія не оканчивается на инъ или осъ, или потому что онъ реформатъ или католикъ?… Другое дѣло тѣ окраины Россіи, гдѣ религія и иноплеменность выставляютъ себя символами протеста противъ государственнаго и національнаго единства Россіи.
Турція находится въ совершенно иномъ положеніи, и турецкіе реформаторы не могутъ, еслибъ хотѣли, допустить полную вѣротерпимость и полную равноправность, о которой они говорятъ съ такимъ настояніемъ. Чтобъ убѣдиться въ этомъ, посмотримъ еще разъ не на ихъ слова, а на ихъ дѣйствія. Замѣтимъ, вопервыхъ, что либеральная по общему мнѣнію турецкая реформа самымъ положительнымъ образомъ клонится къ сосредоточенію власти въ рукахъ султана и его верховнаго визиря. Объ этомъ знаменательномъ явленіи мы находимъ много любопытныхъ извѣстій въ Etudes pratiques sur la question il Orient. Нынѣшняя реформа находится съ этой стороны въ тѣсной связи съ образомъ дѣйствій еще султана Махмуда. Истребивъ янычарское войско, этотъ государь вполнѣ развязалъ руки себѣ и своимъ преемникамъ. Корпусъ янычаровъ былъ силою, съ которою султанамъ приходилось считаться, тѣмъ болѣе что она находилась подъ вліяніемъ мусульманскаго духовенства. Съ 1825 года турецкое правительство можетъ не опасаться возмущеній въ своей столицѣ; муллы и муфтіи могутъ осуждать его дѣйствія, но они уже не располагаютъ организованною и вооруженною силой. Что касается до новѣйшихъ преобразованій, то будучи производимы подъ надзоромъ европейской дипломатіи, они, конечно, не могли имѣть того свирѣпаго характера какимъ отличались нововведенія Махмуда; но сущность ихъ не перемѣнилась. Новая провинціальная организація установила, повидимому, принципъ мѣстнаго самоуправленія, но мы видѣли что въ дѣйствительности на всемъ Балканскомъ полуостровѣ господствуетъ въ администраціи бюрократическое начало. Гатти-гумаюнъ 1856 года провозглашалъ принципъ самостоятельности магистратуры, но мы видѣли какъ организованы новые провинціальные суды; до самаго послѣдняго времени высшій трибуналъ Турецкой имперіи былъ лишь отдѣленіемъ государственнаго совѣта; съ 1868 года онъ составляетъ отдѣльное учрежденіе, но столкновенія магистратуры съ администраціей разсматриваются въ государственномъ совѣтѣ. Что касается до этого совѣта, въ которомъ сосредоточены высшіе аттрибуты законодательной и административной власти, то и онъ не облеченъ полною самостоятельностію; ему предоставлено лишь обсуждать, но не рѣшать вопросы подлежащіе его разсмотрѣнію, и затѣмъ представлять ихъ верховному визирю. Итакъ всѣ нити управленія, всѣ проявленія правительственной власти сосредоточиваются въ кабинетѣ верховнаго визиря и въ личныхъ его докладахъ султану…. Конечно, не такихъ результатовъ слѣдовало бы ожидать, читая гуманитарныя заявленія 1839 и 1856 годовъ!
Турецкая реформа имѣла цѣлію, слѣдовательно, устроить крѣпкую монархію, и эта монархія должна, по мысли реформаторовъ, опираться на турецкій элементъ, единственно на турецкій элементъ. Мы видѣли какой перевѣсъ данъ этому элементу въ провинціальныхъ учрежденіяхъ: совершенно тоже видимъ мы и въ центральномъ правительствѣ. Въ государственномъ совѣтѣ, изъ числа 41 членовъ этого учрежденія, говоритъ авторъ Etudes pratiques, Турокъ 28, тогда какъ на всѣ прочія племена населяющія Турцію приходится лишь 13 человѣкъ. Скажутъ, можетъ-быть, что причиной этому большая способность или большая приготовленность Турокъ?… Но самые искренніе друзья Турокъ говорятъ совершенно противное: «Униженное положеніе христіанъ совершенно несправедливо, говоритъ г. Бюрнуфъ въ своемъ обозрѣніи современной Турціи.[2] На ихъ сторонѣ умственная сила, дѣятельность, расположеніе и способность къ торговлѣ, словомъ, все что создаетъ націю», тогда какъ, по его словамъ, «отъ мусульманъ султану нечего ожидать добраго: имъ неизвѣстны эти чувства гуманности и справедливости которыя суть душа человѣческихъ обществъ, эта плодотворная дѣятельность которая родитъ богатство, которая создаетъ благосостояніе государствъ и даетъ имъ средства существовать самостоятельно и обороняться противъ враговъ.» Вотъ свидѣтельство которое исходитъ отъ публициста вѣрующаго въ возрожденіе Турціи…. Но если дѣйствительно турецкій элементъ гораздо ниже христіанскаго по своему умственному развитію, то съ другой стороны нельзя не признать что султанское правительство (примѣръ поучительный!) настойчиво стремится къ тому чтобъ измѣнить такое положеніе дѣлъ. Оно учреждаетъ учебныя заведенія, хотя и открытыя для людей всѣхъ націй, но турецкія, и не только не содѣйствуетъ школамъ греческимъ и славянскимъ, но подозрительно и неблагосклонно смотритъ когда онѣ учреждаются на частныя средства. Мало того, оно затрудняетъ поступленіе иновѣрцевъ и иноплеменниковъ въ училища учреждаемыя казною и, по свидѣтельству автора Etudes pratiques sur la question d’Orient, посылаетъ въ западную Европу для пріобрѣтенія высшаго образованія исключительно Турокъ. Фуадъ-паша, или лицо прикрывшееся его именемъ, пишетъ что Оттоманская имперія «не должна принадлежать ни Грекамъ, ни Славянамъ», а всѣмъ имъ въ совокупности: факты однакожь доказываютъ что правительство, коего онъ былъ душою, желаетъ видѣть первенствующимъ и даже господствующимъ звеномъ въ разноплеменной связи будущихъ гражданъ этой имперіи — Турокъ, однихъ Турокъ. Оно старается доставить своимъ мусульманскимъ подданнымъ высшую степень умственнаго развитія сравнительно съ немусульманскими; мусульмане же призываются исключительно къ военной службѣ и къ занятію высшихъ ступеней въ администраціи, имъ предоставлены высшія гражданскія права, и въ коллегіальныхъ учрежденіяхъ за ними утверждено большинство. Донынѣ Турки господствовали какъ завоеватели; на будущее время они будутъ-де господствовать какъ племя наиболѣе цивилизованное, наиболѣе богатое нравственными силами, привыкшее къ практикѣ управленія страной и, наконецъ, наиболѣе воинственное..Такова задача которую преслѣдуютъ нынѣшніе реформаторы Турціи, продолжатели Фуадъ-паши.
Безъ сомнѣнія, проницательнѣйшіе между государственными людьми Запада понимаютъ къ чему стремятся турецкіе реформаторы; но неужели они не замѣчаютъ въ исламизмѣ условій противящихся нормальному развитію общества? Какъ ни мало вѣроятно такое предположеніе, но политика западныхъ державъ въ отношеніи Турціи какъ будто подтверждаетъ его. Мы видѣли что представители Франціи, Англіи и Австріи настоятельно требовали отъ Порты реформъ предъ окончаніемъ Восточной войны; по составленной ими программѣ написавъ былъ гатти-гумаюнъ 1856 года: какъ объяснить что самыя просвѣщенныя правительства въ мірѣ даютъ отводить себѣ глаза нѣсколькими пышными фразами, когда они напоминаютъ Портѣ о данныхъ ею обѣщаніяхъ? Была минута, когда вспыхнувшее возстаніе въ Критѣ открыло, казалось, глаза государственнымъ людямъ западной Европы; британское правительство потребовало отъ своихъ агентовъ въ Турціи свѣдѣній о ходѣ столь прославленной реформы, — и мы видѣли какія свѣдѣнія были ему представлены, но тѣмъ дѣло и кончилось. «Девятнадцатый пунктъ гатти-гумаюна разбился о неподвижность турецкаго правительства», писалъ маркизъ де-Мутье князю Горчакову въ 1867 году, но этими словами ограничилось его участіе къ дѣлу, которое, казалось, такъ горячо принято было къ сердцу этою «рыцарскою націей». Къ исходу 1867 года водворилась полная тишина по турецкимъ дѣламъ во всѣхъ дипломатическихъ канцеляріяхъ, точно будто они пошли наилучшимъ образомъ, точно будто программы 1839 и 1856 годовъ были исполнены до послѣдней мелочи!… Какъ же объяснить такое равнодушіе?
III.
правитьИзъ числа великихъ державъ только двѣ прямо и непосредственно заинтересованы въ дѣлахъ Турціи: Россія и Австрія. Но виды и побужденія ихъ далеко не одинаковы. Интересы Россіи, какъ великой славянской и православной державы, требуютъ чтобъ она способствовала возникновенію другихъ славянскихъ и православныхъ державъ на мѣстѣ Турціи, и чтобъ она обезпечила своимъ судамъ свободный проходъ чрезъ Босфоръ и Геллеспонтъ; Австрія, съ своей стороны, естественно желала бы вознаградить себя за утрату значенія въ Германіи и за потерю областей своихъ въ Италіи, прочно утвердясь на восточномъ берегу Адріатическаго моря, или же присвоивъ себѣ все теченіе Дуная. Что касается другихъ великихъ державъ, то ихъ интересы лишь косвенно замѣшаны въ судьбахъ Балканскаго полуострова. Англія, съ своей точки зрѣнія, можетъ опасаться усиленія Россіи; Пруссія — желать чтобы виды Австріи на Боснію и Герцеговину осуществились, и чтобъ она оставила ей безраздѣльное вліяніе на Германію; Франція прямо не заинтересована въ дѣлахъ Востока.
Таковы отношенія великихъ державъ къ восточному вопросу съ чисто-политической точки зрѣнія. Но независимо отъ сферы чисто-политическихъ интересовъ, есть еще другая сфера, интересы которой не слѣдуетъ оставлять безъ вниманія: это сфера интересовъ культурныхъ, которые дѣйствуютъ независимо отъ политическихъ и нерѣдко обнаруживаютъ свое вліяніе вопреки видамъ правительствъ.
Еслибы развитію жизни на Балканскомъ полуостровѣ предоставлено было естественное теченіе, то тесьма вѣроятно что обитающія на немъ единовѣрныя и большею частію родственныя намъ племена, достигнувъ самостоятельности, соединились бы съ Россіей крѣпкимъ, добрымъ союзомъ, который представилъ бы міру примѣръ невиданнаго политическаго могущества. Этого одного уже достаточно чтобъ европейская дипломатія приняла всевозможныя мѣры дабы не допустить его осуществленія; притомъ никакая въ мірѣ комбинація не можетъ открыть для британскихъ капиталовъ и для французскихъ всякаго рода аферистовъ такого обширнаго поприща какъ теперешняя Турція, которая дѣлаетъ огромныя закупки и заказы въ западной Европѣ, занимаетъ на 12—15 процентовъ и почти ничего сама не производитъ. Это то одного, повторяю, достаточно чтобы западная Европа находила существованіе Турціи полезнымъ. Тюльерійскій и Сенъ-Джемскій кабинеты могутъ вѣрить или не вѣрить ея возрожденію, могутъ считать вполнѣ серіозною программу. Фуадъ-паши или втайнѣ улыбаться теоріи о совмѣстимости исламизма съ прогрессомъ, — все равно: имъ полезна, имъ нужна дряхлая, слабая, но все-таки живая Турція. Что же касается германскихъ державъ, то энергическое развитіе христіанскихъ племенъ Балканскаго полуострова прямо противорѣчитъ самымъ существеннымъ ихъ интересамъ: преградивъ Австріи расширеніе къ югу, оно обрекло бы ее на роль совершенно второстепенную, но заперевъ ее въ Германіи, сильно затруднило бы объединеніе этой послѣдней подъ главенствомъ Пруссіи. Напротивъ того, чѣмъ тяжелѣе и безтолковѣе ложится на эти племена турецкій гнетъ, тѣмъ болѣе вѣроятности что нѣкоторыя изъ нихъ станутъ искать покровительства Австріи; чѣмъ болѣе будетъ затруднено ихъ національное развитіе, тѣмъ сдѣлается удобнѣе ихъ германизовать, тѣмъ легче будетъ Австріи подчинить ихъ себѣ, тѣмъ легче будетъ Пруссіи выпроводить Австрію изъ германскаго отечества.
Трудно представить себѣ чтобы въ настоящее время, когда національные инстинкты повсюду пробуждаются съ такою силой, трудно представить себѣ чтобы племена, хоть и не многочисленныя, но сплошныя, могли быть обезличены и поглощены чуждымъ элементомъ. Трудно представить себѣ чтобы Сербы, Черногорцы или Болгары забыли свой природный языкъ и замѣнили его французскимъ, или нѣмецкимъ; но это очень возможно въ отношеніи просвѣщенныхъ классовъ. Трудно представить себѣ чтобы двѣнадцатимилліонная масса турецкихъ христіанъ оставила свои обычаи, измѣнила свой домашній бытъ, наконецъ, поступилась бы религіозными своими преданіями; но чужестранныя начала могутъ войти въ ихъ юридическій бытъ, но образъ жизни высшихъ классовъ можетъ принять чужестранныя формы, и складъ ихъ понятій можетъ поддаться сильному чужеземному вліянію. Все это было бы явленіями пагубными съ точки зрѣнія какъ національной самостоятельности помянутыхъ племенъ, такъ и съ точки зрѣнія русскихъ интересовъ, — а между тѣмъ, къ несчастію, такія явленія уже обнаруживаются, и, — что всего прискорбнѣе, — они обнаруживаются среди тѣхъ племенъ, гдѣ просвѣщеніе и гражданское устройство сдѣлало наиболѣе успѣховъ: не доказываетъ ли это что мы слѣдовали въ отношеніи ихъ невѣрному пути, и не должны ли ожидать что, продолжая слѣдовать прежней системѣ, мы будемъ все болѣе и болѣе терять наше вліяніе на турецкихъ христіанъ, по мѣрѣ того какъ они будутъ приближаться къ возрасту политической зрѣлости?
Въ чемъ же состояла эта система? При Петрѣ I и Екатеринѣ II мы дѣйствовали на нашихъ турецкихъ единоплеменниковъ и единовѣрцевъ, поддерживая въ нихъ религіозное чувство и возбуждая ихъ надежды на освобожденіе отъ господства Турокъ. Такой способъ дѣйствія былъ хорошъ въ свое время; онъ доставилъ намъ громадное вліяніе на турецкихъ христіанъ, равно какъ и на турецкое правительство, а съ другой стороны сильно способствовалъ къ пробужденію инстинктовъ независимости среди племенъ, которыя, казалось, были погружены въ мертвый сонъ. Это было главное. Затѣмъ Екатерина, сколько извѣстно, имѣла въ виду, при началѣ войны 1788 года, вызвать повсемѣстное возстаніе въ Европейской Турціи, поддержать его русскимъ оружіемъ и, послѣ нѣсколькихъ рѣшительныхъ побѣдъ, провозгласить независимость христіанскихъ туземцевъ, давъ имъ въ цари русскихъ великихъ князей, а въ министры русскихъ генераловъ. Подобнымъ образомъ создавались государства и послѣ Екатерины — при Наполеонѣ I, и даже еще позднѣе; такъ было организовано первоначально и нынѣшнее Греческое королевство. Самодержавный государь, поддерживаемый совѣтами опытнаго и могущественнаго дружественнаго двора, нѣсколько дѣльныхъ министровъ, да покорный, преданный народъ — вотъ и всѣ элементы тогдашней, весьма несложной политической жизни. Больше ничего и не требовалось для того чтобы мгновенно возникшее государство могло существовать. Но если виды Екатерины могли легко осуществиться и отнюдь не могутъ быть названы химерическими, то принятая ею система дѣйствія совершенно недостаточна въ настоящее время; она сверхъ того не замедлила обнаружить и многія слабыя стороны при дальнѣйшемъ ходѣ историческихъ событій. Племена, которыя мы желали воззвать къ самостоятельной жизни помощью не столько ихъ собственныхъ, сколько нашихъ усилій, привыкли слишкомъ многаго ожидать отъ насъ и слишкомъ мало дѣлать сами; во время войнъ вашихъ съ Турціей, въ началѣ нынѣшняго вѣка, они слабо поддерживали русскія войска, а когда эти войска возвращались въ свои предѣлы, то они жаловались что ихъ покинули и предали на жертву. Не станемъ изслѣдовать имѣлись ли основанія для подобныхъ жалобъ, но замѣтимъ что нынѣ невозможно было бы предсказать надежное политическое существованіе народу который пріобрѣлъ его чужими руками, и потому нашею задачей должно быть подготовленіе къ политической жизни тѣхъ племенъ Балканскаго полуострова, среди коихъ она еще слишкомъ слаба. Далѣе, нельзя не замѣтить что донынѣ существуетъ слишкомъ мало солидарности между всѣми юными организмами имѣющими образоваться изъ обломковъ Оттоманской имперіи, — а установить ее, безъ сомнѣнія, могла бы, но не успѣла наша дипломатія: 1866 годъ и критское возстаніе доказали это самымъ несомнѣннымъ образомъ. Утверждаютъ что въ эту важную и критическую эпоху между различными племенами и народами Балканскаго полуострова послѣдовало соглашеніе по самымъ важнымъ вопросамъ: мы вѣримъ этому, но не видимъ никакихъ послѣдствій. Не очевидно ли что единственно увѣренность въ отсутствіи солидарности между разными частями Турецкой имперіи сообщила столько энергіи Портѣ въ ея недавнемъ столкновеніи съ Греціей и потомъ съ Египтомъ? Не очевидно ли также, что если дѣло съ Египтомъ будетъ имѣть такой же исходъ какъ съ Греціей, то султанъ не замедлитъ дать почувствовать свое господство и Сербіи, и Румыніи, и что такими бравомъ мысль Фуадъ-паши о политическомъ единствѣ Турціи осуществится, по крайней мѣрѣ на нѣкоторое время?
Нѣтъ сомнѣнія что упрекъ въ недостаткѣ солидарности между частями Турецкой имперіи, рвущимися къ самобытности, есть живой укоръ русской политикѣ и рѣзкое доказательство ея слабости. Едва ли мы ошибемся, сказавъ что Египетъ вовсе не обращалъ на себя до сей минуты вниманія нашихъ государственныхъ людей, а между тѣмъ онъ, точно также какъ Сербія и Румынія, есть молодой зародышъ стремящійся пробить старую скорлупу турецкаго владычества. Не странно ли, не нелѣпо ли что египетскія войска содѣйствовали подавленію критскаго возстанія, и что египетскіе корабли дѣйствовали въ 1854 году противъ Россіи? Это странно и нелѣпо, но вмѣстѣ съ тѣмъ это доказываетъ что дѣйствіе наше на нашихъ естественныхъ союзниковъ въ Турецкой имперіи отнюдь не должно ограничиваться одною чисто-политическою сферой. Въ этой сферѣ противъ насъ вся Европа; напротивъ того, она совершенно заодно съ нами въ сферѣ того медленнаго, но тѣмъ болѣе вѣрнаго дѣйствія, которое исподволь разлагаетъ Турцію, дѣйствія культурнаго на христіанъ Балканскаго полуострова. Мы желаемъ чтобъ изъ нихъ образовались самостоятельныя государства: но нынѣ требуется чтобы признаки государственной жизни обнаружились въ народѣ прежде чѣмъ допустить его образовать изъ себя государство. Политическая жизнь значительно усложнилась въ послѣднее время; она требуетъ отъ народовъ серіозной зрѣлости; къ ней способны лишь тѣ племенныя особи которыя достигли извѣстной степени культуры, и вотъ, конечно, самое серіозное возраженіе, какое можно сдѣлать противъ политической эманципаціи турецкихъ христіанъ, между которыми есть недостаточно зрѣлые въ этомъ отношеніи.
Этотъ именно образъ дѣйствія и употребляетъ Западная Европа. Повторяю, въ дѣлѣ разрушенія Турціи мы заодно съ нею; но заодно ли мы съ нею въ вопросѣ о возсозданіи на мѣстѣ Турціи новыхъ государственныхъ организмовъ? Безъ сомнѣнія нѣтъ, и безотложная, жгучая, вопіющая необходимость заставляетъ насъ употребить всевозможныя усилія чтобы Западная Европа не додѣлала въ свою пользу дѣда которое мы начали, и за которое потратили столько крови. Мы своими побѣдами надъ Турціей въ прошедшемъ и нынѣшнемъ вѣкѣ возбудили инстинкты независимости въ Грекахъ, Румынахъ и Славянахъ Балканскаго полуострова; станемъ же стараться оберегать и развивать зачатки самостоятельности и культуры тамъ гдѣ они уже обнаружились и возращать ихъ тамъ гдѣ они еще въ зернѣ. Парижъ, Вѣна и Лондонъ привлекаютъ въ свои университеты и высшія спеціальныя школы лучшую молодежь Румыніи и Сербіи (я не говорю о Туркахъ): пусть Москва, Петербургъ, Варшава, Кіевъ, Харьковъ и Одесса стараются переманить къ себѣ учащуюся молодежь Сербіи и Румыніи. Католическіе, лютеранскіе и реформатскіе миссіонеры ведутъ неустанную пропаганду среди народонаселеній Балканскаго полуострова: пусть наши проповѣдники вступятъ съ ними въ состязаніе. Различныя частныя общества Западной Европы ежедневно заводятъ школы для Болгаръ, Черногорцевъ и пр.: станемъ и мы заводить свои школы рядомъ съ ихъ школами, станемъ устраивать, кромѣ школъ, и сельскіе банки, чтобы поднять матеріальное благосостояніе въ этихъ бѣдныхъ странахъ; обратимъ вниманіе на лица и фамиліи пользующіяся нѣкоторымъ вліяніемъ между своими земляками и поможемъ имъ группировать вокругъ себя этихъ послѣднихъ: изъ среды ихъ могутъ современемъ выйти народные вожди и, можетъ-быть, княжескія династіи. Все это потребуетъ не Богъ знаетъ какихъ расходовъ: конечно, не болѣе тѣхъ какіе, по увѣренію заграничныхъ публицистовъ, мы тратимъ будто бы на поддержаніе броженія между подданными султана.
Денежный вопросъ есть, впрочемъ, во всемъ этомъ вопросъ второстепенный. Несравненно важнѣе вопросъ о томъ: имѣемъ ли мы достаточно нравственныхъ силъ чтобы вступить въ состязаніе съ соединенною Европой и надѣяться на нѣкоторый успѣхъ. Правда, мы имѣемъ на своей сторонѣ огромныя преимущества, а именно: единство вѣры, одноплеменность и сходство языка. Но эти преимущества даютъ намъ перевѣсъ главнѣйше надъ народными массами; на классы образованные они вліяютъ менѣе сильно, а за передовыми людьми слѣдуетъ и толпа. Поэтому вопросъ о вліяніи нашемъ на Балканскомъ полуостровѣ находится въ полной зависимости отъ болѣе или менѣе быстраго нашего внутренняго преуспѣянія. Не станемъ обманывать себя: если русскіе университеты и русскія военныя и другія спеціальныя академіи будутъ далеко ниже университетовъ и спеціальныхъ высшихъ училищъ Западной Европы, то и Сербы, и Румыны будутъ имѣть много побужденій къ тому чтобы посылать дѣтей своихъ не къ намъ, аза ними исподоволь послѣдуютъ Босняки, Болгары и Черногорцы. Если наше военное устройство и наша администрація не будутъ на одномъ уровнѣ съ прусскими и французскими, — во Францію и Пруссію, а не къ намъ захотятъ, можетъ-быть, обращаться для ихъ изученія будущіе государственные люди Бѣлграда и Букурешта. Наконецъ, если мы желаемъ чтобы къ намъ пріѣзжали будущіе граждане будущихъ независимыхъ государствъ, надо чтобъ они видѣли у насъ гражданъ столько же безопасными и столько же свободными какъ въ западной Европѣ. Все это и будетъ, мы надѣемся, мы увѣрены. Но надо чтобы событія не предупредили насъ. «Намъ недостаточно, скажемъ съ Фуадъ-пашою, дѣлать прогрессъ: намъ нужно сдѣлать его столько, сколько сдѣлали всѣ прочія европейскія государства вмѣстѣ»; намъ необходимо догнать ихъ, — а едва ли мы дѣлаемъ все для того нужное. Нѣсколько остановокъ и реакцій, которыя ознаменовываютъ нашу исторію въ нынѣшнемъ вѣкѣ, причиной того что едва ли мы не далѣе отъ западной Европы даже въ настоящую минуту, послѣ великихъ совершившихся у насъ реформъ, чѣмъ были въ царствованіе Екатерины. Во второй половинѣ минувшаго вѣка и тамъ, какъ у насъ, народныя массы были подавлены бѣдностью и неволей, и тамъ, какъ у насъ, просвѣщеніе и матеріальное благосостояніе было удѣломъ лишь привилегированныхъ сословій, а подъ свободой разумѣлось право немногихъ притѣснять большинство. Съ другой стороны, пытка и смертная казнь стали выводиться изъ употребленія у насъ ранѣе чѣмъ гдѣ-либо, а допущенная Екатериной свобода совѣсти и слова могла быть, поставлена въ примѣръ многимъ державамъ западной Европы. По послѣ революціонныхъ войнъ, не взирая на господство реакціонныхъ стремленій въ западныхъ государствахъ, тамъ начало совершаться глубокое и плодотворное движеніе, которому Россія осталась почти непричастною; заботы о судьбѣ народныхъ массъ выступили во Франціи и Германіи на первый планъ; наука и знаніе, бывшія достояніемъ лишь немногихъ, начали быстро популяризоваться; народное богатство сдѣлало повсюду исполинскіе успѣхи, мысль получила широкій просторъ, и жизнь закипѣла съ удесятеренною силой. Къ несчастію, у насъ смотрѣли на это широкое развитіе жизни: съ подозрительностію, менѣе нежели гдѣ-либо основательною, и верхомъ мудрости казалось стѣснять, одерживать, подрѣзывать жизненные ростки, изъ опасенія чтобы вмѣстѣ съ пшеницей не поднялись и плевелы. Можетъ-быть, отъ этого нѣсколько выиграла уголовная статистика Россіи, но несомнѣнно что сильно проиграла статистика ея прогресса. Система опасеній и предупрежденія зла, система, которую можно выразить афоризмомъ, — «лучше не допустить десять добрыхъ проявленій жизни чѣмъ допустить одно злое», — пустила такіе глубокіе корни что и по сіе время не потеряла своей силы. Развѣ не стѣснено употребленіе русскаго языка изъ опасенія чтобы на немъ не заговорили враги Россіи? Развѣ не стѣснена свобода религіозная, изъ опасенія чтобъ иновѣрцы не похитили нѣсколько чадъ у православной церкви? Развѣ не стѣснено слово добрыхъ гражданъ изъ суетнаго опасенія чтобъ имъ не воспользовались дурные? Развѣ не стѣснена промышленность съ цѣлію не допустить разориться нѣсколькихъ сумасбродовъ, и развѣ не тяготѣетъ надъ всемъ народомъ паспортная система въ тщетной надеждѣ запереть доступъ въ Россію каторжникамъ и политическимъ эмигрантамъ?… Вотъ путы замедляющія и теперь еще, послѣ славныхъ реформъ послѣдняго времени, развитіе внутреннихъ силъ Россіи, вотъ препятствія къ утвержденію ея вліянія на Балканскомъ полуостровѣ.
Умъ отказывается представить себѣ всю огромность нравственнаго ущерба причиненнаго намъ вышеупомянутыми остановками и реакціями! Надо убѣдиться и принять за несомнѣнную аксіому что вполнѣ національная, твердая и неуклонная политика невозможна, какъ бы въ данную минуту ни желало того правительство, въ странѣ которая принуждена заимствовать у другихъ, не производя сама ничего достойнаго заимствованія; если внѣшняя политика такой страны будетъ самостоятельна, если ея правительственныя сферы будутъ свободны отъ всякаго чужеземнаго вліянія, то нравственная подчиненность обнаружится въ общественномъ мнѣніи, въ сферѣ мысли и искусства, въ складѣ жизни, въ мельчайшихъ ежедневныхъ отправленіяхъ. Такъ именно было при Екатеринѣ Великой. Она высоко держала государственное знамя Россіи, и все что приближалось къ ней проникалось ея воззрѣніями, — а между тѣмъ въ это самое время воспитывалось то поколѣніе людей которое рукоплескало Наполеону послѣ Фридланда и Тильзита, которое устроивало нѣмецкіе, польскіе и шведскіе университеты на русской территоріи, которое изготовляло либеральныя конституціи для русскихъ инородцевъ и признавало кнутъ лучшимъ средствомъ управлять «нашимъ народомъ».
Да послужитъ же недавнее прошедшее наше урокомъ и намъ, и нашимъ заграничнымъ единоплеменникамъ: намъ — для того чтобы со всевозможнымъ напряженіемъ силъ догнать и даже перегнать западную Европу въ дѣлѣ просвѣщенія и благоустройства; имъ — чтобы не подпасть подъ чужеземное нравственное ярмо. Имъ легче достигнуть этого чѣмъ было намъ въ, свое время, и именно потому что они могутъ заимствовать у своихъ, а не у чужихъ. Принявъ отъ западной Европы живую силу цивилизаціи и претворивъ ее долгимъ и тяжелымъ процессомъ, мы работали нѣкоторымъ образомъ и для заграничныхъ единоплеменниковъ нашихъ, ибо можемъ передать имъ эту цивилизацію въ нѣсколько приспособленномъ для нихъ видѣ. Правда, наши университеты не могутъ стать вровень съ германскими и англійскими, наша литература далеко не такъ богата и широка какъ литература западныхъ народовъ, административная машина не такъ совершенна въ Россіи какъ въ Пруссіи и Франціи, и военное устройство у насъ не лучше чѣмъ въ этихъ государствахъ, однако нельзя сказать чтобы Сербамъ и Румынамъ, не только Болгарамъ и Черногорцамъ, нечего было въ этомъ отношеніи у насъ заимствовать, чтобъ имъ вовсе незачѣмъ было пріѣзжать къ намъ. Пусть же они заимствуютъ у насъ все что найдутъ достойнымъ того и потомъ совершенствуютъ сами. Въ этомъ отношеніи надлежитъ слѣдовать тому же закону какъ и въ дѣлѣ акклиматизаціи, то-есть брать не безусловно лучшее, но наиболѣе пригодное, то что скорѣе можетъ приняться на данной почвѣ, въ данной мѣстности. При такомъ и только при такомъ условіи мелкіе политическіе организмы, образующіеся на Балканскомъ полуостровѣ, могутъ избѣгнуть тѣхъ тяжелыхъ кризисовъ которые сопровождали вступленіе Россіи въ кругъ европейской семьи, того самоотрицанія, того служенія чужимъ интересамъ которымъ ознаменованъ длинный періодъ нашей исторіи, того разъѣдающаго вліянія отъ котораго трещала наша необъятная земля, и которое Турція испытываетъ на себѣ въ настоящее время.