ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА.
правитьПалъ послѣдній тронъ Бурбоновъ, послѣдняя королева этой династіи, по примѣру послѣдняго изъ ея королей, отправилась въ чужую землю искать пріюта. Все, что сабли и штыки могли сдѣлать въ защиту Изабеллы II католической — они сдѣлали; артиллерійская и ружейная стрѣльба гремѣла за нее до послѣдняго момента; — гремѣла еще въ то время, когда уже ни одинъ независимый испанецъ не оставался на ея сторонѣ. Это событіе, давно уже предсказанное опытными политиками — послѣдніе четырнадцать лѣтъ каждую весну ожидали его, — тѣмъ не менѣе, внѣ Испаніи произвело такое дѣйствіе, какое производитъ разсказъ о невѣроятномъ происшествіи. Извѣстіе о немъ принято недовѣрчиво, съ изумленіемъ, какъ нѣчто неожиданное, непредвидѣнное. Основаніе этому противорѣчію надобно искать въ томъ фактѣ, что, хотя испанская революція касается одной Испаніи и имѣетъ чисто своеобразный характеръ, однакоже слѣдствія ея уже и теперь распространяются далеко за предѣлы этой страны; да и самыя причины явились отчасти также извнѣ. Исторія испанскихъ Бурбоновъ такъ связана съ исторіей нѣкоторыхъ европейскихъ народовъ, что всякое событіе, ихъ касающееся, непремѣнно отзывается и въ другихъ странахъ.
Бросимъ бѣглый взглядъ на событія, предшествовавшія послѣдней революціи.
Я прошу моихъ читателей припомнить исторію начала XIX столѣтія. Карлъ IV, дѣдъ Изабеллы, своимъ дурнымъ управленіемъ вызвалъ неудовольствіе всего испанскаго народа, выражавшееся въ безпрерывныхъ бунтахъ. Наполеонъ I рѣшился воспользоваться этимъ положеніемъ, чтобы захватить тронъ въ свою пользу. Но онъ распорядился весьма непрактично; прикрываясь гостепріимствомъ, онъ устроилъ засаду и конфисковалъ королевскую особу, какъ бы какой нибудь тюкъ англійской промышленности. Слѣдствіемъ этой ошибки была реакція испанцевъ въ пользу своего короля: недавно еще ненавистный Карлъ IV, съ этого времени, становится въ глазахъ испанцевъ опоэтизированною личностію съ вѣнцомъ мученика на головѣ, несчастья котораго слѣдуетъ уважать. Симпатіи къ нему перенеслись на все его семейство. Кадикская революціонная юнта въ 1812 году утвердила новую испанскую конституцію и призвала весь народъ къ оружію. Испанія и Россія, почти въ, одно и тоже время, разбили могущество «величайшаго мутителя новѣйшихъ временъ», и Фердинандъ VII, сынъ Карла IV, голосомъ цѣлаго народа, торжествующаго и гордаго своимъ успѣхомъ и героизмомъ, — возведенъ на испанскій тронъ, занимаемый жалкимъ королемъ Іосифомъ. Фердинандъ клялся быть вѣрнымъ органической конституціи. Но въ Испаніи случилось тоже, что произошло въ Германіи, во Франціни почти вездѣ. Національныя монархіи вездѣ были возстановлены патріотами, благодаря ненависти ихъ къ иностранному похитителю. Патріоты, руководствуясь либеральными идеями, вводили новыя учрежденія, вмѣстѣ съ возстановленными монархами возвращались массы эмигрантовъ, вѣрныхъ старымъ традиціямъ; послѣдніе постоянно забирали власть въ свои руки, что всегда сопровождалось твердымъ намѣреніемъ со стороны ихъ — возстановить старые порядки. Слабый умомъ Фердинандъ все-таки предпочиталъ управлять деспотически и, разумѣется, сошелся съ противниками конституціи. Началось возстановленіе всего, что давно уже отжило свой вѣкъ; реакція шла все дальше и дальше и, наконецъ, вывела изъ терпѣнія тотъ самый народъ, который еще такъ недавно съ пылкихъ восторгомъ привѣтствовалъ этого самОго Фердинанда. Этотъ народъ, разбившій цѣпи, наложенныя на него Наполеономъ I, въ 1812 году возсталъ почти поголовно противъ притѣсненій своего національнаго правительства. Возстаніе сопровождалось полнымъ успѣхомъ, но побѣдители воспользовались имъ весьма умѣренно. Они никого не тронули; они удовольствовались тѣмъ, что король вновь поклялся исполнять конституцію 1812 года и научился пѣть гимнъ Ріэго, сдѣлавшійся съ того времени популярнѣйшею пѣснію испанцевъ. Гимнъ Ріэго — это марсельеза испанцевъ; онъ названъ такъ въ честь Ріэго, который былъ душею сентябрской инссурекціи 1820 года. Послѣ того въ продолженіи многихъ дней, король каждый вечеръ показывался на балконѣ своего дворца и пѣлъ революціонный гимнъ съ акомпаниментомъ 20—30,000 голосовъ. Такое поведеніе короля всѣ находили величественнымъ, не подозрѣвая его неискренности. Но скоро очарованіе исчезло и всѣмъ стало ясно, какую цѣну слѣдуетъ придавать этой манифестаціи въ честь, свободы. Въ 1823 году, по приглашенію (тайному) короля, въ Испанію прибылъ большой отрядъ французскихъ войскъ, предводимыхъ герцогомъ Ангулемскинъ. Увидѣвъ въ своемъ распоряженіи французскіе штыки, король тотчасъ же скинулъ маску; первое употребленіе, какое онъ сдѣлалъ изъ своего новаго положенія, было арестованіе Ріего, его учителя музыки, который такъ хорошо разъяснялъ ему принципы констмтуціи. Затѣмъ начались аресты, ссылки, казни.
На старости лѣтъ этотъ коварный король женился; жена его вскорѣ забеременѣла и произвела на свѣтъ дочь, что подало поводъ къ сильной горести ея отцу. Въ странахъ, гдѣ дѣйствуетъ салическій законъ, дѣвочки считаются за ничто. Изабелла родилась 10 октября 1830 года, — въ годъ фатальный для Бурбоновъ; въ этотъ годъ старшая линія Бурбоновъ была изгнана изъ Франціи и уступила свой тронъ младшей линіи. Легитимистскіе принципы въ Испаніи пали, такъ же какъ и во франціи. Молодая испанская королева до того приставала къ своему разбитому подагрой супругу, что въ одинъ прекрасный день король, прагматической санкціей, уничтожилъ дѣйствіе салическаго закона. Дѣвочкѣ было только три года, и ея отцу, по приговору докторовъ, оставалось жить очень недолго. Вслѣдъ за Уничтоженіемъ салическаго закона, королева Христина повезла Изабеллу въ Сан-Себастіанъ, для игранія главной роли въ церемоніи возведенія въ санъ наслѣдника престола. Дѣтская шапочка, украшавшая голову ребенка, была снята и замѣнена короной Карла V, столь тяжелой, что она могла раздавить маленькую головку. Но этого печальнаго событія не случилось; корона только примѣрно лежала на головѣ; ее привязали къ креслу, на которомъ сидѣла наслѣдница, помѣстивъ какъ разъ на высотѣ головы. Вокругъ кресла стали гранды Испаніи и были сложены всѣ знаки королевской власти; съ правой и съ лѣвой стороны креселъ поставили двухъ красавицъ баскіянокъ, одѣтыхъ просто въ рубашки и юбки; одна изъ нихъ, съ копьемъ въ рукѣ, изображала Беллону, богиню войны; другая съ вѣсами — Юстицію. Это были символы новаго царствованія. Затѣмъ подошли депутаты, одѣтые въ костюмы всѣхъ басскихъ провинцій, имѣя при себѣ щиты, богато изукрашенные различными девизами; они преклонили колѣни и произнесли клятву въ вѣрности предъ ребенкомъ, смотрѣвшимъ на всю эту сцену широко-раскрытыми, удивленными глазами. Черезъ нѣсколько дней послѣ этой церемоніи умеръ король, сдѣлавшійся передъ смертію совершеннымъ идіотомъ, и тотчасъ же его братъ донъ-Карлосъ, во имя своихъ правъ на престолъ, протестовалъ противъ прагматической санкціи, а его приверженецъ генералъ Юмана Кареги поднялъ знамя бунта.
Въ продолженіи семи лѣтъ несчастную Испанію раздирали всѣ ужасы междоусобной войны. Она сопровождалась свирѣпой жестокостію и возмутительными преступленіями. «Первые пушечные выстрѣлы, которые я услышала, разсказываетъ Изабелла, — были выстрѣлы орудій карлистовъ и христиносовъ, направленные одни противъ другихъ. Испуганная, я спросила откуда происходитъ этотъ шумъ, и мнѣ объяснили, что въ нѣсколькихъ верстахъ отсюда дѣйствуютъ машины, имѣющія назначеніемъ убивать сразу многихъ людей и дѣлать много шума; при этомъ мнѣ старались разъяснить, какъ это люди стрѣляютъ другъ въ друга, но я не хотѣла ничему вѣрить. Я услышала съ ужасомъ — я это хорошо помню, хотя прошло уже тридцать лѣтъ — что въ нѣсколькихъ верстахъ отъ насъ разъяренные враги закапывали раненыхъ въ землю, оставляя на поверхности одну голову и располагая ихъ такъ, какъ обыкновенно растетъ на грядѣ капуста, и что потомъ солдаты, своими длинными саблями, рубили эти живыя головы. Я не знаю, дѣйствительно-ли этотъ фактъ существовалъ, я не могу подтвердить его никакими достовѣрными документами; но поселяне, меня окружавшіе, клялись евангеліемъ, что говорятъ одну правду. Съ той поры война всегда мнѣ была ненавистна».
Слѣдствія этой гражданской войны еще и до сихъ поръ проявляютъ свое дѣйствіе въ Испаніи. Большая часть (чтобы не сказать всѣ) испанскихъ замѣчательныхъ людей только благодаря ей получила свои званія, титулы, эполеты, опытъ, способность понимать людей и вещи. Испанія долго еще будетъ искупать всѣ тяжести этой войны, точно также какъ Франція искупала и будетъ искупать несправедливыя, жестокія и убыточныя экспедиціи въ Алжирію. Въ этой-то гражданской войнѣ образовались генералы, сдѣлавшіеся полновластными владыками Испаніи во всѣхъ дѣлахъ, какъ политическихъ, такъ и соціальныхъ, религіозныхъ и административныхъ. Съ 1833 года Испанія принадлежитъ не самой себѣ, а своей арміи. Эта армія раздѣлилась на два лагеря: прогрессивный и реакціонный.
Эта война въ сущности была войной бурбонскаго легитимизма съ орлеанистской узурпаціей; войной Якова съ Исавомъ; священника съ чиновникомъ; дворянина съ буржуа; крестьянина съ промышленникомъ. Европейская буржуазія, во все время своего историческаго существованія, для своего торжества всегда употребляла сомнительныя средства, всегда дѣйствовала полумѣрами, руководствовалась шаткими принципами, употребляла знамя съ одной стороны бѣлое, съ другой красное, драпировалась теоріями измѣняющихся цвѣтовъ. Вспомните знаменитую англійскую революцію, управляемую Вильгельмомъ Оранскимъ противъ своего зятя Іакова II; во Франціи Луи-Филиппъ свергаетъ съ престола своего двоюроднаго брата Карла X; въ Испаніи королева Изабелла возвышается на счетъ своего дяди донъ-Карлоса и пр. Новѣйшая буржуазія происходитъ отъ Фигаро, надувающаго графа Альмавиву. Она подобна всѣмъ тѣмъ управляющимъ большихъ имѣній, которые наживаются въ то самое время, какъ ихъ хозяева безумно расточаютъ свои богатства. Когда приходитъ ликвидація, имѣнія изъ рукъ сеньеровъ переходятъ въ руки ихъ вѣрныхъ управляющихъ, которые, съ этой минуты, начинаютъ гордиться гербами, купленными ими у правительства и галлереями предковъ, выбранными изъ кучи разнаго хлама у торговцевъ подержанными вещами.
Въ этой гражданской войнѣ Испаніи карлисты были партизанами легитимизма и стараго порядка, а христиносы поддерживали конституціонную систему. Между ними шла борьба на смерть. Карлисты опирались на священниковъ и монаховъ, на элементы провинціальные, весьма сильные въ Испаніи, въ странѣ, гдѣ никогда нельзя было ввести полной централизаціи; они вербовали свои главныя силы въ баскской странѣ, въ Наваррѣ и Арагоніи. Христиносы же опирались преимущественно на буржуазные элементы, почти только-что родившіеся въ Испаніи, на элементы промышленные въ Каталоніи и коммерческіе въ Андалузіи. Карлистскимъ знаменитостямъ Зумалакареги и Кабрерѣ, христиносы противопоставили свою знаменитость-генерала Эспартеро, сына бѣднаго крестьянина. Въ сущности Эспартеро былъ человѣкъ недалекій, однакоже съумѣлъ составить себѣ славу блистательнаго генерала (и ее онъ вполнѣ заслуживалъ), обожаемаго своими солдатами. Добрякъ всегда былъ крайне довѣрчивъ и остался до сихъ поръ такимъ; онъ вѣрилъ королевѣ Христинѣ и убѣжденъ былъ, что сражается за конституцію и парламентъ, лучшей гарантіей для которыхъ будетъ побѣда Изабеллы надъ реакціонными стремленіями донъ-Карлоса. Его чрезвычайно легко было обмануть и онъ всю свою жизнь былъ игрушкой другихъ; ицъ пользовались, награждали за услугу, но старались всегда выжать изъ него все, что можно, за то никто никогда не думалъ о погибели его. Поэтому онъ навѣрное умретъ въ постелѣ, хотя его дѣятельность была самаго опаснаго свойства. Онъ возводилъ на престолы королевъ, а такое занятіе почти всегда доводитъ до бѣды.
Но семь лѣтъ ужасной войны протекли; эти семь лѣтъ безпощаднаго кровопусканія довели Испанію до совершеннаго изнеможенія, и всѣ, наконецъ, убѣдились, что пора чѣмъ нибудь кончить. Эспартеро и карлистъ Марото встрѣтились, чтобы въ послѣдній разъ испытать шансы оружія. Силы обоихъ противниковъ были почти равны. Марото, страшный грабитель, распарывавшій брюхо женщинамъ, — издалъ прокламацію, въ которой объявлялъ рѣшительно, что онъ идетъ совершенно уничтожить враговъ вѣры, закона и короля; измѣнниковъ онъ устрашалъ такой местію, которая заставитъ волосы встать дыбомъ и о которой долго еще будутъ вспоминать съ ужасомъ послѣдующія поколѣнія. Эспартеро, знавшій очень хорошо этого бандита, потребовалъ у него свиданія передъ сраженіемъ. Свиданіе состоялось. Эспартеро вынулъ изъ своего кармана кости и бросилъ ихъ на барабанъ. "Карайо, сказалъ онъ, — ты старый мексиканскій плутъ, но вѣдь и я, клянусь пилярской Богоматерью, хитеръ не менѣе тебя. Слушай! сыграемъ на сраженіе, Партія будетъ состоять изъ девяти игоръ. Если ты выиграешь, это будетъ значить, что ты убилъ всѣ мои десять тысячъ человѣкъ; если проиграешь — ты подпишешь капитуляцію — «Идетъ»! отвѣтилъ Марото. Сыграли партію; Марото проигралъ. Неизвѣстно, была ли какая фальшъ въ игрѣ, или Эспартеро былъ ужь очень счастливъ въ игрѣ, но только Марото, извѣстнѣйшій игрокъ, не предъявилъ протеста и сыгралъ всю партію до конца. Когда она была кончена, генералы обнялись. Потомъ Марото подошелъ къ своимъ войскамъ и обратился къ нимъ съ такою рѣчью: "Товарищи! Знаете ли вы, за кого вы деретесь! Честное слово я позабылъ! Противъ насъ стоятъ добрые ребята, чего мы будемъ съ ними ссориться; лучше разопьемъ съ ними добрую чару и разойдемся домой, Предложеніе было принято съ энтузіазмомъ и все исполнено по слову генерала. Донъ-Карлосу оставалось только утвердить эту капитуляцію, подписанную въ Бергаро, и улетучиться изъ Испаніи. Такимъ образомъ инквизиторская партія была побѣждена партіей свободы прессы, партія абсолютизма — партіей конституціонализма.
Послѣ такого страшнаго кровопролитія, послѣ раззореній и бѣдъ, надобно было организовать, «мудрую и честную свободу», которая всегда была идеаломъ буржуазіи. Къ несчастію, Марія-Христина, принявшая регентство надъ своей дочкой, ненавидѣла конституцію, и относилась къ свободѣ даже еще болѣе враждебно, чѣмъ Фердинандъ. Приверженная въ абсолютизму также, какъ и донъ-Карлосъ, она отличалась еще лицемѣріемъ, хотя, впрочемъ, людямъ непредубѣжденнымъ, всегда легко было угадать, какую цѣну слѣдуетъ давать ея пресловутому либерализму. Ее скоро разгадали, и христиносы ни въ какомъ бы случаѣ не восторжествовали, еслибы имъ пришлось поддерживать ее одну: но ихъ энергія возбуждалась привязанностію къ ребенку, къ невинной, какъ они говорили, Изабеллѣ.
Съ первыхъ же дней своего регентства Христина обратилась къ реакціи; и въ своей ревности зашла такъ далеко, компрометировала себя такъ нелѣпо, что страна опять взбудоражилась, не успѣвъ еще успокоиться. За битвами гражданской войны послѣдовали уличные бунты, военныя возмущенія, прекращаемыя военными жестокостями; заговоръ слѣдовалъ за заговоромъ. Но Христина оставалась непреклонна и продолжала слѣдовать своей опасной политикѣ. Чтобы спасти шатающійся тронъ Изабеллы, Эспартеро, въ тотъ же самый годъ бергарской капитуляціи, произвелъ государственный переворотъ, заставивъ коварную Христину передать въ его руки регенство. Прощаясь съ этимъ случайнымъ человѣкомъ, королева бросила ему въ лицо такое оскорбленіе: «Я тебѣ дала, сказала она, — все, что можетъ дать женщина. Я тебя сдѣлала графомъ Лухана, герцогомъ Морелла, герцогомъ Викторіи. Я тебя возвысила до испанскаго гранда, но не могла изъ тебя сдѣлать дворянина».
Эспартеро регентъ; въ 1841 году онъ употребляетъ свой побѣдоносный мечъ противъ возставшихъ генераловъ О’Доннеля, Конхи и Діего Леона. Въ концѣ 1842 года онъ беретъ на себя трудъ бомбардировать Барселону, второй городъ королевства. Въ 1843 году онъ, въ свою очередь, побѣжденъ партизанами Маріи-Христины и бѣжитъ въ Англію. Тогда маленькая Изабелла, едва достигшая 13 лѣтъ, объявляетъ себя совершеннолѣтней и способной царствовать. Замѣтьте, что ни одинъ промышленникъ не поручилъ бы своей дочери въ такомъ возрастѣ не только управленія цѣлымъ магазиномъ, но даже не возложилъ бы на нее обязанностей кассира.
Вскорѣ послѣ объявленія совершеннолѣтія Изабеллы, Гизо, тогдашній французскій посланникъ при испанскомъ дворѣ, адресовалъ къ Людовику-Филиппу донесеніе въ стихахъ:
«Isabelle pleure, Isabelle crie,
Isabelle veut qu’on la marie» 1).
1) Изабелла плачетъ, Изабелла кричитъ, Изабелла хочетъ мужа.
Но вотъ вопросъ: кого дать ей въ мужья? Коронованный буржуа, принимающій подъ свое покровительство всѣ младшія линіи, хотѣлъ бы выдать ее замужъ за одного изъ своихъ сыновей. Но въ Англіи былъ нѣкій Пальмерстонъ, который проговорилъ сквозь зубы: «нѣтъ, нѣтъ», и проговорилъ такимъ энергическимъ тономъ, что французскій король не рѣшился болѣе настаивать. Кандидатовъ, впрочемъ, было много: Леопольдъ кобургскій, поддерживаемый Англіей; графъ Трапани, сынъ короля обѣихъ Сяцилій, протежируемый его теткой Маріей-Христиной; потомъ два кузена графъ Монтемолинъ, сынъ донъ-Карлоса, и Марія Фердинандъ Франсуа д’Ассизъ, сынъ инфанта Франсуа де-Соль, брата покойнаго короля. Дѣло объ этомъ испанскомъ замужествѣ едва не произвело всеобщей европейской войны; восторжествовалъ Луи-Филишгь и этимъ самымъ отомстилъ Пальмерстону, подставившему ему ножку въ восточномъ вопросѣ. Съ энергіей, совершенно противорѣчивой его привычкамъ, глава французской буржуазіи принялся за дѣло; онъ пустилъ въ ходъ всю ловкость, всю хитрость, всѣ интриги, чтобы поддержать принца. Франсуа д’Ассиза Почему онъ отдалъ ему предпочтеніе? — это объясняется тѣмъ, что избраннаго принца никто не могъ заподозрить въ приверженности къ либеральнымъ тенденціямъ, тогда какъ прочіе претенденты въ этомъ отношеніи Оказывались не вполнѣ благонадежными.
Но Франсуа д’Ассизъ имѣлъ за собой громадный порокъ: его сюртукъ отличался весьма вѣтхими качествами, панталоны — старымъ фасономъ, а сапоги — стоптанностію и неуклюжестью. Но этотъ порокъ не трудно было исправить, и за это дѣло взялся кабинетъ г. Гизо. Основано было коммандитное общество съ цѣлію способствовать «утвержденію благополучія Испаніи» (sic) посредствомъ брака королевы Изабеллы. Мы не знаемъ, много ли денегъ прежде получалъ на костюмъ и карманныя издержки молодой принцъ, но надо полагать, что не очень много, такъ какъ весь его багажъ при въѣздѣ въ Мадридъ вѣсилъ всего 66 фунтовъ. Предстояла крайняя необходимость какъ въ обновленіи гардероба принца, такъ и въ устройствѣ для него приличнаго помѣщенія. Общество занялось этимъ, но прежде позаботилось, чтобы былъ точно опредѣленъ дивидентъ его акціонерамъ, который и выразился въ круглой цифрѣ восьми милліоновъ франковъ, обезпеченныхъ доходами будущаго испанскаго короля. Копія съ этого документа, законно утвержденнаго, существуетъ и теперь. Потомъ общество занялось хлопотами и объ удобствахъ принца д’Ассиза, который вскорѣ устроился вполнѣ комфортабельно. Съ помощію совѣтовъ Луи-Филиппа и неутомимой дѣятельности французской дипломатіи, а также изъ страха къ пушкамъ французскаго флота и штыкамъ французской арміи, молодой Марія Франсуа, 10 октября 1846 года, былъ утвержденъ мужемъ королевы, при чемъ получилъ орденъ св. Іоанна де-Калатравы, и Башли и Меча.
Такимъ образомъ соединенными усиліями коммандитнаго общества и дипломатіи принцъ Франсуа получилъ такое мѣсто, о которомъ не смѣлъ и мечтать.
Главная цѣль коммандитнаго общества была достигнута и оно тотчасъ же ликвидировало свои дѣла. Къ великому изумленію и досадѣ акціонеровъ, обѣщанный дивидентъ не попалъ въ ихъ карманы. Начались безконечные переговоры, окончившіеся процессомъ, который, впрочемъ, остался подъ спудомъ въ архивахъ канцелярій, и никогда не выступалъ на публичное обсужденіе, такъ какъ акціонеры страшились скандала. Наконецъ въ 1856 году французскіе акціонеры пошли на мировую сдѣлку; что же касается испанцевъ, то тѣ, разумѣется, молчали, имѣя въ перспективѣ Филиппинскіе острова.
Съ новымъ титуломъ, полученнымъ принцемъ Франсуа, онъ не получилъ никакихъ обязанностей; вся его служба ограничивалась появленіемъ въ нѣкоторые торжественные дни на старой бѣлой лошади передъ фронтонъ солдатъ: супругъ королевы получилъ чинъ генералиссимуса всѣхъ, испанскихъ армій. Дальше этого онъ не вмѣшивался въ управленіе государствомъ и ограничился утѣхами семейной жизни. Но и она не особенно баловала его. Только послѣ восьми лѣтъ безплодія, онъ былъ обрадованъ рожденіемъ перваго ребенка. Затѣмъ пошли и другіе дѣти, и супругъ королевы всегда присутствовалъ при офиціальномъ провозглашеніи его отцемъ новорожденныхъ малютокъ, что дѣлалось съ приличнымъ случаю торжествомъ, и только на этихъ торжествахъ народъ и видѣлъ мужа своей королевы, обыкновенно избѣгавшаго всякихъ офиціальныхъ торжествъ. Между нимъ и его супругой всегда царствовало совершеннѣйшее согласіе: онъ не стѣснялъ королеву въ выборѣ ея протеже, въ свою очередь королева разрѣшала ему имѣть своихъ любимцевъ, которымъ тоже протежировала. Супругъ королевы всегда отличался кротостью и застѣнчивостію. Когда родился принцъ Астурійскій, названный Альфонсо, новорожденнаго вынесли на балконъ дворца и показали народу. Народъ встрѣтилъ его съ величайшимъ энтузіазмомъ; гремѣлъ нескончаемый виватъ. Во время самого разгара народнаго сочувствія, раздался крикъ: El padre! El padre!.. (отца, отца!). Супругъ королевы до того смѣшался отъ этихъ криковъ, что приказалъ своему гофмаршалу выйдти къ народу и объявить, что отца нѣтъ въ Мадритѣ. Его приказаніе было точно исполнено.
Замужество двухъ дочерей королевы Маріи Христины, нынѣ г-жи Мунозъ съ Франсуа д’Ассизомъ и герцогомъ Монпансье, было послѣднимъ торжествомъ короля Луи-Филиппа. Насталъ 1848 годъ. Луи-Филиппъ потерялъ тронъ. Французское движеніе отразилось въ Испаніи и дѣло чуть не дошло до катастрофы, однако же испанскій тронъ только пошатнулся, но не упалъ. Съ этого времени королева стала чувствовать постоянное безпокойство, мѣшавшее ей правильно смотрѣть на вещи. Она, обязанная своимъ вступленіемъ на престолъ — либеральнымъ тенденціямъ, возненавидѣла эти тенденціи и всѣми силами старалась сблизиться съ легитимистами, которые ей не довѣряли и считали ее похитительницей престола. Начались опять отдѣльныя возстанія: карлисткіе буиты смѣнились возстаніями прогрессистовъ; послѣднимъ наслѣдовали мятежи умѣренныхъ, очистившихъ свою арену для -дѣятельности либеральной уніи и т. д.
«Si cette chanson vous embête,
Nous allons la recommencer» 1).
1) Если эта^пѣсня вамъ надоѣла, мы можемъ ее начать съизнова.
Разъ десять, по крайней мѣрѣ, королева цѣплялась за прогрессистовъ и потомъ, слѣдуя своей естественной склонности, опять падала въ объятія къ реакціонерамъ. Если ей было плохо, она вновь возвращалась къ Эспартеро, уже постарѣвшему, но все еще юному въ привязанности къ той. которую онъ спасъ въ колыбели. «Я изъ Ла-Манша, говорилъ онъ, изъ страны рыцаря донъ-Кихота; дама моего сердца — королева; и въ борьбѣ за нее для меня нѣтъ ничего невозможнаго».
Только благодаря этой рыцарской привязанности, въ 1854 году состоялся союзъ Эспартеро съ О’Доннелемъ; бѣдняга ла манчскій рыцарь съигралъ тутъ самую жалкую роль и былъ обманутъ кругомъ Послѣ разрыва этого союза, произошли страшныя возмущенія въ Мадритѣ, Барцелонѣ и Сарагоссѣ, потомъ начались казарменные заговоры, возстанія старыхъ солдатъ и пр. Королева постоянно переходила на сторону торжествующей партіи, предводитель которой получалъ портфель перваго министра, а его помощники мѣста генералъ-капитановъ; наконецъ всѣ соискатели должны были уступить Нарваецу и Гонзалесу Браво, своими дикими дѣйствіями окончательно раздражившими націю.
Чтобы успокоивать раздражавшееся общественное мнѣніе, его частенько отвлекали военными экспедиціями. За вторженіемъ въ Мексику послѣдовала война съ Марокко; ее смѣнила экспедиція въ Сан-Доминго и т. д., ознаменовавшіяся для Испаніи развѣ только замѣчательнымъ словомъпринца-супруга, — словомъ, которое не устаютъ повторять даже до сихъ поръ.
Въ минуту отъѣзда экспедиціоннаго корпуса подъ командою красавца Серрано, котораго Изабелла всегда звала «моимъ милымъ генераломъ», королева, положивъ руку на сердце, сказала своему любимцу: «Нынче я отъ души сожалѣю, что я не мужчина и мнѣ нельзя раздѣлять съ вами опасностей войны». — «И я также!» вскричалъ мужественный супругъ королевы.
Но, наконецъ, эти вѣчныя возмущенія, вѣчныя перемѣны всѣмъ надоѣли. Каждый чувствовалъ, что дальше не можетъ такъ продолжаться, что надо же положить конецъ всей этой неурядицѣ. Страна видѣла повсюду стыдъ и униженіе и нѣкогда гордые и тщеславные испанцы потеряли терпѣніе. Королева также устала и дошла до полнаго раздраженія; она никогда не отличалась мягкостью характера, но теперь онъ. вовсе ожесточился, — если можно употребить это выраженіе, непринятое въ дипломатическихъ актахъ. Послѣ іюньской инсурекціи 1866 года, королевѣ, ея интимными совѣтниками былъ представленъ списокъ пятисотъ человѣкъ, приговоренныхъ къ смерти; королева уже готова была подписать его, но этому воспротивился О’Доннелъ и были казнены только 60. Вскорѣ послѣ этого О’Доннелъ палъ. Королева, раздраженная возстаніями Прима, рѣшилась разомъ покончить со всѣми, кого она считала своими врагами, со всѣми, кто былъ ими въ дѣйствительности и кого можно было только подозрѣвать. Сюда попали республиканцы, демократы, умѣренные, либералы, герцогъ Монпансье, сестра королевы Фернанда; всѣ они были заключены въ тюрьмы, изгнаны и сосланы на работы. Принявъ девизъ Бисмарка «сила даетъ право», Изабелла рѣшительно отдалась въ руки Нарваесовъ, Сарторіусовъ, Конха, Навалихесовъ, Пецуэла, — людей, пользовавшихся полнѣйшей непопулярностію, — людей жестокихъ, страстно привязанныхъ въ старымъ порядкамъ и ненавидящихъ самое невинное проявленіе самой умѣренной свободы. Они повели правительство по шаткому пути. Душой всѣхъ ихъ дѣйствій былъ патеръ Кларетъ, дѣйствительный глава кабинета, человѣкъ, пользующійся громаднымъ вліяніемъ на королеву. Это вліяніе съ нимъ раздѣляла сестра Патрочиніо и, впослѣдствіи, Марфори.
Сестра Патрочиніо, извѣстная также подъ именемъ кровавой монахини, отличается съ одной стороны безъисходнымъ фанатизмомъ, а съ другой плутовствомъ не послѣдняго сорта. Она стала знаменита ранами на тѣлѣ, сходными съ тѣми, которые были нанесены Христу; эти раны она производила посредствомъ нарывнаго пластыря; но, разумѣется, говорила, — и ей вѣрили — что они являлись у нея на тѣлѣ чудомъ, во время ночи, послѣ горячей молитвы. Страданія Спасителя причиняли ей такую горесть, что она, въ теченіи нѣсколькихъ дней, рыдали безъ устали, какъ безумная. Эти поразительные для массы факты дали ей славу святой женщины, къ которой вскорѣ присоединилась слава исцѣлительницы глухихъ, хромыхъ и золотушныхъ. Ея ревность впрочемъ зашла было такъ далеко, что, не смотря на покровительство ордена кармелитовъ, къ которому принадлежала, она на время должна была переселиться изъ своей монастырской кельи въ тюрьму, куда присуждена была за мошенничество. Освободившись изъ заточенія, она перешла въ орденъ іезуитовъ и слава ея увеличилась. Она была представлена королевѣ и въ первое же свиданіе околдовала ее, что легко объяснить сильнымъ характеромъ монахини, подѣйствовавшимъ на Лабо-настроенное воображеніе королевы. Патрочиніо стала дѣйствовать на нее чудесами; надавала ей всякихъ амулетовъ на разные случаи и до того убѣдила ее въ своей святости, что королева, въ дѣлахъ особенной важности, облачалась въ рубашку монахини, убѣжденная, что она защититъ ее отъ всѣхъ бѣдъ, даже отъ кинжала и пули. Патрочиніо изобрѣла для королевы особую мазь мучениковъ, которой Изабелла намазывалась въ тяжкія минуты и потомъ купалась въ іорданской водѣ, также приготовленной кровавой монахиней.
Достопочтенный патеръ Кларетъ, духовникъ королевы, повѣренный ея самыхъ сокровенныхъ мыслей, имѣетъ родственное сходство съ знаменитымъ изувѣромъ-клерикаломъ, французомъ Луи Вельо. Онъ очень дуренъ собой, почти безобразенъ; въ немъ перемѣшаны качества хитраго іезуита/ грубаго солдата и сластолюбиваго монаха. Сынъ ткача, Кларетъ завербовался въ армію карлистовъ, заслужилъ тамъ чинъ сержанта, но далѣе пойдти не могъ; по заключеніи мира, онъ поступилъ въ монахи. Надѣвъ на себя монашеское платье, онъ отправился путешествовать изъ деревни въ деревню, съ посохомъ въ рукахъ и съ нищенской сумой на спинѣ. Его мѣшокъ постоянно съ избыткомъ наполнялся яйцами, курами, хлѣбомъ и всякимъ съѣстнымъ; его карманы всегда были заняты бутылками съ виномъ, поданными благочестивыми людьми; онъ такъ настоятельно умѣлъ выпрашивать, стоя у оконъ по два и по три часа, что всѣ эти подвиги заставили его начальство обратить вниманіе на ловкаго и искуснаго монаха, — и онъ былъ сдѣланъ миссіонеромъ, странствующимъ проповѣдникомъ. Въ этомъ новомъ званіи ему скоро привелось сказать проповѣдь въ присутствіи королевы-матери. Въ этой проповѣди онъ пропѣлъ своимъ густымъ голосомъ наполненную непристойными намеками кантату о величіи набожности, которая заканчивалась такимъ припѣвомъ:
«Ау mama! Ay mama!
Que noche aquella!» 1).
1) Ай мама! Ай мама! Какая это мочь!
Красная толстая физіономія этого лицемѣра, его великая наглость, слава рьянаго карлиста очаровали регентшу, и она, послѣ нѣсколькихъ аудіенцій, назначила Кларета епископомъ Кубы. Въ новомъ званіи онъ продолжалъ дѣйствовать также, какъ дѣйствовалъ прежде, не оставляя тѣхъ наглыхъ и грубыхъ выходокъ, которыя доставши ему милость королевы-матери. Въ званіи уже епископа, онъ соблазнилъ мулатку, дѣвочку 15 лѣтъ; братъ обольщенной, желая отомстить сластолюбцу, нанесъ ему кинжаломъ ударъ въ физіономію. Скандалъ получилъ широкую гласность и, волей-неволей, пришлось на время отправить куда нибудь подальше неосторожнаго епископа. Въ изгнаніи онъ состряпалъ книгу самого святошескаго характера, озаглавленную "La Clave de Ore* (Золотой ключъ), въ которой самой ловкой діалектикой оправдываетъ какъ себя, такъ за одно и всѣхъ ему подобныхъ шалуновъ. Ловкая казуистика была замѣчена отцами іезуитами; они приняли въ свѣденію автора книги, и вскорѣ назначили его духовникомъ къ королевѣ Изабеллѣ, которая, испытавъ его моральныя качества и религіозныя убѣжденія, не захотѣла ввѣрять спасеніе своей души никому, кромѣ его.
А Марфори? Что за личность этотъ господинъ?
Въ настоящее время Марфори пользуется неограниченной довѣренностію королевы; она сдѣлала его начальникомъ своихъ тѣлохранителей, министромъ двора; онъ сталъ ея фактотумомъ, человѣкомъ необходимымъ. Онъ далеко не красивъ собою; его лицо изрыто оспой; у него коротенькія ножки; онъ толстъ, широкоплечъ. Онъ носитъ очки, но его глаза блестятъ и чрезъ стекла; по словамъ королевы взглядъ его ослѣпителенъ. Фигура Марфори можетъ быть принята за каррикатуру на Луи-Филиппа: узкій лобъ, густые бакенбарды, толстыя и развитыя щеки; вздернутый носъ, широкія ноздри, усы, растущіе кустомъ на верхней половинѣ губы; самыя губы толсты и чувственны, всегда покрытые желтоватымъ сокомъ сигары. Посмотрѣвши на эту личность, непремѣнно скажешь, что это или цѣловальникъ, или уличный продавецъ разныхъ глиняныхъ статуэтокъ и никому не можетъ придти въ голову, что передъ нимъ стоитъ министръ двора королевы, ея камергеръ, экс-министръ морскихъ силъ, маркизъ де-Лона, зять Нарваеца. Марфори началъ свою карьеру простымъ солдатомъ, потомъ сдѣлался уличнымъ ходатаемъ по дѣламъ, пишущимъ всякія кляузы, просительныя и любовныя письма и пр., затѣмъ поступилъ въ хористы итальянской оперы въ Мадритѣ. Это плутъ, перешедшій чрезъ вся тяжкая; — Жиль Блазъ и Фигаро вмѣстѣ. Подумайте, существуетъ ли какая нибудь другая страна въ мірѣ, кромѣ развѣ великаго герцогства герольштейнскаго, гдѣ бы достоинство такъ цѣнилось, какъ въ Испаніи? Взгляните на Патрочиніо, на отца Кларета! Посмотрите на Марфори! — Марфори, вышедшаго изъ казармы, — Марфори, пишущаго кухаркамъ любовныя письма къ солдатамъ; являвшагося, потомъ на театральныхъ подмосткахъ въ бумажной кирасѣ и съ бумажнымъ мечемъ, — теперь же сибаритски расположившагося въ королевскихъ покояхъ, командующаго броненосной армадой и фамильярно подающаго руку своей королевѣ!
Таково было положеніе вещей послѣ послѣдняго государственнаго переворота, слѣдствіемъ котораго было изгнаніе на Канарскіе острова всѣхъ лицъ, подозрительныхъ для правительства, не взирая на ихъ званія и титулы, не взирая на услуги, оказанныя ими тому же правительству; въ числѣ изгнанныхъ были даже генералы, разстроившіе замыслы Прима и остановившіе возстанія 1866 и 1867 годовъ, слѣдовательно дѣйствовавшіе въ видахъ настоящаго правительства, но и ихъ сочли неблагонадежными. Королева даже согласилась на изгнаніе своей сестры Фернанды и зятя, герцога Монпансье, человѣка до крайней степени смирнаго и невиннаго, вздыхающаго, можетъ быть, о коронѣ, но слишкомъ боязливаго и скупаго, чтобы онъ могъ рѣшиться компрометировать себя какимъ нибудь рѣшительнымъ шагомъ. Королева, дѣйствуя противъ всѣхъ партій разомъ и затрогивая даже свою, этимъ самымъ показала, что не желаетъ знать другихъ побужденій, кромѣ собственной воли, лучше сказать воли Патрочиніо, Кларета и Марфори; слѣдовать другой политикѣ, кромѣ клерикальной, — политикѣ Нарваэса и Гонзалеца Браво, только доведенной до послѣднихъ крайностей. Правительство королевы готовилось уже осуществить слѣдующіе проекты: вмѣшательство въ большую европейскую войну въ союзѣ съ Наполеономъ III; посылка въ Римъ арміи въ 40,000 человѣкъ для замѣны французскихъ войскъ; возстановленіе Бурбоновъ въ Неаполѣ. Въ послѣдніе 10 лѣтъ отношенія между тюильрійскимъ и мадритскимъ кабинетами отличались недовѣрчивостію и холодностію; но послѣ изгнанія Монпансье и блистательнаго пріема, сдѣланнаго молодымъ супругамъ, Джирдженти, между королевой и императрицей водворилась самая нѣжная дружба.
Однакоже послѣ ужаса, возбужденнаго послѣдними распоряженіями правительства, — ужаса, заставившаго на время замолкнуть всякую оппозицію, — стали громко раздаваться недовольные голоса. Партіи, обезсиленныя ссылкой, заключеніемъ и смертію ихъ предводителей и главныхъ дѣятелей, скоро поняли, что имъ всѣмъ слѣдуетъ оставить старые счеты, и, подавъ другъ другу руку примиренія, соединиться всѣмъ вмѣстѣ противъ партіи Марфори и Гонзалеца Браво. Составился новый заговоръ. Но правительство скоро узнало объ немъ. Всѣ подозрительныя письма стали распечатывать въ почтамтѣ, и изъ нихъ-то правительство легко освѣдомлялось о предположеніяхъ своихъ враговъ. Въ тоже время заговорщики, узнавъ, что между императоромъ Наполеономъ и королевой Изабеллой должно состояться свиданіе, весьма вѣроятно предположили, что оно будетъ очень непопулярно въ Испаніи, и, слѣдовательно, поможетъ ихъ дѣлу, — рѣшились отсрочить на нѣсколько недѣль осуществленіе своихъ плановъ. Эта отсрочка была принята министерствомъ Гонзалеца Браво за фактъ трусости заговорщиковъ, и оно рѣшило, что не стоитъ особенно горячо заниматься этимъ глупымъ заговоромъ. Между тѣмъ слухъ о тѣсномъ союзѣ между Наполеономъ и Изабеллой распространялся все болѣе и болѣе; всюду начались толки объ опасныхъ для Испаніи послѣдствіяхъ этого союза, о тѣхъ предпріятіяхъ, въ которыя, вопреки ея національнымъ выгодамъ и стремленіямъ, будетъ вовлечена Испанія. Прибавьте къ этому: военное положеніе, въ которомъ объявлены нѣкоторыя провинціи; нищета и голодъ, послѣдовавшіе за дурными урожаями; — и, ничего нѣтъ удивительнаго, что это некрасивое положеніе дѣлъ разразилось всеобщимъ неудовольствіемъ. Заговорщики увидѣли, что теперь удобное время для ихъ дѣйствій; они ускорили свои приготовленія и даже рѣшились начать дѣло двумя днями ранѣе назначеннаго срока.
Возмущеніе началось не съ арміи, какъ было сначала предположено, а на флотѣ. Каждый военный корабль представляетъ собою хорошую крѣпость, вооруженную орудіями большаго калибра; она удобна какъ для защиты, такъ и для нападенія; въ случаѣ неуспѣха на одномъ пунктѣ, она легко можетъ перенестись на другой: въ ея распоряженій цѣлое море. По первоначальной программѣ дѣйствій было рѣшено допустить Наполеона сдѣлать визитъ Изабеллѣ въ Сан-Себастіанѣ и не Рѣшать его возвращенію въ Біарицъ. Затѣмъ королева должна будетъ отдать визитъ императору и поѣдетъ во Францію моремъ. Экипажъ корабля, предназначеннаго для путешествія Изабеллы участвовалъ въ заговорѣ; онъ долженъ былъ задержать королеву плѣнницей и чрезъ опредѣленное время отвезти ее во Францію и высадить въ Брестѣ. Въ тоже самое время возстаніе должно было вспыхнуть разомъ на всѣхъ пунктахъ Испаніи.
Однакоже программа эта не могла быть выполнена И сигналъ для возстанія поданъ вовсе не съ той стороны, съ которой было предположено по программѣ. Возстанье началось въ Кадиксѣ, гдѣ капитанъ Малькампо, командиръ броненоснаго фрегата «Сарагосса» и начальникъ эскадры адмирала Топете, поднявъ революціонные флаги, рѣшились завладѣть городомъ, и для выполненія своего замысла подплыли къ казармѣ, открытой съ моря; они потребовали, чтобы солдаты, занимавшіе ее, присоединились къ инсурекціонному движенію; тѣ высказали нерѣшительность; "Сарагосса, бросила въ казарму нѣсколько ядеръ. Это внушеніе подѣйствовало; солдаты, занимавшіе казарму, также какъ и всѣ артиллеристы въ Кадиксѣ, тотчасъ же присоединились къ возстанію, а чрезъ нѣсколько минутъ весь городъ очутился во власти революціонеровъ. Составилась первая провинціальная революціонная юнта.
Десять дней спустя маршалъ Серрано и другіе офицеры, перевезенные на Канарскіе острова, прибыли въ Испанію. Отправившійся за ними пароходъ отплылъ изъ испанскаго Порта, но тамошнія власти и не подозрѣвали, съ какою цѣлію онъ отправляется въ путешествіе. Въ тоже время вышелъ другой пароходъ изъ Англіи, убѣжища Прима, и направился въ Испанію. Оба парохода сбеійлись въ Гибралтарѣ, и здѣсь встрѣтились заговорщики, ѣдущіе изъ Англіи и съ Канарскихъ острововъ. Послѣ непродолжніеіЬнаго отдыха, они отправились въ дальнѣйшій путь: одни доѣхали къ берегамъ Каталоніи, а другіе Андалузіи. Скоро дошла вѣсть до правительства, что знамя возстанія, кромѣ Кадикса, поднято еще въ Севильѣ, Малагѣ, Кордовѣ, Гренадѣ. Альмеріѣ и Гуэльвѣ. На сѣверо-западѣ, въ двухъ шагахъ отъ королевы, возмутились Сантона, Сантандеръ, Коруна и Ферроль. Каталонія, наказанная и перенаказанная послѣ всѣхъ предъидущихъ возстаній, сидѣла смирно; она была достаточно напугана своимъ губернаторомъ Пецуэлой, графомъ Честе, необузданнымъ честолюбцемъ, старымъ заговорщикомъ во времена Конхи. Честе, академикъ, салонный генералъ, переводчикъ Данте, имѣлъ репутацію человѣка жестокаго и свирѣпаго: онъ умѣлъ, войти въ довѣренность къ королевѣ и считался однимъ изъ ея друзей.
Эти извѣстія, разумѣется, заставили отмѣнить предполагавшееся свиданіе между Изабеллой и Наполеономъ. Глава министерства Гонзалецъ Браво бросился въ Саи Себастіанъ, чтобы, испросить у королевы повелѣніе на объявленіе всей страны на военномъ положеніи. Но она ему отвѣчала: «я его дамъ генералу. И выбрала своего прежняго врага Мануэля Конху, ставшаго теперь ея любимцемъ и генералъ-капитаномъ Кубы, человѣка грубаго, скупого и тщеславнаго, рѣшительно всѣми ненавидимаго и презираемаго Гонзалець Браво и его товарищи, считая себя оскорбленными и не желая ожидать торжества революціи, взяли экстренный поѣздъ желѣзной дороги и помчались въ Байону. Вотъ какимъ образомъ защищаютъ государство въ крайности! Вотъ какъ умираютъ на своихъ постахъ министры, которые не дрогнули ни передъ какой жестокостью, ни передъ какимъ приговоромъ, ими подписаннымъ! Чтобы воодушевить войска, Конха обѣщалъ имъ прибавку жалованья. Онъ выпустилъ свирѣпѣйшую прокламацію къ жителямъ Мадрита, угрожая имъ страшной карой, если они не будутъ вести себя смирно. Но тѣмъ не менѣе, сильно безпокоясь о будущемъ, онъ отправилъ къ королевѣ банкира Саламанку, ловкаго сплетника, чтобы просить ее возвратиться въ Мадритъ, но непремѣнно одной,
— Одной…. одной… сказала королева, — что вы хотите этимъ сказать?
— Одной…. Ваше величество будете не совсѣмъ одни. Съ вами поѣдетъ его величество вашъ супругъ. Донъ-Мануэль совѣтуетъ вамъ также взять съ собою принца астурійскаго: видъ невиннаго дитяти подѣйствуетъ благопріятно на народъ. Но, если вы мнѣ вѣрите, ваше величество, необходимо оставить здѣсь г. Марфори.
— Оставить моего Марфори! вскричала королева съ гнѣвомъ. — Но я предпочитаю оставить васъ всѣхъ, и отправить….
— Подумайте, ваше величество, дѣло идетъ о вашей коронѣ, о коронѣ вашего сына, о воронѣ Испаніи.
— А, Испанія! Сборище воровъ и убійцъ. Къ моему несчастію, я ее знаю слишкомъ хорошо. Я останусь здѣсь до тѣхъ поръ, пока эти разбойники не будутъ побѣждены, а если побѣдятъ бунтовщики, тогда я уѣду во Францію, счастливая, что избавилась отъ всѣхъ вашихъ негодяевъ.
Но, не смотря на категорическій отказъ, Саламанка продолжалъ настаивать.
— Развѣ вы не видите, тройной вы глупецъ, прервала его нетерпѣливо королева, — что отослать Марфори — это значитъ признаться въ своей ошибкѣ.
Нельзя отвергать въ этомъ отвѣтѣ большей отважности. Но стоилъ ли Марфори, чтобы изъ-за него терять тронъ, — это вопросъ, который, кажется, нечего разрѣшать.
Королева все еще надѣялась восторжествовать. Сантандеръ былъ взятъ, послѣ горячей битвы, генераломъ Калонжемъ, выказавшимъ, при этомъ случаѣ, свою крайнюю жестокость при расправѣ съ побѣжденными. Мадритъ еще не объявлялъ себя противъ правительства; Каталонія притихла; возстаніе, казалось, все сосредоточилось въ одной Андалузіи, а туда шелъ съ значительной арміей маркизъ Павіа Новалихесъ. Въ офиціальныхъ французскихъ журналахъ уже появились извѣстія о полнѣйшей деморализаціи инсургентовъ. Уже королева выражала сожалѣніе, что для ея благополучія, придется пролить столько крови послѣ побѣды. Уже отецъ Кларетъ толковалъ о мессахъ въ Римѣ, отслуженныхъ самимъ святымъ отцомъ, которыя должны принести побѣду вѣрной и любезной дочери католической церкви! Уже…. Но вышло не такъ!
28 сентября произошла битва у альколейскаго моста; войсками правительства командовалъ Новалихесъ; инсургентами маршалъ Серрано и генералъ Кабалеро де-Родасъ[1]. По словамъ „Мадритской газеты“ въ королевской арміи было 16 баталіоновъ, 17 эскадроновъ, 3 инженерныя роты и 32 полевыхъ орудія; но это извѣстіе невѣрно; армія была сильнѣе, и численностію превосходила армію инсургентовъ. Новалихесъ презрительно отвѣчалъ на письмо, адресованное къ нему Серрано, въ которомъ послѣдній просилъ его со всей арміей перейти на сторону народа.
Произошла ожесточенная битва. Съ той и съ другой стороны выказано было много мужества. Новалихесъ наступалъ, разсчитывая сильной, хорошо направленной аттакой сломить непріятеля; но былъ два» раза отбитъ. Королевская армія потеряла много людей, выбывшихъ изъ строя. Къ вечеру Новалихесъ, санъ лично находившійся подъ жестокимъ огнемъ, получилъ серьезную рану въ щеку; все лицо его облилось кровью; страшно было смотрѣть на него. Однакоже побѣда осталась нерѣшенной; обѣ арміи ночевали на тѣхъ мѣстахъ, которыя занимали наканунѣ сраженія.
Тотчасъ же правительственный «Монитеръ» выпустилъ пышное объявленіе о побѣдѣ королевскихъ войскъ; но революціонная явдритская юнта чрезъ полчаса прибила объявленіе объ успѣхѣ, одержанномъ Серрано. Народъ повѣрилъ юнтѣ, и ночью Мадритъ высказался, за кого онъ намѣренъ стоять въ будущемъ. Извѣстіе о переходѣ Мадрита на сторону возстанія воодушевило инсургентовъ и совершенно деморализировало королевскую армію; рота за ротой стала дезертировать; полкъ за полкомъ возвращался въ Мадритъ. Конха поспѣшилъ на встрѣчу къ Новалихесу. Все было потеряно.
Вслѣдъ за этимъ министръ Конха, уполномоченный королевою подавить возстаніе, отказался отъ своихъ полномочій. Возбужденіе уже вездѣ перешло въ революцію. Народъ и солдаты смѣшались. Составилась временная правительственная юнта, образовавшаяся изъ представителей различныхъ партій, принимавшихъ участіе въ движеніи. Во главѣ ея сталъ Мадоцъ, прежній министръ, ненавистный клерикаламъ, съ именемъ котораго связаны главнѣйшіе законы, направленные противъ опаснаго вліянія духовенства. Членами этой юнты были назначены: Хозе Олозага, братъ Саллюстія Олозаги, — одного изъ предводителей прогрессистской партіи, одного изъ самыхъ лучшихъ, вліятельнѣйшихъ и честолюбивѣйшихъ ораторовъ Испаніи, — нѣкогда бывшій другомъ королевы; Кантеро, сенаторъ, членъ либеральной лиги; Фигуэрола, умѣренный демократъ, и Риверо, крайній демократъ. Подобныя же юнты учредились въ Севильѣ, въ Варцелонѣ, въ Гренадѣ, въ Кадиксѣ. почти вездѣ. Каждая юнта объявила свою программу, весьма сходную съ программой сосѣдней юнты. Всѣ они соглашались въ непреложной необходимости объявить королеву Изабеллу лишенной престола; всѣ предоставляли Учредительнымъ Кортесамъ, избраннымъ всеобщей подачей голосовъ, разрѣшить вопросъ о будущей формѣ правленія.
Для образца приведемъ здѣсь программу Иберійскаго союза, не потому, чтобы она была лучше другихъ составлена, но потому, что она есть произведеніе людей, представлявшихъ собою центръ движенія. Вотъ она въ главныхъ чертахъ:
"Свобода богослуженій.
Упраздненіе монастырей и уничтоженіе религіозныхъ общинъ и корпорацій.
Покровительство приходскому духовенству.
Уменьшеніе числа анархій.
Упраздненіе духовныхъ коллегій, аббатствъ, пребендъ.
Упраздненіе сбора въ пользу нунція и семинарій:
Всеобщая подача голосовъ.
Свобода обученія.
Образованіе въ первоначальныхъ школахъ Зароню и обязательное.
Муниципальная свобода.
Упраздненіе министерства колоній.
Общіе законы для полуострова и колоній.
Свобода прессы.
Свобода ассоціацій.
Децентрализація.
Упраздненіе всѣхъ централизаціонныхъ совѣтовъ, юнтъ и корпорацій.
Судъ присяжныхъ.
Уничтоженіе рекрутскаго набора.
Уничтоженіе смертной казни.
Реформа таможеннаго тарифа.
Уничтоженіе городскихъ заставъ.
Свобода торговли солью и табакомъ.
Упраздненіе лоттерей, какъ государственнаго дохода.
Уменьшеніе чиновничьихъ должностей и пенсіоновъ.
Уменьшеніе налоговъ.
Союзъ со всѣми либеральными правительствами.
Пока еще не было ничего рѣшено, королева переходила отъ надежды къ унынію, отъ слезъ къ гнѣву. Извѣстіе о несчастномъ сраженіи было для нея громовымъ ударомъ. Но скоро она оправилась, и въ ней на время опять затеплилась надежда. Она рѣшилась послать своего сына, принца астурійскаго, мальчика лѣтъ шести, семи къ старику Эспартеро, съ слѣдующимъ письмомъ: « Сегодня я лишаюсь престола, — но ты, который спасъ когда-то мать, спаси теперь сына….» Письмо было написано; оставалось уговорить мальчика ѣхать, но тотъ, не понимая въ чемъ дѣло, расплакался. Королева, нервы которой разслабли до послѣдней степени, не могла переносить слезъ, она сама расплакалась и приказала собираться въ дорогу. Для свободнаго проѣзда во Францію уже за нѣсколько дней были взяты всѣ предосторожности. Съ каждымъ поѣздомъ отправлялось во Францію несмѣтное количество тюковъ (говорятъ тысячъ пять принадлежало одной только королевской фамиліи); начиная съ драгоцѣнностей Изабеллы и до брилліантовъ короны, — все было взято;* ящики съ золотомъ и серебромъ переправились за границу; всѣ суммы, находившіяся въ распоряженіи королевской фамиліи, были увезены изъ Испаніи, также взяты переводы значительныхъ суммъ на Парижъ, Лондонъ и Нью-Іоркъ отъ имени Марфори; однимъ словомъ, всего, что королева взяла съ собой, насчитываютъ милліоновъ на сорокъ, сумма, впрочемъ, слишкомъ ничтожная для той, которая привыкла издерживать ежегодно 25 милліоновъ. Это удаленіе Изабеллы представляетъ разительную противоположность съ удаленіемъ прочихъ членовъ ея фамиліи. Юный король обѣихъ Сицилій съ молодой женой (своей, оставивъ Неаполь, въ продолженіи еще нѣсколькихъ недѣль забавлялся бомбардированіемъ Гаэты; Карлъ X выѣхалъ изъ Франціи въ каретѣ, съ весьма небогатымъ багажемъ. Луи-Филиппъ бѣжалъ, взявъ съ собою одинъ дождевой зонтикъ; но послѣдняя наслѣдница Изабеллы, покорившей Испанію, пославшей Колумба въ Америку, Изабелла Католическая уѣхала, загрузивъ своими пожитками вагоны товарныхъ поѣздовъ. Богажъ былъ спасенъ, но все прочее потеряно.
Изабелла принуждена была уѣхать изъ Сан-Себастьяно, того самого Сан-Себастіана. гдѣ въ 1833 году въ первый разъ привѣтствовали ее королевою Испаніи. Городъ, бывшій колыбелью, сталъ также и гробницею ея королевской власти. Дочь лишилась престола въ тотъ же день, въ который умеръ отецъ. Королевская фамилія отправилась на желѣзную дорогу въ старой каретѣ, которую, по ея ветхости, оставляли въ Испаніи; сбруя во многихъ мѣстахъ, починенная, рейткнехты грязно одѣтые, лошади съ запаломъ, — всѣ эти атрибуты можно было принять за атрибуты странствующаго цирка, имѣвшаго плохіе сборы.
На станціи толпился народъ. Патеръ Кларетъ открывалъ шествіе. Послѣднія событія очень невыгодно отразились на его физіономіи и онъ сталъ еще безобразнѣе. За нимъ слѣдовала королева, подъ руку съ своимъ супругомъ, она казалась полнѣе обыкновеннаго, глаза ея были красны отъ слезъ, но поступь все-таки величава; она блуждающимъ взглядомъ вопросительно смотрѣла на нѣмую толпу, какъ бы ожидая отъ нея выраженія сожалѣній или просьбы остаться. Зрѣлище несчастія тронуло многихъ, уже стали было выказываться признаки сочувствія, но появился презираемый общественнымъ мнѣніемъ Марфори, украшенный лентою ордена Изабеллы, и настала мертвая тишина. Изгнанники усѣлись въ вагоны; начальникъ движенія подалъ знакъ, и поѣздъ тронулся среди глубокаго молчанія.
Что же касается до сестры Патрочиніо, сулившей королевѣ въ день опасности произвести чудо, — она, забывъ свое обѣщаніе, исчезла, но вовсе не чудеснымъ образомъ, какъ о себѣ предсказывала., а очень прозаически. Боясь быть узнанной, она переодѣлась въ грубое платье уличной торговки и укатила во Францію.
Послѣднія королевскія почести Изабелла получила въ пограничномъ испанскомъ мѣстечкѣ. При въѣздѣ же во Францію, по приказанію Наполеона, ей ихъ не отдали. Она расчитывала отправиться въ Біарицъ, но императоръ, вѣроятно изъ опасенія разныхъ непріятныхъ толковъ, посовѣтовалъ ей, что разумѣется было равносильно приказанію, отправиться въ замокъ По, который и предоставлялъ въ полное ея распоряженіе.
Такимъ образомъ свиданіе императорской и королевской фамиліи, еще недавно сильно волновавшее общественное мнѣніе, наконецъ состоялось теперь при совершенно измѣнившихся обстоятельствахъ и сопровождалось иными послѣдствіями. Во время этого свиданія, происходившаго въ дебаркадерѣ, подлѣ котораго стоялъ приготовленный поѣздъ для испанской королевы, — подкатилъ къ дебаркадеру поѣздъ изъ Парижа, наполненный испанскими изгнанниками, возвращавшимися въ ихъ родному очагу. Королева была узнана, воздухъ огласился, громкими криками со стороны испанцевъ, они видимо относились къ королевѣ, но выражали далеко не сочувствіе. При этихъ неожиданныхъ возгласахъ, императоръ, сохраняя наружное хладнокровіе, отступилъ назадъ, у императрицы вырвался было крикъ, но она его тутъ же подавала, хотя съ трудомъ удерживала рыданія; королева вздрогнула и слезы брызнули изъ ея глазъ; маленькій принцъ астурійскій и юный императорскій принцъ остолбенѣли и съ удивленіемъ посматривали по сторонамъ. Всѣ окружающіе въ изумленіи молчали — всѣ были мрачны. Неимовѣрно тяжкою казалась каждая минута присутствующимъ; сцена была тягостная. Кто-то изъ генераловъ вскричалъ: «Намъ остается только уйти!» Слова были сказаны кстати. «Отправимтесь», сказала королева. Поѣздъ готовъ, былъ тронуться, «но, вскричала Изабелла, я не поцѣловала еще императрицу!» Императрица тотчасъ-же подымается по ступенькамъ, получаетъ поцѣлуй, и сходитъ. Локомотивъ понесся по направленіе къ По.
Замѣчательный фактъ! Когда на биржахъ Парижа, Лондона, Вѣны и Франкфурта узнали объ испанскомъ переворотѣ, курсъ испанскихъ фондовъ, вмѣсто того, чтобы понизиться, какъ это обыкновенно случается при всѣхъ переворотахъ, — повысился. Этотъ фактъ много говоритъ въ пользу теперешнихъ дѣятелей въ Испаніи: если биржа вѣритъ, значитъ положеніе дѣлъ установилось. Фактъ этотъ получитъ еще большую цѣну, если мы вспомнимъ, какъ много долговъ оставило послѣднее испанское правительство. Въ государственной книгѣ, содержащей въ себѣ счетъ консолидированныхъ, долговъ, они подраздѣляются на множество рубрикъ: внѣшній, внутренній, внѣшній разсроченный, внутренній разсроченный, погашенный 1-го разряда, погашенный 2-го разряда и множество другихъ; всѣ эти долги, столь различные по названіямъ, имѣютъ одно общее характеризующее ихъ качество: проценты съ нихъ или уплочены не вполнѣ или совсѣмъ не уплочены.
Послѣ отъѣзда королевы, въ Мадритѣ, въ Барцелонѣ, въ Севильѣ, во всей Испаніи народъ ликовалъ, — цѣловался, обнимался, съ утра до вечера и съ вечера до утра пѣлъ гимнъ Ріего. Все было лучезарно, все торжественно, — и солнце, и глаза и умы. Никто себя не узнавалъ; каждый переродился, умы кишѣли свѣтлыми идеями, сердца были переполнены добротой. Безъ сомнѣнія, это была лихорадка. Это было безуміе влюбленныхъ, безуміе поэтовъ, безуміе вдохновенныхъ, безуміе весны, молодости, новой жизни.
Бывшіе свидѣтелями февральской революціи спрашивали себя: не грезилось-ли имъ это, не въ Парижѣ-ли они въ 1848 г., вмѣсто Мадрида въ 1868. Таже восторженность народа, таже доброта, таже наивность, тоже прощеніе скорое, кроткое. Народъ запасся оружіемъ, онъ избралъ себѣ генерала по своему вкусу, именно Эскаланти; ружей, въ ихъ распоряженіи, было до 75,000, но они служили имъ для охраненія лишь магазиновъ, и это все случилось во время неурожая, въ то время, когда всѣ работы остановились и народъ испытывалъ нищету и почти голодъ. Задержали агентовъ королевы, хозяйничавшихъ въ палатахъ, принадлежащихъ коронѣ, но оставили при нихъ деньги, которыя, по ихъ показанію, составляли ихъ личную собственность; не задержали и патеровъ, пустившихся въ бѣгство, лишь удержали утащенные ими священныя драгоцѣнности. Во всей Испаніи, гдѣ каждые два года, — и это самое меньшее, — по распоряженію правительства Маріи Хрмстины или Изабеллы, производилось по нѣскольку разстрѣливаній; гдѣ нѣтъ семьи, въ которой не насчитывалось бы одной, двухъ жертвъ гражданскихъ войнъ, — пока можно назвать двѣ, три правительственныя личности, которыя подверглись мщенію: секретарь Гонзалеца Браво, котораго легонько прикололи кинжаломъ, и подлы! шпіонъ, умерщвленный встрѣтившимся съ нимъ незнакомцемъ. Правда, еще было уничтожено отъ 30 до 40 тысячъ бюстовъ Изабеллы и сожжено нѣсколько портретовъ папы. Калонжъ, отличившійся своими жестокостями въ Сантандерѣ, былъ остановленъ и посланъ въ этотъ городъ для разстрѣлянія на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ разстрѣливалъ инсургентовъ; но граждане Сантандера не хотѣли мстить; они отпустили генерала, ограничившись такимъ замѣчаніемъ: «Мы ему прощаемъ, но только съ тѣмъ, чтобы имя его не произносилось между нами». Какая противоположность съ тѣмъ исполненіемъ приговора надъ двадцатью сержантами, которыхъ королева приказала разстрѣлять всѣхъ за разъ у стѣнъ своего сада, называемаго Las Delicias de Isabel (Утѣха Изабеллы). Какая противоположность съ казнью капитана Эспинозы, бывшаго идоломъ своихъ товарищей, — его молодость, красота, ловкость, осанка, покоряли ему всѣ сердца, начиная съ знатныхъ барынь до прислужницъ королевы, и онѣ всѣ умоляли ее о помилованіи своего любимца. Изабелла, которой папа только что пожаловалъ золотую розу, какъ символъ ея добродѣтели и скромности, отвѣчала на всѣ эти просьбы: «Разстрѣлять его». Молодая жена Эспинозы слышала выстрѣлъ, прекратившій существованіе ея мужа. Она впала въ сумашествіе, и умерла крича: Vira la libertad (Да здѣйствуетъ свобода)! И когда эти воспоминаніи еще были живы въ сердцахъ, Пецуэла, графъ Честе, нѣкогда прославившійся усмиреніемъ Барцелоны, принесъ повинную побѣдителямъ; тѣ отвѣчали ему поздравленіемъ, что въ немъ не умерла гражданская доблесть и приняли его съ распростертыми объятіями. Доброта эта доходила до простоты. Вмѣсто того, чтобы гильотинировать кого-либо изъ своихъ палачей, эти революціонеры только и мечтаютъ о томъ, какъ бы низвергнуть эшафотъ, какъ гражданскій, такъ и политическій; какъ бы уничтожить рабство черныхъ, закрѣпить свободу прессы, основать протестантскія церкви, не потому, чтобы они придерживались этой религіи, но лишь для того, чтобы утвердить свободу культа. Ихъ месть ограничивается разрушеніемъ нѣкоторыхъ крѣпостей, въ которыхъ ихъ заключали; объявленіемъ нѣкоторыхъ монастырей общественною собственностью; изгнаніемъ іезуитовъ, и уничтоженіемъ праздности монахинь и монаховъ. Королевѣ они мстятъ тѣмъ, что прибиваютъ къ ея дворцу надпись: «Сей домъ отдается въ наймы, а также уничтоженіемъ бурбонскихъ гербовъ и арматуръ, украшающихъ магазины поставщиковъ двора.
Слишкомъ ревностная молодежь сорвала гербы прусскаго посольства, но ей открыли ея заблужденія и молодые люди отправились съ извиненіемъ къ уполномоченному Бисмарка, который, вовсе не желая дѣлать изъ этой ошибки оскорбленія, влекущаго за собою дипломатическій разрывъ, отъ души посмѣялся съ своими невольными гостями и угостилъ ихъ завтракомъ и сигарами. Вотъ и все буйство, которымъ ознаменовали себя мадритскіе революціонеры. Въ провинціяхъ дѣла шли точно такимъ же образомъ: если и случались кое-гдѣ, и то очень рѣдко, какія нибудь рѣзкія сцены, то они почти всегда происходили по недоразумѣнію.
Испанскій тронъ сдѣлался вакантнымъ; весьма естественно, что явилось множество претендентовъ занять его. Во-первыхъ, герцогъ Монпансье, такъ какъ онъ деверь Изабеллы. Но по этой-то причинѣ его и не примутъ. Кромѣ того онъ имѣютъ репутацію труса и скряги, и онъ отказался дать взаймы три милліона для подержки заговора, жена его недальняго ума и ханжа.
Принцъ Астурійскій…. но онъ еще дитя, да притомъ Бурбонъ и сынъ Изабеллы….
Молодой человѣкъ лѣтъ 20 или 21, — внукъ донъ Карлоса, котораго легитимисты уже называютъ Карломъ VII. Это не тотъ графъ Монтемолинъ, сынъ донъ-Карлоса, съ которымъ смѣшивали его многіе журналы. Монтемолинъ умеръ скоропостижно, чрезвычайно загадочною смертью въ 1861 г., нѣсколько часовъ спустя послѣ смерти жены и брата своего донъ-Фернандо. Маленькій Шарло, — сынъ того несчастнаго донъ-Жуана, который дѣйствуя въ самомъ безразсудномъ предпріятіи противъ Изабеллы, позволилъ взять себя въ плѣнъ; а Изабелла, въ свою очередь, имѣла безразсудство освободить его, послѣ того, какъ сдѣлала непростительную ошибку, купивъ у него за нѣсколько милліоновъ вѣчное отреченіе отъ престола Испаніи, какъ его, такъ и всѣхъ его потомковъ. Съ тѣхъ поръ донъ-Жуанъ обратился къ демократіи и переходилъ изъ одной массонской ложи въ другую. Теперь онъ снова обращается къ законной наслѣдственности на престолъ, снова отрекается, но только въ пользу сына своего Шарло. Онъ передаетъ сыну права, которыя продалъ, вовсе не думая взамѣнъ этого возвратить тѣ милліоны, которые получилъ за свое отреченіе, — милліоны, сохраненные имъ и положенные въ вѣрное мѣсто. Къ этому надо прибавить, что Шарло женатъ на своей племянницѣ изъ дома пармскихъ Бурбоновъ, а его красавчикъ братъ Альфонсъ имѣетъ честь считаться въ числѣ папскихъ зуавовъ. Карлу покровительствуетъ Наполеонъ III.
Въ ряду претендентовъ также ставятъ и принца Алфреда, герцога Эдинбургскаго, втораго сына королевы Викторіи, гордаго честолюбца, — но болѣе смышленаго, чѣмъ его старшій братецъ, недовольный тѣмъ, что онъ до сихъ поръ еще не король. Альфредъ могъ бы удобнѣе всѣхъ другихъ претендентовъ представиться передъ испанскою націею, принеся ей, какъ бы свадебный подарокъ Гибралтарскую крѣпость. Но на этомъ условіи Англія не отпустить своего принца. Кромѣ того Наполеону было бы сильно не по душѣ возвышеніе этого англійскаго джентльмена. Да притомъ Испанія ни чуть не желаетъ заводить связь съ Великобританіей.
Еще новый кандидатъ — отецъ португальскаго короля. Не смотря на имя донъ-Фернандо, которымъ его именуютъ, онъ никто иной, какъ Лудвигъ фонъ-Гобургъ, какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи живой портретъ покойнаго Леопольда Бельгійскаго. Это въ полномъ смыслѣ слова богатый буржуа, эпикуреецъ и сластолюбецъ, человѣкъ разсудительный, холодный и пронырливый. Вслѣдствіе отказа царствующаго португальскаго корня принять наслѣдіе Изабеллы, отказа, съ удивительнымъ единодушіемъ поддерживаемаго всѣми португальскими журналами, — шансы Людвига увеличиваются, и онъ имѣетъ сильную и дѣйствительную поддержку въ Иберійскомъ союзѣ. Но если бы Людвигъ пріѣхалъ въ Испанію Съ пустыми руками, то кто же бы сталъ заботиться о его кандидатурѣ?
Говорить ли о предложенія избрать императора Бразиліи, владыки страны, населенной рабами? Но вѣдь, пожалуй, явятся еще охотники, указывающіе на Монопотапу или великаго Негуса — могутъ найтись и такіе шутники.
Такимъ образомъ мы насчитали около десяти претендентовъ, изъ которыхъ каждый, разумѣется, старается организовать для себя въ Испаніи партію. Но къ великому неудовольствію всѣхъ этихъ претендентовъ на вакантные троны, которыхъ можно отыскать въ каждомъ маленькомъ германскомъ княжествѣ, Испанія до сего дня еще и не думаетъ объ избраніи кого либо изъ нихъ.
Еще не установилось никакого положительнаго, по общепринятому взгляду, правительства въ Испанія, а между тѣмъ дѣла идутъ тамъ своимъ порядкомъ, спокойно, тихо: люди не хватаютъ другъ друга за горло, не вырываютъ одинъ у другого волосъ, совершенно напротивъ, живутъ въ такомъ мирѣ и согласіи, въ какомъ никогда не жили прежде. Повидимому всѣ забыли думать о разрѣшеніи вопроса: какую форму приметъ будущее правильно организованное испанское правительство. Даже журналы какъ будто игнорируютъ этотъ вопросъ: между тѣмъ правительственная дѣятельность не стоитъ. Всѣ провинціальныя юнты съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ принялись за реформы своихъ внутреннихъ дѣлъ, за исправленіе разныхъ неурядицъ, доставшихся имъ въ наслѣдіе отъ прежняго порядка. Они работаютъ и работаютъ серьезно. Такая мудрость всѣхъ приводитъ въ изумленіе. Какъ! въ странѣ, выжившей страшнѣйшій кризисъ, — въ этой странѣ всѣ партіи, вмѣсто того чтобы вести борьбу за господство, занимаются полезными вещами, работаютъ надъ необходимымъ, стараются предпринимать то, что приводитъ въ соединенію, а не къ разъединенію? Да въ Европѣ ли мы? Во второй ли половинѣ XIX вѣка? И страна, дающая намъ доказательство баснословной мудрости — Испанія! Это неслыхано! Мы не знаемъ, какія извѣстія принесетъ намъ завтрашнее утро; — можетъ быть, мы узнаемъ, что богиня раздора вошла въ залъ, бросила золотое яблоко среди собесѣдниковъ; можетъ быть, это и будетъ завтра; но сегодня мы должны признавать невѣроятный фактъ, что нація, имѣвшая печальную извѣстность за постоянные раздоры и между усобныя войны; нація, отличающаяся слишкомъ пылкимъ, страстныхъ, вѣчно возбужденнымъ характеромъ, — эта нація, во время самаго разгара революціонной горячки, ведетъ себя, какъ вела бы нація, состоящая изъ однихъ мудрецовъ.
Немногіе изъ главныхъ дѣятелей высказали свое мнѣніе о формѣ будущаго испанскаго правительства. Вѣроятно, они выскажутся скоро. Теперь же особенной извѣстностью пользуется мнѣніе горячаго патріота, стараго маркиза Орензе. Онъ говоритъ, что Испанія состоитъ изъ нѣсколькихъ провинцій, имѣющихъ каждая свои особенности, желающихъ полнѣйшей автономіи. Каждая провинція горячо истаиваетъ свои fueros (обычное право), свои мѣстныя учрежденія. Отсюда прямой выводъ, что лучшая форма государственнаго устройства для Испаніи будетъ федеративная.
Но на ясномъ испанскомъ небосклонѣ есть темное облако, которое можетъ разростись въ большую черную тучу и произвести бурю. Это облако — военное тщеславіе, военная заносчивость, которыя легко могутъ побудить солдатчину захватитъ совсѣмъ въ свои руки народное движеніе. Уже. и теперь люди недовѣрчивые покачивали головой, видя Серрано, побѣдителя при Альколеѣ, въѣзжающаго въ Мадритъ на великолѣпномъ бѣломъ конѣ, въ сопровожденіи своей побѣдоносной арміи, при торжественномъ звукѣ грубъ и восклицаній народа. Эти люди еще недовѣрчивѣе покачивали головами, когда Примъ, пріѣхавшій послѣ битвы, встрѣтилъ отъ народа такой блистательный пріемъ, какого давно никто не удостаивался. Это не былъ даже энтузіазмъ, это было просто безуміе, фанатизмъ. Нельзя ничего вообразить себѣ болѣе шумнаго, болѣе бурнаго, болѣе безумнаго. Нѣсколько человѣкъ было задушено въ давкѣ; всѣ давили другъ, друга, лѣзли впередъ и неистово кричали: „да здраствуетъ Примъ!“ Его встрѣчали, какъ истиннаго спасителя, какъ героя, полубога. Примъ въѣхалъ въ сопровожденіи отряда стрѣлковъ, носящихъ его имя. Тамъ и сямъ его привѣтствовали именемъ императора; дамы бросали ему букеты, махали платками.
Откуда же взялся этотъ Примъ?
Мнѣ уже не разъ приходилось упоминать объ этомъ человѣкѣ, который, не смотря на огромную популярность его имени, принадлежитъ къ числу самыхъ отъявленныхъ плутовъ въ Европѣ, богатой всякими пройдохами. Припомнимъ нѣкоторыя главнѣйшія черты изъ политической жизни этой знаменитости. Этотъ испанскій грандъ, графъ Рейсъ, маркизъ де-Лосъ-Кастильегосъ, — человѣкъ самаго низкаго происхожденія. „Для преступленія и наглости нѣтъ ничего невозможнаго“. Примъ — дитя Каталоніи, которая до глупости гордится имъ, своимъ героемъ. Еще слишкомъ молодымъ онъ завербовалъ себя въ отрядъ вольныхъ стрѣлковъ и храбро сражался противъ карлистовъ, такъ какъ онъ дебютировалъ въ войскахъ королевы. За его храбрость (онъ, дѣйствительно, такъ храбръ, какъ очень немногіе на нашемъ свѣтѣ), за его неутомимую дѣятельность, за остроуміе, за плутовство, прикрытое веселостью, — онъ скоро достигъ исидючительнаго положенія; его безпрестанно повышали и послѣ семилѣтней компаніи на него стали смотрѣть, какъ на одного изъ лучшихъ офицеровъ испанской арміи.
Но карлистское движеніе было подавлено; Примъ бросается въ парламентаризмъ. Страна привязывается къ парламентской борьбѣ съ такою же пылкою страстію, съ какою она привязывалась къ шуму боевыхъ орудій, съ какой она горячо рукоплещетъ бою быковъ. Имя Прима и на этомъ новомъ поприщѣ скоро стало пользоваться большой популярностію; онъ явился на выборы прогрессистомъ, и Барселона, столица Каталоніи, городъ, постоянно соперничающій съ Кадиксомъ въ приверженности къ либерализму, — послала его своимъ депутатомъ въ кортесы. Въ то время Эспартеро, герцогъ Викторіи, держалъ въ своихъ рукахъ все управленіе. Примъ помѣстился въ штабѣ этой первой шпаги Испаніи. Но регентъ захотѣлъ высказать также свои административныя способности, ударялся въ дѣла, и какъ принадлежалъ къ числу людей мало знакомыхъ съ дѣлами внутренняго управленія, то его постоянно надували и играли имъ; рубака совершенно потерялся въ этомъ вихрѣ придворныхъ интригъ. Примъ вовсе не желалъ себя компрометировать оставаясь на сторонѣ, которая, по всей вѣроятности, должна была скоро проиграть; онъ бросилъ прогрессистовъ и перешелъ на сторону умѣренныхъ реакціонеровъ, главой которыхъ въ то время былъ Нарваецъ, вторая шпага королевства. За свою измѣну Примъ получилъ генеральскія эполеты, и новый патронъ послалъ его въ экспедицію противъ прогрессистовъ. Примъ не заставилъ просить себя два раза и съ радостію полетѣлъ на своихъ вчерашнихъ друзей, совершенно неожидавшихъ нападенія. Они были разбиты и Примъ, забравъ многихъ изъ нихъ въ плѣнъ, кого заключилъ въ тюрьму, кого разстрѣлялъ, и съ распростертыми объятіями былъ принятъ въ Мадритѣ Нарваецомъ и Маріей-Христиной. Съ своей стороны прогрессисты, давшіе тронъ Изабеллѣ и Христинѣ, вовсе не хотѣли играть роль жертвы и побѣжденныхъ, и снова взялись за оружіе. Противъ нихъ опять поспѣшилъ Примъ; и онъ такъ хорошо убивалъ и бомбардировалъ, что торжествующая реакція дала ему титулъ миротворца. Во главѣ своего отряда, составленнаго изъ сброда самыхъ отчаянныхъ сорви-головъ, пройдя огнемъ и мечемъ всю возставшую страну, онъ торжественно вступилъ въ Мадритъ и былъ пожалованъ маршаломъ и графомъ рейсскимъ.
Вы полагаете, что послѣ такихъ подвиговъ Примъ заслужилъ всеобщее презрѣніе? Ничуть не бывало. Въ Испаніи, этой удивительной странѣ, всякой измѣнѣ всегда съумѣютъ найти подходящее оправданіе. И вы думаете, что Приму оставалось только навсегда примкнуть къ реакціонерамъ? Опять нѣтъ! Примъ, увѣренный въ своихъ силахъ, скоро понялъ, что онъ полетъ уравновѣшивать Нарваеца и даже его свергнуть. Воспользовавшись негодованіемъ, которое возбуждали жестокости умѣренныхъ, онъ возвратился къ своимъ старымъ друзьямъ прогрессистамъ и предложилъ имъ составить заговоръ, имѣющій цѣлію убійство его благодѣтеля Нарваеца. Но онъ не успѣлъ привести въ исполненіе свой замыселъ, былъ схваченъ и осужденъ на разстрѣляніе. Еще два часа, и однимъ мошенникомъ стало бы меньше на свѣтѣ, но, какъ совершенно справедливо говорилъ самъ Примъ: „человѣкъ, подобный Приму еще не осужденъ, пока не разстрѣлянъ.“ Онъ куталъ свое помилованіе цѣною новой измѣны; еще разъ онъ продалъ тайны прогрессистовъ, которые имѣли глупость ввѣрить ихъ такому измѣннику. Еще разъ онъ отдался душой и тѣломъ Нарваецу и получилъ отъ него, кромѣ жизни, въ придачу мѣсто генералъ-капитана Пуэрто Рика, такое мѣсто, на которомъ всѣ имѣли привычку грабить и дѣлать всякія безобразія. Примъ не хотѣлъ измѣнять старымъ традиціямъ; напротивъ, онъ сталъ отличаться почище своихъ предшественниковъ, и его грабежи и безобразія дошли до такихъ ужасающихъ размѣровъ, что нужна была вся сила протекціи Нарваеца, чтобы избѣжать за нихъ скандальнаго осужденія.
Былъ ли въ этомъ прощеніи со стороны Нарваеца актъ необыкновеннаго великодушія, какъ хотятъ въ томъ увѣрить историки реакціонной партіи въ Испаніи? Не думаемъ, тутъ просто былъ чистѣйшій разсчетъ. Такому кровавому человѣку, какъ Нарваецъ, былъ нуженъ сбиръ, подобный Приму. Можно ли въ самомъ дѣлѣ заподозрить въ великодушіи Нарваеца, человѣка, предъ самой смертію сказавшаго священнику, который, исповѣдывая его, посовѣтовалъ ему простить враговъ: „Враговъ? — у меня нѣтъ ихъ, я ихъ всѣхъ разстрѣлялъ“; того человѣка, который велѣлъ разстрѣлять ребенка пяти лѣтъ только потому, что отецъ мальчика, прогрессистъ, скрылся отъ своихъ палачей. Ребенокъ не понималъ, что съ нимъ хотѣли дѣлать; онъ игралъ и бѣгалъ между солдатами» Нарваецъ велѣлъ ему стать на мѣсто, а солдатамъ выстрѣлить" Ребенокъ ли, развлеченный шумомъ, не могъ устоять на мѣстѣ, а можетъ быть руки у солдатъ дрожали, но только ни одна пуля не попала въ мальчика. Тогда Нарваецъ бросилъ вверхъ апельсинъ. «Лови, малютка», закричалъ онъ, а солдатамъ велѣлъ стрѣлять въ апельсинъ. Ребенокъ повалился прострѣленный пулею.
Въ 1854 году мы встрѣчаемъ Прима въ третій разъ въ рядахъ прогрессистовъ, подъ командой Эспартеро. Когда викальваристы поддѣли революціонеровъ 1854 года, Примъ не замедлилъ перейти на сторону О`Доннеля, третьей шпаги, и вошелъ въ комитетъ Либреальной (sic) уніи. Однакожъ онъ сталъ слишкомъ замѣтнымъ лицомъ, чтобы не безпокоить своего протектора; и тотъ сталъ выискиватъ случай отправить опаснаго друга за границу, по возможности подальше. Онъ послалъ его въ Крымъ для изученія стратегическихъ дѣйствій союзныхъ войскъ. Если повѣрить на слово его по. читателямъ, то Примъ и былъ настоящимъ побѣдителемъ подъ Севастополемъ и если бы англо-французы не слѣдовали его совѣтамъ, они удалились бы изъ Россіи со стыдомъ. Когда О`Доннель, подражающій во всемъ Наполеону Ш, рѣшился бросить испанскій народъ въ отдаленныя экспедиціи, славой замѣнить свободу, и войну и завоеваніе сдѣлать громоотводомъ противъ духа независимости и свободы, — Примъ былъ назначенъ генералиссимусомъ испанской арміи въ войнѣ противъ Мароко. Эта несправедливая война можетъ быть приравнена къ борьбѣ быка съ десятью пикадорами я десятью матадорами; несчастное животное, атакованное со всѣхъ сторонъ въ нѣсколько разъ сильнѣйшимъ противникомъ, разумѣется, не имѣетъ никакихъ шансовъ спастись. Примъ со славой избилъ множество почти беззащитныхъ мароканцевъ. Торжествующая армія возвратилась въ Испанію, и, при трубныхъ звукахъ и при тронѣ турецкихъ барабановъ, вступила въ Мадритъ. Неутомимый Примъ выбарабанилъ себѣ испанское грандство перваго класса и маркизатство кастилегосское. Организуя эту экспедицію, О’Доннелъ не разсчитывалъ, что роетъ этимъ самому себѣ яму, а возвышая своего знаменитаго друга и соперника, не провидѣлъ въ немъ будущаго опаснаго врага.
Готовилась новая экспедиція въ Мексику, должествующая покрыть славой имя Изабеллы; на долю Прима выпала честь осуществить ее. Примъ тотчасъ же отправился въ Пломбіеръ, гдѣ пробылъ 15 дней и имѣлъ съ Наполеономъ III таинственное свиданіе; долго бесѣдовали они, стараясь обмануть одинъ другого, какъ Борджіа и Сфорца, и въ Испаніи всѣ были увѣрены, что Примъ принялъ свои мѣры, чтобы провести свою жертву, какъ сдѣлалъ это Кавуръ раньше и впослѣдствіи Бисмаркъ.
Какъ бы тамъ ни было, а только Примъ, вопреки договору, ссылаясь на близость къ театру дѣйствій острова Кубы, постарался высадиться въ Вера-Круцъ ранѣе французовъ. Есть неопровержимыя доказательства, что онъ мечталъ сдѣлаться диктаторомъ, регентомъ и, кто знаетъ, можетъ. быть императоромъ Мексики. Онъ самъ организовалъ оваціи, которыя ему дѣлались со всѣхъ сторонъ. Онъ приказалъ встрѣчать свою жену съ барабаннымъ боемъ; солдаты должны были воздавать ей царскія почести. Любопытнѣе всего, что онъ въ своей палаткѣ редактировалъ и печаталъ свой Мониторъ — «Эхо Европы», въ которомъ появлялись подобные отрывки:
«Есть личности, съ именами которыхъ связана великая судьба народовъ. Личность и имя донъ-Жуана Прима служатъ символомъ этой экспедиціи… Въ немъ мы имѣемъ благороднаго, великаго предводителя, котораго греки и римляне возвысили бы въ рангъ боговъ, — героя, который въ средніе вѣка сталъ бы основателемъ новой королевской династіи… И, рисуя его портретъ, Гомеръ сравнилъ бы его съ божественнымъ Марсомъ»…
Всѣ эти выходки выводили изъ себя Форэ и Дюпена, которые не прочь бы повторить ихъ надъ своими собственными особами. Они рѣшились положить этому конецъ, и въ одинъ прекрасный день ринулись на казармы, занимаемыя испанскимъ отрядомъ, сорвали съ нихъ кастильское знамя и замѣнили его императорскимъ. Примъ, хорошо понимая, что сила не на его сторонѣ, счелъ за лучшее ретироваться, но сдѣлалъ это самовольно, не получивъ разрѣшенія своей государыни. Онъ отправился въ Испанію и встрѣченъ былъ тамъ опять съ такимъ же торжествомъ и шумомъ, съ какимъ его встрѣчали послѣ марокской побѣды. Онъ такъ умѣлъ экслуатировать въ свою пользу ненависть, зависть и старые счеты испанцевъ съ французами, что, не взирая на то, что онъ самовольно, безъ всякой разумной причины оставилъ своего союзника въ самомъ началѣ предпріятія, среди постоянно возрастающихъ опасностей, — не смотря на все это, его все-таки сочли спасителемъ отечества. Результатомъ дѣйствій Прима была холодность, водворившаяся между тюильрійскимъ и мадридскимъ кабинетами, къ счастію Испаніи и Франціи не измѣнявшаяся до послѣдняго времени.
Въ этотъ промежутокъ времени Испаніею управляли: Конха, шпага четвертая, и Серрано, шпага пятая; пришла пора Приму стать шестой шпагой. Въ свою очередь и на его долю выпало благоволеніе королевы; но онъ былъ слишкомъ капризенъ, слишкомъ дерзокъ, чтобы его господство могло долго продолжаться: онъ видѣлъ, что милости королевы вмѣсто него обращаются на другихъ. Онъ разсердился и, съ обычной своей самоувѣренностью, рѣшился дѣйствововать. Чего онъ не могъ завоевать своими манерами и образомъ поведенія, онъ захотѣлъ взять силою оружія. Онъ опять схватился за прогрессистовъ и поднялъ знамя бунта противъ своей государыни, но потерпѣлъ совершенное пораженіе; въ первый разъ онъ былъ разбитъ О’Доннелемъ, во второй Нарваецомъ. Эти оба пораженія много понизили его въ общественномъ мнѣніи людей, уважающихъ только тѣхъ, кому везетъ счастіе. Есть такіе субъекты даже и теперь, которые увѣряютъ, что послѣднее возстаніе только потому удалось, что Примъ прямо въ него не вмѣшивался, а вдали дожидался извѣстія о побѣдѣ. Однакоже, какъ только возстаніе увѣнчалось успѣхомъ, уже Примъ въѣзжаетъ въ Мадритъ, раздѣляя торжество Серрано, и глупцы опять кричатъ: «Да здравствуетъ Примъ! да здравствуетъ свобода!» И вновь судьбы Испаніи находятся въ рукахъ этого плута.
Сдѣлавъ историческій очеркъ политической карьеры Прима, мы спрашиваемъ себя съ изумленіемъ: " Какимъ образомъ этотъ мошенникъ пользуется такой безконечной популярностью?. Для объясненія этого факта мы можемъ представить только весьма несовершенныя причины. Это потому, что Примъ представляетъ собою въ самой высшей степени національный типъ испанца, скажемъ мы. Каждый испанецъ узнаетъ въ немъ самого себя, узнаетъ себя, какъ въ хорошихъ сторонахъ его характера, такъ и въ дурныхъ. Примъ вышелъ изъ ничего — естественная причина, чтобы массы его обожали. Онъ воръ, но онъ богатъ. Онъ грабитель, но онъ щедро расточаетъ награбленное. Онъ жестокъ, но онъ храбръ до самозабвенія. Онъ имѣетъ низкую душу, но его честолюбіе безпредѣльно. Онъ измѣнникъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ добрый малый. Онъ никогда не говоритъ правды, но блещетъ остроуміемъ. Но всего этого было бы недостаточно, еслибы Примъ, испанскій Мюратъ, какъ его называютъ, — не былъ въ тоже самое время образцомъ кастильскаго самохвальства и каталонскаго чванства. Испанецъ прежде всего хвастунъ; онъ удивляется лгуну, который умѣетъ лгать лучше, чѣмъ онъ; онъ любитъ родомонтады; онъ готовъ восхищаться всякимъ нелѣпымъ самохвальствомъ, лишь бы оно было грандіозно и торжественно. Примъ, — достойнѣйшій представитель типа хвастунишекъ, — вполнѣ достоинъ командовать арміей скомороховъ!
Разумѣется, пока ещё мы не можемъ сказать, къ чему приведетъ испанская революція, но мы знаемъ уже, что она сдѣлала. Серрано и Дульче, сражавшіеся съ Примомъ, побѣдившіе, преслѣдующіе и изгнавшіе его въ 1866 и 1867 году, находятся съ "нимъ теперь, въ 1868 году, въ самомъ тѣсномъ союзѣ. Республиканцы, засѣдавшіе въ революціонной юнтѣ вмѣстѣ съ представителями партій прогрессивной, либеральной уніи и иберійской уніи, — не допустили Прима стать первымъ министромъ, но все же находятся съ нимъ въ согласіи и союзѣ; представители ихъ приняли высокія мѣста: Риверо избранъ меромъ, Мадоцъ назначенъ губернаторомъ Мадрита. Честные, безчестные и благоразумная середина — всѣ дѣйствуютъ согласно, всѣ стремятся къ однимъ результатамъ, и ждутъ избранія, всеобщей подачей голосовъ, учредительныхъ кортесовъ, которымъ и ввѣрятъ свою судьбу. И такъ не станемъ предсказывать, а будемъ лучше ждать, что произойдетъ, далѣе! Къ чему черными предсказаніями омрачать удовольствіе, которое испытываемъ мы, получая извѣстіе о ходѣ дѣлъ въ теперешней Испаніи. Къ тому же извѣстно, что дѣятели нынѣшней испанской революціи болѣе всего избѣгаютъ всякихъ сношеній съ Наполеономъ III и зорко слѣдятъ, чтобы изъ сосѣдней страны не были брошены къ нимъ зажигательныя орудія. Еще новая гарантія, что дѣла пойдутъ хорошо!
Бѣдствіе, постигшее восточную часть южной Америки принадлежитъ къ числу такихъ несчастій, которыя трогаютъ и волнуютъ всякаго человѣка, имѣющаго способность мыслить и чувствовать; — въ числу такихъ бѣдствій, о которыхъ съ изумленіемъ и ужасомъ будутъ вспоминать будущія поколѣнія. Оно представляетъ собою новый печальный фактъ, который слѣдуетъ присоединить къ ряду другихъ, всѣмъ извѣстныхъ и наполненныхъ уже легендарными подробностями фактовъ, разрушенія Геркуланума, Помпеи и Лиссабона. Жестокое землетрясеніе, продолжавшееся съ 13 по 18 августа, дѣйствовало на пространствѣ отъ южныхъ границъ Перу до сѣверныхъ Экуадора. Тысячи людей — одни говорятъ 30, другіе 60 тысячъ — погибли; города и деревни разрушены, источники превращались въ рѣки, рѣки въ озера, на мѣстѣ городовъ стояла вода. Море, мгновенно удалившееся отъ берега, вдругъ, съ страшною силою хлынуло назадъ, поднялось болѣе, чѣмъ на 70 аршинъ, выступило изъ береговъ и обрушилось на города и деревни, стоявшіе по берегу. Оно стремилось впередъ съ силой локомотива и уносило съ собой все, что встрѣчалось на пути; ужасная волна разбивала самыя скалы; корабли были выброшены на берегъ, и нѣсколько мачтъ найдено въ трехъ верстахъ отъ берега. Многіе вулканы находились въ дѣйствіи. Многіе гребни горъ въ Андахъ оторвались и разбились среди вѣчныхъ снѣговъ. И верхнія области атмосферы были освѣщены зловѣщимъ свѣтомъ!
- ↑ Начальникъ штаба армій королевы; въ сраженіи при Викальваро, въ 1831 году, онъ былъ серьезно раненъ въ голову въ то время, какъ переходи іъ изъ правительственной арміи въ ряды инсургентовъ. Послѣ дуэли съ Риверо, однимъ изъ главнѣйшихъ предводителей демократической партіи. Родасъ пріобрѣлъ печальную извѣстность. Онъ возвратился съ Канарскихъ острововъ