ПОЛИТИЧЕСКІЕ СОЮЗЫ.
правитьВъ настоящее время всѣ данныя заставляютъ предполагать, что отказъ министерства Фрейсинэ, выдать Россіи виновника преступнаго покушенія 19 ноября, произведетъ нѣкоторое охлажденіе во взаимныхъ отношеніяхъ Россіи и Франціи. Конечно, послѣдствіемъ невыдачи того или другаго уголовнаго или политическаго преступника не можетъ быть разрывъ дипломатическихъ сношеній между державами; но теперь и малѣйшее недоразумѣніе между Россіей и Французской республикой было бы явленіемъ крайне прискорбнымъ. Во Франціи понимаютъ это лучше, чѣмъ гдѣ-либо, и поэтому-то образъ дѣйствій французскаго правительства въ вопросѣ о Гартманѣ невольно обращаетъ на себя особенное вниманіе и заставляетъ предполагать, что отказъ министерства Фрейсинэ выдать преступника, отчасти обусловливается также и политическими соображеніями. Какъ ни существенно для французскаго правительства избѣгать всякихъ серьезныхъ внутреннихъ недоразумѣній, но еслибы Франція, въ настоящую минуту, считала возможнымъ и вѣроятнымъ сближеніе съ Россіей, то требованіе Петербургскаго кабинета было бы выполнено, вопреки всѣмъ протестамъ радикальной и ультра-радикальной партій. Для прочнаго союза съ нами, во Франціи готовы бы были сдѣлать много уступокъ. Громадное значеніе подобнаго союза равно сознается въ обоихъ государствахъ и если, до послѣдняго времени, мы постоянно встрѣчали Францію въ рядахъ нашихъ противниковъ, то причину этого явленія ни въ какомъ случаѣ нельзя объяснить отсутствіемъ общихъ интересовъ между этими державами. Ни на востокѣ, ни на западѣ, мы не въ одномъ изъ существенныхъ вопросовъ не сталкиваемся съ Франціей.
Принимая во вниманіе только интересы народа, всякій союзъ можно разсматривать лишь съ одной точки зрѣнія: искусствененъ онъ или естествененъ. Какія бы выгоды ни представлялъ для государства искусственный союзъ, въ концѣ концовъ онъ неизбѣжно долженъ повлечь за собой гибельныя послѣдствія, которыя долгое время неблагопріятно отражаются на жизни народа. Тѣмъ не менѣе естественные союзы встрѣчаются въ исторіи только, какъ исключенія, тогда какъ казалось бы, что можетъ быть проще, какъ рѣшеніе вопроса о тонъ: интересы какихъ державъ наименѣе сталкиваются?
А разъ, какъ рѣшенъ этотъ вопросъ, не трудно опредѣлить уже, гдѣ слѣдуетъ искать союзника. Хотя въ частной жизни люди всегда почти руководствуются такими соображеніями, но почему-то въ политикѣ считаютъ необходимымъ дѣйствовать иначе, забывая, что въ природѣ все повинуется однимъ и тѣмъ же законамъ.
Признаніе значенія естественныхъ союзовъ почти также существенно для развитія государства, какъ и признаніе принципа «національностей» — и какъ отъ того, такъ и отъ другаго находится въ прямой зависимости благосостояніе народа. Сколько бы силъ и сколько бы богатства было сохранено, еслибы не гонялись за временнымъ успѣхомъ. Не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что впослѣдствіи державы будутъ группироваться исключительно по общности интересовъ, и только подобная группировка можетъ способствовать упроченію мира. Благодаря ей, каждый спорный вопросъ будетъ затрогивать не только интересы той державы, которой онъ непосредственно касается, но и всѣхъ остальныхъ, связанныхъ съ ней общностью интересовъ. И теперь уже европейскія государства нерѣдко стремятся сообща рѣшать международные вопросы, но такъ какъ при этомъ каждое правительство ищетъ обыкновенно извлечь изъ рѣшенія лично для себя наибольшую выгоду, то вслѣдствіе этой разрозненности, въ большинствѣ случаевъ, постановленія международныхъ конгрессовъ бываютъ неудовлетворительны. При правильной же группировкѣ державъ будутъ получаться вполнѣ удовлетворительныя рѣшенія и столкновенія между непосредственно заинтересованными сторонами сдѣлаются почти немыслимыми. Въ настоящее, напримѣръ, время легко можетъ произойти столкновеніе между Россіей и Англіей по восточному или средне-азіатскому вопросамъ, и подобная война была бы локализирована. Въ случаѣ же, еслибы оба государства имѣли естественныхъ союзниковъ, заинтересованныхъ въ обезпеченіи ихъ интересовъ, то всякое недоразумѣніе между Россіей и Англіей могло бы разъясниться. Со временемъ же дѣйствительные интересы каждой изъ державъ на столько бы выяснились, что мы, можетъ быть, могли бы даже сдѣлаться союзникомъ Англіи. При настоящихъ же условіяхъ, объ искреннемъ сближеніи между нами и англичанами не можетъ быть и рѣчи.
Новыя идеи и новые принципы сознаются и вырабатываются обществомъ. Правительства неохотно принимаютъ ихъ и уступаютъ ихъ требованіямъ, только когда эти принципы вполнѣ укореняются въ народѣ. Подобное явленіе мы видимъ и нынѣ по отношенію къ вопросу объ естественныхъ союзахъ. До текущаго столѣтія почти не возбуждался вопросъ объ искусственности иди естественности того или другаго союза. Въ настоящее же время, не только въ печати, но и въ правительственныхъ кружкахъ этой идеѣ начинаютъ придавать большой значеніе. На югѣ и юго-западѣ Европы раздаются голоса о естественности союза между Франціей, Италіей и Испаніей. Швеція сближается съ Даніей, Бельгія съ Голландіей; не разъ возникалъ вопросъ о союзѣ Россіи съ Сѣверо-Американскими Штатами; недавно еще повторяли въ печати, что естествененъ союзъ между Россіей и Японіей. Всѣ вышеупомянутые союзы не носятъ на себѣ характера сдѣлки съ цѣлью извлеченія временной выгоды, а вызываются дѣйствительными потребностями народа и политическими условіями, и этимъ то отличаются они отъ тѣхъ, къ которымъ привыкли прибѣгать европейскія 'правительства, и результатомъ которыхъ были лишь многочисленныя войны.
Но пройдетъ еще много лѣтъ прежде, чѣмъ вполнѣ опредѣлится правильная группировка державъ; до тѣхъ же поръ, пока всѣ государства не будутъ руководствоваться при политическихъ соображеніяхъ исключительно интересами народа, настоящій порядокъ не отживетъ своего вѣка. Что, напримѣръ, общаго можетъ имѣть тотъ или другой образъ правленія въ государствѣ съ вопросомъ о томъ, слѣдуетъ или не слѣдуетъ заключать съ нимъ союзъ; а, между тѣмъ, въ исторіи можно указать много примѣровъ, гдѣ перемѣна въ образѣ правленія измѣняла взаимныя отношенія двухъ государствъ. Извѣстно, напримѣръ, что преобразованіе Франціи въ республику въ концѣ минувшаго столѣтія возстановило противъ нея всѣ европейскія правительства. На направленіе политики также въ значительной степени вліяютъ родственныя связи между лицами, стоящими въ главѣ правленія; — личныя симпатіи и антипатіи государственныхъ дѣятелей и, наконецъ, степень прочности правительства, вступающаго въ переговоры о союзѣ. Кому, напримѣръ, изъ политическихъ дѣятелей не приходилось слышать, что такая-то держава желала бы сблизиться съ другой, но не увѣрена въ прочности существующаго въ послѣдней порядка, и опасается, что, съ перемѣной правленія, рушится и союзъ. Понятно, что подобныя опасенія сдѣлались бы немыслимы, еслибы при выборѣ союзниковъ руководствовались исключительно общностію интересовъ. Никакое родство и никакая форма правленія не могли бы разорвать этотъ союзъ. Что можетъ быть естественнѣе сближенія съ тѣмъ, кто не имѣетъ причинъ вредить намъ и у кого наиболѣе общихъ интересовъ съ нами; а, между тѣмъ, какъ рѣдко принимается въ политикѣ это въ соображеніе.
Въ Европѣ, въ настоящее время, по отношенію къ Россіи, можно указать только на одно первостепенное государство, которое бы удовлетворяло этимъ условіямъ, это — Французская республика и поэтому-то послѣднія недоразумѣнія, возникшія между Парижемъ и Петербургомъ, особенно прискорбны. Наши существенные народные интересы не только нигдѣ не сталкиваются, но и не могутъ столкнуться съ интересами Франціи, хотя политику Франціи относительно Россіи, за послѣдніе годы, нельзя признать дружественной. Впрочемъ, отвѣтственность за существовавшія долгое время неудовлетворительныя взаимныя отношенія между этими государствами въ значительной степени ложится на Францію или вѣрнѣе на тѣ правительства, которыя руководили судьбою послѣдней. Англофильская политика Орлеановъ и Наполеона, какъ извѣстно, не доставила Франціи никакихъ существенныхъ выгодъ, и послужила только къ усиленію Великобританіи. Наполеонъ, впрочемъ, поникалъ несостоятельность ея и вслѣдствіе этого предлагалъ императору Николаю союзъ. Къ сожалѣнію, республиканская Франція, не смотря на громадную услугу, оказанную ей нами передъ герцеговинскимъ возстаніемъ, повторяетъ ошибки низвергнутыхъ правительствъ, хотя, дѣйствуя такъ, руководствуется совершенно другими соображеніями. Немного еще прошло лѣтъ со времени Берлинскаго конгресса и у всѣхъ еще живо въ памяти, то незавидное положеніе, которое занимали на немъ представители Франціи, дѣйствовавшіе подъ вліяніемъ маркиза д’Израэли, вопреки своимъ собственнымъ интересамъ. Дѣйствительно, трудно понять — въ виду какихъ интересовъ Франція поддерживала раздробленіе Болгаріи, уменьшеніе территоріальнаго пріобрѣтенія Черногорскаго княжества и измѣненіе мало-азіатской границы.
Да Балканскомъ полуостровѣ, если не считать Румыніи и Константинополя, не могутъ быть затронуты ея интересы и установленіе тамъ того или другаго порядка вещей имѣетъ для Франціи только второстепенное значеніе. Еще меньшее значеніе для нея имѣетъ Арменія и въ особенности тѣ округа, которые урѣзаны у Россіи на Берлинскомъ конгрессѣ. Для Россіи же, напротивъ, обѣ эти части Турецкой имперіи имѣютъ громадное значеніе. Другія же части Турціи, на которыя постоянно обращало и продолжаетъ обращать вниманіе французское правительство — Египетъ, Сирія, Тунисъ и Триполи, находятся совершенно внѣ сферы интересовъ Россіи. Слѣдовательно, въ восточномъ, т. е. одномъ изъ самыхъ главныхъ Европейскихъ вопросовъ, нѣтъ данныхъ не только для вражды между Россіей и Франціей, но даже и для соперничества, если не считать только палестинскаго вопроса, касательно правъ католическаго и православнаго духовенства въ Іерусалимѣ; но и въ этомъ вопросѣ не трудно прійдти къ полному соглашенію, да ера ли не слѣдуетъ уже его считать совершенно поконченнымъ. Поэтому-то нельзя не удивляться, что въ восточномъ вопросѣ намъ часто приходилось сталкиваться съ Франціей.
Еще въ концѣ тридцатыхъ годовъ текущаго столѣтія, Парижскій и Лондонскій кабинеты, подъ предлогомъ рѣшенія Турецко-Египетской распри, тайно составили планъ освободить Порту отъ вліянія Россіи и поставить ее подъ обще-европейскую гарантію, т. е. добиться того, что было достигнуто только послѣ Крымской кампаніи. Этому плану сочувствовала и Австрія, но самымъ горячимъ сторонникомъ его была тогда Франція. На предложеніе Меттерниха созвать для рѣшенія египетскаго вопроса конференцію въ Бѣнѣ, русское правительство отвѣчало категорическимъ отказомъ. Въ депешѣ къ русскому повѣренному въ дѣлахъ въ Вѣнѣ отъ 18 Іюля 1839 г., графъ Нессельроде писалъ между прочимъ: «Англія и Франція намѣрены заключить сдѣлку, направленную, повидимому, какъ бы въ пользу Турціи, а въ дѣйствительности противъ Россіи….» — «Обѣ державы имѣютъ въ виду только одну цѣль — устроить на востокѣ порядокъ вещей, прямо враждебный Россіи….» Тайные замыслы западныхъ правительствъ были обнаружены и они не достигли цѣли. Болѣе всѣхъ державъ за эту интригу пришлось поплатиться Франціи. Россія вошла въ соглашеніе съ англійскимъ правительствомъ и французское министерство узнало объ измѣнѣ Англіи только тогда уже, когда вопросъ былъ рѣшенъ. Негодованіе въ Парижѣ по этому случаю было такъ велико въ то время, что правительство одно время помышляло было о вооруженномъ вмѣшательствѣ и долго не могло примириться съ тою ролью, которую ему пришлось разыграть. До какой степени достигало раздраженіе во Франціи видно изъ угрозы Тьера — наводнить 900 т. французской арміей Германскій союзъ. Но эти угрозы Парижскаго кабинета не поколебали Россію. Въ письмѣ къ гр. Фикельмонсу гр. Нессельроде высказалъ между прочимъ: «Будемте сильны и единодушны и Франція попятится назадъ». Канцлеръ не ошибся: послѣ паденія министерства Тьера, французское правительство значительно понизило тонъ, а въ послѣдствіи и само присоединилось къ Англо-Русскому союзу. Прошло болѣе сорока лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ Франціи пришлось перенести первое униженіе за свою руссофобскую политику и въ теченіи этого времени не разъ еще ей дорого приходилось расплачиваться за подобную политику; но уроки исторіи, повидимому, мало поучительны.
Замѣчательно, что даже торговые интересы Франціи не связаны съ восточнымъ вопросомъ, такъ какъ до послѣдняго времени ввозъ ея въ Турцію едва достигаетъ ничтожной суммы въ 50 милліоновъ франковъ; а, между тѣмъ, французское правительство все еще смотритъ на Россію съ нѣкоторымъ недовѣріемъ и опасеніемъ. Подобное отношеніе къ Россіи было бы, хотя отчасти, понятно, если бы наши интересы сталкивались съ интересами Франціи въ Европѣ, но даже и этого нельзя усмотрѣть при самомъ внимательномъ изученіи общаго политическаго положенія Европы. Существенные для Франціи вопросы: рейнскій, бельгійскій, даже, пожалуй, швейцарскій, нисколько не затрогиваютъ интересовъ Россіи и при разрѣшеніи ихъ въ благопріятномъ для Франціи смыслѣ, конечно, не насъ она встрѣтитъ въ рядахъ своихъ противниковъ. Нашъ же польскій вопросъ хотя и имѣетъ для французовъ значеніе, но только вслѣдствіе традиціонной антирусской политики Франціи, а не по существу. До вступленія Россіи въ число европейскихъ государствъ, французское правительство должно было искать на востокѣ союзника и нашло его въ Польшѣ. Съ этого времени установилась связь между Польшею и Франціей, связь которая поддерживается и до настоящей минуты; но такъ какъ измѣнилось политическое положеніе Европы, то интересы Франціи не требуютъ болѣе возстановленія Польши.
А, между тѣмъ, взаимныя отношенія между французскимъ и русскимъ правительствами много оставляютъ еще желать.
Вотъ что писалъ по поводу этихъ отношеній въ прошедшемъ году одинъ изъ нашихъ выдающихся политическихъ дѣятелей: «Трудно сказать, какъ отнеслась бы къ этой попыткѣ[1] Франція, если бы въ ней по сію пору жилъ и правилъ Наполеонъ III. Политика покойнаго императора отличалась всегда такою туманностью, такимъ фантазерствомъ, что о томъ, какъ бы онъ поступилъ въ данномъ случаѣ, можно только догадываться. Всего вѣроятнѣе, что онъ сталъ бы опять на сторону Англіи, по старой привычкѣ и въ силу прежнихъ политическихъ и торговыхъ отношеній, тѣсно связавшихъ оба государства. Обративъ вниманіе на то, какъ относится къ англичанамъ современная республиканская Франція, мы убѣждаемся, что такая догадка вполнѣ основательна. Ничто не можетъ ослабить во французахъ симпатій къ Англіи и отучить ихъ отъ угодливости, отъ какого-то рабскаго подслуживанія видамъ британскаго кабинета. Они успѣли забыть то равнодушіе, съ которымъ ихъ старый союзникъ допустилъ совершиться разгрому 1870 года и не замѣчаютъ въ своемъ странномъ ослѣпленіи, что всѣ настоящія дѣйствія этого союзника, какъ то: захватъ Кипра, покушенія на преобладаніе въ Египтѣ и Малой Азіи — ведутъ къ тому, что англичане рано или поздно сдѣлаются хозяевами Средиземнаго моря, въ очевидный ущербъ французскимъ интересамъ.
Относительно насъ французы настроены иначе, чѣмъ ясно доказывается, какъ сильно и пагубно бываетъ дѣйствіе человѣческихъ заблужденій и увлеченій на раціональную политику. Въ сущности намъ не изъ чего ссориться; а, между тѣмъ, французское общество смотритъ на Россію непріязнено. Большинствомъ этого общества двигаютъ, какъ извѣстно, двѣ силы: клерикализмъ и революція, которыя съ нами ужиться не могутъ. Умѣренная партія, правда, не подчиняется вліянію этихъ силъ, но тоже насъ не любитъ, такъ какъ почти вся составлена изъ орлеанистовъ и руководится преданіями политики орлеанскаго дома, связаннаго съ Англіей дружбою и родствомъ. Сторонниковъ сближенія съ Россіей не оказывается даже въ средѣ бонапартистовъ, тоже проникнутыхъ ультрамонтанствомъ. Горькій опытъ прошлаго не научилъ ихъ относиться здраво и трезво къ политическимъ положеніямъ и соображать ихъ выгоды и невыгоды.»
Со многими изъ вышесказанныхъ нашимъ публицистомъ и дипломатомъ взглядовъ нельзя не согласиться; но едва ли основательно приписывать отчужденіе отъ насъ Франціи только клерикализму и революціи; есть много и другихъ не менѣе, если не болѣе, существенныхъ причинъ, вызывающихъ это прискорбное явленіе, такъ, напримѣръ, союзъ трехъ сѣверныхъ державъ имѣлъ громадное вліяніе на отношеніе къ намъ французскаго народа.
Сближеніе между Россіей и Франціей имѣетъ еще ту хорошую сторону, что оно можетъ состояться безъ нарушенія общеевропейскаго мира и, напротивъ, служить отчасти къ его обезпеченію. Было бы крайне прискорбно, если бы на союзъ съ Франціей смотрѣли, какъ на нѣчто враждебное, относительно котораго-нибудь изъ нашихъ сосѣдей. Какъ человѣкъ ищетъ гдѣ лучше, а рыба — гдѣ глубже, такъ и государство должно заботиться о пріисканіи такого политическаго положенія, которое наиболѣе обезпечило бы его отъ всякихъ случайностей. Россія такъ далека отъ агрессивной политики, что приписывать ей воинственные замыслы могутъ только враги ея. Тѣмъ не менѣе, сближеніе съ Франціей несомнѣнно подало бы поводъ къ подобнымъ истолкованіямъ. Нѣкоторыя нѣмецкія газеты даже утверждали, будто бы кн. Бисмаркъ имѣетъ въ своихъ рукахъ документы, подтверждающіе, что, прошлою осенью, Россія попыталась образовать Франко-Италіано-Русскую лигу противъ Австро-Германскаго союза. Опроверженіе этихъ извѣстій послѣдовало со стороны французскаго министра президента[2], который въ разговорѣ съ корреспондентомъ одной австрійской газеты призналъ это вымысломъ. «Публикѣ необходимо было бы ознакомиться съ сборникомъ этихъ документовъ, находящихся, по словамъ молвы, въ рукахъ германскаго канцлера. Такимъ сборникомъ пугали публику и въ прошломъ году послѣ свиданія въ Александровѣ, съ присовокупленіемъ, впрочемъ, что это свиданіе не состоялось бы, если бы кн. Бисмаркъ ранѣе сообщилъ вѣсть о такихъ актахъ императору Вильгельму. Басня объ этихъ документахъ продолжаетъ кружить по свѣту потому, что не была опровергнута ни со стороны Россіи, ни со стороны Германіи», вполнѣ основательно замѣтили «Петербургскія Вѣдомости».
Безпристрастно обсуждая настоящее политическое положеніе, напротивъ, должно прійдти къ убѣжденію, что, только при правильной группировкѣ державъ, Европа можетъ считать себя обезпеченной отъ новой войны. Между союзомъ съ Франціей и войной съ Германіей и Австріей или Англіей нѣтъ ничего общаго, и связывать одно съ другимъ, по меньшей мѣрѣ, неосновательно. Намъ нисколько не желательно имѣть какія-либо непріятности и недоразумѣнія ни съ одной изъ этихъ державъ и, конечно, не Россія подастъ теперь къ этому поводъ. Обнародованное 19 февраля кабинетное письмо императора Вильгельма къ Государю Императору свидѣтельствуетъ, что и со стороны Германіи нельзя ожидать какихъ-либо недружелюбныхъ поступковъ относительно Россіи. Письмо это не можетъ не быть сочувственно встрѣчено русскимъ обществомъ и служитъ одной изъ лучшихъ гарантій спокойствія въ Европѣ.
«Предстоящій возвратъ того дня, — сказано въ этомъ письмѣ, — въ который Ваше Величество, двадцать пять лѣтъ тому назадъ, приняли бразды правленія, даетъ мнѣ желанный случай выразить мою радость о томъ, что дружба, связавшая нашихъ въ Бозѣ почивающихъ родителей, сохранилась и въ нашихъ настоящихъ отношеніяхъ.»
«Въ воспоминаніи о времени, въ которое эта дружба доказана была на дѣлѣ, я почерпаю увѣренность въ томъ, что она сохранится неизмѣнною до конца дней моей жизни.» Категорическое заявленіе германскаго императора, что дружба сохранится до конца его дней, совершенно разсѣеваетъ всѣ тѣ опасенія, которыя возникли въ Европѣ послѣ поѣздки кн. Бисмарка въ Вѣну, по случаю союза между Германіей и Австріей. Письмо императора Вильгельма служитъ лучшимъ доказательствомъ, что Германія заключила съ Австріей не наступательный, а лишь оборонительный союзъ и поэтому, слѣдуя миролюбивой политикѣ, Россія можетъ считать себя обезпеченной отъ войны. А, въ настоящее время, мы только и желаемъ мира.,
Но не смотря на нашу вполнѣ миролюбивую политику, Россіи необходимо вполнѣ уяснить себѣ ту группировку державъ, которая представляется вѣроятной, при настоящихъ политическихъ обстоятельствахъ, подъ вліяніемъ укрѣпляющагося въ обществѣ сознанія необходимости искать естественныхъ союзниковъ. Убѣжденіе, что для Россіи подобнымъ союзникомъ можетъ быть Франція, настолько уже проникло въ общество, что почти вся русская періодическая печать, не смотря на неблаговидный образъ дѣйствій министерства Фрейсинэ по Гартманскому вопросу, высказывалась въ принципѣ за союзъ съ Франціей.
Въ случаѣ же, если бы со временемъ дѣйствительно состоялось сближеніе между этими двумя государствами, къ нимъ, по всей вѣроятности, примкнула бы и Италія, въ виду того, что союзъ ея съ этими державами наиболѣе отвѣчаетъ также и ея интересамъ.
Дѣйствительно, остальныя европейскія великія державы не могутъ быть естественными союзниками Италіи (впрочемъ и относительно Франціи не всѣ еще счеты окончательно сведены у итальянцевъ, но при условіяхъ данной минуты послѣдняя представляется все же наиболѣе солидарной съ Италіей державой). Главнымъ противникомъ Италіи, въ настоящій моментъ, является Австрія, и первая, конечно, не можетъ пристать къ тому лагерю, въ которомъ находится послѣдняя. Не смотря на постоянный обмѣнъ дружественныхъ привѣтствій, австрійское и итальянское правительства чувствуютъ и сознаютъ, что ихъ раздѣляетъ много спорныхъ вопросовъ, мирно разрѣшить которые, безъ посредничества Европы, представляется почти невозможнымъ. «Italia irridenta», открыто возбуждающая одинъ изъ самыхъ существенныхъ австро-итальянскихъ вопросовъ, пользуется болѣе или менѣе сочувствіемъ всѣхъ итальянцевъ и многіе не принимаютъ въ ней участія лишь потому, что считаютъ теперь несвоевременнымъ возбуждать вопросъ о возстановленіи Италіи въ ея естественныхъ границахъ. Тѣмъ не менѣе въ виду того, что принципъ національности долженъ рано или поздно восторжествовать, нельзя не Признать основательность національныхъ стремленій «Italia irrideoia», что понимаютъ, конечно, и сами австрійцы. Но едва ли и, убѣдившись въ невозможности навсегда удержать за собою итальянскія земли, Австрія добровольно согласится уступить ихъ Италіи, хотя, по всей вѣроятности, охотно изъявитъ согласіе обмѣнять ихъ на территоріальныя пріобрѣтенія на Балканскомъ полуостровѣ. Постоянно усиливающееся вліяніе «Неискупленной Италіи», проявляющееся въ болѣе или менѣе шумныхъ демонстраціяхъ противъ австрійцевъ, невольно возбуждаетъ въ послѣднихъ опасенія, что миръ будетъ нарушенъ. Сильное же сочувствіе народа къ Италіи въ "южномъ Тиролѣ и Тріестѣ свидѣтельствуетъ, что Австріи не легко будетъ ихъ удержать за собой. Разбрасываніе прокламацій, заявляющихъ о сочувствіи къ Италіи и ненависти къ австрійцамъ и демонстраціи, явно враждебныя Австріи, сдѣлались почти обыденными явленіями въ Тріестѣ. Насколько, вообще, серьезно анти-австрійское движеніе между итальянцами, можно судить также и по тому, что не смотря на дружественныя сношенія между римскимъ и вѣнскимъ кабинетами, Австрія сосредоточила къ южномъ Тиролѣ значительныя силы, опасаясь, что итальянское правительство не въ состояніи будетъ противиться требованію народа и столкновеніе съ Италіей сдѣлается неизбѣжнымъ. На дняхъ послѣднее отвѣтило такою же мѣрою и усилило корпусъ, расположенный на границѣ Тироля.
Но интересы этихъ двухъ государствъ сталкиваются не въ однихъ только итальянскихъ провинціяхъ Австріи. Италія не желала бы также допустить Австрію сдѣлаться полной хозяйкой на Балканскомъ полуостровѣ. Не говоря уже объ Албаніи, на которую въ Римѣ, несомнѣнно, имѣютъ нѣкоторые виды, подчиненіе Габсбургамъ Балканскаго полуострова не въ интересахъ Италіи и потому также, что въ этомъ случаѣ усилится вліяніе Австріи на Средиземномъ морѣ, а также весь восточный берегъ Адріатическаго моря навсегда будетъ утраченъ для торговли Италіи. Всѣ эти соображенія, естественно, мѣшаютъ сближенію Австріи съ Италіей и побуждаютъ послѣднюю искать себѣ союзниковъ между другими державами. Но искреннимъ союзникомъ Италіи не можетъ быть ни Германія, ни Великобританія и ей, слѣдовательно, не приходится задумываться при выборѣ. О союзѣ съ Германіей не можетъ быть и рѣчи, потому что интересы послѣдней болѣе солидарны съ интересами Австріи и она не промѣняетъ послѣднюю на Италію; прочное же соглашеніе между этими послѣдними державами, какъ мы видимъ, при настоящихъ условіяхъ, положительно немыслимо. Несравненно болѣе данныхъ для сближенія Италіи съ Великобританіей; но явное стремленіе послѣдней занять преобладающее положеніе на Средиземномъ морѣ на столько нарушаетъ интересы первой, что союзъ съ Англіей также положительно неосуществимъ; интересы же Россіи и Франціи (если не считать вопроса о Ниццѣ) ни въ одномъ изъ существенныхъ вопросовъ не сталкиваются съ итальянскими. Этимъ и можно только объяснить сравнительно дружелюбный ея образъ дѣйствій но отношенію къ Россіи. Не смотря на укоренившееся на западѣ убѣжденіе, что Россія преслѣдуетъ постоянно завоевательныя цѣли, итальянскіе агенты нигдѣ и никогда почти не выступали противниками русскихъ, а, напротивъ, старались содѣйствовать соглашенію между послѣдними и представителями другихъ государствъ. Однимъ изъ лучшихъ примѣровъ подобной дѣятельности итальянскихъ агентовъ можетъ служить образъ дѣйствій деллегата Италіи въ Румелійской коммиссіи; благодаря его безпристрастности проведены были многіе законы, обезпечивающіе благосостояніе этой провинціи. Вообще, отношенія итальянскаго правительства къ Россіи, въ послѣднее время, были болѣе дружественны, чѣмъ большинства другихъ великихъ державъ и это объясняется все болѣе и болѣе проникающимъ въ итальянское общество убѣжденіемъ, что ни въ одномъ изъ международныхъ вопросовъ мы не будемъ противниками Италіи.
Въ настоящую минуту, слѣдовательно, нашими естественными союзниками должны быть Италія и Франція; но нѣтъ ни малѣйшаго основанія вслѣдствіе этого считать остальныя Европейскія державы нашими врагами. Правда, интересы Россіи менѣе солидарны съ ихъ интересами; но изъ этого не вытекаетъ необходимости не только столкновенія съ которой либо изъ державъ, но и охлажденія взаимныхъ отношеній. Однако союзъ съ этими державами не принесъ бы намъ пользы. Такъ, напр., относительно Англіи даже самые горячіе сторонники ея не могутъ не признать, что, при сложившихся въ англійскомъ обществѣ взглядахъ на права и обязанности каждой изъ сторонъ, наши и англійскіе интересы на столько противорѣчатъ одни другимъ, что, кромѣ временной сдѣлки, немыслимо никакое другое соглашеніе. Приблизительно то же самое должно сказать и относительно Австріи. Все болѣе и болѣе выясняющееся, въ послѣднее время, стремленіе имперіи Габсбурговъ, сдѣлаться Балканскимъ государствомъ, не можетъ быть одобрено Россіей.
Оставаясь главою Германскаго союза, Австрія не была нашимъ политическимъ противникомъ; но съ тѣхъ поръ, какъ началъ выясняться австрійскій Drang nach Osten, наши отношенія должны были измѣниться. Россія добровольно не откажется отъ пріобрѣтеннаго уже ею вліянія на Балканскомъ полуостровѣ и стремленія упрочить и распространить его, а этому несомнѣнно будетъ противиться Австріи. Третья великая держава, Германія, дружественныя отношенія которой къ Россіи слѣдуетъ считать теперь вполнѣ обезпеченными, по своимъ интересамъ, также не будетъ, при данныхъ условіяхъ, нашимъ естественнымъ союзникомъ, хотя надо надѣяться, что между нами не возникнетъ никакихъ, даже самыхъ ничтожныхъ, недоразумѣній. Въ февральскомъ политическомъ обозрѣніи «Русской Мысли» подробно изложено въ чемъ именно солидарна Германія съ Австріей и какія существенныя выгоды первая имѣетъ въ виду извлечь изъ союза съ послѣдней. Россія, какъ славянская держава, не можетъ сочувствовать въ принципѣ подобнымъ соображеніямъ. Всякое поглощеніе славянскихъ народностей должно нарушать интересы Россіи, которая рано или поздно войдетъ въ соглашеніе со всѣми славянами и тогда между ими и нами установятся взаимныя отношенія, обезпечивающія благосостояніе обѣихъ сторонъ. Но все это, конечно, въ весьма отдаленномъ будущемъ. Тѣмъ не менѣе мы теперь уже должны готовиться къ этому будущему, такъ какъ степень удовлетворительности его находится въ прямой зависимости отъ того образа дѣйствій, которому отнынѣ Россія будетъ слѣдовать. Вполнѣ понимая въ чемъ именно сталкиваются наши интересы съ интересами Германіи, мы болѣе чѣмъ когда либо должны дорожить поддержаніемъ дружественныхъ сношеній съ этою державою и было бы желательно, чтобы и нѣмецкая печать спокойно и безпристрастно относилась къ интересамъ Россіи. Къ сожалѣнію, послѣдняя, съ нѣкотораго времени, нерѣдко обсуждаетъ общее положеніе дѣлъ въ Европѣ и наше отношеніе къ Германіи далеко не безпристрастно. Многія брошюры, издаваемыя въ Берлинѣ, даже явно враждебны Россіи. Все это свидѣтельствуетъ, что въ нѣкоторой части нѣмецкаго общества кроется недовольство Россіей и желаніе вредить намъ.
Изъ вышедшихъ въ послѣднее время въ Германіи руссофобскихъ брошюръ особеннаго вниманія заслуживаетъ «Походъ Германіи противъ Россіи и Франціи въ 1880—81 г.»[3].
Брошюра эта обращаетъ на себя вниманіе не глубиною мысли и не тщательной разработкой вопроса объ отношеніяхъ Германіи къ Россіи, а взглядами, сложившимися, повидимому, въ нѣкоторыхъ слояхъ нѣмецкаго общества, относительно группировки державъ и результатовъ этой группировки. Брошюра была замѣчена большинствомъ нѣмецкихъ газетъ, сказавшихъ о ней по нѣскольку словъ.
На заглавномъ листѣ брошюры написано: «Составлена въ память пятидесятилѣтія сраженія подъ Варшавой». Эта тенденціозная надпись уже даетъ отчасти понятіе о характерѣ самой брошюры.
«Въ іюнѣ 1880 г., — такъ начинается она, — общее политическое положеніе такъ усложнилось, что десятаго числа этого мѣсяца объявлена была война. Италія объявила нейтралитетъ». Далѣе сообщается, что послѣдняя выставила двѣ обсерваціонныя арміи въ 350 тысячъ человѣкъ. Англія тоже объявила нейтралитетъ. Затѣмъ въ брошюрѣ подробно разсказывается ходъ военныхъ операцій. Германія, въ союзѣ съ Австріей, съ успѣхомъ ведетъ борьбу съ Россіей и Франціей. Нѣмцы съ сѣвера, австрійцы съ юга подступаютъ къ Варшавѣ, гдѣ русская армія принимаетъ генеральное сраженіе и терпитъ неудачу. Тѣмъ временемъ, въ борьбу вмѣшивается также и Италія, но побѣду одерживаютъ тоже австрійцы. Между тѣмъ, чрезвычайные успѣхи союзниковъ въ Россіи вынуждаютъ послѣднюю заключить отдѣльный миръ съ Германіей и Австріей, по которому она уступаетъ часть своей территоріи. Неудачи, понесенныя итальянцами, побуждаютъ и ихъ заключить миръ съ союзниками. Оставшись одна, Франція не въ силахъ продолжать борьбу и новый президентъ французской республики, принцъ Наполеонъ, заключаетъ договоръ, по которому Франція обязывается уплатить 12 милліардовъ контрибуціи; послѣ чего Еврона, подъ покровительствомъ австро-германскаго союза, пользуется миромъ. Хотя и въ самой грубой формѣ, но въ этой брошюрѣ высказываются затаенныя желанія извѣстной части нѣмецкаго общества, сознающаго, что сближеніе между Россіей и Франціей должно состояться, но усматривающей въ этомъ сближеніи нѣчто, враждебное Германіи. Въ Германіи сознаютъ также, что вторымъ естественнымъ союзникомъ Россіи должна быть Италія. Поэтому-то въ вымышленной борьбѣ, описанной въ помянутой брошюрѣ противникомъ Австріи и Германіи является и Италія. Вѣроятность подобной группировки державъ высказывается не въ одной Германіи; эти же мысли приходится встрѣчать, какъ во французской, такъ и въ итальянской прессѣ, слѣдовательно, надо полагать, что эти предположенія имѣютъ серьезныя основанія; только что тамъ тѣ же мысли высказываются несравненно спокойнѣе, чѣмъ въ Германіи, и безъ воинственнаго задора.
Союзъ между Россіей, Франціей и Италіей пока еще остается предположеніемъ болѣе или менѣе вѣроятнымъ, но, тѣмъ не менѣе, все же предположеніемъ; во всякомъ случаѣ подобный союзъ не могъ бы угрожать спокойствію Европы и имѣлъ бы характеръ чисто оборонительный. Союзъ же между Германіей и Австріей есть уже фактъ, хотя о немъ мы пока не имѣемъ никакихъ точныхъ свѣдѣній. Россія, конечно, не можетъ не обращать на этотъ союзъ вниманія; но было бы ошибочно считать неизбѣжнымъ послѣдствіемъ его нарушеніе нашихъ дружественныхъ отношеній къ этимъ державамъ. Всѣ оффиціальныя сообщенія, обнародованныя за послѣднее время по поводу нашихъ сношеній съ Германіей, только подтверждаютъ предположеніе о прочности нашей дружбы съ этой имперіей. Тѣмъ не менѣе, союзъ Германіи съ Австріей не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Но разъ, какъ Россія можетъ спокойно смотрѣть на сближеніе Австріи съ Германіей и не считаетъ его признакомъ враждебнаго къ намъ расположенія этихъ государствъ, трудно понять, отчего они могли бы усмотрѣть что-либо нарушающее ихъ интересы въ сближеніи Россіи съ Франціей. Однако, когда въ печати распространился слухъ, что прошедшею осенью шли переговоры между Россіей, Италіей и Франціей о союзѣ, то утверждали, что переговоры эти произвели крайне неблагопріятное впечатлѣніе въ Берлинѣ и что даже едва ли не повредили нашимъ дружественнымъ отношеніямъ съ Германіей. Трудно провѣрить насколько основательны всѣ эти слухи; но было бы крайне прискорбно, если бы въ руководящихъ берлинскихъ кружкахъ не слѣдовали нашему примѣру и продолжали усматривать въ естественныхъ союзахъ что-либо нарушающее интересы Германской имперіи.
Всѣ данныя заставляютъ предполагать, что Германія и Австрія заключили только оборонительный союзъ, хотя, по всей вѣроятности, не въ узкомъ смыслѣ обезпеченія своихъ политическихъ границъ. Надо думать, что эти державы взаимно обязались поддерживать свои интересы и въ вопросахъ, не касающихся территоріальнаго обезпеченія, хотя степень поддержки будетъ зависитъ, конечно, отъ усмотрѣнія каждой державы и мнѣніе непосредственно заинтересованной не можетъ быть обязательно ея союзнику. Такихъ вопросовъ за послѣднее время накопилось не мало и разрѣшеніе многихъ изъ нихъ въ томъ или другомъ смыслѣ имѣетъ международное значеніе; поэтому-то соглашеніе между Австріей и Германій должно принести какъ той, такъ и другой державѣ значительныя выгоды. Съ нѣкотораго времени даже въ образѣ дѣйствій агентовъ этихъ государствъ замѣчается солидарность и нельзя не усмотрѣть глубокую политическую мудрость въ созданіи подобнаго положенія для заинтересованныхъ сторонъ. Первыя державы, заключившія естественный союзъ, извлекутъ несомнѣнно наибольшія выгоды.
Въ послѣднее время упорно держались слухи о намѣреніи Англіи присоединиться къ Австро-Германскому союзу. Справедливы ли эти слухи пока еще вопросъ, но если бы они подтвердились, то это бы было крайне невыгодно для всѣхъ остальныхъ европейскихъ державъ, остающихся разрозненными. Не говоря уже о томъ, что этотъ союзъ угрожалъ бы европейскому миру, нельзя не признать, что онъ былъ бы тоже и въ ущербъ всѣмъ остальнымъ европейскимъ державамъ. При взаимной поддержкѣ трехъ великихъ державъ, всякій международный вопросъ рѣшался бы согласно съ ихъ интересами. Къ счастію для Европы, въ настоящій моментъ, есть положительныя данныя, указывающія, что пока еще подобнаго союза нѣтъ основаній* опасаться. Для того же, чтобы вполнѣ выяснить возможность и даже вѣроятность такого союза, необходимо опредѣлить какъ взаимныя отношенія Германіи и Австріи къ Англіи, такъ и отношенія каждой изъ этихъ державъ къ другимъ государствамъ.
Министерство Биконсфильда, признавая своимъ главнымъ политическимъ противникомъ Россію, вступило въ сношеніе съ Австріей еще передъ началомъ второй восточной войны; но Австрія, будучи до нѣкоторой степени связана тройственнымъ союзомъ, не могла принять на себя никакихъ обязательствъ по отношенію къ Великобританіи. Впрочемъ, въ то время и для с.-джемскаго кабинета не вполнѣ еще ясно опредѣлилось, въ чемъ именно необходимо было условиться съ Австріей. Послѣ С.-Стефанскаго мира всѣ эти вопросы значительно выяснились и весною 1878 г. между Лондономъ и Вѣною шла оживленная дипломатическая переписка. Россія въ то время напрягала всѣ силы, чтобы получить согласіе европейскихъ державъ на принятіе условій С.-Стефанскаго мира. Интересы имперіи Габсбурговъ и торійскаго кабинета побуждали ихъ противодѣйствовать Россіи. Россія, препятствуя обоимъ въ достиженіи ихъ политическихъ цѣлей, однимъ своимъ существованіемъ, не могла опираться на эти державы и естественно встрѣтила ихъ въ лагерѣ своихъ политическихъ противниковъ.
Австрію сближаетъ съ Англіей (если послѣдняя слѣдуетъ завоевательной политикѣ) не только сознаніе необходимости бороться противъ вліянія Россіи, но также и отсутствіе такихъ условій, которыя могли бы вызвать между ними соперничество иди серьезныя недоразумѣнія. Сдѣлавшись Балканской имперіей, первая не будетъ такъ заботиться о Константинополѣ, какъ въ настоящее время заботится Россія, не имѣющая выхода Чернаго моря, и, слѣдовательно, въ Вѣнѣ охотно сдѣлаютъ Великобританіи уступки въ вопросѣ о Босфорѣ и Дарданеллахъ. Послѣдняя же, обезпечивъ въ этомъ вопросѣ свои интересы, не будетъ препятствовать австрійцамъ хозяйничать на Балканскомъ полуостровѣ; Австрія же, съ своей стороны, можетъ отказаться отъ всякаго вмѣшательства въ мало-азіатскія дѣла. Всѣ эти компромиссы настолько просты и ясны, что было бы странно предполагать, что вѣнскій и лондонскій кабинеты не вполнѣ разработали ихъ, въ особенности же при министерствѣ Биконсфильда, постоянно руководствовавшимся агрессивной политикой.
Положеніе Англіи относительно Германіи нѣсколько иное и пока еще не вполнѣ выяснилось, хотя нельзя указать ни на одинъ изъ вопросовъ, въ которомъ могли бы столкнуться эти два государства. Связующимъ звеномъ для Германіи и Англіи служитъ имперія Габсбурговъ. И въ Лондонѣ, и въ Берлинѣ, со времени заключенія Берлинскаго трактата, одинаково горячо желали поддержать Drang nach Osten Австріи и въ этомъ стремленія послѣдней видѣли обезпеченіе своихъ собственныхъ интересовъ. Поэтому-то сближеніе между этими державами становилось не только возможнымъ, но и вѣроятнымъ; только вопросъ еще: можно ли признать союзъ между Великобританіей, съ одной стороны, и Германіи и Австріи, съ другой, естественнымъ. Послѣдняя находится въ переходномъ состояніи, и что со временемъ выработается изъ нея — трудно сказать еще. Какъ государство, не сложившееся въ опредѣленную форму, она постоянно затрогиваетъ интересы всѣхъ своихъ сосѣдей, и Германія, связавши себя съ ней союзомъ, вынуждена сообразоваться въ своихъ отношеніяхъ къ другимъ государствамъ съ принятымъ ими положеніемъ по отношенію къ Австріи. Не подлежитъ сомнѣнію, что подобныя стѣсненныя условія должны неблагопріятно отозваться на интересахъ Германіи; впрочемъ, пока еще это и не можетъ быть весьма ощутительно. Тѣмъ не менѣе, отчужденіе отъ нея Италіи безспорно обусловливается союзомъ Германіи съ Австріей. Въ виду этихъ-то обстоятельствъ, трудно теперь опредѣлить естественныхъ союзниковъ Германіи, и вопросъ этотъ не можетъ быть вполнѣ выясненъ, пока не опредѣлится будущее положеніе имперіи Габсбурговъ. Начавшіеся было переговоры о союзѣ между Германіей и Англіей теперь, съ избраніемъ либеральнаго министерства, не приведутъ ни къ какимъ существеннымъ результатамъ. Присоединеніе Англіи къ Германіи и Австріи встрѣчаетъ еще затрудненія и въ отношеніяхъ между Франціей и Великобританіей. Между англичанами есть много сторонниковъ сближенія съ французской республикой, и поэтому-то правительство, которое пренебрегло бы этими симпатіями, приняло бы на себя тяжелую отвѣтственность. Недавно еще глава партіи виговъ, заявлялъ о несочувствіи либеральной партіи нѣкоторымъ стремленіямъ Австріи. Несочувствіе же это обусловливалось отчасти теперешними отношеніями между Франціей и Австріей, которыя не могутъ не озабочивать всѣхъ сторонниковъ первой.
Не смотря на неоднократныя заявленія австрійской оффиціальной и оффиціозной прессы объ искренности расположенія Вѣнскаго кабинета къ Франціи, послѣдняя не безъ опасенія смотритъ на Австро-Германскій союзъ и считаетъ его нарушающимъ ея интересы. Намѣреніе Германіи ослабить Французскую республику открыто высказывалось еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ и, какъ извѣстно, оно не было приведено въ исполненіе, по независившимъ отъ нѣмцевъ обстоятельствамъ. Теперь же, когда Германія вступила въ союзъ съ Австріей, опасенія враждебнаго со стороны ея образа дѣйствій еще болѣе усилились во Франціи. Въ послѣднее время, неоднократно даже возникали слухи о приготовленіяхъ Германіи къ новому походу въ союзѣ съ Австріей, хотя послѣдняя непосредственно не сталкивается ни въ одномъ изъ существенныхъ вопросовъ съ Франціей и можетъ быть враждебна послѣдней только, какъ союзница Германія и политическій противникъ естественныхъ союзниковъ Франціи, Италія и Россіи; но едва ли обязательства, связывающія два государства по отношенію къ другимъ державамъ, могутъ довести ихъ до столкновенія.
Напротивъ, правительства, заинтересованныя въ вопросѣ только, какъ союзники, должны бы способствовать соглашенію противниковъ. При естественной группировкѣ державъ, государства, занимающія подобныя положенія, несомнѣнно, будутъ служить именно въ упроченію мира. Не имѣя нужды прибѣгать въ рѣшительнымъ мѣрамъ, а, напротивъ, заботясь о томъ только, какъ бы избѣгать недоразумѣній, они могутъ вліять на рѣшеніе своихъ союзниковъ, и, желая изъ своихъ собственныхъ выгодъ сохранить миръ, конечно, всегда будутъ стараться успокоить страсти и выяснить, въ чемъ именно нарушаются интересы каждой изъ сторонъ и какъ можно согласовать интересы соперничествующихъ державъ. Исторія даетъ намъ много примѣровъ, гдѣ даже случайные союзники имѣли сильное и благодѣтельное вліяніе на принятіе того или другаго рѣшенія пряно заинтересованныхъ въ вопросѣ державъ. Легко представить себѣ какія благопріятные результаты для обезпеченія всеобщаго благосостоянія принесетъ дѣятельность посредниковъ, когда всѣ государства станутъ слѣдовать политикѣ естественныхъ союзовъ.
Но трудно предвидѣть, когда можетъ вполнѣ выясниться группировка державъ, такъ какъ Англія, будучи однимъ изъ самыхъ вліятельныхъ членовъ европейской семьи, до настоящей минуты еще недостаточно опредѣлила, въ чемъ именно заключаются ея существенные интересы, и гдѣ граница, далѣе которой она можетъ спокойно смотрѣть на перемѣны, происходящія въ политическомъ и экономическомъ мірѣ. Съ точки зрѣнія маркиза д`Израэли, нѣтъ ни одного международнаго вопроса, который не затрогивалъ бы интересовъ Великобританіи, такъ какъ владѣнія ея находятся во всѣхъ частяхъ свѣта, и она имѣетъ торговыя сношенія со всѣми государствами. Интересы Англіи, по мнѣнію бывшаго перваго министра королевы Викторіи, требуютъ полнаго подчиненія ей азіатской и африканской торговли и преобладающаго вліянія въ Средиземномъ морѣ. По мнѣнію же либеральной партіи, всѣ вопросы, не грозящіе ослабленію жизненныхъ силъ Англіи, не могутъ быть существенными для нея. Результатъ пятилѣтней дѣятельности лорда Биконсфильда не говоритъ однако въ пользу его политики, и англійскіе избиратели, лучшіе судьи, уже выразили ей свое неодобреніе. Нельзя, конечно, не признать, что англійскія премьеръ сдѣлалъ много вреда Россіи; но, тѣмъ не менѣе, Англія отъ его образа дѣйствій выиграла мало; во всякомъ случаѣ, потери, понесенныя ею, не вознаграждаются добытыми результатами. Планъ его, который въ послѣднее время былъ почти обнаруженъ, заключался приблизительно въ слѣдующемъ: подчинить своему вліянію все пространство отъ Египта до границы Китая и Бухары, имѣть въ своихъ рукахъ торговый центръ, связывающій три части свѣта и, благодаря этому условію, господствовать на всѣхъ рынкахъ. Понятно, что Малая Азія и Персія входили въ тотъ районъ, который долженъ былъ находиться въ зависимости отъ Англіи. Для достиженія этой цѣли требовалось ослабить Россію и, по возможности, изолировать тѣ державы, которыя могли бы препятствовать подобнымъ стремленіямъ; но, не смотря на поразительную дѣятельность, выказанную торійскимъ министерствомъ, оно ни на шагъ не приблизилось къ той цѣли, достиженіе которой поставило себѣ задачей. Кипрская конвенція, признавшая за Великобританіей право на покровительство Малой Азіи, въ дѣйствительности, нисколько не упрочила вліяніе Англіи въ этой части Турецкой имперіи, и прежніе порядки тамъ не измѣнились. Въ Египтѣ стремленіе Великобританіи занять первую роль также не могло быть удовлетворено, и ей приходится раздѣлять тамъ вліяніе съ Французской республикой. Пріобрѣсть же преобладающее значеніе ей едва ли удастся даже и впослѣдствіи, такъ какъ она встрѣтитъ еще соперника въ Италіи. Въ Средней Азіи положеніе Англичанъ, не смотря на одержанные ими успѣхи, весьма затруднительно, и трехлѣтняя война съ Авганцами не только не приблизила ихъ къ той цѣди, которую преслѣдуетъ лордъ Биконсфильдъ, но скорѣе даже отдалило отъ нея. Наконецъ, въ Персіи, не смотря на дѣятельную интригу англійскаго посланника въ Тегеранѣ, Сэра Томсона ямъ не удалось подчинить себѣ правительство шаха, и даже обѣщаніе передать Персіи Гератъ не отклонило шаха отъ союза съ Россіей. Очевидно, что политика бывшаго премьера не привела Англію ни къ какимъ благопріятнымъ результатамъ, хоти, безспорно, крайне тяжело отозвалась на нѣкоторыхъ европейскихъ государствахъ и въ особенности на Россік. Въ настоящую минуту, впрочемъ, трудно произнести окончательный приговоръ надъ политическою дѣятельностью лорда Биконофильда въ минувшіе пятилѣтіе, такъ какъ страна не позволила ему довести до конца начатое имъ дѣло. Бывшій глава оппозиціи лордъ Гартингтонъ мѣтко, хотя и нѣсколько рѣзко, очертилъ въ своемъ избирательномъ манифестѣ дѣятельность торійскаго министерства.
"Лордъ Биконсфильдъ утверждаетъ, пишетъ Гартингтонъ, что министры ея величества сохранили Европѣ міръ, который онъ совершенно правильно признаетъ необходимымъ для благосостоянія всѣхъ цивилизованныхъ народовъ. Между тѣмъ министры королевы не предупредили и даже, можетъ быть, вызвали войну на юго-востокѣ Европы. Англійское преобладаніе провозглашалось въ циркулярныхъ нотахъ, но за тѣмъ стушевывалось въ секретныхъ конвенціяхъ. Территоріальное увеличеніе Россіи, нарушеніе цѣлости и неприкосновенности Оттоманской имперіи шло прямо въ разрѣзъ съ заявленными цѣлями англійской правительственной политики. Улаженіе восточнаго вопроса, приписываемое себѣ правительствомъ, зиждется, преимущественно, на англо-турецкой конвенціи, по которой Порта обязалась произвести надлежащія реформы въ азіатскихъ владѣніяхъ султана. Со времени подписанія этой конвенціи дѣло осуществленія этихъ реформъ не подвинулось ни на шагъ. Министры королевы Викторіи и сами не отрицаютъ, что представленія ихъ по этому поводу передъ Блистательной Портой остались до сихъ поръ совершенно безуспѣшными. Конвенція остается все еще мертвою буквою. Два года тому назадъ правительство оффиціонально заявляло, что пограничная черта, опредѣленная берлинскихъ протоколомъ, дастъ Греціи все то, чего она могла, разумнымъ образомъ, требовать. На самомъ же дѣлѣ Греція до сихъ лоръ еще не удовлетворена и щекотливый греко-турецкій вопросъ до настоящее время еще не разрѣшенъ. Такимъ образомъ, политика англійскаго правительства не привела къ ожидаемымъ результатамъ, между тѣмъ, она возложила на страну громадную отвѣтственность. Пріобрѣтеніе острова Кипра, въ дѣйствительности, ни мало не увеличиваетъ военнаго могущества англійской націи, а потому не можетъ служить равноцѣннымъ вознагражденіемъ за упомянутую громадную отвѣтственность. Въ Африкѣ министры ея величества были вовлечены въ войну, которую сани признавали ненужною. Война эта не принесла ни чести, ни выгодъ взамѣнъ потраченныхъ на нее жертвъ людьми и деньгами. Въ Афганистанѣ министерство вызвало войну, разрушившую государство, независимость и дружба котораго, по мнѣнію самого нынѣшняго правительства, а также и его предшественниковъ, являлись весьма существенными элементами безопасности индійской границы. Политика нынѣшняго правительства вовлекла Индію не только въ единовременные, но также и въ постоянные громадные расходы, опредѣлять которые съ точностью представляется теперь невозможнымъ. Между тѣмъ, уже и теперь потребовалось для уравновѣшенія индійскаго бюджета значительно урѣзать смѣты публичныхъ работъ, исполненіе которыхъ является необходимымъ условіемъ развитія благосостоянія Индіи и обезпеченія ея населенія отъ голода. Законная доля вліянія Англіи въ синклитѣ европейскихъ державъ постоянно служила также и цѣлью стремленій либеральной партіи. Партія эта стремились къ упомянутой цѣли, по меньшей мѣрѣ, также искренно к во всякомъ случаѣ болѣе успѣшно, чѣмъ это дѣлаетъ нынѣшнее правительство, Независимость Бельгіи была создана либеральнымъ англійскимъ правительствомъ. Успѣшныя мѣры, принятыя правительствомъ Гладстона для огражденія независимости и неприкосновенности бельгійской территоріи, представляютъ рѣзкій контрастъ съ общеизвѣстными результатами турколюбивой политики лорда Биконсфильда. По мнѣнію либеральной партіи, политическое вліяніе Англіи зиждется не на хвастливыхъ притязаніяхъ на гегемонію въ Европѣ; вліяніе это обусловливается твердостью и умѣренностью ея политики, вытекающими изъ сознанія нравственной и матеріальной силы, которыя проявляетъ Англія въ союзѣ съ прочими державами въ интересахъ мира, справедливости и свободы. Какъ уже сказано, нынѣшнее правительство, утверждая, будто оно имѣло преобладающее вліяніе на европейскія дѣла, на самомъ дѣлѣ, не привело, къ окончательному разрѣшенію ни одинъ изъ вопросовъ, въ которые оно вмѣшивалось.
Объясненіе политики кабинета, сдѣланное лордомъ Биконсфильдомъ и канцлеромъ казначейства С. Норткотомъ, не можетъ быть признано достаточнымъ и удовлетворительнымъ. Какъ тотъ, тамъ и другой оставляютъ многіе вопросы совершенно безъ разъясненій и избѣгаютъ вдаваться въ подробности относительно, внѣшней политики Англіи, предпочитая прибѣгать къ общимъ мѣстамъ. «Могущество Англіи», писалъ лордъ Биконсфильдъ вице-королю Ирландіи, по поводу выборовъ, «и сохраненіе міра въ значительной степени зависятъ отъ приговора, который, будетъ ни этотъ разъ постановленъ страною. Нынѣшніе министры королевы Викторіи имѣли возможность обезпечить сохраненіе мира, являющагося необходимымъ условіемъ благоденствія всѣхъ вообще цивилизованныхъ народовъ и въ высшей степени желательнаго, съ точки зрѣнія англійскихъ интересовъ. Между тѣмъ, огражденіе этого величайшаго блага не можетъ быть результатомъ' пассивной политики невмѣшательства. Европейскій миръ зиждется, если не на преобладаніи, то на участіи Англіи въ синклитѣ европейскихъ державъ. Кажущаяся неизвѣстность относительно исхода предстоящихъ общихъ выборовъ до извѣстной степени парализуетъ теперь благодѣтельное вліяніе Англіи.» Понятно, что избиратели не могли быть удовлетворены подобными объясненіями.
Сэръ Норткотъ, въ посланіи къ своимъ избирателямъ, нѣсколько опредѣленнѣе характеризуетъ политику павшаго кабинета и приводить нѣкоторые доводы въ защиту его образа дѣйствій. Но, подобно Биконсфильду, уклоняется отъ подробнаго разбора всей дѣятельности кабинета за истекшіе пять лѣтъ. «Не смотря на чрезвычайныя трудности и усложненія, писалъ С. Норткотъ, парламентъ поддержалъ честь страны и отстоялъ ея право на подобающее мѣсто и вліяніе среди прочихъ державъ. Хотя ему и не удалось избѣгнуть строгой критики со стороны извѣстнаго числа лицъ, критики, проявлявшейся какъ внутри, такъ и внѣ парламента, онъ пользовался тѣмъ не менѣе поддержкою націи, признававшей его патріотизмъ и мужественную стойкость въ защитѣ великихъ интересовъ, которые надлежитъ ограждать британскому парламенту. Иностранная, колоніальная и внутренняя его политика была проникнута однимъ и тѣмъ же духомъ, одинаковою рѣшимостью поддержать величіе, неприкосновенность и единство имперіи, соединить болѣе тѣсными узами всѣ народы, состоящіе въ подданствѣ королевы, и всѣ классы общества, изъ которыхъ слагается національное могущество Англіи. Парламентъ старался предотвратить войну, и тамъ, гдѣ оказалось это невозможнымъ, онъ успѣлъ, по крайней мѣрѣ, ограничить ея распространеніе, предотвративъ вмѣстѣ съ тѣмъ усложненія, въ одинаковой степени угрожавшія спеціальнымъ англійскимъ интересамъ и сохраненію европейскаго мира. Онъ торжественно провозгласилъ твердую рѣшимость англійскаго народа сохранять за собою, усилить и защитить великую колоніальную индійскую свою имперію.»
Къ настоящее время, когда во главѣ правленія Англіи стало либеральное министерство, программа торійскаго кабинета не имѣетъ уже того значенія, которое придавали ему еще нѣсколько недѣль тому назадъ, но тѣмъ не менѣе, она заслуживаетъ особеннаго вниманія въ виду того вліянія, которое, несомнѣнно будутъ оказывать тори на политику теперешняго министерства. Впрочемъ, дѣйствительную программу министерства Биконсфильда нельзя вполнѣ уяснить себѣ изъ сдѣланныхъ изъ и канцлеромъ казначейства заявленій; многіе тайные замыслы павшаго кабинета не были, да и не могли быть ямъ обнародованы, такъ какъ подобная откровенность еще болѣе уменьшила бы ряды его сторонниковъ. Тѣмъ не менѣе нѣкоторыя данныя заставляютъ убѣждаться, что если бы англійскіе избиратели высказались за политику маркиза д’Израали, то Великобританія заключила бы союзъ съ Германіей и Австріей. Желаніе этихъ послѣднихъ державъ, имѣть своимъ союзникомъ Англію, естественно и понятно, и не можетъ служить угрозою европейскому миру. Но чего могла бы искать Англія, вступая въ подобный союзъ; огражденіе какихъ интересовъ и обезпеченіе отъ чьего посягательства потребовало бы его заключеніе? Едва ли даже самъ англійскій премьеръ имѣетъ возможность дать на этотъ вопросъ вполнѣ удовлетворительный отвѣтъ.
Готовность искать сближенія съ Германіей и Австріей обусловливалась лишь агрессивной политикой лорда Биконсфильда и если бы ему удалось достигнуть своей цѣли, то европейскому міру грозила бы серьезная опасность. Заключивши союзъ съ Великобританіей, какъ Австрія, такъ и Германія были бы увлечены торійскимъ кабинетомъ въ авантюристскую политику, а вопросъ еще — извлекли ли бы они изъ этого дѣйствительныя выгоды. Ни одно государство не могло еще достичь политическаго или торговаго преобладанія надъ всѣми другими государствами; а въ послѣднее время Англія явно стремилась занять первенствующее положеніе между европейскими державами. Общественное мнѣніе Великобританіи высказалось противъ подобныхъ стремленій правительства и нельзя не признать, что путь, на который вступилъ, было, лордъ Биконсфильдъ, былъ крайне опасенъ для Англіи. Какъ ни скрывало министерство своихъ затаенныхъ цѣлей, но народъ разгадалъ ихъ и поспѣшилъ высказать порицаніе завоевательнымъ стремленіямъ правительства.
Не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что павшій кабинетъ имѣлъ широкіе планы и ожидалъ только одобренія страны, чтобы начать приводить ихъ въ исполненіе. За мѣсяцъ еще до выборовъ, лордъ Салюсбери почти прервалъ всѣ дипломатическіе переговоры по самымъ существеннымъ и даже спѣшнымъ вопросамъ и старался уклониться отъ всякаго опредѣленнаго заявленія относительно намѣреній кабинета по вопросамъ, затрогивающимъ интересы другихъ государствъ, Видимо, англійскій министръ иностранныхъ дѣлъ опасался стѣснить себѣ свободу дѣйствій въ случаѣ, если политика кабинета будетъ одобрена избирателями. Обезпечивъ союзъ съ Германіей и Австріей, тори намѣревались приступить къ разрѣшенію восточнаго, вопроса и рѣшить его въ ущербъ интересамъ Россіи, которая, по мнѣнію бывшихъ англійскихъ министровъ, не рискнула бы прибѣгнуть къ рѣшительнымъ мѣрамъ, въ виду союза трехъ великихъ державъ Эти же соображенія заставили англійскій кабинетъ отклонить предложенія Россія войдти въ соглашеніе съ Англіей.
Съ паденіемъ министерства Биконсфильда измѣнится и политика Англіи, и болѣе чѣмъ вѣроятно, что нѣкоторое время Великобританія не будетъ угрожать европейскому миру. Порицанія, высказанныя однимъ изъ руководителей либеральной партіи, намѣренію торійскаго кабинета сблизиться съ Австріей можетъ служить однимъ изъ лучшихъ доказательствъ, что о тройственномъ союзѣ Великобританіи, Германіи и Австріи не можетъ быть теперь, и рѣчи. Англійское правительство не намѣрено уже преслѣдовать завоевательныхъ цѣлей и, слѣдовательно, подобный союзъ не представляетъ для и"ч" никакого интереса. Изъ манифеста лорда Гартунгтена видно, что оно твердо рѣшило развивать силы Англіи лишь мирнымъ путемъ. Биржа, служащая однимъ изъ лучшихъ барометровъ для опредѣленія степени обезпеченности мира, встрѣтила побѣду либераловъ повышеніемъ всѣхъ фондовъ; явленіе это можетъ служить лучшимъ доказательствомъ, что опасенія войны обусловливались лишь политикой торійскаго министерства, а не затрудненіями, представлявшимися при разрѣшеніи вопросовъ.
Взгляды либеральнаго министерства на отношеніи Англіи въ другимъ государствамъ даютъ основанія предполагать, что намъ, не трудно будетъ войдти въ соглашеніе съ нимъ. Насколько, конечно, прочно можетъ быть подобное соглашеніе нельзя еще сказать теперь что-нибудь опредѣленное, но, во всякомъ случаѣ, оно обезпечитъ намъ спокойствіе на нѣкоторое время и дастъ возможность оправиться отъ тяжелыхъ послѣдствій восточной войны. Французская печать заявляетъ даже о возможности союза между Россіей, Франціей и Англіей; но подобныя предположенія, по меньшей мѣрѣ, преждевременны, такъ какъ до тѣхъ поръ, пока не выяснится вполнѣ, какъ будущее положеніе Россіи, такъ и положеніе Англіи, о союзѣ между нами не можетъ быть и рѣчи, и послѣдствія такого союза могли бы быть крайне неблагопріятны для одной изъ сторонъ. Желательно бы было, впрочемъ, чтобы можно было разрѣшить всѣ спорные вопросы при наименьшихъ жертвахъ. Новый англійскій кабинетъ даетъ основанія предполагать, что онъ, съ своей стороны, готовъ способствовать достиженію этой цѣли. Гладстонъ и лордъ Гартингтонъ хорошо понимаютъ, что даже самые блестящіе успѣхи, о которыхъ могъ бы только мечтать лордъ Биконсфильдъ, не обезпечили бы положеніе Англіи. Россія, какъ могущественная держава, не могла бы примириться съ той ролью, которую хотѣлъ предоставить ей бывшій премьеръ. Будучи принуждена подчиниться неблагопріятному для нея порядку, она постоянно стремилась бы измѣнить его, и Великобританія должна бы была напрягать свои силы, чтобы противодѣйствовать ей; а можно ли поручиться, что со временемъ не наступилъ бы моментъ, когда условія сдѣлались бы благопріятными для Россіи? Парижскій трактатъ можетъ служить хорошимъ примѣромъ того, какъ непрочны условія, стѣсняющія естественное развитіе народа. Поэтому-то руководители либеральной партіи предполагаютъ обезпечить интересы Англіи не новыми завоеваніями и стѣсненіемъ другихъ государствъ, а выясненіемъ своихъ отношеній къ послѣднимъ м упроченіемъ связи съ пріобрѣтенными уже колоніями поднятіемъ уровня ихъ благосостоянія.
Хотя подобная политика безспорно заслуживаетъ симпатій, но было бы неосновательно предполагать, что Англію нельзя теперь считать нашимъ противникомъ. Положеніе ея; по отношенію къ Россіи, не измѣнялось; но только борьба между нами и англичанами не будетъ имѣть уже того, остраго характера, который желалъ придать ей маркизъ д’Израэли. Тѣмъ не менѣе о союзѣ между Великобританіей и Россіей въ настоящую минуту не можетъ быть и рѣчи. Вообще, при теперешнихъ условіяхъ, Англія едва, ли заключитъ союзъ съ которой-нибудь изъ европейскихъ державъ, если не пожертвуетъ нѣкоторыми изъ своихъ интересовъ.
Постоянное стремленіе англичанъ распространять свое вліяніе сдѣлало ихъ соперниками большинства европейскихъ державъ и поэтому, нова не опредѣлится кругъ интересовъ Великобританіи, она не будетъ имѣть въ Европѣ естественныхъ союзниковъ. Вслѣдствіе этого, Англія при предстоящей группировкѣ державъ останется изолированной. Но подобное исключительное положеніе не повредитъ ей; напротивъ, вліяніе ея при этомъ быть можетъ усилится даже, такъ какъ другія державы будутъ стараться привлечь ее на свою сторону; а при добровольномъ соглашенія съ ними она выиграетъ несравненно болѣе, чѣмъ сколько доставили бы ей блестящіе успѣхи лорда Биконсфильда, для обезпеченія которыхъ требовались бы постоянныя жертвы.
.Англія, слѣдовательно, можетъ спокойно смотрѣть на группировку державъ на континентѣ и, по всей вѣроятности, либеральное министерство не будетъ принимать въ этой группировкѣ прямаго участія. Какъ бы ни раздѣлились европейскія державы, интересы Великобританія, какъ ихъ понимаютъ виги, не пострадаютъ при этомъ. Для нея теперь важно, чтобы европейское равновѣсіе не было нарушено; а именно, только эту цѣль державы и могутъ имѣть въ виду, заключая между собой естественные союзы. Слѣдовательно, всѣ опасенія за спокойствіе Европы, возбужденныя слухами о союзѣ Россія съ Франціей, неосновательны. Напротивъ того, только въ томъ случаѣ, если дѣйствительно состоится Франко-Русско-Итальянскій союзъ подобно тому, какъ состоялся уже Австро-Германскій, миръ можно считать почти обезпеченнымъ. Современенъ обстоятельства выяснятъ, конечно, къ которому изъ двухъ лагерей присоединится Великобританія. Надо полагать, однако, что, при другихъ обстоятельствахъ, даже союзъ ея съ Австріей и Германіей не будетъ угрозою европейскому миру.
Дѣло о выдачѣ Франціей русскому правительству архангельскаго мѣщанина Льва Гартмана заслуживаетъ особеннаго вниманія не только съ юридической точки зрѣнія, но и съ политической. Оно даетъ намъ возможность составить понятіе объ отношеніяхъ къ Россіи теперешняго французскаго правительства и уяснить себѣ на сколько мы можемъ на него разсчитывать на будущее время.
Первое впечатлѣніе, производимое чтеніемъ обнародованныхъ Правительственнымъ Вѣстникомъ документовъ, дѣлаетъ крайне неблагопріятное, для Франціи впечатлѣніе. Но тщательно разбирая это дѣло, нельзя не признать, что, въ дѣйствительности, большинство грубыхъ промаховъ и неловкихъ пріемовъ французскаго правительства обусловливается, главнымъ образомъ, желаніемъ избѣгнуть необходимости отказать Петербургскому кабинету въ выдачѣ преступника, когда обстоятельства дѣла на столько уже. выяснялись, что Гартманъ будетъ вынужденъ признать себя виновникомъ преступленія 19-го Ноября и проситъ о защитѣ, какъ политическій преступникъ. Министерство Фрейсине въ виду поднятой радикальной партіей агитаціи было бы поставлено въ невозможность исполнить наше требованіе и должно бы было категорически заявить, что лицо, совершившее взрывъ 19-го Ноября, какъ обвиняемое въ политическомъ преступленіи, не можетъ быть выдано. Несомнѣнно, что мотивированный подобнымъ образомъ отказъ произвелъ бы въ Россіи несравненно болѣе тягостное впечатлѣніе, чѣмъ извѣстіе объ освобожденіи Гартмана за недостаткомъ уликъ. Поступая такимъ образомъ, французское правительство сводило все дѣло на личный вопросъ кн. Орлова, какъ и выразился министръ иностранныхъ дѣлъ въ разговорѣ съ г. Молчановымъ, корреспондентомъ Новаго Времени.
Не входя въ обсужденіе того, на сколько добросовѣстенъ подобный образъ дѣйствій, нельзя не признать однако, что поступая такимъ образомъ въ Парижѣ не имѣли въ виду нарушить дружественныя сношенія съ Россіей, а, напротивъ, желали смягчить свой отказъ. Тѣмъ не менѣе несостоятельность доводовъ, приводимыхъ французскими прокурорами за освобожденіе Гартмана слишкомъ очевидна и естественно должна была возбудить раздраженіе. Конечно, не юристъ, подобный г. Казо, могъ бы придать имъ серьезное значеніе; напр. такой фактъ, какъ признаніе компетентнымъ лицомъ, что Гартманъ, утверждавшій будто онъ уроженецъ Берлина, говоритъ по нѣмецки, не какъ Берлинскій житель, а какъ Прибалтійскій нѣмецъ, приводится прокуроромъ въ защиту обвиняемаго. По мнѣнію прокурора, изъ того, что обвиняемый говоритъ, какъ балтійскій нѣмецъ, можно заключить, что онъ не уроженецъ Архангельской губерніи. Дѣлая подобный выводъ, представитель обвиненія какъ бы нарочно упустилъ изъ виду, что почти всѣ русскіе усвоиваютъ произношеніе остзейскихъ нѣмцевъ. Министръ же юстиціи, въ своемъ докладѣ, выпускаетъ даже заявленіе эксперта, что обвиняемый не можетъ быть уроженецъ Берлина, какъ показываетъ, а лишь указываетъ, что въ виду остзейскаго выговора задержаннаго лица едва ли возможно предполагать въ немъ Архангельскаго мѣщанина Гартмана. На другой еще болѣе неловкій пріемъ французскихъ судебныхъ властей было указано даже «Правительственнымъ Вѣстникомъ», — такъ отказъ выдачи преступника мотивированъ между прочимъ недоказанностью виновности Гартмана, тогда какъ по смыслу циркуляра бывшаго министра юстиціи Дюфора отъ 12 Октября 1875 г. не правительство должно доказывать виновность лица, которое оно требуетъ выдать, а санъ обвиняемый обязанъ представить доказательства своей невиновности.
Несостоятельность доводовъ, представленныхъ французскимъ правительствомъ равно очевидна какъ для самихъ французовъ, такъ и для русскихъ, и объясняется только желаніемъ избѣгнуть необходимости дать болѣе рѣзкій отказъ Россіи послѣ того, какъ всѣ доказательства были бы представлены. Къ сожалѣнію, министерство Фрейсине не приняло во вниманіе одного обстоятельства, а именно, что въ Петербургѣ своевременно поняли бы его затруднительное положеніе по отношенію въ радикальной партіи, пользующейся теперь громаднымъ вліяніемъ во Франціи, и отказались-бы отъ требованія выдача Гартмана. Такимъ образомъ, французское правительство, но оскорбляя Россіи и не возстановляя противъ себя радикальную партію, вышло бы изъ того затруднительнаго положенія, въ которое поставило его Гартманское дѣло. Поспѣшивъ избавиться отъ Гартмана высылкою его за-границу, министерство Фрейсине оставило вопросъ о выдачѣ уголовныхъ преступниковъ политическаго оттѣнка открытымъ и возбудило противъ себя справедливыя нареканія въ непослѣдовательности. Дѣйствительно странно, что государство, недавно еще выдавши преступника подобнаго Гартману, нѣкоего Духовскаго, мотивировавшаго свое преступленіе также политическими соображеніями, отказываетъ подъ явно придуманнымъ предлогомъ въ выдачѣ другаго, такого же преступника. Это тѣмъ болѣе кажется страннымъ, что Франція заключила съ нѣкоторыми государствами конвенціи о выдачѣ обвиняемыхъ въ уголовныхъ преступленіяхъ лицъ, и въ числѣ уголовныхъ преступленій поименовывается также покушеніе на жизнь царственныхъ особъ. Подобныя конвенціи заключены Франціей, напр. съ Бельгіей и Баваріей. Дѣйствуя болѣе обдуманно, французское правительство избѣгло бы нареканій и наши отношенія къ Франціи не были бы поколеблены. — Странно, какъ Министры не поняли, что не въ нашихъ интересахъ возбуждать недоразумѣнія во Франціи и подрывать довѣріе страны къ правительству. Чѣмъ прочнѣе установившійся такъ порядокъ вещей, тѣмъ это выгоднѣе для насъ, и несомнѣнно, что Россія предпочла бы отказаться отъ выдачи Гартмана, лишь бы не вызвать правительственнаго кризиса. Подобный отказъ, конечно мотивированный, далъ бы возможность министерству не только упрочить дружественныя сношеніи съ. Россіей, но и поднялъ бы значеніе кабинета въ глазахъ самихъ французовъ. Всего этого не сообразили французскіе политики — юристы и сдѣлали промахъ, на который нельзя негодовать, но о которомъ едва ли возможно не сожалѣть.
Къ счастью обоихъ государствъ, въ Петербургѣ, невидимому, поняли чѣмъ обусловливался неблаговидный, по отношенію къ намъ, поступокъ французскаго правительства и не придали ему того значенія, которое враги Россіи желали придать. Наши отношеніи къ Франціи не могутъ быть нарушены частными промахами того или другаго правительства, и промахи эти не вызовутъ взаимнаго раздраженія между русскими и французами. По полученіи извѣстія объ отказѣ намъ выдать Гартмана, поднимался даже вопросъ о разрывѣ дипломатическихъ сношеній съ французской республикой и предоставленія Германія полной свободы дѣйствія на западѣ Европы. Не подлежитъ сомнѣнію, что подобный рѣшительный шагъ тяжело бы отозвался на судьбѣ французскаго народа. Но послѣдствія его были бы также неблагопріятны и для Россіи, хотя первое время мы и не ощущали бы ихъ. Ослабленіе нашего естественнаго союзника подрывало бы и наше вліяніе въ Европѣ, и но этому-то Россія не только не могла, но и не должна была такъ поступить. Намъ надо въ настоящее время болѣе чѣмъ когда-либо поддерживать Францію и держаться той политики, которой руководствовался государственный канцлеръ въ 1875 г. Слова, сказанныя въ Берлинѣ передъ Герцеговинскимъ возстаніемъ, не должны быть забываемы нашими дипломатами. Надо надѣяться, что теперь, съ возвращеніемъ въ Парижъ кн. Орлова, во Франціи убѣдятся, наконецъ, въ искренности и безкорыстіи нашей политики, и на будущее время мы будемъ обезпечены отъ новыхъ недоразумѣній, подобныхъ возникшимъ по случаю отказа министерства Фрейсине выдать виновника преступленія 19-го ноября.