ПОЛНОЧНОЙ КОЛОКОЛЪ,
или
ТАИНСТВА КОГЕНБУРГСКАГО ЗАМКА,
править
«Ахъ! — для чего мгновенная улыбка юнаго сердца человѣческаго бываетъ всегда признакомъ коловратной судьбины его!» —
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
править«Позвольте мнѣ за вами слѣдовать . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я буду служить вамъ съ вѣрностію до послѣдней минуты жизни моей!…»
Путешественники наши остановились подъ вечеръ; они положили ночевать на постояломъ дворѣ, къ которому пріѣхавши, Альфонзъ принужденъ былъ признаться, что онъ нездоровъ. — Его положили въ постели. — Сырая и холодная ночь, въ которую уѣхалъ онъ изъ Смальдартскаго замка; скорой переходѣ отъ огорченія къ радости; все сіе, соединясь вмѣстѣ, причинило ему горячьку гораздо злѣе, чѣмъ въ замкѣ Барона де Смальдартъ. — Жизнь его тѣмъ болѣе подвергалась опасности, что уже истощены были всѣ силы Альфонзовы. — Графъ Бирофъ доставлялъ ему всякое вспомоществованіе. — Лорета во всю ночь не отходила отъ постели супруга своего; на другой день признаки болѣзни Альфонзовой сдѣлались ужаснѣе. Въ теченіи пяти дней лихорадка часъ отчасу умножалась и лѣкарь слабо прерывалъ ее; наконецъ въ шестой день объявилъ о безопасности больнаго. Лорета не отходила отъ Альфонза; тщетно отецъ ее уговаривалъ успокоиться; тщетно представлялъ онъ дурныя послѣдствія, могущія произойти отъ неограниченнаго принужденія: она ничѣмъ не убѣждалась. — Однакожъ иногда полагалась она на увѣренія отца своего — ложилась на постель свою, — ложилась и засыпала; но и тутъ страшные грезы возмущали спокойствіе ея. — Каждой шорохъ отзывался во глубинѣ встревоженнаго сердца Лореты. — Альфонзъ скоро попросилъ пить; хозяйка постоялаго двора была тогда въ кухнѣ и варила ему питье. Графъ пошелъ къ ней; сходя съ лѣстницы, услышалъ онъ громкой шумъ нѣсколькихъ голосовъ; вдругъ голоса немного утихли и слышанъ былъ только одинъ — потомъ послѣдовалъ большой смѣхъ: чортъ меня возьми, естьлибъ не далъ я всего, чтобъ только умереть, кричалъ одинъ голосъ. — Графъ отворилъ дверь кухни въ самую ту минуту, когда раздался всеобщій смѣхъ; но какъ изъяснить удивленіе его, когда лишь только показался онъ въ двери, то человѣкѣ, котораго лица отъ слабаго отраженія лампады, повѣшенной посреди кухни, не могъ онъ различишь, вскричалъ — выронилъ изъ рукъ стаканъ вина, поднесши его совсѣмъ ко рту, и подбѣжавъ къ Графу: вы здѣсь, говорилъ онъ ему, обнимая его колѣна… здѣсь, сударь… Графъ Бирофъ узналъ въ семъ человѣкѣ Якова Перлета. — Онъ съ ума сошелъ, кричали двое, сидящіе въ той кухнѣ, и смѣхъ увеличился — онъ рехнулся, проворчалъ сквозь зубы хозяинъ — онъ безумной, ему надо кровь, пустить, вскричала болтливая хозяйка. — Восторгъ препятствовалъ нѣсколько минутъ Якову говорить; удивленіе такое же имѣло дѣйствіе надъ Графомъ. — Услужливая хозяйка хотѣла освободить сего послѣдняго отъ наглаго, по мнѣнію ея, незнакомца; но Графъ далъ руку свою Якову, которой съ живостью схватилъ ее и уже готовился ввалить хозяйкѣ нѣсколько кулаковъ, естьли она вмѣшается не въ свое дѣло. — Оскорбленный хозяинъ рѣшился вступишь въ брань съ Яковомъ, защищая жену свою; но Графъ ставъ между ими, объявилъ, что принимаетъ большое участіе въ Яковѣ и слѣдовательно не желаетъ слышать шума: этаго довольно было, чтобъ утушить ярость хозяина. — Яковъ поспѣшилъ воспользоваться первымъ мгновеніемъ всеобщаго молчанія, изъясняя радость свою, нашедши господина; въ восторгѣ своемъ называлъ, онъ Графа добрѣйшимъ въ свѣтѣ человѣкомъ, за исключеніемъ однако же покойнаго отца своего. Вмѣсто брани и шума настало спокойствіе; Яковъ, ухватясь за полу господина своего, ахъ, сударь! кричалъ онъ, какъ могли вы оставить замокъ, не сказавши мнѣ о томъ. — Развѣ сомнѣвались о вѣрности моей? — Нѣтъ! — нѣтъ, я увѣренъ — вы объ этомъ и не думали; чортъ меня возьми, дай мнѣ, что, хочешь, я не остался бы въ проклятомъ притонѣ разбойниковъ. Для меня это хуже Бастиліи, сударь; но слава Богу! я васъ нашелъ и теперь ужъ васъ не оставлю, а когда не сдержу слова своего; то пусть Кроонзсръ со всею шайкою своею закабалитъ меня навѣкъ. Хозяинъ съ своей стороны разсказалъ Графу и всѣмъ бывшимъ въ кухнѣ, что Яковъ тому назадъ часа съ два прибѣжалъ къ нему; онъ спрашивалъ человѣка (я вижу, примолвилъ хозяинъ, оборотясь къ Графу, что онъ спрашивалъ васъ); да по лихъ и бѣда, онъ говорилъ все розное: то спрашивалъ одного васъ ню съ женщиною; а иногда прибавлялъ, что съ вами была и женщина и молодой мущина — однимъ словомъ, онъ говорилъ худымъ Нѣмецкимъ и Французскимъ языкомъ вдругъ, да такимъ страннымъ нарѣчіемъ, что ничего понять нельзя-было. Твердилъ все о Бастиліи; его почли здѣсь всѣ за сумасшедшаго, и мы смѣялись не мало. — Графъ просилъ хозяина, чтобъ имѣлъ онъ хорошее о Яковѣ попеченіе обѣщалъ Якову завтра увидѣться и возвратился; въ комнату больнаго, мысленно восхищаясь, нашедши такимъ чудеснымъ образомъ Якова Перлета. Будучи честной и доброй малой, онъ мнѣ пригодится, думалъ Графъ Бирофъ, въ продолженіи остальнаго путешествія. — Не удивительно казалось ему, что человѣкъ, нашедшій способъ бѣжать изъ Бастиліи, свободно скрылся изъ замка; но только любопытствовалъ онъ знать выдумку Якова Перлета. — При первыхъ дневныхъ лучахъ, Лорета пришла въ комнату мужа своего; она нашла его спящаго. — Графъ Бирофъ тихими шагами выбрался изъ комнаты зятя своего, оставя дочери нѣжныя для нее попеченія о больномъ мужѣ ея. — Яковъ Перлетъ, всталъ и ожидалъ прихода господина своего; между тѣмъ для препровожденія времени, вспомня старое ремесло свое, сѣлъ на лавку противъ двери и чинилъ башмаки свои, которые отъ дальней дороги проносились; увидѣвши господина своего, онъ бросилъ работу свою — вскочилъ — схватилъ обѣ руки Графа Бирофа; и изъяснялъ, какъ умѣлъ, чувства радости своей — Графъ тронулся, видя такое добросердечіе — тронулся и слезы навернулись на глазахъ его. Какой случай, спросилъ онъ Якова, посадивши его подлѣ себя, — какой случай привелъ тебя сюда? — Нѣтъ, сударь, отвѣчалъ Яковъ, это не случай, но величайшее благополучіе: убѣжавши изъ замка — притона разбойниковъ, я рѣшился пройти все государство, весь свѣтъ и не прежде успокоиться, какъ нашедши васъ; видите ли вы, сударь, какъ я счастливъ? — Слава Богу! — Только изъ милости, сударь, прошу васъ, не покидайте меня, я умру съ печали, когда васъ не будетъ ее мною! — Графъ обѣщался удовлетворить Якова, разсказалъ ему причины, побудившія его оставить замокъ, и обо всѣхъ послѣдствіяхъ. — Хорошо, сударь; на какъ же, думаете вы мнѣ удалось лыжи навострить изъ замка? — Я знаю, отвѣчалъ Графъ, что ты выдумщикъ не послѣдній, только понять не могу, какъ могъ ты обмануть всю шайку разбойниковъ, которыхъ, побѣгъ мой долженъ былъ сдѣлать осторожными — не такъ ли? — Точно, сударь; но вы все узнаете: Кроонзеръ пріѣхалъ къ намъ ночью, сдѣлалъ всеобщее сборище и объявилъ о смерти Теодоровой, также о nомъ что мнимая сестра, его была дочь ваша; тутъ пошла разноголосица; иной говорилъ то — другой инако; однакожъ всѣ почnи сочли извинительнымъ побѣгъ вашъ съ дочерью вашею и въ одинъ голосъ признали васъ не измѣнникомъ, а честнымъ человѣкомъ; скоро все утихло и васъ искать перестали. — Теперь, сударь, стану я говорить о себѣ узнавши о побѣгѣ вашемъ, вздумалъ и самъ бѣжать; и такъ объявилъ товарищамъ своимъ, естьли вы на другой день не возвратитесь, то себя убью; они смѣялись надо мною. Назавтра принялъ я видъ на себя огорченнаго человѣка; когда пришла ночь, многіе спрашивали меня, сдержу ли я свое слово — Не говоря ни слова, пошелъ я отъ нихъ и легъ спать во всемъ платьѣ.. — Въ самую глухую полночь, увѣрившись, что товарищи мои всѣ спали, я, всталъ и скоро пробѣжалъ мимо караульнаго; прибѣжавши къ пруду, состоящему въ западной сторонѣ отъ замка, положилъ тамъ на большой, близъ берега лежащій камень, шляпу и платокъ мой, самъ какъ кошка вскарабкался на вершину превысокой сосны, бывшей близь пруда. — Караульной разбойникъ забилъ тревогу; вся шайка вооружилась и прибѣжала къ пруду. — Шляпа и платокъ мой удостовѣрили ихъ въ той мысли, что я бросился въ прудъ; послѣ долгихъ тщетныхъ поисковъ разбойники удалились, мало огорчась своею потерею. — По уходѣ ихъ, я слезъ съ дереву и побѣжалъ, самъ не зная куда… Пришедшій лѣкарь прекратилъ разговоръ сей; Графъ Бирофъ проводилъ его къ Альфонзу. — Прежде обѣда еще Яковъ былъ представленъ Лоретѣ и Альфонзу; послѣдней принялъ его ласково, а Лорета какъ такого человѣка которому одолжена она спасеніемъ жизни отца своего. — Здоровье Альфонзово ежечасно поправлялось, и по увѣренію лѣкаря черезъ десять дней больному можно будетъ продолжать путешествіе. — По истеченіи сего времени путешественники наши, сопровождаемы будучи Яковомъ, отправились въ путь Примѣчанія достойнаго съ ними ничего не случилось до самыхъ тѣхъ поръ, какъ пріѣхали они на постоялой дворъ, отстоящій, какъ отъ замка Когенбургскаго, такъ и отъ домика Графа Фридрика де Коггенбурга на одну лію.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
править«Ты трепещешь! — Ужасные призраки воображенія — черныя тѣни мрачной ночи тебя страшатъ: приближся — смѣйся трусости твое: все мечта!…»
Къ большому удовольствію Альфонза, которой не желалъ быть узнанъ — въ постояломъ дворѣ перемѣнился хозяинѣ и путешественники наши признаны за обыкновенныхъ проѣзжихъ. — Не много спустя послѣ пріѣзда, Альфонзъ старался довести разговоръ о томѣ, что болѣе всего занимало мысли его. Скажи пожалуй, говорилъ онъ хозяину, каковъ тотъ замокъ, которой отстоитъ отсюда на одну лію? — О, сударь! онъ лучшей въ околодкѣ цѣломѣ. — Кто живетъ въ немъ. — Никто! — Кому принадлежитъ онъ? — Фамиліи Графовъ Когенбургскихъ. — Для чего же они не живутъ въ немъ? — Ахъ, сударь! они всѣ померли, кромѣ одного брата послѣдняго владѣльца замка, которой, говорятъ, такое чувствовалъ угрызеніе совѣсти, что… что удалился въ монастырь для примиренія съ совѣстью своею. — Какое же сдѣлалъ онъ преступленіе? — Я не такъ давно здѣсь живу сударь; однакожъ слыхалъ, что онъ живалъ въ маленькомъ, хорошенькомъ своемъ домикѣ, отстоящемъ отсюда на одну лію (домикъ сей принадлежитъ теперь Графу Радвельту, которой и живетъ въ немъ), и будучи терзаемъ завистью, видя богатства брата своего, убилъ его въ Вольфскомъ лѣсу, когда, оной возвращался изъ Вѣны; также многіе утверждаютъ, что онъ собственными же руками убилъ и невѣстку свою и племянника. — Однакожъ распустили слухъ, что Графиня съ горести умерла; а сына ея будтобы заблудившейся разсудокъ довелъ до самоубивства; этому никто не вѣритъ; но, не имѣя явныхъ уликъ опровергнуть ложь, всѣ молчатъ. — Хотя скоро, злодѣй самъ себѣ измѣнилъ; ибо, не проживши въ замкѣ трехъ сутокъ, уѣхалъ и съ тѣхъ поръ ничего объ немъ не слышно… но тайна преступленія его скрылась съ нимъ — Оставилъ ли онъ кого въ замкѣ? — Нѣтъ, сударь, никого: объ этомъ замкѣ говорятъ много чудеснаго, будто бы въ немъ поселился, какой то духъ; а иные утверждаютъ, сударь, что всякую ночь въ самой часъ полуночи убіенной Графъ звонитъ въ колоколъ … Я очень любопытствую сходить въ замокъ… — Не совѣтую, сударь — Для чего же? — Всѣ полагаютъ, что духъ тотъ заключенъ въ стѣнахъ замка однимъ мощнымъ чародѣемъ, и при всѣхъ усиліяхъ не можетъ оттуда выраться: и такъ звономъ колокола хочетъ онъ приманить какого нибудь любопытствующаго, открыть ему тайну своего убійства — назвать убійцу самаго и взять съ него ненарушимую клятву отмстить смерть его!… Вотъ, сударь, отъ чего никто не смѣетъ взойти въ замокъ — Альфонзъ притворно смѣялся; но сказанное хозяиномъ постоялаго двора сдѣлало надъ нимъ глубокое впечатлѣніе; онъ почувствовалъ, что не можетъ долѣе противишься любопытству своему, и для того объявилъ Графу, тестю своему, и Лоретѣ о намѣреніи своемъ удостовѣриться, подлинно ли звонитъ колоколъ въ замкѣ. — Лорета заклинала супруга своего оставить предпріятіе свое до другаго дня; Альфонзъ хотя съ нуждою, однакожъ согласился съ тѣмъ, чтобъ не препятствовала она никогда открыть жедаемую имъ тайну. — Не спавши всю ночь, Альфонзъ всталъ; наполня воображеніе свое страшными мечтаніями, онъ занимался всѣми ужасами мрачной ночи: вдругъ вспоминалъ онъ запрещеніе матери своей входить въ замокъ — вспоминалъ и повергался въ страшное недоумѣніе. — Нерѣшимость продолжалась долго: можетъ быть, вскричалъ онъ, можетъ быть коварность людей разставляетъ новыя мнѣ сѣти; но быть такъ, я иду въ замокъ — Иду! — Ахъ! Богъ знаетъ, для чего?… Стремительно бросается онъ въ объятія нѣжной Лореты; обнимаетъ Графа; проситъ — заклинаетъ — умоляетъ его не оставить дочь свою!… Потомъ ушолъ… въ замокъ. — Долго Ларета смотрѣла ему въ слѣдъ, долго, — очень долго, пока синѣющіяся деревья усаженныя по обѣимъ сторонамъ дороги, не скрыли его изъ глазъ ея. — Занятъ будучи множествомъ одна другой противныхъ мыслей, Альфонзъ свободно пустилъ ѣхать лошадь свою; но примѣтя извѣстную ему проселочную дорогу, далъ лошади шпоры и скоро, Когенбургской замокъ сталъ въ виду его; какія различныя чувствованія возмущали тогда духъ Альфонзовъ! — Переѣхавши ровъ, подъѣхалъ къ конюшнѣ, гдѣ самъ сѣдлалъ себѣ лошадь утромъ того дня, когда оставлялъ онъ замокъ родителя своего. — При напамятованіи о томъ блестящемъ состояніи, въ которомъ находилось мѣсто сіе, теперь запустѣвшее, навернулись на глазахъ Альфонза горестныя слезы. — Сперва выкатилась одна — потомъ другая, и такъ далѣе всѣ по блѣднымъ ланитамъ его; оставивши лошадь въ конюшнѣ, пошелъ прямо къ дверямъ замка — онѣ были заперты: всѣ усилія остались тщетными — всѣ двери не отпирались. — Альфонзъ побѣжалъ къ потаенной двери: та же удача… Тогда обошелъ онъ вокругъ замка и забывши, что оной былъ очень высокъ, смотрѣлъ во всѣ окошки, съ тѣмъ, чтобъ въ какое нибудь у въ нихъ влѣзть — Отчаявшись преуспѣть въ своемъ намѣреніи, не могъ однако же Альфонзъ рѣшиться оставить замокъ: долго боролся онъ въ нерѣшимости; наконецъ перемогши самого себя, положилъ возвратиться въ постоялой дворъ, посовѣтоваться съ Графомъ о тѣхъ мѣрахъ, каковыя оставались ему предпринять — Потомъ попытался съ равною неудачею у всѣхъ дверей, вскочилъ на лошадь и поѣхалъ назадъ… Возвратясь въ постоялой дворъ, разсказалъ онъ со всѣми подробностями случившееся съ нимъ Графу, прося его подать ему полезные совѣты. Не такъ легко, какъ вы думаете, отвѣчалъ Графъ, совѣтывать въ такомъ случаѣ; двери замка были заперты; но вы не знаете, живетъ ли кто въ немъ или нѣтъ? — Ежели онъ обитаемъ, то по общему сужденію служитъ убѣжищемъ такому человѣку, которой поселясь въ немъ, хочетъ жить одинъ, и можетъ быть рѣшился онъ ужасно мстить тому, кто нарушитъ покой его — Но желая жить въ уединеніи, для чего всякую полночь звонитъ онъ въ колоколъ? — Имѣете ли вы на то вѣрныя доказательства? — Имѣю: молодой работникъ въ рудокопѣ и хозяинъ здѣшняго постоялаго двора утверждаютъ то. — Они ни разу не слыхали звонъ колокола, а туда же пустое болтаютъ, и вѣроятно, что всѣ тѣ, которые разсказываютъ о семъ со страхомъ, не на чемъ иномъ основываются, какъ на бабьихъ бредахъ; повѣрь, что это игра встревоженнаго воображенія… Я хочу самъ въ томъ удостовѣриться, подхватилъ Альфонзъ, и потомъ увижу, что долженъ дѣлать, нынѣшнюю ночь пробуду я близъ стѣнъ замка до самаго того часа, въ которой обыкновенно звонитъ таинственный колоколъ. — Потомъ Альфонзъ увѣрилъ Лорету, что не будетъ искать способовъ проникнуть во внутренность замка. На семъ то условіи она согласилась, однакожъ съ тѣмъ, чтобъ Графъ, отецъ ея, отправился съ Альфонзомъ; но сей послѣдней объявилъ, что не будетъ покоенъ, естьли Лорета останется одна. И такъ положено было Якову Перлету отправиться съ Альфонзомъ въ полночное путешествіе. — Альфонзъ зналъ, что не можетъ вытти изъ постоялаго двора безъ вѣдома хозяина, и такъ рѣшился ему объявить, что нынѣшнюю ночь любопытствуетъ слышатъ колоколъ, о которомъ столько наслышался — Хозяинъ, не вѣдая подлинныхъ причинъ, побуждающихъ Альфонза исполнить предпріятіе, употреблялъ всѣ способы отвратитъ его: всѣ доказательства свои основыкалъ на одномъ слѣпомъ суевѣріи; но видя непреклонность Алъфонзову, заклиналъ его взять и повѣситъ на шею маленькой крестикъ, которой, по словамъ его, принадлежалъ покойной женѣ его, и что оной нѣкогда поцѣловалъ Папа: слѣдовательно спасительная такая вещь защититъ отъ всей дьявольщины! — Для того, чтобъ не показаться безбожнымъ противу сего человѣка, Альфонзъ принявши крестъ, повѣсилъ его себя на шею. — Въ десять часовъ вечера Альфонзъ и Яковъ пошли пѣшкомъ къ замку. — Яковъ былъ не трусъ днемъ; а ночью каждой свистъ, шорохъ и тѣнь обращали мужественный духъ его въ робость. Графъ Бирофъ, зная то, не объявилъ ему подлинныхъ причинъ Альфонзова любопытства, касательно полночнаго колокола, и такъ какъ по счастію ему еще мало наболтали о чудесныхъ таинствахъ Когенбургскаго замка, то нашъ храбрецъ старался во время дороги поддержать мужественный свой духъ, твердя ежеминутно что звонъ колокола ночью все равно, что днемъ. — Альфонзъ съ своей стороны занимаюсь размышленіемъ, не былъ расположенъ слушать Якова. — Болѣе половины дороги прошли они въ молчаніи, какъ вдругъ: слышите ли вы, сударь, вскричалъ Яковъ? — Что? — Колоколъ. — Нѣтъ, мы еще очень далеко отъ замка и слышать его не возможно. — Я самъ то же думаю, сударь, и для того спросилъ я васъ, слышите ли вы звонъ? — Тщетно Яковъ силился завести съ Альфонзомъ разговоръ. Взошелъ мѣсяцъ, сударь, продолжалъ онъ, и порядочно свѣтитъ — Альфонзъ приподнялъ глаза къ небу, потомъ опустилъ ихъ. — Знаете ли, сударь, сколько на небѣ звѣздъ. — Не щитали ли вы ихъ когда? — Нѣтъ. — И я также, сударь; однакожъ хотѣлъ бы знать, былъ ли такой чудакъ, которой могъ перещитать звѣзды. — Молчаніе. — Съ тысячу будетъ, продолжалъ Яковъ; теперь можно ихъ нащитать до 500, а пго бываютъ такія ночи, что тьма тьмущая, то есть тысячъ — тысячъ нѣсколько. — Чего? — Звѣздъ, сударь. — Яковъ ожидалъ отвѣта; но тщетно! Альфонзъ отвѣчалъ машинально и невнятными Якову словами. — Такое молчаніе показалось Якову ужаснымъ: когда языкъ не помогалъ дѣйствію глазѣ и слуха его, то воображеніе наполнялось мечтами — Нѣсколько минутѣ думалъ онъ, чѣмъ бы себя разсѣять; наконецъ нашелъ одно счастливое средство: я думаю, сударь, что самъ дойду до такого совершенства сочесть звѣзды, сказалъ онъ Альфонзу — сказалъ и тотчасъ началѣ щитать по пальцамъ: разѣ, два, три и проч. — Онѣ былъ восхищенъ изобрѣтеніемъ своимъ: при такомъ занятіи вдругъ дѣйствовалъ онъ глазами, языкомъ и ушами. Такимъ образомъ прошелъ онъ третью часть дороги и по причинѣ медленнаго счисленія медленно подвигался онъ, наконецъ уставши быть астрономомъ, ему показалось мало слышать одинъ свой голосѣ; и такъ оставя счисленіе, искалъ глазами Альфонза, котораго почиталъ не въ дальнемъ отъ себя разстояніи; но его не было; онъ остановился, смотрѣлъ всѣ стороны столько, сколько слабый свѣтъ звѣздъ позволялъ ему видѣть; все тщетно! Альфонза не видалъ. — Потомъ побѣжалъ по дорогѣ, крича изо всей мочи: эй! — эй, сударь, остановитесь! — постойте, сударь! — Альфонзъ, не мало не заботясь о томъ, что происходило вокругъ его, нечувствительно опередилъ товарища своего въ то время, когда дѣлалъ онъ астрономическія счисленія; однакожъ былъ исторгнутъ изъ глубокаго размышленія своего крикомъ Якова; онъ остановился подождать его, и они скоро къ обоюдному удовольствію соединились. — Тотчасъ послѣдовало объясненіе минутной разлуки ихъ; Яковъ рѣшился не прерывать разговоръ, которой по счастію начался: сколькихъ въ жизни вашей видали вы, сударь, духовъ, спросилъ Яковъ. — Ни одного. — А, сударь, такъ вы однимъ только видѣли меньше меня: это-то самое и устрашаетъ — быть въ потьмахъ. — Нѣтъ, въ потьмахъ должно имѣть менѣе страха. — Почему же, сударь? — Въ потьмахъ ничего видѣть не льзя. — Ахъ, милостивой государь, что вы это говорите, или не знаете, что духи имѣютъ блестящій видъ? — Альфонзъ не расположенъ былъ смѣяться надъ глупостью Янова, ни даже выводить изъ заблужденія его, и такъ рѣшился молчатъ — Тогда-то Якокъ началѣ безконечную о мертвецахъ, домовыхъ, колдунахъ и духахъ; но только не долго разсказывалъ онъ: скоро увидѣли они Когенбургской замокъ. Подошедши къ самымъ почти стѣнамъ огромнаго строенія, сѣли они на маленькомъ дерновомъ возвышеніи, гдѣ Альфонзъ предполагалъ дождаться звону колокола. — Блѣдная луна выглядывала изъ за густыхъ облаковъ, затмѣвавшихъ лучи его; она освѣщала огромный замокъ, котораго тѣнь распространялась такъ далеко, что покрывала то мѣсто, гдѣ сидѣли пришедшіе изъ постоялаго двора: впечатлѣніе сей великолѣпной картины наводило на Якова, смущеніе которое не зналъ онъ, какъ объяснить. Послѣ долгихъ усилій: вотъ главное, сказалъ онъ въ полголоса, естьли когда придется мнѣ видѣть другаго духа я я увѣренъ, что не иначе, какъ здѣсь долженъ его встрѣтить. — Какая глупость, вскричалъ вышедши изъ терпѣнія Альфонзъ! какъ можно видѣть то, что не существуетъ? — Ахъ! Боже милостивой! — Какъ же вы смѣло объ этомъ говорить изволите, сударь! — Меня такъ всѣ Пасторы не увѣрятъ, чтобъ не видалъ я однажды духа! — Видѣлъ, такъ видѣлъ, отвѣчалъ Альфонзъ, желая отвязаться отъ болтливаго своего товарища. — Я зналъ напередъ, сударь, что вы согласитесь наконецъ со мною, сказалъ радостнымъ голосомъ Яковъ; послушайте же, я вамъ разскажу, продолжалъ онъ, одну исторію, естьли позволите. — Ну, ну, продолжай, отвѣчалъ Альфонзъ, желая тѣмъ избавиться отъ докучливости Якова. — Яковъ посмотрѣлъ вокругъ себя изъ предосторожности, подошелъ по ближе къ Альфонзу, раза три кашлянулъ и такъ началъ: мнѣ было 15 лѣтѣ; отецъ мой имѣлъ тогда . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Въ самое сіе время услышали они звонъ колокола съ полуденной башни, унывный звукѣ котораго раздался по неизмѣримому пространству влажнаго воздуха — Альфонзъ вскочилъ; а Яковъ упалъ на дернъ, и такъ сказать, оледенѣлъ отъ ужаса!…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТІЯ.
правитьШекспиръ.
Графъ Бирофъ и Лорета нетерпѣливо желая знать успѣхъ Альфонзовъ, до возвращенія его не хотѣли ложиться; они полагали, что не позже часа за полночь долженъ онъ возвратиться; но проходитъ часъ и его нѣтъ — другой и отецъ съ дочерью начинаютъ безпокоиться. — Наконецъ вдругъ вбѣгаетъ съ видомъ ужаса Яковъ, крича Графу: ахъ, сударь! черти унесли его и заперли въ проклятомъ замкѣ! Жизнію отвѣчаю, что не выдерется онъ оттуда. — Ради Бога, побѣжимте въ сосѣдственную деревню, соберемте народа и разломаемъ замокъ… Графъ не понималъ ни слова; но прежде всякаго объясненія спѣшилъ подать помощь Лоретѣ, которая упала въ обморокъ. — Хозяинъ постоялаго двора принесъ стаканъ холодной воды: я вѣдь говорилъ ему, такъ вѣдь не послушался старика: это все бредни, твердили его милость. — Вотъ вышли бредни; а кабы сдѣлалъ по моему, такъ не случилось бы того: кто скажетъ, чтобъ духъ, которой звонитъ по ночамъ колоколъ, былъ духъ доброй — Нѣтъ онъ злой, эхидной! Погибъ мой благословенной крестикъ. — Вѣдь въ замкѣ не одинъ духъ, я ихъ видѣлъ грехъ, подхватилъ Яковъ: они такого же росту, какъ ты и я — все у нихъ человѣческое, и руки, и ноги, и глаза, все… все… Буди съ нами крестная сила, сказалъ хозяинъ; перекрестившись и взглянувши на небо. — Лорета опамятовавшись, побѣжала къ Якову: гдѣ Альфонзъ, кричала она? — Въ замкѣ ли онъ? — Тамъ, сударыня, его заперли; но не пугайтесь: духи видно не хотятъ ему причинить зла; ибо всѣ вышли изъ замка. — Говори яснѣе, вскричалъ Графъ Бирофъ, скажи, что случилось такое? Когда зазвонилъ колоколъ, сударь… А — а! такъ вы его слышали, подхватилъ хозяинъ, я вѣдь правду говорилъ. — Да — да, землякъ мы его слышали, и никогда не забудемъ. — Боже мой! — Ну, сударь, какъ колоколъ зазвонилъ, господинъ Альфонзъ сказалъ, что въ замкѣ кто нибудь живетъ; потомъ вскочивши побѣжалъ на другую сторону замка примѣчать, не увидитъ ли гдѣ огня — также приказалъ мнѣ все смотрѣть на замокъ, противу котораго я стоялъ; иногда смотрѣлъ я пристально на замокъ, а иногда зажмурившись, какъ будто бы окаменѣлой; наконецъ увидѣвши Альфонза, идущаго ко мнѣ, ободрился и побѣжалъ къ нему: онъ столько же видѣлъ, какъ и я, то есть ничево. — Тутъ господинъ Альфонзъ попризадумался; но скоро вскричалъ, что это непостижимо, и для того хочетъ увѣриться, заперты ли двери, когда нѣтъ, то возвратится завтра одинъ домой. — Я одобрилъ его намѣреніе… Большія двери были заперты; но мы нашли одну маленькую дверь, роспертую, въ самомъ глухомъ мѣстѣ замка. — Альфонзъ не мало тому удивился; потомъ запретивши мнѣ за собою слѣдовать и приказавши себя дождаться на дворѣ, вошелъ въ замокъ… Какъ! безъ огня, спросила Лорета? — Безъ огня, сударыня. — Не безпокойся, дочь моя, сказалъ Графъ Бирофъ: ему извѣстны всѣ переходы замка. — Да покровительствуетъ ему Ангелъ хранитель его, вскричала Лорета слабымъ и рыданіями прерывающійся голосомъ! — Продолжай, Яковъ, сказалъ Графъ… Ну, сударь, такимъ то образомъ я ждалъ, ждалъ и онъ не возвращался. Не смѣя такъ близко стоять отъ замка, я немного отошелъ и сѣлъ противу той маленькой дверцы. — Не много спустя увидѣлъ выходящихъ трехъ черныхъ духовъ, о которыхъ я уже вамъ говорилъ… Трехъ духовъ, спросила въ смущеніи Лорета которая доселѣ не слыхала слова Якова. — Истинно, сударыня, то были три духа; ибо прошли мимо меня, не говоря ни слова; и даже такъ, что я не слыхалъ шаговъ ихъ; послѣдній, вышедши, затворилъ дверцу и мнѣ послышался стукъ ключей. Посмотрѣлъ ли ты, подлинно ли заперта была дверь? — Нѣтъ, сударь, нѣтъ, я не смѣлъ и подойти къ ней; что было бы со мною, естьлибъ они воротились? — Научилибъ по-свойски вмѣшиваться въ дѣла ихъ! — Долго однако же дожидался я еще господина Альфонза; но видя его медленность, прибѣжалъ сюда извѣстить васъ обо всемъ… Слава Богу, я никого не повстрѣчалъ! — Пощупай ка землякъ, какъ взопрѣлъ бѣдной твой другъ, бѣжавши сюда, примолвилъ Яковъ, оборотясь къ хозяину. — Графъ и Лорета смотрѣли другъ на друга, не говоря ни слова: они боялись вопрошать другъ друга, боялись обнаружить такую тайну, которую Альфонзъ бережно старался скрывать. — Помощи ожидать имъ было не откуда. — Скоро Лорета впала въ глубокое отчаяніе; а Графъ говорилъ о такой надеждѣ, которую самъ въ душѣ своей опровергалъ. — Черезъ часъ услышали они стукъ у двери; хозяинъ дрожа пошелъ отпирать, и Альфонзъ скорыми шагами вбѣжалъ и бросился на стулъ, не примѣчая никого. — Ни поздравленія Якова, ни Лоретины ласки долго не могли обратить на себя взоръ его: лицо покрывалось мрачнымъ ужасомъ, глаза были потуплены въ землю… Графъ далъ знакъ Якову и хозяину удалиться — О Альфонзъ! вскричала Лорета, обнимая его, какое новое несчастіе приключилось тебѣ? — Скажи и я раздѣлю злую участь твою!… Молчаніе. — Прерви, продолжала Лорета, бросившись на колѣни, прерви жестокое безмолвіе; именемъ взаимной любви нашей заклинаю тебя, не терзай болѣе супругу твою! — Что могу я сдѣлать для тебя? дай мнѣ способъ, и я на все рѣшаюсь!… Ты будешь проклинать меня, вскричалъ Альфонзъ, вырываясь изъ объятій Лореты; оставь меня, скоро поселю я ненависть ко мнѣ въ сердцѣ твоемъ — скоро! Ахъ! ты почитать будешь меня ненавистнымъ человѣкомъ!…. Нѣтъ! — никогда! клянусь тебѣ драгоцѣннымъ для меня прахомъ матери моей: ты будешь всегда предметомъ постоянной страсти моей. Не уже ли сердце нѣжное твое окаменѣло. — Какая фурія влила въ душу твою ядовитую мысль сію? — Ахъ, Альфонзъ! горе тебѣ, когда внимаешь ты гласу неиспытанныхъ предчувствій!… Какой тигръ, а паче нѣжная супруга можетъ равнодушно сносишь мучительное положеніе любезнаго ей предмета? — Естьли лютой рокъ готовитъ тебѣ гибель — онъ и мнѣ готовитъ то же… Пусть жестокая рука Провидѣнія, поразивъ Альфонза, пронзитъ страстную грудь Лореты однимъ ударомъ, Лоретѣ жить безъ Альфонза все то же, что умереть!… Великій Боже! воскликнулъ Альфонзъ, достоинъ ли я такого сокровища. — Нѣть! — истинно нѣтъ. — Но, любовь Ангела небеснаго есть гибель для недостойнаго смертнаго, жестокаго ослушника, которой по преступленіямъ своимъ изввалъ мать свою изъ гроба! — Да, я ее видѣлъ! — видѣлъ блѣдную тѣнь родительницы моей; она она упрекала меня въ непослушаніи… Сказавъ сіе, Альфонзъ упалъ на стулъ — Сердце мое предвѣщало мнѣ такую лютую гибель, сказала Лорета, бросившись въ объятія отца своею. — Альфонзъ обратился тогда къ Лоретѣ; глаза его наполнились слезами: ахъ! вскричалъ онъ, и ты хочешь проклинать меня! — Однакожъ я всегда былъ тебѣ послушенъ… Скажи, что ты не будешь проклинать меня!.. Еще ли желаешь ты увѣреній въ любви, вѣрности и постоянствѣ моемъ? — Но, ты можешь премѣниться: жестокая мать моя любила меня прежде; а нынѣ одно, непослушаніе!… — Ахъ, естьлибъ ты ее видѣла! — Онъ тяжко вздохнулъ, бросился на колѣни и схватя одну Лоретину руку: молись со мною, продолжалъ, молись! — проси мать мою, чтобъ она меня простила!… Онъ сложилъ руки и молился съ большимъ усердіемъ: всѣ призраки глубочайшево огорченія были начертаны на лицѣ, его. — Отмѣни! — отмѣни, вскричалъ онъ наконецъ — и съ симъ словомъ упалъ безъ чувствъ на полъ. — Графъ Бирофъ позвалъ Якова, и съ помощію, его перенесъ Альфонза постель, въ продолженіе дѣлало часа ни одинъ лучь жизни Альфонзовой не просіявалъ; наконецъ открылъ онъ глаза; видъ его совсѣмъ перемѣнился: не ярость и не ужасъ изображались; но глубокая печаль. — Съ большимъ вниманіемъ смотрѣлъ онъ вокругъ себя, и увидѣвши Лорету, далъ знакъ ей подойти къ нему. — Лорета исполнила желаніе его — Не оставь меня, вскричалъ Альфонзъ, схвативъ руку ея. — Никогда. — Ахъ, я брежу — брежу, продолжалъ въ безпамятствѣ Альфонзъ. — Лорета отворотилась, желая скрыть текущія изъ глазъ ея слезы! — Альфонзъ посмотрѣлъ пристально на Графа: и вы здѣсь, сказалъ онъ — и ты Яковъ, ахъ я безпокою васъ! — Потомъ такъ какъ бы желая что нибудь вспомнить, вскакиваетъ и глаза его нечувствительно перекасиваются: это было на яву восклицаетъ онъ, не сонъ! — Дай Боже, чтобъ то была обманчивая греза!…. Ночь прошла въ большомъ огорченіи и ужасныхъ безпокойствахъ Альфонзъ порядочно отвѣчалъ на всѣ вопросы; но лишь только касалось до того предмета, которой его болѣе всею занималъ, то опять появлялось прежнее безпамятство. — Горесть Лореты, безпокойство Графа умножалось. — Яковъ плакалъ, молился Богу, потомъ уговаривалъ Лорету, успокоивалъ Графа и отъ времени довремени шепталъ на ухо хозяину постоялаго двора, что навѣрно тѣ три духа, которыхъ онъ видѣлъ выходящихъ изъ замка, испортили Альфонза. — Хозяинъ съ своей стороны, будучи добросердеченъ, заклиналъ Графа послать за монахомъ въ монастырь Святаго Духа, дабы оной отчиталъ Альфонза — которой все былъ въ прежнемъ положеніи. — Въ полдень Лорета просила исполнить предложеніе хозяина, и Графъ Бирофъ, въ угожденіе дочери своей, просилъ хозяина сходить за сказаннымъ монахомъ, но пріѣхавшіе путешественники остановили его. — Терять время было очень опасно, и такъ за умѣренную цѣну уговорили мальчика изъ ближней деревни, которой на сей разъ завернулся въ постоялой дворъ, проводить Якова до монастыря. — Черезъ полтора часа Яковъ возвратился съ монахомъ, которой хотѣлъ дать вспомоществованіе Альфонзу; ибо былъ онъ довольно искусной врачъ. — Графъ пошелъ къ нему на встрѣчу и объявилъ, что причина призыва его была болѣзнь молодаго человѣка; потомъ подвелъ его къ Альфонзу. — Монахъ спрашивалъ Графа, не знаетъ ли онъ подлинныхъ источниковъ, отъ которыхъ послѣдовала таковая болѣзнь? — Графъ отвѣчалъ, что она послѣдовала внезапно. — Монахъ взялъ руку больнаго, чтобъ пощупать пульсъ; сей послѣдней открылъ глаза и посмотрѣвъ на монаха: кто ты, спросилъ онъ. — Нося одежду утѣшителя, принесъ ли ты, мнѣ прощеніе! — Простилалъ она меня?… Успокойся, сынъ мой, имѣй надежду на Бога, и все будетъ къ лучшему! — Къ лучшему! Стыдись подхватилъ Альфонзъ, стыдись обманывать: одежда твоя должна вливать надежду въ порочное сердце преступника; для чего же языкъ твой лукавитъ. — Оставь меня, оставь несчастнаго: изъ жалости, изъ состраданія не раздирай сердце мое — не уязвляй ядовитымъ жаломъ своимъ слабую грудь мою: поди изрыгать желчь свою тамъ между ошоматами… утѣшать человѣчество ты не способенъ… Потомъ зажалъ онъ руками лице свое и завернулся въ подушку. — Монахъ подошелъ тогда къ Графу и Лоретѣ. Въ словахъ его заключается какая нибудь тайна, сказалъ онъ. — Часто ли бываетъ больной въ такомъ положеніи, какъ теперь? — Въ первой еще разѣ случилось. — И такъ вдругъ? — Вдругъ, отвѣчала Лорета. — Я дамъ ему успокоительныхъ капель, авось либо жаръ уменьшится; потомъ монахъ сталъ на колѣни, просилъ Бога о ниспосланіи помилованія и излѣченія больному, какъ отъ тѣлесныхъ, такъ и отъ душевныхъ недуговъ! — Лорета и Графъ также молились. — Скоро ушелъ Монахъ и Яковъ съ нимъ же для принесенія Альфонзу обѣщаннаго монахомъ лѣкарства.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
править«Половина земнаго шара объята смертнымъ сномъ! — Величественная, царствуетъ тишина; ужасные, грезы возмущаютъ человѣковъ! — Мудрый Волхвъ исправляетъ служеніе блѣдной Гекаты, и, тѣмъ платитъ ночную ей дань! Вотъ часъ, въ которой убійца съ блѣднымъ, изсохшимъ лицемъ, просыпается отъ воя дикихъ волковъ, какъ бы по сигналу — подобно коварному похитителю Лукреціи, шествуетъ онъ медлительно, едва доступая ногою до земли, онъ входитъ въ мрачность и съ яростью кидается на жертву преступленія своего!»
Когда пришелъ Яковъ, то Графъ примѣтилъ по движенію его, что имѣетъ важное ему объявить, и такъ не подавши подозрѣнія, выпустилъ его на передъ и самъ скоро вышелъ изъ комнаты Альфонзовой. — Ахъ сударь! вскричалъ Яковъ, увидя Грфа, я очень радъ, что вы сюда пришли мнѣ надобно много страннаго вамъ сказать, чего бы при дочери вашей никакъ я не объявилъ… Что такое? — Вы тотчасъ все услышите: пришедши въ монастырь, старой монахъ приказалъ мнѣ дожидаться въ трапезѣ, въ одномъ концѣ которой была дверь до половины растворенная, я услышалъ шумъ, произходящій отъ разговора и смѣха множества людей; какъ скоро монахъ вышелъ изъ трапезы, я подкрался къ двери… Признаюсь, любопытство мое было безмѣрно, скоро различилъ я одинъ голосъ, которой разсказывалъ сатиру на Папу. Глава наша, говорилъ онъ, точная старая баба, и Кардиналы всѣ единогласно желаютъ смерти его. Когда сей окончилъ, другой началѣ говорить: нутка, братъ Францискъ, благослови насъ по чаркѣ. — Охотно, отвѣчалъ третей голосъ: здоровье и его духа, которой живетъ въ замкѣ! чтобъ звонилъ онъ столько лѣтъ, сколько мы всѣ проживемъ! — Послѣ сихъ словъ послѣдовалъ всеобщій смѣхъ, рюмки загремѣли и начался хоръ: здоровье того духа, которой живетъ въ замкѣ! — Спустя минуты двѣ, я слышалъ, какъ застучали они рюмками, ставя ихъ на столъ. — Что сдѣлалось съ молодымъ Графомъ, спросилъ одинъ голосъ. — Онъ… отвѣчалъ другой голосъ, котораго еще не слыхалъ я… Въ самое сіе мгновеніе взошелъ монахъ въ трапезу: я отскочилъ отъ двери, и болѣе ничего не слыхалъ. — Доброй монахъ проводилъ меня до самыхъ чвятыхъ воротъ монастыря… Графъ Бирофъ приказалъ Якову никуда не отлучаться и быть всегда въ готовности, естьли Лорета кликнетъ его; а самъ пошелъ проходиться на томѣ лугу, которой былъ противъ постоялаго двора, дабы свободнѣе обдумать слышанное имъ отъ Якова: тотчасъ показалось ему вѣроятнымъ, что полночной колоколъ звонятъ монахи монастыря Святаго Духа, чтобъ внушить суевѣрнымъ поселянанъ мысль о зломъ духѣ, живущемъ въ заикѣ. Какая нибудь большая выгода, вскричалъ Графъ, побудила ихъ къ тому! — Также ни мало не сомнѣвался, чтобъ три духа, видѣнные Яковомъ, были не три монаха, которые тогда находились въ замкѣ для обыкновеннаго звона, и въ. самое то время удалялись въ монастырь. — Подумавши не много, Графъ рѣшился безъ вѣдома Альфонза, Лореты и Якова посѣтить замокъ; онъ справедливо предполагалъ, что дверь, въ которую взошелъ Альфонзъ, была оставлена отворенною монахами, которые никакъ не воображали, чтобъ кто нибудь пришелъ къ такому мѣсту, которое уже давно наводило ужасъ на всѣхъ знающихъ замокъ; но со всѣмъ тѣмъ Графъ оставался въ недоумѣніи о состояніи Альфонза. — Видъ трехъ монаховъ былъ столько обыкновененъ и не могъ произвести такого слѣдствія; къ томужъ Альфонзъ, для словамъ Якова, не могъ видѣть монаховъ, такъ какъ и они его; — Альфонзъ пришедши говорилъ, что видѣлъ тѣнь своей матери! — Не плутни ли то монаховъ! восклицалъ Графъ, нѣтъ — нѣтъ, я знаю бодрственный духъ Альфонза: этому быть не возможно!… Скоро откинулъ онъ такую мысль; и не могши сдѣлать точную догадку, рѣшился, естьли предписанныя отцемъ Николаемъ капли не подѣйствуютъ, итти въ замокъ и искать причинъ таинственнаго звона и горестнаго Альфонзова положенія. — Лѣкарство, данное монахомъ, было усыпительное: лишь только Альфонзъ оное принялъ: то крѣпко заснулъ. — Въ полночь Графъ насилу могъ уговорить Лорету, которая не спала прошедшую ночь, лечь на постель и успокоиться. — Съ первыми лучами свѣта дневнаго Альфонзъ проснулся, вскочилъ съ постели и збросивши съ себя покрывало, нѣсколько минутъ стоялъ, какъ бы слушалъ что нибудь; потомъ: послушайте, воскликнулъ онъ, не она ли это говоритъ? Кто другъ мой! спросилъ Графъ, подходя къ постели его — Мать моя! Молчаніе — Графъ желалъ очень продолжать разговоръ; но не зналъ, какъ сдѣлать то — Хотите ли вы итти со мною въ замокъ, спросилъ Альфонзъ Графа; — За чемъ, развѣ мать ваша тамъ? — Нѣтъ! — Не теперь, отвѣчалъ Альфонзъ, указывая на окошко, чтобъ показать о появившемся свѣтѣ. — Ночью только, когда все покрыто мракомъ, я ее видѣлъ; развѣ не сказывалъ я вамъ, что держала она въ рукѣ лампаду? — Нѣтъ. — Смерть изображалась на лицѣ ея — ланиты ввалились и были блѣдны: непослушаніе мое вызвало ее изъ гроба! — Ахъ! я бы хотѣлъ ее еще разѣ видѣть, попросить прощенія, пасть на колѣни, облобызать тѣ руки, которыя носили меня въ младенчествѣ, окропить ихъ горючими слезами отчаянія! — Когдабъ она смягчилась — сжалилась; но увы! она не перемѣнитъ жестокой взоръ свой — О! мать моя! дражайшая мать! одинъ умильный взглядъ твой воскреситъ меня — Укрась уста твои нѣжною улыбкою, и сынъ твой твердою ногою ступитъ въ гробъ, мнѣ уготовленной!… Говорила ли она что вамъ? Я не могъ слушать, не могъ перенести страшный видъ ея. — Приложите руку вашу къ сердцу моему, какъ сильно бьется оно отъ единаго напамятованія. — Графъ приложилъ трепещущую руку свою къ Альфонзову сердцу: не призывайте меня вторично въ замокъ, вскричалъ сей послѣдней: нѣтъ я ужъ въ немъ не буду, не удвою преступленія я моего! — Гдѣ обрѣсти мнѣ мужественный духъ, съ каковымъ бы могъ взирать на нее!.. Когда вы увидите мать мою, то скажите ей… Но нѣтъ, вы ее не увидите; вы не сдѣлались ослушникомъ воли ея; она не взглянетъ на васъ съ видомъ жестокости! — Одному мнѣ осталось выносить злополучіе мое!… Потомъ спряталъ онъ голову въ подушку свою — Графъ рѣшился болѣе не говорить съ Альфонзомъ о томъ, что такъ трогало чувствительность его. — По такому короткому разговору ничего не объяснилось, что Графъ желалъ знать, и по сему самому утвердилась въ немъ мысль посѣтитъ замокъ при первомъ удобномъ случаѣ и всячески стараться обнаружить таинства Когенбургскаго замка. — Нѣсколько часовъ спустя по солнечномъ восхожденіи отецъ Николай пришелъ навѣстить больнаго; онъ нашелъ, что капли его подѣйствовали, и подалъ смѣлую надежду въ Альфонзовомъ выздоровленіи. — Лорета не была тогда въ комнатѣ; но узнавши о приходѣ монаха, прибѣжала и торопливо спрашивала у врача о здоровья своего Альфонза. — При семъ имени удивленіе начерталось на лицѣ монаха; но скоро принявъ обыкновенный видъ, удовольствовалъ любопытство Лоретино. — Графъ Бирофъ одинъ примѣтилъ то дѣйствіе, которое Альфонзово имя произвело надъ монахомъ. — Отецъ Николай подошелъ къ постели больнаго, взялъ его руку съ тѣмъ, чтобъ лучше разсмотрѣть черты лица его, и, обѣщаясь притти вечеру, ушелъ. — Графъ проводилъ его до самыхъ воротъ, чтобъ помѣшать ему говорить съ хозяиномъ, и какъ скоро монахъ ушелъ, то Графъ приказалъ хозяину не сказывать никому, что Альфонзъ ходилъ въ замокъ, боясь, чтобъ такое обнаруженіе не сдѣлало новой препона намѣренію его. — Ввечеру монахъ пришелъ. — Альфонзъ все былъ въ такомъ положеніи, что не возможно было Графу узнать точную причину его испуга и безпокойства. — Отецъ Николай сѣлъ подлѣ постели, опрашивалъ: не нашли ли хотя дальнихъ причинъ болѣзни Альфонзовой? — Графъ и Лорета отвѣчали ему также, какъ и въ первой разъ. — Монахъ замолчалъ, видъ его показывалъ крайнюю недовѣрчивость. Издалека ли вы пріѣхали, спросилъ онъ? — Не очень, мы были за нѣсколько лію отсюда. — По крайней мѣрѣ далеко ли вы ѣдете! — Какъ скоро, отвѣчалъ Графъ, другъ мой выздоровитъ, онъ самъ расположитъ трактъ нашъ. — Вы путешествуете по одному удовольствію! — Графъ отвѣчалъ на сей вопросъ согласнымъ знакомъ. — Монахъ еще много разспрашивалъ, но все получалъ такіе отрывистые отвѣты, которые не могли удовлетворить любопытство его — Пришла ночь и онъ ушелъ. — Лорета, не знавши разговора отца своего съ Яковомъ, почла вопросы монаха однимъ пустымъ любопытствомъ. — Графъ, не желая вывести дочь свою изъ заблужденія, принималъ ихъ совсѣмъ въ другомъ видѣ. — Воображенію его представлялось, что Графъ Фридрихъ поселился въ монастырѣ Святаго Духа, для удобнаго наслажденія преступнической страсти своей! — Таковая догадка показалась Графу правдоподобною, и какъ весь комплотъ зависѣлъ отъ Монаховъ, то и почиталъ онъ нужнымъ открыть, кто звонилъ полночный колоколъ; и такъ рѣшился, не откладывая далѣе, во всемъ увѣриться въ ту же ночь. — Монахъ во второй разъ далъ Альфонзу усыпительныхъ капель, только не столъ крѣпкихъ, какъ первыя. — Обстоятельство сіе уменьшило безпокойство Графа, будучи принужденъ для исполненія предпріятія своего оставить на нѣсколько часовъ Лорету. Онъ не хотѣлъ, чтобъ она знала отлучку его. — Когда ночью просила Лорета отца своего успокоиться и пойти въ комнату свою, Графъ на то согласился, только съ тѣмъ, чтобъ Яковъ не отлучался отъ Лореты. — Хозяинъ постоялаго двора, снабдивши Графа фонаремъ и огнивомъ, повелъ его на мѣсто дороги, съ котораго безъ всякаго проводника могъ дойти прямо къ замку; тамъ то Графъ заклиналъ его хранить тайну; а хозяинъ съ своей стороны просилъ всѣхъ Святыхъ защитить Графа отъ нападенія духовъ. — Потомъ они разстались: одинъ возвратился въ постоялой дворъ, а другой поспѣшалъ къ замку. — Лишь только сдѣлалъ онъ нѣсколько шаговъ, какъ вдругъ звукъ колокола поразилъ слухъ его; онъ сожалѣлъ, что удержали его въ постояломъ дворѣ; однакожъ рѣшился докончить намѣреніе свое, и для того прибавилъ шагу. — Пришедши къ стѣнамъ замка съ помощію своего фонаря обошелъ вокругъ его, искавши глазами потаенной двери. — Вдругъ показался ему огонь въ окошкахъ втораго этажа, онъ останавливается; но огонь не появляется. — Онъ продолжаетъ искать желаемаго, полагая что обмануло его воображеніе. Наконецъ приходитъ къ потаенной двери; она заперта. — Мощный ударъ руки заставляетъ ее здаться силамъ Графскимъ. Отъ самаго сего удара свѣча въ фонарѣ выпадаетъ изъ своего мѣста и потухаетъ. — Графъ входитъ, проходитъ нѣсколько шаговъ, слушаетъ, смотритъ: слышитъ ужасное безмолвіе! — а видитъ мракъ. — Возвращается назадъ, выходитъ на дворъ, зажигаетъ фонарь и держитъ оной такимъ образомъ, чтобъ при каждой минутѣ спрятать подъ епанчу свою. — Онъ скоро возвращается въ замокъ, притворяетъ дверь, такъ точно, какъ оная была до прихода его — входитъ въ длинной переходъ со сводами, въ концѣ котораго на лѣвой сторонѣ находитъ дверь; онъ проходитъ ее и входитъ на большой дворъ замка. — Сдѣлавши нѣсколько шаговъ, поднимаетъ фонарь свой, чтобъ лучше различить предметы, его окружающіе: онъ видитъ вокругъ всего двора мраморныя колонны, и изъ за нихъ большую желѣзную дверь. — Въ самой серединѣ-двора находитъ нѣсколько ступеней, окруженныхъ решеткою, по обѣимъ концамъ которой было по одной двери высокой и узкой; посредствомъ одной изъ сихъ дверей вошелъ Графъ на дворъ. — Взошедъ на ступени, видитъ по обѣимъ сторонамъ галлереи; снова поднимаетъ фонарь свой, и направляетъ ходъ къ концу правой галлереи и видитъ по одной двери съ каждой стороны; а галлерея оканчивалась бѣлою стѣною. — Тогда повертываетъ Графа на лѣво: пространство сей галлереи было нарочитѣе первой; между тѣмъ, какъ разсматривалъ онъ ее, показалось ему видѣть на другомъ концѣ скоро проходящую тѣнь. — Онъ тихо приближается; при концѣ галереи былъ коридоръ на право, которой велъ сходя по ступенямъ въ другую галлерею, сходною съ прежней; въ концѣ сей галереи дверь до половины растворенная вдругъ поражаетъ Графа; спрятавши фонарь, онъ смотритъ сквозь ее: все было въ темнотѣ — Опять вынимаетъ фонарь свой и входитъ въ великолѣпно убранной покой; ничто не доказывало, чтобъ кто въ немъ жилъ. — Не видя другаго выхода, онъ возвращается въ галлерею. Вдругъ стукъ двери не въ дальнемъ отъ него разстояніи привлекаетъ на себя вниманье Графа, и онъ пошелъ по звуку. — Галлерея, — въ которую онъ вошелъ, оканчивалась такъ какъ и прочія нѣсколькими ступенями внизъ въ коридоръ одинакой величины. — Подумавши не много, Графъ сошелъ по ступенямъ, прошелъ весь коридоръ и находитъ дверь — кладетъ фонарь подъ епанчу и располагается отворить дверь: какъ вдругъ слышитъ стенаніе, которое показалось ему произнесеннымъ какою нибудь особою, не въ дальнемъ отъ него разстояніи находящеюся. — Онъ смотритъ вокругъ себя; но ничего не видитъ. — Начинаетъ думать, что чувства его обманываютъ, и снова готовится отворить дверь, какъ опять ужасный крикъ останавливаетъ его: оной происходишь изъ той комнаты, куда намѣревался Графъ идти. — Онъ прислушивается: два раза тотъ же стонъ. — Нѣтъ болѣе сомнѣнія, чтобъ стонъ не произходилъ изъ той комнаты, близь дверей которой онъ стоитъ. — Тишина опять послѣдовала; но скоро нѣсколько голосовъ, поющихъ вмѣстѣ, сдѣлались слышными. — Удивленіе Графа умножается. — Скоро голоса перемѣняютъ тонъ и начинаютъ церковную пѣснь. — Непоколебимо стоя въ предпріятіи своемъ, Графъ прячетъ фонарь и отворивши дверь, входитъ. — Напротивъ самой той двери, въ которую онъ вошелъ, была еще маленькая дверь, откуда произтекалъ слабый свѣтъ. — Осмотрѣвшись вокругъ себя, примѣтилъ онъ, что находится въ маленькой ризницѣ позади олтаря, къ которому вела маленькая дверь. — Онъ скоро пошелъ къ такому мѣсту, откуда можно было видѣть всю церковь: въ маленькомъ разстояніи отъ ступеней олтаря стояла на колѣняхъ близь гроба блѣдная, изсохшая фигура, держа въ лѣвой рукѣ крестъ, а въ правой бичеву (discipline)[1], съ другой стороны гроба стояли на колѣняхъ же три монаха… ихъ то голосъ слышалъ Графъ; они все еще пѣли. — Когда же кончили всѣ трое, перекрестились и начали читать молитву, въ которой испрашивали Божественнаго милосердія виновному. — Въ самое сіе мгновеніе фигура, черная одежда которой не позволяла различить полъ ея, встала и раздирала обнаженное плечо свое бичевою, держащею въ правой рукѣ. Скоро боль заставила се испускать глухой стонъ, слышанной Графомъ у затворенной двери. — Монахи начали другую молитву, къ которой присоединилась и мучившая себя фигура; послѣ чего они вмѣстѣ оставили церковь, уйдя въ дверь, находящуюся напротивъ самаго олтаря; одинъ изъ монаховъ несъ лампаду, которая во время ихъ молебствія стояла на гробѣ. — Мужественная рѣшительность Графа Бирофа узнать о тѣхъ таинствахъ, которыми былъ покрытъ замокъ, умалилась при томъ видѣніи. — Церковное пѣніе монаховъ, мучительство той особы, для которой изспрашивали они помилованія небссъ, запрещало ему прервать такую жалостную церемонію, когда же оная кончилась, то все желаніе его изчезло. — Никакъ не могъ онъ рѣшиться предстать предъ такихъ людей, которыя имѣли основательное право упрекнуть его въ наглости, не принимая никакихъ со стороны его на то объясненій. — Нѣсколько минутъ размышляя о томъ, что должно ему дѣлать, услышалъ шумъ идущихъ по коридору людей; но скоро все утихли и Графъ положилъ, что то были уходящіе монахи; стукъ же двери, раздавшійся по всему замку, утвердилъ его въ семъ мнѣніи. — Онъ рѣшился взойти въ церковь, желая открыть, куда дѣвалась та фигура, которую видѣлъ въ черномъ платьѣ, полагая, самъ не зная почему, что оная осталась въ замкѣ, и также думалъ, что то былъ или Графъ Фридрихъ или Графиня Анна. — По своему сужденію полагалъ, что то былъ первой; а слова Альфонзовы доказывали о послѣдней. — Пришедши въ церковь, нашелъ онъ, что дверь, въ которую монахи была заперта, тщетно Графъ хотѣлъ ее отперѣть. — Въ самое сіе мгновеніе свѣтъ поразилъ глаза его; онъ спряталъ фонарь и приблизившейся свѣтъ далъ ему примѣтить другую желѣзную дверь, ведущую въ уской и длинной проходъ, въ концѣ котораго тотчасъ показалась та же фигура съ лампадою въ рукѣ, которую видѣлъ Графъ въ церкви; она отворила ту дверь, которая была противъ него, вышла и за собою заперла. — Опять настала темнота. — Графъ вынулъ фонарь свой; но дверь, запертая фигурою, была отъ него такъ далеко, что съ помощію блѣднаго свѣта фонаря никакъ не могъ онъ ее увидѣть; рѣшился однакоже сыскать ее и видѣть непремѣнно ту особу, которая столько возбудила въ немъ удивленія и любопытства. — Прошедши множество переходовъ и комнатъ, вошелъ въ въ одну, съ которой соединялся кабинетѣ; въ концѣ сего кабинета примѣтилъ онъ потаенную лѣстницу; сойдя съ нее, очутился въ галлереѣ, гдѣ въ концѣ была отворена дверь въ церковь. Въ надеждѣ найти, куда скрылась помянутая фигура, побѣжалъ онъ на другой конецъ. — Стѣны галлереи были осьмиугольныя; Графъ почелъ, что находится въ одной изъ тѣхъ башенъ, которыя составляютъ четвероугольникъ замка; при всѣхъ розыскахъ не могъ онъ найти въ ней ни одной двери. — Поставивъ фонарь, шарилъ руками по стѣнѣ; скоро показалось ему будто бы ощупалъ замокъ — Онъ схватилъ фонарь; но къ величайшему огорченію увидѣлъ, что свѣтильня онаго совсѣмъ потухала, итакъ спѣшилъ какъ можно скорѣе возвратиться въ галлерею, покуда еще не погасла свѣтильня; онъ опасался, чтобъ лишась свѣта, не проходить далѣе, искавши выхода, и не обнаружить Лоретѣ отлучку свою. — Съ крайней поспѣшностью подходитъ онъ къ церкви, какъ вдругъ свѣтильня фонаря погасла… Къ счастію начинало разсвѣтать; Графъ свободно сошелъ на первой дворъ твердо помня о той дорогѣ, по которой шелъ; пришедши къ потаенной двери, какое было его удивленіе, нашедши ее запертою! — Тутъ началѣ онъ упрекать себя, для чего не ушелъ прежде выхода монаховъ, тѣмъ болѣе, что зналъ обыкновеніе ихъ запирать во выходѣ дверь. Возвратясь на дворъ, тщетно силился онъ отпереть большія двери: какъ же, думалъ Графъ, могъ Альфонзъ вытти отсюда послѣ монаховъ? — Мысль сія обнадеживала его найти какой нибудь выходъ, и все безпокойство состояло въ томъ, чтобъ Лорета не узнала отлучку, и не подозрѣвала причину оной. — Два часа искалъ онъ выхода, какъ вдругъ послышался ему стукъ ключей въ замкѣ потаенной двери; онъ останавливается, чтобъ лучше разслушать — все тихо по прежнему — Графъ полагалъ, что ему то послышалось, но при всемъ томъ хочетъ удостовѣриться въ истиннѣ, и такъ подошедъ къ двери, находитъ ее отпертою… Объятъ будучи радостью, выскакиваетъ изъ потаенной двери и быстро летитъ отъ замка къ постоялому двору, не изыскивая точнаго свѣдѣнія, кѣмъ и какъ отворена дверь. Чрезвычайно уставши, прибѣгаетъ онъ въ постоялой дворъ; спросивъ хозяина, съ радостью узналъ, что объ немъ никакого безпокойства не было, даже и не встренулись. — Хозяинѣ по прозьбѣ Графа дожидался его не спавши, за что въ награду узналъ обстоятельно объ видѣнномъ и слышанномъ Графомъ, которой окончивши разсказы, удалился отдохнуть. Легши въ постель, началѣ размышлять о тѣхъ странностяхъ, которыя видѣлъ въ замкѣ; сперва упрекалъ себя, для чего не узналъ онъ ничего касательно таинственнаго колокола; нескоро гласъ совѣсти далъ ему уразумѣть, что учинилъ то изъ почтенія къ духовной церемоніи — Отъ большаго возмущенія никакъ не могъ онъ заснуть, и такъ вставши съ постели, пошелъ въ комнату Альфонзову, которой еще не проснулся. — Предполагая сдѣлать вторичное испытаніе, рѣшился Графъ на объ чемъ не объявлять дочери и зятю своему. — Альфонзъ хотя давно проснулся, но долго не говорилъ ни слова: наконецъ подозвавъ Лорету и лобызая ее со слезами: здѣсь ли доброй монахъ, спросилъ онъ? — Конечно не замедлитъ, отвѣчала Лорета. — Я желаю чтобъ пришелъ онъ скорѣе, хочу открыть ему тайну сердца моего, и когда молитвы его не изпросятъ мнѣ прошенія, то по крайней мѣрѣ совѣты его будутъ мнѣ полезны. — Альфонзъ! сказала Лорета, супругъ мой! не уже ли недостойна я твоей довѣренности? — Любовь моя къ тебѣ, отвѣчалъ Альфонзъ, принуждаетъ меня скрывать отъ тебя пагубную тайну сію — Не думай, чтобъ я меньше тебя страдала! — Довольно того, что ты злополученъ; я раздѣляю скорьбь твою болѣе, чѣмъ ты предполагаешь: да будутъ залогомъ истинны словъ сихъ текущія изъ глазъ моихъ слезы!… Какое добродушіе! — О жертва отчаянія! — Для чего въ замѣнѣ страстной любви твоей вовлекъ я тебя во злополучіе? — Что сказалъ ты: все счастіе мое въ тебѣ!… Кто разрушитъ блаженство дней моихъ? — Только ты не оставляй меня! Лорета силилась удержать текущія слезы по ланитамъ ея… Я боюсь сказать много, подхватилъ Альфонзъ, смотря на Лорету: не уже ли сказалъ я тебѣ — причину горести моей? — Ахъ! — Для чего сказалъ я то? — Забудь все — заклинаю тебя, забудь! — Никогда, никогда. — Память моя меня оставляетъ, едва я узнаю самъ себя! — всѣ чувства мои волнуются! — Лорета — дражайшая Лорета! знай, я видѣлъ тѣнь матери моей! — Лорета не знала, что отвѣчать, искала въ глазахъ отца своего отвѣта, но скоро примѣтила смущеніе и Графа. — Въ сію минуту дверь отворяется и отецъ Николай выводитъ ихъ изъ смущенія. Монахъ садится близь постели больнаго напротивъ Лореты: здравствуй, сынъ мой! сказалъ онъ Альфонзу: Богъ свыше ниспосылаетъ тебѣ благословеніе Свое! — Вы имѣете столько сострадательности, сказалъ Альфонзъ, обернувшись къ монаху, что мечетесь обо мнѣ! — Я не престану возсылать мольбы къ престолу величія Божія объ тебѣ, сынъ мой! — Обѣщайтесь мнѣ хранить тайну моей печали.! — Хранить тайны есть священнѣйшій долгъ мой: говори, сынъ мой! — имѣй довѣренность къ сану моему!… Поди же нынѣшнюю ночь въ Когенбургской замокъ; когда полночной колоколъ зазвонитъ, ты найдешь потаенную дверь отворенною; взойдя въ церковь изпроси у тѣни матери моей мнѣ прощеніе… Естьли ты не увидишь, но она услышитъ тебя; ибо живетъ въ замкѣ: скажи ей, что раскаеваюсь о порочномъ посѣщеніи моемъ, хотя и не открылъ я ничего желаемаго. — Увѣрь ее, что гнѣвъ ея причиняетъ мнѣ смерть!… Истинно ли вы наслѣдникъ Когенбургскаго замка, спросилъ монахъ, — котораго всѣ черты означали удовольствіе, смѣшанное съ удивленіемъ. — Нѣтъ — нѣтъ, я только несчастной, оставленный, погибшій Альфонзъ! — Проклятіе матери моей виситъ надъ главою моею! — Когда были вы въ замкѣ, спросилъ монахъ? — Альфонзъ отвѣчалъ, что не упомнитъ. — За день передъ симъ, подхватилъ Графъ. — Лорета отошедши отъ постели, подошла къ окошку. Отецъ Николай подошелъ къ ней: не жена ли ты молодаго этаго человѣка? — Такъ, батюшка. — Оботри слезы свои, ободрись: дни благополучія грядутъ тебѣ!… Дай Богъ, батюшка, чтобъ то было истинна!… Положись на промыселъ Вышняго: Онъ избралъ меня для сей священной тайны! — Злополучія ваши скоро кончатся! — Потомъ подошелъ онъ къ постелѣ: я помолюсь о тебѣ, сынъ мой. Успокойся, положись на друга своего я приду нынѣ же къ тебѣ, а между тѣмъ оставайтесь съ миромъ — Простите! — Онъ ушелъ и слова его долго были предметомъ размышленій оставшихся въ постояломъ дворѣ.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
править«Во всей вселенной вижу я одну тѣнь окровавленную убитаго супруга моего! — Слышу ужасный смерти гласъ! — Ахъ! разверстый гробъ мой давно ждетъ меня нетерпѣливо!»
Ввечеру Отецъ Николаи пришелъ въ постоялой дворъ; онъ нашелъ Альфонза вставшимъ; но воображеніе его было все удручено недугами. Знавалъ ли ты мать мою, сказалъ онъ вошедшему монаху? — Знавалъ, отвѣчалъ Отецъ Николай: не уже ли, примолвилъ онъ, вы меня не узнаете? — Нѣтъ! — нѣтъ, я не знаю васъ. — Разсудокъ мой возмущенъ. — Простите меня; какъ зовутъ васъ? — Отцемъ Николаемъ, и я былъ духовникомъ матери твоей! — Теперь вспомнилъ, сказалъ Альфонзъ и взялъ въ молчаніи руку монаха, поцѣловалъ ее: видѣли ли вы мать мою въ послѣднія минуты жизни ея, продолжалъ онъ? Желалаль она когда увидѣть сына своего? — Молчаніе. — Вы знаете участь мою? — Знаю. — Для чего изгнала она меня отъ себя отъ нѣжности своей? Несчастной Альфонзъ! — жестокая мать! — Убіенной Отецъ! — Боже всесильный! обнаружь мнѣ убійцу отца моего: клятва моя коснулась престола Твоего; ее долженъ я свершить и снова клянусь!… Монахъ остановилъ Альфонза: успокойся, сынъ мой! ты не возвратишь жизнь отца твоего, проливши кровь ближняго! — Для чего хочешь обагришь порочною кровію невинныя руки твои. — Такъ, такъ, батюшка! — Небо само накажетъ убійцу — накажетъ по нелицепріятой справедливости; но ахъ! — когда необходимо надлежало отцу моему погибнуть, для чего не подпалъ онъ подъ кровожаждущую руку другаго? — Монахъ тяжко вздохнулъ. — Всѣ тѣ, продолжалъ Альфонзъ, всѣ тѣ, которые знали Графа Фридриха, могли ли довѣрить, чтобъ сдѣлался онъ братоубійцею! — Естьли вы такъ думаете, подхватилъ монахъ, то клевещете память покойнаго! — Онъ умеръ! — Умеръ! такъ, я одинъ живу — живу для того, чтобъ сносить бремя печалей, меня удручающихъ! — Я помню однакожъ, что мать моя, приказывая мнѣ удалиться, говорила о невинности его; но сама прежде почитала убійцею Фридриха. — Какая ужасная тайна! — Молчаніе. — Когда вы утверждаете, воскликнулъ Альфонзъ, его невинность, то покажите мнѣ преступника, заклинаю васъ, покажите мнѣ того, котораго долженъ ненавидѣть. — Ахъ! соорудите ему мщеніе мое — водите мужественною рукою моею! — Оставь, сынъ мой, презрительную мысль о мщеніи: законъ Вышняго Существа повелѣваетъ любить намъ злодѣевъ нашихъ! — ктоже имѣетъ болѣе дѣйствія надъ сердцами нашими, какъ не мучительное угрызеніе совѣсти: собственное раскаяніе убійцы будетъ мстить ему за преступленіе его! — Ахъ, батюшка! могулъ послѣдовать гласу совѣтовъ вашихъ? сердце мое обливается кровію при единой мысли о смерти отца моего! — Подкрѣпи себя, Сынъ мой! чѣмъ болѣе испытаній здѣсь, тѣмъ преимущественнѣе награда въ вѣчности! Есть ли однако же кто изъ насъ, которой бы всегда соблюдалъ правила истиннаго Христіанина! — Мать моя зналаль убійцу отца моего, вскричалъ Альфонзъ, не вслушавшись въ слова монаха? — Молчаніе. — Ахъ! скажите скорѣе, что она его убила!… Терзайте сердце мое, довершайте раковой ударъ: смерть будетъ мнѣ небеснымъ и восхитительнымъ даромъ! — И не лучше ли умереть, чѣмъ мучиться таинственными неизвѣстностями! Чувствительный монахъ не могъ удержать слезъ своихъ, онъ плакалъ; желали ли вы бы лучше, чтобъ былъ живъ вашъ отецъ, хотя и нельзя будетъ вамъ его видѣть, чѣмъ вспоминать о смерти его! — Небо тому свидѣтель. — И естьли удаленіе ваше могло служить ему единственнымъ утѣшеніемъ, исполнилиль вы желаніе его съ обыкновенною сыновнею горячностію? — Я бы почелъ себя счастливымъ, естьлибъ могъ узнать, что ошецъ мой живъ еще; но что значатъ вопросы сіи, когда я уже знаю достоверно о смерти отца моего! — Для чего хотите вы заблудить воображеніе мое? — Полагаете ли вы, что и матъ ваша имѣетъ надъ послушаніемъ вашимъ такое же право? — Ахъ, не оскорбляйте меня, перестаньте упрекать въ непослушаніи моемъ: по влеченію чувствъ моихъ сдѣлался я преступникомъ! — Подкрѣпите себя теперь мужествомъ исполнить повелѣніе матери вашей — Что хотите вы сказать? — объяснитесь, заклинаю васъ! Знайте же, что мать ваша жива; но вамъ нельзя ее видѣть!… До сихъ поръ Альфонзъ казался спокойнымъ; она жива! вскричалъ онъ въ страшномъ волненіи, потомъ бросился на колѣни и подъемля руки къ небу: благодѣтельный Ангелъ! благодарю тебя, продолжалъ онъ: ее видѣлъ я! — Непослушаніе мое не изторгло ее изъ гроба! — не смерти взоръ поразилъ меня! — О Боже! милосердіе Твое неисповѣдимо!… Слезы градомъ полились по блѣдному лицу его; онѣ то успокоили возмущеніе сердечное его. — Молчаніе продолжалось долго; наконецъ Альфонзъ прервалъ оное: не уже ли, вскричалъ онъ, не могу я хоть одинъ разъ ее видѣть — и испроситъ прощеніе? — Вы прощены, я могу васъ въ томъ увѣрить, отвѣчалъ монахъ. — Скажите же, для чего не хочетъ она меня видѣть? — Ахъ! сколь ни сильно чувствованіе естества и послушанія, я перемогу себя, не стану дѣлать усилій ее видѣть! — Причины ея намѣренія справедливы она просила меня объявишь ихъ вамъ, и я не сомнѣваюсь, чтобъ узнавши вы не одобрили таковую рѣшительность! — Продолжайте, продолжайте — Имѣете ли довольно мужества выслушать ужасное повѣствованіе, котораго всякое обстоятельство касается до васъ? — Говорите: несчастіе ко всему пріуготовило меня! Я не почитаю нужнымъ просить жену о сбереженіи такой тайны, которая касается до мужа ея, сказалъ монахъ, смотря на Лорету; потомъ взглянулъ и на Графа, которой тотчасъ понялъ, что хотѣлъ онъ сказать. Будьте увѣрены, сказалъ онъ скоро монаху, Альфонзъ ни мало не сомнѣвается въ скромности тестя своего — Монахъ былъ тѣмъ доволенъ и началъ слѣдующее:
По смерти тетки вашей, супруги Графа Фридриха де Когенбургъ, попеченіе, оказываемое матерью вашею о племянникахъ своихъ, показалось Графу, отцу вашему, признакомъ тайной любви жены своей ко Графу Фридриху. Но не иная тому была причина, какъ врожденной недовѣрчивой нравъ его, склонной къ ревнивости — Что же касается до матери и дяди вашего, то я увѣренъ въ невинности ихъ. — Въ теченіи трехъ лѣтъ дядя вашъ лишился всѣхъ дѣтей своихъ; не могши спокойно жить въ такомъ мѣстѣ, гдѣ напоминало ему все о злополучіяхъ, рѣшился онъ путешествовать. — Онъ уѣхалъ въ Венецію и тамъ случаемъ увидѣлъ молодую особу; ее почелъ онъ опредѣленною судьбою для замѣны потери его; но скупой отецъ принудилъ дочь свою вытти за мужъ за такого человѣка, котораго она ненавидѣла. — Скоро сія молодая особа бѣжала изъ Венеціи. Всѣ путешествія и поиски дяди вашего остались тщетными, и онъ не могъ открыть убѣжища своей любезной. — Въ сіе время монахъ примѣтилъ смущеніе Графа Бирофа и Лореты; прервавъ свое повѣствованіе, спрашивалъ онъ о причинѣ того? — Графъ Бирофъ въ короткихъ словахъ все объявилъ; монахъ тому не мало удивлялся, и потомъ увѣдомилъ Графа Бирофа, что по отъѣздѣ его изъ Венеціи Аріено распустилъ слухъ, что зять его убилъ, вызвавъ на дуель, сына Сенаторскаго, и потомъ уѣхалъ въ Гишпанію съ женою своею, и такъ всѣ поиски Графа Фридриха распространялись въ семъ Государствѣ. — Графъ Бирофъ зналъ очень Аріено, чтобъ усомниться въ истиннѣ сего, и такъ просилъ монаха продолжать. Всякой разъ, продолжалъ Отецъ Николай, относясь къ Альфонзу, когда дядя вашъ возвращался въ Германію, боязнь отца вашего умножалась. — Спустя нѣсколько лѣтъ послѣ многихъ путешествій возвратился дядя вашъ съ совершенною рѣшительностію оставить всѣ тщетные поиски. Онъ удалился въ домъ свой въ намѣреніи жить, удалясь отъ свѣта, и единственно ходилъ онъ только въ замокъ брата своего. — Всякое посѣщеніе усугубляло сомнѣніе отца вашего, и хотя онъ былъ всегда въ присутствіи, когда Фридрихъ бывалъ вмѣстѣ съ женою его; но все не могъ увѣриться, чтобъ не скрывалась у нихъ тайная связь. Наконецъ не могши выносить мучительную неизвѣстность рѣшился пояснить сомнѣнія свои; ибо по воображенію своему не могъ онъ быть покоенъ прежде произведенія въ дѣйствіе намѣренія своего, и такъ распустилъ ложный слухъ, что важное дѣло призывало его въ Вѣну; всѣ ему повѣрили. — Наканунѣ своего отъѣзда, онъ посѣтилъ брата, объявилъ, что имѣетъ важное ему сказать, и для того требовалъ отъ него помощи. Графъ Фридрихъ обѣщался все исполнить — и по требованію отца вашего далъ клятву въ молчаливости. — Тогда Графъ Альфонзъ сказалъ о подозрѣніи своемъ, касательно вѣрности жены. — Дядя вашъ показалъ знаки большаго удивленія и спрашивалъ, кого можетъ онъ подозрѣвать? — Я знаю, отвѣчалъ отецъ вашъ, моего совмѣстника, этаго довольно; прозьба моя состоитъ въ томъ, чтобъ во время моей отлучки ты примѣчалъ за поступками жены моей, употреблялъ бы всѣ способы обнаружить преступленіе ее, и по пріѣздѣ моемъ всю истину мнѣ объявилъ. — Назавтра, день жестокій! — отецъ вашъ оставилъ замокъ, взявши съ собою одного стараго Роберта, на скромность котораго надѣялся, — пріѣхалъ въ избушку сестры моей, отстоящей на 15 лію отъ замка къ сѣверу. — Я былъ соучастникомъ тайны отца вашего и попрозьбъ его исполнялъ все нужное для предпріятія нашего. — Цѣлые два мѣсяца несчастная мать ваша принуждена была выносишь притворныя ласки, которыя ей оказывалъ дядя вашъ въ угожденіе своему брату. Дядя вашъ нѣсколько разъ писалъ къ брату своему, письма его заключали въ себѣ похвалу вѣрности. Графини Анны. — Въ послѣднемъ письмѣ своемъ тѣмъ болѣе доказывалъ онъ неосновательность подозрѣній Графа, что въ замокъ никто кромѣ его и меня не входилъ съ самаго отъѣзда отца вашего. — Письма сіи производили совсѣмъ противное дѣйствіе надъ Графомъ Альфонзомъ, каковое предполагалъ Фридрихъ. — Наконецъ день, въ которой отецъ вашъ предполагалъ быть благополучнѣйшимъ или нещастнѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ, насталъ. — Робертъ, такъ какъ уже положено было, прежде возвратился въ замокъ и объявилъ, что господинъ его былъ умерщвленъ въ Вольфскомъ лѣсу, возвращаясь изъ Вѣны. — Всѣ дѣйствія Фридриховы во время отсудствія отца вашего внушили матери вашей мысль, что онъ сдѣлался братоубійцею! — Такъ, вскричалъ Альфонзъ, и такъ я помню еще, какъ она обвиняла ею въ преступленіи — и тогда поклялся… Не говорите болѣе о томъ теперь, сказалъ монахъ, остановя Альфонза: выслушай сынъ мой страшный конецъ сего дѣйствія: когда Графъ Фридрихъ пришелъ въ замокъ, вы оставили его одною съ матерью вашею, которая упрекала его въ преступленіи. — Онъ клялся, увѣрялъ невинности своей, потомъ возобновилъ любовныя объясненія и ушелъ. — На другой день, вы конечно помните, онъ пришелъ опять въ замокъ, и снова началъ говорить о страсти своей. — Графиня бросилась на колѣни и заклинала его не возобновлять болѣе мученіе, которое заставляетъ онъ ее претерпѣвать. — Въ самую сію минуту, такъ какъ мать ваша сказывала мнѣ, вы вошли въ комнату! — Пришла ночь, я провелъ отца вашего въ замокъ такъ, что никто тою не примѣтилъ. — Легко можете вообразить, что онъ никакъ не вѣрилъ письмамъ брата своею и слѣдовательно хотѣлъ испытать лично справедливость какъ его, такъ и вѣрность жены своей. — Въ полночь сдѣлавшійся шорохъ въ комнатѣ поразилъ мать вашу; она вскричала, но въ самое сіе время голосъ, которой приняла она за голосъ Графа Фридриха, относился къ ней съ любовнымъ объясненіемъ. — Она вскакиваетъ съ постели. — Человѣкъ, голосъ котораго она слышала, подходитъ къ ней и беретъ лѣвую руку ея. — Она же правою рукою схватываетъ съ стола, стоящаго близь кровати ея, кинжалъ, которой приготовила она для защищенія себя отъ фридриховой накучливости — и вдругъ поражаетъ съ яростью въ грудь человѣка, которой держалъ лѣвую руку ея! — Въ продолженіи остальнаго времени ночи она думала, что убила Графа Фридриха; но увы! — первые дневные лучи открыли глазамъ ея супруга, плавающаго въ крови! — Вспомнивъ объ клятвѣ которую взяла съ васъ, она не хотѣла, чтобъ сынъ ее былъ убійца матери своей!… Теперь вы знаете лучше меня остальныя обстоятельства ужаснаго утра сего? — О Боже! вскричалъ Альфонзъ съ чувствомъ чрезвычайнаго отчаянія! для чего прежде не вѣдалъ я всего бремени злополучія! — Предвѣчное Существо! прости несчастную мать мою! — забудь заблужденіе отца моего! — Ахъ! отче святый! вы правду говорили: конечно не захочу я ослушаться повелѣнія матери моей! — Непослушаніе мое будетъ смертнымъ ударомъ, какъ ей, такъ и мнѣ!… Увы! клятва моя!… Не могъ онъ болѣе продолжать и упалъ безъ чувствѣ въ руки Графа Бирофа. — Пришедши въ себя: о! злополучный Альфонзъ, вскричалъ онъ! избирай, ежели можешь, или сдѣлаться убійцею матери, или клятвопрестпупникомъ! — Еще произнесъ онъ нѣсколько словъ; но по причинѣ рыданій ничего не можно было слышать. — Успокойся, сынъ мой, сказалъ монахъ: Церковь имѣетъ власть, я тебя увѣряю, уничтожить клятву твою! — Обагренныя кровію руки! — Я еще вижу — хотѣлъ ее облобызать въ послѣдней разъ; но она оттолкнула сына своего! — Молчаніе — Какой ужасъ! — Я клялся прекратить жизнь той, которая даровала мнѣ бытіе — Я содрагаюсь! — Безразсудный! для чего почиталъ я себя прежде сего злополучнымъ. — Нѣтъ! — нѣтъ, и теперь я не несчастливъ! — Ничто не исторгнетъ ее изъ объятій моихъ!.. Выговоря сіи слова, бѣжитъ къ Лоретѣ, обнимаетъ ее и потомъ возвращается къ монаху; продолжайте, батюшка! я все готовъ слушать — Терзайте разсудокъ и чувствительность мою! — Ради Бога, продолжайте!… Въ короткихъ словахъ окончу я повѣствованіе мое: мать ваша прислала за мною очень рано и объявила убивство свое и слѣдствія онаго. — Скоро послѣ злого Графъ Фридрихъ пришелъ въ замокъ; я объяснилъ ему печальное произшествіе. — Никогда не видалъ я человѣка, которой бы столько огорчился; тотчасъ признался онъ о причинахъ, побудившихъ его дѣлать матери вашей мнимыя любовныя объясненія, проклиная при томъ самаго себя, что былъ слѣпымъ орудіемъ порочной ревнивости брата своего. — Графиня просила меня искусно скрыть прямую смерть мужа ея, и притомъ также распустить слухъ и о ея смерти. — Для сего надлежало мнѣ ввести въ комплотъ вашъ нѣсколькихъ сотоварищей моихъ, монаховъ монастыря Святаго Духа. Похороны матери вашей были устроены со всею пышностью, такъ какъ-бы она подлинно умерла. — По окончаніи похоронъ вы не появлялись; Графъ Фридрихъ, дядя вашъ, объявилъ желаніе окончить дни свои въ монастырѣ Святаго Петра. Тогда-то всѣ служители были распущены, а двери замка заперты. — Мать ваша удалилась въ ту комнату, къ которой ведетъ потаенная дверь полуденной башни; я каждой день носилъ ей провизіи. — Ночью того дня, въ которой всѣ люди изъ замка распущены, я пришелъ къ ней. — Она сказала мнѣ, что рѣшилась провести жизнь свою одна въ замкѣ. — Я старался отвратить ее отъ такого предпріятія; но видя непреклонность ея, рѣшился молчать. — Стараніемъ Роберта перенесенъ былъ съ церемоніею изъ Вольфскаго лѣсу въ замокъ гробъ. — Положивъ оной трупъ покойнаго отца вашего, мы спрятали оной въ тотъ погребъ, что подѣ церковью; но Графиня потребовала, чтобъ гробъ поставленъ былъ въ самой церкви, и съ тѣхъ поръ она проводитъ цѣлыя ночи въ молитвѣ, и сама себя добровольно мучитъ. — Такъ, я ее видѣлъ! она, казалось мнѣ, выходитъ изъ гроба, вскричалъ Альфонзъ! — А полночной колоколъ, спросилъ Графъ Бирофъ? — Она его звонитъ, подхватилъ монахъ, съ тѣмъ, чтобъ отдалить всѣхъ отъ замка и увѣритъ суевѣрныхъ сосѣдей, что въ замкѣ живетъ духъ; также симъ звономъ призываетъ она къ себѣ двухъ монаховъ по очереди изъ монастыря нашего, которые приходятъ въ замокъ со мною для соединенія Святыхъ молитвъ своихъ съ ея молитвами надъ гробомъ покойнаго Графа Альфонза! — Но васъ не было при ней, сказалъ Альфонзъ, когда посѣщалъ я замокъ? — Мы удалились изъ замка; а она оставалась при гробѣ. — Какъ же вы это знаете? — Она объявила мнѣ, что въ ту ночь, когда вы посѣщали замокъ, видѣла она человѣка, вошедшаго нѣсколько шаговъ въ церковь, потомъ съ ужасомъ убѣжавшаго, увидѣвши ее. — О ужасная ночь! — Горестное воспоминовеніе! жестокая мука! — Какимъ же образомъ удалились вы изъ замка, спросилъ Отецъ Николай? — Ужасъ и безпамятство придали мнѣ силы; я выломилъ окно., которое было на большой дворъ и въ оное спасся. — Графъ Фридрихъ, дядя вашъ, продолжалъ монахъ, удалился въ монастырь Святаго Павла и не долго жилъ. — Съ самой смерти отца вашего монахи монастыря Святаго Духа въ вознагражденіе за ночныя посѣщенія и молитвы пользовались, съ позволенія Графини, всѣми доходами съ земель, принадлежнащихъ покойному Графу де Вагенбургу. — Я часто заклиналъ ее, отыскавъ васъ, утвердить во всѣхъ слѣдующихъ вамъ правахъ; но заблудившейся разсудокъ ея всегда предложеніе мое опровергалъ. — Вчерась утромъ я посѣтилъ ее одинъ, чтобъ сказать ей о подозрѣніи моемъ, которое въ меня внушило имя ваше и нѣкоторыя слова, у васъ въ безпамятствѣ вылетѣвшія: я говорилъ ей, что почитаю сына ея по близости замка. — Не между ли трехъ и четырехъ часовъ, перехватилъ Графъ, были вы въ замкѣ? — Согласный отвѣтѣ монаха объяснилъ Графу, почему нашелъ онъ отворенною потаенную дверь — Мать ваша, продолжалъ монахъ, сперва усумнилась очень въ словахъ моихъ; потомъ просила меня, естьли подозрѣнія мои справедливы, объявить вамъ, чтобъ вы съ нею не видались. — Утренній разговоръ мой съ вами уничтожилъ всѣ сомнѣнія мои. — Въ полдень я посѣтилъ еще мать вашу; къ величайшему моему удивленію она спокойно меня выслушала; но много плакала — узнавши, что видѣла васъ и не распознала. — Она сообщила мнѣ желаніе свое ввести васъ во всѣ права, и самой удалиться. Разговоръ сей — окончала она прозьбою, чтобъ узнавши всю плачевную исторію ея, вы не дѣлали бы усилія видѣть мать свою! — Альфонзъ не могъ ничего говорить едва слышалъ онъ послѣднія слова Отца Николая. — Монахъ совѣтовалъ ему успокоиться — Альфонзъ легъ въ постель; цѣлую ночь не говорили онъ ни слова. — Сдѣлавши маленькое утѣшительное привѣтствіе Лоретѣ, которая заливалась горькими слезами, и сказавши Графу Бирофу, что нужное дѣло призываетъ его, увѣривши, что придетъ завтра поутру очень рано, Отецъ Николай оставилъ постоялой дворъ, благословя всѣхъ живущихъ въ немъ. — Ночная тишина была прерываема только размышленіями, какъ Графа, такъ и дочери его о всѣхъ обстоятельствахъ, сказанныхъ монахомъ; также тяжкіе вздохи Альфонзовы возмущали безмолвіе мрачной ночи. — Въ десять часовъ поутру пришелъ доброй монахъ; Альфонзъ два часа спалъ сладкимъ сномъ. — У Графа съ монахомъ началась большая матерія, которая была пресѣчена вошедшею Лоретою; она объявила, что Альфонзъ проснулся и желаетъ видѣть Отца Николая. Они вошли къ больному: батюшка, вскричалъ Альфонзъ, увидѣвши монаха: вы мнѣ не сказали, куда укрылась мать моя? — Когда оставилъ я васъ вчерась, она все еще была въ замкѣ; но нынѣшнею ночью отвезъ я ее въ монастырь Пресвятой Дѣвы Маріи, отстоящій отсюда на семъ лію; тамъ положено правиломъ, что вошедшая туда уже не можетъ видѣться ни съ какимъ мущиною! — Прощаясь съ вами, не уже ли не вспомнила обо мнѣ? — Она препоручила мнѣ сказать вамъ, что не благословляетъ васъ, боясь навлечь на сына своею гнѣвъ Божій, и для тою препоручила она васъ молитвамъ моимъ, прося любезнаго ей сына и жену его когда нибудь съ сожалѣніемъ взглянуть на портретъ сей. — Съ симъ словомъ монахъ отдалъ Альфонзу миніатюрной портретъ матери его. — Съ чувствительностію Альфонзъ посмотрѣлъ и облобызалъ его. Прости ей" Боже милосердый! вскричалъ онъ. — Маленькая ленточка привязана была къ портрету; онъ надѣлъ ее на шею и положилъ портретъ на грудь: покойся съ миромъ здѣсь! вскричалъ онъ со слезами! о батюшка! — матушка! — Естьлибъ почтенныя тѣни ваши могли въ день страшный соединиться въ счастливомъ обиталищѣ Ангеловъ, такъ какъ образъ любезный и вашъ драгоцѣнный вашъ соединенъ и начертанъ во глубинѣ сердца моего! —
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.
править«Счастливы смертные безконечно тѣ, которыхъ благотворительная планета соединила неразрывными узами! — Судьба ихъ взаимна, сердца сопряженныя, благополучіе общее. — Существо ихъ есть одно существо! --»
Черезъ нѣсколько дней здоровье Алонзово позволило ему вторично посѣтить замокъ Когенбургской. По приказанію Отца Николая гробъ, заключающій прахъ покойнаго Графа Альфонза, былъ переставленъ въ погребъ подъ церковь. — Много протекло времени прежде того, пока Альфонзъ могъ собраться съ бодростью духа, взойти въ церковь и ту комнату, гдѣ онъ спалъ тою ночью, когда мать его пришедши къ нему, отдала таинственный приказъ удалиться изъ замка. — Графъ Бирофъ и Отецъ Николай взялись сдѣлать нужную поправку замка. — Когда узналъ Яковъ о томъ, что Альфонзъ вступилъ во всѣ права надъ имуществомъ покойнаго отца своего, то радость его была безмѣрна; не могши изъяснить словами восторга своего Альфонзу иЛоретѣ, онъ пѣлъ, плясалъ предъ ними. — По причинѣ частыхъ посѣщеній Отца Николая сосѣдственныхъ деревень въ качествѣ духовника, онъ зналъ поведеніе многихъ поселянъ, и такъ легко было ему избрать изъ оныхъ число надобныхъ Альфонзу служителей въ замокъ. — Не забылъ онъ также уменьшить удивленіе всѣхъ о внезапномъ появленіи наслѣдника Графовъ Когенбургскихъ. — Въ тотъ день, когда назначилъ Альфонзъ переѣздъ свой въ обиталищѣ предковъ его, принялъ онъ поздравленіе отъ всѣхъ монаховъ монастыря Святаго Духа. — Умолчимъ здѣсь, какими глазами монахи смотрѣли на Альфонза. — Когда ушли они изъ замка, Яковъ стоялъ въ одномъ углу двора: а! а! дружки! кричалъ онъ имъ въ слѣдъ, смѣючисѣ: вы пили за здоровье того духа, которой живетъ въ замкѣ.4— Пѣйте теперь за здоровье новаго Графа!… Отецъ Николай не теряя времени написалъ письмо къ Епископу, объясняя клятву Альфонзову и прося его принять подъ покровительство церкви. — Скоро Альфонзъ получилъ разрѣшеніе, только съ тѣмъ условіемъ, чтобъ удѣлить часть изъ ежегодныхъ доходовъ своихъ на содержаніе бѣдныхъ монаховъ одного монастыря; также осужденъ онъ былъ на легкое покаяніе. — Живучи три мѣсяца въ Когенбургскомъ замкѣ, благополучіе заставляло Альфонза истребить изъ памяти своей прошедшее — какъ однимъ днемъ Яковъ запыхавшись вбѣжалъ кричалъ Графу Бирофу: ахъ, сударь! какое благополучіе! — Слава Богу! теперь только одинъ остался у насъ непріятель, дядя мои, Яковъ Перлетъ въ Бастиліи. — Графъ спѣшилъ спроситъ его о причинѣ такой внезапной радости; Яковъ не много отъ усталости отдохнулъ, потомъ вскричалъ; знайте, сударь, что Кроонзеръ со всею шайкою своею сосланъ на галеры. — Почему ты это знаешь, спросилъ Графъ? — Послушайте, сударь! я ходилъ въ тотъ маленькой постоялой дворъ (это была обыкновенная прогулка Якова съ тѣхъ поръ, какъ сдѣлался онъ искреннимъ другомъ хозяину); между тѣмъ, какъ я тамъ былъ, сударь, пріѣхалъ какой-то господинъ. — Что новаго, опросилъ его хозяинъ? — Господинъ отвѣчалъ, что недавно переловили шайку разбойниковъ въ старомъ замкѣ, отстоящемъ на день ѣзды отъ Инспрука. — Понявши слова его: какъ же переловили ихъ, спросилъ я? — Одинъ дворянинъ, отвѣчалъ тотъ пріѣзжій господинъ, ѣхавши по той дорогѣ, былъ окруженъ ими; служители его схватили одного разбойника, которой во всемъ и признался — Всѣ разбойники по показанію одного были пойманы, и также Атаманъ ихъ. Императоръ осудилъ ихъ на продажу Туркамъ въ неволю. — Графъ Бирофъ былъ очень доволенъ, что опасность его миновалась тѣмъ болѣе, что; тщетны остались угрозы Кроонзеровы. — Альфонзъ послалъ въ Италію повѣренную отъ себя особу для узнанія, живъ ли Графъ Аріено? — Естьли онъ живъ, — то-располагался онъ ѣхать въ Венецію съ Лоретою, которую почиталъ онъ истинною наслѣдницею имѣній Графа Аріено. Онъ воображалъ, что дѣдъ ее приметъ хорошо; но посланный возвратился съ весьма печальнымъ извѣстіемъ, что Графъ Аріено, будучи признанъ за соучастника тамошняго Сенатора, промотавшаго знатную сумму общественныхъ денегъ, умеръ на эшафотѣ, и что все имущество его было обращено въ казну. — Графъ Бирофъ и дочь ею не могли удержать слезъ своихъ о злобной не достойной участи человѣка, котораго вся жизнь была цѣпью новыхъ мучительствъ для страждущаго человѣчества!… Графиня Анна прожила только нѣсколько мѣсяцевъ въ убѣжище, ею избранномъ для остальныхъ дней своихъ. — Можетъ быть Богъ, по милосердію Своему, простилъ ей невольное преступленіе ея. — Альфонзъ плакалъ; но слезы его осушены были мыслію, что смерть сдѣлала конецъ мученіямъ несчастной матери. — Нѣсколько лѣтъ спустя, неожиданной случай соединилъ Альфонза съ Барономъ де Смальдартомъ; время смягчило ту ярость, которая возмущала сердце сего почтеннаго старца послѣ смерти наглаго Теодора. — Альфонзъ всегда желалъ изъявить чувствительную благодарность благодѣтелю своему. — Они опять подружились, будучи оба довольны тѣмъ. — Баронъ съ удовольствіемъ согласился на приглашеніе Альфонза, ѣхать въ Когенбургской замокъ: чувствительное сердце его было растрогано тѣмъ восхитительнымъ зрѣлищемъ, котораго былъ онъ самъ свидѣтель. — Альфонзъ и Лорета жили въ изобиліи и во всякомъ благополучіи. — Графъ Бирофъ, будучи почитаемъ зятемъ и любимъ дочерью, ласкалъ маленькихъ внучатъ своихъ сихъ невинныхъ твореній, счастливыхъ подъ призоромъ нѣжной матери и добраго отца. — Страшитесь, друзья мои! твердилъ часто Альфонзъ дѣтямъ своихъ, когда пришли они въ возрастъ: страшитесь недовѣрчивости и ревнивости: онѣ раждаютъ преступленія — и сами суть преступленія! — Невинный по внушенію ихъ дѣлается преступникомъ — онѣ ведутъ человѣка къ преждевременной гибели — къ гробу!
— Ядовитая отрасль ихъ распространяется далеко — на многихъ!… Недовѣрчивость и ревнивость суть фуріи — дщери зла! — Любовь къ ближнему была, есть и будетъ всегда любезная дщерь неба!..
- ↑ Discipline, плеть, бичева, которой Католики изъ набожества бичуются.