О критикѣ и критикахъ. Статьи.
Изд. «Заря», 1909
К. Милль.
правитьПоложительная критика.
правитьI.
правитьПоистинѣ мы вступаемъ въ міръ неяснаго и нерѣшеннаго, когда зададимъ себѣ вопросъ, что такое художественная критика, каковы ея задачи и стремленія, какому богу она молится, кому и чему служитъ, для кого и чего она нужна, каковы ея методы, какъ проявляется ея жизнь.
На всѣ эти вопросы намъ не отвѣтятъ ни искусство, ни наука. Наоборотъ, художественная критика, эта невѣдомая, неясная богиня, призвана разъяснять искусство, освѣщать его, анализировать и синтезировать созданія творческой мысли человѣка. Критика стоитъ какъ бы на рубежѣ между наукой и искусствомъ, стоитъ и балансируетъ между тѣмъ и другимъ, не нарушая равновѣсія.
Несмотря на то, что многіе умы пытались разрѣшить міровой вопросъ «что такое искусство», до сихъ поръ отвѣта исчерпывающаго, отвѣта «для всѣхъ» нѣтъ, да врядъ ли онъ и возможенъ. Во всякомъ случаѣ, многіе задавали себѣ этотъ вопросъ и отвѣчали на него такъ или иначе. Гораздо менѣе занимались разрѣшеніемъ вопроса, что такое критика, какой она должна быть. На долю послѣдней выпала завидная роль аксіомы, не требующей доказательствъ, очевидной для всѣхъ. Отчасти это явленіе понятно, ибо опредѣленный взглядъ на искусство влечетъ за собой и взглядъ на задачи критики; но, къ большому сожалѣнію, въ жизни дѣло обстоитъ совсѣмъ иначе. Сплошь и рядомъ мы видимъ, что у девяти десятыхъ лицъ, занимающихся оцѣнкой произведеній искусства, нѣтъ никакого опредѣленнаго взгляда на искусство. Разверните десятки газетъ и журналовъ, пересмотрите десятки критическихъ статей большихъ и маленькихъ, до библіографическихъ замѣтокъ включительно, пусть статьи и замѣтки написаны великими или малыми, талантливыми или бездарными людьми, вы увидите, что, за рѣдкими исключеніями, авторъ критической статьи совершенно не проявляетъ своего взгляда на искусство, что уловить исходную точку зрѣнія, которая вызвала ту или иную оцѣнку, невозможно, а чаще всего вы замѣтите, что критикъ и не имѣетъ никакого взгляда на искусство, а пишетъ то и такъ, что и какъ написалось.
Интересъ къ изящной литературѣ послѣдняго времени пробудилъ интересъ и къ критикѣ, увеличилъ количестно критическихъ статей и замѣтокъ, увеличилъ число «критиковъ», понизивъ, несомнѣнно, ихъ качество.
Въ каждой провинціальной газетѣ и газеткѣ, не говоря уже о столичной прессѣ и журналахъ, есть одинъ, два, а иногда и больше «критиковъ». Критическія замѣтки пишутся часто по опредѣленному шаблону: передается содержаніе разсказа, романа или драмы, а затѣмъ приводится личное впечатлѣніе или мнѣніе пишущаго о данномъ произведеніи. Обыкновенно «направленіе» газеты подсказываетъ и отношеніе къ художественному произведенію; тогда замѣтно стараніе притянуть автора къ своему политическому, а не художественному «credo», ощипать автора, уложить его на прокрустово ложе своихъ политическихъ или соціальныхъ взглядовъ; если литературное произведеніе совсѣмъ не «подходитъ» ко взглядамъ газеты, тогда задача упрощается еще болѣе: высмѣиваютъ, раздѣлываютъ подъ «орѣхъ», издѣваются и, когда «размѣры газетной статьи» достаточны, заканчиваютъ свой монологъ проклятіемъ, звонкой фразой, послѣднимъ патетическимъ возгласомъ, ставятъ восклицательный знакъ или точку и подписываются любовно и вдумчиво — такой-то.
Несправедливое, нелюбовное, мало вдумчивое отношеніе къ автору усугубляется еще тѣмъ, что критикъ въ газетѣ и журналѣ — профессіоналъ, а не спеціалистъ. Онъ долженъ читать если не все, то многое, читаетъ по необходимости, зачастую лишь небрежно проглядываетъ автора, исполняетъ какъ бы необходимую, но нудную работу, и въ результатѣ страдаютъ больше всего художники оригинальные, своеобразные, новые по техникѣ, настроеніямъ и міровоззрѣнію, интересные уже тѣмъ, что отличаются ярко развитой индивидуальностью. Они страдаютъ больше уже въ силу того, что ихъ легче высмѣять, чѣмъ продумать, что профессіоналъ не можетъ да и не желаетъ вглядѣться въ душу автора, не старается найти своеобразной гармоніи между авторомъ и его произведеніемъ, онъ отвыкъ уже наслаждаться искусствомъ, у него уже и вкусъ, и душа вся въ мозоляхъ отъ сотенъ прочитанныхъ книгъ различныхъ художниковъ, и что особенно непріятно, такъ это — полное отсутствіе пусть субъективнаго, но строго построеннаго, скульптурно изваяннаго личнаго отвѣта на вѣчный вопросъ: что такое искусство?
Въ этомъ хаосѣ блуждаетъ и путается сейчасъ русская газетная и журнальная критика, не только никому ненужная, но и вредная. Писателю она не нужна, ибо критикъ не углубилъ, не освѣтилъ автора по силѣ своего разумѣнія и дарованія, а скорѣе затемнилъ, исковеркалъ, испортилъ произведеніе сознательно или безсознательно. Обычно профессіональный критикъ не только не дастъ напиться «живой воды» художнику, но съ большимъ рвеніемъ, съ какимъ-то страннымъ ожесточеніемъ преподнесетъ ему добрый ковшъ «мертвой воды» и, умертвивъ художника, въ дикомъ экстазѣ постарается такъ изуродовать его лицо, что и узнать нельзя не только лица поэта, но и лица человѣка въ той «грудѣ человѣческихъ костей и мяса», которая валяется на страницахъ критическаго изысканія. Читателю подобная критика тоже не нужна, потому что она не даетъ ему новой точки зрѣнія на произведеніе искусства, не раскрываетъ новыхъ горизонтовъ, не углубляетъ тѣхъ намековъ, тѣхъ ньюансовъ, которые интересны у даннаго автора и отличаютъ его отъ другихъ, и, что всего печальнѣе, подобная критика не синтезируетъ души автора при посредствѣ анализа его произведеній. Такая критика вредна для искусства, и тотъ, кто любитъ искусство, долженъ поднять свой голосъ противъ всѣхъ этихъ Бурениныхъ, Бильскихъ, Чеботаревскихъ и иныхъ, имъ подобныхъ. Болѣли ли они за искусство, страдали ли за него, сострадали ли ему?.. О, нѣтъ!.. Эти молодцы и молодицы играли и играютъ въ русской литературѣ незавидную роль грязнить и пачкать все то, къ чему ни прикоснутся. Такимъ критикомъ быть легко, особаго дарованія не требуется: немного хлесткаго языка, побольше развязности, очень много наглости — вотъ и готова разносная статья по всѣмъ правиламъ критическаго ремесла. Эта спеціальная профессія показываетъ автора въ кривомъ зеркалѣ, шуллерски исковеркованнаго тупоумно опошленнаго, и создала то небывало странное явленіе, которое замѣчается въ нашей жизни: чѣмъ больше невоздержанной, необоснованной руготни, тѣмъ больше интереса къ книгѣ, тѣмъ больше интереса у книги. Наиболѣе читаемые и почитаемые авторы какъ разъ подвергались и подвергаются разносу и брани, доходящей часто до неприличія. Языкъ современной критики понизился чуть ли не до площадныхъ выраженій. Говорятъ объ упадкѣ современнаго искусства въ то время, когда нужно бы было говорить объ упадкѣ современной критики, говорить часто и много.
При легкомысліи, при отсутствіи философскаго развитія и таланта многихъ критиковъ наблюдается еще и взяточничество, какъ моральное, такъ и реальное; послѣднее, конечно, какъ рѣзкое исключеніе. И вполнѣ естественно и понятно то презрительное и негодующее отношеніе къ критикѣ, какое мы наблюдаемъ у современныхъ поэтовъ и беллетристовъ. Они могутъ всегда возразить критику: прекрасно, мы бездарны, но вы еще бездарнѣе: мы ведемъ русскую литературу въ тупикъ, но вы постоянно заводили ее въ тупикъ; мы какъ-никакъ, а творцы, созидатели, ну, а вы?.. Гдѣ ваша созидательная, творческая работа?.. Много у васъ работъ по теоріи искусства, по философіи искусства, по исторіи искусства?.. Гдѣ у васъ право судить насъ?.. Мы малокультурны, а въ чемъ проявилась ваша культурность?.. Чему вы можете учить насъ и нашихъ читателей, если вы меньше понимаете насъ, чѣмъ средній искренній читатель?..
И самый маленькій поэтъ будетъ правъ, обращаясь къ профессіональному критику съ такими вопросами: вотъ вы меня съ грязью смѣшали, а развейте-ка мнѣ ваше критическое міросозерцаніе, укажите, въ чемъ заключается ваше критическое «credo», чего вы требуете отъ произведенія искусства, нарисуйте ваши идеалы?.. Какое же нравственное право имѣли вы писать обо мнѣ, если вы сами заявили, что не дочитали моего произведенія, что вы его не поняли, что вы меня ненавидите какъ литератора, что я слишкомъ чуждъ вашей душѣ?
Она не стремится усложнить искусство, а лишь упрощаетъ его, она боится и не умѣетъ творить, поэтому и не имѣетъ права на сужденіе о творчествѣ. У насъ нѣтъ положительной критики, а есть лишь отрицательная, никому не нужная, вредная и для искусства, и для лицъ, соприкасающихся съ нимъ.
Душу свою вложилъ человѣкъ въ образы, и образы живутъ, а человѣкъ ушелъ, и его уже нѣтъ. Образы мѣняются, растутъ и умираютъ, какъ мы… Они подвижны… Лишь этимъ и можно объяснить тѣ, казалось бы, странныя явленія, что произведеніе, давно забытое, тлѣющее на пыльныхъ полкахъ библіотекъ, вдругъ оживаетъ, растетъ, вновь расцвѣтаетъ…
Какъ растеніе, переживаетъ и произведеніе искусства свои времена года, свои весны, зимы, свою осень.
Какъ въ какой-то сказкѣ, гдѣ красавица посмотрѣлась въ зеркало и ея двойникъ остался навсегда въ зеркальной безднѣ. И когда смотрѣли въ это зеркало, всегда видѣли живое, улыбающееся лицо красавицы… А ея уже не было давно, она умерла. Такъ же не умираетъ и красота свободнаго искусства: она всегда остается. Необходимо лишь сбросить пелену съ глазъ, вызвать мигъ одинокаго экстаза, глубже заглянуть въ таинственное зеркало, и тогда предстанетъ творческій образъ во всей своей правдѣ и красотѣ… Онъ улыбается и черезъ пыль вѣковъ, и черезъ мглу пространствъ.
Да, онъ въ иномъ костюмѣ, какихъ мы не носимъ, онъ въ иной прическѣ, какую не носятъ женщины нашего города, но ликъ его такъ же красивъ; онъ улыбается то печальной, то радостной улыбкой, дрожитъ той жизнью, которую вбросила красота души, влюбленная въ бездонность зеркалъ.
Поэтому задача критики остается одинаковой какъ для оцѣнки произведеній искусства прошедшихъ вѣковъ, такъ и для современной эпохи. Эта задача — уловить въ авторѣ душу живую, ея покоритъ… Какъ пчела, собрать по каплѣ медъ съ произведеній, найти и обрисовать своеобразный ароматъ души, найти и кристаллизовать вѣчную красоту, отобразить тѣ детали, тѣ штрихи, тотъ костюмъ, красота котораго временна и является лишь красотой для опредѣленной эпохи, вылѣпить во весь ростъ автора-творца, а не автора-человѣка, показать его силу, а не слабость, создать ту гигантскую фигуру, имя которой — символъ творческой личности, отбросить на эту фигуру яркій свѣтъ своего проникновенія, чтобы виденъ былъ блескъ ея глазъ, чтобы ясны были пути, пройденные творческой душой, глубины, ею усмотрѣнныя, тропинки, ею намѣченныя, звѣзды, отраженныя глазами поэта-творца, стянутыя съ неба, и звѣзды, брошенныя въ небо…
II.
правитьЛюбовная, зоркая критика, способная уловить и зафиксировать творческую мысль автора и его душу, возсоздать ее, показать съ высоты, съ пьедестала, чтобы читатель могъ разсмотрѣть и уяснить даннаго художника, такая критика мыслима лишь при главномъ и единственномъ условіи: на искусство долженъ быть выработанъ взглядъ не какъ на служанку жизни, не какъ на отраженіе жизни, даже не какъ на религію жизни, а какъ на жизнь особаго рода. Искусство — это жизнь самая реальная, самая живая и жизненная, идущая параллельно нашей жизни; каждое произведеніе искусства — это живое созданіе со своими индивидуальными отличіями отъ другихъ и родовымъ сходствомъ съ другими. Произведеніе искусства необходимо признать органически цѣльнымъ, отдѣльнымъ и подходить къ нему такъ, какъ мы подходимъ къ человѣку.
Человѣка мы наблюдаемъ, разсматриваемъ; наблюдая его жизнь, характеризуемъ и даемъ оцѣнку. Мы говоримъ: вотъ это живой человѣкъ, красивый или некрасивый, умный или глупый, съ такими-то достоинствами или недостатками, съ такими-то вопросами и отвѣтами, А человѣкъ этотъ въ то же самое время живетъ самъ по себѣ, какъ нѣчто цѣльное, органически самостоятельное, со сложнымъ міромъ переживаній, какъ нѣчто необходимое. Человѣка можно не принять въ свое общество, не дружить съ нимъ, не интересоваться имъ, порицать его, даже презирать, но человѣка нельзя безнаказанно бить, убивать, истязать, уродовать, калѣчить. Нельзя не признать, что жизнь человѣка и самъ онъ много сложнѣе нашихъ сужденій о немъ, нашей оцѣнки. Такъ же необходимо поступать и съ созданіями искусства, тѣмъ болѣе, что они живутъ своей стихійно молчаливой и стихійно упрямой жизнью, высшей и болѣе сложной, чѣмъ наша оцѣнка. Я, конечно, говорю о томъ искусствѣ, гдѣ показываютъ, а не доказываютъ, говорятъ и утверждаютъ образами, гдѣ доказательство можетъ быть лишь выводомъ изъ того, что показано; о томъ искусствѣ говорю я, гдѣ строятъ, создаютъ идею, сопоставляя образы, творчески необходимые, а не притягиваютъ за волосы жизнь для доказательства мысли; тенденціознаго искусства быть не можетъ, такъ какъ тенденція создаетъ не скульптурное произведеніе, а модель, не картину, а плакатъ, не разсказъ, а рекламу того, что необходимо застраховать свою жизнь, что нѣтъ ничего лучше граммофоновъ Тонармъ, нѣтъ ничего питательнѣе крупы «Геркулесъ», какое горе случилось съ семьей лишь отъ того, что папа не зналъ превосходнаго средства отъ крысъ подъ Названіемъ «истребитель».
Въ настоящемъ искусствѣ оттого и важно не что, а какъ, оттого и цѣнно показать и тѣмъ доказать т.-е. убѣдить, что искусство, по вѣрному замѣчанію В. Брюсова, «есть постиженіе міра иными, не разсудочными путями. Искусство — то, что въ другихъ областяхъ мы называемъ откровеніемъ. Созданія искусства — пріотворенныя двери въ Вѣчность». Такъ же, какъ живой человѣкъ проявляетъ себя менѣе всего, чтобы доказать что-то, а прежде всего и главнымъ образомъ живетъ, показываетъ себя въ жизни и только такимъ образомъ даетъ инымъ людямъ уловить его душу, точно такъ же и произведеніе настоящаго искусства, проводя передъ читателемъ рядъ образовъ, даетъ возможность уловить и зафиксировать единственный образъ — основную идею или настроеніе…
Насиліе надъ жизнью — нищета творчества; насиліе надъ интуиціей, фантазіей — нищета жизни. Мы до сей поры не можемъ отвыкнуть отъ сквернаго стремленія уродовать человѣка и, конечно, не прочь уродовать и искусство для цѣлей утилитарныхъ, въ широкомъ смыслѣ этого слова. Между тѣмъ отъ желанія уродовать надо бы давно отказаться и помнить, что міръ реальный и міръ грезъ тогда лишь хорошъ и красивъ, когда онъ свободенъ въ развитіи, лишь тогда онъ и крѣпокъ въ красотѣ. Современный художникъ это уже понимаетъ, для него это почти аксіома а. вотъ газетно журнальные критики, за рѣдкими исключеніями, еще не додумались. Что такое произведеніе искусства, какъ не живое дитя художника и его творческой мысли!.. Вотъ оно родилось — это дитя, то красивое и здоровое, то больное и хилое, но оно живетъ уже жизнью своею, отличной отъ жизни отца. Дитя растетъ и развивается или болѣетъ и умираетъ, мы смотримъ на его жизнь, на его самого, любуемся и негодуемъ, вкладываемъ много своего при оцѣнкѣ, но, признавая въ ребенкѣ человѣка, никогда не будемъ уродовать его, мучить… Иллюстрирую примѣрами изъ исторіи литературы: произведенія польскаго поэта Словацкаго были слабыми дѣтьми для современной Словацкому Польши; онъ былъ непризнанный поэтъ. Теперь это взрослые люди, дорогіе и красивые не только для поляка, но и вообще для культурнаго человѣка; произведенія Тютчева прошли незамѣтно, а теперь къ Тютчеву повышенный интересъ, увлеченіе. То же самое произошло и съ геніальнымъ произведеніемъ Ницше «Такъ говорилъ Заратустра»: оно было напечатано въ нѣсколькихъ десяткахъ экземпляровъ и было совсѣмъ не понято; теперь же это великое созданіе творческаго генія въ пышномъ расцвѣтѣ своихъ силъ. Такихъ примѣровъ можно привести десятки.
Очень часто новое произведеніе искусства кажется меньше и незначительнѣе обществу лишь потому, что оно не доросло до него. Все это обидныя старыя истины, но ихъ приходится повторять.
Если мы хотимъ роскошнаго и пышнаго расцвѣта искусства, намъ надо прежде всего полюбить его, признать, что искусство самоцѣнно и дорого уже тѣмъ, что оно — лучшее проявленіе человѣческаго духа великаго и малаго — все равно… Подойдя же съ любовью къ произведенію искусства, съ вѣрой въ искренность автора, въ искренность его творческаго «я», мы избавимся отъ той близорукости, которая присуща современной критикѣ, близорукости непростительной. Если мы хотимъ поэта-пророка, поэта прорицателя, намъ нужны критики-пророки, вдохновенные предсказатели и прорицатели путей творчества въ искусствѣ міровомъ, народномъ, въ искусствѣ отдѣльныхъ лицъ.
Критикѣ надо прокладывать дороги для искусства, расчищать пути, указывать тропинки, вести искусство за собой, а не тянуться въ хвостѣ за художникомъ какъ шакалъ и грызть мертвыхъ или ослабѣвшихъ, упавшихъ въ безсиліи отъ трудныхъ восхожденій.
Выполняетъ ли эту огромную задачу современная критика?.. Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ!..
Наша критика жуетъ и гложетъ, обсасываетъ и выплевываетъ художественное произведеніе и, когда выплюнетъ, изумляется, что оно отвратительно на видъ.
И этотъ маленькій поэтъ будетъ правъ, такъ какъ писать критическую статью объ авторѣ, котораго не изучилъ, который чуждъ по духу настолько, что не вызываетъ ничего, кромѣ скуки, не только не для чего, но и безчестно… Какъ можетъ слѣпой отъ рожденія бранить краски и цвѣта, свѣтъ и тѣни Божьяго міра!..
Приходится громко сказать, твердо и опредѣленно, глядя на неприличную свистопляску современной критики:
— Господа, поменьше критики, побольше самокритики!..
Современной критикѣ необходимо выставить свои идеалы, тогда уже нравственное право пишущихъ критическія статьи — указывать писателю и читателю прорѣхи современной литературы, тогда уже не стыдно дать посильную оцѣнку автора, усилить и углубить тона, краски и образы автора, чтобы и читатель, и писатель могли ярче представить интуитивно созданное произведеніе искусства. Конечно, для такой работы надо быть многокультурнымъ, но и это мало: надо быть еще немного поэтомъ, чтобы умѣть вплотную подойти къ поэту-художнику, надо умѣть быть свободнымъ отъ партійной узости, свободнымъ отъ политическихъ убѣжденій постольку, поскольку можетъ быть отъ нихъ свободно настоящее искусство, поскольку свободна вся жизнь человѣка…
Въ зачаткахъ подобная критика есть и у насъ. И какъ-разъ во главѣ этой новой критики, которую я назвалъ бы символической, положительной, встали писатели. Достаточно прочитать «Горныя вершины» К. Д. Бальмонта, чтобы убѣдиться въ превосходствѣ этого новаго критическаго метода, — метода критической символики. Критикъ здѣсь какъ бы выхватываетъ клочки души изъ произведеній художника, силой творческой интуиціи лѣпитъ душу живую, высоко поднимаетъ ее, чтобы всѣ могли видѣть многогранность души художника, сочность его кисти, своеобразное сочетаніе тоновъ и полутоновъ, структуру произведенія или всего творчества художника пера, многоцвѣтность души и ея основные тона. Бальмонтъ не убиваетъ художника, а возсоздаетъ его, понимая и любя. Такимъ же критикомъ былъ у насъ въ недалекомъ прошломъ и Мережковскій, когда далъ намъ прекрасную книгу «Вѣчные спутники». Таковы же нѣкоторые, но далеко не всѣ статьи Зинаиды Гиппіусъ (Антона Крайняго), Корнѣя Чуковскаго, Андрея Бѣлаго, Горифельда и немногихъ другихъ. Но все это пока еще ростки, намеки необходимой и единственно цѣнной критики и, къ большому сожалѣнію, безсистемные, случайные. Критикъ часто подходилъ здѣсь къ положительному методу и пользовался имъ безсознательно, не стремясь къ нему, а лишь стихійно увлеченный.
Этой символической критики у насъ пока не знаютъ, а знаютъ «оводовъ, которые мѣшаютъ работать», или озлобленный лай злыхъ псовъ, или же старческое нытье, что у насъ нѣтъ литературы, нѣтъ поэзіи, нѣтъ искусства.
У насъ нѣтъ критики, прежде всего, критики вдохновенной, надобной. Будетъ она — будетъ и расцвѣтъ искусства. Новая критика какъ весенній дождь освѣжитъ искусство, смоетъ пыль, очиститъ воздухъ, и тогда отъ малаго до великаго художникъ будетъ расти и цвѣсти всѣмъ разнообразіемъ тоновъ и оттѣнковъ. На освѣженной почвѣ легче будетъ жить искусству, поскольку позволитъ, конечно, жизнь. А жизнь такова, что для генія и таланта нѣтъ реакціи, нѣтъ неудобныхъ эпохъ, нѣтъ застоя. Геній уже гдѣ-нибудь есть, быть-можетъ, растетъ, быть-можетъ, среди насъ, быть-можетъ, уже умеръ…
Ищите же, господа критики, отнеситесь вдумчивѣе и любовнѣе къ искусству, и тогда вы поймете, что ваши нападки на современное искусство таковы же, каковы были нападки посредственныхъ людей на все оригинальное, индивидуально очерченное, прихотливо растущее во всѣ времена и у всѣхъ народовъ.
И искусство нашей эпохи такъ же цѣнно и самоцѣнно: въ немъ есть цѣлыя моря красоты, только надо найти къ нимъ дорогу, сумѣть подойти, сумѣть полюбить и любоваться многоликой игрой волнъ.